Бесплатный фрагмент - И тени блуждают в лесах

Глава 1. Санди

— Только бы никто не увидел… — Лера на всякий случай еще раз обернулась на пустынный берег и, убедившись, что свидетелей нет, легла животом на бетонное ограждение. Балансируя ногами в воздухе, чтобы не потерять равновесие, протянула руки к воде и замерла.

В Стэйфсе мало кто обращает внимание на чужие причуды. Корректности англичан в отношении местных или приезжих фриков можно только позавидовать. Даже если кто-то вдруг в разгар шторма встанет на голову на самом краю волнореза, они быстрее позвонят в береговую охрану, чтобы спасатели держались наготове, чем скажут хоть слово рисковому чудаку.

Но Лера, прожив в этой странноватой деревне без малого полтора года, все еще была далека от такой внутренней свободы, а потому предпочитала дурковать, только когда никто не видит.

Балансировать на плите, весело задрав ноги, казалось простительным для 15-летней девчонки, какой она все еще ощущала себя в душе. А вот для 28-летней по паспорту, да к тому же замужней леди — уже было черезчур. Но ей вдруг так захотелось поймать прохладную волну в ладони и отключиться на время от реальности и собственных мыслей. Энергия воды здесь, у края волнореза, пенилась особенная — дикая, близкая, почти родная. Хотя на побережье Лера раньше и не жила-то никогда…

Море, несмотря на погоду, выглядело на удивление притихшим. Ворчливые тучи качали раздутыми от напряжения боками совсем низко. Но ветер, задувавший с берега, лишь слегка волновал поверхность воды.

Однако покоя не ощущалось. Затаившись перед надвигающейся бурей, море будто бы специально подманивало к себе, гипнотизировало по-змеиному, чтобы в миг, когда жертва утратит бдительность, совершить фатальное нападение.

В такие дни оно казалось особенно глубоким, почти бездонным — не столько от мрачной поверхности воды, вбирающей в себя все оттенки потяжелевшего неба, сколько от ощущения внутреннего напряжения, которое клубилось и разрасталось под обманчивой гладью, рискуя вырваться на поверхность и разметать все в щепки, подобно древнему чудовищу морских глубин.

Лера вытянула руки, коснувшись воды едва-едва, одними подушечками пальцев, и тут же отдернула их, зябко сжав кулачки. За все это время она так и не смогла привыкнуть к пронизывающему холоду Северного моря. Но оно продолжало манить. Озноб пробегал от пальцев к плечам, отключая чувствительность не только тела, но и мыслей. И Лера искала этой внутренней тишины, приходя к морю в смутные дни своей эмигрантской жизни.

Она выдохнула и опустила руки в воду по запястья. Закрыла глаза. Как обычно, спустя пару секунд суставы перестало ломить, и только по коже время от времени пробегали слабые разряды будто бы электрического тока. Но эти ощущения были даже приятными.

В такие моменты Лера верила, что море — живое, и между ними — особая связь. Она растворялась в этой легкой игольчатой боли, плыла ей навстречу, протискивалась через нее, открываясь потоку. Через какое-то время обычно приходили ответы на вопросы, которые она не решалась задать никому и часто — даже себе. И таких вопросов в последнее время накопилось много… Поэтому она частенько ходила к морю, как к личному терапевту, правда не всегда могла разгадать полученные инсайты. Но на какое-то время становилось действительно полегче.

Так и в этот раз Лера сразу поймала поток, и буквально через пару минут вода откликнулась. По ее глади откуда ни возьмись пробежала легкая волна и изящно нырнула под руки, как выпрашивающий ласку кот. Началось…

Лера еще раз выдохнула и, не открывая глаз, тихонько запела любимую колыбельную:

Ой, пойду млада в темный лес,

По-ойду мла-ада в темны-ый лес…

Традиционный русский напев на побережье Британии звучал более, чем странно. Однако Лера видела в нем абсолютную гармонию и логику. Мелодия уносила ее к истокам, наполняла силой, пробуждала голос и вслед за ним — все тело. А от простых слов кругами по воде расходились смыслы, поднимая все более глубокие пласты. Темный и непознанный лес перекликался с ее собственными тревожными мыслями и настроениями. А лучший способ побороть страх и противоречия — окунуться в них с головой, войти в эту непролазную дремучую темень и посмотреть, что будет. Петь перед морской стихией про лес тоже, как ни странно, казалось логичным — кому еще рассказывать о своих страхах, как не личному психологу.

Мудрый и чуткий слушатель отзывался на незамысловатые строчки ритмичными и все более уверенными движениями волн, будто бы подбадривая и со всем соглашаясь. Лера окончательно расслабилась. Тело стало легким и звенящим, словно звучала каждая клеточка. Руки немели в воде, но она уже не чувствовала холод, с наслаждением ощущая только покалывающие вибрации воды.

И вдруг что-то резко выдернуло ее из этой медитации. На опущенных под воду запястьях словно одновременно захлопнулись наручники, впившись в кожу металлической хваткой. И если до этого морская вода казалась Лере холодной, сейчас ее пробрало до такой степени, словно кровь в венах выкристаллизовалась в лед. В нос ударил запах водорослей, рыбы и еще чего-то душно-тлетворного. Она дернулась, пытаясь освободиться из пугающего капкана. Но открыв глаза, снова замерла, охваченная волной еще большего ужаса.

Прямо на нее, не мигая, смотрели огромные глаза с бесцветными радужками. Впивались обездвиживающими иглами в ее зрачки, в ноздри, в горло, в каждую клетку тела. Позвоночник скрутило невыносимой болью. Она не могла пошевелиться и даже не думала вырваться — тонкие руки обладали нечеловеческой силой, продолжая все сильнее сжимать ее запястья и удерживать их под водой. Лере казалось, что сейчас этот безмолвный взгляд убьет ее одной своей пустотой и холодом. Она даже не пыталась кричать, и остатками сознания молилась, чтобы все закончилось как можно быстрее.

Существо, не отрывая взгляда, медленно раскрыло рот, словно хотело что-то сказать, но вдруг быстро разжало пальцы, вскинуло костлявые руки к небу и тут же исчезло в стремительно вырастающем гребне вспененной воды. Почувствовав внезапную свободу и одновременно пытаясь укрыться от волны, которая, казалось, вот-вот заглотит весь волнорез, Лера дернулась назад, больно стукнулась головой о камень и открыла глаза…

Она сидела на краю бетонной стены, прислонившись спиной к огромному валуну. Одному из тех, которыми волнорез был привален с внешней стороны. Перед ней тихо плескалось уставшее после вчерашнего шторма море. Рядом стоял кофр с гитарой. Никаких следов водной нечисти не наблюдалось. Н-да… Как можно было задремать, сидя на самом краю плиты? Да еще и увидеть этот жуткий сон, так похожий на реальность. А ведь всего-то опустила на секунду голову… Так и в воду свалиться недолго.

Лера достала из кармана мобильник, включила фронтальную камеру. Зажмурила глаза и несколько раз быстро поморгала, пытась окончательно проснуться. С экранчика на нее смотрело заплаканное лицо с почти выцветшими глазами и обветренными губами. На лбу красовался след в виде якорька от пуговицы — видимо, удачно прикорнула прямо на манжет пальто. Лера поморщилась, пригладила выбившиеся из дредов мелкие волоски, чуть влажные от летящих с моря едва ощутимых капелек… Пора бы уже обновить прическу, но что-то все денег не удается подкопить, а у Джека просить сейчас точно не хочется.

Ее снова передернуло, но уже не от собственного вида, а от воспоминаний о сообщении, которое она случайно заметила на экране его телефона перед выходом. Угораздило же мужа оставить святое святых на видном месте, а ее — среагировать на такое едва слышное «бззз». Словно оно и предназначалось только для нее… Смотри, мол, почему ваши отношения в последние месяцы такие странные и подчас невыносимые. Объясню так, если сама не понимаешь…

Она вздохнула, отключила, наконец, камеру и охнула. Вот и посидела пять минут на берегу перед репетицией — теперь придется бежать бегом. За опоздание, конечно, никто ее ругать не будет — парни найдут, чем заняться. Но нарушать установленные правила Лера не любила.

Подхватив кофр, девушка уверенно зашагала прочь от береговой линии, радуясь, что в ближайшие пару часов ей точно будет не до размышлений о перепетиях своей семейной жизни…

Она перешла мостик через реку, которая спешила к гавани, разделяя деревню на две половинки, нырнула в тесный проход между домами, вышла на главную улицу и тут же отпрыгнула на узкий тротуар, вжавшись в старинный камень углового коттеджа. Рядом с ней резко затормозил автомобиль. Дверца машины распахнулась:

— Валери, мое сладкое сердечко! Тебе наверх? Давай подвезу, — подмигнул ей водитель — крепкий мужчина лет шестидесяти с лихой рыжей шевелюрой.

Для того, чтобы попасть в местный центр досуга, где проходили репетиции, нужно было преодолеть довольно крутой подъем — здание находилось в верхней части деревни, на вершине утеса. Поэтому Лера предпочитала выходить заранее, чтобы подняться, не торопясь. Иначе отдашаться потом невозможно было минут двадцать — петь она просто не могла.

Но сейчас времени было в обрез. Она нехотя, но все же села в машину, натянув дружелюбную улыбку.

С Чарли, хозяином местного паба, Лера не очень любила общаться. В «Треске и лобстере» их группа играла по выходным за небольшой гонорар и удовольствие чувствовать себя хоть сколько-нибудь популярными. Чарли относился к Лере с явной симпатией, иногда даже пытался флиртовать. И все бы хорошо, но большинство их бесед обычно сводилось к тому, что ей надо бросать «этих старикашек» и всерьез заниматься вокальной карьерой. И хотя подобные заявления звучали, скорее, как комплимент, Леру эти разговоры раздражали.

Она мечтала стать певицей еще с детства, как и многие девчонки. Кривлялась с расческой или баллончиком лака для волос перед зеркалом, а когда немного подросла — включала любимую кассету с рок-балладами, закрывала глаза и тихонько подпевала, представляя себя на сцене перед огромным стадионом…

Но мечта казалась Лере настолько нереальной, что она даже не пыталась сделать в ее сторону хоть какие-то осознанные шаги. Даже ни с кем не делилась — боялась, что засмеют: «Возомнила себе, понимаешь! Звездами становятся только избранные. Делом надо заниматься, делом…»

Музыку она считала всего лишь хобби, которым, по счастливой случайности, здесь получилось заняться почти всерьез. С местными музыкантами-любителями ее познакомил муж, они сами предложили ей присоединиться. Все, что оставалось, — только принять это предложение, слегка смутившись для виду.

Да, группа была местечковая. Да, они не собирали стадионы, а чаще играли в небольших пабах или на местной крохотной площади. Но Лере нравилось. Как будто какая-то важная емкость ее души наконец оказалась заполненной, хоть и не до краев.

Она, конечно, хотела бы выступать на более престижных площадках, а еще — исполнять собственные песни, которые начала писать еще в России. Но при этом совершенно не находила в себе сил и смелости сделать хоть какие-то шаги в этом направлении. Из-за этого чувства собственного бессилия и поднималось раздражение. К самой себе, в первую очередь. А Чарли своими вопросами каждый раз снова и снова расшатывал комфортный мир ее убеждений, что амбиции — это всего лишь ее детские фантазии. И потому она злилась.

Но на этот раз ее спутник, к счастью, оказался немногословен. Только успел чисто в английской манере обсудить погоду и пригласить Леру вечером «на пинту»

Это предложение она, однако, взяла на заметку. Возвращаться домой сразу после репетиции уже заранее не хотелось, и Лера с радостью уцепилась за возможность отсрочить неприятные объяснения с мужем.

Машина подъехала к старинной церкви — приземистой, с невысокой башенкой. За ней находилось еще одно здание из потемневшего крупного камня — такое же узкое и длинное, только без колокольни. Раньше эта постройка так же принадлежала церковному двору. Сейчас здесь был организован Village Hall — английский аналог русского дома культуры или сельсовета. Большую часть помещения занимал просторный зал с неплохой, кстати, акустикой. К нему примыкала крошечная кухня и несколько кладовок. Здесь проходили все местные ярмарки, собрания, детские кружки и праздники, а также раз в неделю репетировали музыканты.

Все было почти по-настоящему — разборы партий, аранжировки, даже записи иногда и, конечно, сами выступления. Голосом Лера владела великолепно и быстро стала местной знаменитостью. Группа на Фейсбуке каждую пятницу обновлялась видеороликами с концертов, многие приезжие туристы уже были наслышаны о той самой «русской леди» и непременно желали послушать ее вживую. Лера прекрасно говорила по-английски, а в пении акцент был практически незаметен. Но все равно это была, своего рода, экзотика. Чтобы окончательно добить публику, лидер группы раздобыл где-то табулатуры ненавистной Лере «Калинки-Малинки» и настоял на том, чтобы включить ее в репертуар. Почему-то эта композиция на отметке около пяти пинт стабильно приводила британцев и другой иностранный контингент паба в неописуемый восторг.

В группе все музыканты были любителями. Лера называла их «парни», при этом ее не смущало, что самый молодой из них на днях разменял шестой десяток. Сами же джентльмены перед ней благоговели, приговаривая, что она вдохнула жизнь, чувственность и даже некую страсть в их почтенный коллектив. Репетиции обрели для мужчин новый приятный смысл, а деятельность группы, как ни странно, пошла в гору. До этого они долго не давали концертов, а тут договорились с Чарли о регулярных выступлениях в «Треске», а раз в пару месяцев их даже стали приглашать на городские фестивали в Уитби.

Лидер группы, правда, считал это баловством. Санди — единственный, кто тут мог похвастаться профессиональным прошлым. Группу из местных меломанов он собрал из ностальгических соображений и исключительно для поддержания формы. Выступать не планировал и, более того, не хотел. Слишком эти локальные концерты, которые и концертами-то не назовешь, отличались по размаху и энергетике от тех сумасшедших сейшенов, воспоминания о которых мучали все еще молодящееся сердце рокера. Но разум понимал, что те времена прошли. Навсегда. И лучше было бы не ворошить память о них каким-то местечковым суррогатом.

Но Лера, нырнувшая с головой в этот новый опыт, не понимала, какой смысл в репетициях, если некому показывать результат и неоткуда получать отклик. Своим энтузиазмом она быстро заразила остальных, и Санди, как бы ему ни претила эта мысль, понял, что лучше поддаться. По большому счету, формат местного паба его устраивал — все равно, что дружеский квартирник. Да и в конце концов хотелось сделать приятное своей новой музе.

— Ты как сегодня, Вэл? Кажется, будто где-то не с нами… — Санди тихонько наклонился к ней, поймав ее тоненькую ладонь с фунтовой монеткой — после репетиции все обычно скидывались на аренду зала. Лера вздрогнула и как-то неожиданно для себя разволновалась. Ей всегда было приятно легкое кокетство музыканта, но это внезапное прикосновение и бархатный голос у самого виска вдруг заставили сердце биться чаще.

— Да все нормально. Так, устала просто…

— Может, прогуляемся немного?

Лера как-то нарочито засуетилась, начала нервно перебирать листы с табулатурами, пытаясь уложить их в определенном порядке, который будто бы имел смысл. Предложение застало ее врасплох. Не то чтобы она углядела в нем двусмысленность. Скорее, ей даже хотелось побыть с Санди наедине. Он казался идеальным собеседником — мудрым, внимательным, опытным. Но она всегда общалась с ним только на репетициях или в пабе, в компании. И все бы ничего, но Санди вызывал в ней какие-то смешанные чувства даже при том, что был старше ее почти на 30 лет. Согласиться на предложение провести время вдвоем для нее означало пойти у этих чувств на поводу.

— А давай! Пожалуй, сегодня мне это нужно, — вдруг ответила она, решительно сунув листы в карман кофра.

Они распрощались с остальными «парнями», вышли из холла и сели в припаркованную рядом «Ауди».

— Поедем на Каубар, недалеко, — предложил Санди, — а то закат пропустим. Небо вроде разъяснилось…

Лера впервые ехала с ним в машине и чувствовала себя слегка взбудоражено до приятного покалывания в животе, словно познакомилась с понравившимся ей мужчиной пару минут назад. Санди поймал какую-то рок-волну и тихонько подпевал.

«Интересно, он знает все песни…» — подумала Лера, глядя на пролетающие за окном поля фермеров и белые облачка дремавших овец. Буря, которая поднялась внутри пару часов назад, будто бы отступила и забылась на время. И хотя дорогой они почти не разговаривали, напряжения не было. Лера с удивлением поймала себя на том, как это здорово — молчать и не ощущать давления повисшей паузы. Просто быть на одной волне. Давно такого с ней не случалось…

Они отъехали совсем недалеко, свернули с главной дороги на частную и остановились почти на краю утеса Каубар, который обнимал Стэйфс с западной стороны. Его край выдавался в море длинной отвесной скалой. Каубар словно бы протягивал руку восточному утесу — Пенни. От этой скалы отходил тот самый волнорез, где любила сидеть Лера. Дальше Каубар обрамлял побережье красивыми изгибами и постепенно уступал территорию громаде Боулби — вершине всего восточного побережья острова.

Санди заглушил двигатель и кивнул на деревянную скамейку, словно специально установленную для таких случаев:

— Посидим?

Что Лере нравилось в сельской Англии, так это то, что в каждом живописном уголке здесь обязательно было подготовлено место, где любой путник мог удобно расположиться и насладиться видами. Они вышли. Ветер стих и стало совсем спокойно. Солнце закатилось за макушку Боулби буквально несколько минут назад, взъерошив ее огненно-оранжевым заревом. Вокруг же небо медленно погружалось в равномерный сиреневый цвет.

Они сели на лавочку, Санди достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжку и протянул Лере.

— Что это?

— Терновый джин, твой любимый, — усмехнулся рокер.

Лера недоверчиво покосилась на его руку. Она хорошо помнила, как попробовала настойку впервые после какого-то концерта и как долго кривила лицо, отплевываясь. Джин из терновника был ужасно вяжущий, обжигающий и непривычный на вкус. Она неуверенно взяла фляжку и сделала небольшой глоток. На этот раз напиток показался немного другим. Тепло приятно разлилось в груди, а от вязкого вкуса почему-то захотелось целоваться. Лера быстро облизнула губы и вернула фляжку хозяину, пытаясь отогнать совсем неуместные фантазии.

— Этот домашний, я сам делал, — Санди заметил, что джин пришелся ей по вкусу.

Тепло пробиралось по телу все увереннее, наполняя его ленью и одновременно превращая мысли в тягучую патоку.

— Как хорошо. И никого нет… — вздохнула Лера, глядя, как медленные волны размеренно перебирают оттенки догорающего неба.

— Как никого? Есть же мы… — Санди с азартом повернулся к Лере, но вдруг замолчал, словно уловил в собственных словах скрытый намек, которого сам порой боялся.

Он давно уже ощущал себя на крючке. Молодая женщина, которая вдруг появилась в его жизни, будила те самые воспоминания молодости. Нет, не будила. Она дымящейся шашкой падала на дно памяти и поднимала оттуда клубами самое дорогое, что было. Концерты, туры, поклонницы, литры выпитого виски, кокс… Журналистки и администраторши, зажатые в гримёрках. И роковые красотки на афтепати, которые, черт возьми, уезжали все же с кем-то другим. Все это возвращалось вихрем, доставляя вяжущее, как этот проклятый джин, удовольствие и нестерпимую боль. Лера не ассоциировалась у него ни с одной женщиной из бурного прошлого. Она сама была этим прошлым, этим вечным разрушительным рок-н-роллом, по которому он тосковал больше всего.

Если бы эта русская девочка знала, какие мысли вызывает у бывшей звезды британских рок-клубов, возможно, она поняла бы, почему сама так тянется к нему. А точнее к той энергии драйва, которую сама же будит в ныне почтенном сэре и семьянине, образуя замкнутый круг.

Но в отличие от Санди Лера не разрешала себе признать, что тоска так же неумолимо тянет ее в прошлое. В тот недолгий период юности, когда паспорт уже разрешал, а разум еще не препятствовал. Когда танцевать на барной стойке было намного веселее, чем на танцполе. Когда байкерские фестивали оборачивались полной амнезией и тщетными попытками вспомнить, чей телефон размашисто написан маркером прямо на голом животе. А пятницы в любимом клубе традиционно заканчивались в понедельник.

В тот период у нее был любовник — известный в байкеровской тусовке татуировщик. Из тех, с кем встречаются раз в полгода — подлатать раны на сердце, заработанные в неустанных поисках идеальных отношений. Она приезжала к нему среди ночи, садилась на прожженный местами диван, вытягивала ноги и закрывала глаза. По стенам висели осенние загородные пейзажи и портреты полуобнаженных девушек, вперемешку с косматыми волками-оборотнями в таинственных лесах и кораблями викингов. А в колонках старого компьютера играл бессмертный русский рок. В квартире воняло сигаретами, травкой и вчерашним алкоголем. Но ей там было хорошо, как в берлоге. А он всегда готов был слушать, говорить и лечить ее душу, ничего не требуя взамен. Она падала в его объятия, как в любимый рок-н-ролл, а утром целовала на прощанье и пропадала в грохоте утреннего траффика еще на полгода с загадочной улыбкой на лице и новыми планами на жизнь.

Свободный художник, живущий в свое удовольствие, совершенно не вписывался в ее картину будущей идеальной семьи. Оттого она не привязывалась к нему — ей нравилась периодичность и легкость этих встреч. Лера знала, что у него есть другие женщины, возможно, даже видела их на тех самых портретах, но почему-то даже не ревновала. Скорее всего, потому что проводя время с ним, она чувствовала себя единственной и лучшей. Не только для него, но и для всего мира. Пожалуй, это чувство в самом его концентрированном виде так и осталось только в тех вечерах…

А потом за дело взялась ее подруга. Немного очухавшись после первых родов, Наталья, видимо, решила заполучить новых адептов в свою секту счастливого материнства. Она категорически не одобряла свидания с татуировщиком даже в профилактических целях. «Пока ты бегаешь к своему душевно-половому доктору, нормального мужика у тебя не будет. Ты же осознанно сливаешь свою женскую энергию в бесперспективные отношения,» — приговаривала она, заваривая похмельной и невыспавшейся Лере очередную огромную чашку травяного чая.

Лера почему-то с ней согласилась. Рассталась с татуировщиком, перестала крутить сомнительные интрижки, остепенилась, сосредоточилась на карьере — работа в сети ресторанов, по мнению Натальи, была как раз неплохим полем для поиска подходящего интеллигентного и перспективного жениха. И вскоре она действительно встретила Джека. Правда с ним она никогда не могла вот так запросто развалиться на диване и опрокинуть бутылку пива, не думая, насколько женственно при этом выглядит. А потом говорить, философствовать и спорить о вечном. А потом трахаться — отвязно, дико и сочно, со слюнями и визгами. И тоже не думать, как это смотрится со стороны. Чувствовать только себя и свои ощущения, отдаваться настоящему взрывающему оргазму а не стыдливо зажимать в руке Оскар «За лучшую и эффектную, но все же иммитацию». А еще, забывая о собственном наслаждении, не пытаться судорожно искать изощренные способы удивить своего мужину, чтобы не дай бог, не подумал сравнить с другой…

Удивительно, но теперь, когда она находилась в заветных идеальных и перспективных отношениях, Лера часто ловила себя на том, что тоскует по тем… неидеальным. Она давила эти мысли, запихивала их подальше, как наскоро собранный хлам — в шкаф, не желая разбирать. Но они просачивались сквозь щели, оттопыривали створки и грозили однажды с грохотом высыпаться всей кучей прямо на голову.

Особенно, когда рядом оказывался Санди. То ли из-за тлеющей, но такой знакомой энергии рок-н-ролла, которая едва заметно поблёскивала угольками в глубине зрачков и готова была полыхнуть от любого неосторожного сквозняка. То ли из-за каких-то интуитивных ощущений, но Лера решила, что Санди — человек, которому здесь можно довериться. Пожалуй, она считала его единственным близким другом, с кем можно было быть открытой, честной. Она верила в то, что он искренне интересуется ее жизнью и, случись что, возьмет ее под свою опеку.

В тот самый момент, когда Санди нервно отвернулся и уткнулся в свою фляжку, оборвав фразу на полуслове, она снова почувствовала знакомый зов родственной души, в объятьях которой так сладко было растворяться и прятаться от проблем. Почувствовала так сильно, что поспешила завести разговор на другую, пусть и неожиданную тему.

— Санди, а что ты думаешь о русалках? — вдруг спросила она, вспомнив свой странный недавний сон.

— Я? Да я о них, честно говоря, особо не думаю, — он усмехнулся и вернул фляжку Лере. — А вот местные рыбаки верят до сих пор. Серьезно! Но эти ребята вообще народ суеверный.

— А что говорят? Кто-нибудь видел их на самом деле?

— Я в основном слышал истории не очевидцев, а из серии «а вот мой знакомый…» Тут многие верят в русалок как во что-то древнее, но реально существующее. Как, например, в случае с Робин Гудом. Никто точно не знает, был ли у него конкретный прототип, но сам герой уже настолько воплотился в легендах и песнях, что для многих он — часть настоящей истории. Так и с русалками. Говорят, даже в нашем… то есть в прошлом уже, считай, столетии попадались в сети существа с рыбьими хвостами или на берегу находили их полудохлых. И рассказывают об этом так живо и уверенно, что ручонки нет-нет да холодеют…

Лера поежилась и неосознанно потерла запястье. Оно вдруг заныло в том месте, где во сне она так явственно ощущала подводную хватку.

— По легендам, русалки увлекают за собой мужчин. А женщинам они являются, интересно?

— О, на этот счет как раз была байка, — Санди оживился. — У одной рыбачки муж загулял по девочкам. И ей местная ведьма присоветовала вызвать русалку и договориться с ней, чтоб та напугала изменщика. Мол, после этого вся охота к чужим юбкам пропадет. Рыбачка так и сделала. Но русалка в итоге утащила к себе рыбака насовсем. Так что в таких вопросах морским девам точно доверять не стоит.

— А женщина та чего?

— Да ничего. Пошла к дому ведьмы и сожгла его. Рыбачки — они же решительные дамы. А ведьма прокляла всю деревню, чтобы ни одна семья не была здесь счастлива. С тех пор мужчины Стэйфса, якобы, пропадают в море или еще где, а жены их тащат на своих плечах весь быт…

— Жесть какая! Так это еще и про нашу деревню?

— Ну, а про какую? Стейфс считается самым русалочьим местом. Тут про этих хвостатых легенд на целую книгу наберется. Ты лучше у Чарли спроси — он ходячая фольклорная энциклопедия. Чего только не наслушается в своей «Треске» от поддатых рыбаков. Те наутро забудут, а он все помнит. Кстати, говорят, русалки не любят приезжих, именно их начинают крутить, в первую очередь.

Он засмеялся и толкнул ее в бок. Но Леру последнее замечание совсем не развеселило.

«Может, это и не выдумки вовсе. Ведь у нас все поменялось, как раз когда мы переехали сюда…» — подумала она, параллельно ругая себя за излишнюю суеверность и впечатлительность. Вдруг захотелось домой, словно посиди она подольше, и все эти разговоры, а главное, близость другого мужчины окончательно сведут ее с ума.

— Поехали, наверное? Холодает — даже твой джин не справляется… — она неуверенно поднялась, но Санди, пожав плечами, тут же согласился, как ей показалось, без особого сожаления.

— Привет, что-то ты сегодня долго… В «Треску» заходила? — как ни в чем не бывало спросил Джек, снимая чайник с печки.

Лера застала мужа на кухне, которая занимала весь первый этаж, начинаясь прямо от порога. Чтобы не гонять электричество зря, они приучились греть воду в самом обычном чайнике — по старинке на печке, затапливаемой углем. В холодное время года, когда печка топилась весь день, кипяток всегда был наготове. Лера поежилась, хотя в доме было уже прилично натоплено.

— Нет, прокатились с Санди немного, поболтали…

— Ааа… — протянул Джек больше с безразличием нежели с интересом. Лере вдруг захотелось, чтобы он хоть немного забеспокоился — все-таки она столько времени шаталась где-то с другим мужчиной. Но такое чувство, что его это вообще не волновало, как и все, что происходило в ее жизни в последнее время.

Джек тем временем, не задавая больше вопросов, налил себе кипятка в чашку, поставил чайник обратно и пошел наверх. Лера устало проводила его взглядом. Нет, он не обиделся, ему действительно было все равно. Скорее всего, наверху на паузе его ждала увлекательная игра или видеоролики о дизайне.

В носу неприятно защипало. Лера выпила стакан воды, стянула ботинки и тоже пошла наверх. Миновав гостиную, сразу поднялась на третий этаж, в спальню. Скинула верхнюю одежду и залезла под одеяло. Умываться сил не было. Раз уж любимому мужу она безразлична, то себе самой — тем более…

С Джеком Лера познакомилась на работе в Москве. Его пригласили обновить дизайн в их сети — руководство хотело настоящей атмосферы английского паба, а не просто стильной картинки. Поскольку Лера работала в отделе маркетинга, да еще и отлично знала язык, они проводили довольно много времени вместе. Джек был по-английски вежлив и по-мужски обаятелен, чем, конечно, сразу очаровал девушку. Но она предусмотрительно посчитала, что такой красавчик клюнет на кого угодно, только не на нее., поэтому даже не пыталась флиртовать и нарочито ограничивалась чисто деловыми вопросами.

Так продолжалось пару месяцев. Джек тоже держался официально-отстраненно, но в один пятничный вечер вдруг попросил сходить с ним выпить куда-нибудь, где есть живая музыка. В целях конкурентной разведки, так сказать, и для расширения культурного кругозора.

Лера отвела англичанина в свой любимый клуб «с атмосферой». Пожалуй, это было единственное столичное заведение, куда она с удовольствием забегала для души, а не по работе. Ее там хорошо знали, и она сама чувствовала себя уверенно и комфортно. Кстати, именно там она и познакомилась однажды с татуировщиком…

В тот вечер играла какая-то зажигательная местная группа. К большому удивлению Джека, музыка разбудила в обычно скромной и сдержанной офисной сотруднице неожиданный драйв. Лера была симпатичной девушкой, но далеко не совершенной. Выразительные темные глаза и красивые пухлые губы могли бы считаться ее изюминкой, но сама Лера была уверена, что мужчин привлекают, в первую очередь, шикарные волосы и выдающиеся формы. Ни тем, ни другим она похвастаться не могла. Ее стройную фигуру портила мальчишеская угловатость — узкие бедра и маленькая грудь. Но двигалась при этом она отлично, если ловила волну. В этот вечер ее танцы вдруг разожгли в иностранном госте какой-то новый интерес. Он не отходил от нее ни на шаг, даже попытался неловко напроситься в гости, но Лера отшутилась, что конкурентная разведка в ее квартире — это будет уже too much. Однако согласилась встретиться на следующий день в свой выходной.

Она хорошо запомнила тот апрель. Весна в Москве выдалась внезапной и бурной. Яблони зацвели раньше обычного, и пролетавший над аллеями теплый ветер щедро осыпал гуляющие пары снежно-нежным конфетти, словно устраивал для каждой персональную брачную церемонию.

Лера и Джек бродили по паркам и старым кварталам, путаясь в пьянящих ароматах, говорили о каких-то смешных пустяках, держались за руки и стремительно влюблялись друг в друга.

Четыре месяца на такой волне пронеслись со скоростью экспресса Эдинбург-Лондон. И когда контракт Джека подошел к концу, он твердо вознамерился взять Леру с собой и показать ей ту самую Англию, о которой они так много говорили. Долго не раздумывая, он совершенно буднично предложил ей оформить брак. Конечно, для начала можно было сделать гостевую визу, но на тот момент Джеку казалось, что он все делает правильно — зачем же тратить время и деньги на промежуточные меры. Лера же в этом быстром предложении увидела подтверждение настоящей любви и, не веря в свое счастье, согласилась.

В октябре она уже прилетела к нему с одним чемоданом и сердцем, полным надежд. Но через несколько месяцев что-то пошло не так…

На чужой земле Лере быстро стало одиноко. Жили они на севере — у Джека там осталась недвижимость от родственников, и менять локацию он пока не планировал. Но каких-то развлечений, привычного сервиса, а главное, русских людей здесь практически не было. В сравнении с шумной и деятельной Москвой Северный Йоркшир казался заброшенной глубинкой. Большую часть графства занимали бескрайние вересковые пустоши — одно название ландшафта уже говорило само за себя. В долинах между холмами, а также вдоль побережья были разбросаны крохотные деревеньки. Крупные же города можно было пересчитать по пальцам, да и в тех жизнь вращалась вокруг одного-двух торговых центров.

Первое время молодожены активно путешествовали по стране, но вскоре Джека захватила работа, а может, просто период бурных чувств и поиска впечатлений себя исчерпал. Они редко стали выбираться куда-то вдвоем, а точки соприкосновения и общие темы для разговоров находились уже с трудом.

При этом Лера все сильнее ощущала свою зависимость от мужа и все меньше — собственные точки опоры. Она всячески пыталась вернуть то внимание, к которому привыкла в Москве, и до сегодняшнего дня не понимала или не хотела понимать, почему вдруг все так изменилось.

Сообщение от некой Джилл высветилось в телефоне мужа элегантной аллюзией к местному фольклору и горькой насмешкой. Лера не привыкла лазить в его почту, соцсети и даже никогда не интересовалась такой возможностью. Но, пожалуй, каждая замужняя женщина обладает уникальной способностью бросить случайный взгляд на гаджет в самый правильный момент.

Конечно, можно было объяснить фразу «I miss you, my love» неудачной шуткой коллеги или просто спецификой странного британского общения. Однако когда у тебя уже несколько месяцев разлад в семье и практически нет секса, такая попытка самообмана работает плохо.

Но что не получалось совсем, так это набраться смелости и задать вопрос прямо. Будто бы, сохраняя молчание и иллюзию неосведомленности, Лера тем самым оставляла небольшой шанс на то, что все это ей просто показалось и беспокоиться не о чем. Разрешится как-нибудь само, главное, не расчесывать ранку…

Лера закрыла глаза, попыталась отключить все мысли, сосредоточившись лишь на дыхании, и быстрее уснуть. Но внутри продолжала шипеть досада, что она бежит от очевидного решения, опасаясь обнаружить себя еще глубже загнанной в непроходимый тупик.

Запиликал телефон. Она снова открыла глаза, окончательно потеряв надежду на быструю и спасительную отключку. Шел видеозвонок от подруги. Лера вздохнула. Разговаривать сейчас совершенно не хотелось, но в конце концов она сама просила перезвонить — отклонять вызов было невежливо.

На экране появилась девушка с длинной богатой косой, переброшенной через плечо в лучших традициях фольклорных красавиц, и защебетала тоненьким голоском:

— Лерусик, прости! Только увидела — весь вечер возилась с малышами. Сначала старшему делали поделку в школу, потом младший жару дал — перевозбудился после ванной… Представляешь, только уложила их, и теперь у меня сна ни в одном глазу — перебила все ритмы себе! И смотрю, как раз от тебя сообщение. Давай рассказывай, что там стряслось.

— Привет, Наташ… — Лера вдруг вместо того, чтобы обрадоваться возможной поддержке, сникла еще больше. «И как она так умеет? Трое детей, постоянно домом занята. Но время — ночь, а она сидит передо мной — ухоженная, причесанная, нарядная. Прям икона курсов женственности. И я… При живом муже — одна в постели, в вытянутой майке, с лохматой головой и не смытым макияжем.

— Ты там спишь уже что ли? — подруга так придирчиво принялась разглядывать Леру, что той захотелось отвернуть экран телефона. Однако Наталья будто бы сходу прочитала ее мысли. — Когда уже эту жесть с головы снимешь? Симпатичная женщина, а строишь зачем-то из себя тинейджера-пацанку. И как твой принц голубых кровей это терпит?

— Да я про него как раз и хотела поговорить, — вздохнула Лера. — Наташ, по-моему он мне изменяет.

— Ты точно в этом уверена? — Наталья нахмурилась и поглядела так строго, что Лере показалось, сейчас будут отчитывать ее, а не главного подозреваемого.

— Я случайно увидела смску у него в телефоне: «Скучаю по тебе, моя любовь». Как думаешь, стоит мне быть уверенной или нет?

— Так, Лерусь! Во-первых, не накручивай. Может, там и повода для беспокойства пока нет. А во-вторых, это тебе звоночек, прежде всео. Посмотри, как себя запустила. Ты должна мужа привлекать, а не отпугивать. Когда ты последний раз на маникюр ходила, к косметологу?

Лера бессознательно поджала ногти свободной руки в кулачок, окончательно почувствовав себя последней неряхой. Однако она предприняла последнюю вялую попытку выкрутиться.

— Ой, Наташ, не надо по больному. Я же тебе рассказывала, как грустно тут с бьюти-индустрией. Пару раз попыталась сунуться, но только деньги выкинула и ногти испортила. Я уж привыкла без покрытия ходить — так проще… А к косметологу местному я и подумать боюсь, чтоб пойти.

— Ладно, в конце концов это все можно самой научиться делать, — отрезала Наталья с едва заметным раздражением. Лера явно была труднообучаема в плане женственности, но подруга все не теряла надежды. — Напомни, чтоб я тебе скинула рецепты домашних масочек. А в остальном! Я понимаю, что ты тут вроде как рок-звезда. Но этот образ оставь, пожалуйста, для сцены, а дома ты должна быть жен-щи-ной! Текучей, плавной, цветущей. В красивом платье, с длинными НАТУРАЛЬНЫМИ волосами. Я же тебе это все неоднократно объясняла! Он не чувствует от тебя женской энергии, вот и ищет ее на стороне… — она запнулась. — Ну, или не ищет. Но скоро точно начнет.

Лера слушала Наталью и чувствовала, как в ней растет раздражение. Подруга давно «сидела» на ведической теме — юбки в пол, исключительно домашняя готовка с шептанием над едой, обожествление мужа и ставка на количество детей. Считала этот путь единственно правильным и постоянно пыталась взять Леру на контроль. Та особо не сопротивлялась. Ведь в душе ей всегда хотелось такую же инстаграмно-красивую семью, как у Натальи. Но сколько она ни пыталась заставить себя носить платья и быть «текучей» — в дредах и рваных джинсах все равно чувствовала себя комфортнее.

Лера пыталась следовать хотя бы тем советам, которые не касались внешности — не пилила мужа, не лезла к нему с расспросами и своим мнением, готовила, убирала. И когда Джек работал или отдыхал, играя в компьютерные игры, старалась ему не мешать.

— В общем, ты там не раскисай. С рокерами своими поменьше времени проводи — не сливай энергию, ну ты помнишь… И вообще, приведи себя в порядок и устрой мужу шикарный романтик. Жду отчет! Спокойной ночи.

Лера отключила телефон. Разговор с подругой еще больше загнал в противное чувство собственного несовершенства. Впрочем, наверное, Наталья права. Сколько можно тосковать по неформальной юности и навешивать на себя какую-то бессмысленную атрибутику.

«Надо будет на этой неделе выбраться в парикмахерскую и сделать себе нормальную девчачью прическу,» — подумала она, зевнула и, удовлетворившись хоть каким-то принятым решением, провалилась наконец в сон.

Глава 2. Миранда

Река у самой пещеры будто бы намеренно замедляла бег. Затихала и пряталась за крупные валуны, рассыпалась на несколько мелких ручейков, чтобы как можно незаметнее проскользнуть мимо убежища лесной ведьмы, не потревожив ее покой. В ее робком течении не было страха. Скорее, так она выказывала уважение к той, которая редко теперь выходила на свет, читая свои заговоры во мраке каменной обители день и ночь.

Поговаривали, что Урсула совсем перестала принимать больных и посвятила себя спасению человечества в глобальном смысле. Одни утверждали, что она неустанно молится за всех ушедших и ныне живущих. Другие же шептались, что слова отшельницы с таким прошлым не могут быть обращены к Богу, и помощи бывшая ведьма просит у кого-то из «темных». Не случайно ее бедной матери приписывали связь с самим рогатым, что, по некоторым версиям, и стало причиной появления на свет странной девочки с жутковатыми способностями. Стоило няньке застрожиться на нее или сверстникам съязвить что-то вслед, неведомая сила тут же начинала кусать и щипать обидчиков. А то и вовсе поднимала в воздух и могла носить над землей часами.

Когда же уродливая с детства Урсула подросла, то удивила всех, заполучив в женихи первого городского красавца. Родила от него детей, а потом сжила со свету за ненадобностью. Но в зрелом возрасте ведьма вдруг ушла в целительство и прорицательство и так отработала грешки молодости. За свою подозрительно долгую для английской ведьмы жизнь Урсула вылечила огромное количество людей — возвращала с того света стариков, поднимала на ноги смертельно раненных солдат, дарила отчаявшимся женщинам радость материнства, а матерям — возможность обнять своих вновь задышавших младенцев.

С тех пор никто не сомневался — у Урсулы есть своя сила и использует она ее теперь только во благо людям. Прошли те времена, когда люди пытались сжечь ее дом, а саму ведьму — отправить на костер. Слава о добрых делах разлетелась, как ни странно, намного дальше гневных сплетен. Ежедневно у порога ее дома выстраивалась очередь из страждущих. Некоторые останавливались в Нейрсборо на несколько недель и даже месяцев в ожидании встречи с удивительной целительницей.

Но в один из дней довольно пожилая уже Урсула вышла из дома, заперла дверь и, не замечая взволнованных людей, проковыляла мимо. Перешла по мелководью реку, огибающую город, и скрылась в роще на другом берегу. Там ведьма поселилась в пещере, в глубоких переходах которой, по слухам, отдыхал в вековом сне дракон, и стала отшельницей.

Лера шла вдоль реки и чутко прислушивалась к ее настороженному рокоту, словно это помогало вспомнить дорогу. Куда-то подевалась хорошая натоптанная тропа, местами проложенная дощатым настилом, по которой они с мужем прогуливались во время прошлого путешествия в Нейрсборо. Средневековье, затерянное в йоркширских землях, отчаянно подавляло здесь современность в любом ее проявлении. Вот и тропа почему-то снова стала совсем дикой, будто Урсула проложила ее к своему новому жилищу только вчера. Направление угадывалось лишь по слегка примятой траве.

Следы то выбегали к самой воде, а то уводили прочь от берега в непролазные дебри, туго стянутые вездесущим плющом. Лера помнила, что пещера находится у реки, и каждый раз, когда тропа увлекала ее в глубину леса, опасалась, что потеряет этот основной ориентир.

Юбка цеплялась за траву и мешала идти. Балетки давно отсырели — ноги мерзли и оттого все меньше слушались. Здесь как раз кожаные штаны и ботинки на толстой подошве были бы намного актуальнее. Но Наталья говорит, длинные юбки собирают энергию земли и наполняют женской силой. А ей с ее опытом счастливого замужества и материнства, наверное, виднее.

Вот только почему сейчас Лера идет за советом к одинокой ведьме?

Пещера возникла перед ней внезапно, словно секунду назад в этих зарослях ее и не было вовсе. В прошлый раз, насколько она помнила, вход в подземелье был украшен стилизованными керамическими фигурками, теперь же над ним на грубых нитках и конских волосах болтались кости и какие-то глиняные побрякушки.

Теперь пещера совсем не походила на окультуренный туристический объект. И Лера знала каким-то внутренним чутьем — ведьма сейчас там, внутри. Не заточенная в склеп после кончины, которая случилась вот уже пятьсот лет назад, а вполне живая и реальная.

— Есть тут кто? — неуверенно спросила она и, чуть наклонившись, шагнула в сырой полумрак каменной кельи.

В тесной пещере было пусто, и девушку кольнуло разочарование — неужели предчувствие не оправдалось. Но вдруг в дальнем углу она заметила что-то вроде углубления, на которое во время прошлой экскурсии не обратила внимания. А может, его и не было вовсе…

Желая получше изучить находку, она наклонилась еще ниже, чиркнула зажигалкой и попыталась рассмотреть, ход это или просто потемневшая от плесени стена. Но в этот момент что-то сильно толкнуло любопытную гостью в спину, и она полетела прямо в эту темень.

На секунду показалось, что сейчас она ударится головой о тесный свод пещеры. Но тьма будто разом заглотила ее, а в следующий миг пространство расширилось и начало подкидывать и кружить, жонглируя телом, потерявшим контроль. Но Лера даже испугаться толком не успела, как вдруг темнота разлетелась в стороны, словно взорванная хлопушка, а сама девушка, как профессиональный акробат, приземлилась точно на ноги и оказалась посреди огромного пляжа.

Она тут же узнала его. Это был Скиннингроу — один из красивейших диких пляжей восточного побережья Англии, который занимал соседнюю бухту к северу от Стэйфса. Прошлым летом в погожие вечера они с мужем ездили гулять вдоль его бесконечной линии, или устраивали небольшие пикники на практически безлюдном берегу под убаюкивающий шум волн.

Почувствовал знакомый запах соли, Лера, несмотря на столь невероятное перемещение, как-то сразу успокоилась. Море мерно, но слегка взволнованно било волной о широкую прибрежную полосу, словно отбивало ритм своей собственной мелодии. Стало казаться, что сквозь естественный шум действительно долетают звуки то ли волынки, а то ли скрипки. В голову ударило приятное тепло, словно от легкого опьянения. И вдруг за спиной девушка почувствовала движение и кто-то снова подтолкнул ее, но на этот раз ласково, будто бы ободряюще. А следом глубокий негромкий голос шепнул:

— Танцуй!

Двигаясь, словно под воздействием гипноза, сопротивляться которому было бесполезно, Лера обняла себя за плечи и начала медленно водить бедрами, пытаясь поймать ритм. Она думала о том, что, наверное, красиво смотрится на этом пустынном берегу в своей длинной юбке и с распущенными волосами… Но эти мысли почему-то мешали ей соединиться с собственным телом и перестать контролировать его. Движения, наоборот, выходили ломаными и угловатыми — а мелодию моря все увереннее заглушал стыд. Она еще сильнее прижала руки к груди и неловко ссутулилась. Сладкое наваждение первых минут развеялось. «Да что здесь вообще происходит? С меня хватит, пора домой!» — подумала она и только развернулась, чтобы уйти, как прямо перед собой увидела Ее.

Урсула ухмылялась, скрестив на груди худые руки, и смотрела на Леру как будто свысока, хотя была намного ниже ростом. Расписанное глубокими морщинами лицо ее казалось таким сухим, что чуть более уверенный порыв ветра мог бы рассыпать его в прах. Но глубоко посаженные зеленые глаза горели живо и ярко, как два драгоценных изумруда, каждый из которых изнутри подсвечивал пылающий факел.

— Куда бежишь, детка? Не знала, что ты не умеешь чувствовать музыку.

Она начала медленно двигаться вокруг оцепеневшей девушки, ноги которой в мгновение стали массивными и тяжелыми. Все пространство под широкой юбкой будто заполнилось вязкой смесью, которая быстро застывала, превращаясь в неподвижный камень. Ей начало казаться, что ее затягивает куда-то вглубь песка. А ведьма тем временем все обходила ее кругами, как охотница, загнавшая жертву и выжидающая момент для финального броска. Описывая своей клюкой круг и не сводя с Леры горящих глаз, она продолжала:

— Ты получаешь ответы не там и не туда направляешь свой взор. Только твои сны открывают верные двери, потому что все разгадки — в тебе самой. Как и истинная сила. Но ты не можешь расслышать и почувствовать ее из-за того вороха навязанных идей, которыми обмотала себя, подобно тряпью.

С этими словами ведьма протянула костлявую руку и одним рывком сдернула с девушки юбку. Ткань вспыхнула прямо в ее пальцах. Быстро тлеющие лохмотья упали на землю и подожгли круг, который Урсула только что очертила на песке. Лера оказалась в кольце огня. Она видела что вслед за юбкой прямо на ней истлевает белье, но тело не чувствовало жара. Страх постепенно отходил, уступая место любопытству.

Через несколько секунд она уже стояла в круге света совершенно обнаженная, видела только яркий огонь, который плясал совсем близко, но ласково грел, а не обжигал. До нее по-прежнему доносились ритмичные удары моря, но теперь они как будто стали громче и веселее. Урсула слилась с темнотой, поглотившей все, что находилось за огненным кольцом, и оттуда до девушки долетел ее громкий и восторженный крик:

— Танцуй! Теперь тебе можно!

Море ударило еще сильнее и Лера звучно вдохнула воздух. В этот момент огонь вспыхнул внутри, загорелся в самой глубине тела — там, где рождается наслаждение, разгоняя кровь и скручивая мышцы. Она прогнулась и вскинула руки, почувствовав, как вслед за этим движением пламя рвануло вверх по позвоночнику и горячим потоком ударило в голову, спалив наконец сдерживающие ее предрассудки и стыд. Она вдруг осознала себя совершенно другой — дерзкой, уверенной, дикой и сильной. Словно в нее саму вселилась ухмыляющаяся Урсула. А может именно такой она и была рождена изначально…

Лера тряхнула головой, разметав волосы по плечам. Перенесла вес с одной ноги на другую, словно проверяя, вернулась ли подвижность, и наконец пустилась в совершенно дикую пляску, напоминающую ритуальные танцы африканских племен. Ее тело подскакивало, изгибалось в прыжках, падало и снова взлетало подобно языкам пламени. С точки зрения эстетики эта хореография была ужасна, но танцовщице было абсолютно все равно, как это выглядит со стороны. Это была пляска неудержимой свободы и предельного откровения. Каждую клетку ее тела ежесекундно пронзало счастье, одурь полета, затяжной оргазм. Хотелось кричать, чтобы дать телу абсолютную возможность самовыражения. Из груди вырвался животный крик наслаждения и кто-то там, над морем, начал вторить ему так же громко и пронзительно. В эту секунду Лера, разбуженная собственным стоном, открыла глаза.

За окном, на крыше соседнего дома, сидела огромная белая чайка и широко раскрыв рот приветствовала новый день.

«Нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум в два раза быстрее!»

Эта фраза из любимой книжки почему-то каждый раз приходила Лере на ум во время, как это ни странно, неспешных прогулок по кривым улочкам Стэйфса.

Гораздо уместнее она бы звучала в Москве — там жизнь обязывала становиться стремительной в мыслях и действиях. Столица не выносит лентяев и даже мечтателем здесь надо оставаться с осторожностью. Большие расстояния, повышенные скорости. Не успел в одном месте — считай, весь день можно вычеркивать и переписывать дела заново в следующей графе. Затягивает, словно в водоворот.

В мегаполисе Лера врубала максималки с самого утра. Перебрав текучку в офисе, ехала на точки, встречалась с подрядчиками или моталась через весь город по личным распоряжениям начальника отдела или самого владельца бизнеса. Весь день в непрерывном движении, а главное — в страхе не успеть.

Доходило до того, что даже вернувшись поздно вечером в свою квартиру, она не могла расслабиться. Все казалось, сейчас позвонят с работы и снова куда-нибудь дернут. Нередко, кстати, так оно и случалось.

В Стэйфсе первое время ей периодически становилось не по себе, как если бы однажды она проснулась в постапокалиптическом городе. Нет, развалин и погромов, конечно, здесь не наблюдалось. Наоборот, теснившиеся по склонам утесов домики с тщательно выметенными крылечками и ухоженными клумбами умиляли своей почти кукольной аккуратностью. Но жизнь за их дверями, казалось, замерла, а то и вовсе покинула этот крохотный кусочек острова, который сам потерялся в туманах и облаках. Ко всему Лера переехала в Англию поздней осенью, когда туристический сезон закончился, и улицы маленькой рыбацкой деревеньки совершенно опустели.

Всего по подножию утеса здесь было раскидано около трех сотен коттеджей. Но постоянные жители Стэйфса занимали от силы двадцать-тридцать домов. Остальные давно были выкуплены состоятельными лондонцами и использовались в качестве северных «дач» или сдавались туристам.

Осенью в деревне слышно было только чаек, да и те потихоньку оставляли насиженные утесы и перелетали на зимовье поближе к промышленным свалкам. Машины спускались вниз редко. Маленькие кафе и магазинчики сувениров открывали двери только по выходным. В будние же дни можно было пройти через всю главную улицу до самой набережной, гулко считая отшлифованные дождями и каблуками булыжники, и не встретить ни одной живой души.

Поначалу эта тишина давила на уши. А отсутствие обязательных дел, плана и отчетности вызывало у Леры внутреннюю тревогу, словно сейчас она упустит что-то важное, а потом никогда в жизни уже не наверстает. И прощай, квартальная премия и очередное формальное повышение в масштабах одного и того же отдела как критерий успешной жизни.

Но постепенно Лера все-таки осознала и приняла тот факт, что больше ни на кого не работает, что не нужно просыпаться по будильнику, спешно принимать душ и выпрыгивать в наполненную гудками машин и скрежетом тормозов улицу, чтобы закрутиться сумасшедшей белкой до позднего вечера. Фантомные боли столичной жизни потихоньку отпустили, предоставив Леру самой себе в этом тягучем безвременье.

Большую часть свободного времени, которое теперь составляло весь ее день целиком, она просто слонялась по окрестностям, оттачивая навык никуда не спешить, словно бы училась этому заново. И в такие моменты культовая фраза Чеширского кота вдруг всплывала тонкой иронией. И Лера все не могла понять, то ли благодаря английской размеренности она наконец осознала всю бессмысленность московской гонки, а то ли, наоборот, тоскует по ней. Ведь на фоне зависшего в мощеных переулках времени ей все больше начинало казаться, что и ее собственная жизнь здесь так же замерла.

Она петляла по многоуровневым переулкам Стэйфса и представляла, что вдруг очутилась за кулисами огромного театра, в котором выходной день и никого нет. Деревня и правда напоминала декорации к красивому историческому фильму. Или музей под открытым небом, которым, по факту, и была.

В Англии такие старые колоритные местечки наделены статусом особо охраняемой территории, где все направлено на то, чтобы сохранить внешнюю «историчность». Многие деревушки и городки здесь выглядят абсолютно так же, как вполне могли бы выглядеть лет сто, а то и двести назад. Чего в этой идее больше — стремления сохранить наследие или удержать на плаву туристический бизнес — до конца непонятно. Однако то, что так восхищает и очаровывает путешественников, доставляет немало хлопот постоянным жителям таких мест, что, собственно, и объясняет малочисленность резидентов того же Стэйфса. Во-первых, на содержание коттеджей, возраст которых доходит до пятиста и более лет, требуется много сил и средств. Во-вторых, собственники домов не вправе кардинально менять их внешний вид — перекрашивать в радикальные цвета, достраивать этажи и даже заменять классические деревянные окна «на веревочках» на современные пластиковые. Ну а то, что в старой части Стэйфса нет газового отопления, вообще превращает жизнь в вечную борьбу за огонь, а точнее, за тепло. Англичане, особенно северные, к холоду удивительно стойки, а потому даже зимой топят не каждый день. А может, сказывается врожденная тяга к экономии — многие предпочитают одеться потеплее, лишь бы не платить за лишнюю лопатку угля. Ходить дома в шапке и пальто для них вообще не проблема.

Но для Леры, выросшей на бесперебойном центральном отоплении, температурный комфорт был важен. Сама она так и не научилась обращаться с печкой, и если Джек уезжал по делам рано, не успев затопить, это оборачивалось катастрофой.

Вот и нынешним утром Лера высунула ноги из-под одеяла и поняла, что остатки тепла сохранились только под этими двумя метрами стеганой ткани. Не обнаружив мужа дома, она решила отправиться в местный паб и согреться утренним кофе там.

Стоило ей выйти на улицу, как мысли сразу наполнились совсем уже весенней легкостью. Солнечный свет игриво прыгал по черепицам, скатывался по хитро изогнутым водосточным трубам, играл в классики на влажных с ночи, блестящих булыжниках улиц.

Их дом находился в самом начале деревни. Чтобы попасть в паб на набережной, проще всего было по короткому переулку подняться на High Street и пройти по ней метров пятьсот. Вот и все поселение. Одна главная улица и вдоль нее — вереница домиков в два-три этажа, плотно прилепленных друг к другу, подобно дружным вагончикам одного состава. Говорят, когда-то их соединяли потайные ходы так, что можно было войти в дом в начале деревни, а выйти уже у самого моря. Так в свое время спасались от облавы контрабандисты. До сих пор кое-где можно было заметить крошечные задние дверцы, предназначенные будто бы для гномов.

Но новой жительнице деревни главная улица быстро наскучила. Она ходила по ней, только когда спешила или хотела поболтать с хозяевами магазинов, соседями и просто туристами. Люди здесь пребывали в каком-то вечно праздном и благодушном расположении духа и всегда были готовы затеять small-talk, стоило только встретиться с кем-либо взглядом и улыбнуться.

Когда же Лера никуда не торопилась, она выбирала маршруты позаковыристее. Стэйфс только на первый взгляд кажется крошечным. Если представить все улочки деревни, многие из которых длиной всего в один-два дома, исследовать их можно долго и увлекательно. Каждый коттедж и дворик украшены любопытными деталями, фигурными дверными молоточками-нокерами, рыбацкими атрибутами и просто красивыми кашпо и клумбами — прогулка по задворкам способна подарить немало открытий и еще больше эстетического удовольствия.

Проем в полметра между домами ныряет в чей-то внутренний двор. Выложенная грубой плиткой дорожка упирается в деревянную дверь с коваными петлями, будто бы ведущую в винный погреб средневекового замка. Огибает ее каменной витой лестницей, цепляется за крышу соседнего дома и выбирается на второй ярус. Дома «растут» на склоне хаотично, напоминая семейку опят, облюбовавших старый пень. Делаешь пару шагов наверх, и вот уже стоишь на крыше одного коттеджа, а с другой стороны на тебя смотрят цокольные окна другого…

Мелкими ручейками секретные ходы бегут по утесу, ныряют и взлетают между каменных стен, и снова сливаются с главной улицей-рекой, превращая Стэйфс в хитрый лабиринт. Лестницы, спуски, арки — идеальное место для игры в казаки-разбойники или приключенческого квеста. Главное, не потерять в закоулках игроков. Хотя в конце концов все дороги выводят к сердцу рыбацкой деревни и английской души — местному пабу «Треска и лосось».

Но в это утро настроения бродить и теряться у Леры не было. Очень хотелось побыстрее согреть ладони о горячую чашку свежесваренного кофе, взбодриться и стряхнуть наконец наваждение взволновавшего ее странного сна. Уже второго подряд. Правда, на этот раз послевкусие было… хм… довольно приятным. Но Лера списала это на то, что у нее давно не было близости, и подсознание таким образом, видимо, решило среагировать на желания тела.

Добежав до паба, Лера, однако, согрелась уже по дороге, да и на солнечной улице оказалось намного теплее, чем в остывшем за ночь доме. По набережной прогуливались несколько человек с фотоаппаратами, но столики возле паба пустовали. Завтраки здесь подавали только во время школьных каникул и праздников, поэтому посетители обычно собирались ближе к полудню, когда кухня начинала принимать заказы. На кофе с утра в основном забегали только местные.

Лера толкнула дверь и вошла внутрь. В «Треске» тоже было пусто. Столики полукругом огибали барную стойку и щетинились ножками деревянных стульев, которые работники еще не успели перевернуть на пол. На другом конце зала кто-то гремел шваброй.

— Один латте, пли-и-из, — пропела она с наигранным вызовом.

Стук швабры тут же прекратился. Из-за барной стойки показался уборщик — взъерошенный молодой парень.

— А, это ты, Валери. Привет! Сейчас сделаю.

Он отставил было швабру, тяжело переводя дыхание, но Лера решительно махнула ему рукой.

— Не суетись. Сегодня день самообслуживания, — она демонстративно брякнула на стойку две монеты и направилась к кофемашине, возле которой уже примостился поднос с белоснежными чашечками.

— Спасибо, любимая! Можешь взять две печеньки вместо одной! — парень сверкнул благодарной улыбкой и вернулся к своей работе.

Лера в пабе считалась почти за свою, поскольку пела по пятницам, заставляя посетителей задержаться подольше и выпить побольше. Но она и сама пыталась всеми силами влиться в эту обособленную экосистему, сосредоточенную вокруг алтаря барной стойки. Тоскующая по родине эмигрантка здесь как будто возвращалась в свою привычную среду. Частенько в конце вечера, когда оставались только завсегдатаи и кухня отмечала смену пинтой, она на какой-то момент даже переставала замечать, что говорит на чужом языке. Будто бы попадала в какую-то вселенную, параллельную московской, где был точно такой же зал, стойка, дерзкий бармен, раздобревший подвыпивший завседай, язвительная официантка… Похожие темы диалогов и мизансцены, только с небольшими нюансами. И вот тогда она чувствовала себя частью не только ресторанной внутрикорпоративной тусовки, но и всей этой английской жизни в целом. Переставала быть чужой.

Но длились такие моменты единения обычно недолго. Ребята разбегались по своим делам, нередко — продолжать в другом месте, подальше от бдительного Чарли. Леру с собой не звали. Не сказать, что ее это сильно расстраивало — в подруги она никому тут не набивалась, но какое-то досадное ощущение отчужденности, противно посмеиваясь, толкало в бок. Словно ей негласно указывали на ее место, и она не была уверена, что когда-нибудь сможет чувствовать себя здесь так же легко и органично, как было дома. Англия приветливо улыбалась ей, называла «любимой», не вкладывая, однако, в это слово никакого тепла, и незаметно подталкивала к выходу, как гостя, которому не особо-то и рады.

Пару раз она подумывала устроиться в «Треску» на работу, понимая, что, скорее всего, ей светит только место помощницы на кухне или официантки. А на что еще рассчитывать? До менеджера ей здесь точно не дорасти. Специфики местного рынка она не знает — страшно. Да и у Чарли тут все было схвачено. Старшим барменом в «Треске» работала его младшая дочь, а управляющим — муж старшей. Семейный бизнес и английский консерватизм против ее опыта. Вот это действительно было обидно

Налив себе кофе, Лера не стала больше отвлекать уборщика и пошла на улицу. Солнце там совсем пригрело, и нежиться в его лучах было немного приятнее, чем сидеть в прохладном зале, пахнущем мыльными мокрыми досками.

Вода потихоньку подбиралась к высокой стене, оберегающей набережную от прилива. Чайки лениво носились над бухтой, разрезая небо острыми крыльями и протяжными криками. На волнах покачивались сонные лодки. Какой-то мальчишка бросал палку шотландской овчарке, и та носилась по пляжу, с азартом взбивая лапами мокрый песок. Ничего нового. День сурка, но такой прекрасный и беззаботный. А ведь можно прожить всю жизнь вот так, просто любуясь морем. И чего еще надо?

Приливная волна радостно ухнула о стену. Лера улыбнулась и слизнула с губ коричную пенку, поражаясь, как быстро вода отгоняет грустные мысли. Но тут за спиной послышалась какая-то суета. Это заставило ее обернуться и отвлечься от умиротворяющей картины.

Женщина лет шестидесяти, одетая в лучших традициях самых отвязных секонд-хэндов, пыталась пробраться к столику через расставленные в беспорядке стулья. На плече она тащила огромную сумку, держа в одной руке маленький складной шезлонг, в другой — увесистый деревянный планшет. Перемещение явно давалось ей непросто. Женщина выглядела изрядно утомленной своей ношей, но при этом лицо ее вопреки всему сияло детским восторгом.

Неловко обернувшись в поисках подходящего места для отдыха, она все-таки зацепила сумкой один из стульев и с грохотом повалила его. И тут же еще громче заохала сама, щедро осыпая невидимых собеседников самыми искренними извинениями в чисто английском стиле.

Леру это умилило. Она подскочила с места и, добродушно улыбаясь, помогла гостье разобраться со своей поклажей и с несчастным стулом. Не переставая извиняться и благодарить, женщина наконец уселась, разложив вещи вокруг себя, и счастливо выдохнула:

— Стаканчик хорошего джина с тоником — вот, что мне сейчас действительно необходимо. Но боюсь, время не совсем подходящее, — она придирчиво посмотрела на небо, придерживая рукой широкополую лиловую шляпу, и поморщилась то ли от яркого солнца, а то ли от досады, что оно еще слишком высоко.

— Да кого волнует распорядок! Вы же на каникулах, не так ли? — засмеялась Лера, с интересом разглядывая гостью.

— Откуда ты, милая? — женщина вдруг резко забыла о своих алкогольных планах и хищно уставилась на Леру, словно коллекционер, перед которым вдруг выпорхнула редкая бабочка.

— Из России, — устало выдохнула та, уже предвкушая разговор по известному сценарию.

Женщина открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но вдруг хитро улыбнулась, словно ей удалось прочитать мысли девушки. А затем тихо пропела на русском языке:

— Там чьюдеса, там лещий бродит, русалка на ветвьях сидит…

Лера вытаращила на нее глаза. Услышать возле местного паба цитату из «Руслана и Людмилы» и в принципе русскую речь, пусть даже с акцентом, было равносильно тому, чтобы где-нибудь в Бирюлево пройти мимо гопников, цитирующих Шекспира в оригинале.

— Будем знакомы, Миранда Лаверн, — женщина протянула Лере руку, увешанную кольцами и браслетами из натуральных камней.

— Валерия, — улыбнулась Лера. — Откуда вы знаете Пушкина в оригинале, если не секрет?

— О, это очень интересная история! Мой нынешний бойфренд — поляк, а его бывшая жена — русская дама. Мы все дружим. У Виктора прекрасная дочь и маленькие, совершенно чудесные внуки. Как-то я увлеклась сказочными сюжетами — писала по ним серию картин, готовила выставку. И Виктор, чтобы расширить мой кругозор, выкрал у внуков книжку про… как его… Льюкоморье. Ну чего не сделаешь ради вдохновения! Книжку мы, кстати, вернули. Но какие там были дивные иллюстрации! Мне стало интересно, о чем эти истории. Мы нашли английский перевод, но я хотела знать, как это звучит по-русски. О Боже мой! Какой красивый язык у вас, Лерачка. Как музыка.

Лера вздрогнула, словно кто-то с нежностью пощекотал ей самое сердце. Она уже приняла тот факт, что для англичан ее короткое имя звучало непривычно, поэтому она представлялась здесь полным, позволяя называть себя на европейский манер — Валери. Хотя, если говорить начистоту, такая форма ее порядком бесила, словно это имя принадлежало не ей, а какой-нибудь манерной пожилой француженке. Миранда же превзошла всех знакомых британцев. Пожалуй, Лерочкой ее никто не называл последние лет десять, с тех пор, как не стало мамы…

А Миранда тем временем все не переставала восхищаться творчеством солнца русской поэзии:

— И какие красивые сказки! Русалки на деревьях… Надо же, как невероятно! Наши-то морские девчонки даже не знают, что можно так увлекательно проводить время. Правда и деревьев подходящих вдоль побережья тоже не растет, — она звонко засмеялась, запрокинув голову так, что шляпа все-таки свалилась, выпустив на свободу кудри еще более яркого лилового оттенка.

Разговор сам собой потек в другое русло. Лера была рада, что не пришлось в двухсотый раз отвечать на одни и те же вопросы про русскую зиму, водку и балалайку. Ей всегда казалось, что об этом ее спрашивают исключительно по сценарию пресловутых small-talk, и интерес к ее иммигрантской персоне больше наигран. Ее порядком раздражала нарочитая эмоциональность англичан. Когда в Москве она только-только закрутила роман с Джеком, это казалось милой чертой. Но здесь же все, практически все разговаривали, как в плохом театре. Натянутые улыбки, охи, ахи, my darling… Пять минут восторженной беседы ни о чем, а потом — все, «пока, было очень приятно, увидимся снова…» За всем этим радушием, по сути, сквозила пустота. Внимание местных окружало ее спонтанно и шумно, как развеселый табор цыган. А потом все исчезало, а она снова оставалась одна, с опустевшим кошельком веры в добрые намерения человечества.

С воодушевленной художницей, однако, неизбитые темы сыпались одна за другой, и Лера чувствовала, что в этот раз разговор складывается с совершенно другим, очень приятным ей настроением.

— Пожалуй, сегодня я уже достаточно поработала, — оправдывалась Миранда, все же решившись заказать себе столь желанный стаканчик джина, — писала рассветный берег. Встала в такую рань! Думаю, я заслужила порцию успокоительного. Днем посплю, а вечером планирую еще за интересным светом поохотиться.

Выяснилось, что в Стэйфсе у Миранды свой коттедж, куда она обычно приезжает пару-тройку раз в год писать морские пейзажи. В остальное же время сдает его только близким друзьям.

— В туристической мафии не состою! — гордо заявила она, брякнув бокалом по столу. — Мои картины сейчас приносят достаточный доход, чтобы не ввязываться ни в какие делишки с арендой и отдыхать здесь в свое удовольствие, когда захочу. Можно было бы, конечно, купить недвижимость поближе к Лондону, в том же Корнуолле или Девоншире. Но ворчливая природа Йоркшира мне ближе. Здесь все дикое, настоящее… Мне кажется, я еще вижу рябь на воде, которую оставили парусники китобоев. А когда по вечерам сижу у камина с чьим-то фамильным орнаментом в доме, которому четыре сотни лет, смотрю на небеленую стену из настоящего камня и потолочные перекрытия из старого корабельного дерева, меня не покидает ощущение, что вот-вот в мою дверь ворвется какой-нибудь небритый контрабандист, и мне придется прятать его от облавы у себя в подполе. Кстати, я бы не отказалась… — Миранда хищно облизнулась и сделала хороший глоток джина.

Лера усмехнулась. Все эти рассказы о бойфренде из Польши и двусмысленные мечты о контрабандисте вызывали странное чувство неловкости. В России такой дамочке, скорее всего, предъявили бы, что так нарочито молодиться и нелепо наряжаться в ее возрасте смешно. Однако Лера так прониклась к Миранде симпатией, что не хотела ее осуждать. Похоже, художница не просто «рисовалась», а действительно ощущала себя именно так и кайфовала от жизни, прислушиваясь исключительно к себе и своим желаниям.

«Интересно, какая история стоит за этим образом, — думала Лера, разглядывая одеяние собеседницы. — Свободный балахон и цветастые брюки, как и шляпа, скорее всего, были куплены в одном из местных чарэти-шопов. Хотя вещи, похоже, брендовые — дамочки, вроде Миранды, умеют находить здесь крутые шмотки по смешным ценам. Для них это что-то вроде увлекательной игры-соревнования. А вот ботинки явно новые, модные, из натуральной кожи — такие должны стоить прилично. Кольца, серьги, бусы из серебра, но камни в них натуральные, да еще и подобраны со вкусом. Значит, Миранда — женщина состоятельная и дело тут не только в картинах, ведь собственное имя еще надо как-то раскрутить. Скорее всего, она — вдова обеспеченного человека. В молодости была хороша собой — это и сейчас заметно, и благодаря внешности, ну, может, еще бойкому характеру смогла заарканить выгодного жениха. Возможно, закончила художественный университет. Но, конечно, муж помог сделать из хобби бизнес. Теперь веселая вдова путешествует, тусуется и ни в чем себе не отказывает. Классная…»

Лера сделала последний глоток кофе и незамедлительно почувствовала в нем легкий привкус зависти. Как было бы здорово, если бы ее тоже кто-нибудь спонсировал, а она бы занималась музыкой в свое удовольствие и ни о чем больше не парилась.

Хотя… она же сейчас именно так и живет. Джек неплохо зарабатывает на своих проектах и совсем не настаивает, чтобы жена непременно искала работу, да еще и всячески поощряет ее репетиции и концерты. Выходит, надо завидовать не умению правильно выбрать мужчину, а чему-то другому?