Бесплатный фрагмент - Годы студенчества, сборы, выпуск, армия и юбилей

Годы студенчества

Шел одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Упразднялось одиннадцатилетнее школьное образование и по этой экспериментальной педагогической причине в суровую большую взрослую жизнь включалось сразу два дерзновенно устремленных потока юношей и девушек, завершавших обучение в десятых и одиннадцатых классах. Прием в институты, техникумы, училища и другие профессионально ориентированные учебные заведения был удвоен. Волны абитуриентов накатывались на суровые скалистые твердыни приемных комиссий. Не всем удалось попасть из зыбучего жизненного океана на студенческое плато высшего образования. В медицинский вуз конкурс был традиционно высок, более шести человек на место. Это было то время, когда профессию врача окружал дух возвышенной романтики, а меркантильность считалась предосудительным проявлением.

Илья Аничков и сотоварищи

Знакомясь и в дальнейшем общаясь с девушкой, Илья Аничков всегда оценивал ее с прицелом на будущую совместную жизнь. Месяц назад ему исполнилось восемнадцать лет, кроме того он успешно сдал экзамены в медицинский институт и сейчас усиленно изучал анатомию человека. «Ulna, radius, tarsus, metatarsus, femur», — повторял он про себя латинские термины, наполняя картошкой очередное ведро на колхозном поле. В то время овощеуборочных комбайнов в колхозах не было, имелись копалки, но они почему-то всегда быстро выходили из строя, либо тракторист не мог выйти вовремя в поле по причине похмельного синдрома. Километровые картофельные гряды разгонялись плугом, который, всхрапывая и громко пуская газы, тянули колхозные лошади. Чаще других коней в тягло впрягали буро-красного мерина. Волоча плуг, он периодически останавливался и, четко обозначив свою половую принадлежность, выпускал толстую струю мочи в борозду, или же, приподняв хвост, опорожнялся зелеными округлыми комьями переваренной травы. «Но, твою мать!» — неизменно слышалось после этого. В сельском хозяйстве области складывалась критическая ситуация на картофельном фронте, а время поджимало, становилось все холоднее, зачастили дожди. В бой был брошен последний резерв облисполкома — первокурсники. И они не подвели. Посевные площади второго хлеба пусть медленно, но неуклонно начали сокращаться. Илья высыпал ведро в прицеп, стоящий посреди поля, и крикнул учетчику: «Двадцать седьмой!» Перед ним освободила свою плетеную корзинку миниатюрная изящная студентка в сиреневом платочке. На ней был длинный свитер с коричневыми узорами, спортивные брюки синего цвета и сапожки почти детского размера. Она сразу привлекла внимание Аничкова еще на первых занятиях. Ему нравилось держать ее в поле зрения. Следующую борозду он начал убирать рядом с ней, периодически относя ее ведро вместе со своим. Вероника, так звали студентку, одаривала благодарными взглядами воодушевленного Аничкова. Дней через десять пребывания их группы на уборочных работах сложилось уже несколько дружественных пар. Это были весьма неустойчивые образования, своего рода духовные примерки, демонстрирующие интерес на перспективу. Илья также заметил, что рядом с ним, или неподалеку оказывалась еще одна девушка среднего роста, стройная и гибкая, работавшая в матерчатых перчатках. Она очень быстро наполняла ведро, высыпала его и возвращалась и в тот день лидировала по данным учетчика. Ее звали Сильвия. Она тоже была интересна Илье, но рядом с ней он всегда ощущал невидимую дистанцию. Какое-то силовое поле разделяло их. Если до Вероники он мог дотронуться дружески или взять под руку, то в отношении Сильвии его что-то сдерживало. Жили студенты неприхотливо в домах сельских жителей. Рано вставали, умывались на улице, завтракали и сразу в поле. В обед или после работы они приносили по ведру картошки своим гостеприимным хозяевам в обмен на организацию питания. За счет студентов было обеспечено снабжение свининой и говядиной с колхозных ферм. Нужные суммы должны были быть изъяты из заработанного после окончательного расчета в день убытия. Каждую субботу была баня, потом вечерние гулянья, иногда до неблизких соседних деревень. По селу разносились веселые песни и смех. Старики и старушки, привыкшие к унылому однообразию их жизненной осени, сразу молодели, улыбались, обнажая, то один, то сразу два своих оставшихся зуба. В сентябре среди студентов отмечалось три дня рождения: Камского Игната, Залесского Романа и Лизы Сергеевой. Решено было объединить их в единое празднование. Уговорили хозяев самой большой избы и работа закипела. Девушки-студентки демонстрировали умение делать всевозможные салаты из свежих овощей, блюда из рыбных и мясных продуктов. Мужская студенческая половина таскала столы и стулья, одалживала кастрюли, тарелки, ложки и вилки. Где-то раздобыли стеариновые свечи. А когда собрались все вместе, стали с удивлением рассматривать друг друга. Прически преобразили девушек, глаза их лукаво и задорно стреляли отраженными искорками свечей, они оделись во все лучшее, что у них было с собой. Красивые разноцветные платья облегали их талии, туфли на высоких каблуках поблескивали лаком и застежками. Парни оделись проще. Галстуков и бабочек на них не было. И вот все уселись. Первое слово было дано старосте группы Денису Иванишину. — Друзья! — начал Денис свой тост, вставая из-за стола. — Предлагаю наполнить бокалы, рюмки, стаканы, кружки… У кого что есть. За столом началось движение рук, слышались реплики, отдельные слова, бульканье и хихиканье. — Тихо! Тихо! — раздавались голоса. — Давайте выпьем за именинников Лизу, Игната, Романа и за наше студенческое братство! — наконец, дождавшись тихой паузы, с пафосом произнес Иванишин. — Ура! — во весь голос подхватили студенты так, что эхо докатилось до ближайшего хутора. Когда проголодавшиеся студенты плотно закусили, Николай Круглов, предложил тост за учителей. — Поднимите руки, у кого нет медалей за школу! — попросил он. — Так, у семерых, — подсчитав, подвел он итог. — Но я и Ирочка окончили медицинское училище с отличием, — пояснила Лида, голубоглазая студентка с веснушчатым носиком и рыжевато-золотистыми волосами. — Так, остается пятеро, — продолжал выяснять Николай. Остальным тоже было интересно узнать, как можно больше о своих товарищах. — Я поступил после армии, — сказал Аркадий Поляков. — А я три года проработал на стройке, — проинформировал собравшихся Богданов Дмитрий. — Перед этим поступал два раза, но неудачно. — У меня медали не было, но я прошла по конкурсу, — третьей ответила Тищенко Марина. Оставшихся два студента сидели молча. Это были грузины Вачё Дадиани и Левани Жвания. В институт приезжали поступать со всех республик и городов Советского Союза. Одна девушка Дарья Малышева была москвичкой. Она через год перевелась на учебу в Российскую Федерацию. — А зачэм мнэ медаль?! — вдруг нарушил молчание Левани и, достав из кармана увесистую пачку пятирублевок, шлепнул ее на стол. — Зачэм мнэ стаж, если у меня есть дэньги?! Чтоб поступит в Тибилиси, у отца нэ хватыло сбэрэжений. Там целый кубометр надо… После его шокирующей откровенности наступило неловкое молчание. В наступившей тишине выпили за школьных преподавателей. Девочки-студентки постарались, салаты были очень вкусными. Все были заняты едой. — Вачё! — прерывая затянувшееся молчание, обратился ко второму грузину Денис. — Выдай какой-нибудь грузинский тост!
Дадиани и Жвания о чем-то зашептались, затем встали и, сказав, что скоро вернутся, вышли на улицу. — Куда, это они? — послышался с края стола голос Валерия Боброва. — Может быть, покурить, — предположил Аркадий, один из немногих курящих в нашей группе. — Про какой он кубометр говорил? — послышался вопрос Лиды. Никто не знал ответа на этот вопрос, кроме Малышевой. — Если взять купюры достоинством в один рубль, сложить их в пачки по сто. Затем начать складывать эти пачки до счета в миллион, как раз получится один кубометр. — Ух, ты! — послышались восклицания. — Откуда ты это знаешь? — Я только что догадалась. На третий тост за родителей горячительного едва хватило, даже, учитывая, что большинство студенток вообще ничего не пили. Завязались интересные разговоры и азартные споры. Илья был поглощен бурным обсуждением теории относительности, о которой имел весьма слабое представление в размере школьной программы. Через несколько минут ему стало казаться, что он присутствует на симпозиуме физиков теоретиков, куда попал иронией судьбы. Ему на глаза даже навернулись слезы от ощущения собственного несовершенства. Особенно блистала эрудицией Малышева. Она свободно оперировала вселенскими категориями и масштабами. Прорвавшись в одну из звуковых пауз, Илья, вытирая слезу умиления, тихо сказал: — Дарья, твоя эрудиция покоряет! Когда ты с такой глубиной познания говоришь о мироздании, я начинаю себя чувствовать ничтожно маленьким астероидом. Ты, наверное, собиралась быть физиком? — Да, я собиралась поступать на физмат, но потом передумала, — ответила Малышева и прекратила участие в полемике. — Девчонки, а не слишком ли мы увлеклись теорией? — сказал кто-то из спорящих студенток. В это время в избу с улицы вошли с двумя увесистыми сетками-авоськами, наполненными до отказа колбасой вином, шампанским, водкой и коньяком два наших грузина. Они где-то разыскали заведующую магазином и обеспечили ей солидную прибыль своими покупками. Собравшиеся было расходиться, студенты начали возвращаться на свои места за столом. Нарезали колбасу, наполнили рюмки. — А теперь, можно я скажу тост? — встав, сказал Вачё Дадиани, говоривший по-русски почти без акцента. — Давай, Вачё! — послышалось со всех сторон. Когда наступило молчание, он начал свой тост, подражая речи вождя народов: — В числе пассажиров плыли на корабле купец и ученый. Купец был богат и вез с собой много товара. Но вдруг подул сильный ветер, начался шторм, и корабль разбился о скалы. Спаслись только купец и ученый. Заметив, что ученый пригорюнился, купец говорит ему: «У тебя нет повода для грусти. Это я все свое богатство потерял, а твое всегда при тебе». Так выпьем же за богатство, которое нельзя потерять! Со всех сторон послышалось: «Ура! Браво! Молодец Вачё! За грузин!»
После этого тоста в отношениях со студентами-грузинами все вошло в дружескую колею. Хозяева избы не мешали веселиться, и студенты ушли за полночь. Веронику, к огорчению Ильи, вызвался проводить Аркадий Прохоров. Но рядом неожиданно оказалась Сильвия. Они вместе вышли и зашагали по тропинке вдоль сельской дороги, покрытой лужами, и, когда приблизились к дому, где она проживала,, а также еще две студентки, расстались. Махнув на прощанье Илье рукой, его спутница быстро скрылась за калиткой. Затем скрипнула дверь, звякнула щеколда и наступила пустая тишина. Через несколько минут послышались шаги и негромкие голоса. Это под охраной именинников Игната и Романа подошли Зина и Лида. Они проживали вместе с Сильвией.

Гаудеамус

«Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus! Давайте веселиться, пока молоды». Так начинается студенческий гимн, звучащий под сводами учебных заведений уже несколько столетий. А студенты, как известно, умеют жить, не унывая. Со стороны безучастного наблюдателя ликованье, веселье и уличная радость выглядят массовым воплощением счастья. Невольно представляется, что в этот момент какая-то особая форма душевной энергии овладевает людьми. У студентов медиков шестидесятых годов, кроме профессиональной увлеченности, было немало других сфер самореализации. Существовали кружки по всем основным видам спорта, а также для любителей танца, театра, фотографии и кино. Вузовский хор пел великолепно. Выступления команды веселых и находчивых вызывали хохот у целого зала слушателей. На волне стихии самовыражения спонтанно возник Клуб холостяков, но был подвергнут обструкции со стороны специальных служб, в результате чего по окончании вуза таковых не осталось. Приоритет был отдан счастливой семейной жизни. Будущие врачеватели, как и все люди, разделялись на флегматиков, сангвиников и холериков, у кого-то в хронической форме протекало тщеславие, у других был прочный иммунитет к лихорадке популярности. Высокомерие в студенческой среде пресекалось по методу Прокруста с разной степенью успеха. Как известно, чтобы будоражить дух смеха, должен быть найден объект, над которым можно подтрунивать. Все так любят веселиться, но никто не хочет выглядеть смешно. Чтобы отбить атаку дружеских и не очень насмешек, надо иметь, прежде всего, чувство юмора и не быть склонным к обидчивости. Даже в небольших коллективах всегда находятся запевалы выходок за ореолом общепринятой морали, порой на грани хулиганства.

1.

Сеня Фабрикантов лежал в кровати поверх одеяла в спортивном трико и смотрел в окно, за которым чирикали майские воробьи и периодически прорезали воздух крылья чаек. Он только что сдал зачет и был самодовольно расслаблен. Чайки уже давно не мечтали о морской стихии волн и по-соседски прижились среди голубей, ворон и галок. И все же их постоянно влекло к реке, но охота на рыбешек в замутненной стоками воде не всегда была успешной. А вот город совсем другое дело с его мусорными баками, урнами и свалками. Сеня неохотно приподнялся, накрошил мелко ломоть хлеба и начал бросать крошки в окно. Белокрылые птицы налету ловили падающие подаяния, а то, что достигало земли, служило прикормом голубям и прочей пернатой мелкоте. Когда ржаная выпечка закончилась, Сеня вновь погрузился в раздумья. Внизу проходила заасфальтированная подъездная дорога, по обе стороны которой тянулись пешеходные тротуары. По ним изредка проходили люди. И тут острое молодое зрение любителя приключений признало в приближавшейся фигурке Катю Сергееву, однокурсницу. Озорное решение пришло инстинктивно и без раздумий. Сеня схватил полиэтиленовый мешок, метнулся в умывальник, наполнил тару на треть водой и молниеносно вернулся в свою комнату. Однокурсница в это время поравнялась с открытым окном комнаты на четвертом этаже, из которого торчала курчавая голова Сени. Пакет, наполненный водой, упал на твердь в метре от Кати и обдал ее брызгами. Девушка испуганно отпрянула в сторону и посмотрела вверх. Фасад общежития был безлюден. А Сеня визжал от удовольствия изобретения новой забавы. Вскоре эта не безобидная игра приняла характер эпидемии, к ней подключились даже девушки, и стали при удобном моменте поражать своих недругов холодными осколками брызг. Пешеходное движение отодвинулось на безопасное расстояние.

Как то после беседы с ректором о хозяйственных проблемах заведующая общежитием Гордеева Варвара Устиновна торопливо возвращалась в свой кабинет. Неожиданно рядом с комендантшей ухнул пластиковый пакет, наполненный водой, и разлетелся феерией брызг. Снайперский взгляд опытной женщины мгновенно засек мелькнувшую в окне на четвертом этаже курчавую голову. Без задержки с невообразимой легкостью, несмотря на свою полноту, в течение десятка секунд возбужденная женщина достигла цели и увидела, что в запертой изнутри двери торчит ключ. После громкого стука и сурового крика затаившемуся Арсению Фабрикантову пришлось открыть защелку замка. Он театрально и весьма искусно изобразил вид разбуженного заспанного человека с приоткрытым ртом для зевка. Всплеск эмоций обиженной Варвары Устиновны был стремительным, решительным и беспощадным, заключавшемся всего в одном кратком слове: «Вон!» Отдышавшись и уняв сердцебиения, видя недоуменное лицо студента, Гордеева засомневалась в том, что не ошиблась адресом. В момент водяного душа от разрыва пакета окна были открыты еще на третьем и втором этажах, а также в соседних жилых блоках. — Ты бросал в окно? — проследовал вопрос. — Вчера кормил птиц, хлебные крошки… — Да нет, пакет с водой ты сейчас швырнул мне под ноги. Признание для Сени было равнозначно самоубийству, поэтому он, насколько мог, убедительно и экспрессивно ответил: — Что вы! Я спал, проснулся от стука в дверь. Осознав, что дело — глухарь по причине отсутствия свидетелей, комендантша мрачно, словно грозовая туча, медленно развернулась и ушла в свой кабинет. На входной двери в здание появился строгий предупреждающий текст о том, что лица, уличенные в сбрасывании пакетов с водой из окон под ноги прохожим, подлежит немедленному выселению. Водные баталии были прекращены.

2.

Родиону Перфильеву не спалось. Едва он смежал веки в ожидании прекрасных образов ночи и не менее очаровательного радостного рассвета, как в области спины, или правого бока, то есть в местах, которыми он привычно со всей тяжестью усталости прижимался к матрацу, начинался зуд. Приходилось прерывать погружение в нирвану блаженства и чесать зловредное место. Он старался поворачиваться осторожно, чтобы не скрипеть пружинами кровати, так как его три товарища удивительно тихо и смирно спали. Только около часа ночи зудящие приступы прекратились, и Родион отключил свое уставшее от неприятных предположений воображение. А вот и раннее утро с его суматохой: одевание, умывание, чистка зубов, бритье, завтрак, наконец, рассредоточение по аудиториям института. Сразу после занятий Перфильев направился к врачу, ответственному за здоровье студентов. Тот, ничего подозрительного не обнаружил, но назначил консультацию дерматолога в соответствующем диспансере. Идти туда Родиону не хотелось, и он решил отложить этот визит на день или два. Строгого распорядка дня у студентов не было. Некоторые при настольной лампе готовились к зачетам и экзаменам допоздна. Наполненная сложными мыслями, непродуктивная в плане отдыха минувшая ночь, заставила Перфильева лечь рано. Его друзья занимались где-то своими делами. Около полночи он проснулся от нестерпимого зуда в пояснице и встал. Ему показалось, что Стас хихикнул. «Наверное, приснилось что-то смешное», — мелькнула мысль. Заправив майку, выровняв простыню, Родион снова настороженно улегся. Когда с трех соседних кроватей послышалось равномерное сопение, он тоже поддался общему гипнозу сна. После занятий Перфильев направился в кожно-венерологический диспансер и был в порядке очереди принят дерматологом. — У тебя, дорогой мой, все в норме, — констатировал врач, осмотрев пациента с головы до пят. — А отчего чешусь по ночам? — Это либо что-то неладно с твоими нервишками: зачеты, экзамены, понимаешь, и все такое, либо аллергия. — С нервами у меня все в порядке, аллергией не страдаю. — Ладно, для успокоения и профилактики купи мазь, сходи в душ, намажься ей, потом смой. В ближайшей аптеке Родион купил ихтиоловую мазь и направился в душевые городской бани. Намылился несколько раз, ополоснулся, а потом извлек заветный тюбик, выдавил его черное содержимое и размазал по всему телу. Лекарственный запах мгновенно распространился за пределы его кабины по всему пространству, контролируемому банщиком. Через минуту в дверь душевой, где студент осуществлял лечебную процедуру, раздался невообразимо громкий и решительный стук. Чтобы защелка не вырвалась из уже истлевшего от времени дерева, Родион сдвинул ее в нейтральное положение. Перед банщиком и дежурной по смене женщиной предстал обнаженный черный, как африканец, человек, от которого исходил убийственный аромат. У дамы от ужаса расширились глаза, и она истошно заорала: — Немедленно одевайтесь и следуйте к заведующей. Мы сейчас милицию вызовем. Перфильеву пришлось прервать лечебную процедуру, смыть черный эликсир с тела, одеться и следовать на экзекуцию к местному начальству. — Ты что себе позволяешь? — налетела ястребом на несчастного студента главная начальница. Нам теперь баню на карантин закрывать придется. — Я был на приеме у врача, тот ничего не нашел, но сказал на всякий случай, купить мазь, сходить в душ, намазаться ей, потом смыть. Для убедительности Родион расстегнул рубашку и снял штаны. Присутствующие женщины слегка сконфузились, но от подозрительности не избавились. — Да, вроде, все чисто, — сказала одна из них, похоже, что главная, так как была самая толстая. — В конце концов, я сам будущий врач, учусь на четвертом курсе. И что за издевательство вы здесь устраиваете! Это я сейчас в милицию обращусь. Фраза подействовала и студента отпустили. Наступающей ночи Перфильев ждал, как боец, затаившийся в засаде. В положенный момент он сделал вид, что заснул, и вскоре почувствовал зуд. Продолжая терпеть и тянуть время, вынуждая противника раскрыться, он затем резко встал и поймал Стаса с поличным. Тот еще не успел спрятать нить, которая тянулась под простыню возмущенного объекта нападок. — Ах, ты, паскудник! — и Родион схватил однокурсника за майку, которая сразу же затрещала. Но тут зажегся свет и в комнате раздался дружный хохот. Перфильеву ничего не оставалась, как присоединиться к общему веселью. К нему подошел Стас, обнял и сказал: — Родя, не обижайся. Извини, если что. Когда к дерматологу было направлено еще несколько человек, прошел слух, что в общежитии началась эпидемия чесотки и предстоит паровая термическая обработка постельного белья и матрасов. Однако вскоре проявления заболевания внезапно прекратились, как и начались то того.

Среди узоров сентября

Завершались шестидесятые годы прошлого века. Студенты четвертого курса медицинского института «десантировались» в одном из колхозов области, чтобы помочь сельчанам на уборке картофеля.- Антонина, возьми студентов! Четверо осталось. Прочих уже всех распределил по домам. У тебя же большая пристройка пустая! Бригадир Иван Торопов умоляюще смотрел на высокую статную женщину лет пятидесяти. — Хоть на колени становись, не возьму. В субботу на выходные дочка из города приезжает. Ты, представь: она заходит в дом, а тут четверо мужиков. — Ну, какие они мужики! Студенты. Окромя книг еще ничего не видели. — Не возьму. — Да твоя дочка, может быть, среди них жениха присмотрит! — Рано ей еще. — Это почему рано? — Семнадцать ей только исполнилось. Неделю назад. — А где учится? — В техникуме связи. — А где старший сын? Что-то его не видно уже давно. — На Дальний Восток на стройку подался. — Один? — Да нет с женой и сынишкой. — Значит, будешь теперь в разлуке с внуком. — Няма часу скучать. Ящэ три баразды с бульбай трэба выбрать. Жизнь повсеместно сплетала говор сельских жителей с литературным русским языком. Это явление происходило произвольно, случайно, во всевозможных бытовых вариантах и образных узорах. Четверо молодых парней, двое невысокого роста, около ста семидесяти, и двое ребят повыше спокойно в ожидании стояли за приусадебной оградой, прислушиваясь к разговору хозяйки с бригадиром. Это были Василий Шувалов, Игнат Камский, Валерий Еремин и Роман Залесский. Они проживали в общежитии в одной комнате, все увлекались хирургией и непременно хотели поселиться на период работы в селе вместе, поэтому и возникли происходившие в настоящее время трудности. Просторных изб было наперечет. Станислава Самойлова и Родиона Перфильева взял на постой к себе бригадир. — Ребята, давайте, пока бригадир хозяйку уговаривает, поможем ей распаханные гряды убрать! — предложил товарищам Еремин.

— Все равно нечего делать, — поддержал его Шувалов. — Тогда я иду за корзинками, — включился в разговор Игнат. — Пойдем вместе, — развил инициативу Залесский. Они подошли к женщине, беседующей с бригадиром. — Добрый день! — обращаясь к хозяйке дома, выразительно произнес Валерий Еремин. Его тут же дополнил товарищ, не дожидаясь ответа: — Давайте корзинки, мы вам поможем картошку убрать! Лицо женщины приняло выражение недоумения. Она несколько секунд не осознавала, как в данной ситуации перевоплотиться. Но до нее быстро дошел выгодный смысл предложения студентов, холодный и решительный взгляд смягчился, посветлел радостной перспективой. — Надо бы спачатку воды из колодца принести. — Роман, Василий идите сюда! Работка появилась. Когда двое, стоявших в отдалении молодых людей подошли к общей группе, хозяйка, овладев ситуацией, сказала: — Еще бы дровишек наколоть. — Не проблем. Давайте топор! Пойду колоть, — вызвался Залесский. — А я воды вам наношу, — предложил Шувалов. — А как к вам обращаться? — Антонина, а по отчеству Семеновна. — Антонина Семеновна, давайте ведра! В сенях хозяйка подала Шувалову два оцинкованных ведра и коромысло, но тот взял только емкости для воды. — Я без коромысла. А куда выливать? — Сперва в бачок, что в сенях, а потым в бочку, которая в стайке для коровы. Камский и Еремин взяли корзинки, и пошли выбирать из борозд картошку. — Ладно, я пойду, — повеселев глазами и лицом, произнес бригадир и быстро покинул двор Антонины. Натаскав воды, Василий Шувалов стал помогать товарищам на копке гряд густо усыпанных светло-желтыми плодами. Роман Залесский в это время стремительно наращивал гору колотых дров. Антонина Семеновна, затаив дыхание, наблюдала, как быстро выполняется в их хозяйстве череда запланированных на неделю работ. Однако ее оторопь и даже некоторая растерянность созерцателя постепенно была преодолена и она, словно спохватившись, устремилась на кухню готовить обед.

«Постелю студентам в пуне на сеновале, — решила женщина, — а через день, когда дочка уедет, перейдут в залу. Уже пополудни, когда добровольные помощники управились с делами, и умывались, поставив ведро на деревянную колоду, поливая друг другу на руки, во двор вошла гнедая лошадь, запряженная в телегу с оглоблями, внутри повозки на горке сена сидел худощавый мужичок. Ему навстречу вышла Антонина Семеновна и помогла слезть на землю. — Это мой хозяин, — представила она студентам подъехавшего супруга, — Егор Дмитриевич. Хромая на левую ногу, тот подошел к молодым людям и, знакомясь, поочередно пожал каждому руку. Было также четко заметно, что левая рука хозяина менее подвижна, а правая половина лица не участвует в мимике, как у здорового человека. — Возможно, перенес инсульт, — шепнул Камский стоящему рядом Шувалову, а потом, поразмыслив, добавил, — или была тяжелая травма. — Скорее всего, последнее, — предположил Василий Шувалов. Из сеней показалась Антонина Семеновна и громко кликнула: — Егор, зови на обед ребят. Это же надо, сколько дел переделали! В прихожей на столе стоял объемистый чугунок со сваренной картошкой, большая сковорода с яичницей на сале на деревянной подставке, в салатнице лежали нарезанные кружочками соленые огурцы, большой жбан доверху был наполнен простоквашей. Изголодавшиеся студенты плотно подкрепились и, поблагодарив хозяев, вышли во двор. За ними не спеша подался Егор Дмитриевич, достал правой рукой из кармана папиросы и спички. Призвав к участию плохо работающую левую кисть, закурил. Затем предложил присоединиться к ритуалу студентам, но те отказались. Из приоткрытой двери послышался голос его супруги: — Егор, тебе же нельзя курить! Врачи запретили! — Антонина, не шуми! Я токо чуток. Потушив и выбросив окурок, Егор Дмитриевич внимательно посмотрел на стоящих рядом молодых людей, и обратился к ним с просьбой: — Хлопцы, пособите мне привезти воз сена с покоса в пуню.

Возражений ни от кого не последовало. Прихватив вилы, мужская пятерка уселась на телегу и выехала из деревни в сторону леса. Прибыв на место, студенты сгребли подсохшее сено в небольшие копны, потом погрузили на гужевой транспорт. Образовавшийся солидный воз увязали веревками через верх, подсадили хозяина и, поддерживая с боков повозку, вернулись обратно. Когда все доставленное перебросали в пуню, уже взошла луна. Вечер был тих. Замерцали первые самые яркие звезды. Запах сена был насыщен разнотравьем. Антонина Ивановна принесла матрацы, одеяла и подушки. Под самой крышей сенохранилища молодые люди оборудовали великолепную лежанку и без промедления, так как были с непривычки утомлены, улеглись, мгновенно уснули и были разбужены под утро голосистым кукареканьем петуха. Шувалов по-военному вскочил первым и по стремянке спустился вниз. За ним последовали остальные. Внизу стояла их обувь: кирзовые и резиновые сапоги, но носки куда-то пропали. Услыхав, что постояльцы проснулись, появилась хозяйка и принесла выстиранные и просушенные на печи носки. Студенты явно не ожидали такого попечительства и заботы. — Антонина Семеновна, большое вам спасибо! — сердечно произнес Шувалов, забирая пару своих коричневых носков. — Мы привыкли сами себя обслуживать. Его товарищи также рассыпались в благодарностях. Затем все вышли на улицу, разделись по пояс, сделали небольшую физзарядку и облили торсы ледяной колодезной водой. Молодые тела студентов наполнились бодростью и фантастической подъемной силой, мечты превратились в осязаемое чувство и повлекли в неведомые дали. Все казалось возможным. Но этот импульс вдохновения от контрастного обливания быстро прошел. — Идемте завтракать! — позвала хозяйка. Была подана пшенная каша, заправленная домашним маслом, затем аппетитно употреблены блины, рядом с которыми стояла сковорода с жареным мелко нарезанным салом и поверх всего, как говорят в народе на верхосытку, свежая простокваша и парное молоко с черным хлебом на выбор.

На колхозном картофельном поле с помощью вездесущих лошадиных сил накануне были разогнаны километровые борозды, начинавшиеся за деревней и уходившие вдаль до самого березового перелеска. Девушки студентки первыми, а за ними и мужская часть прибывшей молодежи заняли стартовые позиции и приступили к работе. Учетчик стоял возле прицепа и фиксировал высыпаемые ведра. У каждого был свой порядковый номер. Слышалось, примерно, так: — Двадцать пятый — два ведра. Четырнадцатый — одна корзина. Третий — одно ведро. Так продолжалось до обеда, а после перерыва еще пару часов. Когда расстояние до прицепа увеличивалось, и опорожнять ведра становилось ходить далеко, вызывали извозчика. Лошадь таскала телегу, устеленную и обшитую по бокам досками вслед за копателями, пока тара не заполнялась. После этого следовал небольшой антракт. Вот так будущие хирурги, терапевты, окулисты и прочие специалисты от медицины приобщались к сельскому труду. На обед было разрешено брать по ведру картошки. Антонина Семеновна искренне обрадовалась прибавке к своему урожаю. Ее дочь Екатерина, студентка техникума связи, к моменту возвращения студентов-медиков в конце рабочего дня уже была дома. Состоялось короткое знакомство. Ужинали все вместе. Медики с интересом рассматривали молоденькую скромную девушку, а та в свою очередь их. Живого разговора не получалось, все ограничивались небольшими репликами. После обеденного борща, перловой каши и компота, на ужин хозяйка приготовила картофельную «бабку» с наполнителем из мелких кусочков жареного сала, принесла также емкий кувшин простокваши. В садах сельчан в тот год случилось яблочное изобилие. Толстоствольные плодовые деревья, оставшиеся еще с панских времен, осыпались на травяную подстилку штрифелем, пепенкой, анисом и особенно щедро антоновкой.

После добротного ужина мужской коллектив с удовольствием откликнулся на просьбу хозяина привезти очередной возок сена на зиму корове. По дороге Шувалов не выдержал напора профессионального интереса и спросил: — Егор Дмитриевич, а почему вы хромаете? Травма была? — Это с войны еще. — Ранение? — Вы будущие врачи, вам покажу. — Егор Дмитриевич снял шапку и, откинув небольшую прядь волос со лба, указательным пальцем правой руки обозначил место на границе с теменью: — Вот сюда пуля вошла, а вот тут вышла, — и передвинул руку на затылок, что-то там нащупывая. — Можно посмотреть? — попросил Шувалов. — Да и пощупайте. Вы же хирургами собираетесь быть? Случись, — пригодится. Егор Дмитриевич пододвинулся ближе и слегка наклонил голову. На границе лобной и теменной части справа четко прощупывалось вдавление округлой формы, второе, чуть большее по размеру, было в области затылка. Вся четверка будущих докторов аккуратно изучила анатомию травмы. Остальной путь ехали молча. Возвратившись, медики сгрузили и сложили сено, потом забрались на свою верхотуру и утомленно уснули. В назначенное время послышался громкий петушиный горн. Предводителем куриного семейства у Антонины Семеновны был степенный, не терпящий возражений, решительный, напористый, иногда даже агрессивный красавец-самец. Над головой короной сидел ярко красный гребень, по бокам ниже глаз маленькие беленькие ушки ловили каждое звуковое подозрение об опасности, ниже клюва свисали роскошные рубиновые серьги. Шею короля кур окружал накладной воротник из оранжевых перьев, переходящий на спину, грудь защищала броня из сине-черных перьевых элементов, которые в области хвоста превращались в изогнутые колеблющиеся серпы, способные скосить любого соперника.

Утром Антонина Семеновна потчевала всех поливкой, изготовленной по собственному рецепту, в которую нужно было макать блины. Поливка была слегка солоноватой густой как сметана, со шкварками. В кувшинах было парное молоко и простокваша. По ходу раскопок гряд в поле друзья решили разузнать больше о своем хозяине у сельчан. Первым объектом интереса стал учетчик Иван Матвеевич, или Матвеич, как обычно к нему обращались. В один из перерывов к нему подошел Камский и спросил: — Иван Матвеевич, вы хорошо знаете Егора Дмитриевича? — Это Полякова? Где вы остановились? — Да. — А што вас цикавить? — Например, как он получил ранение? Сам он ничего не помнит. — Гэта я не ведаю. Спытайте у яго сябра Максима Калинкина. Яны разам призывались у сорок першым. Ён можа рассказать. Потихоньку общими усилиями с привлечением всех заинтересованных и очевидцев удалось воссоздать некоторые события минувшего. За год до начала войны в деревне по осени состоялось сразу шесть свадеб. Егор и Антонина считались самой красивой парой. Гармошки и песни не утихали целый месяц. Но не прошло и девяти месяцев, как случилось военное лихолетье. Большинство мужиков призывного возраста оказались в армии. Среди них и шестеро молодых парней, сыгравших недавно свадьбы. В июле сорок первого село заняли оккупанты. Как мужественные женщины, еще недавние школьницы, и в каких условиях смогли родить детей трудно представить. Часть деревенских домов была сожжена, многие жители были убиты фашистами. Но юным матерям повезло. Они с грудными детьми выжили, прячась в лесах и наспех вырытых землянках в моменты прихода немцев. Был голод. В пищу шло все от крапивы весной до головок клевера и липовой коры в зимнюю пору. В октябре сорок третьего красноармейцы выбили врага из деревни. Антонина с двухлетним сынишкой вернулась в родительский дом, который случайно уцелел. Отца ее уже не было в живых. О судьбе Егора она ничего не знала. Линия фронта проходила рядом, были слышны периодически звуки канонады. Летом сорок четвертого началось наступление наших войск и фашистов погнали на запад. В один из дней пришло официальное письмо из какой-то воинской части, где было сказано, что Егор жив, но тяжело ранен. Полевой госпиталь находился более чем в ста километрах от деревни. От сельского совета выделили лошадь и телегу, сынишку Антонина оставила матери, а сама отправилась в дорогу. Когда она прибыла в военно-медицинское учреждение, располагавшееся в уцелевших зданиях и брезентовых палатках, ее отвели к мужу. Он лежал на армейской складной кровати, голова его была перебинтована. Около месяца назад он был ранен и прооперирован. Свою жену Егор не узнал. Кормить его надо было с ложечки. Левая рука и нога не двигались. Антонина проплакала всю ночь, а утром постаревшая, ставшая строгая лицом, четко представившая себе всю дальнейшую нелегкую жизнь забрала своего любимого и благополучно привезла домой. Она завела козу. Старенькая мать ей во всем помогала. По каплям они вливали в рот раненого это целебное зелье, а также отвары и настои по народным рецептам. Дважды в день она растирала тело Егора. По ночам дежурила рядом на дощатом настиле, сооруженном на табуретках, и плакала от горя. Иногда к ней заходили ее подруги. Из свадебной шестерки сорокового года вернулся только Калинкин на костылях без ноги да Егор. Прошло несколько месяцев. Ее супругу не становилось ни лучше, ни хуже. Жизнь была тяжела. Работа в колхозе и дома, забота о раненом муже и подрастающем сынишке отнимали все силы. Однажды утром какой-то внутренний импульс заставил Антонину проснуться. В тот момент она чуть не потеряла сознание: на нее смотрел осознанно своими голубыми глазами Егор. По его щекам текли слезы. Она прильнула к нему и зарыдала вслух, разбудив мать и малыша. — Доченька, что с тобой? — спросила мать. — Мама, Егорка пришел в себя! Это был третий счастливый день в жизни Антонины после свадьбы и рождения сына. Женщины утроили заботу о раненом, и растерзанный войной солдат встал на ноги. Когда четверка будущих хирургов все разузнала о нелегкой судьбе этой семьи, они еще с большим усердием старались оказывать всяческое содействие по выполнению работ по хозяйству. Ребята покололи и сложили все дрова, вывезли сено с покоса, привели в порядок огород, подремонтировали изгородь, подправили крышу. После одного из теплых дождей повсеместно появились опята. — Антонина Семеновна, может быть вам собрать на зиму грибов? — как то поинтересовался Камский Игнат. — Ой, ребятки, я так вам буду благодарна! Сама хотела попросить, да не решалась. Вы столько нам помогаете! В тот же день студенческая четверка взяла корзинки, пару холщовых мешков и отправилась в лес, затем тару, наполненную молоденькими опятами, принесла хозяевам. Антонина Семеновна отварила деликатес и засолила в бочке. В те несколько дней, что оставались до отъезда студентов, она кормила их особенно старательно и втайне примеряла каждого из молодых парней к своей дочери. Все ей нравились, и никого она не смогла выделить. «Это не судьба! Наверное, у этих ребят уже есть девушки на примете?» — грустно прикинула хозяйка дома. Картофельные поля были убраны. На субботу был назначен расчет хозяйства со студентами. Все ждали с нетерпением этого дня, особенно городские девчата, которым хотелось поскорее возвратиться в уютные родительские квартиры. Да и тем, кто проживал в общежитиях, а таких было подавляющее большинство, начинал надоедать сырой холод осени и спартанские условия жизни. После получения энтузиастами труда заработанного за три недели они начали готовиться к отъезду. Антонина Семеновна осторожно спросила у своих постояльцев: — Ребятки, а когда вы собираетесь уезжать? — Хотелось бы завтра, — ответил за всех Камский. — А Егор вам сюрприз приготовил. — Любопытно, что за сюрприз? — не скрывая удивления, спросил Шувалов. — Хозяин вас у тристене чакае. Помогите ему дежку до кустов сажалки донести. — Ну, что! Пойдем, посмотрим, что за сюрприз нам Егор Дмитриевич приготовил! — взял инициативу в свои руки Еремин. — Пошли! — поддержал его Залесский. В пристройке Егор Дмитриевич примерял деревянную крышку с отверстием посередине на укороченную по высоте металлическую бочку. Скорее всего, стандартная тара была разрезана пополам. Рядом стояла невысокая, но емкая деревянная дежа. Она была обтянута железным обручем и закрыта клеенкой. По бокам на ней имелись «ушки» с закрепленной на них проволокой. — Хлопцы, во все это надо вынести, — обратился к своим помощникам хозяин. Шувалов и Еремин подняли дежу и осторожно понесли к месту назначения. Залесский и Камский взяли металлическую емкость и крышку. Егор Дмитриевич нес в руке сумку, наполненную какими-то нужными ему предметами. Возле пруда-сажалки были хорошо заметны следы кострища, углубленного в землю, в центре которого лежали в определенном порядке черные обожженные камни. На них была поставлена металлическая бочка, укреплена от опрокидывания сбоку дополнительными булыжниками и кирпичами. Содержимое дежки, это была созревшая брага, перелили в металлическую тару. Сюрприз был раскрыт, но студенты охотно приняли участие в этом мероприятии. Они помогли своему чародею приладить крышку с отверстием посередине, зашпаклевать места неплотного прилегания тканью, а затем замазать глиной, которой изобиловали склоны пруда. После этого Егор Дмитриевич залез в ближайший куст и принес метровой длины корыто. Оно было ветхим, трухлявым, покрытым трещинами и на первый взгляд казавшимся ни к чему уже не пригодным. На торцах этого артефакта были сверху небольшие прорези-углубления в форме прямоугольников. Корыто установили на импровизированные подставки, которыми послужили колышки и поперечные деревяшки. Из того же секретного куста была извлечена ржавая, изогнутая на конце под прямым углом металлическая труба. Ее диаметр был точь-в-точь по размеру прорезей на корыте. Из концов трубы были вынуты тканевые пробки, а сама она прилажена на требуемое место. Изогнутый конец трубы был зафиксирован над кромкой браги, в корыто после тщательной замазки дыр глиной, залита вода. Все было готово к действу. Когда костерок разгорелся, уже стало темно. Едва была наполнена первая бутыль первача, как показался хромающий на протезе человек. Это был Максим Калинкин. — Привет, Егор! — поздоровался он со своим боевым товарищем. — Здорово, Максим! — Решил ребят проводить? — Да, завтра уезжают. — Быстро они с бульбай расправились! — А нам с Антониной как помогли! — Да, за это надо отблагодарить. Они еще твоего первача не пробовали? — Нет, не довелось угостить. — У тебя он получается, как ни у кого в деревне. Держишь рецепт в секрете? — Не без этого. Студенты поочередно приносили из зарослей сухие ветки и подбрасывали их в костер. Егор Дмитриевич после наполнения очередной бутыли, заменял ее пустой тарой. Из каждой брал пробу в несколько капель и, наконец, сказал: — Все достаточно! Скоро одна вода пойдет! Бочку сняли, огонь в костре приуменьшили. Взошла луна, стало светлее. Ветра не было. Из-за редких тучек посматривали звезды. — Пойдемте в дом? — предложил Егор Дмитриевич. — И ты Максим присоединяйся! — Егор, а давай на свежем воздухе посидим. Погодка-то, какая! На осень не похоже. — Ну, как ребята, согласны? — обратился хозяин к молодежи. — Мы за, — послышалось многоголосое подтверждение. Егор Дмитриевич спрятал приспособления в куст. Все лишнее было складировано в пристройке. Из дома принесли складной стол, со двора несколько деревянных колод и скамью. Антонина Семеновна накрыла стол. Была вареная картошка, сало, домашняя колбаса, огурцы, хлеб и, конечно же, фирменный первач. Первый тост был за хозяев, потом за ветеранов, потом за студентов. Молодые люди впервые пробовали напиток такой крепости, поэтому быстро захмелели. Умудренные ветераны это заметили и припрятали зелье до новых времен. Когда с закуской было покончено пошли разговоры и воспоминания. — Страшно было на фронте? — поинтересовался Камский. — Всяко случалось, — ответил Калинкин. — А помнишь, как ротный говорил перед первым боем? — спросил своего товарища Егор Дмитриевич. — Помню: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать!» Когда бой начинался, уже никакого страха не было. — У каждого была своя задача. Ни о чем больше не думали. — А как первый бой закончился? — спросил Шувалов. — Отбились мы. Наших полегло много. А немцы пёрли и пёрли, как из-под земли вырастали. Прорвались фрицы, но не на нашем участке обороны, обошли. Тяжка успаминать, — и Егор Дмитриевич вздохнул. — Из окружения вышли за Смоленском. Из нашей деревни больше десяти мужиков призвали. Мы только вдвоем выжили — добавил Калинкин. Ветераны закурили. Было видно, что воспоминания им в тягость. — Давайте собираться на отдых, — предложил Залесский. Так как других предложений не последовало, имущество, а также посуда были отнесены в дом, костер погашен. Молодежная четверка забралась на свой сеновал. Наутро после легкого завтрака попрощались с хозяевами, затем помогли донести их дочери сумку с продуктами до автобусной остановки. Антонина Семеновна была расстроена и периодически утирала глаза краями своего платка. В ожидании автобуса Камский достал свой портативный магнитофон, приобретенный за целинные деньги, и включил любимую всеми мелодию Сальваторе Адамо «Падает снег». Первые робкие снежинки уже начинали вылетать из пробегавших осенних тучек, словно напоминая о приближении зимних холодов.

Санитарная дружина

Рабочий день подходил к финалу плановых больничных событий. Хирурги собрались в ординаторской, чтобы привести в порядок истории болезни и сделать необходимые назначения постовым медицинским сестрам. Наша тройка из молодых врачей интернов старательно работала авторучками, клепая дневники, записывая проведенные манипуляции и вмешательства. В ординаторскую вошла Анна Леонидовна и попросила меня зайти к ней в кабинет. Я не замедлил последовать вослед. — Из городского отдела здравоохранения пришло распоряжение выделить одного из врачей на швейную фабрику для комплектования и подготовки санитарной дружины к городским соревнованиям, которые будут в апреле, то есть через месяц. Мне направить больше некого. Ты один из интернов у нас в штате больницы, остальные прикомандированы на учебу. До двух часов дня будешь работать в отделении, а потом до пяти готовить санитарных дружинниц на фабрике. Все понятно? — Да. А где брать учебные пособия, расходные материалы, медицинское оборудование? — решил я уточнить. — Это все будет на месте. Директор фабрики должен обеспечить. С завтрашнего дня можешь начинать. На следующий день в четырнадцать тридцать я уже стоял в небольшом актовом зале для проведения фабричных мероприятий. Передо мной на первых рядах сидело около двадцати молодых девчонок, начавших свою трудовую биографию сразу после школы. Директор швейного предприятия при знакомстве пояснил мне, что семейных женщин с детьми, в силу объективных причин привлечь к участию в соревнованиях нет возможности. Ну, а те, у которых дети уже взрослые, оказались либо слабы здоровьем, либо очень заняты. Методическое руководство по предстоящей работе я раздобыл в больнице. Лица моих учениц композиционно и каждое по отдельности изображали выразительную скуку и полное отсутствие интереса к предстоящему мероприятию. — Добрый день! — поприветствовал я своих подопечных. В ответ прозвучало нечто минорное из нескольких голосов одновременно. Я представился и сказал, что сегодняшнее занятие будет посвящено обретению навыков наложения повязок. Слушатели приободрились, отсканировали меня взглядами, а некоторые даже изобразили интерес. Я начал показывать, как нужно накладывать повязки на пальцы кисти, на саму кисть, на стопу, голову, суставы. Мои подшефные разделились на пары, и дружно начали тренироваться. Они поочередно наматывали бинты друг на друга. Актовый зал стал похож на лазарет. Скука и уныние аудитории куда-то исчезли. В разгар тренировки появился директор фабрики и, увидев масштабность действия, изобразил лицом и всем своим массивным телом удовлетворение, а затем, подойдя ко мне, произнес: — Если что- то потребуется, обращайтесь. — На следующее занятие потребуются шины и носилки, — проинформировал я начальника. — Распоряжусь. Все будет. В течение месяца дружинницы переносили «раненых» через препятствия, размещали их в грузовом автомобиле и медицинском уазике, изучили медицинские укладки, надевали противогазы и средства химической защиты на время. К назначенному времени дружина была в полной боевой готовности. В городских соревнованиях участвовало около десятка команд. Швейная фабрика по сравнению с гигантами индустрии Полоцка была маленьким предприятием, которое должно было обеспечивать массовку. Грамоты за первые два места уже были заполнены, третью оставили пустой на всякий непредвиденный случай. И вот начались соревнования. Судьи строго фиксировали время. Молодежная сборная швейной фабрики не оставляла никаких шансов возрастным степенным составам команд из других предприятий. Несмотря на ухищрения и недобросовестность судей назревал скандал: нужно было переписывать грамоты. Судейская коллегия, чтобы не упасть в грязь лицом, пошла на ухищрение и срочно заменила состав аптечек. Об изменениях девушек из моей команды не оповестили. Естественно, были сняты баллы, и в итоге команда заняла третье место. Директора фабрики распирало от гордости, а у санитарных дружинниц было смешанное чувство — и разочарование, и досада, и осознание несправедливости. Но ничего сделать уже нельзя было. Вскоре все успокоились и начали принимать поздравления от городского начальства.

Диктофонный центр

Сколько времени необходимо врачу тратить на больного? Начальники от медицины и специалисты по организации здравоохранения устанавливают и обосновывают нормы приема больных в поликлиниках, рассчитывают нагрузку врачей в стационарах и требуют, как показывает жизнь обоснованно, фиксировать каждый момент в контакте с больным письменно. Так сколько же времени нужно врачу на одного больного? На первом этапе ровно столько, чтобы поставить правильный диагноз! Ни более, ни менее. Иногда это может занять одну-две минуты при ранениях с острыми кровотечениями, повреждениях, асфиксиях, когда промедление смерти подобно. В других случаях, наоборот торопить умозаключение не следует, а есть смысл использовать все современные методы диагностики и лабораторных исследований. Далее следует второй врачебный этап траты времени на больного — подготовка к оказанию и само оказание ему помощи. Остановка наружного кровотечение может занять несколько минут, а, например, подбор и пересадка органа несколько месяцев и даже лет. На третьем этапе в послеоперационном периоде или после проведения интенсивной терапии врачу необходимо уделять время мониторингу возможных осложнений и далее контролировать ход выздоровления и реабилитации. Итак, как же дать врачу больше времени для занятия искусством врачевания? Над этим вопросом вдохновенно ломал голову главный врач полоцкой городской больницы имени вождя мирового пролетариата в начале восьмидесятых годов и решил осуществить одну идею, благо были богатые спонсоры в лице руководителей полоцких преуспевающих предприятий. Идея заключалась в создании диктофонного центра. Врачи в ординаторских поочередно должны были наговаривать в микрофоны тексты дневников, эпикризов и при необходимости прочих документов. Борис Шульман, врач-интерн по хирургии перебирал кипу бумаги, выискивая свою дневниковую распечатку за вчерашний день. Найдя ее, он радостно улыбнулся, так как осталось только прочитать текст, и приклеить. Он начал читать про себя, лицо его сделалось озабоченным, потом взял ручку и начал исправлять орфографические и смысловые опечатки. Печатный текст запестрел от внесенных исправлений. — Ничего не пойму. Ну, и печатают, — через некоторое время послышался его возмущенный голос. — Жалобы на понес и челую роту. — А что тут понимать? — отвлекшись от работы с историями, ехидно ухмыляясь, сказал Сапожков Александр, который как и многие из нас, в следующем году призывался на два года в армию. — Жалобы на понос у целой роты! Ха-ха-ха… Захохотала вся ординаторская. — Я чувствую, что ты уже готов к армейской службе, — пытался парировать Борис. — Так что же я диктовал? — Наконец, догадавшись, радостно произнес: — Жалобы на понос и частую рвоту. Исправляем… — А у меня вместо «эпигастральной» напечатали «астральной», вместо «медиально» «миндально», а червеобразный отросток стал «чертообразным», — начал перечислять ошибки хирург Стасевич. В это время подошла заведующая отделением и заявила: — Истории с исправлениями принимать не буду. Или переписывайте от руки, или отдавайте на перепечатку. Надо отдать должное машинисткам: с каждым днем они делали все меньше ошибок. Там, где они не понимали продиктованной информации, оставляли пробел, чтобы нам можно было вписать слово или предложение от руки. Однако, диктофонный центр, по сути, ничего не решал, а только создавал путаницу. Во всех экстренных случаях истории болезни по-прежнему оформлялись авторучками, масса всевозможных журналов, велась, как и раньше. Напрашивался вывод: ради единственно дневниковых записей и эпикризов содержать такую недешевую структуру не имело смысла. Что стало с этим экспериментальным диктофонным центром мне неизвестно, так как через несколько месяцев я вместе с другими выпускниками отбыл к назначенному месту работы и службы.

Двухгодичники

Министерство обороны через областной военный комиссариат прислало заявку в медицинский институт на пятьдесят человек. Именно столько врачей должно было быть призвано на двухгодичный срок, чтобы восполнить дефицит в кадрах. Строгая и придирчивая комиссия проверяла здоровье студентов шестого курса мужского пола. Женщин в те времена к армейской службе в качестве контрактников привлекали редко. Два года срок не большой, но, тем не менее, он ломал жизненные планы. Дети из династических фамилий, как исторически повелось с незапамятных времен, уже забронировали себе места на кафедрах, в клинической ординатуре или клиниках. Рангом пониже должны были заполнить вакансии городских и центральных районных больниц. А выпускники без роду и племени занимали все остальное в глубинках нашей необъятной родины. У сыновей из династических фамилий как то вдруг проявились династические болезни, а вместе с ними и негодность к воинской профессии. Призывали после интернатуры, а это уже было благом. В кармане вместе с дипломом врача общей практики все-таки имелся документ, подтверждающий наличие квалификации по избранной специальности. Но теперь терять, с таким трудом приобретенную практику, по причине двухгодичного перерыва в работе никому из молодых врачей не хотелось. Гофман был умен, здоров, обаятелен, но надевать погоны категорически не хотел. Когда сдавал анализы, то в мочу сыпнул сахарку, чуток не рассчитал. Был скандал. Дело замяли. Татьяничев на здоровье тоже не жаловался, но его ждала клиническая ординатура. Надо было срочно искать выход из сложной ситуации. При тщательном анализе родителями детской поликлинической амбулаторной карты была обнаружена положительная реакция Манту. Этот факт и оказался спасительной соломинкой. В последующие годы Татьяничев добился значительного отрыва в научной и практической работе от призванных на армейскую службу «неудачников». Таких, кто не смог вспомнить о перенесенных в детстве заболеваниях и подтвердить их документально, а также по воспитанию принципиальных личностей, желающих хлебнуть военной романтики, набралось сорок шесть человек. Девять из этой когорты мобилизованных врачей волей случая были направлены в Среднюю Азию на один из военных полигонов в качестве врачей военно-строительных отрядов. Карелин Леонид был женат на однокурснице Анне. Они при распределении выказали желание трудиться в родных местах, и были направлены в районный центр. У них родился ребенок, девочка. К моменту призыва отца ей еще не исполнился год. Карелин отслужил положенный срок и вернулся домой. К Иванникову на полигон через несколько месяцев приехала жена, также однокурсница. У них вскоре родилась дочь. Иванников продлил контракт армейской службы. Романчук не был официально женат, но через некоторое время получил телеграмму о рождении у него сына. По окончании двух лет уволился. Вересов приехал на полигон сразу с женой и полуторалетним сыном. Два года прижили в общежитии и вернулись на родину. Марченко не был женат. В одной из частей познакомился с женщиной, у которой был ребенок, и оформил с ней брак. Продлил контракт. Благинин прибыл к месту службы, оставив жену с сыном у родителей. Через несколько месяцев был вместе с частью переведен на север. Через два года уволился. Новоселов, оставив жену дома, отслужив по контракту, уволился. Кононов романтически добился ответных чувств у однокурсницы, женился. Привез спутницу жизни на место службы. Вскоре у них родился сын. Продлил контракт. У Камского спустя месяц после призыва родилась дочь. Через полгода семья переехала на полигон в Среднюю Азию. Продлил контракт. Я рассказываю о событиях, связанных с реальными людьми, но фамилии действующих лиц изменены. Если кто-то из читателей найдет нечто личное в этих повествованиях, то прошу это считать случайным совпадением. Перед вами текст художественного произведения, а не летопись.

Сборы

В институте была обширная и суровая военная кафедра, которая занималась подготовкой мужской половины студенческого корпуса навыкам оказания медицинской помощи в условиях военного времени. Тщательно прорабатывались темы применения противником оружия массового поражения: ядерного, химического, бактериологического. На картах развертывали медицинские батальоны, госпитали, медицинские базы… После пятого курса на базе одного из десантных полков ежегодно проходили летние сборы, на которых своим слушателям преподаватели в погонах старались в полной мере показать все «прелести» армейской службы. Для этого привлекались действующие офицеры и сержанты части. Во время сборов было много занятий по строевой подготовке, мы неоднократно сдавали физические нормативы, несколько раз нас неожиданно поднимали по тревоге с зачетом по времени. Тренировки по стрельбе проходили в специально оборудованном в лесу тире. На обратном пути я сделал несколько снимков моих друзей.

По стечению обстоятельств мой фотоаппарат оказался, как и в студенческом строительном отряде, весьма востребованным, так как хроникой рядовых событий никто больше не хотел заниматься.

Военные армейские палатки

Итак — что мы изучали? Свой обзор я начну с палатки лагерной армейской солдатской (ПЛС). Она ставится на предварительно подготовленное основание — «гнездо» из досок, жердей, древесных стволов и другого материала. Имеет четырехскатную крышу, наклонные стенки, один вход, один намет и закрывается на застежки, называемые также «клевантами». Палатка лагерная офицерская (ПЛО) имеет также четырехскатную крышу, но вертикальные стенки. Рассчитана на два места. Данные виды палаток не предназначены для использования в зимнее время.

Палатка армейская унифицированная санитарно-техническая (УСТ-56), то-есть образца одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Имеет четырехскатную крышу, вертикальные стенки, два входа-выхода с тамбурами. Размер 7,87 на 4,87 метра. Вместимость на армейских кроватях или санитарных носилках — 10 человек, на двухъярусных кроватях — 18, на двухъярусных нарах -36. На представленном выше снимке установка именно такой палатки.

Палатка армейская унифицированная санитарно-барачная (УСБ-56) также образца одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года. Имеет четырехскатную крышу с гребнем, вертикальные стенки, два входа-выхода с тамбурами. Размер 9,76 на 6,26. Вместимость на кроватях 20 человек, на носилках -30, на двухъярусных кроватях -40, на двухъярусных нарах — 80. При использовании палатки под пункт санитарной обработки можно оборудовать 16 душевых.

В последующем было произведено и испытано много других видов палаточных изделий, в том числе надувных, которые можно было ставить с помощью компрессоров, нагнетающих воздух между специально сконструированных слоистых стенок.

В современных военных конфликтах с массовым применением беспилотных летательных средств поражения использование палаточных изделий для размещения личного состава возможно только в глубоком тылу, при этом со всеми мерами предосторожности.