Бесплатный фрагмент - Дзен-мастер Рильке: О прозрении Красоты

*

Краткое обращение к читателю

Похоже, как я ни старался упорядочить эту книгу и отшлифовать её до блеска приемлемой строгости, она всё равно получилась причудливой — подобной хаотичному калейдоскопу. Начиная с эклектичной обложки. А потому я надеюсь, что даже мимолётного взгляда на неё — и уж тем более на содержание этой книги — будет достаточно, чтобы читатель, знакомый с творчеством Рильке, хоть чуточку удивился. И невольно задался вопросами: «Что же всё-таки связывает Будду и Рильке? И о чём могут так долго и увлечённо беседовать европейский поэт-модернист начала ХХ-го века и восточный Патриарх не-деяния, живший в далёком VII-ом веке? И, наконец, для чего появилась эта диковинная голова — со сломанным носом?».

Признаться, я до сих пор не нашёл ответа — ни на один из этих вполне справедливых вопросов. При том, что мне, как автору этой книги, вроде, положено это знать. Иначе, зачем нужна эта книга? Оправдывает меня только то, что я всё-таки попытался это сделать, пусть и с наивной надеждой: сначала в пафосном «Слове о…», написанном, разумеется, на основе своих собственных самоуверенных размышлений, в которые читатель может особо не вчитываться. А затем и в основной части книги. В «Диалогах». Которые, несмотря на то, что они состоялись только в моём воображении, намекают ни много ни мало на участие в них исторических личностей и «озвучены» мной не выдуманными, а подлинными их голосами.

Чтобы окончательно пробудить интерес читателя к этой книге, я хотел бы заверить его в том, что на её страницах обнаружится не только упомянутая голова старика со сломанным носом. Разумеется, в ней найдётся и нечто более интригующее. К примеру, вполне себе… «чаньская» бабочка просветления. Говорят, стоит вспорхнуть ей хотя бы на миг перед изумленным читателем, как тотчас ему приоткроет свой лик изначальная Красота. Та Красота, что сияет своим собственным светом.

Джоконда. С улыбкой Нирваны.

*

…и другие замечания к книге

В первую очередь я хотел бы подчеркнуть, что название моей авторской серии книг «Будда Рильке» ни в коем случае не указывает на то, что Рильке был последователем Будды, или что его лирические откровения даже в самой малой степени следует так воспринимать. Поэт, как известно, категорически отвергал все учения. Но его взгляды как Творца и Художника оказались настолько многогранными, что в них несложно усмотреть черты самых различных философских воззрений.

Читателю также не следует ожидать изложения буддийской Доктрины и с моей стороны: к чаньским литературным первоисточникам я обращался прежде всего как к художественным текстам.

Внимание читателя мне бы хотелось обратить и на то, что по мере ознакомления с книгой он обнаружит в ней шесть замечательных стихотворений Рильке из цикла его «Новых стихотворений»: «Лебедь», «Святой Себастьян», «Будда» в двух вариантах, «Скарабей» и «Будда во славе»; а так же один — девятый — сонет из цикла «Сонетов к Орфею». Все перечисленные стихотворения даны в моём переводе.

Что касается диалогов, представленных в книге, то все они построены на основе художественного вымысла, хотя и под определённым — «буддийским» — углом зрения; при этом речи героев и, частично, цитаты, вынесенные в эпиграфы, представляют собой широкую палитру моих собственных «прочтений» — от «вольных фантазий» до точных переводов — разумеется, кроме случаев отдельных заимствований, которые сопровождаются обязательным ссылкой на их автора или источник. При цитировании стороннего перевода имя его автора также указывается — с этой целью используется «именное» обозначение, например: <А> — Н. В. Абаев, <М> — Ю. Михайлин, <Т> — Е. А. Торчинов и др. (весь список переводчиков см. в примечании). Для некоторых эпиграфов и цитат, которые приводятся в моём переводе, я использую обозначение <Ц>.

Приступая к ознакомлению с «Диалогами», читатель сразу же догадается, что в образе Поэта представлен сам поэт Р. М. Рильке. В качестве текстового материала для реплик Поэта послужило известное искусствоведческое эссе Рильке «Огюст Роден», а также несколько писем поэта, все извлечения из которых я постарался перевести, преследуя высокую степень точности в передаче оригинала, — допуская при этом выборочную редактуру, чтобы обеспечить художественное единство диалогов. Подобного рода «инородные» вставки отмечены квадратными скобками.

Образ Патриарха — собирательный и подразумевает в большинстве случаев таких исторических персонажей, как легендарные чаньские наставники Хуэй Нэн и Линь Цзы. Отмечу, что речения Патриарха являются по преимуществу фантазийными, — другими словами, сочиненными мною «по мотивам» — то есть с разной степенью переработки и взаимного симбиоза целого ряда исходных текстов; к сказанному добавлю, что в своих «интерпретациях» я старался не слишком грешить против чаньского духа первоисточников.

Что касается многочисленных иллюстраций, то исходными для большинства из них послужили работы таких выдающихся дзенских мастеров живописи, как Лян Кай (ок. 1140—1220) и Хакуин Экаку (1686—1769), а также одного менее известного, но очень «экспрессивного» мастера — Ши Кэ (середина X-го века). Помимо этого в книге представлены фрагменты картин «Святой Себастьян» Сандро Боттичелли (1445—1510), «Мона Лиза» Леонардо да Винчи (1452—1519) и портрет Р. М. Рильке, выполненный Леонидом Пастернаком (1862—1945)). Работы перечисленных художников уже давно являются общественным достоянием. При этом будет не лишним отметить, что каждый из рисунков, «доработанный» моей рукой, снабжен обязательным указанием на автора исходного произведения.

Для читателя, имеющего слабое представление о буддийской терминологии, в книгу включён небольшой по объёму справочный раздел, содержащий некоторые полезные материалы: «Примечания» с краткими комментариями, составленными большей частью на основе цитат, взятых из первоисточников (ссылки на «Примечания» в тексте «Диалогов» отмечены как «***»), «Глоссарий» избранных слов-концептов, принятых в Чань (ссылки отмечены как «*») и «Указатель имён» («**»).

*

В заключение я хотел бы выразить глубокую благодарность одному очень необычному наставнику и человеку — Мастеру То Иди — за неоценимую моральную поддержку, без которой этот литературный эксперимент вряд ли состоялся. И хотя Мастер То Иди существует, похоже… только в моём воображении, то есть является вымышленным персонажем этой книги, я надеюсь, проявление подобного рода признательности с моей стороны не вызовет удивление у «готового к сюрпризам» читателя: всё же ему предлагается странная книга. Книга-фантазия. С «привкусом» Чань.

В.Ц.

Слово о Красоте

для которой нет и не может быть никакой иной причины, кроме самой себя.

Красота прежде Бога.

Мастер То Иди

• Парадоксальная встреча

А теперь пришло время снова вернуться к нашим главным героям — Будде и Рильке. И снова задать себе уже прозвучавший вопрос: «Неужели эти два имени хоть что-нибудь связывает? Не выглядит ли подобное „сближение“ просто эффектной игрой слов, эпатажной подачей своего странноватого сочинения автором?»

Действительно, поначалу чувствуешь нечто искусственное в сочетании этих имён. Но потом, по мере погружения в «тему», как это и попробовал сделать автор, — неожиданное, над чем стоит задуматься. А в конце-то концов — необъятное. От чего дух перехватывает. Ведь за каждым из этих имён — вселенная прозрений и смыслов. Что уж говорить об их

встрече!

В попытке заглянуть в необъятное — в эту встречу — и родилась эта книга. Автор долго и безуспешно вынашивал её идею, задаваясь, по сути, единственным и неотвязным вопросом: «Какая загадочная и всепроникающая сила равностно одухотворяет эти два столь непохожих имени. Какой универсальный закон единит их?». И в какой-то момент даже оставил свою затею, осознав своё полное бессилие… Пока однажды на него не снизошло… «просветление», и он не услышал простое и ясное как божий день одно только слово:

«Красота!»

• Незыблемый принцип

Наверняка, кому-то подобный «проблеск» ума покажется нарочито надуманным или даже банальным, ведь при желании под «красоту» можно «подвести» что угодно. Тем более что сразу же вспоминается по этому поводу сакраментальное:

«Красота спасёт мир…».

Казалось бы, великий наш классик давно утвердил Красоту как незыблемый нравственный принцип. Неужели к этим крылатым словам можно хоть что-то добавить?

Автор этой книги уверен, что можно — причём с неожиданной стороны: оказывается, есть в этом афоризме Фёдора Михайловича и толика

буддийского

смысла. Так и хочется, перефразируя Будду, изречь:

«Красота — это истина! Красота — это священный закон! Красота — это учение!»

И по-новому озвучить высказывание писателя-духовидца :

«Сама-по-себе Красота несёт нам свободу от заблуждений, страданий и смерти!»

А если у читателя остались сомнения, слова Наставника То Иди как нельзя лучше разъяснят смысл вышесказанного:

«Всему уготован распад, вечна лишь Красота! Ум, утвердившийся в Красоте, больше не нужно спасать!»

• Красота дышит, где хочет

Можно вспомнить ещё одно «именитое» высказывание о Красоте, которое, правда, звучит всего лишь как отголосок на афоризм Достоевского, — слова Николая Рериха о том, что

«…Сознание Красоты спасёт мир.»

Противопоставляя себя русскому классику автор учения «Живой этики» был убеждён:

«Неверно сказать: „Красота спасёт мир“».

Как видно, в понимании Рериха не сама-по-себе Красота, которая неизменна и вечна, а сознание, объектом которого Она выступает — вот что спасительно. Помимо того, что философ поместил Красоту в оковы сознания и тем самым низвёл Её до уровня иллюзорного созерцания, он также искренне полагал, что можно творить Красоту:

«Человек неумолимо приближается к познанию Истины и восходит к Свету через искусство, которое творит красоту».

Читатель, который наберётся терпения и внимательно ознакомится с «Диалогами», без труда придёт к выводу, что подобные представления Рериха о Красоте являются глубоко… ошибочными! Как можно осознать (то есть понять или постичь) и тем более сотворить Красоту, которая, как это ёмко и точно подметил Рильке, не имеет

«…ничего показного, надуманного, ни малейшего признака имени»?

«Сознавать» или «творить» Красоту — не означает ли это попросту быть связанным «красотой»: её формой, признаком, видимостью? А потому

«Художнику, который руководствуется таким пониманием, не пристало думать о красоте; он знает не больше других, в чём она состоит» —

продолжает Поэт и формулирует основополагающий эстетический принцип, которым должен руководствоваться Художник:

«Красота вообще не создаётся».

Этот парадоксальный принцип нерукотворности Красоты чаньский Мастер назвал бы

«не-мыслью»

о Ней. Ибо подлинная Красота проникает к безличному, проникает туда, где нет эго. По этому поводу Мастера То Иди дал своё пояснение:

«Беспричинное осознать невозможно. Тем более — сотворить. Красота дышит, где хочет.»

• Не прелесть ли Красота?

Красоту часто путают с прелестью, которая порождается эго и подменяет собой Красоту. А потому неокрепшим умам нередко «ниспосылаются» мысли о том, что красота рукотворна, и что её можно усовершать, — да что говорить: и возобладать ею можно, если постараться на славу и познать её принципы. Только умам просветленным известно, сколь неотразима и пагубна бывает в своём обольщении прелесть, и как она изощрённа в искусстве притворства. В душеспасительных Преданиях Церкви можно найти немало примеров того, когда даже священно-безмолвствующие иноки Красоту наделяют ложными признаками, которые свойственны прелести — нетварным «сиянием», «озарениями» ангельскими и прочими горними «светами» — которые видятся им «одеждами своего обожения». Увы, но умы подобных подвижников восхищаются к «славе» и облачаются в «сияние высших красот», зачастую забывая о том, что

Красота целомудренна, покуда покров Её — нагота.

Неудивительно, что «усовершающим озарениям старцев», которые, как выясняется, стяжают всего навсего покровенный огонь, вторят и многие богословы, которые в свою очередь в обоснование описанных выше «красот» приводят «неотразимые» доводы: так, одним из них Красота представляется не более, чем метафорой Бога, другие считают Её одним из Его атрибутов или священных Имён, третьи же отвели Ей ещё более «почетное» место — служить украшением космоса. К примеру, один из духовных столпов и Учителей Церкви, выдающийся апологет практики исихазма Григорий Палама утверждает, что Бог, создав мир из небытия, его украшал,

«…чтобы вселенная могла по справедливости называться „космосом“» [одно из значений слова «космос» на греческом языке — украшение, прикраса].

Но есть и такие, кто усмотрел в Красоте ещё и… очарование, влекущее к Богу. Так, преподобный Максим Исповедник, автор ученейших схолий к святому Дионисию-Мистику, пишет:

«Красотой Бог называется по причине того, что от Него всему придается очарование и потому, что Он все к Себе привлекает».

Да и сам Дионисий-Мистик, великий богослов Красоты, рассуждая о природе Прекрасного, недвусмысленно наделяет Красоту библейскми признаками, называя Её и Началом, и творящей Причиной — вполне в духе ветхозаветного учения. И тем самым подменяет Прекрасное… Богом:

«Прекрасное есть Начало всего как творческая Причина, все в целом и движущая, и соединяющая любовью к собственному очарованию.»

По этому поводу стоит напомнить, что Прекрасное само-по-себе прекрасно, и что нет у Прекрасного ни причины, ни цели. И процитировать следующие замечательные слова Мастера То Иди:

«Красота цветущей фиалки не знает о том, что она — Красота. Ей ничего не известно о Боге. И о том, что Она — Начало всего. И всем движет. Красота потому и прекрасна, что Ей незачем быть Красотой.» —

Так считает Наставник, который доподлинно знает:

«Только в бутоне неведения, которое не тронуто бременем эго, благоухает покой.»

Будет не лишним привести и такие слова Мастера:

«Красоте не пристало быть украшением. Очаровывать — дело призрачной прелести.»

*

Но, может быть, Красоту, что не была рождена и вовек не исчезнет, утвердили философы, которые, хочется верить, настолько мудры, что свободны в своих рассуждениях и далеки от церковной догматики? Нет, и они Красоту оболгали: они Её «отодвинули» в область эстетики. Из Красоты они вынули её самосущную «душу»: для одних Красота превратилась в то же самое украшение истины, её отражение, вторичное следствие; для других — в категорию разума, олицетворение блага, функцию, возводящую к божественной сфере; третьим она привиделась подобной уже упомянутому выше свечению; иным — пребывающей во всей полноте в естестве человека… лишь до его воплощения; а есть и такие мыслители, кто отвел Красоте роль безгласной наложницы, чтобы посредством Неё себя «очищать», переживая, «безвредные радости»: эйфорию, катарсис, экстаз и прочие духоподъемные «отклики».

«Ищите не эйфорию, не имена или свет, а Красоту. Счастлив тот, кто в Ней пребывает.»

Мастер То Иди

• «Doppelbereich»

«Если Красота — это истина, Красота — это благо, то как может Она уживаться в душе человека с его тёмным началом, быть для него всего лишь превестницей… ужаса („schrecklichen Anfang“)?» — читатель, хорошо знакомый с творчеством Рильке, наверняка выразит подобное недоумение, припомнив его знаменитую Первую элегию из цикла «Дуинских элегий», в которой с первых же строк поэт вводит нас в великолепный и при этом крайне опасный мир ангелов: вызывая в нас восхищение, эти «едва ли не насмерть разящие нас птицы души», несут нам на крыльях своих не только неописуемую свою Красоту, но и знамения ужаса:

«Кто, если б я вопль свой исторг, внял мне из ангельских

Полчищ? Положим, даже если б один из них

Вдруг восприял меня сердцем, я бы тут же сражён был

Его всемогущим присутствием. Ибо сама красота —

Только прилог ужасающий, который мы ещё в силах снести.

Мы красотой восхищаемся, покуда щадит она нас,

Не решаясь совсем уничтожить. Ужасающ каждый из ангелов.»<Ц>

Неужели одухотворяющая весь мир Красота, которой определяются все законы Природы — только видимость, только преддверие, только повод для ужаса? Не противоречит ли Рильке в этом фрагменте своим основополагающим эстетическим убеждениям? Вовсе нет.

«Ужас не охватит того, чей ум утверждён в Красоте. Красота являет образы вечного. Она дарует смертным благо бессмертия.»

Мастер То Иди

Красота устрашает лишь для ослепленное «Я», которое воспринимает мир разделенным на «этот» свет и «другой», ангельский мир и людской. Ужас поедает прельщённое сердце, позабывшее о своей неделимой природе.

А потому на подобный вопрос, адресованный Поэту одним из его переводчиков — вопрос о том, как следует понимать его «Элегии», — Рильке отвечает: «Утверждение жизни и смерти в «Элегиях» становится

единством»

Стараясь разъяснить смысл сказанного, Поэт пишет о существовании целостностного, безраздельного бытия — «истинной жизни», которая «простирается на обе области», и что «в этом самом большом и „открытом“ мире», в этом «двойном царстве» («Doppelbereich»):

«…нет ни этого, ни того света, но лишь одно огромное единство, в котором пребывают стоящие над нами существа — „ангелы“».

В качестве подспорья в понимании «Элегий» Рильке настоятельно рекомендует обратиться к его «Сонетам к Орфею» — циклу, который наряду с «Элегиями», по праву причислен к числу выдающихся лирических откровений ХХ-го века. Как отмечает сам поэт, этот цикл — «того же происхождения, что и „Элегии“», и «наполнен тем же содержанием».

И если вопль отверженного лирического героя, который мы слышим в начале Первой дуинской элегии, раздаётся из той пропасти, что разверзлась внутри утратившего свою целостность человеческого «Я», то в царстве недвойственного Ума, торжественно воспеваемом и утверждаемом в «Сонетах», человеческий голос, следуя за лирой Бога-Певца, становится воистину «ангельским» и сливается с хорами вечности, как об этом с особо выразительной силой нам возвещает Девятый сонет:

IX

«Тот лишь, кто в царстве теней

Лиру подъемлет,

Славить достоин на ней

Небо и землю.

Тот лишь, кто маковый сок

Мёртвых пригубит,

Шорох тишайших высот

Не позабудет.

Свет, отражённый прудом,

Призрачно брезжит, —

Взор отвори!

Только в мире двойном

Зовы так нежны,

Голос велик.»

• Суть высшего «плода»

Когда мы рассуждаем о Красоте, мы неизбежно наделяем Её множеством субъективных оценок. Это связано в первую очередь с тем, что мы взираем на Красоту с разных уровней нашего восприятия. Тот, кто обладает высшей степенью прозрения, способен распознать Красоту как Пустоту или Истину, у кого сила видения меньше, тот узнаёт Красоту как совершенную радость, а существа с обыденным зрением видят Красоту воплощений. Но, по сути, независимо от наших способностей Красота неделима и целостна, а через Неё и всё сущее — непротиворечиво и не знает преград. И хотя всем нам дано от рождения великое счастье — ощутить это Единство Красоты, немногие в состоянии осознать природу этого чувства, и тем более его выразить. Чаньский Мастер назвал бы это интуитивное чувство родником, из которого проистекает недвойственный Ум, семенем, из которого раскрывается цветок совершенной буддовости. Поэт напомнил бы нам о вещах, которые возникли задолго до нас, и которые, стоит их только призвать в нашу жизнь, превращается в источник ошеломляющей по силе Красоты. Той Красоты, что освящает весь мир для подлинного Искусства.

А потому, если хотя бы на секунду предположить, как само собой разумеющееся, что и для западного Художника-Творца, и для восточного Мудреца Не-деяния, Красота — это и есть причина и следствие, альфа и омега, высший «плод» их Искусства, совсем неудивительно, когда в унисон для нашего слуха зазвучат их слова:

«Кто-то все еще верит что Искусство может изобразить Красоту, у которой есть противоположность. <…> Искусство это страсть в целом. Его результат: беспристрастность и равное участие всего». <Ц>

— это говорит Поэт. А чаньский Мудрец ему отвечает:

«В действительности суть высшего плода абсолютно равностна и недвойственна». <Т>

Эти строки наверняка вызовут у читателя редоумение: «Получается, что если высший плод — Красота, то Она всё-таки… тварна?». Чтобы развеять подобные сомнения, послушаем мастера То Иди:

«Красота достигается не-достижением. Высший плод „созревает“ спонтанно».

*

В продолжение этого увлекательного и нередко крайне неожиданного диалога о Красоте, на страницах предлагаемой читателю книги, а именно в пяти её главах, напоминающих «пять драгоценных свитков из лотоса», заговорят великие Художники жизни, которые хотя и принадлежали разным культурам и эпохам, без сомнения, познали Единство Красоты: Поэт-модернист австрийского происхождения Райнер Мария Рильке, творческий расцвет которого пришёлся на начало XX-го века, и безымянный Патриарх школы Чань, в котором читатель с первых же строк узнает черты легендарных Мастеров Не-деяния Хуэй Нэна и Линь Цзы, распространявших, как известно, свои ошеломляющие по духовному накалу проповеди в золотую эпоху династии Тан. И хотя встреча наших героев, конечно же, вымышлена, автор надеется, что сила их слов и глубина их прозрений от этого не ослабнет.

Завершить вступительную часть к «Диалогам» автору хотелось бы напутственным словом Мастера То Иди:

«Когда встречаются два подлинных человека Пути, два Художника жизни — Патриарх и Поэт, которые черпают своё вдохновение из родниковых глубин неумопостигаемой целостности — свершается чудо. Растворяясь друг в друге сполна, так что неведомо им, кто из них холст, а кто кисть, нераскрытыми проходят они сквозь пальцы друг друга, порождая при этом полотно восхитительной Красоты, той Красоты, что ниспосылается свыше — с изобилием красок, отзвуков, смыслов. Так две волны, сливаясь на миг, достигают невообразимого взлёта, — с искрящейся пеной и брызгами, — а после, согласуясь с изначальной природой своей, расходятся дальше, чтобы сохранить свою чистоту и остаться нетронутыми в их взаимном творении.»

Голова человека со сломанным носом

Свитки о прозрении Красоты

Запись бесед Поэта и Патриарха

«Впервые встретившись <…>, разговорились, как старые приятели…

В бочке с водой

Согласно кивают друг другу

Дыня и баклажан.»<СД>

Бусон**

*

«Сразу чувствуется, что вдохновило Мастера изваять эту голову — голову стареющего уродливого человека, сломанный нос которого только подчёркивает выражение страдания, запечатлённого на его лице; в этих чертах старика собрана вся полнота его жизни, и не найти на его лице ни одной симметричной поверхности, ни одного повторяющегося фрагмента, ни одного даже самого незначительного места, которое оказалось бы бессодержательным, бессловесным или лишённым участия.»

Р. М. Рильке

[из эссе «Огюст Роден»]

*

«Заблудилась улитка на свитках. Чудной кистью рисует мастер, обходясь без чернил.»

Мастер То Иди

● СВИТОК I. «О смерти и красоте»

*

«ЛЕБЕДЬ»

На земле гнетёт неодолимо

Всё, что не сбылось, и каждый шаг

Так бескрыл в походке лебединой.

А благая смерть — глоток свободы,

Над землёю взмах… — и вот душа

Лебедем спускается на воды.

С содроганием — в родное лоно:

За волной волна там умилённо

Отдают ему всю нежность вод.

Он же в облачении смирения,

Невесомый от благоволения,

Просветленно-царственно плывёт.

*

• Мир пронизан великой и вечной красотой

— Это и называется чистым телом Будды.

Всё подобно пустому пространству сияет собственным светом <Т>

Сэн Цань **

…все живые существа изначально вечны и всегда находятся в Нирване. <А>

Асвагхоша **

*

• О великом и малом (ч. i)

Вглядываюсь — и что же я вижу:

Под забором «пастушья сумка»

Цветёт! <Ц> ***

Басё

• Поэт:

— Большинство людей не имеют ни малейшего представления о том, насколько прекрасен мир, или насколько величественны даже самые незначительные вещи: случайный цветок, галька, кусок коры дерева или лист березы. Взрослые люди, которые обеспокоены бесконечными делами и заботами и которые терзают себя тривиальными проблемами, полностью теряют из виду это

преизобилие.***

• Патриарх:

— Все миры Будды необъятны, как безбрежное небо и подобны пустоте. Но эта пустота не пустотна, она содержит в себе мириады вещей: и солнце, и луну; и звезды, и планеты; великую землю, горы и реки; деревья и травы; добрых и скверных людей; благие и злые деяния, райские кущи и ад — все они пребывают в пустоте. Чудесная природа человека точно такая же.

*

• О великом и малом (ч. ii)

Бог до бесконечности делим на части, а мир частей гнездится в лоне Бога. <Р>

Д. Судзуки**

• Поэт:

— И все же величайшая красота проявилась бы именно в том, что люди не потеряли способности испытывать такое же сильное восхищение от вида березового листа, оперения павлина или скачущей вороны, как от величественного горного хребта или великолепного дворца.

• Патриарх:

— Поэтому, если вы встретите благого наставника, откройте в себе изначальную Дхарму, отбросьте свои заблуждения и ошибки; и тогда внутри и снаружи наступит совершенная ясность. В вашей собственной природе появятся мириады вещей, поскольку все вещи от начала начал находятся именно в вашей природе.

Этому есть и название — чистое тело Будды.

*

• О великом и малом (ч. iii)

Утратив себя в цветке, я знаю и себя, и цветок. <Р>

Д. Судзуки

• Поэт:

— Суть малого в том, что оно совсем не мало, ибо великое велико во всём.

• Патриарх:

— «Предельно малое тождественно предельно великому,

Ложно установленные свойства миров сметены.

Предельно великое тождественно предельно малому,

Нет даже тени межей и границ.» <Т>

Сэн Цань

*

• О великой Красоте

• Поэт:

— Мир пронизан великой и вечной красотой, которая в равной степени касается всего, что велико, и всего, что мало…

• Патриарх:

— Это подобно Великому океану, собирающему в себя все ручьи и потоки, чтобы слить воды малые и воды большие — воедино.

*

• О мудрости

• Поэт:

— … ибо в самых важных и сущностных делах нет несправедливости на земле.

• Патриарх:

— Для Мудрости*** также нет ни большого, ни малого. Она, словно солнце, светит всегда и для всех одинаково. Поэтому даже если люди малых способностей, услышав Учение о мгновенном просветлении, не будут полагаться в слепоте своей на внешние руководства и практики, а всецело доверятся только природе своего собственного ума — даже такие человеческие существа, переполненные страстями и заблуждениями, пробудятся

в мгновение ока.

*

• Будда рождается из отсутствия опоры

• Смерть говорит только: «да».

*

• Об отсутствии опоры в Пути

• Поэт:

— [Умирать — это значит

отпустить себя,

больше не чувствуя под собой твёрдую почву…]

• Патриарх:

— Человек Пути, человек

без опоры —

единственный, кто внимает сейчас моей проповеди. Он — матерь всех Будд.

*

• О взмахе Будды

• Патриарх:

— Так и рождается Будда —

из отсутствия всякой опоры.

• Поэт:

— …

[Над землёю взмах…]

*

• О свободе прозрения

• Поэт:

— [А благая смерть — глоток

свободы…]

• Патриарх:

— Пробудившись внезапно, вне обстоятельств, открывается

вдруг

что нет больше Будды, которого можно достичь.

Прозрение,

подобное этому, истинно верное.

*

• О Единстве Таковости

• Поэт:

— Я полагаю, что наши усилия могут быть направлены на то, чтобы принять

единство

Жизни и Смерти <…>.

• Патриарх:

— …

Таковость

превыше бытия и не-бытия.