Бесплатный фрагмент - Господа психологи

Красные туфли

Прошлой весной я поехала в большой магазин за одеждой и увидела там Наталью, старую свою знакомую. Она меня не заметила, и я не подошла, мне не хотелось ей мешать. У витрины обувного магазина она рассматривала модельные красные туфли. Модная обувь — ее большая слабость, и обувные бутики в Италии и в Германии. На эти красные она глядела почти что с эротическим восторгом и вскоре зашла в магазин.

Туфли были очень приличные, серьезная обувь, кожа мягкая, каблук устойчивый, носок хорошей формы, и цвет приятный, красный, с темным оттенком. Мне сразу понравились эти туфли, я их купила чуть позже, когда Наталья ушла, мне бы очень не хотелось, чтобы она застала меня с этими туфлями.

В магазине она была не одна, муж стоял рядом, в отличие от некоторых, не торопил. Он понимал, что у его жены с туфлями сложные отношения, можно сказать, неразделенная любовь. Ни один продавец никогда не предложит ей померить выбранную пару. Все улыбаются и говорят осторожно: «Желаете что-нибудь… посмотреть?»

Вот и тогда в магазине она кивнула на красные и сказала:

— Добрый день, я хочу посмотреть эти туфли.

Муж равнодушно отошел к ботинкам. Продавщица смутилась, но, как положено, спросила:

— Какой вам принести размер?

Наталья всегда просит тридцать девятый, как у дочки, сама она носила раньше тридцать восьмой. Ей принесли коробку, открыли, и она с восторгом, как игрушку, рассматривала эти туфли и трогала, как будто гладила котенка, вдохнула запах безупречно выделанной кожи… Пожалуй, только фетишисты или бедные женщины, у которых нет денег на такие роскошные туфли, обращаются с обувью так же нежно.

Муж все-таки не выдержал и подошел к ней.

— Купи! Что ты смотришь? Ели нравятся — забирай и поедем!

— Нет… Это я так… — И засмеялась: — Я просто посмотреть!

Она вернула продавщице коробку. Деньги есть, об этом не волнуйтесь. Денег у нее достаточно, чтобы купить не одну пару в дорогом магазине. У этой дамы… Кстати, она терпеть не может, когда ее зовут дамой. Один массажист, мальчишка называл ее так — «молодая дама», считал, что делает ей комплимент, она его послала. Ей не нужны дурацкие комплименты, она нормально выглядит на свои сорок пять и никаких комплексов у нее нет. Тем более, что бизнесочек у нее успешный, потому она и летает спокойно в Европу, покупает там иногда в свободную минуту что-то из обуви, если уж очень сильно понравится. В гардеробной у нее коллекция модельных туфель, стеллаж занимает всю стену. Время от времени она пересматривает свои экспонаты и кое-что раздаривает, сама она туфли не носит, они ей совсем не нужны, у нее же нет ног. Нет ног, поэтому офигевают иногда неопытные продавщицы в обувных магазинах. Обе ноги у Марии отрезаны выше колена, так что красные туфли она не взяла, сказала продавщице «до свидания», и муж покатил инвалидную коляску из магазина.

В тот день она заехала в торговый центр за вечерним нарядом. Нет, не платье, она купила брюки, которые подвязывала у колен, чтоб не болтались. Низ ей не важен, в ее ситуации главное кофточка. Она искала что-нибудь простое, из хорошей ткани. Розовые кофточки она терпеть не может, ей нравится синий, на темно-синем шелке хорошо сверкают бриллианты. Наталья решила шикануть, на вечер у нее была заказана большая гулька в ресторане, красотка отмечала свой ДР.

Я помогала ей одеться пару раз, когда мы вместе выезжали погулять по магазинам. На женщину в инвалидном кресле как водится у нас таращились, она не обращала ни на кого внимания, набравши кучу тряпок, спокойно заезжала в примерочную.

Женщина она красивая, яркая, одеть ее легко. У нее высокая шея, полная грудь и мягкие приятные руки. Волосы черные, длинные, и глаза тоже черные, большие и лукавые, как у актрисы из турецких сериалов. Сексуальная штучка, это видно, когда она гладит тебя по плечу и говорит хрипловато: «Дорогая, успокойся…» Говорит и плавно покачивает головой, как будто хочет спеть. Она мне так и сказала: «Дорогая, успокойся… Отрывайся пока можешь. Главное, чтобы ты была здорова и счастлива… А уж с кем там, и как — никого не касается».

Мои сердечные переживанья ей казались детскими, она крутилась перед зеркалом в кабинке, поднимала руки в новой тряпке, и заметив, что ей тесновато, шутила: «Ох, что ж я так разожралась! Ничего поделать не могу… Сидячий образ жизни!»

Понятно, что сидячий, но и диета тоже не для такого темперамента как у нее. Она еще не привыкла, еще не отказалась до конца от тех милых радостей, которые любила раньше, когда была с ногами. Сходить в любимый ресторан, коньяк открыть под настроение, собрать друзей на выходной… На даче у нее специальный разделочный стол, она попросила опустить его чуть ниже, чем обычные столы, чтобы он был на уровне кресла. Ей нравится готовить, особенно пельмени, она мне говорила, что, когда в ее фирме кризис, она все бросает и лепит пельмени, это помогает сосредоточиться. Я заезжала иногда, не часто, на пельмени, поесть и успокоиться. В моей жизни был нервный период, моя дурная голова ногам покоя не давала. А у Натальи наступил период мудрости, она смирилась со своим инвалидным креслом, и поняла, что все наши женские проблемки — мелочь, у нас на самом деле нет никаких проблем.

Они стояли вдвоем у кассы, Наталья со своей кофтой и ее красавчик-муж, он тоже нашел себе что-то новое. Между прочим, он действительно очень симпатичный, черноглазый, высокий, холеный мужик, ужасно избалованный женским вниманием. Продавщицы всегда ему строят глазки и очень удивляются, когда жена подкатывает в инвалидном кресле и спокойно берет его за руку. Как будто подошла вальяжно на каблуках и придержала своего коня за локоток.

— Ничего себе! — Девочки сразу начинают шептаться. — Какого она себе мужика отхватила!

Правильно, именно что отхватила, увела от первой жены, первая его ругала за лень и гульки, а у Натальи он построился и помогает ей теперь. А познакомились они давно, он раньше работал с ее отцом, знал ее с тех времен, когда она была еще замужем и с ногами. Она сама его кадрила, полагаю, ей по фигу мороз, с ногами она или без, привыкла еще с молодых беззаботных времен, что все красивые мужчины достаются ей, и в этом отношении к себе инвалидное кресло мало что изменило.

Муж вывез ее на парковку и пересадил в машину. Это была ее личная машина, «Мерседес» с ручным управлением. Она сама обычно водит, перестала бояться. Некоторое время ей было страшно сесть за руль, и вдруг она ко мне приехала домой сама, одна, и заявила: «Одевайся, дорогая! Хватит! Надо из темницы выходить! Женщина не должна запираться. Это нехорошо». Вручила мне билеты на концерт и покатила в город по своим делам. На дороге вы бы даже не заметили, что у мадам, которая вас обгоняет, нет ног.

Вам хочется, конечно же, спросить: «Где ноги?» А я сейчас вам расскажу. Авария случилась пять лет назад. Ее машина попала под фуру. Она сама была виновата, не увидела, не уступила, вылетела на автостраду — очнулась в больнице.

У кровати сидел ее отец. Он как раз и учил ее ездить. Однажды, когда ей было восемнадцать, она намылилась на дискотеку и пришла к отцу просить его машину.

— Ножки стройные были тогда у меня, аппетитные. — Она свои ножки помнит. — Я была в мини-юбке, туфельки любила на шпильке… «Папа, — говорю, — можно твои ключи?» И показываю на его седан. А он мне говорит: «Нет, дорогая… Ты поедешь на другой машине». И дает мне ключи от грузовика. Ты представляешь? Я полезла в грузовик! На шпильке! В мини-юбке! И так приехала на дискотеку! В фургоне!

Отец научил ее справляться с разными машинами, он за нее был спокоен. На момент аварии ее водительский стаж превышал пятнадцать лет. В тот страшный вечер она ехала по знакомой дороге, притормозила в том месте, где привыкла каждый день останавливаться и уступать. Ей показалось, что дорога свободна. Сумерки, фары, огромная фура — ничего этого она не помнила. Глаза открыла — видит, что все белое, поняла, что в палате. Узнала отца, спросила его:

— Я что, сломала ноги? Болят сильно…

— Пройдет, не волнуйся, — ответил отец.

Он взял ее за руку, сначала молчал, а потом осторожно добавил:

— Это фантомные боли.

— Какие фантомные?

— Дедушку помнишь? Ему на фронте ампутировали ногу, а потом она у него болела всю жизнь… на плохую погоду…

Отец улыбнулся как мог, он своей горькой улыбки не видел. Зато он видел, что осталось от дочкиной машины. Выбраться из такой аварии — большое счастье, тяжелые грузовики сминают легковушки как пивные банки, человек в этой каше превращается в фарш.

Наталья не сразу поняла, о чем говорит отец, ту самую фуру на трассе, под которой крутилась ее легковушка, она не запомнила. Но потихоньку до нее дошло, и она попыталась приподняться на локтях, на подушке, чтобы увидеть, что стало с ногами.

— Да?.. Обе?..

Сесть в постели она не смогла. Ее пальцы осторожно ползли по одеялу, в то место, где должно быть бедро. Ладонь упала в пустоту, она отдернула руку, отец увидел ее глаза и нажал кнопку вызова медперсонала.

Она кричала очень громко, ей было страшно. Страшно понимать, когда тебе всего-то тридцать с небольшим, что туфли больше не наденешь. Она кричала и визжала, как будто в зеркало увидела чудовище. Истерику сбили уколом. Потом она еще немножко плакала и спрашивала у отца:

— И как я теперь буду жить?

— Хорошо будешь жить, — отвечал ей отец. — Сердце в норме у тебя, голова осталась… Только ноги ты потеряла. Сердце на месте, легкие, печень, почки, все цело, тебе повезло. А что тебе ноги? Ноги для человека не главное. Дочка подросла у тебя, будет помогать…

Отец устал. Он почувствовал, что ему тоже нужен укол. Выглянул в коридор и позвал своего помощника, того самого высокого красавчика, за которого чуть позже Наталья вышла замуж. Еще бы не вышла… Ведь в тот день, точнее в тот вечер, она как раз к нему и спешила, на свиданье. Тогда он был еще женат на первой, а Наталья не привыкла прятать свои чувства… Жалела она или нет?.. Что не осталась дома в тот вечер, что полетела в сумерках к нему, хотя могла бы и остаться дома с дочкой? Не жалела, я вас уверяю. Она вообще не вспоминала никогда те вещи и события, которые не может изменить.

Ее муж был в ударе на той последней вечеринке в честь дня рожденья, которую Наталья устроила друзьям на прощанье. Мы в прочем, еще не знали, что скоро расстанемся. Муж тоже не знал, что она с ним разводится, он улыбался ослепительно, встречал гостей в ресторане, с микрофоном в руке и с бокалом, он выглядел очень счастливым, довольным и предупреждал, что Наталья немного задержится.

Народу собралось как на свадьбу, куча мужчин и толпа самых разных женщин, в красивых и в уродских платьях, в мини-юбках и в макси, на стройных ногах и с кривыми ножонками… Некоторые из них кокетничали с мужчинами, а многие, в основном те, которые пришли с мужьями, молчали и лениво покуривали. Им что-то не нравилось в этой жизни, к своим сорока они заскучали и сидели за столом с кислыми мордами. Выпили по первой, начали закусывать, ждали именинницу. И вот Наталья появилась. Так неожиданно и быстро, что все ахнули. Ее коляска летала по залу с такой скоростью, что волосы у нее развевались, как будто она носилась на помеле.

Она облетела все столики, каждому из гостей улыбнулась, спросила:

— Как жизнь?

— Все о’кей! — отвечали ей гости. — Поздравляем, Наташа! Красавица!

И сразу же забегали официанты, и музыканты начали работать, пошла веселуха. На этой вечеринке мы танцевали как бешеные. Я, как обычно, ногами, проверяла свои каблуки на прочность. Наталья вертелась в коляске перед оркестром, в кругу своих гостей, и тоже танцевала — руками и глазами, и губами.

Пожалуй, это был последний вечер, когда и я отрывалась так отчаянно. С тех пор я что-то не припоминаю никаких бурных танцев. Наверное, в глубине души у многих было чувство, что жизнь идет в тупик, и в скором времени нам всем придется что-то поменять, сменить свои маршруты, и вряд ли мы еще так соберемся, большой компанией.

Потом погас свет, вспотевшие гости присели отдышаться, на сцену вышел муж Натальи и запел. У него был сильный голос, можно даже сказать красивый, нотка нервозности и самолюбования проскакивала в его интонациях, но про любовь он пел душевно, и мало кто ее обычно замечал.

Вскоре после этого праздника Наталья уехала в Америку. Там училась уже ее дочь, поэтому она решила переселиться вслед за ней. Наталья сказала, что там ей будет удобнее, что в Америке для инвалидов созданы нормальные условия жизни, там никому не приходит в голову занимать инвалидное место на паркинге, и никто никогда не таращится на нее, когда она едет в коляске по улице.

Мужа она с собой не звала, развелись они быстро, спокойно. Я спросила ее, почему они едут не вместе, и она объяснила, что на некоторое время его участие и помощь ей была необходима, но теперь она устала от него, оказывается, с этим избалованным красавчиком все время нужно нянчиться.

— Я не могу, когда мужик все время ноет! — сказала эта непотопляемая женщина. — Начал ныть — не жилец, все прощай! И вечно он в себе копается, и вечно у него какие-то обиды, интриги постоянные… Одно начнет, другое бросит… Еще и ревность! Что ты думаешь? Кому я написала, кто мне позвонил, ему все надо объяснять! Нет, хватит мне чужих неврозов. Мне нужен энергичный человек. И позитивный, как мой папа.

Отец Натальи на том дне рожденья сидел за почетным столом. Он, кстати, всегда на любых праздниках сидит за почетным столом. Хотя он не похож на мафиози, и бизнес у него не такой уж большой, и никакие должности он никогда не занимал, но люди почему-то признают в нем главного. Наверное, потому что сам он никогда не сомневается — да, он сам хозяин своей жизни. А на вид и не скажешь, пока не посмотришь в глаза. Не яркий, не крупный, седой, сухощавый мужчина, он не выделялся ни красотой, ни голосом, но взгляд его был очень содержательным, по глазам было видно, кто в этом зале хозяин. Это он подсказал своей дочери спасительный принцип: «Хочешь жить — думай». Так живут все сильные женщины, те самые, на кого журналисты вешают иногда грубый ярлык альфа-самка. Несмотря на море недостатков и даже отсутствие некоторых частей тела, голова у них всегда на месте, глупых в этом подвиде нет. Поэтому я вас и приглашаю кое с кем сегодня познакомиться. Мне надоели неудачницы, мне надоели мямли, надоело вечное нытье про деньги, страданья по мужскому сильному плечу, плач от измен мужа, эти постоянные хныкалки про то, что нечего надеть… Я собрала в этой книжке восемь историй про умных, сильных женщин. Не знаю, может быть, вам и не понравятся мои героини. Эти сильные девушки иногда раздражают, за ними тяжело угнаться. Не могу сказать, что вам когда-то пригодится их опыт. Но книжка будет интересной. Чего, чего, а скучно с этими девчонками не будет.

Господа психологи

Эта история грустная. Но поучительная, пожалуй, даже чрезмерно. Мою героиню будут бить резиновыми тапочками за вольнодумство, она расстанется с мужчиной, ради которого, как говорится, все побросала… Она уйдет из уважаемой профессии, которая ее кормила, и, как положено сильным женщинам на старте, — останется одна, без копейки, с двумя детьми на руках, на радость конкурентам.

Но! Все это мелочи. В финале она всех порвет.

Потому что Светлана Свиридова — настоящая русская баба, и более того, крутой психолог, хозяйка консалтинговой группы «Свирель», то есть женщина она очень умная. А у людей с интеллектом не бывает несчастной любви. Все беды нашего дрожащего сознания люди с интеллектом превращают в ступеньки, а потом шагают по собственным косточкам — тымс-тымс-тымс. И все это в темпе, в темпе!

С тех самых волнующих событий прошло двадцать лет, но я их упакую в один рассказец, потому что сами знаете: жизнь пролетает быстро и нюни распускать нам некогда.

Полчаса назад мадам Свиридова поднялась к себе в люкс. Как выжатый лимон она была, но видеть этого никто ни в коем случае не должен. Мать всех живущих — такой должны все знать мадам Свиридову.

Она прилегла на диван и открыла тетрадь. Это ее маленькая слабость, профессиональная, вести дневник. Хотела что-то записать, но призадумалась и, свернувшись в клубочек, заснула.

Устала женщина. Мотается все время, живет в гостиницах… По счастью, мне перепал билетик на ее супер-пупер-конференцию, иначе я бы Светлану не поймала.

Тетрадка в клеточку, сорок восемь листов, упала на пол. Сегодняшним числом появилась свежая запись, всего несколько строк, не совсем законченных, но вполне понятных. «Удивительно даже, — написала мадам Свиридова, — сколько лет мы не виделись, и столько всякого произошло за это время, и кто бы знал, какое море информации попало в мою голову, но когда я увидела Вадима, мне стало ясно, что я ничего не забыла. Когда он подошел… Да, я все помню. Но сейчас не хочу…»

Еще чуть ниже, неаккуратно, не в строчку, беглыми каракулями, мадам черкнула: «Невероятный, почти тантрический секс». Под этим она добавила еще три слова и несколько раз обвела их овалом: «Руки, взгляд, ожиданье».

Когда мадам уснула, в номер зашел симпатичный высокий мужчина. С ним у Светланы нет никакого совместного прошлого, зато есть самое важное, есть настоящее. Этот худощавый парень был моложе Светланы лет на пятнадцать, она за него вышла замуж. Светлану он будить не стал, поцеловал в плечо и накрыл одеялом. Правильно, пусть госпожа психолог отдыхает. Пока я буду рассказывать эту историю, она вполне успеет выспаться. Пока я буду рассказывать эту историю, она вполне успеет выспаться.

Дневник валялся на полу, он поднял его и даже краем глаза заглянул… в эту бездонную пропасть женских размышлений. «Руки, взгляд, ожиданье», — прочитал он, но дальше любопытствовать не стал, вернул тетрадь обратно под подушку и вышел из номера. Этот, хотя и молодой, мужчина тоже оказался умным. Он тоже психолог, поэтому знает: серьезные женщины не забывают мужчин, которые режут им жизнь на «до» и «после».

Итак…

Вадима, своего учителя и сумасшедшую любовь, Светлана встретила, когда ей было двадцать восемь. Тогда ее звали Светочка, она была молодым терапевтом, муж, дети и мама — все жили под одной крышей, в старом домике с мезонином и галерейкой.

Беды, как водится, ничто не предвещало, хотя о том, что девушка она оригинальная, догадывались многие. В своей поликлинике Светочка очень любила рекомендовать закаливание. И сама, безусловно, на себе проверяла все нетрадиционные методы оздоровления.

По утрам в любую погоду она выходила во двор с ведром холодной воды и выгоняла на улицу своих маленьких детей. Трехлетние крошки выбегали босиком, в том числе и на снег. А у соседей разрывалось сердце. Соседи вызывали милицию.

Наряд подъезжает. Детишки делают зарядку: «Здравствуйте, дядя милиционер!» Светочка выливает на голову ведро и улыбается. Халатик беленький — придраться не к чему. Я врач, как хочу, так и лечу.

Вот так вот потихоньку ее пучина и засосала. Начала с обливания, потом поехала на курсы психотерапии, в итоге открыла частный кабинет. С табличкой: «Психолог, консультации по личным вопросам».

Пациентов она принимала у себя дома, на первом этаже, там, где раньше была узкая галерейка. Стол поставила, два кресла втиснула и некоторое время сомневалась, что лучше подойдет для релаксации: фикус или кактус, фикус или кактус?

В городе была жара, с дороги пыль, пух с тополей… Особнячки на улице — кирпичный низ, верх деревянный, кондюков еще не было, ставни покрасить некогда, и нервные женщины жмут на звонок. Пришлось пахать в две смены: утром — в поликлинике, вечером — на дому. Семья садилась ужинать, а Света уходила в галерейку.

Сначала это даже было интересно. Раздел имущества, муж-алкоголик, трудные подростки, начальник-сволочь, давление скачет — вот с этим обычно люди приходили.

А за окном темнело. Муж смотрит телевизор, дети в спальне рисуют на обоях. Мама на кухне варенье варит из абрикосов. Все спать готовятся, а Света разрабатывает схемы, рисует клиентам пирамиду базовых потребностей. «Что нам, собственно, надо? К какой вершине мы идем?»

И оказалось, никому ничего не надо, пирамидки рисовать никто не хочет, потому что невротики своей жизнью обычно довольны. К врачу они приходят, чтобы получить две заветных вещички: чудо и жилетку. Поплакать, и чтоб доктор сам за них все сделал.

К концу года Света придумала краткую формулу стандартного собеседования: «Итак…» — «Ну и?..» — «Вот!» Когда человек садился в кресло и поджимал лапки, она улыбалась доброжелательно: «Итак…» Понимаете, да? Чтобы пациент расслабился и начал излагать проблему. Обычно это все затягивалось, суть вещей терялась в сюжетных линиях. А время тикает. И муж включил футбол. Мама рядом с ним на кухне, раскладывает по баночкам варенье и закатывает под крышки.

— Дурит моя младшая, — вздыхает мама. — А может, и ничего? Все обойдется?

Света в это время работает с пациентом, голову склоняет набок и кивает поощрительно: «Ну и-и-и?» Это чтобы человек начал шевелиться и думать. И только к концу беседы, когда пациент самостоятельно делал какие-то выводы, она поднимала указательный палец и говорила: «Вот!»

«Итак… Ну и?.. Вот!», «Итак… Ну и?.. Вот!» Через год ей все это надоело. Да потому что все человеческие истории очень похожи! И тошнотворно скучны. Все люди рано или поздно упираются в развилку: меняться или нет? Меняться страшно, и никто не хочет. Поэтому Светочка и лечит чужие соматические проявления. А у самой история точно такая же, как у всех ее пациентов. Сидит она и чахнет тихонечко под фикусом. Можно притащить кактус вместо фикуса, можно фикус оставить — принципиально это картину не изменит. Каждый день будет одно и то же: поликлиника — галерейка, поликлиника — галерейка… А Светочка захотела в дорогу.

Ну и… однажды вечером семье было объявлено:

— Я уезжаю. На курсы. Повышать квалификацию.

Муж промолчал, спросила мама:

— И куда ж это мы?

— В Москву, в Москву! На семинар по ораторскому искусству. «Как соблазнить свою аудиторию».

— Чего?

Родня, конечно, возмутилась. Сбежались сестры, все три — типичные бухгалтерши, сто двадцать на сто двадцать, на сто двадцать. И постоянно с сушками. Ругаются, а сушки аж трещат.

— Какой-то шарлатан языком зарабатывает, а ты ему отвалишь всю зарплату? За брехологию?

Света объяснила, но не очень внятно:

— Мне нужны единомышленники.

Единомышленники! Она любила это длинное мышиное слово. А на дворе гудели девяностые, в моду вошли другие слова, в основном на букву «б»: «бандиты», «бензин», «безработица», «бизнес»… Светочка была уверена, что это и есть самый лучший момент для поиска единомышленников.

В итоге сестры скинулись на билет. Чемодан всей семьей собирали.

— Света, возьми куртку! — кричала мама. — На север едешь. Возьми куртку…

— Какой же север, мам? Москва!

— Возьми куртку!

Дочка принесла игрушку — своего мягкого любимого Ежика:

— Мам, Ежика возьми. Ежик тоже в Москву хочет.

Муж яблоки набрал в дорогу. Осенние полосатые еще не созрели, но кисленького в дороге погрызть всегда приятно.

…На перроне продавали рыбу, и весь вагон вонял копченым толстолобиком. Два деда на нижних полках тянули пиво и разгадывали кроссворд. Светочка подсказывала, она все, все угадывала, и это приводило стариков в восторг.

— От ты ж какая умная попалась!

Оказалось, на верхней полке мозг работает активнее. Когда видишь всю решетку кроссворда и пересеченье букв — подбирать слова легче. «Если бы и в жизни так, — подумала Светочка. — Залез человек куда-нибудь на тридцать восьмой этаж и посмотрел сверху на все свои маршруты. А то все бегаешь, бегаешь, а куда бежишь — неизвестно. Вполне вероятно, что там, в лабиринтах, нет того, что ищешь. А может, наоборот — есть, но ты не видишь и проходишь мимо в двадцать пятый раз…»

Следующим утром она была на семинаре у Вадима Дыгало. Да, у того самого мужчины, от которого в ее последнем дневнике осталось три конкретных слова — «Руки, взгляд, ожиданье».

Громила, черные глаза, лоб, нос и губы — все большое, рубашка белая всегда, костюмчик сидит идеально… И сразу, как только этого Дыгало увидишь, на языке запляшет слово, и ты его про себя повторяешь: «тестостерон, тестостерон»… Он смотрел в зал как на женщину, которую нужно охмурить и подчинить. А это нужно делать не напрягаясь.

Вадим шагает к микрофону, поднимает руку, улыбается — и вся толпа его уже любит. Все по науке Вадим делал, не просто так он к микрофону шагнул, а в стойку полководца, с легким наклоном вперед, и руку поднял не абы куда — он направил свою энергию на зрителей.

— Добрый вечер, коллеги! — Он всем обычно так льстит, называет коллегами залы клиентов. — Рад вас видеть!

Он выходил на сцену в костюме, а заканчивал работать в одной рубашке с закатанными рукавами. Поэтому его лекции были похожи на стриптиз. Стоит, вещает публике:

— В каждом человеке живут три субъекта…

А сам как будто между прочим расстегивает свой пиджак. Да, это мелочь, но публика следит непроизвольно за его пальцами. Все наблюдают, как ловко он по пуговицам пробежался — оп-оп-оп…

Он говорит, и сразу же походкой тигра переходит к флипперу, и в зале все следят за его изящными поворотами и ждут, чего же он там такое нарисует. А ничего он не рисует, просто ставит единицу.

— Первый субъект самый противный и нудный. Это родитель. Он все время говорит «надо» и «нельзя». Так надо! Так мама делала!

Вот с этого места начинается драмтеатр. Вадим изображал все в лицах.

«Что вы делаете, мама? Опять на сливочном жарите! Это же холестерин! Это смерть, мама!» — «Да ладно! — он и за маму говорит. — Все так делали. И бабушка, и тетя Лида, и ничего». — «Да как же ничего?! Мама, посмотрите на себя в зеркало!» Вадим играет эту сценку и ослабляет узел на галстуке, как будто и правда спорит с какой-то мамой и ему жарко от ее тупости.

Светочка знала все эти приемчики, Вадим их не прятал, все они были подробно в его книгах изложены, она читала, и, несмотря на это, ей захотелось помочь ему с галстуком.

— Второй субъект — ребенок.

Вадим опять у флиппера, рисует двойку — с таким видом, как будто забивает гвоздь.

— Ребенок капризничает. Ребенок любит говорить: «Хочу!» Ребенок может вырасти и стать, к примеру, владельцем автомобильного завода. Он говорит своим инженерам: «Хочу, чтобы машина ехала быстрее». Ему объясняют: «Это невозможно. Вот чертежи. Вот паровой котел. Вот законы физики. Быстрее нельзя. Все взорвется!» Ребенок топает ногами: «А я хочу! Хочу! Хочу! Хочу!»

Вадим топал ногами и делал капризное детское лицо. Вот тут вот где-то он снял пиджак, повесил его на плечо и перевел дыхание, как будто и правда устал топать ногами и спорить вместе с этим капризным ребенком, у которого есть свой автомобильный завод.

В зале смеялись, он тоже улыбнулся снисходительно и тут же — тут же! — сделал серьезное лицо — и хрясть пиджаком по столу!

— И вот тебе раз: двигатель внутреннего сгорания! Генри Форд сказал «хочу» — и его заводы запустили новую линию автомобилей.

В этом месте нужно зафиксировать контакт с аудиторией. Глазищи в зал — и сверлим, сверлим первые ряды, какие-нибудь случайные пару кресел выбираем по центру — и подчиняем. А там, как раз по центру, Светочка сидит, отвалила всю зарплату за десятое место в партере. «Вы хотя бы раз, всего лишь раз, на миг забудьте об оркестре, я в восьмом ряду, в восьмом ряду, меня узнайте вы, маэстро…» Нет, она не пела, она приехала учиться и добросовестно конспектировала лекцию, как в институте. Но музыка в ней звучала. Уже!

— Третий оратор. — Вадим снова в стойке. — Третий умеет помирить «родителя» и «ребенка». Он говорит: «Я могу», «Я знаю, как надо», «Я научусь». Это «взрослый». Он знает, как сделать, чтобы дитя не плакало.

Тут Вадим закатывает рукава на рубашке, как будто готовится пилить дрова или драться, и делает четкую подачу в зал — рука, синхронно с текстом, пошла наверх.

— Вся наша жизнь — служение своему внутреннему ребенку. Потому что в нем наша энергия… — Тут неожиданная пауза и теплая отцовская улыбка. — Люди! В нашем внутреннем ребенке наша жизнь. Наше счастье здесь!

На слове «здесь» он гладил себя по груди… Это важный момент, это тоже отцовский поощрительный жест, не себя он погладил, он погладил весь зал, и девочки, конечно, сразу: «Мяу!». «Мы так далеки, как „да“ и „нет“, и рампы свет нас разделяет. Но у нас одна, всего одна святая к музыке любовь…»

Да, все это было эффектно. Длинные смуглые пальцы на белой сорочке, большое здоровое тело, пуленепробиваемый череп, властный нос и глаза как у матерой лисицы. Я все это видела в его учебных фильмах. Тогда Вадиму было пятьдесят, и ему тоже, как и Светочке, стало скучно. Он тоже захотел дорогу, поэтому оставил преподавание в институте и кинулся ублажать своего внутреннего ребеночка.

Вадим никогда бы не заметил белокурую худышку, пусть даже и в партере, куда билеты стоили дороже раза в два. Нет, он бы не заметил, тогда он ездил чёсом по стране, и каждый день у него был новый город, и новый семинар, и новые умницы в партере… Но на второй день семинара Светочка сама к нему подошла.

Маэстро дал собранию тест. Так… ничего кошмарного, специальные психологические штучки, чтобы люди проверили свою мотивацию. Ну… то есть кому что нужно от работы и от жизни. Одних интересует процесс и отношения с людьми, другим нужен результат, третьи жаждут власти, им нужно влияние. Из этого вытекают стратегии…

…Вы чувствуете, как я стала разговаривать? «Стратегии»! «Мотивация»! О господи! Куда ж оно пропало, это время, когда я лепетала про кофеек, про кренделек, про поцелуйчики? Эти психологи меня затерзали, запинали меня своим личностным ростом. Я не хочу! Я устала! На дачу и в гамак! Но мне уже не вырваться. Психологи мне говорят: «Расти, зараза!» «Зачем? — не понимаю я. — Ведь нету счастья на ваших вершинах!» А эти сволочи мне отвечают: «Да, счастья нет. Но если не захочешь развиваться, твой внутренний ребенок заплачет. Твое неспетое „хочу“ тебя сожжет, а это чревато соматическими проявлениями и алкоголизмом». В итоге нет у меня гамака, сижу как проклятая, пишу рассказ. Про психологов! Вот так они мне все мозги проконопатили.

Короче, прошу прощения за терминологию, но Света написала тест на мотивацию. Три листа вопросов, и за каждый — баллы. И у нее по сумме баллов получается, что она четкая результативщица. Влияние и отношения ей по барабану, а за результат она порвет.

Что это значит? Вадим все тут же объяснил:

— Это значит, что люди, которые вам мешают, рано или поздно будут исключаться из вашего круга.

«Нет! — Светочка еще раз пересчитала баллы, и еще раз. — Не может быть! Ошибочка какая-то. Друзья, семья, коллеги, муж, дети — это главное, а результат… конечно, важен, но…»

Вот по этому поводу она подошла к Вадиму в перерыве. А там и без нее крутилась толпа поклонников. Вадим подписывал книжки. Светочка протиснулась и говорит:

— У меня ошибка в тесте. Я не результативщица. Отношения для меня всегда на первом месте.

Светило улыбнулось.

— А где ваш тест? — спросил он. — Покажите.

— Тест… — Она оглянулась на свое место, листов на кресле не было. — Я его куда-то…

Светочка увидела уборщицу, которая прошлась по рядам со шваброй, догнала ее, забрала у бабы корзину с мусором и начала копаться в стаканчиках от кофе, в пакетиках от чая, в пачках от сигарет, в скомканных бумажках… Она вытрясла все на пол, нашла свой тест и с этими листками вернулась к мастеру.

— Вот, посмотрите…

— Что это? — Вадим улыбнулся.

— Мой тест.

— Что это? — Он засмеялся.

Красавица растерялась:

— А что такое?

— Вы догнали уборщицу, перекопали мусор, чтобы принести мне свой опросник. И теперь мне его предъявляете. Так что же это такое?

— Результат… — прошептала она и рассмеялась. — Тьфу, тьфу, тьфу три раза! Не моя зараза!

Да, этот мелкий эпизод — еще не повод для знакомства. Но уже через месяц маэстро прикатил с «гастролями» в наш город. Здесь у него был тренинг для начинающих психологов. И Света, разумеется, пошла на это шоу. Она заплатила за участие половину зарплаты, несмотря на возмущение сестер.

В этот раз маэстро пригласил ее на сцену, в какую-то дурацкую игру… Вы знаете, конечно, эти фокусы, которые любят разыгрывать психологи с аудиторией. Участники на сцене изображали сказку на тему «неразборчивые связи и последствия». «Колобок» — конечно, эта сказка как раз про связи. Света была Колобком, Лису играл маэстро. Колобку поставили задачу: уйти от Лисы живым.

— Не ешь меня, — убеждала Светочка Лису, то есть Вадима. — Я тебе пригожусь.

— Что ты умеешь, Колобок? — спросила Лиса.

— Я? — Света на ходу соображала, чем удивить. — Я? Лиса, я тоже умею раздеваться. Как ты.

Она прошлась по сцене, вильнула юбкой и пальцами сделала так же ловко по кнопкам своего пиджака: оп-оп-оп. Сняла пиджак и, как Вадим, шлепнула его на стул небрежно.

— А дальше? — спросила Лиса.

— Дальше? — смутился Колобок.

— Конечно. Если стриптиз — нужно раздеваться до конца.

Колобка в итоге съели. За что? За то, что подарил надежду и не оправдал! Но девушку Вадим запомнил. И она ему действительно пригодилась. Во время кофе-брейка в шутку Света напросилась ассистенткой к Вадиму на следующий тренинг. Она шутила и, скорее всего, даже немного кокетничала, и, если честно, не ожидала, что Вадим согласится.

Семья негодовала. Опять она уезжает! Муж возмущался молча, тревогу забила мама.

Она позвонила сестрам:

— Мужик женатый! Да какой кобель! На морде все написано… Девки, спасайте!

Сестры заперли младшую на кухне, где мирно ароматило малиновое варенье. Горячий окровавленный таз стоял на плите. Рядом в миске пузырились воздушные пенки. Старшая опустила туда палец и облизала сладенькое.

Бухгалтерши поснимали резиновые тапочки и начали хлестать Светочку. По заднице и на полном серьезе, как в детстве.

— Из-за кого? Из-за чего ты, дура, над нами издеваешься?

— Мы зачем тебя в мединституте учили? Чтобы ты все бросила? Из-за первого встречного?

— Говори, Светка! Замутила уже с хиромантом?

Светочка объясняла, что это не связь, что это учеба, это работа, и вообще, она едет ассистировать всего только один раз… Но, видимо, сестры знали о ней больше, чем она сама в тот момент о себе знала, поэтому и лупили сланцами.

— Мне тридцать лет! — кричала она. — Я взрослый человек! Какое вообще вы имеете право?!

Светочка вырвалась, украла со стола пирог с малиной, схватила сумку и побежала к поезду. Вадим ждал ее в купе.

В Питер-бюрг они поехали. Одна контора, торгующая лесом, заказала тренинг для сотрудников. Точнее, шеф подумал: «Надо развиваться!» — и пригласил психологов.

Зачем? Кто ж его знает… Телевизора насмотрелся. Кричали тогда все кругом: «Сколько же еще Россия будет оставаться сырьевым придатком?», «До коих пор мы будем разбазаривать свои природные ресурсы по дешевке?», «Нужно развивать высокие технологии и собственное производство…»

В субботу утром контора «Лесной массив» в полном составе собралась у себя в конференц-зале. Пришли человек сорок, и, как это обычно бывает, по поводу корпоративных тренингов радости никто не испытывал. Суть мероприятия, на которое шеф приказал явиться, никому была не ясна. Все крутились у столов с конфетами, пили кофе и болтали. На Светочку, которая стояла рядом с кулером и побалтывала ложечкой в стакане, никто не обратил внимания.

— Да сейчас этих психологов как собак нерезаных! — вот такое было настроение у масс.

— Откуда они все повыползали?

— Вот именно! Только курсишки какие закончит — па-ашла кабинет открывать!

— Я не пойму, кто вообще к ним ходит? Ненормальные одни. Зачем нормальному человеку психолог? У нас есть кухня, подружек позовешь, пельменей налепишь, наговоришься за милую душу…

— А я была. Сходила один раз. Приятный такой мальчик оказался, психолог… Он мне говорит: «Все мы родом из детства. У нас болят детские травмы. Давайте вспомним…» А я не помню! Я и думать давно забыла, за что меня мать отлупила. В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Средь бела дня. Соседская девчонка из палисадника смотрела. У них еще гвоздики такие меленькие в палисаднике росли… И помню, прям кукушка начала: «Ку-ку, ку-ку…» А мать мне наваляла, по заднице холщовой сумкой. За что — убей, не помню…

— Мало, значит, получила.

— И вот смотрю я на этого психолога и думаю: деточка, ты что же, хочешь, чтобы я тебе про мамочку родную гадости рассказывала?

— Это еще ерунда! А вот одной моей подружке психолог посоветовал купить вибратор.

— Да ты что!

— Серьезно! У нее карьера в гору, а семья разваливается, муж по две недели дома не ночует, любовник плохенький, шеф наглый, плюс дети… Все ее на части рвут. Я говорю, тебе поспать бы денька хоть два. А психолог насоветовал: купите вибратор.

— Зачем?

— Не стоит, сказал, копить сексуальное напряжение, иначе вы не сможете вести переговоры.

— От мама!

— Да! И взяли с нее за этот совет две тысячи рублей! А ей он, тот вибратор, как козе баян, ей выспаться бы хоть денек какой, и в баньку. Но раз психологи сказали — надо слушать, что поделаешь, две тысячи за совет уплочено.

…Вот так вот в девяностые народ встречал психологов. Когда явился шеф, все сразу замолчали. Некоторые захотели кланяться, снять шапку, начали искать ее на голове.

Звали директора Альберт. Лет сорок, настырный, три борозды на лбу. В кожаном пальто он был похож на холодильник, забитый до отказа. По образованию биолог, по темпераменту — шут, поэтому из него получился деспот. Он представил сотрудникам Вадима, и все прошли в зал, а там у них на окнах висел позолоченный бархат, аквариум стоял не с чем-нибудь, а с настоящими пираньями, фонтан… Светочка улыбнулась. Вадим ей подмигнул:

— Последний день Помпей.

Вадим улыбался и расстегнул пиджак, когда здоровался. И Светочка кивала людям доброжелательно, ножкой нетерпеливо покачивала, но в ответ господам психологам не прозвучало ни слова. Все пялились на шефа и боялись открыть рот, потому что в этой конторе всегда солировал Альберт.

— Я знаю, что выходной, — сказал он своему народу. — И не надо мне тут смотреть! Я хочу, чтобы эти люди, — он кивнул на Вадима, — дали вам всем большого пинка. Они гарантируют, что после этого тренинга у вас начнется взрыв энергии…

Вадим отвел на эти тезисы с броневичка минуту, прежде чем вступить. А Светочка не знала, что все идет по плану, она не выдержала и кинула в зал Ежика, ту мягкую игрушку, которую ей дочка запихнула в чемодан.

— Друзья! Будем знакомиться? — сказала она. — Ловите Ежика!

Клерки ловили игрушку, называли свое имя и должность. Когда Ежик падал к ним в руки, они подпрыгивали на стуле, как будто это была граната. Шеф в зале — это мешало людям расслабиться. Тогда Вадим решил немножко всех встряхнуть.

— Да, понимаю, — сказал он, — неделя была тяжелой. Я не хочу вас мучить, давайте займемся простым привычным для вас делом: будем писать список. Обычный список ваших дел.

— Блокнотики раскрыли, — подхватила Света. — Ручки взяли, и Альберт с нами вместе. Альберт, пожалуйста, вот вам бумага…

— А что писать-то? — закудахтали сотрудники.

— Один момент! — Вадим поднял руку и щелкнул пальцами. — Представьте себе, что вам осталось жить двадцать лет. Да, пришла цыганка, нагадала: двадцать лет — и ни минутой больше. Пишем план мероприятий на эти двадцать лет. Представляем свою жизнь. Что хочется сделать? Что поменять, пока есть время…

Светочка включила музыку из похоронного репертуара Мариконе. Она присела рядом с Альбертом и шепнула ему на ушко:

— Планируйте только то, что вам действительно хочется.

Он нахмурился и ничего писать не стал. Альберт надеялся протянуть больше, чем двадцать. Двадцать лет он принял близко к сердцу и закурил прямо в зале.

Народ сосредоточился. На шефа косились, но кое-как накидали делишки по пунктам. Достроить дом, выучить ребенка… Только дух перевели, Вадим опять подсыпал в топку уголька.

— Господа! Время не остановить. Вам осталось три года. — Он это говорил, не забывая сверлить глазами. — Не так уж много, но и не мало. Еще можно кое-что сделать. Еще можно успеть самое главное. На что вы потратите свои последние три года? Поехали!

Все ахнули, бухгалтерша немножко прослезилась. На Альберта смотреть перестали, потому что некогда, три года всего осталось. А он уставился в пустой листок, ничего не писал и на Вадима смотрел с подозрением.

Только три годочка кое-как раскидали — Вадим ослабил галстук и медленно элегантно стянул его.

— Последняя неделя вашей жизни! — объявил. — Подумайте, с кем вы ее проведете? Где? Чем будете заниматься? Что из всех ваших дел посчитаете самым главным?

Кстати, тестик интересный, особенно когда с похоронным маршем. От срока к сроку планы у людей меняются. Когда в запасе двадцать лет, все кидаются менять работу, жен, мужей, переезжают в теплые края, открывают личный бизнес… Когда лимит сжимается в три года, люди начинают судорожно доделывать все начатое, если, конечно, есть что доделывать. Про бизнес, про любовь уже сомневаются, поздняк метаться, а лучше все к чертям собачьим бросить, прикупить домик у речки, маленький, и на рыбалку. А уж когда остается жить последнюю неделю, все как один идут к нотариусу, потом к родителям в деревню. И на этом тренинге вся контора, торгующая лесом, точно по схеме засобиралась поближе к земле.

— Немножко успокоились? — спросил безжалостный Вадим. — Смирились с неизбежностью?

Народ закопошился, начали вздыхать:

— Ох, мама родная! Вот уж о чем не думали…

Вадим не дал передохнуть, встал надо всеми, рука вперед, глазами каждого насквозь, и приговор оглашает:

— У вас остался последний день!

— Всего один? — Это Светочка ему подыгрывать начала. — Только один день?

— Да, всего один. Последний день вашей жизни…

Люди притихли, многие закрыли глаза, чтобы лучше представить свое последнее утро. Бухгалтерша принялась строчить, но в основном никто уже ничего не писал, все только вычеркивали лишние дела из предыдущих списков. И вдруг вскочил Альберт и замахал руками:

— Все! Тренинг закончен! Все свободны!

Он подошел к Вадиму. Этот ходячий холодильник не доставал Вадиму до подбородка, но ведь уперся, нахмурился и начал хлопать у маэстро перед носом, как будто мух выгонял.

— Господа психологи тоже свободны! Свободны, я сказал! Дос! Ви! Дос!

Народ был в замешательстве. Это что ж такое? Только во вкус вошли, оградки себе рисовать начали, и вдруг домой. А в чем прикол? Людям хотелось узнать, к чему была вся эта нервотрепка, поэтому никто не шелохнулся. Все посмотрели на Вадима как на мессию. Запахло вечностью — а значит, шеф-кормилец не указ.

— Да как же так-то? Альберт Валентиныч? — Бухгалтерша заволновалась всеми фибрами. — Я уж местечко себе на кладбище приглядела, рядом с мамой. Я памятник себе…

Альберт, естественно начал рычать:

— Не понял! Че сидим? Я что сказал? Все встали! Двигаем батонами отсюда!..

Вадим улыбнулся спокойно, уверенно и каждому человеку, каждому, кто был в зале, посмотрел в лицо. Это нужно, контакт глазами — без этого никуда. Аудитория, кто бы в ней ни сидел, всегда — женщина, так Вадим в своих книжках писал, а женщина пойдет за тем, кто сильнее. Сильным, соответственно, выглядит тот, кто спокоен.

— Все! — Альберт сорвался и начал орать. — Гуляй отсюда! Ты получил свое бабло? Получил. И я тобой доволен тоже. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — ответил Вадим.

Он выдержал секунду и обратился к людям:

— Друзья… В этот зал меня пригласил Альберт Валентинович. Он здесь хозяин, и я не могу злоупотреблять его гостеприимством. Если вы считаете себя удовлетворенными — будем прощаться. Вы довольны тренингом?

Это был стандартный ход, Света знала. Вадим никогда не спорит с провокатором, он всегда направляет энергию стада на паршивую овцу, а стадо с удовольствием убирает тех, кто ему не нужен. Так было всегда в группах из свободных людей, но что будет сейчас? Где тут свободные люди? Альберт давно затюкал своих сотрудников. Они сами сделали из него тигра и теперь боятся, и при этом еще испытывают тайное удовольствие от своего мандража. Нет, я не ошибаюсь — испытывают люди удовольствие! Людям нравится любая гадость, к которой они привыкли. Вадим их всех немножечко встряхнул, как обещал. Но теперь они ждут, что он сделает все за них, избавит их от монстра, взмахнет волшебной палочкой и сделает всех сильными, богатыми, красивыми. Как обычно, люди не хотят напрягаться, люди хотят чуда и жилетку. Так подумала Светочка, и поэтому, как только Альберт сжал кулаки, она выскочила вперед и закрыла от него Вадима. Это выглядело забавно. Белокурая худышечка оказалась между танком и холодильником.

— Спасибо, Альберт! Спасибо за доверие! — она душевно рассмеялась. — Сейчас мы попрощаемся с вашим коллективом. Только, пожалуйста, одна маленькая формальность…

— Что надо? — зарычал Альберт.

Света надула губки и поканючила виновато:

— Подпишите нам актики! Что мы все отработали, что вы не имеете к нам претензий…

Альберт откровенно бычился:

— У меня к вам? У меня к вам претензии? У меня к инфузориям претензии?

Никаких актиков в природе не существовало, Светочка взяла со стола пачку чистой бумаги и сделала Вадиму глазами — зырк.

— Нужна ваша печать, Альберт Валентинович, — навешивала она. — Это формальность, для налоговой… Можно у вас в кабинете? Давайте вместе? Быстро сбегаем, печатьку шлепнем?..

Она взяла злодея под руку и потихоньку, потихоньку вывела из зала. Работа была ювелирной, Вадим оценил.

— Инфузории! — из коридора доносилось. — Тля! Бычий цепень!

Света бежала за Альбертом. Далеко! На другой этаж, в его кабинет, на сверкающем мраморе каблучки ох как скользили. «Все вылизано, все блестит в этой конторе, а внутри все больное, запущенное. Альберта нужно срочно спасать», — решила она.

Да, именно его, этого злобного карлика нужно было спасать. Иначе завтра все, кому интересно, узнают, что самый модный бизнес-тренер и психолог Вадим Дыгало провалил свой проект в питерской конторе. Это будет провал Вадима. И Светочкин тоже.

При таком скользящем разбеге мыслей она ухватилась за первое, что пришло ей в голову. Когда Альберт открыл кабинет и небрежно оставил в замке связку ключей, она подскочила как кошка к этим ключикам, сцапала их и положила себе в лифчик.

Альберт тут же разорался грубым матом, в который иногда вставлял биологические термины:

— Ключи отдавай! Думаешь, я к тебе в сиськи не влезу? Да я тебя зарою сейчас…

«Комсомолка» отвечала смело и спокойно:

— Простите, Альберт Валентинович. Мы не можем уехать от вас просто так. Вы сами пригласили нас, потому что вам нужно меняться. Вы передумали — такое случается… Простите, но я не выйду из этого кабинета, пока вы не объясните причину.

Альберт скорчил обезьянью морду и захохотал:

— Вы клоуны! Я вас заказал! Станцевали — свободны!

— Не хотите говорить… Я подожду.

Она огляделась, выбрала место на диване под березой и улеглась. Ее ничуть не удивило, что над диваном колосится настоящая береза. Светочка вытянула ножки и посмотрела на Альберта так, как будто он был закрыт от нее стеклянным колпаком.

Толстый человек, похожий на холодильник, пляшет под стеклянным колпаком. Прелестно! И ни капли не страшно.

— Ты че тут разложилась? — заорал он так, будто его гортань вывернулась наизнанку. — Че ты хочешь от меня? Тебе че надо? Бабла тебе мало? Нет, ты скажи, тебе бабла подкинуть? Я подкину… Я тебе сейчас бабла подкину…

Альберт бесновался, но в лифчик за ключами не полез. Шутовская натура его ликовала, молодая красивая зрительница, без сомнения, усиливала его возбуждение и подстегивала фантазии. Он открыл сейф и действительно начал швыряться деньгами. Это было весело, как в детстве, когда сестры дрались подушками. Светочка свернулась в клубок на диване, а пачки с долларами свистели у нее над головой. Ей стало любопытно, что за купюры у Альберта в пачках. Она пригляделась — Альберт швырялся сотенками. «Интересно посчитать, — подумала она, — сколько денег в меня сегодня полетело?»

Альберт раскидал один чемодан с деньгами, второго не было, второй в его сейф не помещался. После этого он успокоился, присел на полу под своей березой и спросил Свету:

— Откуда он знает про три года?

— Какие три года? — она удивилась.

— Твой психолог сказал: «Всего три года осталось». Кто меня слил?

— О боже мой! — Светочка начала понимать, в чем дело. — Это же игра! Обычное упражнение, это абстрактное условие, как в задачке по математике…

Оказалось, что Альберт в лихие девяностые скрывался три года от бандитов, и все три года он боялся, что его убьют, причем убьют страшно, поэтому он целых три года ни разу не выходил из квартиры, даже в ларек у подъезда.

— Делили лес, — рассказал Альберт. — Всех положили, всех моих друзей, с которыми я начал возить дрова. Первым Славик пошел, его сожгли в тачке. Леху в ту же неделю пристрелили в подъезде. Женька… Женька живой, но лучше бы грохнули. Его забивали два дня, он все равно выжил, сейчас в психушке от этих побоев. А я у Катьки отсиделся. Три года ждал, когда этих быков уберут. Пока их всех не закопали, на улицу ни шагу. Даже на балкон не выходил. Только нос в форточку — весна! Так мы с Катькой и поженились. Она мне дочку родила, — он неожиданно засмеялся. — Да просто делать было не фиг, целый день в квартире!

Светочка тоже засмеялась, не смогла удержаться, победа была у нее в кармане, осталось дожать еще совсем немножко.

— Кто вас кормил все это время? — спросила она.

Альберт вздохнул.

— Катька. В Китай моталась, все волокла оттуда, на рынке продавала. А я с дочкой пузо отъедал. — Он снова нахмурился и обиделся на Светочку за что-то. — А ты мне впаривать решила! «Все менять, все менять…» Катька меня спасла! Я за Катьку умру!

— Да, понимаю, — кивнула она.

— А я, скотина. Не удержался, с Веркой загулял! Верка мальчишку мне рожает. И че на че я должен поменять? Ты понимаешь? Че тут менять?

Альберт посмотрел на тонкие коленки, которые торчали у Светы из-под юбки, и протянул ей пачку сигарет.

— Спасибо, не курю, — отказалась она, и Альберт снова заорал:

— А че ты мне тогда втираешь? Три года! Три года! Три года жить осталось — она не курит!

Пришлось курить. И выпить тоже пришлось немножко. Смелая девушка продержала тигра в клетке до конца тренинга. Она выпустила Альберта из кабинета, только когда просветленный «Лесной массив» выходил из зала. Рубашка у Вадима была мокрой, прилипла к спине. Короче, сняли порчу. Со всей конторы. А потом была белая ночь…

«А потом была белая ночь» — так она в дневнике записала. Нет, не сегодня, а гораздо раньше. В другой тетрадке, тоже в клеточку, на сорок восемь листов. Только сейчас не найти той тетради, все теряется, все имеет свойство забываться и пропадать. А может быть, и хорошо, что все пропало в разъездах… Это ее восхищенное «а потом была белая ночь» ничем не лучше зрелого простого уточнения — «руки, взгляд, ожиданье».

К тому же цвет этой ночи не имел никакого значения, потому что после тяжелого дня сил не осталось ни на романтизм, ни на прогулки по набережной. Но где-то в душе, конечно, мечталось. А как же! Кто из нас, упитанных провинциалочек, не мечтал прогуляться белой ночью вдоль решетки Летнего сада! И чтобы какой-нибудь Атлант тащил тебя на руках, и чтобы шпиль адмиралтейский поблескивал как на открытке… Но не случилось ни в этот раз, ни в другие визиты у Светы с Вадимом не оставалось времени на гулянья.

Все было просто и понятно. Поужинали на Невском, в азербайджанском ресторане. Без выкрутасов — ему шашлык, ей хачапури под красное вино. Оттуда сразу вызвали такси, в лифте он ее поцеловал, в номер к нему зашли вместе. О том, что ночь белая, никто не думал, вспоминалось только потому, что за окном не темнело и от этого совсем не хотелось спать.

А что там было? Что там было, в номере, в печально известном «Англетере»? Нам интересно, нам любопытно, и очень хочется засунуть нос в дверной проемчик. «Невероятный и почти тантрический» — она сама так написала. «Невероятный и почти тантрический», про секс. И больше никаких подробностей. Так жалко…

В первый же вечер они остались вдвоем и утром решили не расставаться, Вадим решил. И в этом ничего удивительного не было. Потому что «прочная любовь и хороший секс начинаются с успешного совместного сотрудничества», это я не сама измышляю, это я Вадима цитирую. А он у нас теперь, между прочим, член Академии наук.

Он тоже оставил записи после этой белой ночи, но не в частном дневнике, а в научной монографии. Лет в шестьдесят его потянуло на сексологию, я кое-что читала из его статей. И даже перечитывала. Он вывел свой закон, закон сексуально-делового партнерства, и, кстати, этим своим законом реабилитировал внебрачные связи своих коллег, которые крутили романы с секретаршами, переводчицами, аспирантками…

Кому интересно, запишите, цитирую из монографии: «Совместная деятельность — это та матрица, на которой развиваются все сильные чувства, в том числе и любовь. Если мужчина и женщина успешно сотрудничают, то именно они видят друг друга в истинном свете. И если они физически и физиологически подходят друг другу, то рано или поздно окажутся в одной постели. Это закон. А законы не знают исключений».

Ну и?..

Светочка вернулась домой немножко другим человеком. Издержки производства! Если начинаешь менять людей, неизбежно меняешься сам. А в городе у нас все было как обычно. Опять жара и пыль, пух тополиный… Дети бросали спичку — и мягкая вата с треском расползалась, огонь пожирал этот пух за две секунды, оставляя на траве черные следы.

Мама, как обычно, колготилась с вареньем, на этот раз смородиновое было у нее в тазу. Света выложила на стол гонорар. За питерский тренинг она получила столько, сколько за два месяца в поликлинике.

Муж отвернулся, все это ему не очень нравилось, но он молчал, он вообще не любил разговаривать. Голос подала мама.

— Трубы надо менять, — напомнила она про отопление, — а то зимой все перемерзнем.

Трубы поменяли, Светочка спешила уладить все свои домашние дела до осени. От Вадима приходили письма — из Москвы, из Киева, из Риги, из Новосибирска… Он звонил почти каждый день, Светочка закрывалась в ванной с телефоном и в эти моменты была похожа на страуса, который уверен, что его никто не видит, когда он зарывается мордой в песок.

В сентябре старший сын пошел в первый класс, Света его проводила, за ручку, с букетом и шариками. И вот наконец-то на семейном обеде по этому случаю она объявила, что увольняется из поликлиники.

Семья, естественно, заволновалась. Сестры завизжали:

— Ты бросаешь работу!

— В больнице у тебя зарплата! Стабильная!

— Стабильная зарплата в три копейки, — это она на всякий случай уточнила.

— Ну и что! Тебя все уважают! Ты скоро будешь завотделением!

— А с этим… у тебя что будет?

— Гонорар, — пыталась она успокоить, — и творчество…

Про творчество никто особо не расслышал, а гонорар при всем очаровании не вызывал доверия.

— Какой-то непонятный гонорар! Сегодня он есть, этот твой гонорар, а завтра его нет!

— Завтра я вылетаю в Иркутск, — наконец-то сказала самое главное Света. — Работать.

Мама перекрестилась. Сестры поснимали сланцы. Муж не выдержал. Он хотел возразить, но передумал и вышел из-за стола.

И опять чемоданчик, и снова пакуем вещички!.. Куртку, туфли, Ежика… Муж протянул ей конверт:

— Это тоже возьми.

Света увидела конвертик и присела. Это было ее же собственное письмо к Вадиму.

Как она могла оставить такой компромат на столе, ей было непонятно. Ведь прятала, скрывала эту связь, ни в коем случае не собиралась с мужем разводиться. Когда Вадим приезжал в ее город, она прикрывалась дежурствами в поликлинике, чтобы объяснить, где была ночью. То замешала коллегу, то вела занятие в институте, у подружки гипертонический криз… Выкручивалась! Для семьи, для детей. И вдруг оставила письмо.

Она положила в карман этот конверт и ничего не сказала. Врать было некогда, за ней приехало такси.

— Я все объясню, — сказала она на крыльце. — Когда вернусь…

Светочка вышла за калитку к машине, и тут ее резко ударило в спину. Так сильно, что она вскрикнула и упала руками на капот. Голова закружилась от боли, она не сразу поняла, что это было. А это были всего лишь сланцы, резиновые, сложенные подошвами вместе. Муж прицелился между лопаток и метнул их с крыльца. «Спасибо, что не нож», — подумала она и покатила.

Конечно, она рассказала об этом Вадиму и показала свое письмо, неотправленное. Пока летела с пересадкой до Иркутска, все время представляла, как расскажет, как покажет синячину на спине и спросит обязательно жалобным голосом: «И что теперь делать?» Предполагала, разумеется, как будет реагировать маэстро на такую новость…

Он рассмеялся, когда услышал про сланцы и про письмо, которое она случайно забыла на столе.

— Случайно! — хохотал Вадим. — Светочка!.. Детка… Случайно? Только мне не рассказывай, милая моя… Мужу расскажи, а мне не говори — случайно. Ни за что не поверю… Ты хотела от него освободиться, я это знаю. Меня невозможно обмануть.

Вадим смеялся, и она смеялась. Потому что рассказала об этом не дома, не в своем городе и не в Москве в гостинице, а в Иркутске, точнее, на берегу Байкала. А до Байкала от нашего города — о-го-го сколько верст. Так далеко, что, когда сидишь в нашем городе, кажется, и нет никакого Байкала. А когда стоишь на берегу Байкала, то все проблемы, которые остались в нашем городе, кажутся маленькими-маленькими по сравнению с этим огромным северным морем.

Байкал ругался. Приходилось отскакивать от неожиданно сильной волны, но брызги попадали в лицо и на одежду. У горизонта Байкал добрел, закатные лучи резали небо, все сияло… И Светочка сияла. Она казалась себе смешной в специальном костюме — теплом, непромокаемом, который ей вручили на турбазе. Из капюшона торчали одни глаза, дождь стучал в козырек шумно, как по крыше.

«И что теперь будет?» Об этом она спрашивать не хотела. Вадим рядом, значит, все будет хорошо. Это казалось понятным.

— Вот бы увидеть себя с самолета… — Она вздыхала, прижимаясь к его плечу. — Пролистать, проглядеть все, как фильм…

— Какой запах! — Вадим потянулся с наслаждением и глубоко вдохнул. — Чувствуешь разницу? Чем пахнет твой Дон? Рыбой, тиной… Море… Море — солью и водорослями… А Байкал пахнет чистой родниковой водой…

— Да, запах сумасшедший, — сказала она и засмеялась. — Это я не про Байкал, я про уху!

Уху готовили друзья Вадима. Он всем представил девушку — «моя Светочка», и это тоже успокоило хрупкое женское сознание.

Ужинать сели в маленькой деревянной столовой. В баньке дымилась труба. За калиткой ходили лошади с жеребятами, хвостами отгоняли комаров. Гуси тянули толстые шеи и сами уходили ночевать в сарай.

Светочка дула на горячую ложку, хотелось поскорее остудить дикое мужское кушанье. Вадим спросил:

— Тебе здесь нравится?

— Да… — ответила она. — Как будто я всегда здесь была.

Короче, как говорят психологи, удаленность от проблемы значительно сокращает размеры самой проблемы. Для этого, между прочим, мы с вами и должны к концу рассказа запланировать себе нормальный отпуск. А насчет того, что будет дальше, Вадим изложил свой план. Он придумал делать свою сеть — такую структуру, с представительствами во всех крупных городах России, где будут работать психологи по его методике.

И они полетели! Три года, чесом, как артисты, по всей стране, с самолета на самолет, из города в город. Вокруг Вадима образовался широкий круг людей, у Светочки появились те самые единомышленники, о которых она мечтала. И где-то там, в этой толпе, возникла одна нехорошая женщина.

Откуда она взялась? Светлана помнила это знакомство, которое она сама и спровоцировала. Приехали на семинар в Рязань, его устроил институт МВД. После своего выступления Вадим начал отвечать на вопросы из зала. К нему поднимались люди с проблемой, и он ее на глазах у публики решал. Да, чудеса исцеления, именно это он демонстрировал.

Вышла девушка, сразу стала плакать.

— Что с тобой, дитя мое? — спросил Вадим.

— Боюсь, — говорит, — защищать свой диссер.

— А чего так?

— Потому что от волненья я начинаю сильно заикаться.

— Да? — он удивился. — Ты и сейчас заикаешься? Я не заметил.

Маэстро взял девушку за руку, потрогал пульс.

— Ну, расскажи, откуда ты, какая тема диссертации?

Девушка, спотыкаясь на первых буквах, начала объяснять свою тему. Вадим покрепче сжал ее ладонь и начал разминать ей пальцы. А сам выспрашивает:

— Сейчас ты вроде бы не сильно заикаешься?

— Да, — отвечает. — А на кафедре сильно.

Вадим ей дальше зубы заговаривает и массаж не прекращает.

— Сколько тебе до защиты осталось? Неделя всего? За неделю такие вещи не исправишь. Но ты не волнуйся. Заикайся себе на здоровье. Тебе-то что? Пусть комиссия мучается. Какая разница — двадцать минут ты будешь выступать или сорок? Все потерпят. Раз тебя до защиты допустили — уже не запорют.

Он отпустил ее руку и улыбнулся:

— Ну вот, согрелась, деточка. И заикаться, кажется, тоже перестала?

И тут бедняжка отвечает четко и спокойно, ни разу не споткнувшись:

— Да… Правда, запороть не запорют. А что же я тогда переживаю?

И вот после этого невинного действа в перерыве подходит к Вадиму женщина в погонах и представляется: «Академия МВД».

— В чем же научность вашего метода? — спрашивает она и тут же начинает строить глазки. — Вы обаятельный мужчина, у вас есть сила, это видно, это ваш дар от природы. Но простите, Вадим, при чем тут психотерапия?

Светочка стояла рядом. Она в отличие от многих видела: Вадим проголодался и устал. Семь часов работы, два кофе-брейка и один поспешный обед. Вокруг было много людей, со всеми нужно было поговорить, улыбнуться и, мило попрощавшись, отъехать в ресторан на ужин. И вдруг какая-то нахалка задает маэстро глупые вопросы…

— Да, — ответил ей Вадим. — Вы правы, я простой шарлатан, уж простите, что избавил девочку от проблемы.

Он хотел уже отвернуться от этой стервы, но Света этот жест его, плечом налево, не разглядела. Она устала тоже и от усталости начала совершать лишние движения.

— Минуточку, — сказала она специалистке из МВД. — Скажите… Девушка заикалась, когда вышла на сцену?

— Заикалась, — кивнула специалистка.

— А ушла со сцены и перестала заикаться?

— Перестала, — улыбнулась снисходительно профура. — Но мы же все прекрасно понимаем: это временный эффект. Конечно, у нашего уважаемого доктора чудесные руки, но, к сожалению, он не сможет согревать эту барышню постоянно…

Света разозлилась, странно, но она не могла объяснить себе природу этой злости. Что это было? Предчувствие опасности? Или она сама притянула к себе беду?

— Вадим работал, — сказала она. — Вы видели, что он не просто держал пациентку за руку, он уточнял анамнез?

— Да, видела.

— И все? Больше вы ничего не заметили?

— Честно говоря…

— Так вот, если вы не увидели научного метода, это еще не значит, что он не применялся. Хочу напомнить, законы психологии объективны и работают независимо от того, знаете вы их или нет!

— Простите! — Специалистка от чего-то просияла. — Я была невнимательна. Вадим, умоляю, извините меня за бестактность. Мне очень интересна ваша работа, и, если можно, я хотела бы вас пригласить на свой семинар в конце этого месяца…

Света шагнула вперед и взяла Вадима под руку.

— Спасибо за приглашение, — ответила она за него. — Но, к сожалению, Вадим не сможет. Потому что в конце месяца у него свой семинар. В другом городе.

Эту сценку она вспоминала тысячи раз и каждый раз себя ругала. Как могла? Вмешалась в чужой диалог. Перебивала своего мужчину. За него отвечала, дала ему возможность в это время разглядывать чужую бабу. И самое неприятное, что она хотела утвердиться, да, это было самое противное: какая-то маленькая провинциальная поганка, живущая внутри, дернула ее за язык, чтобы подняться с помощью Вадима.

Да глупости все это! Открыла баба рот, поддалась на эмоцию, с кем не бывает… Напрасно она себя изводила за эту мелкую небрежность. Инцидент не стоил трех копеек, его забыли тут же, так казалось. Пошли на ужин, с друзьями, с единомышленниками, и Света не могла припомнить, маячила эта баба где-то за соседними столиками или нет.

На следующее утро Вадим поехал в Москву, к семье, а Света — в свой город. Они и раньше расставались, недели на две, иногда на месяц. Но в этот раз немножко затянулось. У Светочки заболели дети, кажется, или мама… Семейные хлопоты, от которых она немного отвыкла, возникли все разом. Все, что можно было скинуть на мужа, теперь после развода приходилось делать самой.

И у Вадима посыпались поездки одна за другой по филиалам, которые он везде наоткрывал. Светочка могла бы выкроить время и полетать с ним за компанию, но не смогла. Потому что, самое главное, — она работала над собственным проектом. Это было ее первое независимое от Вадима соло. И она готовилась его представить на большой конференции, которая была назначена в нашем городе в университете по случаю открытия факультета психологии. Да, результат… У Светочки на первом месте оказался результат, и поэтому она занырнула в работу на два месяца. Но были письма и звонки, «люблю, целую, как я соскучилась» — все это тоже было. И наконец они снова встретились, но в этот раз, вопреки обыкновению, не в гостинице, а сразу на сцене. Вадим приехал точно к открытию конференции.

Вот!

Что творилось в нашем универе — страшно вспоминать. Психолог на психологе сидит и психологом погоняет. А как они друг с другом держатся — можно просто упасть. У них там намечалась небольшая драка: психологи-манипуляторы и классическая школа. Это как белые волшебники и черные. Манипуляторы работали на выборных кампаниях, в сетевых продажах и в рекламе. Их цель — продать, но не совсем честно. Классики искали пути самореализации и развития, то есть строили лестницы в небо. И вот они встречаются на фуршете. Но в жизни никто друг другу бокалом в рожу не плеснет. Никто напрямую не скажет: «Вы коза, коллега, дурите мозги народу своими грубыми манипуляциями». Нет, психологи на все обвинения отвечают с улыбкой: «Да, я согласна, милочка, вы правы, правы, правы». Они соглашаются со всеми наездами, чтобы направить энергию противника против него самого. Этим людям просто так аркан на голову не кинешь. Спросите манипулятора: «А каково же вам, коллега, жить в стране с обманутым электоратом, зная, что вы сами обслуживали этот обман?» А коллега ни в одном глазу. И только извиняется: «Да, виноваты, виноваты, у нас такие ноу-хау, не удержались…» И так до опупения, кто первый в обморок грохнется. Теперь представьте, в честь открытия факультета все эти «волшебники» собрались в один битком набитый зал.

Психологию признали не просто теоретической наукой, но профессией. Дожили! Вот так вот это называлось. Вадим Дыгало был одним из ледоколов, которые рубили эту тьму. Когда он выходил на сцену, его встречали аплодисментами, как Аллу Пугачеву. Света, конечно, была рядом с ним.

Пиджачок у нее был застегнут на все пуговицы. Каблучок не качался игриво, как обычно, когда говорил Вадим. Она приклеила улыбку и застыла, ее вдруг очень сильно разволновало одно знакомое лицо в девятом, кажется, ряду.

Вадим уже расслабил узел на галстуке, уже закинул в зал свои крючки…

— Очень рад всех вас видеть! Тем более у нас такой отличный повод. Коллеги, вы сейчас, сами того не предполагая, подтвердили мой сегодняшний тезис. Есть только две уважительные причины для человеческого общения: производство и эротическая любовь…

Света молчала, не улыбнулась, не спросила удивленно, как было задумано: «Да, только эти причины… А на чаек?»

Вадим сам же себя и спросил:

— А на чаек? А тетя Жанна в гости пригласила? А банкет, в конце концов?.. И как же это все назвать? А вот никак! Пустое времяпровождение.

— Вадим! — крикнула какая-то рыжая из третьего ряда. — На чаек тоже приходите! Губернатор расщедрился, будет шикарный фуршетец…

— До фуршета еще нужно дожить, коллеги! Сейчас поговорим о главном.

Народ притих, вдыхая с предвкушением. Вадим улыбнулся и продиктовал тему своего доклада:

— «Наши цели и люди, с которыми мы их достигаем». Проще говоря, по какому принципу мы формируем круг своего общения.

Светочка не слушала, что он говорил, она смотрела в девятый ряд. Девятый разделен с партером небольшим проходом, ступенька поднимается, кресла очень хорошо видно со сцены. Там сидела та самая рязанская академия со всей своей командой. Коллега улыбнулась и отправила Вадиму воздушный поцелуй.

И прямо на сцене Света открутила интересное кино. Кадр первый: Вадим приехал в город рано утром, сейчас пять вечера, они стоят вдвоем на сцене, но секса до сих пор не состоялось. В гостинице он был, оставил вещи и смылся, не заехал, не накинулся, а только отзвонился и сказал, что появилась неожиданная встреча и «обо всем потом, потом, потом»…

Второе — его последняя статья была совсем не в тему их работы. «Психолог за решеткой, или Эффективность терапии в условиях пенитенциарной системы». С чего бы вдруг маэстро потянуло в тюрьму?

Третье — оговорочка по Фрейду. Пару недель назад он звонил и сказал: «Я в Рязани», но тут же поправился: «В Москве! Конечно же, в Москве!» Проговорился? К сожалению, маэстро не проговаривается, маэстро оговаривается умышленно.

Ну и… четвертое. Вадим все время смотрит в девятый ряд, на новую плоть. А у нее, между прочим, челюсть бульдожья.

Пришлось вставать и улыбаться. И пиджачишко вывернуть, сорвать с себя. Красная блузка вспыхнула, и наконец все заметили, что рядом с Вадимом на сцене есть кое-кто еще.

— Кругов общения семь, — говорил Вадим.

— Как семь кругов ада. — Светочка подошла к нему ближе.

Он повернулся к ней и спросил:

— Первый круг… Это кто?

— Да здесь все просто! — усмехнулась она. — Первый круг — это мужья, жены или… другие сексуальные партнеры.

Вадим подмигнул и продолжил:

— Но иногда кругом первым становится круг второй. А кто у нас там? — спросил он у зала и сам же ответил: — Там у нас коллеги, партнеры… и все те люди, от которых зависит наше дело.

— А бывает, что второй и первый круг меняются местами… — поторопилась уточнить Светочка. — Наши деловые партнеры становятся нашими сексуальными партнерами. Это хорошо, Вадим, или плохо, как вы думаете?

— Светлана! Ты же знаешь, что я сейчас отвечу! — Вадим улыбнулся и продиктовал аудитории: — Это не хорошо и не плохо. Это не-из-беж-но.

Света отвернулась к флипперу и быстро накидала кружочки с номерами. Флиппер стоял на сцене очень кстати — когда эта стерва в девятом ряду давила ее особенно жестко своей торжествующей рожей, Светочка убегала делать записи, чтобы спрятаться хотя бы на секунду.

— Третий круг — это дети, — сказала она, — тут все понятно…

— Один момент!

Вадим поднял руку, рукав его сорочки был завернут… И снова смуглое на белом, и пальцы длинные, и линия эта его, особенная, от узкого запястья к широкому плечу, — весь привычный набор Светочку разволновал. Захотелось целовать. Она так и подумала: «Сейчас поцелую, пусть все видят, сейчас буду целовать или зубами вцеплюсь ему в прожилочку…»

— Это очень важно! — говорил Вадим. — Наша задача перевести своих детей из третьего круга во второй. Если, конечно, мы хорошие родители. Иначе со временем дети отойдут в круг четвертый.

— Не страшно. — Светочка вздохнула и погладила Вадима по плечу. — В четвертом круге тоже хорошо, там наши родители и друзья…

Кусать Вадима она не стала, жаль, конечно. Игриво постучала носочком черной туфельки, изображая уверенность и счастье, да и на самом деле она была немножко счастлива. Потому что понимала: ей осталось совсем недолго побыть рядом со своим монстром в белой сорочке. Сейчас, на сцене, он пока еще с ней, а ночью уйдет с другой женщиной и «Светочку свою» задвинет в круг пятый.

— А кто у нас в круге пятом, Вадим?

— В круге пятом?

Он сощурился и прикусил нижнюю губу, у него это очень сексуально всегда получалось. Света каждый раз, каждый раз попадала под это животное обаяние, которое он продавал как личную методику успеха.

— В круге пятом — все бывшие! — кивнул ей Вадим, чтобы она записала. — Бывшие жены, бывшие мужья, бывшие любимые женщины…

Светлану качнуло. Она на всякий случай подержалась за его руку, недолго, пару секунд. А хотелось повиснуть у Вадима на шее, вцепиться в него и брыкаться, кусаться и всех посторонних от него отгонять. Понятно, делать она этого не стала. А зря, могла бы и побрыкаться в свое удовольствие.

Света отпустила руку, от которой тащилась столько раз до потери сознания, от которой оставила в дневнике всего три словечка: «руки, взгляд, ожиданье». Отпустила и возбужденно засмеялась:

— Вадим! Вы уверены? Вы не могли ничего перепутать? Бывшие любимые разве бывают? Может быть, их стоит перенести сразу в круг седьмой?

Она шагнула на край сцены и объяснила залу:

— Круг седьмой. Знаете, кто там? В круге седьмом у нас — все мертвые!

Вадим поспешил подойти к ней и на всякий случай придержал за локоток.

— Ну… не такие уж они и мертвые, — успокоил он. — В этом круге все, с кем мы когда-то попрощались. Удаленность и недоступность — главные характеристики седьмого круга. И поэтому мы начинаем активно идеализировать…

— …своих мертвецов! — Светочка это почти прокричала.

Это была лучшая презентация. Весь зал не отрываясь смотрел на это танго, которое устроили господа психологи. Сорочка белая, сорочка красная, по сцене кружатся, и все слова с подтекстом… Такого не было ни на одной научной конференции.

После выступлений, на фуршете, многие хотели подойти, обменяться визитками, задать маэстро вопрос. Кое-кто даже заметил, что Вадим пропустил круг шестой, и об этом тоже хотели спросить. Журналисты настроились на интервью, все искали Вадима и его очаровательную партнершу, но в банкетном зале ни Вадима, ни Светочки, ни той специалистки из МВД не было.

Светлана Свиридова вернулась домой одна. В доме было тепло и тесно, это было особенное осеннее тепло и добрая приятная теснота, которые остались только в старых деревянных домах. Грушевое варенье пенилось в тазу. На столе появилась картошка, горячая, только что с огня. Картошка дымилась, масло таяло… Мама позвала детей:

— Ребята! Кушать!

Лампа оранжевым колхозным абажуром свисала над столом. От этого всего несло таким пронзительным уютом, что захотелось умереть. На кухне стало тесно, как в гробу, как курица общипанная над газовой горелкой Светочка стояла посреди старой уютной кухни и задыхалась.

Наконец она смогла двигаться. Развернулась и отправилась в свою комнату переодеться. Расстегивала нервно, раздраженно замок на юбке, крючки на блузке, срывала, стягивала узкие резинки капроновых колготок, ей все давило, все ее душило, не хватало воздуха, потому что в доме было от души натоплено и потому что не было возможности вдохнуть поглубже и закричать. Но дети были в доме, они уже прибежали к столу, поэтому Света молчала. «Держи себя в руках, — повторяла она, — держи себя в руках. Сначала результат — потом все остальное».

Мадам Свиридова не удержалась. Что-то случилось у нее с ногами, они стали мягкими, подкосились, и она упала. Пыталась встать, хваталась за книжные полки, подтягивалась на руках, коробки, книжки, шкатулка с пуговицами, все падало… Она не смогла подняться и тогда закричала.

— Мама! — позвала Светлана. — Мама!

А мама испугалась, когда услышала, мама даже не сразу поняла, чей это голос, кто ее зовет. Крик получился грубый, гортанный, люди орут иногда очень страшно, когда им больно, и становятся похожи на животных. А у животных случается наоборот, я видела одну собаку, которая за минуту до смерти завыла человеческим голосом.

Приехали сестры. Принесли таз с кипятком, отпарили Свете ноги, стали массировать, растирали их водкой с перцем. Несколько часов, пока Света не начала шевелить пальцами.

— Как же я завтра? — Она испугалась тогда очень сильно. — У меня проект, я упаду на сцене…

— Не упадешь, — сказали сестры и накапали ей рюмку перцовки. — У тебя шмотки на завтра есть?

На следующий день Светлана Свиридова вышла на сцену вся в белом. Белый пиджак, белая юбка, белая блузка, белые туфли на шпильке. Единомышленники, все до единого, были в курсе последних новостей и ждали: упадет она без Вадима или нет.

«Мы знаем, ты сильная баба, если рядом с тобой сильный мужик. А кто ты без него? Покажи, мы посмотрим». Знакомые лица, раскиданные по рядам, она прекрасно видела, но не совсем их узнавала. Самое страшное было то, что теперь невозможно было понять: где чужие, а где свои.

И что же это получается? Хоть ты психолог, хоть кандидат ты наук медицинских, хоть ты лошадь ломовая — от страданий нет спасенья. И не увидишь ты себя как буковки в кроссворде с верхней полочки, а будешь жить точно так же, как все, вслепую.

Вадим сидел в девятом ряду, возле своей новой женщины, и смотрел на Светочку очень внимательно. Ни на секунду он не отвернулся и чужую руку, которая ложилась на его ладонь, не чувствовал. Он даже вытирал платком пот, проступавший на его харизматичной роже. Он волновался, как тренер, который первый раз выпускает своего ученика на бой.

Почему он оставил ее так жестко? Нет, не жестоко, мужчины уходят, и в этом жестокости нет, а именно жестко… Неожиданно, резко, оставил и вывел на бой одну против всех? Светлана не понимала, но потом вспомнила детство, как в лодке с сестрами однажды каталась на Дону, а эти три коровы взяли и выбросили ее в речку. Ей было пять лет, она хлебанула воды, испугалась, а сестры загребали веслами и на нее из лодочки покрикивали: «Светка, плыви! Светка! Плыви, а то утонешь!»

Сестры тоже сидели в зале. У каждой в руке был плакат. На каждом всего одно слово. У старшей — «Нас», у средней — «целая», у младшей — «рать». «Нас целая рать!» — так они ее поддержать решили, только средняя иногда шалила, не поднимала свой плакат. «Жлобихи! — ругалась на них Светочка. — Бухгалтерши! Колхозницы! Толстухи!», — и это помогало непринужденно улыбаться и шутить.

А когда у нее закружилась голова и ноги снова стали наливаться пугающим теплом, она элегантно присела на краю сцены и рассказала сказочку. Это выглядело так интимно, спокойно, что никто никакого головокружения и никакой бледности на ее лице не заметил. К тому же у них, у психологов, так принято — на прощанье травануть какую-нибудь байку с тайным смыслом. Светочка случайно по ходу пьесы вспомнила одну крошечную сказку из детской книжки, которую она читала своим детям.

— Жила-была одна умненькая девочка… — Она вздохнула и улыбнулась грустно в девятый ряд, Вадиму. — Однажды ей подарили велосипедик. Двухколесный. Она немножко на нем покаталась и заскучала. А девочка была умненькая, взяла и прикрутила к своему велосипедику еще два колеса. Потом еще два, еще два, и так она развлекалась, пока у велосипедика не стало сто колес. «Какой крутой у тебя велосипедик, — говорили ей все, — стоколесный!» Но девочке опять стало скучно, потому что она была очень умненькая. Тогда она решила убирать потихоньку колеса. Сняла сначала два, потом еще два, и так все девяносто восемь, пока велосипедик снова не стал обычным, двухколесным. На нем она еще немножко покаталась, а потом и совсем его бросила. «Почему ты не катаешься на своем велосипедике?» — спросили у нее. И девочка ответила: «Теперь я умею кататься и без велосипедика!»

Про колесики всем понравилось. Сказку запомнили, Светочку тоже. Только она все эти шуточки с единомышленниками не разделила, сестры помогли ей выйти на парковку, подхватили за руки у машины и отвезли домой. Она отключилась на две недели. Ноги работали, парализации, слава богу, не было, но двигаться она не могла.

Свиридова Светлана, поклонник результатов и четких аргументов, все время думала: «Почему, ну почему Вадим меня оставил?..» Эти размышления были тяжелы, и ни на что другое не оставалось сил. Она не вставала с постели, не просила есть, ее кормили с ложечки и выносили подышать во двор.

А что там было думать? Время пришло, потому и оставил. Три года — это срок, за который и бизнес, и любовь проходят один виток спирали. А дальше нужно подниматься на уровень выше или опускаться до повторов… Это не я! Это психологи так говорят. Это Светлана Свиридова так себе ответила. «Вадим — молодец, судьбоносный мужчина! — наконец-то дошло до нее. — Он меня не бросил, он выпустил меня как птицу из гнезда».

После этого она встала и полетела своей дорогой. Открыла компанию и ушла в бизнес-тренеры, ей было проще строить жизнь по четким схемам, которые приносят стабильный результат.

И хорошо! А то бы так и прыгала у маэстро на подпевках, и не было бы у нее никакой «Свирели», и страшно даже представить, в кого она могла бы превратиться, если бы ей не на чем было играть.

Вадима она сегодня видела. Так скажем, двадцать лет спустя. И встретились опять на конференции, и снова в Петербурге. Сегодня здесь большая туса психологов. И кто, вы думаете, ее спонсирует? Конечно, Альберт, тот самый Альберт, которому когда-то Вадим со Светой промыли мозг! Он постарался, пригласил специалистов со всей России, и даже иностранных консультантов. Аллан Пиз приедет, Гандапаса обещали, а сегодня гвоздем программы был Вадим, он прилетел почетным гостем.

Это был бенефис старой лисы, хотя, чует сердце мое, у людей с интеллектом старости не бывает. Люди с интеллектом все свои мерзости превращают в харизму. Лысый череп Вадима позиционировался как стигмат, морщины стали боевой раскраской и откровением… Костюмчик, как и прежде, сидит идеально… Только в стриптиз на сцене маэстро больше не играет. Пиджак расстегнул — и хватит светить.

Перед тем как начать, он долго копошился у микрофона, просил поправить, ему чего-то там фонило, предусмотрительный Вадим и раньше имел привычку десять раз проверить микрофон. Потом он попросил, чтобы выключили кондиционер на сцене, а то ему продует спину. Потом напомнил, что чай ему не донесли. Сюда, на сцену, он попросил чайку, у психологов всегда все по-семейному.

— Водички тоже нет… — удивился он.

В зале начали смеяться, народ не сомневался: все это стариковское бухтенье — особый ход, очередная хитрость Вадима, так он настраивает публику на свою волну.

Я тоже там сидела, в этом зале. И мне почему-то никак не удавалось настроиться. Я давно прочитала все книжки Вадима, просмотрела все его фильмы, видела все его старые тренинги, где он отжигал… Возможно, я объелась философией развития, поэтому зевала как последняя деревня и закрывала рот ладошкой, когда он повторял свои главные тезисы.

— Хочешь быть полезным для других — живи для себя.

Это его любимая мантра, я даже прослезилась, так сильно мне хотелось спать. А раньше-то! А раньше! Сколько скрытых смыслов я находила в этом простом предложении…

— Морали нет, есть целесообразность.

И это помним, и, кстати, в свое время очень помогло. Но сейчас уже не возбуждает так сильно, как десять лет назад.

— Выполняй свои личные цели, тогда сможешь помочь тем, кто рядом с тобой.

Истинное слово! Я слушала маэстро и рисовала кораблики с пиратским флагом. На своем паруснике я написала ему эпитафию: «Все верно, Вадим, все верно! Когда нас выносило на рифы, наши корабли не разбивались, потому что там, на островах, горели ваши маяки».

Он отхлебнул чаю и снова вышел в свою обычную стойку, только руки не поднимал призывно, а сложил крестом на груди и посмотрел задумчиво, как греческий философ, куда-то в сторону. А потом говорит:

— Кондиционер не отключили. Выключите, в спину дует.

Кондюк убрали, Вадим начал бодро рисовать свои любимые лидерские стратегии. Он рисовал кружочки вместо человечков, кинул старую схемку про то, как лидер, пастух, гонит стадо. Его ладонь, отрывисто, уверенно скользившая по бумаге, притягивала мои глаза. О боже мой, как раньше все это было романтично! Чабан сзади, чабан впереди… А сейчас я зеваю, и маэстро начал меня раздражать.

Я пыталась понять: что мне не нравится? Живой Вадим, легенда психологии, стоит на сцене, породистый мужчина, любуйся, есть возможность, смотри и слушай, повторенье — мать ученья… Что не так? Я поняла. Раньше, как все невротики, я ждала от Вадима все тех же двух подарков — чуда и жилетку. Но время прошло, кое-что подлечили. Мне не нужна жилетка. А чудес не бывает, мы это выяснили. Но мне хотелось! Мне хотелось, чтобы он совершил хоть одно.

Когда Вадим разрешил задать вопросы, я подняла руку и спросила без всякой задней мысли:

— Вадим! Вы добились своих целей. Скажите, сейчас вы довольны?

Что-то ему не понравилось. Или вопрос, или моя глумливая рожа. Он ответил поспешно:

— А что? Разве по мне не видно?

Мне было не видно, я заметила только, что улыбочка его была слишком нервной для знаменитого психолога.

За мной поднялась одна клуня, сказала, что у нее нет проблем.

— А родственники цепляются, хотят, чтобы я чем-то занималась. А я не хочу ничем заниматься. Мне хорошо, у меня трое детей и муж — мне этого достаточно для счастья…

Все ожидали, что по закону жанра Вадим расскажет свою любимую притчу о талантах, о внутреннем ребеночке, который просит развития… Но нет, он ничего такого говорить не стал. Он кивнул этой девушке:

— Согласен. Детей вполне достаточно для счастья. Дети — наиболее удачное вложение сил и капиталов. Например, у меня две дочери. Успешные женщины, и они сейчас продолжают мое дело. То есть приносят мне дивиденды. Мне даже жалко, что у меня только две дочери. А если бы у меня было, к примеру, пятеро детей? И все такие же удачные, как эти две? Вы представляете, сколько дивидендов я бы получил?

Тут все похлопали, оценили метафору про «дивиденды», и Вадим мог бы перейти к следующему вопросу, но почему-то он захотел еще продолжить про детей.

— Когда мне было пятьдесят… — вспомнил он, — немного за пятьдесят, меня любила женщина. А когда женщина любит… Когда женщина любит, она бросает все. Женщина отдает за любовь все, потому что для нее это самое главное в жизни.

Он посмотрел на мужчин, сидящих в зале, поискал у них поддержки, подтверждения тому, что говорит. И мужичье кивало, соглашалось с умным видом, хотя я сильно сомневаюсь, что кто-то из них понимал, о чем говорит маэстро.

Вадим вздохнул и за одну секунду стал умненьким и крепеньким стариканом, у которого дома набит погребок.

— …Ну а мужчина, конечно, так не может. Мужчине очень важен его статус, долг, традиция… А женщина меня любила, и у меня была возможность родить еще детей. Но тогда я сказал себе: мне уже пятьдесят два, а дети — это хлопоты, это усилия, время, затраты… Я устал в тот момент и не знал, сколько лет еще у меня впереди. Но годы прошли. Вы знаете, как быстро и легко прошли эти годы?

Народ закивал: знаем, знаем, как быстро, только из отпуска вернешься — год долой.

— Все это время я был здоров и работоспособен. И если бы тогда я решился на детей, сейчас этим детям было бы уже двадцать лет или около того. И вскоре они, наверное, начали бы приносить мне дивиденды…

Он улыбнулся, помолчал немного, неожиданно отключившись, как будто вышел из зала. Через минуту вернулся из облаков и развел руками.

— Ну а теперь уж… все.

Народ сомлел от искренних признаний, коллеги оценили тонкий ход. Кому, зачем он это говорил? Неизвестно. Мадам Свиридова ничего не слышала, в это время она вела мастер-класс этажом выше. Она увидела Вадима только на банкете.

Нет, своим правилам он не изменил, гулять до упада не собирался. Он только вышел попрощаться с Альбертом, с коллегами, а Светочка пила шампанское в окружении своей команды и молодых директоров, которых она весь день учила делегировать полномочия. В этой компании она тоже казалась свеженькой блестящей пулькой, на ней были узкие джинсы, изысканно-небрежный пиджачишко, майка с надписью «Не дождетесь». Если бы не глаза, ей можно было бы дать лет сорок, не больше… И можно было бы сказать по глупости, что «ах! Ну, надо же! Она совсем не изменилась». Но Света изменилась.

Она уже давно не Светочка, ее зовут Светлана Свиридова, мадам Свиридова, в кулуарах «Свирель» или просто СС. Живое наглядное пособие для всех методик по лидерству и карьерному росту.

Кто-то из ее свиты заметил Вадима и поздоровался, с поклоном. Вадим ответил, так же аккуратно, склонив чело. Он посмотрел на Светочку с неожиданной обидой, как птенец на злую маму, которая не донесла ему червячка, поцеловал ей руку и пошел на выход. В его походке появилась осторожность и легкая сутулость. Его пиджак немного провисал на исхудавшей спине.

Вадима повезли в аэропорт. Мадам Свиридова улетала ночным рейсом. Он сел в такси и видел, как в это время водитель открывает дверцу ей.

Она приехала в гостиницу немного отдохнуть, пыталась по привычке что-то кинуть в свой дневник, но от усталости уснула. А встала поздно, немножко поругала мужа за то, что вовремя не разбудил. Бегом собирала вещички, два раза оглядела номер, прежде чем выйти, но свой дневник так и забыла под подушкой. Она вспомнила о нем только в самолете, и, хотя никакой ценности он не представлял, ей почему-то было жалко этой тетрадки в клеточку на сорок восемь листов.

Жених из Бенелюкса

Вот так вот иногда присядешь где-нибудь в кафе у фонтана, напротив готической колокольни, попросишь кофе, и пока гарсон бегает, озираешься. А на чужом соборе стрелы вместо куполов, под каблуком брусчатка так отполирована, как будто между кирпичами щеточкой прошлись. И вот возьмешь ты свой капучино, за три евро, втянешь пенку, и думаешь: почему у них, на западе, все чистенько, а у нас, на востоке, грязненько?

Но нет, мы не об этом будем рассуждать, вопрос порядка — вопрос риторический. К тому же чистенько — не значит идеально. Это раньше я обращала внимание на такие мелочи: почему у одних бумажки валяются, а у других не валяются, почему у одних тротуар вымыт шампунем, а у других вообще нет тротуара… Это было давно, когда я только узнала, что тротуар можно мыть шампунем. Время прошло, и мне стало понятно: нет никакого толка от вашего шампуня, моешь ты тротуар, не моешь — для личного счастья это не имеет никакого значения.

И почему в таком случае я прицепилась к этим коммунальным вопросам? Да потому что герои мои сейчас тоже пьют кофе, и кафешки у них очень разные. У девушки, у нашей старой знакомой Алены, немецкий бар на окраине города металлургов в центре России. Город, сами понимаете, экологически неблагополучный, грязный, уж извините, плитку там кладут каждый год, но только в одном месте, по окраинам ноги сломаешь. А мужчина, его зовут Юрген, приземлился в пивной на канале старинного Монса, это в Бельгии, на всякий случай уточню, и там у него все чистенько, и воздух свежий, и белый лебедь на пруду.

У девушки на горизонте заводские трубы, а у мужчины ратуша пятнадцатого века. То есть получается, что у нашей родной Алены под носом промзона, у чужого европейца архитектура позднего средневековья. И как я могу не заметить такой разницы в декорациях? Я заметила, но больше об этом не будем. Никаких культурологических экскурсов. История у нас простая и даже с некоторым намеком на любовь.

1

Сначала дернем в Монс, в компанию друзей Юргена. Средний возраст — тридцать пять, кто-то недавно женился и даже подумывает о детях, но не все. Не все готовы брать на себя такую страшную ответственность.

В пивную, недалеко от ратуши, мальчики привыкли заходить после тренировки. Сначала спортзал, потом пивная. Оказывается, многие европейцы регулярно занимаются спортом, для них это нормально, они привыкли. Юрген оказался типичным бельгийцем немецкого происхождения. Он работает футбольным тренером и судит матчи, в том числе и международные. Может быть, вы даже видели его по телевизору. Человек со свистком, в черной форме на краю поля — это Юрген.

Две недели он не был в Монсе, потому что ездил отдыхать в Турцию. Не совсем характерное направление, обычно он проводит отпуск на своем, северном побережье, среди замков, вблизи королевской резиденции, или на французском взморье. И поэтому друзья его спросили: «Как же ты там продержался?» В ответ Юрген улыбнулся и показал фотографию крепкой брюнетки в красном купальнике.

Энергичная и сильная Алена понравилась Юргену сразу. Смелость и страсть он разглядел сразу, приподнятый славянский подбородок заводил его всегда. А глаза! «У тебя дикие глаза!» — так он в номере ей говорил, — «Дай мне свои глаза!» Алена смотрела прямо и жестко. Юрген не знал, что это ее ненастоящий, не домашний взгляд, прямо и жестко она глядит на чужих, а со своими она добрая и веселая. Однако Юрген понял — это будет не обычный курортный пик-ап, это поединок.

Бельгийцы спокойно пили свое знаменитое пиво, в небольших керамических кружках, украшенных народной росписью, и никто не смотрел за окно, никто не обращал внимания на всю эту готику, на черную воду канала, никто не заметил, что длинная стрелка часов на ратуше поднялась вертикально. Все рассматривали фото Алены, внимательно и настороженно.

— Где ты нашел эту русскую? — спросили друзья.

— В спортзале, — ответил Юрген.

— Русскую? В спортзале? Что она там делала?

— Я же говорю, занималась на беговой дорожке.

— Не может быть. Кто-нибудь видел русских в спортзале?

Бельгийцы развели руками. Русских в спортзале не видел никто.

— Но эта девушка была в спортзале.

— Она точно русская?

— Я тоже сомневался. Наблюдал за ней три дня. За обедом, я смотрел ее тарелку, там был только салат и лосось. Подошел к ней на пляже, оказалось — русская. Я пригласил ее в ресторан. У нас был потрясающий секс.

— Потрясающий?

— Да, потрясающий. И мы опять встречаемся. Я уже перевел ей деньги на дорогу.

— Ты высылаешь ей деньги? — удивились друзья.

— И плачу за отель, — кивнул влюбленный Юрген.

— Полностью? — обалдели друзья-скупердяи.

— У русских не принято платить с женщиной пополам. Она сказала, если женщины начинают платить за себя, это плохо влияет на качество секса.