Бесплатный фрагмент - Идентификатор

Пролог

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ Леонардо да Винчи

Милан 1498 год.

С тех пор люди пытаются натянуть на свое время смысл событий, развернутых на полотне. Событий, как ожидание. И, не важно, как они интерпретируют детали.

Выворачивая холст на изнанку, каждый видит, то, что хочет видеть. Это не я Иуда. Нет. Это он. Это не мы. Это они. Лукавим. Находим всему оправдания. «Иуда бросил деньги в храм, затем он ушел и повесился.»

Вот, неизбежный финал предательству.

ИДЕНТИФИКАТОР …Z! #? $ & V

Цунами-возникшие, разрушающие волны, вследствие землетрясений на дне океана, уничтожают часть планктона и распределяют остатки его в океане. Планктон-мелкие живые организмы, обитающие в толще воды.

Ок. Сидим за праздничным столом и ждем. Но он не придет пока не принесут «подснежники».

Садистски, едва слышно, постукивая серебряной вилкой по хрустальному бокалу бледный брюнет с тонкой ухмылкой в своих стеклянных глазах отражал родственную душу. — Каков он в постели? — Подавляя очередной зевок и, прикрывая алую страсть в жемчужном ожерелье кистью Мадонны от

Рафаэля (все же ее про бабка была баронесса) Сорна мечтала. Его джинсы, плотно обтягивающие бедра, возбуждали и манили прикоснуться пальчиком через протертую ткань к теплой плоти смуглой кожи. Монотонный и поглощающий звон хрустального бокала потихоньку очистил ее память от лишнего, обнажив одну историю.

Все события, места действий, персонажи и их характеры вымышленные. Любое совпадение имен и событий с реальными являются случайностью.

«

Часть первая. Сорна

I

Сказать правду — страшно. Сказать полуправду — предательство. Промолчать — самоубийство. Вспоминаю своего отца, когда на просьбу рассказать мне что-нибудь о войне, он опускал глаза и молчал…

II

В старинном ресторане они мило поужинали.

Пианино пустовало. Она играла «Музыка дождя» Рихарда Вагнера. Скрипка умолкла, а затем тихонько последовала за ней. Вся суета и движение в этом огромном зале замерло. Она играла все с большим и большим вдохновением. Музыка невидимыми нитями связала каждую душу и повернула лица к источнику, как ромашки к лучам ласкового теплого солнца. Слезы наполняли глаза. Карим стоял завороженный мелодией и гипнотической общей картиной мистически нереальной в мираже и мерцающих огненных бликах. В полумраке с картин прошлого молчаливо наблюдали лица рыцарей за живыми еще истуканами повернутыми все как один в одну сторону туда откуда лилась музыка и, готовыми, как казалось, поглотить самих себя безраздельно, уйти дальше за мираж, в черную пустоту. Раздирающие его душу необъяснимые чувства нахлынули на него. Он вспомнил свою маму. Ее доброе лицо. Она смотрела на него просто. Он хотел понять ее, но не мог. Искал ответ в ее взгляде, но не находил. Чувство одиночества и оторванности нахлынули на него. Что-то с ним не так, что-то он когда-то потерял. Почувствовал дикую усталость, как будто его сверху кто-то придавил. Опустил плечи и сел на стул. Перед ним три бокала, как пограничные столбы. Он мог еще остановиться. Он может еще остановиться! Мелодия смолкла, но тишину никто не нарушал. Все замерло. И вдруг, откуда-то раздался едва слышный вой щенка, тонкий и протяжный. Потом еще, потом еще. Щенок плакал. И, как сигнал к атаке раздался гром аплодисментов, заставив вздрогнуть Карима.

Он вышел из оцепенения. Вытер слезу. Глубоко вздохнул и, выдохнул всю сентиментальность.

IV

По темному узкому переулку шли двое навстречу своей судьбе. Где-то вдалеке, за черными коробками домов, торчащими, как гробы на фоне чистого звездного неба, послышался протяжный жуткий волчий вой.

V

Он попросил ее сыграть для него ту мелодию, которая ему очень понравилась. Флейта была не ее инструментом, хотя, когда-то в Риме она немного брала уроки игры. Выдать из флейты, что-то близкое музыке дождя, но получался не Вагнер, а какая-то жуткая пародия. Скрежетало, пищало, гремело, взвывало остатками ржавых нот и сыпалось лавиной в пропасть с обреченным воем последнего аккорда всей этой вакханалии, дернув кривыми ножками, со звуком выпущенного воздуха из воздушного шарика, бе-моль в предсмертном вопле накрыл гору еще теплившихся, полуживых нот. Последний глоток воздуха выдавил из флейты две крайние ноты и они со звуком пикирующего истребителя одна врезалась и глубоко вошла в гору, другая, с шумным грохотом прибрежной океанской волны накрыла всё своей массой. Едва пробившийся росток тишины питал надеждой и нарастающей уверенностью, что все будет хорошо.

В темноте подошла к окну. Было прохладно. Простояла там довольно долго. Из распахнутого окна ветер прохладою ласкал ее дрожащее тело, нежно шептал в ветвях развесистого каштана. Город спал.

Где-то крикнула, напуганная кем-то птица. За далекими холмами небо едва-едва озарялось.

Накинув на себя розовое махровое полотенце, как издевку прочитала на нем — Голубой принц, отель Сладкие мечты. Электронные часы показывали 02:22.

В коридоре тихо и никого. На цыпочках, едва касаясь ковровой дорожки, как тень в мгновение ока оказалась в конце коридора

— Мадрид встретил Сорну ярким солнцем. День обещал быть жарким. На железнодорожном вокзале Сорна в ожидании поезда, на удивление себе, подошла к кассе милой кафешки с полным подносом. Здесь были оливки, сэндвичи с беконом, семгой салат из свежих овощей, пара баварских сосисок и запотевший бокал. Она ела, не спеша и с большим удовольствием. Вокзал, как живой организм, впитывал в себя многонациональную речь его обитателей, переводил на свой язык, где индивидуальность, казалось, пропадала. Вплетал все звуки, не упуская ни одного, разбавляя иногда, громкими объявлениями. Некоторые, как пуганные пташки, прислушивались, замолкали, а затем, опять продолжали щебетать, заполняя пространство общим непереводимым гамом. Это успокаивало. Как змея меняет свою кожу, двойное переодевание обновило ее. Теперь это была не та Сорна, а новая и в новой реальности. Никаких переживаний и волнений она не испытывала, и ей это нравилось. Она была почти дома.

— Вокзал Барселоны нежно обнял прибывающий поезд. Она проснулась. На часах 09:28. Три часа пролетели как миг.

Выйдя на перрон, она затерялась среди пассажиров и безмятежно отдалась людскому потоку. После прохладного вагона приятно обжигало солнце. — Пройдусь пешком, — решила она, пропуская такси. Спустя пол часа, легкой походкой по тенистому тротуару, она опустилась на лавочку в маленьком скверике напротив парадной восьми-этажного дома. Надеялась застать их дома. и достала из сумочки телефон. Десять процентов у телефона. Все же она решила позвонить. Длинные гудки безжалостно поглощали остатки жизненной энергии Samsung, капля за каплей, секунда за секундой. Наконец она услышала голос бабушки. — Слушаю, моя девочка. — Привет бабуль. Я приехала. Вы, дома? — В это время открылась дверь подъезда и в проеме появился дедушка, придерживая одной рукой дверь в другой держал большую сумку. Он пропустил вперед Джоанну.

— Да, да мы еще дома, — услышала она в трубку. — Собираемся в деревню. Поедешь с нами? — Бабушка смешно держала у уха телефон и сосредоточенно смотрела под ноги на асфальт, как будто, искала там ответ. Их совместная, более полувековая жизнь, сделала супругов похожими друг на друга, как брата и сестру. Он всегда спокойный и уравновешенный. Умный взгляд, готовый выслушать собеседника не допускал полемики, как будто говорил: — Ну что же, это твое понимание предмета.

Джоанна — можно смело сказать, голубых кровей. Чрезвычайно учтива, всегда вежлива, внимательна и доброжелательна. Ее громадная библиотека досталась ей от родителей и постоянно пополнялась современной литературой в разных областях не допускала беллетристики. — Скоро в деревне праздник. Будет интересно. — С удовольствием, — ответила Сорна, подходя к бабушке. Обняла ее за плечи, мягкие и теплые.

— Спускаясь по каменистой дорожке в стиле козлиной тропы с живописного холма к деревушке, маленький трехдверный Jeep плясал на рессорах breakdance, раскачивая бедрами, сопровождая приседания скрипучим голосом Е, е… Это напрягало старичков, заставляя уцепиться за каркас Jeep, усилив его конструкцию, в надежде, что он не развалится и, развлекало Сорну. Когда они, наконец, уперлись в ворота гаража, дед, заглушив мотор, лихо, как в молодости не открывая дверцы, опершись одной рукой, перемахнул через нее. В воздухе он неуклюже зацепился ногой за дверцу, громко пукнул и, как сбитый бомбардировщик, рухнул на щебенку. Гуси, рядом, сбившиеся в группу поддержки, громко гоготали и хлопали крыльями, вызывая героя на бис. Позже, самый активный из них, тот, который больше всех гоготал нашел свое почетное место на праздничном столе.

Жаркий день еще не сменился вечерней прохладой. Сорна ступала кроссовками (который раз за последние два дня она переодевалась) по раскаленной щебенке. За спиной рюкзак с ее пожитками, в руках солидная сумка старичков. Впереди с права дорога, мощенная камнем, вела прямо к старинной церкви. Красочный баннер слегка колыхал ветерок. 1817 год на нем сопровождался словами. Сорна, как последняя невежа, не утруждала себя понять смысл того или иного праздника, его историю происхождения. Деревня окружена лесными и овраговыми массивами. Если подняться выше, дальше за церковью, в пяти — шести километрах, прямо на высоченной горе, пробивается зеркальной чистоты источник, а вокруг пейзаж уникальной красоты не отпускает, как магнит. Сидеть здесь можно было часами, в этом умиротворенном мире, наблюдая горный ландшафт, изрезанный ущельями, затерянные в долинах средневековые поселки, домики, фантастическим образом уместившиеся на крохотном пяточке скалы, величественные Пиренеи, в голубой дымке на горизонте, снежными вершинами царапающие небосвод и, конечно же, воздух, всегда прохладный, и прозрачный даже в жаркую погоду. Эту тишину и покой, божественной чистоты природу, зорко охраняют, высоко парящие орлы и грифы, готовые в любой момент, как дроны, атаковать земного нарушителя идиллии. Она поднялась на второй этаж старинного семейного дома, где бегала босиком еще ее бабушка. Комната, как бы не была обставлена современными предметами, дышала древностью, средневековью. Ни где она не могла отдохнуть душой и телом, как здесь. Здесь она родилась. Так вышло. Ее мама передавала малышке в утробе воздух деревни, древние корни предков, утренние птичьи щебетанья, ночную тишину и прохладу, сказочно звездное небо, созерцание неповторимых пейзажей, и дух истории ее земли. Все тянула и тянула, но Сорна решила воочию познакомиться со всей этой красотой, не предупреждая. Оля! И ко всему деревенскому гомону прибавился ее писклявый голосок. И он всем пришелся по душе. Даже злой индюк хотя, что-то и прогундосил в ответ, но тут же замолчал, сообразив, что рановато быть украшением праздничного стола

— Сорна, — позвала Джоанна. Спустишься к нам. — На кухне хлопотала бабушка, приготавливая ее любимое блюдо — запеченная белая рыба. Большой противень едва вмещал ее всю. Оставалось добавить порезанный картофель, целые помидоры, красный и оранжевый перец, шампиньоны, брокколи с цветной капустой, черные крупные оливки, спаржу, пару стручков острого перца, оливковое масло и заправить этот букет ее майонезом, приготовленным по своему рецепту. Всем этим с удовольствием и занялась Сорна, накинув любимый ее фартук в зеленых оливках на веточках на фоне нежно голубого неба, а высоко заколотые волосы превращали ее в деревенскую девчушку с городским шармом. Феликс в это время включил Horno electrico и выставил нужную температуру. Тихо журчала музыка из старого радиоприемника. Затем передавали короткие новости. Где — то, что-то происходило в экономике и политике, неожиданно выпал снег, а на другой стороне земного шарика пронесся ураган. В этой мирной атмосфере все это не воспринималось умом и не вызывало переживаний. Разрезая картофель на тонкие колечки, Сорна думала о своем. — Бабушка. Я хочу поменять свое имя. — Феликс отложил лук и посмотрел на Джоанну. Тишину нарушала легкая музыка и лай собаки, похоже, соседской, через дорогу. Джоанна молчала, подбирая слова. — Эта поездка в Стамбул причина твоего решения? — спросил дедушка.

— Да, — коротко ответила Сорна. — Если бы были живы твои родители, их бы это огорчило. — Феликс! — одернула его Джоанна. — Да, да. Извини, дорогая. Старею. Мозги не успевают за языком.

— Если ты хорошенько подумала и решила, то почему бы и нет.

— Бабушка нежно коснулась щекой щеки Сорны. — Ты уже нашла себе имя? — Пока нет.

— Ну, не спеши. Оно к тебе само придет. — Ну, курочки. У вас все? Печь готова. Можно ставить, пока рыба не уплыла. Он по-деловому подошел к противню и взял его.

— Подожди, подожди, рыбак. Где твой лук? — остановила его бабушка. — О. Чуть было не забыл. — Ну, да. Чуть не забыл. Забыл. Ну ка, давай я тебе помогу. Через пару минут дедушка закрыл дверцу печки и выставил таймер.

— Ну, что красотка, у нас есть время. Может быть по бокалу розового. Сорна к нам присоединится? — Сказав это, дедушка странным образом, даже как-то театрально замер.

— Вот, что я подумал. Пока ты не нашла себе новое имя, мы будем называть тебя наша девочка. Будешь потихоньку отвыкать. Да и мы с бабулей тоже. Все согласны?

— Не плохая идея, — согласилась Джоанна. Как ты, Сорна? Ой. И быстро прикрыла ладошкой рот. Под общий хохот, который окончательно оборвал последнюю нить напряжения, дедушка направился за вином, кряхтя и подергивая плечами. — Какие они хорошие. Как умеют понимать и сглаживать, подумала Сорна. — Бабушка, я пойду к себе на верх. Отдохну. Вы уж сами без меня. —

Хорошо, дорогая. Поднимаясь по ступенькам, она подумала, как было бы хорошо подарить им правнука. С маленьким у них была бы интереснее жизнь. Легла на кровать, не раздеваясь поверх одеяла. Мысли сами плыли и все больше напоминали ей о ее какой-то сумбурной, неустроенной жизни. Слезы наполняли ее глаза.

— Вся моя проблема в том, что у меня нет характера. Я не могу сказать нет. Мне всех жалко. Хочу всем помочь. Но на себя меня не хватает. Мною может управлять любой. И только потом, когда я вляпаюсь, понимаю, какая я была дура. Очень доверчивая. С особой болью вдруг вспомнила своих родителей, которые погибли, где-то в Египте, как ей рассказывали, когда она была еще совсем маленькой. Красивая, ласковая мама. Как она любила ее. Большой, сильный папа и она у него на руках… Она вконец разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку. Когда кончились слезы, она вздохнула и, уснула.

Часть вторая. Патрик

VII

После работы я лихо ворвался в свою кафешку. Плюхнулся в кресло за свой любимый столик на двоих — я и мой ноу-бук, улыбнулся лучезарной Маринке лучезарной улыбкой и, уже через минуту, щурясь от удовольствия пригубил Double espresso стал писать: буквы скомканы в слова и разбросанные в строчках. И вот, что из этого вышло.

Сижу в одиночестве за столиком кафе и пью свой кофе. Замечу, оплаченный. Вдруг подошла молоденькая ведьма вся в черном. Только отдельные части лица: щеки, острый с горбинкой нос и такой же острый подбородок отдавали в свете неона смертельной белизной. Воздушный черный гипюр клочьями свисал с ее тела, стоптанные бутафорские сапоги явно арендованы, широкополая шляпа и капроновые перчатки дополняли ведьмочку. Но одна деталь выбивала общую картину из правил. Её точечная левая ножка в ажурном чулке выше колена мелькала с каждым шагом. Это делало ее не столько страшной сколь … …, а от фантазий … … Но все пошло не так. Однако всё по порядку. И так, я сидел на высоком стуле за стойкой и пил свой Американо. Она подошла ко мне, поздоровалась и о чем-то спросила. В это время я отхлебнул и, не успев проглотить, хотел ответить. Часть кофе ударило в нос, часть застряла в горле. Задыхаясь, дыхание перехватило. Страх напряг нутро и, оно взорвалось. Брызги оплаченного кофе разного калибра чудесным образом нашли свое и, единственное место, на черной фигуре. ю Стекая, за собой они оставляли светлый след. Вздрогнув и, содрогаясь всем телом с полным ужасом в глазах её мгновенно сдуло. И всё же, в последнюю долю секунды, её ажурная ножка, мелькнув за угол, вызвала улыбку и сожаление одновременно. Вот тй праздник я кофе Американо. Увы, Ирландского кофе не было. Вот так, я изгнал, того сам не желая и сделал их немного светлее. Так мне тогда казалось.

Надо было дать той «милой» ведьмочке конфетку. Иначе тебя ждет наказание. Trick or treat. Я же ее просто проигнорировал. Более того. Я ее обидел. «Скулишь, как нищий на День всех святых». (Шекспир «Два веронца»). «And the clouds began to thicken». (и тучи начали сгущаться).

Все эти ведьмы и мерзкие твари во плоти легко находят на Земле себе подобных — людишек с черной душонкой. И такая довольно быстро нашлась. Пролистав «Каталог нечистей», который за последнее время рос, как на дрожжах и легко перешагнул отметку в 10 миллионов и, останавливаться, похоже не собирался, остановилась на номере 13—35.

О, это было то, что надо. Переполненная желчью, с лютой ненавистью к людям, классическая чернуха, как изнутри, так и снаружи, готовая на любую мерзость по первому призыву темных сил. И вот, нечисть — оборотень и, не просто, а в погонах, прокралась ко мне, затаилась у меня за спиной в ожидании удобного момента нагадить. Целую неделю она строила планы, собирала исполнителей, отпетых негодяев, готовых на самые низменные поступки. И ужасные события не заставили себя долго ждать…

VIII

В конечном итоге для меня произошел перелом ценностей. Все наносное чуждое мне отвалилось само собой. А эта ночь оказалась знаковой. Одни приоритеты в моей жизни заняли другие позиции, другие исчезли начисто. Во что я верил и теплилась частица доверия и надежды к друзьям и близким испарилась в один миг. Вещи приобрели однозначный — черный и белый цвет. Темное и светлое. Так, что же произошло неделю спустя после праздника Хэллоуин. Что приготовила та вредная ведьма. Какое наказание меня ждало?

Ферзь ходит пешкой и оставляет следы. Оборотень нашептывает и наставляет. Готовит и расчищает поле для мягкой посадки «Мистера Мрака» в безвольной душе глупца. Тот в ответ кивает безмозглой головой. Под одобрение родственной души он уже готов на преступление и становится пешкой в игре злобной твари. Хочешь предать. Начни с себя

Наступил ноябрь, а с ним и темное время года. Промозглое, раннее сумрачное утро. Духи и всякая нечистая сила хлынули с потустороннего мира на землю через открытые врата на границе двух миров. Зловещий дух далекого предка ищет слабую, легкодоступную душу, порабощает и управляет ею. Так вот она! Все готово. Мягкой посадки. И вот, хладнокровный преступник в черных очках, готовый на убийство родился.

Родился бесенок. Черные очки и шприц в руках — это предел фантазии его узкого умишки к костюму беса. Точнее их фантазии. Группа поддержки с такими же дырявыми душонками, как швейцарский сыр. Заученные примитивные фразы запугивания с элементами вымогательства звучали, как из пустой ржавой бочки, а размахивания ручонками, которые никогда не знали настоящего физического труда вызывали больше жалости, чем страха. Все говорило о сатанистском сценарии оборотня в погонах и дьявольской режиссуре спеца под прикрытием. Но все их преступное деяние изначально было обречено. Эти безумцы не знали с кем они связались. Их план физического устранения моего тела никак не совпадал с Его! Планом. В 410 году в письме к Caratacus и его войнам — бриттскому вождю и убийце, который называл себя христианином, Saint Patrick (4—5 века н.э.) пишет — «…Однако я не могу назвать его ни соотечественником, ни братом по вере, ибо он и его войны стали гражданами бесовской страны и поклоняются дьяволу» и, призывает покаяться и образумиться пока у того есть еще время.

Ферзь делает следующий ход и теряет пешку. Оборотень рвет и мечет. Дьявольский план сорвался. Страх пожирает ее. Страх общедоступности этой преступной истории.

Страх за неизбежное суровое наказание. Дрожит и требует бесенка молчать. Ни в чем не сознаваться, ни при каких

обстоятельствах. Следуя примеру Saint Patrick, я призвал к покаянию этого глупца-бесенка.

— Извини. Я не знаю, как это могло случиться со мной. -Это все на что хватило у него смелости. Но это первый шаг, попытка вырваться из омута дьявола, самый трудный и, он сделан!

Открыть себе глаза бывает труднее, чем закрыть другому. Я буду молить Господа о прощении его души. Трусливая душонка в руках дьявола вызывает жалость, презрение и сожаление.

Конечно же, я простил его и не держу на него зла. Знаю, что это временное помутнение сознания, вызвано слабостью его духа.

Такое случается иногда с людьми и, потом они горько жалеют об этом. Простил его, но не других. Тех, кто задумал все это, толкнув невинную душу на преступление. И времени у них осталось до следующего праздника Halloween. Дальше Zeitnot. Sah mat — они сами себе подписали. Пока у меня в душе остается боль. Боль за то предательство.

Нанесенный коварный удар в спину. Но я знаю она со временем пройдет. Я избавлюсь от этой мерзости и грязи. Все эти ужасные события ураганом пронеслись в моей жизни и в одно мгновение перевернули прошлое с ног на голову, выпотрошив его до основания. Как цунами сносит все временное, наносное, застывшее в трясине лжи и предательства, унося в мутном потоке прочь, обнажая меня настоящего, мою изначальную природу. Теперь я чист, без сомнений и, у меня новая вера.

Осталось убраться от сюда, где меня цинично предали близкие и те, от которых я никогда не ожидал. Уехать, как можно дальше. Новая жизнь — новое место. Куда — не важно. Может быть в горы. В горах я родился. По широте это, похоже, Альпы. Нет. Пиренеи. Решено. Время осень.

Увы, работа не ждет и мне пришлось опять, после короткого сна, даже за чек в 50 рублей, бежать на работу и оказывать услуги первому встречному на кассе.

IX

Браслеты еще застегнуты, но двигатели уже прогреваем.

Патрик с улицы старушек.

Ранним утром он стоял за кассой. Она, напротив с одной упаковкой простого молотового кофе. Кофе, который не заваривают, а используют горячую воду. Она смотрела на него невинным взглядом из под коротко-светлых, не накрашенных ресниц, взглядом, который ни о чем не говорил и, в тоже время, он знал, был уверен — там, за закрытой дверью, другой человек. Скомканные, блеклые волосы под стать замусоленной в отдельных местах куртке. Он перегнулся через стойку, чтобы убедиться. Так и есть: стоптанные домашние башмаки. Резко повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Ни капли смущения. Ну, конечно, она уверена, что он у нее в кармане. Прекрасно. Каково будет её удивление, когда она обнаружит дыру. Ему это нравилось. — В детстве у тебя были веснушки? — Что?

— Кто были твои родители? Пауза. Пауза затянулась. — Ты, Патрик, видимо, считаешь себя самым умным и предусмотрительным парнем.

Её холодный и колючий взгляд, до боли знакомый ему из недалёкого прошлого, ни чего хорошего не обещал, но уже начинал потихоньку согревать душу.

— Вот, я сейчас достану кое, что и, мы посмотрим, продолжала она. — Давай.

Он придвинулся к ней на сколько позволяла стойка. И как в дешёвом фильме, после пятого дубля, она неуверенно достала из сумочки дамский.

Перепорхнув, как воробей, через стойку.

— Отпусти. Это зажигалка, — пытаясь освободиться, молила она.

Ковбой лихо осадил дикий мустанг и легендарное оказавшись в зубах Патрика, неспеша перекочевало в уголок его рта и, по-пижонски, повисло.

— Зажигалка, говоришь. Он направил. Раздался щелчок и, мустанг с шумом выпустил через нос.

— Оставлю ка я его себе на память, сунул в карман брюк. — С вас 887 рублей

И теперь я спрашиваю себя. Та ведьма, в Halloween случайна, или, как предупреждение появилась на моем пути, следствием чего явилась мне новая жизнь. «И теперь я уже не знаю, о ком скорбеть больше — за убитых, пленников, или может, за самих войнов, которые пребывают в куда более тяжком плену — плену дьявола?». («Conffessio» St.Patrick)

— Hi honey. Вы спите или я сплю, — возмутился Патрик флегматичной парочке на кассе, витающей в облаках и ни как на него не реагирующей. Медленно, ну, очень медленно, подняв глаза от куда-то, парень. Его серьезный взгляд, можно сказать, почти профессионального актера и, это почти его выдавало: он этим явно гордился, ничего не говорил, но все же заставил смутиться.

— Хм. Смотри. Какой мелкий, а уже в перьях, — удивился Патрик. Тот оплатил две жаренные куриные ножки.

— Кстати, это левые или правые ножки, — спросил Патрик парня. Тот посмотрел на упаковки, потом на него. Почувствовал подвох. Молча удалился с подружкой в кафе.

— Ой, какой же он все-таки скучный. Правда, спустя короткое время они неожиданно для Патрика вернулись и, парень с помощью голоса бройлерного профессора и указательного пальца нравоучительно заметил, что обе ножки были правые.

— Жаль. Левые были бы дешевле, — серьезно ответил Патрик. Девушка улыбнулась, а артист пер до конца.

— Почему, — прозвучал наивный вопрос. — Это, ты, пре случаи у курицы спроси. Парню это не понравилось. Глядя в сторону и показывая демонстративно все свое пренебрежение, он спросил, где можно помыть руки после вашей курицы. Теперь Патрику это не понравилось.

— А там где — решил он закончить этот скучный разговор. — Девчонка прыснула и рассмеялась.

— Пошли, — потянула его за собой, как упрямого теленка, — Идем Женя, — Мы идем искать курицу, — со смехом помахала на прощание она Патрику. Фигурка у нее была, что надо. Юбочка выше колен. И он вдруг поймал себя на мысли, что ноги могут начинаться не только от бедра. Да. Не зря говорят — везет дуракам.

В очереди она кашляла, сопливилась и громко сморкалась.

— Купите — обратился к ней Патрик. — Зачем? — Вам перед сном следует хорошенько пропотеть. — Нахал, — пискнула она. — Кому нахал, а кому партнер, — поддержала разговор другая, медленно подвигая баклажан к весам. — Вам взвесить, — спросил Патрик.

— А это зависит от вас. Грудной, с хрипотцой голос безошибочно выдавал статус его носителя. В наглости ее прямолинейного взгляда было не занимать. Он смерил размеры баклажана и взвесил перспективу на против. Да, такой баклажан, а ему завтра на работу. Он пробил чек. — И все? — спросила она растянуто и театрально-разочарованно.

— Нет не все. Как вы смотрите. — Глаза ее округлились, приобретая тот самый блеск, колыхнулась, что-то было еще, в чем друзья всегда упрекали его: ты что, не видишь, но ему сейчас нужен был конкретный ответ. — По-разному, но чаще, снизу вверх. Тело его задрожало. И этот ответ его вполне устраивал. Он быстро карандашом написал на чеке свой номер телефона. — Не потеряйте. — Глаза их встретились и, ему вдруг стало тесно. — До встречи, красавчик.

Никакой, конечно, к черту он не красавчик, но так принято у профессионалов. А она, без сомнения, была профи, Как он хотел проводить взглядом ее, но противная старуха напротив так и сверлила его взглядом. — Зараза, — выругался про себя Патрик. — Одну минуту. Я скоро вернусь. Не дожидаясь реакции старухи проскользнул мимо нее в служебное помещение и спустился в туалет. — Блин, занято. Как всегда, когда надо. Да и хрен с этой старухой. Подождет. Мои штаны стоят шестьдесят евро. Возвращаясь, еще из далека, он услышал голоса в повышенных тонах. Его склоняли.

— Что за магазин! Никогда нет на месте кассира! — гремел мужик. — Да, да, — подливала деготь в болото старуха. — Бездельники и обманщики. Не хотят работать. — Тише, тише, Он давно понял: молчание — лучшее, что в подобных случаях может быть. Правда, нужны для этого железные нервы. А это не каждому дано. Мы предполагаем, а Он располагает

И, как догадывается мой дорогой читатель, Патрику навряд ли грозит одиночество. Там, куда он собирается неизбежна встреча. Ум говорит одно, но душа, накрытая белой тканью, ждет и тихо плачет.

— Так, бабуля, — заканчивая расчет за товар, он обратился к старушке. — Готово. С вас, э-э-э 950 рублей. Долго, ковыряясь в своем, таком же древнем и помятом бумажнике, как и она сама, наконец, достала купюры, отсчитала корявыми пальцами и, без особого энтузиазма, подвинула их.

— Окей. Еще два рубля в честь Вооруженных сил, — пошутил Патрик. — Какие еще два рубля, — удивилась старушка. — Ну, понимаете, — развлекался дальше Патрик. В армии, некоторых стран, например, когда новобранцу приказывают отжаться, скажем двадцать раз, он отжимается двадцать и еще один раз и, говорит: В честь Вооруженных сил.

— Не поняла. А при чем тут мои два рубля, — возмутилась старуха. — Ну, тогда два доллара, — вошел в азарт Патрик. Oh. Heavens! (О, небеса) Лучше бы он промолчал. Еще пять минут ее успокаивала очередь, объясняя, что это шутка. Ни фига не поняла бабуля. Обиделась. Адреналин ударил по всем ее членам. Нижняя губа дребезжала, как лист на ветру, выдавая, что-то нечленораздельное: бу, бу, бу. Шарниры на ногах двигались по какой-то замысловатой программе, напоминая степы Michael Jackson, руки дрожали, но в резонанс еще не вошли. Особенно правая. Ее оттягивал полиэтиленовый пакет, в котором тарахтели консервные банки и что-то еще. Ближе к выходу, показалось, шуршание пластика, подошв туфель из шестидесятых и бу, бу, бу попали в ритм. Походка стала веселее, а у него на душе, как-то хреновато. Ладно. Увижу, извинюсь.

Следовало бы в инструкцию — Забота о покупателе: алкоголь — с 18-ти, добавить — шутки до 60-ти.

Время в ожидании течет по-своему. Поставленная цель делает временной поток равномерным и почти незаметным. Утро, вечер, неделя за неделей, аванс, зарплата. Чувства притупляются и все во круг хорошие. И даже случайная недостача в кассе не напрягает, а скорее развлекает.