Бесплатный фрагмент - Гунгнир. Тайна трёх печатей

Посвящается лучшему другу и самому преданному читателю, моей дочери Анджелине

---

Книга первая

1. Где-то в окрестностях Дувра

В маленьком английском городке где-то в окрестностях Дувра, в далёком 1932 году, в небольшом уютном доме, где по утрам чудесно пахло пирогами с корицей, а в окна с белыми в розовых цветах занавесками светило ласковое солнце, жила маленькая, но очень дружная семья: мальчик двенадцати лет по имени Генри и его мама Тереза.

Генри рос весёлым и отзывчивым. Он был высоким для своего возраста, смуглым, с густой копной каштановых кудрей. Его яркие лазорево-голубые глаза излучали теплоту и искренность, но было в них что-то неподвластное человеческому пониманию: скрытая сила, необычайная глубина. Они были подобны морю в погожий день, когда сияющая гладь волн скрывает тёмные неведомые глубины.

Лёгкий, весёлый нрав и способность хохотать по любому поводу мальчик, несомненно, унаследовал от матери, доброй, улыбчивой женщины. Невысокая и хрупкая, с приветливым открытым лицом и тщательно убранными на затылке густыми тёмно-русыми косами, она была мягкой и учтивой. Одевалась просто и аккуратно: её домашний передник всегда был чист и накрахмален, скромная блуза сияла белизной, а серая домашняя юбка выглядела как новая, хотя давным-давно перестала быть таковой.

Тереза дни напролёт хлопотала по хозяйству, весело напевая, и с ней было тепло и уютно даже в самые дождливые английские вечера. А вот отец Генри уехал по очень важному, одному ему известному делу и больше не вернулся.

Долгое время от него не было никаких вестей, и только спустя почти год после его отъезда Тереза получила письмо. Но не от мужа. Писал некий джентльмен, профессор. Он рассказал, что отец Генри, Эдвард Дойл, погиб при восхождении на Монблан в Западных Альпах.

Страшное известие подкосило Терезу. Она не понимала, зачем мужу понадобилось взбираться на Монблан.

Почти три месяца прошло с того дня, когда семья узнала эту новость. Постепенно жизнь входила в своё привычное русло.

Генри не заговаривал с матерью об отце, но его бедное сердце разрывалось. Он очень любил отца и безмерно восхищался им, считая его самым храбрым и благородным человеком с большим сердцем, настоящим героем. Мальчик верил, что отец, прежде чем уйти в мир иной, покорял моря и горные вершины, попадал в плен к кровожадным дикарям, но смог спастись сам и спасти свой отряд. Генри был мечтателем и придумывал разные истории, одна интереснее другой.

Играя с соседскими ребятами, Генри иногда мог улизнуть, чтобы забраться на любимое дерево, что росло в саду. И там, на широкой раскидистой ветви старого дуба, укрытый густой листвой, никем не замеченный, он грезил о безбрежных морях, пиратах, горных вершинах и диких лесах. Тысячи картинок в его голове сменяли друг друга: вот он на борту огромного парусного судна борется с волнами и штормами, и он непременно капитан! Или пробирается сквозь джунгли, где ни разу не ступала нога человека, а вокруг повсюду кишат ядовитые змеи и слышится рёв диких зверей. Или вот он на Северном полюсе, совсем один, в палатке, занесённой снегом, и каждую минуту у входа в палатку может появиться огромный белый медведь! Охваченный неутолимой жаждой приключений, Генри грезил неведомыми странами и далёкими континентами.

2. Одним прекрасным утром

Одним прекрасным утром — а оно действительно было прекрасно: солнце, пробуждаясь, заливало всё вокруг нежным золотым светом, чистый, прозрачный воздух благоухал цветами и травами, покрытыми утренней росой, птицы восторженно щебетали, возвещая начало нового дня, — лучик солнца заглянул сквозь занавеску окна спальни на втором этаже, пробежал по ковру до кровати, скользнул по одеялу и весело запрыгал по лицу Генри. Мальчик сонно улыбнулся, потянулся и открыл глаза. Внизу на первом этаже звенела посуда: это матушка, как обычно, готовила завтрак. Но сегодняшний завтрак должен быть особенным: у Генри сегодня день рождения! Ему исполнилось тринадцать лет, и он чувствовал себя необычайно взрослым.

— Генри, ты проснулся? — донёсся снизу голос матушки.

— Да, мама! — вскричал радостно Генри, спрыгивая с кровати.

Он вихрем спустился по лестнице и вбежал в кухню. В воздухе витал восхитительный аромат свежих булочек. Мальчик блаженно потянул носом и улыбнулся.

— Доброе утро, матушка!

— И тебе доброго утра, Генри! Ох, а что же ты ещё не одет? Скоро придут тётушка Элен с дядей Гарри! — всплеснула руками матушка, увидев Генри в ночной рубашке. — Ну да ладно, дай обниму именинника! Ты уже совсем взрослый! Скоро выше меня станешь! — матушка расцеловала Генри и усадила за стол.

Чего здесь только не было: тёплые булочки с корицей, душистая малина в праздничной вазе, которая весь год красовалась в посудном шкафу и вынималась лишь по особым случаям, обожаемый Генри черничный джем и огромная кружка горячего шоколада. Настоящее пиршество! Мальчик, долго не раздумывая, принялся за угощение.

3. Таинственная открытка

Дядюшка Гарри, упитанный рыжебородый весельчак, был человеком добрым и простодушным, любил выдумывать разные анекдоты и с удовольствием рассказывал их всем в округе. Он приходился Терезе братом, хотя общего на первый взгляд между ними было мало. Его жена, тётушка Элен, напротив, была женщиной строгой и немногословной. Когда дядя громко хохотал над очередной своей шуткой, она лишь вздыхала и снисходительно улыбалась.

Генри ещё издалека увидел большую фигуру дяди, чинно вышагивающего по улице под руку с супругой. Они несли большую корзину, то ли с фруктами, то ли со сладостями… Генри равно любил и то и другое!

Праздник удался на славу. В тесном семейном кругу было уютно и весело. Пришла пора дядюшкиных анекдотов; он их, несомненно, приготовил заранее, некоторые были действительно очень хороши, и все хохотали от души! Прошло немало времени и Тереза уже хотела подавать чай, как вдруг дядя Гарри хлопнул себя по лбу:

— Тьфу, чуть не забыл, Генри, у меня для тебя письмо! По дороге к вам мы встретили почтальона, старика Себастьяна. Узнав, куда мы направляемся, он вручил мне его, наказав передать тебе.

— Письмо? Мне? — удивился Генри.

Дядя достал из кармана жилета конверт и потряс им в воздухе:

— Именно! Думаю, оно от наших родственников в Дувре, хотя это странно: они так редко дают о себе знать…

Генри принял из рук дяди небольшой серый конверт. Добрая его половина была заклеена почтовыми марками. Похоже, что письмо проделало долгий путь.

— Странно, — произнёс Генри, — здесь нет обратного адреса!

Мальчик надорвал конверт и заглянул в него, но письма там не оказалось. Вместо него в конверте лежала открытка. Совсем не лучшего качества, немного помятая, затёртая по краям, будто перед тем, как отправить, её долго носили в кармане. Генри принялся с интересом её рассматривать.

На фоне синего неба высилась гора. Её вершину и склоны покрывали вечные снега, а у подножия были видны густые леса и необъятная зелёная долина. Генри всматривался в очертания снежной вершины, и ему казалось, что он видит, как плывут облака, слышит, как шелестит листва, и чувствует, как свежий ветер дует ему в лицо. Мир во всём своём великолепии предстал перед ним — неизведанный, великий, опасный и ослепительно красивый… Вдруг внезапная мысль пронзила сознание: «Постойте, а что, если это та самая гора, на склоне которой погиб отец, что, если это Монблан?!»

— Генри, ты что, уснул? — мальчик вздрогнул. Громкий голос дяди будто разбудил его. — Мы все сгораем от нетерпения! Что пишут эти милейшие люди? Прочти нам! — воскликнул дядюшка, потирая руки.

Мальчик перевернул открытку, увидел написанные ровным, уверенным, знакомым ему почерком строчки и стал читать вслух:

— «Дорогой Генри, поздравляю тебя с днём рождения! Не знаю, дойдёт ли до тебя моё письмо, но если ты читаешь эти строчки — знай: я всегда рядом с тобой, что бы ни случилось, даже если ты этого не видишь. Ведь глаза могут обмануть, разум затуманиться, и только сердце откроет правду. Ты всегда в моём сердце, а я в твоём. Будь добр и честен и позаботься о своей матери. Надеюсь, эта открытка застанет вас в добром здравии. С любовью, твой отец Эдвард Дойл».

В комнате воцарилась тишина. Время будто на миг остановилось. Дядя Гарри даже открыл рот от изумления, да так и замер. Тётя Элен изумлённо смотрела на присутствующих, не в силах проронить ни слова. Тереза остановилась посреди комнаты, как громом поражённая. Её руки мелко затряслись, чайная чашка зазвенела на блюдце. Генри молча переводил взгляд от одного к другому. Казалось, если бы в комнате ударила молния, она и то произвела бы меньший эффект. Первым пришёл в себя дядя. Он принялся чесать в затылке и наконец произнёс:

— Да простят меня дамы, но что, чёрт возьми, это значит?

Тётя Элен ответила мужу недоумевающим взглядом и наконец поспешила на помощь Терезе — чашка чуть было не выпрыгнула у неё из рук.

— Это чья-то скверная шутка, — глухим голосом проговорила матушка. — Эдвард покинул этот мир. Он был человеком достойным и по своей воле не оставил бы нас… не исчез бы бесследно… — Тереза уже была готова разразиться слезами.

— А что, если он не погиб? Может, он выжил, упав со скалы? — проговорил Генри. Тут же все взгляды устремились на него. Дядя Гарри закряхтел и заёрзал в кресле. Он было открыл рот, чтобы что-то возразить, но матушка опередила его:

— Дорогие мои, вы кое-чего не знаете об исчезновении моего мужа Эдварда, отца Генри. Это грустная история, и в ней есть место тайне. Эдвард не велел мне говорить о ней, пока был жив… Но теперь, думаю, пришло время. Я знаю, что заставило его покинуть нас и уехать из города…

Было слышно, как в прихожей тикают часы. Повозка прогрохотала по улице. Соседские ребятишки звали своего пса. Жизнь кипела, и тысячи звуков проникали с улицы. Но в гостиной царила мёртвая тишина. Все боялись спугнуть повисшую над присутствующими тайну. Даже дядя Гарри обошёлся без своих обыкновенных шуток. Затаив дыхание, все ждали рассказа.

4. Тайна Эдварда Дойла

— Эта история началась давным-давно, когда тебя, мой мальчик, ещё не было на свете, — начала свой рассказ Тереза, ласково глядя на Генри. — В маленьком городке в Ирландии жила семья: отец, мать и маленький сынишка. Отец был тяжело болен много лет, и мать всё это время терпеливо ухаживала за ним. Кроме того, ей приходилось много работать, чтобы прокормить семью.

Сынишка, Эдвард, рос бойким, весёлым мальчиком. Невысокий и щуплый, со смуглой, с золотистым отливом кожей, копной непослушных каштановых волос и живыми карими глазами, в которых плясали озорные искорки, он был так не похож на сплошь рыжеволосых и синеглазых соседских мальчишек, среди которых пользовался безграничным уважением и слыл смельчаком и забиякой. Ни одна проделка не обходилась без его участия.

Но Эдварду пришлось рано повзрослеть. С малых лет он видел нужду семьи, болезнь отца и старался, как мог, помогать матери. Когда Эдварду было девять, у него появился брат. Мальчика назвали Трэем. Малыш рос полной противоположностью своему старшему брату: тихий, спокойный и скромный, с яркими синими глазами, пухлым личиком в обрамлении светлых, как спелая пшеница, кудрей. Трэй был улыбчивым и добрым мальчиком.

Вскоре после рождения Трэя отец скончался. Бедная мать не вынесла этого удара. Здоровье её, и без того подорванное многолетним тяжёлым трудом, сильно ухудшилось. Ненамного несчастная вдова пережила своего мужа. Когда Эдварду было одиннадцать, а Трэю два года, их мать умерла от чахотки. Мальчики остались одни. Родственников в городке у них не было, и их забрал к себе двоюродный брат матери, живший в одном из маленьких городов Англии. Так ребята обрели новый дом.

Дядя мальчиков был холостяком. Жил скромно в маленьком домишке, где ему одному едва хватало места. На жизнь он зарабатывал тем, что рыбачил, а потом продавал улов на городском рынке. Дядя Джозеф был уже немолод и не так силён здоровьем, как раньше, поэтому Эдвард стал помогать дяде и вскоре уже продавал рыбу вместо него. Дни напролёт он проводил на рынке. Малыша Трэя он брал с собой, и вскоре все жители городка знали неразлучных братьев Дойл.

Так прошёл год. Мальчики жили тихой, наполненной ежедневным трудом жизнью и скоро привыкли к дяде и к своему новому дому.

Однажды вечером братья, по обыкновению, ждали дядю к ужину, но он задерживался, чего прежде с ним не бывало. Мальчики весь день пробыли на рынке и валились с ног от усталости. Эдвард уложил спать Трэя, а сам стал дожидаться дядю. Наконец дядя пришёл, но он был не один. С ним была компания мужчин. Эдвард знал всех жителей их маленького городка, но этих людей он видел впервые. Дядя объяснил, что это славные ребята, он встретил их по дороге домой. Они рыбаки, как и он, едут из Дувра в городок неподалёку, и им негде остановиться на ночлег.

Дядя пригласил гостей разделить с ним скромный ужин. Кто-то принёс с собой бутылку эля. Дядя накрыл на стол, и компания принялась за еду. Эль оказался весьма недурным, и вскоре дядя сильно захмелел. Некоторое время он ещё пытался что-то говорить, но выходило лишь бессвязное бормотанье, а потом и вовсе уснул, уронив голову на руки.

А между тем в углу комнаты за старенькой занавеской, где помещались кровати братьев, Эдвард не мог сомкнуть глаз. В доме творилось небывалое: дядя никогда прежде не бывал так пьян, чтобы уснуть не выходя из-за стола. И эти люди, почему дядя привёл их? Лишь только увидев их, Эдвард понял, что что-то с ними не так. Он не мог понять, что именно, но сердце будто подсказывало ему, что всё это не к добру.

Несмотря на поздний час, за столом царило веселье. Гости шутили, угощая друг друга крепким словцом. Вдруг стало тише. Они стали говорить по-другому, будто вовсе не были пьяны! Энергичным, заговорщическим шёпотом один с жаром доказывал что-то остальным. Эдвард напряжённо прислушался.

— Говорю вам, этот недотёпа спит как убитый, его из пушки не разбудишь! Надо действовать сейчас, пока луна не вышла и темно как у чёрта за пазухой!

— Опасно это, Хлыщ! — прозвучал другой голос. — Бакалейный магазин ограбить — не кошелёк стянуть, если поймают — не миновать нам виселицы!

— Без паники! У меня есть план! Один из нас влезет в печную трубу на крыше и откроет изнутри двери всем остальным. Каково? — Хлыщ довольно оскалился. — Ловко я придумал? — Шёпот одобрения послышался со всех сторон. — Сделаем всё тихо, без шума, разживёмся деньжатами и разойдёмся.

Трэй мирно спал в своей кроватке, устав от шума городского рынка. Эдвард же замер за занавеской, боясь шелохнуться. В их доме замышлялось ограбление! Эти люди никакие не рыбаки, они настоящие преступники… Ещё некоторое время разговоры не утихали, но вот всё было решено. Компания поднялась из-за стола и уже было собралась уходить, как вдруг кто-то снова заговорил. По голосу Эдвард узнал Хлыща.

— Эвона как! А про сироток-то мы и забыли! — Эдвард услышал звук приближающихся шагов. Ещё секунда, и Хлыщ одним резким движением отдёрнул занавеску. Бедняга Эдвард закрыл собой спящего Трэя и глядел полными ужаса глазами на Хлыща и компанию.

— Надобно заткнуть им глотки, а то, чего доброго, донесут на нас полисменам! А я на виселицу не хочу…

Хлыщ оскалил свои чёрные зубы. Острое лезвие ножа молнией блеснуло в его руке. Один бог знает, чем бы всё закончилось, если бы Эдвард неожиданно для себя не вскрикнул:

— Дядя Хлыщ, вы неверно всё придумали, и вас непременно поймают и повесят! Вас и ваших дружков! Но я знаю, как всё устроить!

— Что ты мелешь, зверёныш? — Хлыщ впился своими волчьими глазами в мальчика.

— Вы неправильно всё рассчитали! — срывающимся голосом проговорил Эдвард. — Вам не влезть в печную трубу. На прошлой неделе я слыхал разговор двух рабочих, которые крышу ремонтировали, труба, говорят, там ни к чёрту, узкая, никуда не годится. Зимой, как начнут печь топить, в магазине дымно будет. Такой, мол, магазин справный, а труба ни к чёрту! Не пролезть вам в неё! А иначе вам внутрь не попасть. Замки железные, двери надёжные, на окнах ставни.

— И что же ты предлагаешь, малец? — Хлыщ озадаченно почесал в затылке.

— Я могу влезть в трубу. Вы не поместитесь, а я помещусь, я маленький. Пролезу и открою вам дверь изнутри.

— О как! Сообразительный ты малый! — хитро заулыбался Хлыщ. — Это дело! Только братца твоего куда деть прикажешь?

— Мой братец вам не помощник! — решительно ответил Эдвард. — Он ещё слишком мал!

Все взгляды устремились на спящего в углу Трэя. Пухлый и розовощёкий, с милыми золотыми кудряшками, он был похож на ангела.

— И впрямь не помощник! — ухмыльнулся Хлыщ. — Но откуда мне знать, что ты не врёшь? Может, взять твоего братца с собой, чтобы ты, зверёныш, не выкинул чего?

— Оставь, Хлыщ, — протянул кто-то из компании, — времени нет с мелюзгой возиться. Бери этого тощего да пойдём, надо успеть, пока луна не вышла!

— Так тому и быть, — прошипел Хлыщ. — Пойдёшь с нами, и, если ты нас обманул, спущу шкуру с тебя и твоего братца! Вперёд! — с этими словами Хлыщ схватил Эдварда за шиворот и потащил к двери.

Трэй заворочался во сне. На мгновение показалось, что он сейчас проснётся. Но мальчик лишь перевернулся на другой бок и снова мирно засопел.

5. Неожиданный план

— А ну пошевеливайся! — раздалось над самым ухом.

Эдвард замешкался. Мысли сменяли друг друга с молниеносной быстротой. «Нужно увести их подальше от дома! Вот если бы дядя проснулся и позвал полицию! Но что же мне делать? Эти головорезы задумали ограбление, как мне их остановить? Скоро уж бакалейный магазин, вон за тем поворотом! Я должен что-то предпринять, но что?» Эдвард тихонько простонал. Но шайка кралась так тихо, что любой звук отдавался эхом в мёртвой тишине ночи.

— Что ты там мычишь, зверёныш? — прошипел Хлыщ, толкнув мальчика в спину. Он был так взбудоражен, что не рассчитал: толчок оказался слишком сильным, и мальчик, споткнувшись, упал на мостовую.

— А ну вставай, зверёныш, не то я из тебя душу выну! Разлёгся тут! Уж не задумал ли ты чего? — Хлыщ уже хотел пнуть мальчика, но не успел. Эдвард, почуяв опасность, мигом вскочил на ноги.

— Вы сами меня толкнули!

— Вперёд! И тише, а то я тебя так взгрею — родная мать не узнает! — шипел Хлыщ, а между тем разбойники миновали рыночную площадь, шляпный магазин, лавчонку сапожника и вышли к бакалейному магазину. Добротное здание было выстроено на славу. С первого взгляда было понятно, что попасть внутрь, не наделав шума, не получится.

— Эге… Хлыщ, гляди-ка, а малец-то был прав! — произнёс кто-то из разбойников. — Магазин-то и впрямь надёжный!

— Сам вижу! — огрызнулся Хлыщ, оглядывая здание. — Ну, некогда тут болтать, а то, того и гляди, заметит кто-нибудь! Полезай на крышу! И без шума, тихо, как мышь, слышишь? Иначе худо будет! У-ух, я тебя! — Хлыщ потряс кулаком прямо перед лицом мальчика и скомандовал: — А ну, подсобите! Его надо поднять повыше! Осторожней!

Эдвард почувствовал, как сразу несколько крепких рук ухватили его и без труда подняли высоко, почти до карниза. Ловкий и проворный, мальчик схватился за него. Оставалось немного. Эдвард упёрся ногами в крохотный выступ на кирпичной стене. Внезапно силы изменили ему. Мальчик пошатнулся, одна нога соскользнула и с громким стуком ударилась о трубу. Ба-ба-ам! С трудом удержав равновесие, Эдвард чудом не свалился на мостовую. Он всем телом прижался к холодной стене. Снизу слышался гневный шёпот. Члены шайки были всерьёз встревожены, Хлыщ шипел и бранился: разбудить жителей громким ударом о водосточную трубу явно не входило в его планы.

«А что, если ещё раз бахнуть по трубе, только теперь нарочно да со всей силы! Разбужу всех! А может, лучше закричать? Ведь их тогда схватят! — мальчик лихорадочно соображал. — Нет, не схватят: если они почуют, что кто-то их засёк, тут же дадут дёру. А потом вернутся в дом, и брату конец. И дяде тоже. Ведь если до сих пор не видно полисменов, значит, дядя ещё спит, да и навряд ли проснётся раньше завтрашнего дня! Делать нечего, придётся лезть в трубу, а там действовать по обстоятельствам…»

Мальчик оттолкнулся ногами от выступа, будто собирался прыгнуть, подтянулся вверх и, навалившись грудью на край крыши, каждую секунду рискуя свалиться вниз, схватился за черепицу. Карабкаясь, как кошка, обливаясь потом, Эдвард взобрался на крышу. Внизу послышался вздох облегчения.

Мальчик стоял посреди крыши и не мог сделать ни шагу. Большая, широкая печная труба высилась перед ним. Рассказ о якобы подслушанном им разговоре двух рабочих, конечно же, был выдумкой. Кто угодно мог сюда пролезть. Он смотрел на трубу и чувствовал, что мужество оставило его. Но в ту же секунду Эдвард вспомнил Трэя, беспомощного, совсем ещё крошку. Ужас охватил его при мысли, что шайка бандитов может вернуться в дом… Эдвард решительно подошёл к трубе, зацепился руками за верхушку, подтянулся и оказался наверху. Чёрный тоннель трубы зиял прямо у него под ногами. Мальчик закрыл глаза и шагнул…

6. Старик сапожник

Маленький городок спал. Ночь накрыла тёмным покрывалом старые домишки с оранжевыми крышами, узкие городские улочки, чудные яблоневые сады. Голуби на крышах мирно дремали, собравшись в пушистые стайки. Тощие бродячие собаки и взъерошенные кошки, завсегдатаи улиц, ютились под прилавками опустевшего рынка на городской площади, где с рассвета толпились и гомонили люди. Сейчас на улицах не было ни души. Свет в окнах давно погас, и только в одном маленьком окошке пробивался тусклый отблеск свечи. Низко, почти на мостовой, помещалось крохотное оконце каморки сапожника. Бедный старик еле сводил концы с концами. Сидеть до зари над очередной парой ботинок было для него обыкновенным делом.

Вот и в эту ночь он работал. В комнате было тихо. Изредка потрескивала оплывшая свеча да слышно было, как сначала сапожная игла, а затем нить проходят сквозь грубую кожу башмака. Вдруг с улицы донёсся странный шум. Тихие шаги и вдруг стук. Будто что-то упало на мостовую… Затем тихое бормотанье. Сапожник прислушался. На миг всё будто замерло, но через мгновение он снова отчётливо услышал чей-то приглушённый голос. Кто-то будто бранился, но очень старался, чтобы его не услышали. Затем другой голос, детский, что-то ответил. Шаги удалились, и всё снова затихло.

«Странно, — подумал старик, — кому вздумалось бродить по улицам в такой поздний час!» Городок был маленький, и все в нём друг друга знали. Бывало, в праздник возвращается какой-нибудь засидевшийся в гостях гуляка, но в будний день и так далеко за полночь… «Экая невидаль! — думал сапожник, размеренно работая иглой. — Стежок, и ещё — какой ладный шов получается! Глаз-то ещё зорок! Эх, жаль, руки уже не те…»

Ба-ба-ам!

Звук, как от удара о что-то железное, разорвал ночную тишину. Где-то совсем рядом — может, на соседней улице — ударили по водосточной трубе.

Сапожник решил выйти и угомонить расшумевшихся гуляк. Он отложил работу, натянул свой старенький, поношенный плащ, задул свечу и тихонько вышел.

Ночь была тёмная, звёзд на небе совсем не было видно. Старик неслышно брёл по пустой улице. «Может, задремал на миг, да мне почудилось?» — рассуждал он, озираясь по сторонам. Вокруг не было ни души. Вдруг раздались чьи-то едва слышные голоса. Старик пошёл на звук и завернул за угол. Группа людей толпилась у бакалейного магазина. Они тихо переговаривались между собой, но слов было не разобрать. Сапожник вгляделся в тёмные фигуры. «Ба-а! Так это не наши! Не местные! Это не к добру… будто замышляют что-то!» Он бесшумно подкрался и остановился в тени забора дома напротив.

Сомнений быть не могло. Эти люди были чужаками. Всех жителей городка старик знал. Боясь пошевелиться, он наблюдал и пытался поймать обрывки доносившегося разговора, но говорили слишком тихо.

Вдруг стало светлее. Из-за облаков показалась луна. Большая, ослепительно жёлтая, она медленно выплывала, озаряя всё вокруг бледным золотым светом. На фоне посветлевшего неба высились чёрные силуэты печных труб. Вдруг одна из них будто пошевелилась. Сапожник пригляделся. Да это не труба вовсе!

На крыше бакалейного магазина кто-то стоял! На фоне жёлтого диска луны был отчётливо виден силуэт. Группа людей снизу, очевидно, пыталась ему что-то сказать, они жестикулировали, шептались и всё время смотрели вверх. Человек на крыше какое-то время стоял неподвижно, затем направился к трубе, легко взобрался на неё, ещё мгновение и… чёрная тень исчезла внутри. Старик подавил чуть не вырвавшийся у него возглас. Он стал свидетелем преступления! Бакалейный магазин хотят ограбить! Нужно сообщить в полицию!

Сапожник тихонько прокрался вдоль забора и никем не замеченный свернул за поворот улицы. Скрывшись из виду, он что есть мочи бросился бежать.

7. Настоящее преступление

Темнота, как на дне самого глубокого колодца, на миг обступила Эдварда. Он молнией пролетел по трубе и, больно ударившись, упал на дно камина. Да так и остался лежать — силы изменили ему.

Спину жгло, видимо, он оцарапал её при падении. Штаны на коленях были разорваны, и сквозь них виднелись разбитые коленки. Сколько прошло времени, Эдвард не знал. Пять минут, может, десять — он потерял счёт времени. Кое-как переведя дух, мальчик выбрался из камина и огляделся по сторонам. В магазине было темно и тихо. Тонкий аромат незнакомых трав, восточных пряностей и специй разливался в сухом тёплом воздухе.

Эдвард изо всех сил вглядывался в темноту, и понемногу его глаза стали привыкать. Он начал различать предметы. Полки с корзинами, большой прилавок, коробки, дверь… Та самая, которую должен открыть Эдвард, чтобы впустить бандитов. Сердце мальчика бешено заколотилось. Замирая от страха, он неуверенно направился к ней, но не успел сделать и пары шагов, как с улицы донеслись чьи-то громкие голоса, затем оглушительный свист, снова голоса, но уже совсем близко, прямо за дверью, и вдруг железный засов громко заскрипел. Его отпирали снаружи. Было слышно, как в замочную скважину вставили ключ, повернули… Эдвард понял. Свист, который он услышал, — это был полицейский свисток! Кто-то позвал полицию! А ключи от двери могли быть только у хозяина магазина, стало быть, и он здесь! Неужели всё кончилось? Неужели бандитов схватили и он наконец-то свободен? В это мгновение дверь распахнулась, впустив в комнату полосу лунного света.

— Он должен быть где-то здесь, господин инспектор! Точно вам говорю, один из этих головорезов прыгнул прямо в трубу на моих глазах!

— Умоляю вас, господин инспектор, поймайте мерзавца!

— Господа, расступитесь, прошу вас, сейчас я во всём разберусь!

Эдвард стоял посреди магазина и не мог пошевелиться. Словно эхом раздавались в голове услышанные только что слова: «поймайте мерзавца», «один из этих головорезов»… Они думают, что он заодно с преступниками! Нужно всё рассказать. А если ему не поверят? Как он докажет свою невиновность? Его арестуют и бросят в тюрьму! Есть только один выход: бежать. Но куда?

— Эй, ты, там, а ну выходи, живо! — громкий голос инспектора заставил мальчика вздрогнуть. — Мы вооружены! Тебе не уйти! Сдавайся, а иначе нам придётся применить оружие!

Эдвард было попятился назад, но вдруг заметил прямо возле двери большую корзину. Только бы она оказалась пуста, можно спрятаться внутри, никто и не подумает искать в ней! Тихо, как мышь, он стал двигаться в сторону двери.

Мальчик подкрался к корзине. Она оказалась пустой! Эдвард бесшумно влез в неё и закрыл крышку. Хоть он и был довольно щуплым, всё же корзина была тесновата даже для него. Но со стороны было совершенно не догадаться, что в корзине мог кто-то прятаться, а тем более преступник! Ведь искали взрослого мужчину, а вовсе не напуганного мальчика!

В дверях магазина показался тёмный силуэт инспектора. Ещё секунда, и вот он уже внутри. Эдвард услышал, как чиркнули спичкой, видимо, вошедший зажёг лампу. Следом вошли остальные. Они громко разговаривали, что-то двигали — они искали! Но никому даже в голову не пришло заглянуть в корзину у двери. В неё мог поместиться разве что мешок муки.

— Господа, я уверен, что видел, как некто прыгнул в трубу! Я ещё в своём уме, поверьте мне!

— Но не мог же он испариться! Или пройти сквозь стену… Эх, надеюсь, полиция всё-таки поймает остальных!

— На этот счёт не волнуйтесь! Уже организована погоня. Возможно, их уже схватили!

Эдвард внимательно слушал разговор. Получалось, что грабителям удалось улизнуть, но полиция пустилась по их следу! На месте преступления остался он один. Всё оборачивалось ещё хуже, чем можно было предположить! Эдвард едва дышал. Ещё некоторое время вошедшие спорили, он слышал их шаги так близко, что сердце его замирало от страха каждую секунду. Но вскоре было решено магазин закрыть. Скорее всего, старик сапожник ошибся: чего только от страха не привидится.

Наконец все ушли. Загремели ключи в замке. Эдвард слышал звук опускающегося засова. Вновь стало темно и тихо. Мальчик ещё некоторое время с замиранием сердца вслушивался в тишину магазина. Только сейчас он почувствовал, что чудовищно устал. Всё тело его болело. Веки отяжелели, глаза то и дело закрывались. Не в силах бороться с навалившейся усталостью, он вскоре забылся сном.

Проснулся Эдвард от резкого звука, будто звенела посуда. В щели корзины пробивался утренний свет. Мальчик понял, что проспал много часов. Он слегка приподнял крышку корзины. В магазине было светло, дверь была открыта настежь. Жена бакалейщика, низенькая, аккуратная женщина в белом переднике, что-то расставляла на прилавках. Кроме неё в магазине не было ни души. По видимости, ещё было раннее утро и магазин только что открылся. Женщина суетилась, выполняя свою ежедневную работу, и совсем не обращала внимания на злополучную корзину. Она взяла с полки большую стеклянную банку из-под крупы и направилась в кладовую. Эдвард остался один. Он понял: это его единственный шанс.

Жена бакалейщика как раз насыпала крупу, когда услышала какой-то звук, будто в магазине что-то упало. Она оставила банку и вернулась. В магазине никого не было. У двери на полу лежала перевёрнутая корзина для муки, крышка её была раскрыта. Наверное, ветер опрокинул её…

8. Загадочное исчезновение

Эдвард оказался на улице. Свежий утренний воздух ударил ему в лицо. В корзине было душно и тесно, за ночь тело затекло и теперь не хотело слушаться. Каждый шаг давался огромным усилием, в голове стучала мысль: не останавливаться. Нужно уйти как можно дальше от магазина. Главное — идти спокойно, чтобы не вызвать подозрений.

Мальчик пытался принять непринуждённый вид, что совершенно не вязалось с его разорванной одеждой и разбитыми коленками. На его счастье, людей на улице сейчас было мало: город только начинал просыпаться.

Только всю ночь не сомкнувшая глаз жена бакалейщика была в магазине ни свет ни заря, да старик сапожник открывал скрипящие ставни, бормоча себе под нос: «Я не мог ошибиться! Руки уже не те, но глаз, глаз-то зоркий! У-ух, как сквозь землю провалился! А инспектор-то хорош, тоже мне: спросонья, говорит, привиделось. Уж я-то знаю, что видел! — старик погрозил пальцем в воздухе. — Теперь скажут, старик из ума выжил, у-ух, позор на мою седую голову!» Он с досадой покачал головой, надёжно закрепил задвижкой старые ставни окна, подпёр маленькую деревянную дверь и поправил металлический сапожок-вывеску на цепочке. Начинался новый день.

Пройдя через городской рынок, безлюдный в такой ранний час, миновав тихие узкие улочки, Эдвард наконец добрался до дома. Он рывком распахнул дверь и буквально влетел в комнату. Дядя Джозеф по-прежнему спал, уронив голову на стол, и даже не проснулся от громкого стука распахнувшейся двери.

Эдвард оглядел комнату: старая занавеска, отделявшая кровати мальчиков от гостиной, была сорвана и лежала на полу посреди комнаты. Кровать Трэя была пуста. Мальчика нигде не было!

— Трэй! — позвал Эдвард хриплым от волнения голосом.

— Трэ-эй! — Никто не ответил.

Эдварда пронзила страшная догадка: Хлыщ забрал Трэя. Он выкрал его, пока дядя спал!

— Дядя! Дядя Джозеф, просыпайтесь!

Эдвард с силой затряс дядю, пытаясь разбудить. Он понял: бандиты что-то подмешали в эль. Будь это не так, дядя давно бы уже проснулся! Мальчик был в отчаянии, но ничего не мог сделать.

В ту злополучную ночь малыша Трэя выкрали прямо из дома, из постели, в которой он спал. Для дяди это стало страшным ударом, он винил в случившемся себя, что, в сущности, было справедливо. Дядя Джозеф понимал, что в полицию идти нельзя. Никто не поверил бы Эдварду, что тот ни при чём.

Бакалейщик был в городе слишком важной персоной. Мальчика непременно посадили бы за решётку. Дядя Джозеф решил, что сам станет искать Трэя.

Дни и недели напролёт дядя вместе с Эдвардом искали малыша, но Трэй как сквозь землю провалился. После неудачного ограбления преступники решили залечь на дно. И дяде с Эдвардом, как они ни старались, не удалось отыскать их. Все их попытки узнать что-то о Хлыще и его головорезах не увенчались успехом.

Время шло. Дядя продолжал зарабатывать на жизнь рыбалкой, ведь им по-прежнему нужно было на что-то жить. Эдвард теперь помогал дяде не только на рынке, но и рыбачил вместе с ним. Мальчик сильно вырос и вытянулся. От прежнего ребёнка не осталось и следа: Эдвард стал высоким, статным юношей. Он был так же худощав, как и прежде, и те же чудные глаза светились на его худом, измождённом лице. Но теперь печать боли и страданий отражалась в них. Эдвард ни на миг не забывал о младшем брате.

Прошло пять лет. Однажды дядя отправился рыбачить в ненастную погоду. Дул ледяной ветер, и было очень холодно. Дядя не сразу заметил, что в лодку начала просачиваться вода. Видимо, дно прохудилось от старости. Дядя как мог заделал дыру, но вода всё же просачивалась, и ему пришлось всю ночь просидеть по щиколотку в ледяной воде. На следующий день у него начался сильный жар и дядя Джозеф слёг в постель с лихорадкой. Долгих три месяца Эдвард ухаживал за больным дядей, как прежде его мать ухаживала за больным отцом, но ничего не помогло. Дядя Джозеф оставил этот мир, и Эдвард оказался совсем один.

                                                        * * *

Тереза обвела присутствующих усталым взглядом и продолжила:

— Эдварда больше ничто не держало, и он отправился разыскивать брата. Он переезжал из города в город, из деревни в деревню, и вот однажды поиски привели его в наш городок. Так мы и встретились. Мы сразу полюбили друг друга и вскоре поженились. Но Эдвард так и не смирился с потерей брата.

Однажды он получил письмо из Кале. Его прислал старый знакомый, работавший в городском порту. Он что-то узнал и просил Эдварда срочно приехать. На следующее же утро Эдвард отправился в Кале, и больше я его не видела. Он исчез так же бесследно, как прежде исчез его брат Трэй.

Я всегда говорила, что Эдвард Дойл был самым храбрым, самым благородным человеком из всех, кого я когда-либо встречала. Он ни за что не оставил бы нас по доброй воле. Его уже нет на нашей бренной земле. И я каждый день молюсь о его душе и не сомневаюсь, что такой человек, как он, занял достойное место на небесах.

9. Благороднейший из людей

Тереза окончила свой рассказ и обвела глазами присутствующих. Никто не шелохнулся. Все, кто был в комнате, словно окаменели.

— О несчастный молодой человек! — вдруг воскликнула молчавшая до сих пор тётушка Элен. — Сколько испытаний выпало на его долю! Но удалось ли ему найти своего брата? У меня просто волосы встали дыбом от твоего рассказа!

— Мне ничего об этом не известно! Последнее письмо он написал из Кале, и больше от него не было вестей. Он сообщил, что наконец нашёл верный след и теперь ему предстоит долгое путешествие.

Тереза всхлипнула и поднесла край передника к лицу, чтобы смахнуть набежавшую слезу.

— Один бог знает, куда он мог отправиться. Только через год пришло то роковое письмо с вестью о его гибели на Монблане.

— Мда-а, — почесал в затылке дядя Гарри, — ну и история…

Генри всё ещё держал открытку в руках, не в силах пошевелиться. Он был страшно поражён услышанным. В голове пронёсся вихрь мыслей. Отец жив! Генри теперь чувствовал это.

Вскоре гости собрались уходить. Все стали прощаться. Генри говорили что-то, он что-то рассеянно отвечал, но смысл слов едва доходил до него. Лишь звук закрывшейся двери вывел мальчика из оцепенения.

Сжимая в руках конверт, Генри пожелал матушке спокойной ночи и поднялся в свою комнату. Ему не терпелось остаться с письмом наедине.

10. Решение принято

Генри мерил комнату торопливыми шагами. Было уже за полночь, но спать совершенно не хотелось. Он снова и снова перечитывал строки, написанные на открытке, и миллиметр за миллиметром изучал конверт. У Генри было так много вопросов… только одно он понимал ясно. Отправившись на поиски брата, его отец сам попал в беду. Ведь если бы ему удалось спасти Трэя, он бы уже вернулся домой! То, что отец жив и что именно он отправил открытку, не вызывало у Генри сомнений.

«Я должен что-то предпринять! Должен! Но что… — Генри остановился посреди комнаты. — Я должен найти отца и его брата Трэя! Ведь это мой дядя! Но где я стану их искать?»

Генри схватил конверт и стал снова рассматривать его. Обратного адреса не было. Только адрес получателя и большое количество марок. Но как же понять, откуда он был отправлен? Генри задумался. В том городе, из которого отправляли письмо, на него наклеили марку, и она стала первой маркой на этом конверте! Но как узнать, какая из них первая? Вдруг Генри показалось, что он увидел в верхнем правом углу на одной из марок, почти сплошь заклеенной другими, крошечный фрагмент такого же изображения, что было на открытке. Он стал осторожно снимать одну за другой марки: вот марка из Кале, вот из Марселя… Генри, затаив дыхание, осторожно отклеивал марку за маркой, и вот осталась последняя, что закрывала заветную первую марку почти на четверть. Дрожащими руками Генри снял её. И что же он увидел? Это была та самая гора. Размером меньше пуговицы, но та же самая, что на открытке. Генри поднёс конверт ближе, пытаясь рассмотреть маленькие, наполовину стёртые буквы. Прищурившись, мальчик медленно, по слогам прочитал: «Не-е-па-ал. Непал…»

Генри несколько секунд припоминал что-то и вдруг воскликнул:

— Но этого не может быть! Отец сорвался со скалы при восхождении на Монблан! При чём здесь Непал?

Мальчик взял в руки открытку и стал внимательно её рассматривать. Затем внезапно вскочил и подбежал к комоду. Он достал учебник географии и без труда нашёл нужную страницу. На ней была изображена гора — в точности такая же, как на открытке. Внизу стояла подпись: «Эверест. 8839 м. Высшая точка Гималаев. Местоположение — Непал».

Мальчик снова посмотрел на открытку и сравнил изображение на ней с изображением в учебнике. Сомнений быть не могло. Это была одна и та же гора.

— Так значит, это не Монблан, а самая высокая гора в мире — Эверест! Но что это может значить?

Нужно ли говорить, что Генри не мог сомкнуть глаз! Он напряжённо думал, перебирая в голове подробности рассказанной матерью истории, перечитывал послание на открытке. Вскоре он понял, что непременно должен отправиться на выручку отцу. Он должен спасти его во что бы то ни стало.

Генри стал обдумывать план. Побег был назначен на завтрашний вечер. После того как мама уйдёт к себе, он тихонько выберется из дома и тронется в путь. К тому моменту, когда утром его хватятся, он будет уже далеко. С первыми лучами солнца Генри отбросил последние сомнения. Решение было принято, и мальчик наконец забылся сном.

11. Побег

Весь следующий день Генри не находил себе места. Дух захватывало от мысли, что он задумал самый настоящий побег!

Матушка с раннего утра хлопотала по хозяйству. Её не оставляло смутное предчувствие чего-то недоброго, но она гнала прочь дурные мысли.

Обычный день, такой же, как сотни других, пролетел незаметно. Пожелав друг другу добрых снов, Генри и Тереза разошлись по своим комнатам. Мальчик стал ждать. Он долго лежал без движения, прислушиваясь к каждому шороху за стеной в спальне матери. Вскоре всё стихло. Тереза уснула, и Генри тихонько вылез из-под одеяла, неслышно оделся, заправил постель, положил на подушку заранее приготовленную записку и вышел из комнаты.

Едва дыша, он спустился по лестнице и на цыпочках прошёл через гостиную. Дойдя до двери, Генри в последний раз оглянулся. Привычные, милые сердцу вещи наполняли маленькую комнату: стенные часы, старинный сервант с посудой, нарядный обеденный стол, мамины любимые, в розовых цветах, занавески… «Что мама подумает, когда обнаружит утром записку? Наверняка для неё это станет ударом…» Из глаз покатились слёзы. В ту же секунду Генри гневно отёр их рукавом куртки. «Я должен найти отца и спасти его».

Мальчик собрался с силами, неслышно открыл дверь и вышел в темноту.

12. Начало пути

Бархатное покрывало ночи опустилось на город, окутав тишиной и прохладой безлюдные узкие улочки. Лунный свет лился золотом на всё вокруг, и от этого дома, деревья, брусчатка улиц — казались удивительно красивыми, будто светились изнутри. Звёзды мириадами алмазов рассыпались по небу.

Генри торопился. Он шёл, не оглядываясь, оставляя позади ряды старых городских домов, улицу за улицей, он знал: нужно уйти как можно дальше до того момента, когда его хватятся. Наконец он миновал окраину городка. Перед ним простиралась широкая дорога, ведущая в Дувр. Ночью на ней не было ни души. Старые деревья по обеим её сторонам свились в густую чащу.

Генри остановился. Он вгляделся в тени ветвей, чёрным коридором обступивших дорогу, и почувствовал, как смутное, тревожное чувство закрадывается ему в сердце. Это был страх.

Он вглядывался в темноту, и будто сама неизвестность отвечала ему долгим молчаливым взглядом из самой гущи раскидистых ветвей, повисших над дорогой. «Ещё не поздно вернуться!» — ослепительной вспышкой пронеслась в голове мысль. Мальчик колебался мгновение, затем новое, суровое выражение появилось на его лице. Он будто рассердился сам на себя за проявленное малодушие, шумно вздохнул и ступил на дорогу.

13. Дувр

Дувр был самым большим городом на многие мили вокруг. По широким улицам колесили новенькие блестящие автомобили, по рельсам с весёлым перезвоном катились вагоны трамваев. Стройные ряды фонарных столбов, украшенных затейливыми узорами, протянулись вдоль улиц. Чудесным ароматом манили уютные булочные и городские кофейни, а сияющие витрины будоражили воображение прохожих блеском и роскошью. Но сейчас, ранним утром, город был пуст и безлюден. Лишь изредка тишину нарушали шаги раннего прохожего. Суетливый и шумный город с восходом солнца просыпался и становился радушным и приветливым, но стоило ночи вступить в свои права, как он засыпал вновь.

Однако было одно место в городе, где жизнь кипела и не останавливалась ни на минуту. Это был морской порт Дувра. Множество больших судов и маленьких судёнышек беспрестанно прибывало и отбывало от берега. Сотни матросов и рабочих трудились не покладая рук.

Раннее утро забрезжило на горизонте. Первые лучи восходящего солнца скользнули по водной глади и рассыпались на тысячи искр, проникая в самые тёмные, укромные уголки морского порта. У пристани стояло большое грузовое судно, слышались крики рабочих и непрекращающийся грохот множества выгружаемых бочек и ящиков.

Генри стоял поодаль, прислонившись к остову старой лодки, очевидно оставленной здесь для ремонта. Глаза его лихорадочно блестели, в горле пересохло. Он шёл всю ночь и теперь валился с ног от усталости. Мальчик напряжённо вглядывался в могучий силуэт корабля, в высоту мачт… О, как ему хотелось прямо сейчас оказаться на палубе этого судна! Но мальчик понимал: его не пустят на корабль. Он слишком мал. Его тотчас же начнут спрашивать, почему он один и где его родители, а затем неминуемо отведут в полицейский участок. Но Генри знал, что это судно — его единственный шанс попасть в Кале. В город, откуда он сможет отправиться на поиски отца.

Мальчик перевёл взгляд на снующих у корабля рабочих, и в голове тут же пронеслось: «Нужно незаметно проскользнуть мимо них». Главное — попасть на корабль, а там он найдёт, где спрятаться!

Сотни ящиков, больших и маленьких, были свалены на пристани. Рабочие вносили их на корабль. Судно должно было сняться с якоря через час, и рабочие торопились, чтобы поспеть вовремя. Вдруг Генри заметил один небольшой ящик, больше похожий на коробку, который, как ему показалось, он в силах будет поднять.

Мальчик, опасливо озираясь по сторонам, направился к нему. Никто не обратил на него внимания. Генри поднял ящик. Он не ошибся: тот не был слишком тяжёлым, и он вполне мог внести его на корабль. Вместе с другими рабочими он направился к судну. Но, подойдя ближе, Генри замешкался. Прямо у трапа стоял рослый матрос и считал заносимые рабочими ящики:

— Сто двадцать восемь, сто двадцать девять, а ну пошевеливайтесь! Сто тридцать! Сто тридцать один!

Генри почувствовал, как его колени подогнулись от страха. Он с большим трудом устоял на ногах. Но останавливаться было нельзя. Мальчик, опустив голову, шёл неуверенной походкой. Мимо бодро прошагал бравый широкоплечий рабочий, неся на плечах большой мешок. Генри ускорил шаг и пошёл рядом. Вдруг прямо над самым ухом раздалось громогласное:

— Сто тридцать шесть!

Генри почувствовал, как по его лицу заструился пот. Под ногами показались доски деревянных сходней.

— Сто тридцать семь!

Генри поднимался на корабль!

— Сто тридцать восемь!

Никто не остановил его!

В свои тринадцать лет он был высок не по годам и вполне мог сойти за молодого юнгу или рабочего. Единственное, что могло бы его выдать, — это опрятный, чистый костюм, но Генри шёл всю ночь, и его брюки и башмаки были сплошь в дорожной пыли. Никто не обратил на него внимания.

Генри не верил в свою удачу. Шаг за шагом он поднимался всё выше по трапу и наконец ступил на палубу судна. Рабочие вереницей спускались в трюм, чтобы оставить там груз. Мальчик последовал за ними. В глубь корабля вела тёмная крутая лестница. Генри спускался всё ниже и ниже. Наконец показалось огромное полутёмное помещение трюма.

Несколько фонарей на деревянных балках под потолком светили тусклым желтоватым светом. Рабочие составляли рядами ящики, раскладывали мешки. Словно в гигантском муравейнике, здесь кипела жизнь. Генри огляделся по сторонам. Он понимал, что единственный его шанс остаться на судне — это надёжно спрятаться. И трюм корабля с сотнями укромных уголков, куда не падал тусклый свет старых фонарей, показался ему идеальным убежищем.

Генри осторожно поставил свою ношу. Справа от него стройными рядами стояли высокие бочки, очевидно, с вином или ромом. Он заметил, что две из них, крайние, поставлены неплотно друг к другу. Между ними было расстояние. Не больше локтя. Но мальчик решил попытаться. Он повернулся и пошёл к лестнице, ведущей на палубу, якобы собираясь подняться наверх. По пути он, уступая дорогу идущим навстречу рабочим, будто случайно отошёл вправо и оказался рядом с бочками. Теперь дело было за малым. Он ещё раз огляделся и, убедившись, что никто не смотрит в его сторону, шмыгнул в темноту между бочками.

Ниша оказалась слишком тесной, и Генри едва мог дышать. Но выбор был невелик. Он замер и стал ждать. Скоро весь груз был перенесён в трюм. Воцарилась тишина, но вверху на палубе стояла невообразимая суматоха. Вдруг Генри услышал откуда-то сверху:

— Отдать швартовы!

— Есть отдать швартовы!

— Поднять якорь!

— Есть поднять якорь!

Воздух наполнился громким металлическим скрежетом тяжёлого поднимающегося якоря.

— Поднять паруса!

— Есть поднять паруса!

Генри слышал, как заскрипели мачты, как вздулись и захлопали паруса. И наконец…

— Полный вперёд!

— Есть полный вперёд!

Судно вышло из бухты и направилось в Кале. Так начались приключения юного Генри Дойла.

14. Морское путешествие

Ещё некоторое время Генри слышал, как капитан отдавал команды, матросы суетились на палубе, исполняя их, но вскоре всё затихло. Корабль лёг на курс. В трюме царила тишина, нарушаемая лишь шумом волн да голосами матросов, изредка перекликающихся между собой. Генри попытался высвободиться из своего укрытия, но это оказалось не так-то просто. Всё тело его затекло и не хотело слушаться. Мальчик был совершенно обессилен.

Вдруг он отчётливо почувствовал чьё-то прикосновение: что-то скользнуло по его ноге. Генри похолодел от ужаса. Тут же послышался шорох, совсем рядом, затем ещё, и вот тишина трюма будто оживилась. Она стала наполняться звуками, сотнями звуков, непонятными, непривычными, будто что-то выползало из тёмных углов, вытекало из узких чёрных щелей и закоулков корабельного трюма.

Мальчик от страха чуть было не вскрикнул, но вовремя спохватился, он напрягся что было сил и выскользнул из тесного плена бочек. На мгновение Генри замер: уходя, матросы унесли фонари, оставив лишь один под потолком у лестницы, и в трюме было темно. Мальчик напряжённо вглядывался в темноту, и вдруг что-то пискнуло прямо у него под ногами. Генри осенила догадка: «Крысы! Конечно! Это крысы! Я слышал, что на кораблях их тысячи!» — осторожно ступая, он приблизился к ящикам, встал на самый низкий из них, затем на ящик повыше и так, словно по ступеням, взобрался на самый верх. Здесь, под потолком трюма, где крысы были ему не страшны, Генри прилёг, положив под голову свой узелок, и тут же задремал. Сквозь сон мальчик услышал голоса; прямо у него над головой кто-то говорил:

— Капитан, наше судно тащится, словно улитка! В котором часу вы рассчитываете попасть в Кале?

— Скорость четыре узла, мсье Дюран, к полудню будем на месте!

— Надеюсь, что вы правы, капитан, очень на это надеюсь!

15. Порт Кале

Генри разбудил шум. Прямо у него над головой по палубе бегали и суетились матросы. Корабль вошёл в бухту порта Кале. Мальчик протёр глаза и почувствовал, что к нему вернулись силы. Он не мог сказать, сколько времени проспал, но чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Вдруг раздался голос капитана: «Опустить якорь!» Спустя мгновение послышался уже знакомый скрежет железной цепи опускаемого якоря, за ним последовал небольшой толчок, и корабль замер на месте, слегка покачиваясь на волнах.

Генри осторожно спустился вниз и, снова притаившись между бочками, стал ждать. Вскоре на лестнице послышались шаги матросов. Они принесли фонари и повесили их на балки под потолком. Затем один за другим стали спускаться рабочие. В мгновение трюм наполнился людьми.

Генри улучил момент и осторожно выскользнул из своего убежища. Вынырнув из темноты, он как ни в чём не бывало подошёл к ящику, тому самому, что внёс на корабль в Дувре, и, взяв его в руки, стал подниматься на палубу.

Лучи яркого полуденного солнца на миг ослепили Генри. Он зажмурился, но останавливаться было нельзя. Мальчик шёл вместе с другими рабочими к деревянным мосткам, уже перекинутым с корабля на пристань. Вдруг до его слуха донеслось:

— Девятнадцать! Двадцать! Осторожней!!! Э-эх, разиня! Двадцать один! Двадцать два!

У Генри перехватило дыхание. Тот же самый матрос стоял на пристани: он считал выносимые рабочими с корабля ящики.

Однажды уже Генри прошёл мимо него и всё закончилось благополучно. Пройти мимо во второй раз казалось Генри чем-то непостижимым. Но выбора у него не было. Мальчик пошёл вперёд. Он опустил голову, пряча лицо, слишком юное для рабочего. С каждым шагом Генри приближался к матросу всё ближе.

— Двадцать три! Двадцать четыре! — раздалось всего в нескольких шагах от него.

Генри охватила паника.

— Двадцать пять! Двадцать шесть!

Совсем близко, почти в шаге от себя, Генри услышал:

— Двадцать семь!

Он почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

— Двадцать восемь! — раздалось уже позади. — Двадцать девять! Тридцать! Тридцать один!

Генри не верил в свою удачу. Ему снова удалось остаться незамеченным.

Он так сильно сжимал ящик, что костяшки пальцев побелели, но продолжал идти, опустив голову и не смотря по сторонам. К счастью, никто не обращал внимания на юного носильщика. Генри шёл вперёд, боясь остановиться даже на мгновение. Ноги сами несли его прочь от корабля. Он боялся обернуться, боялся поднять голову. Быстро миновав цепочку портовых складов, пересёк площадь, пройдя мимо вереницы автомобилей, и, наконец, покинул порт Кале так же незаметно, как и прибыл в него.

Только оставив позади сутолоку порта, Генри почувствовал себя в безопасности. Он огляделся по сторонам и увидел, что оказался на небольшой городской площади, окружённой старинными домами. Крохотные балкончики, украшающие их, были сплошь уставлены цветочными горшками, а деревянные ставни покрывали чудесные вьющиеся растения.

Узкие улочки разбегались во все стороны, будто лучи невидимого солнца. В конце одной из них яркой точкой показался автомобиль. Он быстро приближался. Вдруг раздался громкий звук клаксона. Водитель раздражённо сигналил. Оказалось, Генри стоял прямо на дороге. Спохватившись, он тут же поспешил на тротуар. Автомобиль с рёвом промчался мимо. Глядя ему вслед, Генри вдруг почувствовал невероятную тяжесть и только сейчас заметил, что до сих пор держит в руках деревянный ящик.

Генри огляделся, подыскивая место, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями. В нескольких шагах он увидел узкий переулок, в конце которого виднелись старые ступени, вившиеся змейкой куда-то вверх и скрывающиеся за поворотом.

Мальчик повернул в переулок и направился прямо к ступеням. Поставив наконец свою ношу на одну из них и присев рядом, он задумался. Что же делать дальше? Куда теперь идти? И что, в конце концов, делать с этой тяжеленной коробкой? Может, оставить её здесь? Генри перевёл взгляд на ящик, и вдруг ему попалась на глаза надпись. Он не сразу понял, что именно привлекло его внимание, но смутно почувствовал, будто увидел что-то знакомое. Мальчик наклонился над ящиком и прочёл: «Кале. Королевская улица. Дом №8. Филиппу Дюрану».

«Филипп Дюран… Дюран… где-то я уже слышал это имя! Но где?» Мальчик напряжённо перебирал в уме события прошедших суток, и вдруг перед его мысленным взором предстала картина: тёмный трюм корабля, шум волн, ударяющихся о борт… Он услышал голос, доносящийся откуда-то сверху: «Скорость четыре узла, мсье Дюран, к полудню будем на месте!»

Генри присвистнул:

— Вон оно что! Человек, которому принадлежит этот ящик, тоже плыл на этом судне! Филипп Дюран, вот его имя! Но теперь-то ящик у меня, я взял его без разрешения, и это настоящее воровство! Нечего сказать, хорошее начало поисков!

Генри удручённо смотрел на посылку. Нести её с собой дальше было бы глупо, но и оставить её он не решался.

«А что, если доставить посылку по адресу? Если спросят, откуда она у меня, скажу, что нашёл её вблизи порта на одной из улиц. Это, конечно, может показаться подозрительным, но всё лучше, чем бросать её здесь! Вдруг в ней что-то важное!»

Генри улыбнулся довольной улыбкой: решение было принято. Мальчик достал из своего узелка маленький огрызок тряпки, протёр им башмаки как смог, отряхнул свой костюм, взял ящик и отправился на поиски Филиппа Дюрана.

16. Дом номер восемь

Найти нужную улицу оказалось совсем не трудно. Королевская улица, под стать своему названию, была главной в городе. Длинная и широкая, с роскошными домами по обеим сторонам, она была одной из самых старых и красивых улиц и брала своё начало от главной городской площади.

В восхищении Генри взирал на причудливые фасады богатых домов, на аккуратно подстриженные газоны и яркие пятна цветочных клумб. Дом номер восемь. Так гласила табличка, перед которой он остановился.

Широкая аллея, ведущая к дому, была густо обсажена душистой жимолостью и множеством других, неизвестных мальчику, диковинных кустов, источавших чудесный аромат. В конце аллеи стоял огромный двухэтажный дом. Такой красивый и изысканный, что Генри замер в нерешительности.

— Тебе чего, мальчик?

Генри вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним стояла небольшого роста, опрятная пожилая женщина в строгом и простом сером платье, с тщательно убранными в пучок на затылке седыми волосами и открытым, приветливым лицом. В руках она держала корзину, доверху наполненную свежими листьями зелени.

— Я… а-а… э-э-э… мне нужен мсье Дюран! — запинаясь проговорил Генри. — У меня для него посылка.

— Так ты новый посыльный! Франсуа говорил, что собирается нанять помощника! Давно пора, в его-то возрасте!

Генри хотел было возразить и объяснить, что не знает никакого Франсуа, но вовремя спохватился. Если его примут за помощника посыльного, то не станут расспрашивать, кто он и откуда!

— Как тебя зовут? — ласково спросила женщина.

— Я Генри, мэм.

— А я Марта, экономка мсье Дюрана. Идём за мной, — ласково проговорила женщина. — Отдашь посылку дворецкому, а он передаст её мсье Филиппу.

Женщина уверенно двинулась по аллее, жестом пригласив Генри идти за ней. Мальчик послушно пошёл следом. Ещё издали он заметил небольшой изящный фонтан на лужайке перед домом, нарядное крыльцо с пышной аркой высоких дверей, новенький блестящий автомобиль… Генри пригляделся: он показался ему знакомым. Это же тот самый автомобиль, что, сердито сигналя, промчался мимо несколько часов назад!

Генри с удивлением принялся рассматривать красный, гладкий, будто покрытый лаком, корпус, чёрную, откинутую назад крышу. Между тем он со своей спутницей подходил всё ближе к дому и, наконец, приблизился к самому крыльцу. Женщина взошла по ступеням и, привычным движением открыв нарядные двери, пригласила его войти.

Переступив порог, Генри оказался в просторном светлом вестибюле, полы которого были устланы бордово-красным ковром. Никогда прежде ему не приходилось бывать внутри такого богатого дома. Он с интересом оглядывался по сторонам.

— Подожди здесь, Генри, сейчас я пришлю к тебе дворецкого Луи.

С этими словами экономка повернулась и уже было хотела идти, как вдруг чей-то голос прогремел из глубины комнат и разлетелся эхом под высокими сводами потолка:

— Марта-а! — В тот же миг раздался стук и звон бьющегося стекла. — Ма-арта! — снова кто-то нетерпеливо и гневно позвал.

— Ох, что там ещё стряслось? Иду! — Марта торопливо засеменила в комнаты. — Что за переполох устроили! На минуту отлучиться нельзя!

Генри остался один в роскошном вестибюле. Но не успел он опомниться, как одна из дверей распахнулась и из неё выбежал небольшого роста старичок в ослепительно-белой рубашке и нарядном сером фраке. Вид у него был крайне растерянный, даже нелепый. Короткая седая бородка была взъерошена и торчала щёткой, а волосы, видимо ещё недавно причёсанные и напомаженные, развевались, как перья павлина. Он вихрем пронёсся по вестибюлю и скрылся в дверях, в которых минуту назад исчезла Марта. Старичок так торопился, что забыл закрыть двери, и Генри невольно стал свидетелем разыгравшейся сцены.

— Это просто возмутительно! Это переходит всяческие границы! Я три года работал над этим, Марта, слышишь, три года! — гневно выкрикивал кто-то.

— Но, мсье Филипп, вам не нужно так убиваться раньше времени! Ведь начальник порта не сказал ничего определённого…

— Э-эх, то-то и оно! Ничего определённого, это потому, что никто не станет ничего искать! Так, только для видимости! Как иголку в стоге сена, так он выразился?! Старый болван!

— Но, может, ещё не всё потеряно, мсье!

— Не всё потеряно? Всё пропало, Марта! Всё пропало! Труд всей моей жизни коту под хвост! Всё кончено! О-о-о! — человек застонал.

— Мсье Филипп! Я уверен, что всё ещё образуется! Всё ещё будет хорошо! — прозвучал чей-то робкий голос. Генри готов был поклясться, что он принадлежал тому нелепому старичку в нарядном фраке.

— О Луи! Если бы ты видел лицо этого старого осла начальника! Ну просто сама невинность! О горе мне! Горе! Это невыносимо! Сейчас же снова поеду туда и душу вытрясу из этого лентяя! В конце концов, я не последний человек! Меня знают в научных кругах всего мира!

Снова послышался шум и чьи-то торопливые шаги.

— Мсье Дюран, постойте! Куда же вы! Мсье Дюран!

Секунду спустя из распахнутой двери комнат выбежал человек, вид у него был явно взбешённый. Он на ходу вдевал руку в рукав пальто из дорогого серого сукна от лучшего парижского портного. Его превосходный костюм, застёгнутый на все пуговицы, сидел безукоризненно, а ослепительного блеска ботинки были просты и изящны. Каждая вещь в облике мсье Дюрана выдавала человека с безупречным вкусом. Он решительно шагал в сторону Генри, казалось не видя его.

Мсье Филипп Дюран был ещё молод, на вид ему было не больше тридцати. Высокий и стройный, с тонкими чертами лица истинного аристократа, он был быстр и энергичен. Светлые волосы его растрепались, и непослушная прядь небрежно спадала на высокий лоб. Он был бледен от волнения. Глубокого синего цвета глаза в эту минуту отливали металлом и, казалось, метали молнии. Губы его, тонкие, красивой правильной формы, будто нарисованные искусным художником, были плотно сжаты. Все черты его лица выдавали крайнее внутреннее напряжение. Он явно был чем-то раздосадован и, казалось, едва сдерживался, чтобы не обрушить небо на головы домочадцев. Следом за ним в дверях показалась Марта. С растерянным лицом, она прижимала руки к груди. Быстрыми шагами мужчина приближался к Генри. Наконец заметив мальчика, он остановился и раздражённо бросил:

— Это ещё кто? Марта, почему в доме посторонние?

Генри было открыл рот, чтобы ответить, но Марта опередила его:

— О мсье Филипп! Я прошу прощения! Совсем вылетело из головы! Это новый посыльный, помощник старика Франсуа! Он принёс для вас посылку!

Генри до сих пор стоял с ящиком в руках и робко смотрел на присутствующих.

— Посылку? — мужчина удивлённо уставился на Генри. — Но я не жду никаких посылок! Все недостающие детали для «Зевса» я получил ещё неделю назад! От кого она?

— Я… не знаю, сэр, то есть мсье, мне просто нужно передать её вам.

С этими словами Генри поставил ящик на пол и отошёл на несколько шагов.

— Занятно… — задумчиво проговорил Дюран.

Он подошёл ближе и наклонился над ящиком.

— Будь я проклят! — он отскочил как ошпаренный. — Я не верю своим глазам! Но… откуда она у тебя? Точнее… кто дал тебе её? — срывающимся от волнения голосом расспрашивал Дюран.

Он тут же воскликнул, не дожидаясь ответа:

— Марта, Луи, посмотрите! Вы только посмотрите на это! Случилось чудо! Это же он! Тот самый ящик! Воистину, есть справедливость на этом свете!

Марта с опаской подошла ближе, старик Луи последовал её примеру.

— Это судьба! Как же я счастлив! Но откуда он у тебя? Ведь он исчез! Рабочие в порту перевернули всё вверх дном, но он как в воду канул! Кто дал тебе его? — вопросы сыпались один за другим.

Все взгляды устремились на Генри.

— Я… я нашёл его на улице вблизи порта и решил доставить по адресу, — негромко произнёс Генри.

— Это чудо! — Филипп счастливо засмеялся. — Но как тебя зовут?

— Я Генри.

— Как мне отблагодарить тебя, Генри?!

— Мне ничего не нужно, мсье Дюран, я просто выполнил свой долг.

— Долг, говоришь? Марта, слышала, каково? — Филипп довольно присвистнул. — Вижу, ты хороший малый. Из тебя будет толк. Ну что ж, раз тебе ничего не нужно, могу я хотя бы пригласить тебя отобедать с нами?

Первой мыслью Генри было отказаться и поскорей покинуть дом, но ему понравился этот странный господин. В его движениях, манере говорить угадывались недюжинный ум, несгибаемая воля, железный характер. К тому же мальчик ничего не ел со вчерашнего дня и был невероятно голоден.

— С радостью приму ваше предложение, мсье Дюран, — робко проговорил Генри.

— Вот и чудесно! — подытожил Филипп, с сияющей улыбкой хлопнув в ладоши. — Накрывай на стол, Марта, у нас сегодня гости!

17. Генри в доме Дюрана

Убранство гостиной в доме Филиппа Дюрана, впрочем, как и всех остальных комнат, полностью соответствовало облику самого хозяина. Мебель, ковры и обои, картины на стенах — всё было дорогим и изысканным. Длинный стол посреди залы был убран чудесной белоснежной скатертью, старинный фарфор и хрусталь сверкали тысячами искр, а фамильное столовое серебро, тонкой, ювелирной работы, было начищено до невероятного блеска, что придавало застолью поистине королевский вид. А между тем стол был накрыт всего на две персоны.

— Устраивайся, Генри, не стесняйся! Обычно я обедаю один. Тысячи попыток усадить стариков Марту и Луи за стол оказались тщетны. Они очень трепетно относятся к традициям и считают, что их место на кухне. Что за вздор! Не правда ли?! — обратился к Генри мсье Дюран. — Своенравные упрямцы. Они служат в этом доме, сколько я себя помню. Сначала моим родителям, теперь мне…

Молодой хозяин дома, сияя от счастья, рассказывал о достоинствах старых слуг, восхищался кухней, которая была действительно отменной. Генри с интересом взирал на молодого человека и с каждой минутой всё больше проникался к нему симпатией. За непринуждённой беседой время летело незаметно.

— Кстати, Генри, а ты знаешь, что в этом ящике? — спросил вдруг Филипп так неожиданно, что Генри чуть было не поперхнулся.

— Нет, мсье Филипп! Я не заглядывал в него! — поспешил ответить Генри.

— О Генри, вопрос был риторическим, — произнёс Дюран с улыбкой. — Ты бы не смог заглянуть в него. Ящик прочно заколочен! Его не открыть, не сломав крышки или не вытащив гвоздей, что, кстати, без специальных инструментов весьма затруднительно. Ты просто нашёл его на улице и принёс ко мне в дом. Так?

— Всё верно, мсье, так всё и было! — с опаской произнёс Генри, не понимая, к чему клонит Дюран.

— Ты всего-навсего принёс посылку адресату, даже не зная, что в ней. Ты даже не подозреваешь о важности совершённого тобой поступка, Генри! Сегодня ты вернул человечеству бесценное сокровище. Ибо в этом ящике то, что, возможно, перевернёт ход истории!

Крайнее изумление отразилось на лице Генри. Он смотрел на Филиппа, пытаясь понять, шутит тот или нет.

— Ты, верно, думаешь, что я шучу? — словно угадал его мысли Филипп. — Это не так, Генри. В этом ящике сокрыта великая тайна. Тайна, открывающая сотворение всего сущего! Во все времена люди пытались найти ответ на вопрос, кто же сотворил нашу планету, Солнечную систему и вообще Вселенную! Моря и реки, леса и горы, животных и птиц и, в конце концов, самого человека. И никогда ещё разгадка тайны не была так близка. Мы стоим на пороге великого открытия! Главная тайна всех времён вот-вот откроется перед нами. Но она могла быть потеряна навсегда, если бы не ты, Генри. Благодаря тебе человечество наконец узнает правду!

Последние слова Дюран произнёс торжественно. Он посмотрел на Генри, и в его взгляде читалась абсолютная уверенность. Мальчик не верил своим ушам. Было видно, что Филипп говорит серьёзно. Но что такого важного могло находиться в этом ящике? Генри с удивлением смотрел на Дюрана в ожидании объяснений.

— Ты, возможно, думаешь, что я спятил?

— Ну что вы, мсье! Я так не думаю! Просто боюсь, что я вас не понимаю.

— О, это немудрено, — снисходительно произнёс Филипп. — Мои слова кажутся тебе фантастическими, но, клянусь честью, это истинная правда. Позволь, я расскажу тебе одну историю. Ты слышал что-нибудь о скандинавском боге Одине?

— Нет, мсье Филипп. Не припомню, — озадаченно ответил Генри.

— Ну что ж! Тогда придётся рассказывать с самого начала. Знаешь ли ты, Генри, что у каждого народа есть своя легенда о сотворении мира? Свои предания, свои боги и богини? Так вот, в скандинавской мифологии Один — отец и царь всех богов. Он ведал всем миром, и все остальные боги подчинялись ему. Согласно скандинавским преданиям, мир, в котором жили люди, назывался Мидгард. А боги во главе с Одином населяли небесный город Асгард и именовались асами.

Один — бог войны и смерти, неба и мудрости, великий знаток магии. Его оружием было знаменитое копьё Гунгнир. Оно обладало столь сокрушительной силой, что пробивало самые толстые щиты и панцири, разбивало на куски самые закалённые мечи. Но кроме того, оно обладало волшебным свойством: будучи брошенным, никогда не давало промаха и всегда попадало в цель. Его удар невозможно было отразить, от него нельзя было защититься.

Однажды случилась великая битва добра со злом: враг богов, чудовищный волк Фенрир, пленённый волшебной цепью Глейпнир, освободился от своих оков. Его сын, волк по имени Сколь, преследующий солнце, догнал его и проглотил. Второй сын Фенрира, Хати — схватил месяц.

Огромный змей, что опоясывал землю, Ёрмунганд, поднялся из Мирового океана, и море вышло из берегов. Чудовище выплыло на поверхность и отравило небо.

Боги Асгарда сразились с великанами и чудовищами. Воинственные крылатые девы-валькирии летали над полем битвы. Веками их обязанностью было собирать с поля брани души погибших воинов и провожать их в царство мёртвых, но в эту страшную битву их было так много, что загробный мир переполнился.

За всю историю существования миры не знали подобной битвы. Верховный бог Один сразился с Фенриром и был убит, но сын Одина, Видар, разорвал волку пасть и отомстил за отца.

Не только боги несли потери. Множество чудовищ были уничтожены, но всё-таки ни добро, ни зло не могли победить; казалось, битве не будет конца. Тогда великан Сурт собрал всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушил её на землю, уничтожив всё сущее. Так закончилась битва Тьмы и Света.

Генри слушал, затаив дыхание. Филипп замолчал на некоторое время, лицо его стало задумчивым.

— Но я не понимаю, мсье Дюран, — осмелился произнести Генри, — при чём здесь я? И эта посылка…

— О Генри, неудивительно, ведь это только часть истории, и у неё есть продолжение!

Генри уставился на Филиппа, готовый ловить каждое сказанное им слово.

— Мы познакомились всего несколько часов назад, Генри. Ты стал почётным гостем в моём доме, ибо оказал мне неоценимую услугу. Да что мне… всему человечеству! Но моё имя тебе ни о чём не говорит, Генри, а между тем его знают в научных кругах всего мира. Да-да, я вовсе не хвастаюсь. Я учёный. Много лет я изучаю мифологию, историю, археологию.

Какое-то время я был страстно увлечён легендами и мифами скандинавов, и вот что интересно: в древних скандинавских рукописях описывалось сотворение мира и последующие события, битва тьмы и света в том числе, но нигде и никогда не говорилось, что стало с копьём Одина после его смерти. Я искал ответ на этот вопрос долгое время, прочёл все найденные рукописи, все учёные труды моих коллег, но мои поиски зашли в тупик, и со временем я забросил это дело.

Я стал больше заниматься археологией и почти позабыл о своих поисках. Прошло несколько лет. И вот однажды Лондонскому музею археологии неким профессором Боуэлом была подарена древняя плита с неизвестными рунами, предположительно древнескандинавскими. На мою удачу, я как раз в то время находился в Лондоне на научной конференции и, услышав о новом приобретении музея, поспешил увидеть древний экспонат. Едва взглянув на плиту, я понял, что она гораздо старше, чем предполагается, и представляет собой огромную ценность. Только два человека в мире могли оценить её реальное значение: я, Филипп Дюран, и один американский профессор, который давно отошёл от дел.

Как заворожённый, я смотрел на древнюю плиту. Она была сплошь усеяна рунами, но не похожими на те, что мне приходилось видеть раньше. Они на первый взгляд казались бессмысленными, и тем не менее что-то знакомое было в них, но что — я не мог понять в первые минуты. Затем меня осенило: мне знаком этот язык. Это самый древний из известных языков на Земле. Даже в кругу учёных мало кто знал о его существовании. И я решил перевести надписи во что бы то ни стало. Три года я трудился над ними. Перевод никак не давался мне, руны оказались слишком древними.

Я дни и ночи напролёт бился над загадочными надписями, но безуспешно, пока однажды меня не осенила догадка: эти древние письмена зашифрованы. Особый порядок букв и слов не позволял прочесть написанное. И это могло значить только одно: что-то важное, возможно, какая-то тайна начертана на этой древней плите. И кто-то явно не желал, чтобы она попала в чужие руки. С той поры я почти не спал, не ел, я стал одержим! И, хвала небесам, мои усилия не пропали даром. Наступил день, когда древние знаки открылись мне. Я нашёл ключ к их прочтению.

И каково же было моё удивление, когда я обнаружил, что таинственные надписи на плите оказались древней скандинавской легендой о сотворении мира. На первый взгляд такой же, как и в ранее найденных рукописях, но было здесь нечто особенное, то, чего не было ни в одной из них.

Как гласили древние руны, плита — первая из трёх печатей, хранящих великую тайну. Сын бога Одина, Видар, после смерти отца нашёл копьё Гунгнир на поле битвы. Опасаясь, что столь грозное оружие может попасть в руки чудовищ, Видар принял решение надёжно спрятать его. Он отнёс Гунгнир в мир людей, Мидгард, подальше от богов и места сражения.

Далее повествование прерывалось. Было очевидно, что текст написан не полностью, но тогда где-то должно быть продолжение? И в нём, несомненно, сказано, где именно Видар спрятал оружие отца, копьё. Поняв это, я лишился покоя, ведь, если найти его, это перевернёт современные представления о сотворении мира с ног на голову! Это будет означать, что все легенды и мифы вовсе не выдумки, а реальность! Нужно было во что бы то ни стало найти продолжение! Но где? Тогда я решил найти того самого профессора Боуэла и расспросить его: что он знает об этой плите и где он её нашёл, чтобы немедленно отправиться туда и найти продолжение легенды. Что я незамедлительно и сделал.

Старик профессор немало удивился моему интересу, ведь, по его глубокому убеждению, эта плита не представляла особой ценности. Он охотно рассказал о своей находке, при этом упомянув об одной любопытной детали: оказалось, не я один интересовался плитой. Некоторое время назад человек, по виду американец, тоже справлялся о ней… и это весьма занимательно… ведь нужно обладать огромными знаниями, чтобы понять всю ценность плиты. Маловероятно, чтобы это был обычный коллекционер или торговец редкостями.

В одно из путешествий по Скандинавии профессору Боуэлу привелось присутствовать на раскопках древнего города. Там он и нашёл таинственную плиту. Только не одну, а две! Две древние плиты, исписанные рунами.

Вернувшись в Англию, профессор передал одну из них в Лондонский музей, а вторую оставил себе на память о путешествии. На мой вопрос, где же теперь вторая плита, профессор ответил, что хранит её у себя на чердаке. Чего мне стоило не начать плясать от радости прямо там, на глазах у профессора… Но он не должен был ничего заподозрить, ведь, зная истинную ценность своей находки, он бы ни за что не расстался с ней. И я, сославшись на то, что якобы собираю коллекцию древних артефактов, попросил Боуэла продать мне её. Старик удивился, но, немного поторговавшись, плиту продал. Так в мои руки попало бесценное сокровище. Я уверен, что на этой плите найду точные указания относительно местоположения копья. И мне удастся его найти! Я всем сердцем верю, что оно существует!

— Но мсье! — Генри наконец осмелился прервать Филиппа. — Откуда вам знать, что эта легенда не выдумка, что копьё действительно существует? Ведь этому нет никаких доказательств!

— Доказательств нет, это ты верно подметил, — улыбаясь, произнёс Дюран, — но их пока нет. Когда я найду Гунгнир — всё изменится, Генри. Я уверен в его существовании, а ещё в том, что эти руны писали не люди. Они написаны самими богами, населявшими Асгард, то есть асами.

Генри даже подпрыгнул от изумления. На какой-то миг ему показалось, что удивляться больше попросту некуда, но как он ошибался!