Бесплатный фрагмент - Город Дождей

Пролог

«Этот город слишком кошмарен для жизни. Но, люди, живущие в нём, даже не догадываются об этом. И верят, что это пространство — единственное из всех возможных. А такие правила жизни — единственно правильные, и нигде нет других», — так думал Вран. Он сидел на проводах, глядя сверху вниз. Здесь он был — случайный гость, залётная пташка… И ощущал себя чужаком. Каждое строение этого жаркого безумия вытесняло, давило его, лишало воли и мыслей. Но он сопротивлялся. Он умел сопротивляться.

Можно было всё бросить. Перестать искать. Умчаться прочь, обретая свободу. Но он обещал, даже поклялся вернуть пропавшую дочь друга. Кровь пульсировала в голове: «Она — здесь. Я чувствую». А интуиция никогда не подводила Врана.

Может ли одинокий странник влиять на события? Меняем ли мы хоть что-нибудь в этом мире?

«Мы — те, кто решает. Те, кто может захватить и сжать в кулак собственную судьбу, — подумал Вран. — Я не могу изменить этот город, но… Хотя бы поменять хозяина — в моих силах. И пора это сделать. К сожалению, в этом пространстве я беспомощен; одному здесь — не выжить. Но, мой толстый плут… Никогда не свяжет меня с нужными людьми. Такими, через которых я выйду на след девочки, давно ставшей взрослой».

Много где он побывал, пока искал дочь друга. Но, нигде не обнаруживалось ни следа, ни намёка. Но здесь… Он был уверен, что она, неизвестно каким образом, попала именно сюда, в этот странный Город. Давно, много лет тому назад. И ему оставалось только разыскать её здесь. А потом — вернуть…

Часть 1. Журналист — это нечто старинное

Глава 1. Рынок

Почему-то у него никогда не получалось по нормальному, не спеша, встать, одеться, выпить чашечку коричневой синтетической бурды, которая называлась «кофе»… Нет. Тянул до последнего, валяясь в постели, глядя мелодрамы и слушая мажорные песенки по телексу. Пока на табло не высвечивалось время, которое он считал критическим: за этой чертой грозило опоздание на работу. Лишь тогда он вскакивал, в спешке собирался и опрометью вылетал на площадку.

Так было и сейчас. А вот, и лифт пришёл, а журналист Иоганн Кролас, молодой авангардистский писатель, начал новый активный день. На лифте он спустился в переднюю подъезда, насквозь провонявшую мочой и наркосигаретами. Привычно задержал дыхание — и, только после того, как распахнул дверь, вдохнул. Уличный воздух тоже был не слишком чист, но всё же… Всё познаётся в сравнении.

Стихийным бедствием, надвинулась улица. Замелькали машины, забегали спешащие люди… Какой-то водитель, мчась на красный, ещё и проорал на прохожего: «Куда ты прёшь, козёл?»

Иоганн, открыв дверь подъезда, сделал шаг, и… Тут же вписался в флуоресцентную урну для пластиковых бутылок.

«И какой придурок отпинал её на самый центр!» — подумал журналист, и ударом ноги отправил урну куда положено: к стене. Она заскользила по идеально гладкой, почти зеркальной поверхности иссиня-черного тротуара.

Кролас прошёл вдоль стены и свернул за угол. И вскоре услыхал сзади звонкий мальчишеский голос:

— Фас!

Обернулся. И вовремя. Какой-то мальчишка только что вышел на улицу с ближайшего подъезда и спустил с поводка двух собакокрыс. Иоганн знал, что эти мутанты, специально выращенные для кровавых боёв, после команды «фас» не знают отбоя.

«Развлекается, гад… По виду, ярко выраженный потомок богатых родителей, — подумал он про молодого отморозка. — Потом скажет, что собачки сами вырвались, напали, а он не смог их удержать… Малец принял меня за беззащитного человека: инженера или учителя. Но ничего, я — не такая лёгкая добыча, как он считает».

Став в боевую стойку, Иоганн хладнокровно подпустил собак поближе. Затем достал из кармана газовый пистолетик последней модели. Каждый журналист имел право на такую игрушку. После применения, человека, на которого направлена струя, яд временно парализует. Но собак, чувствительных к запахам, убивает насмерть.

Даже таких, как эти: животные более походили на крыс, но были размером с крупную собаку. Их маленькие красные глаза сверкали бешенством на крысиных, вытянутых мордах. Из каждой из пасти, обрамленной весьма острыми зубами, капала слюна.

Когда собаки были совсем уже близко и предвкушали, как их зубы вонзятся человеку в ногу, Иоганн нажал на кнопку. И — ещё раз… Послышался отвратительный визг, и обе псины, завалясь на бок, начали дёргаться в конвульсиях.

Кролас мельком бросил взгляд на их хозяина. Ему немножко было жаль животных, ведь он их убил лишь оттого, что не хотел стать калекой. Определённо, не хотел… А вот этого придурка, который теперь неподалёку распускал зелёные сопли, размазывая слёзы кулачками по лицу — ему не было жаль нисколько. А тот мальчик готов был наброситься на случайного прохожего — и сам растерзать его, вместо своих собак. Кролас проворно ретировался в тень, за какой-то ларёк. «Не хватает только проблем с обществом защиты животных!» — подумал он и пустился бежать в сторону большого, круглого здания с литерой «М» наверху.

«Кажется, это убийство «бедных, беззащитных пёсиков» никто не снимал на камеру, — осмотрелся он, проворно покидая улицу и ныряя в подземный переход.

Он знал, что в Городе свои правила, неписаные законы: одним — нельзя содержать и хомячка, а другим — можно и таких страшных мутагенных зверюшёк. И что общество «защиты животных» на деле защищает претензии их богатых владельцев, а также собирает штрафы с бабушек, которые заводят котов в «неподобающих условиях» — то есть, на небольшом количестве метров жилья. А реально, на животных, и в особенности, на бездомных, им в высшей степени наплевать.

Выйдя из подземного перехода, он долго пробирался к дверям «стекляшки». Здесь, как всегда, была плотная толпа, огибающая стороной множество нищих, которые выпрашивали пласткарты. На груди одного висело объявление, написанное от руки на упаковочном картоне: «Исполню любую работу. Часть платы — беру вперёд». Чуть дальше него стояла бабушка с большим плакатом: «Подайте на клонирование почки, ради Господа!», за ней — несчастный, неплохо одетый парень, по виду студент. «Я приехал из другой части города. Меня обокрали. Подайте на проезд», — гласила записка у него в руках. А следующие за этими тремя были без плакатов, но выпрашивали в голос, и при этом, очень жалостливо.

«Может быть, половина из них — настоящие, а не профессиональные нищие. Но, разве всем угодишь! Самому тоже жрать надо. И каждый день, заметьте», — буднично подумал Иоганн. Он давно жил в этом городе — и потому привык быть не слишком человеколюбивым.

Эскалатор поднимал его вверх, на второй ярус надземного метро. На длинном проездном подъёмнике Кроласу, одно за другим, бросались в глаза объявления, бегущей строкой. Например, такое:

«…В этом сезоне, модно носить длинные, пушистые хвосты, которые подчеркнут вашу эротичность. Особо смелые женщины могут сопровождать хвосты маленькими кошачьими ушками».

За бегущей строкой, следовал показ самых одиозных моделей.

«… Женщинам в стиле вамп советуем полную эпиляцию волос на голове и накладные ногти длиной три сантиметра. На наших ногтях вы обнаружите отличную гравировку, выполненную в стиле ричмена. Фюзеляж открытый, грудь татуирована змеями и черепами…»

Он не стал вчитываться далее. Просто, уставился в спины едущих впереди.

Потом поднял голову вверх. К нему приближался светящийся экран с рекламами знаменитых шоу-звёзд. Почему-то, в последнее время он испытывал к ним отвращение.

«Кажется, я ненавижу этих полуискусственных недолюдей с изменёнными формами головы, подправленными носами, бровями и ртами, — думал он, смотря на кривляния „звёзд“ на огромном экране. — Большинство из них страшно живучи и являются ровесниками моей прабабушки. Но, те же мини-юбки и декольте, что и пятьдесят лет тому назад. И те же пошлые шлягеры… Наверное, я становлюсь циником».

В поезде метро, который мчался в сильно разогреваемой на солнце прозрачной стеклопластовой трубе, было очень жарко. До Иоганна доходили слухи, что некогда в Ростове метро было подземным. Но потом оно обвалилось: город стоял на слоях ракушечника, да и близко подходили грунтовые воды. Теперь только на одной из диких окраин, вблизи ростовской стены, метро на протяжении километров трёх, не более, по-прежнему уходило под землю.

Бывал он однажды на той окраине…

Там, вдали от центра, около начала городской свалки, располагались совершенно жуткие сооружения. Например, завод по выращиванию вегетарианских синтепродуктов: прозрачное здание, спиралью уходящее, казалось, за небесный свод… Именно здесь, к примеру, производили всяческий попкорн, чипсы и шопснабы.

Или, Аграр Биг Юзин… Снаружи завод выглядел как огромное чёрное здание без окон, иглой прокалывающее небо. На облицованный искусственным мрамором шпиль был насажен громадный памятник быку-донору, мясо которого выращивали на всех этажах завода. Перед его комплексом был «вечный огонь»: вернее, голографическая иллюзия огромного огня, высотой в несколько метров.

На этом заводе приходилось бывать некоторым обозревателям из их газеты, например, Зосиме Старову. Он рассказывал Иоганну о том, что находится внутри. Похоже, зрелище было не для слабонервных. Громадные, растущие на глазах, ляжки, сердца, печёнки… «Росли бы лучше готовые колбасы, что ли», — подумал тогда Иоганн, слушая Старова.

«Ростов так и остался для меня непонятным, безумным миром… Чужим миром. Странным образом, он вбирает в себя как футуристическую эклектику, так и жилые развалюхи-курятники, с туалетами на улицах», — думал журналист, проносясь над городом в прозрачной трубе метрополитена.

Выйдя на платформу, Иоганн задержался у газетного киоска. Поискал глазами, по ежедневной привычке, среди «Новостей спорта», «Плейбоев» и многочисленных «Личных дел» и «Секс-новинок», свою родную «Новости дня»… «Достойная, беспристрастно говоря, газетёнка, — усмехнулся он. — Даже чуть-чуть информации есть. Дезы, конечно, больше. Но, как же иначе? Нужно развлечь публику, добавить огонька. Ну, и политику разбавить и удобрить… Например, добавить сплетен побольше, или полить кого грязью, под заказ… С нашей газетой по читаемости может поспорить только „Недельный калейдоскоп“ и „Вести отовсюду“. Шефуля неплохо раскрутился».

На эскалаторе Кролас спустился вниз, и вскоре его выплюнуло на улицу, в толчею и смрад.

Первое время Ростов его шокировал и выталкивал. И вытолкнул бы совсем, как нечто инородное, из своих недр. Если бы он не скрывал старательно своё «пейзанское грэндфазёрство», как выражались его друзья, имея в виду его сельское происхождение. Особенно тщательно нужно было его утаивать от потенциальных работодателей… И, в конце концов, он всё же выбился «в люди», то есть, нашёл постоянную работу с возможностью оплачивать жильё и еду.

Ему казалось, что с самых времён основания и вплоть до сегодняшнего дня, здесь, в этом городе, никогда не шёл дождь. Всегда раскалённые, громадные и совершенно жуткие строения упирались в пустое белёсое небо, похожее на театральную декорацию.

«В общем, я и до сих пор не знаю, люблю ли я Ростов… Или — ненавижу. Впрочем, это только Отцы Города его перманентно любят, клянясь ему в верности, когда выходят на трибуну, венчающую Пирамиду, во время демонстраций. Конечно, в своих белых тогах, украшенных шитьём и бисером. Или, в праздничных анкюлотах. Им очень легко его любить», — подумал Иоганн.

Миновав Садовую, журналист вышел на площадь.

На ней, перед храмом — ростовская Пирамида, легка на помине. Украшена надписью: «Эхнатону — благодарные ростовчане».

«Эта Пирамида слоится, как ростовские пиплы, — сравнил мысленно Иоганн. — Отображает всю жизнь Ростова. Наверху, во время демонстраций, красуются офисные матёрые чинуши. Как обычно, на громадных «котурновых» выдвигающихся шпильках ультрасовременных туфель. Блистая металлоцеллофановыми анкюлотами. Пониже следуют торговые ярусы: там устанавливаются баннеры. Чем выше — тем более крупные. И тем дороже платит заказчик. Ну, а в самом низу, кроме времён демонстраций или разгонов — присутствуют так называемые «памперсные дивы»: те, кто готов на всё. В том числе, рекламировать памперсы гипертрофированного размера с такой же гипертрофированной соской во рту. И даже, почитают такую работу за счастье… Поскольку, в памперсные дивы чаще всего набирают девушек из числа тех, что входят в город с пизанс-территорий. То есть, они из сельских районов, где жить совершенно невозможно. Эти девушки попадают в Город, обнесённый толстыми стенами, через «Полночные» врата: нелегально открытые только ночью и только для девушек — селянок.

Пирамида издавна была главным местом встреч, знакомств и тайной торговли. А ежедневный маршрут Иоганна неизменно проходил мимо Пирамиды, когда он шёл через площадь. Потом журналист сворачивал в свой «Пергазетный»: слова «Переулок» и «газетный» традиционно писались на домах именно в таком сокращении. Именно в этом переулке, располагался крупный Пресс-Центр.

Кроме того, Кроласу нравилось гулять здесь, в самом центре, в пешеходной зоне города. Он любил не только проходить мимо Пирамиды, но и нередко делал большой круг по городу после работы: заходя при этом в «Маслосыр»: старый продуктовый магазин. Иоганн любил людную и сияющую рекламами, граундфлошную толчею: прожекторы универшопов, шоры мюзикпопсов, тротуарные бриннинги и брэнчдогкиоски.

Сейчас у Кроласа оказалось в запасе минут двадцать: он слишком быстро домчался до центра, а ведь не собирался вовсе ехать в тьюбе. И потому, Иоганн решил завернуть на запретный рынок за Пирамидой: как никак, давно собирался его посетить.

Пока, просто прицениться к живности, поглазеть. Дорого всё.

Здесь «фасовали», то есть предлагали запретные товары, самого разного назначения. От мутантных животных, результатов «закрытых экспериментов», до бластеров. А однажды Иоганн даже видел здесь, за Пирамидой… Новенький блестящий нестандартный комп. Запрет высшей степени! Во всех передачах телекса вставляют: «Если заметите у знакомых… Сообщите немедленно… Уголовная ответственность»… Он чуть не закричал от испуга, когда такое увидел. Настоящий! О таком следовало тут же донести в полицию. В случае, если кто видел комп, но не донёс, могли «пришить» и соучастие… Иоганн тогда бочком, бочком — и ретировался.

Такой вот весёлый был за Пирамидой толчок.

Поход за Пирамиду, хотя совсем не запланированный, был не только из любопытства. С недавнего времени, у Кроласа была одна задумка.

Ему захотелось присмотреть какое-нибудь животное. Достаточно умное. Умней обычных. В том месте, в которое он собирался, запрещали держать животных. Именно потому, зверёк требовался весьма хитрый. И более всего, подошёл бы запрещённый для вольной продажи, «мутагенный» экземпляр: то есть, продукт генной инженерии.

«Мне нужно подобрать такое животное, которое умеет прятаться и дурить среднестатистического хомо. Впрочем, „среднестатистический“ — это означает почти что полный дебил», — размышлял Иоганн.

Торговцы животными вытянулись шеренгой, прямо под надписью: «место, запрещённое для торговли». Они держали перед собой — на руках или в коробках — предлагаемый товар. Иоганн засмотрелся на маленьких, размером примерно с большую, толстую гусеницу, крокодильчиков. Из числа тех, что богатые школьники любят подбрасывать в сумки своим товарищам. И на больших жаб размером с человеческую голову. Следом шли двухголовые питоны, ракопауки и фантастической окраски змеи.

— Самые умные животные — это лисокоты с пушистым, ярким мехом. А ещё, собакообезьяны. Последние, впрочем, вредные и противные, и отнюдь не преданы хозяину, как говорят заводчики. Они жутко воняют и лают преотвратно, — слышался бойкий голос хозяина очень красивого, пушистого лисокота.

Да, Иоганн, пожалуй, был согласен с ним. Причём, сейчас лисокотёнка можно было купить относительно дёшево, а раньше это была совершенно недоступная роскошь. Недавно обнаружились мутагенэкземпляры, способные скрещиваться с обыкновенными котами. А между собой они никогда не скрещивались, эти «лиски». Но сейчас для Иоганна такая покупка была всё равно не по карману. Нужно было сначала поднакопить средств.

«Наверное, присмотрю потом именно лисокота, — подумал Кролас. — Они милые».

Дальше пошло нечто «доисторическое», заключённое в особо прочных клетках: саблезубые тигры миниатюрных размеров, со средних параметров кошку, такого же размера динозаврики и шерстистые носороги. К счастью, вся эта живность приняла именно такую величину. Кролас не знал, примешали ли генные инженеры гены мышей к генам динозавров — или селекционно отбирали самые мелкие экземпляры. Другое, что его поражало во всей этой истории — неутихающий интерес Города к доисторической фауне: деток водили на прогулку в костюмчиках диплодоков и тиранозавров, а также разрисовывали их маленькие тельца парком юрского периода, со сценами пожирания одних динозавров другими.

«Пора пробираться к выходу», — подумал журналист.

И вдруг, он встал как вкопанный. На него смотрели ГЛАЗА. И эти глаза были умные, пронзительные, леденящие душу. Было такое впечатление, что они оценивающе изучали его.

Кролас ещё не пришёл в себя, когда уже понял, что это глаза… птицы. Она по форме и размеру была похожа на крупного чёрного ворона, но имела широкий, загнутый вниз, клюв. Хвост и крылья птицы были синие, хохолок на голове — зелёный. Впереди — пятнышко, будто галстук-бабочка, серебристо-серого цвета. Спинка и голова были тоже серебристо-серые. Удивительнее всего было то, что крылья существа оканчивались чем-то, похожим на костистые кожистые пальцы с когтями. Пять пальцев на конце каждого крыла, и они обладали, по-видимому, недюжинной хваткой. Она… вернее, наверное, он — продолжал смотреть на Кроласа в упор. Это явно был мужской взгляд, взгляд воина, можно сказать…

Этот, так сказать, ворон сидел на плече очень странного типа. И этот редкостный, по внешнему виду, плут с косящими вправо и влево глазками, никогда не смотревшими в упор на человека, так же внимательно изучал возможности карманов потенциального покупателя, как тот изучал странную птицу. И продавец заметил, что из кармана Кроласа заманчиво высунулся кончик пласткарты.

Кажется, Иоганн показался ему достойным внимания клиентом. Потому, он льстиво проканючил слащавым голосом:

— Молодой сэр хотел бы узнать свою судьбу? Или — о том, что предстоит ему вскоре? А, быть может, молодой сэр хочет получить ответ на свой вопрос? Только сегодня, только для вас, мой ворон расскажет вам всё! Он — птица счастья, птица судьбы. Спросите его! Он — сама судьба, дающая ответ.

Только сейчас Иоганн заприметил, что на груди шарлатана висела сумка, набитая листочками бумаги. Никаких особых фокусов… Похоже, уличный торговец промышлял простой дешёвкой: птица элементарно вытаскивала листок из сумки. И клиент читал так называемое «предсказание». А разблокированная им пласткарта перетекала из его кармана в карман восточного халата бойкого торговца.

Иоганн не стал бы заниматься подобной ерундой, очутись он в другом месте. Ранее его никогда не интересовали подобные предложения гаданий. Но здесь… ВРАН (а он сразу мысленно назвал птицу именно так) приковал его своим взглядом. Иоганн снова посмотрел на него. И вдруг натянуто улыбнулся. Потом достал из кармана пласткарту, снял с неё личную блокировку и подал пластинку торговцу. Вран сипло закаркал (довольно засмеялся?) и стал чистить клювом перья под крылом, забавно переступая при этом с лапы на лапу. Потом он достал… прямо из-под своего крыла, а не из сумки торговца, сложенную трубочкой бумажку. Переложил её из клюва в когтистую лапку и подал Иоганну. Тот развернул её и начал читать, всё более удивляясь:

Выверни наизнанку

карманы своей души:

Посыплются хлам и бумага,

цветные карандаши,

Детские разукрашки

наивных прошедших лет,

бабочки и букашки,

пепел от сигарет…

Что тебе нужно — ещё?

Что тебе нужно — ещё?

Что тебе нужно?

Может, найдёшь там пряник,

Забытой любви цветок,

Засушенных трав букетик,

Весенних дождей глоток,

Забытые безделушки

в быту распятой души —

сломанные игрушки,

детские карандаши.

Что тебе нужно — ещё?

Что тебе нужно — ещё?

Что тебе нужно?

Внизу, в конце этого листика со стихами, стояла подпись: Линда Аувербах…

Иоганн недоуменно посмотрел на странного торговца. А тот — на Иоганна, при этом заглядывая в его листик с растерянно-тупой физиономией… Потом он начал зачем-то юлить, извиняться, говорить, что он здесь ни при чем. Что, мол, вран — это мутаген ворона и попугая. Умное существо. И это птица, а не торговец, разыграла с ним шутку.

Иоганн поверил. Слишком уж странно, необычно всё было. И птица была необычной. Тем более, он не искал предсказания. Он просто находился под гипнозом врана, который странным образом общался с ним.

— Полисы, полисы… Идут сюда. Тюрь-рь-ма! Тюрь-рь-ма! — злобно сверкая на хозяина глазами, внезапно прокаркал странный ворон.

— Он… Ещё и разговаривает? — удивился Иоганн.

— Что делать? Он их чувствует заранее…, — испуганно пролепетал хозяин. — Полицейских… У меня уже были проблемы, связанные с мутагенными зверьками. И это — точно, тюрьма… Я не успею скрыться, добежать до метро… Я — стар.

— Пр-родай! Ср-рочно — пр-родай! — хриплым криком, взорвался вран.

— А это — нужный тебе человек? Не подстава? И он… тебя выдержит? — спросил торговец.

— Пр-родай! Мы р-разберемся. Отвечаю: пр-родай! — не моргнув, сказал вран.

— Молодой человек, дайте, сколько сможете… Пощадите бедного старого человека… Я вас не спрашиваю: хотите ли вы его купить. Он выбирает сам. Но, пощадите меня! Он — мой источник пропитания, вот уже месяц… Хотя, я никогда не покупал его: он сам ко мне прилетел, прямо в окно.

— Вр-ремя уходит! Скор-рей! — сказал вран и перелетел на плечо к Иоганну. Тот протянул быстро разблокированную пласткарту самой большой ценности — из тех, что у него были с собой, — к дрожащим рукам торговца.

— Возьмите… И — спасибо.

— Не благодари… Ты не знаешь ещё, что это за птичка, — смутившись, ответил торговец. — Спасибки, — добавил он, и быстро сцапал пласткарту, радостно улыбаясь.

— В метр-ро! В метр-ро! — прокричал вран. Действительно, надо было уносить ноги. Если вскоре нагрянут «полисы», то за сделку грозил немалый штраф. Как покупателю незаконного товара. А ещё, они и торговцем могут назвать: так вывернуть дело. Тогда — действительно, тюрьма…

Иоганн с враном на плече, что называется, дунул. Давно он так не бегал. Разве что, только однажды: когда жил у своего друга Шнобеля, и они вместе торговали у Пирамиды нелицензионными попс-кайфами… По молодости.

Вран не обманул. Вдали послышался свист нагайки, звон битого стекла, звук мордобоя и вой собакокрыс. Все разбегались, как тараканы ночью на кухне, когда включают свет.

Но он был уже далеко. У метро, и почти в безопасности. И вот уже ехал наверх, в тьюб-эскалаторе. Вран тут же нахохлился и как-то уменьшился в размерах. Подобрал кожистые передние лапки и стал похож на обыкновенного большого синего попугая ару.

— Не бойся, со мной не пр-ропадешь. Это я смываюсь от полисов. Тебе ничего не гр-розит. По сравнению с тем, что гр-розит мне… Итак, будем др-рузьями, — сказал ему вран и вдруг… подмигнул.

Кролас опасливо посмотрел по сторонам. Но никто из пассажиров, которые так же поднимались вверх на эскалаторе, ничего не увидел и не услышал.

Глава 2. Дела редакционные

Второй раз за утро Иоганн ехал на метро. И снова, что называется, куда глаза глядят. На работу, похоже, он уже опаздывал… Но вновь и сразу светиться у Пирамиды было рискованно. Нужно выждать, пока там рассосётся облава с мордобоем.

«Если шеф сегодня будет не в духе, скосит с меня за опоздание премиальные, — с кислым видом, подумал Кролас.

Он вылез на Театральной. И решил добираться обратно, на работу, на бусе. Но, вначале зайти в какую-нибудь забегаловку… Семь бед — один ответ.

«Интересно, чем питается вран? Надо сейчас, при случае, у него спросить», — подумал он.

На Театральной красовался весьма уродливый театр, выстроенный в форме танка. Некогда, говорят, его переделали в танк из предыдущего здания, которое символизировало собой комбайн или трактор, и переделали в честь какой-то победы. Наверное, слегка подремонтировали и добавили дуло. Это дуло теперь под углом в 45 градусов устремлялось прямо на здание Собрания Отцов Города и сто двадцати пяти этажную гостиницу рядом с ним. И в этом «дуле» был небольшой кинотеатр, где крутили объёмные фильмы.

Как раз напротив «танка», находилось молодёжное тусовочное кафе. Его здание, по проекту, имело форму большой сковороды с длинной ручкой. Это было самое дешёвое кафе в Ростове. «Дойти до ручки» — означало питаться ежедневно в этом кафе дешёвым фастфудом. В «ручке» располагались стоячие стойки, прямо на свежем воздухе, и там всегда наливали пиво. В этом кафе ошивались «хайрастые», то есть, длинноволосые и бородатые, парни, а также девушки в потёртых джинсах и ковбойках. Они косили под хиппи двадцатого века. А внутри, в здании круглой формы, можно было не только выпить пива с чипсами, но и хорошенько перекусить.

Сразу за «Сковородой» красовался длинный и уродливый шпиль непонятного назначения, под которым собирались бездомные коты и собаки, нередко совершающие набеги на вход в кафе и нагло требующие подачки.

Иоганн направился к «Сковороде» и приоткрыл дверь. Тенгу, который изображал простого попугая, покосился на него лукаво-нагловатым глазом. Явно намереваясь что-то сказать. Но в этот миг какая-то тусовочная «герла», пролетая низко на флаерах и снижаясь перед кафе, проехалась по нему своими распущенными волосами.

— Смотри, куда прёшь! — хрипло выругался вран.

Люди за стойками с интересом обернулись.

Иоганн прокашлялся и принял пижонски-развязный вид. Стараясь говорить хрипло, он сказал:

— Девчонка на флайерах чуть не сбила. Волосами можно и глаз выбить.

Интерес народа увял.

— А мне сперва показалось, что попугай выругался, — донёсся до Иоганна чей-то голос.

Он прошёл к прилавку и заказал снипперс, броккеры, пампасы и жестянку с пивом. Потом отошёл к дальней, свободной, стойке. Разложил всё это и стал флегматично жевать, запивая сухпаёк пивом. Вдруг Тенгу спустился с его плеча — и тоже стал всё это, кроме пива, спокойно и мирно склёвывать, как площадной голубь.

«Значит, враны едят всё… Раз его удовлетворяет даже подобный ассортимент», — подумал Иоганн.

— Гадость, — внезапно прокомментировал странный птиц.

Кролас чуть не поперхнулся пивом, и попросил:

— Говори потише, мы на публике!

— В окр-руге — у всех затычки с музоном в ушах. А дальше — нас не слышно, — вран нагло посмотрел на нового хозяина.

— Почему… Ты ругаешься? — спросил Иоганн.

— Пр-ривык. Поживёшь здесь, в Р-ростове… Здесь не говорят иначе.

— Понятно… Скажи, приятель, — тихим шёпотом начал допрос Иоганн, — а почему ты не притворился попугаем ещё на рынке? Ну, перед облавой?

— По многим пр-ричинам, — ответил вран, спокойно склёвывая с одноразовой тарелки остатки снипперса. — Во-первых, мне нужно время, чтобы создать мыслеоб-рраз, войти в него спокойно. Во-вторых, не поверят, я с полисами уже сталкивался. Мы с тем торговцем с ними уже знакомы. В виде попугая — тоже. А в третьих, я все р-равно ушёл бы с тобой. Так, не всё ли равно, как? Мой бывший хозяин был в страхе, что у него в руках мутаген, и потому, не запросил огромной цены… Такой, которую ты не смог бы заплатить. А ты мне подходишь. Я давно искал человека, способного вынести меня за гор-род.

— Вынести за город?! — изумился Иоганн. — Тебе нужно за город?

— Да. Впрочем, не ср-рочно.

— И ты… Считаешь, что я тебя вынесу?

— Да. Ты сам этого не чуешь, но тебе скоро самому придётся отсюда сбежать. Я предчувствую, умею знать зар-ранее.

— Кто ты?

— Я — вран.

— Такие, как ты, есть ещё?

— Да. Но, нас очень мало. Кр-райне мало. Потому, можешь звать меня так, как и называешь мысленно: Вран. Будто бы, это имя. Но, у меня есть ещё и моё личное имя, а не родовое. Меня зовут Тенгу. Запомнишь?

— Запомню. Но, кто же ты? Ты же — очень разумное существо…

— Что значит разумное? Считай меня просто биокомпьютер-ром, способным считывать инфор-рмацию, переваривать её слегка, а потом всех шокир-ровать.

— Тогда и все хомо сапиенсы — биокомпьютеры!

— Практически. Как и попугаи… Но не все. Некоторые люди способны на большее. Но, я тоже хочу задать тебе вопр-рос.

— Какой?

— Зачем ты пришёл сегодня на р-рынок? Ты не похож на тех, кто хочет приобрести для себя живую необычную игр-рушку.

— Это — долгая история, — Иоганн немного сник и задумался. — А в целом… Ну, я хотел бы присмотреть зверька. Причём, необычного. Но, не для себя. В подарок.

Он сам не заметил, как поведал врану часть своей биографии, пытаясь лишь ответить на самый простой вопрос. И начал издалека…

Совсем недавно, Кролас не был всеми уважаемым обозревателем в области музыки и молодёжной культуры, не обладал пропуском по городу, второй категории… А был так называемым «ритзибоем», то есть, мальчиком на побегушках. Точнее, газетным ритзибоем, так как были ещё и ритзибои-торговцы, предлагающие всё, от лифчиков до флайеров. Газетные ритзибои занимались тем, что «аскали» прохожих. То есть, предлагали ответить на вопросы всевозможных анкет. Но и такую работу он считал вполне нормальной.

Поскольку, до газеты попробовал себя и в других забавных «творческих» профессиях, гораздо более худших. Иоганн побывал и вышибалой в гостинице (несмотря на хилую комплекцию), и ночным сторожем в брэнчдогкиоске, и санитаром на «красном кресте»… В общем, он работал в таких местах, где работа была гадостная и где народ по этой самой причине надолго не задерживался. Нетрудно догадаться, что никто из родителей отнюдь не помогал такому славному парню, как он, ни с устройством на работу, ни деньгами.

— И вовсе не потому, что все мои родственники — шкурные жабы. Просто я, будучи пейзанского происхождения, совсем зелёным пареньком пробрался в город из весьма живописных окрестностей Ростова, — пояснил он для Тенгу.

— Что значит «пейзанского»?

— Ну, сельского… Так все ребята говорили…

Не все знают, что представляют собой так называемые «сельские районы». Заболоченные гнилостной канализационной водой усыхающие речушки, огромные свалки отходов и мусора дают не очень много простора для сельского хозяйства, для мечты и для жизни. Не курортная зона, прямо скажем. Несмотря на жаркое однообразное солнце, картошка произрастает гнилая, яблоки — склизкие, огурцы — червивые, а цыплята — полудохлые. В общем, в приёмнике города такой товар не конкурентно способен по сравнению с синтепродуктами и годен только на переработку.

Потому, Иоганн, после своего совершеннолетия (а для пейзан оно наступает в четырнадцать), и оценив перспективу дальнейшей жизни, плача и ругаясь на судьбу и нелёгкую долю, покинул своих бедных отца и мать в поисках приключений. А, попросту говоря, сбежал из дому.

Он быстро понял географию местности. А именно то, что за ближайшими окраинами Ростова начинается и уходит во все стороны бесконечная полупустынная голая степь… Запущенная пустошь с пожухлой и убогой, как старческая плешь, растительностью, с раскаленным зноем, с потрескавшейся землёй, с редкими заболоченными речушками и полным отсутствием жизни. Далее, по всей видимости, эта степь переходила и вовсе в голую пустыню, не сулящую ничего хорошего за гранью горизонта.

И потому, единственный путь, который ему оставался — только в Город. Хотя, Город пугал его, да и Кролас, к тому же, совсем не знал, что это такое.

Понятное дело, что в Ростов никого, кроме красивых девушек, не впускали. Долго и безуспешно Иоганн пытался проникнуть туда через товарообменник, через который происходил обмен жалкой продукции села на городские товары. А ещё, он пытался заскочить на транспорт, везущий в город различный груз: землю, камни, щебёнку… Оказалось, весь этот транспорт обслуживают роботы, и они спихивали подростка долой. Упросить их взять его с собой, понятное дело, было нельзя.

— После долгих мытарств, я купил в единственном пизансмаркете соседнего села, на все деньги, которые у меня были, одежду сельской герлы.

— Герлы?

— Ну, девушки… Стильно принарядился и, кося под девчонку, отправился в город, куда сельских дев пускали на ночь, так сказать, на вечеринку, — поведал Иоганн врану. — К счастью, по фенькам на руке и шитой бисером сумке меня приняли в городе за тусовочную герлу, а не за фуфыру пейзанскую. У меня нашлись нормальные друзья, которые вписали к себе на флэт, то есть, взяли к себе пожить. И, обнаружив ошибку в определении моей половой принадлежности, вскоре переодели, дав старое, поношенное тряпьё.

Вран издал странный звук. Похоже, он хихикнул.

— Пр-роясни, что означает «тусовочная герла»?

— Хорошая, «своя», девушка, которая любит музыку и поболтать обо всём на свете… Ну, что-то в этом роде.

— А «пейзанская фуфыра»?

— Девушка из села… Которая ищет приключений на задницу и старается изобразить из себя городскую, — пояснил Кролас. — И готова пройти Крым, Рим и медные трубы… Ну, это такое выражение. Тоже требует расшифровки?

— Нет. В целом, я понял. Но, я пер-ребил. Пр-родолжай…

— Со временем, я купил себе «под Пирамидой» чистый папир со штампом и состряпал паспорт, назвавшись Иоганном Кроласом.

— Что такое «чистый папир»?

— Бумага… То есть, корочка паспорта без внесённых туда данных. Обычно её заполняют в паспортном отделе, официально. Но мне оформили за определённую мзду, и вне конторы. А потом… На время моей мамой стала дурь конопляная, а папой — бэндгруппа «Чихуахуа», лабающая свойскую трешь, — продолжал тем временем Кролас.

— «Лабать» — это «играть»? А что такое «трешь»?

— Такое направление в музыке… Там, в этой своей странной, тусовочной жизни, я и познакомился с Антониной, которая совершенно, как позже оказалось, случайно попала на тусняк в «Cковороде». Будучи студенткой-филологом, она изучала молодёжный слэнг. При этом, она косила под дигзгёрл…

— Под… кого?

— Под герлу, свою в доску… Которая всё знает и всё перепробовала… И наше тесное знакомство… Весьма и весьма тесное… Свершилось случайно, в плане моего первого творческого эксперимента. И без расчёта когда-либо встретиться вновь. Повторюсь, я был совсем зелёный бойзфренд.

На этом месте рассказа, Иоганн тяжело вздохнул.

Он сам понимал, что это жуткий идиотизм… Но, о «плодотворности» своего случайного знакомства узнал по прошествии восьми с половиной лет… По-видимому, Антонина не обладала достаточной суммой денег, необходимой для того, чтобы город позволил ей растить своего ребёнка самостоятельно. И его изъяли, «для обеспечения счастливого гражданского содержания», как формулируют анкюлотники. Иоганн Кролас ничего не знал о рождении сына. Но, по какой-то неясной причине, его первая девушка записала в свидетельстве о рождении своего ребёнка как Оливера Иоганновича Кроласа… Да и по дате рождения всё сходилось… Как последствия той их встречи. К тому же, пацан жутко был похож на отца.

А раскопала «сюжет» коллега Иоганна, неутомимая Зиночка Исламбекова. Которая обозревала социальные вопросы и посещала «коммуну света новых граждан», расположенную на улице Бирючья Балка.

— Хоть шефу не растрезвонила, и за то ей спасибо! Фотку мне подарила. В фаз и в профиль, — продолжал Иоганн свою исповедь врану. И…у меня аж душа тогда оборвалась, и всё поплыло перед глазами. Знаю я всякие там «коммуны»… Пиплы на тусовке обсуждали. Жуткая тюряга с надзорными порядками.

Зиночке, конечно, приходится писать, что там все о'кей и детки кипяточком писают от счастья… А у меня и сейчас нет двух прожиточных минимумов, чтобы позволили иметь ребёнка. А главное — для анкюлотников не факт будет, что я — отец. Обнадёжат, облапошат до последней пласткарты, почти оформят всё — а потом скажут: «А где бумага о том, что вы — отец?» или «А где вы были раньше?» и тому подобное… Выжмут с курицы яйца и отправят кукарекать. Работа у них такая. Сложная. С людьми.

В общем, с какой стороны ни подойди — грабли получаются.

— Ну и дела, — прокаркал вран.

— Куда делась Антонина, которая могла бы подтвердить, что я — отец, я не знаю. Пропала бесследно. Я искал.

— И ты решил повидать пар-ренька?

— Да. И подарить ему что-нибудь. Хоть зверька ласкового. Говорят, там жутко одиноко. И вот… Ходил по рынку. Присматривал.

— Стр-ранный ты для этого Города папаша… Ну, сын. Так ты ж его, получается, даже не видел ни р-разу. Хочешь просто глянуть р-разок, из любопытства? А без подар-рка туда не пускают?

— Да, хотел бы глянуть, как он там. А не пускают — что с подарком, что — без. Тайком надо лезть. Так все родственники делают, если они есть. А что я странный, это — да. Я ведь — из села. Там не то, что ребёнок, там — даже каждая зверюшка ценится. Щенок, кошечка… И людей там мало. И отношения между ними — другие. Человеческие. Это здесь — людей такая прорва, что все легко взаимозаменяемы, что ли. И не имеют никакой цены. Всем друг на друга наплевать.

— Почему же ты ушёл с р-родных мест?

— Не выжить мне было там. Очень жизнь тяжёлая, невыносимая. А я — хилый был, не по возрасту мелкий. Болел много. И родителям — только тягость, и рот лишний. Намучились они со мной. Не выгнали бы, конечно. Тайком сбежал.

— Ну, хор-рошо. А почему ты хотел ему подар-рить именно мутагена? Денег сильно много?

— Нет, конечно. Но, зверюшек туда заносить им нельзя, ребятам тем. Собак, кошек, даже птичек или хомячков. Потому, нужен мне хитрый зверёк, чтобы можно было научить его прятаться. Мутагены дорого стоят, и это всё — лишь мечтания. Но, вот, ходил, присматривал…

— Меня пр-рисмотрел? — хитро прищурился вран. — Подар-ришь?

— Нет. Посмотрю ещё, что ты за птица… Лисокотёнка хотел присмотреть, прицениться, — ответил Иоганн.

Вран, задумчиво ковыряясь в пампасе, спросил:

— А как насчет удр-рать оттуда? Строго?

— Нет, охраны никакой там нет. Но, куда он потом, я с ним потом?.. Он будет без бумаг, без документов. Вне закона. А сделать «липу», такую, как у меня самого, так вычислят по фэйсу и отправят назад, в коммунятник. Замкнутый круг. Кроме того, я его ни разу не видел. Может, не пойдёт он со мной.

— Проблема, — сверкнул глазом вран, — решается топор-ром! Драпать из города будешь — захватишь и парнишку! Не думаю, что он станет возражать.

Иоганну даже стало дурно.

«Драпать из города? Куда? Почему? Зачем?» — испуганно подумал он, и вдруг почувствовал, что вран пророчит правильно. Уж непонятно почему, но мало ли… «Похоже, драпать вскоре придётся. Какой кошмар!» — подумал журналист, уже привыкший к стабильности своей городской жизни.

Они вышли из «Сковороды» и пошли к ближайшему тьюб-эскалатору на четвёртый уровень. Воняло раскаленным металлопластом, хотя так называемые «фибры», то есть, кондиционеры — очистители, работали на полную мощность. Ну и жара! Вместе с Иоганном на скотчфло заскочила девчонка. Успела проскочить: пока они ещё не взмыли вверх и двери не захлопнулись. Теперь они поднималась вместе. Девчонка была с модными сейчас стрекозиными крылышками на спине и в лёгком розовом флаер-костюме. Она сразу же включила мини-телекс. Там по всем каналам шёл какой-то трёп одного из Отцов города, одетого, как обычно, в белую тогу. Девчонка недовольно убрала звук.

— Пр-роясни, пока едем, кто такие «анкюлотники», — попросил тихо вран, каркая в самое ухо Кроласа. — Ты употр-ребил этот термин.

Кролас покосился на девчонку. Но по телексу пошла какая-то шоу-программа — и полностью завладела её вниманием. Она врубила звук на полную громкость и надела наушники.

— «Анкюлотники» — это на нашем, газетном слэнге… Так мы называем административных чинуш, соцработников, юристов и прочую братву в том же духе, — пояснил журналист. — Все эти люди очень любят особый, практичный и парадный вид одежды. «Серые анкюлоты» — это как встарь «белые воротнички»… Анкюлотники занимаются финансовыми, правовыми и хозяйственными вопросами, и весь их рабочий день проходит в постоянном приёме разных людей. Очередь к ним толпится в коридорах, а при входе к ним все кланяются.

— А что такого особого в этой одежде? Что за анкюлот такой выдумали? Как выглядит? — спросил вран.

— Анкюлот — что-то типа комбинезона с короткими, выше колен, штанишками и с небольшими рукавами. Его ценность в особой облегающей ткани, которая придаёт прохладу в жару и легко проветривается. Женский анкюлот отличается от мужского только тем, что имеет глубокий вырез на груди. Кроме ткани, особенность костюма в том, что он снабжён сменной влагозащитной прокладкой и памперсом высшего качества, дабы чиновники могли не отвлекаться на работе по мелкой и крупной нужде. Складки и общий хитрый покрой одежды из высокопрочного материала прикрывают достойным образом все эти хитромудрости, а особый материал устраняет запах. А памперс со временем перерабатывает содержимое. Нанотехнологии, понимаешь ли! Такая одежда явно не по карману — ну, к примеру, журналисту. Дорогое удовольствие.

Шоу на экране мини-телекса их случайной спутницы, пропало. Она сняла наушники и собралась на выход.

— А теперь — новости культуры, — провозгласил из телекса бодрый мужской голос.

Сообщалось о том, что Мерлин Киршопов отравился до поноса синтегрибами и пивом, а Синди Флэш встретила свое шестидесятипятилетие в бассейне с шампанским, в окружении молодых бойзфрэндов.

Эскалатор выплюнул своё содержимое прямо в открытые створки буса. И вскоре, минут через пятнадцать, Кролас доехал на бусе — роботоуправляемой маршрутке — до нужной ему остановки, а эскалатор нижнего спуска подбросил Иоганна почти что к дверям редакции.

— Почто вы меня за срамное место тискаете, дщерь человеческая! — орал ошпаренным басом Драгомир Свистлицкий, отстраняя от себя хохочущую Зиночку Исламбекову, — Сатана, изыде!

Вот первое, что увидел Иоганн сразу же за дверями, в редакционном фойе. Драгомир (или, попросту «Дорг», «Дорогуша») был обозревателем по церковным вопросам, священнослужителям и делам сохранения родного языка. «Он пишет лишь про попов» — шутила Зинка.

Исламбекова была, как всегда, неотразима и неузнаваема. Потому что постоянно меняла всё: цвет волос, от красного до фиолетового, через весь спектр радужного диапазона, а также, роспись ногтей, цвет глаз, очертания бровей, форму губ; часто меняла и татуировки на теле. Кроме того, она постоянно теряла накладные ногти, ресницы и даже груди, которые отлетали в разные стороны при её кипучих порывах энергии.

— О! Какие люди! — увидев Иоганна, бросилась с ним обниматься Зинка и сразу же потащила из фойе в коридор. — Опоздал? Но, ничего, тебе, как обозревателю, можно и не посещать каждые сборы. На утреннем собрании, шеф сегодня пропесочивал только ритзибоев, остальные — пока без порки…

Сегодня коллега украсилась волосами медно-красного оттенка, шоколадным загаром, вытатуированным драконом на плече, а её тёмно-зелёное платье фактурой напоминало змеиную шкуру. Зелёные глаза Зинки фосфоресцировали на тёмных поворотах коридора, а «шкурка», в тон волос, посверкивала красными огоньками.

— Здравствуй, друже! — процедил Драгомир, догнав Кроласа и схватив его за руку с другого бока.

Драгомир считался редакционным другом Иоганна, хотя на самом деле был его злостным конкурентом, и почему-то стремился перещеголять соперника, своего ровесника, по количеству заметок и весу в редакции. В глубине души, скорее всего, он вовсе не питал к Иоганну тёплых чувств.

Кролас хотел, раскланявшись с обоими, тихонько просочиться в свой кабинет и остаться наедине с враном, в привычных ему стенах, удобно изолирующих от остального коллектива. Если нужен будет шефу — тот наберёт ему сообщение или скинет задание по редакционному компу.

Но… Драгомир Свистлицкий, рядом с желанным кабинетом, преградил ему дальнейшее отступление — и кинулся с объятиями.

— Заходи ко мне, дорогой! — и он, протащив Кроласа мимо удивлённой Зинки, быстренько запер его в своём кабинете — по соседству. Там, оставшись с глазу на глаз, Дорогуша начал:

— Видишь ли, шеф хотел бы плеснуть в следующий номер немного скандала. Поэтому, срочно требуются твои заметки, ты ведь у нас по этому делу спец?

Тот сразу всё понял… Иоганн не стал успокаивать себя тем, что, так уж и быть, съездит, к примеру, к Киршопову и в подробностях опишет марку выпитого им пива и цвет его лица… Нет, свою славу скандального журналиста он приобрёл на Линде Аувербах: самым первым из газетчиков он дал подробный материал о конкурсе «Пупси Бест» и его плачевном конце. Однако… Он никогда, как и любой другой из журналистов, не встречался с Линдой лично. Только, всегда присутствовал на каком-нибудь её концерте, выступлении или встрече. Причём, эти концерты не объявлялись заранее, всегда были внезапными и совершенно непредсказуемыми. А ему просто везло. К тому же, в последний раз, при выступлении в кафе «Розовый слон», Линда сказала, что больше нигде не появится, во всяком случае, долгое время. Темы же, не связанные с её присутствием, но так или иначе её касающиеся, он уже исчерпал: писал о молодёжных тусовках в честь Линды, об отношении к ней различных известных деятелей искусства, о бритоголовых мальчиках, желающих изловить Линду где-нибудь в тёмной подворотне… Не писать же обо всём этом по второму кругу!

В общем, Иоганн однозначно влип.

Свистлицкий, тем временем, явно пребывал в приподнятой весёлости.

— В общем, вот какой получился казус, — начал он. — Ты прости, что я даже кофем не угощаю. Не схлопотал ещё кофе по причине крайней заботы и раздумий, — Дорогуша потёр своё жирное пузико левой лапкой и закатил глаза. — В текущий номер долженствовала пойти моя статья о собрании черносотенных активистов, выражавших свой протест против бесовской чертовщины, связанной с появлением в городе так называемых братьев-золототысячников. Последние призывают всех опроститься, ходят в галошах в форме голой ступни и в рубахах по колено, носят часто усы и бороду. Они затворяются своим коллективом внутри зала Пирамиды на третьем ярусе и устраивают там моления Господу. На свой еретический лад, конечно. Также, они стремятся создать тысячу своих мест сбора, ищут способ превращения железа в золото и поклоняются солнцу.

— Ну, что ж! Нормальный был бы материал.

— Вот именно, что был бы, — ответствовал Драгомир. — А вышло иначе. Совсем погорел.

— Что? Порнуха ввязла?

— Полнейшая порнуха…

Порнухой в редакции, к удивлению Кроласа в первые дни работы, звали материалы, негодные для выставления на широкую публику.

Свистлицкий вздохнул, продолжив рассказ:

— Золототысячники вычислили это собрание и вышли на улицу с плакатами с изображениями Льва Толстого и Порфирия Корнеевича Иванова. Прошлись по пешеходной зоне — а потом, окружили здание, где заседали черносотенные активисты: очень плотным кольцом обложили его, став большим кругом и держа по большой парафиновой свече каждый. И спели свой псалом, который начинается словами: «Люди Господу верили как Богу, а он сам к нам на землю пришёл». Ну, у черносотенных нервы сдали. Они выскочили наружу — и начали золототысячников ремнями стегать. В общем, драка началась. Стенка на стенку.

— Представляю, как ты улепётывал! — заметил Иоганн развязно.

— Пришлось сподобиться, — кисло улыбнулся Свистлицкий. — Да, и ещё… Меня «золотухи» за православного священника приняли. Побить собирались. И мне удалось отмазаться от них… Журналистским пропуском.

— Нормалёк. Это порядок. Бывает. Меня на одном концерте один раз за тусовочного парня приняли. Перестарался со свойским прикидом. Тоже, братки какие-то решили фейс начистить, только маза пергазетная и выручила.

— Но это всё — присказка, — хитро прищурился Свистлицкий. — С шефом, Корнеем Пузаловым, дорогим нашим, мы уже объяснились. И он вошёл в моё сложное положение, да ещё и отпуск для восстановления сил на пару дней дал. А очередь теперь заметку писать — тебе. Молодым кадрам нашим. Христом богом мы, я и Корней Иванович, тебя просим ласково тиснуть что-нибудь конкретное.

«Конкретным» материалом на «пергазетном» слэнге назывался материал не «пустой», без воды. И такой, чтобы читали все. Чаще всего, это какая-нибудь скандальная новость.

— В общем, шеф тебе советует найти твою любимую певицу и взять у неё интервью. Задать, в общем, перцу, — напрямую, не моргнув, выдал Дорг.

Иоганн чуть слюной собственной не подавился.

«Да ведь её ни один газетчик вот уже с месяц найти не может! А я — что? Полис какой-нибудь? — подумал он, злобно глядя на Дорга. — Дикость какая!»

Но он хорошо знал значение слова «советует»… И потому, вслух не сказал ничего. Однако, прибавил к этому «ничего» мысленно: «Удружил ты мне, однако, Дорогуша! Век не забуду».

Вслух он сказал только:

— Я постараюсь.

На том и расстались.

Потом Кролас вошёл в свой кабинет и попытался зло хлопнуть дверью. Но, она всё равно закрылась бесшумно: таково устройство всех дверей Пресс-Центра. С его плеча слетел Тенгу, принял свой естественный облик и начал осматриваться.

— Однако! — только теперь сообразил Кролас. — Никто из моих коллег на тебя и внимания не обратил. Хорошо же ты умеешь создавать эффект отсутствия! Я слыхал о подобных свойствах некоторых мутагенных зверьков, но встретился с этим впервые.

— Хор-рошо тут у тебя, уютненько, — вран издал что-то, похожее на хохот, осмотрев маленький, тесный кабинет. Здесь помещался только столик, вращающееся кресло, полка на противоположной стороне, заваленная большими папками; зато, окно было большое, начинающееся прямо от пола.

Вран подошёл совсем близко к окну и взглянул на город. Сверху нависали многоуровневые строения из металлопласта, в основном это были метро и автострады. К ним поднимались радужные переливающиеся фонарики площадок скотчфло и эскалаторов, несущие вверх пассажиров. Ниже, по второму и третьему ярусу Города, шли забегаловки и «шопы»: мелкие магазинчики. Круглые и прозрачные, как пузыри. Местами, обзор перекрывали громадные здания, доходящие с «граунд-фло», земного яруса, аж до второго уровня. Наземный ярус в центре города был специально стилизован под старину и оставлен пешеходам, флайерам, роликам и скоростным велосипедам. И всё это разноцветье тоже двигалось и переливалось.

— Граунд-фло, — подойдя к врану и наблюдая улицу, задумчиво сказал Кролас. — Многочисленные лавочки и синтетические деревья, пёстрые толпы праздношатающихся разряженных пиплов, лёгкий сизоватый дымок сигарет, женский смех, звуки музыки… А чуть поодаль — узкая вонючая канава с грязной жижей, до сих пор носящая гордое имя «Дон». Поговаривают, её уже давно пора полностью замуровать плитами. Но мешает этому старческая ностальгия многих граждан.

— Гр-рустно, — отозвался вран.

Иоганн сел за рабочий стол и впал в задумчивость. Вран, через некоторое время, прилетел и опустился на спинку кресла.

— Что это за пр-рибор? — раздался вскоре его резкий голос, выводя Кроласа из прострации. Тенгу перелетел на стол, и теперь изучал ощупью своих «пальчиков» клавиатуру компа.

— Это мой редакционный компьютер. На нем я набираю текст статей или загоняю ему в память нужную мне информацию. Ведь ты знаешь о компьютерах, не так ли?

— Но ведь они запр-рещены! — поразился вран.- Во всяком случае, в этом городе. Так я слышал под Пир-рамидой.

— Запрещены подпольные, нелицензионные компы, без встроенного защитного блока, который перекрывает выход в информационное поле.

— В инфор-рмационное поле?

— Да. Его раньше называли Интернетом. Потом обнаружилось, что Интернет разросся и получил черты искусственного интеллекта. И его назвали информационным полем. И запретили выходить туда. Говорят, что общение с Интернетом стало вредным для человека.

— Бр-ред! Дур-рят! — закашлялся вран. — Старый интернет — вовсе не информационное поле. Но, в информационном поле — тоже стоит блок. Как и в ваших компьютер-рах. В вашем городе… порченный ментал. Здесь стоит заглушка для мыслей. Иначе, я бы вычислил, где Линда.

— Что?! — только и сумел прошептать Иоганн. — А тебе-то она зачем?

— Я — бедный уставший вор-рон, — тихо проговорил Тенгу. А про себя подумал: «Проговорился».

— Послушай! Как ты понял, что Драгомир намекает на то, что мне надо отыскать именно Линду и взять у неё интервью? А я… не знаю, где она. И… ты вытащил мне листок с её стихами… Почему?

— Нетр-рудно догадаться, — слукавил Тенгу. — Не так-то много в Городе скандальных певиц…

— В общем-то, да. Насчёт певиц… Но, её стишок в твоих лапках этого не объясняет…

— Я нашёл этот листик. И стихи мне пр-росто понр-равились. Так, ты у их автор-ра хочешь взять интервью? А их автор — певица Линда?

— Да, всё так. Ты очень догадлив.

— Я попр-робую помочь. Чтобы, ты написал это интер-рвью. А потому, нам надо вычислить, где она сейчас.

— Но, как это сделать?

— Знаешь, что? Давай, поговорим. Ты расскажешь мне всё, что о ней знаешь. А я попытаюсь выйти на неё, на её мысли: я вран. Мы иные, чем люди. Мы иногда чувствуем мысли… Даже, на р-расстоянии.

— Ну, о Линде я знаю не так уж много, — начал Кролас.

— Нет. Не начинай. Поговорим — не здесь. Нужно найти место, где очень тихо. Есть такое в Гор-роде? Там я буду соображать лучше: никто в моем биокомпьютер-ре не сможет стер-реть файлы.

— Думаю, таких мест в Ростове нет…

— Тебе же нужна Линда? Иначе — кр-ранты?

— Да.

— Я помогу. Найду. Только, подумай… Тихое, пр-риятное место.

Иоганн уже потерял способность трезво соображать и отвергать бредовые идеи. А потому, вдруг выдал:

— Ну что ж! Знаю одно такое… Но, очень дорогое, элитное. И просто так, туда не проникнешь… Там тихо, прохладно, много воды и цветов…

— Где это?

— Парамоновский оазис. Не слишком далеко… Но, не знаю, как туда попасть…

— Р-рядом! Р-рядом! Ура! Я пр-роведу! — обрадовался вдруг Тенгу. — Ничего не бойся, лицо попроще — и смело иди. Я замор-рочу голову охранникам. На время. И они нас пр-ропустят!

Глава 3. Интервью

Только через час Иоганн с враном на плече был возле «Парамонов». В это элитное место Ростова его вёл Тенгу, зачем-то решив пройтись по наземному ярусу. Вёл — потому, что Кролас сам мог бы добраться туда только на транспорте и не знал пешего пути.

Два охранника, огромные, с непроницаемыми лицами, гордо выпятили животы и скептически осматривали всех, кто хотел войти, на предмет дресс-кода. Пускались в основном мальчики в пиджачках а ля «менеджер» и девочки с длинными ногами. Вдобавок, они щедро платили за вход.

Иоганн, обомлевший от собственной наглости, подошёл к этим бравым ребятам в своих журналистских джинсах и жилетке и гордо сунул им в нос пропуск пресс-службы, второй категории… Ожидая пинка под зад и криков на дорогу. Однако, вран действительно сделал что-то с их мозгами. Ни один мускул не дрогнул на лицах охранников, когда Кролас с Тенгу на плече прошествовал мимо, и даже не заплатил.

— А здесь — недурно, недур-рно, — сказал вран, как только они отошли как можно дальше.

Тихо журчала вода нижнего парка, каскадом стекая в зеркально-чистый резервуар с водой, в небольшое озерцо. В нём росли цветущие лотосы. Водоём окружали натуральные диковинные ароматные цветы, пальмы и бамбук. Парамоновский оазис был одним из чудес Ростова. Дождевые установки всегда работали здесь на полную мощность, а над уходом за растениями трудился не один десяток биологов и озеленителей.

В верхнем парке здесь располагался огромный бассейн со всякими аквапарковскими приколами. Повсюду на Парамонах гуляли девушки в бикини и парни в плавках, которые пили коктейли и сосали холодные супер-сниперсы.

Иоганн, с враном на плече, разместился на маленькой лавочке в уютном гроте. Тихо звучала музыка, и где-то в глубине небольшой, искусственной пещерки капала вода. Приятная прохлада, шершавые, тёмные камни и приятный глазу пейзаж настраивали на медитативный лад. Иоганн, слегка обалдевший от внезапного наслаждения, то и дело выглядывал на солнышко, очаровывался цветами и общей обстановкой и чувствовал себя радостно, но не совсем на своём месте: как школьник, сбежавший с урока. Да он, и действительно, будто бы сбежал и спрятался здесь: отвисал в оазисе, на время забыв о деле.

— Теперь — хор-рошо! — сказал ему вран, перелетев с плеча Иоганна на лавочку. — Нет ментальной глушилки. Чудо, как хор-рошо! Здесь, в гр-роте, — и он блаженно закрыл глаза.

Кролас тоже полностью расслабился.

— А тепер-рь, расскажи мне о Линде… Всё, что знаешь, — попросил Тенгу.

— В общем-то, если б не Линда… Я по-прежнему был бы типичным газетным ритзибоем, таким, какие пристают к прохожим с наивными квестпейпами…, — начал Кролас.

— С чем? — переспросил вран.

— С распечатанными на листке, выданными редактором, вопросами. Но… Случайно, я получил задание написать статью. Задание было малоперспективным: съездить на очередной концерт конкурса «Пупси-Бест», а потом кратко описать его. Никто же не предполагал, что там на этот раз выйдет такой грандиозный скандалище!

— А что представлял собой этот конкурс?

— Ну, как бы, отбор новых талантов… Крутой конкурс для тех, кто метит в шоу-звёзды.

— И Линда… Участвовала в нём? — спросил вран. И засомневался, что это «его» девочка.

— Ну, да… Линда Аувербах и конкурс «Пупси-Бест» — что может быть нелепей такого сочетания? — согласился Кролас. — Но тогда, пару лет назад, было именно так. Линда участвовала в этом крутом конкурсе по выявлению новых шоу-звёзд. Поначалу, она была как все, крутила попкой и пела дешёвые шлягеры. Пока не вышла в финал. Но в финале… При прямой трансляции, куче журналистов, съёмочной камере и многоцветной публике, она вдруг вышла на сцену в строгом чёрном платье и своим, неприкрыто безумным, чистым и звонким голосом исполнила такое… Под совершенно оглушающую тишину и без всякой музыкальной аранжировки…

— Напой, — попросил вран.

— Ну… Я не умею петь.

— Слова помнишь?

— Да.

— Попр-робуй… Хотя бы, пр-рочитать.

— Белый день у меня за плечом,

Но мне ненавистен свет.

Природа была запретным ключом

Для меня миллиарды лет.

Но теперь — ничто не власть, не закон

Нет ни преград, ни путей…

Я — клон! — Сгусток незваных гостей.

Я не могу, как все, умерев,

Вернуться в мир тайных грёз,

Я не могу любоваться на свет

Каких-то бессмысленных звёзд.

Меня не качал в колыбели отец,

Не пела мне песен мать.

Какое дело мне до сердец,

Когда я могу убивать.

Я пришёл из таких миров,

Что не поверну назад,

Я буду цепляться за жизнь, за кров,

И здесь создавая ад.

Удобной игрушкой хотели создать,

Нажать на кнопку: вперёд!

Но вам никогда в тех мирах не бывать,

Где только лишь сталь и лёд.

Не надо, мол, станет в муках рожать! —

Наделали колб, и вперёд?

Из бездны мрака, твою мать,

Сюда открылся проход.

Вали кулём, потом разберём,

А что получилось — живёт.

А может, не с нашей дуды мы поём?

И не наш это был расчёт?

Белый день у меня за плечом,

Но мне ненавистен свет.

Природа была запретным ключом

Для меня миллиарды лет.

Но теперь — ничто не власть, ни закон

Нет ни преград, ни путей…

Я — клон! — Сгусток незваных гостей.

«Это… Наша девочка. Она… Только, до чего же её здесь довели», — подумал вран. А вслух, спросил журналиста:

— А что было дальше?

— В общем, более, чем странное выступление. И закончилось оно ещё более странно: Линда выхватила запрятанные неподалёку флайеры — и взмыла в воздух. Пролетела над всем залом — и скрылась за дверью. Что тут началось!

— А что в этом такого особенного? — удивился вран.

— Во-первых, всем стало ясно, что таким образом она отказывается от премии и титула Мисс-Пупси, ставящей обладательницу в ряды шоу-леди высшего света. А такой титул непременно даёт своей обладательнице безбедное существование до конца дней, а каждый шаг избранницы непременно попадает в «Личное дело» и «Скандалы недели». Её узнают всюду, и на улицах у дома встречают с овациями… А этот титул ей предрекали, до этого исполнения… Неслыханный скандал! Конечно, некоторые чинуши, что сидели в зале, не сразу поняли, что произошло, и сидели с недоумённо-каменными лицами… Как китайские болванчики со стеклянными улыбками. Ещё и аплодировали! Тем временем, галёрка уже свистела, улюлюкала и смеялась… И акулы шоу-бизнеса, приходя в себя от шока, тут же, публично, разражались страшной руганью. И на этом фоне, даже общий концерт прервался, а народ стал потихоньку рассасываться. Ощущение было такое, будто в зал бомбу подбросили…

— Я не всё понял. Виновата, кроме прочего, тематика песни? — спросил вран.

— Ну да! Дело в том, что проблема клонирования стала какой-то неприличной. Как я понял, её все обходят, стараются совсем не касаться. Тему не запрещают, но всё равно, её как бы и нет вовсе… Я читал, что много лет тому назад стали появляться заметки о массовом клонировании зародышей, внедрённых в организм матерей. Потом — о клонировании готовых взрослых людей с заданными способностями. Смотрел я старые газеты. Но, даже нам, теперешним газетчикам, непонятно, «деза» это всё тогда была — или нет. Все продолжают жить так, будто подобного нет и никогда не было… С чем я лично встречался? Иногда клонируют органы, но очень топорно и бездарно. Они получаются хуже искусственных аппаратов. И плохо приживаются. Ещё, люди сдают за большие деньги свои клетки в какой-то «генофонд». Где они и хранятся, как общий национальный запас. Но это делают только те, кому некуда девать деньги. А ещё, как-то один скандальный ночной клуб выпустил на подиум для показа моделей кучу абсолютно одинаковых женщин. Но все они оказались искусственными роботами-манекенами с заложенной программой. В конце мини-показа, они сняли с себя не только все наряды, но затем стали снимать волосы, зубы, ногти и части тела. Брр… Жуткое зрелище.

— А что было после того концерта, Пупси-Бест? Линду не обвинили в срыве мер-роприятия?

— После «Пупси-Беста» Линда взяла, и надолго исчезла для общественности и журналистов. Наверное, некоторые силы города, если бы постарались, то смогли бы её разыскать. Но зачем им взбалмошная девчонка, поющая сумасбродные песенки? У них есть и другие занятия. Обнаружилась вновь она совсем недавно. Просто, город вдруг заполонили аудио и видеоблоки со странными ирреальными рисунками и надписью: «Линда Аувербах». Неразрешенными попс-кайфами торговать рисково: продавцов могут нагреть на порядочную сумму. Но, во-первых, этот закон всё же не распространяется на самого автора, а во-вторых, доход с этих «пластов» и «молотилок» при хорошей торговле с лихвой покрывает штрафы. Ну, а лучше, конечно, на штрафы не влетать… У моего друга, например, это получается.

— У тебя есть друг, который этим занимался?

— Да. Он и сейчас нелицензионкой торгует. И даже пару раз я с ним стоял, на Пирамиде…

— Тогда, наверное, ты мог слышать всё, что ходит по городу… Тебе нравятся песни Линды?

— Да, вполне… Они теперь грустные и мелодичные. А скандальная известность придаёт им шарма и делает популярными.

— Напой или перескажи что-нибудь ещё, пр-рошу, — прокаркал Тенгу.

— Понравилось? Ну, вот, одна из последних:

…Я зайду за грань зеркала.

И увижу там море.

Я зайду за грань зеркала,

И увижу огонь.

То — послание прошлых времён…

Сон.

То — послание бывших побед…

Бред.

То — несбывшихся мыслей чужих

Звон…

Здесь — дым сигарет.

Дым сигарет. Пепел души.

Поиск прошлых утрат.

Кукольный мир памперсных див,

Рекламных, с полночных врат.

Пепел души, пепел и дым…

А там, за гранью зеркал,

Куда не попасть, куда не уйти —

Мир из рифов и скал.

Я выхожу в дальний путь,

В дальний сон.

На корабле я лечу

В даль времён

Море ласкает пучинами слёз,

С веток свисают сосульки из грёз,

И по траве я бегу босиком

К радуге вечной за дальним песком…

— Спасибо, Кр-ролас! Я почувствовал её ментальный фон…

После этого, вран как-то ушёл в себя, нахохлился — и, казалось, заснул. Иоганн, недолго думая, решил пока воспользоваться случаем и поесть: пойти и взять один «бигподнос», на который здесь имел право каждый посетитель. Подойдя к бэнчкиоску, он, напустив на лицо побольше самоуверенной наглости, отоварился… Чикенбройлером в томатно-перцовой упаковке, чизгарнишем к нему… Взял также тьюбпатей, мутагенпомидоры фиолетового цвета, мутагенпотейтоз, готовый к употреблению без варки, пару упаковок шокпасты, пару тшопбредов и пару коктейлей с мороженым… Да, его крестьянские предки такого явно не жевали…

К возвращению журналиста, вран уже очухался и посмотрел на еду приоткрытым левым глазом. Иоганн молча поставил поднос рядом с ним, на лавочку. А вран, тоже молча, проворно заработал клювом.

Шокпаста привела его в особый восторг. И Тенгу первым нарушил тишину.

— Кр-рутой ты! Шика-р-рно! Шика-р-рно! — по-своему картаво хихикая, прокаркал он.

И заметно оживился. Взяв в левую лапку пластиковый стаканчик с шокпастой и долбя содержимое клювом, вран продолжил:

— Грот — отличное место. Здесь никто не проникает в мозги. Я обнаружил Линду, и могу пр-ровести! Я знаю, куда нам надо.

— Вранчик, спасибо! Ничего себе! Ну, Ты даёшь, — Иоганн чуть сразу же не сорвался с места, желая отправиться на поиски.

— Кр-ролас! Не спеши, успеем. Лови удачу! Пойди, поплескайся в бассейне. А потом — доедим с тобой то, что ещё осталось.

— Ты прав, Тенгу! Надо сперва насладиться жизнью. Редко такая халява с пропуском удачно прокатывает. Сегодня нам повезло.

И он долго плавал и плескался. А, когда вышел из бассейна, оделся, причесался и приговорил до конца содержимое подноса. Потом посадил на плечо врана, а тот снова притворился простым попугаем. Но вот, Кролас покинул оазис и снова вышел в пыльный и душный город.

*

В ближайшем флайерпрокате Иоганн, по совету врана, взял неплохие, хотя и сильно потёртые флайера.

— Наверное, тебе просто не нравятся метро и бусы? — спросил Иоганн.

— Мне проще взять след вне транспорта, — пояснил вран.

Иоганн поначалу использовал флайера, как обыкновенные ролики. Просто ехал и ехал. А потом, постепенно войдя во вкус, разогнался и полетел, легко лавируя между прохожими и другими флайеристами. Вран слетел с его плеча и летел впереди, указывая дорогу.

Вскоре они пролетели весь центр и оказались где-то на юго-западной окраине, потом — в ещё более отдалённом, окраинном районе Ростова. Пошли какие-то уродливые и скабрезные здания, перемешанные с кварталами жалких лачуг и мусорными свалками. Постепенно исчезли верхние ярусы над головой. Они долго кружились над одним неуютным сектором. И, наконец, завернули в подворотню большого серого дома, на фасаде которого красовалась табличка: улица Металлопластстроя, 208. Цоколь дома был весь расписан граффити, из баллончиков с краской.

— Здесь, что ли? — спросил Иоганн у врана.

— Вр-роде. Будем искать.

Кролас снял флайеры. И ему сразу стало неуютно, даже жутко. Хотя, было ещё совсем светло.

— Страшный райончик. Должно быть, шпаны и отморозков здесь полно, — прокомментировал Иоганн. Он весь напрягся.

— Кажется, нам — во двор-р, — прокаркал вран.

Но, в глубине двора не оказалось подъездов с этой стороны. И во двор выходило лишь окно комнаты, в которой, предположительно, жила Линда. Кролас вышел через арку подворотни, соединяющей этот дом и следующий, оказался на соседней улице, там нашёл нужный подъезд. На нём красовалась вывеска: «Визаж-ателье „Супер выход“. Первый этаж. Цены умеренные. Всё для вас». А на ступеньках сидел чернокожий плечистый парень. Он, по-видимому, работал при ателье охранником и вышибалой.

Иоганн вынул из кармана бигпакет, встряхнул его и подождал, пока он развернётся и примет чудовищные размеры. В расправленном виде, максимально тонкий, но очень прочный пакет совершенно спокойно вместил флайеры. Потом Кролас не спеша поднялся по ступенькам к прозрачным дверям.

Парень, сидевший рядом с выходом, сказал ему, улыбаясь:

— Вы проходите, но госпожа пока не принимает. Подождите немного в фойе.

Кролас прошёл, но, по журналистской наглости, расположился не при входе, а проник дальше и развалился в глубоком мягком армчеаре визаж-холла. Здесь были выставлены голографические изображения причёсок, одежды и прочего аксессуара на любой вкус и в любом стиле — от флайер-костюма до гросс-подиум фэнтези. Кроме светящихся витрин, остальное помещение утопало в полумраке.

Иоганна это всё не очень интересовало. Он достал из кармана самовоспламеняющуюся сигарету «Вечерний Ростов» и, дунув в неё, закурил, выпуская кольца дыма в противоположную от врана сторону.

Прошло немного времени, и в помещение влетела запыхавшаяся девушка. Вначале, в полумраке холла, Иоганн принял её за посетительницу, не разглядев лицо. Но потом к ней откуда-то выбежал маленький пушистый лисокотёнок, выскользнув чуть ли не из-под ног Кроласа, и начал тереться о ноги мордочкой. И тогда он понял, что это и есть хозяйка ателье.

Она подхватила на руки лисокотёнка и приблизилась к посетителю, сидящему в армчеаре. Теперь, вблизи, он узнал её, как всегда узнавал в любом наряде. Эти выразительные чёрные глаза, вопросительно-поднятые ресницы, задорная чёлка и хрупкие руки с тонкими пальцами явно принадлежали Линде Аувербах.

Увидев Иоганна и бегло осмотрев его джинсы и ковбойку, Линда, видимо, сразу поняла, что это — не её клиент. И строго спросила:

— Вы из газеты? Журналист?

Он молча кивнул. Зачем скрывать очевидное?

— Тогда вы, наверное, Иоганн Кролас?

— Да, но почему вы меня узнали? — спросил он.

— Просто, я читала все заметки о себе, какие мне попадались. Везде — сплошные помои. И только Иоганн Кролас всегда писал обо мне с плохо скрываемым интересом и симпатией.

Иоганн слабо улыбнулся.

— Как вы меня нашли? — спросила Линда. — Не скажете же вы, что попали сюда случайно?

— Не скажу, — ответил он двусмысленной фразой.

— Понятно. Впрочем, не важно. С сегодняшнего дня, я не против публики и репортёров. По одной простой причине: за мной следят. А я не хочу просто взять и внезапно исчезнуть. Да ещё и так, что меня никто искать не станет. Пройдёмте ко мне в гостиную… Я дам вам интервью.

По тому, как нервно она поглаживала лисокотёнка, Иоганн понял, что Линда была взволнована не на шутку. Он последовал за ней, в небольшую комнату, в которой автоматически зажёгся свет. Сел там за столик. Затем достал из кармана небольшой прибор, положил перед собою — и нажал на кнопку активации. На минуту у них обоих заложило уши, а потом всё стало по-прежнему.

— Что это? — спросила Линда.

— Вы не знаете? Никогда не пользовались? Это гиперблокиратор «Секрет». Мы, журналисты, нередко пользуемся такими игрушками, когда хотим, чтобы о нашей беседе никто не узнал. Такое устройство блокирует всё, что создано подслушивать и подсматривать. Вдобавок, включает вероятным соглядатаем «фон»: видимость или слышимость какой-нибудь звуковой или визуальной заставки. У меня, например, фонит ругань и показ зверского мордобоя. А настоящий разговор им станет не слышен. Мы часто прибегаем к этой «штучне», ведя с кем-нибудь, к примеру, финансовый договор о неразглашении…

— Предельно понятно, — Линда поморщилась. — Вы хотите шантажировать меня тем, что знаете мой адрес.

— Нет, вы не так меня поняли. Я не буду требовать с вас денег за моё молчание. С вами я хотел бы поговорить секретно для вашей же безопасности. Я помещу в газету только те сведения, которые вы разрешите разместить…

— Ладно… Тем более, что даже свой адрес я отныне не скрываю. Итак, я уже сказала, что за мной следят. С недавнего времени. Следят постоянно, как только я выхожу куда-нибудь. Даже сейчас, за мной следовали неизвестные… Знаете ли, я всегда была смелой, пускалась в странные развлечения…

— Вы играли с огнём…

— У меня была защита: люди моего дяди. Телохранители. Он всегда меня охранял… И баловал. И ловко уводил от всяческого преследования. Но сейчас… Определённые структуры Города всё-таки вышли на меня. И мне очень страшно, — голос Линды задрожал.

— Вы боитесь их? Тех, кто начал следить за вами?

— Да, я их очень боюсь. В особенности, когда они на меня смотрят. Прямо в глаза.

— Как они выглядят?

— Ничего особенного. Бритоголовые. В серых плащах из кондиционфлэша, с капюшонами… Но, можно ли вам верить? Вы действительно Иоганн Кролас?

И тут из-за плеч Иоганна слетел сидевший в тени и до этих пор не замеченный Линдой вран.

— Вер-рь ему. Он — честный пар-рень. Он — Кролас. Это я говорю. Враны никогда не врут.

— Откуда у вас — вран?! — удивилась Линда.

— Я его выбрал, — ответил вран за Кроласа, а затем добавил:

— Я сразу догадался, из какого ты племени.

— А я этого сама не знаю, — смутилась Линда. — Я из каких-то дальних пейзан, наверно.

— Из дальних пейзан? — Иоганн подскочил как ужаленный. — Да мыслимо ли это? В места, далеко отстоящие от Города — не добраться! Так, во всяком случае, считают все, с кем мне приходилось беседовать.

— Она из народа, зовущего себя дриммерами… Большинство из них имело в предках цыган или евреев. Дриммеры известны тем, что исповедуют религию Кар-рлоса Кастанеды, — уточнил вран.

— Никогда не слышала ничего подобного, — серьёзно и грустно сказала Линда. — Помню смутно отца и мать, их друзей — в лесу… Они стоят, образовав круг, и занимаются чем-то, что они называли «крутить пассы». Ещё, они много внимания уделяли снам, — и Линда будто силилась вспомнить ещё что-нибудь.

— Это — кастанедовцы, — уверенно закивал вран, — дриммеры. То есть, сновидящие.

— Я вспомнила… Точно, у моего отца был вран. И враны действительно не врут. Это мне сказал отец, — тихо добавила Линда.

— Ты помнишь врана? — обрадовался Тенгу.

— Смутно. Как и всё детство. Как ты узнал, что я из дриммеров? — спросила Линда.

— Я узнал тебя… Ещё раньше, по одной твоей песне, — хрипло сказал Тенгу. И вдруг запел:

Ты не бойся в чернейшей ночи

Шагов за спиной,

Ты не бойся смотреть смерти в лицо,

Когда выходишь в полёт.

Ты не бойся! Вчерашним врагам

Не сравняться с тобой,

Ты бежишь в подворотне быстрей —

Прямо на взлёт.

Электрических нитей цвета,

Непонятных пространств.

Ты уже совсем растворился

Среди фонарей…

И зовёт тебя утро неслышно

Далёких мытарств,

И зовёт тебя ночью, во сне,

Город дождей.

Было странно слышать, как поёт вран. Хотя, он пел без своего обычного подкаркивания, ровным, но сильно дребезжащим, и каким-то картавым голосом.

— Я… Часто напевала эту свою песню, но без слушателей. И никогда и нигде её не записывала. Откуда ты смог узнать эти слова?

— Я — вран. А все враны — мыслестранники. Твоя песня витает над этим городом, где никто больше не знает про Город Дождей… Город Рэйн…

— Я не знаю, откуда именно я родом. И где это место, и как туда попасть… Я назвала его Городом Дождей, — взволнованно сказала Линда.

— Он снится тебе, этот Город?

— Да. Я попадаю туда… во снах. Но, сейчас это не важно, — сказала Линда, немного помолчав. — У нас мало времени. Пора приниматься за дело.

Потом, Иоганн стал записывать, а Линда диктовать свои ответы. Они и не заметили, как совместными усилиями настрочили заметку. Линда всё говорила и говорила, а Кролас вручную записывал и потом согласовывал с ней уже написанный текст. Писал о том, что Линде вполне хватало денег, зарабатываемых ею в своём визаж-ателье, где практически всё она делала сама. Или, в случае большого притока желающих, приглашала к себе временами пару работниц, швей. Линда сама разрабатывала клиенту образ и стиль, шила одежду, создавала мелкие аксессуары. А также, могла сделать причёску, стрижку, побрить или уложить бороду… Практиковала многое, в том же духе: для создания имиджа, занималась удалением или наращиванием волос, татуажем, боди-артом, прокалыванием ушей для серёг, пирсингом, прокалыванием носов для вставки колец, плетением косичек, подбором маски-лица, цвета глаз, ресниц и бровей, покраской зубов и филигранной росписью ногтей. Она была специалистом весьма широчайшего профиля, а представлялась клиентам под странным именем Госпожи с Запада. И никто из них ещё ни разу не заподозрил в ней скандально известную певицу: ведь она говорила и вела себя здесь совершенно иначе.

Итак, в деньгах абсолютно не нуждаясь, Линда попала на «Пупси-Бест» просто ради какого-то разнообразия в своей монотонной жизни. А ещё потому, что в голову ей приходили песни. Она имела хороший слух и умела играть на нескольких инструментах. Но пошлость конкурса стала настолько её раздражать, что под конец она выкинула фортель, сымпровизировав скандальную песенку…

В поведении, в манере держаться, в словах Линды Кроласу почувствовалась какая-то затаённая грусть. Одиночество. Растерянность человека, вынужденного постоянно заниматься не своим ремеслом.

Линда рассказала ему, уже не для печати, что это занятие, ведение дел ателье, ей поручил некий дядя Ося. Это был человек из клана торговцев. Дядя Ося признал её своей родственницей и пристроил к визаж — делу, предварительно пригласив мастериц для её обучения. Когда Линда, неожиданно для себя, оказалась в Ростове, он помог ей выжить в этом городе. Сам дядя Ося с головой погряз в торговых делах. Иногда полулегальных, а иногда — даже выходящих за грань. Сейчас он являлся маклер-бароном среднего ранга и жил в Батайском районе Ростова.

В будущей статье Кроласа, они намеренно указали даже адрес Линды: вернее, название её ателье, ну, а его адрес вычислить было не сложно. А также, провозгласили якобы её желание контактировать с любым казино или молодёжным мюзик-клубом… Потому, что терять ей было уже нечего: хуже, чем интерес «серых», не было в городе ничего. Кролас был в этом абсолютно уверен: он сам с этим сталкивался. Два года назад пропал его сосед по лестничной площадке, медик по образованию. После того, как поначалу за ним таким же образом начали наблюдать «серые».

Поглаживая лисокотёнка, которого она назвала Кари, Линда просила закончить заметку о ней фразой о том, что она согласна участвовать во всех культурных массовых мероприятиях города.

А потом, она проводила незваного гостя до дверей своей комнатки и подала ему на прощание бледную узкую руку.

— Боюсь, всё это поздновато, и за мной придут уже этой ночью. Вас тоже могут задержать по дороге, и эта заметка в печать вовсе не выйдет, — и Линда грустно улыбнулась.

— Надеюсь, что нет, сегодня вас ещё не посмеют тронуть. У вас, в конце концов, какая-никакая охрана наблюдается. Позовите ребят своего… как там? Дяди Оси, — сказал Иоганн.

— Мой охранник, при входе, если что, вызовет целый отряд; они совсем неподалёку. Но, я не хотела бы этой бойни: все торговцы Города — против серых… А такая заварушка легко может начаться. И, полагаю, серые всё же победят.

На фоне огромного окна-иллюминатора, зашоренного сейчас непроницаемым супер-покрытием, изображающим звёздное небо, Линда была хрупкой и беззащитной. В своём чёрном облегающем платье, с огромными печальными глазами, она казалась девушкой, сошедшей с древнего киноэкрана.

Иоганн сфотографировал её с помощью редакторского микроскотча.

— А сейчас, возможно, они уже пронюхали, что у меня — посетитель, и явно не клиент ателье. В таком случае, вас снаружи уже поджидают, — взволнованно сказала Линда. — Охрана дяди Оси имеет инструктаж охранять только меня. Не думаю, что вам грозит большая беда. Но, они вполне могут просто поймать и продержать вас в заточении… До тех пор, пока не добьются от меня всего того, чего хотят.

— А чего они хотят?

— Не знаю. Но, серые следят за мной неотступно, где бы я ни находилась. Сюда пока что не заходят. Но, если заглянут… Боюсь, что тогда произойдёт что-то страшное. И потому, я не говорю: до свидания. Скорее всего, прощайте, — и она закрыла лицо руками, скрывая предательские слёзы.

— Я прорвусь… И моя заметка выйдет. Это я обещаю, — сказал Кролас тихо. — Им не останется ничего другого, как смотреть издали на вас, ваших поклонников и репортёров… Давайте, сделаем так, чтобы вас потом всегда окружала толпа.

— Тогда… Вам надо спешить. Пока они не решили посмотреть, кто же у меня в гостях, — сказала Линда, сама содрогнувшись от такого предположения.

Кролас вышел из гостиной в полумрак визаж-холла, с его светящимися витринами. Пока он пересекал его, направляясь к фойе, сбивчиво объяснял врану:

— Тенгу, если серые ждут снаружи и попробуют меня задержать, надо будет всеми силами пробиться на волю. Уйти от них, любой ценой. На кону стоит не только моя свобода, но и жизнь Линды. Без моей статьи, она вскоре, и совершенно незаметно, исчезнет. Вряд ли, из ателье. Но, она же не сможет совсем не выходить, нигде не бывать… А они подкараулят удобный момент. Серые — это ужас города. Кого забирают к себе серые — того больше никто не ищет. Бесполезно искать. Будто, и нет такого человека: ни по документам, ни в печати нет о нём никакой информации. Для этого есть у серых, по всей видимости, свой рычажок… Он называется страх.

— А если, твоя статья выйдет, что это меняет?

— Если исчезает простая хозяйка ателье — это одно. А, если широко известная обществу персона — совсем другое. Чем больше известность человека, тем более он защищён. Лицам, широко известным — можно почти всё, только у них есть права, и только с ними можно поступать по писанным законам, а не по не прописанным нигде понятиям.

— Если прорываться — давай, потор-ропимся! — провозгласил вран, когда Иоганн подходил к фойе. — Шнур-руй калоши! — и он указал клювом на флайеры в гиперпакете, оставленные здесь, неподалёку.

Кролас мгновенно понял, что имеет в виду хитрая птица: именно сейчас — и шнуруй… Вытряхнув флайеры, Иоганн всунулся в них ногами и стал разгоняться прямо в фойе. Одновременно, он на ходу превращал свою внешность во что-то непотребное… На голову надел, как пилотку, уменьшенный благодаря трансформации гиперпакет. Лицо закрыл супер-очками из пластцеллюлозы, с защитной флюоресцирующей плёнкой. Затем, засунув врана к себе под плотную жилетку, он натянул перчатки. И, проехав на флайерах всё фойе, Кролас сразу, после того, как автоматически распахнулись прозрачные двери, круто взмыл вверх…

И весьма вовремя. Поджидавшие его струи песка, удушающий запах газового баллона «Ромашка-4» и зубы собакокрысы его не зацепили.

И… начались гонки… Да, вот так, по-сумасшедшему, летал он только в лихой ранней молодости. Тогда, только что освоив флайеры, он отправился с друзьями ночью в дальний киоск за пивом. А их рожи почему-то сильно не понравились полисам.

Несясь на максимальной высоте флайера — на уровне второго этажа — и маневрируя: огибая столбы и деревья, — Иоганн, вполоборота назад, заметил, что за ним несётся литл-бус класса «Сфера»… Махина огромной скорости и маневренности.

— Недетски запульнут они по мне сейчас тихими разрядами, — сказал он давно выпавшему из жилетки и летящему рядом с ним врану.

Но, вскоре долетев до ближайшего спасительного подъёма на второй уровень, он побежал по движущейся вверх скайт-лестнице, не снимая флайеров и разгоняясь до предела. По этой же лестнице, чуть ниже, следовал литл-бус, который не смог передвигаться вверх по грузовому подъёму и ехал лишь со скоростью эскалатора. Возьми он подъём нахрапом, то мог бы, вероятно, при этом просто снести лестницу напрочь. А так, его не слишком быстро несла вверх образовавшаяся скайт-платформа… И пара собакокрыс внутри буса с напряжением ждала высадки.

Кролас, при завершении скайт-лестницы уже летел над ней на флайерах, предварительно разогнавшись. Там он резко взмыл вверх, над горизонтально движущейся гладкой платформой. К ней немного дальше подходили тьюб-эскалаторы верхнего, вертикального, подъёма. Но, к ним он не полетел, а вместо этого, Иоганн сделал совершенно невозможный трюк, достойный лихого фильма… Не достигая эскалаторов подъёма, он подорвался вверх, аж до «потолка»: платформы второго уровня, — и там перевернулся в полете вверх ногами, для чего размагнитизировал на мгновение флайеры… А потом… поехал, вновь разгоняясь, прямо по низу моста-автострады, включив на время полное заземление флайеров: их пристыковало при этом к ближайшей поверхности. И, как муха, вниз головой по потолку — так и он заскользил, прямо по потолку, высоко над «Сферой»: литл-бусом, что выехал следом за ним на платформу первого яруса. Набрав бешеную скорость, Кролас снова размагнитизировал флайеры и оторвался от потолка второго яруса, срулив в сторону и перевернувшись в полёте снова вниз ногами. И, как летящий вдаль ангел, полетел над вечерним Ростовом, на огромнейшей высоте… А город внизу приветствовал его сияющими афишами и мигающими шорами.

— Парю над городом, как ангел в последний день творения. Или, как демон, дух изгнанья… Впрочем, ни ангелы, ни демоны не удирают от литл-буса класса «Сфера» и не ждут того, что вот-вот разобьются, — проорал он, испытывая, как ни странно, высочайшую эйфорию.

— Видел бы ты сейчас своё лицо! — каркнул пролетающий рядом вран. — Мечтательно-идиотское.

— И тормознутые мозги, — поддержал его сам Кролас, совершенно обалдев от ситуации.

Он летел, совершенно не управляя флайерами. Как ими управлять в таком положении, в безнадёжном полёте? Иоганн не знал, предусмотрен ли совет на эту тему в инструкции по технике безопасности к флайерам… Вран вывел его из прострации:

— Садись на крышу, дур-рень! Планир-руй!

— Я разобьюсь!

— Нет. Достигнешь нор-рмального для флайер-ров расстояния до повер-рхности — и сможешь снова ими управлять! — заявил вран.

Действительно, автоматически, постепенно, сбавлялась скорость полёта разогнавшихся флаеров. И высота полёта тоже. Приближалась земля. А ещё скорее — приближались крыши. Оставалось только снова начать управлять флаерами, которые становились снова относительно послушными. И координировать приземление. Впрочем, полностью такую дикую скорость сбить не удалось, но Иоганн хотя бы довёл её до приемлемых пределов, пролетев, сколько смог, забирая вправо.

Он относительно мягко опустился на большую крышу. И сразу опознал её. Это могла быть только крыша исследовательского мединститута… Поговаривали, что именно здесь проводили опыты по клонированию.

На крыше, к счастью, располагался небольшой бассейн и парк отдыха с цветами. Также, били великолепные фонтаны с подсветкой. К счастью — это потому, что, впишись он в голую крышу, а не в бассейн… Всё же, было бы намного хуже. А так, он приземлился аккурат в воду.

Иоганн вылез из бассейна. Снял флайеры, а также снял и слегка отжал джинсы. Водоотталкивающий материал журналистской жилетки спас содержимое его карманов.

— Я тебе уже говорил, что ты — крутой парень? — хихикнул вран.

Система лестниц из металлопласта, спусковых эскалаторов и лифтов была довольно сложной и запутанной. Опять-таки к счастью, институт не был приостановлен совсем даже ночью. Попадались отдельные сотрудники.

Кролас с наивностью идиота показывал им свой пергазетный пропуск второй категории и просил дать интервью об их работе. Некоторые просто отмахивались от него, другие — посылали подальше. Пока, наконец, не попался строгий дядька, который и вовсе рассердился и препроводил нежелательного здесь представителя прессы к выходу и практически вышвырнул его на газон… Не задаваясь особенно вопросом о способе проникновения на территорию секретного института мокрого журналиста: «Ох, уж эти мне газетчики!».

Оказавшись на газоне между фосфоресцирующей урной и лавочкой из пласторганики в форме бревна, Иоганн отряхнулся и, наконец, возрадовался жизни. А потом поспешил к ближайшему подъёмнику, чтобы поймать нужный бус и, наконец, добраться до родимого Газетного переулка.

И только уже трясясь в бусе, журналист Кролас, наконец, заявил:

— Кажется, я жив. Но, очень голоден. Зверски хочу жрать!

— Я, между прочим — тоже, — ответил ему вран.

Поэтому, оказавшись в Пергазетном, они сразу направились в ночное редакционное литкафе, а там — заказали сэндвичи с анчоусами, пампасы и пачку «Вечернего Ростова». Затем Кролас сел за столик и вновь перевёл дух, с удовольствием следя за танцевальными па начинающих репортёров, ритзибоев, их гёрл и аск-партнёрш.

Играла приятная, лёгкая музыка, под которую он, уже полностью высохший, строчил заметку на купленном здесь же пресс-папире с помощью микронаборщика 10-й модели, позаимствованного у знакомого ритзи Сашки.

«Микроб» заедал и барахлил на каждом пятом слове — да ничего, и так прокатит…

Вран снова притворился попугаем. И, поклевав немного из тарелки, теперь чистил пёрышки.

Вот в эту-то идиллию и влетела Зинка Исламбекова.

— Кролас, душка, спасай! Завтрашний номер — горит… Нет хватает целой полосы… Не выйдем завтра — не будет премиальных. А я на углу универшопа присмотрела такие туфельки! Просто обалдеть, — проорала она.

— Ой! Что это? — встрепенулась вдруг Зинка, поглядев на «попугая».

— Мой новый друг, — ответил ей Кролас, не покривив душой.

Исламбекова глубоко вздохнула, выпучив глаза. Но, ничего ему не сказала. В конце концов, каждый из редакции имел свои странности. Не криминал.

— Ну да… Пикассо, например, с броненосцем везде ходил, — через некоторое время, задумчиво пробормотала Зинка себе под нос. А потом выхватила Иоганна из-за столика и куда-то потащила…

— Сальвадор Дали… С большим муравьедом, — слабо возражал Кролас, повинуясь Зинке.

В общем, конец статьи он дописывал у Феди в наборно-верстальной компании. Не хватало ещё немного текста, чтобы заполнить пустоту, и приходилось сочинять на ходу и доливать «воды». И при этом, его пихали и тискали со всех сторон, а импульсивная Зинка без конца расцеловывала Кроласа в обе щеки. Всё это время, снизу доносился какой-то жуткий джаз.

Зато потом Зинка с одним из её приятелей, водителем редакции, парнем меланхолично-отстранённого вида, довезла Иоганна на пергазетном афишном бусе до самого дома. По пути они, к тому же, сдали прокатные флайеры. Зинка собственноручно впихнула Кроласа в подъезд его дома, видя, в каком он состоянии.

— Приятно, когда о тебе кто-то заботится, — подумал вслух уставший и замотанный за день Иоганн. Да, не каждый день ему выпадала честь проехаться на элитном транспорте первого яруса… Который передвигался по городу со скоростью черепахи.

Глава 4. Дом, уютный дом…

Только через пару минут долгого и затяжного разглядывания обоев, журналист, наконец, полностью осознал, что уже дома. Ещё некоторое время прошло так же на автопилоте. Ноги ещё не болели, это с ними произойдёт завтра… Но были как не свои. А голова — уже как медный котелок… Надо было расслабиться и получить толику удовольствия. Ни на что другое сейчас он способен не был.

Усадив врана, сняв его с плеча, на мягкий армчеар, он некстати вспомнил, что Дорогуша называет «сию мебль» старинным словом «кресло». И даже «седлище». Но сам-то Иоганн точно знал, что кресло не имело откидной спинки, трансформирующей его в диван с помощью подлокотной кнопки, ручного управления и вибромассажера для спины. Он видал в антикварном музее так называемое «кресло». Ну, ещё были так называемые «офисные кресла» — вращающиеся стульчики со спинками.

Затем Кролас нажал на кнопку дверцы большого шкафа-купе, и она плавно отъехала. Двигаясь как в замедленной съёмке, Иоганн медленно извлёк из шкафа пушистый домашний анорак с капюшоном. Ему этот мягкий анорак, ещё в эпоху ритзибойства, подарила одна симпатичная герла. И потому, он до сих пор пах устойчивым парфюмом.

Переодевшись в домашнее и нацепив хауз-бутсы с головами пушистых мягких крокодильчиков, Иоганн прошествовал в рейнрум. Опять некстати, он вспомнил, что Дорогуша зовёт рейнрум и бас одинаково: баня. Вообще, его коллега очень любил щеголять старинными, псевдорусскими, словечками. Нажав на «вом-плюс» и войдя вовнутрь, Кролас с удовольствием ощутил потоки льющейся сверху воды. Музыку, подсветку и вибромассаж в рейнруме он никогда не включал. Они его не расслабляли и не успокаивали. А, наоборот, сильно бесили, если кто-нибудь услужливо дополнял ими его уединение. Особенно, если он был в усталом виде.

«Музыка в рейнруме — это все равно, что телекс в пубе», — вспомнил он фразу Дорга.

«И вот в этом-то мы с Доргом, наконец, едины, — усмехнулся Иоганн. — Только, этот фрукт зовёт этот самый пуб „отхожим местом“. Это глупо. Все знают, что „пуб“ происходит от слов „писсуар, унитаз, биде“ — в одном флаконе, так сказать. И от слова „публика“ его производят, но в шутку. А „отхожее место“ — это нечто с пизанс-территории».

Ещё раз тщательно намылив спину, он подумал: «Что-то мне всякая непотребщина в голову прёт: пубы там, Дорогуша… Вспоминает, наверное. Зинка наверняка ему раззвонила, что я всё-таки успел со статьёй в номер».

Потом он подставился под ветряк и вскоре высох.

Выйдя назад, к врану, Кролас от неожиданности вскрикнул. Его вран лежал (лежал!) лапками кверху, закрыв глаза…

Но вот, Тенгу приоткрыл левый глаз и прокашлял:

— Медетир-р-рую! Что, дружок, сел на понт?

— Странное выражение: «понт» — это по-французски «мост», вообще-то… Но, я здорово сбрендил от стрёма, — ответил Иоганн. — Лучше, не делай так больше.

— Пр-ривыкай! И…я тоже хочу в р-рейн-р-рум, — прокаркал вран.

Кролас, впихнув врана под струю, включил «контраст».

«Не знаю, как ему. Надеюсь, не осерчает», — подумал он.

Затем, рухнув в армчеар, Кролас «пультанул» телекс и, подъехав в армчеаре к тирвару, извлек из ящика несколько шопснабов. Открыл первый попавшийся, на котором было написано, что он «придаёт хорошее настроение и обладает неизменным вкусом омлета с ветчиной». И, включив фильтр-воте на 60 градусов, запарил содержимое пакета, моментом получив что-то, обрётшее форму высокого пирога. Да, его предки такого не жевали. И «пейзанское» происхождение до сих пор позволяло ему восторгаться подобными мелочами. Нацедив себе также стакан «холодненькой», то есть, чистой, отфильтрованной воды, он принял привычный дневной запас различных бадов и мутагенклиматиков.

По телексу, тем временем, шло какое-то нудное шоу, посвящённое предвыборному тусняку. Анкюлотный «спикмаскер» (это, на пергазетном, спикмейкер, только абсолютно заказанный) вещал вдохновенно что-то о непревзойдённых талантах «одного из наших достопочтенных Отцов Города… Сделавших большой вклад в усовершенствование Пирамиды Ростова». Ещё долго этот дядечка на экране распинался о том, что, да, мол, «Эхнатон — это наш символ, символ совершенного Города Солнца, каким и является наш Город, воплотивший самые дерзкие мечтания предков». Далее, он заявил: «Эхнатон — это образ деятеля, избравшего, как и наш город, поклонение солнцу, а Пирамида — символ устойчивости и материальной незыблемости». От этих потоков речи спикмаскер плавно просочился к возвеличиванию «вновь переизбираемого на многие лета» товарищу Штык Феогниду Соломоновичу. За избрание мэром которого все должны дружно проголосовать на следующих выборах.

На другом канале, куда переключился Кролас, кто-то весь в жёлтом натужно блеял о том, что «нам будет весело всегда». «Это — так же отвратно, как и политика», — подумал Иоганн и снова нажал на кнопочку.

Он было остановился на передаче про дендрарий, где показывали новые редкие мутагенвиды. Но тут внизу экрана замелькал Зинкин номер, и бегущей строкой поползла просьба переключиться на Мега TV++. Кролас тут же набрал Зинку, которая выпучила на него глаза и быстро-быстро затараторила. Так быстро, что он даже не сразу въехал в тему. К тому же, обалдел от вида Зинки, переодетой уже по-домашнему: волосы у неё были заплетены во множество косичек, каждая из которых увенчивалась змеиной головой, а небрежно наброшенный ярко-алый халат с глубоким вырезом, расписанный драконами, весьма эффектно открывал некоторые её формы. На Зинкином лбу красовалась громадная магнитоброшь в виде фиолетового камня, а на шее висел амулет, стилизованный под старинный кинжал. Зинка пила какую-то, невыносимую даже на вид, бурду для похудания, в числе экстрактов которой плавал даже рыбий хвостик… Вернее, она втягивала её в себя через золочёную коктейль-тьюбу.

«Хорошо, что кси-плэй-бавард не передаёт запаха», — подумал Кролас. Он специально не спешил устанавливать более совершенную программу.

И, наконец-то, он въехал задним числом, что Зинка говорила о том, что по Мега TV++ показывают «убойный шокдисэгри» с участием Дорогуши, который, по словам Зинки, «влип конкретно».

Кролас тут же переключился на молодёжный «мега» и стал злорадно наслаждаться.

Картина была неприличной до своеобразного великолепия.

Дорг, одетый в чёрную рясу, заправленную по бокам в журналистские джинсы, помахивал большим золочёным крестом и орал на высокого, атлетического сложения парня в розовом трико с длинной, пшеничного цвета, косой:

— Бога побойся, отрок! Почто явился сюда, мирных людей стращать!

Атлет выхватил со стола огромный кубок с водярой и плеснул прямо в пасть Дорогуше.

— Попский прихвостень! Так вы говорите, что все верующие должны водку жрать? Залейся! Только, нет этого в Евангелии! И Христос не проповедовал!

— Ивановец несчастный, Порфирию молившийся! Это ты мне в укор ставишь? Бес тебя путает, пить тебе мешает! Как выпьешь стакан — бесы на тебя и нападают! А верующий человек — крепкий человек! Наш батюшка Амвросий хоть ведро водяры высосет, и на ногах только крепче стоять будет!

Дорогушу под хохот «золототысячников» пытались уже оттащить «свои»: религиозные черносотенные ребята в рясах шли заткнуть ему глотку. Верзила Петроний, красный как рак, пытался дотянуться до Дорга через соседний столик.

Внизу, в четверть экрана оставленная Иоганном Зинка вещала ему бегущей строкой, ехидно улыбаясь:

— Наш Драгомир Свистлицкий, ты знаешь, оттягивается: отгул взял. Пошёл в кафешке посидеть. На халяву. Не знаю, сладок ли на халяву уксус, но, видишь сам, в черносотенном кафе «Душистая акация» кроме постных рож ничего постного не наблюдается, а наш Дорг до того влез в образ черносотенца в газете, что и наяву вступил в их общество и теперь имеет членский билет. Для внедрения способом погружения… Ну, а тут золототысячники пронюхали об «Акации» и решили сделать на «чернушников» компромат: о том, как они тратят пожертвованные на их общество средства. Этот, в розовом — из шок-дисэгри-плэй-юниоров. Переодетый в «золотого». Они сами решили пока не мараться. Выдвинули ритзибоя.

Тем временем, на экране Петроний завалил-таки, ухватив сзади за рясу, Дорга под столы. Всё смешалось в кучу. Кто-то опрокинул софит. По экрану пошла рекламная пауза. Так резко, что даже Зинка выключилась.

На весь экран теперь показали здоровенный двухспальный армчеар-сексодром и пристающую к молодому красавчику слегка потрепанную жизнью анкюлотную даму в пеньюаре. На этом фоне проговаривалось, что все, конечно, кто читает, слушает и смотрит… (деланная пауза) в курсе, что в городе, несмотря на некоторое закрывание глаз на проникновение части пейзан в него, а также на коммунятники и на искусственное выращивание младенцев, возможное с трёхмесячного возраста плода вне утробы матери, количество рождённых детей с каждым годом падает, а население медленно, но постоянно сокращается.

«И дело не только в том, — вещал и далее бодрый голос, — что многие женщины не хотят испытывать даже малейшие неудобства, связанные с родами, а в том, что многие (согласно анонимному анкетированию, 80% жителей) не испытывают никаких приятных ощущений от занятия сексом или не способны на него совсем. Наш препарат — сексживит, в виде розовых конфет в прозрачной упаковке, сделает вашу жизнь интересней».

Парень на экране томным голосом обещает: «Я сейчас, дорогая!» Отходит в сторону и принимает пилюлю. Затем экран наполняется радужными световыми пятнами и недвусмысленными стонами и звуками. «Сексживит — это море любви!» — звучит голос за кадром.

А вот и снова, на весь экран, возник Дорогуша. И золотарь в розовом. Теперь они сидели по разные стороны стола. Сзади — «свои» обеих сторон, заломившие им назад руки.

— Вы хоть за речью своей следите! Сплошной новояз! Долой! — орал потный Дорг.

— А вы — устаревшие ретрограды! И для вас Шамбала — пустой звук, а Учителя Человечества — не существуют!

— А вы даже молиться разучились!

— А вы мантры петь не умеете!

— А вы — напустили таинственности! Жидомасонские правнуки! Церковь должна быть доступна всем!

— Да! Вы зато — всем доступны! Особенно, в кафе «Душистая акация!» Разврат сплошной!

— Не согрешишь — не покаешься!

— А согрешишь единожды — продолжишь всё дальше и дальше!

— А вы считаете, что главное — здоровье телесное, а не дух, искра Божия!

— А вы — и то, и другое ко всем чертям послали!

— А вы…

Экран погас. Кто-то рубанул телекс. Иоганн обернулся. Рассерженный вран, весь всклокоченный и похожий на ежа, стоял сзади. С него капало, и он оставлял за собой мокрые следы. Это он и выдернул шнур телекса. И теперь укоризненно молчал.

Иоганн, тоже молча, отнёс его назад, в рейнрум. И поставил под ветряк. Когда тот высох, так же молча принёс его обратно и запарил перед ним ещё один шопснаб, который тот уныло склевал.

— Обижаешься? — спросил затем Кролас, как можно ласковей.

— Нет. Просто, вечером враны не болтливы. И я устал, — ответил Тенгу. — Закрой теперь шор-ры — и ложись уже спать. Утро вечер-ра мудренее…

Кролас закрыл шоры: в смысле, подошёл к окну и нажал на кнопку.

Новенькие шоры были его гордостью. И одной из последних покупок. Он ненавидел пустые окна без шор: всё время что-то мигает, проносится, шумит и гремит. А шоры изолируют уличные звуки… Изнутри они смотрелись просто как ночное небо. А на внешней стороне его шор, на окне, расположенном очень высоко, вблизи второго яруса города, огромный леопард бежал по джунглям… Бежал до бесконечности.

Иоганну очень нравились его новые шоры.

— Ложись спать, — сказал вран. — Завтра будет трудный день.

И Кролас почему-то сразу послушался. Разделся и лёг.

— Впрочем, я совсем не хочу спать, — сказал он при этом врану. — Нервы, адреналин в крови… Сам понимаешь.

— Сейчас заснёшь, и с лёгкостью… Дружок, хочешь, я расскажу тебе сказку? — передразнил вран какую-то детскую передачу. — А ведь, правда же. Р-расскажу, — добавил он грустно. — И не одну.

— Валяй, — буркнул усталый журналист.

И вран, сев у него в изголовье, первым делом сказал самокритично:

— Враны отличаются одним редкостным занудством: они вечерами рассказывают разные истории. Итак, я пр-риступаю…

Кролас закрыл глаза и приготовился слушать.

— Из книги Алконоста, страница пятьсот тридцать восемь, — начал вран мелодичным заунывным голосом. На миг Иоганну показалось, что этот голос возник внутри его черепной коробки. А потом, он больше ничего не воспринимал, кроме текста самой книги…

…Старой-старой видится мне эта планета. И были на Земле тысячи и тысячи войн, мор и глад… Пустыни стирали города с лица земли. Менялись континенты, разрушались берега, затоплялись острова. Тысячи людей сжигались в горнилах топок или закапывались живыми в землю. Другие несчастные убивались карой небесной, испепеляющей всё живое… И всё это привело к тому, что вновь число людей стало вновь мало, да не известно им самим. Ибо нет для них более никакой возможности исчислить себя.

Неисповедимы пути Господа, но не деяние это рук его, и нет ему необходимости оправдываться в не содеянном им…

Первые войны, о которых поведал нам шелест листьев, это войны за добычу и за женщин. Потом последовали войны территориальные, за землю и золото. Затем — кровавые войны за власть под знамёнами и лозунгами разного покрова и пошиба, которые переросли в войны политические, называемые «холодными»: войны ненависти, предательства и лжи.

В конце старого мира, всем стали править деньги, уничтожая остатки совести и добрых чувств. Так возникли новые, внутренние войны, впоследствии названные почему-то «диснейлендовскими». Вечный праздник для одних, нищета и вымирание — для других, в пределах одной и той же страны… На смену им пришла великая война хакеров. Она закончилась гибелью интернет-сети и единого мирового пространства. Одновременно, возникли гиперпустыни, благодаря которым связь между отдельными участками земли, где остались люди, прервалась. Мир раскололся на части.

Но всё это — лишь присказка, прелюдия начала описания войн психологических, войн времени «бесконечного перехода» — последней из эпох. Началась эпоха психологических войн на замкнутых пространствах. Войн на поражение. Так обернулся полный круг истории.

Потом Иоган больше не слышал врана.

Он спал. Он был во сне. И шёл по улицам незнакомого города. С башенками и шпилями, с аккуратно подстриженными газонами… Города, мокрого от дождя, полного листвы, деревьев. И сейчас там шёл лёгкий дождик, и потому пахло клейкой листвой, цветением, и город был окутан лёгкой, полупрозрачной дымкой тумана.

Наяву Иоганну ни разу в жизни не приводилось видеть дождя. Он никогда не шёл на его памяти. Летом воздух всегда был раскалён до предела, а зимой — в Городе царил бесснежный, иногда довольно сильный, мороз.

Но вот, там, во сне, дождь уже заканчивался. Воздух пропитался озоном. А с мокрых ветвей капало. Ласково и нежно, проглядывало меж облаками солнце, выхватывая косые нити дождя. Вдали, от здания к зданию, протянулся семицветный полукруг радуги. Слегка веял бодрящий ветерок.

Иоганн знал, что был во сне. И теперь видит Город Дождей.

Город, здесь, на площади, где остановился Иоганн, сейчас был пуст. Работал фонтан, и каскады струй воды спускались в небольшой водоём. Солнечные лучи искрились в каплях влаги на траве и цветах.

Внезапно, он услышал голос врана. Похоже, что вран имел способность проникать даже в чужие сны. И он незримо присутствовал здесь, в его сне.

«Посмотри на руки. Зафиксир-руй на них своё внимание», — сказал хриплый голос Тенгу.

Иоганн послушался, и посмотрел на свои руки. Они были слишком длинные и какие-то зеленоватые.

Когда он посмотрел на них, то вдруг почувствовал что-то, похожее на ощущение, будто тебя вытаскивают из пруда за волосы. Затем его кинуло куда-то в пустынную, заброшенную местность, где валялся искорёженный, занесённый пылью самосвал, обвеваемый песчаными бурями. Картина завершалась фиолетовым небом и красным светилом. Затем — его швырнуло вновь, но уже во что-то, отдалённо напоминающее родимый Ростов. И там его настигал, дыша ему в затылок, незнакомый тип, весьма напоминающий вчерашних серых людей. Иоганн обернулся и увидел, что «серый» был без глаз. На их месте явно обозначились два больших белых бельма. И он, заорав по сумасшедшему, с удвоенной скоростью вмазал по улице и перепрыгнул через забор…

За забором росли странные деревья с огромными орехами, имеющими зеркальную оболочку. Он сорвал один из них и стал его рассматривать. Вдруг, неизвестно откуда, появилась старуха, потянулась к его ореху узловатыми, костлявыми пальцами и злобно зашипела:

— Отдай! Это — сад Владимира Тараканова!

— Тараканова… Тараканова…, — повторило раскатистое эхо.

Но Иоганн лишь глубже всмотрелся в орех. Теперь, он был похож на грецкий. Внутренность грецких орехов всегда напоминала ему… полушария головного мозга. Впрочем, через секунду это был уже не орех, а гранёный шар, снова с зеркальными гранями. И, в одной из его граней, он вдруг увидел тоненький шпиль… Одного знакомого, только что виденного, здания. Башенки из Города Дождей…

Но тут всё закружилось, зашумело у Иоганна в голове, и его вышвырнуло долой из этого сна.

Глава 5. Коммунятник

Некоторое время, Иоганн лежал в своём армчеаре, тупо уставившись в зеркало на потолке и вспоминая сон. Вран, спавший у него в изголовье, уткнув клюв под крыло, тотчас проснулся, как только Кролас довёл своё воспоминание до конца. Он посмотрел на хозяина серьёзно, и без всякого предисловия, с места в карьер, спросил:

— Ты знаешь Тараканова?

— Нет, — ответил тот быстро. — Кто это такой? Почему ты о нем спрашиваешь?

— Он сейчас пытался прощупать твой мозг, — прокомментировал вран. — И нам надо вычислить его. Вернее, то, как он на тебя вышел. Иначе — кр-ранты. Где ты берёшь информацию?

— Какую? — спросил Иоганн. — Если общего характера, то — из редакционного компа.

— А — ещё? Всякую, — вран явно был чем-то напуган. — Нетрадиционную. Быть может, запретную в этом городе. Тобой заинтересовались… Но, не серые. Быть может, это вовсе не связано с Линдой: с какой-то иной истор-рией.

Кролас задумался. И неожиданно вспомнил своего приятеля из хипков. Странного такого. Его «свои» звали Шнобель-Пещерник. А занимался он, кроме всего прочего, тем, что собирал старинные штуки, называемые книгами: теми, что сохранились из прошлого, не в электронном виде. В основном — на пластпапире. Их даже кислотные дожди не шибко испортили. Он собирал те книги, что когда-то валялись на мусорке. Их с помоек смывало в пещерно-канализационную сеть. А он эту сеть хорошо знал. Изучил именно тогда, когда начал собирать книги.

Кролас как-то проторчал «на хате» у Шнобеля месяца два. И читал без отрыва. Всё подряд. Он бы и ещё там застрял, но кончились все его шопснабы, и потому надо было срочно устраиваться на очередную работу.

«Вроде, про Тараканова там мне ничего не попадалось. Даже в книгах Шнобеля. А также — ни в газетах, ни в информационном справочнике, ни в комп-инструкт-пейджах, содержащих основную инфу о разных лицах, деятелях Ростова», — подумал он.

— Нет, я понял, что ты о нём ничего не знаешь. Меня интересует, что ему от тебя надо. Зачем он роется в твоём мозговом компьютер-ре, — задумчиво прокаркал вран.

Иоганну стало не по себе. Будто холодок пробежал. От ног до корней волос.

— Ладно. Собирайся. Нельзя терять вр-ремя. Возможно, что вскоре и сюда нагрянут с проверкой сер-рые. Возможно, это они сдали тебя Тар-раканову: инфор-рмацию о тебе. А нам надо ещё искать парнишку — твоего Оливера. И успеть найти. Возможно, Тарраканов заинтер-ресуется не только тобой, а им тоже — ну, всеми Кроласами, за компанию. Надо это выяснить. Опер-редить. Знаешь ли, у нас с этих пор — очень и очень мало вр-ремени.

— Мы будем искать Оливера?

— Ты хотел отыскать сына? Пр-роведать?

— Да.

— У тебя сегодня выходной, после вчер-рашнего задания?

— Да, выходной.

— И ты можешь не появляться сегодня в р-редакции?

— Могу. Я работал ночью, строчил текст. Имею право на отдых.

— Воспользуйся этим вр-ременем, — каркнул вран. — Всё же, ты обязан повидать пар-ренька до того, как на тебя выйдет Тарраканов — или же, до того, как мы будем др-рапать из гор-рода.

— Кто такой Тараканов?

— Мой главный вр-раг. Тот, кто накрыл Город куполом, отр-равил ментал. Здесь тяжело думать — и это сделал он. И он держит в плену всех тех, кто всё же мыслит и может что-то менять. Ну, тех из них, о ком он пр-ронюхал. Официально, он пр-росто профессор института нейро-лингвистического пр-рограммирования.

— Откуда ты это знаешь? Ты его видел? Или, где-то о нём читал?

— Официально, о нём не сообщают нигде. Он — один из тех, кто пр-равит пр-равителями. Я его не видел, но веду с ним бой — на ур-ровне мыслей. Я знаю о нём, но он не знает обо мне. Его пр-риборы могут вычислить человека с повышенной мозговой активностью, но не птицу. Собир-райся, Кролас! Не медли.

* * *

Иоганн в последнее время чувствовал себя так, будто полностью потерял реальность происходящего. А потом обрёл новую. И в этой новой, иной реальности вдруг полностью доверился врану. Он чувствовал, что эта птица полностью изменила его жизнь, его мысли…

«Похоже, он из журналиста — превращает меня в человека. Постепенно, но верно», — подумал Кролас.

Тем временем, вран мирно дремал вполглаза у Кроласа на плече. Для всех иных — в облике старого попугая. И они вновь были на улицах Ростова. Иоганн теперь невольно сравнивал его с тем городом, что приснился ему во сне. Сон был настолько ярок и отчётлив, что казался ему реальностью, а то, что в нем происходило — действительно прожитым путешествием.

Сейчас Иоганн по-новому смотрел, будто впервые их видя, на искусственные пальмы и ёлки, покрытые синтепоновым покрытием: для защиты от выгорания. А потому, всегда будто бы заснеженные. И на редкие лавочки из пласторганики. И на убитых жизнью, озлобленных людей, в их вечном блевотном скольжении то вверх, то вниз, на подъёмниках, ведущих к метро-тьюбам…

Вот, Кролас и сам в поезде метро…

А ехали они с враном в Новочеркасский район Ростова. Искать улицу Бирючья Балка.

Иоганну не нравился этот район. Когда-то, это был отдельный город, Новочеркасск. Потом, в самые заселённые и тучные времена, насколько городов слилось с Ростовом, как и ещё раньше, и вовсе в седой древности, слились Ростов и Нахичевань. А ещё позже, Новочеркасский район стал запущенным и унылым. Почти нежилым. Ходили слухи, что там блуждают радиоактивные галлюциногенные сполохи и местами светится зеленовато-жёлтый газ.

Полузаброшенные, огромные, надтреснутые вдоль подъездов, многоэтажные конструкции, заваленные хламом; контейнеры с отходами, которые, казалось, никто и никогда не вывозил, — соседствовали с пейзанского вида лачугами. Парадный центр сиял великолепием почти дворцовых построек, что не мешало пересекать даже его отстойным грязным канавам и проложенным поверх пластикового тротуара открытого типа трубам, обтянутым стекловолокном и грязного цвета жустером.

В то же время, именно здесь находилась большая часть детских учреждений и больниц, а также известный всему Ростову коммунятник на улице Бирючья балка — низинной и на редкость вонючей улице.

Вскоре Кролас с враном на плече шёл именно по Бирючьей балке. Вдоль грязно-жёлтого сооружения, которое было украшено надписью: «Эта сторона улицы особенно опасна при кислотных дождях». Надпись, по-видимому, была оставлена недавним прошлым ростовского бытия. Старожилы о них ещё не забыли. Но теперь никаких дождей не было. Даже кислотных. Впрочем, природа всегда могла и повторить.

Иоганн двинулся вперёд. Грязно-серый сумрачный колорит, и ни с чем не спутываемый, только этому району присущий, запах затхлого болота, дешёвых сигарет и рыбы не внушали ему оптимизма. Шарящие в темноте подворотен бездомные коты, непонятно на каких харчах отъевшиеся до невероятных размеров, то и дело презрительно сверкали на него бриллиантами глаз. Конечно, наличествовали и незжи. Они рылись в мусорных контейнерах… Кролас знал, что хипки эту категорию граждан, «не зарегистрировавших жительство» (сокращенно: незж), называли более верным словечком: нежить…

Он сам, к примеру, своё жительство тоже не сразу зарегистрировал, попав в Город. Но незжем Иоганн не был никогда. Незжи — это не просто те, кто не регистрируется в принципе, но те, кто и к людям, в общем-то, давно не относится. Зачем незжу паспорт?

Для детей в Городе существует страшилка: не будешь глотать мутагенклимайтики — станешь незжем. Кролас не знал, так ли это. Но, проверять на себе не хотелось. Потому, при безденежье он скорее не покупал себе шопснабы, но всегда брал мутагены, как некоторые называли по-простому это фармакологическое средство.

Итак, одна из таких особей, из незжей, только что, на его глазах, удлинила свою руку, и, пошарив где-то в глубине контейнера, извлекла оттуда нераспечатанный бигпакет шопснаба. Остановив на Кроласе свои бельма, незж начал припевать, что-то нашёптывать, булькать: завораживать. Иоганн, силясь оторвать взгляд от незжа, нашёптывания которого обретали над ним силу, вяло чертыхнулся, переместился, показал дулю и проорал: «Незжу — незжево, богу — богово, а меня — поминай, как звали!» — так его учил Шнобель. И прибавил шагу, слегка при этом погрузившись ногой в канаву. Незж ухмыльнулся, показав гнилые зубы, и захохотал мерзко.

А Кролас с налёту ворвался в первый попавшийся административный комплекс «Коммуны воспитания подрастающего поколения», обнаружив внутри претенциозно отделанный холл, пустой и гулкий. Далее — коридор, вдоль которого выстроились белые двери с ничего не значащими для него номерами. Он, постучавшись, вошёл в первую попавшуюся. За столом, великолепно инкрустированным искусственными бриллиантами, томно развалясь в кресле (да, именно в «кресле», музейного типа!) сидела, некрасиво расставив ноги, помятого вида анкюлотница. Она была занята: старательно расписывала свои ногти. С видом отрешённого благодушия и снисхождения до его персоны, она на краткий миг оторвалась от своего занятия и поинтересовалась:

— Что тебе нужно?

Кролас ткнул ей в нос пропуск второй категории и газетный папир и быстро выпалил:

— Я из газеты. И мне нужно найти мальчика или девочку по фамилии Иваненко. Она или он недавно выиграл (или выиграла) главный приз в передаче. В той, которая была организована городом на благотворительные средства и призвана…

Анкюлотница, не дослушав, мило улыбнулась официальной улыбкой и сказала, что ему нужно обратиться в отдел СФИНКСа (Службы Фиксирования Индивидуальных Номеров Классификационного Списка), кабинет №1012.

И Кролас мигом исчез, растворился в дверном проёме.

В 1012-м кабинете просто стоял местный обшарпанный комп, содержащий все данные о коммунятнике. По запросу Кроласа, конечно же, не на тему девочки-мальчика Иваненко, а по другому поводу, высветился район 3, корпус 2, дом 14. Вроде бы, именно там и жил Оливер Кролас…

Иоганн, с враном на плече, тут же отправился по этому адресу.

В любом «доме» коммунятника, как он знал, на первом этаже располагался спортзал, столовая и тому подобное. На последующих — классы. Только самые верхние этажи здания были жилыми, именно там ютились «воспитуемые».

Прямо у входа в дом 14, Кроласа встретила мощная вахтёрша с голосом иерихонской трубы. Она как раз вышла покурить.

— Чё надо-то? — зло посмотрев на Иоганна, небрежно спросила эта фурия. И Кролас пустился долго и витиевато впаривать ей версию о том, что он — журналист, и ему необходимо осветить процесс преподавания правоведения во вверенной ей «резиденции» коммуны.

— Что-что освятить? — переспросила вахтерша, произнеся слово именно так, с буквой «я», и тщательно изучая его журналистское удостоверение.

И Кролас был вынужден снова повторить свою тираду. С дикой пристрастной подозрительностью вахтёрша всё же пропустила его внутрь, но проследила, чтобы он не просачивался в бесплатную столовку на первом этаже, а проследовал вверх, по лестнице.

Миновав этаж с классами, Иоганн поднялся на жилой уровень. Но двери с обеих сторон от лестницы оказались просто-таки замурованы изнутри. И ему пришлось вновь спуститься на уровень классов. Шли уроки, впрочем, большинство кабинетов было заперто.

Войдя в мужской пуб, Кролас попытался «вспомнить молодость». У него когда-то был друг — «коммуняка». Иоганн лазил к нему в гости. И потому, он примерно знал, что ему сейчас делать.

Полностью открыв окно и став на подоконник в пубе, он увидел снаружи, сбоку, железную пожарную лестницу, которая находилась не слишком далеко от окна. Тогда, Иоганн лёг животом на подоконник, свесил на улицу ноги — и, спускаясь ими всё ниже, в конце концов, нащупал ими узкий стык межэтажной перегородки, чуть выступающую часть стройблока. Держась руками за подоконник, потом — за лепнину и выступающие кирпичи, он чуть-чуть продвинулся по узкому бордюру, докарабкался до места, где схватился за остов металлической конструкции. Старая пожарная лестница была не слишком надёжна, некоторые ступени на ней отсутствовали, но всё же по ней Кролас умудрился взобраться на следующий этаж. Здесь окно располагалось к лестнице чуть ближе, а створки окна были открыты внутрь. И потому, он с лёгкостью проник на жилой этаж — и очутился там тоже в пубе. Он вышел в коридор — и оказалось, что он попал на женскую территорию.

Как раз сейчас, там, в коридоре, маленькая рыжая девчонка отбивалась от вцепившейся в неё зубами, руками и когтями юной особы постарше, с ангельской внешностью и с ярко накрашенными губками. Увидев незнакомца, этот ангелочек «понтанулся» и юркнул в ближайшую комнату. Рыжая осталась, поправляя одежду и причёску. С нескрываемым интересом оглядев Иоганна и сообразив, что он не принадлежит к племени «воспитов», она заинтересованно спросила:

— Вы — чей пахан?

Кролас знал, что паханами здесь называли «классных» отцов, любивших проникать в коммунятник тем или иным способом.

— Оливера, — признался он. — Ты его знаешь?

— А-а, ты — к бойзам, — удивлённо протянула девчонка. — Повезло Кроту… А то, его тут все инкубом дразнят, а он сильно дуется. Теперь никто не будет дразнить! Скажу — пахана сама видела, — и девчонка намеревалась сдёрнуть.

Но Иоганн ухватил маленькую озорную дрянь за конец юбки — и спросил, как пройти к «бойзам».

Девчонка указала на ветхий чулан, в котором хранилось чистое постельное белье, швабры и вёдра. Кролас тут же отпустил её и направился к чулану. Закрыт на замок он не был. Он вошёл туда, и, пошарив в полутемном чулане, обнаружил там маленькую узкую дверь, закрытую на сломанный, висячий замок, в котором торчал ключ. Он снял замок и проник через этот лаз в такую же каморку, только на мужской половине. Через ещё не закрытую им дверь следующей каморки, он успел заметить, как чья-то проворная маленькая ручка тут же закрыла проход на девчоночьи владения. И, должно быть, вновь повесила замок.

Выйдя наружу из двойного чулана, Кролас оказался в длинном коридоре, пахнущем мытым старой ветошью полом, котами и какой-то взрывной пиротехникой. На каждой двери был маленький звоночек и номер. На стене около дверей красовались надписи, процарапанные ножом по стеклопласту: «Хмыри», «хабарики», «шопснабы», «жирконтора», «бабы», «хамелеоны», и так далее… Он долго бродил по коридору, не решаясь вломиться в любую дверь, чтобы спросить Оливера. Пока не увидел надпись около маленькой комнатёнки: «инкубы». Иоганн толкнул дверь эту и вошёл без предупреждения, решив не привлекать внимание этажной «воспитки» звонком.

Комната была на двоих: здесь было две кровати. За столиком около одной из них сидел черноволосый парень с раскосыми внимательными глазами. Он читал книгу, но при появлении постороннего отработанным жестом спихнул её под кровать. После чего, Иоганн вежливо осведомился у него, где Оливер Кролас. На что пацан так же вежливо ответил, что он очень устал после урока физкультуры и сейчас спит.

Иоганн взглянул на кровать напротив. Действительно, там лежало что-то, полностью накрытое одеялом. Инстинкт подсказал ему, что это — нечто неживое. Подойдя к кровати, он сорвал одеяло и увидел «резиновую Зину» — секс-игрушку в рост взрослого человека.

Он ожидал смеха сидевшего за столиком подростка. Но тот почему-то вдруг начал плакать. Как-то тихо, безнадёжно.

Внутренность жилетки Кроласа зашевелилась, и на свободу выпорхнул вран. Он залез вовнутрь ещё перед тем, как Иоганн прошёл вахту.

— Я скоро совсем задохнусь! Пора проветрить пер-рышки! — прокаркал он.

Пацан с удивлением уставился на врана.

— Враны никогда не врут! Он — пахан Оливер-ра! — лукаво щурясь, сказал вран, подлетев и сев на маленький столик, поближе к мальчику. Тот во все глаза уставился теперь и на Иоганна, и на врана.

— Скажи, где Оливер! Только, не ври, — прокаркал вран.

— Оливер должен был вернуться, два часа тому назад, — честно признался тот.

— Ты знаешь, куда он пошёл? — спросил Иоганн.

— Да. Вернее, знаю, как он вышел. Могу показать. Что он там делает — я не в курсе.

— Кого называют инкубами? — неожиданно для него самого, вырвалось у Кроласа.

— Того, кого на третьем месяце беременности матери сдают властям, и потом их выращивают в инкубаторах. Их родители — не известны, они считаются не имеющими родителей. Известна только серия и номер партии, — ответил мальчик. — Про Оливера думали, что он — тоже инкуб. Потому, что он замкнутый и необщительный. Он сильно дрался из-за этого прозвища.

— Как тебя зовут? — спросил вран.

— Анатолий, — представился паренёк, привстав и с чинным поклоном. — Сейчас будет полундра, воспитки шарить будут по камбузу, вы уж простите, я тут снова бодягу запердолю, — и он вновь задрапировал под спящего соседнюю кровать.

— Пойдёте его искать? — с надеждой в голосе, спросил мальчик. — Я вас тогда просочу, как Оливер шныряет. Фомку только найду, — он пошарил под кроватью и нашёл небольшой складной ножичек.

Затем он провёл Кроласа какими-то невероятными закоулками подсобных помещений. Однажды, они даже пронырнули мимо открытых дверей в воспитательскую комнату. И в конце этого пути мальчик и Иоганн оказались перед шахтой грузового лифта. Анатолий нажал кнопку вызова. Лифт с грохотом подползал: мрачный и тёмный, он распахнул свои двери. В нём воняло чем-то едким и не было освещения. Спустившись на лифте в подвальный этаж, они вышли в узком коридоре, заваленном пустыми ящиками и всяким хламом. Было темно, лишь то там, то тут светились янтарные глаза котов. Анатолий двигался практически на ощупь, ведя взрослого за руку. Наконец, он что-то нашарил в темноте:

— Дофердыбачились, пахан! Оливер шныряет сюда… Почему сгинул — не догоняю, всё обычно путём. До шмона он на флэт — как будило в пять утра звякать. А тут — прокол, я воспитке лапшу заварил, что он болен, а для нового шмона я тему ещё не обмозговал. Сейчас жрать позовут, а следом — и шмон будет.

Руки Кроласа тоже нащупали запертую дверь.

— Вешай ту же лапшу, а в случае прокола — пердоль фанеру, что пахан слямзил. Оливеру, если только я его найду и доставлю, такая телега не повредит, — тихо, и в тон пацану, ответил Иоганн.

Анатолий, в темноте поковыряв фомкой замок, открыл дверь.

— Да, бойзов с паханами только больше уважают, воспитки на них себе на лапу стреляют, шмонают и шпыняют зато меньше, чем таких как я. Я — инкуб, — признался мальчик.

Кролас пожал в темноте его руку.

— Спасибо, друг, — сказал он. — Беги на камбуз. Надеюсь, ещё встретимся.

— Вы там поосторожней. Но, пособить не могу, никогда там не был. Только Кролас. Его у нас за то Кротом и прозвали, — шепнул напоследок Анатолий. А Иоганн, с враном на плече, «просочился» через открытую железную кованую дверь в сырой, пахнущий ржавчиной и плесенью, подвал. Дверь за ним вновь со скрежетом захлопнулась. К тому же, Анатолий вновь повесил и захлопнул замок, пообещав проверять эту «нычку», когда сможет, и снова открыть им дверь, когда они вернутся.

На ощупь, журналист пробрался через длинный, узкий коридор, идя вдоль одной из стен. За ним оказалось пространство пошире.

Там тьма была не полная, и постепенно глаза Кроласа к ней привыкли. И что теперь? Территория, ограниченная с четырёх сторон и заваленная каким-то старым хламом. Через вентиляционное отверстие сюда совсем чуть-чуть, тонкой полоской, проникал свет. Никакого мальчика, любящего уединения, где-нибудь на ящиках и с фонариком в руке, он не обнаружил.

Журналист смачно выругался. Что теперь делать? Начинать барабанить в дверь? Но зачем? Куда-то ж, кроме того, Оливер Кролас «просачивается» здесь… Он посмотрел на единственное вентиляционное отверстие: однако, через него даже кошка не пролезет. И тут Иоганн вспомнил, что у него в кармане есть журналистская ручка со встроенными часами и фонариком. Он достал её и включил на ней свет. Маленькая помощь, но всё же… При более тщательном осмотре, на стенах он так и не обнаружил ничего интересного. На потолке — тоже. А вот на полу… Там оказался плотно пригнанный к полу металлопластовый люк. И этот лаз, скорее всего, вёл в водопроводную сеть. Недолго думая, Кролас приподнял оказавшуюся неожиданно лёгкой прочную крышку люка, отодвинул её в сторону. Потом, спускаясь ногами вперёд, вскоре стал на какие-то трубы. Внизу, он не смог бы распрямиться во весь рост: пространство было достаточно узким, и Кролас пополз на четвереньках по трубам, держа в зубах светящуюся ручку. Здесь конец трубы упёрся в земляную стену — и ему пришлось вернуться и ползти в противоположном направлении. И он снова пополз в темноте, освещая себе путь только маленьким огоньком. После метров десяти, последовало расширение, в котором можно было двигаться, выпрямившись в полный рост. Потолок над ним здесь иногда вибрировал: наверху, по-видимому, пролегала проезжая часть улицы. Внизу, под ногами, шли более широкие трубы, под которыми, внизу, хлюпала какая-то жидкость. От этого узла, далее, ответвления труб, а следовательно, и проходы, уходили в разные стороны. И Кролас теперь не знал, куда же ему направиться.

Он, похоже, вышел в подземную канализационно — пещерную сеть, огромную, как город. Искать в ней человека… Было, мягко говоря, затруднительно. Тем более, что в нише неподалёку он обнаружил тайник — небольшой склад скафандров, таких, какие, примерно пятьдесят лет назад, во времена кислотных дождей, носили вынужденные выходить наружу жители Города. Такой скафандр закрывал всю поверхность тела. Кроме твёрдого шлема с прозрачными высокопрочными очками, весь остальной костюм имел чешую из пластметалла, закрепленную на гибкой и приятной на ощупь, как вторая кожа, пластрезине. Для лучшей терморегулировки скафандр полагалось одевать на нижнее белье. Он легко снимался и растягивался по любому размеру. Впрочем, восьмилетнему мальчику он всё равно был бы великоват… Рядом с несколькими скафандрами Иоганн обнаружил «бойзовский» полосатый халат, спортивные, вздутые на коленках, штанишки и домашние шлёпки.

Недолго думая, Кролас нашёл ближайший канализационный люк и вылез из подземелья. Он оказался на новочеркасской мостовой, выложенной ещё во времена Рима, наверное… С её просевшими и неровно выступающими булыжниками, мостовая уже более чем наполовину перемежалась с простой грунтовой дорогой и с кусками плит и асфальта более позднего наложения. К тому же, она была сильно разъедена кислотными дождями и обгажена незжами. А транспорт здесь практически не ходил.

С собой, в пластпакете, Кролас унёс парочку скафандров, позаимствованных им в тайнике.

— Ну и, куда ты теперь? — пронзительно и резко задал вопрос вран, вылетая следом за ним на поверхность. — Не будешь искать мальчика?

— Я думал, что ты меня оставил, Тенгу. Ничего не говорил: там, в темноте. Совсем ничего, — заметил Иоганн.

— Растер-рялся. Сам не знаю, что делать, — ответил тот. — Не ожидал такого обор-рота. Даже я не смог бы найти его… там. Очень запутанные пр-роходы. Много опасностей.

— Я не украл эту «чешую», и не бросил поиски. Но, мне необходимо посоветоваться со старым приятелем. Его зовут Шнобель-Пещерник. И он — крупный спец по городским подземельям, — сообщил Кролас.

— Потом ты просочишься обр-ратно? — спросил вран.

— Просочусь обр-ратно, — в тон ему, ответил журналист. — Можно и так сказать… Хотя, возможно, что погружаться будем в другом месте. Не обратно, значит, но в ту же реку, — уточнил он.

Глава 6. Подземка

Шнобеля — Пещерника оказалось найти не слишком трудно. Жил он в центре Ростова, неподалёку от Сковороды, но работал сейчас как раз таки в Новочеркасском районе, в его центре. А занимался Шнобель продажей флэшек, блоков и видеоблоков, кристаллов и гипнокристаллов со всяким экзотическим музоном и релакс-мантрическими напевами, ароматических и благовонных палочек, амулетов и прочей чепухи. Для того чтобы выяснить, где именно сегодня Шнобель стоит и не выходной ли у него, Кролас пошёл на главную точку продаж.

На точке сегодня стояла пару раз виденная Иоганном на каких-то тусовках девчонка, которую почему-то все звали Ансельмом. Она была страшно рассеянной, носила чёрную длинную майку с перевёрнутой пентаграммой и большие, кованые гвоздями и шипами из металлопласта, ботинки. В носу у неё была вставлена большая негритянская серьга, а чёрные волосы завязаны в огромный, вертикально вверх поднятый, пушистый хвост, который оплетала искусственная змея с открытой пастью.

Заметив Кроласа, Ансельм вынула из ушей наушники в форме бананов и перестала двигаться под «убойный» рэп.

— Тебе чего? — спросила она.

— Мне нужен Шнобель, он где?

— Ты за товаром, или — так?

— Так.

— Он эту неделю здесь стоит, замещает Зайку, тот заболел. Сейчас — не его смена, мы с ним по очереди торгуем, на пару. Он дежурил ночью, потом ушёл отвисать у меня, отсыпаться. Здесь будет завтра утром.

— Он мне нужен срочно.

— Ну, тогда пойди, здесь неподалёку, дом — свечка, двадцать четыре этажа, найди квартиру518. Только, спеши: Шнобель отоспится, и двинет в свои любимые пещеры…

Он без труда нашёл и дом, и квартиру. Дверь квартиры 518 открыл сам Пещерник. Он только что запарил себе огромный шопснаб и прямо с тарелкой побежал открывать Кроласу (дистанционка в квартире отсутствовала).

Шнобель, видимо, слегка приболел, так как его горло было замотано длинным клетчатым шарфом. В шопснабе торчала золотистая ложечка: друг Кроласа во время принятия пищи был законченный эстет. Под мышкой он держал книгу в зелёной силиконометаллической обложке с противокислотным покрытием. Книга называлась «Всемирная история хиппизма, том 2». Казалось, Шнобель не слишком обратил внимание на приход Кроласа. Щелкнув замком, он сказал:

— Проходи, — а сам ещё несколько минут, уже впустив приятеля, по-прежнему стоял перед дверью. Поставив шопснаб на полочку для обуви, он открыл книгу, и, по всей видимости, дочитывал что-то весьма интересное.

Потом, наконец, он её захлопнул. Протёр свой выдающийся нос, за который и получил одно из прозвищ, кончиками большого и указательного пальцев. И, наигранно моргнув три раза, воскликнул:

— Гип-гип-ура! Нас посетил Кролас!

И, наконец, они последовали в небольшую захламлённую комнату. Ещё несколько минут Пещерник был занят шопснабом, который он всё же не забыл прихватить из коридора. Всё это время, взгляд Иоганна постоянно задерживался на большой стопке книг, стоящей на полу. Книги, по всей видимости, ещё не были приведены в достойный вид: у верхней кое-где торчали наружу выпадающие листы, переплёт следующей был слегка разъеден кислотой. Рядом с книгами валялся скафандр с пробитой на голове оболочкой и с разбитыми очками.

— Н-да! Никогда такого не видел! — вслух удивился Кролас. — И всегда считал, что эти скафандры — весьма прочные.

— Расскажу тебе потом историю — зашатаешься. Но, вначале выкладывай: с чем пришёл? Вижу, что не просто отвиснуть, а дело есть. Или, даже — беда.

Шнобель нажал на кнопку кофемашины, и тут же Иоганн ощутил приятный запах натуральных, баснословно дорогих, жареных кофейных зёрен. Они шумно перемалывались. Минутой позже, кофе стало поступать в маленькие фарфоровые чашечки. Шнобель, а, по его приглашению, и Кролас, сели на пол, на циновки, поскольку армчеары и телекс в комнате принципиально отсутствовали. И стали пить настоящий кофе. Иоганн в двух словах растолковал Шнобелю суть дела. Вран пока не высовывался, сидя внутри вместительного жилета.

Во время рассказа, глаза Шнобеля потихоньку загорались, а в конце он выпалил:

— Мне б только понюхать какую-либо его вещь… По запаху я могу найти любого человека… Я ведь — нюхач, мой большой нос ещё и очень чувствительный. Я тебе никогда не рассказывал, что и книги я ищу по запаху? Кто-нибудь только избавится от книг, и валяются они в груде хлама… А я — тут как тут. А бывает, что книги были спрятаны в прошлые времена — так, мне стоит только оказаться неподалёку, и я их на расстоянии почую. Особенно, древние, совсем старые. Те, что напечатаны на простом папире. Тогда, я вылезаю на поверхность: начинаю шарить в старом, заброшенном доме… Здесь, в новочеркасском районе — таких уйма. В общем, я бы и пацана твоего легко снюхал, будь у нас его вещи. Только, нам скафандры ещё нужны, если идти на поиск. Нужно отправляться на барахолку или под Пирамиду.

Кролас вытряхнул наружу содержимое своего пластпакета.

— Вот. Скафандры есть! Но, придётся вернуться к началу пути Оливера. Там валяется его халат, — сказал он. — И тапочки.

— Ого! — Шнобель был просто в восторге, как только увидал скафандры. — Это же — особенный, очень качественный металлопласт… Отличная «чешуйка»! Редкая. Самое то — для подземки. Жаль, но в прошлый поход я загубил подобный «костюмчик»…

— Тот, что на полу валяется? — удивлённо спросил Кролас. — Я решил, что ты его просто нашёл… Так ты… внутри него был, что ли? И как же это случилось? Хорошо, что ты себя не «загубил».

— Я вошёл в зону подземки, где были серые. Случайно на них напоролся. И заметил не сразу: увлёкся поиском книг по запаху. Серые чем-то звезданули меня. Но… Нет, не в прямом смысле: не по голове дубиной. На расстоянии… Хренью какой-то, светящейся, как луч. И этот луч прошёл по касательной. Зацепил только шлем. Но, он раскалился, и я его быстро сорвал. При этом, ещё и падая, я ухитрился завалить на себя груду ящиков. Думаю, они осмотрели шлем и решили, что мне — кранты. Да и, некогда им было особо меня искать. Ведь, они не на меня облаву устраивали: так получилось, что я между ними и кем-то ещё нарисовался. И они спешили. Часа два я потом, среди ящиков, в себя приходил. Ушибов получил много, да и страху натерпелся. А, когда вылез, забрал останки шлема и ушёл оттуда подобру-поздорову, заметая следы. Вообще-то, ранее я никогда не встречал в этой части подземки серых. Теперь зарекаюсь быть поосторожнее, — ответил Пещерник.

— Ладно, надо спешить, — сказал Иоганн, прерывая повествования друга.

Они со Шнобелем взяли скафандры, Пещерник прихватил с собой мощный фонарик, высокопрочную верёвку, ножик и специальную «пугалку» с резиновыми пулями, предназначенную для «охоты» на крыс. А также, Шнобель взял разработанную им план-схему «подземки», для ориентации.

— Ну что ж, посидим теперь на дорожку, — Шнобель улыбнулся. — Для везения. Есть у кротов такой странный обычай…

— У кротов? Тех, кто спускается в пещеры, да? Что, у вас — своя гильдия? — спросил Иоганн.

— Нет. Мы — одиночки. Но, мы друг друга всегда чувствуем. Составляем схемы и копию подкидываем своим. Иногда советуемся. Я и твоего парнишку, наверное, встречал пару раз. Ловкий такой… Да, возьми немного шопснабов, на подоконнике. Если от незжей откреститься не удастся, откупимся. Их там много встречается. И ещё… чуть не забыл, — и он, пошарив в ящике стола, достал амулет, изображающий некий знак в круге и висевший на суровой нити. — Возьми и надень, как защиту. Ведь ты ни разу ещё не спускался, — и он протянул амулет другу.

— Ты — что, суеверный? — спросил Кролас, но амулет надел.

— Станешь тут суеверным…

* * *

— Что у тебя в кармане ковбойки? — промежду прочим, спросил Шнобель, уже на улице. — Жилет сильно оттопыривается. Я заметил… Мы всё лишнее в пластпакете в тайнике оставим, вместе с барахлом. У тебя нет ничего ценного?

Кролас оттопырил ещё сильней край жилетки и встретил нахальный взгляд врана.

— Это — вран. Его зовут Тенгу, — отрекомендовал он. — Мы его возьмём с собой. И в тайнике мы его не оставим.

Шнобель полюбопытствовал, заглянув внутрь — и от удивления даже присвистнул.

— Ого, у тебя — мутаген!

Они добрались до открытого люка. Быть может, это был даже тот самый, через который Иоганн вылезал из «подземки». Но, может и нет: мало ли в этой части города открытых люков? Шнобель нырнул туда первый. Кролас последовал за ним. Его друг сам выбрал нужное направление: в сторону коммунятника. Вещи мальчика были на прежнем месте, и Шнобель стал их старательно нюхать.

Потом они оба переоделись в скафандры, которые Шнобель называл «чешуёй». Вернее, чешуёй он называл только скафандры этой модели. Переодевались в полной темноте, а потом взяли в руки фонарики. Луч света выхватил впереди Кроласа очертания его друга. Иоганн он еле сдержался, чтобы не захохотать. Рослая, слегка сутулая фигура Шнобеля выпрямилась, плечи расширились, и он стал похож на героя модного сериала — и одновременно, на чешуйчатую доисторическую рептилию. На пояс Шнобель прикрепил довольно увесистую поясную сумку с запасами шопснабов, верёвкой и прочим снаряжением.

Шлемы скафандров были снабжены дополнительным устройством для переговоров между собой.

— Гуд! — сказал Шнобель по внутреннему каналу связи, оценив внешний вид Кроласа. — Так ты мне больше нравишься. К твоему журналистскому жилету я никак не привыкну.

— Ты мне тоже так больше нравишься. Только жаль, что твои пшеничные лохмы теперь прикрыты шлемом. Ты стал металлистом? — пошутил Иоганн в ответ.

Шнобель присоединил к скафандру специальное устройство, которое усиливает запах, каким он пользовался при поиске книг. Ещё раз, понюхал тапочек Оливера… И уверенно свернул направо.

— Нам — сюда, — сказал он. — И не прячь далеко «Ромашку» и «пугалку» для крыс. Пригодятся.

Они двинулись вперёд по трубам. Затем свернули в узкий проход налево, прошли через какие-то склады, затем снова свернули в узкий проход. В складах было много крыс, но они были хорошо знакомы с «пугалкой». Пары залпов хватило, чтобы они все ушуршали. Шнобель обратил внимание Иоганна на несколько крысиных трупов. Крысы были зарезаны ножом.

— Наверное, твой парнишка поработал, — сказал он. — Кровь свежая.

После нового бокового прохода пошла гулкая естественная пещера, с потолка капало. Едкие всполохи принимали чудовищные, светящиеся формы. Кроласу, который впервые спустился в подземку, стало не по себе. Больше всего его почему-то раздражали небольшие огоньки-пятна грязно-зелёного ядовитого цвета, встречающиеся тут повсеместно.

И он был рад, когда вновь, следом за Шнобелем, зашагал не пещерой, а по коммуникационным трубам.

Потом они шли подземными складами. И выбрались на просторный участок, заполненный свалкой. Здесь было всё: старинная мебель, телексы и другая, старинная, аппаратура, а также старые железные трубы, которые ещё в прошлом веке стали кому-то ненужными, щебёнка и какая-то пищевая тухлятина. Среди всего этого добра, по-видимому, жил незж; оборудовал здесь обставленное уютное гнёздышко. У незжа были даже работающие телекс и видеоплейер, а также стереокартина, на которой была изображена восточного типа девушка, обвитая коброй.

Далее они проследовали по ещё более узким проходам, скорее всего, известным только посвящённым: «кротам». Нередко входы в узкие лазы были нарочно завалены всяческим хламом. Необходимо было его разгребать, прежде чем пройти, а потом — снова заваливать проход. А кое-где приходилось протискиваться, с большим трудом. Им с Пещерником ещё повезло: комплекция не подвела. Оба были худые.

Коты и крысы досаждали им, вопреки ожиданиям Кроласа, не сильно: иногда было достаточно просто показать «ромашку-4» или «пугалку». Предметы эти были им явно знакомы.

Проходя по странному, мощёному плитками широкому проходу, Иоганн вдруг понял, что это… Просевшая в «подземку» часть улицы, даже с частью домов по краю. Двери некоторых из них были заперты на ржавые замки. Не запертые дома были уже разграблены и обгажены незжами. Воняло здесь преотвратно. Но этот запах был совершенно не знаком Иоганну. Шнобель прокомментировал, что здесь, вероятно, специально просыпали какую-то химию, чтобы вспугнуть незжей. Действительно, пройдя несколько метров по этой гадости, они очутились в пространстве, где следов незжей уже не обнаруживалось. Входы в дома здесь по-прежнему были заперты, но где-то впереди ярко светился проём открытой двери. Пещерник неожиданно замер, как вкопанный, осторожно обернулся к своему спутнику и приложил палец к губам. Кролас тоже застыл на месте. Где-то позади гулко захохотал незж. Такой хохот предвещал недоброе.

Сердце Иоганна заледенело. Он весь оцепенел и как-то обмяк. Пещерник тоже не двигался с места. Почему-то стало жутко. Очень жутко. Будто по подземному проходу теперь пульсировали волны страшного животного ужаса.

Наконец, Кролас овладел собою. Он, пятясь задом и обхватив руками друга, пролез в проём между стенами домов и следом втащил туда же огромную фигуру Пещерника. Тут же они услышали, как что-то прогрохотало мимо, слегка затормозив около этого проёма. И на миг, они увидели серого с фонариком, который уставился в непроглядную темноту, где они спрятались. Уставился пустыми, белесыми бельмами глаз.

— Мя-яу! — душераздирающе, по-кошачьему, завопил вран. Звук был явно не в человеческом диапазоне, и серый двинул дальше, не став исследовать с фонариком задворки старого дома. За этим серым последовала ещё одна точная его копия.

Пещерник и Кролас подождали, не двигаясь, ещё минут двадцать. Пока леденящий ужас не стал, наконец, постепенно отползать куда-то прочь. Наконец, их отпустило…

Выйдя из своего укрытия, они увидели, что свет в доме впереди потух. И та дверь теперь была закрыта на металлопластовый замок. Пахло вокруг по-прежнему преотвратно, даже для Кроласа, и сквозь дыхательный клапан шлема. А Пещерник наверняка и вовсе страдал: он всегда мучился от ядовитых запахов. Хотя, усилитель запаха теперь он спешно отсоединил; всё равно, ни за что было не определить, заходил ли в тот дом Оливер или прошёл мимо. Нюхач потерял след мальчика. А вернее, его запах.

Интуиция подсказывала Иоганну, что ответ всё же будет внутри старого дома. И, что бы тут ни делали «серые», явились они явно не с добрыми намерениями. А вдруг, мальчик был там? Что они могли с ним сделать?

Как и всякий журналист, Кролас, по долгу службы, часто рисковал быть запертым в какой-либо подвал очередным рьяным ненавистником прессы. Или, ему нужно было куда-нибудь проникнуть без приглашения. А потому, журналист всегда имел в кармане жилетки набор отмычек. А сейчас, на время похода в подземку, всё содержимое своих увесистых карманов Кролас переложил в поясную сумку, вместе с аптечкой.

Он немедленно достал отмычку, подошёл к запертому дому и стал ковырять замок. И, после некоторых его усилий, замок подался.

— Хитрый оказался, с секретом, — прокомментировал Кролас.

— Но и ты не оплошал, — отозвался друг.

— Опыт… Сын ошибок трудных.

Это был старый, построенный, по всей видимости, ещё до кислотных дождей, двухэтажный дом с двумя входами: вверх шла железная лесенка, а нижнюю дверь только что открыл Кролас, пропустив внутрь Шнобеля. Несчастный домишко, вместе с частью улицы, полностью провалился под землю. А, быть может, какой-то умник распорядился проложить сверху мост на сваях. И замуровать старую улицу вместе с домами. Зачастую здесь бывало и такое. Тогда мост или платформа соединяли два небольших холма. Там, сверху моста, вероятно, была новая дорога, тротуары и даже деревья… И неровности холмистой местности сглаживались.

Шнобель, а за ним и Кролас, вошли внутрь. Они знали, что здесь, вероятно, побывали «серые». Дом был относительно целым и даже не слишком сырым. Внутри они обнаружили прихожую с вешалкой и раскрытую дверь в комнату и кухню. На кухне никого не было. В единственной комнате стоял старинный диван, шкаф, полки с книгами и стол с компьютером. Этот комп был нелицензионный, без блока на выход в интернет. Запретной в городе модели…

Но, самое страшное было даже не в компе. А в том, что на полу, раскинув руки, лежал человек. Это был пожилой человек, слегка седенький, худой, невысокого роста. Тем не менее, с властной посадкой головы и волевым, мужественным лицом.

Шнобель присел на корточки, затем приложил ухо к груди этого человека. Сердце слабо билось.

— Слава богу! Жив ещё, — сказал он Кроласу. Тот достал из сумки аптечку и стал оказывать незнакомцу первую помощь, необходимую при сильном отравлении. Прежде всего, протёр лицо антиядом и начал делать непрямой массаж сердца. И вдруг осознал, что пары ядовитых газов ещё не улетучились из комнаты, и вран успел надышаться и ослабел. Чуть не упал, сидя у него на плече. Кролас пересадил врана на подлокотник дивана и достал из аптечки «антияд — 2». Тщательно оросил им комнату. В это время, Шнобель продолжил вместо него оказывать первую помощь незнакомцу, пока тот не открыл глаза и не задышал полной грудью.

— Оливер! Где он? Его забрали? — слабым голосом спросил этот человек, но тут же снова потерял сознание.

Кролас открыл ему рот и влил полную ампулу восстановителя «анияд-3». Теперь оставалось только ждать, когда организм справится с сильным отравлением — да и, мало ли с каким ещё воздействием на хакера серых.

Шнобель и Кролас отнесли и положили незнакомца на диван.

— Сюда валят незжи, — пробормотал Пещерник, выглянув в окно. Он опрометью бросился к двери, и ещё успел закрыть её изнутри на задвижку. — Странно! Похоже, они проникли через химзащиту, — удивлённо сказал он, снова появляясь в комнате. И снова вышел в коридор. Стал, как и положено, спиной к двери и стал вполголоса заговаривать незжей. Те уже табунились у входа.

— Незжу — незжево, богу — богово, а меня — поминай, как звали, — неслось из коридора.

Иоганн тем временем подошёл к шкафу и открыл его. И оттуда вывалился маленький человек в скафандре — и прямо ему на руки. Он был без шлема от скафандра; тот выкатился из шкафа следом.

«Мальчик… Должно быть, это Оливер, — подумал Кролас. — Чешуя ему великовата, и сморщилась складками… Вероятно, он спрятался в шкафу, когда подходили сюда серые, и те его не заметили».

Оливер был жив. Но, без сознания. Дышал порывисто, и лоб был покрыт испариной.

«Значит, серые шли не за ребёнком: охотились за этим, вторым. Ребёнка здесь не искали. И не нашли. Незнакомец одет только в коричневую рубашку и брюки. Но не мог же он здесь жить! Просто, переоделся, а добирался сюда наверняка тоже в скафандре… Должно быть, его амуницию унесли серые: второй чешуйки нигде нет. А пришёл незнакомец сюда раньше мальчика. И комп этот, нелицензионный — наверняка, его. То есть, он — хакер», — размышлял Иоганн, протирая лицо мальчика антиядом и надевая ему на лицо кислородную маску.

— Главное, ты залей ему в рот по самые гланды «антияд-3», — посоветовал Шнобель, который заглянул в комнату и сразу въехал в ситуацию. — Вреда от него не будет, и это — мощный восстановитель.

Как раз, мальчик слегка приоткрыл глаза, задышал нормально. Кролас воспользовался моментом, открыл ему рот — и влил восстановитель.

Потом мальчик снова, всё же, провалился в беспамятство.

Расстегнув скафандр на груди Оливера, чтобы на время освободить его от «чешуи» и облегчить дыхание, Кролас случайно нашёл сложенный вчетверо листочек бумаги: видимо, положенный во внутренний карман гибкого скафандра, этот листик теперь выпал.

На бумаге значилось:

«Я, Оливер Кролас, вступая в Единую Ложу Хакеров, клянусь не разглашать её тайн никому.

Я знаю пароль новичков и знаю, что:

1) Для входа в Систему надо знать код-слово.

2) Лестница хакеров состоит из семи степеней посвящения. Первая: драйвер, вторая: соучастник, третья: инженер, четвёртая: каменщик, пятая: маг, шестая: хранитель, седьмая: демиург»…

Кролас прервал чтение, не стал читать дальше, и аккуратно положил листок во внутренний карман скафандра.

«Значит, мой сын — уже хакер. И этот человек — тоже, без сомнений. Тогда, интерес серых понятен», — подумал журналист. Он не знал о хакерах ничего, кроме городских легенд и сплетен. Например, одна из них гласила, что хакеры — единственные люди, которые знают хоть что-то о мире за пределами непроходимой Зоны, окружающей Ростов. И связываются посредством компьютера с этими, иными, мирами. И это очень не нравится властям. Которые ведут с хакерами войну на уничтожение.

Размышляя об этом, тем временем Иоганн положил мальчика на широкий диван рядом с незнакомцем. А сам сел прямо на пол. От волнения механически распечатал первый попавшийся шопснаб из сумки Шнобеля, и стал жевать его всухую. Вскоре, вернулся Пещерник, отвадив незжей. Он тоже был взволнован. Обхватив голову руками, он стал напряжённо думать, бегая из конца в конец маленькой комнаты. Наконец, произнёс:

— Иоганн! Насколько я знаю серых, они наверняка вышли каким-то образом на незнакомца. Наверное, ты понял, что он — хакер. Я толком о них ничего не знаю: ни о серых, ни о хакерах. Одно мне понятно: они его или пытали, или считывали. Затем ушли, но ещё вернутся. Они бы его здесь не бросили, если бы не захотели потом вернуться: я имею в виду комп. Человека они оставили умирать. Да, несомненно, серые сюда вернутся. За компом. Дверь вон заперли… И надо срочно драпать — и при этом, уносить отсюда мальчика и его товарища.

Иоганн, неожиданно для себя, дико захохотал. Сказалось напряжение… И он представил в красках, как будет драпать от серых, с их лучевым оружием, которым они чуть не ранили Шнобеля и повредили шлем… Причём, драпать им предстоит с двумя полуживыми куклами на плечах.

— Ты — чего? — спросил его Пещерник.

Но тут зашевелился мальчик, Оливер Кролас… И, похоже, он расслышал последние слова Шнобеля, поскольку пробормотал, слабым голосом и лишь слегка приоткрывая глаза:

— Серые вернутся только вечером. Они пытали Генриха и узнали наш код доступа: считали его с мозга, пользуясь аппаратурой. Вызовут сюда подкрепление с приборами… Генрих не виновен. Но код надо успеть заблокировать по всем каналам. А Генрих… Он жив? — спросил мальчик, и заплакал.

— Жив, — заверил его Иоганн.- Но пока, в полной отключке. Здорово они его…

— Тогда… Нам бы, в общем, только бы добраться… На другую точку. Это — не наверху, а здесь, в подземке. Генрих успел мне показать, где это. Точка была бы моя. А сейчас, там можно спрятаться. Только, следы «Ромашкой» обработать — или какой другой гадостью. Чтобы не выследили. А на другой точке Генрих придёт в себя и решит, что теперь делать. Скорей всего, ему надо прочь из города. Его уже знают, и будут искать.

— Ты проведёшь нас, если мы его понесём? — спросил Кролас.

— Да. Я помню дорогу.

— Стоп, ребята! — обратился к ним Шнобель. — Мне очень многое неясно, а потому я не могу чётко действовать. Нельзя допускать ни одной ошибки. Серые — ребята не промах. Это вам не пост Гиб-де-де… Итак, я пока уяснил немного: ты, парень — хакер, он — тоже. Его зовут Генрих, — он показал на почти безжизненное тело. — Кроме этого, я просек только одно: здесь побывали серые, которые, так или иначе, собираются сюда ещё вернуться. Это — минус.

— Минус, — подтвердил Иоганн.

— Но, все пока что живы, и это — плюс, — утешил Шнобель.

— Определённо, плюс! — согласился Иоганн. И чётко вспомнил их со Шнобелем выходки в то время, когда он сам ещё не оброс пергазетной плесенью. Любимые «минусы» и «плюсы» его друга звучали тогда постоянно…

— Короче, дёру мы отсюда дать можем. Но, поскольку серые сюда собираются вернуться и обнаружить здесь окоченелый труп, то они вернутся, и своё намеченное тоже сделают. Так? — спросил Шнобель.

— Ой! — спохватился Оливер и аж привстал, — Конечно! — глаза мальчика наполнились ужасом. — Они знают пароль, и выйдут с этого компа…

— Значит, я мыслю логично, — заключил Шнобель и уселся поудобнее.

— Простите, — промямлил Оливер, — Я не спросил сразу… Кто вы такие?

— Ты не улавливаешь фамильного сходства? — спросил Шнобель. — Это — твой папаня. Он затеял тебя искать именно сегодня, и мы влипли в эту ситуёвину абсолютно случайно. Мы просто тебя нашли.

Старший Кролас заметил на лице мальчика некоторое удивлённое колебание. И вполне его понял.

«На папаню я тяну слабо. Если учесть, что я выгляжу ещё лет на пять моложе своего возраста», — подумал он.

В общем, мальчика убедило в истинности слов Шнобеля только пресловутое «фамильное сходство».

— Ты вовремя, пахан, — вымолвил он наконец. — Только… Прости. Влип из-за меня.

— Ничего, выкрутимся, — сказал Иоганн. — К переделкам я привык. А, кроме того, у меня теперь есть вран, — добавил он невпопад.

Вран к этому времени пришёл в себя; глаза его, до сих пор тусклые, уже заблестели.

Мальчишка, слегка косясь на странную птицу, которой ранее не заметил: не до того было, — продолжил:

— Вы тут оказались вовремя. Иначе, бы нам с Генрихом — полные кранты. Шухерили здесь глобально. Не знаю, как они вышли на нас.

— Зачем-то чистят этот район «подземки»… Дело в том, что я уже встречал здесь серых. Возможно, вас застукали случайно, — вмешался Шнобель. — Как и меня. Пару дней тому назад, я набрёл на них случайно, не слишком далеко отсюда.

— Может, нашли нас случайно… Но, может быть, именно на хакера здесь и охотились, потому и шарили в этом районе. Теперь они знают код и пароль входа… А время выхода — в шесть часов, причём, с этого компьютера. Серые могут вернуться сюда вечером и выйти… Это очень хреново, — сказал Оливер мрачно.

— А с другого компа они не могли бы выйти? — спросил Шнобель.

— Тогда — и пароль должен быть другой, — ответил Оливер.

— Резон вернуться у них есть, — подытожил Шнобель. — Только, почему они его не утащили сразу же с собой? — размышлял он вслух.

— Быть может, потому, что хотят выйти на связь отсюда, ведь выходить лучше с определённых точек. Тогда есть полная гарантия выхода. У Генриха есть ещё пара точек, откуда он смог бы выйти, — подсказал Оливер. — Одну из них я знаю и предложил нам туда сваливать. Только… Нужно, чтобы мы захватили и этот компьютер.

— Я уразумел, — мигнул Шнобель. — И где эта точка — в другом районе подземки?

— Нет, она здесь, недалеко, — ответил Оливер.

— Тогда всё это — опасно, однозначно, — подытожил Шнобель. — Вычислят. У них аппаратура. Вроде бы. И Генрих на ней уже «засветился».

Повисла тишина. Иоганн начал потихоньку выходить из лёгкого ступора, в который впал, и тоже слегка шевелить извилинами.

— Значит, так. Надо валить. Подальше. И прихватить с собой комп. Нельзя рисковать. Остальное обмозгуем позже. Очухается Генрих — поможет. Главное — свалить. Причём, оставлять здесь кого-то — рискованно. Серые могут решить не затевать вечерний выход, а просто вернуться, и гораздо раньше, и тромбануть комп. Мы ведь не в курсе их планов, — размышлял он вслух. — Вдруг их задача — только всё ликвидировать… Они получат дополнительное задание шефа — и вернутся, чтобы ещё и комп уничтожить, кроме людей. Я слышал, что их конёк — беспрекословное следование указаниям начальника.

— В этом есть своя соль, — заметил Шнобель, разгуливая по комнате. И его взгляд при этом то и дело падал на полки с книгами. — Кто-то из нас двоих, Кролас, должен сходить к началу пути, захватить мой пластпакет и «чешую» для Генриха. Заодно и комп отсюда упереть.

— А пластпакет для чего? — спросил Кролас. — Один у меня с собой и так имеется…

— Для книг. Я их попру.

Повисло небольшое молчание, и теперь они прислушались: за дверями снова безумствовали незжи. Вернулись и пытались проникнуть сюда… Скрежетали, пели что-то в совершенно диком диапазоне и царапали двери.

— Незжи… Почему сюда проникли незжи? — задал риторический вопрос Шнобель. — Ведь, посыпали здесь против них какую-то химию…

И получил неожиданный ответ мальчика:

— Химия… Эта — против людей. А не незжей. Если бы, Генрих всё же очухался, взломал дверь и пошёл, без скафандра…

— Жесть! — воскликнул Пещерник. — Однако, не хилого они мнения о твоём друге… Чтобы он — и сам очухался…

— Они… Серые… Очень боятся, на самом деле. Боятся хакеров.

Почему-то Иоганн тем временем представил в красках именно свою одинокую прогулку по тёмному лабиринту подземки, свои встречи с незжами и зелёными всполохами на стенах. А остальные? Им, что, будет лучше здесь, в ожидании?

— Ладно, придётся мне рисковать, — снова, и более решительно, нарушил глухое молчание Шнобель. И стал методично вытряхивать с полок шкафа всякое старое барахло: одежду, постельное белье. Затем загрузил в наволочку комп, а также стал складывать книги с полок в попавшуюся под руки простыню. И завязал её затем большим узлом. Действовал он отлажено и проворно. Остальные следили за ним с удивлением.

Шнобель запихал в шкаф узел с книгами, а сверху — упакованный в наволочку компьютер. Вынул из поясной сумки высокопрочную верёвку и лихо закинул её в проем между шкафом и стенкой, попросив Иоганна поймать конец. Затем, соединив оба конца верёвки, завязал её на шкафу хитромудрым и прочным узлом.

— Не знаю, можно ли от незжей шкаф заговорить, но книги я как-то раз заговаривал, — признался Пещерник.

Затем, все остальные услышали странное бормотание Шнобеля:

— Стань невидим,

дым и сбитень.

Сбит, но не сшит,

Сшит, но не порван,

вор не найдёт,

кот не украдёт,

незж не унесёт.

Незжу — незжево,

незачем наезжать,

нечего жрать, нечего видеть.

Видеть — обидеть,

Класть — не предвидеть.

Незж не заржавеет,

кот не околеет,

вещь не одряхлеет…

Затем Шнобель три раза плюнул через левое плечо и перекрестил шкаф. Потом, неожиданно для остальных, снял с себя скафандр и стал напяливать его на Генриха, который до сих пор был без сознания. Сам же стал копаться в хламье, предварительно вышвырнутом из полок шкафа, пока не извлёк оттуда старую джинсовую рубашку и потёртые кожаные штаны — самое подходящее и крепкое из того, что там было. Но, надев это всё на себя, зачем-то сверху напялил драные спортивные «портки» (как выразился бы Дорг) и «хламиду» (по его же определению) — то есть, длинную хлопчатобумажную рубаху с круглым воротом и небольшой застёжкой спереди. Всё это было Шнобелю мало по длине, но широко в объёме и болталось. Вдобавок, он всё верхнее тряпьё ещё и покромсал по краю ножичком: сделал бахрому.

— Красавчик, — не удержался вран, — загр-римируйся.

Пещерник хохотнул. Потом застыл, пораженно посмотрел на Иоганна:

— Кролас… Это не ты, это он сказал?

— Да, он… Это — мутаген ворона и попугая. И разумней нас с вами, — ответил тот.

— Как его зовут? — спросил тогда Шнобель.

— Я ещё не представил? Его зовут Тенгу.

— Однако, — задумался Пещерник. — Весьма странная птичка…

— Тэн-гу, небесная собака. Что-то типа демона в японской мифологии… И кто так птицу назвал? — не по-детски серьёзно, спросил вдруг Оливер.

— Он… Сам мне так представился, — извиняющимся голосом, ответил сыну Кролас.

— Вран прав, — сказал Шнобель, прекращая прения, — Мне нужно загримироваться, — и он достал из сумки какой-то флакончик. Обмазав содержимым лицо и руки, он повернулся к остальным и удовлетворенно хмыкнул:

— Ну как?

Постепенно, на глазах, его кожа становилась похожа на грязно-серую рыхлую кашу — как у незжа. Для убедительности, он ещё нарисовал себе другой гадостью синяк под глазом и нанёс искусственную бородавку на щеку.

— Кр-расавчик! — повторно каркнул вран. — Я знал, что ты — отличный гримёр.

Остальные были просто в шоке: теперь Шнобель сильно походил на незжа.

— А ну, не пяльтесь! Кролас! В смысле — Иоганн! Неси Генриха вертикально и прячься за входной дверью. Ты — тоже, Оливер, ступай туда же. Причём, ты спустишь дверной крючок, как только я слегка щёлкну пальцами, — распорядился Шнобель.

Потом он достал из сумки все шопснабы, что там были, и маленькую бутылочку с дурно пахнущей жидкостью.

— Зверская настойка чего-то гадкого на чём-то противном. Но незжи от неё реально прутся, — прокомментировал он, и понёс это всё на кухню.

Иоганн уже подхватил под мышки лёгкого, как подростка, Генриха и спрятался у стены, за дверью. Рядом с ним стал Оливер.

Пещерник откупорил бутылочку, по-незжевски принюхиваясь, скорчил глупую улыбку и щёлкнул пальцами. Оливер отдёрнул дверной крючок.

В дом ввалился первый из незжей, покрытый бурой шерстью, и с ворчанием ринулся на кухню, увидев там Шнобеля.

— Бр-р-матуха, братки, бр-р-матуха, — по-незжевски скривившись и кусая сухой шопснаб, не разворачивая, а срывая зубами упаковку, запричитал Шнобель. Вломилось ещё восемь-девять незжей самого разного вида, роста и калибра. Они тоже двинули на кухню.

Оливер, а следом за ним — Иоганн, когда поток незжей, кишащих теперь на кухне, иссяк, потихоньку вышли из-за двери, которой их прижало к стене, и рванулись на улицу. Иоганн тащил впереди себя Генриха.

Шнобель, постепенно оттесняемый от стола набежавшими незжами, в конце концов, след в след за старшим Кроласом, улизнул за дверь, прикрыв её за собою. А сразу за дверями, догнал своих — и вместе с Иоганном, подхватил теперь Генриха. И они тронулись в долгий, но уже известный путь. Во время которого, впереди шёл Оливер и распугивал крыс «Ромашкой» и «пугалкой». «Ромашка» заодно забивала оставляемый ими запах, если кто захотел бы взять след с собаками.

Шнобель шёл без скафандра. Единственно, чем обезопасился — вставил себе в нос фильтры и надел плотные рукавицы.

Они благополучно миновали все препятствия и добрались до знакомого люка в полу подвального помещения. Там вылезли наверх, и общими усилиями втянули туда же Генриха. Наверху, положили его на сложенные в ряд ящики и аккуратно сняли с него «чешую». Шнобель ещё раз спустился и прихватил оставшиеся скафандры и вещи из тайника Оливера.

Иоганну и Шнобелю предстояло, как они решили, вернуться в недра подземелья, чтобы забрать ещё комп и книги. Если получится.

Глава 7. Собор и монастырь

Оливер задвинул люк и остался ждать условного стука, когда Иоганн и Шнобель, захватив пластпакеты, спустились вновь в подземку. До этого, второго, их похода, в подвале коммунятника Иоганн обработал Шнобеля препаратами из «аптечки» — и он, в общем-то, чувствовал себя неплохо, хотя и прогулялся по подземке без защиты. Зато, когда они пошли вдвоём за компом и книгами, он теперь блаженствовал, вновь обретя «чешую».

— Бронебойная, всё же, вещь, — оценил он, — можно даже плечом или спиной касаться стен и всякой хрени… И эта дрянь не повредит тебе абсолютно. И крыса ногу не прокусит.

Они без труда вновь отыскали тот дом. Теперь он был уже обгажен и обработан незжами: всё было перевёрнуто вверх дном, шопснабы уничтожены. Парочка смертельно пьяных особей женского пола валялась под столом, блаженно хрюкая. Остальные ушли. С удовлетворением, вошедший первым Иоганн обнаружил абсолютно нетронутый шкаф. Подоспевший Шнобель лихо развязал узел, смотал и спрятал верёвку. Затем сунул комп в пластпакет Иоганна. А свой набил книгами. Надел его ручки себе на плечи — и тут же почувствовал себя улиткой с неимоверно тяжёлым панцирем. Перед тем, как тронуться в обратный путь, всю комнату Пещерник обработал дурно пахнущей жидкостью. Так же точно — обрабатывал их следы первое время, как только они вышли. А дальше — в ход пошла пугалка для крыс и «Ромашка-4».

Добрались назад без проблем, постучали договоренным образом железкой по люку, и услышали голос Оливера:

— Сейчас открою!

И вскоре они были наверху, вместе с грузом. Было около пяти. И к этому времени, Генрих ещё не пришёл в себя.

Иоганн бережно выгрузил компьютер и проверил все детали — вроде бы, всё оказалось не повреждённым. Шнобель задвинул на место люк и забросал его железками и ящиками: на всякий случай.

Когда, в очередной раз, Анатолий «простукивал» дверь, то они, к его большой радости, выпустили Оливера наверх, в коммунятник. А сами пока стали пережидать опасное время. Для Ростова таким временем было с шести до десяти часов вечера, когда на улицах было больше всего отморозков. А ещё, они ожидали, когда «воскреснет» Генрих.

— Забаррикадировались, — вяло улыбнулся Шнобель. — Ну, и попали же мы в передрягу!

— Да, я не ожидал… Ты меня не проклинаешь? — спросил Кролас.

— Всё гуд, — ответил Шнобель. — Проверь только Генриха — у тебя есть датчикоискатель?

Датчикоискатель у Кроласа, конечно, был — это входило в его журналистское снаряжение.

На Генрихе ничего не оказалось. Видать, серые уже посчитали его трупом. Сначала было как-то жутко сидеть молча и почти в полной темноте. Шнобель для конспирации рубанул свой мощный фонарик. Оставался лишь маленький, на журналистской авторучке Кроласа. Потом Шнобель, даже при тусклом свете, стал перебирать и осматривать книги, извлекая их из пластпакета. Иоганн заметил, что это были книги на простом папире. Очень старые…

Особенно заинтересовали Пещерника «Археологические исследования Ростовской области» и «Аномальные природные явления, сопутствующие урбанизации». К удивлению Кроласа, вся «раскраска» с лица и рук Шнобеля, насколько он мог разглядеть, постепенно сошла на нет сама по себе. Только бородавку со щеки он содрал. Шнобель, увидев интерес приятеля, признался, что такую красящую жидкость он сотворил сам, пользуясь невероятным смешением различного парфюма.

Вран спал, во всяком случае, сидел в изголовье у Генриха с закрытыми глазами. Шнобель, по-прежнему одетый незжем, вновь погрузился в изучение книг.

«Хорошо Шнобелю! Он отвлёкся, на время полностью забыл о происходящем, как ребёнок, которому дали новую игрушку», — подумал Иоганн. Он сам не переставая обмозговывал действительность.

«У нас с собой аптечка, мои журналистские примочки, нож, „пугалка“, „ромашка“, верёвка, два пластпакета, пять скафандров… И компьютер, которым я не знаю, как пользоваться, — размышлял он. — Конечно, вряд ли „серые“ будут искать кого-нибудь в коммунятнике — к счастью, Оливера они не застукали. Но, что же нам теперь делать?»

Несмотря на переживания, ему очень хотелось есть.

«Конечно, нас со Шнобелем здесь ничто не держит, мы в любую минуту можем ускользнуть отсюда, через подземку. Хотя бы подзакусить пойти. Только, вдруг без нас Генрих очухается.

Но хакер всё спал и спал.

А в девять вечера даже сюда донёсся звук электрического горна — в коммунятнике протрубили отбой. Спать здесь ложились рано, ранним был и подъём.

Немного погодя, пришёл Оливер. Анатолий вновь закрыл за ним дверь. Иоганн мысленно представил «резиновую Зину» на кровати, что осталась вместо мальчика, завёрнутая в простыню. Оливер сказал:

— С воспиткой всё прокатило: она решила, что я где-то слегка погулял с паханом, который вдруг объявился. Такое здесь случается.

Он также догадался принести какой-никакой еды из общепита: то, что ребята не доели, и воды в пластиковой бутылке. Иоганн и Шнобель даже умылись и слегка побрызгали на Генриха, который, казалось, стал подавать признаки жизни. Он уже не был смертельно бледен, и сон его стал нормальным: просто сном, а не потерей сознания. Но этот сон был глубоким, очень глубоким, и ему снились кошмары.

Вран, сидевший в его изголовье, раскрыл один глаз и неожиданно попросил:

— Не будите Генриха резко. Пусть полностью выспится: тогда, сразу будет в норме!

И потому, они не спешили его расталкивать. Доверились чувствительности врана.

А пока, поужинали пирожками и кашей из коммунятника.

— У нас есть два пластпакета, — заметил Шнобель во время ужина. — А «чешую» и компьютер нужно отсюда уносить обязательно. Ты уж пойми, Оливер, что этот район города провален. Он почему-то теперь под наблюдением серых. А уж если они чем-то заинтересовались… В общем, чешуйку надо перепрятать. И устроить схрон где-нибудь подальше отсюда.

— Я согласен, — спокойно согласился Оливер.

— Я не знаю, чем мы будем заниматься в ближайшее время, — продолжал Шнобель. — А надо бы переправить книги на хату Ансельму. Она живёт неподалёку. Книги пока пусть останутся здесь. Я напишу адрес и нарисую план, куда их потом отнести. Но только, этим должен заняться не ты. Ты мог вызвать подозрение, и за тобой вероятна слежка. Есть ли кто наверху, кто мог бы выполнить такое поручение? — спросил Шнобель Оливера.

— Насчёт книг — любое поручение выполнит Анатолий. Из всего коммунятника — он самый главный, и, кроме меня, единственный их любитель. Он книги на толчке иногда скупает, когда удаётся где денег подработать.

— А! Тогда передашь это поручение Анатолию. Скажи, что у Ансельма он добудет много интересного. Туда можно будет приходить и читать. Ну, и сейчас, наверное, отправляйся-ка наверх, спать. Чтобы тебя не хватились.

— Я дождусь, когда очнётся Генрих.

— Ну… Ладно, попробуй, — согласился Пещерник. — Но потом, из коммунятника в ближайшие дни никуда не выходи. Чтобы тебя можно было застать. Предупредить, если что.

— Понял, — кратко сказал Оливер.

А потом, Кролас слегка придремал.

Очнулся, когда книги уже перебазировались под кровать к Анатолию, в двух пластпакетах лежали комп и «чешуя», вся каша была съедена и пирожки тоже, а только что очухавшийся, наконец, Генрих полюбопытствовал, кто они такие. От его голоса Иоганн и проснулся.

Шнобель вкратце изложил ему положение дел. Некоторое время Генрих сидел и размышлял. Потом обвёл всех благодарным взглядом и сказал:

— Я вынужден вам довериться. Мы связаны странной цепью событий. И, наверное, пришёл тот самый «крайний случай», на который мне были даны некоторые рекомендации. Хорошо, что вы забрали компьютер — серые, таким образом, вряд ли уже сегодня выйдут в сеть. Не успеют навредить. Нам надо как можно скорее заблокировать мой пароль входа. Я очень слаб, и мне понадобится помощь двух человек, чтобы добраться туда, куда следует: один будет поддерживать меня, другой — нести компьютер.

— А мы не можем сейчас же выйти на связь и заблокировать этот код, прямо здесь? — спросил Шнобель.

— По ряду причин, это невозможно. Во-первых, не с любого места можно связаться, не зря все хакеры используют «подземку» — настолько много наверху помех, вызванных работой телексов и другой техники… Хотя наши компьютеры работают совершенно на другом принципе, и в другом, так сказать, диапазоне. Во-вторых, сейчас не время нашей связи, а потому надо выйти и оставить информацию «SOS!», а чтобы попасть в инф-поле в другие часы, нужен синхронизированный с нашим компьютер, и тогда мы сможем связаться и «подключить» один из ближайших, третий компьютер сети — и вместе с ним, пробиться.

— Я немного читал старые книги о компьютерных технологиях, — осторожно вмешался Шнобель. — Они действуют по принципу «всемирной паутины», есть какой-то компьютерный центр…

— Нет! Вы рассказываете о принципе, который существовал до хакерских войн. Мало кто знает из тех, кто не входит в Единую Ложу, что теперь компьютеры (подпольные, разумеется) работают не на принципе паутины, а на принципе сети рыболовной, ячеистой, или принципе игры в спраут, если хотите… Но это — очень долгая тема, а нам надо действовать! Никаких провайдер — центров теперь не существует…

— Вкратце, я понял. В смысле: что я ничего не знаю о компах, но нам нужен второй. Координаты, видимо, известны. Осталось только выйти осторожно отсюда так, чтобы ни на кого не нарваться. Вероятно, через «подземку»? — вмешался Иоганн.

— Кролас прав! — вдруг отозвался вран. — Пор-ра выдвигаться. И путь свободен… Они ушли! Правда, оставили везде ловушки. Потому, всё же, не стоит заходить далеко в подземку. Только, до ближайшего люка — и навер-рх! — прокаркал вран.

Увидев врана, Генрих изумился, но ничего не сказал.

— Вперёд! — сказал Шнобель, до сих пор одетый незжем.

— Мальчику с нами, думаю, не надо идти, — Генрих стал сосредоточен. — Слышишь? А в дальнейшем, я найду, через кого с тобой связаться.

— Хорошо, учитель, — согласился Оливер.

Все попрощались с мальчиком, а Шнобель сказал, что связь с ним в ближайшие дни он тоже будет держать, и скорее всего, через Анатолия.

Вскоре, они спустились вниз, к коммуникациям, пробрались там по трубам к ближайшему люку и выбрались на поверхность. Пошли по ночному городу. Компьютер и скафандры тоже прихватили с собой, в пластпакетах. Впереди шёл Генрих, поддерживаемый Шнобелем. Причём, Пещерник так и не переоделся, и до сих пор был в тех лохмотьях, в которых изображал незжа. Сзади них, тащился Иоганн с двумя тяжёлыми пластпакетами.

Здесь, в Новочеркасском районе города, уличное освещение отсутствовало полностью, фонари не горели нигде. Ну, кроме центральной улицы. Которая всегда была освещена, как на праздник. «Ну, и хорошо, что темень», — подумал Кролас. Удачным было и время: далеко за полночь. То есть, время, опасное для городских окраин, давно миновало. Было тихо; спали даже незжи, прямо возле мусорных контейнеров. Лишь уличные коты безумствовали, издавая страшные звуки, похожие на завывания нечистой силы. А зелёные радиоактивные всполохи, колеблясь, веяли замогильным зловещим холодом. В воздухе присутствовала какая-то сильная химия, от которой начинались видения, и Шнобель вполголоса молился.

Вскоре, Генрих сказал:

— Спустимся здесь, через люк. Снова — в подземку. Оставим пару из скафандров в ближайшем схроне. Они нам лишние, а здесь одна наша точка. Оливер потом их найдёт.

— Хорошо, — согласился Шнобель. Они осторожно спустились. Потайное место было за узким проходом, заваленным хламом. Схрон не был разграблен.

— Здесь… Мог бы выходить на связь Оливер. Но компа здесь пока не будет. Оставим для мальчика в схроне хотя бы скафандры, — пояснил Генрих.

Припрятав оставленное и завалив снова проход, все вылезли наружу.

Светила полная луна. Было тихо.

Вскоре они вышли на центральную улицу. Она сияла всеми цветами радуги, тысячью реклам и гипнокартин. На улице не было никого. Ни машин, ни людей. Искусственные ёлки и каштаны казались в это время суток ещё более неестественными. В глаза резко ударила, вынырнув из-за угла, подвижная реклама женских колготок и прокладок. Потом рядом неожиданно включили ещё одни шоры. Они показывали набегающую волну. От неожиданности Иоганн вскрикнул и споткнулся о выломанную плитку тротуара.

— Осторожней! Комп разобьёшь, — сказал ему Шнобель.

Как только центральная улица Новочеркасского района была преодолена, вновь пошли тёмные боковые улочки. Где-то над ними, в единственной в этом районе прозрачной надземной линии, пронёсся поезд метро.

И снова — шаткие заборы, кошки и незжи. Подворотни, пропитанные мочой, куски шлакоблоков, какой-то битой развалины, бесчисленное количество труб, проходящих по поверхности и закатанных жустером, похабные пьяные голоса из открытых настежь дверей и окон.

Затем показалась Соборная площадь, покрытая кусками имитации каменной мостовой, с заплатками плитки, асфальта, пластика… Высокотехнологичная пласторганика застывала почти мгновенно, но всё же, странным образом, даже она несла на себе отпечатки кошачьих лапок.

Соборная площадь была освещена, и сочетала в себе комплекс весьма странного набора памятников: перед посетителями последовательно представали Платов, Мусоргский, Ермак, какой-то президент и большой голубь. Каждый памятник был запакован в прозрачный стеклопластовый купол: на случай кислотного потока.

«Этот голубь, вроде бы, символизирует примирение. Только, не помню, кого и с кем», — вспомнил Кролас.

Конечно же, ещё на площади, в самом центре, находился обветшавший и полуразрушенный Собор. Известный тем, что крест с него периодически срывало ветром, о чем по району всякий раз ползли слухи: это, мол, не случайно, последуют большие несчастья. Купол Собора был выкрашен простой зелёной краской; а над ним, в полнеба, развевалось голографическое изображение распятого Христа… Особенно оно впечатляло именно ночью, когда сквозь изображение просвечивали звезды. Христос был бедный, измученный и одинокий. И невесело взирал на всю эту площадь, оттуда, сверху…

— Нам надо проникнуть внутрь Собора, — сказал Генрих.

Замшелые, полуразрушенные ступени уже зарастали травой. Дверь, некогда массивная, сильно обветшала и покосилась. С неё облупилась краска. Соборные часы над дверью застыли на полтретьего. На ступенях спало несколько незжей. Нигде не было признаков внутренней жизни. Здание казалось заброшенным.

Кроласу не хотелось открывать главный вход Собора журналистской отмычкой. Это казалось ему святотатством. Потому, он вначале решил испробовать другие возможные способы проникновения. Для этого, он, а следом и остальные, начали обходить Собор по кругу. И вскоре обнаружили небольшую дверцу, ведущую, вероятно, в подвальное помещение. Над ней горела свеча.

Иоганн подошёл к этой незаметной двери и подёргал за ручку. Дверь оказалась не запертой.

И вот, Генрих, Иоганн и Шнобель уже спускались вниз по ступеням старой каменной лестницы. Она быстро закончилась и привела их в довольно обширное помещение с низко нависающим потолком. Здесь некоторые из плит пола, как оказалось, представляли из себя чьи-то надгробья. И потому, нужно было ступать осторожно, стараясь их обходить. В воздухе был разлит запах ладана и каких-то ещё благовоний. Обернувшись на раздавшийся вдруг странный звук, Кролас увидел, что у самой двери, в углу, на старом диване, спит большой рослый человек в чёрной рясе. В это самое время, он перевернулся с боку на спину и захрапел. Человек был, по-видимому, пьян. Приглядевшись повнимательнее, журналист узнал веснушчатое лицо Петрония, одного из религиозных знакомых Дорга. Которого, однако, Кролас видел только по телексу, недавно.

Кролас и Шнобель, повинуясь безмолвному приказанию Генриха, который приложил палец к губам, не стали будить Петрония. Все трое тихо проследовали в боковое ответвление этого огромного помещения. Уже у колонн, на подходе, стали слышны доносящиеся молитвенные причитания. Вскоре они увидели иконостас, врата и алтарь. И большую, раскрытую Библию на аналое. Перед ней молился коленопреклонённый седовласый старец. Он, обнаружив постороннее присутствие, обернулся — и, не прерывая молитву, знаком попросил немного подождать.

Закончив молитву, он встал, приблизился к поздним посетителям, подтянутый и величавый, и поздоровался с Генрихом.

— Здравствуйте, батюшка Амвросий! — ответствовал Генрих и показал ему, вытянув из-под рубашки наружу, небольшой серебряный крест старинной работы. — Я хочу повидать отца Даниила.

— В такое время и с такой просьбой ко мне мог обратиться только человек, который очень нуждается в божьей защите и помощи, — отвечал батюшка Амвросий. — Только, путь к затворнику долог и труден.

«Ему, похоже, знаком этот крест. И он что-то означает. Это — условный знак, должно быть», — подумал Иоганн.

— Я догадываюсь, что нам предстоит путь под землёй, — ответил священнику Генрих.

— Но ты не знаешь, насколько путь глубок: предстоит идти там, где давно, может быть, целые столетия, не ступала ничья нога… И что там сейчас — вряд ли кто знает.

Глаза Шнобеля сразу загорелись неподдельным интересом.

— Неужели, глубокий подземный ход отсюда существует? — вырвалось у него.- И это — не городская легенда?

— Даже не ход, а ходы. Некоторые — древние, некоторые — совсем недавние. Ракушечник легко долбится. Правда, случаются и обвалы. А ещё, внизу есть подземные озёра и реки. У меня имеется примерная схема подземелья: и верхнего яруса, и более низко расположенных уровней, — и он знаком указал, чтобы гости следовали за ним, в боковое помещение в глубине зала. Вскоре они оказались в маленькой келье, в которой стояла узкая деревянная кровать бог знает каких времён, и тоже деревянный, не покрытый скатертью, стол, и рядом — стул. В углу висела икона Спаса Нерукотворного, а перед ней, на небольшой полочке, горела свеча.

Амвросий, достав из небольшого шкафчика карту, протянул её Генриху.

— Постарайтесь запомнить дорогу. Это — не трудно. Труднее будет по ней пройти, — сказал Амвросий.

Иоганн, Генрих и Шнобель уставились в значки и линии. На карте крестиком была помечена келья отшельника и монастырь, куда им предстоял путь. А ещё, были другие разнообразные ходы. Один из них, как успел заметить Кролас, вёл в старый склад оружия: заброшенный подземный музей военной техники. И располагался он ещё дальше отсюда, чем монастырь. Этот музей был под Аксайским районом города. И о нем никто из них, троих, никогда ничего не слышал, даже легенд или газетных сплетен. А ещё, от монастыря тянулся другой, длинный-длинный подземный ход. Он вёл аж за черту города, на сельскую окраину, и выходил там наружу, как было обозначено, в полуразрушенном храме.

«Н-да… И это всё тоже следует запомнить. На всякий случай», — подумал Кролас.

Из кармана его журналистской жилетки тем временем незаметно для всех вылез вран, сел к нему на плечо, и теперь тоже внимательно изучал карту.

Тщательнее всего им, конечно, требовалось запомнить ходы и ответвления по пути до монастыря, куда им предстояло сейчас идти.

Амвросий снова спрятал карту в маленький шкафчик, и, благословив пришедших к нему, велел:

— А теперь — следуйте за мной.

И они стали спускаться потайным ходом, по винтовой чугунной лестнице, в самые недра Собора. И наконец, ступили на холодный пол тёмного и мрачного подземелья. Помещение вокруг было освещено лишь тусклым неровным светом массивной свечи, которую нёс Амвросий. Он отыскал на одной из плит и нажал ногой некий скрытый механизм, после чего другая плита, что была рядом, медленно, со скрежетом, отъехала в сторону. Из глубины проёма повеяло плесенью и запахом старого дерева.

— Ну, с Богом! — и отец Амвросий перекрестил ещё раз, напоследок, их всех по очереди. После чего, Шнобель, за ним Генрих и Кролас, замыкавший процессию, — погрузились в раззявленную пасть мрачного потайного хода. Друг за другом, они спустились по небольшой чугунной лесенке на каменную платформу. А верхняя плита стала снова заползать на своё привычное место, перекрывая им идущий сверху, тусклый свет. Потом, наверху что-то защёлкнулось со скрежетом. Они оказались запертыми внутри, в полной темноте.

Шнобель включил мощный фонарик. И они увидали, что теперь находились на широкой платформе, внутри длинной вертикальной шахты, круто уходящей вниз. Платформу окружал деревянный полусгнивший каркас; только, с одной стороны к ней подходила металлическая лестница, ведущая вниз. Кролас подошёл к краю и глянул, когда Шнобель посветил туда фонариком. Лестница шла пролётами; между отдельными её участками следовали небольшие деревянные платформы, довольно старые и, может быть, прогнившие. Где-то внизу, она и вовсе обрывалась, и чуть ли не треть расстояния, за последней платформой, она отсутствовала вовсе. Концы её были не на одном уровне, и будто обломанные. Там шли лишь деревянные, и, быть может, шаткие подпорки.

— Шнобель, ты верёвку прихватил? — спросил Иоганн.

— Да, Кролас, я захватил всё, что у нас было, — ответил Пещерник.

Первым спускался Шнобель; он долез до конца целой металлической лестницы и теперь стоял на последней платформе. Там он закрепил, перекинув через балку и край лестницы, прочную верёвку, и оба её конца сбросил вниз. Предварительно он привязал к этим концам, весьма хитроумным узлом, пластпакет с тремя комплектами противокислотных скафандров. Верёвка, разматываясь, пошла вниз, и вскоре пластпакет достиг дна. Затем Пещерник и Генрих спустились друг за другом до обрыва металлической лестницы. Там одной рукой Шнобель захватил Генриха, а другой — дотянулся до двойной верёвки, обхватил её и ногами, и стал довольно быстро и проворно спускаться, если учитывать, что одной рукой он держал, притянув к себе, Генриха. Когда они достигли дна, Иоганн, наблюдавший процесс спуска сверху, вздохнул с облегчением. Он сам спускался следом, с компом за плечами, надев на себя ручки пластпакета, закреплённого на спине, наподобие рюкзака. Когда все трое были внизу, Шнобель с помощью лихой манипуляции быстро отвязал пластпакет с «чешуйками» и, потянув верёвку вниз за один из концов, вскоре смотал её.

Внизу, перед ними следовал проход, ведущий вдаль. Похоже, он всё более и более сужался.

— Давайте, оденем чешуйку! — шутливым голосом предложил Шнобель. — На всякий случай. А то, я без неё в подземке чувствую себя голым.

Остальные всерьёз восприняли его предложение и без колебаний облачились в скафандры. Тогда их примеру последовал и сам Шнобель, предварительно стянув, наконец, с себя костюм незжа.

Потом все трое, облачённые в противокислотные скафандры, осторожно двинулись вперёд по тёмному тоннелю: впереди Шнобель с фонарём, потом Генрих, а Кролас замыкал шествие.

Ход, постепенно сужаясь, дошёл до ширины примерно в метр.

Здесь часто раздавались таинственные странные звуки и шлепки. Попадались мыши, крысы и здоровенные жабы. Проход иногда изгибался и заворачивал, иногда раздваивался, но оба ответвления рано или поздно должны были сойтись вновь: так было на карте.

Вскоре, после очередного соединения обоих ходов, они набрели на естественную полость: подземную пещеру, довольно обширную, и даже с небольшим озерцом и ручейком. Живописно свисавшие с потолка острые камни, естественного происхождения плиты и колонны, которые иногда разрушались и рассыпались, образуя завалы, являлись довольно эффектным сопровождением этой утомительной дороги. Особенно, когда через все эти завалы ракушечника приходилось перелезать поверху, через оставшуюся узкую щель, рискуя при этом застрять между наваленных камней и потолком прохода.

Из обширной естественной пещеры они попали вновь в рукотворный лаз, и более широкий, чем шёл ранее. Но боковых ответвлений и тупиков здесь становилось всё больше. Путники теперь петляли и возвращались по нескольку раз на одно и то же место, и вновь попадали в следующий тупик. И так до тех пор, пока не отыскивался нужный проход. Но вскоре вновь обнаружилось русло тонкого ручья, что просочился сквозь стену подземного коридора, и дальнейшая дорога пошла вдоль его русла. Ручеёк становился всё шире, пока не достиг в ширину метра полтора, и далее спускался вместе с проходом всё глубже и глубже. Пещерник, исполненный энтузиазма, чувствовал себя как дома и шёл всё уверенней. Интуиция и нос его не подводили.

В конце пути, вновь пошло сужение прохода, и они оказались в совсем узком, тесном туннеле. Ручеёк здесь снова исчез: вернее, ушёл в боковое ответвление, настолько низкое и узкое, что туда не проникла бы даже собачонка. Их туннель тоже был достаточно узким; вдобавок, им пришлось, как кротам, пару раз разгребать насыпи обвалившейся сверху земли, которые перегораживали проход. Но, наконец, преодолев последнее препятствие, они неожиданно для себя увидели впереди свет. И пошли на эту точку света. А проход всё расширялся.

Наконец, путники и вовсе попали в подвальный коридор, где стены были обложены кирпичной кладкой. Свет, который они заметили издали, шёл от зажжённых свечей, установленных в подсвечниках, вдоль этих стен. В коридоре, по обе стороны, изредка встречались выдолбленные в земле кельи без дверей, с небольшими окошечками. В них не было никого. В конце коридора оказалась кованая железом дверь, наверняка ведущая в подвал какой-нибудь старой церкви. Но к ней они не пошли, поскольку вблизи заметили ещё одно узкое ответвление, а в нём — маленькую келью. Простая, деревянная дверь этой кельи была приоткрыта. Её пространство освещалась электрической лампой. А обстановка внутри была похожа на ту, что была в комнате батюшки Амвросия. И в этой келье, виднелась фигура человека… Который, несмотря на глухую ночь, сидел за письменным столом.

Когда они приблизились, человек обернулся. Он был высоким, и тоже, как и батюшка Амвросий, седобородым старцем; этот старец, казалось, нисколько не удивился их приходу и вышел им навстречу. Да, не удивился… Даже, не смотря на их чешуйчатое облачение…

— Заходите, — пригласил он, улыбаясь широко. — Я — затворник Даниил, настоятель монастыря.

Они сняли за порогом его комнаты скафандры, быстро переоделись. И все, по одному, протиснулись в открытую настежь дверь. Внутри была узкая деревянная кровать, маленький столик с лампадкой, книги, а в углу… У Иоганна аж дыхание от удивления перехватило: там, на вполне современном столе, сиял экраном компьютер… Такой, как у Генриха. Запретный в городе…

Отец Даниил, проследив направление взглядов, погладил шелковистую бороду и довольно усмехнулся:

— Вас послал сюда мой друг, Амвросий? — спросил он, посмотрев на Генриха.

— Да, — ответил тот.

— «Если тебе будет совсем трудно, возьми этот крест и пойди разыскивать отца Даниила. Его спросишь у батюшки Амвросия. Но путь к затворнику долог и опасен», — отец Даниил улыбнулся. — Так тебе сказал недавно некий странник, на паперти в Ростове?

— Так, батюшка. И ещё, он догадался, что я — хакер. И он… Тоже был посвящённый.

— Ну… Вот ты к нам и добрался, — и затворник ласково похлопал Генриха по плечу.

Глава 8. Вран, Шнобель, и снова — дома

…Немного погодя, Даниил и Генрих вдвоём остались в келье, за компьютерами: тот, что принёс Шнобель, тоже подключили. А Иоганн и его друг пошли спать в другую келью, неподалёку. Там Шнобель расположился прямо на полу, устланному свежими травами: их принесли послушники монастыря, по просьбе отца Даниила. И Пещерник заснул моментально. А Кролас улёгся на единственном здесь топчане, устланном лишь тонким одеялом. В его изголовье, на краю подушки, поместился вран. Иоганн сам не понимал, как вошёл в некое странное состояние, среднее между сном и бодрствованием. Лёжа с закрытыми глазами, он, тем не менее, мог формулировать вопросы — и получать ответы. При этом, не осознавая полностью, задаёт ли он их наяву — или же, такой диалог ему только снится.

— Тенгу, а ты бывал за пределами города, и за пределом… этой Зоны? — тихо спросил Кролас.

— Ты… В кур-рсе, что есть Зоны?

— Считал рассказы о них легендой. Распространённой среди пейзан. Но… Иначе, откуда бы взяться «дальним пейзанам», если не жить им где-то, совсем в другой Зоне? Не здесь… Там, куда путь для большинства из нас — недоступен.

— Да, ты прав. Ростов и местность вокруг него, окружены обширной, непроходимой Зоной. А я — пр-рибыл сюда… с другой стороны. Ты когда это понял? Ведь понял, не так ли?

— Ещё при твоём разговоре с Линдой… И ты можешь уйти отсюда? В смысле: за Предел?

— Да. Если меня вынести за Гор-род. Там я свободен. А здесь… мозг не достаточно хорошо работает. Стоит заглушка, нарушающая нормальную его р-работу.

— А зачем ты прилетел сюда?

— Если честно… Я искал её… Линду. Она — тоже не отсюда. Пропала из другой Зоны, будучи маленькой девочкой. Может быть, ушла в сновидение — и там заблудилась. И ей тут… уже смертельно опасно находиться. Я искал её повсюду. И вот, наконец, нашёл. Даже, мы с тобой вместе её нашли. Но… Это случилось довольно поздно. И мы — уже участники в странной и страшной игре. И теперь, нам очень сложно будет уйти отсюда. Особенно, ей, Линде.

— Тенгу, сегодня я узнал, что мой сын — хакер. Но, я ничего не знаю про них. А ты? Что ты знаешь про хакеров? Здесь ими пугают маленьких детей, и обвиняют во всём, в том числе в разрушении Общего мира и в том, что существуют Зоны. Я слыхал об этом… В детстве. Но, это ведь не так, и они не виноваты? Ну, или теперешние хакеры — совсем иные… Я не чувствую в Генрихе зла.

— Всё получилось, как в «испорченном телефоне»… Была, говорят, такая детская игра. Общая Смерть действительно отчасти возникла… Из-за интернета. Именно интернет привёл к общему информационному коллапсу планеты. Старый интернет. Не тот, который создали хакеры. Как всегда, человеческая мечта привела к боли… Как любая мечта, что получила техногенное решение: корабли, самолёты, фотоаппараты… Люди стали не только летать и плавать, но и убивать… Стрелять с кораблей, бросать бомбы с самолётов. А фотография… она практически уничтожила художников. С ней стали не нужны картины. Так, любые техногенные мечты людей обращают мир в пепел. Интернет — это тоже мечта: мечта о доступности информации. Любой. О лёгком получении ответов на все вопросы. Но именно он, так называемый «цифровой мир»… Убил ценность информации, совсем. И она превратилась в пыль.

— Как это?

— Стало технически возможным воспроизвести любое событие — и прокрутить его в сети, как реальность. Создать так называемый «фейк». В конечном итоге, это привело к тому, что любой информации стало невозможно верить. Фейк стало не отличить от реальности. Надёжных источников не осталось. Любой миф и любую сплетню можно было выдать за реальность. И люди перестали верить друг другу. И перестали понимать, что реально происходит. Каждый просто выбирал себе тот фейк, который был ему по вкусу. В последние времена существования всемирного интернета, он стал напоминать информационную клоаку. Созданный для обмена информацией, он выродился в болото, кишащее дезинформацией. Реальность в нём уже полностью отсутствовала. А информации полностью не стало, поскольку за фейками не отыскать было правды, за плохими книгами — хороших, за фотошопом — истинных лиц.

— А что же тогда там осталось?

— Плавала реклама, лезли изо всех щелей спам-рассылки. Интернет был забит политическими лозунгами и приглашениями поучаствовать в том или ином надувательстве или игре на деньги. Висела там и вовсе всякая неприличная гадость. А также, любая социальная сеть была забита ботами: то есть, не существующими пользователями, не живыми людьми. Боты при этом постили разные материалы, картинки, рекламу, поздравляли с праздниками. При этом, лили толстый слой карамели, как всё прекрасно — или, наоборот, вывешивали череду угроз и обвинений… Создавались разные типы ботов: они ведь подделывались под людей. На самом деле, боты были нужны для того, чтобы заклевать людям мозги. Создать ботов стало очень легко; у многих их были тысячи. Никакого смысла общаться с ботами не было. Потому, вскоре люди стали покидать ту или иную сеть. если её совсем заклепали боты. Пока… абсолютно все ресурсы не превратились в платформы, где одни лишь боты общались между собой… Фильмы невозможно было смотреть потому, что каждые пять минут их прерывала реклама. Психологи дружно говорили, что это приводит к нервным заболеваниям, в особенности у детей — но никому до этого не было дела… В любой электронной энциклопедии специально, ради вредительства, блокировались все ссылки. Более-менее информативные сайты уничтожали или блокировали надписью о якобы из «не безопасном» соединении… Оставались только книги. Но их можно было прочитать, только отстегнув деньги так называемым «правообладателям»: то есть тем, кто закупил право на сайт, где их вывешивали… Ну, и в результате всего этого, появилась масса людей, которым такой интернет был не нужен в принципе. Поскольку, нормальная, живая информация в нем всё равно отсутствовала. Сохранялись разве что функции почты: интернет существовал для посланий друг другу.

В конце концов, хакеры, так сказать, «озверели» — и подпольно собрались в единую организацию: Ложу. И решили полностью уничтожить старый интернет. Поскольку, у них неожиданно появилась альтернативная разработка. Её предложил некто Магнус-Польский.

— Он был хакером?

— Нет. Магнус-Польский хакером не был. Он был учёным, мечтателем. И разработал новый принцип работы в интернете. Так, чтобы он снова стал тем, чем был задуман: большим хранилищем информации, а не всяких мерзких картинок.

— И как он предлагал это осуществить?

— Да очень просто… Нужно было, чтобы вход на тот или иной сайт был ограничен для ботов или для людей с низким интеллектом или больной психикой. Именно такую вещь он и разработал. Вообще, Магнус_Польский был больше теоретик, чем практик. И начинал он с другого конца: он вычислил, что от общения с интернетом люди, в результате, тупели, а не умнели, в особенности, по сравнению с принятыми в прошлые времена способами передачи знаний. Тогда Магнус-Польский ввёл в обиход понятие информативно-эмоционального заряда, присущего всякой многоуровневой интернет-информации. Любой: зрительной или словесной. Нулевой заряд он определил, как не дающий человеку ни эмоций, ни новой мысли. Отрицательный заряд, по Магнус-Польскому, несла любая информация, вредящая человеку или вызывающая негативные эмоции, а положительный заряд — информация, которая наделяла хорошим настроением, знаниями или вызывала сильные положительные эмоции или даже катарсис. Магнус-Польский реально смог измерить информативно-эмоциональный заряд… И у интернета в целом, он оказался равным минус трём: то есть, заряд интернета в целом был отрицательным. Тогда, Магнус-Польский понял, что нужно ограничить проникновение в интернет пустой и негативно окрашенной информации. А для этого, создать многоступенчатый фильтр. Так, при входе в информационное пространство, на экране должна отображаться пустая, не заполненная клавиатура: табула раса. Чтобы её заполнить тем или иным алфавитом, нужно предварительно указать язык и ответить на этом языке на ряд вопросов. И они были составлены Магнус-Польским таким образом, что почти никогда не повторялись и содержали сведения из области истории, литературы или культурологии в целом, а также логические и математические задачи. При этом, решение с помощью сторонних электронных механизмов и гаджетов было невозможным. Ответить на вопросы мог только человек, причём, обладающий определённым интеллектом. А уже загрузив таким образом клавиатуру, можно было попасть в так называемое «поле информации», и далее, войти на сайт, который тебя интересует. Но, на многих сайтах ещё и пароль стоял, для входа. Такой, какими обменивались между собой только в личных сообщениях.

— Но… Насколько я понимаю, в любую систему всё равно можно влезть, отследить и вмешаться…

— Система стала другой. Никаких наземных провайдеров, которые контролировали бы всё, что через них проходит. По Магнус-Польскому, связь осуществлялась теперь даже не через спутник… Где-то в пространстве, в месте, которое не вычислить — поскольку, в общем-то, оно существует повсюду — нужно было создать «информационное поле». То самое, на которое и выходили бы все новые компьютеры, и к нему подключались. Хранилище, незримое и неосязаемое. Новые компьютеры, в отличие от старых моделей, связывались с этим хранилищем. Каждый ищущий при таком инете выходил ровно на свой уровень осознания… И не мог подняться выше, если только несколько выходящих одновременно не суммировали свои знания и душевные качества. Многоступенчатый фильтр разделял всё информационное поле на семь ступеней познания, семь уровней постижения. Информационное хранилище постоянно пополнялось: но, пополнялось в соответствие с различной степенью восхождения человеческого ума. И только те, кто задавал правильный вопрос, получали в таком интернете нужный ответ. Это, если вкратце. Были созданы ещё и принципы обучающих программ, когда люди более высокого уровня закладывали туда способы постижения для идущих следом. А в целом, идеи и разработки Магнус-Польского так и остались бы бредом сумасшедшего учёного… Никем не признанного и непонятого. И не получили бы никакой технической поддержки и финансирования. Но… Он вышел на хакеров. И, надо отметить, вышел очень и очень вовремя.

— И они создали новый, свой интернет? И этот, новый интернет — он существует? Даже, после Общей Смерти?

— Теперь, только он и существует. Как интернет. Тот, что был создан Ложей хакеров. А предыдущего — нет. Его полностью рубанули. И, конечно же, здесь, в Ростове, хакерский интернет полностью запрещён Отцами Города: ведь им ни в жизнь не пройти порог и не загрузить клавиатуру.

— Так они… Могли бы выловить умных людей, приковать их к компу, и заставить работать на себя.

— Примерно такое и делает ваш Золотусский: тот человек, который создал серых. Только, в основном у него работают уже не люди… А слегка унифицированные создания. Киборги. Но, интернет Магнус-Польского — многоуровневый, и серые не смогут взять уровень, выше третьего. Их интеллекты не суммируются: у них нет общности идей, культуры и образности. Ну, а Отцам Города вообще всё это не интересно: информация какая-то… Зачем она им нужна? Им достаточно было повелеть создать электронный банк для хранения виртуальных денег, и пласткарты. Больше им ничего не надо в принципе. Такой шлак, как и реклама, в принципе не может попасть в хранилище Магнус-Польского: эта информация классифицируется им, как несущая отрицательный инфо-культурный заряд. На неё в системе стоит фильтр.

— А откуда у хакеров Ростова запретные компы?

— Любой компьютер последней эпохи легко переделывался в подпольный, с выходом в инф-пространство… Если только на нем не стоял блокиратор на выход в инф-поле Магнус-Польского: так оно было названо. Именно этот учёный успел до Общей Смерти создать основную базу и перекачать в новое информационное поле всю полезную информацию из старого инета: ну, ту, которая там ещё оставалась. И добавить книги из своей обширной библиотеки. Последователям осталось только эту основную базу расширять и дополнять. А ещё, для выхода в инф-поле Магнус-Польского, подпольные хакеры Ростова часто пользуются «триадой»: выходят сразу с трёх компов. Там теперь стоит усложнённый пароль для многих видов связи.

— А те компы, что, к примеру, у нас в редакции, могут выйти в это поле?

— Нет. На них стоят блокираторы. Я уже всё понял, по поводу ваших компов. Они не выходят ни в подобие инета, ни в инф-поле Магнус-Польского… Они не выходят никуда. И нужны только для внутреннего пользования. Связаны только между собой. Заметил, наверное, что с официальными лицами твой шеф, должно быть, общается только по телексу…

— Да, так и есть.

— Это говорит о том, что компьютерная сеть у вас чисто проводная и внутриредакционная. Однако, странные конструкции — эти ваши телексы, надо сказать. Устройства, совмещающие в себе функции телевизора и видеотелефона. Громоздкие, и потому их применяют только дома — или, в рабочих кабинетах. А мини-телексы, мобильные, очень и очень дороги… Ими владеют единицы. И все ваши гаджеты созданы, будто для людей, не умеющих читать. Ни один письменный текст нельзя на них набрать… Только, звуковое сообщение.

— Может, чтобы лучше прослушивать было?

— Кто его знает…

— А вы, враны, можете общаться между собой на расстоянии, и без всякой техники?

— Да. Мысленно. И нам не нужны ментальные костыли.

— А… можно этому обучить людей?

— Иоганн, а что тебе снилось, в последний раз? Ну, кроме сада профессора Тараканова?

— Мне снился… дождь.

— Значит, у меня получается… И ты уже обучаешься. Ты способен обучиться мысленному языку… Ты видишь мои сны. Я тебя уже обучаю. А теперь — спи… И пусть тебе снова приснится дождь…

И действительно, Иоганн сразу же провалился в сон. И во сне… Тёплый, летний дождь забарабанил по крыше…

Когда Кролас проснулся, он сел на топчане и опустил ноги вниз, и при этом нечаянно коснулся ногой Шнобеля. Тот приподнялся моментально, затем и вовсе вскочил.

— Сколько время? — спросил он сонным голосом.

— Семь пятнадцать, — ответил Кролас, посмотрев на часы.

— Гуд! — ответил Шнобель.

Они оставили пластпакет с чешуёй Генриху: волочиться сейчас с большим пластпакетом в общественном транспорте Шнобель счёл не безопасным и подозрительным. Можно нарваться на проверку документов: не страшно, но неприятно.

Когда они вышли потихоньку из кельи, то в узком коридоре уже не горели ни электричество, ни свечи. Но темно не было, поскольку кованная железом дверь, ведущая наверх, была открыта. За дверью были каменные ступени лестницы. Они поднялись по ним, и оказались внутри церкви. Вернее, в её подвальном помещении; там тоже был иконостас и велись службы. Выход наружу вывел их прямо в монастырский дворик, окружённый белёными длинными двухэтажными помещениями с оконцами. Похоже, там, в небольших комнатках, и жили монахи.

Один из молодых монашков подошёл к ним, и без слов указал рукой в направлении ворот, за которыми находились монастырские сады и огороды. Обширное пространство занимали теплицы с прозрачными стенками и крышами из пластстекла. Было видно, что там росли капуста, морковь, редис, огурцы, картофель и другие овощи. Следом располагался сад фруктовых деревьев. Монашек провёл их и по этому саду, где под деревьями росли ягоды, травы и цветы. В конце сада, близ прочной кирпичной стены, бил святой источник. Провожатый жестом разрешил им зачерпнуть воды в ладони. Она оказалась чистой и приятной на вкус.

Иоганн подумал, что источник, быть может, был вышедшим на поверхность подземным ручейком. Подобным тому, по которому они шли в глубине подземной пещеры.

Потом Кролас и Шнобель пошли следом за провожатым вдоль кирпичного забора, по небольшой дорожке, сбоку от которой, за деревцами, вскоре пошёл и другой забор: деревянный. Похоже, в монастыре разводили свиней, кур и уток, коз и овец, которых монахи шли теперь кормить и которые блеяли, хрюкали, крякали и кукарекали где-то за оградой.

Далее, другие два монаха подошли к ним, и, не задавая никаких вопросов, так же молча, проводили их до громадных массивных монастырских ворот. Они отодвинули тяжёлый засов и выпустили их через небольшую калитку.

Выйдя на улицу, Шнобель не сразу, но, вроде, сориентировался на местности. Но Кроласу этот район города был совершенно не знаком.

— Кажется, мы находимся где-то между Аксайским и Новочеркасским районами города, так как сразу за монастырём — остатки железной дороги. Ей теперь никто не пользуется. Видишь, там, вдали, за небольшими домами — высоченная стена?

— Это… Городская стена?

— Да. Здесь заканчивается Город… За стеной — уже сельский район.

— И трущобы…

— Может быть.

Шнобель повернул в сторону, противоположную железнодорожным рельсам. Долгое время они шли мимо зданий коттеджно-дачного типа, пока не вторглись в привычные просторы многоэтажек, шопов, эскалаторов, бусов и других средств передвижения. Выйдя «к цивилизации», как сказал Шнобель, они вскоре заметили станцию метрополитена. Это была конечная остановка одной из веток.

Проехав несколько станций метро, они вышли для пересадки. Дальше приятелям было не по пути, и Кролас здесь простился со Шнобелем.

— Ну… Мне теперь — на автостраду. Пересяду на бус. Что ж, до будущих времён! — сказал Пещерник.

— Пока! Надеюсь, скоро встретимся. Бывай! — отозвался Иоганн.

Он доехал до ближайшей к дому станции метро, и вышел. Вран, никем из прохожих не замечаемый, сидел у него на плече. Было раннее утро. До работы ещё оставалась уйма времени.

У подъезда своего дома Кролас с разбега налетел на гнусную фосфоресцирующую урну, забитую пластпакетами с мусором. Другой прохожий только что пнул её, подальше со своей дороги. Урна лихо подъехала к Иоганну по скользкому тротуару, только что промытому дворниками с порошком, до зеркального блеска. Кролас чуть было не растянулся, вписавшись в эту урну… Долго балансируя на скользкой поверхности, он всё же удержался на ногах.

— Блин! Эти заморочки с урной уже становятся традицией, — пробормотал Иоганн.

А вот и подъезд, до боли знакомый. Ему показалось, что он не был здесь, по крайней мере, с неделю. Ещё миг — и он вдохнёт родной запах наркосигарет, кошачьей мочи и почему-то «Ромашки-4»… Вдохнёт, даже с удовольствием.

«Я наконец-то дома, чёрт побери!» — подумал Иоганн.

Войдя в скоростной лифт и нажав этаж 17 надземного сектора 2, он расплылся в блаженной улыбке идиота, радующегося возможности сладкого отдыха. Дома Иоганн разделся, запихнув одежду в стиркомбайн «Мамонт», а своё тело в рейнрум.

А после, он накормил себя и врана шопснабом со вкусом клубники и сливок. Что, впрочем, не вызвало у птицы восторга.

— Не люблю сур-рогаты! — отреагировал вран, неожиданно мрачный.

Кролас пообещал купить ему шокпасту. И собирался, уже облачившись в свежеотстиранную и проглаженную «Мамонтом» одежду, двигать мослы в редакцию, как вдруг сработал телекс. Звонила Зинка.

— Наконец-то ты удосужился домой вернуться! А то сплошное «абонент недоступен…» Или ты просто нажал спецом в телексе кнопку «отсутствую»? — весело защебетала она. Зинка потягивала свой очередной утренний «полезный», по её обычному заявлению, коктейль, совершенно омерзительного вида. И закусывала его пророщенной пшеницей. Сейчас коллега Кроласа, по её понятиям, была одета строго официально. Она была ярко-зелёного цвета (в смысле волос), с бледно-перламутровой кожей и в чёрном строгом платье. Которое, впрочем, полностью обнажало груди, оставляя в их области только лёгкую сеточку. Сбоку в причёску Зинка вставила три павлиньих пера.

Иоганн сообщил игриво, что, действительно, весь вечер и даже ночь отсутствовал по причинам личного соображения.

— Нужно же мужчине отдохнуть, хоть в свой выходной день! — поспешил он оправдаться.

— Кобель! — констатировала Зинка с лёгкой ужимкой. Потом, после паузы, спросила:

— Помнишь ли ты, что сегодня — небольшой и скромный юбилей нашей дорогой редакции? Между прочим, на него приглашены именитые гости и даже кто-то из Отцов Города. Ну, а уж мы, журналисты, должны присутствовать в обязательном порядке.

— Ой, ёй! — Кролас провёл ладонью по лицу, сверху вниз.

— Не рад? А нам, между прочим, подарки дарить будут. И угощение — бесплатное.

— Бесплатным бывает лишь сыр в мышеловке. И где будет этот праздничек? Когда начало?

— В кафе «Юбилей». В десять.

— Спасибочки, Зин!

Она ухмыльнулась. А Кролас потихоньку осел в армчеар и достал из подлокотника пачку «Вечернего Ростова». Затем, мило пообщавшись с Зинкой на тему нескольких редакционных свежих сплетен, он спросил:

— Я выгляжу достаточно прилично для кафе?

— Гм… Как тебе сказать? Цвет лица — зеленоватый, подглазники на полфейса… Щетина приличная. Но, для журналиста вид вполне сносен, если сделаешь морду тяпочкой. Да, и ещё: не вздумай круто одеться — станут меньше платить. Господа сверху не любят, когда люди нашего ранга имеют собственное мнение, но это ещё могут простить. А вот, когда мы одеваемся круче, чем они сами… Это — можно сказать, криминал. Блистать можно только на котурнах. Ну… исключение иногда делается. Но, только для эффектных молодых журналисточек, нередко имеющих знатных спонсоров (при этих словах Зинка состроила глазки и поправила волосы).

— Шуточки у тебя… Так, что: повседневные джинсы и журналистский жилет сойдут?

— Ага. Твой жилет прокатит. С большущими такими карманами. Бутерброды в них прятать про запас… Жду у входа, в десять! — после этих советов, она эффектно пропала с экрана телекса, послав Иоганну воздушный поцелуй и оставив на экране свои губы крупным планом.

Через пару минут Кролас набрал Дорга.

Драгомирушка всплыл на экране телекса, мягко говоря, в помятом состоянии и весьма расстроенных чувствах. На звонок он отреагировал мрачно: решил, что Кролас собирается над ним сочувствующе поиздеваться, после его-то похождений в «Душистой акации». Но Иоганн просто сообщил Доргу о надвигающемся на них юбилее. Тот о нём, по всей видимости, тоже забыл напрочь, поскольку тут же взвился из армчеара, как ужаленный.

— Благодарю, друже! — отсалютовал он. — Давай встретимся минут через двадцать около метро «Юбилейная», я разом постараюсь привести себя в состояние зелёного огурчика с помощью кока-колы — она хорошо снимает похмелье посредством детальнейшей переработки всего, что попало в организм. Постараюсь кратчайше достигнуть благолепия в мыслях. Вместе появимся, друже, перед взором нашего шефа. Дабы не пилил он нас поодиночке в тёмную, а меня не доставал в особенности, в связи с последней моей провинностью. В общем, если полез в кузов — назовись груздем, — Дорг неопределённо манул пухлой ручкой, и смазался с экрана. Оставив заставкой на экране Ростовский Собор.

Кролас и сам был не против заявиться на юбилей не один, а в компании с Доргом и Зинкой. «Сделаем вид, что мы трепетно ожидали этого великого дня… А слегка припозднились лишь в связи с тем, что долго прихорашивались, и договорились ввалиться на сабантуй любезным сердцу альянсом», — подумал он и спросил врана:

— Ты хочешь пойти со мной или останешься дома?

— Пойду, — ответил вран, посматривая лукаво. — Только, надоело в кармане. Я просто постараюсь быть невидимкой. Буду сидеть, застыв на твоём левом плече. А ты кидай мне туда пищу. Я поймаю. Хотя и буду невидим и нем, как рыба. И не буду ни на что реагир-ровать. Люди будут разные. Это опасно. Кр-роме того, у меня непр-риятная новость.

— Какая?

— Ночью, когда все спали, я воспользовался отсутствием под землёй блокировки и нащупал «усики» Тар-раканова. Он интер-ресуется именно Линдой. А тобой — только по касательной. В связи с ней… Боюсь, её уже сцапали. Быть может, даже твоё задание написать про Линду — тоже его работа. Внушил такую блажь твоему шефу… Чтобы её нашли ещё и газетчики.

— Подожди… Какой такой блокировки? Какого Тар-раканова? — спросил Иоганн, от неожиданности выговорив фамилию с интонацией врана.

— Того самого. Который раньше проверял твои файлы. Рылся в твоей черепной коробке. Он — профессор института нейр-ролингвистического пр-рограммирования… Но твоя статья, что вышла вчера, зато смешала карты серым. Они любят оставаться в тени. А теперь у подъезда Линды — сотни поклонников. И ребята из торговцев, подосланные её дядей, тоже бдят неусыпно. И потому, Линда для серых стала недоступна. Но, ей интер-ресуется ещё и Тар-раканов. А он — очень хитр-рый фрукт. Тар-раканов может провернуть, если уже не провернул, какую-нибудь гадость.

— Зачем ему Линда?

— Трудно сказать. Он псих. Хочет властвовать умами. Остер-регайся. На юбилее, возможно, будут его люди. Или — он сам, — проворчал вран. — Тар-раканов знает, что ты встречался с Линдой. Пр-рочел интервью в газете, скорее всего. Может, и серых, как и прессу, и поклонников — он натр-равил на мою девочку, чтобы она с ним была посговорчивей… Опр-ределённо, он хочет её заполучить, если она ещё не в его институте.

Глава 9. Юбилей и информтека

Кролас спускался на эскалаторе к станции метро «Юбилейная», и всю краткую дорогу думал о словах врана. Его новый странный друг, несомненно, знал о городе гораздо больше, чем он сам. «Кто эти серые? Толком, кроме страшилок и городских легенд, я о них ничего не знаю. И что за Тараканов, чем занимается его институт? И какие у него отношения с серыми?» Не долго думая, Кролас решил снова довериться во всем врану. Вернее, его указаниям. Тенгу как бы стал уже частью него самого… Его советчиком и другом.

У метро «Юбилейная» стоял принаряженный Дорг, тщательно нафабренный.

— Эк нарумянился… Как памперсная дива, в поисках вечерних приключений выходящая на Садовую, — тихо, ещё на подходе, прокомментировал Кролас.

— Зачем? — спросил вран. — Нетр-радиционная ор-риентация?

— Нет… Просто, чтобы некоторые синеватости лица, после вчерашних похождений в «Белой акации», были не так заметны, — констатировал Иоганн. — А ещё, надушился… Чтобы заглушить стойкий запах сивухи. И, по всей осязаемости, Дорогуша вылил на себя целый флакон «Цветочных ароматов Ростова».

Кролас подошёл к Доргу, они поздоровались. И Дорг, непривычно немногословный, потащил коллегу к «Юбилею». У подножия лестницы, он остановился и слегка замялся.

— Пойдем, друже, вкусим! — промямлил он, наконец. — Бесплатно… Впрочем, бесплатно бывает только уксус на халяву.

Дорг любил, как он выражался, «русские поговорки — кладезь мудрости». Вставлял их к месту и не очень. И при этом, всегда важно поднимал вверх указательный палец. Сейчас он так и застыл с этим, поднятым вверх, пальцем, едва докончив фразу. Поскольку увидел, что у дверей заведения, наверху лестницы из разноцветного пластбетона, в позе манекенщицы торчала Зинка. В том самом платье с сеточкой, которое уже успел оценить Кролас, общаясь с коллегой по телексу.

Зинка теперь маячила рядом с профоргом, Ангелиной Дмитриевной Аграфёновой, дамой с круглой рябой физиономией и в декольтированном платье болотно-зелёного цвета. Сбоку к ним только что, подбежав чуть раньше, пристроился долговязый Семён, обозреватель спортивных новостей.

Дорг и Кролас присоединились к коллегам, а вскоре сюда же подошла и вульгарная, ярко накрашенная дама, которая обозревала всякие постельные гадости в рубрике «Скандалы». Иоганн мысленно называл её просто: «жаба», но кто-то из её высокомудрых родителей соизволил назвать дочь Клеопатрой.

Клеопатра, как только поздоровалась со всеми, безбожно и неприкрыто закурила какую-то совершенно бронебойную гадость.

«Кажется, наркосигареты «Санкайф», — с отвращением унюхал Кролас.

— Клёпушка! Ты сегодня просто неотразима! — подольстился к «жабе» Дорг, беря её под руку. Та недовольно фыркнула и хотела отстраниться, но Дорг игриво добавил:

— Чего от меня нос воротишь? Думаешь, я нынче не в чести? А кто ещё претендует на роль твоего кавалера? Ау! Так-то. На безрыбье и рак — щука! Дарёному коту в мешке в зубы не смотрят! (Дорг снова щегольнул знанием русских поговорок).

— Просто ты, наверное, нынче у Пузалова — персона нон грата, — хихикнула Клёпушка.

— Да, для меня настала последняя задница. Но — ненадолго. Я так полагаю. Пузалов — мужик строгий, но отходчивый. На дураков камень за пазухой долго не держит, иначе работать было бы некому. Так что — не бойсь! Пройдись со мной под ручку. Не на службе — а в праздник. В праздник всяк проказник!

Кролас приволочился к Зинке, Семён — к Ангелине, и парами ввалились в кафе. А внутри, большая часть «своих» уже давно слонялась по вестибюлю.

Иоганн пошёл в пуб, чтобы не сильно мозолить глаза коллегам. Там тихо отвисал, читая прессу, ещё один газетный кадр — научный обозреватель Зосима Старов. Зосима, мрачноватого вида черноволосый парень, чуть постарше Кроласа, с большеватым красным носом, крупными, будто рубленными топором, руками и ногами и въедливыми заплывшими, красноватыми глазками, уставился на Иоганна с подозрением.

«Думает, я сейчас начну его убеждать, что не стоит отлынивать от коллектива», — подумал Иоганн. Затем предложил коллеге сигарету, вытащив её из пачки «Вечернего Ростова», прихваченной из дома. Тогда Зосима расслабился, и они обменялись несколькими газетными сплетнями.

— Однако… Вчерашний номер «нашей», — заметил Кролас среди газет, что читал Зосима, свежие «Новости дня». Он попросил посмотреть газету и убедился, что его статья про Линду вышла. «Где они только фотку такую достали? Растерянное лицо, растрёпанные волосы. Убегающая, вполоборота», — удивился он, глядя на фотографию Линды на первой полосе. Он подавал совсем другую.

Уловив его скользящий по собственному материалу взгляд, Зосима улыбнулся:

— Корней наш весьма рад был твоему репортажу, довольно плямкал и потирал брюшко. Утёрли мы нос «Калейдоскопу». Наш рейтинг теперь взлетел на несколько пунктов, и мы будем самыми читаемыми как минимум месяц.

Кролас изобразил на лице радость. Он знал, чего заметка ему стоила. Докурив каждый свою сигаретку, они переглянулись.

— Наверное… Пора вылезать к народу. Шеф сейчас по головам нас начнёт пересчитывать, не филонит ли кто, — улыбнулся Старов.

Одновременно, вывалились в вестибюль.

А народ всё прибывал. И к удивлению Кроласа, теперь вестибюль большею частью заполняли те, кого он в пределах редакции никогда не встречал. «Гости, надо полагать, — внутренне усмехнулся он. — То есть, такие люди, которые любят откушать бесплатный сладкий уксус и сытный на халяву шопснаб, как любит говаривать Дорг». А ещё, были так называемые представители культуры: несколько третьесортных, никому не известных, певцов, чтец-декламатор и балерина.

Объявился, наконец, и Корней Пузалов, и торжественно провёл всех в банкетный зал.

— О, да здесь уже и наши старшие братья — телевизионщики; и даже уже приготовились к съёмке… А на длинном банкетном столе гордо красуется большой торт с кремовыми цветочками. Готовы к употреблению также и дольки лимонов и апельсинов в вазах, а ещё — курлапы под майонезом и ветчина с горошком. Да и бутылки водяры и шампуни выстроились в два почётных ряда, будто собираясь нести караул, — тихо констатировал Кролас.- В общем, недурно…

— Недур-рно, недур-рно, — громко согласился голос за его левым плечом. Журналист вздрогнул. Но, никто из окружающих не обратил на эту выходку врана никакого внимания. Так как, было весьма шумно: весь народ возликовал и оживился. И каждый проворно старался занять место за столом, поближе к середине: там был торт.

Когда же, наконец, все расселись, Корней Пузалов, окинув взглядом, и, скорее всего, мысленно пересчитав подчинённых, весело и торжественно объявил:

— Господа! Нас должны поздравить представители власти. Мы ожидаем их прибытия с минуты на минуту, и они откроют наш торжественный банкет.

Но, пришлось довольно долго ждать заявленного счастливого момента. После которого, наконец, можно будет вонзить вилку в вожделенную ветчину.

Наконец, в белой тоге и на котурнах (в самодвижущейся обуви с невероятно высокими каблуками и на дистанционном управлении) появился некто из Отцов Города. Пузалов величал анкюлотника «наш дорогой Пал Палыч». Тот, испытывая терпение и слюноотделение присутствующих, произнёс длинную, витиеватую, в четыре загиба речь… О прелестях «нашего дорогого города», заботе о нём властей, процветании культуры и о достоинствах данной газеты. В конце, конечно, «разрешите поздравить»… И вручил Корнею «от имени жителей города» подарочную огромную вазу в форме петуха.

После этого, все дружно зааплодировали. А после бурных оваций, наконец, вонзили вилки туда, куда каждый давно вознамеривался вонзить. И даже прицелился в весьма конкретный кусочек. Затем полетели к потолку пробки шампанского, заливающего стол. А по проходу, между столом и зашоренными пасторальными пейзажами, в стиле восемнадцатого века, окнами, забегала балерина, выделывая какие-то странные замысловатые «па».

Кролас, как и все присутствующие, не терял возможности подзакусить. Вдобавок, он то и дело отправлял закуску также и через левое плечо. Где она благополучно исчезала, прямо в полёте. Бесследно, даже не успевая дойти до плеча, исчезали и кусочки шоколадного торта с занесённой мимо рта ложки.

Когда принесли прохладительные напитки, объявили и начало танцев. Иоганна тут же сорвала с места и бесцеремонно утащила Зинка Исламбекова, сходу бухнув:

— Ведьма чертова! Стерва!

— Да — кто? — ошарашено спросил Кролас, хотя и не желал вникать в какие-то женские разборки.

— Да эта грымза Клёпушка, тварь сволочная! Сказала шефу, что я вчера опоздала на работу! А сама пришла ещё позже меня, и плакалась мне в жилетку про бросившего её любовника — и вот тебе здрасьте! Откуда и пронюхала про моё-то опоздание — не знаю! — Зинка тряслась от рыданий.

Иоганн утешал слегка принявшую лишнего коллегу, как только мог.

— Клёпа — страшная как атомная война, а ты — прелесть, за это она и ест тебя поедом. Успокойся, выпей водички, — он подвёл её к одинокому крайнему столику в углу и усадил. Потом сбегал и выпросил у молоденькой секретарши шефа Беатриссы успокаивающую таблетку, дал её Зинке. После чего, снова позвал потанцевать и передал её на следующий танец Доргу. Затем, Кролас сам отправился к интимному уголку с одиноким столиком, прихватив по пути тарелку с апельсинами и бутылочку тархуна.

Зашоренные окна теперь затемнили, создав уютный полумрак, и на стенах проступили стереокартины, в которые вплеталась цветомузыка, создавая довольно-таки завораживающий эффект. Всё искрилось и переливалось, абсолютно лишая возможности думать и осознавать реальность. Приглашённые певцы, время от времени перебиваемые сопутствующим им декламатором, наяривали что-то про любовь, про весну и про родной город, в котором весело всегда. Иногда и кто-нибудь из гостей подходил к микрофону и изливал в него свои поздравления и благодарность за этот замечательный праздник. Дорг тем временем уже изрядно набрался и танцевал после Зинки со всеми дамами без разбору, знакомыми и нет. Корней Пузалов тихо беседовал на брудершафт с бутылкой водки, тупо уставившись в салат. А Зосима Старов, неожиданно прытко подпрыгивая на поворотах, самозабвенно танцевал с балериной.

— Здравствуйте! Можно присесть? — Кролас, совсем расслабясь и созерцая апельсины, вздрогнул, неожиданно услыхав прямо над ухом вкрадчивый голос.

— Да, конечно, — ответил он машинально. Повернув голову, он увидел человека в мешковатом костюме из мягкой ткани мышиного цвета, чей облик, ничем не примечательный, почему-то заставил его напрячься. Быть может, было в его лице нечто неприятное и даже неестественное, а глазки, не останавливаясь на собеседнике, постоянно бегали из стороны в сторону.

Незнакомец присел на стул напротив Иоганна.

— Вы — талантливый журналист, один из тех, кого наградили премиальными в честь юбилея, — он не спрашивал, а констатировал факт. О котором, кстати говоря, сам Кролас пока ещё не имел представления.

Иоганн внимательно посмотрел на внезапного собеседника, но тот отвёл взгляд в сторону. Затем, выждав паузу, спросил:

— Вы писали о Линде… Будете и впредь кропать на эту тему?

— Не знаю, — ответил Кролас как можно небрежней.

— Это станет весьма затруднительно. И я бы порекомендовал вам срочно тему сменить. Забейте на неё. Я дружески хочу сообщить, что сегодня Линда решила немного подлечиться. Легла на обследование в Институт Нейролингвистического Программирования. И потому, впредь с ней можно будет встретиться лишь на специальных аудиенциях для прессы… Если она вознамерится их устраивать. И только, с позволения её лечащего врача, разумеется. Не думаю, что вам, как представителю прессы, будет логичным писать о… Не совсем нормальной девушке, — заканчивая монолог, этот скользкий тип уже слегка приподнимался.

У Кроласа хватило терпения, чтобы развязным журналистским тоном поблагодарить эту наглую сволочь… За предоставленную информацию. И даже спросить с усмешкой, сильно ли у девочки сдали нервы на почве поэзии.

— Да, у бедняжки кризис. И врачам предстоит довольно сложная работа, — вкрадчиво ответил этот гад, откланиваясь. Затем незнакомец растворился среди присутствующих, и потихоньку покинул зал.

Кролас немного посидел в сторонке, а потом поднялся и присоединился к танцующим. Звучала быстрая музыка, и все выплясывали, став в кружок, кто во что горазд. Иоганн отыскал глазами Зосиму Старова, который лихо отплясывал, выстукивая каблуками чечётку. Улучив минуту, Кролас подтанцевал к Зосиме и спросил, знает ли тот типа в сером костюме, который был среди гостей.

— Кого-кого? — переспросил тот.

— Ну… Анкюлотника, наверное… Но он, вроде, с медиками связан. А у нас медицина проходит по разделу «наука». А ты ведь пишешь по научной части тоже…

Зосима, хотя и был сильно пьян, наконец, понял, о ком именно спрашивал Кролас.

— Это — весьма колючий тип. Он всегда давал мне интервью вместо профессора Тараканова, заведующего ИНЛП…

— Что за институт такой? — спросил Кролас.

— Институт нейролингвистического программирования… Самого профессора Тараканова никто из нас никогда в глаза не видел. А этот тип — его секретарь, зовут Карл Уваров… А что?

— Имел с ним неожиданную беседу, — промямлил Иоганн.

— Свят, свят, свят! Остерегайся! Такие, как он, всех хотят вылечить. В особенности, тех, кто наступает им на хвост, — бросил ему Зосима. И после этих слов, поскакал кружиться в танце, подхватив по дороге Зинку.

Через некоторое время, всё было уже выпито и съедено. И самые проворные гости тут же стали потихоньку рассасываться. Покинул зал даже сам шеф, Корней Пузалов. Вскоре, останутся только ритзи да самые зелёные репортёрши.

Кролас тоже покинул кафе «Юбилейное». С чувством неприятного осадка внутри.

«Некое неуловимое ощущение потери… Что со мной? Да, нечто странное есть в ситуации с Линдой. И в этом обращении ко мне Карла Уварова… Он предостерегал? Или, даже намекал на угрозу? — размышлял он. — Стоп! Любое лечение предполагает сроки… Но Карл Уваров вёл себя так, будто он и его сообщники просто похитили Линду, и похитили её навсегда… Будто, она никогда больше не вылечится и не выйдет. Интересно, она и правда была согласна отправиться к ним? Раньше Линда никогда не испытывала желания полечить нервы, и с ними было всё в полном порядке, насколько я знаю».