Бесплатный фрагмент - Грибы-инопланетяне

Михаель Шумахер

Змеи

На даче завелись змеи. Они копошились в компостной яме, шипели из зарослей высокого бурого ковыля, медленно и степенно, как хозяева, переползали по лужайке.

Однажды одна вылезла погреться на камешки у колодца и напугала женщин. Выскочил сосед Николай, но вместо того, чтобы взять тяпку или штыковую лопату, схватил палку и кинулся на змею, но та не испугалась, а, выбросившись на два метра, укусила его в лодыжку.

Нога распухла, у дяди Николая парализовало половину туловища, и хорошо, что больница была рядом, в пятнадцати минутах езды на машине. Соседи отвезли Николая в реанимацию, где он на три дня впал в кому.

Весь дачный поселок ходил в страхе. По утрам старухи собирались толпой и судачили, что же делать, но сторож Евгений Петрович, бывший полковник, хотя полковники не бывают бывшими, сказал, что надо опоить ежей.

Еж очень быстро привыкает к алкоголю. К пиву или, например, к вину, очень любит глинтвейн. Если ежа пристрастить к горячительным напиткам, то характер его портится, еж приходит в озлобление и приступает к уничтожению всего живого. В первую очередь мышей и гадюк. Он ходит кругами в высокой траве, сопит и пыхтит, загоняя несчастных змей в центр, а потом набрасывается на гадюк и перегрызает им горло, так что спасти змею уже невозможно.

Мы купили в ларьке у тетки Варвары вино «Кубанские зори». Вырезали из пластиковых бутылок гибкие прозрачные плошки и налили в них для ежей горячительный напиток. Сначала ежи приходили и просто нюхали, но потом, после того как какой-то смельчак распробовал вино, они, пихаясь и толкаясь, набросились на красную кровавую жидкость так рьяно, что оттащить их было невозможно. Ежи приходили и приходили, а мы наливали и наливали.

В конце концов, пьяные ежи разбрелись по участку и из травы, из сараюшки, из компостной кучи раздался печальный свист гадюк, на которых напали пьяные озлобленные ежи. Через час свист стих.

Все население нашего дачного поселка наблюдало, как скорбная процессия змей медленно и грустно уползала в сторону Верхоянского болота под неунывающий хохот ежей.

А дядя Николай из комы вышел, вышел. Вышел и купил радиочастотные излучатели, чтобы распугивать гадюк. Установил их по всему периметру, но мы думаем зря он это сделал, потому что нет ничего надежнее пьяного ежа в деле борьбы с обнаглевшими змеями.

16 часов

Меня всегда удивляло, что когда я встаю — коты спят, когда я прихожу с работы — коты спят, когда я ужинаю — коты спят, когда ложусь спать, коты тоже спят. Я часто пытался разбудить котов. Хватал их за лапы и хвосты, дул в уши, тягал за усы, дразнил бантиком на веревочке, но ничего не помогало. Коты всё равно спали.

«Что же делать?» — думал я — «а вдруг коты навечно уснут, и я никогда не увижу их умильные рожицы, их хитрые и наглые физиономии».

Я взял спящих котов за шкирку и пошел по Люблинской улице, предлагая их разбудить первому встречному. Но все отказывались, а кто пытался — ничего не получалось.

В конце концов, я встретил маму. Она ехала с папой и братом на Ниве на дачу. Мама вышла из машины и сказала, что коты спят по шестнадцать часов в сутки. Я взял часы, уселся у лап котов и стал ждать, когда пройдет время. Ровно через шестнадцать часов коты проснулись и пошли есть корм Hills, а я радостно захлопал в ладоши.

Осётр

Я никогда не ел осетра. Точнее съел два кусочка на новогодних корпоративах. Один в 2006 году, один в 2007 году, а в 2008 году корпоратива из-за кризиса не было, и я остался без кусочка осётра. Я часто вспоминал вкус осётра, как он пахнет, как мнутся в руках волокна рыбы.

Всё бы нечего, но я в обеденный перерыв повадился бегать на Дорогомиловский рынок, пить свежевыжатый сок. Когда идешь к столу с соками, то проходишь ряды осетровых: белуга, калуга, севрюга, шип, стерлядь и собственно осётр. Стоит терпкий запах копчения. Так и хочется укусить побольше, но сдерживаешься, потому что денег нету. Так уже продолжается пять лет и, в конце концов, я плюнул, и получив заплату, отдал её треть за два килограмма осётра. Я предвкушал, как дома обрадуется жена, дети и коты.

Дома жена пересчитала деньги и спросила, где недостающие, но я вынул пахнущий рыбой сверток и показал его домочадцам, потом развернул целлофан и нарезал рыбу. Все надкусили бутерброды и яростно зажевали. Потом со всех сторон раздались крики: «Это самая обычная рыба, ты нас разыгрываешь, она ничем не отличается от судака, верни, папа, деньги, мы это больше не будем есть. Не осётр, а бе-бе-бе».

Я доедал осётра в одиночестве в течение месяца. Под конец я уже не мог, но боролся с самим собой. Я ел его и думал: «Лучше бы я купил десять килограммов форели или палтуса». Дети, жена и коты прыгали вокруг меня и говорили: «Лучше бы ты, папа, принес нам денежки».

Сколько прожил Надсон

Когда я узнал, сколько прожил Надсон, мне стало стыдно. Я всегда говорил, какой он слащавый, какой он слезливый, какой он женский поэт. Сейчас же, когда я прочитал в примечаниях к мемуарам Лили Брик, что Семен Надсон умер в двадцать пять лет, мне стало горько. Ведь в таком возрасте вообще тяжело писать стихи, а уж хорошие сложно вдвойне.

Прости меня, Семен, за то, что я судил тебя так безжалостно и громогласно, нисколько не заботясь о человеческом факторе. Я даже признаюсь тебе Семен Яковлевич, что ни одного стиха твоего не прочел, а понадеялся на мнение мэтров и маститых критиков.

Завтра, в субботу, в выходной день я залезу на сайт www.nadson.ru и осилю все твои стихотворения, которые есть в природе. Прости меня Семен за мою юношескую глупость, которая так падка на мнение известных людей и телевизионных авторитетов. Единственно, что меня может простить: я думал, что ты прожил длинную и яркую жизнь, полную радости, счастья, дружбы и любви. Когда человек проживает прекрасную жизнь, про него поневоле говорят и думают глупости.

Красные яблоки

В 1993 году за три месяца до защиты диплома положили в больницу на операцию моего научного руководителя В.Н.. У меня диплом не был написан, и я купил пять яблок и пошел навстречу с В. Н. Передо мной у руководителя была жена. Я ждал в уголочке в приемном холле, пока она его накормит. Там были и груши, и мандарины, и пирожки с печенью и блинчики со сгущенкой, и жирный московский творог.

Когда жена ушла, я подошел к В.Н. и должен был дать ему в подарок пять красных яблок, но не сделал этого. Только с трудом прохрипел свои имя и фамилию. Научный руководитель вспомнил, что я его студент, хотя я был всего на двух его семинарах. Наверное, соскучившись по учебному процессу, он выхватил из верхнего кармана пижамы ручку и стал что-то интенсивно писать на бумаге, в которую были завернуты блинчики. Я ничего не понимал, но, в конце концов, он вывел адрес магазина «Академкнига», в котором продавалась брошюра В. Н. В ней нужно было для диплома решить задачу №8.

Все время разговора я пытался сделать так, чтобы яблоки не выпали из моего пакета и не раскатились по полу больничного холла. Тогда бы В.Н. спросил: «Что это такое?», — и зачеркнул бы адрес магазина, в котором продавалась его книга.

Через час мы попрощались, и я выскочил на улицу. Все дорогу я ел сладкое красное яблоко. Оставшиеся четыре яблока сгрызли друзья по общаге: Андрей, Валера, Толик и Лёша.

Людочка

Людочка любила затесаться в нашу компанию, сесть на подоконник, высунуть ноги в окно и кричать, что выкинется и погибнет. Мы же сидели в общажной комнате №512 ФДСа и играли в три палки и никакого внимания на Людочку не обращали. Чем больше мы не смотрели на Людочку, тем громче она кричала, что оставит этот траханный мир.

В конце концов, мне концерт надоедал. Я оборачивался и говорил: «Людочка, ты еще здесь?»

Людочка непонимающе замолкала, потом начинала всхлипывать и сквозь слезы говорила: «Ну вот, я знала, что никому не нужна. Теперь назло не выкинусь и буду молча сидеть в углу».

Мы весело ржали и продолжали играть в три палки.

Примечание: Три палки — карточная игра, разновидность буры. Придумана А. Ш. в 1988 году студентом мех-мата МГУ.

Кто я?

Мы жили с Аленой душа в душу семь лет. Ходили в кино на вечерний сеанс, ели мороженное, ездили с друзьями в Конаково на дачу. Но в годы реформ она в Парке ЦПКиО встретила солидного олигарха в годах. Из-за этого Алёна развелась со мной и вышла за олигарха замуж. Ей выдали шестисотый Мерседес, покрасили платиновой блондинкой, сделали пофигуристее и помакияжнее, купили модные бутиковые итальянские шмотки, подарили сережки с брильянтами и огромный перстень с синим четырестакаратным сапфиром, прислали французские духи и оформили годовую визу в Испанию для отдыха.

Но Алена чувствовала перед всей тусовкой вину и часто втихаря от мужа приезжала в нашу хрущевку на улице Вавилова и конючила: «Давай я отвезу тебя в аэропорт, давай я закину тебя в НИИ, давай я прокачу тебя с друзьями на дачу». Вскоре мои нервы не выдержали, и я согласился на поездку на дачу на шестисотом Алены. Только выдвинул условие, что надо заехать в Химки к тете Вере за шифером (шифер потом очень смешно смотрелся на крыше мерса).

Тетя Вера знатно готовила харчо из баранины. Добавляла столько перца, чтобы жгло, но не убивало. Увидев в дверях меня и друзей, тетя накинулась на нас и заставила поесть. Когда обед закончился, то тетя Вера попросила позвать водителя. Негоже шоферу ездить голодному. Мы отнекивались, но потом согласились.

Когда пришла Алёна в своем олигархическом прикиде, то тетя Вера упала в обморок. Когда она очнулась, то сказала: «Если, Славик, у тебя такие водители, то кто же ты?»

Михаель Шумахер

Людочка любила Формулу 1. Наблюдала каждый этап и слушала репортажи комментаторов. Когда трансляция шла ночью, Людочка сидела до утра у телевизора и следила, как Михаель Шумахер занимает первое место. Она вырвала портрет гонщика из спортивного журнала и повесила его в изголовье кровати.

Но однажды Михаель Шумахер состарился, хотя выиграл восемь чемпионатов. Он ушел из гонок в гольф и перестал сниматься по телевизору. Сначала Людочка пыталась найти нового кумира, но никто не подходил по масштабу личности. Все были какие-то мелкие и сопливые. Людочка теперь по ночам спит. Когда я бужу ее, чтобы посмотреть гонку, она лишь нервно дергает ногой и посылает меня по матери.

Из-за этого я сижу один перед телевизором и горько рыдаю, слушая комментатора. Мне так не хватает Михаеля Шумахера! Мне так не хватает Людочки!

Собака Щен

В тысяча девятьсот девяносто третьем году я ловил с Лёшей К. на реке Уче (пятьдесят километров по Ярославской железной дороге) рыбу. Ничего не ловилось, но тут я вспомнил, что здесь в 1919 году купались Маяковский, Лиля Брик, Ося и собака Щен. Они прыгали в воду и брызгались друг на друга, а собака звонко лаяла с берега.

От этого мы обрадовались и стали раз за разом открывать Столичную и выпивать за Володю, Лилю, Осю и собаку Щен. В конце концов, нам стало казаться, что нас окружают со всех сторон огромные, с теленка размером кавказские овчарки. Они молча подходили к нам и не давали дотронуться до бутылки. Вскоре появился и пастух, и оказалось, что собаки нам не привиделись. Они на самом деле не любили пьяных и поэтому не давали нам пить. «Собачки, собачки», — шептали мы им, но они только рычали на нас, пока пастухи не посадили меня с Лешой на ближайшую электричку «Солнечногорск — Москва». Всю дорогу мы читали «Облако в штанах», а попутчики обещали нам вызвать на перроне наряд.

Гебельс

Баба Рая и её дочки Катя и Вера жили на Кубани на хуторе Железном. В войну ее мужа Яшу забрали на фронт, а хутор оккупировали немцы. Когда майор Шмидт узнал, что Катя и Вера комсомолки, вызвал солдат и погнал девочек в комендатуру. Баба Рая, как стояла в дверях, так и села на пол. Отказали ноги.

Когда Катя и Вера пришли после допроса, то с трудом донесли мать до кровати. Так она с нее больше и не вставала до 1968 года. Майор же Шмид просто расспросил девочек и поселил к ним трех солдат. Солдаты всегда давали сестрам и матери объедки. Эти объедки и помогли пережить оккупацию.

Потом Катя и Вера долго думали, почему была такая гуманность. Оказалось, что Гебельс хотел восстановить население юга против Советов и велел помогать местным жителям. Я еще много думал, почему в Белоруссии партизаны были, а на Кубани не были. Может из-за Геббельса? Может оттого, что на Кубани нету лесов? Где в степи спрячешься? А бабы Раин муж Яша с войны не вернулся. Даже где могила, никто не знает.

Могила Яши

Баба Рая первые три года после войны не верила, что ее муж Яша погиб, но 1948 году на хутор мимоходом пришел сержант Панфилов. Он постучался в хату вечером и представился однополчанином Яши. Сестры Катя и Вера накрыли ему стол. Положили жареной плотвы, вареной картошки, помидоров и молока. Ну и самогонки налили. Панфилов ел медленно, но скоро насытился, смахнул крошки в рот и сказал, что с Яшей они пошли в бой 23 июня на танках КВ под Гродно. Танк Яши был главным, но их из пушек подбили и танки загорелись. Панфилов выпрыгнул, а Яшу он не видел и после боя больше не встречал. Наверное, сгорел Яша в танке.

Когда сержант Панфилов переночевал, а утром ушел в свою станицу Северную, то баба Рая сказала, что ей каждую ночь снился Яша, а теперь не снится.

1968 году, когда мама умерла, Катя ездила в Белоруссию в Гродно. Чистый и уютный городок.

Восстание

Чеченцы Хасан Исраилов и Маирбек Шерипов в октябре 1941 года подняли восстание против русских. Они хотели отомстить за Шамиля и за то, что Сталин сделал на Кавказе колхозы. Пришлось снимать две дивизии под Москвой и совершать насильственную депортацию. Еще депортировали крымских татар. Они радостно встречали немцев и подарили командующему Эриху фон Манштейну белого скакуна. А потом Сталин вошел во вкус и депортировал всех подряд. Греков, немцев, черкесов и еще кого-то. Баба Рая рассказывала, что хорошо помнит эти глухие поезда. К ним никого не подпускали.

Чеченцы за это до сих пор с нами воюют. А крымские татары, когда в 1989 году вернулись в Крым, увидели все занятым и начали борьбу за место под солнцем. Строят без спроса магазинчики, ресторанчики, чайханы. Захватывают пляжи. Жарят шашлык и готовят плов отдыхающим.

Гумберт Гумберт

Символисты и футуристы

Читал дневники символистов. Белого и Кузмина. У символистов постоянно болели зубы. От этого я захотел узнать, каково было качество стоматологии в начале двадцатого века? Были ли бор-машины? Использовали ли обезболивающие уколы? Удаляли ли нервы? Или рвали все подряд?

Теперь, когда я перечитываю Блока и Брюсова я думаю об их незавидной судьбе. Если у тебя плохие зубы, то уже к тридцати годам их вырвут. Если у тебя хорошие зубы, то они все равно будут болеть. Тут не до поэзии. Приходится лежать на диване под шерстяным одеялом с перевязанной челюстью. Полоскать зубы содой, ромашкой, зверобоем, шалфеем и надеяться, что боль утихнет. Если же боль не утихает, то какие тут стихи? Наверное, из-за зубных страданий символистов сменили футуристы. В воспоминаниях футуристов я информации о больных зубах не нашел. Там в основном о сбрасывании Пушкина с парохода современности. Я рад, что живу в двадцать первом веке — в веке борьбы с кариесом.

Не писать стихов

Во всем виноваты Бурлюки — Давид, Владимир и Николай. Они первые придумали не писать стихов, а устраивать акции. Ходить, греметь, читать лекции, дудеть, пыхтеть, непотребно ругаться, мычать, петь арии из оперетт, а стихи не декламировать.

Теперь все современные поэты поступают также. На сцене забивают гвозди в бревно, льют воду из чайника с высоты два метра в эмалированный таз, кричат в громкоговоритель, как на демонстрации, показывают публике кукиши и факи, устраивают альковные сцены, пишут манифесты, только стихи не читают.

Вообще я считаю, что самый гениальный поэт — Г.М, живущий в Казани. Он ничего не делает, только пишет стихи. В наше время это мужественный поступок.

Кофта Маяковского

Оказывается, у Маяковского кофта была не желтая, а оранжевая. И не оранжевая вовсе, а полосатая. Когда все футуристы со сцены мяукали, блеяли и мычали, Маяковский в цилиндре читал стихи, но ранние. Еще не блеял Хлебников, но его было плохо слышно из-за неразборчивой дикции.

Когда я ем желтого полосатика и запиваю его пивом Миллер, то вспоминаю Маяковского и Лилю Брик. Мне кажется, что Маяковский — это желтый полосатик, а Лиля Брик — баклашка пива.

Гумберт Гумберт

Лолиту я прочел в двадцать лет и меня ничего не удивило. Но сейчас мне тридцать восемь и я поражен, что Гумберт Гумберт ничем не болел. Каждый мужчина средних лет скажет, что у него есть одна-две неизлечимых болезни, избавиться от которых можно только с помощью смерти. Гумберт Гумберт же спокойно управляется с Лолитой, с мамой Лолиты, ездит на автомобиле по всей Америке, ночует в занюханных отелях и хоть бы хны. Хоть бы кашель или температура, я уж не говорю про более серьезные патологии, вызванные бурной сексуальной жизнью. А ведь в фильме Джереми Айронсу 50 лет, но в принципе могло быть и тридцать, потому что Лолите двенадцать.

В тридцать лет болезней может и не быть, но все равно как-то не верится.

Встреча

Для толстого человека самое неудобное — встретиться с приятелем, которого он не видел десять лет. Во-первых, сам не хочешь показывать, насколько ты растолстел по сравнению с десятилетней давностью. А во-вторых, встретивший друг, не веря, что ты — это ты, начинает аккуратно расспрашивать тебя: «Не пьешь ли ты пиво, не ешь ли ты на ночь, не бросил ли ты заниматься футболом?». А так как ты ничего этого не сделал, то ощущать на себе вопрошающие взгляды давнего приятеля невозможно. Вообще, кажется, что вся беседа с ним — это постоянное желание обойти подводные камни. Чем старательнее друг их избегает, тем больше ты понимаешь свою ущербность.

Когда я похудею, я обойду всех своих друзей. Они будут кричать: «О, ты похудел, Слава! Как ты это сделал!» А я буду только с превосходством улыбаться и ковыряться в зубах спичкой, как какой-нибудь забытый мною киногерой. Потом я наберу полную бейсболку черешни и буду есть её на глазах мировой общественности. Чтобы она запомнила меня такого бледного-бледного, выбившегося в худые из толстых под шрапнелью насмешек и унижений.

И не важно, что через полгода я верну свой былой вес, но все будут знать, что я мог, я старался, я страдал.

Телефон

У домашнего телефона пропал сигнал. Наташа позвонила на станцию и спросила: «Что делать?» Телефонистка ответила: «Надо дунуть на телефонный аппарат и подождать. Если не поможет, то вызвать мастера». Я крепко дунул, но через полчаса ничего не произошло, и мы вызвали телефонного мастера. Мастер пришел в восемь утра и в квартиру не попал, потому что мы спали. Когда мы проснулись, позвонили на станцию опять.

Телефонистка сказала: «Мастер осмотрел провода в подъезде — все нормально. Странно, что нет связи в квартире. Надо подпрыгнуть и присесть, выключить телефон на час и включить снова. Если ничего не поможет, то вызывать мастера и впустить его в квартиру».

Мы с Наташей два раза топнули (левой и правой ногой), подпрыгнули, присели и выключили телефон на час. Когда мы его включили в розетку, то связи не было. Мы вызвали мастера.

Телефонист пришел на следующий день в обед и высунул из аппарата телефонный провод, два раза постучал в розетку, плюнул, пропел Вертинского, воткнул телефонный провод обратно. Потом мы втроем в тишине ждали, что произойдет. Когда нам надоело молчать, мастер снял трубку с телефонного аппарата. Сигнал был.

Мачо

Когда я жил на Кубани, то у меня был конь Тихон. Однажды я напоил коня Тихона из реки Кубани, накормил его овсом, накинул на себя черную бурку и поскакал в Ленинград. Там я силой увел свою жену у предыдущего мужа и поселился с ней в Москве. Я ходил на работу, а жена Наташа смотрела в окно и махала платочком.

На седьмой критический год совместной жизни жена стала конючить, что она думала, что я настоящий мачо, а я оказался хрен знаешь кем. Я не вожу и не обслуживаю машину, не ремонтирую ванную комнату, жалуюсь на тяжелую жизнь и болезни, заставляю ее редактировать литературные опусы, сбросил на хрупкие плечи финансовые дела, не ору грудным басом и не ругаюсь матом. Брак оказался на грани разрыва.

Я подумал и пообещал напоить коня Тихона, надеть черную бурку и уехать на Кубань. На Кубани я закричу в степи: «Э-ге-ге-гей», — и все наладится.

Потусторонние силы

Чтобы написать что-нибудь стоящее, должны подействовать потусторонние силы. Приход их неожидан и зависит от каких-то внутренних причин до конца неизвестных человеку. Силы могут появиться ночью в туалете, на работе в момент правки годового отчета, в момент еды, когда засовываешь в рот мозговую косточку, когда обнимаешь (и не только) любимую женщину, когда спишь, бежишь, едешь или плюешь вниз с семнадцатиэтажного дома.

Без прихода потусторонних сил процесс творчества бессмыслен, ибо будешь, как дурак, бесконечно пыхтеть и мурыжиться, но даже строчечки не родится. Точнее сказать родится. Напишешь шестьсотстраничный роман или опус на четыреста тысяч знаков, но реакция публики будет отрицательной. Закидают помидорами или промолчат.

Если же потусторонние силы пришли, то даже от написанного абзаца получишь море удовольствий, и от реакции достопочтенной публики это не зависит.

Комментарии в ЖЖ

Сергеев так привык, что под его постами в ЖЖ всегда оставляют комментарии, что сильно расстроился, когда под свежей записью не обнаружил ни одного замечания читателя. Он пришел домой, лег на кровать, уткнулся в подушку и заплакал. Ему казалось, что больше ничего существенного написать не получится, потому что все от Сергеева отвернулись. Стоит ли вообще писать, если это не приносит радость общественности, если эти родные и милые буковки не сложились в значимый текст, а обратились сущей ерундой, да так, что отвратили друзей? Теперь каждый может ткнуть в его сторону пальцем, потому что этот прокол был хоть и первым, но очень болезненным.

Сергеев проплакал полчаса. Потом посмотрел на себя в зеркало и решил навсегда уйти из ЖЖ. Пусть эти зазнайки, эти ленивые упыри навсегда лишатся его пылкого и легкого пера. Тогда они поймут, чем для них был Сергеев, что он значил для литературного процесса. Ведь только он один мог завести публику, раскачегарить её до полного кипения, зажечь её глаголом и направить в нужное русло, да так что все культуртрегеры столицы были ему за это благодарны.

Потом Сергеев умылся и решил из ЖЖ не уходить. Да черт с ними, с этими читателями. Небось, сидят сейчас и ржут над Сергеевым. Назло им он не уйдет. Он не даст врагам повода торжествовать. Ради Великой Русской Литературы он напишет еще тысячу постов, разместит их в ЖЖ, и пусть только попробуют ничего не написать в ответ!

Так Сергеев и шарахался из сторону в сторону до глубокого вечера, пока не пришла с работы жена Марина и не накормила его циплёнком-гриль. Сергеев еще раз рассказал ей, что кругом враги, похлюпал носом и уснул у Марины на коленях. Наутро вчерашнее событие казалось ему глубоким бредом, и он с новыми силами полез в Интернет

Кружка

КОРПОРАЦИИ — двадцать пять лет, а служил в ней Иванов двадцать четыре с половиной года. Он пришел с первым заходом, раньше его появились только акционеры, директоры и подсобники с техничками. При выходе на работу Иванову дали хрустальную кружку с надписью КОРПОРАЦИЯ, из которой он пил чай. Всем, кто устроился на службу позже Иванова, давали кружки фарфоровые, с красно-синей надписью КорпорацияЪ. Когда сотрудники на кухне видели хрустальную кружку Иванова, то в почтении расступались перед чайником и давали ему самые лучшие булки. Это было особенно важно, потому что должность у Иванова была не руководящая, а самая проходная. Иные начальники средней руки и менеджеры ему из-за кружки прилюдно кланялись и называли по имени отчеству.

Как-то раз Иванов пошел на склад за стикерсами и увидел, как подсобные рабочие пьют в кладовке чай. Они позвали Иванова на угощение, и он достал хрустальную кружку, которую всегда носил с собой из-за боязни быть обкраденным. Когда разливали горячую воду, Иванов заметил у старого подсобного рабочего первого призыва Петра Петровича тоже хрустальную кружку. Он взял её у него и рассмотрел надпись КОРПОРАЦИЯ 1985. На кружке Иванова года не было. Руки Иванова затряслись и он ошпарился. Подсобный рабочий Петр Петрович сделал Иванову перевязку и рассказал, что в первый Новогодний праздник корпорации на хрустальных кружках указали год, но позже его наносить перестали из-за нецелесообразности.

Потом Петр Петрович предложил Иванову подарить ему кружку с годом, но тот из гордости отказался, пришел домой, не поел борща, не попил чаю, сидел, смотрел телевизор, даже забыв его включить. Когда пришли с прогулки дети, обнаружили папу остекленевшим. Только синяя жилка и билась на самом лбу.

Чужое мнение

В поэзии лучше не ссылаться на чужое мнение. Потому что, какие бы слова какого-либо критика вы не привели, окажется, что он находится в конфронтации с другими десятью критиками. На вас обязательно накинутся обиженные, чтобы утвердить справедливость.

Конфликтующие критики спокойно здороваются за руку, улыбаются при встречах, ходят в одни и те же кафе и участвуют в пересекающихся биенале. Их книжки выходят в одних тех же сериях, даже публика у них одна и та же, но есть нечеткая черта, при пересечении которой критики срываются с поводка, накидываются друг на друга, говорят гадости и глупости. Зачастую, да и чаще всего, это делается заочно, без наличия оппонента в прямой видимости. «ААА — мерзавец», — воскликнул БББ в курилке ЦДЛ. «ВВВ — негодяй», — пыхтит ГГГ, заходя в автобус, следующий по маршруту ОГИ — Фаланстер.

8-мартовская сказка

Накануне восьмого марта я пришел задерганный с работы, а жена все спрашивала и спрашивала, что я подарю ей на праздник. Я сначала крепился и сдерживался, а потом говорю: «Да получишь ты свой веник и духи!». Жена обиделась и ушла в гостиную. Сидела три часа на диване и читала Курта Воннегута. Перед сном заявила, что не хочет подарок восьмого, а требует букет черных роз в пятницу тринадцатого марта. Она сядет с ними на метлу и полетит в Тосно к теще. Я очень расстроился, потому что, во-первых, не знал, где взять черные розы, а во-вторых, боялся, что она упадет с метлы и ударится о землю.

Утром в праздник я выбежал за сигаретами на улицу и увидел, как осетинка Зарема около фруктового ларька продает бордовые мохнатые, как мохеровые варежки, тюльпаны. Я такие цветы встретил впервые. Они никогда не появлялись в Москве до этого, а я живу в столице двадцать лет. Я заплатил пятьсот рублей и купил пять штук. Я пришел домой и разбудил Наташу. Она хотела сказать, что ей нужны черные розы в пятницу-13, но увидев бордовые, мохнатые, мохеровые тюльпаны сказала: «Красота», — и все забыла, и в пятницу-13 на метлу не села.

Я больше никогда не видел в Москве бордовые, мохнатые, мохеровые тюльпаны, да и осетинку Зарему не встречал.

Бросила учебу

Мы с Мариной учились в медицинском институте и знания давались Марине с трудом. Она приехала из маленького дальневосточного городка Чегдомына и родители ей почти не помогали. Когда мы, развеселые, ходили по музеям, театрам и дискотекам, Марина сидела над учебниками и зубрила строение человека. Мы над ней смеялись, но к шестому курсу она всех обогнала в знаниях, и из нашей общажной комнаты её единственную позвали в ординатуру, когда мы напрямую пошли по больницам.

Через два года Марину я встретила на Дорогомиловском рынке продавцом свежевыжатых соков. Я очень удивилась и стала спрашивать:

— Что случилась?

— Первые месяцы в ординатуре шли хорошо, — ответила Марина, — но потом надо было вакцинировать двадцать двухмесячных котят. Я забрала котят и ушла, а профессор Кристаловский кричал вдогонку, что медицина, Марина — это не ваше.

Шуба

В нашем городе Петропавловске-Камчатском в юности, в четырнадцать лет у всех были коричневые шубки из искусственного меха, а у меня белая. Я ходила гоголем, и хотя была не красавица, но все мальчишки хотели со мной познакомиться.

Когда я поступила в институт в Москве, то взяла белую шубку искусственного меха с собой, чтобы покорить столицу и влюбить в себя кого-нибудь. Но когда я приземлилась во Внуково, то увидела, что все ходят в натуральных мехах. Я восемь лет копила на норковый полушубок, но денег всегда не хватало.

Тогда я закончила аспирантуру и уехала на стажировку в Бельгию, где помогаю защитникам животных. Я хожу в белой шубке из искусственного меха, и со мной желают познакомиться все бельгийские мальчики. Худые, толстые, умные, глупые, веселые, грустные, смешливые, назойливые, смирные, накаченные, дохлые, высокие и коротышки.

Верлибр

Я скажу честно, что не понимаю верлибры.

И даже большее — я их и не читаю.

Когда мне попадается текст в столбик, но без рифмы,

то мой мозг скукоживается

и не может воспринять поэтическую информацию.

Я это считаю собственной слабостью,

но ничего не могу поделать с собой.

Нет сил, чтобы преодолеть и разобрать

слабо ритмизированное повествование.

В тоже время я считаю,

что хороший верлибр написать сложнее,

чем регулярный стих.

Ритм и рифма сами доводят поэта до неведомых высот,

так что он парит над пространством

и ничего более делать не надо.

Только записывай то, что тебе диктует небо.

Хорошие верлибры в начале своего пути писал Д.В.,

но это скорее исключение, чем правило.

Энрике

Принес пользу

Я написал книгу коротких историй, распечатал ее в двадцати экземплярах и стал носить по издательствам и толстым журналам. В журналах мне сказали, что слишком коротко, а в издательствах просто рассмеялись, потому что берут не рассказы, а романы. Я пришел расстроенный домой, свалил в гостиной в угол четыре тысячи распечатанных страниц и лег на диван горевать. Я почти плакал, а коты весело скакали по бумажной куче.

Но тут подошла жена. Она вручную варит мыло, делает духи и по всему миру рассылает свои достижения в посылках таким же сумасшедшим тёткам — мыловарам и духоделицам. Наташа попросила мои листочки с рассказами, чтобы скатать их в комочки и вложить в пустое пространство посылочных ящиков. Так пузырьки не гремят при перевозке. Я подумал и обрадовался. Пусть моя писанина пойдет на пользу обществу. Теперь сумасшедшие мыловары и духоделицы пишут мне письма — Рим, Нью-Йорк, Париж, Дакар, Рустави. Короткие истории ими ценятся.

Письмо от читателя

Мне на электронный почтовый ящик пришло письмо от читателя. Так и называлось «Письмо от читателя». Я сначала испугался. Вышел из-за компьютера, покурил, открыл банку шпрот и съел их с Бородинским хлебом, посмотрел в окно на детей, как они играют в хоккей в коробке, присел на диван и включил телевизор, но там шла такая чудовищная муть, что я опять сел за компьютер.

Я, если честно, привык к тому, что по почте приходят ругательные письма или спам или предложения чем-нибудь заняться. Поэтому я не решался прочитать письмо, но ближе к вечеру, к ужину настроение поднялось. Я открыл письмо и внимательно изучил его двадцать три раза. Там писалось, какой я хороший, какой я прекрасный, какой я замечательный и какой я симпатичный.

Вообще у меня есть файл для рецензий профессиональных критиков, в котором я храню отзывы. Когда меня распирает гордость, я хожу, задрав нос, жена говорит «ты молодец», я перечитываю рецензии критиков, и все становится на свои места.

Я долго думал, что делать с письмом читателя и решил поместить его в специальную отдельную папку. Когда мне будет казаться, что мир катится в тартарары, будут дрожать руки, а клавиши компьютера западать, я прочту письмо читателя и приду в хорошее расположение духа.

История про врача-психиатра

Вчера позвонил Петя Муйнов (Чинарик), знакомый со школьного возраста (как он нашел мой телефон?). Мы учились в параллельных классах и не виделись двадцать пять лет. Я даже забыл его лицо, а поэтому в задумчивости молчал, когда Петя Муйнов вещал в телефонную трубку. Пете требовались люди в партию на муниципальные выборы, чтобы он их мог расставить по самым нужным местам. Ну, там мэры поселков и городков, начальники налоговой полиции, заведующие культурой-мультурой, таможенники на лесных делянках, ответственные за газовые и нефтяные вентеля, наблюдатели за речными и морскими угодьями и прочий ужас. Чинарик говорил, что верит в меня, что я не посрамлю дело партии и легко смогу управлять чем угодно, главное прийти на выборы и проголосовать, а там тебе и пироги, и плюшки, и женщины легкого поведения и машины с мигалкой и вертолеты.

— Петя, — сказал я, — неужели у тебя не хватает пипла на столь достойные места? Не можешь набрать с орлиным взором, пышущих радостью, здоровьем и стремлением, а не таких разгильдяев, как я?

— Понимаешь, Славик, нам нужны не достойные. Нам нужны свои.

И тут я сильно загрустил, чуть не повесил трубку, но Петя еще два часа мне промывал мозги про выборы, депутатство, светлый путь и единство интеллигенции с народом. Я уже думал, что навсегда попал в его цепкие лапы, но тут я рассказал историю про своего лечащего врача-психиатра Иосифа Львовича и Петя больше не звонил. Только прислал по электронной почте листовку «Голосуй за Муйнова!».

Привычка

Когда Гайдар отпустил цены, я вышла из общаги и пошла по Тверской. Иду плачу, потому что денег нету и кушать нечего. А тут навстречу девка-малярша-Машка, спрашивает:

— Ты чего в слезах?:

— А я говорю: «Голодная!»

Тогда Машка отвела меня в булочную и украла батон, а я узнала, что ее выгнали из ПТУ №12, и поселила Машку тайно в своей комнате в университете.

С Машкой я прожила год. Она каждое утро выходила по магазинам и рынкам воровать. Приносила, то батон, то макароны, то крупу гречневую, то картошку, а один раз притащила пирожное-корзинку. Мы его распилили линейкой, сидим, жуем, пьем горячую воду и ревем. Я же училась помаленьку, стирала, готовила, а потом устроилась швеей в две смены.

Однажды комендантша натравила на нашу комнату паспортный контроль, и выгнали Машку на улицу. Мы с ней еще встречались несколько раз. Машка говорила, что поступила в станкостроительный техникум, там бесплатные обеды, но батоны она все равно по булочным ворует. Привыкла.

Энрике

Испанский коммунист Энрике жил с нами в общаге МГУ, а мы с Сашей воровали у него сладкий кокосовый ром, копаясь в вещах и чемоданах. Отец Энрике был безработный, а мать медсестра в клинике, а чтобы получить высшее образование в Испании, нужны большие деньги. Поэтому Энрике вступил в коммунистическую партию Испании и пошел в общество дружбы «Испания — СССР». Там он выходил на демонстрации пять лет и ему дали путевку на бесплатное обучение на мех-мате.

В России Энрике работал переводчиком на испанском радио и часто сидел по ночам под алюминиевой лампой и зубрил словари. С ним приехал Мигель, но он сразу сломался в столовой от серых бумажных пельменей «Столичные» и уехал в аэропорт Шереметьево на такси с баулами, матрешками и ушанками.

Однажды Энрике увидел, как я читаю Дон Кихота. Энрике удивился и воскликнул:

— Ты знаешь Сервантеса?

— Энрике, — покровительственно сказал я, — у нас Дон Кихотов в школе на уроках внеклассного чтения дети проходят. А это я перечитываю.

— Перечитываешь? Да у нас Сервантеса никто не знает. В изумлении пальцами на памятники показывают. Кто такой? Удивительная страна Россия. Пельмени бумажные, а Сервантеса читают.

Нету лимонов

В Москве нету лимонов. Настоящие лимоны кислые и тонкокожие, а сейчас везде лимоны сладкие и толстокожие. Если бросить нынешний лимон, огромный с человеческий кулак, в чай, то вода не желтеет и не кислеет, а вкус чая — сладкий.

Когда умирал племянник деда Гавриила Иннокентий, то просил у меня кислого тонкокожего лимона, как в детстве. Я оббегал все рынки, но ничего не нашел. Только на Люблинском рынке мне грузинка сказала, что все кислые лимоны в перестройку погибли. За ними нужен уход. А вместо них привезли испанских уродцев. Сладких и толстокожих. Я купил Иннокентию толстокожих, но было поздно. Дед Гавриил очень плакал.

Зловредный читатель

У писателя Андрея Ивановича Фирсова были жены, друзья, публика, критики, премии, фестивали, собачка Тотошка и зловредный читатель. Все его боготворили и носили на руках, а зловредный читатель звонил по ночам и спрашивал: «Почему в повести „Нашумевшие страсти“ Вы показываете акт нечеловеческой любви на снегу?» От таких вопросов Фирсов, не спал остаток ночи и кричал в телефонную трубку: «Не звоните больше!».

Чтобы избежать зловредного читателя, Андрей Иванович менял телефоны, но враг находил его. Тогда Фирсов переехал в другую квартиру, но зловредный читатель выследил её, пробил по продававшейся на Горбушке базе данных телефоны и стал снова надоедать по ночам. Андрей Иванович впал в летаргический сон и много раз обращался в милицию, но та, не обнаружив состава преступления, не предприняла решительных действий.