Бесплатный фрагмент - И дым отечества…

«И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА…»

«…Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен.»

А. С. Грибоедов «Горе от ума»

Авиалайнер прогревал двигатели. Из вентиляционных решеток в салоне просачивался парок. Пассажиры шумно устраивались на своих местах, то и дело вставая, чтобы пonpaвить вещи на верхней полке или передать что-нибудь знакомым. По проходу сновали элегантные стюардессы с приклеенными на лицах дежурными улыбками. Я смотрел в окно на здание аэровокзала, плывущее в маревe раскаленного воздуха, сжимая в руках портфель с 30 тысячами долларов — всем своим имуществом. В кармане у меня лежал паспорт иностранного государства, где было проставлено мое имя. А мысли мои все чаще возвращались к тому моменту, когда полгода назад я, устав от бесконечных колебаний и сомнений, решил послать подальше всю свою предыдущую жизнь с ее бесконечными стрессами и переживаниями о хлебе насущном и поехал в Москву оформлять документы на выезд для постоянного жительства за границу. Многие мои знакомые, уехавшие раньше, писали восторженные письма, a всевозможные посулы местных агентов по репатриации рисовали сказочную картину возвращения блудного сына в дом родной…

К середине 90-х годов мое коммерческое счастье окончательно и бесповоротно от меня отвернулось. Заниматься комиссионной торговлей стало попросту невыгодно, a нe имея первоначального капитала, я не мог набрать достаточно товара‚ чтобы заняться коммерцией самостоятельно, тем более что все время изменяющиеся правила игры, спускаемые сверху циркуляры и указы без конца ставили всю деятельность на грань штрафа,

То увеличивался налог с физических лиц, то растут отчисления в пенсионный фонд, то плати за вывеску, то за лицензию на новый список товаров, то повторно — за разрешение на торговлю. Люди, месяцами не получающие зарплату, покупали только самое необходимое, да и то очень вяло. Короче, продав квартиру, ларек, машину и мебель, собрав нужные документы, я отправился в Столицу оформлять выезд на ПМЖ за «бугор» в поисках лучшей жизни.

I

Сойдя в Москве с поезда, я разыскал таксофон и позвонил своему приятелю Димке. Из всех моих московских друзей мы не виделись дольше всего, и я порядком соскучился. Набрал номер его телефона, отыскав в блокноте на страничке с буквой «М» — Москва. После нескольких гудков, трубку сняли.

Слушаю! — мужской голос показался мне незнакомым.

Алло, пригласите пожалуйста Диму, — попросил я.

Слушаю! — уже с нетерпением донеслось из трубки.

Димка! Черт, это ты! Я тебе не узнал, это Борис из Таганрога.

— Боба! Какими судьбами, ты где?

В голосе моего собеседника послышались знакомые нотки,

— На вокзале, только что приехал, вот решил тебе позвонить.

— Так! Стой где стоишь, сейчас за тобой подъеду, — перебил меня Дима

— Да, не надо, я так звоню проведать…

— Никаких дел, через пять минут увидимся! B трубке послышался сигнал «отбой».

У выхода из вокзала плечо к плечу стояли плотные шеренги людей,

протягивая приезжавшим свой нехитрый товар, сигареты, пиво, хлеб. Разоренные «Русским Домом Селенга», «МММ» и пустыми обещаниями рвачей от власти люди, в последней надежде пытались заработать пару копеек у приезжающих в столицу. Я двинулся через площадь выискивая взглядом Диму, жалея, что не спросил номер его машины. Шурша шинами рядом резко тормознул черный «Мерседес». Я от неожиданности отпрыгнул в сторону. Темное стекло медленно поползло вниз:

— Борька! Ну ты куда, я же сказал стой и жди!

В окне показалась улыбающаяся крупная физиономия с трехдневной щетиной, и лысиной в пол головы.

— Димка?

Я c трудом узнавал в вальяжном господине своего соседа по школьной парте Димку. Прошло столько лет!

— Какими судьбами! — Димка распахнул дверцу машины. На переднем сидении рядом с шофером, развернувшись ко мне сидел крепко сколоченный парень в сером пиджаке и темных очках. Димка развалился сзади. Ладно сидящий на нем костюм все же не мог скрыть рыхлой полноты и купеческого брюшка.

— Садись, да садись же! — он заерзал, передвигаясь по сидению, освобождая мне место.

Бросив под ноги дорожную сумку, я плюхнулся рядом, на мягко обнявшие меня кожаные подушки сидения. Мы крепко сжали друг другу руки.

— Ты надолго? По делам или как?

От Димки пахло дорогим одеколоном. Шофер — худощавый жилистый мужик, не поворачивая головы, косился на меня в зеркальце заднего вида.

— Так, на пару дней, оформить бумаги, — я улыбаясь разглядывал Димку.

— Забурел! Баскетбол небось забросил? А помнишь как гоняли?

Димка махнул рукой:

— Я мяча уже лет пять в руках не держал, все некогда, да и габариты уже у меня не те. — Он засмеялся.

— Так! Остановишься y Меня, — кивок шоферу, — Домой!

«Мерс» плавно тронулся. Димка, несмотря нa годы, был все таким же быстрым в разговоре и мыслях, как 30 лет назад, когда нас зa болтовню нa уроке, порой вдвоем выставляли из класса.

— Я думал побыстрей управиться и сразу на поезд.

— Ага! В кои-то годы свиделись, и уже назад собрался! — Димка говорил со мною, не обращая никакого внимания нa сидящих впереди. На мой немой вопрос коротко бросил: «Секьюрити!».

«Мерседес 600» черным болидом несся в потоке автомобилей. Парень в сером пиджаке вертел головой, стараясь видеть панораму из всех окон сразу.

— Ну ты и даешь! — от души удивился я. — Случайно не в депутатах ходишь?

Димка расплылся в улыбке:

— Пока нет! Но тоже служу народу… на ниве бизнеса.

Доехали быстро. Квартира на Кутузовском поражала габаритами, вспомнилась Димкина двухкомнатная хрущевка в Таганроге, где мы так часто после уроков, толклись у магнитофона, или перелистывали «Плейбой», пока предков не было дома,.

— Ничего себе хоромы! До потолка на дирижабле не долетишь.

— Две ванные комнаты с джакузи по 30 квадратов каждая! Подожди, вот еще ремонт закончу, тогда будет класс! Я только недавно этот коммунальный курятник расселил. Три семьи. Пришлось каждой купить по квартире.

Из комнаты нам навстречу вышла элегантная блондинка с огромными карими глазами. Полураспахнутый халатик являл миру роскошную фигуру.

— Аленка! Моя жена!

Димка, приобняв за плечи жену, ткнул меня в бок пальцем.

— А это Боба! Помнишь я тебе о нем рассказывал, мой школьный дружбан!

Аленка мило улыбнулась и по — домашнему зохлопотала:.

— Проходите, проходите! Да не надо снимать обувь!

— Брось ты ему «выкать»! Он свой кент!

Димка потащил меняв комнаты,

— Располагайся, где хочешь!

B комнатах, среди роскошных мебельных гарнитуров были разбросаны штабеля коробок с названиями известных фирм: «Ранасоник», «Филлипс», «Акай»…

— Мы с Аленкой занимаем спальню, a Денис спит где попало. Благо и комнат, и диванов хватает! Да ты же его теперь не узнаешь, ему уже 14, самостоятельный!

парень. Компьютеры‚ виртуалка, не то, что мы в морской бой играли!

Денис, сын Димки и Алены пришел домой, когда мы спрыснули нашу встречу и налили по второй. Первым, стуча когтями по паркету в комнату

вломился гитантский коричневый дог и начал обнюхивать меня чуть не доведя до инфаркта:»

Марк! Фу! Свои! Алена, убери пса! — Димка как ни в чем не бывало разливал по рюмкам. —

— Не беспокойтесь, он не укусит, просто знакомится. — Алена взяла Марка за ошейник и потащила в соседнюю комнату, где и заперла, невзирая на протесты и поскуливание.

Может и не укусит, а обнюхает и сразу сожрет! — Я все еще был в шоке! Все засмеялись.

Денис — рослый худощавый парнишка, смущаясь поздоровался, и сразу ушел куда-то в комнаты.

— Поешь чего-нибудь? — крикнула ему вслед Аленка.

— Нет! Мы с ребятами только из «Мак Дональдса», — донеслось из глубины квартиры.

Просидели до ночи, вспоминая молодость, друзей и рассуждая «за жизнь». Под охи и вздохи я поведал, что оформляю документы на выезд. Сходили до ближайшего коммерческого магазинчика и набрали еще водки. Моросило, мокрый асфальт отражал огни машин и фонарей. «Секьюрити» плелись следом.

— Они, что у тебя, не спят? — поинтересовался я.

— О них не переживай, за те бабки, что я им плачу, и ты бы спать бросил!

Димка уже изрядно поддал, и из него начал лезть купеческий гонор.

— Ты думаешь мне с куста обломилось? Черта лысого, я днем и ночью упираюсь, то вагоны пшеницы из Казахстана перебрасываю в Белоруссию, то спирт, который там из нее делают, отправляю в Симферополь на разлив под водку, то эту чертову водку пру назад в Россию, и все время где-то надо подмазать, а где-то замазать!

— Ты же говорил, что у тебя какая-то страховая компания была, что ли?

— Да это когда было! — Димка махнул рукой, чуть нe выронив бутылки.

— Это была фаза первичного накопления капитала!

— Ну ты просто как по Карлу Марксу запел.

Я старался не наступать в лужи, шагая рядом с покачивающимся другом.

— Ага, запоешь, когда под пулей ходишь, — Димка вдруг посерьезнел.

— Деньги то бешеные крутятся: не лимоны, арбузы! Если что, сразу в расход! Да и за крышу «наверх» немало платить надо, они курьера присылают зa деньгами. И все из рук в руки, чтобы не светиться.

Я уже порядком устал и нагрузился водкой, поэтому с трудом вникал в его треп.

— Так ты расписки бери, что ли!

— Ты Боба не врубаешься, Какие расписки, кто тебе их выпишет! У меня тут идейка назревает, — Димка остановился, покачиваясь оглянулся по сторонам. «Секьюрити» тормознули сзади. Димка уставился мне в переносицу и зашептал:

— Дергать надо, пока не спеклись! Бабки за бугор переваливать, и дергать. Ты когда едешь-то?

— Визу поставлю, еще дня два-три дома на сборы и двинусь! — Я быстро трезвел под стеклянным Димкиным взором.

— Вот и ништяк! Приедешь за бугор, открывай на какого-нибудь лошка фирму. Я тебе в счет предполагаемых услуг перекину бабки, а потом ты их снимешь и перекинешь мне. Заработаешь больше, чем сумеешь потратить за всю жизнь!

— Погоди, — я начинал потихоньку соображать, а потом, что весь век от твоих компаньонов бегать по всему миру?

— He кинешь ты, так кинут тебя, — Димка набычился, — кто успел тот и съел. Ты что думаешь состояния честным трудом добываются или с зарплаты откладываются? Повисло неловкое молчание.

— Ладно, забудь! Пошли, Аленка заждались!

Утром, завезя Дениса в школу, Димка подбросил меня к консульству.

— Ты не передумал, может еще погостишь?

— Нет, дома ждут. Если управлюсь, поеду сегодня!

— Тебе, когда освободишься, машину прислать, чтобы до вокзала подбросили?

— Не надо, доберусь!

Мы молча обнялись, он пожал мне руку.

— Hy, жизнь большая, еще свидимся. — Димка улыбнулся и втиснулся в машину. Мигнув поворотником, «Мерседес» отчалил от тротуара. Оформив документы, я отзвонился московским знакомым и двинул на вокзал.

Но еще долго в поезде, прокручивая в голове наш с Димкой ночной разговор, я думал, a может стоило попробовать? Может это и есть тот самый шанс выбраться из нищеты, выпадающий только раз? Почему нет? Что, кишка тонка? Или все-таки это чертово воспитание, не укради, не убий? Боязнь преступить закон, подставить под удар семью и не ожидающих подлости незнакомых людей? Наконец, уже подъезжая к дому, убедив себя в том, что это был просто пьяный Димкин треп, выбросил все из головы.

Провожали нас всем миром. Родственники, друзья, соседи. В непривычно пустой комнате (все вещи были уже или проданы или розданы), стояли накрытые столы. Стульев не было. Все чувствовали себя немного скованно, как на поминках. Фотографировались с нами на память. Жена с тещей лихорадочно суетились, стараясь ничего не забыть.

С собой брали только самое необходимое: посуду, постельное белье, свои и детские вещи, и большую коробку игрушек. Все громоздкое решили не брать. По слухам все это потом мы могли приобрести по приезду, гораздо дешевле, чем перевозить багажом.

На вокзал к поезду на Сочи, откуда нужно было лететь самолетом, ехали в трех машинах: «Mocквиче» и двух «Жигуленках». И тут хлынул дождь, гроза в конце апреля. Кто-то не удержался от банальной шутки: небо -плачет!

Небо плакало и в Сочи, где мы, прождав два дня, садились в свой самолет. Накрапывал дождик, теща плакала, целовала дочь и внука. Тесть улыбался и поддерживал тещу, a мы тащили сумки через таможню. Все было десять раз взвешенно дома т.к. брать с собой разрешалось только 40 кг нa человека плюс ручная кладь.

Чтобы не платить за перевес, я напялил на себя и куртку, и дубленку, и все что мог. Видок был тот еще и когда, проходя через магнитную арку ворот, я вызвал трезвон, никто не удивился. Стали искать металл. Высыпал из карманов уже не нужные Российские монеты, снял ремень с пряжкой — звонок звенит! Начал рыться снова, и нашел газовый баллончик, купленный когда-то по случаю, он так и перезимовал забытым в кармане куртки. Таможенники стали составлять «Акт» на штраф, но выяснив, что уезжаем навсегда, пожурив, отпустили. В зале ожидания было немноголюдно. Почти все пассажиры ожидали наш рейс.

И вот, прогромыхав по бетону, лайнер воспарил в небеса. Два часа полета прошли в лихорадочном возбуждении и предчувствии чего-то необыкновенного. Вдруг сзади раздался чей-то голос:

— Смотрите, Израиль!

В иллюминаторе сквозь рыжеватую туманную дымку виднелась береговая линия. Ослепительно синее море и ржавого цвета массив суши на котором с высоты с трудом угадывались прямоугольники зданий. И вот мы спускаемся по трапу и ступаем нa аэродромные плиты Земли Обетованной — Аэропорт имени Бен Гуриона.

Раскаленное солнце заливает все вокруг яростными лучами. Смотреть трудно даже стоя спиной к нему. Местность плоская, как поверхность стола. Ни холмика, ни рощицы. Даль теряется в пыльной дымке. Зелени по нашим российским понятиям практически нет. Жарко и пустынно. Нет и обещанных рекламой шикарных автобусов, готовых увезти новых репатриантов — олимов в прекрасную жизнь.

Шагая по раскаленному бетону, вслед за остальными пассажирами, мы с женой и сыном вошли в красивое и просторное модерновое здание аэровокзала. Предъявили паспорта с визами и, дождавшись багажа, погрузили его на тележки.

И вот мы шагнули в новую жизнь. Я — глава семьи 43 лет‚ бывший электрослесарь 6-го разряда по ремонту измерительной аппаратуры, бывший Ди Джей, всех таганрогских ресторанов, бывший предприниматель, владелец комиссионного магазина и вещевого ларька, и моя 25-летняя красавица жена Елена — техник авиаконструктор с сыном Мишуткой 2,5 лет бойко говорящим на русском языке, и знающем уже все буквы алфавита.

Тележки весело катились по безупречно гладкому полу. Мы, двигаясь с потоком прилетевших пассажиров прошли в другой зал с фонтаном посередине и встречающими за турникетом. Слышались веселые оклики на незнакомом языке, Впереди нас две женщины в длинных юбках и шляпках расцеловывали прилетевших родственников. Мы вышли наружу сквозь автоматически распахнувшиеся двери и вновь окунулись в яростное сияние дня, резко-контрастирующее с затемненными стеклами и кондиционированным воздухом аэровокзала.

Подъезжали и отъезжали автомобили, украшенные на радиаторах национальными флагами Израиля. Я было подумал, что это встречают какую-то дипломатическую группу. Машины с флажками были повсюду. Впоследствии я узнал, что мы приехали как раз в праздник Дня Независимости. Нас никто не встречал, это становилось странным, т.к. во всех проспектах и инструктажах говорилось о предварительном собеседовании и получении документов. Потоптавшись на улице, мы вновь вернулись в здание аэровокзала.

Оставив жену с сыном возле вещей я отправился искать кого — нибудь из официальных лиц. После недолгого блуждания среди встречающих и прибывающих, я увидел человека в форме и обратился к нему на английском языке который слава богу худо бедно изучал в школе и институте.

Разобравшись наконец, что мы прилетели из России на постоянное место жительства, чиновник удивился как мы оказались на выходе и спешно устроил нам досмотр багажа на бегущей дорожке под рентгеном, заинтересовавшись попутно столовым набором ножей и вилок (не оружие ли?). Я был удивлен такой беспечностью пограничного контроля. Позволяющей легко завезти в чемоданах все что угодно: оружие, взрывчатку, наркотики и без всякого контроля оказаться в стране. Наши таможенники дали сто очков вперед местным, отобрав у меня газовый баллончик.

После проверки багажа нас отправили второй этаж, где и оказалась комиссия по приему, как выяснилось не ожидавшая этим рейсом новичков. В блокнотике у меня были записаны адреса и телефоны всех знакомых, а также и малознакомых таганрожцев, уехавших раньше нас и, пользуясь установленным в зале телефоном, я стал набирать их номера. Жене было разрешено позвонить домой в Россию по международной линии и сообщить o благополучном прибытии.

Пока готовились наши документы, я дозвонился до некоторых из знакомых, но только бывший руководитель кружка по изучению языка иврит в Таганроге Миша и его жена Надя с радостью пригласили нас остановится у них на первое время.

Получив документы, чек на денежное пособие и благие пожелания от клерков мы, теперь уже на «законных» основаниях, прошли через зал прибытия с красивым фонтаном к стоянке машин, где нам бесплатно предоставили автомобиль, водитель который более или менее точно знал, как добраться по указанному нам адресу.

И вот мы мчимся в микроавтобусе по великолепной по нашим меркам дороге. Таращимся в окна на новый мир. Начало мая. Везде много цветов. Но вдоль дороги стоят сотни пакетов с мусором и легкий ветерок носит бумажки по газонам.

— Забастовка мусорщиков, — охотно поясняет водитель.

Вскоре вот мы выскакивает на загородное шоссе с жидкой лесополосой сбоку, так же засыпанной мусорными пакетами, и несемся к невысоким дальним холмам среди потока японских и корейских машин исключительно светлых и белых тонов. Блок-пост.

Бетонные глыбы с натянутой над ними маскировочной сеткой. Пластиковые заграждения на дороге. Двое солдат в хаки с карабинами, на противоположной стороне дорог проверяют документы у водителей, выстроившихся в очередь машин. Нас не задерживают.

— Территория, — говорит водитель, — Рядом палестинский город Калькилия. У арабов, едуших в соседний израильский город Квар — Сабу, проверяют документы.

— А почему не проверяют у нас? — спрашиваю удивленно.

— У нас номер машины желтого цвета. Мы — граждане Израиля, а y них номера синего с белым, они — не граждане.

Впоследствии я разобрался в этой системе, но тогда мне показалось удивительным, что посреди суверенного государства Эрец-Израэль находятся города и поселки, населенные не гражданами страны‚ свободно снующими по территории чужого государства.

Ехали больше часа, лесопосадки сменились лысыми холмами округлой формы, покрытыми каменной россыпью, сквозь которую пробивалась чахлая трава. Кое где виднелись лоскутки огородов, с копошащимися фигурками людей.

— Арабские поля‚- комментировал водитель.

— А почему они не расчистят землю от камней?

Водитель улыбнулся:

— Это не камни, а выходы горной породы. Почва нанесена ветром сверху.

Дорога продолжала оставаться гладкой — ни ямок, ни трещин. Желтая полоса разметки в центре и белая с проблесковыми плитками по краям. Наконец через КПП c охранником в шортах и майке, но с автоматом на шее, въехали в городок на холме, состоящий из двухэтажных коттеджей, утопающих в цветах.

II

Справившись о чем-то у прохожего, немного покрутившись по улицам, водитель подвез к нужному дому, где нас уже встречала Надя, волновавшаяся, сумеем ли найти дорогу. Выгрузив вещи, поблагодарив и отпустив водителя, всунувшего нам напоследок свою визитку на случай если возникнет необходимость в переезде, мы стали переносить коробки и сумки в дом.

На самом пороге дома у меня рвется бечевка на коробке с посудой и та падает, угробив нам подаренный тещей на свадьбу обеденный сервиз. Несмотря на утешение всех. Что посуда бьется к счастью, это происшествие неприятно омрачило первые наши минуты в гостеприимном доме друзей.

Два этажа. Холл, кухня, туалет внизу, три спальни, ванна и туалет наверху. Двое детей. Старшая дочь — выпускница школы, младшая в первом классе. Глава семьи — Миша работает на заводе «Моторолла» программистом. Зарабатывает очень хорошо. Жена Надя — преподает в местной школе физкультуру. Дом куплен в ипотеку на 25 лет. Машину — пятилетнюю «Субару» мечтают поменять, но каждый отпуск ездят путешествовать то в США, то в Англию. В этом году собрались в Париж.

Рассказывая это, Надя проворно собирала на стол угощение. Скоро с работы должен вернуться Миша — вот удивится!

И вот на пороге хозяин дома. Уставший, но похоже искренне нам радый. И все завертелось. Сегодня День независимости. В соседнем большом городе (20 минут езды) будет салют, a пока переодевайтесь идем в синагогу. Мне вручили кипу: маленькую шапочку, крепящуюся заколкой к волосам, жене платок. И, впервые в жизни, я оказался на молебне. Сидя во втором ряду и безуспешно пытаясь уследить за текстом по книжечке, где в один столбец шел оригинал молитв на иврите и сбоку перевод на русском.

Женщины находились отдельно в боковом приделе. Вдруг негромкий гул голосов перекрыл звук сильного красивого вокала, в проходе запел кантор. Мелодия была прекрасной и возвышенной, незнакомые слова плавно лились под сводами, подхваченные хором голосов. Я открывал рот уже не следя за словами, пытаясь только подпевать мелодию.

— Что это за песня? — спросил я, воспользовавшись паузой у Михаила.

— «Атиква», — гимн Израиля.

Оставив сына на попечении старшей дочки хозяев Аллы, которая, как сообщила Надя опытный «бэби ситер» -нянька. Мы сели в «Cyбару» и помчались глядеть салют.

Неожиданно быстро опустились сумерки. Въехав в город, долго искали где припарковаться, среди огромного количества машин и праздничной толпы. Салют уже начался. Сжимая руку жены, смотрел в небо и казалось, что этот фейерверк — праздник в честь нашего прибытия.

Ракеты расцветили небо сказочными огнями. Задирая голову, потерял шапочку — кипу, еще одно огорчение за один такой длинный и насыщенный событиями день. В центре города, возле торгового комплекса, нa площади шла дискотека. На эстраде танцевали самодеятельные коллективы из малышей и ребят постарше. Люди сидели на травяной лужайке вокруг эстрады. Пили пепси и фанту, ели орешки, чипсы. Время от времени поднимались, чтобы потанцевать. Непринужденная атмосфера радости и веселья, много молодежи и детворы. Все одеты просто: шорты или джинсы, майки и сандалии.

Я пожалел, что не взяли с собой Мишку, ему бы понравилось. Это в первый раз мы оставили ребенка на чужих людей. И, как оказалось впоследствии, он жутко рыдал и рвался к нам. Долго еще после этого случая не разрешал закрывать дверь в его комнату и исчезать из поля зрения.

В отведенной нам спальне до глубокой ночи лежали с открытыми глазами, перебирая в памяти события этого удивительного дня, нашего первого дня в другой стране.

III

Утром выпала роса. Сидя на полянке за домом, я любовался видом на холмы, покрытые низкорослыми оливковыми деревьями и густым цветущим разнотравьем. Перистые облака в высоком белесом небе создавали иллюзию прохлады. И вдруг на противоположном склоне из кустов вышел олень (или может быть косуля). Замер, подняв голову и прислушиваясь поводя ушами, спокойно начал пастись.

— Лена, Миша смотрите, олень, — позвал я.

Послышался радостный вопль Мишки и по каменному полу прошлепали босые ножки.

— Где? Папа, где олень?

— Вон там, среди кустиков, — я повернул ладонями голову сына в сторону оленя, но тот, буд-то почуяв нас, одним большим прыжком скрылся из виду.

— Ну где же, где, папа? — захныкал малыш.

— Убежал! — разочарованно сказал я.

— Но ничего, придут еще, их наверное здесь много. -А вон, смотри черепаха!

В траве, лениво переваливаясь на коротких лапах, ползла черепашка. Мишка переключил все свое внимание на нее.

— А утром на холмах, пока ты спал, арабы играли на дудочках. — сказала, улыбаясь Лена.

— Жаль, что ты не слышал. Так красиво.

Надя, вышедшая на звук наших голосов, засмеялась:

— Это муэдзин молится на минарете в арабском поселке. Там у них мощные динамики и звук слышен на много километров вокруг. Не огорчайтесь, еще наслушаетесь. Они молятся несколько раз за день.

— Арабы так близко? — удивился я.

— Это вся бывшая их территория, — Надя обвела жестом руки холмы.

— Они здесь выращивают маслины и держат огороды. Да вон, видите там на дальнем холме белые домики? Это палестинская деревня.

Бетонные одно и двухэтажные дома с плоскими крышами чернели провалами не застекленных окон, создавая впечатление брошенных или недостроенных. Поражало отсутствие зелени и только кактусы на окраине и чахлые оливки скрашивали пейзаж.

Угадав мой немой вопрос, Надя сказала:

— Если где-то растут кактусы, значит там живут или жили арабы. Они собирают плоды кактусов и продают их на базаре или вдоль дорог. А деревья и цветы не выращивают. Это хлопотно и требуется много воды.

IV

Я уже заметил, гуляя по городку, что на улице вдоль газонов были протянуты пластмассовые тонкие трубы и вода через них по каплям поступала буквально к каждому зеленеющему дереву и кустику. Днем в гостеприимном доме наших хозяев собралась большая компания друзей, в основном бывших россиян. Среди них был мой давний знакомый Гена, приятно удивленный нашим приездом. После дружеских объятий и расспросов — «ну как там?», все вдруг засобирались в поход по холмам.

— У нас традиция, — сказал Михаил.

— Каждый Праздник Независимости мы с друзьями ознаменуем небольшой экскурсией по Холмам.

Мне нашли кроссовки, чтобы не бить на камнях выходные туфли. Мужчины пристегнули к поясам пистолеты, чем немало удивили меня. Оказывается живущие на бывших арабских территориях имеют право на ношение оружия. И пока женщины готовили на лужайке праздничный стол и шашлык из индейки, мы с детворой карабкались по еле заметным козьим тропкам между холмами, окружающими городок. Почти все приехавшие были с детьми и детвора стайкой весело щебетала впереди нас. В небе послышался шум моторов. Из-за холма вынырнула серая стрекоза вертолета и на мгновение зависла над нами. Гена помахал рукой пилотам.

Все в порядке — наши охраняют холмы. Вертолет с жутким рокотом отвалил за соседнюю вершину. Уже возвращаясь, на подходе к городку в лощинке, шагая по руслу высохшего ручья, мы встретили группу молодых парней и девушек — арабов. Девушки были в длинных юбках с платками на голове.

— Салам Алейкум! — машинально поздоровался я. В ответ послышалось нестройное «Салам», на лицах мелькнули улыбки. Мы разминулись на тропе. Кто-то сказал:

— Братья наши двоюродные. Спят и видят, как всех нас угробить.

Возвращались в молчании.

Шашлык из индюшки был сочным и вкусным. но мне почему-то захотелось пропахшего дымком с румяным бочком нашенского — российского, который только что хрюкал!

Последующие дни слились в одну бесконечную череду впечатлений и хлопот. Мы оформляли документы на получение пособия, устраивались на курсы изучения языка, искали квартиру. К нашему большому разочарованию, программа предоставляемых бесплатно домиков-вагончиков («караванчиков») для вновь прибывающих на постоянное жительство, уже закрылась, и нам так и не удалось найти дешевое жилье. Квартиры в городе были стоимостью от 300$ однокомнатная и выше. За газ, воду, свет и телефон оплата шла отдельно.

V

Я катил коляску с Мишкой по плиткам тротуара, изнывая от жары. Из дверей магазинчиков и булочных неслись незнакомые ароматы. Глаза рябило от обилия рекламных плакатов непонятного содержания на иврите. Найдя очередную маклеровскую контору, я оставил жену с сынишкой на скамеечке в скверике, а сам нa ломанном английском принялся втолковывать молодому парню, назвавшемуся Ави, что нам нужно.

— Сейчас вернется водитель, он вам покажет жилье.

Оплатив маклеру стоимость демонстрации жилья, которая включала проезд на машине к осматриваемым помещениям, мы поехали выбирать себе угол. Квартиры сдавались без мебели, без кухонных печей, без холодильников. Плату следовало вносить сразу за год вперед в лучшем случае — за полгода, плюс стоимость одного месяца маклеру. Посчитав все расходы на приобретение мебели и электроприборов, мы решили искать жилье за городом поближе к нашим гостеприимным хозяевам.

Ha прощание Ави оставил нам свою визитную карточку с обещанием поискать среди своих знакомых для меня работу. Пока я был у маклера Лену, сидящую нa скамеечке с ребенком, пожалел какой-то прохожий и предложил купить им поесть. Мы были поражены, неужели у нас такой жалкий вид?

Квартирку нам нашла Надя, в соседнем поселке, который заселяли относительно богатые поселенцы. В трехэтажной вилле бывшего советского гражданина, профессора математики Алекса и его жены Эльвиры, за 300$ в месяц мы сняли три комнаты с кухней и отдельным входом на втором этаже. Имелись кровати, холодильник, плита, и кое-что из мебели. Оплату коммунальных услуг и телефона хозяева брали на себя, но самое удачное то, что платить можно было вперед не за год, a только за три месяца. Постройка виллы на «новых территориях» обошлась хозяевам дешевле, чем трехкомнатная квартира в большом городе, но все равно огромные выплаты за мишканту (ипотеку) вынуждали их жить очень скромно и держать постояльцев.

VI

Загрузив в «Субару» пожитки, мы за два захода переехали в новое жилье, Наконец-то мы одни в «своей» квартире. Из окон все тот же пейзаж: холмы и оливки. На вершине соседнего холма, если присмотреться, виден дом Миши и Нади. Вилла стоит в сосновой рощице, вернее это ливанский кедр c рыжими, осыпающимися иглами и огромным количеством шишек.

Белая лестница ведет на верх холма, где расположена синагога и детская площадка с качелями из старых автомобильных покрышек и замысловатой полосой препятствий с подвесным мостиком, лесенкой и горкой с которой можно было соскальзывать на корточках на радость сынишке.

Соседние виллы принадлежат одна местному управляющему системой проф обучения, другая — какому-то строительному боссу. Возле его ворот всегда стоят если не экскаватор, то бульдозер. Хозяева наши очень доброжелательны, хорошо говорят на русском, и на иврите. В отличие от своей дочери, родившейся здесь, которая кроме нескольких слов русского не знает. Она сейчас служит в армии и. приехав на выходные домой, вешает на вешалку в прихожей автомат. Оказывается солдаты, отправляясь в отпуск, берут с собой личное оружие. Впоследствии я уже не удивлялся, встречая на автобусных остановках, на улицах и в банках вооруженных молодых людей и девушек. Мишку устроили в садик, находящийся тут же в поселке. А мы, утренним автобусом, отправились в ближайший городок Квар-Сабу в переводе — Деревня дедушки в Ульпан — учить язык.

Система обучения ивриту включала полугодичный бесплатный курс и следующий уже платный курс усложненной ступени для желающих углубить свои знания. Наша группа была уже сформирована, но отставали мы ненамного. Я с удивлением узнал, что наша учительница Далья, очень приятная молодая женщина совершенно не знает русского языка. Несмотря на это, ей прекрасно удавалось донести до нас смысл новых слов и правил грамматики, используя жесты, мимику и наглядные картинки в учебниках. В группе, состоящей из двух десятков человек самого разного возраста и профессий, были в основном выходцы из республик бывшего СССР. А так же одна девушка Габби из Югославии и еще одна — Шарон из Парижа, что меня почти убило. Я и представить не мог, что кто-то может эмигрировать из Франции. Но, как я узнал, здесь была замешана любовь. Жених Шарон, был израильтянином и она переехала к нему жить. Впоследствии, вовсю пользуясь автостопом, что здесь весьма принято при переезде между городками (совершенно бесплатно), я, общаясь с любезными водителями, встречал учителей из Чикаго, врача из Канады, и даже певца из Ирана!

Язык поначалу давался легко, но тут же напрочь забывался. Набрав небольшой словарный запас, я смело вступал в беседу при любом удобном случае. Понимали меня хорошо, но ответы моих собеседников ставили меня в тупик обилием незнакомых слов. И только после просьбы говорить помедленнее и использовать простые слова, и я понимал их. Как ни странно, этот минимальный уровень общения давал мне возможности шире углубится в языковые дебри. Зачастую выручало знание английского языка, так как здесь им владели все.

В полдень занятие в ульпане заканчивались. Мы покупали продукты в магазинах, поскольку ларек в нашем поселке не блистал широтой выбора, и, увешанные пакетами, спешили на автобус. Скорее домой, забрать сына из садика, работавшего всего до 13—00.

Мы все смелее пользовались автостопом. Уже не стесняясь спрашивали водителей в какую сторону они едут и, вместе с другими желающими, втискивались в гостеприимные автомобильчики.

— Смотри! — скосила глаза Елена.

Я пригляделся. Между передними сидениями у водителя лежал здоровенный гранатомет. Мужик видно был основательным и пистолетным пукалкам предпочитал серьезное оружие.

Садик Мишка не любил и, несмотря на то, что одна воспитательница знала русский язык жаловался, что дети в садике говорят не правильно! Он ревел по утрам, когда его вели в детский сад и весь день сидел в сторонке не принимая участия в играх, и не понимая сказок, которые воспитательница читала детям. Даже вооруженный автоматом солдат, охраняющий детей у входа в садик не производил на него никакого впечатления. Хотя время от времени дома он уже начинал выдавать словечки на ломаном иврите и даже как-то спел куплет из детской песенки, услышанной в садике.

Вечерами мы зубрили глаголы, грамматику и новые слова, читали газеты на русском языке, особенно рубрику «Работа». Везде требовалось знание языка. Нужны были помощники дантиста, сварщики СО2, девушки в стриптиз и по сопровождению за хорошую оплату, бармены юноши до 30 лет и т. д. Российские специальности, которыми я обзавелся — пока не требовались. На полную катушку печатались сплетни, обо всех известных и не известных мне сильных мира сего.

Когда вечерняя прохлада опускалась на поселок, и солнце, так и не дойдя до линии горизонта растворялось в рыжей дымке, занавесившей пол неба, мы отправлялись погулять с ребенком на детскую площадку. Как-то на качелях забыли новую Мишкину кофточку и очень удивились, найдя ее на следующий день на том же месте. Никто не стащил! Машины здесь оставляли на ночь прямо на улице и даже не на всех мигал огонек сигнализации. В продуктовых магазинах везде было самообслуживание. Ряды неизвестных продуктов в ярких упаковках, попробовать все не хватит ни денег, ни времени. Батареи прохладительных и спиртных напитков, набирай в тележку что хочешь и кати не выход, где девушки-кассиры (зачастую бывшие россиянки) получали деньги за товар, проведя штрих кодом по окошку кассы.

— Неужели не крадут? — спросил я.

— По мелочам практически нет. А вот банк ограбить — пожалуйста!

И действительно, газетные статьи пестрели сообщениями об ограблении банков. Некоторых даже по нескольку раз за неделю. Что и не удивительно. Многие граждане свободно носили оружие, проходя с ним в помещение банков мимо не реагирующей охраны. Банкиры зачастую предпочитали не тратится на охранную сигнализацию, а свои потери перекладывали на плечи клиентов, увеличивая проценты по кредитам. Машины все-таки иногда тоже угоняли. И если угнанный автомобиль попадал на палестинскую территорию, то о нем хозяева могли забыть навсегда. В палестинских городках, угнанные машины разбирали и продавали по запчастям, а местная арабская полиция смотрела на это сквозь пальцы.

Что касается кредитов — то это являлось системой существования граждан. Газеты были переполнены предложениями кредитования и предоставлением гарантий по кредитам. Получив постоянную работу и открыв банковский счет, через три месяца можно было брать кредит на покупку квартиры, машины, мебели или чего угодно. Кредит на квартиру давался на 25 лет. Ежемесячные выплаты первые 4 — 5 лет не превышали средней арендной платы за такую же квартиру, но потом постепенно росли, достигая довольно значительных сумм. Если к этому времени взявший кредит по какой либо причине (потеря работы, болезнь) не мог выплачивать деньги банк забирал имущество и, лишившийся всего человек оставался должен банку еще и за набежавшие проценты. Но местные жители смотрели на это как-то легко. Рассуждая, что 25 лет — большой срок или банк разорится, или заемщик умрет и кредит спишется, или еще что — нибудь…

Купленные в кредит квартиры зачастую сдавались в аренду хозяевами, жившими в полученных когда-то по приезде бесплатно сборных домиках, а арендной платой оплачивалась мишканта — ипотека. Поэтому вновь прибывшим на ПМЖ бесплатного жилья не предоставлялось, а выделенную на год материальную помощь приходилось тратить на съем жилья в аренду у приехавших ранее.

При том, что городки находились на расстоянии 20 — 30 минут езды друг от друга, многие снимали жилье в одном городе, работали в другом, а отдыхать ездили в третий. Так же были разбросаны и ведомственные учреждения. Зачастую, чтобы оформить нужную бумагу приходилось целый день потратить на переезды из одного городка в другой по конторам и офисам.

Настоятельно вставал вопрос о приобретении хоть какой нибудь машинки. Денег, привезенных нами с собой, от продажи квартиры в России хватало или на приобретение нового автомобиля довольно хорошего класса, а новые репатрианты, при наличии прав на вождение, даже освобождались от уплаты высоких таможенных пошлин на приобретаемую машину. Или на оплату третьей части стоимости недорогой квартиры в маленьком городке. В Ульпане кто-то упомянул, что самые дешевые квартиры в Тверии. Примерно на половину дешевле, чем в других городах из-за того, что там очень жарко.

Лиха беда жара! В ближайший выходной, оставив жену с сынишкой дома, я сел в автобус и поехал искать квартиру в Тверию — город стоящий на озере Кинерет, по водам которого аки по суху когда-то прошелся Иисус Христос. Теперь это озеро снабжает пресной водой всю страну.

VII

Жара действительно была сумасшедшая. Выйдя из кондиционированного салона автобуса, я был буквально оглушен навалившейся духотой. Город располагался на выжженных склонах кратера, находящегося намного ниже уровня моря. Внизу синело озеро. Солнце стояло прямо над головой. Прячась в узкой тени зданий я устремился к озеру. Побережье представляло собой сплошную цепочку ресторанов и кафе. На воде у берега стоял большой старинный парусный корабль так же приспособленный под ресторан.

Кучки туристов, разинув рот внимали экскурсоводам, a по зеленоватой глади

озера co скалистым противоположным берегом, скользил парусник с надписью «Лодка Иисуса», полный распевающих религиозные гимны, американских пенсионеров. Изнывая от невыносимой жары я, не снимая джинсов и майки, распугав разноцветных рыбок, плюхнулся в прохладную воду с пирса, где, несмотря нa надпись запрещающую купание, резвились стайка мальчишек. Немного освежившись, отправился осматривать жилье. Солнце, стоящее прямо над головой, мгновенно высушило одежду и принялось поджаривать кожу. Карабкаясь по крутым улицам со скудной растительностью, я начал понимать, почему квартиры тут стоят дешево. Намучившись вволю, осмотрев несколько типовых коробок, решил, что только рожденный нa экваторе, мог бы прожить здесь какое-то время не превратившись в шашлык.

Вернувшись на автобусную станцию я, спасаясь от пекла, прыгнул в первый попавшийся отходящий автобус, лишь бы оказаться поближе к кондиционеру. Автобус ехал до Хайфы.

Надо сказать, что всю страну с юга на север можно проехать за 5—6 часов поэтому, прибыв в большой северный порт Хайфу, я обнаружил солнце почти в той же самой точке небосвода.

Правда легкий ветерок и обилие зелени смягчали зной, который не шел ни в какое сравнение с адским пеклом в Тверии.

Позвонив по телефону землякам из России живущим в Хайфе и, не застав никого дома (день был рабочим), решил прогуляться вдоль берега. Я родился и всю жизнь прожил в городе у моря и поэтому при любом удобном случае стремился к голубым просторам, скучая по свежему дыханию волн. Даже глядя с балкона снимаемого нами жилья на дальние холмы, все представлял себе, что за ними раскинулось море, напоенное соленым ветром и криками чаек.

По автостраде проносились автомобили с наглухо закрытыми черными окнами оснащенных кондиционерами салонов, оставляя за собой звуковой шлейф из орущих не невероятной громкости музыкальных систем. Слева от автострады на зеленом от деревьев склоне горы тянулись улицы с коробками домов. У подножия среди экзотических цветов тянулось кладбище с белыми обелисками непривычной восточной формы. Справа за бетонным забором какого-то заводика виднелась синь моря.

Я, задумавшись, шел вдоль забора ощущая себя затерянной песчинкой в чужом мире, которому нет до меня никакого дела. Вдруг из открывшихся в ограде ворот вырвалась толпа людей и чуть ли не бегом ринулась впереди меня по тротуару. Первой моей мыслью было — воздушная тревога! Не имея с собой радио, я вполне мог не знать о ее объявлении. Тем более, что мысль о возможной бомбежке или еще о каких-либо военных или террористических действиях со стороны враждебного арабского окружения, подспудно хранилась в глубине сознания. Не долго думая я ринулся вслед за толпой, как мне казалось к бомбоубежищу. Но, обогнув наконец закончившийся забор, мы оказались на большой автостоянке, где люди бросились к своим автомобилям и, мгновенно трогаясь, стали вливаться в поток транспорта на автостраде. Моментально образовалась приличная пробка и, добежавшие последними надолго застряли, пропуская выехавшие перед ними автомобили. От души отлегло, пробка на дороге — не война! Я зашагал дальше, посмеиваясь над своей тревогой и вспоминая, что пробки по рассказам знакомых — это бич, вынуждающий водителей отправляться на работу чуть ли не на два часа раньше и возвращаться неизвестно когда.

Средиземное море было ярко синим с белопенной кромкой прибоя вдоль песчаного пляжа. Мелкий коричневый песок казался каким-то маслянистым. Времени окунаться уже не было, постояв у воды, я поспешил к своему автобусу, испытывая угрызение совести за свою оказавшуюся долгой отлучку от семьи и поклявшись себе в ближайший же выходной вывезти жену с сыном на море, тем более что Мишка уже давно об этом просил.

VIII

Автобус, плавно покачиваясь, мчался по автостраде. Рядом со мной сидел молодой парень в военной форме. Постепенно познакомились, разговорились. Саша оказался земляком. Приехал из России три года назад по обучающей программе «Наале». Четыре месяца учил язык для поступления на подготовительные курсы в Хайфский технион. Жил в общежитии в комнате на четверых, душ и туалет в коридоре. Кормили в основном овощами. Гулять без денег особенно негде, поэтому целыми днями зубрили слова нового для себя языка. Распорядок был монотонным: утром на занятия, в обед назад в общагу, после обеда снова на занятия. Через полгода стал понимать местных, но сам говорил с трудом. Отношения между приезжими из России и израильтянами были непринужденными, дружескими. В интернате жили около 150 человек, приехавших со всех концов бывшего Союза. В других городах подобные интернаты вмещали более тысячи человек со всего мира.

Саша рассказывал охотно, посматривая в окно на проплывающий мимо пейзаж. Через год в августе поступил в технион на факультет электроники. Экзамены сдал легко, получил комнату в общежитии, но жить в ней не стал: хватило по горло таборной жизни в интернате. Вместе со знакомыми ребятами снял отдельную квартиру. Вскоре ребята ушли в армию, не взяв отсрочку на учебу. Жить стало просторней. Проучился год, во время учебы подрабатывал садовником у местного коренного жителя израиля — «сабры», учеба хоть и оплачивалась государством, на еду денег почти не оставалось. Хозяин относился очень хорошо, во многом помогал. Летом пошел работать столяром на завод. Платили по миниму — 14 шекелей в час (около 30 рублей). Работал с 6 утра до 19 часов, стараясь заработать сверхурочные. Изготовляли двери, оконные рамы.

На втором курсе решил взять академический отпуск и пошел в армию. Сначала направили в тыловые части (что-то вроде российского стройбата) автомехаником. С 8—00 до 16—00 -ремонт машин в гараже, а потом дежурство по базе на кухне или на уборке помещений. На сон отводилось лишь 6 часов. Народ был разношерстный, в основном местные, из России почти никого. Много было всякой швали, воровали у своих же ребят, дрались, когда никто из командиров не видит, но дедовщины как таковой не было. Каждый за себя, как в джунглях. «Губы» тоже не было. Провинившихся оставляли без увольнительных или отправляли в военную тюрьму.

Командиры — в основном сверхсрочники, отпахавшие по три года на передовой, к тыловикам относились с пренебрежением. Им, жившим в палатках и блиндажах под огнем противника, было неприятно слушать нытье по поводу разбитых стекол в комфортных солдатских домиках.

Кормили хорошо и платили, как одиночке, 1400 шекелей в месяц на квартиру и расходы. Через четыре месяца подал рапорт на перевод в боевые части, но получил отказ. Примерно раз в две недели на выходной отпускали домой. Однажды после увольнения решил не возвращаться к этой шушере. Приехала военная полиция. Разговаривал с офицером через закрытую дверь. Он очень удивился, что я прошусь в боевые части, тогда как многие, наоборот, стараются попасть в тыловики — «джобники», так как из боевых частей можно уйти только по окончанию срока службы или по здоровью. Офицер пообещал помочь: привез в главное управление, но не арестовал, а через знакомых оформил перевод в боевые части морской пехоты.

После недельного отпуска с новым потоком молодого пополнения прибыл в город Кциот, в пяти километрах от египетской границы. Привезли ночью. Утром, когда проснулись, были поражены открывшейся картиной: насколько хватало взгляда, простиралась песчаная пустыня с редкими чахлыми кустиками. Казалось, что это инопланетный пейзаж из фантастического фильма. Стоял январь, температура ночью падала до ноля градусов, а днем поднималась до плюс пятнадцати. Дожди то срывались на пять минут, то неделю лили, как в тропиках.

Жили в палатке на двадцать человек, спали на раскладушках, впритык друг к другу. Новобранцев было около 250 человек. Из России — человек 70. Местные «сабры» относились к россиянам очень хорошо. Зная, что многие живут без родителей, они, возвращаясь после очередного увольнения, привозили гостинцы и щедро делились ими со всеми. В отгул отпускали каждую неделю. Выдали старое, списанное оружие со спиленными бойками, чтобы не имея навыков обращения, случайно не подстрелили друг друга. Постепенно привыкали к нарядам и армейской жизни, охраняли базу. Командиры шутили: скоро начнется обучение, тренировки и кроссы, к концу службы будете шутя пробегать по 100 километров с полной выкладкой.

Две недели отдыхали, а потом начался ад. Подъем в 4 утра, кросс, отжимание. Не так дыхнул — отжимайся, что-то не так сказал — все отделение отжимается. Выдали боевое оружие, стали ездить на стрельбище. Обращение, как в американской армии. Словесное психологическое давление: вы не солдаты, а строй навозников, салаги дерьмовые… Никто не знал имени командира — обращаться можно было только — «командир». Он гонял всех, как сидоровых коз. Подкрадывался к караульному сзади и гаркал в ухо, а когда перепуганный солдат оборачивался, то никого не видел, так как командир, поворачиваясь вместе с ним, уже опять был за его спиной. Уставали так, что перестали ездить в отпуск. Некоторые срывались, пытались стрелять в ненавистного командира, но старый «волк» всегда успевал укрыться и снова, как ни в чем не бывало, гонял отделение.

Три человека составляли звено, три четыре звена — класс. Командир класса занимался проблемами воинов. С ним можно было разговаривать более менее свободно, но все равно по стойке смирно.

Каждую неделю — марш бросок от 50 километров и все дальше и дальше. Стреляли из любого оружия, знали вооружение противника. Через четыре месяца сумасшедших тренировок — экзамен на сплоченность: «40х40х40». Марш-бросок на 40 километров, на спине привязана металлическая плита в 40 кг. Бежали ночью по берегу Средиземного моря, ноги на 40 см в воде. Если отстанешь и упадешь, самому встать невозможно — захлебнешься. Бежали плечом к плечу в полной тишине, если кто-то падал, сосед хлопал по плечу рядом бегущего и они вместе помогали товарищу подняться. Рядом по берегу на джипе ехала группа страховки. Если кто-то не добежит, проваливаются все и следующий экзамен через месяц будет уже: «50х50х50». Но все добрались благополучно, хоть и наглотались воды.

Весь класс получил неделю отпуска. Дней пять лежали пластом. Когда собрались после отпуска в части, всех построили и объявили, что планка поднимается: мы теперь дерьмовые салаги, а сосунки, и это было очень приятно. Теперь можно было смотреть на грудь командира, а не на его ботинки как раньше (за взгляд на колени лишали отпуска). Дистанция между нами и бывалыми воинами чуть-чуть сократилась. Мы думали, что раньше был ад, но он только начинался…

Я завороженно слушал Александра, рассматривая фотографии, которые он достал из своей необъятной сумки.

…Утром весь класс, нагрузившись скарбом, ушел в пустыню. Шли много часов, наконец командир, оглядевшись, сказал: «Здесь будет лагерь». Разбили палатки, поставили охрану и ушли еще дальше в пустыню. Здесь жили и тренировались. Поддерживаемые вертолетами, ходили в атаку на макеты базы и танков противника. Отрабатывали атаки днем и ночью до изнеможения. Хотя технике безопасности уделялось большое внимание, появились первые ранения: отрикошетившие от камней пули достали двоих. В палатки возвращались за неделю раза два, отсыпались по десять часов, и снова уходили на тренировки. Регулярно бегали марш-броски за награду — кокарду или значок, или право на лазерный прицел.

Через два месяца продвинутых тренировок бежали марш-бросок за фиолетовые береты: 70 км плюс 5 км с носилками. Каждый час останавливались для питья. Бежали девять с половиной часов, последние два часа разрешили разговаривать и петь песни. И когда уже не оставалось никаких сил, кто-то крикнул: «Вперед, за беретами!». И пришло второе дыхание. Как оказалось, мы пробежали 82 км и еще 10 км с носилками. Каждый бежал с полным боекомплектом. У меня был пулемет — 55 кг. На месте прибытия нас ожидал огромный костер с большими горящими буквами: «Тяжело в учении — легко в бою!» Суворовский девиз.

Всех построили и командиры объявили: «Вы теперь не «сосунки», а бойцы, ваш коэффициент 0,7 (в обычных частях коэффициент — 0,5 а у тыловиков — 0,2). Вы теперь такие же нормальные люди, как и ваши командиры, и можете подойти к любому из них, хлопнуть по плечу и спросить: «Как дела?»

Оставался последний экзамен — высадка морской пехоты с катеров. В полной темноте за пятьсот метров от берега всех высадили в воду, показали рукой примерное направление куда плыть, и дали команду захватить береговую полосу.

Плыли с полным боевым комплектом по-собачьи. Берега не было видно. Долго думали, что сбились с направления и плывем в открытое море. У каждого на шлеме был датчик: если голова погружалась в воду больше, чем на пять секунд, включался радиосигнал для спасателей, которые плыли рядом на резиновых лодках. Легче всех было плыть санитару. Его сумка, полная бинтов, держалась на плаву, и многие уставшие цеплялись за санитара. Почти у каждого был прибор ночного видения или лазерный прицел.

Добрались до берега и тут же поползли в атаку на макеты танков и шарики, изображавшие террористов. При попадании из винтовки шарики лопались. Каждый старался отстрелять как можно больше патронов, чтобы потом было легче нести снаряжение.

Учеба закончилась, всех распределили по ротам, и потекла обычная служба — четыре месяца занятий и четыре месяца на границе.

— Хоть я и хотел быть пулеметчиком, — продолжал свой рассказ Саша, — меня послали на курсы медбрата. Это были очень престижные курсы, так как профессия годилась и для гражданки, а по окончании выдавался диплом международного образца (Саша достал пластиковую карточку с двумя красными звездами Давида и с фотографией на обратной стороне.)

Я был одним из первых российских ребят, попавших на эти курсы. Двое были отчислены, так как требовалось очень хорошее знание языка и способность быстро конспектировать лекции.

Учили биологию, анатомию, пригодились знания из школьной программы. Учились выносить раненых с поля боя, делать перевязки и уколы. Тренировались друг на друге, исколов все доступные и не доступные части тела. После окончания курсов вернулся в свою часть, а через месяц выехали на ливанскую границу.

Жили в бетонных бункерах без окон, спали в бронежилетах. Жара стояла до 50 градусов, воду привозили на пол часа в день. Форма на всех пропиталась потом и задубела. Казалось брось — и расколется на кусочки. Оружие носили на боевом взводе. Ездили вдоль границы на броневике, обходили колючую проволоку, сидели в засадах. Время от времени со стороны Ливана пытались прорваться террористы «Хэзбола», очень хорошо вооруженные с хорошей боевой подготовкой. На базах в Ливане с малых лет растят фанатиков, которые, обвешавшись гранатами, пытаются пробраться на территорию Израиля, чтобы взорвать как можно больше неверных и тем самым приблизить себя к Аллаху. Но до границы они не доходят. Их останавливают засады и патрули, и тогда они взрываются с большой силой и случается даже ранят кого-либо из солдат. На границе идут постоянные перестрелки. Противник, как правило, в атаку не ходит, совершая партизанские наскоки. Открывают огонь из минометов, и пока их не засекли, удирают на базу, зачастую оставив после себя гранату на взводе для спешащего к нарушителям границы патруля. Стреляют из далека по домикам базы пограничников или по машинам, подвозящим продовольствие.

Как-то, просидев в засаде 36 часов, увидел трех террористов пробиравшихся через заграждения. Командир скомандовал: «Залп!». Все восемь человек из засады открыли огонь, изрешетив нарушителей пулями. Когда вернулись на базу, все восемь человек, оказавшиеся необстрелянными бойцами, были в шоке. Руки и колени тряслись, убийство людей, даже террористов, давалось не легко.

Базы ООН, разбросанные вдоль границы, в случае перестрелки стараются прекратить столкновение, требуя отчетов по каждому случаю, а ночью вывешивают осветительные ракеты.

— Но, — добавляет Саша, — в секторе Газа служить еще труднее, потому что там жители палестинских территорий забрасывают солдат камнями и бутылками с зажигательной смесью, а стрелять во время беспорядком можно только резиновыми пулями, да и то не выше колен. На сегодняшний день я вынес 12 раненых. Осталось служить еще год и 10 месяцев. Но так как я одиночка, мне полагается отпуск на Родину раз в год и скоро поеду в Россию проведать маму.

…Автобус прибыл на центральную станцию в Тель Авив, заехал по пандусу на третий этаж и открыл двери. Мы с Сашей распрощались, обменявшись адресами. Он оставил мне на память свою фотографию. Мальчик из России, сжимая американскую винтовку, стоит среди египетских песков, защищая Государство Израиль.

IX

На море мы выбрались на целых три дня. Никого не предупредив, собрали все необходимое и в пятницу автобусом уехали в курортный городок Герцлию. Мы планировали пожить в гостинице, заранее не бронируя номер, благо их на побережье было много, но узнав, какие в них цены, решили остановиться в расположенном тут же мотеле, где за относительно умеренную плату получили в свое распоряжение спальню с кондиционером, ванну и отдельный выход через террасу. Оставив вещи в номере, помчались на пляж.

Пляж был платным. Платным было все: вход, лежаки, зонтики, напитки. На деньги за прокат зонтика я мог бы купить точно такой же дома в России. Вообще цены на все вокруг меня поражали. Я машинально пересчитывал стоимость на рубли и не уставал удивляться, все эти же товары, импортированные в Россию, стоили гораздо дешевле, чем здесь. Начиная от продуктов, пива, косметики, и заканчивая бытовой техникой, и радиоаппаратурой. Почему те же самые товары, производимые здесь, стоили намного дороже для меня оставалось загадкой. Только апельсины продавались немного дешевле, но на вид были невзрачными, не такие красивые, как те же израильские на прилавках в России. Бананы и вовсе были мелкими и зелеными. Их срубали прямо с ветвью, так и продавали потом в магазине.

Огромное Средиземное море катило свои лазурные волны от горизонта на практически ровную без изгибов песчаную береговую линию. Среди пенных гребней волн были разбросаны буйки с флажками черного цвета, обозначавшими опасные для купания места. Спасатели, загорелые качки, периодически кричали в мегафоны на заплывавших за буйки подростков.

Народу на пляже было много, но место для себя мы нашли легко. Взяли лежаки, зонтик, сбросив шорты и майки, устремились к воде. И тут, к нашему с женой великому изумлению, сынок наотрез отказался идти в воду. На все наши уговоры он начинал реветь и цеплялся за лежак. Это было необъяснимо. В России мы жили на берегу Азовского море, часто ездили отдыхать на Черное море, и наш маленький Мишка всегда очень любил купаться в море. Что его напугало в этот раз, крутые волны, или что-то другое мы так и не поняли, но не смотря ни на какие уговоры, за все время нашего пребывания он так и не намочил ноги в Средиземном море. Играл игрушками на песке и купался тут же на пляже под душем. Устав уговаривать сына окунуться, я ринулся в волны. Огромный вал накрыл меня с головой и укатил дальше, унося за собой мои дорогие солнцезащитные очки. Я тут же нырнул и вовремя успел подхватить их, увидев в прозрачной воде, но вынырнув на поверхность, чуть не заорал от боли в глазах. Морская вода, попавшая в глаза, была настолько соленой, что я еле добежал до душа и там еще долго промывал их, ставших красными, как у кролика.

По контрасту с морской, вода в душе была ледяная, что нисколько не мешала мамашам купать под струями своих горластых младенцев. На мой вопрос, не простудятся ли их дети, они, смеясь, отвечали: «Пусть закаляются!» Хотя, глядя на шмыгающих носами детишек, польза от такого закаливания мне казалась сомнительной. Измученных в жару памперсами малышей, даже в садиках подмывали прямо под краном холодной водой, и очень удивлялись, что наш ребенок с раннего возраста сам просился на горшок.

Вообще к вопросу о простуде здесь все подходили на наш взгляд легкомысленно. «Чепуха! Обыкновенный вирус!» — отмахивались врачи, когда мы привезли в поликлинику как-то захворавшего сына с температурой 38 градусов. «Это там в России, вы привыкли по поводу и без употреблять лекарства в таких количествах, что потом они вам не помогают!»

Кстати о хваленной израильской медицине. Обращаясь к врачам несколько раз по тем или иным вопросам, я был удивлен разительным контрастом между рекламой медицинского обслуживания, где предлагали заменить сердце, почки и вообще вылечить вас даже от смерти и весьма прохладным обслуживанием в реальности. Так, когда мне понадобилось сделать рентген желудка, мне в нашем городке выписали направление аж в столицу Тель-Авив, мотивируя тем, что рентген аппаратура есть только там. И пришлось рано утром, не евши, ехать час на автобусе и столько же стоять в очереди ради процедуры, которую в России могли сделать почти в любой районной поликлинике. Когда жена обратилась к гинекологу по поводу установки спирали, ту чуть не хватил обморок. И супруге пришлось выслушать долгую лекцию о том, что детей должно быть как можно больше, а если мужа это не устраивает, то мы вам найдем хорошего местного парня, а этого гоните в шею! А когда у нее случился приступ аппендицита, то скорая помощь, вызов которой весьма не дешев, так и не приехала, потому что водитель не знал дорогу к нашему городку. Кстати, получая удостоверение личности, в графе адрес нам проставили другой город, так как название нашего в компьютере почему-то не было. На мой недоуменный вопрос, служащая ответила: «Да какая вам разница какой у вас в в паспорте адрес»!

Я еще долго вспоминал вспоминал об этом. В России на каждом шагу требуется прописка. Как при крепостном праве. Без прописки вы — никто. Вас не примут на работу, не выдадут медицинскую страховку, не поставят на учет машину. Какие бы там новые законы о прописке не принимались, но без прописки в России человек — не человек, а бомж.

Три дня на море запомнились тем, что я, как и Мишка, потеряв охоту к купанию, просидел с книгой под зонтиком, спасаясь от сумасшедшего солнца. Однажды, зачитавшись, я вздрогнул от острой боли в мизинце ноги. В первый момент мне показалось, что на палец упал тлеющий окурок сигареты, но оказалось, что тень от зонтика сместилась в сторону и ногу припекло солнце.

Над пляжем часто пролетали самолетики, таща за собой, как знамя, длинные рекламные плакаты. С высокого глинистого обрыва прыгали парапланеристы с моторчиками за спиной и долго барражировали над головами отдыхающих. Один из воздухоплавателей, по какой-то причине приземлился прямо на пляже, а потом потащил за собой на обрыв парашют и мотор с сидением. «Любишь кататься, люби и саночки возить» — вспомнилось мне.

Шустрый, до черна загорелый дедок с сумкой холодильником, в огромной шляпе — сомбреро, носился между лежаками предлагая купить мороженное. Для привлечения к себе внимания вопя хриплым голосом опереточного пирата: «Эль арктик! Даг! Даг! Даг!»

Мальчишки — уборщики в форменных бейсболках ходили с длинными палками вдоль пляжа, накалывая на крючок бумажки и собирая в пакеты мусор. Стайка школьников прошла по берегу с дальнего конца пляжа и шумно расположилась прямо среди наших вещей. Мальчишки и девчонки лет 15 — 16, весело перекликаясь отправились в воду, некоторые не сняв даже джинсы. «Молодежь без комплексов!» — позавидовала им Лена. Позже о них мы узнали, что дальше по берегу пляжи бесплатные, но там часто купаются арабы.

Впоследствии, уже купив машину, мы приезжали на эти «дикие» пляжи. Как-то действительно застали там большую группу местных арабов. Женщины, не раздеваясь, сидели в полосе прибоя на песке и только немного приподнимали подолы юбок в набегавших волнах. Мужчины чинно прогуливались по берегу в сопровождении двух-трех жен, которые вели за руку каждая по двое детишек. Куда там бедным израильским мамашам догнать эти гаремы в демографическом соревновании! Нас окружили подростки, о чем-то переговариваясь и не спуская глаз с Елены, одетой в бикини. Чем-то все это напоминало цыганский табор, и мы вскоре собравшись, ушли.

Вернувшись домой, услышали за дверью какое-то ритмическое пиканье. «А вдруг это взрывное устройство?!» — испугалась жена. В городе мы уже попадали в ситуации, когда полиция, найдя подозрительные предметы, оцепляла квартал и никого не подпускала до приезда минеров. Я осторожно приоткрыл дверь… Как оказалось пищал наш будильник, который я забыл отключить. Наши домовладельцы пожурили нас за отъезд без предупреждения, так как волновались, чтобы с нами ничего не случилось в незнакомых ситуациях.

И надо сказать, хотя здесь все в разговоре хвалятся, утверждая, что жизнь в Израиле безопасна: молодежь спокойно гуляет до утра и нет криминала, но в газетах время от времени мелькают заметки о пропавших девочках, и о трупах найденных в песках на арабских территориях. В Ульпане, где мы изучали язык, у одного студента убили брата, работавшего охранником на автостоянке. Убийц так и не нашли. Что касается арабского терроризма, один раз я видел горящие деревья возле ограды нашего поселка, которые подожгли арабы. А так же вдоль дороги на Иерусалим несколько километров тянулись сожжены лесные насаждения. Еще Лена рассказывала, что возвращаясь домой, встретила нескольких арабов, которые что-то кричали ей вслед, но слава Богу этим все и закончилось.

IX.

Шел второй месяц нашего пребывания в Эрец-Израэль, как с любовью граждане называют Землю Израиля. Погода не баловала разнообразием. Жара стояла утомительная. Раскаленное солнце медленно ползло по вылинявшему без единого облачка небу. Метеорологи спокойными голосами сообщали о температуре +37 градусов Цельсия. Я, ради интереса вынес термометр на солнечную сторону балкона. Через три минуты он зашкалил.

Вся моя энергия была направлена на получение Израильского водительского удостоверения, так как имеющееся у меня на руках Российское было действительно только три месяца для туристов. Его надо было подтверждать, сдавая экзамен по вождению. Слава Богу не надо было сдавать теорию. Впрочем подтверждать требовалось дипломы и любые другие документы о полученных навыках. Однако оказалось, что перед экзаменом надо было пройти 29 уроков вождения и только тогда учитель направлял в Дорожное управление документы на сдачу экзамена. Много времени у меня ушло на поиски учителя по вождению хоть немного знавшего русский язык. Таким оказался Пиня, сын приехавших из России еще в 50-е годы репатриантов. Его русский был немногим лучше моего иврита, но все же мы прекрасно понимали друг друга. Меня возмущало то, что являясь водителем с 20-летним стажем, я был вынужден брать уроки по правилам вождения ничем не отличающимся от наших. Кроме того, что дорога по кольцу был главной, а выезжая на перекресток не надо было останавливаться на расстоянии от угла, так как улицы узкие. Для лучшего обзора водители на скорости почти вылетали на пересекающую дорогу. Первое время меня это очень нервировало, казалось не успев затормозить, в меня кто-нибудь сейчас врежется. Скорость по городу была не 60, как в России, а 50 км/час, а за городом — 80 км/час. Когда я пытался ехать быстрее, ссылаясь на остальных водителей, мчащихся вокруг, как на пожар, Пиня отдергивал меня: «Леат-леат (потихоньку, потихоньку), получишь права, тогда и носись. В России все водители сумасшедшие! Права и дипломы покупают не обучаясь!»

Уроки вождения стоили 15 долларов за 45 минут. После 7 уроков, чувствуя себя на дороге уже уверенно, я запросился на экзамен. На что Пиня напомнил: «Борис, у тебя только одна попытка, если не сдашь экзамен с первого раза, придется потом сдавать еще и теорию.»

Но экзамен я сдал. Правда только в одном месте посигналил особо наглому велосипедисту, не хотевшему уступать дорогу, хотя сигналы в черте города были запрещены. Выполняя указание сидевшего сзади экзаменатора ехать прямо, остановился на знаке «Кирпич». Он молчит. Если молчит, я должен продолжать движение. Я остановился и думая, что он на что-то отвлекся, спрашиваю: «Направо? Налево?» Он говорит: «Нет!» Я ему: «Но ведь прямо нельзя?» «А у тебя есть выбор?» — спрашивает он с улыбкой. «Есть, — говорю, -остановка!»

Экстерриториальность выматывала, забирая все свободное время. Вождению учился в городке Раанана. Экзамены сдавал в дорожном управлении городка Холон под Тель-Авивом, а права получал в торговом центре города Рамат Га Шерона. В холле меня за один шекель сфотографировали и забрав справку о сдаче экзамена выдали пластиковую карточку водительского удостоверения. Теперь, с израильским водительским удостоверением я имел право купить новую машину без пошлины на ввоз.

Но экономя деньги мы приобрели старенький форд «Эскорт», о продаже которого я вычитал на доске объявлений в ульпане. В газетах было много объявлений о продаже машин, но цены в основном кусались, так как хозяева пользовались специальным справочником «Махерон». В нем указывалась цена на любую машину, любого года выпуска если она была в хорошем состоянии. Но студенты и репатрианты покупали недорого машины с рук по расклеенным объявлениям. Наша машина перешла к нам после нехитрой процедуры оформления документов на почте и прохождения техосмотра.

Эльвира, жена Алекса у которого мы снимали квартиру, для подготовки машины к техосмотру посоветовала обратится в арабскую автомастерскую, где работа стоили дешевле. Так я познакомился с мастером по ремонту автомобилей палестинцем Салехом и его братом. Салех свободно владел английским языком, несколько лет проработав в Англии. Его брат знал пару слов на русском, так как бывал в России. В течении нескольких дней, пока ремонтировалась ходовая и электрическая части моей машины мы беседовали о жизни в России и Израиле.

Вот какая складывалась картина с точки зрения простого палестинского парня. В семье их было семеро детей. Он пятый. Родители живут весьма бедно. Женится он не может, так как нет денег чтобы содержать семью и на жилье. Вечером пойти некуда, сидят возле дома, переговариваясь о том о сем. Иногда выпивают, но скрытно, так как это считается предосудительным. Ему 30 лет, но женщин у него практически не было. Девушки просто так не гуляют, а женится он не может по материальным соображениям. Очень завидует израильтянам у которых, как ему кажется, все есть — и цветы на улицах, и достаточно свободные женщины. На мой вопрос почему арабы не сажают цветы, он ответил:" Проблемы с водой и козы! Козы выедают всю зелень, даже умудряются вскарабкиваться на деревья и объедать листья.» Я поинтересовался его мнением об арабских смертниках, которые взрывают себя и израильтян. Салех сказал: «Сумасшедшие, но их можно понять. Когда тебе ничего в жизни не светит, муэдзины пять раз в день зовут на молитву, а в мечетях призывают убивать неверных, чтобы попасть в Рай, где будут тысячи гурий, поневоле плюнешь на все и взорвешься!»

На техосмотр мы с Салехом поехали в арабский город Аззун, где у него были знакомые. Долго петляли меж холмов. Ехали по палестинской территории на автомобиле с желтым израильским номером. «Не переживай, — подбодрил меня мой проводник, — все будет нормально!» Улицы арабского города были покрыты песчаной пылью и петляли между невзрачных двух и трех этажных домов, удивляя почти полным отсутствием рекламных вывесок (в противоположность израильским городам), чем-то напоминая российскую промзону где-нибудь в районе цементного комбината или строительных складов. Жители неторопливо занимались своими делами. Так же, как и в израильских городах отсутствовали трамваи и троллейбусы. В магазинах товары были значительно дешевле, так как палестинцы не платили государству налоги, не являясь гражданами Израиля. Израильские полицейские и армейские патрули уже практически исчезли с улиц палестинских городов. Но, как ни странно, я не чувствовал себя в опасности и не видел ни одного косого взгляда. Палестинцы прекрасно владеют ивритом (как в свое время во всех советских республиках местные жители владели русским языком). Мне же проще было изъясняться на английском. Два месяца учебы в ульпане мало что прибавили к моему знанию иврита из-за моей невысокой способности к овладению иностранными языками. Пока друзья Салеха возились с моей машиной, я успел пообщаться с попивающими чаек местными парнями. Больше всего их удивляли мои длинные волосы. Узнав, что это имидж диджея и поэта, с уважением качали головами. Оказывается шоу бизнес и искусство у них в большом почете.

Техосмотр я прошел. Но тут передо мной встала новая проблема, которую я не мог предвидеть, так как в России такого еще не было. Обязательное страхование жизни водителя и пассажиров. Стоимость такой страховки на год почти равнялась сумме уплаченной мной за автомобиль. Но так или иначе все проблемы позади и мы всей семьей, теперь уже на своей машине, могли отправиться в прославленный зоопарк «Сафари». Сын очень любил животных и скучал по походам в зоопарк, оставшийся в нашем родном городе в России. Получив у знакомых подробное описание маршрута, мы тронулись в путь.

X

Автомобильная река мощно неслась по ленте автострады. Наш «Фордик» весело накручивал километры. Полностью раскрытые окна слабо компенсировали отсутствие кондиционера. Вообще нам везло с отсутствием кондиционеров. Его не было в квартире и маленький вентилятор гудел всю ночь напролет, стараясь разогнать 37 — 40 градусный воздух и вампиров комаров, залетающих в открытые настежь окна даже через москитную сетку и не боящихся никаких фумигаторов.

Кондиционеров не было и в Ульпане, где мы, изнывая от жары, учили язык с утра и до середины дня. И только один единственный раз за все лето в окно повеял ветерок и принес несколько капель дождя. С криками «Гэшэм!» (дождь) вся группа бросилась к окнам. На улице останавливались люди и, поднимая лица к небу, улыбались. Через минуту дождик закончился, оставив на память о себе несколько мокрых пятен на плитках тротуара, тут же на глазах высохших и немного грусти в душе: вспомнились наши летние дожди, пузыри на лужах, порывы влажного ветра с запахом озона, разбухшая земля и блестящая упругая зелень травы и листьев. Я с тоской вспоминал ливневые реки, бегущие по нашим тротуарам и буйный вал травы на газонах и обочинах. «Это не грязь, — думал я, — это земля и это жизнь!» Здесь на полях был краснозем, и издали квадраты полей казались пятнами рыжей глины, но благодаря ирригации эта земля давала 2—3 урожая в год, в отличие от измученного и заброшенного российского чернозема.

Итак мы ехали в Зоопарк. Рассматривая проносящиеся пейзажи, я пытался соориентироваться по нарисованному маршруту и огромному количеству указателей вдоль трассы. Увидев нужное нам название Рамат — Ган, я едва успел перестроится в правый ряд для поворота, чем вызвал возмущение соседей — водителей и их красноречивые интернациональные жесты в свой адрес. Но так или иначе мы вписались в поворот и въехали… в Тель Авив! Это у нас дорога ведет куда написано на указателе и то не всегда, а здесь при огромном количестве объездных путей и многоуровневых пересечений, указатели больше сбивали с толку, чем помогали. Навигаторов еще не существовало, а на карте городки и населенные пункты переходили один в другой без видимого просвета между собой.

Мы въехали в пригород столицы и стали расспрашивать прохожих как доехать до зоосада «Софари». В результате всех добрых советов, проехав больше километров, чем предполагалось, я оказался в центре города со стрелкой указателя уровня бензина на нуле. Мой экипаж, жена и сынишка тихо готовили бунт на заднем сидении, высказывая обо мне как о водителе все, что они думали. Запасную канистру я не взял и мысленно отрабатывал ситуацию толкания автомобиля руками до въезда в город, где я видел автозаправку, но к счастью один из прохожих указал мне на кафе в конце квартала, которое к большому моему удивлению принадлежало заправочной станции. На момент нашего отъезда из России заправочные станции в центре наших городов не строили из соображений техники безопасности, а тем более не располагали рядом кафе.

Заправившись, мы продолжили наше блуждание в поисках на этот раз хотя бы обратной дороги домой, т.к. по времени в экскурсию мы уже не вписывались. Бунт в машине приобрел масштабы стихийного бедствия. Жена безуспешно пыталась успокоить разочарованного в своих ожиданиях сына, бросая на меня уничтожающие взгляды. И тут в довершении всего мы попали в пробку. Колонна стоящих впереди машин тянулась так далеко, как только было видно. Тут же исчез ветерок из открытых окон и навалилась удушливая жара. Я свернул на обочину в тень от дерева у небольшого строения с навесом, заглушил двигатель, решив переждать пробку здесь, вместо того, чтобы медленно двигаясь с потоком машин, вдыхать выхлопы, мучаясь от жары. Кстати запах выхлопов в отличии от российских дорог почти не чувствовался.

Сын, наплакавшись уснул, убаюканный женой. А я направился на разведку окрестностей. К моему восторгу строение, около которого мы остановились, оказалось довольно большим зоомагазином. и когда сын проснулся мы все — таки отправились смотреть зверушек. В гигантских аквариумах плавало огромное количество всевозможных рыб. В террариумах находились черепахи, ящерицы и змеи. В клетках попугаи, туканы, мышки, белочки, кролики и даже шиншиллы, которых я сам увидел первый раз в жизни. Ребенок принял эту альтернативу затерянному «Сафари» на «ура» и мы долго бродили по зоомагазину, вволю любуясь разнообразной живностью.

С первыми сумерками пробка на дороге рассосалась и мы благополучно добрались домой. В следующий выходной, вооружившись Атласом дорог и еще более подробными устными и письменными наставлениями, веселившихся над нашими блужданиями друзей, мы снова направились в Рамат — Ган на «Сафари» и в этот раз благополучно туда попали. Оказалось, что это действительно прекрасное место!

XI

Расположенный на обширнейшей территории парк включал в себя фрагменты флоры и фауны самых экзотических уголков мира. Заплатив за вход и пройдя за ограду, мы стали ждать автобусик местной линии. Впоследствии мы, как и многие другие посетители, заезжали в «Сафари» прямо на своем автомобиле, но в первый раз я, памятуя о своем таланте в ориентировании на местности, решил не блуждать среди диких зверей, а положиться на экскурсовода.

Среди высоких деревьев бродили страусы весьма внушительного вида. Но вот подошел автобусик мы уселись возле окон и по дорожке поехали вглубь парка. С обеих сторон дороги простиралась «саванна». На больших прудах плавали стаи незнакомых птиц, по берегам стояли цапли и фламинго. Стада зебр паслись рядом с валявшимися в желтой траве или пасущимися носорогами. Один из этих громадин с рогом, облепленным засохшим илом, в котором он рылся, не обращая внимания на нашу машину, пересек не спеша нам дорогу и стал расталкивать другого носорога, развалившегося у обочины. Водитель поддал газу, пока гиганты, резвясь, не помяли машину. Страусы выходили на дорогу парами, один закрывал на проезд стоя спиной к автобусу и растопырив крылья, а другой в это время просовывал голову в окно, выпрашивая лакомство. Стада всевозможных антилоп и буйволов носились вдали, нимало не беспокоясь о проезжающих мимо туристах. Бегемоты, фыркая, валялись в лужах, а по их широким спинам гуляли маленькие длинноклювые птички. Козлы с лихо закрученными рогами штурмовали искусственную гору из каменных глыб. Сыну, скучавшему по своим любимцам из зоопарка в нашем родном городе в России, мы объяснили, что все наши зверушки приехали сюда вслед за нами и живут теперь здесь на воле, поэтому они такие большие и удивительные.