Бесплатный фрагмент - Градиенты

Градиенты. Предыстория

Интерлюдия минус один

миниатюра

Только ведь присел. Специально что ли? Как ненароком станет человеку хорошо, так кто-то стремиться сделать ему еще лучше. Еще дружулечки сегодня не переставая что-то шепчут. Говорю же им, или шепчите громче, чтоб я понимал, или вообще молчите. Не слушаются, мать их. Что за принципы такие? Либо делают то, что им велят, либо вообще не реагируют на мои слова. Да иду я, иду. Ну вот, опять лапами манят. Сказал же, иду, даже встал. Нет, докажи им, что уже в пути, что уже в движении, ЧТО УЖЕ… Хватит. Спокойнее. Что за выплеск энергии в никуда, без видимого результата, даже без начальной цели увидеть хоть какой-то результат. Спокойнее. В конце концов, зла они не желают. Если манят, значит, так надо. И не мне решать, что надо, а что нет. Все уже решено. И ты пришел к этому знанию сам, без подсказок. Ну… вообще-то дружулечки что-то шептали, так они всегда шепчут. Поди их разбери.

Пришел. А… таблетки эти. Сказали бы, когда точно за ними приходить, приходил бы без напоминаний. И не надо тут нашептывать и лапками манить. Расписание трудно повесить? Черти полосатые. Всему их учить. Я и сам на часы посмотреть могу. И сходить сам. Вон часы висят… там что-то около 8-и. Интересно, утра?

…полосатые… А не полосатые есть? Должны быть. Неужели все одинаковые? Должен же подвид быть. Клетчатые, например. Или в горошек. Черти в горошек… Однако! Кому скажи, ведь никто не поверит. Даже представить сложно. А полосатые… это как попугайчики волнистые. Все видели, все знают. А где там волны? Никого не интересует….

Опять отвлекся. Надо сосредоточиться. Полосатые. Или волнистые? А… не на том… тема… тема…. Да хорош уже шептать, выпил. Ну что ты лапой своей вертишь? Не понял. ДА ГРОМЧЕ ТЫ ГОВОРИ, ГАДЕНЫШ МАЛЕНЬКИЙ! Похоже, что они не про лекарства. Сейчас опять будут мозг вправлять. Типа, если бы не они, так и не пришел бы. Чего бы мне не прийти. Знал бы когда, пришел. А как узнать? Где написано? Кто говорил? Вы говорили? Да я же не понимаю, что вы там говорите. ПОТОМУ ЧТО ШЕПТАТЬ НАДО РАЗБОРЧЕВЕЙ! Да… согласен. Что? Сами такие. О! Маму они мою вспомнили. Я ее не помню, а они вспомнили. В отместку? А я вам что про маму говорил? Да откуда я ее вообще знаю? Такая же маленькая и волосатая, надо думать, только глазки умные, а не бешеные, как у вас. И формы более округлые. И вас, дураков, понимает всегда. Да хватит уже шептать. Мы вообще от темы отошли из-за ваших таблеток. Не ваших? Да, без разницы.

Тема сегодняшней дискуссии — влияние текущего состояния западноевропейского рынка автомобильного транспорта на спрос постсоветской автомобильной промышленности в Китае и Северной Корее. Нет? Как нет…. А какая? Влияние деятельности человека разумного на утвержденный дружулечками порядок течения бытия? А мне первая тема более…. Да понял я, понял… обсудим вторую, черти вы в горошек…

Интерлюдия минус два

Тот, кто дает нам свет, тот, кто дает нам тьму

И никогда не даст нам ответ, на простой вопрос: «Почему?»

Тот, кто дает нам жизнь, тот, кто дает нам смерть

Кто написал всех нас, как рассказ, и заклеил в белый конверт

Nautilus Pompilius «Родившийся в эту ночь»

Послушай…

Что скажешь, бредовых идей мастерица?

Моих полуночных скитаний порывистый ветер

Принес откровение: снег под луной серебрится,

Часы равнодушно молчат, и никто не ответит:

Куда исчезают мечты, зараженные страхом?

В какие цвета при рождении раскрашены души?

О чем я забуду, едва ставши памяти прахом?

Куда ты ведешь нас, слепая блудница?

Послушай…

Мне шепчут, о дьявол, мне шепчут — тебя больше нету,

И не было раньше, а я… не всегда адекватен.

И монстры, что в белых плащах, не дают сигареты,

И травят мне душу — я сам, я свободен, я… Хватит!

Застывшая жизнь — будто стрелки к восьмерке прилипли —

Висит паутиной в углах, смрадной тенью ложится.

Брести без тебя — это путь тупиковый и гиблый.

Послушай…

Что скажешь, бредовых идей мастерица?

Я знаю, что есть ты, что носишь ты платье в горошек.

Пусть черти мне шепчут, льют затхлый бальзам в мои уши.

Ты мне не ответишь, но в белый конверт осторожно

Заклеишь себя мою. Можно в стихах?

Вот…

послушай…

Хроника убитого времени

рассказ

Идею этой сказки

А, может, и не сказки…

Э. Успенский «Пластилиновая ворона»

Секс

Совсем недавно

Улыбнувшись на прощание ободряющим весенним лучиком, солнце спряталось за тучи, пристроившиеся над соседней монолиткой. Все-таки рановато темнеет в марте. Особенно, когда это совсем не на руку. Датчик температуры показывал 110 градусов, из-под капота повалил пар, и в салоне запахло клинскими сухариками с беконом. Чертыхнувшись, я вылез из-за руля и открыл капот. Из отверстий в крышке расширительного бачка со свистом вылетали пары тосола. Вентилятор, призванный умелыми воришками АвтоВаза охлаждать радиатор, филонил. Его застывшие лопасти снисходительно и ехидно вибрировали. Я вытащил проводянки из датчика и закоротил их напрямую. Несколько удивившись, вентилятор издал язвительное ффффффффф-ууууууууу и завертелся. Значит, не он. Я чертыхнулся еще раз. Разомкнул проводянки и приложил ладонь к радиатору. Затем к патрубкам большого круга. Холодные. И почему я не на автомеханика учился?

Ветер согнал тучи с крыши монолитки… по-видимому вместе с солнцем. Хотя бы голова перестала болеть — уже хорошо. Я включил печку, открыл багажник и достал самый большой ключ из набора рожково-накидных, которые аккуратно лежали в чемодане. Им удобнее всего лупить. Печка гнала в салон холодный воздух. Я чертыхнулся в очередной раз (хотя кого я обманываю — это было что-то матом, высотой с проклятую монолитку). Ну, хоть есть на чем выместить злобу. Я принялся, и с явным удовольствием, молотить ключом по термостату. Рука устала. Пар продолжал валить. Печка не грела. Патрубки и радиатор не потеплели. Я закурил.

Воздух потерял прозрачность, став светло-серым… каким-то густым и липким. Автомагазин за углом. Полчаса потерял, покупая там новый термостат и канистру тосола. Из них пятнадцать минут молоденькая продавщица искала мелочь, не находила мелочь, меняла мелочь в соседнем отделе, считала мелочь, подавала мелочь. Нужно было оставить ей чаевые. Мне совсем не хотелось на нее злиться.

Пока старый тосол стекал в детское ведерко для песочницы, я закурил снова.

Ярослав стоял по щиколотку в машинном масле. Медленными маслянистыми каплями тосол стекал по разводному ключу, зажатому в испачканном кулаке. Весеннее (тьфу, твою мать), осеннее солнце закатилось за кроны дрожащих осинок.

Раскрутить прикипевшие хомуты было трудно. Отвертка постоянно выскальзывала из головки винта, норовя разодрать мне ладонь. Когда термостат полетел в соседнюю урну, стало заметно темнее. Как это ни странно, но прикручивать на тепленькое местечко новый оказалось гораздо проще. Вплоть до того момента, когда не стало видно куда тыкать отвертку. Разодрав в кровь ладони и уничтожив пару тысяч нейрончиков, я установил термостат на место. Было уже совершенно темно, и последние пятнадцать минут вместо сигареты из моего рта торчал маленький фонарик. Проку от него было не много — батарейки почти сели. Если это заговор, то на самом высоком уровне.

Последний работающий во дворе фонарь перегорел вчера, поэтому откручивать крышки с новенькой канистры тосола и с повидавшего свет радиатора я был вынужден в полной темноте. Прицеливаясь в ставшую очень узкой горловину расширительного бачка, я наступил на что-то, валяющееся у переднего левого колеса. Что-то оказалось открученной сливной пробкой радиатора. Может и не заговор… Я поставил канистру на землю и закрутил пробку, поблагодарив ангела-хранителя за маленькую услугу. Затем залил синюю (конечно же она синяя, так ведь?) жидкость внутрь железного организма. Сел за руль, повернул ключ зажигания. Мотор нехотя заурчал, натужно крякнул, и стрелки всех датчиков на приборной доске упали на нулевые отметки. Где-то глубоко внутри я увеличил высоту монолитки как минимум вдвое. Перегоревший предохранитель в такой темени уже не найти. А температуру охлаждающей жидкости можно определить только по пару из-под капота. К черту!

Я подождал десять минут прежде чем заглушить мотор. Все вроде бы в порядке, если не считать кромешную темноту на улице и в салоне. Закрывая дверь, я почувствовал легенький запах бекона. Рядом с автомагазином стоит круглосуточный ларек. И там продаются «клинские» сухарики. И пиво. Покажу металлолом специалисту и поеду завтра на автобусе.

Наркотики

Четырьмя часами ранее

Шея затекла. Спать под подушкой неудобно, но именно там оказывается моя голова каждое утро. Необъяснимо, но факт. Вероятнее всего — то был рудимент далекого прошлого, когда маленький братишка, будучи, как и все маленькие братишки, жаворонком, просыпался вместе с солнцем и жаждал общения. Общения со мной. Больше идей не было, да и не могло их быть утром. Даже Ярослав, лишившись всех моих идей, застыл по щиколотку в мягкой вате листвы и уже месяц пребывает там, тупо таращась на дрожащие осины. Замерз, наверное…

Выкарабкиваясь из-под подушки, я попал под обстрел яркого мартовского светила и окончательно проснулся. Голова болела нестерпимо. Сотовый телефон на прикроватной тумбочке показывал половину первого. Утро… Я чертыхнулся, натягивая джинсы и футболку. Жена и дочь не стали дожидаться моего великого пробуждения и ушли гулять. В квартире было тихо, и только мягкая поступь кота по линолеуму отдавалась в голове глухим набатом. Мягко переместив кота ногой на палас, я направился на кухню. За спиной раздалось мяуканье обиженного животного.

Заправив кофеварку классическим «Жокеем» с сахаром, я принялся искать пачку сигарет. Когда они нашлись за коридорной тумбочкой (если б знал заранее, то двинул этому мохнатому засранцу посильнее), кофе был готов. Нужно проснуться и поработать — заставить пятую главу стать приятным прошлым, а шестую (а может быть, чем черт не шутит, и седьмую!) раздражающим настоящим. А еще машину завести нужно… Проверить, сможет ли она отвезти завтра не выспавшегося менеджера в командировку. Но все это позже… немного позже. А сейчас…

Солнце нагрело балконные стекла, и было тепло. Даже в футболке. Воздух все больше прогревается, а дни становятся все длиннее. Скоро закончится эта зимняя спячка… Весна — время надежды на лучшее. И меркнет свет, и гаснут звуки, лишь чашку кофе схватишь в руки. Я улыбнулся и закурил. Пусть весь мир подождет.

Ярослав вышел из машины, тут же утонув по щиколотку в рыхлую вату листвы. А листья все падали и падали. Вот он уже по пояс в этом разноцветном конфетти, вот уже по грудь, и ему все тяжелее подносить чашку кофе к губам. И всем пофиг.

И все наблюдают за торопливо идущими прохожими, за резвящейся во дворе детворой, за весенними девушками, снявшими с себя все лишнее. Клубы сигаретного дыма устремляются в небеса, становясь частью проплывающих мимо облаков. Я возвращаюсь к бодрствующим будням. И я счастлив, не смотря на головную боль.

Рок-н-ролл

Десятью часами ранее

Часы на нетбуке показывали половину второго, если не врали. Я злился. На то, что спать совершенно не хотелось. На то, что кот завалил стоящую в углу гитару, и та немелодично зазвенела, грохнувшись на пол. На то, что курить не хотелось, а мысли все не шли. На Ярослава, который вылез из машины, зарылся спортивными туфлями в осеннюю листву и… и все. Уже месяц как все! Дальнейшая его судьба висела на волоске в отличие от моей завтрашней головной боли, судьба которой похоже решена. А еще и командировка намечается.

Поистине дьявол в мелочах. Мне совершенно ясно, чем закончится поездка Ярослава на день рождение. Как и совершенно ясно, чем закончатся пятьдесят листов еще не написанного текста. Каждый шаг героев понятен и чист, как только что вымытое зеркало в ванной комнате. В нем отражается главная идея, сюжетная линия, характеры и поступки. Даже эти чертовы листья отражаются. Но никак не отражается Ярослав, увязший в листьях. Сцена похожа на застывший стоп-кадр. Она тонет в череде пролетающих дней, превращаясь в хронику убитого времени. И я — тот самый убийца, который окажется безнаказанным, если даст ей утонуть, или наверняка будет наказан читателями (и возможно, чем черт не шутит, критиками!), если не даст.

Пробормотав что-то похожее на «Nokia, connected, бля, people», Ярослав нырнул в просвет между осинами. Дорога, обогнув пару кустов сирени, мелким серпантином тянулась вглубь леса, метров через сто делая крутой виток налево и вниз. На этом импровизированном повороте стояла одинокая сосна, подпираемая с трех сторон дрожащим калейдоскопом лиственных собратьев. Маневра для разворота…

Я взял гитару с пола и провел пальцем по ладам. Рок-н-ролл этой ночью, я думал будет хорошо, а вышло не очень… Нет. Петь я не буду. Дочка спит.

Осколок непридуманной поэмы

…и что?.. тебя мне не понять…

Ты говоришь — я слышу только эхо

своих фантазий, судорожных мыслей

И ощущений… Мне уже не к спеху

на свою шкуру ваше примерять…

Восторженность мне слать лазурной выси?

Нет уж, изволь, а мне другое в радость:

Мой плен, моя невольная свобода

И путы, плоть сковавшие — не мозг.

Грешное бытие… и год за годом

Все ближе к нам морщинистая старость,

…но нет причин, чтоб я писать не мог.

Страна обреченных идей

рассказ

Возьми меня, возьми

На край земли

И если есть этот край,

Мы с него прыгнем вниз

Мы будем лететь, мы будем лететь

Мы забудем эту жизнь

Nautilus Pompilius «Человек без имени»

один

Машина свернула в просеку и долго петляла по грунтовке, накатанной Бог знает когда неопределенного вида транспортом. Внутреннему взору представлялись пегие лошади местного графства, тянувшие за собой кареты, в которых пышногрудые дамы бросали томные взоры на своих спутников, непременно обмахиваясь веером и восклицая: «О, мон шер…» Кавалеры же, норовясь обнять своих спутниц, кричали: «Гони!» в задернутое шторой окошко. Ядовито-красный форд в этой местности казался таким же уместным, как автомагнитола в двуколке. Ярослав потряс головой, отгоняя странные видения, притормозил и огляделся по сторонам.

Дорога, если можно так назвать усыпанную пестрой осенней листвой, ухабистую, расширяющуюся местами до размеров федеральной автострады, а местами узкую, чуть шире стеклянного горлышка Будвайзера, была совершенно не похожа на ту, что описывал Толик по телефону. После развилки три подряд поворота налево, один направо и через пять минут ты на даче. Голос друга показался Ярославу странным и как будто не совсем знакомым. С легкой хрипотцой, он звучал словно из давнего прошлого, записанный на пожеванную магнитную ленту. Когда он разговаривал с Толиком в последний раз? Мысль махнула крылом и вылетела из головы, оставив после себя едва заметное ощущение неопределенности. Ярослав посмотрел на стоящие непроходимой стеной осины, стволы которых переплетали щупальца неизвестного ему кустарника; на желтые головки цветов, похожих на кукушки, но растущие небольшими букетиками вдоль грунтовки; прислушался к птичьему гомону, звучащему уже достаточно давно, чтобы выйти за пределы внимания. И окончательно понял, что заблудился. За этим ухабом, если включить логику и прекратить думать о пышнотелых девках в воздушных бежевых платьях, полагался спуск, после которого он развернется и поедет обратно — к месту устойчивого приема Nokia, что должна, по идее, соединять людей, а не красоваться голой антеннкой в получасе езды от города.

Ярослав включил автомагнитолу, и за секунду до выезда на все еще невидимый, но ожидаемый спуск, колонки разразились истошным криком: «ааааааааааааааа…. Пора, я сказал ей, сказал ей: Пора…..» Да, пора была ловить рыбу и пить пока прохладный, но уже нагревающийся Будвайзер в обществе друзей и… Образ Наташки в бежевом купальнике, наверняка готовившей в это время шашлык на остывающих углях, мгновенно растаял, превратившись во что-то совершенно неразумное. Нога моментально вдавила в пол педаль тормоза и с заднего сиденья, недовольно зазвенев, упал пакет с пивом. Сердце бешено застучало, заведенное на полную выплеском адреналина, а Шевчук все орал: «За твои, твои глазища, твое имя на заборе, я согласен выпить море, лишь бы доползти до днища…»

В метре от капота форда, присев на корточки и нелепо разведя руки в стороны, как бы в очень глубоком книксене, на него смотрела широко распахнутыми глазами молодая девушка, лет двадцати. Но удивило Ярослава не столько то, как и почему она оказалась тут, не выражение застывшей испуганной лани на ее лице и даже не то обстоятельство, что он через лобовое стекло и против солнца, взошедшего над кронами разноцветных осин, отчетливо различал ее серо- голубые глаза. А то, что одета она была в ярко-красное, почти до пят, бальное (я обнимаю тебя за плечи и, не отрывая глаз от твоих губ, все еще шепчущих: «Мон шер…», кричу в окошко: «Гонииииии!») платье с открытой спиной. На ногах красные, в цвет платья, туфли на высоком каблуке. Золотистые волосы, ниспадавшие аккуратными мелкими локонами на плечи, еще совсем недавно были уложены рукой знающего свое дело стилиста. Или цирюльника. На шее — плеяда из мелких золотых цепочек, украшенных такими же маленькими красными камнями, сверкающими на остывающем осеннем солнце. Ярослав выключил магнитолу и открыл дверцу машины. ДДТ прокричали что-то о чертовых глазищах, которые просили продолжение рода, и смолкли. Мир вокруг на несколько долгих секунд охватила полнейшая тишина. Замолчали птицы и прочая живность, населяющая осенний лес. Ветер не трепал обычно такие волнительные осиновые листья и не шуршал их опавшими собратьями. Ярослав вышел из машины, утонув по щиколотку в разноцветном конфетти из умирающего лиственного крова, и оставил дверь открытой, боясь нарушить эту волшебную тишину, и еще больше испугать девушку. Чувство дежа-вю закралось мелкой птичкой в его сознание. Что- то связанное с листьями, его кроссовками в листьях и… вечностью. Но птичка тут же вырвалась на свободу, не повредив оперения.

— С Вами все в порядке? — этот весьма ожидаемый вопрос, показался Ярославу абсолютно неуместным. Он чувствовал, что с девушкой или все в полном и совершенном порядке, или наоборот. Или то, или другое. Но не мог понять что именно.

— С Вами все в порядке? — повторил он снова, наткнувшись на невозможность обречь в слова пролетевшую стайку мыслей. Ноги его будто привычно увязли в сахарной вате листвы, не в силах сделать ни шагу, однако расстояние от машины до застывшей посреди дороги девушки каким-то чудом сократилось почти вдвое. Она уже смотрела на Ярослава без тени давешнего испуга спокойными ясными глазами и выражение ее лица, незагорелого, несмотря на закатившееся недавно лето, скорее предавало полуулыбку и участие, чем шок. Она уже выпрямилась и опустила руки.

— Слав… Меня зовут Ярослав, — он едва не протянул ей руку.

— Сонеч…, Софья, — произнесла девушка приятным невысоким голосом, и Ярославу показалось, что она нарочно запнулась на этой фразе, подражая ему.

— Вы не ушиблись? Я же на Вас чуть не наехал, — в нем просыпались оправившиеся от шока негодование и страх.

— Мне нужно туда, — девушка указала в сторону леса, нависающего справа от дороги. Ярослав увидел узкую лазейку в переплетенном кустарнике, вход в которую, как бы специально обозначала россыпь тех самых желтых «кукушек». — Я должна быть там, а здесь я случайно. Извините, Слава. — Девушка сделала попытку повернуться в указанном направлении, не сводя голубых глаз с удивленного молодого человека. — Я пойду.., — то ли сказала, то ли спросила она.

— Я… э… Вы здесь…, — стаи мыслей пролетали в его голове, оседая вопросами, которые пытались вырваться одновременно, коверкая язык. Вы откуда тут? Вы одна? Как Вы тут оказались? Зачем Вам одной в лес? Где Ваша машина? Вместо всего этого он тихо пробормотал, вслед удаляющейся девушке:

— П… почему должны?

Она уже раздвигала сплетенные ветви кустарника, безжалостно давя шпильками «кукушки», и Ярослав понял, что его фраза улетела в небо. Но перед тем, как полол ее платья скрылся в этой узенькой прогалине, он вполне отчетливо услышал приятный низкий голос:

— А Вы… Вы не должны быть здесь. — И Ярослав ясно представил улыбку на лице девушки.

два