Бесплатный фрагмент - Гостиница «Полисть»

Лёвка был дурак. Троечник и разиня. Интересовали Лёвку две вещи: как психи из соседнего дома в окна курили — он за ними в бинокль следил, и как долго Марь Сергеевна может краснеть от злости, прежде чем откроет рот и начнёт орать на него. Лёвка был не из пугливых — это было чуть ли не единственное его положительное качество. Правда, он ещё очень любил свою бабушку, а это в наше время редкость. Когда Лёвка перешёл в девятый класс и впервые столкнулся с ОГЭ, то вдруг понял, что вполне может окончить школу со справкой. Конечно, по большей части это была «пугалка» учителей, им самим это подпортило бы репутацию и понизило рейтинг школы. Но вот с ЕГЭ никогда нельзя было быть уверенным: проверялось оно людьми со стороны, и потому результаты были непредсказуемы.

Лёвка подготовку к ЕГЭ злостно прогуливал. Едва звенел звонок, он первый хватал потрёпанную сумку и уходил из класса. Лёвка спешил домой, в психушке напротив как раз было время перекура. После обеда пациенты высовывались в окна и медленно смолили. Лёвка всегда гадал: за что люди оказывались в «дурке»? Как другие определяли, что человек был ненормален? Смотря в отцовский морской бинокль, он пытался отыскать на том или ином лице признаки ненормальности. Но, как назло, все лица были обычными, только бесконечно уставшими и какими-то смирившимися. Однажды Лёвка чуть не стал свидетелем самоубийства: пациент пытался спрыгнуть вниз. Тому бы удалось это сделать, если бы он тихо вышел в окно. Но к своей удаче, он хотел уйти громко, с протестом. Поэтому самоубийцу довольно быстро скрутили санитары, и больше Лёвка никогда его не видел. Может, вылечили?

Лёву не слишком интересовали сверстники, ещё меньше девушки. Он практически никогда не испытывал сексуального возбуждения. Лишь изредка что-то похожее на него, когда доводил до белого каления собственного классного руководителя. Но и это никогда не становилось причиной для дрочки. Наверно, он просто был болен. Два года старшей школы были потрачены им впустую так же, как и предыдущие девять. Лёва кое-как наскрёб тройки по каждому предмету. Получив свой аттестат, счастливый чмок от мамы, суровое «раздолбай!» от отца, Лёва понёс документы в медицинский институт.

«Стану врачом, буду лечить душевнобольных», — рассуждал наивный Лёвка.

Когда мать вечером спросила, отдал ли он свои документы в технический колледж, Лёва впервые в жизни крупно соврал: «Конечно, мам». Он думал о том, как обрадуется его мать, когда узнает, что сын станет врачом. Врачом ему, разумеется, стать не светило, даже не грело. Экзамены были провалены, а пересданное ЕГЭ и того хуже. Лёвка долго смотрел на списки, ища своё имя, а потом на баллы рядом с ним. Нахмурившись, он отошёл, прикидывая в уме, что сделал не так. Вечером он обещал матери сюрприз, сюрприз удался.

Лёвка проштудировал сборник с вузами и на следующий день стоял в очереди на подачу документов в университет Мечникова. Довольный, как слон, он сразу пошёл на экзамен. И в этот раз был уверен в себе.

Уверенность Лёвке не помогла, ведь он попросту был тупым. За то время, пока интровертный Лёвушка выглядывал психов напротив, его матери следовало бы показать сына специалисту, тогда бы тот диагностировал умственную неполноценность. Увы, мать Лёвки души в сыне не чаяла, а ещё много работала. Вечером после смены на заводе, где она фасовала тапочки и одноразовые шампуни, мать целовала сына в лоб и спрашивала: «Как дела в школе?» Тот невозмутимо отвечал: «Нормально». Её могло бы насторожить, что семнадцатилетний Лёва по-прежнему позволял целовать себя в лоб, но ей казалось, что сын просто хороший мальчик… А хороший мальчик в попытке отыскать в самом себе врача потерпел фиаско и просрал все сроки подачи документов в колледж.

Однажды мать, наконец, спросила, когда же начинаются занятия. Выяснилось, что никогда. Лёва остался с аттестатом о среднем образовании, без работы и без перспектив. Отец был в бешенстве. Главным образом он обвинял мать Лёвки, но и сам парень получил тоже. Так, уже к середине сентября Лёвка отправился к бабушке в Лисьи горы, чему был несказанно рад.

— Отощал совсем с экзаменами этими, — причитала бабушка. — Говорила ведь Марьяне, чтобы кормила лучше. Уж я ей позвоню, — обещала она Лёвке. А тот знай, бабкины пирожки с капустой трескал, чаем запивал и улыбался. Любил он бабушку.

Левка, в самом деле, был тощим, как жердь, и не отъедался даже у бабули Марии. Непропорционально большая голова, длинные руки, Лёвка по меньшей мере был некрасив. Некоторые считали его уродом. Но уродом-то он не был. Скорее никаким: не добрым и не злым, невзрачным, незначительным.

— Я тебе работу сыщу, сынок, — обещала бабушка. Она часто называла Лёвушку сыночком, любила его больше всех.

— Да ладно, баб, — отвечал Лёвка. — Я тебе вон по хозяйству лучше помогу.

Бабушка вздохнула.

— Убирать скоро всё, а зимой здесь скучно, Лёвушка. Лучше тебе куда-нибудь устроиться.

Лёвка не сопротивлялся, надо, значит, надо. Бабушка плохого не посоветует.

Утром на следующий день Мария Дмитриевна надела своё старое вылинявшее платье с брошью, шляпку-таблетку, каких уже сто лет никто не носил, и лёгкий серый плащ. Через час она сидела в кабинете управляющего гостиницей «Полисть». Это был сорокалетний моложавый мужчина в костюме с претензией на лоск. Принимал он Марию Дмитриевну сердечно, как мог бы только давний добрый знакомый. Так оно и было. Мария Дмитриевна была когда-то его классным руководителем.

— Он замечательный мальчик, очень добрый, — убеждала управляющего бывшая учительница.

— Я вам верю, но корпоративная культура требует тщательной подготовки. Не все её проходят. Вы сами это знаете.

— Я и не возражаю против того, чтобы вы его проверили. Испытательный срок в месяц…

— Хорошо, пусть завтра приходит в отдел кадров в девять… Нет, лучше в десять. Оформим срочный договор, а там посмотрим.

Лёвка стоял с документами перед гостиницей, как ещё месяц назад перед университетом Мечникова. Он таращился на роскошное пятиэтажное здание, до конца не веря в то, что будет здесь работать. Гостиница стояла на берегу реки, в чью честь и была названа. Она сильно выделялась среди остальных построек Лисьих гор. Чуть ли не единственная в городе могла претендовать на звание модного лакшери. Построенная много лет назад, гостиница нуждалась в частых ремонтах, и управляющий не скупился на них. За последние несколько лет, она претерпела смену всего внутреннего интерьера и несколько серьёзных перепланировок.

У центрального входа стояли две вазы с пышными цветами, двери в гостиницу были зеркальные. Лёвка робко отворил дверь и вошёл. Он оказался в просторном прохладном холле с мраморным полом, выложенным мозаикой. Справа была длинная стена фотографий известных постояльцев. Слева вход в бар и ресепшн. Лёвка дошёл до двух консьержей. Молодые девушки в простых серых платьях тепло улыбались ему, видимо, считая, что он новый постоялец.

— Я это… на работу мне. В кадры сказали прийти, — сказал Лёвка, неловко почесывая затылок рукой.

— Кадры на пятом этаже, — ответила та, что стояла ближе. При этом она выгнула бровь, и её лицо из приветливого тут же сделалось претенциозным.

Лёвка повернул к лифтам. Дождавшись одного из них, он вошёл и ткнул пальцем на нужную кнопку. Лёва не переживал, нет. Он был практически лишён таких эмоций, как переживание, страх, злость и раздражение. Это был безобидный молодой человек, без особых надежд на будущее и без желаний. Он уже забыл, что ещё несколько месяцев назад решил стать врачом. Теперь его привлекала гостиница. Ведь тут почти как психушке! Люди живут в номерах, как в палатах, курят в окно и подолгу смотрят на воду.

— Вы до этого ещё где-то работали? — спросила его кадровик.

— Нет, — покачал головой Лёва.

— Почему вы решили, что можете претендовать на должность официанта в нашем ресторане?

— Разве это сложно? — спросил Лёва. — Носить посуду туда-сюда?

Кадровик взглянула на него из-под очков.

— Вообще-то, сложно, — сказала она.

— Я справлюсь, — заверил её Лёвка.

Кадровик поджала губы. Не нравился ей этот Лев Семиушин. Какой-то неинициативный. А у них в гостинице важна корпоративная культура. Ещё ни один сотрудник, начавший работать в гостинице, не уволился. Этика, профессионализм и единодушие — вот, что делало «Полисть» культурным центром Лисьих гор. Только у них постояльцы могли получить лучший сервис по меркам Москвы! Не маленького города, а столицы.

Если бы не Аристарх Натанович, она бы, несомненно, отказала Семиушину, в одно мгновение вытурила. Но управляющий сказал, что это внук Марии Дмитриевны, а это означало, что они должны дать парню шанс.

Собеседование было закончено ровно через двадцать минут, из которых пятнадцать Лёва заполнял анкету, а пять — кадровик пытала его.

— Смена начинается с восьми утра. Но приходить надо заранее. Переодеться и подготовить рабочее место. Завтра подходите к семи тридцати к ресторану, он на первом этаже. Аристарх Натанович сказал, чтобы вас приставили к Юле Симоновой. Она там самый опытный сотрудник.

Лёвка кивнул. Кадровик снова поджала губы. Всё-таки он ей не нравился.

* * *

Юля Симонова оказалась девушкой чуть за двадцать. Бойкая и смелая, она тут же взяла Лёву в оборот, показала ему комнаты для переодеваний, прачечную, подсобки, кухню, рассказала, во сколько лучше приходить и к чему приступать первым делом, как разговаривать с клиентами и как реагировать на хамство.

— Но таких мало, — сказала она. — Контингент у нас хороший. А если что не так, не робей. На этот счёт менеджер, если ты прав, всегда на твою сторону встанет. А недовольные, пусть пеняют на себя…