Бесплатный фрагмент - Ищу жену

ИЩУ ЖЕНУ

От автора: в пятьдесят лет многие люди ошибочно считают, что мужская активность прошла и остаётся только одно, — покупать тонометр для измерения кровяного давления, отращивать седую бороду и готовить себя к старости. Герой повести Сергей Лебедев доказывает обратное: — в пятьдесят лет жизнь только начинается и, в этом возрасте вполне можно чувствовать себя тридцатилетним мужчиной, никогда не заглядывая в свой паспорт, чтобы не вспоминать истинного возраста. Для этого достаточно одного, — любить страстно женщин и не ходить под ручку с печалью!

АЛЕВТИНА

В молодости Сергея Лебедева постоянно огорчал его низкий рост. Он печалился, когда мальчишки младше его дружили с девчонками. Водили их в парк и кино. Он же не мог ни одну ему понравившуюся девчонку пригласить ввиду того, что они поголовно были выше его. И для них он был обыкновенным малявкой с приятным лицом и взбалмошным характером. И самое обидное, что мать, отец и старшая сестра были чуть выше среднего роста.

«Его бог обидел ростом за неуспеваемость и хулиганство, но наделил симпатичной мордашкой», — так говорила всегда и везде Ольга Ульянова, — воображавшаяся из себя всезнающую девчонку, жившую с Серёжкой на одной площадке.

Сейчас ему пятьдесят лет, и он давно уже не заводит будильник, а просыпается вовремя по своим биологическим часам, которые его никогда не подводят. Он не имеет ни первого, ни второго списка в своём трудовом стаже и, невзирая на это, находясь не на пенсии, хоть официально нигде не работая, — деньги на коммунальные оплаты и себе на хлеб находил. Но наступили времена, когда жизнь зашла в тупик. Опустел холодильник, как и опустел стол, где хранились сухие продукты. А живности давно уже никакой не бегало во дворе, так как ухаживать за ней некому. Валяясь на диване, он размышлял о своей жизни и вспоминал счастливые года юности. Он никогда не говорит, что его жизнь молодая закончилась. Нет, она только у него начинается. Только эта жизнь больше отдана содержательной рассудительности и непременно новым встречам, и знакомствам. Он не бьёт тревоги, что в жизни много упустил. Нет, он по мере сложившейся ситуации старается иногда возвратиться в ту жизнь, и восполнить, то, что не мог взять в молодые годы, не забывая насладиться и настоящим. А сейчас у него наступила жизненная пауза, которая как он считает непозволительно, затянулась. Он твёрдо уверен, что упущенное поднимать намного приятней, наслаждаясь одной только мыслью, что в жизни ничего не терял. А получать когда-то невостребованное, ему будет отрадней, чем свежее и новое. Вспоминать с теплом о своих друзьях детства для него, намного приятнее, чем о товарище, которого он приобрёл в зрелом возрасте. Он давно понял, что друг детства это на всю жизнь, всё остальное, относительно. У него такой друг имеется хоть и живёт далеко от него. Но он относился к таким друзьям, когда даже большие расстояния никогда не влияют на искренние дружеские отношения.

Колька Голубев заядлый птицелов, с которым он ходил вместе не только в школу, но и посещал в раннем детстве дошкольное учреждение, — частенько напоминает ему о себе междугородными звонками. Он несколько раз навещал его со своей семьёй. Их встречи всегда приносили обоим, много радости и водки:

«Да, определённо самая лучшая жизненная пора — это детство! — думал он, — и всё, что связано с ним напоминает, только о хорошем и люди тогда были добрые. Наверное, сейчас время наступило такое, что на качество людей нужно составлять возрастной график?»

Своё умозаключение он относил и к женщинам. Любить он их начал рано, когда учился в школе, правда любовь у него всегда была безответной и причиной этому был его низкий рост. Безумно ему нравилась Луиза Торопова, которая на год его была старше. Он ходил за ней по пятам, выслеживал её везде, но она на него не обращала внимания. Её привлекали парни, которые были значительно взрослее её. Жила она в большом красивом резном доме, который относился к памятнику исторической культуры и был похож на боярский терем. В этом доме век назад жил её пращур полицмейстер Кондратий Торопов. В саду у них стояла русская баня, куда они пытались с другом пробраться и посмотреть, как Луиза опрокидывает на себя тазик с тёплой водой, омывая своё тело, но злая собака и близко их не подпускала к забору. А однажды их при попытке применить морской бинокль в банный день застукала Луиза и стала стыдить, обзывать их извращенцами и обещала пожаловаться классному руководителю. Они тогда с другом Колькой Голубевым полностью переключились наблюдать за соседним крестьянской постройки домом, где не было собаки. Но там мылась в русской бане Нина Ягодина из параллельного класса и её старшая сестра Алевтина Никитична. Она училась заочно в институте и являлась классным руководителем в классе, где учились два друга. Это была интересная молодая женщина, которая имела греческий профиль и носила толстую косу до пояса. Она своей красотой создавала свою недосягаемую высоту облаков, от которой, у большинства старшеклассников, естественный нерв не спал, а страдальчески ныл и мучительно стонал. Это была самая настоящая русская красавица. С её неподражаемой красотой не могли сравниться ни учителя школы, ни старшеклассницы.

— Алевтина обязана носить другое имя, — сказал он своему другу Кольке. — Её изумительное лицо с большими глазами и длинными ресницами — это чудо природы и имя ей должно быть Купава — она этого заслуживает! И если бы Василий Тропинин жил в наше время, он бы обязательно написал с неё картину.

…Все учителя тогда делали в парикмахерских химию, либо носили копну на голове, у Алевтины была толстая коса, опускающая ниже поясницы. Ни у одной учительницы не было на голове кос, и он с мальчишками относил её, как к редкому экземпляру родственницы русалки. Для них тогда косы считались знаком непорочности, не смотря, что в них были вплетены чёрные банты. Одновременно она работу педагога совмещала с работой пионервожатой и поэтому, у неё на груди ежедневно алел пионерский галстук. Мальчишки такой контрастный наряд называли похоронами по девственности.

Сергей вспомнил, когда он самый низкорослый из всех парней, после окончания учебного года, ехал в поход на уникальное озеро Светлояр и лежал на её груди, незаметно от всех прикасаясь к её толстой косе. С другой стороны, Алевтина обнимала рукой маленькую белобрысую девочку, подстриженную под мальчика. Это была её пятилетняя двоюродная сестра, приехавшая на лето в гости из Сибири. Звала её Алевтина Занозой и больше никак. Эта девчонка была действительно, как заноза. Она всем докучала в машине и у каждого выпрашивала ириски, которых ни у кого не было. Особенно доставалось от неё Лебедеву. Она щипала его и кусала, требуя у него ириски. Успокоилась она тогда, когда Алевтина привязала её верёвкой за руку к своей руке, что ограничивало ей передвигаться свободно по кузову. Их везла обыкновенная бортовая машина, без всяких скамеек с устланным сеном на борту. Следом за ними ехали ещё две машины из других классов. В одной из машин находилась её младшая сестра, скромница Нина, нравившаяся так же Сергею, но на сближение она никогда с ним не шла, кроме единственного раза, когда он её пригласил в день Победы на крышу высотного дома, посмотреть на салют.

Этот поход был для всех ребят непростым. Он должен был выявить победителей игры «Зарница». В каждой машине ехал свой командир отряда и комиссар. Обычно, а командирский состав назначались активные классные руководители, физруки, или старшеклассники. На этот раз решили немного изменить руководящую структуру отрядов, командиры были школьники, а комиссары учителя. Лебедев в своём школьном отряде был избран полководцем, а его классный руководитель комиссар

…Алевтина Никитична, по дороге к святому озеру, обняв Серёжку в машине, словно маленького ребёнка, кормила его из своих рук крупноволокнистым варёным мясом. Что это было, — он не знал? Но предполагал, что это был лось, которого она купила у староверов по пути к загадочному озеру.

Об этом таинственном острове ходило много разных легенд. Самая лучшая из легенд ему понравилась, когда грешные девушки проползают вокруг озера три раза на коленях, а это девять километров, — только после этого они искупают свои грехи. Во время этого обряда они не должны ни разговаривать, ни оборачиваться в разные стороны. Разрешалось, только мычать и то только при острой необходимости. Для него такая новость была интересней военной игры «Зарница». И он как командир дал команду своим «бойцам» к бою, рассредоточив всех «солдат» по позициям, а сам с Колькой Голубевым пошёл к берегу святого озера, искать диверсантов. Противников из другого лагеря они не обнаружили, а вот на молодую женщину, ползущую на корячках примерно двадцати пяти лет, нарвались. У неё было измученное лицо и сбитые колени, по которым можно было определить продолжительность пути ухода от греха. Он тогда закоренелый атеист, для которого были чужды все религиозные ритуалы, сел верхом на женщину. Подол у неё был задран и завязан на талии в виде сумки кенгуру. Для Сергея с Колькой Голубевым, было не до диверсантов в это время. Реально увидеть в упор женский пушок, им было важнее диверсантов. Сергей, как командир отряда, тогда не проявил бдительности, и увязался за ползущей женщиной, оседлав её спину, — предложив лучшему другу потрогать эту женскую драгоценность, но женщина, услышав, что мальчишки хотят дотронуться до её священного органа, в ответ, молча, вынула ему пряник и ландрин из подола. Он тогда не знал, что обрядчики специально запасались таким провиантом, чтобы отгонять назойливых мальчишек, — любителей покататься на приезжих грешницах. Засунув ландрин себе в рот, он начал кормить её пряником, который взял у неё, но она стала брыкаться и как строптивая лошадка начала скидывать его с себя. В её седле он удержался, пригрозил грешнице, что сейчас обменяет её врагу на своих пленных. А враги терпеть не могут баптистов, и поэтому будут истязать её, а возможно и насиловать. При этом он веткой ольхи дотронулся до её пушка. После этого она укротила свой пыл.

Тогда он не догадывался, что совершает большую ошибку. Она стала лягаться и издавать дикие звуки, призывая, к себе на помощь, в надежде, что рядом находятся взрослые люди, так как досрочно закончить свой кросс на коленях она не могла, по той причине, что на неё накладывался двойной грех.

Он не заметил, как из-за кустов на него смотрели не только диверсанты, но и его любимая Алевтина. Мало того Вадим Хлудов, — старшеклассник сфотографировал его.

— Хорошо хоть снимок будет не во время прикосновения ветки к её нежному органу, — пронеслось в голове Сергея, — а на горбу у этой молодой женщины.

Их тут же окружили вражеские лазутчики, где командиром была Луиза Торопова. Попасть к ней в плен вместе с комиссаром Алевтиной Никитичной, — это был позор! Луиза злорадствовала, что ей попался в сети первый хулиган школы и нерадивый к школьным занятиям ученик. Она словно ружьём толкала его в спину палкой и приговаривала:

— Попался пленник, все теоремы у меня вспомнишь сейчас, иначе привяжу тебя рядом с муравейником. (Луиза в третьей четверти учебного года была у Сергея репетитором, помогала ему с математикой, чтобы у него не вышло двойки в табеле).

Пленников вместе с Алевтиной, привязали к дереву и, она беспрестанно стыдила Лебедева: «говорила, что он морально — разложившийся мальчик и из-за этого их отряд обязательно потерпит поражение».

Игру они проиграли с позором, но поздно вечером в этот день он с другом вылез из палатки и пошёл к озеру, в надежде встретить ещё одну грешницу. Грешниц не было в этот вечер. Только на другом берегу пылал большой костёр, около которого старообрядцы пели свои песни, и рядом слышался плеск воды. Подойдя, ближе они увидали голую Алевтину. Это был для них предел мечтаний. Они тогда по наивности думали, что если Алевтина их увидит в этот миг, то никогда не будет ставить двойки по своему предмету. И они смело нырнули из-за кустов в тёплую воду ей навстречу. Они обманулись. Она спокойно восприняла их появление в воде, нисколько не стесняясь. Повелительным голосом велела им немедленно идти им в палатку.

Обратно домой Лебедев ехал уже не на её груди. И мясом его никто не кормил. Она держала около себя вертлявую двоюродную сестру и занималась только ей.

…После летних каникул, ожидаемых пятёрок они от неё не получали, но и регулярными двойками она их не осаждала. Были двойки иногда, но они попадали в журнал не за знания, а за ничегонеделание. Злости у друзей на неё, никакой не было, они понимали, что выполнять домашнее задание нужно обязательно по её предмету, а не лазить около её бани с биноклем. Их пределом мечтаний было хоть одним глазком взглянуть, на её голое тело из близи, а не пятёрку получить по её предмету. Зная, что каждую субботу её отец носил воду в баню, стоявшую у них в огороде и если змейкой вьётся дымок из трубы, то значит, быть чистой субботе.

Вместе с Колькой, через дырку в заборе они незаметно пролазили в огород и с черемухи наблюдали, как моются сёстры. Алевтина распускала волосы и заднюю часть тела из-за длинных волос они не видали, но, когда она поворачивалась к ним передом, они с восторгом начинали тыкать друг друга кулаками. На Нинку смотреть им было любопытно, но не так приятно, как на свою учительницу и пионервожатую. У неё не было такого яркого товара, как у старшей сестры. Аля, как её звали все, продолжала безжалостно ставить двойки дружкам и всегда говорила им:

— Я могу простить ошибки, тому, когда школьник упорно трудится, но у него не получается, но не могу простить ошибок способным ребятам, которые вместо того, чтобы в свободное время изучать грамматику, сидят на черемухе и заглядывают в окна моей бани.

Они краснели от её слов и старались исправить свои двойки. И это им стало удаваться. Делали они это не из-за того, что любили её предмет. Нет, они его ненавидели. Просто они благодарны были Алевтине Никитичне, что о нездоровых увлечениях своих подопечных она никогда не рассказывала их родителям и директору школы. Но на черёмуху после этого разговора они всё равно не прекратили лазить.

…Перед восьмым марта везде по городу были развешены афиши о единственных гастролях в городе популярной тогда певицы Майи Кристалинской с оркестром Бабаджаняна. Билеты естественно все разошлись по горкому и исполкому. Алевтина, как не пыталась достать себе билетик, но всё было безрезультатно. Она боготворила эту певицу и очень горевала, что не может попасть к ней на концерт. Но на выручку пришли её ученики:

— Алевтина Никитична, — обратился к ней Лебедев, — если у вас есть спортивная форма, то мы можем вам показать выступления вашего кумира из нашего личного концертного зала. Пойдём тропой юннатов, где мы вам попутно покажем птичий мир.

— Я на любую тропу ступлю, лишь бы мне увидать Майю живьём, — сказала она.

Восьмого марта — в то время был рабочим днём. Они утром подарили ей мимозы, назначив на шесть вечера встречу в сквере дворца культуры, где народ отдыхал обычно там только в тёплые дни. Она пришла в спортивном костюме, драповой куртке спортивного покроя и кедах. По пожарной лестнице они забрались на чердак дворца культуры, где кругом летали голуби и вороны.

— Вы куда мальчики меня привели? — спросила она.

— Не бойтесь Алевтина Никитична, — успокаивал её Лебедев, — сейчас вы увидите свою Майю не только на сцене, но и за кулисами. Мы с Колькой всех знаменитостей давно смотрим бесплатно, и вы сейчас в этом не только убедитесь, но и полтора рубля сэкономите.

— Ребята мне это не нравится, — забеспокоилась она, — выводите меня назад отсюда?

— Мы уже пришли, — сказал Голубев и открыл перед ней большую железную дверь, откуда раздавалась песня «Мы с тобой два берега».

Тут уже ничего учительницу не могло остановить. Она быстро вошла в проём двери и оказалась в большом помещении, где под ногами были толстые древесные брусья, которые служили подвесной опорой для установки декораций. Через большие зазоры брусьев, сцена просматривалась хорошо, но, чтобы увидать лица артистов, нужно перемещаться было по брусьям, выбрав удобное положение. Алевтина, как завороженная смотрела в полумраке на свою любимую певицу, но кроме её причёски и повязанного шарфика на шее она ничего не видела.

— Я лица её не вижу, — с сожалением прошептала она. — А вы глубже на конец сцены перейдите там лицо хорошо видно, — посоветовал ей Колька.

Она, осторожно ступая по брусьям, стала подбираться к видимому обзору, но подняла многослойную лежавшую пыль и неожиданно чихнула, напугав ребят. Они хотели её предупредить, что делать этого нельзя, но не успели, Алевтина устроила канонаду своим аллергическим носом, зажимая рукой лицо. Ребята забыв про меры предосторожности, взбудоражились, шумно забегали по решётчатому настилу, скидывая на певицу и оркестр кучу пыли вместе с засохшим голубиным помётом.

— Тикаем? — крикнул Лебедев. Он схватил за руку своего преподавателя и потащил её к двери, но нога её провалилась и застряла между двумя брусьями. Голубев убежал первым, а Серёжка с трудом освободил её ногу, потащил учительницу в валявшийся на шлаке воздуховод большого диаметра. Он лежал на ней, уткнувшись в шею, и вдыхал запах её тела, от которого исходил вкусный аромат халвы. Она держала его на себе, не шелохнувшись, ощущая, как трясётся на ней мальчик, но успокоить его не могла, так, как труба для двоих была тесновата. Она понимала, что такое состояние у него не от страха, а от тесного контакта с ней. Они так лежали до тех пор, пока не угомонился шум и беготня по чердаку работников дворца культуры. Они, думая, что Колька был один, устроили за ним погоню. Он отвлёк на себя внимание и побежал не к пожарной лестнице, а к выходу.

Его поймали в тот день и отвезли в милицию. Потом сообщили в школу, но Алевтина замяла это дело, убедив директора школы, которым в то время являлся её отец, что Коля Голубев, помешанный на орнитологии мальчик. И чердак дворца культуры посещает регулярно с благими намерениями, чтобы кормить птиц.

После восьмого класса двум друзьям пришлось с ней расстаться. Она выйдет замуж за капитана рыболовецкого судна и уедет с мужем в прибалтийский Калининград.

Они увидят её, только через двадцать с лишним лет.

САМ СЕБЯ НАЗНАЧУ

Колька Голубев поступит в судостроительный техникум, а Сергей Лебедев в строительный техникум, которые оба успешно окончат. После окончания техникума у Сергея будет служба в армии, где он заметно подрастёт и рост для него не станет камнем преткновения для свободного знакомства с женским полом. Демобилизации ждёт каждый солдат с нетерпением, чтобы обнять своих родственников и друзей. Он тоже ждал демобилизацию, но только не для того, чтобы уехать домой, а чтобы построить себе базис будущей жизни. Сергей домой не вернулся, по причине того, что ему предложили остаться жить и работать в городе, где проходила его служба. Ему дали должность мастера в управлении промышленного строительства и комнату в семейном общежитии. Потом была свадьба, появились дети, сын с дочкой, затем четыре года тюрьмы за несчастный случай на стройке, повлекший за собой смерть. И самая большая утрата, — это кончина жены. Он долго не воспринимал её как реальность. Так как они прожили с ней двадцать семь лет и смириться с тем, что он остался в пятьдесят лет один, как перст не мог.

Год назад он сидел и дежурил около жены в палате, где панели стен были выкрашены в коричневый цвет, и если ему удавалось поспать, то делал он это на диване с коричневой дерматиновой перетяжкой. Он тогда засыпал и думал, что такие мрачные тона, наводящие грусть на больных, положили маляра, по команде руководителей медицинских учреждений. Эти люди в белых халатах похоже страдали безвкусицей или у них было чисто садистское направление, чтобы этот декор умирающим людям и их родственникам причинял больше боли. С тех пор он не любит коричневый цвет, считая его цветом смерти. Дочке — врачу он тогда сказал, когда она приехала из Иркутска дежурить около матери:

— Если в твоей больнице, тоже такие же отвратительные тона на стенах, и древний медицинский персонал, от которого, за версту могилой тащит, — то знай, они не только ускорят кончину больного, но и здорового человека калекой сделают.

…Дочка тогда, всего полгода работала врачом. Сразу после окончания медицинского института она вышла замуж и уехала с мужем жить и работать в Иркутск на родину к мужу, а сын уехал на ПМЖ в Венгрию двумя годами раньше. Были у него ещё две внебрачные дочки дошкольного возраста у себя на малой родине, где он родился, получил образование и специальность строителя. Но он до сей поры, так и не был уверен, что эти дочки, плоды его необузданной страсти к прекрасному полу. Остаться одному в таком возрасте было тяжело, к тому же он остался без средств сосуществования. Их строительное управление было упразднено три месяца назад. Он долго лежал на диване и смотрел в потолок, планируя, что можно продать в доме ненужные вещи и аппаратуру, чтобы временно, как-то прожить. Самым дорогим из недвижимого имущества, это была трехкомнатная квартира. В ней жила с тремя детьми и мужем его маляр Фаина. За проживание он деньги с неё не брал, она только производила все платежи по квартире. Эта семья строителей приехала из Казахстана, и они своим профессиональным мастерством внесли большой трудовой вклад в строительство его коттеджа. Сам он жил в четырёхкомнатном недостроенном коттедже, в котором не убирался уже больше месяца. Этот коттедж, стоял за убогим домом, и новое строение с улицы было не видно. Дом дореволюционной постройки он купил с покойной женой. Чтобы возвести новое жильё, они его не сносили, а использовали временно, как летнюю кухню. Помимо этого, они хранили там различные строительные материалы, а некоторые строители жили в этом доме. Но как бы то, ни было участь этого ветхого строения, была предрешена. Ему в любом случае грозил снос после того, как строительство нового дома завершиться. Но средств, для окончания строительства катастрофически не хватало. Автомобиль стоял без движения, так как денег на его заправку тоже не было.

«Машину продать значит лишить себя оперативности», — рассуждал он.

Как-то после длительной лёжки на диване он встал утром, сходил, умылся холодной водой и, смотрясь в зеркало, себе сказал:

«Продавать ничего не буду. Сам себя назначу челноком и хозяином торговой точки. Начну самостоятельно зарабатывать деньги. Только они не дадут мне зачахнуть, и не позволят спуститься по наклонной до деградации, как это случилось со многими моими знакомыми. На следующий день он взял в долг немалую сумму у своего бывшего начальника управления, где он последние пять лет трудился главным инженером, пока их не разогнали.

Сергей поехал в Москву на оптовый вещевой рынок, где накупил партию женских кофточек, которые с помощью Фаины реализовал на предприятиях города в течение двух дней. Навар оказался неплохим, он рассчитался с долгом и вновь ринулся в столицу.

Вскоре он уже имел свою торговую точку, где у него стоял продавец, всё та же маляр Фаина. Жизнь потихонечку налаживалась и входила в колею, отчего на лице появилась счастливая улыбка. Он уже не думал, чем ему оплачивать коммунальные услуги за свой коттедж и на что заправить автомобиль. Его одолевала одна дума; как бы найти хорошую хозяйку в дом, и не ошибиться? Он понимал, что впопыхах наткнуться на стерву или грымзу с вставными челюстями — риск был. Особенно он остерегался молодух лёгкого поведения. Но зов природы и биологические процессы толкали его почти каждый день на ускорение поисков жены. Около него уже хороводились разносортные дамы и красивые, и молодые и барышни бальзаковского возраста. Он всех их мысленно как бы закладывал в лотерейный барабан и перекручивал. На самом деле он крутил свои мозги, он проверял себя в удачном выборе, придирчиво анализируя каждую особу. Кандидатуры находились для него подходящие и много, но всё это были торгаши, которым он не совсем доверял.

С ними он отдыхал день другой у себя дома, а потом с большим трудом и разочарованием провожал их к себе домой. Не мог он терпеть, когда женщина злоупотребляет вином и дымит как паровоз. Но больше всего он не любил жадных торгашей, которых рынок испортил до безобразия, и он периодически следил за собой, чтобы, не превратиться в них. Их скупость проявлялась не в автобусах, — там они были добры и денег своих ни на что не жалели. Но, как только вставали за прилавок, их доброта моментально пропадала. Они стойко стояли на своих первоначальных ценах, всучивая покупателю китайский ширпотреб, доказывая, что это фирменный товар, закупленный у производителя. Они ни рубля не уступали во время торга, так как им необходимо было иметь двойной навар за проданную вещь. Он смотрел на них и поражался их неприличной стойкости. Он не понимал подобных бизнесменов, которые лучше целый день простоят на двадцатиградусном морозе, но ценники на свои тряпки не изменят. Сергей Фаине привозил для реализации юбки и кофты и всегда ей наказывал, чтобы она шла на уступки людям, поэтому у него ассортимент всегда обновлялся. Помимо женской одежды, он стал возить ещё наручные часы, которые тоже распродавались неплохо. «Главное не перебирать с водкой, — наставляла его Фаина, — тогда дело на лад пойдёт». Он презирал разгульную жизнь, но спиртного при хорошей закуске не отвергал. Выпивал грамотно и мозги не пропивал. Курил он с юношеских лет, но жадность, — этот тот людской порок, который он ненавидел с детства.

ЛЕГЕНДАРНЫЙ 118

…Почему этот автобус звали легендарным? — Потому что он был единственный в городе Икарус, который возил народ до Москвы. Большая часть пассажирского автотранспорта была из разряда люкс, — это Мерседесы, Манны и им подобные.

Над Святым другие владельцы иномарок смеялись, и рекомендовали ему свой допотопный «луноход No118», сдать в металлолом. Но Святой только иронически улыбался в ответ, и не злорадствовал, когда на трассе натыкался на стоявших у обочины с задранными капотами типа «Люкс». Он выходил и помогал им исправить неполадку или давал им ценный совет. После чего колкости и шутки в адрес его прекратились.

Иномарка «Нео план», который Сергея привёз в Москву, уехал домой без него, оставив его на Черкизовском рынке наедине с багажом. Он думал уже отправляться на железнодорожный вокзал, чтобы домой добираться поездом, как увидел знакомую морду Икаруса. Этот автобус он часто видел около рынка у себя в городе. Святой здоровый мужчина с блестящей лысиной на голове и небольшой бородой был похож на чеченского боевика. Но в противовес своей внешности обладал добрым, справедливым и весёлым характером. Он сразу посадил Сергея на единственное двухместное сидячее кресло, около входа. Все остальные места были лежаки, где на каждом располагались по одному, да по два человека. После чего сказал:

— Если будешь постоянно ездить со мной, то это место будет твоё. Я тебе приспособлю здесь столик, и будешь ехать, как барин баб щупать. Они сюда курить ходят парами. Ты по одной будешь к себе на время перекура подсаживать. Если они драться из-за тебя будут, то составим расписание для них. Сергей понял, что хозяин оказался не только гостеприимным, но ещё владел богатым народным юмором. Поэтому он без раздумий согласился прописаться на долгое время в компании Святого:

— Это занятие мне по вкусу, — улыбнулся новый пассажир. — Будем считать, что ты меня уговорил, тем более, выручил сегодня. «Кстати сколько я тебе должен за проезд?» — спросил Сергей у Святого.

— Это тебя не должно волновать? — ответил Святой, — я сам разберусь с хозяином автобуса, который оставил тебя в Москве. По нашим понятиям это вопиющий случай уехать без пассажира из Москвы. Он тебя привёз, он тебя и до дома доставить должен. А если у тебя денег нет, что два дня куковать будешь в Москве? Вот — так! — поднял он указательный палец вверх.

Сергей понял, как был прав Святой. На этот раз он все деньги потратил на ручные часы и на поезд у него денег совсем не осталось. Слоняться бы ему до следующего приезда автобуса, а это верных, два дня в Москве. Хорошо Святой на счастье подвернулся. Удача ему в этот день улыбалась. Потом его пригласили к столу, где женщины соорудили стол на лежаках со спиртным и разными деликатесами, но он вежливо отказался от застолья. Сергей сразу понял, что в этом доме на колёсах коллектив сбитый и доброжелателен друг к другу. Женщины, набегавшись по рынку со своими чувалами изрядно устали, это было видно по их внешнему виду. От приобретения нового товара, который в ближайшие дни принесёт им прибыль, на их лицах было отпечатано тяжёлое умиротворение. Поэтому они посидели скромно, поговорили и легли спать. На протяжении всего рейса некоторые дамы просыпались и подсаживались рядом с ним, чтобы выкурить сигарету или испить чашку кофе. Он старался ни с кем из них разговоров не заводить. Одна только Мама Наталья, — молодая женщина около тридцати пяти лет, не давала ему скучать, потчуя его конфетами и фруктами, не забывая подкидывать между десертом свои вопросы, на которые он сдержанно отвечал. Потом он уснул и проснулся ночью, когда автобус был уже в городе и развозил всех по домам. Такой сервис ему по нраву пришёлся, другие автобусы, на которых он ездил раньше, этого не делали. После такого удобства он твёрдо решил, что будет ездить со Святым на легендарном Икарусе No 118.

…Чтобы ему не скучно было, он уговорил с собой ехать хорошего знакомого Мишу Хохлова, который тоже торговал наручными часами. Сам он был из Ачинска, но год назад жена сорвала его с насиженного места и привезла к своей родне. На работу он устроиться не мог и занялся торговлей часами. В следующий рейс Сергея встретили, как своего. Святой показал ему столик, где лежал сахар, кофе с чаем и пепельница:

— Видишь, что я обещал, сделал. А ты в этой поездке должен трахнуть Марго, а то она, что-то пищит сегодня громко. Не успели отъехать, а уже пьяная.

— Это, та, которая балаболит всех больше? — спросил Сергей.

Он обернулся и посмотрел на молодуху, доказывающая упорно всему женскому коллективу, что её помада лучшая в рынке.

— Она самая, — подтвердил Святой, — не бойся она чистая. У меня все пассажиры с санитарными книжками ездят.

— Дело не в чистоте, просто я пьяных баб не люблю, — заключил Сергей.

— А ты сделай ей сексуальный замес, чтобы она протрезвела и онемела, — шутил Святой, — не то она голову забьёт всем. Сейчас тронемся, до самой Москвы весь автобус будет пить, и ты к ним присоединяйся. Дорога веселей покажется. У нас коллектив неплохой, сам поймёшь.

— Я понял это в первую поездку, — отметил он, — но сегодня смотрю много незнакомых пассажиров, и мужчины едут.

— Другая группа едет, — объяснил он. — Одна по средам, другая по воскресениям ездит.

Наталья в это время ходила по автобусу и брала со всех деньги за проезд. Когда нужная сумма была собрана, передала их Святому. Потом в общий котёл полетели деньги на продукты и спиртные напитки. Святой пересчитал деньги, пожелал всем счастливого пути, удачно закупить товар и вернуться счастливыми и без головной боли.

В эту поездку вместо него ехал тоже лысый водитель со смешным сельским говором, которого звали Саша, но все называли его Гегель. Кроме блестящей лысины он имел ещё острый нос и маленькие глаза — буравчики. Типаж Лысого можно было с первого взгляда отнести к сотруднику из царской охранки. Именно таких шпиков показывали в старых фильмах. Но его чудной разговор рушил первоначальный стереотип шпика. У него был неповторимый уникальный диалект. Стоило ему сказать, к примеру:

«Птушки вся лобастое стякло извозякали гявном» — весь автобус дрожал от смеха. Хотя все пассажиры понимали его слова хорошо, и переводилась его фраза на русский язык очень просто; «птички нагадили на лобовое стекло». Коробку передач он называл — скринька перепиунцiв, а зажигалку — спалахуйка. Естественно, уникальность его филологических оборотов, переплетённых с наречием украинского языка и его деревни, где он прожил долгое время, вызывало у всех не только улыбку, но и оглушительный смех. Второй водитель был Юра Исаков, — мужчина лет тридцати, знакомый Сергею по первой поездке. По всем манерам он был старшим водителем, и его Гегель слушал во всём.

…Когда автобус тронулся, женщины стали собирать стол. Все уселись в хвосте автобуса. Кроме женщин за столом сидели ещё три человека мужчин.

Евгений, — атлетически сложенный мужчина с волосами цвета соломы и низкого роста Алик, выглядевший лет под сорок одетый на голое тело в кожаную безрукавку. Алик был азербайджанцем и по-русски разговаривал как папуас. Ещё ехал Рустам, — парень из Узбекистана, не имеющий никаких надлежащих документов для проживания в России. Он сидел за общим столом, но спиртного не употреблял. При подъезде к посту ГАИ он постоянно прятался под сиденье.

Сергей оценивающе осмотрел всех женщин. По рынку он их в упор никого не знал. Только после по разговору понял, что все они почти с других рынков города. Некоторые из них выглядели мило, некоторые вульгарно, а были и вовсе не привлекательные редкие экземпляры, — настоящие лягушки, с облепленным ртом шелухой и пьющими, словно портовые грузчики, литрами пиво. Но их всех объединяла одна деталь: судя по фразам вылетавших из их уст, — они поголовно были дельные. Каждая хвалилась, как она удачно распродала свой товар и сколько имела в наваре. Одна только женщина с галактическим и романтическим именем Вега, молчала. Это была миловидная женщина лет сорока с длинными волосами и взглядом сексуальной неудовлетворённости. Она была одета в лёгкую трикотажную кофточку, из которой, дразня мужской коллектив, наполовину выглядывали груди наивысшего достоинства. В салоне между торгашами шёл натуральный хмельной трёп. Говорили все, кто на что способен. Начинали с восхваления своих личностей, затем незаметно разговор перешёл в разряд товарооборота. Перещеголять по словоохотливости Марго в этот день никто не смог. Она, по её словам, была акула рынка. Интерес Сергея пропал к этой группе быстро. Он посидел с ними, до тех пор, пока к нему, в собеседники не навязался Алик, который, после выпитой водки выражался совсем невнятно. Сергей, не понимая, что он говорит, только утвердительно мотал головой. Когда азербайджанец ему изрядно надоел, он пошёл на своё место, оставив Мишу Хохлова в компании торгашей.

— Что голову забили? — спросил водитель Юра.

— Есть немного.

— Эта группа весёлая, погоди, позже Алик с Марго ещё драться будут. «Это у них регламентировано каждую поездку», — сообщил Юра.

— И танцы и пляски будют, а стямнеет, разврат начнётся, — дополнил Гегель, озираясь назад, чтобы никто не услышал. — Пока не поздно выбярай себе кого-нябудь. Баб много, а мужиков мало, али они тебя выбярут. В Ельце ещё к нам хорошие залупiвки подсядут.

Сергей не понял его последнего слова, хотел переспросить Гегеля, но Юра засмеялся и пояснил:

— Залупiвки это бабочки на украинском языке. Саня так всех женщин называет.

— Женщины от меня никуда не убегут, — сказал Сергей, — а сейчас я лучше спокойно понаблюдаю за дорогой и послушаю музыку. Он вольготно расположился в кресле, приклонив голову к стеклу. Но спокойно посидеть ему не дал тот же Алик.

Он подошёл к нему и, закурив начал рассказывать, как он понял по интонации жалостливую историю на своём языке. Услышав неожиданно в его словах название города Ачинск. Сергей спросил азербайджанца:

— Так ты из Ачинска?

Алик утвердительно мотнул головой. Сергей понял, что нашёл спасение от назойливого «иностранца». Он встал с места и, глядя на Хохлова, крикнул:

— Миша поговори со своим земляком? — положив свою руку на плечо Алику.

Тот, услышав, что Хохлов из Ачинска, сам бросился к нему с объятиями.

Через час Миша возвратился к Сергею и недовольно сказал:

— Ну и земляка ты мне подогнал, — целый час с ним разговаривал и понял только всего три слова Ачинск, Чулым и глинозём. Хоть из автобуса ломись или уши затыкай.

— Я и того меньше разобрал, — всего одно слово, — засмеялся Сергей.

— Что-то они сягодня с Марго запаздывают? — подал голос Гегель, — их состояние подкралось к тому, что им пора маховку начанать. И дождь харош иде. Они посля бойни просят остановить автобус для свежака. Вот бы им пробяжать по этому ливню.

— Повода пока не нашли, — весело заявил Юра, — а дерутся они интеллигентно, в лицо не бьют друг друга. Вначале с борьбы начинают, потом, кто внизу оказывается, того верхний начинает по бокам мутузить, до тех пор, пока их другие бабы не раздерут. Алик мужик неплохой, только языка нашего почти не знает. Скажет, что-нибудь, а Марго кажется, что он обидное сказал. После драки они в обнимку сидят и вместе пьют.

В это время сзади раздались глухие звуки и кряхтение. — Наконец то начали, — крикнул Гегель, наблюдая в зеркало, откуда ему обозревался весь вид салона.

— Ах ты, сюка, — орал Алик, — по яйцам бить. Я тоби сейчас показу чурбан обёдрянный. Весь памидор дывану из кишани. Они боролись на заднем лежаке, но кулаки вход не пускали.

— Что чурка грёбаный, как получил по яйцам так, сразу русский язык вспомнил, — пыхтела на Алике Марго, — я тебя сейчас кастрирую, за суку, и шарахну вдогонку по губам шлёпанцем. Будешь знать у меня, как на чужой территории оскорблять честных женщин. Я тебя без акцента заставлю выучить гимн России и Колю Некрасова. И не только поэму о Русских женщинах, а и Кому на Руси жить хорошо вызубришь у меня до завтра. Будешь знать, мерзость такая!

Никто на них внимания особого не обращал, но когда Марго начала обсыпать Алика своими кулаками, её оттащили и она, взяв бутылку водки, пришла к Сергею и села рядом:

— Давайте с вами выпьем? — предложила она, — я видела, что вы почти не пили.

Она, не дожидаясь согласия, разлила водку в одноразовые стаканчики и протянула их Сергею с Мишей.

— Что ты Марго с ним не поладила сегодня? — спросил Гегель.

— Сказал сволочь на меня, что я бутылку украла у него, — крикнула она на весь автобус. — Я купила лично четыре бутылки, а он меня обвиняет.

— Марго прекрати ты ради бога? — сказала ей Люба, женщина с пышными формами тела. — Ты его неправильно поняла. Он тебе объяснял на своём языке, что хватит пить и одну бутылку надо оставить на утро.

— Ты, что понимаешь его азербайджанский? — удивлённо спросила Марго.

— Когда человек объясняет про хорошие намерения тут не обязательно полиглотом быть, — ответила Люба.

— Ну, вот и глотай с ним политику, а я с новыми мальчиками буду пить, — сказала она и отвернулась от всех. Она полностью оккупировала свежих мужчин и стала их обучать своим торговым премудростям.

Сергей её совсем не слушал и старался её неинтересный разговор не поддерживать. Она быстро поняла, что он не тот собеседник и перекинулась к неразговорчивому Хохлову, который в благодарность за водку лишь немного поддерживал скучную для него тему. У Сергея от трескотни Марго уже голова заболела и он, не вытерпев, сказал:

— Миш вы идите с ней назад почирикайте? А то вы музыку не даёте послушать.

— Я мешаю? — спросила Марго.

— Если будешь молча сидеть, то нормально, — ответил ей Сергей.

— Вообще то я женщина молчаливая, — сказала она, — сама люблю молчать. Сейчас Саня Гегель мне туалет остановит, и я спать пойду. Танцевать сегодня не с кем.

Она повернула голову к водителю:

— Санька остановит мне около туалета? — попросила она.

— Сичас за поворотом пост ГАИ проедям, и тормозну, — пообещал ей Гегель. Она встала и подошла к дверям, облокотившись одной рукой на панель, а второй на дверку автобуса.

— Саша ты мне, где-нибудь под крышей, рядом с остановкой тормозни? — предупредила она, — а то дождь идёт.

— Ладно, — отмахнулся он от неё.

Но до туалета автобус остановил сотрудник ГАИ, одетый в дождевик. Он показал жезлом, чтобы водитель прижался к бровке и притормозил. Гегель, как и многие водители, недолюбливал эту службу и специально остановился, там, где стояли большие лужи, чтобы гаишник даже помышлять не мог, чтобы зайти в автобус. Но тот оказался ушлым и эти шоферские фокусы хорошо знал. Если водитель остановился не там, где положено, значит, везёт запрещённый груз или торговцев из ближнего зарубежья не имеющих документов, на которых он может запросто срубить неплохие деньги.

Он зашёл в лужу и сам открыл дверь, но тут же отпрянул. На него летела притулившаяся к двери Марго. Она приземлилась прямо на задницу, и завалилась в лужу в своих белых брюках и топике. Автобус содрогнулся от хохота, но на помощь Марго никто не пришёл, кроме Алика. Он вначале показал свой паспорт милиционеру с российским гражданством и, взяв Марго под мышки, втащил в автобус. Милиционер рассмеялся, увидав, что женщина залегла в лужу, как на зелёную травку не думая вставать. Не проверяя путёвки у водителей, он отпустил автобус восвояси.

— Мне нужно переодеться, — дрожала Марго, — а то я в Москву больной приеду.

— Ня надо Маргуш, — сказал Гегель, впяриди ещё постов восемь. Будяшь на каждом вываляваться так, быстрее доедям, — шутил он, — только шкарпетки сними посушить, — показал он ей на носки, — а то чих замучает ночью.

— Я согласна, так ехать, если ты меня в экипаж свой возьмёшь и вернёшь мне деньги за проезд? — дрожала она после грязевой ванны.

— Как же я возьму, если у тябя категории нет. А насчёт денег иди к Наталье, она сягодня за начальника едет. У неё списки и деньги резервные есть, а я не главнокомандующий водила, а вице шохёр.

— Тогда пошёл на хрен и нечего мне глазки строить? — закричала на него Марго, — и вообще все вы пошли туда, а я пойду с Аликом. Он единственный мужчина, кто мне на помощь пришёл и не дал захлебнуться в грязном потоке луж. Медаль ему буду вручать за спасение на водах! Она обвела пьяным взглядом сидящих на первом сидении Хохлова с Сергеем и, постучав пальцем по пепельнице, сказала:

— А с вами я не нашла точек соприкосновения в беседе. Наверное, вы мадьяры или шляхи?

Она обняла азербайджанца, и они устроились на том месте, где только что дрались.

— Её у нас называют ещё птицей — говорун, — объяснил Юра Сергею, — у неё рот никогда не закрывается. Она даже во сне разговаривает. Я как услышал, как она вам втирала, что она молчунья, чуть чаем, горячим не обжёгся.

— Ничего страшного, она вроде баба не вредная, — сказал Сергей.

— А с нами вредные и сплетники не ездят, их быстро выживают на другой автобус.

— Гегель дай музыку на весь салон, — крикнула Марго, — я переоделась, сейчас танцевать будем.

Заиграла музыка, начались танцы, куда утащили и Хохлова. Сергей наотрез отказался от плясок.

Миша выплясывал с толстушкой, Любой. Автобус ходил ходуном. Когда в Ельце догружали автобус местными торгашами, они затыкали уши от искусного пересвиста. Под украинский гопак, который исполнял азербайджанец, свистели и женщины. Они, неумело засунув сальные пальцы в рот дули сквозь них что было мочи.

— Залупiвки, дуры что-ля? — закричал Гегель, — гроши все просвищате.

Елецкие пассажирки вначале зашли в автобус с хмурыми лицами, но, когда увидали, что обстановка доброжелательная, начали хлопать и просить повторить тот или иной танец. Танцы шли, пока не стемнело. По пути автобус ещё несколько раз останавливался около торговых точек, чтобы докупить пива и водки. Успокоились только тогда, когда въехали в Тульскую область. Все улеглись на свои места.

Сергей, к счастью, потерял своего попутчика и сидел, молча один. Он смотрел в лобовое стекло автобуса и слушал приятный тембр Михаила Круга.

— Чаво сядишь, скучаешь? — спросил у него Гегель, — притулился бы к какой, нябудь жопастянькой. Твой друг я смотрю, уже свадьбу справляет.

— Не с Марго случайно? — спросил Сергей.

— Не, Марго одна ночуя. Он кажется с Вегой Великанской, обнимаяться. Ядрёна залупiвка, и нянасытная до мужиков, — заметил он. — Рякомендую!

— Хватит городить чепуху? — осадил Гегеля Юра, — нормальная она женщина. Я бы сказал одна из лучших в автобусе! У неё полёт совсем не вороний, она райская птичка. Бывшая журналистка. А тебя Лысый послушать, можно подумать, что ты всех здесь перепробовал?

— А я своих прихожан, в автобусе, никого ня тавокаю, — ответил Гегель, — у мини принцип.

— Тебе никто не даёт, вот поэтому ты принцип себе и придумал, — сказал Юра. — А сейчас та же Вега, если пустит к себе на лежак, так и про принцип сразу забудешь. Только скачущая лысина будет блестеть в темноте, и твой срандель будет подниматься до крыши салона.

— Если сами предложат я, конечно, брыкаться ня буду, — довольно заявил Саня.

— Тогда заткнись и нечего про принцип свой болтать, — бросил ему Юра, — а я пошёл спать.

Перед рынком меня разбудишь.

— Молодой, слова не скажи, — пробурчал Гегель, когда ушёл его напарник. — Жизни не видал, а вот если понюхал, того чаго мне пришлось в Ртищево под землёй испытать, так бы не балакал.

Он убавил громкость в магнитоле, и весь свой взор устремил на мокрую дорогу. Сергей

ВОСПОМИНАНИЯ

Сидя ночью, он слышал, как водителя останавливали гаишники. Потом он почувствовал, что с ним, кто-то сел рядом и привалился на его плечо. То, что это была женщина, не было никакого сомнения, так как от неё пахло дорогими духами, и её длинные волосы свисали ему на руку. Глаза он не стал открывать, боялся перебить и так не крепкий сон. Он не стал её отталкивать от себя. Ощутив, что от этого прикосновения ему стало немыслимо приятно, и он стал перебирать во сне, кому из пассажиров могут принадлежать эти шелковистые пряди волос с утончённым, заманивающим запахом. «Кто она?» — думал он. Всё сходилось на Веге, только у неё одной были длинные волосы. Это была смуглолицая женщина с большими красивыми глазами и тонкой шеей. Она мало пила и почти ни с кем не разговаривала, но часто бросала искромётные взгляды на Сергея.

Он осторожно вытащил левую руку из-под неё и нежно обнял женщину, после чего она прижалась к нему ещё сильнее. Ему сразу вспомнилась Алевтина Никитична, когда они оба скованные стенками трубы лежали, прижавшись, друг к другу почти двадцать минут и эти двадцать минут для него были самым первым контактным знакомством с женским телом. Только от Алевтины пахло тогда халвой, а от этой дорогими духами. Последний раз он видал Алевтину вместе с Колькой Голубевым восемь лет назад. Колька к этому времени работал в КБ авиационного завода и жил в трёхкомнатной квартире вместе со своей женой и сыном Русланом. Так же Колька с Русланом разводил канареек. Их он продавал на птичьем рынке или сдавал в магазин.

У Сергея тогда был отпуск, и он приехал на родину домой, где большую часть времени проводил с другом. Сергею ужасно хотелось встретиться с Алевтиной, но он знал, что она живёт в Калининграде. Надежд на встречу, с ней он никаких не питал, тем более Колька Голубев сказал, что дом их давно снесли и где в настоящее время живут Ягодины, он не знает.

Сестру Алевтины не видел с тех пор, как он ушёл из школы. Только она могла дать информацию об Алевтине. Но его величество случай услышал его призыв и свёл с ней. Раньше он всегда думал, что случайные встречи — это выдумка сценаристов и писателей, но когда увидал её, то сразу вспомнил про бога.

…Колька подвёз его на своей машине к железнодорожному вокзалу на ночной экспресс до Москвы. Они оживленно беседовали, идя по перрону. Состав уже подали, но посадки не было. Встав около вагона, друзья закурили и, посмотрев на длинную скамейку, они обратили внимание, на шикарную женщину, склонившую свою голову в бетонную платформу. Рядом с ней на скамье стояла небольшая дорожная сумка, на коленях лежала кофта и журнал. Это была она, без всякого сомнения. Всё тот же чёрный бант, заплетённый в толстую косу и её неповторимое очаровательное лицо, которое ни с каким другим перепутать нельзя.

— Колька, не пойму это, что мистика меня навестила или Алевтина Никитична рядом с нами сидит? — воскликнул радостно Сергей.

Женщина, услышав своё имя, резко подняла голову и посмотрела на друзей. Улыбнувшись, она не спеша, подошла к ним и, всмотревшись внимательно в их лица, произнесла:

— Вы товарищи тоже на семинар приезжали сюда? — спросила она, — я вас, что-то не видела рядом с собой, а вы и имя моё знаете.

— Мы с вами на семинаре были в долгом детстве, — сказал Сергей, — помните чердак дворца культуры и Майю Кристалинскую?

— Мать моя женщина, — воскликнула она, — неужели это вы птицеловы и любители искусства? Какие вы большие и взрослые стали, — и у неё моментально увлажнились глаза: — Теперь я вас узнаю, — вытирая влажные глаза, сказала она. — А так встреть вас на улице, ни за что — бы не подумала, что вы мои бывшие ученики.

— А вас Алевтина Никитична года не взяли, ни на каплю не изменились, — сказал ей Сергей, — знать жизнь удалась?

— Жизнь Серёжа понятие относительное, — сказала она грустно. — Сегодня она разбивается на осколки, а завтра ты эти осколки начинаешь собирать, так, чтобы не обрезаться. Но стекло есть стекло всё равно, как бы ты не оберегался обязательно, поранишь нежную кожу.

— Что так мрачно Алевтина Никитична? — спросил у неё Колька. — Не надо обо мне, вы лучше о себе расскажите, где вы сейчас и чем занимаетесь? — мило улыбалась она.

— Колька вам пускай исповедуется, — сказал Сергей, — а у нас с вами время будет поговорить, если вы во втором вагоне едете.

— Да у меня билет именно в этот вагон, а вы, что не вместе едете? — спросила она.

— Нет, он меня провожает, — сказал Сергей и посмотрев на Голубева произнёс, — вы тут пообщайтесь, а я на вокзал схожу, — и направился к подземной тоннели.

…Сергей, через полутёмный тоннель прошёл в вокзал купил, в ресторане бутылку коньяка, лимон и несколько холодных бифштексов, а в буфете взял халвы. Когда пришёл к перрону, то застал Кольку с Алевтиной в весёлом настроении.

— Мы уже вещи положили в вагон, — доложил Колька, — поедете в спокойном вагоне. Проводница говорит, всего двадцать билетов продано в нашем городе.

— Не забывай, что впереди Дзержинск, Ковров и Владимир, — сказала Алевтина Никитична, — там народу много всегда садится.

— Сегодня понедельник, а по понедельникам я знаю по себе, что народу в столицу мало едет, — уверенно сказал Колька.

Когда объявили посадку, Алевтина прижалась щекой к Кольке и пошла в вагон, оставив друзей наедине:

— Вот тебе несравненная и желанная попутчица? — сказал Колька на прощание, — будет вам с ней, что вспомнить. О себе мне она так ничего и не сказала, а ты обрати на неё внимание? Мне кажется, она удручена неудавшейся жизнью, а такие женщины, которые постоянно склеивают свои жизненные осколки очень доступные для мужчин. А ты у нас мужчина видный и харизмы у тебя выше Эйфелевой башни, на которую любая женщина клюнет! Тебе предоставляется шанс исполнить свою школьную мечту? Она тебе сейчас под силу. Не воспользоваться таким случаем глупо!

Они обнялись, и Сергей заскочил с лёгкостью спортсмена в вагон. В вагоне места были сидячие, как в комфортабельных автобусах. Можно было сиденье откинуть и спать в удобной позе. Алевтина устроилась возле прохода, пропустив Сергея к окну.

— Может вам Алевтина Никитична лучше около окошка присесть? — предложил он ей, — а то ночь у меня бессонная намечается. Курить, когда захочется, то буду причинять вам беспокойство, своими частыми вылазками.

— Это почему ты спать не будешь? — спросила она.

— Вы понимаете, я свой организм хорошо знаю, и когда у меня случается вечером даже незначительная нервная встряска, я легко возбуждаюсь и не сплю.

— Что тебя так возбудило? — внимательно посмотрела она на него.

— Вы, — не отводя своего взгляда от неё, сказал он.

— Это ты во мне нашёл источник возбуждения к беспокойной ночи?

Он достал из пакета коробку с халвой и положил её перед ней на маленький столик.

— Вот видите это халва, — сказал он ей. — Я, когда её вижу в магазинах, всегда стараюсь купить, и знаете почему?

— Наверное, ты любишь сладкое? — предположила она. — Возможно и это, но в первую очередь халва у меня всегда вызывает ассоциации с вами. Я никогда не забуду, как мы с вами восьмого марта лежали в трубе на чердаке, и от вас пахло халвой. У меня тогда бешено билось сердце, стук которого доходил, наверное, и до вас. И билось оно от страха не за себя, а за вас.

Она рассмеялась до слёз, потом достала из сумки платок и, вытерла глаза. Затем, глядясь в зеркало — пудреницу, начала заново их подводить.

— У меня тогда ума было, чуть больше, чем у вас, — сказала она. — Я старше вас была на пять лет, хотелось окунуться с вами в детство. Не устояла и полезла на крышу. Сейчас я хорошо понимаю, что профессия преподавателя обязывает быть важнейшим источником социализации ученика. Я должна была быть для вас примером Человека. Как пионервожатой для меня много всяких доступностей было, а вот как учителю нет. Вот и приходилось мне обкрадывать свои желания. Мне ужасно тогда хотелось с вами на велосипедах съездить в лес за ландышами. И с Волжского откоса на санках прокатиться. Я, так же, как и вы до умопомраченья увлекалась Битлами. А от Кристалинской умираю по сей день, хоть её уже нет давно в живых. Но увидать мне её пришлось дважды на концертах в Москве и Севастополе. Я тоже вспоминала часто, как ты маленький и юркий мальчишка лежал на мне, когда вы пригласили меня в свой «творческий бункер». Я тогда домой пришла вся в голубином помёте. Ужас, какой был. Хорошо, что на улице темно было, и никто меня не видел в таком виде. А сейчас смотрю на тебя и глазам своим не верю, что время делает с людьми.

Она положила косметичку в сумку, и игриво взглянув на Сергея, спросила:

— А я что действительно нисколько не изменилась? — спросила она.

— Всё такая же красивая и желанная? — неожиданно вырвалось у него нежелательная фраза. Но сразу осёкся и, прокашлявшись, поправился:

— Я хотел сказать красивая и молодая!

— Не надо смущаться Сергей? — первое слово дороже второго, я ведь помню, как ты подсматривал за мной в бане, как незаметно от всех трепал мою косу, когда мы ехали в поход. И лежа в трубе, я не только ощущала запах табака и биение сердца, но и ещё кое-что существенное.

— Я давно уже не смущаюсь, Алевтина Никитична, — разучился, — сказал он. — Я же прорабом работаю. Глотку иногда приходится рвать прилично, а ещё я в тюрьме успел отсидеть четыре года. Поэтому я предлагаю, отметить нашу встречу, и чтобы в будущем, если нам придётся ещё, когда свидеться вы не маскировали свои печальные и красивые глаза косметикой. Ни одна краска не замажет горечь в душе. Пускай последующие дни у вас всегда радостные и весёлые будут!

С этими словами он выложил всё содержимое на столик, а она положила ему руку и голову на плечо сказала:

— Как ты правильно сказал, хоть и больно. Надо же мои ученики стали мудрее меня! Когда-то я вас грамоте обучала, а ты меня сейчас жизни учишь. «А за что ты сидел? — спросила она, — но, если тебе неприятен мой вопрос, можешь на него не отвечать».

— Наряд допуск не выписал на работе, а значит, проявил халатность, что привело к несчастному случаю, — объяснил он ей. — Чистого криминала не было, так, что я пассажир там случайный был.

— А что раньше не вышел? — пытливо взглянула она ему в глаза, — я слышала, досрочно многие оттуда выходят.

— Выходят, но не такие сидельцы, как я. Вы же помните, каким баламутом я был. Так мне и там приходилось свою болтушку мутить.

Около них прошёл немой, торговавший сувенирами и маленькими пластмассовыми иконками. Алевтина, купила у него иконку и поставила её на стол. После того, как немой обошёл всех пассажиров, в вагоне погас свет.

— Вы, что веровать стали? — спросил он.

— Сама не знаю, но, когда неудача за неудачей набрасывается на тебя, приходится иногда верить. Давай Серёжа мы с тобой, и выпьем за веру, за неё родимую?! — предложила она.

За коньяком она стала более откровенной и немного рассказала о своей жизни. От неё он узнал, что в Калининграде она не проживает больше семи лет. Вышла второй раз замуж за дальнобойщика из подмосковной Черноголовки, который оказался отъявленным негодяем. С ним она намерена развестись в ближайшее время и уехать работать в Кольчугино завучем школы, куда её приглашают к новому учебному году. И главное успешно решают вопрос по жилью.

— Алевтина Никитична, я сколько раз приезжал на родину ни разу не видал вашу сестру Нину. Она, что в другом городе живёт? — спросил он.

— Тебе не надоело ещё выкать? — спросила она, — мы же с тобой коньяк пьём, а не напиток вежливости.

— Я не возражаю против поцелуя, пока все спят, — заявил смело ей Сергей, но она опередила его желание. Обвив его шею, Алевтина притянула его к себе и чмокнула в губы.

— Долгожданный поцелуй самый сладкий, если даже он дружеский, — сказал Сергей дрожащим голосом. — Сейчас мы с тобой ещё выпьем, и я пойду в тамбур, покурю.

— Ты меня спрашивал про Нину? — спросила она. — Нина живёт в нашем родном городе, но в другом микрорайоне. Работает преподавателем иностранного языка, семейная жизнь у неё тоже не сложилась, но ей больше повезло, чем мне. У неё две дочки двойняшки, а у меня никого нет, поэтому и выгляжу так молодо. В данный момент она вместе с дочками находится на юге у своей подруги.

Она положила свою руку на поручень, где лежала рука Сергея и начала её нежно мять. Этот жест смутил его больше, чем её поцелуй и он вышел в пустой тамбур покурить.

Не успел он сделать и две затяжки, как в тамбуре появилась Алевтина:

— Тебе плохо стало? — спросила она, — подойдя к нему вплотную.

— Нет, мне наоборот лучше стало, я стал смелым, и пришла моя очередь тебя поцеловать, — и он впился в её губы.

Она обняла его за спину и сильно прижалась к нему. И они бы так долго простояли, но молодая парочка, пришедшая тоже покурить, прервала им затяжной поцелуй. Они вернулись на свои места, где продолжили свои ласки. Железная колыхающая дорога, стук колёс и Алевтина его сильно возбудили, и он откинулся на кресло, чтобы как-то остудить свою неудержимую страсть. Он пожалел в это время, что едут они не в СВ вагоне, а в общем вагоне.

Она, понимая состояние Сергея, протянула ему коньяк:

— Выпей он тебя успокоит? — сказала она, — и я, пожалуй, выпью вместе с тобой. Я тоже на пределе.

Сергей выпил, не подымаясь с кресла, и приложив ладонь Алевтины к своему лицу, незаметно уснул. Проснулся он уже в Москве, когда поезд подходил к Курскому вокзалу. Алевтины рядом не было, на столе было всё чисто, — недопитый коньяк и не съеденные бифштексы были уложены в пакет. Он взял свою сумку с пакетом и пошёл к выходу. У проводницы с заспанным лицом спросил:

— Куда подевалась та женщина, которая сидела вместе со мной?

— Во Владимире сошла ваша соседка, — сказала она, — а вы мужчина сотрите губную помаду со щеки?

Он тогда не знал, что Кольчугино находится во Владимирской области. И у неё не спросил, где эта местность располагается.

И, приехав, домой, в сумке обнаружил ту иконку, которую Алевтина купила у немых. Эту иконку он с тех пор хранит и когда куда едет всегда её берёт с собой.

И вот сейчас очнувшись от воспоминаний, он похлопал себя по нагрудному карману тенниски. Иконка была на месте, а Вега, изогнувшись в неудобной позе, и уткнувшись лицом ему в колени, мирно посапывала. Он накинул на неё свой джемпер и вновь задремал.

ПОДАРИ ЕЙ ТЕПЛО И ЛАСКУ

Сквозь сон он слышал, как на кольцевой дороге Москвы, гаишники остановили автобус. Сергей посмотрел на часы, время было три часа ночи. Гегель вышел к ним и долго не возвращался. Потом он вбежал и начал очень шумно искать по местам Наталью. Найдя, где она спит, он растормошил её:

— Последний пост Натаха. Вставай, иди с паспортами и списком пассажиров на пост?

— А, что остановили? — спросонья спросила она, никак не поняв, что от неё хочет Саня.

— Какое остановили? ЯбуТь уже во все дыры. Они меня спросили, нярусские есть? Я им ответял, есть, — лихорадочно объяснял он.

— Ну и пень, — зачем говорил, что есть? — возмущалась Наталья.

— А если бы они с фонарём зашли к нам в гости? Посвятили бы и увядали, что считай на каждой подушке голова басурманина ляжит, — оправдывался Лысый. — Выдрали бы меня, как сидорову козу.

— Успокойся у нас один Рустам контрабандой едет, и то он, наверное, под сиденьем спрятался. У всех остальных пассажиров правильные паспорта, — недовольно пробурчала Наталья и пошла за ним на пост.

На посту их продержали до тех пор, пока непокорный Рустам с грехом пополам согласился отдать полторы тысячи рублей гаишникам.

Они въехали на Черкизовский рынок, когда на улице уже рассвело, и некоторые челноки в автобусе начали просыпаться.

Марго открыла глаза и, увидев около себя помятое с перепоя лицо Алика — азербайджанца, изобразила страшную гримасу и первой подала голос:

— Ты что сука усатая делаешь около меня? — орала она на Алика, — ещё руку на меня положил.

— Какой я сук, сам к мине пришёль ночь и я же сук. Сама блядка сипать мине не давал, храпел, пирьдель всю ночь, гявно дыхал на мине и трусился, как заяц. Я думаль ты мёрз немного, обнял тибе.

Их диалог позабавил всю торговую публику, и уже никому было не до сна.

— Мёрзнет говно, — поправила Марго азербайджанца, — а человек зябнет. Я действительно Алик ночью, когда в туалет выходила, перепутала лежанку. Прошу прощения?

Она, не вступая на пол, перелезла на своё место и достала из-под подушки бутылку водки и потрясла бутылкой перед Аликом:

— Иди ко мне в гости? — позвала она его, — выпьем чуточку и пойдём за товаром.

— No, — перешёл Алик на английский язык. -Early, у меня есть свой правило, пока товар не куплю, ни капли в рот. Я его неукоснительно соблюдаю, — на чисто русском закончил он фразу.

— Я смотрю, вроде сегодня ты сносно заговорил, — хмыкнула она и игриво передёрнула плечами. — Видимо мои вчерашние уроки русского языка повлияли положительно на тебя.

Она потрясла ещё раз бутылкой перед лицом Алика и сказала, — как хочешь, а я выпью, — и она, сорвала пробку.

От их диалога проснулась и Вега. Она приняла вертикальное положение тела и двумя руками поправила волосы:

— Простите, я вас, наверное, стеснила? — проговорила она, — но виновата не я, а ваш друг Миша. Он меня перепутал, видимо с кем-то? Вы ему скажите, чтобы он объективней оценивал изголодавших кошечек, а если не может этого делать, то пускай не пристаёт к первой попавшей женщине. И к тому же он не в моём вкусе.

Сергей, чтобы не видеть её помятого лица после сна, несмотря на неё, только угрюмо отозвался:

— Я, обязательно ему сегодня прочитаю технику безопасности на транспорте, — улыбнулся он. — Но он мне не друг, а недавний знакомый. А ощущать вашу милую головку на своём плече мне было приятно, и никаких стеснений я не испытывал.

Она ничего не ответила ему, а встала и налила две чашки горячего кофе, одну из которых поставила перед Сергеем:

— Пейте, а то кипятку может не хватить, — предупредила она. — Сейчас все окончательно оживут, и устроят водопой.

— Спасибо за заботу, я только подумал про кофе, а вы словно волшебное бюро исполнили моё желание, — поблагодарил он её.

Она посмотрела ему на плечо и двумя пальчиками сняла с тенниски волос, оставленный ей же самой:

— А вы интеллигентны, не воспользовались ситуацией этой ночью. Не протягивали свои ручонки к моему телу и это говорит о вашей добропорядочности. К тому же вы обходительный, — ласково прозвучал её голос. — Догадались меня окутать своей кофтой, от которой исходил непонятный вперемежку с табаком, приятный запах.

— Я не только кофтой вас согревал, но и своими объятиями. «Я таким образом тоже в какой-то мере питался вашим теплом», — сказал он, отпивая маленькими глотками горячий кофе.

— Я это помню. Вашу руку мне сладко было ощущать на своих плечах. Могли бы так же обнять меня на лежаке, а не отсылать своего друга, который моет голову только по чистым понедельникам.

— Я уверяю вас, — с ноткой обиды произнёс он, — я даже не знал, где он спит. Но с вами, я бы с великой радостью не только полежал.

— Хотели сказать, переспал бы? — неожиданно ввернула она недосказанное им словечко, — тогда исправляйтесь на обратном пути, — добавила она, и пошла к своему месту, наводить макияж на лице, оставив Сергея в размышлении.