Бесплатный фрагмент - «И все-таки луна»

«И все-таки луна»

ПО ПЕРВОМУ этажу еще не введенного в эксплуатацию офисного центра расхаживает обладающий здесь властью человек, который придирчиво выискивает недостатки, строго глядит на устраняющих недоделки рабочих, обходит скученные кадки с цветами; Алексей Севостьянов охватывает острым взором стены и потолки, отодвигает со своего пути коробки с оргтехникой, пропускает замызганных маляров и улыбается опрятным девушкам; направляющегося к нему бородатого мужчину удивленный Алексей, захлопав глазами, узнал, но ни жесткости, ни покровительственных улыбок в общении с ним себе не позволил.

Они как-то встречались, и Алексей Севостьянов сделал надлежащие выводы.

Ничего, помимо уважения, блистающий выправкой Никита Бубнов, по отношению к собственной персоне не допускает.

— Странно, — пробормотал Севостьянов. — Мы ждали вас только завтра.

— Завтра я не смогу, — сказал Бубнов.

— Но сегодня ничего не получится, многое еще не готово…

— Все, как и положено, произойдет завтра, но без меня, — сказал Бубнов. — Это единственное изменение в программе.

— Значит, человек от вас будет? — спросил Севостьянов.

— Ну, конечно. Мы же серьезная организация.

— Серьезнее не найдешь, — промолвил Севостьянов. — А зачем вы пришли сегодня?

— Чтобы вы завтра не удивлялись. Вы договаривались лично со мной, и я лично пришел вам сказать, что наша договоренность относительно завтрашней процедуры оказалась, увы, пустым звуком.

— Вы передумали?

— Меня переводят в другой город, — ответил Бубнов. — Когда у вас тут все начнется, я буду ехать на поезде и вспоминать о Москве, в которой у меня осталась семья.

— Она с вами не едет? — спросил Севостьянов.

— Мне нужно осмотреться, обжиться… выяснить, почему там потребовался конкретно я… у меня жена и сын. После нашего разговора я отправлюсь забирать его из детсада.

— Приятное дело, — пробормотал Севостьянов, — мне бы ваши дела… нет, не те, а это — сын, детсад… с работой в Москве, я вижу, вы уже развязались.

— И на чем основано ваше видение? — спросил Бубнов.

— На одежде. Вы же в штатском.

— Осторожнее, — предостерег Бубнов. — Вы допускаете некоторую вольность, и я обязан вам на это указать.

— Грешен, не спорю. Продвинуться к свету я попытаюсь не далее, чем завтра, благо шанс мне выпадет… а как вы сами относитесь к практике освящения зданий, машин… чуть ли не скотобоен?

— Вас интересует мое собственное мнение? — переспросил Бубнов. — Не как служителя моей системы, а как обычного человека?

— Вы не обычный человек…

— И поэтому у меня есть собственное мнение. Но чужим людям я его не высказываю: только жене и сыну. — Никита Бубнов пошел и обернулся. — Мой сын перед вами бы не сплясал. Сколько бы я ни упрашивал — он парень с норовом, сердитый парнишка… весь в меня.

РАННЯЯ теплая осень. Детей вывели на прогулку, и они шумно играют возле корпуса детского сада под надзором расслабленных воспитательниц; увидев идущего от забора Никиту Бубнова, одна из них поклонилась ему в пояс и указала воспринявшему это, как должное, Бубнову на его сына Илью, теребящего нос скомканным носовым платком.

Илье шесть лет. Смышленый мальчик возбудим и неулыбчив.

Показав кулак вертящейся поблизости девочке, Илья поспешил за молча развернувшимся отцом, которого он догнал лишь на улице.

— Как прошел день? — спросил Никита Бубнов.

— Плохо, — пробурчал Илья. — Опять заставляли пить ряженку. На твои слова им плевать.

— Да неужели?

— Вот так. Ты же им говорил? Говорил, чтобы меня не заставляли?

— Нет, — ответил Никита.

— Ты ведь обещал! — воскликнул Илья. — Давно обещаешь, что скажешь… и не говоришь.

— И не скажу. Ряженка тебе полезна, и ты будешь ее пить, что бы ты там не думал обо мне, о жизни, о воспитательницах, которые тебя тоже не слишком любят, но мне на тебя не жалуются.

— А что я сказал? — уязвленно спросил Илья. — Я говорил о ряженке, а о не воспитательницах. К ним я спокоен… если бы не они, ряженку бы я ни пил. Купишь мне пакетик сока?

— Думаю, незачем, — промолвил Никита.

— Это почему?! — закричал Илья.

— Выйдет обычная наша история. Мы придем в магазин, я спрошу у тебя: «какой тебе сок?», и ты, к примеру, ответишь, апельсиновый. А потом всю дорогу будешь ныть: «вот — хотел персиковый, а ты купил апельсиновый, а апельсиновый я не хотел, мне бы персиковый, я его и хотел, но ты купил мне апельсиновый, а апельсиновый я не люблю…

— Я люблю апельсиновый! — заявил Илья. — И персиковый, и яблочный… ряженку ненавижу. Ты завтра уезжаешь?

— Завтра, — ответил Никита. — Уже скучаешь?

— А чего скучать… скоро мы с мамой переедем к тебе, и я пойду в новый детсад, где воспитательницы окажутся поумнее… не помешанными на ряженке. Или я детсад я дохожу здесь, а там уже пойду в школу. Там хорошие школы?

— Я тебе сообщу, — усмехнулся Никита. — Специально этим займусь и все для тебя разузнаю. Ничего не утаю — между нами же нет секретов.

— Ну, да… наверное. С тобой, да, но маме я всего не рассказываю.

— Не доверяешь? — спросил Никита.

— Бог с ней. — Поглядев на отца, Илья перекрестился. — Быть твоей женой тяжко… как и моей мамой, впрочем.

НА ЗАНИМАЮЩЕЙ фактически всю комнату двуспальной кровати лежит куча одежды и россыпь книг. Рядом с раскрытой спортивной сумкой и красным чемоданом навалены и прочие предметы: мелкие коробочки, начищенные ботинки, продавленные тюбики, авторучки; раздевшийся по пояс Никита Бубнов утомлен бесконечными сборами.

Его белесая, никогда не красившаяся жена Александра нагнулась над кроватью, проверяя комплектность.

Никита Бубнов на эту кровать даже не может смотреть.

— Ты бы что-нибудь зимнее с собой все-таки взял, — промолвила Александра. — Чтобы мне потом меньше тащить. Я не представляю, как я управлюсь, когда ты мне позвонишь и скажешь, что ты меня ждешь. С сыном и со всеми вещами.

— О вещах не беспокойся, — сказал Никита. — Не вынуждай меня напоминать, чья ты супруга.

— Но без зимних вещей ты не сможешь, а приобретать новые накладно…

— Вещи мне перевезут! — закричал Никита. — Переть на себя баул с барахлом тебе не придется: вы поедете ко мне налегке. Насчет сроком я тебе сейчас не скажу, но не позже, чем летом.

— Следующим летом? — удивилась Александра.

— Я должен увериться в том, что возвращения в Москву мне не добиться. Лишь тогда я сорву вас с насиженного места и призову ко мне… делить тяготы провинциальной неустроенности. Не прихватить ли мне побольше книг? А то тряпок, которых там на рынках навалом, я набрал, а нужную книгу там не достанешь… там, как доложили мне, полнейший развал. Тот, к кому я еду на смену, настолько все развалил, что выбор руководства пал на меня, решительного и знающего человека.

— Кризисного менеджера, — усмехнулась жена.

— Ну что это, — вздохнул Бубнов. — Где ты набралась таких поганых слов? Не к лицу тебе, не к лицу… прочти «Дева Мария, радуйся». Отвлекись от суеты этих пустых сборов.

— Еще успеется… муж мой. Ты уезжаешь без жены, а в том городе имеются женщины, готовые тебя прельстить. Изменять мне не будешь?

— Подобное для меня непозволительно, — ответил Бубнов. — Твой вопрос нелеп… нашла кого ревновать.

— Кроме тебя, ревновать мне некого.

— Желаешь — ревнуй. Разъедай свою душу глупыми подозрениями и не спи ночами из-за придуманных женщин, якобы спящих со мной. Я и в Москве на женщин не заглядывался, ну а там и подавно. Что там за женщины? — Бубнов указал на жену. — Куда им до столичных?

В ДРУГОМ городе, в тускло освещаемой темноте, нервно озираясь, идет женщина: ее путь лежит между похожими на трубы деревьями с обрубленными кронами, которые создают угнетающую атмосферу, ухудшая ее и без того плохое настроение.

Елене под тридцать лет, она еще довольна красива и не совсем измотана нескладывающейся жизнью, царящее безмолвие ее нисколько не умиротворяет, заставляя вслушиваться в любые шумы. Она не останавливается и слышит лишь собственные шаги.

НИКИТА Бубнов вылезает из такси, вытягивает с заднего сидения сумку с чемоданом и, изогнувшись под бременем поклажи, движется к зданию вокзала; не дойдя до него, он притормаживает, чтобы рассмотреть мозаику из выставленных под открытым небом глянцевых журналов, чьи обложки приманивают Бубнова женскими лицами: красивыми, холеными, отретушированными, безликими, порочными.

ЯСНЫМ осенним днем вдоль тянущихся полей медленно едет товарный поезд с вагонами без крыш. В одном из них сидит человек. Если на него смотреть сверху, он ничем не отличается от обыкновенного, но под другим углом становится видно, что у него лицо монстра.

Взобравшись на край вагона, Игорь оглядывает окрестности и вновь садится с ничего не выражающим взглядом.

Он возвращается в родной город, и его там никто не ждет. Игорь твердо знает, что его будут преследовать. Добираться домой привычными маршрутами слишком рискованно.

Проносятся поля, светит солнце, стук колес не полностью заглушает пение птиц; резко встав, Игорь покидает вагон и, прокатившись по склону, лежит лицом вниз. Он не торопится. В запасе у него есть немного времени. Игорь поглаживает холодную землю и наконец поднимается.

Теперь у Игоря нормальное человеческое лицо. На нем налет решительности и надменности, тонкие бесцветные губы плотно сжаты; перед Игорем бескрайний ничем не ограниченный простор. На поле ни одной протоптанной тропы.

Игорь идет в город.

ИГОРЬ стоит вплотную к пятиэтажному дому. Словно бы в него уткнувшись, он задирает голову, проводит глазами по горящим окнам, доходит до черного непроглядного неба.

Войдя в подъезд, он тяжелыми шагами восходит на третий этаж, достает из кармана ключ, открывает дверь, зажигает в прихожей свет и, осмотревшись, снимает куртку. Заходит в темную комнату. Выходит обратно в прихожую, гасит свет.

В ПРИХОЖЕЙ зажигается свет. Пришедшая Елена устало раздевается, с потухшим взором смотрится в зеркало, поправляет прическу.

Направившись в ванную мыть руки, она видит сидящего там Игоря.

Она никак не ожидала его здесь увидеть, но Елена скорее удивлена, чем напугана. Молчание затягивается и ей уже действительно жутко. Елена не решается заговорить первой. На нормальном человеческом лице Игоря постепенно появляется подобие снисходительной ухмылки, однако он вновь становится совершенно серьезен и, это, как кажется Елене, не обещает ей ничего хорошего.

— У меня был ключ, — сухо сказал он.

— Был, — прошептала она.

— Я пришел и сижу.

— Через три года? — спросила Елена.

— В твоей квартире я в меньшей опасности. И я тут ненадолго — потерпи. Прежде ты меня не выгоняла.

— Я тебя и сейчас не гоню. Просто как-то дико. Пообещав не забывать, человек уезжает и даже не звонит. Потом он снова здесь. Вся квартира во тьме, а он сидит в ванной и не отводит взгляд, глядя прямо в глаза… зачем ты на меня так смотришь? Мне неприятно… Мне страшно! Ты доволен?

— Давай без истерик, — промолвил Игорь. — Я тебя никогда не обижал и не обижу, однако вынужден предупредить: общение со мной грозит тебе неприятностями.

— С законом? — спросила Елена.

— С людьми. С притворяющимися людьми нелюдями, с беспощадными злыми монстрами, с ненасытными хитрыми тварями, чье могущество бесконечно и оно растет, рост стабилен, вам с ними не справиться, вы чересчур слабы. И я ослаб. Давно не ел. В моем поезде не было вагона-ресторана, а с поезда я сразу к тебе. Не накормишь?

У ОБОЧИНЫ припаркованы две машины, на крыше одной из которых беззвучно крутится мигалка — остановив подержанную иномарку, милиция проверяет документы.

Бумаги в руках у излишне сосредоточенного лейтенанта Андрианова, за его спиной двое сержантов с автоматами; вылезшие из иномарки Алексей Матюшин и Федор «Кастет» Сенюшкин на пределе возможностей сохраняют спокойствие, будучи не в силах сообразить что же послужило основанием задержки.

Федор «Кастет» усердно скребет щетину. Алексей Матюшин со скуки разминает шею.

— Сколько можно проверять? — недовольно спросил Алексей. — Вы же нас знаете! Если бы и не знали, то все равно, документы же в порядке.

— И мы ничего не нарушали, — заметил Федор «Кастет».

— Никто ничего и не говорит, — сказал лейтенант Андрианов. Вернув Федору документы, он обратился к одному из сержантов. — Передай ему свой автомат.

— Возьми, — протягивая Федору автомат, сказал сержант.

— Возьму, — ошеломленно выдохнул Федор.

— Не бери! — заорал Алексей Матюшин. — И в голове не держи! У тебя совсем ума нет? Это же провокация!

— А-ааа, — понимающе протянул Федор «Кастет». — Тогда не возьму.

— Будем считать, что ты взял. — веско сказал лейтенант Андрианов. — Теперь ты вооруженный преступник, и я имею право стрелять на поражение.

— Не смешно, лейтенант, — глухо пробормотал Алексей Матюшин.

— В смерти нет ничего смешного, — согласился Андрианов.

— Он что, в меня выстрелит? — обеспокоенно спросил у Матюшина Федор «Кастет».

— Да не выстрелит он. Успокойся. Расслабься и прими смерть, как мужчина.

— Что?!

— Мы в его руках, — глядя на серьезно настроенного лейтенанта, сказал Матюшин. — И с ним еще двое. Если они не остановятся сами, мы не сумеем их остановить. Но это все чушь. Посреди улицы они тебя не прикончат.

— Не меня, а нас, — поправил его «Кастет».

— Обо мне пока речи не было.

— Это неправильно, — покачал головой Федор.

— Так легли карты, — развел руками Матюшин. — Следующая сдача твоя.

— На том свете, что ли?

— Там тебя ждет удачный расклад.

Опустив автомат, лейтенант Андрианов уходит, за ним устремляются повесивших автоматы на плечо сержанты — садятся с лейтенантом в машину и уезжают.

— Думаешь, они несерьезно? — спустя пятнадцать секунд спросил Федор «Кастет».

— К ним в голову не залезешь, — неопределенно ответил Матюшин. — Не просечешь со стороны, что внутри. Чего-то, вероятно, не хватает, а чего-то в избытке, они же все пьющие, и, нарвись мы на них, когда они в состоянии приступа… они бы обошлись без автоматов — зубами бы нас порвали. И на наши изуродованные трупы текла бы пена изо ртов склонившихся над нами людей в форме.

— Жутко, — вздрогнул Федор «Кастет»

— Вполне реально, — без эмоций произнес Алексей.

— Эти вроде бы были трезвыми.

— Тогда нам вообще повезло. Если трезвые, значит в завязке, а это самый край. Весь мир в черном свете. Ни выхода, ни входа — один шаг и тупик. Оттуда забрезжил свет, но нет. Показалось.

РАСКАЧИВАЯ ногой под столом, Игорь сидит на стуле и рассматривает висящие перед ним фотографии. Его на них нет.

Лена ушла на кухню, и Игорь, поставив локти на стол, подпирает голову и продолжает качать ногой.

На лоб набегают складки, глаза закрываются, плечи периодически подрагивают от охватывающего наплывами волнения, в глубине души Игорь бы хотел ни во что не вмешиваться, но не может. У него осталась только одна относительно спокойная ночь, а уже затем он планирует бесстрашно полезть на выслеживающих его врагов.

Вошедшую в комнату Елену он замечает не сразу. Какое-то время она не рискует его потревожить, используя создавшую обстановку для того, чтобы понаблюдать за Игорем и подумать о своих чувствах к нему.

— Я надеялась на лучшее, сказала она, — но в холодильнике почти ничего. Для праздничного стола маловато.

— Угости тем, что есть, — безразлично сказал Игорь.

— Нет, нет, не могу, мы все-таки не чужие, когда-то даже близкие, да и не виделись мы с тобой целых три года. Надо сходить в магазин.

— Сходи. Денег я дам.

— Одной бы мне не хотелось.

— Принципиально? — жестко спросил Игорь. — Мол, ты беззаботно валяешься, а мне бежать тебе за выпивкой и продуктами?

— Выпивка у меня найдется, — пробормотала она.

— Без меня начала выпивать? — с издевкой поинтересовался Игорь.

— Для тебя берегла…

— Хмм. Ну, наливай.

— Сначала в магазин. Если скажешь, я пойду одна, но тебе следует знать, что в нашем районе вечерами нападают на женщин. Вырывают сумки, требуют кошельки, на днях вот изнасиловали. Тебе меня не жалко?

— Я рисковал из-за тебя жизнью, — улыбнувшись, вспомнил Игорь.

— На пляже, — усмехнулась Елена. — Оберегал меня от пьяной мужской компании, подошедшей ко мне побеседовать пока ты плавал.

— Незабываемая драка, — с удовлетворением припомнил Игорь.

— Кстати, они вели себя вполне деликатно. Смешили меня… я смеялась. И тут из воды выскочил ты, мгновенно приступивший к маханию кулаками.

— Мне показалось, что они к тебе пристают. — Игорь громко рассмеялся. — И вдобавок меня разозлило мое поражение в заплыве с маленькой девчонкой, только-только надевшей купальник. Я оказался поблизости от нее, и она предложила мне проплыть на скорость — там, говорит, мой папа, проверим кто быстрее до него доберется? Пожалуйста. Сплаваем. До ее отца метров двадцать, я с опущенной голову мощнейшими гребками к нему приближаюсь и ощущаю, как она, поднимая волну, обходит меня слева… Талантливая девчонка. В нашем захолустье такие таланты еще не рождались.

— А ты? — со смехом спросила Елена. — А я?

— Увы, — всплеснул руками Игорь. — Не то.

НАПРЯЖЕНИЕ рассеялось, и Игорь с Леной вдоль обшарпанных стен родного города, предстающего перед ними в пугающем вечернем обличье, шагают по пустынной улице в магазин.

На лице Елены играет сдержанная улыбка. Игорь в меру расслаблен — от редких прохожих не шарахается, биться насмерть в случае чего готов, попадающиеся ему люди прорезаются его тяжелым взглядом, Елена ни на кого особенно не смотрит.

Они подходят к магазину.

Достав кошелек, Игорь передает его Елене и, повернувшись к ней спиной, отходит в сторону.

— Пойдем! — позвала его Елена.

— Я подожду снаружи, — сказал Игорь. — Шатаясь с тобой по улицам, я и без того рискую.

— Ну, ладно. А что брать?

— На твой выбор, — равнодушно ответил Игорь.

— Ну, ладно, — улыбнулась Елена.

ПОСТОЯВ в отдалении от льющегося из магазина света, Игорь подступается к входу и заглядывает внутрь через стеклянную дверь.

Возле расплачивающейся Елены отираются двое мужчин, судя по всему собирающиеся с ней познакомиться. Это Алексей Матюшин и Федор «Кастет» — оба выше среднего роста, крепко сбитые, самонадеянные и нахрапистые, Елена не сумела от них отделаться, и они выходят за ней, навязчиво предлагая помочь нести пакеты с покупками.

— Да отстаньте вы от меня! — недовольно сказала Елена. — Никуда я с вами не поеду, вы что, не в себе? Я бы и так с вами не поехала, и тем более сейчас, когда я не одна — я с ним.

— Он твой мужик? — оглядывая Игоря, спросил Федор «Кастет».

— Ага, — зло ответила Елена. — Мой бойфренд.

— Значит, не мужик… Ты, парень, откуда? Что-то я тебя здесь как-то…

— Не загружай мужика, — осадил «Кастета» Матюшин. — Он из местных. Игорь, правильно?

Игорь кивнул.

— Я его узнал, — поворачиваясь к «Кастету», сказал Матюшин. — Несколько лет назад этот мужик активно толкался тут с Толстым Гришей, которого ты вроде бы не должен подзабыть. Или беда? Не удержалось в памяти?

— Толстого Гришу я помню, — хмуро пробормотал Федор. — Кто же его не помнит.

— И как он сейчас? — спросил у Игоря Алексей. — Если он в столице, то на новом уровне, на солидной доле и на хорошем счету у влиятельных политиков… ты нас извини. Некрасиво получилось. Тебя с твоей женщиной куда-нибудь подбросить? Мы на машине.

— Да нет, езжайте, — сказал Игорь. — Спасибо.

— Ну, тогда бывай. И не держи на нас обиду — я же совсем ни причем, а мой товарищ обознался, плюс он и на голову несилен… эй! я уезжаю. Ты со мной?

— С тобой, — не глядя на Игоря, пробурчал «Кастет». — До свидания, девушка.

— Всего наилучшего, — слегка поклонившись, сказала Елена.

Матюшин с «Кастетом» уходят к машине, Игорь насмешливо и вместе с тем презрительно отслеживает их уход, вскоре его лицо вновь непроницаемо. Он понимает, что в будущем ему грозят более существенные опасности и поэтому особенно не обольщается.

Почувствовав к двум бандитам снисхождение и жалость, Игорь внезапно испытывает к ним нечто наподобие симпатии.

— Настоящие люди, — задумчиво сказал он. — С чувствами, с эмоциями, с заблуждениями. Недалек тот день, когда все это станет здесь редкостью — еще при нашей жизни. А потом наши жизни у нас заберут.

— Да будет тебе, не говори ты такое. Молодому смелому мужику, вновь избавившему меня от опасности, тоску нагонять не пристало. — Погладив Игоря по щеке, Елена мягко поцеловала его в губы. — Ему полагается моя благодарность.

— Избавляя тебя от опасности, — улыбаясь, сказал Игорь, — я ничего для этого не сделал.

— Но они же ушли.

— От меня ушли, — без тени улыбки сказал Игорь — От тех, кто приедет сюда после меня, не уйдут.

СИНХРОННЫЕ прыжки далеких отблесков, обвивающие столбы ветви, вертикальные полосы особенного густого мрака, Елена налегке. Игорь обременен пакетами с едой. Почувствовавшие утраченную близость создания прогуливаются по знакомым местам, не отличающимся красотой и разнообразием.

Одинаковые дома, похожие друг на друга улицы, минимум машин позволяет не обращать внимания на цвет светофоров, обезлюдевший к ночи город, открывающий свою суть временно воссоединившимся любовникам.

— Твой дом, — показывая пальцем, сказала Елена.

— Мой, — согласился Игорь. — Такой же, как твой.

— Зайти не хочешь?

— Опасно. Да и желания нет. После смерти мамы я не очень хорошо себя чувствую в той квартире.

— В моей лучше? — улыбнулась Елена.

— Года два до отъезда я в основном жил у тебя. Наверное, неспроста. Если бы меня там что-то не устраивало, я бы нашел куда переехать.

— Вместе со мной?

— С тобой. Разумеется, с тобой. Ты бы поехала?

— Я, — отвернувшись, сказала Елена, — поехала бы с тобой и в Москву, но ты меня не взял.

— Ты не настаивала, — без эмоций сказал Игорь.

— Я не настолько наивна. Ты бы не взял меня в любом случае — вспомни, как ты на меня посмотрел, когда я заикнулась, что тоже непротив уехать в столицу.

— Посмотреть я могу, — усмехнулся Игорь.

— На злейших врагов так и то редко смотрят. А я тебе не враг, я ничем не заслужила… я потом постоянно думала — что такое? Почему? Вроде неплохо жили, как-то друг под друга подстраивались, лежали в кровати и смотрели кино… И все кончилось.

— Тебе незачем было ехать в Москву.

— Само собой, куда мне…. мое место здесь. Меня это не огорчает — до того, как ты сказал мне о своем отъезде, я никогда не собиралась отсюда уезжать. Мне здесь нравится. Звучит идиотски, но я не вру. — Елена нарочито широко улыбнулась. — На приеме у психиатра психи говорят ему чистую правду, и их не волнует вся дикость сказанного. А у меня не просто слова. Случались и ненормальные поступки — за забором.

— За тем забором, — взглянув на забор, хмыкнул Игорь. — Помню, шел дождь и дул ветер.

— Пробравшись на стройку, мы нашли тихий угол и впервые с тобой переспали. Гораздо чаще на стройке происходят изнасилования, но мне повезло, и стройка вызывает у меня приятные мысли. Возбуждающие… побуждающие расплакаться от ностальгии.

— Действительно возбуждающие, — признался Игорь. — Еще как. Не заглянуть ли нам туда и сейчас?

— Ну, нет… Для меня это уже слишком. Молодость ушла, и ее не вернешь.

— А я бы попробовал.

— Дойдем до меня и… поглядим. Кто на что по-прежнему способен.

Мимо Игоря с Еленой проезжает подержанная иномарка. В ней Алексей Матюшин и Федор «Кастет». Они утомлены и суровы, им не привыкать изнывать от безделья, перед их нахмуренными физиономиями раскачивается непомерно большой освежитель воздуха, за рулем сползающий с сидения Алексей.

Нарочито вытянувшийся Федор «Кастет» опирается затылком на максимально выдвинутый подголовник.

Посмотрев в окно, он замечает нечто интересное.

— Смотри, — сказал он.

— Куда? — без интереса спросил Матюшин.

— Вон туда. Там тот же человек, что мы видели у магазина. И с ним та же баба.

— И что дальше? — пожал плечами Матюшин. — Хочешь вылезти и все-таки его разорвать?

— По-твоему, не смогу? — запальчиво воскликнул «Кастет». — Я бы запросто, да неохота время тратить.

— Ха-ха…

— Смеешься? Надо мной?

— Я о времени, — пробормотал Матюшин.

— О времени? — непонимающе переспросил «Кастет».

— Его у нас полно. Будь у нас недостаток времени, мы бы не катались часами по этому крошечному городу.

— Ну, не часами… Минут сорок, пятьдесят, максимум час — один. С заходом в магазин.

— Где мы ничего не купили.

— Потому что увязались за той бабой. Но она оказалась с ним… Я бы его уработал. Он не особо крутой.

— И ты не особо, — усмехнувшись, сказал Алексей.

— Ты, конечно, круче, — с обидой пробурчал «Кастет».

— Я умнее. И я не пру на рожон в ситуации с неясными перспективами. Поэтому по-прежнему жив.

— Ну и я жив, — заявил «Кастет».

— Ну и прекрасно. Чего тебе еще?

— До хрена всего. Уважения, денег, женщин. Любви женщин. За любовь той, которая с ним, я бы отдал… много денег.

— Ей? — удивился Матюшин. — Какая же это любовь?

— Не ей, а… кому-нибудь, кто бы сумел сделать так, чтобы она меня полюбила.

— Занимающихся приворотом у нас, как грязи, — отпуская на время руль, сказал Алексей.

— Проходимцы, — отмахнулся «Кастет». — Прочтут заклинание, поводят над фото трясущимися руками, и она меня полюбит. Но у меня перестанет стоять. Такие вилы. Нет, лучше бы она меня не любила.

— Она тебя и не любит.

— А того, — промямлил «Кастет», — того человека она любит?

— Мне-то что, — фыркнул Матюшин. — И не зли меня жалкими разговорами. Любит ли она его, полюбит ли она меня… Проявляй себя жестче. Мощнее. Женщины это ценят.

ИГОРЬ с Еленой в постели — в темноте, в квартире Елены, они выпили и занимаются любовью, Елена вскрикивает и изгибается, Игорь работает мерно, как неживой механизм, у него нет эмоций, на его спине выступают напряженные мышцы, Елене, похоже, по-настоящему хорошо и страсть она не наигрывает, издаваемые ею стоны Игоря с ритма не собьют, весь путь от начала до конца он прошел в одном темпе. Слез с Елены и лег рядом с ней.

— Игорь, мой Игорь, — прошептала она, — я же тебя любила, действительно любила, в то время понимала, что люблю, понимаю и сейчас, наверное, люблю до сих пор. Не знаю, как ты, любишь ли ты… я зажгу свет и ты, посмотрев на меня, честно скажешь как ты ко мне относишься, насколько я тебе дорога…

— Не зажигай свет, — предостерегающе сказал Игорь.

— Я зажгу.

Лампу над кроватью зажгла; взглянув на Игоря, непривыкшими к свету глазами заморгала, затем ее глаза едва не вывалились из орбит.

У Игоря лицо монстра.

Встав с постели, он подошел к столу и взял недопитую бутылку водки. Склонившись над Еленой, заставил ее выпить из горлышка.

— Пей! — крикнул он. — Говорю тебе, пей! Выпей и я все тебе расскажу. Ну, пей же! Иначе ты не выдержишь и сойдешь с ума. Еще глоток… молодец… теперь расслабься и вникай. Я постараюсь говорить покороче. Получив приглашение из Москвы, Толстый Гриша увез меня с собой, и мы попали в систему. Нам предстояло многому научиться. Учить там умеют. В абсолютно секретном учреждении, готовящем будущих судей, министров, депутатов, нас превращали в боевые единицы, достойные войти во власть. Под постоянным натиском проводящих занятия профессионалов имеющиеся в нас человеческие качества отмирали. При прохождении полного курса у них не было ни малейшего шанса уцелеть. После года напряженной работы начинали происходить физические изменения, наши лица смотрелись ужасно… как мое — ты понимаешь. Завершившие обучения за свои лица могли не опасаться. У этих господ они гладкие, ровные, внутри кромешный ад, все полностью выжжено, но это немногим заметно. Мне оставалось месяца три, и тогда бы никакого, пусть даже временного уродства… не выдержав, я сбежал. Меня искали. Воспользовавшись полученными знаниями, я умело скрывался. Прятался бы и дальше, но верные сведения из надежного источника поставили меня перед вопросом: сдался ли я? Побороться ли мне или смириться? Покопавшись в себе, я решил действовать. Каким образом? Не знаю. Мне нечего им противопоставить. Мои возможности ограничены, перспективы кошмарны, я — глупый камикадзе… со мной несложно расправиться…

— А в чем проблема? — отойдя от шока, спросила Елена.

— Они едут в наш город. Они будут здесь править. Ничего уже не исправишь, но, если попробовать… то же самое. Бесполезно. Ввязываясь в это дело, я себя не обманываю, может, только слегка надеюсь. Виктор Павлович тебя устраивает?

— Мэр? — удивленно переспросила Елена.

— Нынешний мэр и бывший школьный учитель, чьи уроки не позволили мне переродиться в законченную мразь. Помнишь? В ущерб предмету он рассказывал нам истории о благородстве, чести, нестяжательстве, к нему прислушивались дети, его уважали взрослые… гораздо менее испорченные в те годы. Недаром же им захотелось доверить ему руководство городом. Он отказывался, его уговаривали… я здесь из-за него. В ближайшее время его снимут с должности, и назначат на нее кого-нибудь из своих. Чтобы никто не роптал, они осадят народ сфабрикованной ложью, пустят по местному телевидению порочащий его имя сюжет, их методы мне известны. Мне неизвестно, чем и как я могу помешать. Завтра я думаю встретиться с Виктор Павловичем и выяснить у него, готов ли он к борьбе, располагает ли скрытыми ресурсами… просто так оставить человека в беде было бы подло.

— Ты прав, — согласилась Елена. — У тебя снова нормальное лицо.

— В предстоящей схватке оно еще изменится. Без сидящего во мне зверя нам, увы, не обойтись.

ПРОСНУВШИЙСЯ утром Игорь, подогнув под себя ноги, сидит в кровати и возможно медитирует.

Его глаза открыты. Через раздернутые Еленой шторы комнату озаряет солнечный поток — уходя на работу, она хотела, чтобы Игорь, очнувшись, сразу увидел солнце и у него появились несвойственные ему светлые мысли.

Игорь встает, одевает брюки и рубашку, идет на кухню, ставит чайник и, подняв крышку, долго следит как в нем закипает вода. Вода закипела. Игорь предоставляет ей кипеть дальше.

Подойдя к телефону, он подбрасывает в руке телефонную трубку, оборачивается на вылетающий из чайника пар и быстро набирает номер.

— Здравствуйте, — сказал он. — Мне нужно переговорить с Виктором Павловичем. Это возможно? Я его старый знакомый и у меня к нему совсем не пустой разговор. Да, для него он очень важен. По какому номеру? Ага… я перезвоню. Трубку возьмет он сам? Хорошо, спасибо.

Игорь перезванивает по указанному номеру.

— Виктор Павлович? — тепло спросил он. — Доброе утро. На проводе Игорь Максимов, учившийся у вас жизни… и мне жутко приятно. Я в порядке… да, приехал из Москвы. Как Москва? Уверенно. Вместе с тем суетливо — вопли и амбиции. Виктор Павлович, нам с вами необходимо сегодня увидеться и побеседовать о серьезных вещах. О чем? Вам намекнуть? По телефону нежелательно даже намекать. Но поговорить, поверьте, есть о чем, из-за мелочей я бы вас не тревожил. Так… где? Где скажете — городок у нас небольшой, как-нибудь доберусь. В шестнадцать тридцать? У Казацких бань? А вы разве успеете закончить с работой… короткий день, ясно.

ОБСТАВЛЕННЫЙ без претензий кабинет мэра. Оперевшись на стол, Виктор Павлович продолжает говорить по телефону с позвонившим ему Игорем.

Мэру примерно пятьдесят пять лет, у него обвислые щеки и маленькие невеселые глаза, впрочем, жизнь ему совсем не надоела, и он, не признаваясь в этом самому себе, от нее еще многого ждет, не очень веря в позитивность дальнейших событий, развитие которых может привести его к краю пропасти.

На мэре дешевый костюм со смешным немодным галстуком. Сегодня Виктор Павлович не брился и крайне неважно спал.

— Длинных рабочих дней, — пояснил он Игорю, — у меня хватало, но сейчас я старею и иногда разрешаю себе отдыхать больше прежнего. И зря ты, Игорь, темнишь. Сказал бы по телефону. Меня не прослушивают. Потому что ни во что не ставят. Таковы реалии, братец… А с тобой к нашей обоюдной радости мы бы увиделись и без повода. И увидимся… конечно… чем предполагаешь заняться до половины пятого? Позавтракаешь и пойдешь на пляж? Пляж у нас на окраине, да и не сезон… сходил бы в центр, погулял бы у памятника… нельзя высовываться? Все, похоже, и вправду серьезно. Ну что же, поговорим… да, да… до встречи.

Закончив беседовать с Игорем, размышляющий мэр нервно водит нижней челюстью и постукивает по столу сжимаемыми и разжимаемыми пальцами.

В кабинет заходит приземистая некрасивая секретарша.

— К вам священник, — сообщила она.

— Наш? — спросил Виктор Павлович.

— Не наш. Какой-то новый.

— Пригласи, — пробормотал мэр. — Пообщаемся и с новым.

Вошедший с важным видом Новый Настоятель довольно молод, высок и плотен; у него густая борода и широкие плечи, длинные черные волосы заботливо уложены, поверх рясы на груди большой крест.

Новый Настоятель — это Никита Бубнов. Муж и отец. Человек из столицы.

Взирая на мэра без малейшей симпатии, Новый Настоятель встает на полпути между дверью и столом. Сложив руки за спиной, подается телом вперед, неодобрительно покачивает головой и, чуть согнувшись, начинает прохаживаться по кабинету, не удостаивая взглядом не знающего как себя вести Виктора Павловича.

Мэр чувствует угрозу. Он теряет терпение.

— Приветствую вас батюшка, — промолвил он. — Спасибо, что зашли… хотя я вас не знаю. Вы присаживайтесь, не стесняйтесь.

— Я ненадолго, — оставаясь на ногах, сказал Новый Настоятель. — И это не визит вежливости. Проезжая мимо, я решил взглянуть на вас лично.

— У вас свой автомобиль? — осведомился мэр.

— С шофером, — кивнул Новый Настоятель.

— И у меня с шофером. Я ездил бы самостоятельно, но весьма плохо вожу и опасаюсь повредить чью-то собственностью, кого-то сбить…

— Я вожу отлично, — заявил Новый Настоятель.

— По вам заметно. Вас нетрудно представить царственно сидящим за рулем — не тормозя и не отворачивая. Вы, если не секрет, кто?

— Новый Настоятель вашего храма. Вашего, ха-ха, вашего — храма Божьего! И я смотрю на тебя, грешник, и поражаюсь наивности людей, наделивших тебя существенной мирской властью. Мне не уразуметь, как они могли столь заблуждаться. По тебе же сразу все видно.

— А по вам не видно? — издевательским тоном поинтересовался Виктор Павлович. — Зачем вы на меня наговариваете? Ведь это же очевидно! Вас послали те, кто намеревается меня сместить, и вы поете под их дудку, издающую, говоря вашим языком, адские звуки. Не стыдно, батюшка? Неужели вам не мерзко поганить ваш сан, выступая пешкой в гнусной земной игре? Ну, снимут меня. Отберут машину, кабинет, лишат зарплаты, но я же работал не ради этого. И я уйду с чистой совестью. А вы, батюшка? Примкнув к бездушным гонителям, сумеете ли отмолить прегрешения? Одному вам не справиться. До вас в храме служил отец Михаил — ступайте к нему. Он святой человек. Если он еще не уехал, он помолиться и за вас.

ПО ПУСТОМУ храму бесцельно ходит пожилой мужчина со светлой, плохо растущей бородкой. Похлопывая себя по бокам, отец Михаил не может сообразить, чем же ему заняться. На нем старая, многократно стираная ряса, в его церкви не горит ни одна свеча, но это он исправит.

Вставив несколько свечей, отец Михаил сам их зажигает и у него на лице появляется детская радость, словно бы он ребенок, который зажег огоньки новогодней елки.

Удовлетворенно кивая, отец Михаил выходит из храма и смотрит с холма на текущую внизу реку. На берегу, как и в храме, никого. У отца Михаила отличное настроение. Слабый ветер слегка колышет его короткие волосы.

Отец Михаил вдыхает полной грудью бодрящий воздух и судя по всему несомненно счастлив.

ТРИНАДЦАТИЛЕТНЯЯ дочь мэра Ирина сидит за столом в своей комнате с бесцветными обоями; перед ней карандаши и альбом, она отвлечена от реальности и что-то вдумчиво рисует, заехавший домой Виктор Павлович подходит к ней со спины, вынуждая ее обернуться и посмотреть сквозь него.

Обычно Ирина относится к нему безразлично, примерно то же самое происходит и сейчас; Виктор Павлович, не находя себе места, мается в раздумиях и заговаривает с дочерью лишь для того, чтобы немного отвлечься.

— Не покажешь? — спросил он, пытаясь ее художества рассмотреть.

— Тебе это не интересно, — прикрыв от него лист, огрызнулась она.

— Ты уже не ребенок, — вздохнул Виктор Павлович. — Когда-то я учил в школе детей, но твои опыты, чувствую, не связаны с возобновившимися школьными занятиями. Стихи пишешь?

— Угу. Пишу. Они мне приходят, и я мгновенно переношу их на бумагу и удивляюсь своей гениальности.

— В нашем роду никто не писал стихов. Ты первая. — Виктор Павлович поцеловал дочь в затылок. — Самая умная. Моя славная девочка. Позволь я тебе кое-что прочитаю… из Максимилиана Волошина. «Сгустилась ночь. Могильники земли извергли кости праотца Адама. И Каина. В разрыве облаков был виден холм. И три креста — Голгофа. Последняя надежда бытия». Ты творишь в том же стиле?

— Не издевайся, — проворчала она. — Я разозлюсь.

— Я не издеваюсь — немного шучу. У меня сейчас непростой период, и мне, чтобы вконец не сломаться, нужно как-то бодриться. Рисуешь ты пейзажи? Зеленеющие леса, высыхающие поля… ты фиксируешь действительность?

— Я рисую воду, — ответила дочь.

— Исключительно воду? — поразился Виктор Павлович. — Без берегов и прочего? У тебя талант. Я в недоумении — не опасен ли он для…

— Ты мне мешаешь!

ПРОЙДЯ по пустынному пляжу, Игорь сидит на корточках на берегу реки и немигающе смотрит на воду. Тишина соприкасается с глубиной, воспоминания сливаются с мыслями о будущем, внешне Игорь напоминает комок нервов, но внутри он спокоен.

Его не отвлекают затекшие ноги. Большие пальцы обеих рук неспешно трутся друг об друга. Игорь готов просидеть в этой позе несколько часов кряду.

Позади него появляется тихо ступающий отец Михаил. Игорь не слышит как он приближается; остановившись метрах в пяти от сидящего незнакомца, отец Михаил какое-то время выжидает, изучая привычные красоты природы вкупе с затылком дополнившего картину человека, однозначно не расположенного к формальной, ни к чему не обязывающей беседе.

— Холодная вода, — нарушая молчание, сказал отец Михаил. — И зараженная, поскольку в нее, говорят, что-то сливают. Люди купаются в ней без страха, а птица не плавает, брезгливо сторонится. И рыба, судя по высказываниям рыбаков, давно перевелась.

— К вам в церковь ходят рыбаки? — взглянув через плечо на священника, спросил Игорь.

— Не исключено, что когда-нибудь и ходят, но я не видел, — ответил отец Михаил. — А жаль. Принесли бы мне свежей рыбы, я бы ее зажарил и съел, угостив и вас, загляни вы ко мне на трапезу. Но вас же в храме не дождешься. Приходиться выходить и разговаривать с вами на нейтральной территории. Между храмом и водой. Между жизнью и смертью.

— Мне всегда казалось, что вода символизирует жизнь.

— Но не эта. Ничего, кроме ассоциаций со смертью, эта вода у меня не вызывает. Вы возражаете?

— Я размышляю. Не об этом — я занят. Что вы ко мне пристали? В конце сентября здесь никого не бывает, и вдруг вы… надоели…

— В моей церкви круглый год практически никого не бывает, — улыбнулся отец Михаил. — Приди в нее кто-нибудь, я был бы наоборот обрадован. Вряд бы ли возмущался, как вы.

— Я в вашу церковь не пойду, — категорично сказал Игорь. — Сколько себе помню, она стояла на бугре в сорока метрах от пляжа, но желания посетить ее у меня не возникало, хотя на пляже я бывал многократно.

— Загорали на нем, — предположил отец Михаил.

— И загорал, и дрался за любимую девушку, в общем, не только лежал.

— А после драки лежали? — вкрадчиво спросил отец Михаил.

— Падал, но вскакивал. Не смог бы вскочить — забили бы ногами. На вас я не рассчитывал. Вы бы ко мне на помощь не бросились.

— Ну, почему же. Увидев избиваемого человека, службу бы я прервал службу и к нему на выручку поспешил. Но я бы его не увидел. В храме принято служить за закрытыми дверьми.

МАШИНАЛЬНО помешивая суп, озабоченный мэр никак не приступает к обеду. Напротив Виктора Павловича сидит его жена — следящая за собой женщина, давно миновавшая пик привлекательности.

Она ценит минуты общения с обычно очень занятым мужем, уставившемся в тарелку, не отвечая на ее теплый взгляд.

Суп он не ест. На нее не смотрит. Раньше он крайне редко заезжал обедать домой и, если такое случалось, ел энергично и быстро.

Недоумевающе поразмыслив, она приходит к выводу, что дело возможно не в муже, а в супе, запах или цвет которого его не устраивает. Однако это вряд ли. Основание его заторможенности, вероятно, в ином.

— Ты бы начинал есть, — сказала она, — а не то он остынет и тебе не понравится. Горячий же лучше.

— Правда? — сухо спросил мэр.

— Не понимаю… Ты где-то поел? У тебя сложности на работе?

— С работы меня скоро уволят. Я настолько встал им поперек горла, что в отместку меня могут и посадить: большого труда это не потребует. — Виктор Павлович грустно улыбнулся. — Мой город за меня не заступится.

— В городе тебя любят, — ободряюще сказала жена.

— Организовать сбор средств на приличного адвоката никому и в голову не придет. Сам я не потяну — вкалывая на благо общества, о себе я не задумывался, полагающийся мне по статусу кусок не урвал… Теперь буду расплачиваться.

Обреченно вздохнув, Виктор Павлович приступил к поеданию супа.

— Вкусный суп? — поинтересовалась жена.

— Да, очень вкусный, спасибо, — пробурчал мэр.

— Не остыл?

— Остыл… Для нынешнего положения вещей ты задаешь весьма странные вопросы. Ты, что, не удивлена? Или ты в шоке и уже поэтому неадекватна?

— Я догадывалась, — отвернувшись от мэра, ответила жена.

— По моему поведению?

— До меня доходили слухи. Поначалу я не верила — даже не могла представить себе подобную дикость. Сомневаясь, нервничала, плохо спала, затем успокоилась. Тебе никто не поможет?

— Поглядим. Через два часа у меня встреча с одним господином из Москвы. Верным мне молодым человеком, настоявшим на нашей встрече, вероятно, прослышав о моих затруднениях. Он из Москвы, — с надеждой пробормотал Виктор Павлович, — и знает, что предпринять.

— А откуда он тебя знает, если он из Москвы?

— Он учился здесь — у меня, а в Москве у него деловые интересы. Ну, а здесь у него личное… Вытаскивая меня из западни, он будет действовать с сердцем: я крайне рассчитываю на его мужество и отвагу. — Виктор Павлович радостно расширил глаза. — Неспроста же он ко мне приехал.

НЕ СДВИНУВШИСЬ с прежнего места, Игорь все еще находится на берегу. Там же и отец Михаил, проявляющий немалое желание общаться и приносить собеседнику пользу, извлекая выгоду и для себя.

Внимательно к нему присмотревшись, Игорь уже не испытывает к отцу Михаилу былой неприязни, но он не знает, что священник пока не состоянии ответить на вопрос: случайно ли я подошел именно к этому человеку?

По реке проскальзывает порывистая рябь. Над водой проносится чья-то крупная тень.

— Я вас не отвлекаю? — спросил отец Михаил.

— Пожалуй, нет, — ответил Игорь. — Я к вам привык. У вас свои задачи, у меня свои, вы из храма, я из Москвы — в Москве страшно шумно. Я пришел сюда посмотреть на воду и побыть в тишине, но тут объявляетесь вы. Тихо подобравшись со спины, навязчиво требуете внимания. В итоге несомненно желая затащить меня в вашу церковь. Но вы меня в ней не увидите. Скорее я зайду в эту воду, чем поддамся на ваши уговоры.

— Я вас не уговаривал. Не воздействовал на вас, боже упаси, и психически. В храм, мой друг, ходят исключительно добровольно, а не под давлением.

— Вот я в него и не пойду, — заканчивая с данной темой, сказал Игорь.

— Но вы не пойдете и в воду, — с провоцирующей интонацией сказал отец Михаил.

— Вы уверены? — попадаясь на крючок, спросил Игорь.

— Это было бы чистым безумием. При некоторых обстоятельствах и духовным порывом. Те ли сейчас обстоятельства? Тот ли вы, кто способен поступить наперекор составленному о вас мнению?

— И какое вы мнение…

— Неважно. Я не хочу вас провоцировать. Пойдемте лучше в храм. Я покажу вам иконы, зачитаю вам отрывок из Библии, судя по выражению вашего лица вы пойдете. Наконец решились? А?

— Я… я…

— Что с вами?

— Я пойду в воду, — глухо простонал затрясшийся Игорь, — Меня туда тянет, я не в состоянии ничего с собой сделать, у меня никогда не возникало такого сильного… намерения… мной словно кто-то управляет, я иду…

— Вы шутите? — не до конца понимая происходящее, спросил отец Михаил?

— Не удерживайте меня… не пытайтесь…

— Я не удерживаю. Ступайте с Богом.

Игорь не лицедействует и не трясется лишь для вида, его в самом деле что-то гложет и разрывает изнутри; разгоревшийся огонь будет потушен в воде, вопли обосновавшихся под кожей демонов с принятием крещения навеки утихнут, Игорь прямо в одежду заходит в реку по колено, по грудь, на его застывшем лице моментами проявляется терзающая Игоря боль и трудно переносимое страдание, он не сдается.

Вода ему по горло.

С берега за ним наблюдает отец Михаил, следящий за действиями Игоря с выразительной заинтересованностью.

— Опусти голову! — прокричал священник.

Игорь опускает голову под воду и несколько секунд держит ее там, переставая дрожать от холода. Он переполнен более сильными чувствами. Непривычная близость смерти сковывает и вместе с тем умиротворяет, позволяя ему направляться к берегу уверенно печатая шаг. Поднимая со дна всплывающую муть.

Ощущение стойкости покидает его, едва он выбирается из воды.

К нему возвращается обычное восприятие действительности, и Игоря колотит от переохлаждения.

— Никакого выбора у тебя больше не осталось, — сказал ему отец Михаил. — Тебе нужно идти в храм. Если ты не снимешь мокрую одежду, тобой овладеет болезнь и часть греха возляжет на меня, хотя я и препятствовал твоему необдуманному поступку.

— Не слишком вы препятствовали, — поеживаясь, сказал Игорь.

— Да и ты… как твое имя?

— Игорь.

— Заболев, ты бы, Игорь, не нагрешил, — прояснил ситуацию отец Михаил. — Грешат обычно с чрезмерного здоровья, а болезнь куда чаще побуждает к смирению. Я сказал тебе о грехе, чтобы ты в целом обдумал проживаемую тобой жизнь.

— Я обдумаю, — пробормотал замерзающий Игорь. — Отогреюсь и сразу обдумаю. У вас найдется во что мне переодеться?

— Подыщем, — почесав шею, ответил отец Михаил. — Не располагая модными тряпками, я предложу тебе облачиться в одеяние, из моды давно вышедшее. Наверное, оно тебе подойдет.

РАЗМЫШЛЯЯ каждый о своем, Игорь с отцом Михаилом поднимаются по довольно отвесной тропе к стоящей на холме церкви.

Отец Михаил нарочито расслаблен. Не отстающий от него Игорь стучит зубами и, отжимая мокрые волосы, создает на своей голове разнообразные замысловатые фигуры.

ПРАЗДНО поглядывающий по сторонам отец Михаил кружит по церкви, чей пол испещрен грязными следами — старыми и совсем свежими.

Свечи горят, лики на иконах сверкают, в стене открывается дверь, и оттуда появляется одетый в рясу Игорь, опустивший плечи будто бы от непосильной ноши, но сохраняющий в глазах выразительный блеск.

— Отлично выглядишь, Игорь, — сказал отец Михаил. — На свидание в таком виде не пойдешь, но для церкви вполне подходяще.

— А это не запрещено? — с подозрением спросил Игорь.

— Формально, само собой, нельзя. Ни мирянину расхаживать в рясе, ни священнику в регби играть.

— Вы играете в регби?

— Я не играю, — ответил отец Михаил. — И я тебя обманул — священникам можно играть в регби.

— И обманывать можно? — усмехнулся Игорь.

— Ни в коем случае, — серьезно ответил священник. — Обманувшему в корыстных целях придется отвечать перед Создателем, рьяно уповая на Его безмерную милость, превышающую любое человеческое представление. В отличии от нас Он действительно умеет прощать. Мы не умеем. Или ты, Игорь, исключение? Спроси у себя.

— Спрошу, обязательно спрошу, — хмуро процедил Игорь. -Но позже. Я и без того постоянно извожу себя вопросами почему же я отказываюсь существовать… в общей струе. Мне бы отдохнуть. Набраться сил перед боем. — Отвернувшись от священника, Игорь подошел к иконе. — Что за икона? Что на ней?

— Пока не вдавайтесь в подробности, — посоветовал отец Михаил. — Прочувствуйте атмосферу, свободно подышите этим воздухом, вас никто не гонит, тут тепло и горят свечи, дьявол в вас сопротивлялся, но душа победила, и вы вошли в храм, с каждым мгновением вас ставится легче, невзгоды ослабляют захват, и вам уже не кажется, что вас душат, вас переполняет молитвенное настроение, и вы шепчете про себя бессвязные слова, прославляющие наблюдающего за вами Всевышнего, вам прежде не было так хорошо, так радостно, вам раньше не доводилось ощущать великого восторга нахождения на своем месте…

Проникшийся услышанным Игорь окаменел. В его воображении или даже в реальности ему слышится внеземное пение и видится лучезарный озаряющий свет, атмосфера храма подталкивает к переосмыслению и пониманию, Игорю хочется молиться, на его глаза наворачиваются слезы, в рясе ему больше не тесно, бушевавший в душе ураган сменяется легким бризом, благотворно обдувающим раскаленное нутро.

Игорь переводит взгляд на потолок и находит за ним бесконечное небо с миллиардами мелких точек, изливающих на него свою праведную любовь.

Фантастически красиво. Красиво и здесь — внимание Игоря отвлекает зашедший в церковь монах: юный и феноменально красивый. Пытаясь быть незаметным, монах скромно встает в углу.

Появление монаха сбивает воспарившего Игоря, поражающегося красоте размыто освещаемого свечами юноши, к которому подходит с вопросами отец Михаил.

Не говоря ни слова, монах отвечает кивками.

— Ну, как он? — спросил отец Михаил. — Разместился, всем доволен? На убожество хором не пенял? В храм скоро наведается? С минуты на минуту? Все правильно, зачем тратить время… Спасибо, что сообщил. Ты возвращайся к нему, а мы подготовимся

Поклонившись, монах удаляется, и отец Михаил задумчиво покусывает выдергиваемый и вставляемый большой палец; он забывает об Игоре, безуспешно пробующем вернуться в прежнее возвышенное состояние — во взгляде отца Михаила на юного монаха Игорь заметил что-то странное. Ему интересно, о ком шла речь. Волшебство ушло, и церковь стала для него обычным темным помещением.

— К чему нам готовится? — спросил он.

— Готовьтесь к Судному Дню, — мрачно ответил отец Михаил. — Не прогадаете.

— А серьезно?

— Я совершенно серьезно. В сравнении со Страшным Судом все прочее до смешного второстепенно. Кстати, из-за твоей рясы мне сейчас существенно влетит. Исходя из дошедшей до меня информации, Новый Настоятель не поощряет подобные вольности.

— Новый Настоятель этого храма? — удивленно спросил Игорь. — Вас что, тоже снимают?!

— У нас это называется по-другому, но смысл ты угадал верно. Не объясняя причин, меня поставили в известность, и я подчиняюсь, утешаясь тем, что мое начальство ближе к Богу и видит дальше, чем я. — Отец Михаил иронично поджал губы. — Как я понял из твоего восклицания, помимо меня снимают кого-то еще?

— Нашего мэра.

— Виктора Павловича? — с неуважительной насмешкой спросил священник. — Беззаветного отца нашего городка? Не знал… Его-то за что?

— А вас за что? Вы оба порядочные честные люди, работающие каждый на своем месте много лет, и тут вас фактически одновременно стремятся выбросить за ненужностью. Глупо говорить о совпадении! Происходящее с вами — звенья одной цепи.

— Заговор темных сил? — смотря куда-то в сторону, спросил отец Михаил.

— Вы сомневаетесь?! — рявкнул Игорь. — Ну чего вы усмехаетесь?! Чтобы вас не передавили по отдельности, вам… нам… необходимо сплотиться, собрать силы в кулак…

— Создать коалицию.

— Вы убиваете меня вашим легкомыслием, — вздохнул Игорь. — Ладно, не моя забота… Надеюсь, Виктор Павлович отнесется к моим призывам с большим вниманием. Он ходил в церковь?

— Ходил, — чуть слышно ответил отец Михаил.

— И о чем вы с ним разговаривали?

— Ни о чем.

Дав рубящий ответ, Отец Михаил выходит на улицу. Игорь составляет ему компанию, и они, поглядев в одном направлении, видят приближающихся к храму Нового Настоятеля и юного монаха, выглядящего рядом с мощным священником совсем ребенком.

— Взгляни, Игорь, — кивнув в их сторону, сказал отец Михаил.- Проявив недюжинную прозорливость, мы точно выбрали момент выхода. — Теперь нас не обвинят в том, что засели внутри и строим злокозненные планы. Перед новым хозяином мы как на ладони. Души распахнуты, сердца радостно бьются. Ни малейшего скепсиса, полнейшее ликование…

Отец Михаил делает несколько шагов навстречу идущим к церкви людям, формальный шаг делает и Игорь, все четверо сходятся и, остановившись, переглядываются с разными чувствами — Новый Настоятель подозрителен и угрюм, отец Михаил довольно дружелюбен, Игорь напряжен и готов к драке, юный монах смотрит на всех с идиллическим радушием. В первую очередь на Игоря, которого это смущает, несвоевременно отвлекая от предстоящего выяснения с Новым Настоятелем, посмевшим представлять угрозу для отца Михаила.

— Отец Михаил? — строго спросил Новый Настоятель.

— К вашим услугам, — поклонился отец Михаил.

— Что за выражения? Вы духовное лицо, а не официант, и вам не полагается изъяснятся подобными фразами, тем более в общении с другим духовным лицом, которому приходится вас поучать, хотя вы старше меня по возрасту.

— С годами мудреют немногие, — улыбнулся отец Михаил. — Вот и я не догадался накрыть стол и угостить вас хлебом-солью согласно вашему положению.

— Где накрыть? — не понял Новый Настоятель. — Посреди храма? Там столы не накрываются, но у вас все возможно, и я бы не удивился. Относительно вашего прихода я обладаю данными, выставляющими вас не в лучшем свете. Количество паствы мизерно, и оно падает, на пасхальном богослужении и то с десяток не набралось, а сколько вы собираете пожертвований? Нисколько?

— Грубо говоря, да, — согласился отец Михаил.

— Кое-что, мне думается, вы собираете, но на полезные нужды собранное не идет. В карманах оседает?

— Нет, — спокойно ответил отец Михаил. — В этом я чист.

— Доказать сумеете?

— Чем… нечем доказывать.

— Безусловно, нечем, — усмехнулся Новый Настоятель. — Я так и предполагал.

— Не наглейте, — ледяным голосом встрял Игорь. — Отец Михаил сказал вам правду. Во избежание неприятностей советую на него не давить.

— Ну и союзники у вас, отец Михаил, — ошарашенно произнес Новый Настоятель. — Тот еще хам… из какой епархии?

— Он мирянин, — ответил отец Михаил.

— Как это, мирянин? А почему в рясе?

— Зайдя с головой в воду, — пояснил отец Михаил, — он, что логично, насквозь промок, и я дал ему сухую одежду.

— В воду? — поразмыслив, спросил Новый Настоятель.

— В реку, — кивнул отец Михаил.

— Сейчас? Да он, наверное, псих… Странные же люди вертятся вокруг вас.

— Они и есть моя паства, — с достоинством сказал отец Михаил.

— Похоже, вы этим гордитесь. Рассмотрев вас вблизи, я убедился, что меня насчет вас не обманывали — вам никто не воспрещает заниматься вашими делами и в дальнейшем, но с русской православной церковью ваше имя ассоциироваться не должно.

— Меня лишат сана? — с наигранным безразличием спросил отец Михаил.

— Это зависит не от меня, — ответил Новый Настоятель. — Однако если мое мнение кого-нибудь заинтересует, я его выскажу. А вам, молодой человек… учитывая ваши психические особенности, я не приказываю — мягко прошу рясу снять.

— Может, вы снимете ее сами? — глядя ему прямо в глаза, спросил Игорь. — Мне кажется, вы не достойны ее носить.

— Из чувства самосохранения, — со злой усмешкой сказал Новый Настоятель, — мне следует с вами согласиться. Иначе вы возьметесь сдирать ее силой. Ну, что же — сдирайте. Только имейте в виду, что я повыше и потяжелее вас, и я без боя не сдамся, голыми руками вам со мной не совладать, с ножом или топором будет попроще, но без гарантий. С божьей помощью уцелею. Я могу развернуться и уйти? Со спины не наброситесь?

— Вы же меня не боитесь, — выдерживая прожигающий взгляд, сказал Игорь.

— Ни капли. Ничуть.

Метнув напоследок страшный взор, Новый Настоятель уходит. Не вставший ни на чью сторону юный монах с наблюдаемой в светящихся глазах верой в лучшее отправился за ним. Засмотревшись на реку и на нависающее над ней небо, отец Михаил с возвращением в церковь помедлил, но вскоре, не взглянув на Игоря, пошел внутрь.

Войдя, он закрыл за собой дверь.

Игорь намек понял, однако ему наплевать на намеки, он сам знает как ему поступать, и после конфликта с Новым Настоятелем его решимость действовать только окрепла; дернув скрипнувшую ручку, Игорь резко пошел к разглядывающему икону отцу Михаилу.

У Игоря лицо монстра.

— Заходите, Игорь, — без ужаса сказал оглянувшийся отец Михаил.- Будьте, как дома.

— Вас не поражают изменения в моей внешности?

— Я видел такие лица. И знал, что у вас оно тоже может стать таким.

— Знали и не подавали виду? Приведя в храм, облачили в рясу? Я вас не понимаю.

— Вам скоро нужно в город? — переводя разговор на другую тему, спросил отец Михаил. — Для вашего же удобства переоденьтесь в мои мирские вещи. Я предоставлю вам свитер, штаны, хорошую куртку, а за своей одеждой вы зайдете, когда она просохнет. Давайте завтра с утра. В это время я здесь еще буду.

ВЫЩЕРБЛЕННЫЙ тротуар, неогороженные котлованы, опасная полутемень; до встречи с мэром остается около часа, и Игорь, убивая время, осмотрительно бродит по городу.

Стараясь не привлекать внимания, он заходит в магазины, взирает на товары и людей, слышит общий царапающий шум; Игоря не покидает чувство тревоги, ему найдется что противопоставить врагам, в продуктовом магазине он оказывается поблизости от поникшей продавщицы и импульсивно беседующего с ней мужчины в расстегнутой кожаной куртке.

Игорь вслушивается. Услышанное ему не нравится.

— …. со мной, — говорил мужчина, — тебе, получается, не хочется, а со своим начальником ты всякий раз идешь в подсобку и спокойно ему даешь, да? Если трахаешься с ним, то не отвергай и меня! Я, как мужик, ему не уступаю, ты не сомневайся. Да и чего тебе сомневаться. Стонешь с ним — постонешь и со мной! Или шлюхи не стонут? Ты меня просвети.

— Извинись, — коротко сказал ему Игорь.

— Чего? — удивился мужчина.

— Извинись. Пока не поздно.

— Ты что, приятель… не в себе?

— Это не твое дело. — Схватив мужчину за волосы, Игорь ударил его головой об прилавок. — Извинись. У тебя последний шанс.

— Извини…

— Ты успел. Браво. — Повторно ударив мужчину об прилавок, Игорь лишил его сознания и сбросил за шкирку на пол. Затем он поясняюще обратился к девушке. — Теперь бы он не смог перед вами извиниться. Поэтому я его и подгонял. Вы на меня не в обиде? Отчего у вас такое грустное лицо? Когда вас оскорбляли, вы держались гораздо лучше. Он что, некто неслучайный? Знакомый?

— Знакомый, — пробормотала продавщица.

— Вы еще скажите, что он ваш жених.

— О свадьбе мы пока не заговаривали… встречаемся не один день. Он меня ревнует. Я перед ним не виновата, но ему разве объяснишь… Мне нужно позвонить.

— В милицию? — сухо спросил Игорь.

— Я вызову скорую.

— Зачем ему скорая? Через час оклемается и будет, как новый, но я не вмешиваюсь. Разбирайтесь сами.

— Как новый, конечно, — проворчала девушка, склонившись над поверженным мужчиной. — Без единой мысли в опустевшей голове. И все из-за ваших ударов.

— Ничего, — отмахнулся Игорь. — Начнет с нуля.

Подойдя к окну, Игорь через стекло витрины смотрит на улицу. Проезжая часть пустует, пешеходов крайне мало, Игорь начинает отворачиваться, и практически отвернувшись, выхватывает краем глаза нечто, от чего у него перехватывает дыхание.

На лбу выступает жила, изо рта вырывается то ли хрип, то ли вздох — по городу один за другим едут три огромных черных джипа.

Игорь их ждал. Биться он будет насмерть.

ТЕЧЕТ река и сохнет трава. Тяжелая дверь в церковь распахивается — запыхавшийся Игорь едва не срывает ее с петель. Действуя обеими руками, он, открыв дверь, с силой ее закрывает, сотрясая храм еще и еще.

На шум появляется недоумевающий отец Михаил, в чьих глазах наблюдается редкое для него сочетание строгости и понимания.

— Сегодня я уже не думал тебя увидеть, — сказал отец Михаил. — Что-то стряслось?

— Я к вам за напутствием, — срывающимся голосом объяснился Игорь. — Они приехали, и я настроен бороться, не жалея себя. Изначально мы в меньшинстве, но, чтобы не остаться совсем одному, я умоляю вас помолиться о заступничестве высших сил — оно не помешает мне в смертельной схватке… вы осознаете, о чем я говорю?

— Не слишком, — признался отец Михаил. — Но я за тебя помолюсь. Несмотря на некоторые признаки я верю, что ты выступаешь на стороне добра. Принимая приятные для глаза обличия, зло чересчур долго правит в этом мире, и я в меру моих скромных сил посмею ему воспротивиться. Как прежде. Как всегда.

— Благодарю вас, отец Михаил. Вы думаете, они меня уничтожат?

— Что бы ты ни задумал, ты не порабощен властью денег и развлечений. Если ты пришел в храм, значит Бог в тебе не умер. А что у тебя получится… ведомо лишь Ему.

НА ПЯТАЧКЕ перед баней, переминаясь с ноги на ногу, стоит мэр Виктор Павлович, ошивающийся снаружи ради разговора с Игорем, являющимся для него последней надеждой на благополучное разрешение его трудностей.

Понуро поглядывая на часы, Виктор Павлович попеременно вдыхает воздух через нос и через рот — это его несколько отвлекает.

Из-за приоткрывшейся двери бани выглядывает упитанная неприятная физиономия Ивана Солдатова: надежного помощника мэра в делах и верного компаньона в развлечениях.

— Они что-то задерживаются, — невесело сказал Иван. — Совсем на чуть-чуть, пока терпимо. Вы бы шли внутрь, тут комфортней.

— Я жду не только их, — не взглянув на Ивана, отозвался Виктор Павлович.

— А кого еще?

— Мужчину.

— А-ааа, — пораженно протянул Иван.

На ЗАДНЕМ сидении катящейся машины размещаются две девушки школьного возраста со спокойными пустыми глазами и ярко накрашенными губами.

Когда машина подскакивает на ухабе, их головы одновременно откидываются, затем так же одновременно возвращаются в прежнее положение, в глазах ничего не прибавляется и не убывает, девушки прижимаются друг к другу худыми плечами и кажутся одной двухголовой. Они не накачены наркотиками. Они всегда такие.

СВОРАЧИВАЯ в узкий проулок, любовница Игоря Елена пытается скрыться от идущего за ней мужчины.

Сергея Чухлова — искренне любящего ее молодого человека в начищенных до блеска ботинках, весьма переживающего из-за внезапно переменившегося к нему отношения.

Развернувшись, Елена останавливает Сергея однозначно понимаемым им жестом — не ходи за мной. Дальше тебе пути нет.

МЭР дождался Игоря. Пожав ему руку, Виктор Павлович похлопывает его по плечу, достоверно наигрывая большую радость.

Игорь действительно рад увидеться с бывшим учителем, но особого восторга он не изображает, в ностальгические воспоминания не впадает — времени нет.

Хорошо скрываемое нетерпение прослеживается и в поведении мэра.

— Меняется наш город, — сказал Виктор Павлович. — Не радует меня это. Внешне он все тот же, но атмосфера, отношения между людьми — к нам проникает столичная отчужденность, и я бессилен чем-то помешать, не выставлю же я заслон… где его выставлять? В умах? Задача не по мне. Насчет своего таланта духовно воздействовать на народ у меня никаких иллюзий.

— Без вас тут станет гораздо хуже, — сказал Игорь. — И я, чтобы этого не допустить, собираюсь за вас драться.

— Один? — поинтересовался мэр.

— Вдвоем с вами.

— Как, Игорь? — разочарованно спросил Виктор Павлович. — Какими методами? Обратившись к горожанам, повести толпу на шествие, устроить забастовки, возвести баррикады… да никому это не нужно. Горожанам на меня наплевать. Или тебе больше нравится идея физического уничтожения? Их сюда пошлют, они придут, ты их убьешь, и так раз за разом?

— У меня есть нож, — серьезно ответил Игорь.

— Ха… ножом делу не поможешь.

— Но он у меня есть.

— Чушь, Игорь, очнись — если бы тебе удалось задействовать твои связи в Москве и надавить сверху, тогда бы ты мне действительно помог. Вывел бы меня из-под удара. Получив указание не соваться, они бы оставили меня в покое, и я бы еще послужил на благо нашего любимого городка с уверенностью и полной отдачей. Откровенно говоря, я думал, что ты успокоишь меня проведенной работой в данном направлении… ну или предложишь другой, не знаю какой, мудрый план, но ты, извини, морочишь мне головы детским лепетом. Битвы, ножи… влиятельные знакомые Москве у тебя имеются?

— Все московские связи я разорвал, — без сожалений ответил Игорь.

— Что я могу сказать, — развел руками мэр. — Нечего говорить.

Из бани высовывается помощник мэра Иван Солдатов.

— Ну? — спросил Виктор Павлович.

— Был звонок, — ответил Иван. — Они уже едут.

— Я рад. Хотя настроение не то. — Грустно улыбнувшись Ивану, мэр повернулся к Игорю. — Не зря ждали. Они едут.

— Я их видел, — сказал Игорь. — Улица отчего-то опустела и три черных джипа по-хозяйски следовали в центр, будя во мне кипучую злость.

— Да я не о них, — нервно засмеялся Виктор Павлович. — Они приехали, но ко мне не спешат — всему свое время. Пока они не занялись мною, я займусь славными, доступными… умеющими, как никто, подчиняться, ты бы сейчас не отказался от игривой малышки?

— За деньги? — недоуменно переспросил Игорь.

— Тебе платить не придется. От тебя, Игорь, мне, как выяснилось никого прока, но я окажу тебе услугу, а они окажут услугу нам, ха-ха, нам надо немного расслабиться. Попарившись с ними в бане, ты, возможно, выбросишь из головы всю эту глупую борьбу… пустые потуги к сопротивлению — я бы и сам не сдавался, но ведь бессмысленно. Узнав, что ты пришел ко мне ни с чем, я окончательно решил выбросить белый флаг и чувствую себя хорошо. Даже возбужденно. И ничего странного — я в предвкушении девочек, которые возбудят любого. Ты мне поверь.

— Я вам верю, — оглядываясь на шум, пробормотал Игорь.

Из подъехавшей машины вылезают две юные девушки с ярко накрашенными губами. По их бесстрастным лицам видно, что они приехали работать, а не отдыхать.

Предстоящее развитие событий им привычно. Получение удовольствия не предусмотрено.

— Не принимай на веру, — суетливо сказал Игорю мэр, — убедись самостоятельно. Второй сорт я тебе не подсуну, в отсутствии вкуса меня не упрекнешь…. здравствуйте, милые!

— Добрый день, — невесело сказала одна из девиц.

— Передвигайте своим ножкам… идите куда обычно. Выпейте там, настройтесь, мы сейчас подойдем. — Провожая девушек вожделеющим взором, мэр вопрошает Игоря дребезжащим срывающимся голосом. — Как они тебе? Ты уже завелся?

— Они же почти дети, — недобро взглянув на мэра, сказал Игорь.

— Когда я работал, я, что скрывать, мечтал об ученицах из восьмого, девятого, может, и из седьмого класса. Но… ты должен понимать. Теперь возможности появились, и я ими пользуюсь, не отказывать себе в маленьких удовольствиях советую и тебе. А завтрашний день пускай горит синим пламенем. Ты чего насупился? Не пойдешь?

Развернувшись, Игорь уходит.

— Игорь! — закричал Виктор Павлович. — Постой, Игорь! Ну, как знаешь… Спасибо, что пытался помочь!

ТРИ мощных затылка. Они принадлежат приехавшим править людям, сидящим за столом в черных костюмах, усадив перед собой Нового Настоятеля, вызванного отвечать на вопросы и делиться своим соображениями в пределах понимания им прошлого и будущего.

Глаз хозяев не видно, но Новый Настоятель не может выдержать их взглядов и прибито озирается по сторонам. Ему за себя стыдно. Пытаясь перебороть свою слабость, он старается смотреть прямо на них.

Отчасти ему это удается.

— Как ситуация в городе? — спросили у него. — Прибыв на место, исследование вы провели?

— Я переговорил и с мэром, и со старым священником — ситуация не из лучших. Ваши данные подтвердились. Пообщавшись с простыми людьми, я удостоверился в извращенности мирских властей и недопустимой пассивности служителей церкви. Перемены назрели. Если мы не поторопимся, будет поздно.

— Для этого мы и приехали. Пригрозив уголовным делом, нынешнего мэра мы уберем без проблем, авторитет им вконец растерян, но из-за замены священника могут возникнуть ненужные волнения.

— Люди за ним не пойдут, — презрительно отмахнулся Новый Настоятель.

— Вы это гарантируете?

— Они ни за кем не пойдут. Да и он не тот человек, чтобы накалять страсти. Мы его куда-нибудь переведем, и он тихо уедет, не подбивая народ на выступления. К тому же там и подбивать особенно некого — к нему в храм единицы ходят.

— Что за люди? У вас есть их имена?

— Имен у меня нет, — удивленно пробормотал Новый Настоятель. — Разве это важно?

— Крайне важно. Став настоятелем, вы будете обязаны вести строгий учет и предоставлять нам подробную информацию о каждом вставшем на молитву.

— А как мне ее добывать?

— Чтобы втереться в доверие, мы рекомендуем вам личные беседы.

— Вы меня простите, — хмуро сказал Новый Настоятель, — но существуют границы, через которые переступать я не вправе.

— Я скажу, что является для нас главным. Нам весьма интересно знать почему люди обращаются к Богу. И кто эти люди. Они в абсолютном меньшинстве и ничуть не угрожают политической системе, но политикой мы не ограничиваемся.

— Вы смотрите дальше, — потупившись, сказал Новый Настоятель.

— И многое видим.

— Ваша власть растет…

— Она безгранична.

Новый Настоятель надолго задумывается.

— Разрешите побеспокоить вас вопросом, касающимся непосредственно меня, — после паузы сказал он. — При моем разговоре со старым священником присутствовал один наглый… агрессивно ведущий себя человек…

— Мы в курсе, о ком вы говорите. Для обеспечения вашей безопасности мы переселим вас из монастырской гостиницы в более охраняемое здание.

— Ни к чему. Выделять мне охрану тоже не нужно. — Опустив глаза, Новый Настоятель вспоминает о юном монахе, стоящем сейчас под окнами с предельно задранной вверх головой. — А этот, не проявивший ко мне уважения… он из ваших?

— Частично. Нашими достоинствами в полной мере он не обладает, однако к нему необходимо относиться со всей серьезностью.

— По-моему, он близок с отцом Михаилом. Считая меня виновником его изгнания, он, вы думаете, способен мне отплатить?

— Защиту мы вам предлагали. Вы отказались, и мы, говоря вашим языком, умываем руки.

— Он не сильнее меня — вызывающе скривился Новый Настоятель. — С ним я как-нибудь справлюсь сам… пусть приходит.

ПООБЩАВШИСЬ с мэром, Игорь утратил иллюзии и впал в не мешающее ему идти оцепенение. Его не волнует, что он ходит среди людей, в проезжающие машины он не вглядывается, об осторожности забыто, за крушением планов последовало равнодушие к собственной судьбе, Игорю хочется выпить. Не прячась, а открыто — можно и с музыкой, можно и с дракой, уверенно шагая в известный ему с давних времен кабак, Игорь бы не отказался выплеснуть скопившийся в нем негатив.

Неподалеку от заведения Игоря сильно ударили по спине. Обернувшись, он увидел Степана Николаева: до крайности простого рабочего человека с щербатым лицом и четкими жизненными устремлениями.

— Чего вылупился? — удивившись реакции Игоря, спросил Степан. — А?

— Привет, Степан.

— Ты, Игорь, вообще. Вроде, не в восторге. Сто лет не видались, и ты себя так ведешь, как-то совершенно не так. Не знаю, что с тобой. Говорят, ты жил в Москве, ну и что? Загордился?

— Немного подустал, — ответил Игорь. — А ты тут как? Все на заводе?

— Работаю. Чтобы совсем не сойти с ума, конечно, выпиваю. На что-то более важное денег не хватает, но я не увлекаюсь. За ноги домой меня никто не таскает, я же все-таки повзрослел, и уже не тот парень, что с тобою тогда, ну ты помнишь. Надирались мы с тобой, Игорек, в хлам, забыть просто невозможно, была у нас с тобой молодость, ничего не возразишь. Мы с тобой гуляли, как хотели, пили жуткую гадость, шли и пили дальше, сил было вагон, сейчас даже в голове не укладывается. Сейчас ты как, свободен?

— Ты к чему?

— Глянь туда, — показывая пальцем, сказал Степан.

— И что?

— Видишь шалман? Я туда спешу! Меня там ждет жена. Заняла столик и сидит. Я же тут женился, но ты ее не знаешь, она приехала к нам из другого городка, из совсем далекой глуши, характер у нее покорный. Такая улыбчивая… Пойдем, я тебя познакомлю. Ты водку-то пить не разучился?

— Ты же сказал, что пьешь теперь слегка, — усмехнулся Игорь.

— Ну как, слегка… Специально я себя не ограничиваю. Если хорошо идет, то и слава богу. А в компании с тобой, я думаю, пойдет, как надо. Но учти — к моей жене не приставать. Прости, Игорек, но я тогда обижусь.

КАФЕ не пустует. Все столики заняты, шашлыки и пельмени заказаны, спертый воздух не способствует разрежению атмосферы пьяных угроз и братских объятий, отдельные посетители пьют, погрузившись в себя, хватания за шкирку гармонируют с желанием вскочить и громко спеть; выглядя гораздо трезвее своих собеседников, Игорь сидит со Степаном Николаевым и его непритязательно одетой женой, засматривающейся на Степана с нескрываемой чувственностью. Заметно окосевший Степан отвечает ей взглядами, преисполненными мутноватой нежностью.

Супруги Николаевы друг друга по всей видимости любят. Игорю они не интересны.

— Мне это место, — заплетающимся языком сказал Степан, — нравится тем, что здесь не врубают музыку и можно спокойно поговорить со старыми друзьями и любимыми женщинами. Вот мы разговариваем, и я доволен, жизнью тоже доволен, у меня работа, жена, будет и ребенок, ты мне родишь?

— Обязательно рожу, Степа, — мягко ответила она. — Никакая другая женщина не родила бы тебе настолько чудесного ребенка — только я.

— Я верю в тебя, — с чувством сказал Степан.

— Верь, Степа. Я тебя не подведу.

Они долго-долго смотрят друг на друга. Игорь наливает себе водки и пьет один. Степан гладит руку жены. Игорь наливает и снова пьет.

— Как у вас на заводе? — спросил он. — Народ из-за низких зарплат не возмущается?

— О каком заводе ты говоришь, — пробормотал Степан. — Такая романтическая обстановка, а ты о каком-то заводе. Не ко времени ты о нем, не тема он для сегодняшнего вечера — это в Москве всегда говорят о делах, а мы тут нормальные живые люди, твердо знающие, что существенно, а что нет. Моя жена со мной согласна.

— Я согласна, — поспешно сказала она.

— Ну, видишь.

— Я закажу еще водки, — отвернувшись, сказал Игорь.

— Давай, — кивнул Степан. — Но о пустом больше не заговаривай. Довольно с нас этого. Не сбивай настрой.

Из-за явно наметившегося охлаждения Игоря начинают игнорировать и не вовлекать в разговор.

На стол ставится пустая рюмка. Она заполняется, поднимается, ставится на стол: мелькает только она — и она заполняется, поднимается, ставится на стол; уйдя в собственные размышления, Игорь сосредоточенно напивается.

— Ты куда так несешься? — удивленно спросил Степан. — То практически не пил, то накатываешь и накатываешь, словно бы что-то заглушить в себе хочешь. Ты бы поделился со мной. Мой совет тебе бы наверняка помог. Чего молчишь?

— Не смею тебя отвлекать.

— Почему? — подумав, спросил Степан.

— Ты же сам просил не беспокоить тебя пустыми разговорами.

— Да это я так. Не предполагая, что тебя гложет нечто серьезное.

— Я в порядке, — пронизывающе взглянув на Степана, сказал Игорь. — Меня все устраивает.

ПРОДВИГАЯСЬ к своему подъезду, неважно выглядящая Елена никак не может избавиться о неотступно бредущего за ней Сергея Чухлова.

Она разозлена его настойчивостью. Ей нисколько не льстит проявляемое им упорство. Приблизительно осознавая истинное положение дел, она не хочет, чтобы Сергея видели вместе с ней.

Сергей Чухлов плетется за Еленой, как привязанный. Он не желает прислушиваться к голосу разума, и если Елена начинает увеличивать темп, Сергей, поддерживая минимальное отставание, тут же прибавляет.

— Не ходи за мной! — закричала она. — Ты что, не понимаешь? Игорь вернулся! Я говорю тебе об этом весь день!

— Если он вернулся, я тебе больше не нужен?

— Может, и нужен. Но я теперь снова как бы с ним… а вот тебе с ним лучше не встречаться. Ты его не знаешь. Я и сама до недавнего времени знала его недостаточно. Это тебя не касается! Думаю, он здесь не задержится, но пока он здесь, тебе следует держаться в стороне от меня. Ну, а потом мы подумаем что нам делать.

— А сегодня? — тихо спросил Сергей.

— Сегодня мы поступим так — я пойду к себе, ты за мной не пойдешь, проще не бывает. До свидания, Сережа.

Елена идет к подъезду, он идет за ней.

— Какой же ты упрямый и глупый, — простонала она. — Хочешь, чтобы он, зайдя ко мне, застал нас в моей квартире? Полагаешь, все это шутки? Ты ведь даже близко не представляешь, что он за человек!

— Обыкновенный человек, — пожал плечами, Сергей. — Из нашего городка.

— Из нашего, но совсем не обыкновенный, и не совсем человек.

— Ты о чем?

— Уходи, Сергей! — взмолилась она. — Не лезь в пасть зверю — сожрет он тебя.

ИГОРЯ слегка шатает и он с этим не борется. Выбравшись из кабака, где его никто ничем не обнадежил, он не думает о том, куда он идет. И не придерживается какого-то определенного направления в перемещениях по поднимающимся вверх и скатывающимся вниз улицам покачивающегося на волнах города.

Появившаяся на фоне крупных домов маленькая фигурка юного монаха выводит Игоря из не вполне устраивающего его состояния. Монах проскальзывает по другой стороне беззвучной тенью, и Игоря тянет следовать за ним.

Если нужно, бежать, если понадобится, ползти, юный монах воплощает для Игоря выводящий из мрака свет, Игорь согласен плестись за ним сотни и тысячи километров — доведя Игоря почти до самой церкви, монах исчезает.

Игорь крутит головой и протирает глаза. Монаха нет. Храм никуда не пропал.

УСЛЫШАВ шаги и прерывистое дыхание, размышляющий отец Михаил акцентирует внимание на происходящем вовне и видит только что ввалившегося в храм Игоря.

Священник не торопится ему радоваться, но никак не отреагировать на его приход нельзя, и отец Михаил добродушно склоняется в полупоклоне, не расстраивая и без того поникшего Игоря противоречивостью своего отношения к зачастившему к нему прихожанину.

— Здравствуй, Игорь, — сказал он. — Вижу, что Бог тебя хранил — ты в добром здравии, хотя и в сильном подпитии. Об стены ты, шатаясь, не бьешься, но в церкви запах водки чувствуется острее, чем где бы то ни было. Ты ко мне за одеждой?

— Я выдохся, отец Михаил. Сжали меня отовсюду и воздух выдавливают… настроение сопротивляться пропало, всеобщая бессмысленность осознана, некто, в кого я верил, оказался… недостойным моей веры, исчезла и вера в себя. Насмотрелся я и на моего бывшего приятеля — у него большая любовь, однако эта любовь вызывает у меня сплошное раздражение… отторжение… я смотрел и вперед, и назад. Ни там, ни там ничего заслуживающего внимания. Или какие-нибудь ужасы, или тупая скука. Не умереть ли мне… на досуге.

— В деревнях на Руси люди не боялись смерти, — не глядя на Игоря, сказал отец Михаил.

— Крутые были люди, — процедил Игорь.

— Они вели настолько трудную жизнь, что смерть казалась им избавлением от непосильных земных тягот. Те люди боялись другого.

— Страшного Суда?

— Своего деревенского батюшку.

— Из-за его сексуальных отклонений? — спросил Игорь. — Но это нонсенс. На все деревни не хватит батюшек с сексуальными отклонениями.

— У бедняков батюшка ассоциировался с непредвиденными тратами на отпевание, без которого не обойтись, а денег нет. С потерей каждого рта, за исключением, разумеется, кормильца, семье становилось легче, но батюшке полагается заплатить, от его запросов не продохнуть, и приходится отдавать последнее, доставать копейки, отложенные на черный день.

— Разве день члена семьи к черным дням не относится? — удивленно спросил Игорь.

— Я же уже говорил: бедных людей смерть в те времена особенно не пугала. — Отец Михаил внимательно посмотрел на Игоря. — По прошествии многих лет она не пугает лишь умных людей.

— Вы намекаете, что, если ты достаточно умен, тебе незачем цепляться за жизнь?

— Человек решает для себя сам. Решает умен ли он, стоит ли ему жить дальше, выбор за ним. Делая его, мы обязаны подумать о последствиях и поступить единственно верно: не всякому это по силам. Гораздо чаще люди ошибаются, и их ошибки влекут за собой прекращение земных страданий — в лучшем случае. Пока ты живешь, ты еще можешь что-то изменить. Потом уже нет.

— Изменить, — пробормотал Игорь, — ничего мне не изменить… я было попытался, но мне сказали: не дергайся, ты смешон, забейся в щель и потише дыши, чтобы тебя не нашли.

— Тебя найдут и там.

— А я и не прятался, — наполняясь былой решимостью, сказал Игорь.- Возражать против снятия мэра я теперь не стану — мое мнение на его счет переменилось, но вас отец Михаил, я не позволю отсюда вышвырнуть, вы добры ко мне… добры ко всем… мне вас по-человечески жалко. И обидно за нас, остающихся с приехавшей вместо вас сволочью, такой деловой и железной… Не уезжайте, отец Михаил. Вы принесете нам еще очень много пользы. До встречи с вами я ни разу не был в храме, а сейчас чувствую себя здесь… невыразимо прекрасно.

— Ты выпил и тебе хорошо.

— Неправда. Я пил и пил, но мне было крайне плохо, я сгибался и не видел перед собой цели, благодаря вам я ее снова обрел. Приехавший вместо вас живет в монастырской гостинице?

— Это одно название, — ответил отец Михаил. — В полном смысле то небольшое помещение так не назовешь.

— Не принципиально.

— Да… не принципиально. Но к чему ты завел этот разговор?

— Вы не догадываетесь? — пристально глядя на священника, спросил Игорь.

— Абсолютно, — отворачиваясь, ответил отец.

— Я и сам не до конца понимаю, к чему я клоню. Как-никак я выпил и ясность мысли подрастрачена, с наскока не определишь, что подлежит отбрасыванию, а что воплощению. Да и обстановка в пустой слабоосвещенной церкви лишь с одной стороны располагает к бодрствованию. Относительно духа… телу же хочется спать. Особенно после крепких спиртных напитков. Вы, отец Михаил, не выпиваете?

— Предлагаешь мне сбегать за бутылкой? — хмуро переспросил отец Михаил.

— На сегодня, пожалуй, достаточно. А завтра можно и выпить… на радостях — если доживем. Чем не повод. Столько народа не дожило, а мы смогли, мы оказались сильнее, нам помогло и благословение свыше… нас не закопали в землю, и перед нами открываются большие перспективы. Где-нибудь здесь у вас вы меня не положите? Вторая кровать у вас есть?

— Есть, — тихо ответил отец Михаил.

— Я бы и на полу лег, мне без разницы.

— Если бы тебе было без разницы, ты бы не спрашивал о кровати.

— Это вы мне в упрек?

— Не мне тебя упрекать, — еле слышно прошептал отец Михаил. — Я тоже из плоти и крови, и недостатков у меня не меньше, удачно побороться мне удалось не со всеми, непобежденные заслоняют от меня небо, у нас Единый Судья — пусть Он тебя упрекает… и наказывает.

— И куда мне пройти? — бодро спросил Игорь.

— Иди туда. Не мне тебя останавливать.

КОМНАТА в монастырской гостинице. На стенах образа, в углу тускло горящая лампада, на краю кровати с блаженной улыбкой сидит юный монах, рассеянно посматривающий на вышагивающего по комнате Нового Настоятеля.

Священнику хочется отправить монаха прочь, но еще больше хочется, чтобы монах остался.

Подойдя к двери, Новый Настоятель мучается вопросом не уйти ли ему самому и, отдышавшись на свежем воздух, принять правильное решение. Он с надеждой смотрит на дверь. Поворачивается к ней спиной и тяжелыми, с трудом дающимися шагами, подходит к юному монаху.

— Тебе здесь комфортно? — спросил он. — Ты можешь уйти, я тебя не держу, тебе действительно лучше уйти, но я опять же не настаиваю и не собираюсь на тебя давить… для меня это тоже непривычная ситуация, я знаю о чем говорю. От того, что я сейчас чувствую, мне в каком-то смысле приятно… радоваться тут нечему. Я приехал сюда с четкими представлениями и несложной задачей… хорошее было время. Твердо ступая по земле, я увидел тебя, и вся четкость размыта, меня охватывает сильнейшее волнение… думаешь, я не молился? С открытыми глазами я не мог сосредоточиться, а, когда я их закрывал, передо мной возникало твое ангельски красивое лицо. Молитва была бесплодна. Меня бы спасло, если бы ты понял мои помыслы и от меня убежал, но ты наоборот словно бы сам ко мне льнешь… И молчишь. Твоя невинная улыбка превращает меня в безумца…

ПРОСНУВШИСЬ в отведенном ему отцом Михаилом помещении, Игорь вздрагивает от покачивающегося в изголовье света свечи. Некоторое время полежав, он встает на ноги и фактически наощупь выбирается в основной зал, где повсюду высматривает отца Михаила.

Его нигде нет. Игорь продолжает поиски.

— Отец Михаил! — крикнул он. — Отец… Михаил…

Не найдя священника, опустивший голову Игорь мнется в центральной части храма. Он подступается к иконе. Намеревается перекреститься, но прерывает движение на середине и почти бегом выходит из церкви.

ОТЕЦ Михаил под луной у реки. Выглядя довольно печальным, он подошел к ней вплотную, пристально смотрит на кажущуюся неподвижной гладь, нарушающие тишину легкие шорохи с мысли его не сбивают, пролетающие над рекой птицы представляются ему обманом зрения.

Собравшись с духом, отец Михаил идет в воду.

Два метра, три — отваги хватает ему ненадолго. Сковавший его холод выталкивает отца Михаила обратно на берег, где он трясет окоченевшими ногами и сокрушенно качает головой, не в силах перебороть прорывающийся смех. Стойко перенося поражение, отец Михаил смеется над собой, без принуждения радуется жизни; небо, река, виднеющийся на холме храм — все это он очень любит. Он от всего сердца благодарен Создателю за отпущенные ему дары.

КОРОТКИЙ узкий коридор в монастырской гостинице. Две двери слева, две справа, весьма слабого освещения вполне достаточно для бесшумно ступающего Игоря, нажимающего и мягко дергающего ручки дверей, держа правую руку за пазухой.

Третья по счету дверь ему поддается, и он, раскрывая ее меньше, чем наполовину, протискивается в комнату и и первую очередь видит кровать с лежащими на ней Новым Настоятелем и юным монахом.

Зло толкнув юношу, Новый Настоятель начинает его сурово отчитывать, смотря при этом на Игоря.

— Ты что натворил! — закричал Новый Настоятель. — Я же сказал тебе закрыть дверь! Ну, извини, я не хотел причинить тебе боль… и проверить я должен был сам. Но раз так, то ладно — разберемся. Ничего он нам не сделает… пусть только сунется, я его в миг обломаю… тебе чего нужно?!

— Я в шоке… батюшка, — усмехнулся Игорь.

— Зачем ты пришел?!

— У меня были насчет вас определенные… грозные мысли, но теперь я совершенно сбит с толку. Я видел в вас серьезного врага и не предполагал, что при взгляде на вас мне будет настолько смешно. Ха-ха… смешно и противно. А пришел я за тем, чтобы вас убить. Пресечь ваши посягательства на храм отца Михаила и удовлетворить собственную ненависть… после увиденного здесь вас следует не ненавидеть, а презирать. И отцу Михаилу вы больше не помеха — завтра утром вы уедете отсюда ко всем чертям. Иначе я сообщу об увиденном вашему церковному начальству.

— Настучишь? — криво улыбнувшись, спросил Новый Настоятель.

— Это легче, чем убивать.

— Да кто тебе поверит! Нет, ты не потянешь против меня… мое слово перевесит твое!

— А юный монах? Он тоже станет все отрицать?

— Станет, — без особой уверенности проворчал Новый Настоятель.

— Не исключено. Но я все же свидетель. — Собираясь уходить, Игорь засматривается на монаха. — И по поводу монашка я не уверен — мне думается он предпочтет сказать правду.

Игорь подходит к кровати.

— Вы же, юноша, — обратился он к монаху, — не будете лгать? Ложь — это грех, а грехов у тебя в достатке и помимо нее. Может, хватит калечить душу? При необходимости ты обязан не просто признаться в содеянном, но и поведать о том, что он склонил тебя насильно, а так оно и было, ты слишком… чист на вид, чтобы без принуждения пойти на подобное. Посмотри, с кем ты лежишь. С конченым человеком, который беззастенчиво тебя растлевал, используя твою доброту и податливость… мы устроим ему веселую жизнь. Всем расскажем, на весь мир опозорим, напишем в газеты, позвоним на радио…

Резко спрыгнув, буквально взлетев с кровати в одних трусах, Новый Настоятель сбивает Игоря с ног и, подминая его под себя, начинает бить головой об пол.

Не сдающийся Игорь размашистыми ударами несколько раз попадает священнику в челюсть, но на вошедшего в раж Нового Настоятеля это не действует и он, ухватывая Игоря то волосы, то за уши, продолжает добивать полуночного гостя на глазах у обхватившего колени юного монаха, сидящего на кровати, завернувшись в белое одеяло.

Юный монах не испуган и не обеспокоен. Помимо обычной умиротворенности в его взгляде наличествует сочувствие к обоим противникам.

Новый Настоятель побеждает. Он чувствует, что смерть Игоря близка и, расслабившись, вытирает струящийся по лицу пот и поворачивается к монаху. Пока они переглядываются, Игорь успевает достать нож. Когда Новый Настоятель вновь приступает к вышибанию из него мозгов, Игорь уже вооружен и он этим пользуется, вонзая сталь священнику в бок, в живот, в сердце, обмякшее тело сброшено, с трудом встав, Игорь в прострации подходит с окровавленным ножом к юному монаху, который неожиданно высовывает язык и пытается лизнуть лезвие.

Игорь отдергивает руку. Убирая нож, он нависает над монахом устало пошатывающейся громадой.

— Как ты, нормально? — одышливо спросил он. — Ну у тебя… и друзья… не дослушав, набрасываются и явно пытаются убить. Если бы он на меня не полез, я бы его не убил. Ты меня понимаешь. И не боишься… как улыбался, так и улыбаешься… удивительный ты парень. Красивый, ничего не скажешь. Я присяду рядом с тобой? Что-то я подустал… Твой прежний меня измотал, вынудил полностью выложиться… но силы восстанавливаются. Приблизившись к тебе, я это явственно чувствую. Я снова полон сил… полагаю, мне нечего терять.

Уступая необъяснимому порыву, Игорь поглаживает монаха по щеке — не переступить черту он все еще надеется, переполняющие ощущения подталкивают Игоря плакать, рычать, бессмысленно орать, защищать и нападать, монах от него не отстраняется.

Рука Игоря опускается на его тонкую шею.

Пальцы сжимаются.

Сделав трудный выбор, Игорь душит не сопротивляющегося монаха, чье божественно красивое лицо не искажается от страданий.

По ходу удушения лицо Игоря постепенно меняется, становясь лицом монстра.

В ПРЕКРАСНОМ настроении и сильном подпитии Степан Николаев и его жена, обнявшись, идут из кабака. На их просветленных лицах не лежит печать сомнения, их нервная система не потревожена ничем угрожающим, Степан Николаев поддевает дальней от жены ногой невидимые предметы и, иногда теряя равновесие, увлекает за собой поддерживающую его даму.

Она не говорит ему не слова упрека. Прижимая Степана к себе, она укрепляется во мнение, что ни одна женщина в мире не может быть счастливее ее.

— Моя девочка, — бормочет Степан, — ты совсем пьяная, как же я тебя люблю… отличное кафе… засиделись до закрытия, но нас не выгнали, а попросили культурно уйти, дома мы пить не будем. Или я еще выпью, а ты нет. Или ты выпьешь?

— Я бы выпила чаю.

— А что у нас есть к чаю? — с интересом спросил Степан.

— Печенье… кекс.

— С изюмом?

— Кажется, без изюма, — напрягая память, ответила она.

— Без изюма тоже нормально. С таким изюмом, как кладут у нас, только зубы сломаешь. А за зубы сейчас надо платить очень много, врачи там круто берут — за эти деньги купишь кексов сто… без изюма. Плевал я на изюм.

— У нас кекс без изюма, — мягко напомнила она.

— Я бы обошелся и без кекса. Главное, ты со мной, и что важно, мне это нравится. Нравится то, что ты со мной. Если бы ты была со мной, а мне бы это не нравилось, было бы значительно хуже. А так никаких проблем. При условии, что я тебе, конечно, дорог. И пьяным, и трезвым, и с деньгами, и с пустыми карманами, ведь я твой, именно твой мужчина. Я тебе дорог?

— Ты знаешь.

— Ну, скажи!

— Дорог, — честно ответила она. — Дороже всех.

— Этими словами ты меня окрыляешь, и я готов полететь… ну или пробежаться — побежали!

Степан с супругой бегут.

— Вот это да! — крикнул Степан. — Настоящий кураж! Получается зигзагами, но довольно быстро!

— Мы же упадем, — без страха сказала легко поспевающая за ним жена.

— Не упадем, — остановившись, сказал Степан. — И дальше не побежим. Я уже задохнулся… давай постоим и отдышимся.- Степан посмотрел по сторонам. — Ну и мрак же здесь… как в душе у моего друга Игоря. Ты его не забыла?

— Нет. И вряд ли когда-нибудь забуду.

— Занятно, — хмыкнул Степан. — И чем же он тебе… показался?

— Непростой он какой-то, — поморщившись, ответила она.

— Хмм…

— Чересчур не по-нашему на жизнь смотрит.

ПРОЛИВШИЙ кровь Игорь движется к церкви. Чуть слышно напевая рваную мелодию, он ни в чем не раскаивается, его движения свободны и вместе с тем выверены, из-за совершенного преступления Игорь не побоится показаться на глаза отцу Михаилу, с которым он хочет поделиться последними новостями и пожелать понравившемуся ему священнику долгих лет службы в освобожденном от посягательств храме.

ОТЕЦ Михаил поднимается к церкви со стороны реки. Взбираясь в небольшой подъем, он не очень переживает из-за постигшей его неудачи.

Мысли отца Михаила текут в том направление, что так было угодно Богу, а Бог всесилен и Бог меня не оставит, самый страшным является потеря веры, но этого со мной не произойдет; отец Михаил любит жизнь и строго соблюдает заповеди. Стены храмы надежно прикроют его от мирских невзгод.

Увидев Игоря, он не заподозрил ничего рокового.

— Игорь! — радостно воскликнул он. — Неугомонный странник дня и ночи! Ты куда пропал?

— Тоже самое я могу спросить и у вас, — посмотрев на выделяющегося на фоне мрака священника, сказал Игорь. — Вам-то чего не спалось в вашем храме? Куда вас понесло?

— К воде, — честно ответил отец Михаил. — Ты меня там не искал?

— Не найдя вас в церкви, я вас вообще не искал.

— Но сейчас все-таки вернулся.

— Да. Чтобы перед тем, как попрощаться, рассказать вам всю правду.

— О себе? — не очень понимая, спросил отец Михаил.

— О случившемся, — внимательно глядя на священника, ответил Игорь.

— Недавно? — подождав разъяснений, поинтересовался отец Михаил.

— Только что. Пока вы ходили к реке. Чем вы там занимались?

— Пытался подобно тебе войти в воду, — улыбнулся отец Михаил. — Но гордится мне нечем: не зайдя и по колено, я, будучи не в силах себя превозмочь, развернулся к берегу. Короче говоря, не решился.

— И правильно, — кивнул Игорь. — А я вот решился.

— Я при этом присутствовал.

— Да я не о воде, — взглянув на реку, пояснил Игорь. — Минут двадцать назад я убил Нового Настоятеля.

— Что ты сказал?

— Я не хотел его убивать. Впрочем, поначалу хотел. Увидев кое-что мерзкое, сменил гнев на милость… на брезгливость. Отношение изменилось и марать об него руки я не собирался, но он напал на меня первым. И если бы не нож, я бы не вышел оттуда живым.

— Ты убил его ножом? — в прострации спросил отец Михаил.

— Ножом. Его — ножом.

— Его ножом? Не своим?

— Вы не поняли, отец Михаил, — усмехнулся Игорь, — Я говорю о том, что его, то есть Нового Настоятеля, я убил ножом.

— А кого не ножом?

— Парнишку… Монаха.

— Да ты, — простонал отец Михаил, — боже мой… ты меня разыгрываешь? Боже мой… ты пришел рассказать мне правду, в голове не укладывается… ты что?! Ты что, устроил кровавую бойню?!

— Применительно к монаху, — хладнокровно ответил Игорь, — крови не было. Его я задушил.

— Как же ты осмелился… как… бедный парень, бедный парень…

— Парень с дурными наклонностями. Когда я вошел в комнату, он лежал в постели с Новым Настоятелем. Ваш бедный парень… судьба распорядилась таким образом, чтобы он из нее так и не вылез.

— Ну, разумеется, — развел руками отец Михаил. — Судьба. Ты не причем. С какой стати ты взял на себя роль судьбы? За что же… за что ты его покарал? Он с кем-то лежал в постели, и ты его за это убил?

— Не за это. Я его ни в чем ни виню, и его смерть целиком моя вина. Я к нему подсел и как-то вдруг сдался страшному желанию его… что-нибудь с ним сделать. Меня к нему влекло, и я с этим боролся, но он невероятно красив, и меня тянуло обладать зримой и ощущаемой красотой — изнасиловать ее, стереть, уничтожить… подчиняясь ожившим во мне демонам, я не сумел остановиться. Вы меня понимаете?

— К сожалению, понимаю.

— Вы с ним спали?

— Мне этого хотелось, — отвернувшись, признался отец Михаил. — Обращения к Создателю… ежедневные мольбы помогли мне избежать греха и удержаться на самом краю. Несчастный мальчик, настоящий ангел был причиной нечеловеческих мучений… теперь он мертв.

— Теперь с ним покончено.

— Мертв и Новый Настоятель, — равнодушно пробормотал отец Михаил. — Меня ты тоже убьешь?

— Вас? — удивился Игорь. — Как же я вас убью, если ради вас я все это и затеял? Будь мне на вас наплевать, я бы туда не пошел и никого не убил. Я, отец Михаил, исключительно из-за вас пошел разбираться с тем, кого прислали вам на смену.

— Но я же тебя не просил, — понуро заметил отец Михаил.

— Не волнуйтесь. Когда меня поймают, я не скажу о вас ни слова.

— А тебя поймают?

— Одному Богу известно, — хмыкнул Игорь. — В ваших силах помолиться, чтобы не поймали. Помолитесь?

— Мне бы свои грехи отмолить… как ни крути, а я в какой-то мере виновен в двойном убийстве.

— За монаха себя не корите, — ободряюще сказал Игорь. — Он не на вашей совести.

— Мне его очень жалко…

— Убийство Нового Настоятеля частично на вас. Вы же отдавали себе отчет, куда я клоню.

— Он мне не нравился, не скрою, но я никак не думал, что дойдет до убийства, хотя как по-другому было его отсюда отправить… и зачем меня понесло к реке — находись я на месте, я, может быть, смог бы тебя удержать.

— Не знаю, — пожал плечами Игорь. — Может быть.

— У меня подгибаются ноги… я прямо здесь встану на молитву — ты мне не мешай. Я пожелаю тебе удачи и отпущу тебя с миром, нисколько не понимая, кто ты такой. Заблудший, ищущий веры… или дьявол.

— Вам я не враг.

— Согласен, — опускаясь на колени, сказал отец Михаил. — Прощай, Игорь.

— Будьте счастливы, отец Михаил.

Им больше не встретиться. Удаляющийся Игорь оглядывается на освещаемого луной отца Михаила — сгорбленный священник истово молится. Темный храм по-прежнему стоит над рекой.

ПОЛОЖИВ локти на стол, на кухне неприкаянно сидит мэр Виктор Павлович. Он откидывает голову, опускает подбородок на груд, его поедает волнение и постепенно охватывает безразличие, мэр чертит ногтем на скатерти сложные фигуры и до боли ковыряется в носу.

На кухню в ночной рубашке входит его жена, чей приход не оказывает на Виктора Павловича ни малейшего впечатления.

Отсутствие реакции неожиданностью для нее не становится. У нее собранный, ничуть не заспанный вид.

— Ты идешь спать? — спросила она.

— Я посижу, — не глядя на нее, ответил Виктор Павлович. — Все равно не спится — какой смысл маяться.

— Рядом со мной ты только маешься?

— Ты на меня не нападай, — огрызнулся мэр. — Я не в том расположении духа, чтобы тихо и мирно сносить такие интонации. Ложись и спи. Спокойной ночи.

— Можно вопрос? — спросила она.

— Задавай.

— Ты уже не мужчина?

— Почему? — с внезапно проснувшимся интересом переспросил Виктор Павлович.

— Ты не спишь со мной месяца четыре, и мне, как женщине, приятнее думать, что ты меня все еще хочешь, но уже не можешь. Тогда к тебе никаких претензий. Мы вместе пойдем по врачам и не пожалеем денег на восстановление твоей мужской мощи. Если же ты можешь и не хочешь конкретно меня… тем хуже для меня. И для нашего брака. Я тебя не достаю — мне нужна ясность.

— Она нужна и мне, — проворчал Виктор Павлович. — Моя карьера мэра завершена, осталось уладить формальности, и я окажусь без работы. И куда мне деваться на старости лет? Снова пойти в учителя? Боюсь, не возьмут. Злые голоса заметно подпортили мою репутацию.

— Я в курсе.

— Вот и ты в курсе. Не пойми кому веря, забиваешь в мой гроб свой собственный гвоздь. А потом говоришь: иди спать и сразу не засыпай — спи со мной. При подобном всестороннем нажиме какие у меня для этого возможности? Разве меня поглотит жгучая страсть, когда у меня лишь одно на уме: сложить лапки и поскорее отрубиться, не вникая в происходящее? Да не спится… спится, не спится, как бы не спиться…

— Со мной ты не спишь.

— Не сплю, — кивнул мэр.

— Помимо меня, ты с кем-нибудь спишь?

— Ни с кем, — категорично заявил Виктор Павлович. — Сдалось мне это.

— У меня другие сведения.

— От кого? — насмешливо вопросил мэр.

— Все вокруг говорят, что ты возишь в баню совсем молоденьких девушек.

— Это ложь! В баню я хожу, но без женщин — если только с друзьями. Игорь бы подтвердил.

— Какой Игорь?

— Человек, приехавший из Москвы. Касательно сохранения должности он мне ничем не помог, однако это он бы тебе подтвердил. Пообщавшись с ним, ты была бы вынуждена передо мной извиниться.

— И где я могу с ним пообщаться?

— Нигде, — с сожалением сказал Виктор Павлович. — Увы, но ты опоздала. Он уже уехал из города.

В КВАРТИРЕ Елены смотрят телевизор. Сама хозяйка, закинув ногу на ногу, непоколебимо сидит перед экраном, взирая в упор на похожих друг на друга персонажей меняющихся клипов.

Елену не интересуют ни звуки, ни видеоряд.

Все еще не утомившийся Сергей Чухлов за ее присаживается и привстает, импульсивно прохаживается по комнате и посматривает на настенные часы, Сергея снедает нетерпение. Жажда событий и сильнейшее желание того, чтобы ничего не происходило, оставаясь, как есть.

От застывшей в отчужденной позе Елены веет пронизывающим холодом. Льющаяся с экрана попса вносит свою лепту в наполнение комнаты поедающими душу демонами.

— Тебе нравится эта песня? — вкрадчиво спросил Сергей.

— Я не очень люблю подобную музыку, — сухо ответила Елена.

— Другой по телевизору не показывают: считается, что другая не нужна. Я бы тоже послушал другую. Может, выключим телевизор и послушаем радио?

— Не выключай. С телевизором не так пусто. Да и по радио вряд ли найдешь что-нибудь получше.

— В принципе, это не худший вариант. Легкая, танцевальная… легче тебе не стало. Танцевать ты не хочешь. Не открыть ли нам, кстати, бутылку вина? Я принес две.

— Великолепно, — пробормотала Елена.

— Я открою?

— Открой.

Сергей уходит за бутылкой.

— Вино положительно действует на нервы, — понуро сказала Елена сама себе. — От него радостней на душе. Оно способствует снятию напряжения. Без него жизнь тускла и однообразна. Как и без музыки. Прекрасная музыка…

Вернувшийся со стаканами и бутылкой Сергей бережно разливает вино.

— А где третий стакан? — опомнившись, спросила Елена.

— Для кого?

— Ты знаешь, для кого, — усмехнулась она, — Для Игоря.

— Но он же не придет. Ты не беспокойся — уже слишком поздно, время за полночь, зачем ему тебя пугать, заваливаясь к тебе ночью? Он неглупый человек и вполне в состоянии предположить, что ты сейчас спишь.

— Игорь знает, что мне теперь не до сна. Дверь на цепочку не закрыта, ключ у него есть, твое присутствие, Сережа, его удивит. Я и ты… ночью вдвоем с открытой бутылкой вина — неприглядная картина.

— Вино я могу унести.

— Унеси, — равнодушно сказала Елена.

— Да?

— Ага.

— Если пить ты не хочешь, я унесу. Но не из-за страха перед твоим Игорем, пусть ты и расписала мне его, как какого-то монстра. На деле он наверняка адекватен и миролюбив.

— Будем надеяться.

— Ты не уверена? — с воодушевлением спросил Сергей.

— При всем моем желании за Игоря я не поручусь. Ревнивым он до отъезда не был, несколько безумным был… в кафе и на пляже, в поступках и размышлениях, всегда и везде… не от любви ко мне. Но дожидаясь его здесь в такой милой компании, мы по большому счету играем со смертью.

— Ты меня убедила, — натужно усмехнулся Сергей. — Пойду где-нибудь спрячусь.

— Советую сделать это за пределами моей квартиры.

— Нет… я спрячусь, чтобы наброситься на твоего Игоря из засады. Он, ничего не подозревая, войдет, а я напрыгну на него со спины и повисну на шее.

— Тебе придется долго висеть. — Услышав шум открываемой двери, Елена заговорила вполголоса. — Скорее иди прятаться. Если собираешься действовать, поспеши.

— А? — растерянно напрягся Сергей.

— Он пришел.

— Пришел и ладно, — прошептал Сергей. — Наконец-то все разрешиться, хватит уже затягивать… вино я не успел унести.

— Веди себя тихо, Сережа, — напутственно промолвила Елена. — Ни в коем случае не возникай.

Заглянув из коридора в комнату, не снявший верхнюю одежду Игорь не без удивления обнаруживает, что его женщина не одна.

Елена, ненадолго обернувшись, разворачивается обратно к телевизору, растерянный Сергей изображает судорожным кивком остающееся безответным приветствие; неторопливо сдвинувшись с места, Игорь делает вокруг стола два медленных круга и, погладив Елену по голове, выключает, не спрашивая разрешения, телевизор.

— Глупые пустые песни, — сказал он. — Между прочим, в Москве слушают то же самое. Сколь ни велики различия, но в смысле музыки мы здесь, как в столице… где весьма развита ночная жизнь. Люди не спят и собираются вместе, что естественно: одному ведь страшно. А когда ты не один, то и умереть в случае чего веселее. — Улыбнувшись, он протянул руку Сергею. — Игорь.

— Сергей…

— Как настроение, Сергей? Думаю, очень хорошее. Уединившись, вы пьете вино, слушаете какую-никакую, но музыку, молодая женщина наедине с молодым мужчиной выпивает и расслабляется, забывая о необходимости быть поскромнее и не давать мне повода для легких формальных подозрений. Но я слишком многого требую. Извините, что я пришел так не вовремя. Этот мужчина, я полагаю, твой любовник?

— Тебя не было три года, — твердо сказала Елена.

— Но вчера я вернулся. Верно, Сергей? Со мной и мое самолюбие, и мои амбиции… и моя ярость. Налил бы ты мне вина. Хотя нет, не хочу. А то знаешь, напьюсь, утрачу самоконтроль, начну на кого-нибудь набрасываться — основания у меня есть. Простой пьяной резней это бы не являлось. Ты ее любишь? Я не ошибся?

— Люблю, — ответил Сергей

— И ты на ней женишься?

— Давно бы женился, — поспешно заговорил Сергей, — но она все откладывает и откладывает, у нее постоянно находятся отговорки, и мне приходится ждать.

— Ждать у нее в квартире. Ночью с вином. В таких условиях почему бы и не подождать. Любой бы не отказался.

— Кроме тебя, — сказала Елена.

— Справедливо замечено. Я уехал за лучшей жизнью и бросил тебя здесь, ничего не обещая. После всего этого у меня на тебя никаких прав — само собой. В Москве я о тебе почти не вспоминал, не думал о тебе и сегодня, но пришел я к тебе. По уму мне бы стремглав бежать из города, а я безумно рискую — ошиваюсь у тебя и трачу возможно последнюю ночь на разговоры с твоим любовником.

— Сейчас он уйдет, — сказала Елена.

— Я на этом настаиваю.

— Он уже уходит. Ты слышал, Сережа? Не обижайся, но нам с Игорем нужно все окончательно выяснить и расстаться с ясными чувствами.

— Вы расстаетесь? — обрадованно спросил Сергей.

— Безусловно, — ответила она. — Да, Игорь?

— Надолго, — кивнул он. — Пожалуй, навсегда.

— Ну, что же, я ухожу, — бодро сказал Сергей. — Минут через двадцать пять я доберусь до дома и завалюсь в кровать, чтобы заснуть, как младенец. Мне не приснятся кошмары! С утра я сделаю зарядку и оботрусь ледяной водой — крайне полезно для здоровья. Ты, Игорь, не обтираешься?

— Я погружаюсь в нее полностью, — задумчиво ответил Игорь.

— Что? — одеваясь в прихожей, спросил Сергей.

— Иди, Сережа, — сказала Елена. — В добрый путь.

— Спасибо. — Заглянув в комнату, Сергей помахал рукой. — Я ушел. Еще свидимся.

После ухода Сергея проходит секунд тридцать, сорок, Игорь с Еленой сидят и молчат, напоминая невыразительно посматривающие друг на друга мумии, зачем-то извлеченные из гробов и готовые беспрекословно лечь обратно.

Глаза Елены мертвы. В оживающих глазах Игоря разгорается пламя и он, вскочив со стула, решительно шагает к двери.

— Ты куда? — спросила Елена. — Да постой ты… Ты что, за ним?! Не смей его трогать, Игорь! Не торопись… поговори со мной…

— Нам не о чем говорить.

— Но его-то ты пожалей! Не убивай… он не заслуживает смерти. Ради меня… я не то говорю… Игорь! Пожалуйста, Игорь! Умоляю тебя!

Оттолкнув прижимавшуюся к двери Елену, Игорь выходит из квартиры.

— Тебя не пронять, — с горечью сказала Елена. — Сережа обречен… ты бесчеловечен.

ВЫСКОЧИВШИЙ из подъезда Игорь отыскивает горящим взором недалеко ушедшего Сергея Чухлова и быстро идет по направлению к нему.

— Эй! Подожди! — поравнявшись с ошеломленным Сергеем, Игорь идет дальше. — Ступай за мной.

— А зачем? — испуганно спросил Сергей.

— Мне необходимо с тобой кое-что обсудить. Но не здесь — я скажу, где. Постарайся идти побыстрее, чтобы от меня не отстать.

— С Леной ты уже поговорил? — неохотно следуя за Игорем, спросил Сергей.

— Много слов нам не понадобилось. Обменяться понимающими взглядами оказалось достаточно.

— Тебя за мной она направила?

— Она умная женщина, — ответил Игорь. — Мы ей оба небезразличны, но выбор сделан, и один из нас больше не увидит ее никогда.

— Если я… то пусть она скажет мне об этом сама. Или она поручила тебе?

— Скоро ты все узнаешь, — подбодрил попутчика Игорь. — Пока же дай поработать своей фантазии.

ОБРАМЛЯЮЩИЕ свалку гаражи, собачий лай, разбитые фонари; Игорь с Сергеем на дороге к пустырю.

Сергей побелел от страха, но он не решается спасаться бегством, опасаясь вызвать гнев невозмутимо шагающего Игоря, который в ответ на попытку побега понесся бы за ним и без раздумий забрал его жизнь — не исключено. Но пока Игорь вменяем. Хладнокровие сохранено, цель достигнута.

Они с Сергеем на пустыре.

— Тут-то мы и переведем дух, — остановившись, сказал Игорь. — Для серьезного разговора обстановка тут лучше и не придумаешь. А разговор у нас будет коротким.

— Как скажешь, — смиренно прошептал Сергей.

— Оглядись вокруг.

— Я огляделся…

— И слушай меня. Сегодня ночью или завтра с утра я насовсем уеду из этого города. Уезжая, Лену я поручаю тебе. Береги ее. Как можешь, защищай и никому не позволяй ее обижать. Я верю, что ты ее любишь. Твои чувства сильны, но силы в тебе маловато, и поэтому я уезжаю с неспокойным сердцем. Но остаться я не могу. Для тебя это весьма приятная новость.

— Честно говоря, да, — признался Сергей. — У нас с Леной все как-то устоялось, а твой приезд внес нервозность… даже страх. Она тебя боялась. Всячески меня отталкивая, пыталась оградить от встречи с тобой. Однако мы встретились и нормально пообщались, общаемся и теперь, хотя место ужасно…

— Подобрано со вкусом, — сказал Игорь.

— Я знаю, что здесь несколько раз находили трупы. Когда ты меня сюда привел, я… в принципе, испугался. Подумал о Лене и положился на волю провидения.

— Ты фаталист?

— Я бы чего-нибудь выпил, — пробормотал Сергей. — Залпом и много. В пяти минутах ходьбы круглосуточная рюмочная — сходишь со мной?

— Мне бы не следовало появляться на центральных улицах.

— Ну, пойдем, — попросил Сергей. — Одному мне скучно… и неуютно… что-то меня знобит.

— Тебя трясет от страха, — заметил Игорь.

— Это сейчас пройдет. Смешно и дико… шел сюда — боялся тебя, отсюда опасаюсь идти без тебя… тебя не боюсь. Если ты не убил меня здесь, не тронешь и в дальнейшем. Чистая логика. Так, ты идешь?

— Ладно, — усмехнулся Игорь.

ПЛЕТУЩИЙСЯ по прилично освещенной улице Сергей Чухлов все же опережает отстающего от него Игоря, осуждающего себя за непродуманное решение выйти из темени.

Подвергающийся ненужному риску Игорь резко переводит взгляд от объекта к объекту и по-звериному втягивает воздух. Отсутствие зримых признаков опасности он расценивает, как угрозу.

Не замечая его взвинченности, Сергей беззаботно говорит о своем.

— Следующим летом, — сказал он, — мы с Леной поедем отдыхать. Поехали бы и этим, но не очень было с деньгами, по минимуму бы хватило, а на приличный отдых нет. Пришлось бы всем себе отказывать и целыми днями практически впроголодь болтаться у моря. Для меня, как мужчины, это неприемлемо. Я обязан обеспечить свою женщину и достойным жильем, и культурной программой, не питаться же нам с ней лишь дешевыми фруктами, снимая какую-нибудь каморку без всяких удобств. Поэтому мы и не поехали. Но поедем. В том месяце меня повысили по службе, я теперь я получаю уже не такой мизер. Вместе с зарплатой Лены у нас наберется…

— Быстро за мной! — крикнул Игорь. — За деревья!

Рванувшись в расположенный впритык к дороге небольшой парк, Игорь находит во втором ряду деревьев подходящий клен и прячется за ним, поглядывая на проезжую часть.

Быстро среагировавший Сергей Чухлов прижимается к соседнему дереву и удивленно смотрит на Игоря, не удостаивающего его ни словом объяснения, ни жестом поддержки.

Сквозь деревья им видно, как по дороге мимо них едут три черных джипа.

Метрах в пятнадцати от Игоря с Сергеем они внезапно останавливаются, словно бы почувствовав, что нужный им человек где-то здесь.

Игорю они кажутся живыми мощными хищниками, способными наброситься и сожрать. Чуть-чуть высовываясь, Сергей Чухлов испуганно взирает на них одним глазом. Игорь, не шевелясь, врос в дерево.

Подержав его в невыносимом напряжении, джипы уезжают. Перед ними ровная, никем не занятая трасса, они красиво и уверенно плывут между мрачными домами, но вдруг откуда-то сбоку выносится старая иномарка. Пытаясь избежать столкновения, ее водитель бьет по тормозам, завилявшую машину заносит и она врезается в столб: в машине Алексей Матюшин и Федор «Кастет».

Им удалось не разбиться насмерть. Сознание не потеряно, лица не залиты кровью; затормозившие посреди дороги джипы встают в непосредственной близости от груды железа с постанывающим «Кастетом» и безмолвно полулежащим на руле Матюшиным.

— Итак, — пробормотал Матюшин. — Что тут у нас. Столкновение со столбом и убитая машина. Благодаря моей реакции мы не влетели в джип. Их три… У меня ничего не сломано. Как у тебя?

— В целом? — не сразу переспросил Федор «Кастет».

— Обрисуй мне общую картину.

— Какой-то особенной боли я не чувствую. Я успел сгруппироваться… или выставить руки… одно из двух. Детали мне не важны. — Федор посмотрел в окно. — Три джипа стоят и никуда не едут.

— Раньше ты их не видел? — спросил Матюшин.

— Не припоминаю…

— Ты ударился сильнее меня. Многое все еще плывет и передо мной. Из нас сейчас убогие бойцы… если народ из джипов полезет к нам разбираться, отбиться мы не сумеем.

— Можно наброситься на них первыми, — предложил «Кастет».

— Угу… пару минут посидим и набросимся. В трех машинах их человек девять-десять, наверняка со стволами, у нас хорошие шансы. Как у хромой кобылки против стаи волков.

— Кобылки, — возмущенно проворчал «Кастет». — Никакая я не кобылка. Ударься я чуть слабее, я бы давно пошел выяснять, что тут они… что забыли… тут…

— Никуда ходить не надо, — спокойно промолвил Алексей Матюшин.- Поменьше двигайся, и я думаю, все обойдется.

— При переломах двигаться вредно, но переломов у меня…

— Я не о твоих переломах, — перебил собеседника Матюшин.

— Понятно, — кивнул Федор «Кастет». — Ты предлагаешь не высовываться, изображая будто бы мы погибли?

— На данный момент — это оптимальный вариант, — ответил Матюшин.

«Кастет» с Матюшиным прекращают разговоры и, переглянувшись, застывают.

Постояв, джипы уезжают.

— Они уехали, — присмотревшись, сказал Федор «Кастет».

— А куда бы они делись? — здраво заметил Матюшин. — Не вечно же им тут стоять.

— Задерживаться им некогда. Если они обоснуются в нашем городке, мы ни с одного киоска не урвем ни копейки.

— Ты раньше времени не паникуй, — запальчиво сказал Матюшин. — Не падай духом. Нас не так просто подмять, как им кажется.

— Что там кажется им, мне неизвестно, но мы с тобой отлично знаем, что раздавить нас раз плюнуть. Себе-то в этом можно признаться?

Алексею Матюшину нечего ему возразить. Не глядя друг на друга, они молча сидят в машине.

ПЕРЕСТАВШИЕ прятаться за деревьями Игорь с Сергеем не бегут, но и не идут вразвалку. На лице Сергея Чухлова мелькает и испуг, и любопытство, он, доверяя словно бы позабывшему о нем Игорю, перебирается за ним на другую улицу и не додумывается оставить его одного.

Игорь в легкой панике. Ему трудно сохранять хладнокровие, жизненно необходимое для мыслительной деятельности, целью которой является изыскание надежных путей отхода.

К обществу Сергея Чухлова он относится индифферентно. Вреда, а тем более помощи, ждать ему от него не приходится.

— В этих джипах были твои враги? — спросил Сергей.

— Смертельные, — ответил Игорь.

— И как ты сумел так заранее их учуять… если бы они нас обнаружили, мне тоже конец?

— Тебя бы они отпустили. Надеюсь, они и Лене ничего не сделают.

— А причем тут она? — взволнованно спросил Сергей.

— Полагаю, они поехали к ней.

— К ней?!

— За мной, — пояснил Игорь. — Не найдя, они станут задавать ей вопросы и выпытывать у нее все, что она знает о том, где я сейчас, каковы мои планы… скорее всего, они ограничатся цивилизованными методами.

— Но ты не гарантируешь, — пробормотал Сергей. — Да?

— Я верю в лучшее.

— Это не ответ… Может, позвоним в милицию?

— Это не вариант, — усмехнулся Игорь. — Тут происходят серьезные вещи с участием серьезных людей, и милиция в данный контекст или, если угодно, расклад, совершенно не вписывается. А насчет Лены ты не беспокойся.

— Как же не беспокойся! — подождав объяснений, воскликнул Сергей. — К ней посреди ночи едут три джипа, и ты говоришь мне не волноваться?! Тогда скажи, почему.

— Им незачем ее ликвидировать.

— И все? Но она же женщина… возьмут и изнасилуют! Об этом ты не подумал?

— Подобным они не занимаются, — покачав головой, ответил Игорь. — Припугнуть для дела могут, но и только. Завтра ты к ней зайдешь и расспросишь, что и как. Завтра начнется ваша счастливая жизнь без меня. Перед трудной дорогой мне бы поесть и поспать, но мне некуда сунуться… надежных мест не осталось.

— Пошли ко мне, — машинально сказал Сергей.

— Далеко?

— Да вон дом через дорогу, — указал, мотнув подбородком Сергей.

— Лене адрес известен? Не важно — даже если бы и знала, она им не скажет. Во всяком случае, не сразу. Поспать мне вряд ли удастся, но зато поем, побреюсь, придам себе вид, подозрений не вызывающий… ты живешь один?

— С мамой, — ответил Сергей — Мы ее не разбудим. Она наверняка сидит на кухне и моего возвращения дожидается. Я часто у нее спрашиваю: ты сидишь специально, чтобы не уснуть? Опасаешься, что, если ляжешь, уснешь и меня н дождешься? А если не дождешься, то что? Весь мир рухнет, солнце не сможет взойти? К Лене она относится прохладно. Не одобряет мою привязанность.

НЕНАВЯЗЧИВО конвоируемая Елена спускается по лестнице, еще не покинув свой подъезд. Впереди нее никого, но позади Елены идет человек; возможно, их несколько, Елена не оборачивается и не собирается убегать. она нарочито неспешна. Ее не подгоняют двигаться побыстрее.

— Мне позволено поинтересоваться, куда меня уводят? — спросила она.

— Вам не о чем переживать, — ответили ей. — С вами побеседуют и отпустят.

— А побеседовать в моей квартире было нельзя?

— Беседа пройдет в том месте, куда нам сказали вас привезти. Ваши предпочтения роли не играют.

— Мне надо вернуться, — остановившись, промолвила Елена. — По-моему, я не закрыла квартиру.

— Идите вперед и за сохранность вашей жизни не беспокойтесь. Мы за нее отвечаем.

— Ну а если я, споткнувшись, покачусь кубарем и разобьюсь? — поинтересовалась Елена. — С вас за это спросят?

— Из-за этого у нас могли быть большие проблемы. Спасибо, что предупредили. Я придержу вас за плечо…

— Хватит! — вырываясь, крикнула Елена. — Уберите руку! Отчего же мне одной… интеллигентно говоря, выпадает такой жребий, мать его!

— Не вам одной. Не считайте себя исключением.

В ТЕМНОТЕ слышится громкий храп, прерываемый затяжным звонком в дверь. Кто-то ворочается и повисает тишина. В дверь вновь звонят. Раздаются сопения, кряхтения, звуки потягиваний, зажигается свет, в кровати зарывшийся в подушку Степан Николаев.

Полностью перетянув на себя одеяло, его жена лежит рядом с ним — свет включила она. Проснувшись раньше Степана, она в данный момент соображает лучше его.

— Нам звонили, — сказала она.

— Да ты не… не… ты, — невнятно пробормотал засыпающий Степан.

— К нам пришли.

— Ну и пришли, ну и… ну и…

— По ночам без дела не ходят. И дверью не ошибаются. Ты ничего такого не натворил?

К КНОПКЕ звонка приближается подрагивающий кончик пальца. Сам палец похож на вставшую для атаки змею.

ЗА КУХОННЫМ столом сидит задремавший Виктор Павлович. Его стиснутая ладонями голова, немного опускаясь, вырывается и продавливает поддерживающие ее большие пальцы. В дверь мэра звонят.

Открыв глаза, он пытается их закрыть, но это у него не получается. Его глаза открыты. Можно даже сказать, что они у него вытаращены.

СКАЗЫВАЮЩИЙСЯ на шторах сквозняк. На стене примитивный пейзаж, в тарелке дымящиеся макароны с неприглядной котлетой, раздевшись до черной майки, побрившийся и причесавшийся Игорь ест у Сергей Чухлова.

Украдкой следя за гостем, Сергей листает в кресле глянцевый журнал и, увидев вошедшую в комнату маму, начинает им демонстративно обмахиваться.

Крупная устойчивая женщина успела переодеться в приличное платье. Уперев правую руку в выпирающий бок, Людмила Петровна строго смотрит на сына.

Сергей делает вид, что ее нет и, заинтригованно хмыкая, изучает первую и последнюю страницу журнала.

Мельком взглянув на Людмилу Петровну, Игорь, не поздоровавшись, возвращается к еде.

Уязвленная женщина не уходит. На выплеск негативных эмоций не срывается.

— Больше ничего не надо? — спросила она.

— Мне достаточно, спасибо, — ответил Игорь.

— Вы сначала доешьте и только потом говорите достаточно вам или нет.

— Тогда и вы только потом спрашивайте, — закручивая макароны, парировал Игорь.

— Вы правы. Сережа сказал мне, что вы его старый друг, который у нас проездом. Но я о вас не слышала. Как вас зовут?

— Отстань от него, мама, — вмешался Сергей Чухлов. — Что ты к нему пристала? Я же тебе говорил, как его зовут.

— Пусть скажет сам, — потребовала она. — Мне думается, сынок, ты назвал его ненастоящее имя. И если сказанное им не совпадет со сказанным тобой, я решу, что от меня что-то скрывают. А этого я в своем доме не потерплю. Так как ваше имя?

— Его зовут Игорь, — сказал Сергей.

— Ну чего ты лезешь! Ты же все испортил! Я практически уверена, что он назвал бы какое-нибудь другое, и я бы уличила всех вас во лжи! Ведь это же сплошное вранье! Вся история о старом друге. О том, что он здесь глубокой ночью проездом! Откуда он едет-то? И куда? Если он твой старый друг, получается, что он из нашего города, потому что ты из него никуда не уезжал. Но я о таком друге не знаю. И будь он из нашего города, он бы не был здесь проездом. Тут я поспешила… это как раз возможно.

— Вполне возможно, — сказал Сергей. — И с учетом того, что я в меру закрытый человек, о всех моих друзьях ты можешь и не знать.

— Да какой ты закрытый, — отмахнулась она. — Разве ты когда-нибудь мог что-либо в себе удержать? Старался, не спорю, но тебе не удавалось: ты и существование этой твоей… подруги пытался от меня утаить. Неделю держался, две, затем не выдержал и рассказал.

— Лучше бы не рассказывал, — проворчал Сергей.

— Ты и рассказал, и привел познакомиться, все очень мило и культурно, мне бы следовало вытирать платочком материнские слезы счастья, но мне же на тебя не наплевать. В отличии от той женщины, не испытывающей к тебе никаких чувств. Я ее видела… видела насколько она с тобой холодна… мать не обманешь.

— Тебя никто и не обманывал, — пренебрежительно промолвил Сергей. — Она же не разыгрывала перед тобой великой любви до гроба. Лена вела себя естественно, и ее не волновало, какие ты из этого сделаешь выводы. Что ты там напридумываешь… ты загодя настроилась на неприятие, но если бы ты присмотрелась к ней трезво, ты бы поняла, что она достойна самого доброго отношения.

— Она достойна, — сказал Игорь.

— Вы ее знаете? — с удивлением спросила Людмила Петровна.

— Знаю.

— Любопытно… И как она вам?

— Надежна, умна и красива, — ответил Игорь. — Вашему сыну с ней повезло.

— Моему сыну полезней сосредоточиться на работе и уперто пробиваться к своему месту под солнцем. Не размениваться на подозрительных дам, пользующийся его бесхарактерностью и неопытностью. Мои тревоги легко объяснимы — опыта у него с женщинами немного. Совсем недавно он ими вообще не интересовался.

— Ты бы постеснялась при постороннем, — усмехнулся Сергей.

— Но он же твой друг! Или нет?

— Непринципиально, — ответил Сергей. — Он в беде.

— Сочувствую, — пробормотала Людмила Петровна. — Но не сам ли он виноват? Я не желаю вникать… если он тебя ни во что не впутал, я не стану добиваться его откровенности и позволю ему на эту ночь остаться у нас. Скажите мне, Игорь, мой сын не с вами? Я о ваших делах. Он в них не замешан?

— Нисколько, — ответил Игорь. — Можете спать спокойно.

— Я как раз спала, когда вы пришли. Не заявись вы в столь поздний час, спала бы и дальше.

— Ты не спала, — возразил Сергей. — И мы тебя не будили — не надо на нас наговаривать. Будь хоть малейший шанс на то, что ты спишь, мы бы не молотили в дверь руками и ногами.

— Вы и не молотили, — недоуменно протянула она.

— Ну, значит, ты спала и не слышала.

— Да не спала я… мать не спит — мать ждет. Таков нормальный порядок вещей. Полнейший уход в волнение и беспокойство, в волнение и снова в волнение: валидол не помогает, снотворное не берет.

— Ага! — воскликнул Сергей. — Ты все же пытаешься уснуть, меня не дождавшись.

— Редко, — пробурчала она. — Пытаюсь и не могу. Из-за тебя…

— Из-за слабого снотворного, — усмехнулся Сергей.

— Так сходи и купи мне сильного, — обиженно промолвила она. — Чтобы я заснула без всякой надежды на пробуждение. Мать похоронишь и погуляешь… с песнями и танцами на пьяных поминках. Затем заживешь со своей Леной, как в раю. Что еще матери нужно… У вас, Игорь, есть мать?

— Она умерла, — ответил Игорь.

— Мне жаль вас, — мягко сказала Людмила Петровна. — Теряя маму, человек действительно несет утрату невозместимую. Готова поручиться, что это вы ее в могилу свели.

— Частично, да, — кивнул Игорь. — Я не снимаю с себя ответственности. Ваше предположение попало в точку.

— Вы на меня обиделись?

— Какие обиды, о чем вы, — улыбнулся Игорь. — Мне у вас весело.

ДОПРОС Степана Николаева.

Как и в последующих случаях с мэром и Еленой лица человека, ведущего допрос, не видно — слышен лишь его монотонный хорошо поставленный голос.

Опухший спросонья Степан трет красные глаза и, не вставая со стула, с негромким стоном распрямляет спину. Низко нагнувшись, опускает голову едва ли не до колен.

— Вам удобно? — спросили у него.

— Стул, как стул, — пробурчал Степан. — В постели было удобнее.

— При избрании вами правильной модели поведения вы в самое ближайшее время вернетесь в вашу кровать и благоразумно утаите от жены содержание нашей беседы. Пока я излагаю доступно?

— Да…

— Если не поняли, признайтесь. Не бойтесь показаться тупым — в этом нет ничего зазорного. Что вы предпочитаете? Мне повторить сказанное мной слово в слово или изменить для вас порядок слов, чтобы вы более глубоко осознали их смысл? Или я в вас ошибся, и его уже осознали?

— Я осознал, — ответил Степан. — Я не тупой.

— Вы настроены говорить мне правду?

— Ну так… конечно…

— Отключившись от всего внешнего, настраивайтесь по-настоящему. Мы подождем.

— Спрашивайте, спрашивайте, — нервно прервал паузу Степан Николаев. — Я отвечу.

— Сегодня вас видели в кафе, где вы употребляли алкоголь с неким господином по имени Игорь. Это установленный факт.

— Установленный и пускай… я и не отрицаю.

— Вы с ним близкие друзья?

— По молодости мы общались довольно часто, но годы нас как-то развели, и у всех свои интересы, к тому же Игорь жил в Москве, и это, как я заметил при встрече, отдалило нас еще дальше: я по-простому радуюсь жизни, а он какой-то насупленный и неспокойный, будто бы болен чем-то неизлечимым… и поэтому не может беззаботно пьянствовать в приятной компании.

— В кафе он много пил?

— Существенно. Нас с женой он по большому счету игнорировал, но к водке его тянуло.

— Из кафе, по нашим сведениям, он ушел раньше вас. Он шел, не шатаясь?

— Не обратил внимания, — ответил Степан. — Он и руку мне на прощание не пожал — оставил на столе пару купюр и исчез. Куда, не знаю.

ДОПРОС Виктора Павловича.

Мэр не предполагает о чем пойдет речь и, не выражая никакого неудовольствия, старается создать о себе приятное впечатление.

На его лице написана готовность к сотрудничеству. Он сидит на стуле со скромностью добропорядочной женщины и выправкой примерного школьника.

Намереваясь обдумывать каждое слово, Виктор Павлович слегка морщит лоб — он проводит работу по мобилизации всех умственных сил.

— Как дочка, Виктор Павлович? — душевно спросили у него. — Учится, рисует, с дегенератами не тусуется: есть повод гордиться?

— Разве вы притащили меня сюда из-за нее? — недоуменно вопросил мэр.

— Вас никто не тащил. Деликатно сопроводив по лестнице, вас без принуждения усадили в роскошную машину и мягко, избегая рывков, повезли на разговор, который пойдет у нас не о вашей дочери. Он даже пойдет не об ее сверстницах, безнравственно используемых вами в сексуальном плане. Но вам, Виктор Павлович, надлежит учесть, что, если вы вздумаете нам врать, тему мы переменим тему. С готовностью перейдем на обсуждение вопросов, касающихся лично вас.

— О чем вы хотите поговорить? — спросил Виктор Павлович.

— О вашем ученике Игоре. Сегодня вы с ним встречались.

— А что Игорь? — удивился мэр. — Он к моим… увлечениям никакого отношения не имеет.

— У него свои увлечения. И они, поверьте мне, будут покруче ваших. Вы не предполагаете, о чем идет речь?

— Нет, — ответил мэр. — О чем она идет?

— Об убийстве. И не одном. Вы не в курсе? Новости еще не дошли?

— Радио я не слушал, телевизор не смотрел… по ночам новостей и не передают. Только самые срочные. Кого-то прикончили? Обвиняется Игорь?

— Что вам известно о его нынешнем местонахождении?

— Ничего не известно, — честно ответил Виктор Павлович. — Он отверг мое предложение попариться с….

— Продолжайте. Сейчас не важно, с кем.

— Он развернулся и ушел. А я пошел в баню. Но это не относится к делу.

— В свои планы он вас не посвящал?

— Судя по выражению его лица, он на меня разозлился. Во взгляде была и злость, и презрение… было и непонимание. Меня поймет на всякий — я понимаю… вот он меня и не понял.

— Чем он занимался после вашей встречи, вы не знаете.

— Совершенно верно, — кивнул мэр.

— А до нее? У бани он вам об этом не говорил?

— Не говорил. Но когда позвонил мне с утра, кажется, упоминал, что думает погулять по берегу. Вдоль реки.

— По тому берегу, на котором стоит храм?

— Сотни лет стоит он там… а к чему вы заговорили о храме?

— Мы бы не терзали вашу заблудшую душу церковной тематикой, но убито двое священнослужителей, и подозревается в преступлении никто иной, как ваш Игорь.

— Немыслимо, — пробормотал мэр. — Игорь убил отца Михаила?

— Не его. Нового Настоятеля и совсем молодого монаха — лишены жизни они были насильственно. Отец Михаил выбрал смерть добровольно.

— И он?! — воскликнул Виктор Павлович. — Отец Михаил тоже мертв?

— Детального осмотра тела не проводилось. Войдя в церковь, наши люди увидели отца Михаила лежащим на полу с широко открытыми глазами. Для дачи показаний он был непригоден, и поэтому его оставили в покое без проверки, бьется ли в нем пульс. Теоретически можно констатировать, что он узнал о содеянном и, не выдержав, наложил на себя руки.

— Выходит, отец Михаил не только знал о готовящихся убийствах, но и каким-то образом провоцировал Игоря на их совершение. Я допускаю, Игорь мог, он парень решительный, но отец Михаил… Это нереально. Вы заблуждаетесь. И мотива не видно.

— Новый Настоятель должен был занять его место. Серьезный мотив.

— Ну, а зачем ему подговаривать Игоря убивать второго? — поинтересовался Виктор Павлович. — Обычного монаха.

— Не обычного. Необыкновенно красивого даже в виде трупа. Исходя из таких внешних данных, мы вправе строить различные версии. Вплоть до того, что убитый был любовником женщины убийцы, и его убийство нужно рассматривать отдельно — не вкупе с убийством Нового Настоятеля. Но подобный вариант, разумеется, маловероятен. Совпадения бывают, но в нашем случае мы склоняемся к наличию единого замысла. Женщину в расчет не берем.

— Я бы из-за женщины не убил, — признался Виктор Павлович. — Я говорю о жене — не о дочери. Если бы кто-нибудь нанес вред моей дочке, я бы спешно побежать разбивать ему череп.

— Все объяснимо. Юные девушки вызывают больше эмоций, чем взрослые женщины. Разыскиваемый Игорь на вас не похож. Его влечет к особям своего возраста.

— Игорь банален, — отмахнулся мэр. — И его женщина, я думаю, ему под стать. У меня бы она не вызвала никакого желания.

ДОПРОС Елены.

Без интереса глядя на находящегося перед ней человека, она скашивается на окружающие ее стены и параллельно с этим занимается соскребыванием лака с ногтей. При всей видимой стойкости у нее измученный вид глубоко несчастной женщины, не утратившей подчеркнутую печалью привлекательность.

Елена терпеливо ждет начала беседы. Поскорее вернуться в пустоту своей квартиры она отнюдь не рвется.

— Вы отлично выглядите, Елена, — сказали ей.

— А как же иначе. И это без косметики — перед поездкой к вам не позволили постоять у зеркала и привести себя в порядок. Остается покорять вас тем, что имеется от природы.

— Мои комплименты. Ваш настрой производит самое благоприятное впечатление. В данный момент нам не приходится сомневаться в вашей стойкости, но люди ломаются, люди льют слезы и умоляют о пощаде, люди уязвимы. Их нетрудно раздавить, как бы они ни старались гордо держались голову и отгораживаться от реальности хранимыми в памяти воспоминаниями о любимом существе, чье благополучие якобы зависит от вашего молчания. Я говорю об Игоре. Приехав в город, он пошел к вам.

— Он ходил ко мне и до отъезда, — спокойно промолвила Елена. — Зашел и вчера… или позавчера… я уже запуталась — что тут странного?

— Прошлую ночь он провел у вас?

— От и до. Если на вчерашнюю ночь ему нужно алиби, то оно у него есть. При условии, что мне здесь верят.

— Насчет прошлой ночи мы вам верим.

— Я весьма рада, — иронично наклонила голову Елена.

— Верим, потому что она нас совершенно не интересует. Вы привезены сюда, что оказать нам посильное содействие в прояснении вопросов, связанных с сегодняшним днем и все еще продолжающейся ночью. Вам понятна ваша задача?

— Не совсем. О каком сегодняшнем дне вы говорите? Сегодняшний день еще не начался, а вчерашний уже закончился, хотя формально сегодняшний уже начался, но мне о нем сказать нечего, поскольку ничего заслуживающего вашего внимания за тот краткий период между окончанием вчерашнего и началом сегодняшнего…

— Я вас перебью. Лишь ради того, чтобы вас предостеречь — заговаривая нам зубы, вы действуете нам на нервы. Это не деловой подход. Отталкиваясь от достигнутых нами неутешительных результатов, давайте с обоюдного согласия сменим стиль. Прекратим вольные беседы. Отвечайте нам четко и ясно. Сегодня Игорь у вас был?

— Был, — ответила Елена.

— Во сколько?

— Несколько часов назад.

— Он вам ни в чем не признавался, ни во что не посвящал, ничем не делился?

— Ничем.

— Как долго он у вас пробыл?

— Минут десять-пятнадцать.

— И чем вызвана такая поспешность ухода? К ней его что-то подтолкнуло?

— Нет, — опустив глаза, ответила Елена. — Наверное, я ему просто надоела… Игорю со мной было скучно.

РАСПОЛАГАЮЩИЙСЯ у окна Сергей Чухлов безуспешно распрямляет согнувшиеся отростки стоящего на подоконнике цветка. Мать Сергея отправилась спать, поевший Игорь сидит там же, где и сидел; Сергея Чухлова перехлестывает желание как-нибудь поскорее покончить с неопределенностью, но у него недостаточно отваги, чтобы позвонить Елене или попытаться спровадить проявляющего железную выдержку Игоря.

На улице еще не светает. И нескоро начнет.

— Ты убежден, что Лена никому не скажет, с кем ты ушел? — спросил Сергей.

— О ней ты уже не переживаешь? — усмехнулся Игорь. — Все больше о себе? Эволюция… Взросление. От Лены я ушел один — это она и скажет. А если проболтается о тебе, то они приедут сюда и вступят со мной в беспощадную схватку, в которой мне не уцелеть. Я, видишь, зеваю… меня здесь у тебя разморило и я спокойно отношусь к неизбежному. Но не настолько, чтобы не верить в лучшее. Чувство самосохранения во мне еще не загнулось, а не то бы я лег и поспал. И завтра с утра… с новыми силами… проползая и обходя, запрыгивая на поезда и пробираясь лесами: в таком изможденном состоянии я долго не выдержу.

— Тогда отдыхай, — промолвил Сергей. — Ложись прямо на этот диван и храпи сколько влезет.

— Опасно. Утром мне будет совсем сложно из города выбраться. Дороги перекроют, все открытые пространства возьмут под наблюдение — возможно, с вертолетов.

— Над нашим городом вертолетов никто не видел, — сказал Сергей.

— Ради подобного случая прилетят и они, — заверил его Игорь. — Сверху великолепный обзор. Внутрь можно посадить снайпера. Сразу за городом начинаются поля, и мне в них не скрыться. Только по шоссе и на машине.

— У тебя будет машина, — сказал Сергей.

— Ты мне ее достанешь? — удивился Игорь. — Спасибо, но что мне делать, если меня остановят на посту? А если за рулем, к примеру ты, а я, прикрывшись тряпками, на заднем сидении или в багажнике, то и это ничего не меняет. В легковой машине не спрячешься.

— Я не говорю о легковой. В бухгалтерии нашего завода я не на последних ролях и могу кое-что решать. Положившись на меня, ты не прогадаешь. К завтрашнему утру я найду для тебя и шофера, и грузовую машину, в ней ты так зароешься, что до тебя, пожалуй, и не доберутся.

— А шофер? — спросил Игорь. — Нам нужен человек, не задающий вопросов.

— Шофер сядет и поедет, — сказал Сергей. — Ему незачем знать кого он везет, и он об этом не узнает, поскольку ты займешь место не в кабине, а заранее, до его прихода, перемешаешься с грузом. С каким, я определю завтра. Забитость под завязку я обещаю. Чтобы до тебя дотянуться, им придется немалое усердие проявить.

— Если бы они, — задумчиво произнес Игорь, — владели информацией, что я именно в этом грузовике, они бы выпотрошили его без остатка, но перетруждаться, не имея твердых гарантий… к тому же на посту будет обычная милиция… шансы есть. — Игорь широко улыбнулся. — Высокопарно говоря, поклон тебе, Сергей. Не ожидал от тебя. Благодаря твоему содействию я, быть может, и сумею отсюда выбраться. — Игорь вскочил со стула. — Улучшил ты мне настроение… радоваться преждевременно, но я радуюсь, как ребенок. И не хочу себя притормаживать.

— А за что тебя ищут? — поглядев на весело расхаживающего по комнате Игоря, спросил Сергей Чухлов.

— Пустое, — махнул рукой Игорь. — Не забивай этой грязью свою светлую голову. Ты соображающий… и смелый мужик, Серега. Мои враги не рассчитывали на то, что я встречу столь совершенного союзника.

НА ОБОЧИНЕ дороги в разбавляемой фонарями тьме стоят мэр, Елена и Степан Николаев.

Они в черте города. Дальше их не увезли, никакого урона не причинили, Виктор Павлович в середине, Елена со Степаном по краям, синхронности топтаний не наблюдается; мэр, озираясь, проходит вперед, Степан с некоторым опозданием делает то же самое, Елена стоит на месте.

Вытянув носок, она рисует перед собой соприкасающиеся друг с другом круги. У нее хорошая осанка, и этой ночью ее вполне можно принять за балерину.

— Интересно, почему нас высадили именно здесь? — риторически вопросил подошедший к Елене мэр.

— Вам бы хотелось, чтобы нас вывезли за город и там прикончили? — спросил у мэра подошедший вслед за ним Степан.

— Никто бы нас не прикончил, — ответил Виктор Павлович. — Расследуя двойное убийство, они бы не пошли на тройное. Да и не вправе они так лишать жизни: они же не преступная группировка, а официальные лица. Если бы они развезли нас по домам, к ним вообще не было никаких претензий. К их поискам я отношусь с пониманием. У меня нет сомнений, что они трудятся по ночам не ради собственного удовольствия. Вас… леди и джентльмены, тоже выдернули из-за Игоря?

— Меня из-за него, — ответил Степан. — Ну и Лену конечно. Кстати, привет — как сама? Как успехи?

— Средне, — горько улыбнулась Елена. — Голова не болит, но сердце бешено-бешено колотится. Игорь, правда, кого-то убил?

— Он сделал это, — ответил Виктор Павлович. — И не раз: на его счету два трупа.

— Два? — удивилась Елена. — Я думала, один… а кто второй убитый?

— Молодой монах, — ответил мэр. — Или не монах, а другой — священник. В какой очередности он их убивал… я подзабыл.

— Что-то я не врубаюсь, — пробормотала Елена. — Игорь убил только этих двоих? Третьего трупа не было?

— Третий труп не нашли, — ответил мэр, — но мог быть и третий. Мог, мог… «Теперь как раз тот колдовской час ночи, когда гроба зияют и заразой ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови испить бы мог и совершить такое, что день бы дрогнул». Великий Уильям Шекспир. Для описания состояния, довлевшего над нашим несчастным Игорем, прекрасно подойдут его слова.

— Откуда вам известны слова Шекспира? — с сомнением спросил Степан Николаев.

— Я бывший школьный учитель — начитанный и образованный человек. Тебе ли спрашивать? Ты же у меня учился. Жаль, не помню твоего имени.

— А ее имя? — указывая на Елену, спросил Степан, — вы помните?

— Ее помню, — ответил Виктор Павлович. — А твое… нет, не помню.

— И я ваше не помню, — уязвленно пробурчал Степан.

— Не выставляй себя идиотом, — строго сказал Виктор Павлович. — Ты можешь не помнить имя учителя, но имя мэра ты помнить обязан. А кто ваш мэр? Я… фактически уже бывший — и бывший учитель, и бывший мэр, безбедно прожить на заработанное не выйдет, опасность привлечения к суду еще не миновала… я догадался, почему они высадили нас здесь. Не где-нибудь, а возле работающей всю ночь забегаловки.

— И почему? — подумав, спросил Степан.

— Тут с полной определенностью не скажешь… возможно, ими руководили благие намерения. Идея такова — мы умеренно выпьем, посидим, побеседуем и напряжение снимем. Или они предполагали, что мы нажремся, как свиньи, и когда они, приехав, увезут нас на повторный допрос, у нас будут развязаны языки. Но этот кабак в любом случае входил в их планы.

— Ну, а если мы туда не пойдем? — спросил Степан.

— Я пойду, — убежденно ответил мэр. — И заберу Лену с собой: нечего ей одиноко болтаться в темноте.

— Не одиноко, а со мной, — возразил Степан Николаев. — Меня вы не учитываете?

— А разве надо? — усмехнулся Виктор Павлович.

— Вы меня не…

— Разве ты пить не идешь? — поинтересовался мэр.

— Иду. А-ааа… понял. Ну, идемте, идемте, накатим. Но денег я из дома не взял.

— Тогда иди домой, — сухо сказал мэр. — Не за деньгами, а с концами. Мне не очень хочется тебя видеть, не говоря уже о том, чтобы тебя угощать.

— Не гоните Степу, — взглянув на опечаленного Степана Николаева сказала Елена. — Я за него заплачу. Одной бутылки тебе хватит?

— Грамм двести-триста, — поспешно ответил Степан. — На большее я тебя не разорю.

— Тем более, — сказала она. — Значит, если я куплю бутылку, мне достанется примерно столько же. Совсем пьяной я не напьюсь, ну а коли напьюсь, то и пусть.

ПРЕЖНИЕ посетители разошлись, для новых еще рано, за стойкой то ли спит, то ли грустит плешивый бармен; кроме мэра, Степана и Елены обслуживать ему некого, а они уже все заказали и обособленно выпивают за крайним столиком.

Спиной к бармену Степан, лицом Виктор Павлович, Елена сидит к нему боком — подпирая рукой подбородок и меняя руку после каждой выпитой рюмки.

Водка вливается, как вода, и Елена, частично теряя ясность взора, немного заваливается влево и вправо.

— Отдыхая здесь в легком подпитии, — сказал мэр, — я готов спросить себя, всем ли я доволен. И есть ли пределы стыду и страху. Как вы думаете, что я себе отвечу? Вам этого не узнать. Я считаю возможным довольствоваться малым и имею мужество не сожалеть о былом. Мне не составит труда залить в себя еще с десяток рюмок. Помянуть отца Михаила, выпить за удачу ушедшего в бега Игоря, накатить и повторить за здоровье моей славной дочки — оно ей понадобится, чтобы подрасти и понять насколько я ее люблю. Сейчас она этого не понимает… плюет на меня! не поддерживает…

— Отношение с дочерью — это ваше личное дело, — веско сказал Степан. — Но Игорь все-таки убийца, и ему бы не следовало разгуливать на свободе.

— В древнем Китае говорили так: «Совершая добро, избегай славы. Совершая зло, избегай наказания». В общем, всемирно известные мудрецы не посоветовали бы ему являться с повинной.

— От тех серьезных людей долго не побегаешь, — сказал Степан. — Повяжут они его, никуда он не денется. Нас же они нашли… нас я с ним не сравниваю. Вы меня не перебивайте. Мы сидели по домам, а он не пойми где прячется — нас они нашли и отпустили, а его найдут и не отпустят, но до сих пор не нашли. Может, уже нашли?

— Не знаю, — пожал плечами Виктор Павлович. — За ним идут матерые охотники, но и он непростая добыча.

— А тебе, Лена, — повернувшись к ней, промолвил Степан, — тебе… Лена! Что тебе подсказывает твое женское чутье?

— Водка, Степа, — усмехнулась пьяная Елена.

— Тебе подлить водки?

— Она притупляет чутье, — промямлила Елена. — Не обостряет… не верь.

— Помимо чутья, водка притупляет и чувства, — заметил Виктор Павлович. — Не все. Я о чувстве ответственности, чувстве тревоги…

В заведение входит изможденная, ярко накрашенная женщина в короткой юбке и с сумочкой на плече. Подойдя к бармену, она о чем-то с ним шепчется, на мэра, Степана и Елену подозрительно косится — двое последних этого не замечают. Виктор Павлович цепенеет от непереносимого ужаса.

Вот и все, сейчас будет поставлена точка, появление женщины означает вынесенный ему приговор, посредством нее на него вышла смерть; женщина уходит.

Мэр выдыхает.

— Вы чего так побледнели? — посмотрев на него, спросил Степан. — Это же обыкновенная проститутка. У вас какие-то комплексы?

— У меня богато развитая фантазия, — пробормотал Виктор Павлович.

— Ха-ха. Вы представили, что вытворяете с ней в постели нечто такое извращенное, отчего вам стало жутко.

— Помолчи ты со своей постелью! — закричал на Степана мэр. — Я испугался не этого. Мне подумалось, что ее прислали те, кто нас допрашивал, и у нее в сумочке ствол, из которого она нас завалит. Выполняя задание той структуры… законно ли действующей? Куда-то везут, протокола допроса не ведут… выпив, я начинаю прозревать. Ты чему улыбаешься?

— Я вспомнила о двух трупах, — ответила улыбающаяся Елена.

— Понимаю…

— Двух, а не трех. Священника и монаха. Трупа близкого мне человека не обнаружено, и я могу рассчитывать на то, что он жив.

— Ты о ком? — недоуменно спросил Степан Николаев. — Не об Игоре?

Елена отрицательно качает головой. Качая ею сильнее, она закатывает глаза и улыбается, все шире улыбается.

С ГОЛОВОЙ, заложенной за руки, Сергей Чухлов лежит в кровати и пытается уснуть, невзирая на сидящую рядом с ним мать.

Не желая оставить его в покое, она не сводит с сына пристального взора. Подобный диктат Сергея привычно бесит.

Ему надоедает неплотно прикрывать глаза и наблюдать мать в мутной пелене, и он, полностью их открыв, глядит на Людмилу Петровна с враждебной определенностью. Она как смотрела на него, так и смотрит: выражаемое по отношению к ней недовольство ее абсолютно не трогает.

— Мужайся, сын, — сказала она свистящим шепотом, потрепав Сергея за плечо. — Друг ли он тебе, не друг, но ты должен это сделать. Ты спросил мое мнение, и я тебе говорю…

— Я не спрашивал, — перебил ее Сергей Чухлов. — Ты сама подслушала наш разговор. Я бы к тебе к тебе в жизни не обратился.

— Так с матерью нельзя — учти на будущее. Но я на тебя не обижаюсь, ты на взводе, у тебя натянуты нервы… ты это сделаешь?

— Наверное, — прошептал Сергей.

— Сделаешь? Пообещай мне, что сделаешь. Я не уйду, пока ты мне не пообещаешь.

— Да сделаю я… все сделаю.

— Поклянись моим здоровьем, — попросила Людмила Петровна. — Подожди… у меня мысль. Для подстраховки вдобавок к моему поклянись и здоровьем твоей Елены.

— Ее-то ты зачем приплела…

— Ты клянешься?

— Отстала бы ты от меня, — пробормотал Сергей. — Но разве такое счастье возможно, только в мечтах… я клянусь. Я это сделаю. И что ты тут на меня давишь? Я бы и без твоего нажима сделал. Завтра часов в десять Игорь сядет в предоставленный мною грузовик и поедет на нем из города. Когда он проснется, я скажу ему, что план остается прежним.

ОЩУЩАЯ пригибающую слабость, согнувшийся отец Михаил ковыляет по церкви и чуть ли не натыкается на стены; священнику очень плохо, фрески и иконы сливаются в одно невнятное целое, наваливающийся потолок прижимает к пульсирующему полу, бордовая косынка зашедшей в храм женщины притягивает взгляд, и отец Михаил видит приходящую раньше всех остальных Елизавету.

Количество прожитых ею годов приближается к шестидесяти, на ее неухоженном лице отпечаток жизненных невзгод и строго соблюдаемых постов, вид у Елизаветы взволнованный.

— Доброго вам утра, отец Михаил! — воскликнула она. — Долгих лет и сбывшихся упований! Вы уже слыхали об этом? О страшном несчастье?

— Я знаю, слышал… знаю.

— Ужас, отец Михаил! Кромешный ад! У кого же смогла подняться рука на них! На посвятивших свою земную жизнь обретению жизни вечной, исторгая из себя нечистый дух во имя обретения духа святого, связывающего впустивших его с Господом нашим…

— Пожалуйста, потише, — прошептал отец Михаил. — Вы говорите… выкрикиваете правильные слова, но я весь разбит, и от шума мне становится вконец нехорошо. — Отец Михаил с силой потер голову. — Вот здесь… в затылочной части высекают искры тяжелые кони, а спереди — там, где лоб, бьют хвостами немилосердные киты.

— Выглядите вы неважно, — присмотревшись, сказала Елизавета. — Плохо спали?

— Этой ночью я вообще не спал, — ответил священник.

— Даже не прилегли? — поразилась она.

— Почему не прилег? Полночи я лежал без сознания, но это же не сон — совершенно другие ощущения. Мне было бы неприятно о них говорить, если бы кто-нибудь… потребовал у меня отчета по поводу того, взлетал ли я к небесам или спускался в преисподнюю. Определенного ответа у меня нет. Хлебами в крови меня угощали, я запомнил… помню, я упал в обморок по ходу молитвы, а очнулся минут сорок назад. Тут же стал готовиться к проведению службы.

— И как? — спросила Елизавета. — Как вы, отец Михаил, в смысле физических сил? Сумеете ее провести?

— Попробую. Служить в храме — моя обязанность, и мое, смею полагать, предназначение. — Отец Михаил отвернулся от собеседницы. — Не предавать же мне его, в своем моральном праве на ношение и рясы, и креста усомнившись. Я ни над кем не возвысился, нисколько не обрел окрыляющую благость… я отслужу обыденно, сдержанно… страстно и дерзновенно: как в простой, подаренный Господом… ничем не выделяющийся день.

МОЛОДОЙ, наслаждающийся жизнью шофер Кораблев гонит грузовик по украшенным солнцем улицам, слушая приятную музыку наподобие Саймона и Гарфанкеля. Отпуская руль, Кораблев весело трясет руками, без повода стучит кулаком по гудку, музыка доносится и до засевшего в кузове Игоря, прикрытого от посторонних глаз промышленными предметами и оптимистично улыбающегося как от хорошей песни, так и от предстоящего избавления.

Почти выехав из города, Кораблев видит приказывающую ему остановиться полицию — лейтенанта Андрианова и двух вооруженных автоматами сержантов.

Шофер подчиняется и, приготовив документы, вылезает из кабины — штаны подтягиваются, рука с бумагами протягивается, но лейтенант Андрианов на них даже не смотрит. Он прожигает оценивающим взором самого Кораблева.

— По телефону нас уверяли, что ты не в курсе, кого везешь, — сказал лейтенант Андрианов. — Нас не обманывали?

— Кого мне везти, — недоуменно пробормотал Кораблев, — никого я не везу… у меня груз, на него бумаги, они в порядке…

— Очень хорошо. Прижмись лицом к капоту и не поднимай голову вплоть до нашего сигнала. Исполнишь?

— Я исполнительный человек, — проворчал Кораблев.

Принимая двусмысленную позу, Кораблев безропотно ложится головой на капот.

Лейтенант Андрианов с двумя сержантами, вероятно, для ознакомления, делают вокруг грузовика круг; сидящий внутри Игорь чувствует неладное и учащенно дышит, как попавший в ловушку зверь; сержанты снимают автоматы с предохранителей.

Вставший у железных дверей лейтенант Андрианов поначалу стучит в них весьма тихо. Затем погромче. С усмешкой поглядывая на сержантов, он лупит по дверям изо всех сил.

— Мы знаем, что ты там, — сказал лейтенант Андрианов. — Перед тем, как предложить тебе сдаться, я вывалю на твое рассмотрение стандартный набор унылых для тебя фактов — ты окружен, сопротивление бесполезно, если ты к нам не выйдешь, мы не пойдем на штурм, а разнесет эту машину из гранатомета, брать тебя живым мы не обязаны. Прямого приказа бережно относиться к твоей жизни у нас нет. Сказать тебе, сколько нас? Нас немало. Выходи и сам увидишь. Готовясь к худшему, не рассчитывай на то, что сможешь застать нас врасплох. У тебя…

Появившись из раскрывшихся дверей, помедливший Игорь спрыгивает на асфальт.

— Ответственный шаг, — сказал лейтенант Андрианов. — Блестящий прыжок. Удачная мысль не затягивать с развязкой. К твоему выманиванию мы только приступили, а ты уже среди нас.

— Меня сдали? — спросил Игорь.

— О, да. В анонимном звонке нам указали номер машины и маршрут ее следования. Есть подозрения, кто это тебе так удружил?

— А вы что… хотите его наградить?

— Небольшую премию в размере тридцать рублей наше министерство ему бы выписало, — ответил лейтенант Андрианов. — Ведь он сдал нам опасного преступника, который без его вмешательства мог бы и уйти. Может уйти и сейчас.

— То есть? — не понял Игорь.

— Иди, — сказал лейтенант Андрианов. — Мы тебя отпускаем. Все согласны?

— Угу, — пробурчал первый сержант.

— Не возражаю, — пробасил второй.

— И вы не выстрелите мне в спину? — с недоверием спросил Игорь.

— Ни в коем случае, — ответил лейтенант. — Тебя что-то смущает?

— Меня тревожит нелогичность ваших действий. Я ехал отсюда прочь, вы тормознули машину и завели со мной разговор… зачем ее было останавливать, а потом меня отпускать?

— Чтобы ты понял, что ты не один.

— А-ааа, — протянул Игорь.

— Другие тоже способны на поступки.

Больше Игорю ничего не говорят. Он выжидающе смотрит на лейтенанта Андрианова, тот от него тоже чего-то ждет, никто не произносит ни слова, и лейтенант отворачивается, за ним отворачиваются и сержанты, не смея их отвлекать, Игорь отступает спиной вперед, доходит до обочины дороги и, резко развернувшись, поворачивается озадаченным лицом к расстилающимся до горизонта полям.

С запасом перепрыгнув через канаву, отделяющую асфальт от земли, Игорь отходит на приличное расстояние — его мучает подозрение, что выстрел в спину все же последует, однако вместо выстрела Игоря провожает напутственный возглас лейтенанта Андрианова:

— Удачи тебе, Воин света!

Игоря поняли. Он этому рад. От переизбытка эмоций его подернутое светом лицом теряет человеческие очертания и превращается в лицо монстра.

ОТЕЦ Михаил выходит из подсобного помещения к ожидающим его прихожанам. Их четверо. Помимо Елизаветы, это сорокалетняя и всеми унижаемая в миру сварщица Татьяна; зачастую падающая в обморок и подзабывшая о внуках пенсионерка Ольга, а также стоящий на первом плане Кирилл Денисович Тыков, чьи психическое здоровье не вызывает вопросов, поскольку ответ давно известен. На нем тренировочный костюм, шерстяные носки и сандалии. Поза надменна. Завоеванное им положение никем не оспаривается.

Остановившись перед паствой, отец Михаил задумчиво смотрит на собравшихся, не сотрясая своды храма благословениями и приветствиями.

— А где Настасья? — спросил он.

— Приболела она, отец Михаил, — ответила Ольга. — У нее высокая температура, и сбивать ее таблетками Настасья опасается — как бы хуже не стало, говорит. Но вскоре она поправится, и мы опять придет к вам впятером, внимать вашим словам и общаться через вас с Господом, от церкви мы не отойдем, вновь придем — вновь и вновь, вера, любовь! вера, любовь!

— Меня лишь смерть остановит! — взревел Кирилл Тыков.

— И я не перестану ходить! — закричала Елизавета.

— А я сегодня вместо Настасьи полы вымою, — сказала Татьяна

— Велико наше почтение к этому месту! — проорал Кирилл Тыков.

— Из-за вас, отец Михаил! — крикнула Ольга. — Ваша заслуга в том, что мы ни единой службы не пропускаем!

— Его! — возопила Елизавета. — Его заслуга! Отца Михаила!

— Слава отцу Михаилу! — прокричал Кирилл Тыков. — Да не возгордится он от наших речей!

— Он не возгордится, — сказала Татьяна, — отец Михаил никогда…

— Отец Михаил скромный и вверяющий себя Богу, — кивнула Елизавета.

— Отец Михаил…

— Наш отец Михаил…

— Давайте помолимся, — устало сказал отец Михаил. — Я начинаю службу.

— Приступайте, отец Михаил, мы вас слушаем, не забудьте о нас…

— Он не забудет…

— Упомянет в молитве и надежно защитит от сатаны…

— Тихо! — взревел Кирилл Тыков. — Он начинает!

Поморщившийся от крика отец Михаил без намека на величавость движений плетется на полагающееся ему место. Привычные места заняли и прихожане, все приготовились заняться своим делом; ангелы не постучались, рутинная рабочая обстановка предвкушением снисхождения божественной возвышенности не отдает, глубоко вздохнув, отец Михаил поднимает руку для осенения себя крестным знамением.

Выпуская воздух через сложенные трубочкой губы, он больно бьет себя тремя пальцами в лоб. Затем в живот. Легко коснувшись правого плеча, плавно ведет линию к левому.

Тем самым подводя черту.

Конец.

«Раскаты высшего отхода»

В БОЛЬШОМ кабинете за накрытым столом с десяток сотрудников научно-исследовательской организации закрытого типа чокаются и шумят, произносят тосты и весело смеются; отмечается день рождения.

Растроганная виновница торжества опрокидывает рюмку за рюмкой, ухаживающие за ней мужчины, не забывая подливать и себе, выкрикивают банальные пожелания:

— За здоровье, за карьеру! И чтобы все удалось!

— Ты, Светлана Петровна, человек что надо! И тебе бы найти приличного мужчину! Чтобы он тоже был человеком!

— Она его найдет!

— Или он найдет ее сам!

— Да он ее уже нашел! А, Светлана Петровна?

— Нашел, нашел! А не нашел, так найдет!

— Кого бы он ни искал, пусть он найдет именно тебя!

— За это и выпьем!

Все пьют, расслабляются, тянутся за закуской; шестидесятилетний ученый Николай Алексеевич Самойлов сидит перед стаканом с давно выдохшимся шампанским, не намереваясь изображать даже минимальную вовлеченность в происходящее — он окружен раскрасневшимися лицами, вокруг него гомон и смех; Николай Алексеевич в этом не участвует. Выпестованное стремление не тратить время зря не позволяет ему отвлекаться от раздумий, имеющих исключительно научную направленность.

Коллеги, отдыхающие с ним за столом, в курсе, что Николай Алексеевич на землю не опускается, и, восхищаясь его талантом уровень никогда не снижать, оставляют ученого в покое, не предлагая ему поздравить именинницу, к которой он питает вполне дружеские чувства.

Если в его случае можно говорить о каких-либо чувствах.

УЙДЯ с дня рождения раньше остальных, Николай Алексеевич занял на бульваре свою любимую скамейку. В светлый летний вечер он поглядывает на прохожих, производит расчеты и строит гипотезы; занять свою скамейку ему удается не всегда, и просматривающаяся на его лице положительная эмоция относится к тому, что сегодня ему это удалось.

Прохаживающегося народа немало. Не потоки, но и не ручьи. Излишней спешки не прослеживается, раздражающего шума они фактически не издают, визжащего в отдалении ребенка впритык не подводят — испускаемые им вопли терпимы, но Николай Алексеевич, недовольно скривившись, внутренне сетует на недостатки общественных мест и замечает подходящего к нему Олега Лозинского.

Олегу тридцать восемь лет, у него впалые щеки и сломанный в пьяной драке нос; он работает с Николаем Алексеевичем в одном учреждении, где его не очень воспринимают, как подающего надежды ученого — на праздновании дня рождения он в противовес Николаю Алексеевичу неплохо выпил, однако не воспарил. Под тонким слоем бравады явно понурый вид.

— Николай Алексеевич! — воскликнул Олег. — Будь народ более трезв, он бы возмутился вашими манерами! Почему вы опять не досидели хотя бы до половины? Именинница на вас не обижается: с нее достаточно внимания Егора Константиновича, ну а я на вас злюсь и требую объяснений. Примите мой комплимент — без вас там совершенно не с кем вести вдумчивый полноценный разговор.

— Тогда зачем ты на другой конец стола сел? — спросил Николай Алексеевич.

— Я сел рядом с Лидой. Говорить с этой дурочкой не о чем, но пощупать, пошептать на ушко возбуждающие мерзости… в завершение вечера я планировал уединиться с ней в вашем кабинете.

— В моем?

— В мой кабинет, — пояснил Олег, — мне ее не затащить, а в ваш гипотетически можно, но я не нашел предлога. Мне не хватило воображения. Выпитый алкоголь придал лишь развязности, и я полез к ней при всех, нарвался на окрики шефа и издевательский хохот коллег. В научном сообществе ведь любят напиться и гоготать.

— Пользуясь правами старшего, — сказал Николай Алексеевич, — я не советую тебе за все научное сообщество говорить. Не у всех же на уме одно пьянство и женщины. Только у мелких умов, которых среди нас, разумеется, в достатке.

— Камень в мой огород? — спросил Олег. — Ну, давайте, швыряйте, большого урона не будет, в нем все равно ничего не растет.

— Людям, посвятившим себя науке, — веско сказал Николай Алексеевич, — не подобает столь пренебрежительно относится к отпущенному им дару.

— Вы считаете, у меня есть дар? — с надеждой спросил Олег.

— Я говорю в общем. Относительно ученых в целом. Но и у тебя, при условии, что ты ограничишь объем возлияний и приостановишь беготню за слабым полом, найдется чем удивить. Если не мир, то меня.

— Чем же вас удивишь, — пробормотал мрачный Олег. — У менее гениальных фигур удивление проистекает из непосредственного, где-то даже детского взгляда на жизнь, а вы все уже поняли и постигли.

— Ты бы смог меня удивить глубоким научным трудом, — подумав о своем, подсказал Николай Алексеевич.

— Опять вы об этом…

— Не слушай меня, Олег. Существуй за счет собственных мыслительных наработок и продолжай использовать любой повод, чтобы надраться.

— Да ладно вам, Николай Алексеевич! Кто надирается? Разве я сейчас пьян?

— Ты расстроен. Думаю, не из-за того, что мало выпил. Скорее всего, из-за женщины.

— Угу, — пробормотал Олег. — Из-за нее. Из-за них.

— Мужчины из-за них страдают, — уставившись в пустоту, промолвил Николай Алексеевич. — Мужчины из-за них стреляются и вешаются. Молодым мужчинам отказаться от них гораздо сложнее, чем пожилым. По-твоему, я немолод?

— Если бы я вас не уважал… я бы сказал, что вы, Николай Алексеевич, задавая такие вопросы, показываете себя… с нездоровой стороны.

— Вопрос был формальным, — надменно констатировал Николай Алексеевич. — Я знаю, я немолод, но, занимаясь любимым делом, я не печалюсь об ушедших годах. Силы на занятия наукой у меня пока есть, а отсутствие сил на что-то еще помогает мне, не распыляясь, сосредоточиться на деятельности, приносящей мне истинное удовлетворение. Феноменальное. Недостижимое обычными приземленными средствами.

НИКОЛАЙ Алексеевич у себя дома. За широким столом среди книг и вороха листов с серьезными изысканиями. В двух шкафах лишь печатная продукция, на голых стенах ни картин, ни зеркал; непреднамеренным движением локтя книга сбрасывается на пол, на листе бумаги появляется новая запись, раскачивающийся корпус ученого расшатывает спинку стула.

Настольная лампа высвечивает произвольно ползающую левую ладонь; в правой руке пишущая ручка, и ее бег неудержим, растущие по краям головы седые волосы стоят весьма прямо, гробовая тишина нарушается покашливанием и сопением, работа ладится.

Могучий разум захвачен чем-то интересным. Несомненная удача ознаменуется удовлетворенным кивком.

СМЕНИВ домашнюю рубашку на несколько более презентабельную, Николай Алексеевич находится в своем рабочем кабинете, уделяя драгоценное время тому же, что и всегда.

Он служит науке, сжимает рукой крупный лоб, сидит и вскакивает, не включая компьютер — дома у него компьютера нет, Николай Алексеевич не пользуется им и здесь, оформление кабинета стандартно, подобные мелочи ученого не тревожат, он делает два быстрых шага и снова идет неспеша.

От окна к двери, от двери к столу, от стола к двери, Николай Алексеевич подходит к двери: разворачиваться, останавливается, коснувшись дверной ручки, давит на нее сильнее. Она поддается, и ученый выглядывает в длинный коридор.

Там никого. Обычно там кто-нибудь есть.

Николай Алексеевич смотрит в разные стороны, крутя головой, как при замедленном просмотре теннисного матча.

Ученый не испытывает желания кого-либо увидеть.

Минуты уходят, вопросы обдумываются; в коридоре объявляется упитанный и добродушный начальник Егор Константинович. Приблизившись к Николаю Алексеевичу он замечает, что тот его вряд ли узнал.

Для Егора Константиновича это не новость.

— Прогуливаетесь, Николай Алексеевич? — спросил он.

— Я стою на месте, — ответил ученый.

— Но только что прогуливались? Из кабинета вы для чего-то же вышли.

— Вышел, — согласился Николай Алексеевич.

— Ну, вышли и вышли, чего там вдаваться в подробности. Смотрю, настроение у вас боевое, рабочее.

— Вы делаете выводы, из моего отсутствующего взгляда исходя?

— Имею право, Николай Алексеевич, — усмехнулся Егор Константинович. — Благодаря нашему многолетнему сотрудничеству я научился распознавать моменты, когда вы находитесь на пике активности.

— Мыслей у меня действительно хоть отбавляй…

— И среди них ни одной посторонней!

— Не хватало мне еще не пойми о чем думать, — процедил ученый.

— Увидев в подобном состоянии кого-нибудь, кроме вас, я бы порекомендовал ему для разрядки подумать о чем-то суетном: о ценах, политике, кегельбане — однако вам это не нужно. Вы в своей колее. И чем она глубже, тем всем нам больше пользы.

— К чему вы заговорили о кегельбане? — с подозрением спросил ученый.

— Да так. Не зная вас, я бы попросил вас о нем поразмышлять.

— А какой мне прок размышлять о кегельбане?

— Чтобы не перегнуть палку, — пояснил Егор Константинович. — Излишние умственные усилия способны привести к взрыву в мозгу, но не в вашем. Вы выдержите любое напряжение. Легко и достойно.

— Вы настолько во мне уверены?

— Моя уверенность в вас безгранична, — похлопав ученого по плечу, сказал Егор Константинович. — Ну, я побежал. Сами понимаете — руководить непросто. Надо спешить, суетиться, ежедневно тонуть в зловонном болоте административных проблем, вы, Николай Алексеевич, на ваше счастье от этого далеки. Я вам завидую!

Николаю Алексеевичу позавидовали, и он растерянно стоит в коридоре, ошеломленно хлопая глазами. Уважая то, чем он занимается, Николай Алексеевич себя безусловно уважает, но быть причиной чьей-то зависти ему нежелательно, и он не верит, что это так.

Его взор затуманивается.

Над ученым проплывает свинцовая туча, которая возвращается, чтобы вновь закрыть солнце.

ОТ КРЫШИ деревенского дома отскакивают желтоватые градины. У крыльца лежит большой белый пес.

Явственно слышно, как он рычит.

НИКОЛАЙ Алексеевич в собственном подъезде у неработающего лифта. Мнущееся рядом с ученым низкорослое существо мужского пола издает злобные нечленораздельные звуки: за спиной у малооплачиваемого жестянщика Виктора Родина более двадцати трудовых лет. В непопулярном автосервисе.

Пассивного смирения перед обстоятельствами он не выказывает.

— Что же такое с этими лифтами! — воскликнул Виктор. — Снова оба сломались.

— У нас на работе нет ни единого, — сказал Николай Алексеевич.

— А сколько у вас этажей?

— Три.

— Ну и на хрен вам лифт?! На третий этаж я бы запросто поднялся без всякого лифта, но мне же на восьмой. А вам?

— Мне на пятнадцатый, — ответил ученый.

— И вы так спокойно об этом говорите? — удивился Виктор.

— А что… мне орать?

— Вы, знаете, меня не доводите. Если ваша нервная система в полном порядке, то у меня не тот случай. Жизнь бьет меня весьма прицельно.

— Личная жизнь? — поинтересовался Николай Алексеевич.

— В мою личную жизнь вы не льзьте, — огрызнулся Виктор. — Она вас не касается.

— Согласен.

— А об остальном я скажу — зарплату мне не повышают, а квартирная плата растет, и это при том, что за поломку лифтов отвечать никто не собирается! Ну и гадины… я бы.. у-ууу… у вас большая зарплата?

— Наверно, средняя, — ответил ученый. — Я о ней не задумываюсь.

— Тронутый вы какой-то. Точно, точно, вас следует опасаться… вы идете?

— Куда?

— На лестницу! По лестнице! Идите первым — я не желаю, чтобы вы шли у меня за спиной.

Не вступая в пререкания, Николай Алексеевич идет к лестнице и начинает по ней подниматься. Первые ступеньки преодолеваются с поражающей его самого легкостью, но приблизительно на уровне второго этажа дыхание сбивается, из-за навалившейся тяжести замедляется ход; движущийся следом за ученым Виктор Родин рвется вверх и слышит исключительно точное подобие предсмертных хрипов.

Виктору Родину опостылело ограничивать свою скорость и он, бурчащий себе под нос нечто неопределенное, подбирается к выдохшемуся Николаю Алексеевичу.

— Идите быстрей! — крикнул Виктор. — Я тороплюсь!

— Можете меня обогнать, — одышливо пробормотал Николай Алексеевич. — Я прислонюсь к стене… по возможности… сделаю ваш проход безопасным.

— Вы себя не переоценивайте, — проходя мимо ученого, сказал Виктор. — При необходимости я бы и сам дорогу себе расчистил. Но раз отошли, то нормально. Каждый остается при своем. Если вам станет вконец погано, заходите ко мне. Я живу в тридцать первой квартире. С женой… никакого желания ее видеть.

— А к кому вы торопитесь?

— К телевизору, — восходя по ступенькам, ответил Виктор. — Правда, по нему тоже сплошное дерьмо показывают.

Николай Алексеевич дышит открытым ртом. Его челюсти неподвижны. Оттолкнувшись рукой, он отделяется от стены и, покачнувшись, приваливается к ней обратно — лицом. Если направить взгляд прямо перед собой, ничего не видно.

ДОШЕДШИЙ до квартиры Николай Алексеевич смотрит на диване телевизор — выключив звук, щелкает пультом.