Бесплатный фрагмент - И пусть мир горит

Пролог

— Отец, отец, а почему Сильные покинули наш мир?

Жрец прервал проповедь и опустил взгляд. Спрашивал мальчик лет девяти, чумазый и оборванный, как и большинство оставленных под его опеку сирот. Ребёнок смущённо вцепился в подол длинной не по размеру рубахи и комкал в кулачках несвежую ткань. Он говорил тихо, будто опасался насмешек собратьев по несчастью: девочек и мальчиков, чьи родители ушли в ополчение или сгинули без вести в болотах под охваченным мятежом Гуримом. Погодки и правда не одобрили попытку паренька затянуть урок; долговязые братья из погоревшей станицы Еловой пихали друг друга локтями и усмехались, девочки постарше закатывали глаза и громко перешёптывались. Жрец цыкнул на них и тепло улыбнулся мальчику.

— Ма́ркус задал хороший вопрос, дети. И правда, почему боги оставили наш мир? У кого есть идеи?

— Вы уже рассказывали, — скучающе произнесла тринадцатилетняя Хеле́йна, смышлёная не по годам. — Время Сильных истекло. Они обрели такую мощь, что не смогли удержать в смертных телах. Вот и вознеслись.

— Что значит «вознеслись»? — спросил белокурый малыш с окраины Кирена; это был новенький, жрец не успел запомнить его имя.

— Стали богами. Существами вне нашего понимания, — пояснила Хелейна.

— Мама не так говорила!

— А как говорила твоя мама? — жрец приблизился к мальчику и, придержав полы белой как мел рясы, сел на корточки.

Малыш потупился и закусил губу. Хелейна прижала его к себе — словно играла в дочки-матери — и ободряюще чмокнула в макушку.

— Расскажи, — прошептала она. — Отец не станет тебя ругать, обещаю.

Малыш помялся, но вскоре набрался смелости.

— М-мама… мама говорила, что они поступили честно. Они от-отдали т-т-то, что взяли у мира, и ушли на покой. Э-э-это значит «вознеслись», да?

Служитель Порядка поймал себя на том, что хмурится, и поспешил растянуть губы в терпеливейшей из улыбок. Сколько этому мальчику, шесть? Или семь? В его возрасте дети не могут отвечать за себя. Сегодня у них на уме одно, завтра другое. Скоро он перерастёт научение матери и забудет её слова.

Вот только сейчас опасно думать не как все. В это тёмное, страшное время быть не как все попросту грешно.

— Как твоё имя, дитя?

— Р-роджи.

— Дай угадаю, Ро́джи: твоя мама была магом?

Малыш закивал.

— Как здорово! — жрец погладил ребёнка по белёсым локонам. — А что она умела?

— Ветер… она вы-вы-вызывала сильный ветер.

— Вот это да, малец, а ты и не рассказывал! — воскликнула Хелейна и украдкой посмотрела на отца: правильно ли она себя ведёт?

Тот едва заметно кивнул девочке.

— Видишь ли, сынок, — служитель крякнул и сел на пол, скрестив ноги перед собой. — Маги видят наш мир немного иначе. Они могут больше, чем обычные люди вроде нас с тобой, и считают, что понимают волю богов лучше остальных. Эй, садитесь-ка в кружок, ребятня! — он повысил голос и привлёк к себе подопечных.

Дети помладше послушно расселись перед жрецом, подростки, кривляясь, нехотя присоединились и устроились поближе к стене крохотного святилища. Их движения привели в беспорядок горение множества свечей; терпко запахло воском, серой и сушёной полынью. Маркус сел поодаль от старших ребят и уставился на воспитателя жадными глазами, огромными и блестящими, как у волчонка.

— Наш мир, дети, соткан из материи и магии, — жрец тщательно подбирал слова, стараясь не слишком сильно разбавлять догмы собственным мнением — мнением учителя, который должен не забивать юные головы проповедями, но направить к познанию божественного пути. — И так случилось, что тысячу лет назад магия — то есть первобытные силы природы — стала угрозой для человека. Ветра крепли, горы истекали жидким огнём, воды бескрайних морей бурлили и поднимали волны, смывающие с лица земли целые деревни. Люди и животные, птицы и растения боролись за жизнь и пытались приспособиться к напастям, однако старый миропорядок был многогранен и жесток. Мужей и жён стали терзать иные силы.

— Что за… что это было? — спросил Маркус.

— Кое-что древнее магии стихий, сын, — сказал жрец и осенил сирот знаком барьера. — То были силы первородного хаоса, безмолвные, бесстрастные и беспощадные. То тут, то там вспыхивали болезни, с которыми не сталкивались лучшие из знахарей; звери, дикие и домашние, становились злее, голоднее и сбивались в стаи, осаждая посёлки и города. Тела людей захватывали незваные дары; одержимые взмывали в небеса и падали, разбиваясь о скалы, иные сходили с ума, слыша мысли соплеменников, а некоторые вставали на скользкую дорожку искушения. Обретали власть над талантами и вставали на путь насилия, желая поработить кротких и беззащитных.

Хелейна прижала к себе малыша Роджи: тот захныкал.

— Не бойся, дитя.

— Я не… н-не боюсь.

— Вот и славно, — похвалил служитель. — Зачем страшиться: мы все знаем, что было потом. Нашлись люди, праведные и сильные духом. Они смогли покорить древние силы и соткать новый миропорядок, тот, в котором мы сейчас живём. Это были, конечно же, Сильные мира сего: двое мужчин и две женщины. Сперва они подчинили себе стихии, а потом уже и чудеса хаоса.

— Да знаем мы это, — раздражённо выкрикнул один из долговязых братьев.

— Ответьте лучше на вопрос мелкого, — буркнула Хелейна. — А то как-то нечестно получается.

— Хорошо-хорошо, — отец-воспитатель опустил подбородок и проговорил. — Вспоминая сказанное Роджи, — он запнулся, подбирая слова. — Боги как бы отняли у природы её мощь. Они укротили древние силы и распределили по континенту, прекратив рост гор, одарив реки руслами, моря — берегами, а землю — плодородными полями. Если упростить, то первых богов можно было бы назвать магами, не так ли?

— Так, — кивнул Маркус.

— Покидая этот мир, Сильные не забрали с собой пламя и ветер, воду и землю. Они оставили эти силы на континенте — и сперва, повторяю, укротили. Упорядочили. Так что твоя покойная матушка, — мужчина потянулся к белокурому малышу, но тот почему-то дёрнулся и уклонился от ласки. — Была права. Хотя лишь отчасти!

— Это как так? — спросил кто-то из подростков.

— Ну ты и недотёпа, Ха́ррис, — воскликнула Хелейна. — Если бы они отдали до крошки всё, что взяли, то разве остались бы богами? Разве смогли бы вознестись?

— Правильно, умница ты наша, — гордость за ученицу не могла не радовать. — Иные трансформации не проходят бесследно. Нельзя обрести божественное могущество, оставаясь при этом простым смертным.

— Почему?

Невинный вопрос, высказанный мальчиком с глазами волчонка, вызвал взрыв злого детского смеха. Огоньки свечей вновь заколебались, измазав лица подростков резкими тенями.

— Тише, тише! — служитель поднял руки, и дети не сразу, но угомонились. — Маркус, смотри. Люди — это просто люди. А боги — это те, кто проявил чудеса воли, подчинил себе древний хаос и возвысился над миром, став чем-то большим. Всё очень просто.

— Выходит, — мальчик лишь отмахнулся от тычка, которым наградил его паренёк постарше. — Что благодаря силе воли любой смертный может стать богом?

— Если бы это было так, — учитель покачал головой. — То новые боги уже давно бы явили миру чудеса, открытия, преображения…

— А вдруг их п-просто не замечали? — пискнул крошка Роджи. — Вдруг их просто приняли за… м-магов?

Жрец сделал зарубку в памяти: надо бы узнать, как именно померла мама белокурого мальчика. Не на костре ли? Мужчина неспешно выпрямился, массируя затёкшее колено. Теперь он возвышался над детьми, будто сказочный великан, внушающий уважение и страх.

— Тщеславие — грех, дитя, — с нажимом молвил жрец. — Гордыня — грех. Смирение и скромность — вот добродетели, к которым следует стремиться хорошим мальчикам и девочкам. Всем нам до́лжно быть благодарными и чтить Сильных, тех, кто спас мир в Эпоху великой воли. Они покинули нас, Маркус, потому что так заведено: как родители отпускают дитя в самостоятельную жизнь, как птицы выталкивают оперившихся птенцов из гнёзд, так и боги позволили нам с вами жить дальше без их присмотра.

— Они завещали нам большое будущее, — протянула Хелейна и забавно склонила голову к плечу. — Как мой отец, пока его не… пока он не погиб в бою, — она сглотнула. — Он завещал мне чтить богов и ступать по их пути. Папа учил, что искренняя вера поможет найти счастье.

— Твой отец был мудрым человеком. И отважным!

— Он отдал жизнь за Хизар, — прошептала девочка. — Уходя в ополчение, он повязал на плечо белую ленту Порядка.

— Жаль, не спасла его эта ленточка, — фыркнула Па́рси, сирота-ромулка. — Мятежники оказались сильнее.

Хелейна не ответила, лишь опустила голову и спрятала дрожавшие губы в белёсые кудри.

— Вы все рано повзрослели и уже должны понимать, — жрец окинул их тяжёлым отеческим взглядом. — Куда ведёт праведность, а куда — грех. Куда увлекают порочные мысли, и кто их на самом деле порождает.

— Ч-чёрный, — пискнул Роджи.

— Грёзы о новых богах поведут нас по тропе предательства, дети. А мы-то с вами хорошо знаем, — учитель выдержал тягучую паузу. — Что кара за подобное неминуема и страшна. Как сам Разрушение был заперт в горящей бездне, так и последователи его окончат дни в застенке или на костре.

Мужчина широко улыбнулся и поспешил прикрыть горечь догм под пеленой сладкого обещания:

— На сегодня закончим. Как насчёт булочек с чабрецом и сливочным маслом? Давайте сходим к моей куме, она всех угостит.

Дети шумной ватагой вывалились из святилища и наперегонки бросились к знакомому трактиру: добрячка Таисса часто баловала сладким подопечных двоюродного брата, соболезнуя их горю. Жрец видел, как Хелейна притормозила и взяла Роджи за ручку. Если выживет, наверняка станет хорошей матерью.

— Я не люблю чабрец, — раздалось за спиной.

Он обернулся и приметил Маркуса, мнущегося на пороге храма.

— Другие дети обижают тебя, сын? — спросил жрец. — Оттого не хочешь идти со всеми?

— Обижают, — сирота не стал скрывать очевидное, но поспешил добавить. — Я правда не люблю чабрец. Да и вообще не голоден. Можно, я пойду в дом?

Дом. Так сироты называли ветхое здание рядом с ратушей, то самое, что раньше служило оружейной, а ныне пустовало. Лорд Бейн милостью короля Ната́на II Хизарского велел разместить детей именно там, хотя пол в строении давно прогнил, а сквозь щели в крыше сыпалась старая солома. Жрец с радостью бы поселил подопечных в более уютном месте, но увы — выбор был невелик.

Маркус хочет домой? Что ж, свобода воли есть свобода воли.

— Иди, дитя, и да благословит тебя Порядок.

Мальчишка поблагодарил учителя и побежал прочь. Жрец смотрел ему в спину и, когда сирота скрылся за поворотом, выдвинулся в сторону трактира. Он размышлял, кому стоит отдать лишнюю булку: ещё на заре он попросил испечь семнадцать — по одной на каждого ребёнка.

На следующее утро Маркус исчез. Дети клялись, что не слышали той ночью ни звука шагов, ни скрипа дверных петель. Мальчик словно превратился в дым и просочился сквозь прорехи в кровле, оставив после себя лишь смятое, мокрое от пота одеяло да пару деревянных башмаков.

Глава 1. Юджен

Ночь стенала в бесконечной агонии. Она полнилась криками страха и горя, приглушённым плачем и сиплым лаем собак, лязганьем стали и леденящим душу хрустом костей. Какофония звуков сливалась в единый мотив, некий триумфальный гимн, который вряд ли можно будет исполнить повторно. Юджен перевёл дух и со свистом втянул пропитанный гарью воздух. На лице расплывалась счастливая и слегка смущённая улыбка.

Этот гимн он посвятил своему богу.

Благодаря работе, проводимой исподволь, древний Хельт падёт всего за ночь. Сделано было многое. Месяцами ранды ходили из одних скользких ладоней в другие, лезвия резали нужные глотки, а слухи роились и множились на улицах города подобно трудолюбивым муравьям, обустраивающим многослойное, тщательно продуманное жилище. К концу Жатного месяца едва ли можно было понять, кого в городе было больше: верных последователей спасителя — так Юджен с соратниками звали бога — или его бестолковых врагов.

Во времена тёмной эпохи в Хельте жило множество семей, преданных Разрушению; некоторые из них пережили падение мятежа и избежали жестоких казней. Они залегли на дно, смешались с ликующей отарой и принялись смиренно ждать нового знака. Знака, по которому они подняли бы головы и продолжили бороться за возрождение несчастной, обречённой гореть страны. Для многих верных сигналом послужило пришествие Лой и её людей. Отрадно было видеть, что она добилась таких результатов. Юджен знал, что женщина нашла всех до единого — глав праведных семей, затаившихся в подполье, храбрецов, которые смели восхвалять Разрушение под покровом темноты, и тех несчастных, кого уже ждали костры. Она собрала их в кулак, изнывающий в ожидании удара.

Лой всё смеялась, мол, как же легко было подкупить сотника городской стражи. Оказалось, мужику платили так мало, что он едва мог содержать семейство из пятнадцати человек, большая часть которого состояла из стариков и вечно голодных детей. Лорд-градоначальник не баловал подчинённых и постоянно задерживал жалованье, оправдываясь то починкой обвалившихся мерлонов, то закупкой оружия и доспехов — их, кстати, капитан так и не увидел — то задержкой обоза из соседнего Гурима. Возможно, лорд не врал, и денег в городской казне действительно не хватало. Возможно, градоначальник не знал, что обозы из Гурима перехватывали верные из окрестной станицы Находной. А может, врал сам сотник, и пятнадцать голодных ртов существовали лишь в его воображении. Но сделка была скреплена: он получил деньги и в условленное время открыл как двери оружейной, так и главные ворота твердыни Хельт-ис-Хизар.

Юджен потёр запястья и, помня об осторожности, устремился к ратуше — короткими перебежками, от одного дома к другому, из тени в тень. В боку досадно кололо, во рту растекалась едкая кислинка пепла и высушенной пламенем крови, однако то были лишь временные неудобства, недостойные и толики внимания. Препятствием на его пути могли стать верные королю и градоначальнику солдаты; их разрозненные отряды яростно сопротивлялись натиску повстанцев. Люди сражались, орали и умирали. Наверняка они уже осознали, что их песенка спета, но предпочли погибнуть с оружием в руках. Достойно. Бессмысленно.

— Эй, ты, стоять!

Интересно, что его выдало. Всполох пожара, отразившийся в глазах? Слишком громкое дыхание? Порой он завидовал Лой и её дару, позволявшему ей оставаться незаметной в любой, даже самой щекотливой ситуации.

— Вышел из тени, живо! — взревел солдат, стиснув копьё и наставив влажный наконечник в грудь Юджену.

Их было шестеро: трое прятались за наспех собранными баррикадами из сломанных телег, оставшиеся вышли из укрытия, намереваясь припереть его к стенке.

— Выхожу, не бейте! — взвизгнул парень, вышел из тени и медленно — очень медленно — поднял руки.

Вместе с ним выползли костяные твари — мёртвые слуги, только и ждавшие приказа создателя. С каждым шагом их тела обрастали новыми позвонками, зубами и шипами; походка чудовищ становилась увереннее с каждой выпрямившейся конечностью. Первобытный ужас сковал обывателей, стоило только увидеть… их.

Костяной Ремесленник получил своё имя не просто так. Год за годом, день за днём Юджен оттачивал дар и достиг высот, неведомых его предшественникам. Ему быстро наскучило поднимать останки людей и животных в их природной форме; намного интереснее было создавать из костей что-то новое, устрашающее одним только своим видом. В отличие от Лой парень не любил проливать кровь. Он свято верил, что страх и ужас действуют на слабых волей так же эффективно, как железо. Вот и сейчас воины пятились, отступали перед лицом неминуемого кошмара: на них скалились три давно мёртвых собаки, каждая о двух головах. Костяные гребни, растущие прямо из пожелтевших позвонков, угрожающе щёлкали, когти нетерпеливо взрывали землю. Самая крупная псина вышла вперёд и поджала задние лапы, готовясь к прыжку.

— Мать-перемать, — выдохнул воин и опустил копьё.

— Что это, Ча́рга?! — вскрикнул другой солдат, высунув нос из-за опрокинутой телеги.

В нос ударил острый запах мочи, и Юджен, скривившись, поспешил закрыть лицо рукавом.

— Прочь, — глухо, но громко произнёс он. — Отступайте, пока целы.

Костяная собака издала странный звук, поводив челюстями. Чарга попятился и обронил копьё. Те двое, что прикрывали его с флангов, оказались смелее и подняли оружие.

— Молите о пощаде! — воскликнул Юджен и закашлялся. — И уходите. Иначе…

— Сдохни, проклятое семя предателя! — зарычал стражник справа и, подкинув древко, ловко метнул копьё.

Горячая лёгочная кровь брызнула на корень языка, и Ремесленник вздрогнул от боли. Он моргнул и увидел, как копьё падает на землю, как собака с пробитым черепом, принявшая на себя удар, опадает грудой рёбер, фаланг и позвонков. В тот же миг две оставшиеся твари сорвались с невидимого поводка и вгрызлись в вопящие тела. Омерзительное чавканье и мокрые хрипы на несколько долгих мгновений заглушили триумфальный гимн, звеневший в ушах Юджена. Он гадливо отвернулся и торопливо зашагал в нужном направлении.

Он не любил проливать кровь. Предпочитал, чтобы это за него делали другие.

По пути парню почти не встречались мирные жители: львиная их доля ещё до заката попряталась по погребам да подвалам, вняв слухам о скорой сече. А вот солдат было достаточно. Кто-то держал оборону и укреплял баррикады, отступая к центру Хельта; кто-то ждал удачного момента, чтобы всадить оружие в спины соседей — мятежники успели завербовать союзников во всех слоях общества. Чем ближе Юджен подходил к ратуше, тем громче становился шум схватки. Центральный мотив гимна невольно потонул в аккомпанементе, что исполняли его соратники.

Слева — барабан войны! Оборванные, пьяные от насилия наёмники теснили остатки стражи; земля под их сапогами была мокрая от крови. Справа — мандолины и лютни! Среди верных нашлась горстка магов-недоучек, что раздували пламя и вносили сумятицу в стан врага. А в центре выли медные трубы О́ммы.

Ремесленник не встречал её с наступления ночи, но не сомневался, что женщина жива и вот-вот выгрызет победу из мягкой брюшины Хельта. Стая Волчицы — десятки чёрно-бурых волков, шелудивых дворняг и серых шакалов сновали то тут, то там, тявкали, рычали, скулили, рвали и давили всех, кто попадался им на пути. Вой слышался и из самого здания, а значит…

Блохастая заберёт всю славу себе.

Ещё немного, и он бы опоздал — Юджен понял это и сжал кулаки так, что побелели костяшки. Омма не стала ждать, пока он разгромит тыл, и в одиночку начала штурм ратуши. Не смогла справиться с искушением, представила себе, как господин гладит её по холке, и потекла! Ну ничего, он разберётся с ней позже.

Он призвал своих слуг, рассредоточенных по узким улочкам; с приближением каждого скелета он будто становился завершённым, цельным и ощущал тончайшую грань дара, как никогда мощного и рвущегося наружу. Вскоре Ремесленника окружили кости всех сортов и размеров. То был материал, что Юджен целую неделю отбирал с окрестных погостов и топей. Сплав, из которого кузнечный молот таланта выкует клевец, что пробьёт броню ратуши, как яичную скорлупу.

Жилы обожгло расплавленным серебром, а голова заболела так сильно, словно юноша поймал удар чеканом, а череп раскололся. Юджен отрешился от боли и воззвал к богу, моля осенить его своей волей. Бог молчал: знал, что верный сам справится. Костная масса задрожала, затрещала, зашипела, сползаясь в единый неживой организм, сплетаясь в чудо, что болота Хельта не видали раньше и никогда больше не увидят. Под истошный вой псов и крики людей — врагов и союзников — Костяной Ремесленник сыграл апофеоз триумфального гимна.

На площади вдруг стало тише. Скулёж и хрипы умирающих были не в счёт: люди в оцепенении воззрились на громадную тень, отделившуюся от жилого дома и вмиг ставшую белой. Костяное чудовище неторопливо выступило в сторону парадного входа, скрытого за баррикадами и цепочкой солдат, тех немногих, у кого хватило мужества поднять оружие и встать в строй. Юджен подметил, что его создание заваливается на левую ногу, и усилил поток дара, заплатив за это частичкой себя: едва только костяной слуга окреп и начал набирать скорость, парень согнулся пополам и выхаркал несколько сгустков крови. Ерунда. Как бы плохо юноше ни было, оно того стоило.

Костяной Ремесленник выпрямился и, дрожа, созерцал, как его творение набрало скорость летящей в галопе лошади и врезалось в толпу защитников Хельта. Площадь вновь захлебнулась в воплях, к счастью, недолгих: пики, алебарды, хребты солдат ломались под пятой монстра, больше всего похожего на дракона из детских сказок, вот только в отличие от благородного зверя тварь казалась уродливой и гротескной в своей непропорциональности. Это была бескрылая скотина с огромной, усеянной шипами башкой, недоразвитым торсом с рудиментами передних лап и мощными, как столпы, задними ногами. Она загребала тяжёлыми конечностями, давя людей, бочки и телеги, пока не расчистила путь к входу. Пасть чудища раскрылась в немом рёве, когда Юджен направил её к зданию.

Первый удар мерзкой головы сотряс двустворчатые двери ратуши, заставив дерево затрещать и прогнуться. Засов, державший створки изнутри, загудел, но выдержал, и тварь отступила, готовясь ко второму заходу.

— Да ты просто чу-удо! — донеслось до ушей Юджена.

Он прищурился и окинул ратушу пристальным взглядом: так и есть, Омма. Вон она, высунулась из окна второго этажа и машет руками, как сраная ветряная мельница. Решила пробиться в сердце города через крышу? Тупица! Ремесленник взял себя в руки — вряд ли она видит его на таком расстоянии, и всё же держать лицо всё же нужно — и отпустил невидимые вожжи, удерживающие костяного монстра. Тот полетел вперёд подобно тарану и пробил черепом створки. Судя по звукам, лавина досок и рассыпавшихся костей погребла под собой тех защитников Хельта, что готовились встретить прорвавшего осаду неприятеля. Наверное, такая смерть тоже считалась достойной.

Мятежники с ликующими воплями высыпали с окрестных улиц и буйным потоком затопили здание. Юджен побрёл за ними. Он уже слышал, как верные скандируют его имя, и чувствовал дрожь в уголках губ. Не надо было видеть Волчицу, чтобы понять, как перекосило от злости и зависти её размалёванное лицо. Юджен остановился на пороге ратуши и посмотрел в небо: первые зарницы вот-вот должны были позолотить верхушки вековечных сосен. Он сдержал клятву: Хельт взят за одну ночь.

«Я в восхищении, верный», — голос бога прозвучал в голове звонко и помпезно. То была последняя нота торжественного гимна, и Юджен расплакался от преисполнившего душу благоговения.

***

Последнее святилище старых богов наконец-то догорело. С ночи пламя глодало массивные дубовые балки, и, как бы ни пыжился пиромант, ускорить этот процесс не получалось. Досадное недоразумение, которое вполне можно было бы превратить в символ — но никто из жрецов не смог воспользоваться таким сладким шансом. Их тела сгорели вместе с алтарями Слабых.

Омма и её верные вывели лорда-градоначальника из ратуши и подтащили к центру площади Красного храма. Благородный Со́верин показался Юджену образцовым толстосумом, на которого можно было бы спустить народный гнев: рыхлый и сутулый, с округлым животом и тремя подбородками, трясущимися от страха и жалости к себе. Соверин что-то бормотал под нос, веря, что Омма его слышит. Ну, она-то, может, и слышала — вот только вряд ли слушала.

Улицы, примыкавшие к храму Зрелости, заполонили мирные жители и продажные солдаты. Хельтцев запустили во все окрестные дома, так, чтобы как можно больше людей видели падение старого режима и рождение нового порядка. Встревоженные, напряжённые лица мелькали в каждом оконном проёме. Многие молодые люди и даже дети сидели на козырьках крыш в ожидании приказов. Юджен, успевший облачиться в угольную рясу с зауженными рукавами, ловил на себе их любопытство и приветливо улыбался; немногие из мирных знали, кто он и какую роль сыграл в событиях минувшей ночи. Горожане, и стар, и млад, должны были поверить, что от верных Разрушению следовало ждать лишь добра и безусловной, щедрой любви.

Но сначала градоначальник придаст их фигурам весу.

Омма рассредоточила своих головорезов по улице и поставила лорда Соверина на колени перед толпой. Юджен оказался чуть позади и ждал её вступительного слова, но Волчица лишь стиснула когтистые пальцы на плече чиновника, и тот, прерывисто вздохнув, громко заговорил:

— Горожане, слушайте же. Исакаты, запоминайте! За поражением следует победа, чем не чудо! Наш славный город больше не подчиняется лже-королю Фредераду. Отныне он — вольный Хельт, и слава его положит основу могучему государству, которое никогда больше не познает тягот нищеты, безработицы и страха. Стране, что вернётся к истокам и станет могилой ущербному миропорядку.

Толпа молчала, не смея роптать и задавать вопросы, однако Костяной Ремесленник распознал в ней сомнения вперемешку с надеждой. В душе разлилось приятное тепло: верные были правы, о, как они были правы! Север и впрямь заждался перемен. Многие из хельтцев наверняка слышали истории торговцев, что возвращались из Иселина и рассказывали о том, как сыто и довольно жили джинны всего в нескольких лигах от границы. Их ханы обретали власть не по наследству, а по воле народа — прямо как в Хизаре до вознесения Сильных. Иселинцы избирали правителей за силу и громкие достижения, а те понимали, чего стоит высокое положение. Ханы джиннских городов превыше всего ценили благополучие подданных, зная, что повлечёт за собой их недовольство.

На фоне ханов лорды-градоначальники смотрелись не блёкло или жалко, но попросту низко. То были последыши вымирающего северного дворянства, правнуки знатных феодалов, что пали в Эпоху Великого упадка; они не смогли сохранить ни родовых гнёзд, ни былого богатства, ни чести. Обязанные всем Фредераду, благородные пустышки послушно управляли провинциями и лелеяли мечты выслужиться и возродить былое величие семей. И кто же из них смог добиться хоть какого-то успеха в усмирении чудищ из топей? За один только Жатный твари пожрали без малого сорок охотников и грибников. Кто из градоначальников смог решить проблему безработицы и беспробудного пьянства среди молодых мужчин, которые хотели и могли приносить пользу обществу, вот только оказались не востребованы ни в ремесле, ни в торговле, ни в воинском деле? Про их оборванных детей и молчаливых жён, вынужденных продавать себя, и речи не шло. Болота захватили вопросы без единого ответа. Проблемы без единого предложения.

Ответов и предложений было в избытке у верных, что несли разрушение прогнившему миру.

— Власть в городе временно переходит к уважаемой Омме из Рига, — выдавил Соверин; Омма охотно подняла руку в приветственном жесте. — Они… Эта храбрая женщина и её соратники зовут себя «Новым Хизаром». Они дали священную клятву, что при них исакаты, ромулы и наяне смогут сплотиться и вернуть государству былое величие. Они пообещали, что подготовят Хизар к избранию нового короля, как было заведено с момента основания нашей страны.

— Былое величие? — выкрикнул кто-то из первых рядов. — Нам бы попросту жить мирно, начальник!

— Под королём новой крови вам жилось мирно, да?! — рявкнула Омма и скривила выкрашенные сажей губы. — Так мирно, что одна половина города с радостью сожгла бы вторую за сраный утерянный обоз?

Волчице бы выть, а не речь перед народом держать.

— Уважаемая Омма смогла объединить людей, стоявших на грани безумия, — Юджен подал голос и шагнул вперёд, встав по другое плечо от градоначальника. — Общими усилиями смельчаков из Хельта и нас, истинных хизарцев, мятеж стал малокровным. Благородным. Посмотрите друг на друга, — он поднял руки и будто обнял недоверчивую толпу. — Посмотрите в глаза вашим братьям и сёстрам, что осмелились бросить вызов и, — он повысил тон. — Сбросить оковы страха!

Десятки рук потянулись к небесам, сжимая кулаки: то были верные и их семьи, воины, нарушившие присягу и примкнувшие к восстанию. Их насчитывались сотни — не большинство, но огромная часть населения Хельта.

— Всё, что произошло в ночи, сделано во благо. И мы с Оммой, — он кивнул соратнице, слушающей его с приоткрытым ртом. — Докажем это. Под временным правлением город не будет знать голода и страха. Мы накормим вас, друзья. Мы дадим вам защиту и покой.

— Докажи, — сказал горожанин, что стоял ближе всех к Юджену.

Судя по ладным доспехам и короткому оранжевому плащу, то был один из стражников — купленных или добровольно переметнувшихся на сторону повстанцев.

— С удовольствием, — выдохнул Юджен и сделал условный знак.

Хельтцы расступились, пропуская вереницу крытых фургонов, и наконец-то из их сборища начали раздаваться удивлённые восклицания.

— Благородный Соверин признал, что обозы из столицы пропадали в топях по его упущению. Он скрыл эту информацию от короля, опасаясь потерять нагретое место, и думал, что всё обойдётся. Так ведь, ваша милость? — лорд-градоначальник закивал. — Новый Хизар узнал о бедственном положении соплеменников и… — Юджен подошёл к головному фургону и открыл парусиновый навес. — Решил всё исправить.

Обратив всё внимание на то, что скрывала непромокаемая ткань, простолюдины зашумели и принялись толкаться, однако пока не смели тянуть заскорузлые лапы к разложенным в повозке товарам: приоткрытым мешкам с солью и сахаром, торбам, полным ячменя, пшеницы и овса, бутылям с маслом и кислым молоком. За бортами повозки пестрели огромные корзины со спелыми овощами, сушёными яблоками, земляными орехами и копчёной рыбой.

— Это лишь часть того, что мы закупили в Ячменной долине, — воскликнул Костяной Ремесленник. — И привезли сюда не на продажу, но… чтобы помочь.

— Купить нас хочешь, жрец?! — крикнула пожилая женщина, свесившаяся из окна соседнего дома; соседи зашикали на старуху, но та отмахнулась и заворчала. — Дёшево!

— Мы не хотим вас покупать! — ответила Омма. — Лишь показать, что мы можем предложить народу в отличие от него, — она хлопнула Соверина по плечу и размашистым шагом приблизилась к череде фургонов.

Она открывала повозки одну за другой, рваными и резкими движениями срывая с них парусину. Взорам горожан представали всё новые и новые блага: ткани и меха, брикеты воска и латунные лампады, ремесленные инструменты, слитки железа и яркие изделия из глины, стекла и бронзы. В последних двух фургонах лежало оружие и доспехи. Металлические.

— Это всё вам, — коротко рыкнула Волчица. — Раздадим, как только закончим с формальностями.

— Обозы будут поступать в город вплоть до весны, — добавил Юджен. — Добра хватит на всех. За охрану повозок ответят люди уважаемой Оммы да те из вас, кто захочет присоединиться. Не задаром, конечно, — он подмигнул группе наёмников, пожиравших глазами новёхонькие палаши. — Любой труд должен быть оплачен.

— Новый Хизар обещает вам не только сытую жизнь, — Омма забралась на борт одного из фургонов и ловко запрыгнула на козлы. — Ещё и безопасность. Ну-ка, кто вчера видел моих собак?

Хельтцы зароптали: многие из них наблюдали за ночными событиями сквозь щели в ставнях.

— Бог наделил меня властью над этими преданными животными, — заявила она. — Ради благого дела я могу подчинить своей воле любого пса или волка.

— Еретичка, — пожилая исакатка охнула и тут же исчезла из виду.

— Как? Как это возможно?!

— Немыслимо!

— Что да как, вы узнаете на проповеди, — ответила Волчица и ткнула когтем в Юджена; он слегка поклонился.

Долгожданный гул проник в уши, донося народное негодование, что вырвалось-таки на волю. Юноша приметил, как некоторые из хельтцев отшатнулись от повозок, как подались назад храбрейшие из глупцов, как побледнели женщины и покраснели от гнева мужчины. Юджен повернулся к лорду-градоначальнику и поднял брови; Соверин грузно встал с колен и заорал:

— Тихо! Всем молчать!

Кто-то из толпы кинул в лорда мелкое сморщенное яблоко и попал тому в живот, но благородный только приосанился, пригладил скрывавшие плешь редкие пряди и вновь закричал:

— Выслушайте тех, кто готов биться за вас, люди!

— Они готовы биться за нас? — крикнул из толпы кто-то из верных; ему вторил гул хорошо поставленных голосов.

— Вы правильно услышали, — Соверин несмело подошёл к Юджену и пожал тому предплечье. — Второе обещание Нового Хизара таково: монстры на болотах будут уничтожены.

— Я не успокоюсь, пока последняя из чешуйчатых гадин не сдохнет в луже собственного яда, — Омма стукнула кулаком в грудь. — А если не справлюсь, — она опустилась на корточки и изобразила самый нелепый поклон из тех, что Юджен видел на своём веку. — Передам власть над Хельтом тому, кого изберёте вы, добрые люди.

— Третье обещание, — слова Юджена стаей ворон взвились над толпой. — Для кого-то будет самым значительным. Мы поможем вам обрести то, что не смогли поколения скудоумных жрецов. Мы явим силу, украденную старыми богами, — он не боялся сорвать голос, перекрикивая возмущения верующих. — Мы опровергнем ложные догмы и подарим вам надежду.

— Надежду на что?

— Бред!

— Ерети… — вскрик заглох и растворился в упорном гуле верных, умело управлявших настроением толпы.

— Мы хотим надежду! Мы хотим силу! Нам нужна вера!

— А для начала — мир, достаток и процветание, — закончил Юджен и перевёл дух. — Поверьте в нас, молю. И да воздастся вам за веру и верность, жители Нового Хизара.

— Норхизар, как сказали бы наши пращуры, — Омма не удержалась и блеснула знаниями древнего наречия, чем вызвала редкие, но уверенные возгласы одобрения.

— Хельтцы, — лорд-градоначальник Соверин указал на Волчицу и Ремесленника. — Готовы ли вы довериться и дать им шанс?

— Посмотрим, — рявкнул какой-то наёмник.

— Еду, еду-то, когда дадите? — пискнула молодая наянка и испуганно потупилась.

— Хуже, чем при фредерадских прихвостнях, точно не будет, — крикнул кто-то из своих, и, к вящей радости Юджена, ему вторили десятки жителей.

— Может, теперь всё наладится?

— Мы с вами!

— Быть посему.

— Ну а сейчас, — Омма довольно осклабилась, — Подходите к обозам. Сначала одинокие матери, затем молодые семьи, следом — старики и калеки. И не жалуйтесь, не жалуйтесь! Завтра прибудет ещё обоз.

— Но помните заветы предков, — вставил Юджен. — На щедрость принято отвечать благодарностью. На закате в ратуше состоится первая проповедь Нового Хизара. Приходите все, кто сможет.

— Вы сожгли храмы. Зачем? — услышал он резонный вопрос.

— Кто будет править?

— Гурим — следующий? Что станет со страной?

— Узнаете на закате, — повторил Юджен. — А сейчас подходите к телегам. Омма!

Волчица кивнула и махнула рукой, привлекая тех стражников, которые успели присягнуть ей на верность. Крепкие мужи встали на раздачу, подавая пример того, что бояться новых хизарцев не следовало. И вот уже сами мирные хельтцы робко, один за другим, стали двигаться к переполненным фургонам; вскоре площадь Красного храма оживилась, словно в разгар праздника поминовения.

Юджен высвободился из противной хватки Соверина и брезгливо одёрнул рукава. Он развернулся на пятках и пошёл к ратуше; стройные шаги за спиной дали понять, что свита из четверых верных стражников зашагала по его следам, прикрывая тыл. Топот пухлого лорда выбивался из ритма, и Юджен усмехнулся.

— Господин, господин, прошу!.. — взмолился чиновник.

— Ты свободен, бывший градоначальник, иди с миром. И да пребудет с тобой благодать Разрушения, — пошутил Юджен.

— Как же! Ты обещал!..

— Ах, ты о своей семье напоминаешь? — вспомнил юноша и немного смутился. — Точно. Они живы, твои жена и детишки, не бойся. Ждут тебя дома. Трясутся за отца и молятся… да не тем богам.

— Спасибо, о спасибо! — захныкал лорд. — Я сделал, что вы просили. И теперь…

— Сделал, что просили? — тон Юджена вдруг сделался жёстче; в нём зазвенела сталь, холодная, как прикосновение мертвеца.

Он остановился и пошатнулся, когда Соверин врезался в его спину. Стоило только лорду поймать змеиный взгляд верного, как он снова хлопнулся на колени. Юджен сдержал едкую усмешку и опустился на корточки, поравнявшись с благородным. Слова закапали с его языка подобно горячим каплям воска, обжигающим холёную кожу:

— Ты сдался лишь тогда, когда сама смерть встала на пороге. Не так ли? — чиновник скорбно вздёрнул брови, но Костяной Ремесленник прижал палец к губам и пресёк робкий порыв на корню. — И скольких людей обрёк на бесславную смерть за тебя, жирного, трусливого чинуша? Нам пришлось убить их всех. Раздавить, разорвать глотки, разрезать на части и растерзать сотни хизарцев. Как считаешь, стоит ли одна королевская крыса такой жертвы?

Соверин замотал головой.

— А стоит ли такой жертвы жалкий крысиный выводок?

Лорда передёрнуло; по дряблым щекам потекли слёзы, терявшиеся в суточной щетине и омерзительных подбородках. Юджен сполна насладился чиновничьим отчаянием и вновь разомкнул губы.

— Я дал слово и вынужден его держать, хоть и испытываю по этой причине мучительные угрызения совести. Никто не тронет твоих крысят, Соверин. И ты живи уж, коли так хочешь, но! Если я узнаю, что кто-то из твоего рода попытается покинуть город… — он встряхнул рукавом рясы, и в ладонь скользнула острая куриная косточка. — Будешь молить о смерти.

Глава 2. Иса

Первый год после смерти мамы был самым трудным. Иса осталась совсем одна в нежном возрасте. Одиннадцать лет. Уже не девочка и ещё не девушка, она знала, как вести хозяйство и ухаживать за домом, но боялась и думать о том, где взять денег и протянуть хотя бы до следующего лета. Родственников по маминой линии у девочки не осталось, со стороны отца была лишь пустота. Какой-то имперец, чьего имени Иса даже не знала — да и не стремилась узнать — покинул Хизар вскоре после её рождения и оставил на память лишь тощий кошель да засушенную алую розу. Отец не написал, куда и почему ушёл, а мама наотрез отказывалась говорить о нём. Молчала, откуда пришел тот мужчина и каким чудом они познакомились. Мосты сгорели раз и навсегда.

Иса так бы и сгинула, если бы не Блак и его многочисленное семейство. На третий день после того, как зелёный туман пожрал её детство, он нашёл девочку за печкой, грязную, зарёванную и потерянную. Она наотрез отказалась покидать дом: не хотела обременять отца лучшего друга ещё одним ребёнком, занять лавку в избе, где едва помещались восемь ребятишек. Была и иная причина остаться — воспоминания о тех днях, когда мама была рядом.

Блак — ему тогда исполнилось четырнадцать — злился, уговаривал, угрожал и долго кричал, а Иса стояла на своём с несвойственным ей упорством. Юноше пришлось уступить. Он оставил её, но только на сутки. Когда он вернулся — не один, с братьями — девочка грешным делом испугалась, что её собрались похитить, однако ошиблась: старшие Стигг и Э́двид принесли блаковы вещи, а сам он, пыхтя, затащил через порог плетёные корзины с картошкой и сушёными боровиками.

С того самого дня подростки зажили вместе.

Естественно, старшие братья Блака присматривали за ними, в меру пристально и в меру лениво. Судя по их беззлобным ухмылкам, они одобряли порыв мальца взять опеку над соседской сиротой. Их родители тоже были не против решения младшего сына: от них Иса ни разу в жизни не услышала и тени упрёка, только сочувственные причитания да обещания передать съедобных гостинцев. Разве что Бетта да старшие девочки смотрели на неё искоса; их неприязнь Иса поняла лишь тогда, когда стала старше.

В их нежной дружбе не было места скабрёзностям. Иса топила печь, готовила еду и мыла плошки, ухаживала за скромным огородом и, терзаемая тупыми зубами страха, бегала на окраину Белого леса за ягодами, корешками да ароматными травами. Их порой удавалось сбыть на борегском рынке. Блак пропадал большую часть дня. Он говорил, что устроился подмастерьем к кожевнику, но Иса знала: он врал. Отсутствие ожогов и мозолей он прятал под перчатками, что были ему не по размеру; да и дыхание парня оставалось ровным и слишком чистым для того, кто связал жизнь с этим ремеслом. Она быстро бросила попытки узнать, чем он был занят на самом деле: во время расспросов Блак мрачнел и уходил в себя, а иногда просто бранился, да так грязно, что у Исы возникало желание срочно отмыть уши. Вечерами друг приносил мелкую дичь и пресные лепёшки на воде, которые передавала ему мать. Он расспрашивал Ису, как прошёл день, и шёл на боковую.

Через полгода Бетта начала шутить, мол, Иса выйдет замуж раньше, чем она сама. Иса отмалчивалась и пунцовела, Блак заливисто ржал и называл сестру тупицей, не знающей слова «дружба». А ещё через год в Исе проснулся дар.

Поначалу старый пиромант Йораг, служивший когда-то боевым магом в гарнизоне Крегена, не хотел принимать к себе соплячку-ученицу. Однако после разговора с отцом Блака, Хейгиром, решил пойти на попятную и дал девочке кров и научение. А уже потом, когда подростки вступили в пору пылкой юности, Блак провожал юную чародейку к идущему в Сегору каравану. Они понимали, что расстаются навсегда, но не плакали, не рассыпались на слова благодарности, любви или обиды; Иса и Блак сухо обнялись и, пожелав друг другу удачи, разошлись на семь долгих лет.

«Лучше бы навсегда!», — непрошеная мысль травила разум Исы, как сок ядовитого плюща. Невысказанные слова ложились ей под маковку перед сном и будили на рассвете, шевеля бесцветные волоски за ушами подобно чьему-то подлому, прерывистому дыханию. Казалось, все девять дней, что прошли с момента их повторной разлуки, превратились в кошмар, когда за каждым деревом, под каждым кустом Исе мерещился чёрный, как предательство, плащ.

— Что это, мать вашу, было? — Грэй набросилась на Ису в вечер их первой встречи. — Вот гадёныш!..

Откуда ей знать? Иса не сразу осознала то, что произошло в охотничьей станице. Будто бы пламя и копоть выели её разум и оставили пустой, как древесный ствол после лесного пожара. Что это было? Кто был тот мужчина, именем короля приказавший вооружённым головорезам схватить её? Холодная сталь его взгляда разрезала нити, связывавшие образ доброго, самоотверженного мальчика с той пугающей фигурой. Блак велел задержать Ису, хотя знал, как важно было для неё пойти вместе с джинном; он помнил, что на кону стоял не только дар, но и жизнь, и всё же захотел поставить на ней крест.

На первом привале она тихо плакала, уткнувшись в плечо Ренану. Он ласково называл её «миледи» и гладил по голове, словно ребёнка, терпеливо ожидая, когда соль осядет на щеках девушки и тупой спасительной болью не приведёт её в чувство. К счастью, остальным членам отряда хватило чести не лезть к ним. Да и Лой, то и дело стонущая над покалеченной рукой, привлекала к себе куда больше внимания, чем обожжённая и растерянная девчонка. Танн, кусая губы, заматывал сломанную руку исакатки в кушак Грэй, не забыв положить вдоль кости кинжальные ножны. Женщина плевалась и шипела, хотя в целом держалась молодцом и лишь изредка хлюпала сломанным носом.

— Тебе стоит повернуть домой, пока не поздно, — проворчала Грэй.

— Я веду отряд, — возразила Лой. — Я должна идти с вами.

— У нас есть карта, мечи и он, — наёмница ткнула в Ренана и скрестила руки на груди. — Чем ты в таком состоянии будешь полезна, хизарка? В первой же схватке с чудищами тебя сожрут. А может, сожрут его, — она кивнула в сторону Танна. — Если, конечно, он решится вступиться за калеку.

— Я не калека, — Лой стиснула зубы. — Уж поверь, уважаемая, я знаю, о чём говорю. Ломалась уже, и не раз; заживёт. Зато, — жучьи глаза скользнули по Грэй. — Я смогу чаще стоять в дозоре. Как тебе? Ты машешь скимитарами, а я охраняю твой сон.

— Делиться наградой я не буду, — ифритка ухмыльнулась и отступила, но лишь на время; Иса то и дело слышала ворчанье на тему того, что отряд лишился бойца.

Чародейка уставилась на туго перевязанную руку Лой и вспомнила, что и это было делом рук её лучшего друга. Она будто снова услышала хруст костей и брань Блака; от свежего воспоминания кидало в дрожь. А вдруг он бы и вовсе убил Лой? А вдруг… он бы убил Ренана, ещё там, в солнечной роще близ стен Рига?

— Твой рыцарь, — осторожно сказал Ренан. — По-своему пытался защитить тебя. Ты злишься?

— А ты как думаешь? — выпалила Иса и растёрла по щекам солёные дорожки. — Лучший друг предал меня, а даже не знаю, за что!

— Есть мнение, что это может быть связано с его милостью Висариусом.

— Чепуха. Он сказал «именем короля Фредерада».

— Ты уверена?

— На память не жалуюсь, — огрызнулась девушка и тут же ощутила болезненный укол совести. — Прости, пожалуйста. Ты ни в чём не виноват, это всё усталость и обида.

— Как твоя кожа? — он едва коснулся колена Исы, и та вздрогнула, то ли от боли, то ли от смущения. — Про пальцы молчи, сам вижу.

Чародейка пошевелила опалёнными фалангами и неловко поёрзала, потирая ноги друг о друга. Как странно: ожоги не тронули ни стоп, ни колен, ни бёдер. А ведь она творила чары в полную силу, позволив дару испить свободы и свежего воздуха.

— Ты удивишься: пострадали только руки, — пробормотала она. — Ренан, будь другом, осмотри затылок.

— А что там?

— Как-то раз Блак, — имя рыбной костью царапнуло горло и с трудом проскользнуло в желудок. — Заметил там след от ожога. Раньше лицо и шея не страдали, но вдруг что-то изменилось.

Виленсиец взъерошил ей волосы — Иса вся покрылась мурашками, как от щекотки — и придирчиво изучил кожу над воротом рубахи. Свинцово вздохнул.

— Там всё плохо, да?

— С каких пор, — медленно сказал Ренан. — Дар оставляет на тебе шрамы?

«Похоже на кольцо», — девушка припомнила печальный тон Блака и почувствовала подступающие к ресницам слёзы. Как назло, именно в этот момент к ним подошла Грэй; она швырнула собранный хворост ближе к центру лужайки и недовольно скривилась.

— Хватит ныть, пиромантка. Тебя всего-то парень бросил, тоже мне, трагедия.

— Госпожа Грэй, — начал Ренан, однако ифритка обратила на него внимания не больше, чем на насекомое.

— Он трус и предатель, Иса из Борега, — отрезала наёмница. — Это ты понимаешь?

— Ну…

— А понимаешь ли, зачем сбежала от своего труса и предателя? Куда идёшь, с какой целью?

— Да, — Иса скрипнула зубами.

— Ну так продолжай ступать с гордо поднятой головой, — капризные губы Грэй вдруг дрогнули и растянулись в снисходительной улыбке. — Иначе это всё, — она бросила взгляд на раненые предплечья чародейки. — Было напрасно.

— Они заживут, — Иса пошевелила кистями и вызвала сноп холодных жёлтых искр. — Такова особенность моего дара.

— Об этом говори с синим, я в магии как слепой котёнок в воде. Но то, что ты скоро займёшь место в строю, меня радует. Хватит нам одной калеки, двоих я точно не потяну, — с этими словами ифритка исчезла в зарослях и вскоре вернулась с новой охапкой толстых сучьев.

Иса высвободилась из объятий Ренана и принялась осторожно, чтобы не поцарапать нарастающую кожу, распутывать шнуровки на наручах. «Именем Фредерада», — сказал он прежде, чем началась кутерьма. Ну бред же! Какие дела с королевскими солдатами мог водить простой наёмник из захолустья? С чего бы им повиноваться такому приказу? Девушка напрягла память и припомнила, что Блак и до того ронял странные фразы, выдающие лояльность короне. То было всего пару раз, и Иса не придала им значения — возможно, напрасно.

— Ты ведь говорил, мол, Блак что-то скрывает, — бросила она в сторону виленсийца. — Это так?

— Я не утаивал от тебя своих подозрений, миледи, — Ренан опустил голову. — Хотя мне до смерти не хотелось оказаться правым.

— Мне было противно слушать эти намёки. Но… Какие же мы дураки, Ренан! Играли, — она всхлипнула, но смогла подавить досадную слабость и щёлкнула себя по ногтю в наказание за слезливость. — В рыцарей, будто и правда верили, что прикроем друг другу спины.

— А ты разве не готова меня прикрыть? — он поднял брови.

— Ну, я-то готова, — смутилась Иса.

— Спорю на ранд, за Блака ты бы вообще сожгла целый город. Без людей, конечно, — он криво усмехнулся. — А я вот готов убить за тебя, пиромантка.

— Эй, замолчи!

— Я не лгу, — Ренан потянулся к ней, перехватил руку и сам снял с неё проклятую кожу. — Я виленсиец и знаю рыцарские заповеди, впитал их — как говорят у вас в Хизаре — с молоком матери. Сама видишь: защищаю слабых, совершенствую дух и покровительствую искусствам.

— Ты так и не принёс обеты и не надел отцовский доспех, — припомнила чародейка.

— Ох уж эти закостенелые представления о рыцарстве. Я дал обет тебе. Разве ты забыла, миледи?

Увы. В тот день, когда и Ренан, и Блак обещали ей помощь и поддержку, Блак сказал: лишь одно её слово сможет заставить его уйти. Жаль, предатель не уточнил: это будет слово, задевшее его интересы.

Она никак не могла остановить круговерть этих душащих воспоминаний: коленопреклонённые «рыцари», бегство от кровожадного тумана, скомканный поцелуй и череда неловкостей, которые произошли после. Все эти сцены ночами превращались в безликих чудовищ и отравляли сон настолько, что порой Иса просыпалась и уходила к бдевшей у костра Лой.

Конечно же, чародейке стоило бы больше опасаться чудовищ реальных, из плоти и крови. Это их глаза голодно сверкали на путников, их дыхание колыхало опавшие листья, куски их сброшенной кожи антрацитовыми плёнками свисали с корявых ветвей. За девять дней пути отряд уже успел натолкнуться на стаю дипсадов и одинокую кенхеру, упавшую на тропинку прямо перед Танном. Джинн не растерялся и пригвоздил теплокровную гадину к земле, а Грэй добила её своими кривыми клинками.

Немой упрёк, читавшийся на лице ифритки, больно колупнул струп на сердце Исы. Наёмница уже знала, на что была способна чародейка, и ожидала от неё активного участия в защите соратников, но видела за своим плечом лишь расстроенную дурочку, к тому же медлительную. Сгорая со стыда, Иса смотрела на обезглавленное тело монстра и в очередной раз клялась себе в том, что уж этой-то ночью она переборет потерю и приступит к работе.

Утром десятого дня Иса привела себя в порядок и вышла во главу цепочки. Танн зашагал по левую руку от девушки, а довольная Грэй встала замыкающей. Тропа, ведущая к Утопшему предгорью, была достаточно широка для того, чтобы два всадника шли рядом, однако Иса всё равно заметила, что джинн вёл лошадь как можно дальше от неё, порой сходя с тропы и задевая макушкой еловые лапы.

Танн был хмур, молчалив и держался неприветливо, точно желал оттолкнуть от себя попутчиков. Вечерами он подсаживался к Лой, и то для того, чтобы проверять сломанную руку; они почти не разговаривали, а если и решались переброситься парой фраз, то делали это шёпотом, и после каждой беседы мужчина мрачнел всё больше. Иса робела обратиться к нему первой, напомнить об обещании наставничества; её стеснение не укрылось от взора Ренана, и он поспешил предложить свою помощь, но чародейка наотрез отказалась. Обжёгшись о призрачную опеку Блака, она желала научиться самостоятельно преодолевать трудности и проклятую нерешительность. Танн должен был стать первым крепким орешком, который она раскусила бы без посторонней помощи.

Они ехали в голове отряда и озирались по сторонам, опасаясь новой атаки чудищ или чего похуже. Тропа петляла между деревьев, огибала подтопленные овраги, поросшие папоротником и кустиками черники; лошади часто останавливались, пугаясь поваленных поперёк дороги трухлявых стволов. Здешний лес кутался в сине-зелёный плащ изо мха, ягеля и переспелых ягод мылил взор, пестротой своей мешая разглядеть пространство дальше, чем на тридцать шагов. По утрам и в сумерках, с приходом зябкого полупрозрачного тумана, видимость падала ещё больше, и путники то и дело сбивались с дороги. Часто они обнаруживали себя в опасной близости от топи: влага проступала сквозь толстый слой ржавой хвои и лепестков сосновой коры и громко хлюпала под лошадиными копытами, словно предупреждая — ни шагу дальше!

— Этот лес никогда не закончится, да?

Иса вздрогнула и повернулась на голос. Танн устало посмотрел на неё и, не дождавшись ответа, покачал головой.

— Я прекрасно вижу, как ты косишься в мою сторону и всё не решаешься завести разговор. Это раздражает. В первую нашу встречу Иса из Борега казалась более бойкой девицей. Неужели размолвка с попутчиком так тебя надломила?

— Блак был моим лучшим другом, — буркнула Иса. — И, наверное, ты отчасти прав, но… Я не должна позволять трудностям влиять на меня. Прости.

Танн помолчал немного и сказал:

— Если хочешь учиться магии льда, тебе придётся забыть про робость и остудить слишком горячее сердце. Мой первый урок был таков: «Холодные руки есть порождение холодного разума».

— Красивые слова. Побуждают задуматься, — Иса уставилась на пальцы, покрытые корочкой от сорванных заусенцев. — Могу счесть их за первый урок?

— Нет, — отрезал Танн и будто окатил девушку ковшом студёной болотной воды. — Сначала покажешь умения в деле. Я же сказал.

— Хорошо, — Иса перевела дух и убедила себя в том, что строгость Танна не направлена против неё: то была лишь черта его характера. — Когда?

— Либо на привале, либо в тот самый момент, когда на нас выпрыгнет очередная болотная мерзость, — он вдруг криво ухмыльнулся и отчего-то сменил тему. — И как вы, люди, тут живёте?.. Столько дней в пути, а по сторонам сплошь буреломы да болота.

— Я читала, что раньше на севере было совсем по-другому, — припомнила Иса. — Мой народ, исакаты, ещё в древности приспособился жить здесь. Маги воды и огня осушали топи и высвобождали залежи плодородного торфа. Крестьяне вырубали леса и выжигали пни да корни, чтобы освободить для возделывания новые земли. Накормленная золой почва давала богатый урожай, и местные не знали голода. Всё изменилось с приходом Тёмной эпохи. Этот край попал под власть Чёрного бога и был заброшен…

Она поняла, что увлеклась, и помотала головой.

— Почему тебя это так заботит? — поинтересовалась она. — На твоей родине разве нет древних чащоб?

Танн внезапно замолчал и вновь ушёл в себя.

Хотелось бы Исе знать, что подломало его. Вдруг в истории иселинца, невесть как попавшего в Болотный край, был свой «Блак»?

***

— Миледи, время пришло, — Ренан подтолкнул чародейку к Танну, стоило ей только доесть

кусок жареной на костре куропатки. — И помни: джинн уже почти согласился. Осталось немного дожать. Р-р-раз, — он сжал кулак перед лицом девушки. — И у тебя появится учитель.

— Хорошо, — выдохнула она и поднялась с уложенного на траву пледа.

Танн только что закончил возиться с Лой и, повинуясь просьбе женщины, передал снятую с её кобылы походную сумку. Лой запустила здоровую руку в торбу и принялась копаться в вещах, но вдруг нашарила что-то и изумлённо приоткрыла рот.

— Эй, Танн! Смотри, что нашла, — воскликнула она и вытащила какой-то металлический предмет.

Иса успела подойти ближе и смогла рассмотреть железку: блестящую загогулину размером с большой палец руки, состоящую из согнутой рамы и тоненького язычка длиной с булавку. То был какой-то незнакомый ей инструмент, и она перевела взор на джинна, готовая задать вопрос. К счастью, вовремя заметила, как перекосило Танна, и осеклась, мигом проглотив неуместные слова.

— Это… — джинн побелел, как если бы кровь его застыла и сковала вены под тонкой кожей. — Откуда?

— Конечно же, из долины, — ответила она и недоумённо уставилась на мага. — Хм, не припомню, чтобы я покупала эту ерунду.

Танн молчал и не сводил глаз с металлической штуковины.

— Жаль, что я ничего не смыслю в музыке, — Лой пожала плечами и, подкинув предмет на ладони, сказала: — А как насчёт тебя? Лови! — и бросила предмет в джинна.

Видимо, она рассчитывала, что Танн поймает железку; однако та лишь врезалась в грудь джинна и, отскочив, упала в мох. Иса приблизилась к остолбеневшему Танну и подняла штуковину.

— Что это? — спросила она. — Что-то плохое?

— Нет. Просто музыкальный инструмент, — голос Танна звучал как со дна гнилой бочки. — Варган называется, на таком играют в моих краях, — его кадык дрогнул, но мужчина лишь покачал головой и тяжело вздохнул. — Всё в порядке, Лой. Дурные воспоминания.

— Да ладно.

Танн взял варган и сунул за пояс.

— Пойду посмотрю, как там Грэй.

— Погоди, — окликнула его Иса. — Может, сейчас?..

— Нет, — и он пошёл прочь от костра, оставив чародейку полной разочарования и больного любопытства.

Иса оглянулась — Ренан недоумённо пожал плечами — и решила не лезть не в своё дело. Она вернулась и плюхнулась на плед, решив, что куда продуктивнее будет попрактиковаться самой. У джинна нет выбора: они уже связаны условиями договора. Один упущенный вечер ничего не изменит.

Перед сном девушка вдоволь наигралась с огнём и не без удивления отметила, что пламенные фигуры и слепящие сферы, плотные, точно сотканные из солнечного света, терзали плоть совсем не так, как раньше. Ногти темнели и расслаивались, кожа сохла и лопалась заусенцами, но тут же срасталась и заживала на глазах. Иса вспомнила, как полыхал её дар в тот момент, когда она запустила «красного петуха» в станицу, где остался Блак. Жар магии перевалил через плато застоя и разгорелся ярче, интенсивней — и, пусть даже вырисовал следы на теле, принёс куда меньше боли, чем прежде. Что бы это могло значить? Может, Танн скажет что-то путное?

«Холодные руки есть порождение холодного разума». Ну да, ему-то легко об этом судить.

Иса успокоила дыхание и сосредоточилась, представив свежесть первого снега, дразнящий морозец Белого месяца и восторг от воды в студёном ручье. По венам растеклось что-то чуждое, странное, и кожа покрылась слоем изморози. Девушка любовалась, как с ладоней её падал снег. Пушистые хлопья ложились на плед и таяли, вспыхивая голубым перед самым исчезновением. Красиво! Она моргнула и вздрогнула: плед замарали гранатовые капли. Из-под ногтей сочилась кровь.

Волшебство растворилось в осеннем воздухе, будто его и не было.

Глава 3. Блак

Руки, скованные тяжёлыми кандалами, нещадно зудели. Когда стражник зазвенел ключами и коснулся запястий Блака, тот едва сдержал вздох облегчения: пятидневное заточение в казематах под Крегенской крепостью грозило затянуться и, если уж говорить начистоту, начинало напрягать. И всё же лучше так, чем бездарно сдохнуть на виселице, как бедный братец Вик. Да, он сам заслужил. Да, грешок Вика куда хуже. Тот не был причиной королевского гнева, но убийцей и живодёром. Однако пути Сильных неисповедимы. Блак вполне мог разделить участь родича, стоило ему ляпнуть что-то неподобающее в течение этих дрянных пяти дней.

Вор мог бы вырваться из застенка. Мимолётное усилие — и он уже далеко-далеко, там, куда не достанут руки государя и его людей. Вот только мужчина не хотел; понимал, что лучше перетерпеть и получить шанс, чем до конца своих дней скрываться как от сектантов, так и от псов Фредерада.

Ему не дали времени привести себя в порядок прежде, чем явиться к августейшему начальнику. Блак успел лишь почесаться да пригладить волосы, а потом только и знал, что шёл по узким коридорам подземелья, запутанным подобно шерстяной пряже, да сопел, терпя тычки в спину и бесконечные приказы шевелить ногами. Вскоре затхлый воздух посвежел, и глаза затопило ровное, пусть и раздражающее свечное марево. Уже знакомый сенешаль брезгливо поджал губы, увидев «гостя», но не удостоил Блака приветствием. Благородный развернулся на пятках и повёл сомнительную процессию к государю.

Вопреки опасениям, Фредерад избавил его от публичной порки и вновь решил поговорить в кабинете.

Стол монарха всё также освещали огарки в высоких медных подсвечниках, подле входа стоял внушительный обоюдоострый топор, а в дальнем углу комнаты тихо поскрипывало глубокое кресло, в котором сидела фигура в просторном плаще. Та самая баба, очевидно. Блак с интересом скользнул по ней взглядом и тут же пал на колени — мог бы и по своей воле, да только стражники решили поторопить события и вдавили его в пол. Он склонил голову, но продолжил хранить молчание: пусть уж король сначала покажет, в духе ли он. Кто знает, вдруг первое же слово повлечёт за собой ещё с десяток дней в заточении?

— Ну ты и обосрался, уважаемый вор, — протянул его величество Фредерад II. — А казался таким хитроумным. Ну, не молчи. И не страшись пока: жить будешь.

— Благодарю, ваше величество, — выдохнул Блак и осмелился исподлобья посмотреть на государя. — Вине моей нет оправдания, и…

— Раболепство оставь ифритам, — отрезал король. — Со мной надо чётко и по делу. Прочь, — он ошпарил взглядом сенешаля, и тот вмиг улетучился, прихватив с собой стражу. — Давай, рассказывай.

— Ваша милость?

— Я хочу знать, как так случилось, что твоя девчонка оставила с носом двадцать опытных солдат и одного не очень умного шпиона.

— Мне не удалось распознать сектантов, что набросили на неё сеть обмана, — досада скрипела на зубах подобно речному песку. — Всё произошло быстро и гладко, а Иса… Девчонка решила упереться рогом и ушла за ними.

— Если бы я не читал твой отчёт, то удивился: как соплячка-пиромантка смогла разметать ораву вооружённых людей и испариться в воздухе. Славно, что ты успел написать бумажку прежде, чем явился ко мне на поклон.

— Чародейка билась не в одиночку, — подчеркнул Блак. — В станице нас поджидали верные, то есть, сектанты. Один из них так вообще всё это время был подле Исы.

— Как и ты, — король недобро усмехнулся. — Вор, вы же вроде как одной крови с этими выродками? Не верю, что ты не распознал гнилое семя в попутчике-чужеземце.

Блак сжал кулаки. Да, то был его главный промах.

— Я почти дожал виленсийца, — проговорил он. — Но Мариса яро верила в то, что он может ей помочь, и в решающий момент сделала дурной выбор. Кстати, ваше величество! Я и сам удивлен, — он позволил себе дерзость. — Что двадцать бывалых солдат не смогли удержать на месте горстку простолюдинов. Я надеялся на их помощь в решающий момент.

Корона червонного золота угрожающе блеснула, когда Фредерад изволил поднять подбородок. Облик монарха не выдавал его истинных эмоций и намерений, хотя на уровне интуиции Блак ощущал государевы разочарование и гнев. Гнев не на жалкого шпиона-перебежчика, а на своих людей, которые показали себя некомпетентным сборищем, лишь по недоразумению носившим королевские цвета.

— Я тоже, что очевидно, — проскрежетал Фредерад. — И теперь мы оба остались в дураках. Мне нужна эта пиромантка, уважаемый Блак из Борега. Кем бы она ни была, её сила должна достаться стране, никак не прихвостням предателя. Благодаря моей — ну, и твоей — ошибке девчонка либо присоединится к мятежу, либо будет использована в каком-то богомерзком ритуале. А нам, простым смертным, придётся разгребать лавину последствий и молиться, чтобы не быть навеки похороненными под ней.

— Она не станет служить Чёрному богу, — возразил Блак.

— Ты уверен?

«Я не согласна с этой волей. Хороши Сильные: создали весь такой замечательный миропорядок и исчезли, бросили нас всех», — вот что сказала Иса в момент, когда треснула её вера. Яд предателя проникал в такие трещины и заполнял их скверной, даже если дело касалось более опытных и зрелых людей. Сердцем вор хотел верить в непоколебимость подруги, но разум помнил её слабости и был неумолим.

— Нет.

— Ты не безнадёжен. Признаю, вор: ты оказался полезен. Как тогда, когда явился ко мне впервые с теми бумагами, так и всё последующее время, когда «скакал» из города в город и искал нужную информацию. У тебя хорошая память и талант делать верные выводы, основываясь на обрывках фактов. Ты не обделён чутьём и гонором, которые позволяют идти к цели с упорством охотничьей псины. Мне казалось, что ты, ко всему вышеперечисленному, умён. Тут я просчитался, позор на мои скорбные седины.

Блак покосился на чёрные, как кровь земли, волосы Фредерада.

— Может, ты переубедишь меня и скажешь что-то полезное? Есть идеи, как вернуть пиромантку?

— Я размышлял об этом все пять дней заключения, ваша милость, — признал вор. — И пока не готов дать ответ.

— Выходит, теперь ты мне не нужен?

Блак не ответил. Молчал и король, буравя его испытывающим взором.

— Скажи-ка мне, вор, твой благодетель всё так же не может нас слышать? — молвил государь после затянувшейся паузы.

Блак поморщился, как если бы ему под нос сунули кусок протухшей говядины. Называть коргарскую тварь «благодетелем» мог или глупец, или садист.

— Нет, ваша милость. Воля его, к счастью, имеет пределы.

— Давно ли ты сам слышал его приказы?

— Приказы — давно. А вот колкости были во время работы в Тантерне. Я приметил, что чем чаще использую его дар, чем прочней наша связь, тем сильнее я становлюсь. Однако только в каземате мне удалось найти ещё одну закор… кономер…

— Закономерность, — король повертел на языке это сложное слово, распробовал, а лишь потом проглотил и продолжил говорить. — Успел забыть, что в Бореге простолюдинов учат читать и писать. Ну да ладно, про то, как нынче растят предателей и смутьянов, расскажешь кое-кому другому… Не дрожи уж, не дознавателю и не палачу! Так. Что там за закономерность? Говори.

— Чем сильнее я, тем слабее он, — неуверенно ответил Блак. — Слабее его воля во мне.

— Интересно, интересно.

— Много вас таких, владеющих древней магией? — подала голос баба в капюшоне.

— Меньше дюжины, — Блак и бровью не повёл; догадался уже, что с женщиной этой лучше не шутить, коль уж она смеет говорить поперёк самого Фредерада. — Лично я знаю всего пару-тройку человек, нас разделяли по разным концам страны и каждому давали свои, особенные, задания.

— Выходит, чем сильнее даровитые слуги, тем слабее предатель? — голос её звучал задумчиво. — В этом есть логика.

Блак не стал задавать вопросов. Что-то подсказывало ему: не то время, не то место. Не то окружение.

— Ваше величество, могу я?..

— Да, он твой, — Фредерад махнул рукой. — Итак, вор, можешь славить монаршее милосердие: королевский палач не станет точить топор сегодня. Но жизнь твоя по-прежнему принадлежит Хизару.

— Так было и будет, ваше величество, — тихо отозвался Блак.

— Ну-ну. Ты опростоволосился с поимкой пиромантки, однако всё ещё можешь быть полезен стране. Много знаешь, много способен вызнать… Да и сделать тоже, да помогут тебе боги. Есть работа для вора. Внимай же: отныне ты подчиняешься напрямую особой королевской службе.

— Кому?

— Разведке, уважаемый вор. Новой разведке.

Лоб Блака смяла волна удивления. Разведка, значит? Ну, всё уж лучше, чем заточение или плаха.

— И каковы будут мои задачи?

— Скоро узнаешь. Приказ о помиловании я подпишу после, можешь не сомневаться, — Фредерад хлопнул ладонью по столу. — Всё, свободны.

Кресло в углу комнаты чуть скрипнуло, когда фигура в плаще поднялась и вышла в яркое пятно, сотворённое десятками свечей. Женщина прошла мимо Блака и, оказавшись у него за спиной, сказала:

— Идёшь за мной. Молча. Понял?

— Так точно, — выпалил он и прикусил язык.

Он, видимо, совсем одичал у себя в камере.

— Ваша милость, — шорох ткани, тёршейся о сыромятную кожу, ознаменовал глубокий поклон женщины.

— Ваша милость, — эхом отозвался Блак и учтиво опустил голову.

— Да, да. Уходите.

Вор задом прошёл сквозь двери и лишь потом услышал монарший оклик:

— Подчиняешься только ей, борегец! Усвоил?

— Да, ваша милость!

Королевские гвардейцы, облачённые в оранжево-чёрные наддоспешники поверх лат, захлопнули створки и встали на караул, скрестив алебарды перед недавними визитёрами. Блак перевёл дух и наконец встряхнулся, сбросив с себя напряжение и опаску за собственную жизнь. Он осмотрелся: в коридоре было всего четверо: он, баба в капюшоне да двое служивых.

— Где сенешаль? — нахмурился он.

— Зачем тебе?

— Так положено.

— Положено, да не всегда, — заметила незнакомка. — Следуй за мной.

Блак послушно шёл за женщиной; стук их шагов отскакивал от каменных стен и порождал неприятное эхо, заполнявшее аскетичные коридоры, лестницы и проходные комнаты. Мимо проплывали редкие знамёна с перекрещёнными топорами, трофейные головы оленей и проеденные молью чучела, расписные деревянные щиты и зазубренные двуручники, проржавевшие, судя по всему, ещё во времена мятежей Эпохи упадка. Редкие обитатели крепости, в основном благородные в потёртых дублетах да серые слуги, сторонились парочки в вороных плащах и морщили носы. Блак уже успел запутаться в каменном лабиринте, когда они наконец-то достигли места назначения.

У здешних дверей тоже стояли гвардейцы. Завидев Блака и его спутницу, они сделали то, что немного напугало мужчину: склонили головы, стукнули пятками алебард о пол и расступились, освобождая проход.

— Нам сюда, — сказала незнакомка, и вор, открыв тисовые двери, пропустил бабу первой.

Когда они остались вдвоём под защитой камней и деревянных створок, женщина откинула капюшон и коротко кивнула подчинённому. Блестящие угольные пряди качнулись и мазнули её по подбородку.

— О, — выдал Блак. — Вы моложе, чем я думал.

— Оставь мнение о моём возрасте при себе, — отмахнулась она и, сняв плащ, швырнула его на стоявшую под узким стрельчатым окном козетку. — Звать меня можешь леди Фэ́йлин или просто миледи. Волею короля ты передан мне в услужение, и…

— Услужение?

— Хочешь обсудить семантику? — резко сказала девушка и села за узкий стол. — Или перейдём к делу?

Мрачные серые глаза буравили Блака со смесью интереса и пренебрежения. Было в них что-то знакомое, вот только что именно? Вор пока не мог этого понять: мысли путались и толкали друг дружку, цепляясь лишь за точёную фигурку сплошь в коже и бархате. Смазливая и уверенная в себе. Интересно, почему Фредерад позволял так много этой бабе?

— Лучше к делу. Могу я сесть?

— Замечательно! — леди Фэйлин проигнорировала слова Вора и хлопнула в ладоши. — Так уж вышло, что мы отныне будем работать в паре. Попрошу не задавать лишних вопросов: ты пока не завоевал доверия ни особой королевской службы, ни моего личного. А вот отвечать изволь охотно и подробно. Так же, как его величеству. Судя по тому, что я знаю о твоей персоне, сведения обещают быть полезными, даже незаменимыми.

— Так точно.

— Говоришь как солдат, а на деле являешься проходимцем, изменником и вором, — она безжалостно улыбнулась. — Кстати, почему «вор»? Это вовсе не профессия и не призвание, однако каждый, кто знает о твоих отчётах его величеству, называет тебя именно этим словом.

— Я так представился, миледи. Это моё имя в иерархии с тех пор, как я стал одарённым.

— Одарённым?

— Слугой предателя, что наделён частичкой его воли, — нехотя объяснил Блак. — И, как следствие, древней магией.

Договорив фразу, он испытал острое желание сплюнуть.

— Почему именно «Вор»?

— С тех пор, как я получил дар, выполнял по большей части задания, связанные с кражами и похищениями.

— Иронично: ты оправдал эту кличку, украв бумаги у соратников… Ну ладно. Мне не нравится твоё второе имя, так что буду звать просто Блаком. Хорошо. Следующий вопрос таков: на чьей ты стороне, Блак?

Он раздражённо вздёрнул брови, потом задумался и осознал, что так и не успел спросить об этом самого себя. Начиная с того момента, как он впервые предстал перед королевским советом с сумкой, набитой письмами и примитивными портретами, Блак действовал лишь в своих интересах. Он хотел защитить народ? Да, чтобы самому жилось легче. Он стремился помочь Исе? Конечно! Он должен был сделать это в память об их прошлом, а вовсе не потому, кем — чем — она являлась на самом деле и какую роль могла сыграть в будущем Хизара. Блак привык бросаться словами о патриотизме и милости Фредерада, но продолжал считать монархию меньшим злом, эдакой золотой монетой, выгодно смотревшейся на фоне сектантских медяков: обещаний равенства и братства, сытости и защиты, их идеи о новых возможностях для человека, народа и целого мира. Первым и пока единственным искренним проявлением его верности родине был приказ схватить Ису и приволочь её к королевскому трону. И вовсе не страшно, что для этого пришлось поступиться совестью и…

Какой же он бесчестный подлец и лицемер. Достойный сын последователей Разрушения, будь они неладны… Однако и те отринули эгоизм и всегда были готовы сложить голову за общее дело. Потому-то культ процветал. Потому с каждым годом они становились сильнее, а он, беспутный, слабее.

Отчего тогда он предал семью? Что-то глубоко внутри отбило воспоминания о годах научения, когда родители и наставники вырезали в разуме юного Блака идеи о новых богах и древней магии. Что-то непонятное, чуждое перевернуло его мир вверх ногами и заставило приползти к Фредераду.

Что это было?

— Тебе разве нужно время на раздумья?

— Нет, миледи, — он переступил с ноги на ногу и вытянулся, как гвардеец у королевских покоев. — Я служу Хизару и его народу. Клянусь в верности короне и вам, её досточтимому представителю.

— Подумай на досуге над собственными словами, солдат, — леди Фэйлин едва заметно кивнула. — Они стали твоей присягой. Нарушишь её, значит, кончишь дни на эшафоте.

Благородная покопалась в ворохе записок и смятых свитков, наваленных на столе. Строгое гусиное перо порхнуло в чернильницу, а затем устремило острый кончик на чистый лист.

— Ты из Борега, — протянула девушка, рисуя из памяти нужный пласт информации. — Рос сыном древнего рода, поколениями хранившего верность воле предателя. Не все корни зла вытравил государь Натан во времена мятежа, ох, не все… Так, к делу. Отец твой и старший брат были диверсантами: прикармливали чудовищ близ охотничьих троп и вырезали в чащобах идолы Разрушения, призывая к стенам города зелёный туман. Брата повесили, поймав на горячем, отец смог вырваться и сбежал в неизвестном направлении. Говорят, он прихватил с собой жену и прочих отпрысков, это так?

— Так, — каркнул Блак. — Мы перебрались в Анру, а там наши пути разошлись окончательно. Вскоре верные избрали меня для прохождения обряда, и… Я уже рассказывал эту историю, миледи. Дознаватель вёл записи, которые донесли на стол королю и, очевидно, вы тоже их читали.

— Было дело. Но в повторном допросе есть смысл, ведь теперь я вижу выражение твоего лица. Потешь мой интерес, Блак. Нам стоит лучше узнать друг друга перед началом совместной работы, не так ли?

— Воля ваша.

— Часто ли ты вспоминал о матери после разлуки?

— Нет.

— А об отце?

— Да. Я был приучен говорить о нём с гордостью и почтением.

— Видел ли ты момент, когда пенька оборвала жизнь Вика из Борега?

— Так точно. Я смотрел, как вешали брата.

— И после столь поучительного зрелища ты не возненавидел власть короля?

— Я и без того ненавидел всех и каждого, миледи.

Признание это не произвело на благородную впечатления. Какое-то время леди Фэйлин водила пером по пергаменту, делая одной ей понятные заметки. Зоркий Блак пытался рассмотреть писанину и не смог: уж больно мелким и манерным был почерк. На мгновение он допустил мысль о том, что чернильные закорючки и вовсе ничего не значили, и баба лишь тянула время. Обдумывала услышанное и увиденное. Если начистоту, это раздражало. Но и интриговало тоже.

Блак не лгал: он давно привык ненавидеть. Способен был невзлюбить с первого взгляда и без весомого повода. Леди Фэйлин тоже попала под удар. Вора раздражала прямота девушки, звонкий голосок, дурацкие вопросы о прошлом, броская одежда, слишком нежные, до тошноты женственные черты лица. Бесило до тряски и то, что придётся подчиняться именно ей. Под допросом благородной мужчина ощущал себя мотыльком, приколотым булавкой к бересте. К счастью, ему хватало ума, чтобы не показывать эмоции. Ну, по крайней мере, Блак верил в то, что хватало.

— Надеюсь, ненависть не мешала тебе заводить долгосрочные знакомства?

— Миледи? — он нахмурился.

— Ты всё ещё помнишь имена верных, борегец? — с нажимом спросила Фэйлин. — Знаешь, где стоят их дома? Куда они ходят вечерами? И кто из них может дать наиболее ценные сведения?

— Так точно.

— Предашь их? Во имя Хизара, самой собой.

— Все мы своего рода предатели, — проговорил он и почувствовал, как ненависть в глубине души заворчала подобно цепному зверю. — Чем я лучше остальных?

— Хорошо. Перед тем, как мы отправимся в путь, ты…

В этот момент кому-то приспичило замолотить в двери. Из коридора послышались крики:

— Леди Фэйлин! Срочно!

— Войти! — рявкнула она, но не вздрогнула и даже не поменяла позу.

Воистину благородная.

В комнату ввалился красный запыхавшийся слуга. В его протянутой руке дрожал, будто лист на ураганном ветру, оборванный клочок бересты. Повинуясь жесту леди, холуй склонился над столом и передал записку.

— Свежие вести?

— Гонец явился вот только что, ваша светлость, — пропыхтел мужик и схватился за бок. — Сказал-де, срочнее некуда дело!

Блак мысленно присвистнул: выше его начальницы только король!

«Ваша светлость». Это обращение значило, что леди Фэйлин не принадлежала ни к безземельным лордам севера, ни к большей части южных дворян. Девушку воспитала одна из немногих семей, которые имели право на власть в Хизаре на заре его основания. Последователи Разрушения помнили, что в начале истории народ мог выбрать королей только из представителей таких семейств; коронованные правили до самой смерти или старческой немощи и не могли передать власть ни сыну, ни дочери, ни иному кровному родственнику. Традиция та канула в небытие вскоре после того, как боги навязали Континенту свой порядок.

Да уж, тогда-то мир и покатился по наклонной.

Пока в мыслях Вора витал интерес, леди успела пробежаться по строкам послания. Бледные скулы обжёг румянец.

— Я скоро вернусь, — бросила она и встала.

Уже почти переступив порог, благородная замерла и вдруг ткнула пальцем в скрючившегося в поклоне слугу, рассыпавшись распоряжениями:

— Ах да. Ко́ббен, пока уважаемый Блак ожидает, потрудись привести его в порядок. Купальня, цирюльник, новое платье и доспех — всё, как обычно.

— Слушаюсь, ваша светлость.

— Миледи, это…

— Блак, будь добр, заткнись. Пять дней в темнице любого превратят в смердящее чудище. Однако при мне никто не посмеет порочить честь особой королевской службы ни словом, ни делом, ни внешним видом. Далее… Коббен, позаботься о том, чтобы в конюшне нас ждали взнузданные лошади. Седельные сумки с пайком, верёвки, одеяла, сам знаешь. И пошли весточку мастеру-оружейнику: я загляну перед отправкой.

— Слушаюсь, ваша светлость.

— Отлично. Блак, не мешкай, у нас мало времени, — бросила Фэйлин и исчезла в коридоре.

Холуй разогнулся и вытаращился на Блака. Тому оставалось лишь вздохнуть и отдать себя в руки Коббена, а затем и целой вороньей стаи слуг. Они отвели его в пустующие покои, отмыли в непотребно просторной купальне, сбрили щетину и привели в порядок непослушные волосы. Наконец Вора облачили в свежие вещи — все чёрные, под стать туалету его новой хозяйки. Дорогая кожаная броня пришлась ему по вкусу: прочная, лишённая витиеватых клейм и бесполезных металлических заклёпок. Шерстяной плащ пах овчиной, а тонкие перчатки из дорогущей оленьей кожи — древесной корой и медвежьим жиром. Запахи дома, дипсад его дери.

Леди Фэйлин ворвалась в покои в сопровождении гвардейцев. На лице благородной пылал румянец, волосы перепутались; рваная чёлка налипла на лоб, выдавая лихорадочную испарину. Слуг как ветром сдуло, и через пару мгновений в помещении остались лишь четверо.

— Э-э-э, я готов, ваша светлость.

— Миледи, — поправила она и придирчиво осмотрела внешний вид подчинённого. — Ещё одно уточнение: хорошо ли ты владеешь мечом?

— Нет, миледи. Моё оружие — ножи и кулаки.

— Хм, точно.

— Могу ли я спросить, что стряслось?

— Я была у короля. Не поверила сперва, что всё настолько плохо, — в тоне девушки задребезжал отголосок волнения. — Блак, мы опаздываем. За мной.

— Миледи? — он не сдвинулся с места.

— Хельт охвачен восстанием.

Больше она ничего не сказала, да и не стоило: Блак и так понимал. Верные подняли новый мятеж, да скорее, чем он мог предположить. Неужто они успели всё так быстро спланировать? Неужто дырявая хизарская разведка умудрилась проворонить их планы? Почему он — одарённый — и слова не слышал о грядущих беспорядках?

Внутри что-то сжалось: может, голодный желудок, а может, гнилое сердце. Блак закусил губу, готовый услышать жестокий, режущий нервы глас бога, но в ушах звенела пустота.

Глава 4. Юджен

— Как тебе зрелище, мальчик-жрец?

Полтора десятка виселиц, наспех сколоченных вскоре после взятия Хельта, казались особенно устрашающими в туманных сумерках. Ни одна из них не пустовала: вороньё довольно подскакивало на перекладинах и садилось на плечи мертвецов.

Юджена мутило. Он смотрел на дело рук своих лишь ради того, чтобы не прослыть слабаком и неженкой. Да, он был убеждён: поступки верных оправданы. Каждый человек, бросивший вызов Норхизар, должен умереть, и потому юноша не жалел ни стражников, до конца хранивших верность лже-королю, ни крестьян, которые воспротивились новому порядку. Он сокрушался лишь, что не смог покорить их всех: где-то недожал, где-то недоговорил, а может, упустил момент ещё тогда, в ратуше, когда читал свою первую серьёзную проповедь. Кто знает, смогли бы несколько изящных слов удержать среди паствы пару-другую человек.

— Ты что-то притих, — проскрежетала Омма.

Её дыхание в волосах заставило юношу отстранился. Воля бога — закон, и всё же идея назначить ему в напарники эту женщину до сих пор казалась Юджену крамольной.

— Берегу слова для действительно важных разговоров, — парировал он и, повернувшись вполоборота к собеседнице, невинно улыбнулся. — Зрелище мне это не по душе, Омма. Я хотел бы спасти всех до единого, но увы, не смог.

— Я поставила собак наблюдать за обстановкой вокруг места казней. Если появятся сочувствующие или протестующие, я узнаю в тот же миг.

— Правильно сделала.

— Мне понравилась твоя первая проповедь, кстати. С удовольствием послушала бы вторую.

— Буду читать каждые три дня, сказал же, — слегка раздражённо напомнил юноша. — Нет смысла лишний раз отвлекать народ от работы. Поставки продовольствия налажены, а хельтцы пока что не успели привыкнуть к стабильности и безопасности.

— Вчерашняя охота была замечательной, — Омма растянула выкрашенные углём губы. — В Хельте нашлось немало сильных мужчин, что помогли нам устроить облаву. Распорядиться выставить трофеи чудовищ на всеобщее обозрение?

— Сама как считаешь?

Она фыркнула и потрясла нечёсаной головой — что твоя собака. Юджен отвернулся и ещё раз брезгливо глянул на гниющие под Путевым солнцем тела́. Из чистого любопытства он потянулся к ним даром и не смог ощутить ни косточки в опутанных плотью фигурах. Что ж, безграничной власти ему никто не обещал.

— Пойдём к нашим. Тебя заждались.

Омма хотела взять его под локоть, но Юджен сложил руки за спиной и сцепил пальцы. Не забыв одарить женщину очередной вежливой и крайне бессмысленной улыбкой. И всё же они шли к ратуше плечом к плечу, как соратники и лидеры иерархии верных. Одарённые, на которых стоит равняться. Костяной Ремесленник чувствовал себя уверенно в рясе, которую мечтал надеть с самого раннего детства; казалось, она придавала веса его щуплой фигуре и добавляла пару-тройку лет. Довольно часто он ловил взгляды хельтцев, видел, как они порывались осенить себя знаком барьера, но давили жест на корню. Юджен делал вид, что ничего не замечал: простому люду нужно привыкнуть к новым реалиям. Едва ли на то потребуется много времени. Спаситель не зря утверждал, мол, хизарцы — что твоя глина: податливый материал, склонный принять любую форму под умелой рукой творца. Бог поручил ему, Юджену, измять людей, вылепить заново и обжечь, чтобы те стали твёрдыми и впитали в себя верность новому господину.

Юноша знал, что им нужно. Что хочет его народ, хизарцы от мала до велика. Что управляет лучшими из них. То были четыре идола мира смертных: хлеб, зрелища, безопасность и надежда на безбедную жизнь.

Мало кто из воинов будет чтить долг перед страной, видя голодный блеск в глазах своих отпрысков. Звонкая монета не пахнет кровью, ведь так? Мало кто из крестьян решится выйти на поле и трудиться, ковыряя мотыгой бесплодную почву. Отравленную зелёным туманом землю проще забыть, позволить ей зарасти амброзией и снытью, чем раз за разом насыщать золой и молиться призрачной Юности о снятии скверны. Мало кто из верующих продолжит чтить богов, получая в ответ на мольбы упрёки и пустые наставления жрецов. Верность, праведность, честь, искренность и трудолюбие присущи лишь тем, кто вкусил блага от всех четырёх идолов.

Лишить народ всего этого было вынужденной мерой. Почти никто из верных не испытывал удовольствия от поджогов, травли полей, краж, убийств и прочих актов террора, нацеленных на мирных исакатов. Многие вершили насилие со слезами на очах, однако каждый без исключения последователь Разрушения верил в то, что льётся кровь ради высшей цели. Юджен и сам думал так же, и вера его расцветала подобно бутонам хризантем с каждым криком поддержки, с каждой детской улыбкой, с каждым сдержанным кивком, что он получал как на поле боя, так и в лоне храма.

Парадный вход в ратушу оставался раскуроченным после атаки костяного монстра, но проход уже успели очистить от досок, погнутого металла и белёсой трухи. Поначалу Юджену почудилось, что кто-то расстелил по ступеням рваный красный ковёр, и только потом осознал: это была засохшая кровь последних защитников Хельта. Она известью впиталась в гранитные ступени и стала тропой для победителей. Что ж, шествовать по следу из мертвечины — удел каждого из одарённых до конца их дней.

Волчица и Ремесленник погрузились в прохладный полумрак здания, а вслед за ними двинулись тени, бесшумно отделившиеся от каменных стен. Кровавый ковёр и эскорт из головорезов проводили лидеров на второй этаж, прямиком в зал собраний. В тот самый миг, когда Юджен и Омма переступили порог, они утонули в приветственных лозунгах и топоте множества ног. Ждали только их двоих.

В центр зала притащили все столы, что можно было найти в кабинетах ратуши. Мебель сгрудили кое-как и даже не потрудились накрыть скатертями, зато щедро заставили разномастными кубками, чашами, бутылями и бочонками — некоторые из них, судя по оранжевым печатям на горловинах, извлекли из погреба благородного Соверина. На самом большом столе, что придвинули к камину, дымилось блюдо с запечённым поросёнком; компанию ему составляли тарелки с ломтями оленины, купатами из дичи, всевозможными соленьями и сухофруктами, привезёнными из далёкой Мирны. Собравшиеся не решились начать пиршество без предводителей, но, стоило только Омме наполнить чашу брагой и воздеть её к потолку, как верные, толкаясь и бранясь, набросились на яства и набили полные щёки еды, столь отличной от пайков и пресной солдатской каши.

Первый тост прогремел за Юджена: верные славили имя жреца и заливали восторг крепчаком. Второй раз пили за Омму и её стаю. Женщина выпила до дна, захохотала и чествовала соратников в ответ, в то время как Юджен предпочёл цедить благородное вино по капле. Он стоял в тени Волчицы, наблюдая, как та лакает пьянящее пойло и становится всё меньше похожей на человека и больше — на зверя. Язык её то и дело облизывал угольные губы, краска растекалась, оттого лицо женщины напоминало злобную волчью пасть. Острые зубы впивались в мясо и рвали его с омерзительным чавканьем, но люди Волчицы лишь одобрительно гоготали и подливали крепчака в её кубок. Верные Юджена, урождённые ригцы, ели не меньше, а пили куда более сдержанно и смотрели на кутящих соратников с едкой смесью жалости и превосходства. Среди них был Фед; старый знакомый на полголовы возвышался над остальными воинами и угрюмо озирался по сторонам.

Жрец и глазом не успел моргнуть, как в зал совета, будто мотыльки на огонь, слетелись девушки: худосочные и пышные, шатенки и брюнетки, свежие и потасканные. Кто-то позвал на пир самых дерзких хельток, что не погнушались работать вскоре после массовых казней. Женский хохот разбавил гул мужских голосов и перекрыл даже визгливый лай Оммы, но та, похоже, только радовалась подобному обществу. Юджен был готов дать руку на отсечение: именно она решила устроить развлечение для своей честной компании.

— За Омму! — звучали тосты. — За Омму и её щедрость!

— За Омму и её ярость!

— Молчите уж, — смеялась та. — Мы стая.

Один из юдженовых верных не вытерпел и воскликнул:

— Ох, и горазды вы пировать! А завтра наутро как подойдёт ополчение с Гурима, что делать будете? Блевать на них с мерлонов?

— Мужик, а коли и так… Это будет жидкая скверна, что расплавит шлемы вр-рагов, — ответил ему какой-то бородач, и половина зала утонула в гоготе.

— Ведёте себя, как сброд, — сквозь зубы выплюнул Фед. — Нам бы услышать за дальнейшие действия…

— Брось, Фед, — Омма подошла и облокотилась на правое плечо воина. — Нам просто необходима передышка, пра-авда? — мутный взгляд скользнул по полам одеяния Юджена. — Отдохни немного, жрец. Ты это заслужил.

— За Юджена! — заорал кто-то. — За Юджена и его хреновы кости!

— Не люблю шумные сборища, — ответил он одарённой. — Мне больше по душе тихие вечера у костра. На крайний случай могу посидеть с парой знакомых за кружкой янтарного мёда.

— Вечер у костра! Да ты романтик, — Омма прыснула и махнула кому-то рукой. — Эй, янтарная-медовая, иди сюда.

— Я? — отозвалась одна из приблудившихся хельток.

— Да, да, ты, красавица! Давай к нам, уважаемый жрец хочет отпустить тебе грехи.

— Не надо, — предупредил Юджен, но Волчица сделала вид, что не слышит.

— Смотри, какая, — пробормотала она. — Ладная, молоденькая, почти первой свежести. Ну же, мальчик. В твоём возрасте, ну, пора бы.

— Омма, — он пригладил волосы и скрестил взор с долговязой хизаркой. — Это плохо кончится.

— Удовольствие — не грех.

Он хотел возразить. Заявить, что в принципе не испытывает плотских желаний, что женщины подле него заканчивают все как одна. Однако девушка уже подошла вплотную и, обхватив левую руку юноши, прижала её к полной груди, едва прикрытой кипенной блузой. И правда янтарная: локоны проститутки были словно липовый мёд и пахли пекарней.

— Я видела вас на проповеди, — с придыханием сказала она. — Зовите меня Джесси.

— Джесси, — повторил Юджен. — Неужто после всего, что слышала от меня, ты хочешь продолжать жить вот так?

— А как иначе? Моё ремесло не хуже прочих, — девушка мелодично хихикнула. — А я знатная мастерица.

— Мастерица! — картинно шепнула Омма и потянула его за рукав. — Я плачу, верный. Не прогадай.

Волчица наконец-то отлипла и устремила внимание к столу. В тот момент её люди раскупоривали последний бочонок благородного пойла.

— Тебе больше не нужно этого делать, — проговорил Юджен. — Норхизар помогает женщинам в беде. Если ты одинокая мать, то приходи за едой поутру.

— У меня пока нет детей, слава… спасителю, — быстро сказала девушка.

— А что родители?

— Умерли. Вы хотите поговорить о родителях? — тонкие пальчики пробежались по шву рясы и нежным касанием обожгли мочку уха.

— Выходит, ты совсем одна? И делаешь это оттого, что одиноко?

Снова томный смешок.

— Я делаю это за деньги, отец. А вчера вы так много говорили о щедрости…

— Тебе не понравится, — Юджен решил дать ей последний шанс.

— С девственниками у меня тоже есть опыт.

Увы. Кто он, чтобы противиться подобному упорству?

— Ладно. Идём, — он понизил тон. — К алтарю.

Зрачки Джесси слегка расширились, но она поспешила скрыть удивление за медовой улыбкой. Проститутка развернулась к двери и, покачивая бёдрами, пошла в сторону лестницы на первый этаж. В зале приёмов верные установили алтарь чёрного дерева. Там Юджен читал первую проповедь. Там он замыслил совершить первое таинство.

Юноша покосился в сторону своих людей, и те — Фед в числе первых — верно разгадали его намерения. Как всегда, они были готовы проследовать за лидером. К чести прилично набравшейся Оммы, та тоже заметила предвкушение сторонников Юджена и отставила полупустой кубок. Кивнув тем из «стаи», кто ещё сохранял трезвость ума и свободу от женских чар, она застыла в охотничьей стойке. Ждала, когда Ремесленник сделает шаг.

Джесси потянула жреца за собой, и тот подчинился, устремившись в тишину коридора. Спустившись на первый этаж, Юджен обернулся и приметил, что тени идут по его следу, почти сливаясь с каменными стенами; в хвосте мрачного роя тусклым огнём светились глаза Волчицы.

— Я сперва удивилась, завидев вас тогда. Так молод, а уже жрец! Даже непривычно называть вас по ремеслу, — щебетала проститутка. — Отец, сколько вам лет-то исполнилось? Семнадцать? Двадцать?

Девушка нервничала. За образом прожжённой мастерицы и внешней бравадой она очень плохо скрывала неискушённость и простоту, столь милые сердцу любого нормального мужчины. Под скулами темнели ямочки: не их ли она старалась скрыть, покрыв лицо толстым слоем пудры? Вскоре они подступили к входу в зал приёмов. Высоченные створки были чуть приоткрыты. Джесси игриво поманила юношу за собой и юркнула внутрь.

— Ай, твою мать! — тихо выругалась она, споткнувшись о загнутый угол ковра. — Не видно не зги… Вы поспеваете?

В помещении царил мрак. Молочная луна не жалела лучей, но те едва пробивались сквозь прорехи в занавесях на оконных проёмах. Голубоватое свечение выхватывало из мрака лишь очертания длинных скамей, пу́гала высоких подсвечников да громоздкий стол в дальнем конце помещения.

Ладонь согрело касание. Они ступали практически на ощупь, скользя руками по резным спинкам скамей.

— Нам туда? Ох, не видно ни зги… Мы зажжём огни, красавец-отец?

Вот и алтарь. На узкой столешнице расставлены толстые восковые свечи, скрутки из болиголова, дурмана и жимолости, глиняные плошки для даров и каменный человечек. Его контуры почти сливались с мглой, однако Юджен видел идола так же ясно, как днём. Некий мастер вытесал из блестящего агата фигурку мужчины, распростёртого на земле и будто прибитого к ней троетёсами. Неизвестный умелец кошенилью нанёс на плечи человечка две отметины, очертил алым глаза и прорисовал руну «спасение» на широкой груди идола.

Джесси уткнулась в алтарь и развернулась навстречу одарённому. Луна подсветила её лик, на котором смешивались жадность, интерес и страх темноты, страх неизвестного, присущий девушкам её ремесла — как, впрочем, и многим другим людям.

— Ты боишься, — проговорил Юджен. — Хочешь назад?

Проститутка покачала головой, и он протянул руки, словно хотел погладить бедняжку по щеке.

Но вместо этого ладони Юджена упали на тонкую шею и изо всех сил сдавили — так, что обрывок последнего вздоха Джесси обратился жутким, полным изумления всхлипом. Она забилась, как кролик в силках, и ударилась крестцом о столешницу; звон глиняных черепков по полу расколол тишину. Ноготки впились глубоко в ледяные руки юноши, царапая, разрывая складки на фалангах. Костяной Ремесленник сумел вовремя распознать уловку девушки и увернулся от удара коленом в пах. В ответ он лишь крепче сжал тиски и пнул её в голень; на разодранные костяшки закапали слёзы.

Жрец быстро потерял счёт времени. Он давил, давил и смотрел, как мгновения вытекают через широко открытый рот Джесси вместе с последними каплями её сознания. Плечи ныли от напряжения, кисти — от многочисленных ранок, но он не издал ни звука. Юджен знал, что тени за его спиной наблюдали, а одна из них, остро пахнущая псиной, пялилась пристальнее прочих. Он знал, что бог тоже смотрит, пусть и не слышал голоса в голове с того самого момента, когда поднял костяной таран. «Увидь меня! Гордись мной!», — стучало под теменем, а на висках от напряжения вздулись вены.

Под подушечками больших пальцев что-то хрустнуло. Джесси перестала бороться и обмякла. Юноша перехватил бессознательное тело под мышки и опрокинул на алтарь, сметая с него травы, воск и остатки ритуальной утвари. Лишь идола успел подловить, бережно положив над плечом проститутки. Медовые волны омыли ноги человечка, а намалёванные красным глаза уставились на Юджена, как если бы были воистину зрячими.

Тени за спиной ожили и пришли в движение. Стены зала отразили отблески искр от десятка огнив. Верные обступили стол и заполонили пространство пульсацией свечных огоньков, остановившись на почтительном расстоянии. Сейчас близко к Юджену имела право находиться только Омма. Она и встала по левую руку, перебив сладкий аромат душком пёсьей шерсти.

— Вместе? — шепнула она. — Прошу.

— Хорошо. Я не против.

Юджен расправил полы рясы, нашёл потайной карман. В руку сам собой скользнул костяной нож. Юноша разрезал блузу и явил взорам бархатистую грудь девушки. Ладонь случайно мазнула по мягкой округлости, и Ремесленник отдёрнул её, поморщившись; он брезговал похоти и желал отнестись к Джесси уважительно. Отняв шанс на жизнь, он мог подарить достоинство. Да, мог. Его волей эта проститутка должна была стать чем-то большим, чем бренная плоть и кости.

Шершавая рукоять ножа ласкала линии на ладони, когда он наносил под ключицами Джесси четыре простых руны: «дарение», «жизнь», «слух» и «голос». Девушка стонала, не приходя в сознание. Омма ссутулилась и осмотрела письмена, затем добавила от себя сложный став «надежда на благосклонность». Юджен не спорил и доверил женщине правильность начертания: коренная северянка Омма в совершенстве владела древним языком и письменностью Хизара, использовавшимися до вознесения старых богов. Наконец она помогла соратнику расшнуровать правый рукав и оголила запястье.

Знак Разрушения уже начал выцветать; бугры шрамов затянулись и побелели, татуировка расплылась, но всё ещё делала чёткими кольцо и три противостоящих центру шипа, символизирующих борьбу с навязанным миропорядком. Юноша высвободился из хватки Волчицы и поднёс лезвие к коже; пришлось закусить губу, когда блёклые линии превратились в борозды, быстро наполнявшиеся кровью.

«Больно! Сволочь, как же больно!», — кричало всё его существо. В сознании одинаково громко кричали стыд от плотской слабости и восхищение собственной волей. Жидкие рубины пролились на руны и смешались с натёкшими лужицами; они превращались в ручейки, что стекали между грудей и устремлялись к впалому животу.

— Вверяем тебе свою волю, спаситель, — молвил Юджен.

Тени вторили ему; некоторые, включая Волчицу, говорили на полузабытом языке пращуров.

— Вверяем тебе разум и сердца, Сильный. Жизнь и смерть в наших телах. Порядок и хаос в душах, — негромкий голос эхом отскакивал от пола и потолка. — Память об ушедших поколениях и чаяния о грядущих младенцах. Всё — во имя твоё, Разрушение.

— И пусть мир горит, — прорычала Омма.

— Пусть мир горит, — отозвались верные.

— Избавь нас от пути паразитов. Избавь от оков и условностей. Даруй возможность застать рождение новых богов. Даруй свободу слышать рокот древней магии. Даруй нам руки, чтобы свергнуть наследие тиранов. В пепле старого миропорядка да взрастёт обитель свободы.

— И пусть мир горит!

— Отдаю часть себя, дабы слышать волю твою, — сказав это, Юджен расчувствовался и прокусил губу. — И следовать пути твоему.

Отблески свечей отражались в зрачках Оммы. Она кивнула и занесла нож.

Момент, когда лезвие прервало хрупкую жизнь Джесси, наверняка ощутил каждый из последователей Разрушения. Юджен весь покрылся холодным потом, его затрясло, будто на пронзающем зимнем ветру. Под носом стало влажно, и он утёрся рукавом. Кровь потекла и из ноздрей Оммы. Она облизнулась и в предвкушении оскалила зубы.

«Откровения хотели, верные?»

Юджен зажмурился и отдал всего себя во власть бога. Он слушал внимательно, не задавая вопросов, ибо ценил важность тех слов. Преступным было бы перебивать. Глупо — спорить. Предательски — сомневаться в том, что он правильно поймёт указания.

Вскоре шёпот в голове сошёл на нет. Жрец в изнеможении облокотился на алтарь и сперва перевёл дух, а лишь потом обратился к пастве:

— Омма остаётся здесь. Вместе с верными она восстанавливает снабжение и зачищает леса от смесков. Хельтцы должны чувствовать себя в безопасности. Когда придёт время, — среди державших свечи теней юноша выделил ригцев и склонил голову в знак почтения. — Соберите горожан и назначьте лорда-градоправителя из любого древнего рода. Уважаемый Эге́р, я бы выбрал вас.

Тень поклонилась.

— А что Соверин?

— Возьмите его в городской совет, — Юджен пожал плечом. — Неплохо бы показать, что в Норхизар найдётся место каждому, даже бывшему ставленнику Фредерада. Лишь бы только он был готов служить народу и молился спасителю.

— Ты нас покинешь, — Омма вытерла нож о штанину и уставилась на соратника. — Кто тогда возглавит храм?

— Уважаемый Ма́ккен и его сыновья наденут сутаны и будут вести хельтцев по пути Разрушения. Я полностью доверяю вам продолжить то, что начато, — он обратил взор к другому силуэту: приземистому мужчине в длинном меховом плаще. — Восстановить святилища, искоренить ересь старого миропорядка. Возражений нет, надеюсь?

— Это честь для моего рода, — произнёс Маккен.

— Благодарю, — Юджен выпрямился и с негодованием отметил дрожь в коленках. — Объявим это на следующей — моей последней в Хельте — проповеди. В ту же ночь я выдвигаюсь в Гурим, там… ждут.

Когда верные разошлись, Омма проговорила:

— Высоко поднялся малец из Рига. А ты правда считаешь, что он ценит тебя превыше остальных?

— Я не думаю, я знаю.

Волчица положила тяжёлые руки ему на плечи и, казалось, было готова стиснуть их до хруста, но переборола себя. Вместо этого заключила Юджена в объятия, настолько неподходящие ситуации, что становилось дурно.

— Такой юный и такой самоуверенный, — низкий голос вибрировал, точно рык дикого зверя. — Уверен, что справился бы без меня?

— Да, Омма.

— Это я помогла тебе загнать ту рыжую стерву. Если бы не мой волк, ифритку бы растерзали ещё в Кашае.

— Награду за то, что оберегала её след до самой Мирны, ты получила. За тобой весь Хельт и его окрестности.

— Мне нахрен не нужен Хельт, Юджен, — она усмехнулась. — Пусть правит Эгер или Маккен, плевать. Не хочу власти, пусть и имею кровное на неё право.

— Ваша светлость капризничать изволит? — жрец грубо оттолкнул её. — У тебя дар, сила, благоволение господина. Чего до меня докопалась, а?

— Хочу твоего личного «спасибо».

— Мало тебе благодарности от народа и бога?

— Мало, — влажный оскал блеснул в тусклом свете.

— Допустим, ты получишь моё личное «спасибо», — Юджен раздражённо почесал шею. — Каким бы ты хотела его видеть?

— Замолви за меня словечко, — протянула женщина. — Хочу… Хочу больше древней воли, Ремесленник. Хочу впустить в себя больше хаоса.

Он нахмурился.

— Сама проси.

— Не могу, — еле слышно сказала Омма, и Юджен, не сдержавшись, открыл рот от удивления. — Я принесла жертву, я убила рыжую шлюху, а его слова всё равно достались тебе!

— Видимо, это потому, что я резал руку, — соврал он и машинально накрыл ладонью кровоточащее запястье. — Обещаю замолвить за тебя словечко, Волчица, только помоги мне с перевязкой. Кстати, давно хотел спросить: как далеко нынче бегают твои звери?

— «Поводок» исчезает через сутки в дороге, — тут же ответила она, просияв. — И, представь себе, теперь я могу подчинить сотню. Ты сам видел, как много их было в мятежную ночь!

Жрец кивнул и нетерпеливо сунул руку под нос женщины. Та поддела ножом край блузы Джесси и отрезала кусок материи, достаточно длинный, чтобы хватило на перевязку.

Тупица ни о чём не догадывалась. Что ж, это только на руку: меньше знаешь — охотнее исполняешь приказы.

Глава 5. Иса

— Давай ещё!

Иса выдохнула и бросила в джинна очередной — наверное, уже сотый по счёту — огненный шар. Он с шипением и свистом вскипятил рассветный воздух и разбился о ледяную линзу.

— Ещё, — командовал он. — Сильнее! Дыши размеренно. Вдох, выдох и сразу удар!

— Ты её дотла выжечь хочешь, что ли? — недовольно пробурчала Грэй.

Она стояла на безопасном расстоянии, укутанная тенью вековой ели. Плотный шерстяной плащ на плечах был мокрым из-за мороси, что с прошлого вечера пыталась затушить костёр и испортить ифритке настроение. Влажные рыжие пряди, выбившиеся из косы, пушились и завивались, лезли на лицо и раздражали Грэй. Бесила её и хмурая осенняя погода, и черепашья скорость, с которой путники ползли по заболоченному лесу, а пуще всего — непривычный для южанки холод. Каждый раз, когда Иса творила чары, Грэй как по волшебству оказывалась рядом с ней и отогревалась, кутаясь в магию, словно в согретое жаровней одеяло.

— Шар! — рявкнул Танн, привычно игнорируя ифритку.

Вспыхнуло — и ему в лицо полетело пламенное яблоко. В паре шагов от джинна оно раздвоилось и нацелило ядра в глаз и в грудь, а маг лишь усмехнулся и отразил оба. Исы закричала и опустилась на колени, охлаждая горящие руки в мокрой листве. Опад тлел, как и кончики ногтей, но зато ни фаланги, ни запястья не тронуло и пятнышко ожога. Сердце билось громко, готовое порвать барабанные перепонки, но, вопреки страху девушки, огонь больше не ранил кожу.

Грэй подошла к чародейке и похлопала ту по плечу.

— Выложилась на полную, да? — дождавшись кивка, она хрипло засмеялась. — Хорошо бьёшь, метко так. Всё забывала спросить, кого ты представляешь на месте синекожего.

— Никого, — ответила Иса. — Я работаю ради себя.

— Это похвально, — потирая озябшие руки, Танн приблизился к девушкам. — В плане боевого потенциала, конечно же, — он не преминул добавить в мёд похвалы щепотку перца критики. — Подавленные чувства и эмоции сковывают волю, ученица. Чем больше в даре истинной тебя, твоей искренности, тем сильнее чары.

— И тем меньше, судя по всему, она сама получает урона, — вставила Грэй. — Мне бы твою мощь, девочка, и я бы нагнула всех офицеров в…

— Какой тогда искренности не хватает льду, а? — перебила Иса.

— Тебе виднее. Как только найдёшь ответ на свой вопрос, приступим к новому этапу обучения.

Девушка с досадой утопила кулак в землю и, опёршись на руку ифритки, встала.

— Тебе бы в драку, — осклабилась Грэй. — Может, это прочистит мозги.

— Меньше всего сейчас хотелось бы с кем-то биться. Я очень устала.

— Уверена, что высидишь полночи в дозоре?

— Ага. Спасибо за урок, наставник.

Танн слегка поклонился и ушёл к огню. Там его ждали привычные беседы с Лой, в суть которых он не считал нужным посвящать соратников, да жёсткие, как подошва, лоскуты вяленой зайчатины. Иса завистливо глядела ему вслед: шагает твёрдо, плечи расслаблены, но не опущены от изнеможения. Будто бы и не было сотни с хвостиком ударов, что он отразил за сегодня. Может, дело в возрасте? Их разделял десяток лет и якул знает какое количество практики. Или же дело в пресловутых эмоциях? Увы, узнать это пока не представлялось возможным. Сколько бы ни говорили наставник и ученица, сколько бы ни тянули друг из друга магические жилы, Танн не становился ближе к Исе. Льдистые глаза его были что щит: так ни разу и не пропустили истинные помыслы.

— Давай, шевели задом, хизарка. Надо бы больше хворосту подкинуть, — сомнений в прямоте и открытости ифритки не возникало ни у кого. — Готова поставить золотой: в следующий раз ты подпалишь бородку нашему молчуну.

Иса промолчала, лишь поправила кожаный нагрудник — тот стал великоват.

Моросящая пакость прекратилась ближе к полуночи, когда луна заполнила небо над крошечной опушкой в сердце чащи. Свет её озарял пространство не хуже солнца: Иса различала неторопливо качавшиеся ветви деревьев, последних летучих мышей, что готовились к зимней спячке, и даже крупных рыжих муравьёв, копошившихся под стволом высохшей берёзы. Несомненно, в такую погоду сидеть на часах — милое дело.

Они с Грэй почти одновременно заметили приближение сонма золотистых огоньков. Волки ступали бесшумно, толстый слой хвои едва проминался под широкими лапами. Ифритка сжалась в тугую пружину и медленно подняла ладонь к рукояти клинка.

— Это…

Иса перехватила её взгляд и увидела, что за спинами мохнатых зверей прятались создания иного вида. Другие — это слово описывало их достаточно хорошо. То были худые приземистые твари, наполовину покрытые шерстью, наполовину блестящей как масло чешуёй. Чем-то они напоминали дипсадов, чем-то чёрно-бурых волков, и являли собой нечто среднее между чудищем и зверем. Голодные буркала недобро горели, ловя на себе отблески пламени; Иса узрела в них зачатки разума и задрожала.

— Чёрные чудеса явились, — выдавила чародейка и, отбросив усталость, призвала дар.

Она подняла было руку, но хватка ифритки заставила остановиться.

— Хватит сил ударить по площади? — едва слышно спросила Грэй.

Иса опустила подбородок.

— Тогда погоди немного. Я мигом.

Чародейка осталась одна против стаи чудовищ. Те изучали путников, вдыхали запахи людские и лошадиные и не спешили атаковать. Один за другим звери приближались, строились полумесяцем так, чтобы когти их лишь задевали пятно света от костра. Девушка успела досчитать до тринадцати, когда почувствовала, что за спиной вновь появился человек.

— Чего они ждут?

Нет, не человек. Джинн.

— Я не знаю, — Иса поёжилась. — Сытые, что ли…

— Или умные, — то была Лой. — Чуют магию и ждут удачного момента. Эти не уйдут по доброй воле.

— У тебя рука сломана, скройся, — шикнул Танн. — Иса, сейчас используй только огонь. Выжги их на счёт три. Раз, два…

А у неё и выбора другого не было.

— Три!

Тугой вал жара окатил свору. Иса сделала шаг, усилив течение дара по венам. Четверо подпалённых волков завизжали и отступили, поджав хвосты, но не побежали. Не смогли: чешуйчатые сородичи не давали возможности покинуть «строй». Самая крупная особь при этом сощурилась, пробежав по клыкам раздвоенным языком.

— Бей насмерть, — услышала чародейка.

Свист прозвучал в опасной близости от уха, и она взвизгнула от неожиданности. В тот же миг вожак повалился наземь, подстреленный Ренаном.

— Это не люди, — ещё одна стрела нашла цель в темечке другого смеска. — Бей насмерть.

И тут первый из волков бросился на стоявших полукругом людей. Разверстая пасть клацнула и разъехалась надвое, разрубленная острым клинком ифритки. Грэй издала утробный рык, оскалилась и рванула вперёд, врезаясь в скопище монстров.

— Твою мать, нет!

Тон Лой искрился досадой, и чародейка поняла: воительница попала в ловушку. Чешуйчатые мерзко залаяли, и с ветвей деревьев на людей попа́дали новые твари. Они словно ждали удачной возможности: ринувшись в атаку, Грэй невольно разбила отряд на две группы. Танн бросился было на помощь, и тут же перед ним вырос один из волков. Началась резня. Промозглую полночь разорвали визг, утробный рык и отчаянный скрежет металла.

«Это не люди», — эхо в голове Исы твердило об одном и том же и заглохло только тогда, когда она выпустила первый поражающий огненный шар. «Он прав. Что меня останавливает?» Пламя объяло чёрно-бурого зверя, и девушку окатило вонью палёной плоти. Она старалась не смотреть, как тварь корчилась у её ног: предпочла представлять на его месте облезлого мертвеца, что упокоила у стоявшего на болоте святилища Юности. Второй волк увернулся от огненной сферы и едва не цапнул чародейку за ногу, но изменил траекторию прыжка и врезался в ствол ближайшей ели. Дерево скрипнуло, мрачные ветви пролили дождь стылых капель; они оросили звериную шкуру и ледяное копьё, державшее тварь прибитой к коре.

«Бей насмерть».

Перед глазами зарябило нечто зелёное. Воспоминание о… чём?

Иса побежала за Грэй, не отдавая себе отчёт в том, что станет делать, когда окажется окружённой волками. Это просто чудовища. Либо она, либо её. Либо сожжёт, либо сожрут. Блак бы так сказал.

«А что сказала бы ты?»

Огонёк вспыхнул на ладони и мигом потух. Кожу обожгло резью, однако девушка отмахнулась от неё — как и от дурацких мыслей — и вновь растопила под сердцем магическое жерло. Воображаемый мертвец всего на мгновение принял облик бывшего друга и только потом обрёл истинную форму: плешивого монстра в лоснящейся чешуе. А затем он сгорел. Следом в пепел и кости превратился поджарый волчара с рваным ухом. Готовясь поразить третьего, Иса врезалась в спину ифритки и выдохнула от облегчения. Грэй возвышалась над трупами монстров, порубленных и изуродованных, тяжело дышала, но продолжала хищно улыбаться и высматривать очередную жертву.

— Догнала меня! Моло…! — выдохнула ифритка и метнула левый клинок в тварь, что готовилась прыгнуть с ветвей им на плечи. — Молодчина! Вдвоём мы точно их уделаем, — росчерк правого лезвия отогнал чудище с пастью гротескной лягушки.

Иса нахмурилась, услышав похвалу. Капля волчьей слюны измазала щёку; она увернулась от очередного древолаза и хлестнула его раскалённой плетью. В толпе скулящих чёрно-бурых гадин образовалась прореха. Чародейка решительно ухватила соратницу за руку и потянула прочь, к остальным. Грэй не сопротивлялась и даже забыла про брошенный скимитар.

— Целы, — услышала она ровный голос Танна, как только они поравнялись с магом.

Рукав джинна был порван и намок от крови, а тот даже не морщился, раз за разом создавая бритвенно-острые ледышки. Он стоял так же прямо и уверенно, как и всегда — даже после насыщенных тренировок — вот только грудь его ходила ходуном, а губы высохли и приоткрылись. Девушка отпустила руку Грэй и встала перед наставником, прикрыв того спиной. И тут услышала:

— Лёд.

— В смысле? — воскликнула Грэй и упала на корточки, пропуская Ренана с его изогнутым луком.

— Иса, лёд!

Едва ли девушка успела осознать команду. Ладони как-то сами поднялись на уровень груди и вытянули клинок из пропахшего сталью воздуха. Мрак сгустился, а костерок почти потух, когда ледяной дар затмил ровное пламя и обрёл истинную свободу. Отточенным движением Иса пронзила шерстистую тушу, сотворила пяток синих ножей и метнула их вперёд и вверх.

«Как-то быстро всё закончилось».

Едва войдя в раж, чародейка обнаружила себя в окружении тел поверженных хищников. Холодный ветер гладил их против шерсти, смахивая нереально яркие снежинки.

— Танн, какого хрена?

Ренан отбросил лук и вцепился джинну в воротник, но тот отпихнул его здоровой рукой и огрызнулся:

— Хотел ей учителя, виленсиец? Получи и смотри молча, — каким-то странным канцелярским жестом он одёрнул рубаху и приблизился к Исе. — Покажи руки. Ну же.

Она подчинилась. Длинные голубоватые пальцы пробежались по коже, кутикулам, надавили на ногтевые пластины. Иса закусила губу и зажмурилась, приготовившись встретить пульсацию боли, но ощутила лишь давление и холодок. Подняла веки и оцепенела: руки были целыми, а Танн смотрел на ученицу и улыбался. Богиня, впервые на её памяти он улыбался!

Грэй вернулась с подобранным левым клинком и тщательно вытерла его о волчий мех. Коса её вконец растрепалась, пепельные щёки рдели. Она мельком взглянула на джинна и фыркнула:

— Чего такой довольный? Осмотри рану, да поживее. Был у меня один случай с воспалением…

Танн только сейчас заметил укус и приложил ладонь к плечу. Кисть его засияла бледно-лунным свечением, а рубаха покрылась тонким слоем изморози. Улыбка чуть померкла, когда джинн обратился к ученице:

— Ну как ты?

— Впервые нет болезненного отката, — проговорила Иса, отчаянно прислушиваясь к телесным сигналам. — И я не понимаю, почему.

— Всё ты понимаешь, — сказал он снисходительно: — Холодный разум, хизарка. Уверен, ты была рада приказу использовать лёд. Ты действовала не от безысходности или отчаяния, не по принуждению, а с расчётом добиться результата.

— Что ты имеешь в виду? — процедил Ренан.

— Хизарка решилась показать, чего она стоит. И я впечатлён.

***

Они выступили днём, дав друг другу выспаться и без спешки оседлать лошадей. До первых проблесков рассвета путники разбирались с последствиями ночного побоища: Ренан прижигал и зашивал плечо джинна, а Грэй, Лой и Иса изничтожали тела чудовищ. Мечницы расчленяли трупы и сгружали их в кучу, а чародейка испепеляла останки. Работали молча и без жалоб: никто не хотел, чтобы с рассветом мертвецы поднялись, подчинившись пагубной воле.

— Мне бы твою мощь, — в который раз сказала Грэй.

— Ты и без магии неплохо справляешься, — хмыкнула чародейка и затянула подпругу.

После того как Иса вытащила ифритку из скопища коргарских тварей, между ними истлел неосязаемый барьер. Обе хорошо помнили странное притяжение, что ощутили ещё в той злосчастной таверне. Казалось, девушки знали друг друга задолго до первой встречи. Искры меж ними пробегали почти в каждом разговоре, но воительница только теперь призналась, что не желала довериться неизведанной в бою соратнице. Исе этот факт льстил даже больше, чем широкая улыбка наставника.

— Грэй, а правду говорят, что самые сильные пироманты рождаются во Фрии? — поинтересовалась Лой.

— Так было раньше, до пришествия Сильных, — она пожала плечами. — Ве́два, то есть мифы, говорят, что с начала времён дар огня тёк в крови каждого ифрита. Оттого наша кожа имеет цвет пепла, а волосы, — она потеребила кончик косы. — Часто отмечены пламенем. Власть огненной стихии в наших землях была настолько велика, что выжигала почву. Горы извергались жидким пламенем и губили леса. Потому мой народ так чтит Юность: богиня вычерпала из фрийцев излишнюю магию и распределила её поровну среди всех жителей континента.

— Я слышал много историй об этом, — отозвался Ренан. — Как и о том, что вместе с огнём из ваших территорий исчезла гармония, и Фрия погрязла в бесконечной войне.

Ифритка недобро глянула на мужчину, пусть и признала его слова:

— Некоторые говорят так. Не под сенью храма, само собой. Скорее, — янтарный глаз на мгновение превратился в щёлку. — Шепчут трусливо, боясь прогневать волю Зелёной госпожи.

Иса вдруг вспомнила заброшенное святилище Юности. Прогневать? Маловероятно, учитывая то, сколь далеко от смертных вознеслась богиня.

— А как же эпос о Марджануре? По-моему, он подтверждает бессилие…

— Молчи, мужчина, и не болтай лишнего о том, чего не понимаешь, — холодно ответила Грэй и повернулась к нему спиной.

Виленсиец пожал плечами, но решил не нарываться на ссору. Он выдержал укоризненный взгляд Исы, поправил колчан и сел на коня. Его примеру последовали остальные; Лой вежливо отказалась от помощи Танна и справилась сама. Джинн с видимым облегчением пропустил женщину и дождался Исы с Грэй.

— Что за Марджанур, серокожая? Я не знаю этой сказки.

— Ведва! — рявкнула та.

— И о чем эта ведва? — он даже не поморщился.

— «Песнь о Марджануре». Неудивительно, что ты о ней не слышал, маг: синекожим чужда культура юга.

— Мой отец собирал мифы и легенды разных народов, — признался Танн. — Но ифритские обделял вниманием, тут ты права. Потому мне стало интересно.

— Я бы тоже послушала, — поддакнула Иса. — Расскажешь, Грэй?

— Ладно. Только говорить буду кратко и тихо. Не хотелось бы привлечь внимание новых чудовищ.

Тропа петляла вокруг холмов и скалистых пригорков, обтёсанных древними ледниками, и позволяла троице ехать практически вровень друг к другу. Грэй начала рассказ и прерывалась лишь изредка, когда приходилось выходить вперёд и объезжать островки можжевельника да молодые ели, что росли в этих краях так же густо, как пшеница — в степях под Мирной.

— Много кто из живших в конце Эпохи расцвета

Был наделён добродетелью и доблестью божественного света,

Сведущ в законах и обычаях, твёрд в обетах

И верен пути Зелёной богини, что в песнях воспета.

Но один из воителей, Марджанур из рода Ума́н,

Прослыл достойнее многих. Твёрд, как обсидиан…

Грэй кашлянула и продолжила в своей обычной манере.

— Говорили, что рос герой быстро и к шестнадцати годам на голову возвышался над прочими сверстниками. Силой боги его не обделили, равно как ловкостью и выносливостью, да и амбиций юноше было не занимать. Марджанур прошёл большой путь от родного Ута́ра до подножия горы Рох и совершил множество подвигов: побеждал разбойников и душегубов, защищал поселения от свирепых львов и коварных диких собак. В сверкающую Ше́зру Марджанур прибыл героем со славой, что опережала его на три дня. Его сразу взял под крыло Гару́в-Красноречивец — наместник ифа-раджи и глашатай правящей воли в западных землях. О Гаруве ифриты тоже говорили много и охотно. Немудрено: во всём государстве было не сыскать мечника искуснее и сильнее. Свидетели его мастерства утверждали: где бы ни ступал наместник, расцветали бутоны и вилась лоза, но, вероятно, то было лишь поэтичное выражение их восхищения.

Слово за словом, клинок за клинком, пламя за искрой — и двое стали неразлучны, что твои руки: левая и правая. Братом назвал Гарув Марджанура, и с тех пор пути их не расходились. Вместе они основали легендарный Отряд Обезьян: строй вольных бойцов, что дали обет путешествовать по землям Фрии, защищать слабых и карать преступивших законы богов и ифритов.

— Как рыцари из Виленсии, — заметила Иса.

— Есть сходство, да. Дальше говорить?

— Конечно!

— Настало время, и Гарув сложил с себя полномочия наместника. Тогда оба мужа, губители злодеев, великие защитники добродетелей решили изменить мир. В скромной, но истовой мольбе они преклонили колени в храме Зрелости и испросили благословения на то, чтобы найти возможность возродить ранее плодородные поля. Легенда говорит, что в тот день божественная воля озарила нашего героя, и стал он преемником Красной госпожи. Гарув и побратим его Марджанур созвали Обезьян и отправились в поход на запад. Путь их лежал далеко за Золотые степи, край обетованный, единственные пригодные для возделывания территории по эту сторону горы Рох.

Видя, как за братом следует брат, верный дружбе,

Обезьяны подняли мечи и поклялись им в вечной службе.

Пошли они разом за Марджануром, на подвиги падком,

Неизбежно, как за Расцветом следует пора Упадка.

Если позволите, — прервалась вдруг ифритка. — Я опущу многочисленные описания приключений героев, иначе пересказ «Песни» займёт у нас не одну ночь. Важно понимать, что путь их был славен, пусть и обагрён кровью, и каждый из Обезьян пал. Кто от копий бесчисленных врагов или клыков чудовищных зверей, кто — от змеиного яда. Самое страшное произошло в день, когда на отряд обрушилась песчаная буря.

Говорят, подобной бури во Фрии никогда не случалось, и что более такой не будет. Говорят, то был гнев Чёрного бога, что узнал волю сестры в прославленном герое. Буйство песка и ветра длилось три дня и три ночи и, когда режущие плоть вихри пали, в живых остался лишь Марджанур. Горько оплакивал он названого брата, долго скорбел по воину, что впустую погиб в безымянных степях. Пропев поминальную мантру, герой умылся кровью Гарува и принял в себя его силу.

И тогда ему, непреклонному, впервые в жизни пришлось нелегко. Ранее он с достоинством нёс наследие своей покровительницы, но теперь тело Марджанура принадлежало двоим. Непомерная мощь разрывала плоть и разъедала кожу. Разум то мутился, то уносился в реальность, далёкую от бренного мира. Каким-то чудом Марджанур добрался до границы Фрии и Стелладии и решил сделать добро для соседствующих держав. Последним подвигом его страдающего духа стало создание Оазиса: края чернозёма, что способен прокормить оба народа.

И, оплакивая любимого брата,

Сломленный горем, ушёл он на небо.

На этом кончается песнь о Марджануре, но деяние его будет славиться в веках.

Грэй перевела дух и молвила с необычной для неё грустью:

— Я выросла на сказаниях о подвигах Марджанура. Хотела стать, как он.

— И хорошо, что не стала, — еловые лапы раздвинулись, и к ним присоединился Ренан. — Извини, подслушал часть легенды — ветер донёс до меня твой голос.

— Что же хорошего ты в этом узрел? — холодно произнёс Танн.

— Считается, что в том Оазисе, ныне именуемом «спорными землями», началась война между двумя государствами. Идут века, а стелладийцы и ифриты всё режут друг другу глотки, доказывая, кому суждено возделывать чернозём. Грэй, а правда ли то, что наследие Марджанура до сих пор не увидело ни единого ростка пшеницы?

Её угрюмое молчание было красноречивее любого ответа.

Глава 6. Блак

Дни проносились мимо в бешеном вихре подобно опавшей листве, подхваченной порывами ветра. Креген давно остался позади вместе с его ровными улочками, высокими каменными домами и холёной стражей; уносились за спину убранные поля, подпиравшие своей чернотой линию горизонта, десятки хуторов да увядающих лугов, где всё ещё выпасали скот. Фэйлин и Блак редко просили ночлега в крестьянских домах. Намного чаще они останавливались под открытым небом и кутались в покрытые воском одеяла, надеясь не промокнуть насквозь под частыми осенними дождями. Благородная торопилась на север, но даже в спешке заботилась о том, чтобы поменьше попадаться на глаза мирным жителям: вряд ли хоть кто-то сейчас мог дать гарантию, что среди хлеборобов или пастухов не затесался один из сектантов.

Блак украдкой наблюдал за спутницей и не без удовольствия отмечал, что начальница на удивление легко переносила дорогу и её тяготы. Леди не смущал ни скромный паёк, ни мозоли от седла — мужчина был уверен, что жопу девушка натёрла не меньше, чем он сам. Она не третировала его избыточным контролем и не забывала перед сном проверить остроту кинжала, что клала под бок.

В те редкие моменты, когда они не загоняли лошадей и не спали, Фэйлин расспрашивала Вора о прошлом и его способностях. Блак не видел смысла утаивать от неё хоть что-то: в конце концов, они в одной лодке и работали сообща. Вот только удовольствия от словесных излияний он не испытывал. Фэйлин вытягивала историю за историей и вскоре узнала всё о семье Блака, о жестоком научении — воспитании подростка в определённой традиции — и сомнительной судьбе братьев и сестёр.

Наверное, в глубине души он желал шокировать благородную или хотя бы сбить долю породного высокомерия с её личика, когда снял перчатки и показал кисти рук, сплошь покрытые шрамами да руническими знаками. Но нет: эта часть его прошлого была принята так же спокойно, как и остальные. Начальница внимательно изучила каждую татуировку на фалангах, каждый порез, каждый прокол. Некоторые символы вызвали у Фэйлин неподдельный интерес, и Блаку пришлось рассказывать об их значениях и сомнительных поступках, что предшествовали нанесению знаков. Обведя контуры самой крупной татуировки, руны «огонь», он выложил историю отношений с Исой и того, как впервые пошёл наперекор родичам и смог уберечь подругу от их лап.

— Вы жили вместе подобно мужу и жене? — на лице девушки не было удивления; она впитывала информацию легко и естественно, как сухая земля поглощает крапины дождя. — Как вышло, что Хейгир не взял сироту под крыло и не наставил её на путь предателя?

— Я отговорил.

— Вот так просто?

— Отец согласился, что Исе нужно было прийти в себя после гибели матери. Я вырезал руну и дал клятву на крови, мол, присмотрю за мелкой. Вот так всё и закрутилось. Потом проснулся дар, и родные согласились, что стоит отправить девчонку учиться магии. Хейгир сам сказал, что если девчонка вернётся обученным магом, то сгодится на большее. Мы так и не открылись ей, чтобы не болтала лишнего в стенах Академии.

— Сдаётся мне, что именно твой отец шепнул кому-то из Анры о даровитой землячке. Кому-то важному. Тогда и было принято решение завербовать твою чародейку.

— Вот только зачем? — нахмурился Блак и пошевелил палкой поленья в костре.

— Как сам считаешь? И даже не вздумай лгать, что не копал на эту тему.

Ах да, благородная знала о его визите в Тантерн.

— В бумагах, которые я выкрал у анрских последователей, — он презрительно сплюнул себе под ноги. — Было написано что-то про наследие императрицы, божественную силу и «истинную смерть». Сложно связать такие вещи с простой девчонкой из Борега.

— Эта записка заставила переместиться в Тантерн?

— Да.

— И на какие мысли тебя навели изыскания в книгохранилище?

— Любите же вы сыпать вопросами.

— Работа такая, — Фэйлин бесстрастно пожала плечами и уставилась на него. — Что ты искал среди пыльных фолиантов? Хотя нет. Давай так. Что из раскопанного ты утаил от его величества?

Он долго молчал. Прикидывал, удастся ли обхитрить благородную. Искал смысл сокрытия правды. Представлял последствия своих слов, гадал, могут ли они стать оружием против него или бывшей подруги. В конце концов, он выругался и решил выложить всё с самого начала.

— Видите вот это шрам? — он прижал пальцем руну «смерть», белевшую на мизинце. — Мать вырезала её, рассказав правду об Амарбелле I. Той, что вошла в историю как первая государыня Великой Западной империи. Много знаете про неё?

— О да. Персона эта легендарна ровно настолько, насколько таинственна, — кивнула Фэйлин. — Имперцы сотворили из своих летописей красивую сказку, будто бы их великая правительница была одной из Сильных. Неземной женщиной, что вобрала в себя силы жизни и смерти и стала той, кого принято звать Зрелостью. Красной богиней. Оттого цвета имперских знамён алые, оттого они кладут на алтари розы и камешки граната.

— Вот только чушь всё это. Красивая сказка для гордецов. Отчего-то чернь забыла, что Амарбелла родилась позже вознесения Сильных. Если покопаться в подлинных летописях, то можно легко узнать подлую правду об императрице. Она настолько гадка, что после смерти государыни историки вынуждены были сотворить целую легенду для защиты чести огромной страны. Мать говорила, что спустя пару лет после коронации Амарбелла I посетила храм Зрелости, где получила какое-то там откровение.

— С тех пор она стала творить чудеса.

— Угу. Лечила наложением рук. Вот уж дар, достойный императрицы! Ловко баба им управляла, даже продлила самой себе жизнь лет на сто. Лишь один шрам не могла убрать: ожог в виде кольца под ключицами. Ну и…

— Возгордилась.

— Она провозгласила себя наследницей Зрелости, богиней смерти во плоти, — Блак поджал губы.

— Ты злишься, — хмыкнула Фэйлин. — Спорим, в детстве ты реагировал так же на любую ложь?

Блак сделал вид, что проигнорировал её слова.

— Прослыть бы Амарбелле тонким политиком, умелым реформатором или хитрым тактиком. Ан нет же: она захотела стать спасителем мира. Сперва перекроила культуру родины и заразила народ идеей исключительности. А затем ослеплённая собственным великолепием дура заявила, что должна навсегда покончить со спящим Разрушением. Мол, какое-то старое дело ждало её. Иронично, убил-то её один из последователей Разрушения, пробравшийся незамеченным во дворец.

— Сдаётся мне, душегуб обладал даром, схожим с твоим.

— Возможно, — неохотно согласился мужчина. — Но не могу сказать наверняка. Зато могу дать ответ, что стоит за словами «наследие императрицы».

— Ну?

— Смертные могут получить часть божественной воли не только от Разрушения — так говорила мать. Вот только не объясняла толком, говорила, «не время». Многим после, когда я стал одарённым, начал догадываться… Лишь после «прыжка» в Тантерн понял, что конкретно она имела в виду.

— Те, кто подвергся пыт… ну, заключённые в крегенской темнице, — благородная тонко улыбнулась. — Кричали о том, что боги избирают наследников среди смертных. Мы допускали, это всё бред и уловки, но, выходит, что нет.

— Выходит, что нет, — передразнил Блак, заслужив снисходительный смешок. — Вы знаете, на что я способен, миледи. Чем не наследник толики воли предателя?

— Наследник.

— А ведь могут быть и те, кто вмещает в себя часть силы других богов. И сказка о первой императрице только подтверждает этот факт, равно как и ифритская «Песнь о Марджануре». И тысячи побасенок о рыцарях, королях и героях. Одна из таких историй развернулась на моих глазах, когда я узнал, на что способна Мариса. Размышления об увиденном я и утаил от его величества.

Леди Фэйлин задумалась. Лицо её наконец-то стало серьёзным; она долго всматривалась в языки огня, словно пытаясь представить Ису-чародейку, её дивный талант и возможности. Брови начальницы наконец дрогнули: она всё поняла. Догадалась, кем были те «другие», описанные в украденных бумагах. Поняла, отчего хитроумный наследник Висариусов так вцепился в девчонку. И насколько неосмотрителен был Фредерад, раз не потрудился сопоставить факты и доверил поиски первому попавшемуся вору.

— Допустим, Мариса — наследница воли богини, — наконец проговорила девушка. — Как и остальные двое, чьи описания хранились рядом с её портретом. Одно мне неясно: зачем последователи охотились на эту троицу? Как именно хотят их использовать?

— Не знаю. Но хочу выяснить.

— Сделаем это вместе. Согласен?

— В моём положении, — Вор пожал плечами. — Выбирать не приходится.

— Не беспокойся за подругу. В отличие от Фредерада, я смогу защитить её.

— Ой ли, — он было заржал, но осёкся, увидев что-то странное во взгляде Фэйлин. — Как?

— Для начала надо понять, кто поднял мятеж и почему именно сейчас. Подозреваю, это лишь отвлекающий манёвр от чего-то более важного.

— Что может быть более важным, чем гражданская война?

— Это и есть главная цель моего поиска, уважаемый Блак. Настигнув её, мы узнаем, зачем слугам предателя наследники богов и, в частности, твоя Мариса.

— Моя?

— Возможно, тогда, — благородная протянула ладони к огню и будто погладила его. — У нас появится шанс всё переиграть. Раз и навсегда покончить с беспределом в Хизарских землях.

— Миледи, — Блак раздражённо помассировал переносицу. — Не много ли вы на себя берёте? Вроде решили, что новая разведка…

— Заткнись, — перебила она. — И подчиняйся. Не пожалеешь, обещаю.

В Борег они прибыли до заката. Стражники на воротах придирчиво допросили путников и признали тех благонадёжными, за что заслужили суровую выволочку от столичной дворянки. Под конец тирады Фэйлин сунула капитану бумагу с чёрно-оранжевой печатью и приказала впредь закатывать рукава каждому, кто желал пройти мимо них.

— Надо бы к ним жреца приставить, — заметил Блак, когда стража осталась далеко позади. — У человека веры всяко больше мозгов, чем у простых мечников.

— Твоя правда. Займёмся этим через денёк-другой. А сперва… могу на тебя рассчитывать?

— Я весь ваш, миледи.

***

— Ножи взял? — спросила Фэйлин вскоре после того, как они для виду выкупили комнаты в скромной таверне.

— Да.

— А те штуки, что взял у мастера-оружейника?

— Само собой, миледи. Пойдёмте, я покажу вам достопримечательности малой родины.

Они почти не выделялись среди местных, даже натянув на лбы просторные капюшоны: с небес лило так, точно сама Юность вспомнила о существовании последователей и решила явить знак своей милости. О, проведай богиня, по какой скользкой дорожке они вот-вот свернут, ругалась бы долго, грязно и витиевато.

Блак заложил большой крюк и повёл благородную по редким ухоженным улочкам, держась как можно дальше от трущоб. Он помнил, где предпочитали селиться верные предателю семейства, многих из них знал в лицо и потому избегал туда соваться раньше времени. Вор показал Фэйлин расположение центральных улиц городка, ратушу, пару злачных таверн, где неразбавленное самогоном вино наливали лишь своим, да публичный дом, хозяева которого выдавали заведение за прачечную. Вик рассказывал в своё время, что среди «прачек» порой можно было найти девок не старше двенадцати лет. За каким делом брат совался в тот гадюшник, Блак предпочёл не спрашивать.

Нужный дом стоял на самой окраине квартала охотников. То была двухэтажная мастерская. На первом её этаже жил охотник Да́лен; там же он выделывал шкуры и мастерил плащи да полушубки. На втором, согласно легенде, находилась пара комнат на сдачу. Никто бы не удивился, узнав, что под домом вырыт погреб, заваленный старыми вёдрами, мешками с подгнившей морковью, пыльными вениками да ржавыми инструментами, которые странноватый хозяин не торопился чинить. Однако Блак был одним из немногих, кто знал, что за грудой хлама спрятана дверь, ведущая в помещение с земляным полом и вымазанными глиной стенами. Как-то раз Вор оказался там и всё шутил, что только идиот снимет у Далена комнату без кровати, зато с окроплённым кровью алтарём.

Блак провёл благородную мимо мастерской и споткнулся, матюгнувшись сквозь зубы. Начальница поняла сигнал, и вот они уже таились в тени конюшни в паре поворотов от дома. Она приказала мужчине встать ближе, чтобы в случае чего сойти за пылкую парочку, которой и дождь не помеха предаться страстям. Фэйлин смешило выражение лица Блака, неприязнь, что по капле просачивалась сквозь почтительную полуулыбку и стиснутые зубы, однако она не забывала смотреть по сторонам чаще, чем он сам.

— Вы раньше занимались этим, миледи? — прошептал мужчина.

— А?

— Слежкой. Вы ведёте себя достаточно уверенно.

— Как и ты. Значит, сработаемся. Кстати, принимай командование. Это твоя территория.

— Так точно. Входим, как только Дален откроет дверь: не стоит давать ему шанс забаррикадироваться наверху.

Осенью в этих краях темнело не сразу. Дален вернулся домой на исходе сумерек, немногим после того, как ливень перестал. Шёл он неспешно и развязно, будто не так давно вывалился из кабака. Блак приметил, что родич прихрамывал на левую ногу: та каким-то странным образом прогибалась в колене. Ещё не старик, но уже мучается суставами? Хорошо. Даже замечательно!

Ключ заскрипел в замочной скважине, и они подлетели ко входу.

— Да-а-ален, друг! Да-а-вно не виделись! — воскликнул Вор и навалился всем телом на сектанта. Тот по инерции влетел в помещение и тут же словил пинок под больное колено. Ухнув, Дален осел на пол, получил кулаком в затылок и уткнулся носом в пыль.

Фэйлин спешно закрыла дверь, не преминув высунуть наружу любопытный нос: к счастью, соседского внимания их выходка не привлекла.

— Посмотрите наверху, — скомандовал Блак, и девушка стрелой взлетела по скрипучим ступеням.

Сам он нашарил на полу близ печи кованую ручку и открыл погреб. В лицо пахнуло пылью и гнильцой. Мужчина подтащил бессознательного Далена к лазу и спустил по ступенькам, не опасаясь, что тот очнётся от встряски. Следом за верным вниз полетел стул с крепкой спинкой.

— Чисто, — сказала Фэйлин.

— Нам понадобится свеча или масляная лампа. Поговорим внизу. Не забудьте закрыть лаз, миледи.

Ржавые грабли и ломы с грохотом полетели на землю, открыв взору облезлую дверь. Массивный амбарный замок не смутил Вора: ключ нашёлся в одном из потайных карманов Далена. Пригнувшись — уж больно низкой была притолока — Блак вошёл внутрь и протащил с собой увесистый стул.

К тому моменту, как леди Фэйлин нашла потайную комнату, Блак уже успел усадить охотника на стул и на ощупь привязать его щиколотки к ножкам. Начальница присоединилась к «посиделкам» с зажжённой лампадой, и дело пошло споро: мигающий свет позволил им укрепить неудачные узлы и притянуть запястья пленника к спинке. Осталось только дождаться, пока бедолага придёт в себя. Блак согласился немного потерпеть и не бегать за крынкой с водой. В конце концов впереди была целая ночь. Отвести душу он всегда успеет.

— Он будет полезен?

— Понятия не имею, миледи. Узнаем, как только ублюдок заговорит.

Иной сказал бы, что у Вора чесались руки. Что он дал волю тлеющей в груди ненависти. Однако он лишь чувствовал за пазухой навязчивый холодок. Кастеты, выкованные замковым мастером, умильно просились на ручки.

Наконец-то Дален застонал, приходя в себя. Фэйлин бесшумно скользнула ему за спину, Блак же встал боком к лампаде, так, чтобы одновременно видеть лицо пленника и скрыть в тени своё.

— Чего бы вы ни нашли… — кашлянул Дален. — Я тут не при чём.

— Да ты шутник.

Верный осторожно подвигал плечами, затем бёдрами. Понял, что крепко влип и раскрыл веки. Цепкий мшистый взгляд объял келью, ощупал Блака с ног до головы и сразу выдал отчаяние: охотник понял, на чём попался, но терялся в догадках о том, почему ещё не на виселице. Он весь подобрался и спросил нарочито равнодушным тоном:

— Чем могу быть полезен?

— Нужны сведения о последователях Разрушения. Обо всём, что сейчас творится в борегском подполье. Ну и всё, что знаешь о мятеже, разумеется.

— Я простой охотник, уважаемый. Понятия не имею, о чём ты толкуешь.

— Могу спросить иначе.

— Сбережения мои под новой половицей. Ну, там, где мешки с мор…

Короткий удар прервал его, и Дален сплюнул кровь вместе с остатками вранья. Блак надел кастеты.

— Я разглядел метку на руке, мужик. Видел и алтарь под твоим домом, вот этот самый, кстати, — он указал в сторону источника света. — И знаю, что люди вроде тебя владеют знаниями, даже если стоят в самом низу иерархии. Если желаешь, чтобы информацию выбили, хорошо: буду благодарен от души. Но, как представитель его величества Фредерада II, даю право за себя поторговаться.

Дален вдруг изумлённо хмыкнул.

— Загрызи меня дипсад. Блак, ты ли это?

— А говоришь, мол, понятия ни о чём не имеешь, — Блак откинул капюшон. — Отвечай, и останешься цел.

— Раз по мою душу пришёл королевский пасюк, торговаться не о чем. Ответь, дружище, почему я ещё жив?

— Потому что я так хочу. Даю слово: ты останешься жить, вот только условия комфортные не обещаю. Однако взамен ответь на несколько вопросов. Честно ответь. Я пойму, если солжёшь.

— Спаситель даровал тебе отнюдь не власть над правдой и ложью, — фыркнул верный и тут же до крови прикусил губу.

— Выпил после работы? Оттого язык развязался? — прокомментировал Вор. — Ну ничего, с кем не бывает.

Пленник затих и вновь принялся ёрзать, но вскоре сдался и опустил голову.

— У меня дети, Блак, — вдруг сказал он.

— Я проверил комнаты. Если ты и успел обзавестись потомством от местных шлюх, то явно не торопишься их содержать.

— Рано мне их воспитывать, мелкие ещё. Даже руны не резаны.

Блак покосился на собственные пальцы.

— Дети живут с матерью в «Пуховой перине». С Ла́ндой. Она сама не при чём, богом клянусь!

— Торг начался?

— Дай слово, что не позволишь им помереть с голоду.

От Вора не укрылось то, что предплечья Далена мелко дрожали. Ублюдок хорошо играл испуг. Умело давил на родственные чувства. Даже нетрезвый и с кружной головой, соображал он быстро. Блак искренне надеялся, что и сам был не дурак.

— Даю. Итак, много вас тут осталось?

— Нет, — выдохнул Дален и дёрнул левым запястьем; поморщился так, будто оно уже затекло. — Все взрослые давно ушли в Риг и севернее. Меня оставили смотрящим. Ты сможешь оценить правдивость этих слов, если погостишь здесь ночку-другую да позаглядываешь в знакомые окна.

— Хейгир не возвращался? — Блак скривился, невольно примерив на себя личину вечно задающей вопросы Фэйлин.

— Отец твой давно ушёл к Гуриму, старшеньких своих тоже прихватил. Бекка и девочки схоронили маму и исчезли из виду. Поспрашивай кого другого об их судьбе.

На миг сердце потяжелело. Как ни крути, скорбно узнавать весть о смерти матери в таких поганых обстоятельствах.

— Вижу печаль в глазах, пасюк, — протянул Дален. — Чай, старая кровь не водица, да?

Благородная стояла тихо. Блак уловил на её лице беспокойство и покачал головой.

— Не водица. Однако я больше от чести, чем от крови. Моему новому господину хочется знать, насколько сильны последователи к югу от Борега. Отвечай.

— Я только за Борег могу ответить, — усмехнулся пленник. — А тут никого не осталось. Да и сам подумай: нас мало. Для точечного террора да, хватало народу, но сейчас чем больше мечей к северу от Рига, тем больше шансов на победу. С юга увели все силы без остатка.

Фэйлин облизнула губы. Поверила ли?

— Теперь поговорим о…

Шелест разрезаемой верёвки казался неразличимым для человеческого слуха, хотя Блак был готов поклясться, что он заполонил келью пронзительным свистом. Нечто гладкое отразило огонёк лампады, и Блак чудом увернулся; звон за спиной дал понять, что предмет отскочил от стены и упал далеко от двери. Дален вцепился в полу его плаща, и Вор почувствовал истинное облегчение.

Что-то хрустнуло под его бронированным кулаком. Стул с привязанным пленником опрокинулся на бок. Уши приятно загорелись, когда верный заорал от боли и покрыл Блака руганью настолько отборной, что благородная должна была вмиг испариться от стыда.

— Дорогой кузен, — мужчина глянул на пленника сверху вниз. — Давай лучше поболтаем об Исе. Ну, о маге огня, что жила тут когда-то. Помнишь её? Низенькая, полненькая… Хейгир всё засматривался на девку, хотел завербовать, да поскорее.

— Сука! Она-то тут при чём?! — простонал тот.

Блак пнул Далена в живот раз, другой. Снова спросил:

— Ты меня знаешь, поганец. Я не успокоюсь. Помнишь такую?

— Наследницу богини-то не помнить? С ума сошёл?

Блак ухватил стул за спинку и, поднатужившись, вновь поставил его на ножки. Голова Далена при этом дёрнулась так, что клацнули челюсти. Он замахнулся — на свою беду. Вор поймал двоюродного брата за кисть и сжал мёртвой хваткой.

— Расслабься: при тебе был оставлен лишь один нож. Ну, тот, что валяется где-то у выхода. Могу теперь и пальцы отнять, если хочешь.

— Вонючая подстава!

Плевок попал на грудь и стёк по новенькому чёрному дублету, а в голове Блака что-то щёлкнуло.

— Давай закончим разговор о… как ты там сказал, о наследнице богини?

Хруст. Крик. Нечитаемое выражение лица Фэйлин, что смотрела на него, не моргая.

— Кто первый так назвал Ису?

— Иди на!

Улыбка. Рывок. Ненависть.

— Кто сказал тебе о её происхождении?

— Я был юнцом, откуда ж знать, кем…

— Средним пальцем дорожишь?

— У-у-у!

Леди Фэйлин не двигалась и не издавала ни звука. Хорошо. Он тут и без начальства справится.

— Кто?

— То был кто-то из одарённых. Тебе ли не знать, что вся власть у них! Стой, нет, стой! Блак, не надо…

Безымянный палец выгнулся и легко вылетел из сустава. Дален рванулся со стула и чуть вновь не упал, но Блак держал крепко.

— Зачем?

— Их искали, мол, всегда! Наследников этих, сука… Велено было докладывать обо всех, кто подходит под описание, и глаз с них не сводить. Остальное только одарённые знают. Погоди, кузен, а ты… Почему ты сам не в курсе? Ну, как один из них…

— В Бореге есть одарённые?

— Нет, я уже раз сто тебе об этом сказал!

— Добавить есть что?

— Нет… правда, нет! Пож… пожалуйста, дай воды.

— Попьёшь в застенке. А сейчас изволь вести себя спокойно. Я сильнее.

Блак отпустил искалеченную руку пленника и собственным ножом взрезал путы на ногах мужчины. Высвободил второе его предплечье. Дален не двигался, так и сидел, уронив подбородок на грудь.

— Хватит прикидываться. Вставай.

Дален встал. Поднял голову и презрительно скривил губы. Часть его лица налилась кровью и поползла вниз: тот удар кастетом раскрошил скулу.

— Помнишь, как резал знак в первый раз? — вдруг спросил он Блака.

— Да. К чему вопрос?

— Ты давно не обновлял. А я… я режу регулярно. Привык уже к этой боли.

— С чем и поздравляю, — усмехнулся Вор и тут же получил удар с той стороны, откуда не ожидал.

Верный дёрнулся по-змеиному. Омерзительный пучок переломанных пальцев ткнул Блака в кадык, несильно, однако тот закашлялся и инстинктивно поднёс руки к шее. Здоровая ладонь Далена метнулась к поясу кузена, но ухватила лишь пустоту.

После той идиотской драки с Ренаном Блак уяснил, что поясные ножны — не для него.

— А… — только и успел сказать Дален перед тем, как ухо его пронзил тонкий стилет.

Фэйлин отпустила рукоять, и мужчина с грохотом упал на стул. Мёртвый, конечно же.

— А ты умеешь торговаться, Блак, — выдала она, изучив тело. — Кажется, он рассказал всё, что знал. Хорошо. А теперь нас ждёт бумажная работа.

Они разместились на втором этаже. Блак долго давился кашлем, но, к радости начальницы, отделался лишь отёком. Он полулежал на кровати и смотрел, как благородная заполняла чернилами пергамент за пергаментом. Одно письмо предназначалось Фредераду, второе — градоначальнику Борега, третье должно было улететь в Риг. Четвёртое, как сказала Фэйлин, они передадут главе городской стражи: угловатыми строками она давала добро на аресты и казни всех, кто обновлял знак барьера на своих телах. Шуршали и другие письма, но Вор не желал о них думать. Он гнал мысли и о том, как умер кузен. О том, что его бездыханный труп сидит сейчас под домом. Рано радоваться: впереди так много трудов.

Блак и не заметил, как уснул под едва слышный скрип пера.

Глава 7. Вэс

Не было звона фанфар и восторженных криков горожан, что должны бы встречать высоких гостей из Виленсии. Пышная процессия въехала в Креген под лай собак, бряцание лат да хлопки изумрудных знамён, развевавшихся на ураганном ветру. Косые струи дождя от души лупили по кирасам королевских гвардейцев, что вели коней перед головной каретой с плотно занавешенными окнами. Доспехи были омыты практически до зеркального состояния. Если бы кто-то решился подойти к рыцарям и приглядеться к наплечникам, то наверняка бы различил собственное отражение, обрамлённое позолоченными лозами винограда или щупальцами морских гадов. А даже если бы и мог найтись такой дурак, едва ли он захотел бы выходить на улицу в бурю.

Настроения в столице, если уж говорить начистоту, были далеки от праздничных. Весь город уже давно был осведомлён о начале Второго мятежа. Слухи, что Хельт пал, а Гурим взят в осаду, подтвердились и открыто обсуждались в каждой первой таверне, в каждом первом доме — не говоря уже о резиденции короля Фредерада. Люди готовились к созыву в ополчение. Большая часть солдат из гарнизона была на марше; к ним спешили присоединиться воины изо всех южных провинций. Воинов было немного, но ожидалось, что ряды их подобно извёстке склеят и дополнят наёмники севера. Те, которые не решились встать на сторону восставших.

Потому-то простой люд не хотел встречать высокородного посла и его свиту. И так дел было невпроворот. А фанфары… Какие тут фанфары, когда впору бить в набат войны?

Виленсийское посольство встретили конные гвардейцы Фредерада; они открыли ворота и учтиво проводили гостевую процессию в узкий двор между крепостной стеной с её бастионами и внутренним замком — резиденцией монарха. Один из служивых в чёрно-оранжевом гамбезоне, надетом поверх доспехов, спешился, вышел из строя и склонился перед отворённой дверцей кареты.

— Именем его величества короля Фредерада II, приветствую славных гостей в великой Крегенской крепости, — отчеканил гвардеец. — Я — лорд Холт Барга́н, хозяин Да́рхела. Ваш провожатый и глава эскорта.

— Большая честь, лорд Барган, — ответил ему вышедший из кареты человек, молодой и золотоволосый.

Гвардеец склонился ещё ниже.

— Мы следуем за вами. Ведите.

Вэс Висариус с любопытством смотрел по сторонам, пока шёл мимо широких крепостных башен и конюшен. Вместе со свитой и фредерадовыми гвардейцами он поднялся по крутому валу к узкому подъёмному мосту через ров, дно которого щерилось на подступающих ко внутреннему замку визитёров заточенными кольями. Мост был опущен, стражники, что стояли у его основания, приветственно застучали пятками копий о брусчатку. За воротами свиту передали в холёные руки сенешаля, что представился лордом На́вером. Раболепный и ухоженный, одетый в безупречный дублет и шоссы, он показался кронпринцу излишне важным и угодливым; такие люди из-за породного снобизма редко видели дальше своего носа, и, хоть исправно выполняли положенные функции, были бесхитростны, как юные дамы на выданье. Лорд-гвардеец показался принцу куда интереснее. Умное лицо, суровый подбородок, сдержанная речь и очи, что не пускали в душу. Вэс представил себе пергамент и записал туда имя хозяина Дархела. Стоило при случае поговорить с этим благородным. Вдруг поддастся и что-то да разболтает?

Вдоль стен парадного коридора, который вёл в тронный зал, выстроились представители южного дворянства Хизара. Завидев посла, дамы приседали в изысканных поклонах, и щёчки их розовели, стоило Вэсу скользнуть взглядом по подолам их простых, но изящно вышитых платьев. Их мужья, братья и отцы кланялись так низко, как позволял придворный этикет. Их было немного: Фредерад решил не пыжиться над церемонией и отозвал всех, кого мог, воевать на север. Кронпринц не обиделся: понимал, что встань междоусобица на пороге Виленсии, его отец поступил бы так же. Он обернулся: закованные в железо гвардейцы, а за ними и лорды в парче да бархате мгновенно склонили головы.

— Ваша милость, — прошелестел сир Ре́ннис и поправил длинный плащ сюзерена.

— Благодарю. Мы готовы, — сказал Вэс.

Двустворчатые двери отворились, и в коридоре вмиг стало светлее.

— Его высочество кронпринц Вэс Висариус, Надежда востока, Зелёный побег новой династии Тантерна, — прокричал герольд. — Наследник Виленсии, надежда государства, рыцарь без страха и упрёка!

Вэс едва не фыркнул от восторга. Титулы названы верно, да вот только рыцарем он не являлся: незачем это в его положении. И всё же откровенная лесть хизарского двора приласкала душу, и он решил пропустить оплошность мимо ушей. Он степенно прошёл к трону и остановился в положенных двадцати шагах от его подножия. Лязг и топот вельмож обоих дворов вскоре улеглись, и он молвил:

— Славен будь, благородный сосед. Пред величием короля Фредерада Хизарского склоняю голову, — и согнулся.

Не ниже и не выше того, как предписывал этикет.

— Счастлив и рад видеть гостем благородного соседа, ваше высочество, — ответил Фредерад с массивного трона. Кресло было внушительным и изящным в своей простоте. Резные ножки поднимались к простой пуховой подушке, гревшей монаршее седалище, округлую спинку венчали зубцы в виде вершин хвойных деревьев. Удобно, надёжно, недорого. Вэсу казалось, что такими словами можно было описать почти любую вещь или человека в этой стране.

Он мысленно поругал себя за гордыню: принцу недостойно думать так мелочно и злостно.

— Нас встретили с почестями, ваше величество, — проговорил Вэс. — От души благодарю за тёплый приём.

— Вас с теми же почестями и удобствами разместят, а на пиру — накормят, напоят и развлекут на славу, так, как принято в древнем государстве Хизар, — отвечал монарх. — Знаю, знаю, вы прибыли с дипломатической миссией, а не ради веселья, но скажу вот что. Дабы не портить впечатление от встречи, предлагаю отложить дела на завтра. Сегодня отдохните. Вы пробыли в пути месяц, если я не ошибаюсь?

— Нет, ваше величество. Я долгое время находился вдали от Тантерна. Отец повелел уладить кое-какие проблемы вблизи Эрасса.

От Вэса не укрылось, как помрачнел король: догадался, что дела на границе нехороши, и просчитал перспективы их дальнейшего разговора.

— И всё же вы устали. Пир начнётся с закатом, а сейчас позвольте лорду Наверу проводить вас в покои.

— Как угодно, милорд.

— Засим церемония приветствия окончена! — объявил герольд, повинуясь знаку сенешаля. — В завершение аудиенции его милость король Фредерад имеет желание выслушать троих просящих из знатных родов…

Покои, в которых предполагалось разместить Вэса, наверняка были самыми роскошными во всей крепости. Кронпринц протрясся в карете достаточно долго и давно предвкушал удобную кровать с балдахином, огромную, как верфь, пушистые южные ковры и ароматную купальню, полную горячей воды. Ну и лепет сонма слуг, готовых исполнить любой приказ благородного юноши.

Вот только сегодня Вэс исполнял роль вовсе не наследника престола. В первую очередь он был послом, потому спокойно отнёсся к тому, что прямо у дверей его перехватили гвардейцы в чёрно-оранжевом. Люди, среди которых не было интереснейшего лорда Баргана, раскланялись перед гостем и проводили его на верхние этажи крепости — прямиком в рабочий кабинет Фредерада. Вэс разместился в кресле, что поставили вблизи письменного стола, и принял из рук слуги кубок с вином — не с местным ежевичным пойлом, а с чем-то утончённым, южным — и сделал вид, что пригубил напиток. Вскоре он остался один и принялся ждать монарха.

Виленсийский дипломат просидел так недолго. В коридоре послышался шум и голоса, и Фредерад наконец-то вошёл в кабинет. Государь кивнул кронпринцу и занял место по другую сторону стола. Он неторопливо развернул карту Виленсии, Хизара и Иселина. В её центре тревожно чернели горы Коргара.

— Приступим, сосед?

— С удовольствием, — Вэс придвинул кресло поближе к собеседнику.

— Жаль, что приходится портить аппетит, сосед. Нескоро, ох, нескоро мой двор сможет проявить достойное гостеприимство столь важным людям. Однако видимость радушия разыграть было необходимо, сам понимаешь.

— В нашем положении не до этикета, — Вэс охотно отринул формальный тон. — Да и приехал я не для того, чтобы пировать. Кстати, отец передаёт вам наилучшие пожелания и надежду на скорую победу.

— Спасибо на добром слове, — проворчал Фредерад. — Ты был на границе. Что, корону востока пробуют на зуб?

— Нам повезло больше, чем вам, — кронпринц достал из-под дублета запечатанный воском конверт. — Здесь — копии донесений с северо-западной границы и холмов. С вашей стороны…

— Всё будет, даю слово. Что там, у Эрасса, если вкратце?

— В основном поджоги. Горят как казармы, так и амбары, сенники и продовольственные склады. Сектанты будто хотят вселить в нас опаску потерять часть заготовленного на зиму урожая. Отец считает, что если дойдёт до горячего… Вот отсюда стоило бы ждать нападения, — он ткнул в карту. — Кроме того, наша разведка выявила некие народные брожения близ старой столицы. Тот край находится в запустении с самого конца Эпохи Великого упадка, земли отравлены мором, и людям там делать нечего, разве что самым отпетым. Однако разведчики уверяют, мол, местные чёрнопоклонники заблаговременно ушли в Болотный край. А у вас как обстоят дела на данный момент?

— Они заняли Хельт, — сухо сказал король. — Мы не были готовы и потеряли город.

— К чему? К новому мятежу? Прошу прощения, сосед, но вас предупреждали…

— К тому, что часть хельтцев встанет на сторону сектантов. Не думали, что их настолько много. Я говорю «их», — Фредерад предугадал следующий вопрос Вэса. — Имея в виду выживших потомков старой крови. Тех родов, что издревле поддерживали Разрушение и стояли во главе Первого мятежа. Мы полагали, что перебили большинство.

— Надо было перебить всех. Жаль, сил короля Натана II на это не хватило, — кронпринц свёл брови на переносице. — Впрочем, нелепо толковать о том, что можно было сделать когда-то в прошлом. Давайте обсудим, что нужно делать сейчас.

— Сейчас в Хизаре война, вот только не объявленная, — в горле хизарского государя заклокотала ярость. — Народу эта новость не понравится. Знаю, знаю, юноша, — он предупредительно глянул на Вэса. — Люд мой и так не из довольных. Потому-то мне и хочется задавить волнения сейчас, не вводя военного положения. Отстоять корону и власть моего рода малой кровью.

— Получится ли? Ситуация накалена до предела. Звучат сильные лозунги, сосед. «Выборы нового короля», «Чтить старые обычаи», «Долой узурпатора» и всё в таком духе, — он указал на запечатанный конверт, который прятал под плащом. — Когда мятеж падёт, придётся говорить с народом о компромиссе. Отец рассказал, что вставшие на сторону повстанцев манипулируют простолюдинами, используя три простейших рычага: голод, страх перед чудовищами и ущербность нового порядка, что мы общими усилиями отстояли в тёмную эпоху. Сектанты стараются убедить новых союзников в том, — Вэс подобрал наиболее тонкие, осторожные слова. — Что власть, отнятая у народа, ущербна.

— Ты молод и зелен, принц-щенок. Однако отец доверяет тебе многое.

— Так же, как и вы — будущей наследнице.

Они рассмеялись.

— Молод, а зубы остры, — похвалил Фредерад. — Хорошо. Вот моя ситуация, вонючая, как сельский нужник. Хельта нет. Гурим осаждает горстка головорезов, но гарнизон слишком мал и не выходит в поле: непонятно, что ждать от проклятых ублюдков. Чернь множит недовольство моей династией и требует выборов монарха, который переиначит порядок в Хизаре и вернёт стране «былое величие». Как бы ты поступил на моём месте?

— Если бы меня объявили узурпатором? Хороший вопрос, учитывая то, что династия Висариусов молода и так же, как и ваша, укрепилась в смутные времена, — Вэс задумался. — Лично я бы выловил каждого из клеветников, лидеров восстания, и показательно колесовал. Однако это я. Ваша ситуация осложняется старой кровью. Запуганные люди хотят смены режима. Хотят, как раньше, выбирать королей по праву сильного, ибо верят: эпоха второго Расцвета неминуема, если вернуться к истокам.

— При этом сектанты хотят иного: свести миропорядок к Эпохе Древней магии. Или состряпать что-то ещё более непотребное, — Фредерад едва не зарычал. — Начали с малого, а закончат чем? Передадут жителей целого государства коргарской воле и их кровью…

— Я продолжу, с вашего позволения. Как бы я поступил на месте правителя Хизара, таков был вопрос? Вариантов много, и среди них я вижу лишь один верный исход. Я бы подавил противников короны страшной кровью. Миловал простой люд от крестьян до магов, но казнил продавшуюся солдатню и безземельных лордов. Далее ввёл пару-тройку точечных реформ, например, даровал бы титулы тем простолюдинам, что найдут силы и возможность возродить земледелие в подтопленных лесах. Новые лорды нужны: они соберут деньги и мечи, чтобы выжечь свою власть на торфе, а после будут благодарны короне до самой смерти. Многие восславят ваше имя… Имя монарха, который поможет сохранить мир и уйдёт на покой, подчинившись воле старой крови.

— Что ты имеешь в виду?

— Хизарцы воскресили в памяти времена сытые и беззаботные. Те времена, когда в стране был мир в эпоху, когда королей выбирали они сами. Даруйте им право сделать это, как только всё будет кончено. Сойдите с трона по собственной воле.

Фредерад дёрнул себя за бороду, но сдержал всплеск злости. Вэс мысленно одобрил: старший сосед тоже неплохо играл свою роль.

— Вы ведь сможете повлиять на то, кого в итоге коронует челядь, — Вэс тонко улыбнулся. — Это нетрудно — направить внимание народа в нужную сторону и на нужного человека. У вас же есть такой на примете, не так ли? Герой, что будет скрытно бороться за мир, а в решающий момент заявит о себе?

— Ты прав, юноша с острыми зубами и острым языком. Подобный человек у меня имеется, о чём вы с отцом прекрасно осведомлены.

— Я бы тоже такого выпестовал. Хвала Сильным! Отрадно слышать, что мои размышления сходятся с позицией опытного и мудрого государя, — Вэс встал, поклонился в пояс и снова опустился на мягкую подушку.

Король Фредерад опустил подбородок и долго сидел так, погружённый в себя. Вэс наблюдал, как шевелятся губы, наполовину скрытые смоляными усами, как тускло блестит обод-корона на уставшем челе. Видит Порядок, кронпринц совсем не хотел оказаться на месте соседа. Он бы отдал многое, только бы не встать лицом к лицу с необходимостью делать такой болезненный выбор. Однако Вэс был наследником Виленсии, Надеждой востока, Зелёным побегом Тантернской династии, и, несмотря на возраст и статус, ему уже приходилось жертвовать чем-то важным во благо своей родины. Очередное подаяние маячило на горизонте.

Висариусы не имели права допустить на своих землях ужаса, во власти которого стоял Хизар, однако каждый из них знал: история циклична. Молодую династию, как и Фредерада, рано или поздно могла достать кара за то, что в Эпоху Великого упадка её пращур осмелился взять на себя бремя и благодать власти.

В те времена в Виленсии бушевал мор, выкосивший огромную часть населения, в том числе и членов королевской семьи. Зёрна поветрия проникли даже в замок Старой столицы и окропили высший свет красными язвами, что заживо глодали тела и не поддавались лечению. Сначала заболела крошка-инфанта, затем её мать и братья, а вскоре и король Анва́рд. Лучшие лекари бросали вызов заразе, но и сами становились её безвольными жертвами. Древняя династия Не́росов пала, и государство оказалось на грани краха. Положение спасло чудо: славный лорд Висариус Тантернский заручился поддержкой соседних феодалов, собрал знамёна и повёл многотысячное войско к Коргару. Он выкосил слуг предателя и объявил холмы к северо-западу от столицы зоной отчуждения. Усилиями магов граница её была крепкой и выстояла ценой жизней десятков пиромантов, криомантов, аквамантов и прочих даровитых мужей и жён, что пожертвовали собой ради спасения сограждан.

После того как мор задохнулся, а сошедшие с гор кошмары были истреблены, лорд Висариус действовал быстро и решительно. Он взял в жёны старшую из двоих оставшихся в живых дочерей покойного короля, тринадцатилетнюю принцессу Изабе́ль. Та вскоре забеременела и родила первенца: идеального наследника от крови старой и новой. Младшую её сестру, инфанту девяти лет, отправили учиться богословию в храм Юности. Это решение тогда вызвало много споров, пусть большинство виленсийцев и поддержало право тантернской династии на трон. Всё закончилось хорошо.

Тёмные времена для Виленсии завершились триумфом, прогремевшим на весь континент. Лишь немногие имели дерзость говорить крамольные слова: «Историю пишут победители». Порой из темницы под замком Тантерн раздавались крики, что правление новой династии зиждется на крови и бесчестье. Что мор не побеждён и до сих пор роится на разорённых землях у подножия Коргара. Что в каком-то портовом городишке живет потомок якобы выжившего принца из рода Нерос. Много о чём болтали клеветники. Их слова могли стать шёпотом и исчезнуть на страницах протоколов допросов, но имели и шанс превратиться в лозунги мятежа, подобные тем, что звучат сейчас в небе над Хизаром.

Нынешний король Виленсии понимал это. Понимал и кронпринц.

— Допустим, — наконец проговорил Фредерад. — Что наши мысли и правда сошлись на единственно верном решении кризиса. Вот только для победы — кровавой и эффектной — мне нужно много людей. Больше, чем есть на данный момент, даже с учётом ополчения и наёмной силы.

— За этим я и прибыл, — ответил Вэс. — Прямо сейчас к границе с Яннертом, — он поводил пальцем по карте. — Стянуты полторы тысячи конных латников. Скрепим на бумаге военный союз двух государств, и они ваши.

— Целых тысяча пятьсот тяжёлых всадников, — монарх потеребил кончик уса. — Неплохо, неплохо. Что твой отец потребует взамен?

— Ох, сосед!

— Говори прямо, я заинтересован.

Вэс отпил вина из кубка — оно оказалось на редкость приторным. Фрийское «Цветок Уттара», самый популярный напиток, который купцы привозили с далёкого юга.

— А что бы вы потребовали, ваше величество, если бы были на месте моего благородного отца?

— За несколько сотен рыцарей? Хм, хм, хм.

— Скорее за возможность завершить гражданскую войну. Речь ведь о ней, а не о восстании.

— Остры зубы моих добрых соседей!

— Что вы предложите? — Вэс и бровью не повёл. — Прежде, чем ответить, учтите: это лишь первый шаг, на который мы готовы пойти ради укрепления позиций доброго соседа.

— Рыцарям по нраву прекрасные леди, так ведь? — Фредерад навис над столом и подпёр челюсть кулаком. — Так, сам знаю. Потому предлагаю вам руку принцессы Лере́нны, моей дорогой дочери. Она юна, хороша собою и нежна: ни разу не притрагивалась к топору, хоть я и уговаривал. После замужества, естественно, коалиция двух государств скрепится кровью, и в случае беды, — монарх выразительно глянул на собеседника. — Хизар также будет готов прислать вам войско: пехоту и боевых магов.

— Я бы согласился. Каковы гарантии того, что ваш преемник не разорвёт контракт?

— Железно. Правда, есть нюанс: о помолвке следует объявить заранее и пообещать народу, что свадебные торжества прогремят ближе к северу. В Риге, скажем, да. Чернь не простит новому государю, если тот лишит её зрелища. Кроме того, сочувствующие мятежникам воочию увидят мощь и власть укреплённого союза.

Вэс сделал ещё глоток и отставил кубок на стол. Поразмыслил немного и подвинул его как можно дальше.

— Уверен, отец согласится на мой брак с вашей дочерью. Что до меня — большая честь, сосед. Позвольте сказать искренне и без обиняков: сердце моё заходится от волнения, стоит только допустить мысль о женитьбе. Я слышал, дочь ваша на диво хороша: волосы черны, как обсидиан, кожа — белее первого снега, а глаза…

— Я велю передать вам портрет, — вставил Фредерад.

— Ох, благодарю. Благодарю от имени отца-короля. Но позволит ли щедрый сосед попросить кое-что и от меня самого?

— Проси, Вэс.

— Желаю, чтобы ваши люди помогли взыскать долг с одной из хизарских подданных, — голос кронпринца немного изменился; он нарочно добавил тону досады. — В северных лесах скрывается чародейка, Иса из Борега.

— Виленсийским рыцарям мало одной дамы? — король засмеялся.

— Я наследный принц, сосед. И желаю всего и сразу.

— Что тебе с той чародейки?

— Я оплатил её учебу в Академии взамен на службу, — Висариус поджал губы. — Приказал явиться в срок к Ректору, чтобы утвердить найм и передать имперцам пошлину за посредничество, но девчонка исчезла незадолго до выпуска.

— Нашёл проблему! — новый приступ вымученного хохота заставил Фредерада откинуться на спинку стула. — Как много она тебе должна? Заплачу хоть сейчас, и дело с концом.

— Мне потребна эта женщина. Со всем её золотом, медью, магией и плотью — в качестве процента.

Вэс перетерпел монарший смех с трудом. Фредерад картинным жестом утёр слезинку и сказал:

— Мальчик мой, я пока не выжил из ума. Понимаю, что именно ты просишь.

Выходит, хизарский государь знал. С самого начала всё знал, старый прохиндей в дешёвой короне.

— Мне до боли стыдно, что утаил от вас подтекст своей просьбы, — признал кронпринц. — Эта женщина невероятно важна. Я допускаю, что она может оказаться могущественнее полутора, нет, десяти тысяч рыцарей, как пеших, так и конных. Я видел её талант, когда учился в Академии, сосед, и считаю, что она сможет уничтожить коргарский мор, чем раз и навсегда подтвердит господство Висариусов на востоке.

— Это простая пиромантка, сосед, пусть и талантливая: о её успехах мне докладывала разведка. Трудно представить, что она способна творить чудеса.

— Смею надеяться на обратное.

Кронпринц читал на лице монарха сомнения. Фредерад знал об Исе и догадывался, что чародейка не так проста. Вэс же был в этом уверен.

— Тогда что вы потеряете, передав мне девушку?

— Боюсь, ничего.

— Даю слово: что девушка вернётся на родину, как только отработает долг.

— Это следует описать на пергаменте, — сдался король.

Вэс просиял.

— Что ж, тогда решено?

— Пожалуй, — монарх хлопнул по столу, придав лишний вес бесценному слову.

— Нам понадобится сургуч. Много сургуча, ваше величество. Когда изволите созвать совет?

Глава 8. Юджен

Если бы Юджен строил ожидания насчёт Гурима, то сказал бы, что на этот раз всё пошло не по плану. Вот только плана как такового у осадивших город не было.

Скорее всего, намерения верных перевернуть болотную твердыню вверх дном выдал один из подкупленных стражников. Или кто-то из бедовых подростков, которые только вступили в иерархию последователей, заболтался среди чужаков. Ну не могла же примитивная хизарская разведка узнать, что волнения в Гуриме начнутся сразу после взятия Хельта?

Жрец и три десятка верных из Рига прибыли к городу на излёте дня. Крепость выросла пред ними, точнее, всплыла из топей подобно челюсти хтонического гиганта. Неприступная стена с пятью сторожевыми башнями ощерилась на незваных гостей гнилыми замшелыми зубами и дохнула угрозой. Позже Юджену рассказали, что в ночь предполагаемого восстания защитники наглухо закрыли ворота и подняли большую часть стражи к бойницам. Звёзды подсвечивали наконечники тяжёлых арбалетных болтов: солдаты целились в сторону лесистой отмели. Вскоре топи взбаламутили десятки голосов: вначале приказы, затем — возгласы бессильной ярости.

Дым карательных костров, что окутал крепость немногим позже, кричал громче любого звука.

Хорас и его крошечная армия — три сотни последователей Разрушения и вольных мечников, что приняли новую веру — разбили лагерь неподалёку от юго-западного бастиона, там, куда не долетали болты фредерадовой солдатни. Место выбрали хорошее. Небольшая возвышенность была сухая и достаточно просторная, чтобы обосноваться здесь на какое-то время. Сидеть и ждать, точнее: Юджен был уверен, что люди Хораса понятия не имели, как брать город без поддержки изнутри. Может, наёмники и знали, как махать клинками, да только в чистом поле да узких переулках. Вряд ли они знали, как выглядят скорпионы, тараны или осадные крюки, а уж говорить, что хотя бы пара человек смогла воспользоваться подобными орудиями, было бы просто нелепо. Да и не имелось за душами повстанцев ничего, кроме ржавых железок, веры да их с Хорасом магии хаоса.

Кучка оборванцев, сбившихся в жалкое подобие осады, стала бельмом на глазу для лорда-градоначальника, но не более. Чиновник мог бы вывести гарнизон за стены и разметать последователей ещё до заката, вот только он не знал, чего от них ждать — ручных чудовищ, магии или того хуже — и потому медлил. Ждал, что мятежники оголодают и уйдут сами. Тянул время в ожидании подмоги с юга. Глупо, как же глупо и… лениво.

Переговорив по прибытии с людьми Хораса, Ремесленник призадумался, что может предложить общему делу. Сперва он хотел послать за поддержкой в Хельт, однако быстро изменил решение. Если что вдруг случится, они с Оммой должны быть спокойны за тыл. Юноша мог бы зайти в болота и собрать материал для создания слуг, хотя сомневался, что даже подобный хельтскому костяной таран сможет пробить окованные бронзой ворота. Дозорные на стене не дадут пролезть в бойницы более мелким и цепким тварям. Всё-таки кость не прочнее металла — это Юджен признавал. Дар Хораса исцелять также был бесполезен, но у того в арсенале имелись знания.

Юджен считал себя умным и дальновидным человеком. Целитель при схожих качествах обладал опытом и мудростью предков. Семья его происходила корнями из этой местности, из гуримских болот; оттого спаситель оказал ему честь и велел подготовить родной край к пришествию Разрушения.

— Мы стоим здесь уже две недели, — проговорил Хорас, грея озябшие кисти у огня. — Идей сперва не было вообще.

Над кострищем висел массивный котёл, в нём закипало что-то непонятное и пахучее. Один из наёмников то и дело перемешивал и пробовал варево, цокал языком и раз за разом добавлял какой-то порошок.

— А потом?

— Сотник предложил плюнуть на мирных и потравить колодец.

— Этот ублюдок ещё жив? — Юджен скривился. — Мы вроде как на стороне простолюдинов.

— Жив, а что? Вон ходит, варит всякое. Говорит, супец поднимет боевой дух солдатни.

— Грибы по-другому работают.

Хорас тихо засмеялся.

— Пусть мужичьё развлекается. Несколько дней в запасе у них имеется. Колодец мы, конечно, травить не будем…

Как и ожидалось от человека, который стоял так высоко в иерархии верных.

— Рассказывай, что придумал, — Ремесленник зябко поёжился, кутаясь в плащ.

Путевой месяц в этом году выдался на редкость холодным и слякотным. Может, на сытом юго-востоке и царило второе лето, но здесь, за границей топей, осень безоговорочно вступила в свои права и омывала дождями города и станицы. Кусачий ветер задувал под плащи, и над пригорком то и дело слышались чихи и глухие, скрипучие ругательства. Здоровье верных, закалённых невзгодами, это не могло попортить, а боевой дух в лагере увядал на глазах.

— Пока ждали вас, у меня было достаточно времени побродить по окрестностям и найти место… Впрочем, нет. Не так. Давай зайду с другой стороны. Ответь: ты можешь чувствовать многолетние захоронения?

— Конечно. И старые, и новые — были бы кости.

— Есть ли какие-то ограничения, что помешают тебе поднять скелет?

— Да, — любому другому Юджен ответил бы иначе, однако Хорасу он доверял. — Чем меньше на материале осталось мышц, тем проще будет работать. Также мне пока с трудом даются массивные создания, после них непросто восстановиться.

— Повезло нам с тобой. Прогуляемся на рассвете?

Он разбудил Юджена затемно, когда лес был немым и пугающим, а дозорные на стене — преступно уставшими. Их воспалённые глаза, без сомнений, замучились всматриваться в туманную хмарь, что застилала пространство под стенами Гурима, и если бы даже выхватили две фигуры, что испарились в подлеске, то едва ли стали сильно беспокоиться. Кто-то решил отойти отлить? И что? Пусть сволочей хоть гидра задерёт, или что там ещё обитало, в проклятой утробе северного леса.

Верные шли долго, порой с трудом прокладывая путь сквозь увядающие папоротники и кусты алого боярышника. Рассвет постепенно разгорался и пронзал лучами-лезвиями сумрачный полог бурелома, густого и гниющего. Путь Юджена и его соратника вёл к низине, сокрытой за трухлявыми пнями и деревьями настолько старыми, что они казались бы мёртвыми, если бы не тусклая зелень хвои. Сапоги вязли в сочившемся влагой сфагнуме, верные спотыкались о звериные норы, но шли, шли и шли, пока не спустились к самому подножию леса. Отчего-то здесь вода не стояла, будто почву под низиной магическим образом подменили на камень и укрепили так же основательно, как стены Гурима — младшей из двух исакатских твердынь. Юджен спустился на самое дно и ощутил, как под подошвами что-то задрожало, зарокотало страшно и ожидающе.

— Отчего я, — голос его надломился от изумления. — Почувствовал их только сейчас?

Хорас поравнялся с ним и, встав на колени, разворошил опавшие иголки. Он любовно погладил землю и заговорил:

— Не знаю, рассказывали ли тебе обо всём, что происходило в разгар Первого мятежа. Тогда наши предки стояли за веру насмерть и сотворили… много спорных деяний. Все они начинались с высокопарных слов вроде «вынужденные потери» и «цель оправдывает средства». Один из лидеров иерархии, одарённый по имени Травник, звучал громче остальных. Думаю, его одурманил успех в Виленсии: созданное им поветрие неплохо потрепало жителей востока и вынудило их заниматься своими делами. Не совать нос в Хизар. Вот только контроль над мором требовал от хозяина больше, чем тот мог предложить. Мало древней магии было в крови Травника, негусто в душе его — воли. Не уследил он за своим губительным детищем. Болезнь вышла из-под контроля и стала поражать деревни иселинцев и хизарцев, те, в которых одарённому давали кров и хлеб.

— Бедолага мог быть и не замешан в распространении болезни, — Юджен и правда не знал ничего о Травнике, но кое-что да смыслил в сути дара, которым владел и сам. — Проявления первородного хаоса могут возникать то тут, то там, иначе бы горные ящеры не зарождались из земли, и не было бы сил, подобных зелёному туману. В отличие от магии стихий, что забавно. Даже жрецы не смеют отрицать: богам было не под силу отнять у природы всю мощь без остатка.

— Может, так и было. Вот только Травник взял на себя ответственность за эпидемию, которая вспыхнула на северо-востоке от Гурима. Он же и подавил мор, положив на это и дар, и собственную жизнь. По вине мага — или по воле случая, кто ж знает, как оно было на самом деле — заражёнными оказались три станицы. Болезнь началась с охотников, ковырявшихся в шкурах, да и семей их, что ели оленину. Людей поразили тошнота и резь в животах, и по первости это не сильно пугало. Они так же не придавали значения зуду и сыпи, что стремительно покрывали тела: грешили на укусы насекомых. Вот только «укусы» не проходили. Они вздувались на коже подобно пузырькам, что поднимаются со дна болота, и постепенно превращались в гниющие язвы. Люди стали умирать, угасать за пару недель; вот тогда и пришёл страх.

— Что-то такое я слышал от бабки, — Юджен уселся на землю и, следуя примеру Хораса, погрузил ладони в хвою. — Про могильные болячки она говорила часто: пугала, чтобы не сбегал в лес от научения.

— Моему предку довелось видеть изъязвлённые тела. Наделённый волей спасителя, он умел исцелиться от любой болезни, и начал изучать новую, родившуюся в топях. Именно от него пошло учение о гуримской язве, знание, которое он передал своему сыну. Сын тот вырос, сам стал отцом и рассказал о поветрии первенцу, и так, по цепочке, владетелем знания о болезни оказался я. Наследник мора. Целитель.

Хорас усмехнулся.

— Очень лестно зваться отпрыском уникального рода, чьи потомки один за другим завоёвывали честь принимать дар спасителя. Бог благоволит мне, верный. Благословляет на то, чтобы развивать умения. Но и ответственность соразмерна: я должен множить знания о телах человеческих и о силах, что их разлагают.

Юджен отметил, как конопатые пальцы Хораса скрючились, впиваясь в тело земли.

— Мы, люди рода ис-Гирд, научились многому. Умели вылечить наложением рук и при этом понимали, как убить без стрел или клинков. Дружище, а тебе говорили, что гуримская язва может просуществовать гораздо дольше своего носителя?

— Нет.

— Болезнь пожирает человека без остатка. Когда заражённый угасает, она продолжает питаться его мясом, сухожилиями, хрящами и даже костным мозгом. Язва не торопится: куда ей?

И тут Юджен подскочил, как ошпаренный. Ему было глубоко насрать на дальнейшие излияния соратника. Кажется, он случайно задел его сапогом, когда споткнулся, упал носом в сфагнум и на четвереньках пополз наверх — как можно дальше от проклятой ямы. Кажется, Хорас что-то крикнул ему вслед, но юноша не отреагировал. Он вскочил на ноги и, матерясь, добрался до высоких сосен, что молчаливой стражей окружали…

Могильник.

Дыхание вырывалось наружу со свистом, хотелось орать, и всё же Юджен превозмог низменный порыв. Он вцепился в кору и уткнулся в неё лбом; ударился разок-другой, чтобы прийти в себя, и ощутил, как кожа липнет к стволу; клейкие капли наполнили лёгкие приятным, смиряющим ароматом.

«Спаситель, прости мне эту слабость», — взмолился юноша и зажмурился, опасаясь взрыва боли. Ничего не произошло. Что ж, он сам покарал себя, рассадив лоб и опозорившись перед другим одарённым. Ссадина заживет. А вот стыд… Уязвлённая гордость и поруганное чувство собственной исключительности жалили Ремесленника больнее тысячи стрел. Он желал вселять в людей веру и ужас словами да действиями, а сам в итоге испугался погребённых останков.

Он вновь уткнулся лбом в дерево и зарычал. Отлепился от сосны и поспешно спустился обратно. Ремесленник подсел к Хорасу, избегая встречаться с ним взглядом, и сказал:

— Я слишком поздно понял, что зараза не страшна, ибо заперта глубоко под землёй. Минутная слабость, не более.

— Ты молод и горяч. Это простительно, — ровно ответил Целитель.

В его тоне Юджен не смог отыскать отблеска насмешки или презрения. Тем удивительнее, однако, прозвучало для него следующее:

— Когда мать впервые отвела меня на язвенный могильник, я наделал в штаны.

Костяной Ремесленник выпучил глаза и уставился на Хораса. На вытянутом лице соратника застыло мечтательное выражение человека, который не выдал постыдный факт из прошлого, а поделился откровением.

— Мне быстро объяснили, что в таких местах риск заразиться минимален. К созданию подобных захоронений привлекали геомантов. Они разрывали землю до каменистого основания и обкладывали гранитом стенки ям. Тела умерших от поветрия скидывали на дно, сверху набрасывали валунов, да побольше, и только потом закапывали. Язва оказывалась заключена в этих «темницах», а тропы к ним становились запретными для всех, кроме избранных последователей.

— Твои родные были среди них. Понятно. А как же король и градоначальники? В курсе того, что представляет собой мор?

— Они занимались подавлением мятежа и если слышали кое-что об эпидемиях, то вынуждены были ими жертвовать. Что значит пара-тройка станиц, когда стратегически важные города охвачены хаосом?

— А народ всё видел и запоминал, — выдохнул юноша.

— Всё видели и запоминали мы, его последователи. «Преследователи», как ты наплёл Юности, — Хорас хмыкнул, вспоминая тот балаган в «Безглавой гидре». — Пути Сильных неисповедимы. Я предполагал, наследница богини будет… умнее.

— Всякие дураки бывали, — Юджен понемногу приходил в себя. — Одна только Марна Тамиус чего стоила. Но да ладно, негоже обсуждать такие мелочи. Все четверо Сильных воссоединились и скоро предстанут перед барьером. А мы с тобой должны подготовить Хизар к пришествию Разрушения. И пусть мир горит.

— И пусть мир горит, — эхом откликнулся Целитель. — А потому цель оправдает средства.

***

Грибное варево сотника пригодилось. Более того — мужику пришлось снарядить десяток добровольцев и уйти в лес. Они вернулись с охапками молодых мухоморов, что не до конца раскрыли крапчатые шляпки.

Но прежде, чем пустить их в ход, Юджен с Хорасом закончили намного более трудоёмкое дело. Каждое утро они спускались в низину. Целитель раз за разом подносил соратнику полотенце, смоченное в каком-то отваре; юноша плотно обматывал им лицо и «копал» могильник изнутри. Где-то там, под гранитными обломками, ворочался материал. Полуистлевшие фаланги хрустели и крошились, но упорно царапали камни. Трещали, ломаясь, берцовые кости, что подобно пикам искали брешь среди валунов.

Юджен вёл их наружу.

Спустя несколько дней они были готовы приступить ко второму шагу. Измученный Юджен отлёживался в палатке и блевал желудочным соком вперемешку с кровью. Поначалу он трясся, что подцепил мор, но Хорас успокоил его, напомнив: болезнь проявляет себя иначе. Плоть страдала от перенапряжения и слишком мощного потока дара, который рвал носителя изнутри. Юноша и сам понимал это, однако то и дело закатывал рукава, страшась увидеть крошечные багровые точки. В глубине души радовался, что не придётся выходить в лагерь. Пусть Хорас сам отдувается. В конце концов, то было предназначение Целителя: в совершенстве изучить поветрие и вновь использовать его ради общего дела.

Пока наёмники ходили по грибы, а Ремесленник — по кости, верные копали яму, укую и глубокую. На дно бросали торф да просмолённые мешки со всем, что могло гореть. Огонь был единственным кроме древней магии средством, способным уничтожить заразу.

Настал долгожданный день атаки. Снаружи палатки загремел котёл. Зелье обещало получиться отменным, сплошь состоящим из вездесущих мухоморовых спор и костяного порошка, что Юджен изготовил накануне. Холодная густая смесь должна была немного настояться, а затем пропитать десятки лоскутов, которые намотают на стрелы. Снаряды эти скоро полетят в сторону крепостных стен; часть из них должна была улететь за мерлоны. Если лучники не подведут, как минимум пара десятков тряпиц окажется внутри крепости.

Хорас выбрал самых метких и при этом крепко сложенных наёмников. Мужики не знали, что идут на смерть, потому готовились к обстрелу безропотно и спокойно. Хорас трудился наравне с ними. На протяжении долгого, холодного вечера Целитель вязал узлы из мокрых лоскутов и лишь изредка — тайком — подносил к носу платок с лекарством. Юджену соратник признался: рано или поздно он заразится, но сможет излечить себя. Одарённый предупредил, что сляжет надолго, и оклемавшемуся Ремесленнику придётся руководить взятием Гурима. Возможности исцелить лучников у Хораса не останется — уж больно плотным будет их контакт со спорами — и потому в решающий момент, когда пущенные из композитных иселинских луков стрелы достигнут цели, по смертникам дадут залп другие. Верные. Внезапную смерть наёмников решат деньги и проповеди Ремесленника. Это был хороший, замечательный план: забалтывать идиотов Юджен умел и любил.

На следующее утро жрец оторвал себя от лежанки и, завернувшись в два плаща, вышел из палатки. Он осмотрелся, сжал кулаки и кивнул полусотнику ударного отряда. Мужики выступали молча, лишь треньканье налаживаемой тетивы да хлопки по спинам идущих на смерть нарушали повисшее над лагерем безмолвие.

На бастионах зашевелились дозорные, забил набат. Бойницы усмехнулись наконечниками болтов. Впереди хорасовых лучников встали щитовики.

— Залп! — вскрикнул кто-то очень далёкий и обречённый.

Дубовые щиты поднялись и сомкнулись плотной стеной. Услышав дробный стук металлических наконечников, Юджен вздрогнул, но в следующий миг смог выдохнуть напряжение: наёмники устояли и продолжили двигаться к крепости.

— Залп!

Дробь металла о дерево. Шаг, ещё шаг.

— Залп!..

Кто-то коротко, жалостливо вскрикнул и упал. Пара щитов раскололась, их держатели были мертвы. Лучники перегруппировались и продолжили движение.

— Прикрыть бы их, хозяин, — пробасил сотник, что стоял чуть впереди Юджена и наблюдал, как его люди выполняют задание.

— У нас мало воинов.

— Я предлагал отвлекающий манёвр…

— Мы рискуем потерять куда больше солдат. Это недопустимо. Знаешь, что будет, когда королевское войско созреет и придёт на север?

— Я…

— Нормальное войско, укреплённое ополчением! — рявкнул Ремесленник и не без удовольствия заметил, что на лице сотника засквозил испуг. — А не эти… — он указал в сторону ближайшего бастиона. — Слюнтяи. Наверняка верят, что лучники под щитами и есть наш отвлекающий манёвр. Ждут. Высматривают угрозу. Распыляют внимание, зыркая в сторону леса.

— И не смыслят, что происходит, — неуверенно сказал мечник.

— Верно. Смотри и готовься отдать команду.

Там, на подступах к стене, натянулись тетивы.

— Пли! — рявкнул кто-то.

И засвистело.

— Пли!

За стену — и на саму стену, под ноги к недоумевающим защитникам Гурима — попали немногие из стрел. Но всё же попали, и Юджен усмехнулся.

— Залп! — ответ не заставил себя долго ждать.

Щитовики приняли очередной град болтов. На этот раз умерло втрое больше воинов.

Наёмники подошли на критически опасное расстояние к бастиону.