Бесплатный фрагмент - Игемон

Сказано: устами младенца глаголет Истина, поэтому искренность детей приводит к правильному выбору жизненного пути. А кто знает, где правильный выбор и правильный путь?

Искатель истины

Кто искренне жаждет иллюзий, тот с избытком получает желаемое.

Л. Вовенарг

---

Чтобы донести до сознания читателя историческую правду, писатель должен сначала воскресить историческую память, потом оживить и приукрасить сюжет. Только тогда правда закрепится в сознании читателя, как постулат или аксиома.

---

Вступление

В нашем государстве давно провозгласили гласность, но органы Гохрана и его отделение в Красногорске до сих пор остаются недоступными для историков. Любопытно, что в других странах архивы раскрывают через двадцать — тридцать лет, а у нас прошло больше ста и все совершенно секретно? Поэтому заранее сообщаю, что документы, какие удалось достать, здесь публикуются без изменений.

Кстати, в истинно демократических странах потомки жертв и их палачей ничуть не скрывают прошлого, а иногда даже зарабатывают на нём. Вспомним князя Юсупова, доходно торгующего во Франции своими воспоминаниями об убийстве русского старца Григория Распутина или внучку Бенито Муссолини, сделавшую политическую карьеру на имени деда. А сколько у нас деточек репрессированных, которые живут исключительно за счет спекуляций на имени отцов. Один Никита Высоцкий чего стоит: снял фильм, построенный исключительно на лжи, опорочил память отца, зато стрижёт шерсть с овечек ахающих и охающих под «давлением открывшихся фактов». Можно долго перебирать не слишком достойных наследников истинных патриотов Отечества, но это второстепенно.

В действительности непреодолимая секретность архивов нужна власти для сохранения мифа, построенного на песке художественных сочинений, называемого «историей отечества». К примеру, ещё в ХIХ веке страна имела электричество не только в столице, но и в уездах, а паровой двигатель гораздо выгоднее бензинового, потому что не отравляет атмосферу и ничуть не уступает в скорости движения автомобиля. Однако в научных кругах всё это принято считать мифами прошлого, хотя имеются архивные видеосъёмки. Миф этот не имеет ничего общего с подлинной историей страны. И если всё-таки открыть архивы для независимых исследователей, то вся наша официальная история рухнет как дым, как утренний туман. Образцом может прослужить недавно «обнаруженные» учёными-котами факты о некогда существующей стране Тартарии, которая отмечена на старинных картах во многих университетах Европы, во Флоренции и Венеции. Немного утрируя, можно сказать, что героями страшных мифов о событиях 1917–1953 гг. являются несколько отъявленных злодеев — Сталин, Молотов, Берия и т.д., а их противоположностью — сотни положительных деятелей-героев. Но при раскрытии архивов выяснится, что «злодеи» были хотя и не ангелами, но людьми, создавшими великую империю, а «герои» не только мешали им, но и сами писали друг на друга доносы, не гнушались исполнять роль мошенников, провокаторов, убийц и т. д. Вот откуда взялась «сталинская чистка» и прочие репрессии, о которых мы сейчас говорить не будем.

30 июня 1941 г. был создан знаменитый ГКО (Государственный Комитет Обороны) — единственный и главный орган управления страной. Сочинения не слишком грамотного Никиты Сергеевича Хрущёва о том, что в годы Великой Отечественной войны советским народом руководила коммунистическая партия, не выдерживают никакой критики. С начала войны и до 5 октября 1952 г. (!) ни разу не созывались высшие партийные органы, съезды и партконференции. ЦК партии в годы войны никогда не заседал. После пленума ЦК ВКП (б) 21 февраля 1941 г. следующий пленум собрался лишь 13 марта 1953 года, то есть после насильственной смерти товарища Сталина. Партия же была исполнителем воли ГКО, то есть девочкой на побегушках.

Так кто же руководил ГКО? Естественно, что его председателем стал товарищ Сталин. Его заместитель Молотов курировал танкостроение, а члены ГКО: Маленков — авиацию, Ворошилов — комплектование войск, Берия — угольную, нефтяную, лесную промышленность, черную и цветную металлургию, НКВД.4 февраля 1942 г. ГКО поручил Берии контроль над наркоматами вооружения и минометов (наркомы Устинов и Паршин), а еще через 8 дней Берии передают под контроль наркомат боеприпасов.

13 февраля 1942 г. Берия вошел в состав транспортной группы, вместе с Маленковым и Кагановичем.

16 февраля Берия снимает с должности наркома боеприпасов П. Н. Горемыкина и назначает на его должность Б. Л. Ванникова.

17 февраля 1942 г. Берия издал указ об организации производства военной продукции в ГУЛАГе.

8 декабря 1942 г. Берия по поручению ГКО начал вместо Молотова контролировать танковую промышленность.

30 сентября 1943 г. вышел указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении Л. П. Берии звания Героя Социалистического Труда за достижения в производстве вооружений и боеприпасов.

9 июля 1945 г. Л. П. Берии присвоено высшее воинское звание — Маршал Советского Союза.

20 сентября 1945 г. Постановлением ГКО был образован Спецкомитет для руководства всеми работами по созданию атомного оружия, руководителем которого назначен Берия.

И, наконец, 29 декабря 1945 г. Берия был освобожден от должности наркома внутренних дел в связи «с перегруженностью центральной работой». А с апреля 1946 г. Берия возглавил Бюро Совета Министров, в которое входили все заместители председателя Совмина СССР Сталина.

С 1946 г. по март 1953 г. Берия курировал, кроме Спецкомитета, химическую промышленность, чёрную и цветную металлургию, лесную промышленность, водный транспорт, работу МВД и МГБ, как заместитель Председателя Совмина. Все эти назначения Лаврентия Павловича легко подтверждаются неопровержимыми официальными документами, и тут «мифотворцы» предпочитают помалкивать. Зато мы периодически видим на экранах телевизоров холеных откормленных бабушек и дедушек, которые смачно рассказывают, как их лично пытал Лаврентий Павлович в своем кабинете на Лубянке в… 1946–1952 гг. Напоминаем, что в это время Лаврентий Павлович уже не имел доступа на Лубянку, потому как занимался «атомным проектом». Представьте себе картинку: приезжает во времена Брежнева, скажем, Суслов на Лубянку, занимает без спроса кабинет Андропова и начинает вести допросы с пристрастием…

А какие были прелестные детективы о вечерних поездках Лаврентия Павловича по Москве на ловлю замужних дам и девочек-старшеклассниц! Жертвы сексуального маньяка заталкивались в ЗИС-110 и везлись в особняк Берии в Вспольном переулке. Там наш злодей устраивал дикие оргии. И плевать лгунам и лгуньям, что в небольшом полутораэтажном особняке Берии и его семье принадлежало всего лишь несколько комнат. И вместе с ним жили жена, сын с женой и другие родственники. Во всех комнатах чекисты, которые с 1946 г. уже не подчинялись Берии, установили скрытые микрофоны, о чем Лаврентий Павлович знал, но не трогал их. И вот туда-то, под микрофоны и под осуждающие взгляды родных, и возил свои несчастные жертвы великий развратник. Кстати, у этих советских сочинителей фантазии хватает только на сексуально-садистские обвинения человека. Вспомним хотя бы Св. русского старца Григория Ефимовича Распутина, которого в сексуально-садистском извращении продолжают обвинять до сих пор. Видимо, на Руси привыкли верить проходимцам, сочиняющим о русских такие «бывальщины», от которых волосы на голове поднимаются дыбом.

---

Глава 1. Арест

Возле окна тюремной камеры стоял человек в расстёгнутом военном френче защитного цвета, синих галифе и офицерских хромовых сапогах. Одной рукой он придерживал галифе, видимо, кожаный ремень или подтяжки у него в тюремном предбаннике забрали местные вертухаи, опираясь только на одну догму — «не положено». Хотя никто из надзирателей никогда и никому не смог бы объяснить: что не положено, куда не положено, кем не положено и вообще клал ли кто-нибудь и где-нибудь что-то такое, которое на данный момент оказалось не положенным на место?

На город как всегда неожиданно свалился вечер. Но в тюремной камере об этом можно было только догадываться, потому что снаружи кроме решётки на окно был надет козырёк, закрывавший чуть ли не всё отверстие. Такие заботливые жалюзи напоминали строгий намордник для злой собаки. С другой стороны начальника тюрьмы понять можно: чем меньше доступ у заключённого к внешнему миру, тем мизернее окажутся мысли на побег. А уж о побеге из тюрьмы мечтает любой насельник одиночной или общей камеры.

Это была одиночка. Значит, заключённый был на особом счету, то есть особо-опасный, либо дело, за которое его арестовали, требовало неусыпного наблюдения за арестантом и постоянного контроля коридорного вертухая.

Будто следуя уставу наблюдения, за дверью камеры послышались шаги, щёлкнул металлический клапан глазка, и узник почувствовал, как ему в спину уставился внимательный взгляд надзирателя.

В нише над дверью за мелкой решёткой постоянно горела электрическая лампочка, позволявшая коридорному обшаривать глазом каземат. Не обнаружив на сей раз ничего подозрительного, охранник закрыл глазок и потопал к следующей камере. Собственно, официально это учреждение не называлось тюрьмой, а всего лишь «штрафным изолятором» в Алёшкинских казармах при Генеральном Штабе Московского Военного Округа.

Заключённый по дороге сюда мельком определил место, куда его привезли и с явным сожалением покачал головой, будто бы имел возможность исправить происходящее. А сейчас он передёрнул плечами, будто бы стряхивая с плеч липкий взгляд надзирателя, и глубоко вздохнул. Вздыхать и вспоминать было о чём. Ведь в таком месте человек никогда не мог бы оказаться просто так. Видимо, если он был арестован по навету, злому умыслу или ошибке, значит, не учёл всех подводных камней, которые постоянно появляются в бурном потоке по имени Жизнь. А если была какая-то реальная провинность, не говоря уже о должностном преступлении, значит, такая Судьба или Божия кара. Называть можно по-разному, только суть от этого не меняется, потому что даже Христос когда-то говорил: «Судите Меня по делам Моим». А за какие дела Божий Сын был распят — за это перед Престолом будет отвечать Понтий Пилат…

Заключённый опять глубоко вздохнул, ибо с этой исторической личностью у него были определённые связи. У жены имелось изумрудное ожерелье, которое передавалось женщинам из рода в род с незапамятных времён. Но самое интересное было в семейном предании, будто бы изначально это наследие оставил своим потомкам прокуратор Иудеи, всадник Золотое Копьё, Понтий Пилат. Да и сослуживцы не раз называли его то ли в шутку, то ли всерьёз, Игемоном — по сути, должность прокуратора Понтия Пилата была для него прозвищем. Хорошо ещё то, что об этом знали немногие. А всё получилось слёгкой руки товарища…

— Эх, Коба, Коба, — прошептал наречённый Игемоном. — Ведь предупреждал же — отравить тебя хотят! Скорее всего, был использован дикумарин. Не послушал. А Круглов…, Игнатьев… Да, чистка государственного аппарата прошла из рук вон плохо. И отъявленный нелюдь Хрущёв-Перелмутер всех застращал неисправимой ответственностью перед партией и народом, хотя именно на народ ему было просто наплевать.

Узник подавлено замолчал, видимо, по поводу личного заместителя Серея Круглова и его товарищей у новоиспечённого узника сложилось довольно негативное впечатление. Ещё несколько лет назад он сравнивал своего соратника и боевого товарища с Суворовым, а теперь, скорее всего, готов был сравнить его с тем же историческим персонажем, но только в то время, когда полководец, выполняя приказ Императрицы, арестовал царевича погибающей Тартарии Пугачёва и пока вёз его в Петербург, не раз беседовал с мятежным атаманом… или наследным принцем? Было замечено, что Суворов сам непрестанно не отходил от арестованного, будто боялся, что заключённый может бесследно исчезнуть.

Довольно многим стало известно, что после этих разговоров Суворов сетовал на свои дела, обязанности, воинскую повинность и так далее. Видимо, атаман сообщил генералиссимусу что-то такое, от чего тот сходил с ума, но нарушить воинский долг и отпустить бунтовщика на свободу не решился.

Зато, сдав заключённого в Петропавловскую крепость, Суворов тут же подал прошение на увольнение в запас, ибо продолжать службу ему не позволяла офицерская честь.

Про Сергея Круглова заключённый думал так же, что рано или поздно тот покается в содеянном, как покаялся однажды Иуда, ибо в данный момент его заместитель, скорее всего, попал под жёсткое давление партии или, точнее, того же Никитки Перелмутера. Известно, что правящие партийные бонзы давно хотели прибрать власть к своим рукам, что не раз случалось у многих правителей при совершенно разных режимах, но что могут сделать явные бездельники, у большинства которых не было даже среднего образования? Только надо учитывать, что меняются времена — меняются люди, и офицерская честь имеет теперь другую ценность.

— Ах, Коба…, — снова прошептал он.

Вообще-то узник всегда и везде называл своего друга и соратника не иначе как товарищ Сталин, но в одиночной камере никто не мог услышать, поэтому заключённый и позволил себе такую фамильярность. Признаться, они знакомы были ещё по дореволюционному Тифлису, однако тесное сотрудничество пришло только перед началом Второй Мировой, а затем и Великой Отечественной войны. В тяжёлом сорок первом товарищу Сталину как никогда нужна была поддержка единомышленников, тогда Московская Матронушка посоветовала трижды обнести Москву иконой Богородицы, срочно открыть ещё не разрушенные храмы и читать неусыпную Псалтырь. Результат оказался очевиден: немец не смог взять столицу, и многие солдаты ходили в церковь для благословления перед сложнейшими боями.

На этот раз именно Богородица спасла Россию от засилья варваров. Товарищу Сталину помогли мыслить в нужном направлении те два года, когда он обучался в Тифлисской семинарии, которые оставили отпечаток в становлении характера будущего полководца, а также помогал его друг и соратник, который никогда не подозревал, что может в какое-то время оказаться заключенным тюремного каземата.

Признаться, очень многие члены Правления, особенно не русского происхождения, были категорически против возвращения каких-либо льгот и статуса русской Православной церкви, но тут уже товарищ Сталин умело закрыл поганые рты недовольным, иначе в военное время действовать было нельзя.

Заключённый, скорее всего, полностью разделял мнение товарища Сталина о Боге, и был против вездесущей масонской элиты, но так просто от этой революционной шушеры не избавишься. Временем доказано, что при любой революции к власти стремиться прилипнуть всякая нечисть и клан Ульянова-Бланка является прекрасной иллюстрацией к сказанному. К тому же, когда в январе 1924 года вождь «мирового пролетариата» сыграл в ящик, власть должна была перейти в лапы Коминтерна — американо-масонской организации, поставившей себе целью постепенно уничтожить русский народ.

Поэтому товарищ Сталин был для них, как кость в горле. Но что может в действительности сделать властелин какой-либо страны? Ни-че-го.

Недаром социологи вывели концепцию, что никогда ни один император или даже диктатор не имел исключительной власти, и всегда возле трона находились, мягко говоря, нежелательные элементы, из-за которых происходили всевозможные путчи, перевороты и прочая мышиная возня. В результате страдала экономика страны и население.

Это предположение учёных подтверждали стены тюрьмы, в которой нынешний узник дожидался своей участи. Конечно же, в госаппарате нашлись «верные ленинцы», для которых родина там, где заплатят полновесных тридцать шекелей. И как всё виртуально сделали, прикрываясь именем Жукова! Впрочем, последние полученные факты доказывали прямое участие Жукова в передаче правления страной масонскому кагалу, а это расценивается как предательство.

Видать, во время чистки многие примкнувшие к коммунистическому переустройству страны сумели избежать расследования и суда тройки. Как же был насчёт них прав русский император Павел I: «нельзя допускать евреев в органы власти и даже позволять расселяться им в крупных городах!»

Как же был прав Государь! Видимо, получив посвящение в тридцать третий градус масонства, он понял всю паскудную сущность этой организации дьявола и предвидел гибель страны, если дать волю проходимцам. Любопытно, что во все века ядро масонства принадлежало человекообразным, не гнушающихся ничем ради уничтожения творческой силы каждого человека, то есть Божественных начал. А это насущная цель дьявола.

И тут, будто весточка из родных мест, где-то вдалеке зазвучала зурна. Казалось, сейчас железный намордник окна исчезнет, и сквозь тюремную решётку можно будет увидеть заснеженные вершины кавказских гор, позолоченных садящимся за горизонт солнцем. Как же так? Откуда в столице зурна? Не кажется ли всё это?

Стазу вспомнились строчки стихотворения:

Дождик брюзжит в подоконник, горы вспороли зенит,

бродят по берегу кони — память поныне хранит

этот сюжет незатейный — тени ползут в тишине,

сгустками черных мгновений липнут к холодной стене.

Сосны. Молчание моря. И вековуха луна.

Где-то на ближнем нагорье влажно запела зурна.

Неосторожные звуки мне не понятной тоски —

благословенье на муки? взмах безнадежной руки?

Волны по-прежнему немы. Там, где кончается мрак,

море сливается с небом, да не сольется никак.

Эти стихи узник написал ещё во времена беспечальной юности, когда мощь Государства Российского ни у кого не вызывала сомнений, и когда верилось в очередную победу русских над всеми тевтонскими и масонскими рыцарями, которым Российская Империя была ненавистна. К сожалению, всевозможным человеконенавистническим кланам всё же удалось устроить пламенную революцию на деньги того же Якоба Шиффа, который через Германию снабжал финансами воинствующий Петербург и Москву.

Власть постепенно переходила в лапы потенциального врага. Достаточно вспомнить эпидемию голода в 1921 и 1932 годах, организованную теми же предателями советского строя, и которую якобы удалось преодолеть при помощи «благосклонных друзей» нового государства. Ещё в то время Игемон случайно обнаружил, что на деньги, выделенные английским правительством для спасения голодающих Поволжья, товарищ Молотов (Скрябин) купил себе замок в той же Англии. Много позже, когда, перебравшись в Москву и получив доступ к следственной программе, Игемон поделился мыслями о крупном хищении с Первым Секретарём ВКП (б) Иосифом Виссарионовичем, но тот, покуривая свою всегдашнюю трубку, сказал только:

— Ты напрасно думаешь, Лаврентий, что мне не известно о проделках, притворяющихся большевиками. Известно. Только даже король, царь или диктатор никогда не имеет полной власти в управляемом им государстве. Достаточно того, что в феврале 1924 года мне удалось добиться отстранения от власти представителей Коминтерна. А эта организация — дочернее ответвление Фининтерна, у которого штаб-квартира находится в Нью-Йорке. Чувствуешь?

— Выходит, — вслух подумал Игемон, — что покушение на тебя тогда было устроено большевиками?

— Ах, опять ты путаешь, Лаврентий! — покачал головой Коба. — Ты сам-то, кто? Большевик. Я тоже большевик. А вот эти мрази — из команды Бронштейна, никогда не бывшего большевиком. И они ни перед чем не остановятся, лишь бы угодить хозяевам.

— То есть, Америке?

— Правильно мыслишь, Лаврентий! — улыбнулся в усы Сталин. — Побольше бы мне таких сподвижников, тогда можно было бы всерьёз думать о светлом будущем.

Собственно, Игемон не случайно сейчас вспоминал прошлое. Ведь где-то была допущена ошибка и не одна. Иначе сторонникам мнимого большевизма не удалось бы его арестовать и привезти в Алёшкинские казармы, которые, в сущности, не могли послужить официальной тюрьмой и узнику обязаны были предъявить обвинительное заключение, подписанное первыми лицами ВКП (б), либо должны были освободить за неимением причин задержания, либо…

Об этом думать не хотелось, потому что любой человек всегда живёт надеждой. Но в данном случае третий вариант затмевал всё остальное и у арестовавших его негодяев был прямой и конкретный умысел не выпускать заключённого живым.

В голову почему-то полезли старые воспоминания о Грузии, о Баку. Узник поймал себя на том, что больше вспоминается не то, что делал, а что думал и хотел сделать, да не успел. Все свои дела он помнил отлично, но считал, что это мало кому интересно. Ведь даже Маяковский любил повторять: «Я поэт, этим и интересен». А то время, когда Лаврентий полуголодным бегал по Баку и давал уроки, мало кого заинтересует. Кого может заинтересовать второразрядный нищий учитель? А вот интересным, пожалуй, станет то, как он поставил работу в Грузинской ЧК. Игемон принялся прокручивать в памяти прошлое, как кадры в немом кино. Хотя почему в немом? Некоторые сюжеты вспоминались вполне образно со звуком и переходом. Тогда все просто работали, не обращая внимания, кто рядом — друг или враг? Случалось, сегодня с тобой плечом к плечу работает проверенный друг, и вдруг назавтра оказывается, что он был в действительности врагом, каких мало. А бывало и наоборот, но редко.

С самых первых времён становления Советской Власти в стране в чиновничьих кругах начала развиваться коррупция, чего почти не наблюдалось при Царском режиме. И даже в капиталистических странах кадры тяжелее купить, чем у нас.

Собственно, что-то или кого-то купить в любой стране просто, но там подловить тяжелее, они, как народ рациональный, на провокацию плохо поддаются. Правда, завидовать нечему, потому что у них жизнь грязная: там пьянка — норма даже в больших количествах, и женщины — тоже норма. А в сознании русского человека — мы должны жить скромно. И жизнь у нас на самом деле чище, чем у них. Там политиков, которые за идею пожертвуют собой, нет вообще. А у нас таких много. Но любой советский политик формируется в работе с массой, а если он не умеет работать с массой, то рано или поздно, но его песенка спета. То же самое касается и руководящих работников: любой председатель колхоза или директор завода обязан знать, кто у него работает. Для начальника уважение к подчинённым — это забота о них. А как же иначе?

Но к врагу тоже надо заботу проявить: может он в подполье, а, может, сидит в соседнем кабинете или тебе бумаги приносит в папке на подпись. Он для тебя закрыт. А если раскрыт, то обязательно надо посмотреть, какой он человек. Ведь учитывая подход к людям, удалось в Азербайджане разгромить Иттихат и правых эсеров. А потом в Грузии положение позволило расправиться с меньшевиками. Это были крупные антисоветские партии в десятки тысяч членов и, не решив вопроса с ними, нельзя было начинать строить советское общество. С начала ХХ века люди очень заметно изменились. В первые пятилетки началось зарождение нового человека. А поэт Маяковский хоть и прожил только до тридцатого года, но очень верно сказал: «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока». И это правильно. Настоящую историю должны писать те, кто всё видел своими глазами и всё помнит. Мы написали историю большевистских организаций в Закавказье, и сразу стало понятно, что первым человеком в партии был товарищ Сталин. Он был главная сила, а сила у него была, потому что он бесхитростно опирался на народ и воспитывал актив.

Узник снова прислушался к ночной тишине: где-то далеко свистнул паровоз. Собственно, Алёшкинские казармы находились недалеко от Павелецкого вокзала и не удивительно, что сюда доносится незатихающая жизнь железнодорожников. Но кроме этих случайных звуков больше ничего не было слышно. Никакой зурны или запаха горного ветра. Узник с сожалением подумал, что зря покинул Грузию, ведь там у него слагался самый хороший период жизни, особенно с тридцать первого года, когда пришлось заниматься партийной работой. Тогда он превратил всю Грузию в новостройку, а молодёжь не навязчиво сумел увлечь образованием и физподготовкой. Так бы всю жизнь там работал, но пришлось ехать в Москву по приглашению товарища Сталина, чтобы помочь разгрести Наркомвнудел.

С этого момента размеренная жизнь кончилась и превратилась в постоянную борьбу за истинную народную власть, потому что многие чиновники из правящего аппарата откровенно смеялись при упоминании о народной власти. А как можно быть народным избранником и управлять чем-то, если ты не уважаешь и не признаёшь этот самый народ? Необходимо было разобраться в пене чиновников, возникшей на волнах революции, начиная с самых низких должностей и кончая красными командирами. В этой ситуации не лишней была бы помощь Столыпина, виртуозно разбирающегося в структуре управления и при жизни прослывшего настоящим хозяйственником, но ублюдки всех времён и народов не оставляют таким ярким личностям право на жизнь. Убили Аркадия Петровича и многих других, истинных патриотов Родины просто принесли в жертву Мамоне или просто дьяволу.

С самых первых шагов всё оказалось гораздо сложней, чем думал Игемон и предполагал товарищ Сталин. Заговор в ЧК оказался многослойным пирогом, разобраться в начинке которого не могли даже довольно опытные оперативники. Этот многослойный пирог представлял винегрет из противоборствующих сил: одни друг друга поддерживали, другие друг друга топили. Но те и другие нещадно уничтожали честных хозяйственников, работающих на восстановление страны.

Первые полгода, даже немного дольше, пришлось потратить на чистку завалов и разбираться с необоснованными репрессиями. Именно в то время удалось прекратить сплошную волну арестов и реабилитировать незаконно осуждённых десятками тысяч. Кстати, факт реабилитации удивил многих, ибо простые люди стали привыкать к разгулявшейся ежовщине и жили, ожидая ночного ареста по доносу сердобольных соседей. Но всё хорошее быстро забывается и оголтелый разгул ежовщины лёг на плечи Игемона. И не только его — товарища Сталина тоже принялись беспричинно обвинять в разгуле нечеловечьего бандитизма.

Из создавшегося положения у руководителя Наркомвнудел возникало три основные задачи:

первая — проверить работу разведки и организовать дело так, чтобы разведчики не играли в политиков, не выплывали наружу, как та самая пена. Дело разведчика — осторожное создание агентуры, сбор информации, поиски надёжных каналов связи и предельная осмотрительность. Риск допускался только в самых исключительных случаях;

вторая задача заключалась в постановке экономической работы на должную высоту. ГЭУ должно было стать доверенной рабоче-крестьянской инспекцией, где скрупулёзно подобранные кадры играли очень большую роль, ибо страна нуждалась в настоящих специалистах;

третьей задачей была организация действенной погранохраны. Хотя все газеты трубили, что граница страны на замке, что враг не никогда пройдёт, но шапкозакидательство в критических ситуациях могло только навредить. Необходимо было технически оснастить пограничников, а также на каждый день должна проводиться боевая и политическая подготовка. Поэтому пограничники не подвели, когда фашистские полчища ворвались на территорию СССР, нарушив мирное соглашение.

Нельзя утверждать, что это оказалось неожиданностью для страны и правительства. Сам Иосиф Виссарионович говорил как-то:

— Война, наверное, будет. И ты, Лаврентий, должен понимать, что на новых территориях концентрация контрреволюции особенно высокая, а это как раз приграничная зона. Если война начнётся, бои как раз там будут. Значит, надо заранее ликвидировать базу разведки и диверсии.

После Победы нам стали известны факты подтасовок и предательства со стороны националистического подполья Прибалтики, Закарпатья, Молдовы и других приграничных регионов, но тогда надо было именно там создать более жесткий режим и, возможно, атака противника захлебнулась бы после самых первых столкновений.

Когда война началась, то никто не ожидал, что всё так плохо пойдёт. И товарищ Сталин не допускал, что придётся долго отступать. Оказалось, что Ежов чистил армию и не дочистил… вернее, работал вовсе не там, где надо. Только сейчас уже не узнаешь, либо прикрывал он кого-то, либо просто проморгал. Но страна потеряла контроль не из-за растяп и дураков, а, в основном, из-за предателей.

Почему люди предают? Из-за страха перед смертью или пытками — это понятно. Из-за денег и удовольствий — тоже понятно. Но самое непонятное, это когда предают не из-за идеи, а из-за политической слепоты!

Узник тяжело вздохнул и отошёл от окна, потирая обеими руками виски. Он больше семнадцати лет занимался политической работой на разных уровнях, и работа эта становилась только ответственней. На своём пути он встречал разных людей, из которых много было идейных. Но, допустим, у Троцкого или Бухарина никаких идей не было, а были только амбиции и стремление выслужиться перед американским хозяином. Однако, слушая их, на предательство соглашались десятки, сотни и тысячи русских!

Свету в камере прибавилось, и перед глазами узника возникли эти сотни, тысячи и даже миллионы молодых троцкистов, готовых встать за страну, за идею, за эфемерный путь к светлому будущему. Им забили голову шаблонами, что Сталин узурпатор, а вокруг него клика предателей. Они поверили страстным уговорам и сами превратились в предателей. Узник видел массы людей с горящими глазами. Они за Советскую власть готовы были пожертвовать жизнью, но жертва оказалась совсем иной. В действительности многие положили честь и совесть на алтарь сатаны, и пошли против Советской власти. Получается, самый страшный вид предательства, это когда предаёшь сам себя или свой народ по глупости, не понимая, не осознавая истины.

Тогда в 20-30-е годы немало молодых энтузиастов «мирового пожара» искренне верили Троцкому и Зиновьеву и были охвачены романтикой Коминтерна, не сознавая, что штаб-квартира этой организации находится в здании Фининтерна на Манхеттене. Правда, если бы товарищ Сталин не наступил на хвост этой финансовой гидре, то Великой Отечественной войны, вероятно, не было бы, потому что Россия после смерти Ульянова-Бланка неукоснительно стала бы превращаться в большую американскую колонию или Новую Хазарию.

Товарищ Сталин всё это видел и смог оградить страну от вражеских лап, но до конца вытравить злобную нечисть так и не удалось. Влезший в доверие генералиссимуса теоретик коммунистической идеи Никита Перелмутер, сумел выжить не только во время чистки, но и создать заговор с целью очередного покушения на жизнь товарища Сталина. Видимо, предательство — это определённое состояние человеческого сознания, присущее к определённому виду homosapiens. Это в своих трудах чётко описал русский философ Иван Ильин: «Предательство состоит в том, что человек внутренне (в своих сокровенных помыслах, чувствах, решениях) или внешне (на словах или на деле) изменяет своему духовному принципу, не имея для этого никаких предметных оснований».

---

Глава 2. Вещий инок

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Гваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада. Императору сразу полюбился этот весь овеянный смирением, постом и молитвою загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. К его келии в Александро-Невской Лавре шёл и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрёк день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в Бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны.

И вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить провидца в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание Двор.

Ласково улыбнувшись, Император Павел Петрович милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях был.

---

— Честной отец! — промолвил Император. — О тебе говорят, да я и сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о моём царствовании и судьбе моей? Что ты зришь прозорливыми очами о Роде моём во мгле веков и о Державе Российской? Назови поимённо преемников моих на Престоле Российском, предреки и их судьбу.

— Эх, батюшка-Царь! — покачал головой Авель. — Почто себе печаль предречь меня понуждаешь? Коротко будет царствование твоё, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царствующей груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя…

Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою…

Но народ русский правдивой душой своей поймёт и оценит тебя и к гробнице твоей понесёт скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких.

Число лет твоих подобно счёту букв изречения на фронтоне твоего замка, в коем воистину обетование и о Царственном Доме твоём:

«Дому сему подобает твердыня Господня в долготу дней…».

— О сём ты прав, — изрёк Император Павел Петрович, — девиз сей я получил в особом откровении, совместно с повелением воздвигнуть Собор во имя Святого Архистратига Михаила, где ныне воздвигнут Михайловский замок. Вождю небесных Воинств посвятил я и замок, и церковь…

— Зрю в нём преждевременную гробницу твою, Благоверный Государь. И резиденцией потомков твоих, как мыслишь, он не будет. О судьбе же Державы Российской было в молитве откровение мне о трёх лютых игах: татарском, польском и грядущим ещё — жидовском.

— Что?! — поперхнулся Государь. — Святая Русь под игом жидовским? Не быть сему во веки веком, — гневно нахмурился Император Павел Петрович, — пустое болтаешь, черноризец!..

— Пусть так, — пожал плечами инок, токмо ты сам изрёк «во веки веком», а так говорят только старообрядцы. Прапрадед твой Алексей Михайлович по наущению патриарха Никона учинил расправу над святым православием, привезённым на Русь Святым апостолом Андреем Первозванным. Утверждение новодельной религии значится декабрём 1666 года и по сю пору Крестный ход на Пасху совершается противусолонь, значит, против Отца Небесного. Кому народ молится, от того и благословение нисходит. Что же касаемо недругов…, а где татары, Ваше Величество? Где поляки? И с игом жидовским то же будет. О том не печалься, батюшка-Царь: христоубийцы понесут своё… Только народ покаяться должен…

Император Павел Петрович посмотрел на инока долгим изучающим взглядом:

— Что ждёт преемника моего, Цесаревича Александра?

— Француз Москву при нём спалит, а он Париж у него заберёт и Благословенным наречётся, — уверенно ответил инок, будто всё видел собственными глазами. — Но тяжек покажется ему венец царский и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет в очах Божьих…

— А кто наследует Императору Александру?

— Сын твой Николай.

— Как? — удивился Император. — У Александра не будет сына? Тогда Цесаревич Константин…

— Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою, — невежливо перебил Государя предсказатель. — Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерьянским зачнётся, и сие будет семя злотворное, семя пагубное для Государства Российского, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость запустения Держава Российская обратится.

— После сына моего Николая на Престоле Всероссийском кто будет?

— Внук твой, Александр Вторый, Царём-Освободителем преднаречённый. Твой замысел исполнит — крестьян освободит, а потом турок побьёт и славянам тоже свободу даст от ига невольничьего.

Инок на мгновение прервался, но продолжил:

— Не простят нелюди ему великих деяний, охоту на него начнут, убьют среди дня ясного в столице верноподданной отщепенскими руками. Как и ты, подвиг служения своего запечатлеет он кровью царственною…

— Тогда-то и начнётся тобою реченное иго жидовское?

— Нет ещё, — покачал головой Авель. — Царю-Освободителю наследует Царь-Миротворец, сыне его, а твой правнук Александр Третий. Славно будет царствование его. Осадит крамолу окаянную, жидовствующих прижмёт, мир и порядок наведёт он.

— Кому же этот Государь передаст наследие царское? — нетерпеливо спросил Император.

— Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. По завещанию своего батюшки должен он будет царский престол передать брату Михаилу, но не восхочет обрекать родственника на муку незаслуженную. Война будет, великая война, мировая…

По воздуху люди, как птицы, летать станут, под водою, как рыбы, плавать. Серою зловонною друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножатся. Накануне победы рухнет Трон Царский по наветам жидовским. Кровь и слёзы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмёт в безумии власть, и наступит воистину казнь египетская…

Горько зарыдал после этих слов вещий Авель, но через какое-то время сквозь слёзы тихо продолжил:

— А потом будет жид скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить Святыни её, закрывать Церкви Божии, казнить лучших людей русских. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за распятие Миропомазанника Божия, за отречение народа российского от Святого Царя. О нём свидетельствует Писание. Псалмы девятнадцатый, двадцатый и девяностый открыли мне всю судьбу его:

«Ныне познах, яко спасе Господь Христа Своего, услышит Его с Небесе Святаго Своего, в силах спасение десницы Его».

«Велия слава его спасением Твоим, славу и велелепие возложиши на него».

«С ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».

Живый в помощи Вышняго, Возсядет Он на Престоле Славы. А брат Его царственный — сей есть тот, о котором открыто пророку Даниилу:

«И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего…».

«Свершатся надежды русские. На Софии, в Царьграде, воссияет Крест Православный, дымом фимиама и молитв наполнится Святая Русь и процветёт, аки крин небесный…».

Но паки отыщется посреди нелюдей ушкуйник со товарищи и начнёт наступать он на хвост нечисти поганой. Только много её натечёт в землю русскую, так что многие годы понадобятся для очищения. Сии тати создадут щит для страны и народа славянского…

В глазах Авеля Вещего горел пророческий огонь нездешней силы. Вот упал на него один из закатных лучей солнца, и в диске света пророчество его вставало в непреложной истине.

Император Павел Петрович глубоко задумался. Неподвижно стоял Авель. Между монархом и иноком протянулись молчаливые незримые нити. Государь поднял голову и в глазах его, устремлённых вдаль, как бы через завесу грядущего, отразились глубокие царские переживания.

— Ты говоришь, что иго жидовское нависнет над моей Россией лет через сто? — переспросил Павел Петрович. — Прадед мой, Пётр Великий, о судьбе моей рёк то же, что и ты. Почитаю и я за благо о всем, что ныне прорёк мне о потомке моём Николае Втором предварить его, дабы перед ним открылась Книга судеб. Да ведает праправнук свой крестный путь, славу страстей и долготерпения своего…

Запечатай же, преподобный отец, реченное тобою, изложи всё письменно. Я же вложу предсказание твоё в нарочитый ларец, положу мою печать, и до праправнука моего писание твоё будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего. Иди, Авель, и молись неустанно в келии своей о мне, Роде моём и счастье нашей Державы.

И, вложив представленное писание Авелево в конверт, на оном собственноручно начертать соизволил:

«Вскрыть Потомку Нашему в столетний день Моей кончины».

12 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженной памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, Государь Император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса (вскоре пожалованного графским титулом) и других лиц Свиты, изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в Бозе почивающего предка.

Умилительна была панихида. В Петропавловском соборе молящихся собралось множество. Не только сверкало здесь шитьё мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница Императора Павла Петровича уставлена вся свечами и украшена живыми цветами.

Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство почившего Царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание Вещего Авеля, что народ будет особо чтить память Царя-Мученика и притекать будет к Гробнице Его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.

Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал свою терновую судьбу, знал, что недаром родился в день Иова Многострадального. Знал, как много ему придётся вынести на своих державных плечах, знал про близ грядущие кровавые войны, смуту и великие потрясения Государства Российского. Его сердце чуяло и тот проклятый чёрный год, когда он будет обманут, предан и оставлен всеми…».

«Сей отец Авель родился в северных странах, в Московских пределах, в Тульской губернии, Алексеевской округи, Соломенской волости, деревне Акулово, в лето от Адама семь тысяч и двести пятьдесят и пять годов (7255), а от Бога Слова в одна тысяча и семьсот пятьдесят и семь годов.

Зачатие ему было и основание месяца июня и месяца сентября в пятое число; а изображение ему и рождение месяца декабря и марта в самое равноденствие: и дано имя ему, яко же и всем человекам, марта седьмаго числа. Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года и четыре месяца; а потом плоть и дух его обновится, и душа его изобразится, яко Ангел и яко Архангел».

«…В семье хлебопашца и коновала Василия и жены его Ксении родился сын — Василий, один из девятерых детей». Даты рождения указаны самим Авелем по юлианскому календарю. По григорианскому — он родился 18 марта, — почти «в самое равноденствие». Дату своей смерти он предсказал практически точно — умер провидец 29 ноября 1841 года, прожив 84 года и восемь месяцев.

Крестьянскому сыну хватало работы по дому, и потому грамоте он стал приобщаться поздно, в 17 лет, работая на отходном промысле плотником в Кременчуге и Херсоне. Хотя «по специальности» он коновал, но как сам писал: «о сём мало внимаше». Впрочем, его постоянным длительным отлучкам на заработки есть и другая причина. О ней он сам позже поведал на допросах в тайной канцелярии: родители женили Василия против его воли на девице Анастасии, потому он и старался не жить в селении.

В юные годы он переносит тяжёлую болезнь. Во время болезни с ним что-то происходит: то ли было какое-то виденье, то ли он дал обет в случае выздоровления посвятить себя служению Богу, но, чудом выздоровев, он обращается к родителям с просьбой благословить его на уход в монастырь.

Вероятно, он и ранее был склонен к другой жизни, опять же, не случайно по его собственным словам он «человек был простой, без всякого научения, и видом угрюмый».

Престарелые родители кормильца отпустить не пожелали, благословения своего Василию не дали. Но юноша уже не принадлежал себе, и в 1785 году тайно уходит из деревни, оставив жену и троих детей. Пешком, кормясь подаянием, добирается до Петербурга, падает в ноги своему барину — действительному камергеру Льву Нарышкину, служившего при дворе самого Государя обершталмейстером. Какими словами увещевал беглый крестьянин своего господина, неведомо, но вольную получил, перекрестился и отправился в путь. Будущий предсказатель проходит пешком по Руси и добирается до Валаамского монастыря. Там он принимает постриг с именем Адама. Прожив год в монастыре, он «взем от игумена благословение и отыде в пустыню». Несколько лет живёт он в одиночестве, в борьбе с искушениями. «Попусти Господь Бог на него искусы великие и превеликие. Множество тёмных духов нападаше нань».

И в марте 1787 года было ему видение: два ангела вознесли его и сказали ему: «Буди ты новый Адам и древний отец Дадамей, и напиши яже видел еси; и скажи яже слышал еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а токмо избранным Моим и святым Моим; тем напиши, кои могут вместить Наши словеса и Наша наказания. Тем и скажи и напиши. И прочая таковая многая к нему глаголаша».

А в ночь на 1 ноября 1787 года (…в лето от Адама 7295) было ему ещё одно «дивное видение и предивное», длившееся «не менее тридесяти часов». Поведал ему Господь о тайнах будущего, велев донести предсказания эти народу:

«Господь же… рече к нему, сказывая ему тайная и безвестная, и что будет ему и что будет всему миру».

И от того время отец Авель стал вся познавать и вся разуметь и пророчествовать».

Покинул он пустынь и монастырь, и пошёл странником по земле православной. Так начал вещий монах Авель путь пророка и предсказателя.

«Ходил он тако по разным монастырям и пустыням девять годов», пока не остановился в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. Вот там, в крохотной монастырской келье, и написал он первую пророческую книгу, в которой предсказал, что царствующая Императрица Екатерина II скончается через восемь месяцев. Показал эту книгу настоятелю новоявленный предсказатель в феврале 1796 года. И поехал вместе с книгой к епископу Костромскому и Галицкому Павлу, поскольку настоятель решил, что у того сан поболе и лоб повыше, пускай разбирается.

Епископ прочитал и постучал по лбу посохом. Конечно же, Авелю, дополнив своё мнение выразительной фразой, которая в подлиннике до нас не дошла. Видимо, никто такое количество бранных слов записать не решился. Епископ Павел посоветовал провидцу забыть о написанном и возвращаться в монастырь — грехи замаливать, а перед тем указать на того, кто научил его такому святотатству.

Но «Авель говорил епископу, что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения; ибо, будучи на Валааме, пришед к заутрени в церковь, равно как бы апостол Павел восхищён был на небо и там видел две книги, и что видел, то самое и писал…».

Епископа перекосило от такого святотатства — надо же, пророк сиволапый, на небо он был «восхищен», с пророком Павлом себя сравнивает!

Не решившись просто уничтожить книгу, в которой были «различные царские секреты», епископ накричал на Авеля:

— Сия книга написана смертною казнию!

Но и это не образумило упрямца. Вздохнул епископ. Сплюнул. Чертыхнулся сгоряча. Перекрестился и вспомнил об указе от 19 октября 1762 года, который за подобные писания предусматривал расстриг из монахов и заключение под стражу. Но тут же всплыло в голове епископа, что «темна вода в облацех», кто его знает этого пророка. Вдруг и впрямь ему что-то тайное ведомо, всё же пророчествовал не кому-то, самой Императрице! Епископ Костромской и Галицкий ответственности не любил, поэтому сплавил упрямого пророка с рук на руки губернатору.

Губернатор, ознакомившись с книгой, не пригласил автора к обеду, а дал ему по физиономии и посадил в острог, откуда бедолагу под строгим караулом, чтобы по дороге речами неразумными и предсказаниями бредовыми людей не смущал, доставили в Петербург.

В Петербурге нашлись люди, искренне заинтересовавшиеся его предсказаниями. Они служили в Тайной Экспедиции и старательно записывали всё сказанное монахом в протоколы допросов. Во время допросов следователем Александром Макаровым простодушный Авель ни от одного своего слова не отказался, утверждая, что мучился совестью девять лет, с 1787 года, со дня видения. Он желал и боялся об одном гласе сказать Ея Величеству. И вот в Бабаевском монастыре всё же записал свои видения.

Если бы не царская фамилия, скорее всего, запороли бы провидца или сгноили в глухих монастырях. Но поскольку пророчество касалось царственной особы, суть дела доложили графу Самойлову, генерал-прокурору. Насколько важно было всё, касающееся коронованных особ, следует из того, что граф сам прибыл в Тайную Экспедицию, долго беседовал с провидцем, склоняясь к тому, что перед ним юродивый. Он беседовал с Авелем «на высоких тонах», ударил по лицу, кричал на него:

— Как ты, злая собака, смел писать такие слова на земного бога?

— Меня учил секреты составлять Господь Бог, — бубнил Авель, утирая разбитый нос.

После долгих сомнений решили всё же доложить о предсказателе царице. Екатерине II, услышавшей дату собственной кончины, стало дурно, что, впрочем, в данной ситуации не удивительно. Кому бы при таком известии хорошо стало? Поначалу она «за сие дерзновение и буйственность» хотела казнить монаха, как и предусматривалось законом. Но всё же решила проявить великодушие и указом от 17 марта 1796 года: «Ея Императорское Величество… указать соизволила оного Василия Васильева… посадить в Шлиссельбургскую крепость… А вышесказанные писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».

В сырых шлиссельбургских казематах пробыл Авель десять месяцев и десять дней. В каземате он узнал потрясшую Россию новость, о которой ему давно было ведомо: 6 ноября 1796 года, в 9 часов утра скоропостижно скончалась Императрица Екатерина II. Скончалась точно в тот день и час, согласно предсказанию вещего монаха.

На трон взошёл Павел Петрович. Как всегда, по смене власти менялись и чиновники. Сменился и генерал-прокурор Сената. Этот пост занял князь Куракин. Разбирая в первую очередь особо секретные бумаги, он натолкнулся на пакет, запечатанный личной печатью генерал-прокурора графа Самойлова. Вскрыв этот пакет, Куракин обнаружил в нём ужасным почерком записанные предсказания, от которых у него волосы встали дыбом. Более всего его поразило сбывшееся роковое предсказание о смерти Императрицы.

Хитрый и опытный царедворец князь Куракин хорошо знал склонность Павла Петровича к мистицизму, потому «книгу» сидевшего в каземате пророка он первым делом преподнёс Императору. Немало удивлённый сбывшимся предсказанием Павел, скорый на решения, отдал приказ и 12 декабря 1796 года поразивший воображение монарха, пахнущий плесенью шлиссельбургского каземата предсказатель, предстал пред царственные очи…

Одним из первых, встречавших Авеля, оставил об этом письменное свидетельство не кто иной, как А. П. Ермолов. Да, да, тот самый Ермолов, будущий герой Бородина и грозный усмиритель мятежного Кавказа. Но это потом. А пока… Опальный будущий герой, отсидевший по ложному навету три месяца в Петропавловской крепости, был сослан в Кострому. Там и встретился Алексей Петрович с таинственным монахом. Встреча эта, к счастью, сохранилась не только в памяти Ермолова, но была запечатлена им на бумаге.

«…Проживал в Костроме некто Авель, который был одарён способностью верно предсказывать будущее. Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины Императрицы Екатерины II. Причём, с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В предсказании говорилось, что Императрица узрит своего двойника, пришедшего за ней, что в утренний час и случилось. А двойника Екатерины II видели несколько камер-фрейлин и дворецкий. Вещий Авель объявил, что намерен поговорить с престолонаследником Павлом Петровичем, но был посажен за свою дерзость в крепость…

Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины нового Императора Павла I. Всё, предсказанное Авелем, буквально сбылось…».

Как уже говорилось, наследник престола Павел I был склонен к мистике и не мог пройти мимо страшного предсказания, сбывшегося с ужасающей точностью. 12 декабря князь А.Б.Куракин объявил коменданту Шлиссельбургской крепости Колюбякину прислать в Петербург арестанта Васильева.

Аудиенция была длительной, но проходила с глазу на глаз, и потому точных свидетельств о содержании беседы не сохранилось. Многие утверждают, что именно тогда Авель со свойственной ему прямотой назвал дату смерти самого Павла и предсказал судьбы Империи на двести лет вперёд. Тогда же, якобы, и появилось знаменитое завещание ПавлаI. Но Император милостиво отнёсся к Вещему Авелю и даже издал 14 декабря 1796 года Высочайший рескрипт, повелевавший расстригу Адама по его желанию вновь постричь в монахи. Тогда-то он и принимает имя Авель.

Некоторое время монах Авель жил в Невской Лавре. В столице пророку оказалось скучно, он отправился на Валаам. Потом неожиданно вечный затворник появляется в Москве, где проповедует и прорицает за деньги всем желающим. Потом также неожиданно возвращается на Валаам. Оказавшись в более привычной среде обитания, Авель тут же берётся за перо. Он пишет новую книгу, в которой публично предсказывает дату смерти приласкавшего его Императора. Как и в прошлый раз, предсказание прятать он не стал, ознакомив с ним монастырских пастырей, которые по прочтении перепугались и отослали рукопись Петербургскому митрополиту Амвросию.

Следствие, проведённое митрополитом, выдаёт заключение, что книга «написана тайная и безвестная и ничто же ему непонятна».

Сам митрополит Амвросий, не осиливший расшифровку предсказаний вещего монаха, в отчёте обер-прокурору Святейшего Синода доложил:

«Монах Авель по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение Ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашёл, кроме открывающегося в нём помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть».

Митрополит переправляет ужасное предсказание в секретную палату…

Книга ложится на стол Павлу I. В ней содержится точное описание о скорой насильственной смерти Павла Петровича, о которой при личном свидании монах либо просто промолчал, либо ему ещё не было точного откровения, либо сам Император попросил это не разглашать. Указывается даже точный срок смерти Императора, — якобы смерть ему будет в наказание за невыполненное обещание построить церковь и посвятить её архистратигу Михаилу, а прожить Государю осталось столько, сколько букв должно быть в надписи над воротами Михайловского замка, строящегося вместо обещанной церкви.

Впечатлительный Павел в гневе отдаёт приказ засадить прорицателя в каземат. 12 мая 1800 года Авель заключён в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

Но сидеть ему там недолго — тучи вокруг венценосной головы Павла Петровича сгущаются. Юродивая Ксения Петербуржская, предсказавшая, как и Авель, смерть Екатерины II, пророчествует по всему городу то же, что и Авель, — срок жизни отпущен Павлу I в количестве годов, совпадающем с количеством букв в библейской надписи над воротами.

Народ валом валил к замку, — считать буквы. Их оказалось всего сорок семь. Обет, нарушенный Павлом I, опять же был связан с мистикой и видением. Караульному в старом Летнем дворце елизаветинской постройки, явился архистратиг Михаил и повелел построить на месте старого дворца, новый, посвящённый ему, архистратигу. Так говорят легенды. Авель же, провидевший все тайные явления, упрекал Павла в том, что архистратиг Михаил повелел строить не замок, а храм. Таким образом, Павел, построивший Михайловский замок, возвёл вместо храма дворец для себя. Известно и явление Павлу его прадеда — Петра Великого, дважды повторившего ставшую легендарной фразу:

«Бедный, бедный Павел!».

Все предсказания сбылись в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. «Бедный, бедный Павел» скончался от «апоплексического удара», нанесённого в висок золотой табакеркой. Царствовал «русский Гамлет» четыре года, четыре месяца и четыре дня, не дожив даже до сорока семи лет, родился он 20 сентября 1754 года.

Как говорят, в ночь убийства с крыши сорвалась огромная стая ворон, огласив вселяющим в сердца ужас криками окрестности замка. Утверждают, что так происходит каждый год в ночь с 11 на 12 марта.

---

Глава 3. Арест (продолжение)

Узник обратил внимание на стену каземата, выкрашенной в казённый цвет детской неожиданности. По краске катились и стекали на пол неизвестно откуда взявшиеся мутные капли с кроваво-ржавым оттенком. Вероятно, по ночам, при перепаде температур, такое случается в казённых помещениях, только зрелище оставляло неприятные впечатления. Как будто это было напоминание о нехорошем будущем. Ну, с будущим всё понятно. Армейские казармы тюремного типа не числились в реестре тюрем, значит, искать здесь никто не будет и выход только один, как ни прискорбно осознавать такую нелепицу. Возможно, и эта ночь была последней, потому что у тех, кто привёз сюда заключённого, не существовало иного умысла, кроме летального исхода. В памяти возникли слова, которые иногда повторял товарищ Сталин:

— Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет проблемы. И с этим ничего не поделаешь.

Да, ничего не поделаешь. Хотя… как любил поговаривать Ульянов-Бланк, небезызвестный американский ставленник:

— Из каждого самого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода…

Вероятно, эта дилемма, может быть, подходит для какой-нибудь американской мешпухи, но для русичей звучит как-то неприемлемо. Собственно, человек всегда живёт надеждою, но, чтобы оживить надежду, необходимо переворошить прошлое и отыскать те грехи и ошибки, из-за которых произошла неприятность. Только после этого необходимо покаяться… Именно так, без этого все попытки построить жизнь лопаются, как мыльный пузырь.

Эту мысль внушала ему за все годы совместной жизни любимая жена, которая хоть и выросла в мингрельской деревне, но была потомком древних римлян. Более того, по родовому преданию выходило, что она является пра-пра-пра-пра-внучкой самого игемона, то есть Понтия Пилата, всадника Золотое копьё. Ещё в первые дни знакомства девушка поведала о семейном секрете в Тифлисском парке Надзала-деви. Тогда Нино рассказывала о своём предке с горящими глазами и тоном, не терпящем возражений. Признаться, в её взбалмошные россказни, поначалу, не очень-то верилось: мало ли какая молодая девица ударится в сказочные дебри, опутавшие прекрасную головку, но дыма без огня не бывает. К тому же, откуда в бедной семье мингрелов появилось очень дорогое изумрудное ожерелье? А познакомились они гораздо раньше…

Вагон комиссара Грузинского ЧК стоял на запасных путях возле приморского курортного города Сочи. Игемон прибыл сюда по своим обычным делам, курируя работу городской ЧК и попутно решая накопившиеся проблемы. Вдруг со стороны охранного отделения, перекрывшего вход в эту часть железнодорожного тупика, раздались беспорядочные выстрелы и выкрики охранников. Лаврентий Павлович вышел в тамбур, открыл дверь и выглянул наружу. К его вагону со всех ног бежала молодая девица в длинном бардовом платье, подобравши подол и сверкая обнажёнными коленями. Ситуация показалась забавной: если бы это была какая-то воинствующая эсерка, то не оказалась бы безоружной и не бежала бы так, нелепо вскидывая ноги, обутые в чёрные кожаные дамские боты на шнурках. И хотя за девушкой уже пустились в погоню несколько охранников, но у беглянки был основательный шанс прибежать к нужному вагону первой. Именно это она и сделала.

— Товарищ комиссар, — крикнула она, подбежав к вагону, — я должна вам сообщить…

Что должна сообщить девушка, осталось невысказанной тайной, потому как один из охранников набегу размахнулся и достал девушку длинным кнутом. Та дико взвизгнула, протянула к комиссару руку, и чуть было не рухнула тут же, возле вагона, но мужская крепкая рука схватила девушку за запястье и вознесла её в тамбур, спасая от очередного удара кнута, который мог оказаться последним для хрупкой девушки. Оказавшись недосягаемой хищному абреку, к тому же в объятиях сильного мужчины-спасителя, юная искательница приключений перевела дух, но всё же не забыла о цели своего безумного поступка.

— Я вам хотела сказать…, — тут же начала она…

— Потом, потом, — нетерпеливо перебил девушку комиссар. — Не желаете ли вы для начала откушать со мной чаю, а там решим — правильно ли вы рисковали своей жизнью.

Незваная гостья ничего не ответила, но глаза её сверкнули таким внутренним огнём, что хозяин вагона поневоле залюбовался этой птичкой, добровольно залетевшей к нему в клетку.

За столом девушка не отказалась от предложенного чаю, но, хлебнув глоток, начала сбивчиво рассказывать про неожиданный арест своего родного брата, который никогда не был против революции, большевиков и всех вытекающих отсюда последствий. Наоборот, её брат всегда выступал за народовластие и клеймил капиталистов, угнетающих пролетариат. Но его, вероятно, по чьему-то подлому доносу, просто арестовали, не разбираясь и не собираясь вдаваться в подробности.

В конце своего шумного монолога девица сняла с шеи изумительно тонкой работы драгоценное ожерелье и протянула слушавшему её мужчине:

— Я готова отдать даже это…

Лаврентий Павлович взял ожерелье, начал перебирать камни, любуясь игрой света на гранях изумрудов:

— Адамант — довольно редкий камень, откуда у небогатой девушки такая драгоценность?

— О, это семейная история, которая выглядит совсем неправдоподобно, — пыталась отбояриться девушка.

— Ви пришли ко мне, и я вас должен вислушать, — у Лаврентия Павловича очень обострялся акцент, когда он непроизвольно смущался, хотя внешне это больше ни в чём не отражалось. — Так я вас слушаю.

Глубокая ночь близилась к рассвету, когда текущий в это спокойное время такой же спокойный Тибр обратил внимание на двух молодых людей, идущих по крутому берегу и обсуждающих по пути что-то своё, мужское. На одном была тога, сшитая из китайского шёлка, поверх которой на груди покоилась массивная золотая цепь; на шее другого тоже болталась крупная цепь, хотя тога была попроще.

Об этих путниках можно с уверенностью сказать, что оба они — римские патриции. К тому же первый был довольно рослый, давно уже носящий мужскую тогу, но разговаривал со спутником неохотно, думая о чём-то своём, сокровенном. Второй — малорослый, но очень подвижный Кассий Херея, был явно рад выпавшим на их долю сегодняшним приключениям.

Единственное, в чём состояла его непривлекательность, — большой рот. Да, боги не дали ему изумительной красоты, но он с мальчишеского возраста жестоко наказывал сверстников, вздумавших над ним посме­яться. Никогда не издевался над ним только Понтий Аквила, и они дружили с раннего детства.

Правда, Понтия родители часто увозили в Помпеи или на родовой остров Пилат, но мальчик всегда возвращался в Рим. Какая жизнь достойна внимания без Рима? Только в этом городе возможно было полное обучение в гимнасиях настоящему воинскому искусству. Только здесь возможна истинная карьера и светское общество. Да и женщины самые красивые жили только здесь.

С ранних пор мальчиков интересовали лишь две главные темы: гимнастические воинские достижения и, конечно же, они любили поговорить про э т о.

Пилат очень хорошо и точно метал копьё. Тут ему не было равных. Но Кассию тоже не было равных во владении мечами. Бывало, что Кассий Херея, держа в обеих руках по мечу, делал кувырок через голову и наносил противнику смертельный удар. В воинских упражнениях ни Пилат, ни Херея не уступали друг другу.

Как-то раз их приятель Геминий познакомил обоих с гетерой Деметрой. Но, несмотря на свою профессию, она отличалась обходительностью, скромностью, даже иной раз удивительной женской стеснительностью. С давних времён эта профессия наносила характеру любой женщины смертельный урон, превращая хозяйку тела в хищную, нервную, раздражительную и мерзкую особу. Из прошлого все знали только одну прекрасную, женщину — Таис Афинскую, что и помогло стать ей единственной подругой Александра Великого.

Деметра тоже была гречанкой, но родины не помнила. Родители малышкой привезли её в Рим и сначала семья жила безбедно. Только несчастья обрушиваются на нас, не спрашивая: а можно ли? И мать, и отец Деметры попали под обезумевших, запряжённых в тяжёлую колесницу коней. Отец скончался на месте, а мать ещё какое-то время помучилась, но вскоре отправилась искать своего потерянного супруга. Деметру взяли на воспитание соседи, у них не было детей, и девочка стала им приёмной дочерью.

Всё бы, может быть, сложилось в жизни Деметры по-другому, но её названный отец принялся тайком от жены обучать девочку профессии, которая незаметно стала основной. Это не было для неё чем-то приятным или наоборот. Просто она работу стала воспринимать, как охоту… охоту на мальчиков. Ведь обычная охота — это выслеживание, это сражение со зверем, это убийство.

Такие мерзкие шалости не привлекали девочку. Её охота была совсем другой, намного интереснее, необычнее, азартнее обыкновенной. Здесь необходимо иметь особое чутьё, особый инстинкт, особенную чувственность. А когда в руки попадался мужчина, пришедший к женщине впервые, как Понтий Пилат, никоим образом нельзя было вогнать его в смущение. И всё же никто в этом мире не знает, не может понять, как женщина выбирает мужчину.

Понтий Аквила смотрел на неё во все глаза. Кассий не отставал от друга, а Геминий с усмешкой наблюдал за всеми со стороны, но тоже отдавал должное хозяйке, а заодно и другим зашедшим в гости женщинам. Тем не менее, подруги Деметры увели мужчин с собой, оставив её наедине с Пилатом. Она должна была стать его первой женщиной, вызвать желание и наслаждение. Всё это так. Но он… он просто полюбил.

Любовь в этом мире совсем неразборчива и приходит иногда в удивительные места к удивительным людям. Самое интересное, что гетера тоже влюбилась. Многие чёрствые тут же скажут, мол, не имела права. Но кто для любви писал права и законы? Кто для любви расставил ограждения и обозначил, что можно, а что нельзя?

Пилат уже подумывал остаться в жилище Деметры на следующий день, только у всего на этом свете есть начало и конец. Даже у кольца.

Кассий Херея счёл нужным зайти за другом, когда ночь уже перевалила далеко за половину, и вскоре должно было проснуться многообещающее солнце. Несмотря на то, что визит выполнялся от чистого сердца, Кассий мог заработать для себя огромные неприятности. Но к нему на выручку поспешила сама хозяйка.

— Не смотри на своего друга с ненавистью, любимый, — улыбнулась Деметра. — Притом любовь любовью, а мне зарабатывать надо.

Пилат опустил горящие глаза. Затем отстегнул от пояса увесистый кошель и протянул подруге. У той тоже глаза налились гневом.

— Ты хочешь меня обидеть? Или я ночью тебе не понравилась? Если так, то не надо было говорить мне слов нежных, как твои поцелуи.

— Прости, — Понтий Аквила ещё ниже опустил голову, чего не случалось с ним никогда, даже если мать отчитывала за неприглядные поступки.

— Хорошо, — согласилась Деметра. — Вечером пришлёшь слугу, и я скажу, когда можно меня навестить. Я не хочу, чтобы после меня у тебя в душе скапливалась горечь. Любовь не может питаться горечью — это яд. Она от этого умирает. Я не хочу дарить тебе покойницу.

Идя по берегу Тибра, друзья сначала не разговаривали: каждый предавался собственным мыслям, слоями нахлынувшим на сознание. Понтий дивился свалившимся на него неожиданным чувствам, когда в душе появляется стремление отдать всё на свете для любимой, когда ты понимаешь, что находишься всего лишь на волосок от смерти! А, всё равно! Лишь бы это чувство, поселившееся в душе, никуда не исчезло!

Кассий же думал, что скоро они придут, как обычно, в гимнасию и там на мечах он докажет другу, что не только ему одному везёт в жизни, хоть тот был посильнее и постарше Кассия. Сейчас, даже ещё и повлюблённее.

Вчера, когда они втроём пришли к Деметре в гости, та встретила мужчин на крыльце в пеплосе зелёного шёлка и сразу почему-то посмотрела на Пилата. Даже заглянула ему в глаза. А в уголках её глаз Кассий со стороны заметил карминовые пятнышки и такого же цвета губы. Она обвораживающе улыбнулась гостям. Хотя какое там — гостям? Одному гостю.

Взяла его за руку, повела в залу, где подала чашу с вином и персик. Не удивительно, что Понтий Аквила сразу в неё влюбился. Не удивительно, что влюбился и Кассий. Тем более, когда под утро он пришёл забрать друга — совсем скоро надо было идти в гимнасию — Деметра плавала в альковном бассейне обнажённая и мило смутилась, когда Кассий вошёл. Как можно не влюбиться в такую женщину! Сейчас они шли на утренние занятия в гимнасии и молчали.

— Мне кажется, Кассий, — хмурясь, проговорил, наконец, Пилат. — Мне почему-то кажется, что ночное приключение сыграет в нашей жизни необъяснимый переворот. В жизни нас обоих. Но это мне только кажется, я же не авгур.

— Странно, — Кассий даже на секунду остановился. — Мне кажется тоже самое!

Оба опять замолчали, подавленные необъяснимым совпадением мыслей и образов.

Снова в Рим свалился праздник Луперкалий, на который была назначена свадьба Понтия Пилата. Он любил свою будущую жену Клавдию Прокулу, однако не забывал и Деметру. Долгое время Пилат не знал, как объясниться с Деметрой по поводу предстоящего праздника, но девушка сама решила этот вопрос.

— Жениться тебе надо, Понтий Аквила, — будто вскользь сказала она, в очередной раз принимая любимого. — А я тебе подарок преподнесу.

— Откуда у моей возлюбленной такие мысли? — удивился он.

— Знаешь, я никогда не думаю о будущем, которого нет…, — она немножко помедлила и совсем тихо добавила. — У нас. Конечно, свободный патриций может взять в жёны любую женщину, но я не хочу этого для тебя. И для себя… Так вот. Ты сейчас мой! Я это знаю и мне хорошо. Всё остальное — просто работа, которую мне дали боги. Это не выбирают. А тебя ожидает какая-нибудь война, мужчинам нельзя без этого. Потом женитьба и светское общество. От предназначенной жизни никуда не денешься.

Понтия Пилата смутила откровенность Деметры. Ведь она была права: Клавдия Прокула и Понтий Аквила Пилат были обручены с детства.

Чтобы перевести разговор на какую-нибудь не очень скользкую тему, он спросил:

— Скажи, мы много встречаемся. А у тебя кроме меня множество и других мужчин. Почему ты не беременеешь?

Деметра подошла к столику, разлила вино в стеклянные кубки, присела у ног любимого и в упор, глядя ему в лицо с чуть грустной улыбкой, ответила:

— Очень многих мужчин интересует тот же вопрос, не тебя одного. Но я никому не рассказываю. А тебе расскажу.

Девушка встала, прошла в будуар и вскоре вернулась. В руках она несла затейливой резьбы шкатулку красного дерева. Подойдя к Понтию, молча протянула ларец ему.

Он взял, открыл. Внутри, в объятиях китайского белого шёлка покоились два флакона. Пилат выудил один, открыл его, поднёс к носу. Воздух наполнился одновременным запахом мускуса и миндаля.

— Это снадобье привозят с Востока, — объяснила Деметра. — И, хотя оно дороже золота, женщины пользуются им. Особенно гетеры. Только не открывай другой флакон, потому что он не для этого и, нарушив пробку, его уже ничем не закрыть.

— Что это?

— Это другое снадобье. Но я применю его только тогда, если меня кто-нибудь обидит, — Деметра опустила глаза, забрала свою шкатулку и отнесла обратно в будуар.

Пилат понял, что в любой момент может потерять свою подружку. Ему этого очень не хотелось, но такой момент всё-таки наступил — грядущая свадьба. Правда, после совета, оброненного вскользь Деметрой, жениться, она вряд ли прибегнет к помощи второго флакона, но кто сможет понять женщину?!

Свадьба Понтия Пилата и Клавдии Прокулы состоялась на идах фебруариса в славный праздник Луперкалий. Только новоиспечённый муж не собирался так вот запросто оставлять свою возлюбленную гетеру.

С ним совсем недавно произошёл курьёзный случай. Как-то раз, когда Понтий Пилат развлекался воинскими упражнениями в гимнасии, туда случайно заглянул патриций Гай, внук цезаря Августа. Гай и брат его Луций были первыми в списке всадников, и оба подбирали в своё войско наиболее смышлёных и отличившихся. Понтий Пилат ничуть не удивился, что патриций обратил на него внимание во время метания копья. Понтий Аквила откинул руку назад и даже изогнулся туловищем, но не упал на спину, а каким-то фантастическим движением послал копьё в цель, устремляясь вслед брошенному оружию. Сделав по арене пару шагов, Понтий остановился, а копьё, вонзившись в подвешенный на борту колесницы деревянный щит, насквозь пробило его, а заодно и колесницу. Такой удар был явной редкостью, и Гай без лишних слов направился к воителю.

— Пойдёшь со мною в поход на Восток?

— Да… Но…

— Что-то мешает?

— Мешает, — Пилат посмотрел в глаза Гаю. — Мешает, потому что я женат, а в армии не место семейным.

В следующий миг Гай разразился звонким мальчишеским смехом. Окружающие воины смотрели на патриция с удивлением, но он, отсмеявшись, объявил:

— Вот и прекрасно. Теперь нас будет двое. Я женат на Ливии, и дядя разрешил мне идти в поход, поскольку в законе сказано: «Занять государственную должность никто не может прежде, чем совершит десять годичных переходов». И ещё: «Граждане до сорокашестилетнего возраста должны совершить десять походов в коннице или двенадцать в пехоте». Известно тебе то?

— Да.

— Согласен ты пойти со мной в поход на Восток?

— Да.

— Ты у меня будешь контубералом.

Деметра, узнав об этом, грустно улыбнулась:

— Меня в этом случае радует только одно: для Клавдии это потеря навсегда, а для меня пришёл — ушёл, какая разница? Война — это наш уход из юности навсегда. Поэтому ты должен исполнить моё единственное и последнее желание: все эти оставшиеся дни проведи со мной, чтобы ты меня всегда помнил, до конца жизни. Конечно, Понтий Пилат тут же дал обещание. Конечно, он объяснил Клавдии, что перед походом будет слишком занят, что оставшиеся пару-тройку дней не сможет показываться дома.

Жена не возражала, да и не могла возражать. А Деметра ждала. Только Понтий вошёл, она кинулась на шею и принялась безумно его целовать. Он не отбивался, потому что ни одна женщина не могла ласкать так, как это делала Деметра. Но та вскоре утихомирилась, вернее, взяла себя в руки, и повела Понтия в беседку, стоящую посреди подстриженных кустов тамариска на берегу ухоженного атриума. Посыпанная песком дорожка привела их на место будущего пиршества, но сначала Пилат даже ничего не заметил, потому как не отрывал влюблённого взгляда от спутницы. И только когда она принялась усаживать гостя за стол, обратил внимательный взгляд на приготовленное для него пиршество.

Низкий, но вместительный стол спешил похвастаться своим застольным угощением: запечённая рыба Darden под соусом Марешаль находилась в центре стола, и привлекала особое внимание. С ней рядом примостились голуби на вертеле и гусиный паштет в горшочках. Дальнейшее развлечение представляли устрицы с артишоками и запечённое с оливками рагу ягнёнка. Между всеми кушаньями громоздилось в вазонах множество фруктов и кувшины с вином.

— Я отослала слуг, и нам никто не будет мешать до твоего отъезда.

— Спасибо, любимая, — растрогался Пилат. — Такой обед стоит целое состояние. Спасибо. Римские виллы и пыльная дорога — это, конечно, две большие разницы, но я уже послезавтра утром должен явиться в сенат. В Риме война — праздник.

Деметра присела рядом с ним и принялась кормить его, как младенца. Кто знает, может, она действительно мечтала родить от него? Но когда обеденному столу было отдано должное почтение, Деметра попросила его прийти через некоторое время в будуар, и сама тут же удалилась. Понтий Пилат решил пока искупаться в атриуме. Вода оказалась тёплой и разбавленной пахучим душистым маслом, что доставляло удовольствие каждой клеточке сильного мужского тела.

Покинув атриум, он направился, куда его пригласила девушка. Войдя в будуар, Понтий увидел Деметру на ложе во фримийской тунике, на которой были открыты все двадцать два места на теле женщины, требующие ласк. А на шее красавицы сверкало прекраснейшее изумрудное ожерелье, достойное быть украшением любой императорской особы.

Гетера заметила восхищённый взгляд любимого и усмехнулась:

— Кажется, ты не устал ещё делать во мне открытия, мой господин? И это хорошо! Женщина всегда должна оставаться тайной для мужчины. Поэтому я на прощание дарю тебе не только своё тело, а ещё вот это ожерелье. Пусть оно передаётся в твоём роду по женской линии, ибо в далёком будущем одной твоей пра-пра-пра-правнучке предстоит совершить спасение человечества в бесконечной войне дьявола со светлыми силами…

— Вот откуда у меня это ожерелье, — закончила Нина свой удивительный рассказ.

— Ну, хорошо, — кивнул Лаврентий Павлович. — Только зачем же вы, девочка, отдаёте фамильную ценность просто так?

— Я…, — поперхнулась Нино. — Мне просто нечем больше заплатить за жизнь брата. Мы всегда жили в бедной мингрельской деревне и такое ожерелье не могло никак возникнуть у моих предков. Но…

— …но оно есть, — продолжил Лаврентий Павлович. — А факты — упрямая вещь. Брата своего ты и так получишь. Скажем, за один поцелуй.

С этими словами Лаврентий Павлович обнял девушку и страстно поцеловал. Она, сначала не сопротивлялась от неожиданности. Затем, вырвалась из мужских объятий, как горная лань, отвесила наглому комиссару пощёчину, пробежала по коридору, выпрыгнула из вагона и кинулась удирать к горному склону, на котором росли редкие кустики рододендрона. Охрана в этот раз её не поймала, да и не пыталась, потому что сам хозяин выхватил дичь у них из-под носа. Но Лаврентий Павлович лично отыскал в Тифлисской тюрьме брата беглянки, освободил его и попросил передать, что ожидает девушку в парке Надзала-деви с тем, чтобы передать потерянную ею семейную реликвию. Когда парень вызвался сам передать ожерелье, то Лаврентий Павлович сказал, что желает выслушать полностью предание об этой изумрудной поделке из уст самой владелицы и просит прощения за то, что невольно испугал девушку.

Если бы Нино тогда не пришла, то неизвестно, как бы всё обернулось, но она пришла. Не испугалась. В парке было много народу, и девушка шла наугад, надеясь, что комиссар её отыщет сам. Так оно и вышло.

Лаврентий Павлович возник перед девушкой, как сказочный ифрит из ниоткуда, взял Нино за руку и поцеловал. Девушка не отдёрнула руку, хотя такого рода общение для неё было в диковинку. Не давая девушке опомниться, Лаврентий Павлович вытащил из глубокого кармана армейских галифе красивую коробку, обтянутую дорогим сафьяном, и протянул девушке. Та осторожно приняла подношение и открыла крышку. Внутри на красном бархате лежало её изумрудное ожерелье, а в центре коробки виднелось золотое кольцо с крупным бриллиантом.

— Я возвращаю забытую вами изумрудную безделицу и прошу принять это кольцо, — Лаврентий Павлович старался не показать виду, как всегда, но в этот раз у него плохо получалось.

— Я благодарна вам, — смутилась девушка, — но за что такой дорогой подарок?

— Не за что, а почему, — поправил её комиссар. — Потому что я прошу вас стать моей женой. Вы согласны?

В следующий момент лицо Нино вспыхнуло ярким пунцовым цветом, а потом побелело, как горный снег, но девичьи губы успели вымолвить:

— Да…

---

Глава 4. Вещий монах Авель

Пророчество вещего монаха сбылось опять (!) через десять месяцев и десять дней. После смерти Павла Петровича монаха выпустили из крепости, но спровадили на вечное поселение в Соловецкий монастырь со строгим запретом покидать оный. Но запретить волхвовать Вещему Авелю не может никто. В 1802 году, украдкой, он пишет новую книгу, в которой предсказывает совершенно невероятные события, описывая «как будет Москва взята французами и в который год». При этом указывается 1812 год и предсказывается сожжение Москвы.

Предсказание становится известно Императору Александру I. Обеспокоенный не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут расходиться и разноситься молвой, Государь повелел посадить монаха-предсказателя в островную тюрьму Соловков «и бысть ему там дотоле, пока не сбудутся его пророчества».

Пророчества сбылись 14 сентября 1812 года, через десять лет и десять месяцев (!). Наполеон вошёл в первопрестольную, оставленную Кутузовым. Александр I обладал прекрасной памятью и тут же, по получении известия о начавшемся в Москве пожаре, диктует помощнику своему, князю А.Н.Голицыну письмо в Соловки:

«Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив, здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».

Письмо было получено на Соловках 1 октября и вызвало у соловецкого игумена Иллариона нервную дрожь. Видимо, с узником он не церемонился, потому встреча Авеля и Императора ничего хорошего лично ему не предвещала. Наверняка узник пожалуется, а Государь за обиды не пожалует. Иллирион пишет, что «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною».

Государь догадался, что за «болезнь» у вещего монаха и через Синод повелел: «Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами».

Игумену Иллариону отдельно было указано:

«Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга».

Илларион после такого указа решил уморить голодом строптивого старца. Возмущённый Авель предрёк ему и его помощникам смерть неминучую. Испуганный Илларион, знавший о пророческом даре Авеля, отпустил его. Но от пророчества, как и от проклятия, нет спасения. Той же зимою на Соловках случился странный мор, сам же Илларион скончался, так же «Бог весть от какой хворобы» умерли его подручные, чинившие зло Авелю.

А вещий монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император Александр I в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который «рад бысть ему зело и вопрошал о судьбах Божьих». Беседа была долгой, точно её содержание никому не известно, поскольку разговор шёл с глазу на глаз. По свидетельству самого монаха, поведал он князю «вся от начала до конца». Услышав в тайных ответах предсказания вещего монаха, по слухам, всех Государей и до конца веков, до прихода антихриста, князь ужаснулся, представить его Императору не решился. Снабдил его средствами и спровадил в паломничество по святым местам.

Заботы о материальном благополучии Вещего Авеля взяла на себя графиня П. А. Потёмкина, ставшая его покровительницей и почитательницей. Несмотря на перенесённые невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок и духом могуч. Он побывал в греческом Афоне, в Царьграде-Константинополе, в Иерусалиме. Насидевшись по тюрьмам, он остерегался пророчествовать, да наверняка и князь Голицын сделал ему серьёзные внушения, по крайней мере, от пророчеств он воздержался. После странствий поселился в Троице-Сергиевой Лавре и жил, ни в чём не зная отказа.

К этому времени слава о его пророчествах разошлась по России. К нему в монастырь стали ездить жаждущие пророчеств, особенно досаждали настойчивые светские дамы. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее, он только переводчик слов Господа. Так же отказом он отвечает на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств. На подобную просьбу графини Потёмкиной он отвечает своей покровительнице так же отказом, только более прямо объясняя причины:

«Я от вас получил недавно два письма, и пишете вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому-то писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами.

Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лутче бысть или на воле, сего ради размысли убо… Я согласился лутче ничего не знать да бысть на воле, а нежели знать да бысть в тюрьмах да под неволею.

Писано есть: буди мудры, яко змии, и чисты, яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть ещё писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и со своим разумом.

Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».

Словом, к её разочарованию, домашним предсказателем графиня не обзавелась. Но поскольку она покровительствовала предсказателю, Авель согласился вместо пророчеств давать ей советы по ведению хозяйства и другим делам. Графиня с радостью согласилась. Если бы она знала, чем для неё обернутся советы прорицателя!

Получилось же следующее: сын графини Сергей поссорился с матушкой, не поделив с ней суконную фабрику. Будучи человеком расторопным, он решил воздействовать на строптивую мать через её домашнего советчика. Молодой Потёмкин стал всячески обхаживать монаха, зазывал его в гости, поил и кормил. В конце концов, он предложил Авелю взятку в размере двух тысяч рублей, «на паломничество». Монах был вещим, но не был неподкупным. Он поддался соблазну и уговорил графиню уступить сыну завод.

Находившаяся под огромным влиянием Авеля графиня Потёмкина уступила его просьбам и сделала так, как он советовал. Но Сергей был ушлым малым, получив своё, он показал Авелю вместо денег неприличный жест. Разобиженный монах взялся настраивать мать против сына, требуя уже с неё две тысячи рублей, как видно, сумма запала ему в душу. Графиня во всём разобралась, очень огорчилась и от огорчения умерла. Авель остался без покровительницы и с наукой как поклонятся искушению золотого тельца. Пришлось ему отправляться в странствия без двух тысяч рублей.

«Знал и молчал» Авель долго.

24 октября 1823 года он поступает в Серпуховской Высоцкий монастырь. Почти девять лет не слышно его пророчеств. Вероятно, в это время он пишет книгу «Житие и страдание отца и монаха Авеля», рассказывающую о нём самом, его странствиях и предсказаниях, и ещё одну книгу из дошедших до нас, «Книгу Бытия». В этой книге говорится о возникновении земли, сотворении мира. Никаких пророчеств в тексте нет, увы. Слова просты и понятны, чего нельзя сказать о рисунках в книге, сделанных самим провидцем. По некоторым предположениям они напоминают гороскопы, но в большинстве своём просто не понятны вообще. Молчание монаха было нарушено вскоре после переселения в Высоцкий монастырь. По Москве поползли упорные слухи о скорой кончине Александра I, о том, что Константин отречётся от престола, убоявшись участи Павла I. Предсказывалось даже восстание 25 декабря 1825 года. Источником этих страшных предсказаний был, конечно же, Вещий Авель.

Как ни странно, пронесло. На этот раз никаких санкций не последовало, тюрьма и сума минули отчаянного предсказателя. Возможно, так случилось потому, что незадолго до этого Император Александр Павлович ездил к преподобному Серафиму Саровскому и тот предсказал ему почти то же самое, о чём прорицал монах Авель.

Жить бы предсказателю тихо, смирно, да погубила его нелепая оплошность. Весной 1826 года готовилась коронация Николая I. Графиня А. П. Каменская спросила Авеля, будет ли коронация? Он, вопреки прежним своим правилам, ответил:

— Не придётся вам радоваться коронации.

По Москве тут же пошёл гулять слух, что не быть Николаю I Государём, поскольку все приняли и истолковали слова Авеля именно так. Значение же этих слов было иное: Государь разгневался на графиню Каменскую за то, что в её имениях взбунтовались крестьяне, замученные притеснениями и поборами, и ей было запрещено показываться при дворе. Тем более — присутствовать на коронации. Наученный горьким житейским опытом Авель понял, что подобные пророчества ему с рук не сойдут и почёл за благо улизнуть из столицы. В июне 1826 года он ушёл из монастыря «неизвестно куда и не являлся».

Но по повелению Императора Николая Павловича был найден в его родной деревне под Тулой, взят под стражу и указом Синода от 27 августа того же года отправлен в арестантское отделение Суздальского Спасо-Ефимьевского монастыря, в главную церковную тюрьму.

Будучи в Высоцком монастыре он, возможно, написал ещё одну «зело престрашную» книгу и, по своему обыкновению, отослал Государю для ознакомления. Эту гипотезу высказал более ста лет назад сотрудник журнала «Ребус», некто Сербов, в докладе о монахе Авеле на первом Всероссийском съезде спиритуалистов.

Что же мог предсказать Вещий Авель Императору Николаю I?

Вероятно, бесславную Крымскую кампанию и преждевременную смерть. Несомненно, то, что предсказание Государю не понравилось настолько, что на волю прорицатель больше не вышел.

В протоколах допросов упоминается пять тетрадей, или книг. В других источниках говорится всего о трёх книгах, написанных Авелем за всю жизнь. Так или иначе, увы, все они бесследно исчезли в ХIХ веке. Книги эти были не книгами, в понимании современного читателя. Это были сшитые между собой листы бумаги. Насчитывали эти книги от 40 до 60 листов.

17 марта 1796 года Министерством юстиции Российской Империи было заведено «Дело о крестьянине вотчины Л. А. Нарышкина именем Василий Васильев, находившемся Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама, а потом назвавшегося Авелем и сочинённой им книге на 67 листах».

Как уже упоминалось, сохранилось всего две книги прорицателя «Книга Бытия» и «Житие и страдания монаха Авеля». Ни в той, ни в другой книге пророчества не присутствуют. Только описание уже сбывшихся предсказаний. Но Император Павел I с тетрадями, приложенными к следственному делу, ознакомился, более того, он беседовал и самим монахом. Согласно многочисленным легендам, после этого появилось знаменитое завещание Павла Петровича, о котором неоднократно упоминали многие мемуаристы.

М. Ф. Герингер, урождённая Аделунг, обер-камерфрау Императрицы Александры Феодоровны, писала в своём дневнике:

«В Гатчинском дворце… в анфиладе зал была одна небольшая зала, в ней посредине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан… Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I Императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нём хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла Петровича, и притом только тому, кто в тот год будет занимать Царский Престол России. Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года».

В этом ларце хранилось предсказание, написанное Авелем по просьбе Павла I. Но узнать подлинную тайну ларца было суждено Николаю II в 1901 году. А пока…

В арестантской камере закончилось «Житие и страдания монаха Авеля». Произошло это в январе или феврале 1841 года (по другой версии — 29 ноября 1841 года). Напутствованный святыми таинствами «русский Нострадамус» был погребён за алтарём арестантской церкви Св. Николая.