Бесплатный фрагмент - Гречанка

Все изложенные в произведении события

Основаны на реальных событиях.

Имена членов экипажа — вымышлены.

Автор оставил за собой право на художественный вымысел.

В повести использовано стихотворение Виктории Мозговой.

Выражаю сердечную благодарность

За помощь в написании повести

Директору основной школы села Николаевка —

Бородачевой Наталье Николаевне,

Учителю истории — Семенцовой Нине Павловне.

Жителям села Николаевка, Михайловского района:

Салгановой Валентине Андреевне (внучка Гречанки)

Фоминой Марии Дмитриевне

Дрозд Маргарите Борисовне,

Джол Ольге Николаевне.

Гречанка

Как много в имени твоем

Лежит загадок и секретов…

Но к сожаленью мною в нем,

Увы, не найдено ответов.

Мне ни о чем не говорит

Его шальная мелодичность…

И необычный колорит…

И красота… и экзотичность…

(Из стихов Александра Васенькова)

ПРОЛОГ

Как много в имени твоем, Владивосток!

Часто ли мы, живущие в этом продуваемом морскими ветрами городе, задумываемся, проезжая по улицам города или путешествуя по побережью Японского моря, о странных названиях улиц, районов, бухт, мысов и сопок, которые так привычны уху горожан, но режут слух приезжим?

Если с такими названиями, как бухты Золотой Рог, Диомид, Улисс, Патрокл, Аякс, остров Аскольд все более-менее понятно, то не каждый, считающий себя коренным Владивостокцем, может, не заглядывая в интернет сказать, кто такие были Назимов, Поспелов, Чуркин, Эгершельд, Россет, Басаргин, Скрыплев, Старк, Шкот, Буссе. Список можно продолжить, но я хочу остановиться на последней фамилии Буссе: Буссе Федор Федорович, который оставил значимый след в истории заселения Приморского Края.

Фёдор Фёдорович Буссе родился 23 ноября 1838 года в семье директора и педагога 3-й Санкт-Петербургской гимназии, в будущем члена Учёного комитета Министерства народного просвещения по математическим наукам Буссе Фёдора Ивановича.

После обучения в 3-й гимназии в 1855 году18-летний Фёдор поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. Казалось, что он пойдет по стопам отца и станет таким же прекрасным математиком и педагогом. Однако, как часто бывает в жизни, все не может идти так гладко и планомерно. Уже на втором курсе Буссе переводится на факультет естественных наук, но его Фёдору окончить не удается. В 1859 году университет закрылся на неопределенный срок из-за студенческих волнений и беспорядков.

И вот в такой ситуации 23-летний молодой человек остается один на один со своим будущим. Что ему делать? Куда идти? На эти вопросы помогает ответить Фёдору его двоюродный брат Николай Буссе, который занимает должность военного губернатора Амурской области. Николай был на 10 лет старше Фёдора, но успел определиться в выборе жизненного пути и имел высокое положение в обществе.

Старший брат предлагает Фёдору начать чиновничью службу на Востоке России. Недолго думая, наш герой соглашается на предложение Николая. В 1862 году Фёдор Буссе зачисляется в штат Главного управления Восточной Сибири и становится участником сплава по Амуру. Цель подобных экспедиций была в обеспечении русских поселений всем необходимым. В этот период Фёдор начинает приспосабливаться к новой территории и условиям, которые определят всю его дальнейшую жизнь.

Уже вскоре Фёдор добился первых карьерных успехов. Несмотря на то, что университет ему окончить не удалось, это никак не помешало ему в будущем. Математический склад ума, усердие и дисциплина помогла Буссе добиться должности управляющего путевой канцелярией в 1863 году.

Несмотря на достижения в карьере, судьба решает добавить в жизнь нашего героя мрачных красок. В 1866 году умирает его двоюродный брат Николай. При возвращении из Благовещенска в Иркутск у него случается инсульт. Так уходит из жизни человек, благодаря которому Фёдор оказался на Дальнем Востоке. Несмотря на утрату, 28-летний Фёдор Фёдорович решает остаться на уже ставшем для него близким Дальнем Востоке.

В 1881–1882 годах Буссе участвует в разработке Положения о переселении крестьян в Южно-Уссурийский край. В проекте предусматривалось переправление крестьян морем из Одессы во Владивосток и выделение переселенцам пособий. После выполнения этого задания в июле 1882 года чиновника назначают на должность руководителя учрежденного во Владивостоке Переселенческого управления.

На этом посту он пробудет 11 лет. Всё это время Фёдор Фёдорович будет профессионально выполнять свои обязанности, ведь крестьян, желающих переселиться, было много. Крестьяне представляли Южно-Уссурийский край себе как «чуть ли не обетованную землю». С 1882 года процесс переселения приобретет более организованный характер, а Южно-Уссурийский край до начала XX в. становится основным колонизируемым районом Дальнего Востока России.

Одной из важнейших задач переселения была доставка переселенцев здоровыми. Фёдор Буссе лично участвовал в осуществлении этой задачи. В 1891 году он сопровождал переселенцев из Одессы во Владивосток. Несмотря на то, что в отчете Буссе оценивал общее состояние переселенцев как «превосходное», он указывал ряд факторов, которые свидетельствовали об обратном. Буссе писал, что многие каюты были завалены вещами и из-за этого создавалась теснота, которая не позволяла убираться в помещениях и адекватно их проветривать.

Фёдор Буссе действительно заботился о качественной реализации переселенческой политики и о здоровье будущих жителей Дальнего Востока.

Не буду утомлять читателя полной биографией Ф. Ф. Буссе. Приведу до полноты картины его рапорты вышестоящему начальству: «Главную цель правительства в Южно-Уссурийском крае составляет, путем заселения русскими людьми, укрепить в нем русское владычество и дать должный отпор посягательствам Китая, который своею пограничной колонизацией и приготовлениями в Манчжурии, обнаруживает стремление завладеть выходом к морю этой обширной страны. Таким образом, политическая цель заключается в противопоставлении желтому человеку белого, в нравственном, экономическом и даже физическом отношениях. Этим требованиям соответствуют все русские подданные, какого бы происхождения они не были и потому привлечение их в край было бы тем полезнее, что такое приращение населения, не вызывает расходов правительства, мало того, приносит с собою капитал, энергию и умственный труд…».

«…Это чужестранное население рассеяно, мелкими фермами, по всему краю, и владеет многочисленными джонками, для морских промыслов и потому в военное время может оказать сильную поддержку не только единокровным китайцам, но и флоту европейской державы, исполняя обязанности лазутчиков и своими грабежами, отвлекая часть войск для защиты обозов, складов и немногих русских деревень, того времени, которые по малочисленности обывателей, не могли защищаться самостоятельно»

Ф. Ф. Буссе. (Стиль и пунктуация сохранены)

Как известно детская память очень цепкая, особенно если никто из взрослых насильно не акцентирует на чем-то внимание детей.

Так уж вышло, что моя детская память запечатлела из разговоров за застольем в доме моих дедушки и бабушки, живших в с. Манзовка, воспоминания их родственников из села Николаевка, частенько навещавших их по праздникам и на дни рождения, слово «Орлик», странное имя — Гречанка старшей сестры моей бабушки Наталии и некоторые подробности ее путешествия с родителями из Одессы во Владивосток.

Если бы эти разговоры на смеси русского, украинского и белорусского языков были услышаны мною в 17- 18 лет, как много нюансов и достоверных подробностей мог бы я правдиво изложить в этом рассказе.

Но, как известно — история не терпит сослагательного наклонения!

Давно собирался заняться написанием этой истории, но кроме девичьей фамилии моей бабушки Наталии — «Севастьянова», ласкового названия «ОРЛИК» и что пунктом отправления был город Одесса, у меня не было. Не помогло и обращение в Краевой архив. Поэтому я сделал смелое предположение, что «Орлик» это ласковое имя парохода «Орел», и ошибся.

Оказывается, в приморском селе Николаевка Михайловского района проживает много прямых потомков тех самых переселенцев, которые прибыли во Владивосток пароходом «Петербург» в конце апреля 1883 года, и часть из них поселилась в Николаевке (Николаевское). Стоило мне написать письмо на адрес директора основной школы, как мою просьбу донесли до всех жителей села. В тот же вечер несколько человек позвонили и поделились своими воспоминаниями. И уже через сутки я знал и название парохода, и полный состав семьи моих далеких предков, и подтверждение фактов, основываясь на которые я собирался писать этот рассказ.

ПАРОХОД ПЕТЕРБУРГ

У парохода с названием «Петербург», купленного на добровольные пожертвования жителей Петербурской губернии и принятого в состав Добровольного флота в июне 1878 года вместе с двумя другими пароходами «Москва» и «Россия», были красивые обводы и почти открытая верхняя палуба, он походил на военный корабль. Судно отличалось дорогой внутренней отделкой, роскошным музыкальным салоном. Отделка пассажирских кают второго и третьего класса «Петербурга» была проста, без излишнего блеска. Он, как и другие пароходы Добровольного Общества, был привлечен для перевозки грузов, снабжения, каторжан и переселенцев из малоземельных крестьян на малолюдный Дальний Восток. Кроме навесов на открытой палубе для защиты от солнца, в третьем трюме были устроены вдоль бортов двухъярусные нары с узкими проходами между ними. Всего в двух трюмах вмещалось более семисот человек. Еще около ста человек вмещали четырехместные каюты первого, второго и третьего класса.

В Одессе стояло прохладное утро 9 марта 1883 года. Пароход «Петербург» стоял под погрузкой у коммерческого причала Одесского порта. Судно готовилось к очередному рейсу на Дальний Восток. С раннего утра биндюжники на телегах начали подвозить тюки и снабжение под грузовую стрелу парохода, где портовые грузчики, под присмотром боцмана и вахтенного офицера, споро перегружали эти тюки на грузовую сетку и опускали в судовой трюм. На причале, вдоль кормовой части судна, выстроилась длинная очередь из изнывающих пассажиров третьего и палубного класса, а попросту — крестьян переселенцев со своими пожитками, женами и детьми. Основной багаж они сдали под опись, еще накануне, и теперь очередь медленно двигалась к трапу парохода. Мужики нервно курили самокрутки и с завистью смотрели, как то и дело к трапу подкатывали брички с пассажирами первого класса, и матросы, подхватив поклажу, провожали их в каюты.

Погрузка палубного класса началась ближе к одиннадцати часам. Южное солнце, уже начало припекать спины, устроившихся на своем скарбе семьи переселенцев, решивших покинуть покосившуюся, крытую выцветшей соломой избу в селе Неглюбка, Черниговской губернии и, уговоривших себя отправиться в далекий, неизведанный край.

Немалую роль решиться на переселение сыграло то, что одетый, как барин, чиновник, который оформлял им документы, как казенокоштных переселенцев, выдал бумагу, где были обещаны за казенный счет бесплатный провоз с питанием на пароходе от Одессы до Владивостока; по прибытии на место водворения они обеспечиваются в течение 1,5 лет продовольствием в расчёте на каждую душу (по 60 фунтов муки и по 1 фунту крупы в месяц); для приобретения леса на строительство жилья и подсобных помещений выплачивается из казны безвозвратно по 100 рублей на семью; новосёлы на таких же условиях получают по паре лошадей или быков, по одной корове; семена для посева зерновых, овощей; 28 наименований предметов домашнего обихода. А самое главное для будущих новосёлов — это возможность получить в бесплатное пользование до 100 десятин земли. На казёнокошном переселенце (за счёт государственной казны) лежат только расходы за переезд от дома к пароходу. В течение первых 5 лет со времени водворения на новой родине переселенцы освобождаются от государственных повинностей и податей, несут только общественные повинности, что для бедной семьи, перебивавшейся тем, что батрачили на местного богатея, показалось манной небесной и возможностью выбраться из беспросветной нищеты.

Главу семейства — высокого тридцатитрехлетнего мужчину с бородкой, в картузе натянутом на давно не стриженые волосы и в стоптанных, но до блеска начищенных сапогах, звали Терентий Савостенок. Он посмотрел на очередь из пассажиров, стоящих впереди, прикинул в уме, через сколько дойдет очередь до его с женой, двумя сыновьями семи и четырех лет и дочкой, которой пару месяцев назад исполнился годик. Терентий снял поношенный пиджак и набросил его на плечи жене — миловидной женщине тридцати лет, держащей на руках спящую белокурую девочку с ангельским личиком. Женщина была одета, хоть и просто, но чисто и нарядно. Светлая льняная блуза, вышитая белорусскими орнаментами, выдавала в ней опытную ткачиху и вышивальщицу. Также опрятно были одеты и ее старшие дети, резвившиеся тут же на причале с остальными детьми переселенцев, коих было не менее двух сотен разного возраста. Еще вчера, сразу по прибытию поезда на вокзал Одессы, всю эту разношерстную толпу осмотрели портовый и судовой медики, причем все оказались здоровы. Ночь всем переселенцам пришлось провести кому в полицейских участках, кому в бараках.

Очередь двигалась медленно. Мысли Терентия были обращены в будущее. Местом поселения семье было предложено село Николаевское (позже -Николаевка), выбранного для поселения ходоком из его родного села — Неглюбка — Дорофеем Мельниковым. Плавание на пароходе должно продолжиться, со слов чиновника, месяца полтора, плюс неделя во Владивостоке. Это значит, что, если пароход не задержится в пути, он успеет посадить огород и поставить избу. Мысли о предстоящей первой зиме тяготили его больше всего. Ответственность за беременную жену, дочку и мальчишек, наложило на его чело печать тревоги, не покидавшей его с тех пор, как они с трудом и за бесценок продали свою мазанку и на поезде приехали в Одессу.

На причале показался моложавый, лет двадцати пяти, с аккуратной испанской бородкой и усами чиновник и по головам стал считать выстроившихся в длинную очередь переселенцев.

— Волнуетесь, Терентий Иванович? Не переживайте! Я с вами во Владивосток пойду — сказал чиновник и, сверившись со списком, улыбнулся, глядя на спящую безмятежным сном белокурую девочку, прижимающую к себе куколку, сделанную из дерюжки и соломы.

— Красивая у вас дочка! Словно из сказки про Белоснежку! Никогда таких ангелочков не встречал! — девочка, словно услышала слова чиновника, открыла глаза и улыбнулась.

Моложавый чиновник не удержался и погладил девчушку по головке.

— Словно ангелок, сошедший с росписи купола Александро-Невской лавры! — подумал он.

Девочка протянула ручку и дотронулась до позолоченной, блестящей, с вензелем пуговицы чиновника. Ее голубые глаза лучились той безмятежной радостью, которая свойственна только детям.

— Стало быть, вы, сударыня, будете — Савостенок Евдокия, а девочку зовут Прасковья? — сверился бородатый со списком и приподнял котелок с головы! — Надеюсь, девочка будет? Назовите Натальей! Так жену Пушкина звали, — улыбнулся он и кивнул головой на слегка наметившийся животик женщины.

— Я вот что думаю! Негоже семье с такими малыми детьми ютиться на нарах в палубном классе. Есть у меня одна резервная каюта в третьем классе. Туда вас и проводят! — чиновник сделал пометку в своих бумагах.

— Звать то вас как? За кого свечку за здравие в церкви поставить? — без подобострастия, с легким поклоном спросила Евдокия.

— Плеска его кличут! — держа за руку младшего брата Ванюшку и прячась за юбку матери и озорно стреляя глазами, подсказал старший Нестор, вызвав смех мужиков и баб, стоящих в очереди.

— Моя фамилия — Плеске! А зовут меня Федор Дмитриевич! Фамилия у меня странная. Это потому, что мои предки приехали в Россию из Германии! А по профессии я орнитолог! Птиц изучаю! — улыбаясь, ответил чиновник.

— И не забудьте! Сегодня в два после полудня состоится молебствование, после чего будет объявлен обед!

Только через час Терентий с женой и детьми оказались в четырехместной каюте, показавшейся им царскими хоромами. Двухярусные шконки были застелены одеялами и свежими простынями поверх самых настоящих ватных матрасов. К шконкам, для удобства, были приставлены и намертво прикручены небольшие лесенки. Откидной столик располагался под открытым настежь круглым окошечком, называемым непонятным словом — «иллюминатор». Услужливый молодой матросик помог поместить багаж, показал аккуратное отхожее место на их палубе со странным названием «гальюн» и столовую, сооруженную под навесом на палубе для пассажиров третьего и палубного класса.

Дети, онемевшие от строгого порядка в каюте, с мольбой в глазах смотрели на родителей, ожидая разрешения забраться на верхние шконки.

— Всем оправиться и можно! Но не вздумайте в обувке или с грязными пятками! Нестор! С тебя спрошу! — строго разрешил отец.

— А ты, Евдокия, следи за Прасковьей и Ванюшкой, чтобы ночью, не дай бог, не обмочили казенное имущество! — Терентий еще не знал, что через несколько дней и без детских неожиданностей все белье и одежда отсыреют настолько, что его придется ежедневно сушить, развешивая и в каюте и, на палубе. А взрослое население палубного класса без стеснения будет ходить в исподнем.

Повторного приглашения мальчишки ждать не стали и, ловко вскарабкавшись, застолбили каждый свою сторону.

— Нестар? Няхай з табой пасядзіць наверсе? Прыглядзі! Нам трэба адлучыцца ненадоўга! А ты Іван, глядзі не зваліліся! — Евдокия подала дочку в руки старшему сыну, к великой радости девочки, и пригрозила пальцем Ванюшке.

Отвернувшись от детей, Евдокия ловко достала припрятанные на теле остатки небольших сбережений. Всю наличность на время путешествия переселенцев обязали сдать под роспись в судовую кассу.

Терентий и Евдокия, сдав деньги под роспись, вернулись в каюту только минут через сорок. Маленькая Паша, лежа на спине рядом с уснувшим братом, чему-то поучала куклу на своем детском тарабарском языке.

— Оставляй на вас дитя? — не громко, чтобы не разбудить спящих мальчишек, произнесла мать и взяла дочку на руки. Раздался звонок громкого боя, заставивший вздрогнуть Евдокию, и следом громкий голос матроса в коридоре, призывавший пассажиров на молебен.

10 марта 1883г. Одесса

16.00

— Михаил Васильевич, деньги оприходованы, погрузка окончена! Всего на борту 806 пассажиров, из них 285 детей включая 22 грудничков. Старший механик доложил, что котлы под паром! Какие будут распоряжения? — измотанный недосыпом старпом в удлиненном, темно-зеленном, сюртуке с двумя рядами позолоченных пуговиц с якорями и вензелем ДФ, отдал рапорт капитану, наблюдавшему с крыла мостика, как матросы заваливают и крепят трап.

Капитан тряхнул головой, словно отогнал наваждение, надел форменную фуражку и еще раз посмотрев на главную палубу, где продолжали сновать пассажиры, произнес:

— Командуйте матросам «по местам на швартовку», Иван Александрович! Отойдем от причала, пойдем до Турции под парусами! Погода и ветер позволяют! И прикажите объявить обед, как отчалим, уже шестнадцать! И вот еще что: отобедаете и ложитесь отдыхать! До полуночи я сам буду контролировать третьего штурмана. Вы с полуночи будете нести вахту с ревизором!

Михаил Васильевич Гончаров сорока трех лет от роду принял командование парусно–моторным пароходом «Петербург» только два дня назад. Ему, имеющему опыт командования военными кораблями на Балтийском море, неожиданно приказали прибыть в порт Одесса и принять «Петербург» у тяжело перенесшего тяготы последнего рейса с Дальнего Востока капитана Быкова. Выбор пал на него еще потому, что приобретенные у Германии пароходы были переоборудованы в легкие крейсеры. На верфях Германии были укреплены палубы в местах установок пушек, оборудованы крюйт-камеры для хранения снарядов и пороховых зарядов. Офицерский состав, в основном состоял из военных офицеров.

Но до установок пушек дело не дошло. Новым трактатом Сан-Стефанского мирного договора 1878 года на Берлинском конгрессе были улажены противоречия с Англией и Турцией, грозившей России очередной войной. Болгария лишалась выхода к Эгейскому морю, пушки были убраны в трюм, но комсостав набирался по-прежнему из военных моряков.

Пароход качнулся, по корпусу пробежала дрожь, сопровождаемая утробным уханьем паровой машины. Малышка Прасковья, услышав, как заплакал от страха, проснувшийся Ванюшка, обняла мать за шею и прижалась к ней всем своим маленьким тельцем, и только Нестор продолжал спать, не реагируя на дрожащий корпус парохода и легкое покачивание.

Раздался негромкий стук в дверь, и в каюту заглянул Федор Дмитриевич Плеске. Он был одет в обыкновенную светлую косоворотку навыпуск с пояском, легкие льняные брюки и светлые сандалии.

— Не помешаю? Зашел дать несколько советов, пока есть время перед обедом! Вы присядьте, а то ненароком качнет! Отходим! Что-то рано я в светлое оделся! Снег хлопьями повалил! — Федор Дмитриевич, не спрашивая разрешения, сам присел на нижнюю шконку.

— Терентий Иванович, я письмо от Федора Федоровича Буссе получил с просьбой предупредить переселенцев о неких тонкостях жизни на судне! Вас будут кормить по морскому тарифу! Пожалуйста, не налегайте на мясное, во всяком случае, первое время! Для вас мясная пища будет очень вредна! Уверен, что дома вы питались более скоромной едой! Чтобы перестроиться на новую пищу, вашему организму нужно какое-то время. Если на пароходе есть ваши знакомые, передайте мои слова! Иначе будут проблемы с желудком! Это — первое! Второе — одевайтесь днем сами и оденьте детей в самые светлые и легкие одежды и не разрешайте им находиться на солнце без головных уборов. Третье! Обязательно контролируйте, чтобы дети мыли руки с мылом после каждого посещения отхожих мест! И выкиньте все колбаски и прочие, содержащее мясное, которые вы брали с собой в дорогу, ибо прошло уже несколько дней, и дети могут заболеть животом. Голодать вы здесь однозначно не будете! Пейте только кипяченую воду желательно из своих кружек, баки с кипятком стоят на всех палубах! И, конечно, делайте уборку в своей каюте ежедневно! — Федор Дмитриевич посмотрел в глаза отцу семейства, пытаясь увидеть в них понимание своих слов.

— Если будут вопросы или просьбы, моя каюта выше палубой под номером семь! Обращайтесь в любое время! А сейчас позвольте откланяться?

— Што Глядзiш? Доставай крывянку*! — Евдокия стала трясти старшего сына, пытаясь его разбудить.

Терентий залез в баул, достал завернутую в чистый ручнiк снедь, и, развернув, вытряхнул все в открытый иллюминатор.

Обеденные столы и лавки из строганных досок под парусиновым навесом, были накрыты в районе второго трюма. На каждые восемь человек стояла четырехлитровая чугунная кастрюля со щами.

Переселенцы, смущаясь, рассаживались по лавкам и, перекрестясь, доверяли черпак старшему по возрасту мужику, который и разливал щи по деревянным тарелкам. Евдокия усадила дочку к себе на колени, стала кормить ее со своей деревянной ложки. Мальчишки стучали своими ложками по тарелкам, не забывая стрелять глазами по сторонам. Они еще никогда не пробовали таких вкусных, наваристых щей и теплого белого хлеба, коим они протерли пустые тарелки досуха и совсем уже собрались попросить разрешения у бацьку выйти из-за стола, как на стол была поставлена очередная кастрюля с перловой кашей, приправленной обжаренным луком с фаршем. Над столами, словно по волшебству, пронесся непередаваемый запах, отчего у присутствующих свело скулы. Никто из них никогда не пробовал ничего вкуснее этого простого кушанья. В несколько минут кастрюля и чашки были опустошены и вылизаны. Только остаток запаха продолжал витать над столами.

Палуба наполнилась гамом, и криками матросов, и матом боцмана, приступивших к подъему парусов на фок мачте. Вибрация корпуса и уханье паровой машины внезапно прекратились. На смену им пришли шелестящие, успокаивающие всплески морской воды, обтекающей корпус судна и хлопки еще не до конца обтянутых парусов.

— Старейшин прошу остаться! — на палубу вышел судовой фельдшер, знакомый переселенцам по медицинскому освидетельствованию на берегу.

Бабы с детьми и молодежь, отяжелевшие от еды, стали нехотя расходиться, а некоторые, кто скорым шагом, кто почти бегом двинулись занимать очередь в отхожие места, туда же поспешила и Евдокия, передав дочку мужу.

Снежный заряд закончился. Выглянувшее солнце заиграло мириадами отблесков от водной глади. Далеко по корме виднелись светлыми, размытыми пятнами дома Одессы. Впереди «Петербург» ожидали проливы «Босфор» и «Дарданеллы», но никто из переселенцев и близко не слышал этих мудреных названий. Большинство из них ожидала вторая беспокойная ночь на новом месте: в перенаселенном трюме, пропахшем потом и так и не выветрившемся запахе нечистот от пребывания переселенцев с прошлого рейса.

Терентий отвел сыновей в каюту и строго приказал никуда не отлучаться, а сам с уснувшей дочкой на руках вышел на палубу, где собрались старейшины. Тут же поодаль от курящих самокрутки мужиков присел на одну из лавок Федор Дмитриевич Плеске и стал с интересом наблюдать за кружащими над судном чайками.

— Как к вам сподручнее обращаться: господа или мужики? — улыбаясь в усы, спросил фельдшер, протирая платочком пенсне.

— Какие мы господа? Кличьте мужиками! Нам так привычнее! — выпустив клубы дыма из самокрутки, ответил за всех семидесятилетний Иван Мастобаев.

— Ну, что же, мужики? Разговор пойдет о том, как жить будете следующие сорок дней? — уже с серьезным лицом продолжил фельдшер, нацепив на нос пенсне.

— Раз вы решили устроить перекур, с этого и начнем! Понимаю, что многие без табака не могут и часу потерпеть! Так, вот! Видите эту бочку обрезанную, наполненную водой? Окурки кидать только туда! Не за борт, не на палубу, а только в этот обрез! Стало быть, и курить разрешается только здесь, на палубе возле этой бочки и нигде более! И уж тем более, нельзя курить в каютах и в трюмах! — уже грозно произнес он.

На палубу с мостика спустились капитан в сопровождении молоденького офицера и боцмана, встали позади фельдшера. Мужики при виде капитана подскочили с лавок и побросали в обрез самокрутки.

— Разрешите представить вам — капитан парохода «Петербург» — Гончаров Михаил Васильевич! Прошу любить и жаловать! С ревизором вы уже знакомы! Деньги и драгоценности ему сдавали! А это боцман судна — самый главный среди матросов! Можете для краткости звать его — Дракон! — фельдшер сделал шаг в сторону, уступив место капитану.

— Здравствуйте, граждане переселенцы! — почти по-военному поприветствовал мужиков капитан. — Вы присаживайтесь! В ногах правды нет! Разговор будет серьезный и, к сожалению, не веселый! — капитан снял фуражку и присел на лавку.

— Я хочу огласить вам итоги прошлого рейса с переселенцами во Владивосток. Эти печальные данные оставил мне прежний капитан! — в воздухе от этих слов повисла напряженная тишина. Терентий опустился на край лавки, стараясь не упустить ни единого слова, продолжая по инерции подкачивать маленькую Панночку, как ласково звали ее братья.

— В течение прошлого рейса от болезней и перегрева на солнце умерло тридцать детей и пятеро взрослых, в основном пожилого возраста! Много людей, особенно, ехавших в трюме, мучились животом! Возможно, вы заметили, какой тяжелый дух в трюме? Это от того, что некоторые ленились выходить ночью в отхожее место и справляли нужду прямо в трюме! — капитан сделал паузу и обвел взглядом присутствующих.

— Надеюсь, вы донесете мои слова до остальных! Боцман! Будете проводить обход по судну ежедневно вместе с фельдшером! Составьте расписание по каждодневной влажной уборке в трюмах! И еще! Передайте женщинам, чтобы не прятали детей от фельдшера, если кто занеможет! На судне есть лазарет и необходимые лекарства. Фельдшер у нас опытный! По любым вопросам обращайтесь к знакомому вам Федору Дмитриевичу, либо к дежурному офицеру, либо к судовому фельдшеру! Далее, по предстоящему району плавания и правилам поведения на судне, питанию с вами побеседует ревизор — Денис Денисович Петров! — капитан поднялся, и, держа фуражку в руках, проследовал в надстройку судна. Повисла напряженная пауза.

— Еще раз здравствуйте! — смущенно произнес молоденький мичман, сняв фуражку. Пальцы его левой руки пробежали по пуговицам кителя, проверяя, все ли они на месте. Лоб от волнения покрылся испариной, на гладко выбритых щеках заиграл румянец. Коротко стриженные русые волосы были расчесаны на пробор посередине головы. А длинные ресницы, обрамляющие красивые глаза, были предметом зависти девиц на балах в его родном городе на Неве. На вид ему можно было дать лет двадцать.

— Да, вы не волнуйтесь, барин! Говорите, что да как? Мы понятливые! Опять же, что это за должность мудреная — ревизор? — подал голос Иван Мастобаев и. хитро прищурившись, погладил седую, окладистую бороду, чем ввел молодого офицера в еще большее смущение. Старик заметил причину смущения молоденького офицера. Из-за угла надстройки, хихикая в платочки, стреляли глазами на ревизора два прекрасных юных создания.

— Мичман Петров отвечает за денежные средства, за содержание судового имущества, за покупку в портах продовольствия и судового снабжения, в том числе и за покупку угля для паровых машин! — пришел к нему на помощь боцман.

— И еще, за учет груза в трюмах! И за выдачу на камбуз продуктов для приготовления пищи! — добавил ревизор.

— Вот! Об этом и хочу поговорить с вами! Необходимо выбрать из числа переселенцев пять-семь человек, желательно обученных грамоте и счету. Они будут принимать продукты из судового магазина (артелки) и передавать на камбуз кокам! Извините! Передавать на кухню поварам! — поправился мичман, сообразив, что морские термины не знакомы мужикам.

— Разрешите, Денис Денисович, я подберу пять человек и, мы согласуем это с мужиками сегодня же вечером! — Федор Дмитриевич Плеске раскрыл папку в кожаном переплете и углубился в изучение содержимого.

— Отлично! Тогда перейду к предстоящему району плавания и правилам поведения на судне! — мичман приободрился, но продолжал посматривать на угол надстройки, надеясь увидеть кареглазую, круглолицую хохотушку, полоснувшую его по сердцу турецким ятаганом. И без пенсне судового фельдшера, всем присутствующим стало ясно, что молоденький мичман, возможно, впервые в жизни влюбился с первого взгляда.

Мужики понимающе закряхтели и, ухмыляясь, полезли за кисетами. Что-то в происходящем, отвлекло Плеске от бумаг. Ему хватило и пары секунд, чтобы понять — молодому человеку сейчас не до лекции.

— Денис Денисович! Я позавчера получил письмо с инструкциями от господина Буссе из Владивостока! Давайте, я расскажу мужикам о переходе на пароходе и о том, с какими трудностями нам всем придется столкнуться! А у вас, я так понимаю, полно дел с вашим немалым хозяйством! Тем более, что вам скоро предстоит заступать на вахту на мостике!

— Спасибо, Федор Дмитриевич! Вы правы! У вас это получится лучше, ведь я, как и переселенцы, впервые буду пересекать эти семь морей и два океана! Еще раз спасибо! — молодой человек выдохнул и разве, что не строевым шагом удалился в настройку под пристальным взглядом кареглазой красавицы.

— Февронья! Iдзi адсюль! Не бянтэж афiцэра! (бел) — погрозил кулаком Мастобаев в сторону спрятавшихся на шкафуте девчат.

— Герасименок? Сямен? Гаурыiл? Уймите Наталку и Февронию! — старик сделал глубокую затяжку. Морщины вокруг глаз разгладились, и, если бы не густая борода, спрятавшая озорную улыбку и напускную строгость, дед Иван Мастобаева нанес бы непоправимый урон своему авторитету.

— Так, вот! Господин мичман не зря упомянул семь морей и два океана! Но кроме этого, нам предстоит миновать несколько проливов и один рукотворный канал, выкопанный среди песков, но наперед мы зайдем в Порт-Саид в Египте и высадим несколько пассажиров! А теперь! Кто может продолжить мои слова? — речь Николая Дмитриевича стала одухотворенной. Он прикрыл глаза, словно пытаясь вспомнить и, произнес: — И простер Моисей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды!

— И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону! — произнес вполголоса, приподнявшись со своего места и сдернув картуз с головы Терентий.

— Все правильно! А как море называлось тогда? — допытывался чиновник с улыбкой. Мужики зашептались меж собою, позабыв про самокрутки.

— Черемное оно называлось! А сейчас — Красным зовется! — перекрестясь и, забирая дочку с рук мужа, произнесла Евдокия и скорым шагом удалилась в надстройку.

— Начитанная у вас жена, Терентий Иванович! Если и счет знает, будет первая в списке получать и учитывать продукты для приготовления пищи!

— Закончила четыре класса церковно-приходской! — с гордостью произнес Терентий под неодобрительные взгляды мужиков и засобирался уходить.

— Куда же вы? Терентий Иванович? Раз пришли, то присутствуйте до окончания нашего разговора! — Федор Плеске, приглашающим жестом указал на лавку поближе к основной массе мужиков.

Убедившись, что мужики угомонились шептаться, молодой ученый продолжил:

— Вот через это Черемное море и будет пролегать наш путь далее в Индийский океан!

— Што? Праз тую самую ваду пойдзем? (бел), — недоверчиво переспросил одногодок Ивана Мастобаева — Карп Гоненок.

— Через ту самую! Но о религии вы поговорите без меня! А сейчас видите, как я одет? Во все легкое и светлое! Египетский климат не будет вам привычен! Поэтому пусть ваши женщины и дети оденутся в самое светлое и обязательно прячьте детей днем от солнца под навесами. Ночью, кому невтерпеж, не возбраняется устроить ночлег на палубах! Пейте много воды, даже если она теплая и невкусная! Накажите подросткам подолгу не смотреть на воду через борт! Могут потерять осторожность и упасть в воду! — продолжал наставлять Плеске.

— А гады якие марскiя, пра якiх у кнiгах пiшуць, не могуць напасцi на нашых баб i дзетак? (бел) — страшно выпучив глаза, воскликнул Алексий Навенок, старейшина переселенцев в Попову гору.

Открылся люк на шкафуте и из него, как черти, черные, разве, что без рогов, вылезли трое по пояс голых мужиков и, покрутив вентиль у фальшборта, принялись поливать себя из шланга соленой водой, покрикивая от удовольствия.

— Страшнее судовых кочегаров после вахты на пароходе никого не встретите! — усмехнулся Николай Дмитриевич. — А про морских гадов только в книгах пишут! Выдумка это, так и передайте всем! А деткам бабы пускай добрые сказки рассказывают про красных девиц и добрых молодцов! А сейчас предлагаю продолжить наш разговор завтра! Уже темнеет, и скоро вам предложат вечерний чай! — попрощался он и мужики, делясь услышанным в полголоса, кто в трюм, кто в надстройку стали расходиться, чтобы наставлять баб и деток.

ПРОЛИВ БОСФОР

12 марта 07.30

Паруса гнали пароход десяти узловым ходом в сторону пролива Босфор. Старший помощник капитана и ревизор готовились к сдаче вахты. Сквозь легкую дымку на горизонте уже открылись купола мечетей и башни минаретов. Палубная команда во главе с боцманом, поругиваясь, приступила к спуску парусов. Паровая машина сделала пробный оборот и уверенно заработала на малый передний ход.

— Иван Александрович! Вам всего двадцать пять, а вы уже старший помощник капитана! А семья у вас есть? — поинтересовался мичман Петров, смутившись своей смелости.

— Есть, Денис Денисович! Родители и сестра младшая! — не отнимая бинокль от глаз, ответил старпом.

— А жена, дети? — не унимался ревизор.

— Не успел еще! — старпом пристально, с легкой усмешкой посмотрел на Петрова. — Что это вас под занавес вахты потянуло на столь пикантную тему? Уж, не та ли кареглазая особа виной, что с подругой наматывает круги по полубаку с самого утра и не сводит глаз с мостика? Сдается мне, что она вас высматривает? — слова старпома привели ревизора в полное смятение, подтвердив его догадку.

— Я с вашего позволения три пеленга возьму на мысы и мечеть и обсервацию на карту нанесу! — Ревизор выскочил на крыло мостика охладить пылающие от смущения щеки.

Старпом навел бинокль на полубак, где, притаившись за брашпилем, судачили и хихикали две одетые в цветные сарафаны девушки, лицами и статью чем-то напоминавшие картину Боровиковского — «Лизонька и Дашенька».

— А ревизор то у нас, похоже, влюбился в крестьянку? — то ли с завистью, то ли с пренебрежением подумал старпом, тряхнул головой и выкинул крамольную мысль о красивой, высокой, черноволосой крестьянке, так похожей на девушку из его кадетского прошлого.

— Иван Александрович, я обсервацию поставил, невязка менее полумили! Проверять будете?

— Буду! — старпом шагнул на крыло мостика под многозначительным взглядом ревизора.

— Странно! Как же он разглядел с такого расстояния, что она кареглазая? — укол внезапной ревности пронзил сердце молодого человека.

Стамбул, раскинувшийся на обоих берегах пролива, открылся внезапно во всей своей красе, словно невесомое, полупрозрачное покрывало тумана сдернула чья-то невидимая рука. Переселенцы, включая женщин с малыми детьми, облепили борта парохода и с интересом наблюдали, как просыпается восточный город. С берега доносился запах пряных восточных блюд и призывные крики муэдзинов, призывавших верующих на утреннюю молитву.

— Сколько раз воевали с Турцией, но так и не добились взятия Стамбула! — со вздохом произнес третий штурман, приняв вахту у старпома, и стал сличать показания магнитных компасов на пилонах, установленных на крыльях мостика и перед штурвалом, за которым не сводя глаз со стрелки компаса неподвижно стоял матрос-рулевой.

— Если бы только с Турцией? Россия, как кость в горле, Франции и Англии! А они вечные союзники Турции, на фоне этой вечной звериной ненависти к России. «Англичанка гадит», — эти слова приписывают генералиссимусу Александру Суворову! А он знал, о чем говорит! Впрочем, помяните мое слово Петр Евгеньевич, еще не одно поколение русских людей будет испытывать на себе ненависть и подлые выходки Англии, впрочем, как и Франции и Германии. Слова нашего императора Александра lll, что у России только два союзника — Армия и Флот, надо золотыми буквами вписать во все учебники! — капитан вышел на крыло и подставил лицо под освежающий ветер.

Шестнадцать миль пролива, изредка лавируя между снующими одно парусными фелюгами и, расходясь со встречными двух и трех парусными грузовыми гулетами, «Петербург» проскочил на паровом двигателе, и в девять тридцать вновь раздался свисток и маты боцмана. Матросы отработанными навыками вновь снарядили паруса на фок и грот мачтах. Погода в Мраморном море позволяла разогнаться до десяти узлов при попутном ветре и экономить уголь, почти на ста пятидесяти мильном участке до входа в пролив Дарданеллы.

— К полуночи должны быть на входе в пролив! Старпому и ревизору достанется самая узкость! Прикажите передать механикам, чтобы приготовили двигатель к этому времени? — третий штурман вопросительно посмотрел на капитана.

— Почти сто лет назад Федор Ушаков и Дмитрий Сенявин с закрытыми глазами проводили эскадры через эти проливы под парусами, и при этом не забывали турок бить! А мы по любому поводу паровую машину дергаем? Она нам еще в океане пригодится! Пойдем под парусами, пока ветер позволяет! А вы один с двадцати до полуночи управитесь! — не терпящим возражения тоном произнес капитан.

Судно плавно покачивало. Внутри надстройки стояла тишина, нарушаемая скрипом деревянных панелей — обшивки кают и коридоров надстройки. Солнце висело над горизонтом, окрашенным в малиновые цвета. Верный признак хорошей погоды на завтра.

Евдокия, сидя на нижней шконке, при тусклом свете заходящего солнца, читала детям книжку, подаренную Николаем Дмитриевичем. Она была с красочными картинками, в твердом, но изрядно потрепанном переплете.

— Царь велит своим боярам, времени не тратя даром, и царицу, и приплод, тайно бросить в бездну вод! — с выражением произнесла она. Первым, икая. захныкал от жалости Ванюшка и стал размазывать слезы по щекам. Следом за ним, не понимая, отчего плачет брат, собралась было пустить слезу Прасковьюшка, как в дверь каюты тихонько поскреблись.

Дверь приоткрылась и в каюту просунулась усатая, смуглая, курчавая голова!

_- Хозяин, как насчет в картишки перекинуться по копеечке? Нам четвертого не достает! — произнесла голова, и протиснула в дверь туловище в яркой рубахе, подвязанной ремешком и кожаной жилетке.

— Иди отсель, Ромалэ! Нет у нас копеечек! — грубо произнесла Евдокия и, вытолкнув цыгана, захлопнула дверь перед его носом!

— И здесь от них покоя нет! Не зря деньги у народа изъяли! А этого я видела еще в поезде! Обыграл в карты двух наших дурачков!

Женщина принялась успокаивать Ванятку, так эмоционально отреагировавшего на слова из сказки.

— А дальше? А дальше? Их спасут? — затараторил старший Нестор.

— Конечно, спасут! Вот, завтра, по-светлу, и почитаю! А сейчас сбегайте в отхожее место, вымойте руки и спать! — строго сказала женщина и, выглянув в коридор, выпустила мальчишек.

— Ты бы с ними сходил, Терентий? Да заодно бороду свою сбрил! С каждым днем все жарче становится! Мужики некоторые уже укоротили свои лопаты!

---

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ

15 марта 1883г.

09.00 утра.

Сдав вахту капитану и третьему штурману и наскоро позавтракав в кают- компании, молодые люди, оставшись в одних гимнастических рубахах и светлых брюках тропического исполнения, решили пройтись по палубам размять ноги. Вернее, это ревизор напросился в компанию к старпому, совершавшему ежедневный обход по судну, в надежде встретить кареглазую красавицу, так нежданно вторгшуюся в его сердце. Если бы не гладко выбритые подбородки, внешний вид молодых людей не особенно отличался от деревенских парней их возраста, одетых по погоде во все светлое.

— Асцтярожна! Куды вы так спяшаецеся? — окликнул старпом по-белорусски чернявого жуликоватого вида пассажира, явно цыганских кровей, чуть не сбившего его с ног в дверях на шкафут.

— Хлопцы! Вас сам бог мне послау! Сладзiце кампанiю у картишках! — углядев в молодых офицерах деревенских парней, сходу предложил им чернявый.

— А вас, что не предупреждали — игры в карты на судне запрещены? Как ваша фамилия? Каким классом следуете? — ревизор постарался придать голосу официальный тон.

— Хлопцы! Да, вы шо? Я ж пошутковал! — чернявый постарался оттолкнуть старпома с проема двери и проскочить в надстройку, но наткнулся на подставленную ногу и растянулся поперек высокого комингса. Откуда-то веером полетели на палубу игральные карты, со звоном из-за пояса выпал нож с красивой костяной рукоятью.

Крутанувшись ужом, чернявый подскочил и, сверкая глазами, подхватил нож с палубы. Рука со сверкающим лезвием описала дугу прямо перед глазами ревизора, заставив его сердце провалиться куда-то вниз. Глаза мичмана заволокло туманом, он стал медленно сползать спиною по фальшборту. Денис Денисович Петров, никогда не участвовавший в потасовках, был близок к глубокому обмороку.

В чувство его привел дикий крик, стоящего на корточках, вниз головой с высоко заломленной рукою цыгана. Старпом с невозмутимым видом держал за запястье, верещащего от боли неудавшегося картежника. Глаза его, не моргая, смотрели на подоспевшую на крик черноволосую, стройную девушку с миндалевидными глазами.

— Дзiрку протрете ува мне! Чаго гладзiце? Адпусцiце чалавека, яму ж балюча! — вступилась за чернявого девушка.

— Согласно морскому уставу от 1720 года: …если кто свой мундир в карты проиграет? Оный первый и другой раз быть жестоко наказан, а в третий — расстрелян или на галеры сослан… — с глупым видом, словно под колдовскими чарами, не сводя с девушки глаз, наизусть прочел старпом статью из устава.

— Денис Денисович, мiленькi! Што з вамi? — подскочила к ревизору кареглазая дивчина и принялась обмахивать его своим головным платком. Эта милая картина и подоспевшая толпа крестьян, наконец, вывела старпома из оцепенения. Он вырвал нож из руки цыгана и небрежным движением выбросил за борт.

— Жаль, если этот картежник окажется ее родственником! — подумал он и приподнял чернявого за шкирку над палубой.

— Вот! Забiрайце свайго сваяка! — вновь перешел на белорусский Иван Александрович и подтолкнул чернявого навстречу девушке. — Пусть больше мне не попадается! — уже по-русски добавил он.

— Халера ен, а не мой сваякоу! — обиженно крикнула девушка вслед давшему стрекача цыгану.

— Поди ж, приятель, убирайся! Да берегись: вперед ты мне не попадайся! — не утерпел старпом, чтобы не процитировать про себя Крылова.

— Извините! Вы так рьяно стали за него заступаться? — растеряно оправдался старпом. — Прошу прощения! Кстати, меня зовут Иван Александрович! Можно, просто Иван! А вас как по батюшке? — старпом совершенно не замечал, что вокруг собралась целая толпа зевак, бесцеремонно пялившихся на его глупый вид.

— А это мой товарищ — Денис! — показал он рукой в сторону ревизора, находящегося в объятиях кареглазой красавицы и, похоже, даже не собиравшегося подниматься с палубы.

— Наталья меня зовут! Сирота я! Воспитываюсь в доме Герасименков! — с вызовом произнесла девушка и, забросив тяжелую косу за спину, прошествовала мимо остолбеневших крестьян в сторону кормы.

— Iмператарша! — без доли злорадства прошептал кто-то из мужиков ей вслед.

— Вставайте, Денис Денисович! Пора продолжить наш обход! Или вы с девушкой пойдете с инспекцией на камбуз? — стараясь спрятать сарказм, спросил старпом.

— Да! Да! Вы правы! Иван Александрович! Пора выдавать продукты! Комиссия ждет, наверное? — ревизор подскочил, огляделся и, нисколько не смущаясь, под ручку повел кареглазую в сторону судовой артелки.

Что случилось? Разойдитесь! Дайте дорогу! — Федор Дмитриевич, наконец, пробрался к возвышавшемуся на две головы над переселенцами старпому.

— Иван Александрович? Что произошло? Кто кричал? — крутил головой Федор Плеске.

— Все нормально господин Плеске! Пройдемте! — старпом подхватил под руку чиновника.

— Я попросил бы вас найти в ваших списках цыгана! И уточнить, на каких основаниях он следует на нашем пароходе! Что-то я никогда не слышал, чтобы цыгане принадлежали крестьянскому сословию и искали лучшей доли в Южно — Уссурийском крае! — загадочно прошептал старпом в ухо ничего не понимающему сопровождающему.

— Цыгана? — глаза Плеске округлились. Мысль лихорадочно заработала, и от того его шикарные усы «а-ля Дон Кихот» приподнялись параллельно горизонту.

— Иван Александрович? Что за балаган вы с ревизором устроили на глазах у переселенцев? В первом классе четверо англичан следуют до Порт — Саида! Вы что хотите, чтобы европейская пресса вышла с заголовками — «Русские офицеры избивают неграмотных крестьян?» — капитан потер пальцами начинающие седеть виски. Перед ним по стойке смирно стояли виновники недавнего скандала и, не моргая, смотрели прямо перед собою.

— Цыгана этого нашли? Нет? И в списках нет? Бардак! Мне что, общекорабельную тревогу и досмотр объявлять? И это все накануне захода в Порт-Саид! — капитан устало опустился в кресло.

— Разрешите обратиться? Не надо тревогу объявлять! — старпом строевым шагом приблизился к столу и, наклоняясь к капитану, стал что-то негромко говорить, изредка кивая в сторону ревизора.

СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ

15 марта 1883г.

23.45

— Денис Денисович! Вы, хоть отдохнули перед вахтой? Нам сегодня достанется! На подходе к Порт — Саиду столпотворение будет! Заступим, сразу проверьте правильность навигационных огней! Надеюсь, к четырем утра на якорную стоянку прибудем! — столкнувшись с выходящим из своей каюты ревизором, не понижая голоса, произнес старпом.

— Вы идите, Иван Александрович! Я следом! Только запру и опечатаю каюту! Все-таки — судовая касса! Положено! — ревизор в тусклом свете дежурного освещения коридора стал возиться с внутренним замком своей каюты, и через минуту, ласково похлопав ладонью по сургучной печати, твердым шагом двинулся вслед за старпомом.

Минут через двадцать раздались шаги по трапу.

— Спокойной ночи, Петр Евгеньевич! — третий штурман, что-то напевая про себя в полголоса, бодро простучал каблуками вниз по трапу, ниже палубой. Раздались щелчки открываемого замка и стук закрывшейся двери.

В надстройке воцарилась тишина, нарушаемая скрипом деревянных панелей при легкой качке. Ближе к часу ночи фанерная панель на подволоке коридора, где расположены каюты старших офицеров, бесшумно сдвинулась со своего места, открыв темное пространство с пролегающими пучком проводов и медных труб. Показалась курчавая голова, испачканная пылью и паутиной.

Стараясь не шуметь, чернявый, усатый человек в красной косоворотке, черных шароварах, заправленных в мягкие с гармошкой сапоги, спрыгнул на палубу, прижался спиною к переборке, и стал тревожно прислушиваться к звукам.

Убедившись, что ничто не нарушает покоя спящего парохода, мужчина присел на корточки перед опечатанной дверью и, достав связку ключей, принялся колдовать с замком.

Не прошло и пяти минут, как замок провернулся, дверь подалась, сургучная печать повисла на двух тонких шнурках. Чернявый, еще раз огляделся и бесшумно проскользнул в каюту ревизора! Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и приблизился к огромному сейфу, стоящему в углу, рядом с большим письменным столом. Задернув шторки на двух квадратных, открытых настежь иллюминаторах, мужчина протянул руку к настольной лампе и щелкнул выключателем. Глаза его широко открылись, чернявый дернулся в сторону выхода, но завидев там стоящего с револьвером в руке третьего штурмана, кинулся было к одному из иллюминаторов. Черная враждебная пропасть, на дне которой отражались звезды, заставили его в ужасе отшатнуться. Он обвел затравленным взглядом каюту, обмяк телом и опустился на палубу перед сидевшим в кресле за столом старшим помощником капитана, раскладывающим пасьянс с невозмутимым видом.

Дверь открылась. В каюту шагнул капитан. За его спиной маячили боцман и несколько рослых матросов в светлых рубахах. Капитан приблизился к чернявому.

— Встать! — повысил он голос. — Ловко придумано! — капитан сорвал с цыгана черный парик и усы. На потерявших дар речи присутствующих смотрел смуглый, худощавый пройдоха с явными одесско-еврейскими чертами лица.

— В кандалы его! — грозно распорядился капитан!

— Михаил Васильевич! Зачем нам эта канитель? — старпом встал из-за стола, подошел к иллюминатору и многозначительно кивнул головой за борт. Раздался постыдный звук, схожий со звуком рвущейся ткани. Каюту заполнил запах испражнения.

— Под брандспойт его, в кандалы и в клетку! — зажав нос, капитан выскочил из каюты.

— Да, ты, гаденыш, явно некошерного нажрался накануне! — под гогот матросов боцман за шиворот потащил лже-цыгана на палубу под струи брандспойта.

— И как теперь Денис Денисович вернется к себе в каюту? — прыснув в кулак, сострил третий штурман.

— Думаете, не выветрится? Надо бы кельнской водой все тут обрызгать! — с усмешкой предложил старпом, открыл свою каюту и сунул в руки третьего штурмана флакон с одеколоном. Немного подумав, он забрал флакон и от души вылил на себя пахучей жидкости.

— Извини! Мне на вахту! — флакон вновь перешел в руки штурмана.

— Ну как прошло? Неужели на мой сейф с деньгами покушался? — поинтересовался ревизор, заканчивая сматывать пеньковый линь с мусингами, по которому старпом часом ранее спустился с шлюпочной палубы в его каюту. — И чем это от вас так пахнет? Разрешите отлучиться запереть каюту? — видя, что старпом с загадочным видом осматривает горизонт в бинокль и не реагирует на его вопросы, сделал он последнюю попытку привлечь к себе внимание.

— Не стоит, Денис Денисович! Там сейчас третий штурман вахту несет! Да и вряд ли кто сегодня отважится приблизиться к вашей каюте! — пряча улыбку ответил старпом.

16 марта 1883г.

Рейд порта Порт- Саид (Египет)

09.00

— Боцман! Изготовить парадный драп с правого борта! Принять фелюгу! — пронеслась зычная, нараспев команда с мостика над палубой и головами переселенцев, вывалившими из трюмов поглазеть на береговые строения города на входе в Суэцкий канал.

Следом за первой фелюгой, с которой поднялся на борт «Петербурга» чопорного вида английский чиновник, в коротких бриджах цвета хаки и пробковом шлеме, каждые десять-пятнадцать минут стали подходить катера и фелюги с карантинными и таможенными чиновниками. Третий штурман в парадном сюртуке и фуражке, изнывая от жары, встречал их у трапа и провожал в каюту капитана для оформления документов на право прохода через канал.

Наконец, ближе к полудню, на катере приехала, уже не молодая, хорошо одетая пара с дюжиной чемоданов разного размера. Смуглая женщина в дорогом, нарядном, светлом платье и широкополой шляпе, не спеша, с прямой спиной, поднялась на верхнюю площадку трапа и величественно протянула руку, встречающему их старшему помощнику капитана. Следом поднялся на борт джентльмен тропического покроя, светло-сером однобортном сюртуке, брюках галифе, заправленных в дорогой кожи сапоги для верховой езды и тростью в руке. Он приветственно приподнял широкополую шляпу в цвет сюртука, пожал старпому руку и с нескрываемым любопытством оглядел пеструю толпу на палубе. Глаза его непроизвольно остановились на двух абсолютно разных по типажу девушках, заметно выделявшихся среди остальных. Их притягательная, красота с легкой примесью азиатской крови, что свойственна восточным славянам, когда светлые волосы и озорно вздернутый носик соседствуют с карими или черными глазами, а кожа у брюнеток отливает белым мрамором, заставили его дольше, чем позволяет приличие, задержать на них свой взгляд.

Женщина, видя, что пауза затянулась, взяла мужчину под руку и больно сжала пальцами его предплечье.

От Ивана Александровича не скрылся взгляд иностранца на Наталью и Февронию, и недовольство дамы. Он сделал едва заметный приветственный кивок головой в сторону девушек, вызвавший смятение в глазах Наталии.

— Please follow me. I will take you to your cabin! — произнес он по-английски и распорядился матросам заняться багажом прибывших.

Не успели они скрыться в настройке, как из трюма вывели закованного в ручные кандалы вчерашнего воришку и передали двум египетским полицейским в черной униформе и тюрбанах, которые тут же потащили его вниз по трапу. По палубе среди переселенцев пронесся одобрительный ропот.

Крестьянки, обмахивая себя и малых деток тряпицами, вытирая пот с лица, потянулись к навесам, стараясь спрятаться от знойного, полуденного египетского солнца.

— Господа! Нам предписано начать движение в конвое в 04.30 утра, головным судном. Вас, Иван Александрович, прошу разбудить меня в четыре утра. Паровая машина должна быть под парами, а якорь в клюзе к этому времени! — распорядился капитан, войдя в кают-компанию.

— И еще! С минуты на минуту сюда будут приглашены на обед вновь прибывшие пассажиры! Это представитель Королевства Греция в Японии и его супруга! Они будут следовать с нами до Нагасаки. Их место за столом будет между мною и старшим офицером, поэтому обращаю ваше внимание господа на соблюдение формы одежды, внешний вид и недопустимость скабрезностей за столом! — строго добавил он.

— Ваше Высокоблагородие! Разрешите обратиться? — Федор Плеске выступил вперед.

— Пожалуйста, Федор Дмитриевич! И давайте без благородий! Все же мы на коммерческом судне!

— Михаил Васильевич, переселенцы, уже страдают от жары! Умельцы из их числа просят разрешения расщепить один лист фанеры, коим обшита пушка в первом трюме, и изготовить веера для обмахивания малых деток?

Капитан задумался ненадолго и, повернувшись к старпому, произнес:

— Иван Александрович, — голубчик! Распорядитесь безотлагательно выдать крестьянам фанеру, а если понадобится и плотницкие инструменты, столярный клей, шпагат и все, что попросят из запасов плотницкой кладовой! Мало будет одного листа фанеры, разрешаю взять, сколько потребно! И еще, как только выйдем в Красное море, организуйте купание под шлангом пожарной магистрали!

— Разрешите исполнять? — старпом встал по стойке смирно.

— Исполняйте!

Не успели затихнуть шаги старпома, как в кают-компанию, в сопровождении ревизора, услужливо распахнувшего дверь, вошли новые пассажиры: женщина в легком нарядном платье, абрикосового цвета с открытыми плечами. Ее темные волосы с красивой седой прядью, были собраны на затылке в пучок и заколоты резным черепаховым гребнем. На высокой шее на широкой атласной ленте в цвет платья, висел крупный жемчуг розового цвета, в драгоценной оправе. Легкий аромат духов, неуловимым шлейфом тянулся от каюты первого класса до кают-компании, заставивший блаженно прикрыть глаза от удовольствия матроса-«чистяка», приставленного обслуживать офицеров за приемом пищи.

Мужчина был одет в светлый костюм. На шее его был повязан белоснежный шелковый платок, который оттенял загорелое лицо и черные с сединой на висках волосы, зачесанные назад. Тонкие щеточки усов над верхней губой придавали лицу щегольской вид.

Мужчина, по-военному коротко склонил голову в сторону капитана, словно отдавая честь, и протянул ему руку.

— Господа! Разрешите представить вам: господин Зотикос Иоаннидос, представитель короля Георга первого в Японии. Следует для установления дипломатических связей! Его супруга — Анэйтис Иоаннидос! — капитан склонил голову к женщине и галантно поцеловал ей руку.

— Думаю, господа вам не составит труда общаться с господами Иоаннидосами на английском! А сейчас прошу к столу! — капитан проводил гостей к их месту за столом.

Убедившись, что боцман и матросы достали из трюма два листа толстой фанеры и передали переселенцам, и потрепав по головам мальцов, окруживших его, старший помощник капитана, не желая нарушать обычаев кают-компании опаздывать за стол, тем более в присутствии дамы, поднялся на шлюпочную палубу и в задумчивости присел на скамейку в тени надстройки. Из головы его не шла сирота Наташа, так не кстати, разбередившая его старую рану.

Из задумчивости его вывели женские голоса, спорившие между собою на другом борту шлюпочной палубы.

— Ну i дурнiца ты Наталка! Я ж бачыла, як ен на цябе глядзеу! Нiбы на абраз Мацi Божай! (Ну и дура ты Наталка! Я же видела, как он на тебя глядел! Как на икону Богоматери!)

— Не выдумляй, Февронья! Не рауня я яму! Хто я такая? Сiрата! А ен афiцэр! I хопiц пра гэта! Не хачу каб як цябе бацька анучай адыходзiл! (Не выдумывай, Февронья! Не ровня я ему! Кто я такая? Сирота! А он офицер! И хватит об этом! Не хочу я, чтобы как тебя, батька тряпкой отходил!)

Иван Александрович, осторожно ступая, со смущенной улыбкой, проскользнул в дверь надстройки.

Рассвет пароход «Петербург» встретил, следуя десяти узловым ходом по рукотворному каналу, вырытому среди песков. С первыми лучами солнца, липкая духота Египетской ночи, с каждой минутой превращалась в сухое, напитанное мельчайшей песчаной пылью пекло.

Переселенцы, кто успел занять место на шкафуте правого борта, в тени надстройки, коротали время, обмахивая себя и деток самодельными веерами. Другие, выйдя на палубу и глотнув раскаленного воздуха, тут же спускались в трюм, куда не проникал солнечный свет. И только нарядно одетая дама, в соломенной шляпке и под зонтом от солнца, невозмутимо прогуливалась по шлюпочной палубе правого борта. Ее взгляд упал на несколько крестьянских женщин на главной палубе, держащих на руках плачущих младенцев и с завистью поглядывающих на притененную шлюпочную палубу. Улыбнувшись, дама приглашающим жестом руки пригласила их к себе, чем крестьянки не преминули воспользоваться и хоть ненадолго спрятаться от палящего солнца. Женщина же с зонтом, с умилением и любопытством подошла к Евдокии, которая, держа за ручку дочку, прогуливалась по палубе. Девочка была одета в ночную льняную рубашку до колен и аккуратные лапоточки, сплетенные из лыка. Поверх головы ее был повязан светлый платочек, скрывающий цвета спелой пшеницы волосы. Одной рукой девочка прижимала к груди подобие куклы.

Женщина, присела рядом с малышкой и с улыбкой протянула руку к кукле. Малышка подняла голову, посмотрела на мать и, не увидев в ее глазах запрета, протянула куклу незнакомке. Подержав куклу в руках, женщина поднесла ее к лицу и затем резко вернула куклу девочке. Незаметным движением она вытерла слезу, немного подумав, протянула зонтик Евдокии, и быстрым шагом удалилась в надстройку.

— Анэйтис! Тебе врачи не рекомендовали находиться на солнце, а ты не пользуешься зонтом! — недовольно произнес мужчина, стоя перед зеркалом и подбривая усики.

— Если бы ты уделял мне столько внимания, сколько своим усам, ты мог бы заметить, что я вышла с зонтиком в руках! — недовольно ответила женщина, сняла шляпку и откинулась на мягком диване.

— Не начинай Айни! И без твоих упреков тошно, этот ветер с пустыни выматывает всю душу. Даже иллюминатор невозможно открыть, сразу песочная пыль на зубах скрипит! Подозреваю, что ветер вырвал зонтик из твоих рук? — стараясь сменить тему, поинтересовался мужчина, вытирая полотенцем остатки пены с лица.

— Я подарила зонтик беременной крестьянке с маленькой девочкой! — женщина опустила голову, чтобы скрыть выступившие слезы.

— Она так похожа на нашу Исис! — женщина уронила голову на диванную подушку. Плечи ее стали вздрагивать, выдавая рыдания.

— Айни! Десять лет прошло! Она всегда в нашем сердце! Прошу тебя, возьми себя в руки! — мужчина обнял жену за плечи.

— Не трогай меня! Это твоя вина! Это ты отвлекся на какую-то шлюху и не уберег ее от повозки этого ненормального турка! — истерически выкрикнула женщина и выскочила из каюты.

Вытирая слезы, она пошла по коридору, пока не уткнулась в распахнутые двери кают-компании. Ища уединения, женщина прошла в пустой курительный салон и села за пианино. Слезы застилали ей глаза. Воспоминания о погибшей дочке разрывали сердце. Пальцы непроизвольно легли на клавиши и взяли несколько нот и, словно вспомнив, стали извлекать чарующую грустную мелодию. «Вальс дождя» Фредерико Шопена заполнил кают-компанию. Женщина так увлеклась игрой, что не заметила, как за ее спиной собрались группа офицеров, сменившихся с вахты во главе со старшим помощником капитана. Она вздрогнула от рукоплесканий, когда прозвучал последний аккорд и обернулась.

— Извините! Мы напугали вас! Но обещаем так больше не поступать, если вы иногда найдете время побаловать нас игрой на фортепиано? — принес извинение за всех старпом и, приблизившись, поцеловал гречанке руку.

— Спасибо, господа! Я с удовольствием выполню ваше пожелание!

— А, почему, собственно, только для нас? — Федор Плеске протиснулся сквозь офицеров и приложился к руке женщины. — Я смею предложить г-же Иоаннидос сыграть и для всех пассажиров! Думаю, господа, что мы сможем организовать доставку фортепиано на шлюпочную палубу? Конечно, с позволения капитана?

— Соглашайтесь? Думаю, более благодарной публики вы еще не видели! — вступил в разговор ревизор, чем вызвал легкую улыбку и румянец на смуглом лице женщины. Она поймала себя на мысли, что улыбается впервые за последние несколько лет.

— Ну, что же, господа! Не буду возражать против вашей задумки, но только после бункеровки углем с Суэце и после прохождения Красного моря, иначе Хамсин весь праздник испортит! — капитан вежливо выпроводил делегацию офицеров из каюты, сменил мундир на форму белого цвета и направился на мостик.

— Михаил Васильевич, Хамсин усиливается! Право десять, на горизонте пыльная буря! — заволновался третий штурман, наблюдая, как нервно поглядывает на пустыню лоцман.

— Вижу, вижу, Петр Евгеньевич! Сходите-ка вниз голубчик, распорядитесь, чтобы крышки трюмов и внешний контур надстройки задраили! Переселенцы пускай укроются в трюме на время прохождения пыльного вала! — от третьего штурмана не укрылось напряжение в голосе капитана.

— Внимательнее на штурвале! — скомандовал капитан, видя, что нос судна повалился вправо на ветер, а лоцман высматривает что-то в бинокль и не реагирует.

— Captain my duty is ending. In one mile, another pilot will come on board! Please give the command to prepare the pilot ladder! Stop the engine! — не обращая внимания на то, что матрос рулевой, большими перекладками руля еле удерживает судно в канале, скомандовал он.

— Отставить! «стоп машина!», «малый вперед»! Рулевой, доложить, если судно не будет слушаться руля! Проводите лоцмана Петр Евгеньевич, и примите очередного! — даже не протянув руку лоцману, капитан сквозь пыльную бурю стал высматривать лоцманский катер.

Вместе с песчаной пылью новый лоцман принес на мостик запах спиртного и болтовню, не относящуюся к проводке по каналу. Он сразу устроился в лоцманском кресле и закурил. Минут пятнадцать рот его не закрывался, заставляя ходить ходуном желваки на скулах капитана. Но потом речь его замедлилась, голова склонилась на бок, с угла рта потекла слюна и раздался храп.

— Ну и славненько! Песчаная буря миновала! Добавляем до полного хода! И двери откройте, Петр Евгеньевич! Дышать нечем! — распорядился капитан и выглянул с крыла в сторону кормы, убедиться, что следом идущий караван стал виден визуально.

— На кой ляд они вообще нужны, эти лоцманы? — третий штурман перевел ручку телеграфа на полный ход. Корпус судна вздрогнул, труба выбросила столб черного дыма.

— Зачем? Деньги лишние драть за проводку! Да водочки русской испить, коли предложат! Виски-то им аж с Шотландии везут! Да и дерьмо их пойло! Самогонкой отдает! — капитан посмотрел на судовой хронометр, висевший на переборке. — Будите смену, Петр Евгеньевич! Почти полдень!

«Петербург» встал на якорь на рейде порта Суэц ближе к 20 часам вечера, и уже через час к борту была подана баржа с высококачественным кардиффским углем. Погрузка началась незамедлительно, и к утру 19 марта все грузовые работы были закончены. Кроме угля были закуплены свежая зелень, сухофрукты и несколько бочек свежевыловленной рыбы, часть из которой пришлось сразу засолить.

В тоже утро на завтрак к чаю были розданы сладкие, похожие на конфеты сухофрукты — финики. Детвора подолгу держала косточку от сладкого лакомства за щекой, продляя удовольствие.

Надоедливый ветер — Хамсин прекратился сразу после восхода солнца, и люди после завтрака наслаждались чистым воздухом и тенью, отбрасываемыми полными парусами. Судно неслось со скоростью 12 узлов по Красному морю, что создавало эффект сквозняка. Женщины принялись стирать и сушить белье. Самодельные люльки в большом количестве были подвешены в тени парусов и брезентовых укрытий, подростки подкачивали младенцев, давая матерям время заняться стиркой.

В это утро вместе с боцманом и судовым фельдшером в обход по судну решил сходить и ревизор. Выдав продукты, он, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть Февронью, догнал фельдшера у трапа в третий трюм. Из нутра пахнуло затхлым воздухом. Пересиливая брезгливость, Денис Денисович полез следом за ним в полутемное помещение, где три женщины с метлами и швабрами, подоткнув подолы длинных юбок, с голыми плечами, старательно мыли палубу трюма. На натянутых над нарами веревках, сушилось белье, добавляя в воздух сырости. Обойдя трюм с надушенным платочком у носа и не найдя Февронью, ревизор скорым шагом ринулся по трапу наверх.

— Разрешите обратиться, Ваше скородие! — услышал он чей-то голос, с облегчением выйдя на свежий воздух. Денис Денисович вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стоял бородатый мужик неопределенного возраста в светлых льняных штанах и нательной рубахе навыпуск. Волосы его были аккуратно пострижены «под горшок».

— Разрешаю! — ответил ревизор, не подозревая, чем вызван интерес мужика к его персоне.

— Вы бы, барин, девке мозги не пудрили! Не хорошо это! У еи вся жицце наперадзе! Апосля ваших променадов под ручки, нихто сватацца не стане! Так, и хлопцы нашы на вас коса глядзяць! Няроуны гадзину пабюць! — сбиваясь на белорусский, угрюмо произнес мужик.

Глаза ревизора широко открылись. Кровь прилила к лицу, когда он с трудом, прокрутил в голове, о чем ему сказал мужик.

— Извиняюсь! А вы кто? Как ваша фамилия? — стараясь справиться с волнением, спросил Денис Денисович.

— Герасименок Гавриил! Бацька я гэтай вертихвостки!

— Что, Денис Денисович? Трудности с общением на белорусском, помощь нужна? — спросил его проходящий мимо с обходом своего хозяйства старший помощник капитана.

— Премного благодарен, Иван Александрович! Я сам как-нибудь! — ревизор с опущенными плечами побрел к себе в каюту.

— Да, где же они прячутся? Вроде все осмотрел? Неужели в такую жару в трюме сидят? — размышлял старпом, заканчивая обход по судну, как вдруг, краем глаза заметил узор знакомого сарафана, показавшегося из дверей надстройки и тут же спрятавшийся опять.

— Что за мистика? Она что со мною в прятки играет? — старпом беспомощно крутил головой, зайдя в настройку. Коридоры с каютами третьего класса по обоим бортам жилой надстройки были пусты.

— Терентий Иванович! Мальчишки играют с другими сорванцами! Там мужики на палубе ремонт лавок перед концертом греческой барыни затеяли! Давайте я с Панночкой погуляю по шлюпочной палубе, пока Евдокия Васильевна занята выдачей продуктов! Снаружи не так душно, как в каюте! — Наташа без стука проскользнула в каюту Савостенков, с которыми была дружна еще по селу Неглюбка.

— Наталка, вот зонт от солнца возьмите! Барыня подарила! — Терентий напялил картуз и направился на палубу.

— Ну что, Прасковья Терентьевна? Книгу с собой возьмем? — серьезно спросила девушка.

— Возьмем! Возьмем! — девочка радостно заскакала и захлопала в ладоши.

— Ты где все утро пряталась, Наташа? — запыхавшаяся Февронья поднялась к подруге на шлюпочную палубу и нежно обняла Прасковью.

— Где? Где? С Прасковьей сидела, пока Евдокия Васильевна занята на кухне! Сама-то где шлындрала? Видела, как батька афiцэра тваго пытал за тебя? — Только близость лавки не позволила Февронье с выражением ужаса на лице сесть прямо на палубу. В чувство девушку привела скрипнувшая дверь. На палубу, придерживая широкополую шляпу, вышла барыня из первого класса.

Прасковья вырвалась из объятий Февроньи и, улыбаясь, держа свою куколку на вытянутых руках, подбежала к женщине. Гречанка откинула светлую вуаль с лица, с улыбкой взяла у девочки куклу и сделала вид, что укачивает ее. Девочка запрыгала на месте и засмеялась. Наташа и Февронья застыли на месте от смущения, не зная, что предпринять.

Барыня, словно опомнившись, вернула куклу малышке, полезла в свой ридикуль, расшитый бисером, достала несколько конфет в красочных обертках и протянула ребенку и девушкам. Наташа осторожно, чтобы не помять обертку, развернула конфетку и, отломив маленький кусочек, положила в ожидающе открытый ротик Прасковьи. Глаза девочки закатились от удовольствия, руки с куколкой вновь потянулись к гречанке.

— Вазьмiце! Яна вам яе дорыць! (бел.) — взяв малышку на руки, Наташа протянула куколку барыне, чем вызвала неподдельный восторг гречанки. Их беседу, а вернее — смех и разговор на пальцах, прервали матросы под руководством старпомы, которые намеривались вытащить пианино через дверь на шлюпочную палубу.

Увидев старпома, Наташа зарделась и, стараясь не встречаться с ним взглядом, поклоном попрощалась с барыней, подхватила малышку на руки, припустила прочь, на ходу успокаивая расплакавшуюся Прасковью.

— Уф! Как душно! — девушки забежали в каюту и уставились друг на друга.

— Так, ты сяброука сама уцюрылася! (Да, ты подруга, сама втюрилась!) — расхохоталась Февронья.

— И книжку ребенку не почитала! — стараясь не переходить на белорусский, виновато произнесла Наташа, глядя на малышку.

— После обеда, в восемнадцать часов, все приглашаются на палубу, на концерт! — эхом пронеслось по коридорам.

— Еще не скоро! Давай я тебе книжку почитаю! — Наташа усадила малышку к себе на колени и открыла книжку.

— Анэйтис! Неужели ты будешь играть для этих русских мужиков? — Иоаннидос раздраженно уставился на супругу.

— Ну, почему только для мужиков? Будет много женщин и детей! Ты ведь согласился ехать с ними на одном пароходе? Почему ты себя ведешь, так высокомерно? Забыл, благодаря кому Греция обязана своей независимостью? — женщина отложила веер и принялась перебирать нотные тетради.

— Ты еще скажи, что будешь петь для них? — высокомерно, с усмешкой спросил мужчина, но осекся, наткнувшись на презрительный взгляд жены.

— Наталка, хапай Праскоую! А я пабегла месца займаць блiжей! (Наталья, хватай Прасковью! А я побежали места занимать поближе!) — Февронья нашла Наташу и девочку, стоящих на корме.

— Хорошо, сейчас подойду! — девушка еще раз посмотрела в сторону заходящего огромного красного диска солнца и взяла на руки Прасковью.

— Солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего! — раздался у нее за плечом голос старпома, заставивший ее смутиться. — Давайте я понесу девочку? Иди ко мне? — Иван протянул руки, и малышка, засмеявшись, с удовольствием перебралась на руки старпома и прижалась к гладко выбритой, пахнущей одеколоном щеке.

Они весь концерт сидели рядом. Прасковья ни в какую не хотела покидать рук офицера. Несколько раз, когда барыня играла задорные мелодии, она сходила с рук на палубу и приплясывала в такт музыке, но затем возвращалась и деловито усаживалась на коленях офицера и с усердием вместе со всеми хлопала в ладоши, вызывая улыбки и двусмысленные взгляды переселенцев.

Концерт закончился уже затемно, и еще долго звучали рукоплескания и одобрительные выкрики. Но неожиданно зажглось палубное освещение, и раздались задорные переборы гармошки. Парни кинулись раздвигать лавки по сторонам, и вот уже выскочили несколько девушек и парней и пошли приплясывать по кругу. Вскоре вся молодежь, невзирая на тесноту, разбившись по парам, выплясывала кадриль.

Евдокия пробилась к старпому и, улыбаясь, забрала с его рук дочку, и показала кивком головы на Наташу. Гармонь взяла паузу, и в тот же миг со шлюпочной палубы, где стояло пианино, полились чарующие звуки вальса. Иван Александрович, заложив левую руку за спину, подошел к Наташе и поклоном головы пригласил девушку на танец. Девушка который раз за вечер вспыхнула румянцем. Глаза ее беспомощно смотрели на тетку Евдокию, словно ища поддержки. Женщина благосклонно кивнула, а маленькая Прасковья радостно захлопала в ладоши. Наташа смущенно подала руку Ивану Александровичу и прошептала:

— Я не умею!

— Ничего! Доверьтесь мне! — старпом положил левую руку девушки к себе на плечо и, нежно держа ее правую руку и еле прикасаясь правой рукой к ее талии, повел в такт музыки.

— Раз, два, три! Раз, два, три! — шептал он, нежно глядя девушке в глаза. Глядя на них, крестьянская молодежь, стала подражать им и со смехом кружиться вокруг. Пары сталкивались, хохотали, наступали друг другу на ноги, но продолжали кружиться.

С последними аккордами, вновь вступила гармошка, и девчата с визгом припустили в пляс, подзадоривая парней. Никто не чувствовал духоты и влажности. Всеми овладело безмятежное веселье. И только старики поодаль, пряча улыбки в бороды, одобрительно попыхивали самокрутками. Многодетные мамочки успевали следить за своими сорванцами и непроизвольно покачивали бедрами и призывно посматривали на мужей.

Первой не выдержала жена Прокопия Семенцова — красавица Дария. Она заволокла в круг мужа и умело, растянув над плечами цветастый платок, павой пошла по кругу, подзадоривая его на бесшабашные коленца. Глядя на них и, другие молодые женщины, всучив грудничков старикам, пошли в пляс, оттеснив молодежь в сторону кормы. Но и там нашлось место для наиболее разошедшихся в плясовой девчат и парней.

Наташа прижалась спиною к фальшборту, стараясь не потерять равновесие на медленно покачивающейся палубе. Иван стоял рядом, готовый заслонить ее от слишком буйных танцоров.

— Хотите, я покажу вам капитанский мостик? — прошептал он, почти прижавшись к девушке.

— А это разрешается? Я слышала, что женщинам нельзя! — Наташа заглянула в глаза старпому.

— Сейчас на вахте Денис Денисович! Капитан поднимется на мостик, только через час! Думаю, что это не смертельный грех! Кстати, а где ваша подруга? — Иван огляделся, стараясь найти глазами Февронью.

— Ее батька, сразу после концерта в трюм увел! Давайте выбираться отсюда! — Девушка бочком, стараясь не помешать танцующим, протиснулась и быстрым шагом пошла по противоположному от танцующих борту.

— Вы совсем не похожи на наших деревенских парней!

— И что же во мне такого особенного?

— Ведете себя обходительно, руки не распускаете! Наши хлопцы, чуть что, ущипнуть норовят! — серьезно произнесла девушка, вызвав улыбку у Ивана.

---

— Наташа, подождите меня здесь! Я только гляну, кто там на мостике? — старпом быстрым шагом поднялся по трапу на шлюпочную палубу. Девушка повернулась лицом к морю. Вдоль борта вода светилась мириадами маленьких звездочек, а лицо освежал, успевший остыть ветерок. Над головой висели крупные звезды.

— Смотри, звезда упала! — из темноты вынырнула Феврония и обняла за плечи подругу.

— Напугала! Ты где была? Я видела: тебя отец в трюм загнал!

— Загнал, да я выскочила! — похвасталась девушка.

Раздались шаги, и показался старший помощник капитана.

— Пойдемте! У нас есть минут пятнадцать! На мостике кроме Дениса Денисовича и матроса-рулевого никого нет!

— Вы нас по именам знаете, а как вас зовут, мы не знаем? — осмелилась спросить бойкая Февронья, поспевая в темноте за Наташей.

— Меня зовут Иван Александрович! Можно просто Иван, когда не на людях! Но помнится мне, однажды я уже говорил свое имя, но вы так рьяно приводили в чувство Дениса Денисовича, что не замечали ничего вокруг! — с легким сарказмом негромко сказал Иван.

Старпом провел девушек на крыло мостика и заглянул внутрь, где перед подсвеченным компасом, за штурвалом стоял рулевой. В ту же минуту из штурманской показался ревизор.

— Денис! — позвал Иван в полголоса.

Ревизор, увидев в полумраке Февронью, выскочил на крыло и попал в ее объятия.

— Проходите внутрь, Наташа! Вот это по большей части мое рабочее место с полуночи и до четырех утра! Это штурвал! Им мы управляем судном!

— На колесо от брички похоже! Здравствуйте вам! — поздоровалась девушка с пожилым усатым матросом, неподвижно стоящим за штурвалом.

— А это бинокль! Посмотрите в него на звезды с другого крыла мостика!

— Как близко! Рукой достать можно! Ой! Кажется, гармонь стихла? И нам пора! — девушка обернулась и оказалась лицом к лицу с Иваном. Глаза ее блестели в свете звезд, губы молодых людей непроизвольно сомкнулись в целомудренном поцелуе.

— Иван Александрович, кажется, капитан поднимается по левому борту со шлюпочной палубы, скорее уводите девчат! — привел в чувство старпома и Наташу ревизор.

Иван, осторожно ступая, повел девушек по трапу на шлюпочную палубу и возле пианино столкнулся с боцманом и тремя матросами.

— Иван Александрович! С пианино что делать? Здесь оставим или в салон вернуть?

— Конечно, в салон! Неровен час ночью дождь пойдет! — Иван распахнул дверь в надстройку. Девушки, не оглядываясь, спустились на палубу, где разгоряченные танцами парни, под руководством мужиков расставляли лавки и столы.

— А вы дзе былi? — Гавриил Герасименок схватил Февронью за косу.

— Што вы дзядзька Гаурыiл дачку крыудзiце? У каюце у Савастенков казку Праскоуе чыталi! — вступилась за подругу Наташа.

19 марта 1883г

Красное море.

10.30

— Господин капитан, разрешите войти? — на мостик вошел старший механик, вытирая ветошью испачканные машинным маслом руки. — Надо остановить паровую машину на два-три часа, пока полный штиль и не качает! Вкладыш на опорном подшипнике вала лопнул, будем менять!

— Хорошо! Даю стоп машине! — капитан с сочувствием посмотрел на стармеха, в мокрой от пота тельняшке.

— Петр Евгеньевич! Какая же в этом месте глубина под килем и температура воды?

— На карте промеры показывают около четырехсот метров, температура воды 25 градусов! — третий помощник, уже догадался, что задумал капитан.

— Вызовите-ка сюда старпома, боцмана и господина Плеске! — капитан вышел на крыло и посмотрел вниз на голубую прозрачную воду!

— Господа! Старший механик попросил два-три часа для ремонта машины! Я не возражаю, если свободные от вахты члены экипажа и умеющие плавать переселенцы, кто захочет почувствовать под ногами сто девяносто саженей глубины, окунутся и поплавают вдоль борта! Боцман! Трех матросов с берданками на палубу, на случай появления акул, и двух хороших пловцов со спасательными кругами им в помощь! На вас, Иван Александрович и Федор Дмитриевич, — общее руководство! С борта не умеючи не сигать, только по парадному трапу! Исполняйте! — капитан обвел взглядом подчиненных и, не дождавшись вопросов, вновь вышел на крыло мостика.

Минут через пятнадцать, палуба парохода наполнилась гулом и недовольными выкриками женщин.

— Барышни! Барышни! Успокойтесь! Дадим мужикам один час, а затем загоним их в трюм, чтобы не глазели на вас! Но караул убрать не имею права! — выкрикнул старпом, стараясь перекричать женский гам.

— А што нам мужыкi? Няхай глядзяць! З нас не убудедзе! — крикнула Дария Семенцова и, скинув юбку, оставшись в белой нижней рубашке, под гогот мужиков, первой ступила на трап.

Не успел старпом разъяснить правила купания, как несколько молодых парней, в исподнем, солдатиком, с удалым криком, спрыгнули с борта, подняв кучу брызг.

Дария осторожно, держась за поручни, спустилась на нижнюю площадку трапа и перекрестясь, шагнула в воду. Ее белая, нижняя рубашка наполнилась воздухом и всплыла пузырем. Сверху раздались одобрительные выкрики и свист мужиков.

Минут через десять уже человек двести плавали вдоль борта. На трап, приспущенный до самой воды, выстроилась очередь и с борта парохода, и из воды. Многие плевались и кашляли, нахлебавшись соленой воды. Старпом и Федор Плеске с ужасом наблюдали, как ситуация выходит из-под контроля.

— Денис Денисович! Бегом на мостик и попроси третьего помощника дать продолжительный гудок тифоном!

Гудок прозвучал так громко и неожиданно, что вызвал переполох в воде. Старпом тут же пожалел о содеянном. Все двести человек, приняв звук тифона, за сигнал — «спасайся кто может», кинулись к трапу.

— Всем успокоиться! Опасности нет! Пароход даст ход через двадцать минут! Всем покинуть воду! Первыми выходят женщины! — раздался голос капитана с крыла мостика, усиленный рупором. Крики сразу прекратились, и запыхавшиеся, но довольные женщины, рискнувшие искупаться наравне с мужчинами, ступали на нижнюю площадку трапа и выкручивали подолы рубашек и нижних юбок. Стоящие вдоль борта зеваки перешептывались и в открытую глазели на прилипшее к телам полупрозрачное белье женщин, выдававшее все их прелести.

Не успел последний купальщик выйти из воды, как из настройки показались четверо мокрых от пота и измазанных машинным маслом и угольной пылью мотористов во главе со старшим механиком. На ходу, стащив тельняшки и робу, они молча, гуськом пошли вниз по трапу и по очереди нырнули в воду. И только стармех, окинув взглядом толпу и выбрав свободное от зевак место возле фальшборта, по-молодецки, словно кавалерист, не глядя вниз, перемахнул через фальшборт и с семиметровой высоты полетел в воду.

Переселенцы с криками ужаса отшатнулись от фальшборта. Из-под днища парохода, раскрыв беззубую, огромную пасть, медленно выплыла пятнистая рыба, не менее десяти метров длины. Старпом, стоя на верхней площадке трапа, видел, как несуразно закрутило в воздухе тело стармеха и плашмя ударило спиной о воду, прямо перед пастью рыбины, вызвав фонтан брызг. Рыбина, испугавшись, забила хвостом, расшвыряв мотористов, и ушла на глубину.

Старший механик, богатырского телосложения, сорока лет от роду, еле двигая руками, всплыл на поверхность. Лицо его искажала жуткая гримаса боли. Мотористы туже минуту бросились ему на помощь и помогли доплыть до нижней площадки трапа. Все присутствующие в полном молчании наблюдали, как стармех на не твердых ногах поднялся на верхнюю площадку трапа, где его под руку подхватил старпом.

— Никогда! Слышишь, Иван Александрович? Никогда, не делай так! — с натянутой улыбкой произнес он и покрутил торсом из стороны в сторону.

— Что? Что случилось? — протиснулся к ним судовой фельдшер.

— Стармех решил китовую акулу на живца поймать! — с серьезным видом произнес старпом.

— Какую еще акулу? Все нормально! Жить буду! Похоже, спину потянул!

— Давай-ка ко мне в лазарет, голубчик! Я прощупаю твои позвонки! — фельдшер и один из мотористов, под руки, оставляя мокрый след на палубе, повели стармеха в надстройку.

— Он даже и не понял, что чуть не убил невинное, безобидное создание! — ревизор прыснул в кулак.

— Вы бы, Денис Денисович, поговорили с людьми! Объясните, что это не чудовище, а, как вы заметили, — безобидное создание!

— Боцман! Поднимайте трап и крепите «по-походному»! — угрюмо дал распоряжение Иван Александрович и несколько раз оглядел палубу в поисках Наташи, но ни ее, ни ее подруги нигде не было видно. Настроение было окончательно испорчено.

— Она сегодня дежурит по трюму! После заката постучится к вам в каюту! — как бы невзначай, прошептала, проходя мимо, Евдокия Савостенок с ребенком на руках. Сердце старпома радостно заколотилось, и дабы не выдать своего волнения прилившей к лицу кровью, он наравне с матросами ухватился за тяговый конец талей.

После полудня, далеко на юге темным пятном, непрерывно растущим прямо на глазах, образовалось дождевое облако. Подул освежающий ветер.

— Вызывайте, Денис Денисович, боцмана и матросов на палубу! Пускай ставят паруса, пока шквал не пошел! — старпом непрерывно смотрел на тучу, умоляя природу напустить на пароход тропический дождь. Но чем дальше он всматривался в горизонт, тем яснее становилось для него, что дождевая туча, пройдет по корме, не задев пароход.

— Что, не зацепит нас? — с разочарованием спросил ревизор, вернувшись на мостик.

— Как видите, Денис Денисович, как видите? Хорошо, что ветер подул, и на том спасибо!

— Горизонт чист! Паруса работают! Я отлучусь ненадолго! — старпом еще раз осмотрел горизонт в бинокль и покинул мостик.

Иван быстрым шагом сбежал по трапам на уровень главной палубы, где располагались каюты третьего класса, и постучал в каюту Савостенков. Терентий Иванович дремал на нижней шконке, а Евдокия Васильевна, сидя напротив с дочкой на руках, читала:

— «Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?»

Оба сына Евдокии, свесив головы со шконки второго яруса, внимательно слушали чтение матери. Все одновременно повернули головы и с удивлением посмотрели на Ивана.

— Евдокия Васильевна, извините за беспокойство! Я хочу предложить вам помыться под душем в моей каюте! Можете взять и деток! Мыло и полотенце тоже найдется! У меня в каюте персональный душ!

— Что такое душ? — в глазах женщины читалось непонимание.

— Ну, это вроде бани, только вода теплая сверху по трубе льется! Собирайтесь! Я вас отведу! — Прасковья с радостью протянула ручки к Ивану.

— Я мигом! Только чистое соберу! — не стала дважды уговаривать себя Евдокия и стала собирать себе и детям.

— Я вернусь за вами через час, а пока закрою вас, чтобы никто не помешал! — старпом запер каюту на ключ, предварительно, показав, как регулировать воду в душевой!

— Денис Денисович, теперь твоя очередь размять ноги! Сходи в лазарет, проведай старшего механика? — Иван Александрович вышел на крыло, осмотрел паруса и вернувшись на мостик, отослал матроса на корму, снять показания лага. Часы на переборке показывали пятнадцать часов.

Приняв показание от матроса, рассчитав скорость и пройденный путь за три часа вахты, он нанес счислимое место на карту.

— Без малого пятнадцать узлов в час под парусами и средним ходом машины! Не плохо! Не плохо! Лишь бы не попасть в зону штиля! На одном двигателе такой скорости не будет! — размышлял Иван Александрович

Размышления его прервали громкие, восторженные крики с палубы. Старпом выскочил на крыло и чуть не сбил с ног поднявшегося на мостик ревизора.

— Что за крики? — Денис Денисович вслед за старпомом вышел на крыло мостика.

— Что это? — выкрикнул ревизор.

На расстоянии кабельтова, по правому борту море кипело от большого косяка тунца, загонявшего стаю летучих рыб, которые, спасаясь, выпрыгивали из воды и, распластав большие грудные плавники, парили в воздухе. С десяток летучек уже залетели на палубу парохода, и теперь беспомощно били хвостами и подпрыгивали к восторгу переселенцев. В какой-то момент косяк тунца повернул прямо на пароход. Сотни летучих рыб поднялись в воздух и, сверкая на солнце чешуей, стали ударяться о такелаж судна и падать на палубу.

Старпом взял тифон и, перегнувшись через отбойник крыла, прокричал вниз:

— Эта рыба съедобная! Собирайте ее и на камбуз! Будет прекрасная уха!

— Денис Денисович, я вниз! Место на шестнадцать часов поставьте самостоятельно и не забудьте отметить в судовом журнале место встречи с большим косяком тунца! — старпом бросил взгляд на часы и пошел в свою каюту.

— Мы думали, что вы про нас забыли? — Евдокия с забранными полотенцем волосами и раскрасневшиеся детки встретили его восхищенными взглядами.

— Спасибо вам большое! Впервые за десять дней деток искупала! — женщина подхватила на руки малышку и баул с мокрым бельем, которое она успела постирать, повела мальчишек вниз по трапу, в свою каюту.

— Евдокия Васильевна! Если увидите Наташу или Февронью, скажите пускай вечером берут с собой сменку! — и, не дожидаясь ответа, старпом поспешил в лазарет.

Рыбы собрали не меньше двух пудов. Женщины, что были посвободнее, взялись за ножи и через час часть почищенной рыбы уже кипела в котлах, а часть, обваленная в муке, скворчала на большом противне.

Навестив старшего механика и перекинувшись парой фраз с судовым фельдшером, Иван Александрович вернулся в свою каюту, принял душ и забылся тяжелым сном. Ему снились переселенцы, барахтающиеся у борта и акулы, снующие между ними. Он несколько раз просыпался, стряхивал с себя это жуткое наваждение и смотрел на часы. Убедившись, что прошло только полчаса, он вновь проваливался в очередной кошмар.

Из сновидения его вывел легкий стук в дверь. В каюте было темно, за иллюминатором светились крупные южные звезды. Включив настольную лампу, старпом приоткрыл дверь и расплылся в улыбке. У дверей стояли Наташа и Февронья с узелками в руках.

— Заходите скорее! — пригласил он девушек в каюту.

— Вы, что? Целый день в трюме безвылазно просидели? Ну-ка быстро по очереди под душ! — Иван открыл дверь в душевую и наладил теплую воду.

От вида пресной воды, бегущей мелкими струями, у девчат загорелись глаза.

— А можно мы вдвоем пойдем?

— Да, конечно, можно, если вам не тесно будет! Вы пока купайтесь, а я чай заварю! — старпом протянул Наташе кусок ароматного французского мыла из своих запасов.