прекрасная
душно и всюду надписи «Не курить»
и «Двери в случае пожара откроются автоматически»
это пока приёмная
пахнет известкой мелом чуть-чуть молоком и медом
в очереди первые: Аделаида Береника Вероника
красивые в белом
я хотела поглядеть город
купола в городе голубые с белыми звездами
купола крытые серебром в городе
но решила пораньше пойти и встать в очередь
так и не посмотрела
дети стоят с матерями не боятся потеряться
глухонемой говорит по телефону
думаю он требует упразднить алфавит
Аделаида Береника Вероника презирают нас всех
в приёмной пахнет известкой мелом
у детей в руках коробки без дырочек коробки картонные
белое небо сверкает на белых куполах
описывать бесполезно смотреть
осторожно двери автоматически закрываются
я обычно не сразу понимаю
когда мне внезапно что-нибудь говорят
поэтому я переспросила
«Чего?»
когда вдруг дверь приоткрылась
и сказали:
«Прекрасная пришла»
Я переспросила
Прекрасная пришла
несерьезные дни
Несерьезные были дни:
по двенадцать на чертову дюжину.
золотая игра витрин,
меланхолия, дрёма, сплин,
каково быть — взгляни — одним —
с ними, длинными и ненужными?
Не сегодня — скажи, когда?
Ветер сыплет волной по берегу..
Как живая, поет вода,
ведь под нею, поверь, всегда
молчаливо лежит беда —
и тогда я увидел Медного.
Это тот же двадцатый век,
в октябре мы сошлись ли, в мае ли.
Я родился, как ты, в четверг,
Как седьмая часть человек,
Он вознес меня и низверг —
мою шею ломает маятник.
И нет мира нам всем, живым,
Ни под вишнями, ни — оливами.
Это городу снятся сны.
Если это и впрямь не мы,
Я пойду глядеть на холмы.
Ведь они такие красивые.
’19
Девятнадцатый год: и тоска, и отрада.
Синий утренний звон, золоченый орех,
Горстка звезд из лакрицы детишкам на смех,
Ледяные цветы на лице Петрограда.
Девятнадцатый год: и тревожно, и шатко.
Снежно-белая муфта на хрупких руках,
Иссеченный каток в суматошных кругах.
Пушки целят по Зимнему и по Кронштадту.
Девятнадцатый год: и легко, и нелепо.
День вчерашний заглядывает в стекло
И бормочет под нос: все прошло, все прошло.
И не те имена у знакомых проспектов.
Девятнадцатый год — и вчера, и сегодня.
Под венцами из туч, сквозь стальные дожди,
Светоч миру, гряди, светоч миру, гряди.
И да будет день завтрашний днем господним.
паутина за шкафом
И зачем ты, право, разодета
В костяные кружева?
Песня моли платяной допета —
Машет крыльями едва.
Ты ли ночью, черными руками
Смерть почетную чертя,
Мою душу в голубое пламя
Обмакнула, сняв с гвоздя?
Ангел, мне тобой конец положен:
Желчи капелька легка.
Я обезоружен и стреножен,
Как лесковская блоха.
И, опустошенный, восьмигранник
Выпишу и огорчусь:
Я не первый. Но хотя бы ранний —
Ты запомнишь ли мой вкус?
Фотография
В марте зима. В ознаменованье тождества
красного белому (это уж как всегда)
встану на солнце. В руки возьму кота.
Вместе мы явим некий объект художества.
В городе снег. Решительно наилучшая
Форма воды. Белый апофеоз дождя.
С языка насекомых невольно переводя
Жажду тепла, размораживаюсь, раскручиваюсь.
В доме содом. В эпифизе душа не спрятана
(Это лишь повод проверить сундук для шляп
И обнаружить альбом на стальных петлях,
С бабушкой в платье и довоенными братьями),
Но под геранью что-то всегда закопано.
Служит чему метафорой этот день?
Ненаступлению нового. Светотень
Не даст различить на фото мое и котово.
В сборе коллекции свечек, тревог и вышивок.
Время пить чай. Велосипед во дворе.
Лето придет. Но, может быть, в ноябре.
И не окажется красным или возвышенным.
кухня
К облупленному потолку
И к лампочке, косо висящей на проводе,
Вздымается тусклый пар,
И от него запотевают очки.
В котле вскипела вода,
Обвив пузырьками взмокшую траву,
И стало так душно,
Так
Дымно и мерзко-влажно.
Просторная коммунальная кухня
Опустела, по горло забилась морозом,
И слабый огонь под котлом
Протягивает мне горстку тепла.
Котел в объятьях огня
Вспоминает былые свои деньки.
В нем млели заморские травы,
Чьи листья плыли, как корабли,
И пряное злато южных островов,
И мясо, кровавое, сочное мясо
Булькало, варилось и говорило
О жизни, сладкой, как летние цветы,
И содрогалось в кипящей воде,
В узоре из овощей…
Я вытираю с очков туман.
Стучат о стенки котла
Плохо вываренные кости, которые
Помнят только о голоде.
И мои старческие руки скрючены
И мелко, жадно дрожат.
Город Дит
Пребывающий в городе, словно в каменном круге,
В городе Дите, в городе Аскалоне,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.