Бесплатный фрагмент - Голиаф против Голиафа

До появления Стаховича

Когда-то профессия психолога была уделом тихих и усталых людей. Ни блеска, ни денег, ни общественного признания — только облезлые стены кабинетов, пахнущих старой краской и мятой бумагой, и долгие разговоры с теми, кто не знал, как жить дальше.

Мужчина средних лет в сером свитере, устало глядя в глаза подростку с наушниками, что-то объясняет — вяло, как будто сам себе. Женщина в наушниках говорит с кем-то по телефону доверия, кивком головы поддерживая тишину на другом конце провода. Там — девчонка с тушью, размазанной по щекам, стоит у открытого окна хрущёвки и смотрит вниз, в серый двор.

Так было — до появления Андрея Стаховича.

Он сделал психологию модной. Медийной. Прибыльной.

Сначала он появился на экранах телевизоров — в ток-шоу, где психологов обычно держали как фоновую декорацию, между скандалами и слезами гостей. Потом — на сценах, где билеты стоили, как на популярного певца.

Его кабинет стал похож на салон дорогого бренда — со стеклянными полками, абстрактными картинами и ароматом кофе. К нему приходили не те, кто «на грани», а те, кто «устал от успеха».

Скоро вся страна узнала слово «психолог» в новом смысле.

Курпатов, Орлова, Сатья — фамилии психологов стали брендами. Они снимались в интервью, писали книги, их цитировали на YouTube, их сторис собирали лайки. Началась настоящая золотая лихорадка: короткие курсы, коучи, марафоны осознанности.

Каждый второй вчерашний бухгалтер вдруг объявлял себя экспертом по жизни. Имя им — легион.

И над всем этим сияло одно лицо — Андрей Стахович.

Андрей

«Мать меня лупила. Отец — ни разу».

Он говорил это спокойно, глядя прямо в камеру. Как будто рассказывал о погоде.

— Я творил полную дичь, — добавил он с лёгкой усмешкой. — Мог по две недели с мамой не разговаривать. Она делала это от отчаяния, не от злобы. И я на неё не сержусь. Жизнь тогда была тяжёлая, мама тащила всё на себе, а я… ну, я был ненормальный. Иногда думаю: как она вообще это выдержала.

Свет падал на его лицо, подчеркивая морщину между бровями. Стахович знал, как выглядеть искренним. Это была часть профессии — и часть таланта.

Он родился в еврейской семье, с типичной еврейской мамочкой, которая подавляла сына, стремясь сделать его выдающимся. От этого в характере мальчика появился невротизм, при котором он одновременно пытался соответствовать высоким стандартам матери и, в тоже время, вырваться из этого жесткого прессинга, где невозможно было «вздохнуть» и радоваться детству.

Стремясь решить свои психологические проблемы, юноша поступил в институт на психолога и по окончании его стал работать психологом в школе. При этом весь его невротизм никуда не ушел. Он женился, у него родилась дочь, но так как ни он, ни его жена покладистым характером не отличались, брак долго не продержался.

Жену нашел похожую на мать.

Сменив несколько работ, он наконец нашел себя в сфере психологического консультирования, которая как раз набирала популярность.

Неожиданно для себя, он обнаружил, что успешен в этом деле, клиенты шли к нему, популярность росла. Его стали приглашать на телевидение и в ютюб-каналы в качестве эксперта, что еще больше увеличивало его известность и доходы. Он стал проводить публичные выступления, которые собирали тысячи людей.

Идя по этому пути, он постепенно превратился из невротика в супер-уверенного себе человека и психолога.

Он пришел к тому, что стал жить и поступать так как ему хочется, не обращая внимания на мнение других. И это тотальная уверенность в себе и своем мнении привлекала к нему людей, которым требовалась психологическая помощь, да и просто любых людей, которым были интересны советы в области психологии.

Он уверовал в то, что его советы и консультации безусловно помогают людям справляться с жизненными трудностями и, что надо давать простые ответы на все проблемы, потому что только они и являются эффективными.

При этом он не боялся быть неприятным или категоричным, потому что считал, что не обязан «гладить» людей. И такой подход помогает людям собраться, принять решение и изменить то, что им не нравится.

Отсюда у Стаховича было чувство превосходства над людьми, которые как малые дети не понимают простых вещей.

Он и относился к людям, которым нужны его услуги, как к детям, решить проблемы которых достаточно просто.

Он верил в простые и универсальные методы.

Он не щадил чувства людей.

Он сильно не сопереживал людям, потому что для него это уже тысячи раз видено и пройдено.

Это нравилось людям и они видели в нем безусловного авторитета.

Он также видел в себе не только психолога, но и своеобразного мессию, который «воспитывает» общество.

Он всегда был готов к публичной схватке, если кто-то критикует его и, таким образом, демонстрирует свою тупость или желание словить хайп.

Он привык за годы к публичном вниманию и теперь оно нужно ему, как наркотик.

Лиза

— Я выросла в хорошей семье, — говорила Лиза в интервью, в белой рубашке и идеально уложенных волосах. — Папа был заметной фигурой, мама преподавала в университете. У нас была большая квартира, дача, всё как у людей.

Она слегка улыбнулась, поправила кольцо на пальце.

— Мама часто повторяла: «Быть ребёнком известных родителей — это не профессия». Вот я и решила — стану известной сама. Без протекции. Без фамилии отца.

Теперь её знали миллионы. Лиза Соболева — блогер, интервьюер, символ «умного гламура». Она строила свой мир на камеру, но иногда ночью просыпалась в темноте и спрашивала себя: а кто я, когда камера выключена?

Она родилась в семье крупного регионального чиновника с общенациональной известностью. Поэтому всю жизнь, начиная с детства, жила в атмосфере повышенного публичного внимания. Без него она не представляла свою жизнь. Она выросла как принцесса, но родители крепко вбили в нее мысль, что надо состояться самой. И поэтому она стала строить свою жизнь самостоятельно, активно используя известность своей семьи. Кем быть не важно, главное стать знаменитой самостоятельно, быть независимой от наследия папы.

Она окончила университет, одновременно пробуясь на радио и ТВ в качестве ведущей. Стала вести активную светскую жизнь, постоянно появляясь в гламурных медиа.

Стала известной телеведущей на разных каналах и в разных жанрах, постепенно превращаясь из стервозной светской дамы в серьезного журналиста, благо ума ей было не занимать.

Было несколько серьезных романов, замужество, развод и снова замужество.

Начав воспринимать себя как серьезную и влиятельную общественную персону, она попробовала себя в политике, просто чтобы засветиться и в этой сфере.

Она запустили свой ютюб канал, так интернет-блоггинг стал развиваться бешеными темпами и становиться очень влиятельным медиа ресурсом.

Канал стал очень успешным с преимущественно женской аудиторией.

Она была высокообразованна и умна. Очень честолюбива и тщеславна, любила входить в конфронтацию, потому что это ей нравилось и, к тому же, поднимает просмотры. Общественное внимание — это то, без чего она не могла жить. Очень циничная с ироничным и саркастичным юмором.

Общественная и политическая жизнь — это пища для ее деятельности и поле, где она любила влиять на общественное сознание.

Она хотела становится все более влиятельной, с дальним расчетом вернуться в политику уже на серьезном уровне, возможно даже президентском, и управлять государством, считая, что вполне с этим справится, учитывая сколько тупых и бездарных людей она встречала в коридорах власти.

Кабинет Стаховича

— Мы застряли, — сказала Анна Иванова, его продюсер. Голос уверенный, почти жёсткий. — Вы суперуспешный, но дальше некуда. Консультации — это потолок. Нужно идти в онлайн, в большие залы, в монетизацию.

Стахович сидел напротив, опершись на спинку кресла.

— Типа Тони Роббинса? — скептически приподнял бровь.

— Именно, — кивнула она. — Каналы, интервью, интеграции. Надо расширять аудиторию. Я уже нашла точку входа — Соболева. Через неё зайдём к целевой аудитории. Семьдесят процентов её зрителей — женщины. Это наши клиенты.

Стахович вздохнул, как человек, которому предлагают что-то слишком очевидное.

— Ну, пойдем, — сказал он наконец.

И в этот момент будто бы щёлкнул выключатель. Его новая жизнь уже начиналась — жизнь, где психология становилась не помощью, а контентом.

Анна Иванова

Родилась и выросла в провинциальном городе, там же получила высшее образование, работала в местной компании в административном отделе, вышла замуж, развелась. Желая начать новую жизнь, переехала в большой город, устроилась также администратором/офис-менеджером в первую попавшуюся компанию, сняла квартиру и, через некоторое время, по рекомендации коллеги, устроилась менеджером к известному психологу, Андрею Стаховичу. Ее работа состояла в том, что быть его фронт-офисом — следить за записью на сеансы, решать организационные вопросы по его публичным выступлениям в залах и на ТВ, заниматься его личными бытовыми вопросами.

Работая на него, она впервые в жизни окунулась в большую интересную жизнь. Она побывала в таких ресторанах и на таких мероприятиях, на которые бы в жизни не попала, объездила с ним всю страну. Вырвалась наконец из тотального безденежья, приобрела социальный статус, известность в узких кругах, так как именно она обеспечивала доступ других людей к своему работодателю.

Внешне она была приятная, но не красавица, умная, но простая, ничем особо не выделялась, поэтому он не воспринимал ее, как женщину, а просто, как помощницу.

Между тем, она обожала и восхищалась Стаховичем, потому что он был самым выдающимся человеком, которого она встречала в своей жизни.

Одновременно у нее внутри нарастало недовольство, что он равнодушен к ней, плюс к тому, видя его доходы, она стала считать, что он ей слишком мало платит, при том, что она всю себя вкладывает в свою работу. Это она делает не только для того, чтобы заработать денег. Она это делает для него, чтобы ему легче было жить, а он относится к этому, как к само собой разумеющемуся. Это было очень обидно. Но иной работы, кроме работы со Стаховичем, она для себя не представляла, потому что она нашла себя в ней.

Искры

— Я тебе говорю, это зайдет! — Алина, продюсер Лизы, энергичная девушка 30-ти лет, говорила быстро, с горящими глазами. — Искры посыпятся! Только без прямого эфира ничего не получится. Должна быть трансляция. Живое общение, живая энергия — вот в чем фишка.

Лиза сидела напротив, слушала — и в то же время будто наблюдала со стороны.

В её взгляде было что-то настороженное, расчетливое. Она знала, как рождается вирусный контент: не из правды, а из столкновения. Из жара, из боли.

— Прямой эфир, — повторила она тихо, глядя куда-то сквозь Алину.

В голове уже выстраивались кадры, темы, заголовки.

И где-то в глубине — легкая улыбка, еле заметная, почти невидимая.

Да. Это может стать событием.

Подтверждение

Анна Иванова шла по тротуару, держа кофе в картонном стакане, когда телефон тихо вибрировал в кармане пальто.

Сообщение от Алина (Соболева):

«Аня, привет! Подтверждаю эфир — четверг, 12:00. Ок?»

Она остановилась, глядя на экран. Улыбнулась.

«Ок. Будем.»

На дисплее мигнул поднятый палец — привычный знак одобрения.

Всё. Машина запущена.

Анна сунула телефон обратно, шагнула на пешеходный переход и на секунду позволила себе представить, как Андрей Стахович войдет в кадр, как будет говорить своим спокойным, уверенным тоном, как зрители прилипнут к экранам.

Она чувствовала — это будет переломный момент.

Для него. И, возможно, для неё самой.

На кухне

Кухня Стаховича была просторной, но казалась тесной — воздух стоял густой, будто в нем висели недосказанности.

На столе — чайник, две чашки, медленно остывающий пирог.

Стахович сидел прямо, почти неподвижно. Лена — напротив, руки обхватили кружку, взгляд тревожный.

Его дочери было 20 лет, она была послушной и тихой девочкой, но сегодня она проявляла упорство.

— Лен, — сказал он спокойно, но твёрдо, — я понимаю, что он хороший. Но хороший парень — не профессия. Я же вижу: нет в нём стержня. Ни к чему он не придёт.

— Ты не знаешь его, пап, — ответила она тихо. — У него свой путь. Не такой, как у всех.

— Путь? Курьер в «Яндексе»? — он усмехнулся, но усмешка вышла горькой. — На комнату в хрущёвке хватает, а больше — ни на что. И не хватит никогда.

Лена встала. Начала ходить по кухне, будто отгоняя от себя его слова.

— Это пока не хватает, — сказала она. — Он только начинает. Он станет классным фотографом. Он уже классный! Если бы ты видел его работы, ты бы понял!

Стахович медленно вдохнул, сдерживая раздражение.

— Дело не в таланте, — произнёс он, глядя ей прямо в глаза. — Дело в личности. Он не боец. Он сломается. Ты будешь с ним нянчиться, пока не устанешь. И тогда бросишь.

— Ты же не думаешь, что я буду вас обеспечивать?

— Нет, конечно! — резко сказала Лена.

— Ну вот. А он не сможет. Даже если талантлив. Он не Пикассо — он Ван Гог. Всю жизнь в нищете, в тревоге, без копейки. И тебя потянет за собой вниз.

— Я его люблю, — прошептала она. Голос дрогнул, но слова прозвучали твердо. — Я. Его. Люблю. Это не сделка, не расчёт. Я люблю его таким, какой он есть.

Молчание.

Только тиканье часов и слабый шорох ветра за окном.

Стахович вздохнул.

— Ладно. Отложим. Я не могу тебе приказывать. Просто… подумай. И прости, если передавил.

— Ничего, — сказала она, глядя в сторону. — Я понимаю.

Лена посмотрела в окно, помолчала немного.

— Пап, я пойду. Обещала маме быть не поздно.

Он проводил её до двери. Обнял, поцеловал в щеку.

— Напиши, как доедешь.

— Угу, — ответила она, не оборачиваясь.

Когда дверь за ней закрылась, Стахович остался один.

Он вернулся на кухню, снова сел.

Отпил остывший чай.

Взгляд упёрся в стену — усталый, напряжённый, но в глубине уже зрела решимость.

Что-то должно измениться.

Он знал: так дальше не пойдёт.

Эфир

Такси медленно подкатывало к стеклянному фасаду бизнес-центра. В салоне мелькнуло лицо Андрея Стаховича — собранное, чуть усталое, с тем выражением человека, который привык быть на виду и давно научился не уставать от чужих взглядов.

Он расплатился с водителем, открыл дверь и ступил на тротуар.

Не успел сделать и трёх шагов, как с тротуара, будто из ниоткуда, донёсся визгливый восторженный возглас:

— Здрааааасте! Вы же Андрей Стахович! Господи!

К нему уже бежали две девушки — молодые, возбужденные, с глазами, горящими смесью восторга и неловкости.

— А можно селфи? — выпалила одна из них, протягивая телефон. — Вы мне жизнь поменяли! Я читала все ваши книги!

— Все? — мягко уточнил Стахович.

— Да!

— Забавно, — улыбнулся он. — Я ведь написал только одну.

Девушка вспыхнула, засмеялась, замотала головой.

— Ой…

Он кивнул, чуть иронично, чуть устало.

— Ну, давайте по-быстрому.

Щёлк! — вспышка. Ещё одна. Девушки прижались к нему, пахло духами и молодостью.

Потом — благодарные «спасибо!», неловкий взмах руки, и Стахович уже шёл ко входу, оставляя за спиной их звенящие голоса, как фон, к которому он привык.

Внутри, в холле, воздух был прохладным и пах чем-то дорогим — кофе, стеклом, техникой. Он поправил пиджак, и взгляд его стал снова профессионально спокойным.

Эфир у Соболевой

Студия выглядела как глянцевая версия уюта — сдержанный минимализм, мягкий свет, отражения камер в хромированных стойках. На столике — два стакана воды.

Лиза Соболева сидела напротив него, красивая, собранная, чуть слишком энергичная.

Он уже знал таких — людей, которые привыкли управлять вниманием.

— Андрей, — начала она, вдохновлённо, почти певуче, — ну скажите честно: вы вообще когда-нибудь отдыхаете? Такое ощущение, что вы живёте в эфире!

Он улыбнулся уголками губ.

— Скорее, в коллективной усталости, — сказал он спокойно. — Люди сейчас перегружены. Проблем, тревоги — море. Я просто стараюсь помочь им с этим разобраться.

— Да, но вы делаете это так легко! — оживилась она. — Я как-то смотрела вас — вы там объясняли, почему не надо «терпеть ради семьи». У нас потом весь офис два дня обсуждал: «А Стахович сказал — не надо!»

Она рассмеялась, чуть играя руками. Камера поймала её улыбку, зрители в онлайне росли — счётчик показывал уже тысячу двести.

Сделка

В это же время, в другом конце города, Алина сидела в кабинете главврача.

Белый халат, очки, стопка бумаг на столе. Мужчина сдержан, холоден.

— Мне нужно всего несколько минут, — говорила она быстро. — Я запишу эту женщину и уйду. Никто не узнает, что вы разрешили.

— Я сказал нет, — отрезал он. — Это против всех правил.

— Никто не узнает, кто меня впустил. — Она наклонилась ближе, глаза горели. — Вы же не думаете, что это уникальная ситуация? Утечки бывают даже из Белого дома.

Она сделала короткую паузу.

— Короче… сколько?

Главврач долго смотрел на неё. Его лицо оставалось спокойным, но внутри явно шёл расчёт.

Удар

В студии всё шло по плану.

Камера мягко скользнула от лица Стаховича к Соболевой. Она кивала, делая вид, что внимательно слушает, но взгляд её то и дело падал на телефон, лежащий сбоку.

Экран мигнул — сообщение от Алины.

Подпись: «Есть! Высылаю».

Соболева чуть сжала губы. Подняла глаза на режиссёра трансляции. Тот еле заметно кивнул.

— Знаете… — её голос стал мягче, — мне бы хотелось перейти к чуть более личной теме.

— Вы помните пациентку — Марию? Та, что после терапии оказалась в клинике?

На секунду в глазах Стаховича что-то дрогнуло, но лицо осталось безупречно спокойным.

— Конечно помню.

— У нас есть видео, — сказала Соболева. — Давайте посмотрим.

На экране — женщина лет сорока, растрёпанные волосы, дрожащий голос:

«Я думала, он меня любит. Я всё бросила… А потом он исчез».

Соболева слегка наклонилась вперёд.

— Андрей, вы можете это прокомментировать?

Он выдохнул.

— Это провокация. Вы используете страдание больного человека ради шоу?

— Нет, — холодно ответила она. — Я хочу правду. Люди должны знать, кому доверяют душу.

Он чуть усмехнулся, уже контролируя себя:

— Пациентка страдает пограничным расстройством. Всё происходило по правилам. Я прекратил терапию, когда начался перенос. Всё этично.

— Но вы, Лиза… вы выставили её на всеобщее обозрение. Это этично?

Соболева выдержала взгляд.

— Это было её желание. Никто её не заставлял.

Прямой эфир

Наушник в ухе Лизы тихо ожил:

— Это Мария. Из клиники. Хочет выступить. Прямо сейчас.

Соболева сделала паузу. Потом решилась.

— Андрей, у нас внеплановое включение. Мария хочет что-то сказать.

— Ну, давайте, — глухо сказал он.

На экране — Мария. Лицо крупным планом. Голос дрожал, но слова резали воздух:

— Остановитесь! Вы всё врёте! Ваша Алина заставила меня записать то видео. Лиза, вы меня использовали!

Андрей спас мне жизнь. Он настоящий врач. Он не нарушал границ. Вы решили превратить мою боль в сенсацию! Вам не стыдно?

Связь оборвалась.

В студии повисла тишина.

— Ну что ж, — сказала Соболева, искусственно улыбнувшись, — люди иногда бывают непоследовательны.

Стахович посмотрел прямо в камеру:

— Думаю, зрители сегодня многое поняли — и про психологию, и про журналистику.

На экране счётчик вырос — двадцать пять тысяч зрителей.

В комментариях мелькали строчки:

«Стахович красавчик!»

«Соболева, ты охренела!»

«Марию жалко…»

После эфира

Студия опустела. Камеры выключены, свет тускнеет.

Лиза стояла перед зеркалом, глядя на своё отражение. Щёки пылали.

Рядом молчали Сергей Лёшин и Алина.

— Он заплатит, — прошептала Лиза, не отводя взгляда от зеркала. — Надо что-то придумать.

Она повернулась к ним:

— Давайте искать.

Мама

В машине пахло свежим кожзамом и выдохшимися духами. Стахович сидел на заднем сиденье, откинувшись в спинку — напряжение ещё не ушло, но внутри теплилось странное удовлетворение. День прожит, буря пережита. Всё держится.

Телефон завибрировал — «МАМА».

Он посмотрел на экран с тем выражением, с каким смотрят на очередь в поликлинике: обречённо, но без вариантов.

— Да, мам, — сказал он, нажимая «ответить».

Голос с другой стороны — как выстрел:

— Андрюша! Я это видела! Всю эту грязь! Как она посмела с тобой так разговаривать?! С тобой, уважаемым врачом!

Он закрыл глаза. В машине тихо, только шорох шин по асфальту.

— Мама, ну пожалуйста…

Но её уже понесло.

— Я тебя растила одна! И знаешь, почему ты сегодня выдержал всё это с достоинством? Потому что я тебе характер ставила! Я тебе не давала расслабиться, вот ты и стал человеком!

Он кивает, слушая, как школьник на выговоре. Иногда вставляет «угу».

Голос вдруг становится мягче, почти нежный, но в нём по-прежнему металл:

— Завтра поедешь в аптеку, купишь мне те капли для давления, что я тебе показывала.

— Я через курьера отправлю.

— Сам купи. И сам привези. Сам!

Он вздыхает, но уголки губ дрогнули:

— Мама, знаешь, чем отличается еврейская мать от террориста?

— Ну-ну, скажи.

— С террористом хоть договориться можно.

— А знаешь, что бывает с теми, кто рассказывает старые анекдоты? Завтра жду. Гордись собой, но не зазнавайся. Помни, кто тебя сделал человеком.

И, словно между делом:

— Мы с Леночкой хотим устроить маленький шопинг. Ты же дашь немного денег своим любимым девочкам?

Он улыбается.

— Дам, мам. Только проследи, чтобы она не выросла мажоркой.

— Не переживай. Я воспитала тебя — и её не испорчу.

— Хорошо, я ей скину.

— Мне скинь. Пусть это будет от меня подарок. Ладно, мой хороший?

Он смеётся — уже вслух, искренне.

— Ха-ра-шо, мам.

— Сейчас скинь, сыночек. А то забегаешься, забудешь.

Он смеётся громко, почти облегчённо.

— Да, сэр.

Связь обрывалась. Он положил телефон на колени, глубоко выдыхнул.

Анна, сидевшая рядом, бросила на него взгляд с лёгкой улыбкой:

— Что, номером ошиблись?

Он хотел бы возмутиться, что его подчиненная позволяет себе лишнее, но потом лишь усмехнулся, оценив шутку, иронично посмотрел на нее и уставился вперед слегка улыбаясь.

Лена и Женя

Они сидели в недорогой кофейня, около стеклянной витрины. Снаружи доносился мягкий шум улицы.

Жене было 22 года, он был очень скромный, немного нескладный, но очень милый, Говорили, что он похож на Есенина, каким он был, когда только приехал в Москву из своего Константиново. Обаяние распространялось вокруг него.

Во взгляде Лены была тревога и решимость, в его — неловкость и надежда.

— Папа против нас, — сказала Лена тихо. — Он говорит, что у тебя нет будущего.

Женя опустил глаза, пальцами играя с чашкой.

— Понятно, почему он так говорит. Сейчас мне хвастаться нечем…

Он выдохнул.

— Но у меня скоро выставка. Меня пропустили на экспозицию. Я в Vogue отправил портфолио. И ещё в пару журналов. Если хотя бы один ответит — начну фрилансить. Потом, может, в штат. Это уже деньги. Это имя.

Она кивнула, глаза ее были красные, но улыбка живая.

— Я в тебя верю. И я буду с тобой.

Он взял её за руки, посмотрел в упор.

— Я всё сделаю, чтобы ты не страдала. Твой отец — умный человек, да. Но это твоя жизнь. Не его.

— Мы пробьёмся, — сказала Лена. — Я и ты. Вместе.

Женя улыбнулся.

— И никому не отдам.

Вдруг звонок телефона разорвал паузу.

Женя посмотрел на экран — неизвестный номер.

— Может, кто-то по резюме, — шепнул он, и взял трубку.

Какое-то время слушал, а потом его глаза внезапно вспыхнули.

— Да! Да, конечно, дошлю!

Он отключил телефон и посмотрел на Лену как на чудо.

— Это редактор из городского вестника. Им понравились мои фото!

Лена вскочила, стала смеяться сквозь слёзы.

— Ура! Это же то, что мы ждали!

Они обнялись, среди чужих людей, в запахе кофе и пара.

Мир на мгновение стал мягким, прозрачным — словно сама жизнь, наконец, им улыбнулась.

Женя шепнул ей в волосы:

— Мы это сделаем, Ленка. Я сделаю. Ради нас.

Она посмотрела на него снизу вверх:

— Беги. Отправь им скорее.

Он кивнул, схватил рюкзак и выбежал из кофейни, переполненный надеждой.

Лена осталась у окна, на стекле отражалась её улыбка, но глаза уже искали тень — будто где-то в глубине слышался тихий, невидимый голос отца.

Утро в парке

Солнечный свет прорезал осеннюю листву — мягко, как будто через фильтр. В воздухе запах кофе и мокрой травы.

Стахович стоял у тропинки с бумажным стаканом. Казался спокойным, но внутри что-то гудело, как двигатель, работающий на холостых.

Он увидел её издалека — бывшая жена, лёгкая походка, кроссовки, длинный зелёный шарф. Ветер чуть поднимал концы, будто флаг мира.

— Привет! — сказал он, когда она подошла.

— Привет. — Она остановилась, глядя на него без удивления. — Зачем ты меня караулишь? Мог бы и позвонить.

— С твоим цифровым детоксом это непросто — ответил Стахович.

Она усмехнулась, но глаза остались серьёзными.

— Что-то случилось?

— Да. Двадцать лет назад. Дочка у нас родилась.

Она чуть склонила голову.

— Ты про Женю?

Он кивнул.

— Давай как команда поработаем. Он её утопит. Ленка влюблена, как слепая. Мы не для этого её растили.

— Женя хороший мальчик, — мягко сказала она. — Простой, добрый. Не всем же быть альфа-самцами.

— Ты же сама видишь — он бесперспективный. Ребёнок. Всегда им будет. С ним Ленка сгниёт в бытовухе. Разведутся, родят по пути кого-то, и всё. Конец.

Он сделал паузу, сжал стакан.

— Просто поговори с ней. Не уговаривай, просто объясни. Я прошу.

Она посмотрела мимо него, куда-то в зелень.

— Вселенная не делает ошибок, Андрей. Это её путь.

Он резко выдохнул, глаза полыхнули.

— Ты издеваешься? Какой, к чёрту, путь? Это путь в нищету! Ты хочешь смотреть, как она губит свою жизнь?

Она вспыхнула, впервые за разговор:

— А ты хочешь прожить её жизнь за неё? Ты уже свою просрал! И ещё пытаешься командовать чужими! Как ты вообще смеешь называть себя психологом?!

Он отвернулся, сдерживая ярость, потом бросил:

— Как хорошо, что мы не женаты.

— Эзотеричка домотканная.

Она тихо ответила, уже не глядя:

— Это не твоё собачье дело.

Он сжал стакан, бросил в урну.

— Потом не говори, что не предупреждал! — сказал он, уходя. — Последствия будут и на твоей совести.

Она осталась стоять. Потом подошла к дереву, обняла его, прижимаясь щекой к коре. Стахович, уже почти скрывшийся за поворотом, обернулся.

— Вот же дура, — сказал он вполголоса.

В этот момент зазвонил телефон.

— Да, Валентина. — Его голос вдруг стал тёплым, уверенным, почти ласковым. — Конечно, Валечка. Запишитесь через Аню. Буду ждать. Разберём всё подробно.

И только ветер помнил, с каким бешенством он говорил минуту назад.

Книжный магазин

Баннер с его лицом — «Андрей Стахович. Научись слушать себя». Люди, мягкий гул голосов, запах кофе и новых книг.

Анна Иванова, ассистентка, нервно глядела на часы, потом в телефон.

— Андрей Викторович, вы где?! Люди ждут!

Бутик

Он стоял перед зеркалом в кожаной куртке, улыбаясь своему отражению. Продавец с почтительным лицом поправлял ворот.

— Анюта, ты не представляешь! Такой пинжак с карманами! — сказал он в трубку, вытягивая гласные. — Бегу-бегу!

Он отключил звонок, повернулся к продавцу:

— Оплачу быстро, а то там уже порвут.

Презентация

Толпа ждала. Он наконец появился — сияющий, уверенный, улыбчивый. Подписывал книги, благодарил, смотрел людям в глаза.

Телефоны снимали.

«Потрясающий», — шептали женщины.

«Какой харизматичный», — говорили другие.

И только один мужчина стоял неподвижно. Чистая рубашка, холщовая сумка, в ней — пластиковая бутылка.

Без улыбки. Только сжаты челюсти.

Когда подошёл его черёд, он достал бутылку. Красная краска брызнула на белую рубашку Стаховича.

— Вот тебе плата за твои сеансы! — закричал он. — Ты не лечишь, ты калечишь! Мою семью разрушил, тварь!

Стахович вскинул руки, инстинктивно защищая лицо. Толпа вскрикнула. Люди отскочили, телефоны поднялись выше.

Охранник повалил мужчину, Анна закричала, кто-то вызывал полицию.

А Стахович стоял, мокрый, залитый красным, и смотрел в пустоту.

Кафе

Лиза Соболева смотрела на видео в телефоне. На экране — красное пятно на лице Стаховича.

Она усмехнулась:

— Наконец-то.

Сергей Лешин сидел напротив, не отрывая взгляда от чашки кофе.

— Когда ты был моим парнем, я тоже думала, что ты можешь облить меня. Я, конечно, стерва та ещё. Но ты — политик, тебе нельзя было портить имидж.

Он поднял глаза.

— Никто не заставляет тебя общаться со мной.

Она хмыкнула:

— А вдруг ты будешь президентом.

— Не обещаю. Но я в политику пошёл именно за этим. И не строй из себя благодетельницу. Без меня тебя никто бы не подпустил к оппозиции. Это я их убеждаю, что ты не продалась.

— Ну да, — усмехнулась Лиза. — Брак по расчёту. Но если бы мы были в настоящем браке, я бы тебя убила.

— Не путай принципиальность и занудство.

Она засмеялась, чуть нервно.

— Ладно. Стахович — козёл.

Задумалась на секунду.

— Это же муж его пациентки.

Она посмотрела на Лешина. Её улыбка стала другой — внимательной, холодной.

Как будто в голове уже рождался новый план.

Кабинет

Стахович сидел в своём офисе — типичный кабинет психолога, где всё словно притворяется уютом: жалюзи, серые стены, книги, пара кресел напротив. На стене — дипломы, как щиты, защищающие от вопросов совести.

Анна стояла перед столом, с телефоном в руке.

— Что там в соцсетях насчёт этого придурка с краской? — спросил Стахович, не поднимая глаз.

— Да вроде без последствий, — сказала она, пролистывая экран. — Негатива почти нет. Все пишут, что он просто псих.

Стахович кивнул.

— Хорошо. Так и оставим.

Он сделал пометку в блокноте, как будто поставил галочку не только напротив новости, но и напротив своей безупречной репутации.

Хрущёвки

День был блеклый, но солнечный. Женя выскочил из подъезда с рюкзаком за плечами, говорил в телефон, улыбаясь во весь рот:

— Ленуська, прикинь, я к ним в офис еду! На встречу позвали! Да, вечером расскажу. В нашей точке. Всё, целую!

Он был живой, радостный, словно мальчишка, которому впервые поверили.

Проходя мимо чёрного седана, он услышал:

— Женя!

Оглянулся — за рулём сидел Стахович. Лицо спокойное, голос доброжелательный, как у человека, который знает, что всё под контролем.

— Здрасьте, — неуверенно сказал Женя.

— Разговор есть. Садись, минутка.

— Я тороплюсь, — пробормотал тот.

— Быстро, всё успеешь.

Женя нерешительно открыл заднюю дверь. Салон пах кожей и мятой.

Левая дверь

Стахович обернулся к нему, голос у него был спокойный, почти отеческий.

— Жень, нужно, чтобы ты перестал общаться с Леной.

— Я буду с ней общаться, — ответил Женя, едва заметно дрогнув губами.

Стахович кивнул, будто ждал этого.

— Ладно. Тогда сразу к делу.

Он поднял с переднего сиденья пластиковый файл, протянул.

— Почитай. Только не спеши.

Женя развернул лист. Сначала хмурился, потом глаза расширились.

— Что это?.. Кто это написал?

Стахович говорил спокойно, как будто объяснял новую схему дыхательных упражнений.

— Девочка, пятнадцать лет. Заявила, что ты её домогался. Уголовное дело, суд, приговор.

Он выдержал паузу.

— Друзья из полиции позвонили мне, предупредили.

— Это бред! — вскрикнул Женя. — Этого не было!

Он открыл дверь, чтобы выйти, но Стахович тихо сказал:

— Посмотри туда.

Женя повернул голову. В нескольких метрах стояла серая машина. За тонированным стеклом — силуэты.

— Оперативники, — произнёс Стахович почти шёпотом. — Выйдешь — задержат. И начнётся то, чего ты не переживёшь.

Он достал телефон, включил видео.

Крики. Металл. Чей-то сломанный голос, который умолял.

Женя смотрел, как из его лица уходит кровь.

— После этого ты сознаешься. Потом суд, зона. Женское имя. Упражнения, как в видео.

Стахович посмотрел прямо в глаза Жене.

— Но есть альтернатива. Левая дверь. Выйдешь из нее и все будет хорошо.

Он молчал. Потом сказал:

— Закрой дверь.

Женя закрыл дверь машины и опустил глаза.

— Ну что, — спросил Стахович, — понимаешь какая альтернатива?

— Ра-расстаться с Леной, — пробормотал тот.

— Молодец. Умный парень.

Женя поднял глаза — в них стояло отчаяние.

— Так нельзя… За что вы меня ненавидите?

— Правая дверь или левая, — ровно сказал Стахович.

Долгая пауза. Женя выдохнул:

— Левая.

Стахович кивнул, будто подвёл итог консультации.

— Напиши Лене, что встретил другую. Прямо сейчас.

Женя колебался.

— Давай, — сказал Стахович, чуть наклонившись.

Пальцы на экране дрожали:

«Привет. Мы не можем больше общаться. Я встретил другую. Прости.»

— Отправляй, — тихо сказал Стахович.

Женя нажал.

— Теперь блокируй. Всё: мессенджеры, телефон, соцсети.

Он наблюдал, как тот делает шаг за шагом.

Когда всё было закончено, Стахович сказал:

— Собери вещи. Переедь. Найди новое жильё.

Он говорил мягко, как будто давал терапевтическую рекомендацию.

— Лена — опасность. Есть Лена — ты в опасности. Нет Лены — ты в безопасности. Понял?

— Да.

— Хорошо. Левая дверь — там.

Женя открыл дверь, не глядя на него.

— До свидания, — сказал он и вышел.

Стахович проводил его взглядом. Потом долго сидел, глядя в лобовое стекло. Пальцы его едва заметно подрагивали.

Парк

Лиза Соболева и Алина бежали по дорожке. Воздух пах потом и листвой.

Обе замедлились, остановились, тяжело дыша.

— А твой муж не ревнует к Сергею? — спросила Алина.

Лиза улыбнулась, вытирая пот со лба.

— Нервничает. Говорит: «Это выглядит странно.» — Она изобразила голос мужа.

— Ну скажи честно, — улыбнулась Алина. — У вас с Сергеем… бывает?

— С чего ты взяла?

— Видела, как он тебя по попе похлопал.

Лиза фыркнула, потом, не глядя, призналась:

— Крайне редко. Когда приспичит. Муж не всегда в форме. Это… чисто для здоровья.

Алина усмехнулась:

— Какой у тебя брак по любви.

— Я ему говорю: «Ты же превосходишь его во всём.» И он верит.

— И что, слушается?

— Ведёт себя как ангел, выполняет все хотелки.

— Доказывает превосходство?

— Что, собственно, и требуется.

Обе рассмеялись.

Издалека подъехала машина. Из неё вышел седой мужчина — ухоженный, уверенный.

— Лиза!

Она обернулась.

— А вот и он. Я попросила забрать. Тебя подвезти?

— Нет, я ещё пробегусь, — ответила Алина.

— Пока! — сказала Лиза и направилась к машине.

Муж поцеловал её в губы. Машина плавно тронулась, оставив за собой шлейф дорогого парфюма и впечатление жизни, в которой всё под контролем.

Ужин

За окном тонул огонь неоновых вывесок. В ресторане гудели разговоры, звенели бокалы.

Стахович сидел у окна, проверяя расписание приёмов в телефоне. Нахмурился.

— Ань, — сказал он в трубку, — а почему сеанс Аллы отменён?

Голос Анны Ивановой был ленивый, домашний, с оттенком хлопотливой усталости. На другом конце провода она сидела в майке и шортах, с бокалом чая.

— Написала, что прервётся на время. Говорит, некогда.

Стахович задумчиво прищурился.

— Странно. Ирина, Заболоцкая тоже прервались. Что с ними всеми?

— Позвонить, узнать в чём дело?

Он улыбнулся себе под нос.

— Не надо. Пусть подумают, что мы выше этого.

Усмехнулся,

— Когда снова захотят записаться — не торопись. Помурыжь недели две. Для науки.

Он положил телефон на стол, потянулся за бокалом вина и посмотрел в окно.

На стекле отражалось его лицо — спокойное, властное, чуть уставшее.

Человек, который привык к управлению — даже когда это выглядит как случайность.

Квартира бабушки

Хороший ремонт, тяжёлый воздух.

Хрусталь, картины, запах духов и старого лака.

Лена сидела на диване, сжав колени, глаза опухшие, волосы спутаны.

Рядом — бабушка, Мария Владимировна: ухоженная, в идеальном костюме, гладит внучку по плечу.

У окна стоит мать Лены, с незажжённой сигаретой, лицо напряжено, руки дрожат.

— Он просто исчез, — всхлипывает Лена. — Написал, что встретил другую. Это же чушь! Не мог он никого встретить! Мы же только были вместе!

Она говорит быстро, захлёбываясь слезами:

— Я приехала к нему — пусто. Сосед сказал, съехал вчера. Везде заблокировал…

Пауза.

— Он же говорил, что любит меня…

Мария Владимировна мягко кивает:

— Конечно. Значит, что-то другое случилось.

Лена поднимает глаза, словно ищет в них подтверждение.

— Мы всё планировали… Америку, выставку, всё вместе…

Мать оборачивается к бабушке, голос звенит яростью:

— Это ваш сын руку приложил!

Мария Владимировна резко выпрямляется.

— Не смей так говорить! Андрюша Леночку любит по-настоящему! Это тебе некогда было дочерью заняться!

— Ах, началось… У вас это семейное — всех вокруг винить!

— А у тебя — всё вокруг «само рассосётся»! Пока ты на своих медитациях, ребёнок страдает!

— Не смейте! Я для неё всё делала! Всё ради неё!

— Да что ты говоришь! Сколько их у тебя уже было, этих «всё ради неё»?

Лена вскрикивает, захлёбываясь:

— Мама! Баба! Хва-а-т-и-т!

Обрыв. Тишина.

Две женщины, замерев, глядят на девочку — каждая со своей болью и виной.

Они обе тянутся к ней.

Бабушка уступает первой — отходит, глотает обиду.

Мать садится рядом, обнимает Лену.

Девочка утыкается ей в плечо и плачет — мелко, тихо, по-детски.

Спортзал

Лязг металла. Запах резины и железа.

Стахович заканчивает подход, тяжело дышит. Рядом Гарик — плотный, седеющий, с полотенцем на плече.

— Ну что, как бизнес? — спрашивает Стахович.

— Да вроде нормально, — отзывается Гарик. — Завод продал, строительный бизнес на подъёме.

— Рад слышать. — Стахович делает глоток воды, вытирает лоб. — У меня Ленка в беде. Парень бросил, страдает ужасно. Не ожидал, что всё так пойдёт.

Гарик понимающе хмыкает.

— А чего он её бросил?

— Вроде как другую встретил. Внезапно.

— Ну, ты же психолог. Знаешь, как помогать в таких случаях.

Стахович кивает.

— Знаю. Другого парня надо. И вообще — замуж.

Гарик оживляется:

— Так познакомим с моим Лёвкой! А то он с такими дурами тусуется… хоть плачь.

— Твой Лёва что, в Йеле окончил?

— Финансы и кредит. Сейчас в банке работает.

— После Йеля — в банке? Вернулся, значит.

— Вернулся, ага. Запад ему не зашёл. Говорит, «равные права», «личные границы»… Да кому это всё надо?

Оба смеются.

Стахович вытирает руки полотенцем.

— Можно попробовать. Встретятся — посмотрим, что из этого выйдет.

— Вот и отлично, — говорит Гарик. — А сейчас пошли, покажу тебе одно место.

Стахович усмехается:

— Что за место?

Гарик, пародируя акцент:

— Увидишшшь!

Тай SPA

Мягкий свет, аромат масел, звуки воды.

Стахович и Гарик сидят в креслах. Перед ними — тайки, массируют ступни.

Гарик рассказывает, задумчиво покачивая головой:

— Парень-то толковый. Я ж его для бизнеса растил. Пусть набирается опыта. Потом ко мне — всё хозяйство на него пойдёт. Только жена нужна нормальная. Чтобы уравновешивала.

Стахович, глядя в потолок:

— Посмотрим. Можно устроить встречу… как бы случайно.

— Во! Это мысль. А там уж химия решит.

Дрифт

Грохот мотора. Желтый «Мустанг» крутит круги, дым клубится.

Толпа визжит от восторга.

Когда мотор стихает, из машины выходит Лёва — высокий, уверенный, двадцати с небольшим с насмешливой улыбкой.

— Снял? — кричит он кому-то из толпы.

— Уже выслал!

Лёва смотрит видео на телефоне, смеётся:

— Грейтест оф олл тайм!

Телефон звонит.

— Да, пап. — короткая пауза. — Хорошо, подъеду.

Снова Тай SPA

Жёлтый «Мустанг» резко паркуется у входа.

Лёва заходит внутрь, встречает Стаховича.

— Здрасте, дядя Андрей!

— А, Лёвыч, привет. Отец там, шестая кабинка.

— Спасибо.

Лёва уходит вглубь.

Кабинка

Гарик и Лёва сидят, им делают массаж ног.

— Пап, ну что я, аниматор? Не хочу я! — раздражается Лёва.

— У девочки трудный период. Помоги. Вы знакомы.

— Да я её не помню даже!

— Значит, вспомнишь. Слушай, семья — не конец жизни. Просто встреться. А женишься — делай что хочешь, но аккуратно.

Он поднимает ладонь:

— Куклы твои — для развлечения, жена — для потомства. Мне нужны внуки, Лёвка. Качественные.

Лёва закатывает глаза, делает гримасу согласия.

Ресепшен Тай SPA

Гарик уже ушёл. Лёва стоит у стойки, мнётся.

— Извините… а у вас есть, ну… другие услуги?

Ресепшионистка, женщина с пучком и усталым взглядом, оценивает его несколько секунд.

— Только за наличные.

— Без проблем, — быстро отвечает Лёва. — Можно посмотреть, кто есть?

— Пойдёмте, — сухо говорит она.

И он идёт за ней — самоуверенно, с ухмылкой.

Парень, для которого мир — витрина, где можно выбрать любую услугу.

Дырка в носке

Кабинет Стаховича пах дорогим кофе и тревогой. На стене — дипломы в дубовых рамках, за окном — осенний свет, холодный и беспощадно честный.

Напротив него — Валентина, сорок с лишним, деловая женщина, собранная, но с глазами, в которых усталость жила давно и основательно.

— И это продолжалось десять лет, — говорила она, глядя в сторону, будто боялась встретиться с ним глазами. — Десять лет! И каждый раз я думала: нет, в этот раз он изменится. Но нет. Он мерзавец. Просто мерзавец.

Стахович слушал, слегка кивнув, как будто держал ритм её боли.

— Эти отношения уже закончились, Валечка. А мы с вами должны понять, как вести себя в новых. Я уверен — они у вас будут. Но там нельзя наступать на старые грабли. Отношения — это компромиссы. Игра в одни ворота — априори проигрыш.

Он говорил спокойно, уверенно, как дирижёр, у которого оркестр — человеческие слабости.

И вдруг дверь распахнулась.

— Что ты с ним сделал?! — влетела его бывшая жена, вся в слезах и гневе.

За ней — Анна, администратор, растерянная, но решительная.

— Что вы творите?! Здесь идёт приём!

Пациентка с любопытством переводила взгляд с одной женщины на другую, будто попала на спектакль, на который не покупала билет.

— Это твоя работа?! — бывшая стояла, дрожа.

— Да, — ответил Стахович, имея в виду, что это его офис. — И у меня сейчас приём, как ты видишь.

— Что ты сделал с Женей?!

Он закрыл глаза на секунду.

— Валечка, простите, сейчас минутку.

Пациентка кивнула, даже с каким-то детским нетерпением: интересно же — настоящий психологический кризис вживую.

— Мы можем поговорить в другой раз? — попытался он.

— Это ты сделал, чтобы Женя исчез!

Анна схватила бывшую за локоть.

— Выйдите немедленно!

— Не трогай меня! — бывшая вырвалась. — Как ты можешь рассказывать людям, как строить отношения, если сам умеешь их только разрушать?!

Она обернулась к Валечке:

— Он разрушил нашу жизнь, жизнь дочери, и всё, к чему прикасается! Он даже о себе не может позаботиться! Я уверена, что у него сейчас носки дрявые Не верьте ему, он вам не поможет!

Валечка открыла рот, но не знала, что сказать.

— Вон отсюда! — крикнул Стахович. — Ты всех пугаешь!

— Сволочь! — бросила она и вышла, громко хлопнув дверью.

Молчание. Анна посмотрела на него, качнула головой и одними губами произнесла:

— Пиздец.

Он опустился в кресло, выдохнул.

— Валечка, — сказал тихо, — сегодня уже не получится. Давайте перенесём.

Пациентка, всё ещё под впечатлением, спросила:

— Это… ваша жена?

— Слава богу, уже нет, — усмехнулся он. — Простите за этот театр.

Она собралась, поправила волосы.

— До свидания, Андрей.

Когда дверь за ней закрылась, кабинет наполнился звоном тишины.

Стахович снял ботинок, посмотрел на пятку носка — дырка.

Молча усмехнулся.

— Попала, чёрт возьми, — сказал сам себе.

Отмены продолжаются

Аэропорт был серым и анонимным.

Он сидел в зале ожидания, пил вялый кофе из картонного стакана, когда пришло сообщение:

«Зритель» отменил интервью. Сказали, что у них другой срочный сюжет.»

— Опять? — пробормотал он и набрал номер.

— Привет, Анна. Что за ерунда? Это уже третья отмена. Психология вышла из моды, да? А что у других — у Курпатова, у Сатьи? Нет, не важно.

Он отключил телефон, уставился в иллюминатор на стоянке самолётов. Всё как всегда — холодно, без эмоций, без зрителя.

«Случайная встреча»

Лена стояла у университета, ловила такси.

Лужа у бордюра отражала кусок неба, и в этом зеркале вдруг блеснула фара.

Мустанг подлетел слишком близко, и водяная волна окатила её ноги.

— Блииин! — вскрикнула она, глядя на свои кеды.

Машина остановилась. Из неё выскочил парень.

— Прости! Не увидел!

Она нахмурилась.

— Куда вы смотрели?

— Лена? Стахович? — он прищурился.

— Вы кто?

— Лев, сын Гарика. Ты что, меня не помнишь?

Она моргнула — и узнала.

— Да ну! Десять лет ждал, чтобы меня облить?

Лева со смехом.

— Конечно! Кто мне тогда подушку-пердушку подложил? Мне до сих пор стыдно перед гостями!

И громко крикнув: «Привет!», крепко обнял ее, приподнял над землей так, что Лене даже стало некомфортно и немного страшно от такого напора. Но налетевшая волна теплых чувств воспоминаний о детстве охватила ее и она широко улыбнулась, глядя Леве в глаза. Лева аккуратно опустил ее на землю.

Лена рассмеялась.

— Считай, мы в расчёте!

Лева засмеялся.

— Наконец-то! Столько лет ждал!

Подумал секунду и предложил.

— Ты куда едешь? Давай подвезу

Лена немного растерялась

— А я такси заказала. Мне домой

—

— Это там, около площади?

Лена кивнула.

Лева напористо продолжил.

— Давай, мне по пути. Отменяй такси.

— А у меня же рейтинг упадет.

Лева утвердительно кивнул, смеясь.

— Конечно упадет. Смирись с этим. Садись!

Лена улыбнулась, села в машину, тыкая в приложении такси. Мустанг резко и красиво рванул с места.

Мустанг

Мустанг мягко гудел, катясь по асфальту. В салоне пахло кожей, кофе и чем-то неуловимо дорогим — может, её духами, въевшимися в пальто.

Лёва вёл одной рукой, другой чуть небрежно держал руль. Он бросал на Лену взгляды — будто хотел убедиться, что она действительно сидит рядом, а не мерещится из старых воспоминаний.

— Как ни странно, — сказал он, усмехнувшись, — я иногда думал о тебе.

Лена фыркнула, глядя в окно.

— Перестань.

— Не, серьёзно, — он повернулся к ней, голос стал мягче, почти искренний. — Ты и тогда была красивая. А сейчас — вообще огонь. Даже вот так, вся в брызгах.

Она посмотрела на него — и впервые за всю дорогу улыбнулась.

— Спасибо, Лёва, — сказала, тихо.

— Может, сразу в химчистку? — он кивнул на её платье.

Лена хмыкнула:

— Ага. Прямо сейчас.

Оба засмеялись, и в этом смехе было что-то старое, забытое — будто они снова вернулись на десять лет назад, туда, где всё ещё можно было не бояться.

Мустанг остановился у её дома. Тишина повисла — короткая, неловкая.

— Ладно, — сказала Лена, открывая дверь. — Спасибо, что подвёз.

— Ага, — ответил он.

Она уже вышла, когда он вдруг позвал:

— Ленка!

Она обернулась.

— Ты реально красивая, — сказал он, будто это последнее, что он может успеть ей сказать.

— Ой, езжай уже, — отмахнулась она, но улыбка осталась — лёгкая, живая, почти подростковая.

Лена скрылась в подъезде.

Лёва выдохнул, нажал на газ. Мустанг тронулся, но через квартал поймал красный. Он достал телефон, набрал короткое сообщение отцу:

«Всё нормально. Есть контакт».

Палец завис на экране. Затем — другой номер.

Долгие гудки. Женский голос.

— Алло.

Лёва улыбнулся, чуть прикрыл глаза:

— Ооо, Каринка… у меня от твоего голоса температура повышается. Надо, чтобы ты её понизила.

Слышен тихий смешок в трубке.

— Уже еду к тебе, — сказал он.

И Мустанг рванул.

Извинения за стирку

Квартира Лены была залита дневным светом — белые стены, минимум вещей, всё аккуратно, выверено.

Почти стерильно.

На фоне этого порядка она сама — в мягких трикотажных штанах и старой майке — казалась живым пятном, не до конца вписавшимся в интерьер.

Телефон зазвонил неожиданно.

— Алло? — ответила она, прижимая трубку плечом.

— Добрый день, доставка, — произнёс вежливый мужской голос. — Для вас посылка. Вы сейчас дома?

— Да, — машинально сказала она, — проходите.

Через минуту в дверях появился курьер — молодой парень с огромным букетом алых роз. Настоящая охапка, словно из рекламы 8 марта.

— Елена?

— Да.

— Вот, пожалуйста.

Она взяла букет, поблагодарила, закрыла дверь.

Розы пахли слишком сильно. Между лепестками торчала карточка.

Лена вытянула её и прочитала вслух:

— «Извинения за стирку».

С кухни донёсся голос бабушки:

— О, какая красота! От кого это?

Лена скривилась.

— Да так… парень один.

Она поставила букет на стол, но тот будто мешал — слишком пышный, слишком демонстративный.

Лена открыла шкаф под раковиной, увидела мусорное ведро, взяла в руки пакет. Секунду колебалась. Букет не помещался, да и совесть не позволяла выбросить его прямо сейчас.

В комнату вошла бабушка — Мария Владимировна. Смотрела с лёгким ужасом, как внучка возится с мусорным пакетом и розами.

Но сказать ничего не успела: телефон снова зазвонил.

Лена тяжело вздохнула и ответила:

— Алло?

Весёлый голос:

— Получила?

— Слушай, Лёва, — устало сказала она, опуская букет на стол. — Подвёз и всё, зачем эти цветы? Неуместно. У меня… — она замялась, — есть парень. Не надо этого всего.

— Как это не надо? — вмешалась бабушка. — Такая красота!

И громче, чтобы слышали по ту сторону провода:

— И нет у тебя сейчас никакого парня! Нееету!

Лена резко посмотрела на неё.

— Бабуля!..

В трубке послышался смешок Лёвы.

— Ну, хоть работу флориста оцени. Мастер ведь.

— Не люблю мёртвые цветы, — сказала Лена.

— А вот на выставке флористов — всё живое. Пойдём со мной?

— Лёва, — она прикрыла глаза, — у меня и так сейчас с парнем проблемы. Мне не до выставок.

— Это какой Лёва? — громко спросила бабушка. — Гарика сын?

— Дааа, — простонала Лена.

— Лёвочка, привет! Как твои дела? — продолжала Мария Владимировна, игнорируя внучку.

— Это бабушка там? — рассмеялся Лёва. — Включи громкую.

— Господи, — выдохнула Лена, но включила.

— Мария Владимировна, здравствуйте! — раздался тёплый мужской голос.

— Ой, Лёвочка, привет, милый! Как ты сам-то?

— Нормально. Вспоминал ваши пирожки с картошкой. Без лука, да?

— Конечно без лука! — оживилась она. — Ты приходи, я для тебя испеку.

— Обязательно приду, — рассмеялся он.

— Слушайте, — вмешалась Лена, — я вам не мешаю тут, а?

— Мария Владимировна, я тут Лену на выставку зову, — сказал Лёва. — А она не идёт.

Бабушка подняла брови и выразительно посмотрела на внучку:

— Конечно пойдёт! Хоть развеется! Всё дома сидит, как в монастыре.

— Бабуля!.. — простонала Лена.

— Ленка, — мягко сказал Лёва, — мне просто идти не с кем. Мои друзья такое не понимают.

— Пойдёт, пойдёт, — не сдавалась бабушка. — Правда ведь, Леночка?

Лена выдохнула — долгий, раздражённый вздох, полный бессилия.

— Ладно, — сказала она. — Пиши потом, когда и куда. Всё, я отключаюсь.

— Пока, — ответил Лёва. — Мария Владимировна, до свидания! Рад был вас услышать.

— Пока, Лёвочка, мой хороший! — весело ответила бабушка.

Когда связь оборвалась, Лена опустила телефон на стол.

Букет лежал рядом, расплываясь ароматом.

Бабушка достала вазу, наполнила водой и с показной важностью поставила туда розы.

— Что-то я не помню, чтобы кто-то из твоих бывших тебе такое дарил, — сказала она с ядовитой улыбкой.

— Бабуля! — вспыхнула Лена и стремительно вышла из кухни.

Бабушка посмотрела ей вслед и, улыбаясь, поправила букет.

Вода в вазе чуть дрогнула, когда где-то хлопнула входная дверь.

Выставка цветов

Зал утопал в цветах. Казалось, сама весна сорвалась с цепи и, не дождавшись приглашения, ворвалась сюда — ослепительная, ароматная, чуть навязчивая. Огромные композиции из орхидей, пионов и ирисов сияли под светом ламп, пыльца плавала в воздухе, как золотая дымка. Люди ходили, щёлкали камерами, ахали, смеялись.

Лена шла рядом с Лёвой, чуть держась за его локоть. Он рассказывал что-то про композицию из сухоцветов — с воодушевлением и немного наивно, как человек, которому по-настоящему нравится то, что он видит. Она слушала вполуха, чувствуя приятное, редкое для последних месяцев спокойствие.

— Ой, Лен, привет! — послышался вдруг знакомый голос.

К ним подошли две девушки — бывшие однокурсницы, кажется. Сияющие, пахнущие духами, с телефоном наперевес.

— Привет, — коротко ответила Лена.

— Привет! — вторила вторая и, быстро окинув взглядом Лёву, добавила, чуть натянуто: — Здрасте.

— Здрасте, — с лёгкой улыбкой ответил он.

Девушки тут же начали разглядывать его откровенно, как что-то новое и привлекательное в привычном пространстве. Лена почувствовала это движение взгляда, как укол под рёбра, но ничего не сказала.

— Классная выставка, — произнесла первая.

— Угу, — коротко кивнула Лена.

— Только у меня от всех этих запахов уже голова болит, — пожаловалась вторая, слегка морщась.

Лёва, чувствуя себя лишним, сказал тихо:

— Ладно, догоняй, — и ушёл дальше, растворившись среди людей и цветов.

Девушки проводили его взглядом, и сразу, едва он исчез, сменили тон.

— Так вы точно с Женей расстались? — спросила первая, опуская голос, будто спрашивала о чьей-то смерти.

Лена вздохнула.

— Ну… типа да.

— То-то он мне писал, — сказала девушка, и вторая округлила глаза.

— Он тебе писал?!

— Ну я ему писала! Какая разница? Хотела просто спросить… Слух же пошёл.

— И что? — полюбопытствовала вторая.

— Нормально. Приглашал на свою фотовыставку. Но я не пойду, конечно… — Она слегка жеманно улыбнулась. — Ну, может, схожу. Он же теперь свободен, — добавила она, бросив на Лену испытующий взгляд.

Эта последняя фраза ударила сильнее, чем Лена ожидала. Сердце отозвалось неприятным толчком.

— Ладно, я пойду, а то потеряемся, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Пока! — наперебой ответили девушки. — А это твой новый парень?

— Друг, — коротко бросила Лена. — Пока.

Она почти сбежала от них, чувствуя, как внутри всё кипит. Девушки за спиной уже шептались, но слова тонули в шуме оранжереи.

Когда она догнала Лёву, он сразу понял — что-то случилось.

— Ты чего такая? Что они сказали?

— Да пошли они! — отрезала она.

— Хочешь, я их догоню и водой оболью? — предложил он с абсолютно серьёзным видом.

Лена на секунду представила это — как он, не раздумывая, подбегает и окатывает их из ведра — и невольно рассмеялась.

— Да! — потом махнула рукой. — Нет. Но было бы прикольно.

Она взяла его под руку и потянула дальше, среди ярких запахов, света и цветущего безумия.

— Я рада, что ты меня вытащил, — тихо сказала она. — Спасибо тебе.

— Ну, давай ещё куда-нибудь сходим, — предложил он просто.

— С удовольствием, — ответила она. И впервые за долгое время сказала это без оглядки — и без боли.

Коуч

Офис Лизы Соболевой был похож на декорацию к сериалу о современной медиа-звезде: стеклянные стены, мягкий свет, свежие цветы в вазе, идеально ровный порядок на столе. Даже воздух здесь пах чисто — смесь кофе, парфюма и чего-то еще, едва уловимого, дорогого.

Лиза сидела в кресле напротив своего коуча — мужчины лет сорока с небольшим, с безупречной осанкой и ухоженной бородкой. Он выглядел так, будто каждое утро проверяет, идеально ли сидит ворот рубашки и не слишком ли громко звучит его уверенность.

— Да, вы, конечно, коуч по личностному росту, — начала Лиза, делая вид, что улыбается, — но мне нужны и профессиональные рекомендации. А то вариантов развития — миллион, а мне нужен фокус. На чем концентрироваться?

Он кивнул, неторопливо перелистнул несколько листов в папке — там были заметки, графики, возможно даже психопрофиль. Лиза почувствовала себя как на кастинге к самой себе.

— Хорошо, — сказал он. — Давайте проговорим еще раз ваш портрет.

(он немного подался вперед, голос стал чуть ниже, почти гипнотическим)

— Вы хотите позиционироваться как серьезный журналист, а не как «папина дочка» или светский комментатор.

Лиза кивнула.

— Именно.

Он отметил это взглядом — спокойно, уверенно, будто фиксировал прогресс клиента.

— Вы хотите быть одновременно в двух мирах — со властью и с оппозицией, — продолжил он. — Балансировать. Верно?

— Да.

— И при этом сохранить независимость. Создавать контент, который не просто собирает просмотры, а формирует позицию. Чтобы вы — не просто медийное лицо, а самостоятельный общественный субъект. Вроде… Илона Маска или Такера Карлсона.

Лиза слегка усмехнулась, хотя в глубине души ей понравилось, как это прозвучало.

— Очень бы хотелось, — произнесла она спокойно.

Коуч посмотрел на нее прямо, в упор, и вдруг перешел на тон, где за профессиональной нейтральностью слышалось почти личное участие:

— Чтобы оставить след, — сказал он медленно, — надо подняться на другой уровень. Отказаться от суеты, от блогерских лиц, от психологов, актеров и всех этих интернте-див. Вы уже выше этого.

Он сделал короткую паузу, чтобы слова осели.

— Вам нужно идти к людям, которые реально двигают страну. Политики, бизнесмены, крупные издатели, лидеры общественного мнения. Люди, принимающие решения.

Он откинулся на спинку кресла, соединил пальцы, словно подводил итог.

— И тогда вы сами станете тем, кто формирует общественное мнение. Не просто отражает — создает его.

Лиза молча кивнула. Внутри у неё что-то дрогнуло — не восторг, не страх, а скорее тихое осознание масштаба.

Она медленно откинулась назад, взгляд её скользнул в сторону окна, где в стекле отражалось её собственное лицо — собранное, холодное, но с легкой искрой в глазах.

Мысль, как вспышка: вот оно — направление.

Ночь дрифтеров

Площадь жила своей жизнью — пульсирующей, шумной, молодой. Воздух был густ от бензина, дыма и музыки, визжащей из колонок. Свет фар мелькал, как вспышки молний, а рев моторов звучал почти ритуально — как крик поколений, у которых пока нет власти, но есть скорость.

Толпа двигалась, смеялась, снимала видео, кто-то пил энергетик, кто-то спорил. И среди этого хаоса — тёмный «Мустанг», припаркованный чуть в стороне, словно наблюдающий со стороны. В салоне — Лёва и Лена.

Он сидел неловко, будто в этом шуме ему хотелось сказать что-то слишком личное, слишком тихое.

— Ты всегда как будто немного в другом месте, — произнёс он, глядя на неё сбоку. — Это всё из-за того парня?

Лена бросила на него короткий взгляд — виноватый, усталый. Потом отвернулась, смотрела куда-то в темноту перед собой. Секунда, две, три — и короткий кивок, будто признание.

— А что там было? — осторожно спросил Лёва. — Можешь рассказать?

Она отрицательно качнула головой. Щёки напряглись, губы дрогнули. Волна воспоминаний словно накрыла её изнутри. Лена закрыла глаза, будто хотела спрятаться.

Лёва вздохнул, потер руль.

— Знаешь, мне когда хреново, я рассказываю тому, кому доверяю. Ну, чтобы отпустило. Когда проговариваешь — как будто смотришь со стороны. Помогает.

Он замолчал, потом добавил мягче:

— Чего ты боишься? Это между нами останется.

Она долго молчала. Секунда за секундой тянулась, пока не сломалась какая-то внутренняя пружина.

— Да я сама не понимаю, что произошло, — выдохнула она. — Всё нормально было…

Её голос дрожал, слова вырывались неровно, будто сквозь ком в горле.

Снаружи, через лобовое стекло, видно было, как Лена оживлённо что-то рассказывает, жестикулирует, будто проживает всё заново. Лёва сидит рядом, молчит, кивает, вслушивается — с редким мужским вниманием, не перебивая.

Потом сцена возвращается внутрь. Лена снова застывает. Смотрит прямо перед собой, неподвижно, словно в тумане.

Лёва осторожно нарушает тишину:

— Ну не знаю… А сколько вы были вместе?