Бесплатный фрагмент - Глобус Билла

1. Как правильно падать с двумя пистолетами

Луна над океаном: жёлтая и очень большая, будто, и впрямь, выплыла из волн, оплёскивающих её кратеры, открытые в тёмных подглазьях.

И воды выкрашены ею, этим жёлтым светом. Чей-то взгляд здесь всегда искал вторую, и не хватало точки опоры. С древнейших времён тут не было второй луны, довольствуйся одной.

Глобус может зависать и выжидать на крыле безветрия. Вот он и завис над океаном в толще варева из новообразованной погоды. Стик света заварил в этой готовой чашке острый синий кофе.

Глобус вертелся на страшной высоте над головой пулей падающего Аса. Внизу трижды мелькнули холмы, среди которых двигались тени облаков и мелькнуло лицо, быстро нарисованное сменой света.

Показался призрак замка — это могло быть игрой воображения в гаснущем от перегрузок влажном в черепной коробке мозгу дракона.

Но в целом падение выглядело для падающего так: неподвижность. Он висел, он жил в пустоте.

И была минута, да… одна, когда он увидел: целиком шар Эриду и пятнышко Луны, а за ними трёхрогое пламя солнца. Но это длилось самую пустяковину.

Высадка срочная обернулась смертью времени. Отследить ощущения было бы труднее, чем вертящуюся ужом реальность.

Но, конечно, не Глобус, не судьба корабля, приведённого им в тёмный рукав галактики, и не Эриду — место, где изменится их участь, интересовали падающего бесславно и растянутого на дыбе четырёх ветров дракона.

Его холодные слезящиеся, как сухой лёд, с дымком серые глаза пытались поймать там, внизу движение… золотой венчик разлетевшихся волос, быть может, он надеялся встретить другой взгляд — двух синих ясных и абсолютно лживых глаз.

Но вздор, обманщица надежда… давно замёрзли и встали мученическим венцом золотые пряди… её глаза неподвижно уставлены на сменяющуюся вокруг карту атмосферы. Ах, не знаю… не знаю я.

Умри она, и одной тайной станет меньше.

Но она жива, обязана выжить, чтобы ответить… чтобы сказать, хоть раз, правду.

Дракон летел сквозь облака камнем, обмерзая и раскаляясь. Времени вертеть головой, как это сделал бы какой-нибудь кот, чудом получивший крылья, у дракона не было. И всё время, пока летел он, не зная точно — вверх или вниз, он знал и помнил, как в дурацкой домашней игре, что это вовсе даже не он, а другой.

Когда камни выросли по обе стороны, он вдруг очнулся. Ас, сразу, едва выплыв из забытья, рождённого смертельным полётом, удержал себя от нелепых телодвижений.

Н-да… далеко залетел командир оставшегося в былом Глобуса, а всё стеснялся, что кто-нибудь увидит и посмеётся, осудит нибирийца, падающего с высоты восемнадцати километров без скафандра и, как его… парашюта хотя бы.

Было больно. Он какое-то время, очевидно, не дышал и, возможно, пережил какую-то из смертей. Конечности отсутствовали… он весь был одно — стрела, не желающая корчиться от жара и хлада.

Вершина горы свистнула мимо, дышал океан в проёме между скал. Это он увидел кратко, картинкой на краю зрения. В толстом кристалле воды что-то двигалось, извиваясь, в капле смолы ещё доживала и боролась мушка. Висело облако, и он упал мимо облака. Сизые голубые бока изнутри красноваты из-за того, наверное, красного диска, очень близко крутящегося на острие горы.

Ас увидел блеснувшее золото. Многое он увидел, но ту, из-за которой он смешнейшим образом выпал из корабля, он не встретил.

Синева, но то было небо… ему померещились во влаге облака синие глаза, глядящие снизу.

Он запутался в своих впечатлениях и от раздражения — ибо раздражителен, как огонь, вырвавшийся из печки, был командир Глобуса — дёрнулся всё же. Тут же он узнал, что конечности у него имеются. В кулаках закостенели пистолеты, и тогда он сообразил, почему его путь сопровождается вспышками молний.

Его воткнуло в тучу, и он, извернувшись и дико глянув вбок, приподнял повыше в поле зрения негнущуюся руку. Молния боли сопроводила невинный механизм сгибания костей в суставах. Ас выскользнул из густой душной комнатки, где атомарный пар решал, стать ли ему водой, поймал взглядом мгновенное движение, — в великой пустоте кто-то хвостом плеснул.

Цок!

Пролетел кусок льда, заострённый, как древнее орудие, выисканное Энкиду в старом альбоме по истории одичавших после потопа эридианцев.

Ас, задыхающийся после парилки, скосил глаза, поднёс с усилием пистолет к глазам — молния гасла и вот уже иногда издавала неприятный свистящий звук. Гас огонёк.

В дуле пистолета меркла и вспыхивала радуга. Внизу встала гребёнкой гора с запутавшимся волосяным облачком. Над нею застрял рассвет и длинный красный луч указывал в долину. Жёлтое двурогое пламя наклонилось над выскочившим куском зеркала. Отсюда океан увиделся поставленным набок, и в нём диковинно отразился лес… на востоке, кажется.

И тут на востоке мелькнул огромный, красивых очертаний, водный поток, — здоровый кровеносный сосуд, выступивший под смуглой кожей по бицепсу. И над ним тоненькая нибирийская рука, слабая в задравшемся рукавчике, локтем вбок. Ас не сразу сообразил, что рука эта совсем близко. В следующем кадре, который, развлекаясь, показал ему гид Эриду — Шанни, совершенно настоящая, — картинка! — улетала от него.

Летела она в изящной позе, подобрав одну ножку, спустив другую, будто поднималась с офисного дивана после делового свидания.

Скалы появились неожиданно, оказавшись западом мира. Он вдохнул воздуху и опьянел — такого чистого свежего и опасного наркотика нету на Нибиру. Высота очистила крошечные частицы бытия от первородного греха, а страдание земли не могло взмыть на такую высоту.

Их уносило на скалы. Он смотрел, не отрываясь на кувыркающуюся неподалёку милую фигурку вырезанной из бумаги принцессы. По диковинной прихоти оптики фигурка то становилась почти чёрной, то выбеливалась и истончалась до прозрачности. В какой-то миг ему показалось, что она лежит на скалах.

Но нет. Она с немыслимой скоростью падала на них. Ас догнал леди потому, что у него были чудесные пистолеты, украденные им у леди на счастье.

Теперь он отчётливо видел Шанни. Она не переоделась после утренней уборки, и её джинсы казались неестественно голубыми, небесного детского цвета.

Страсть! Сказал он себе.

Её перевернуло, и он увидел глаза, как он и представлял — яркие, узкими лезвиями, и смотрели они вроде бы вполне осмысленно. Кричать она не могла, конечно. За нею левее валялась в скалах розовая штука, вроде сорванной и помятой розы. Это был вскрытый некогда вулкан. С виду безобиден, как откричавшийся рот нибирийца.

Тут же игрушка скрылась за отрогом чёрной горы и эти забавные уста, исчезнув, оставили ощущение онемевшей земли. Между серых валунов пыхнул огонь, но Асу было уже не до этого. Он слышал свист в ушах, и готовился удариться об Эриду.

Пистолет в правой руке постреливал всё реже, ослабел, и Аса потащило вниз с удвоенной силою. Сунув угасший пистолет за потвердевший и покрытый льдом мундир, Ас увидел мчащуюся на него жёлтую тропинку с отпрыгнувшим крупным насекомым.

На высоте чуть выше собственного роста от поверхности, он схватил Шанни одной рукой, перекинув через плечо, и тут уж пистолет возмутился от перегрузки. Ас чувствительно рухнул на колено, удерживая свою ношу.

Немедленно их разметало в стороны. Но глаза Аса померкли. Страшная боль в груди и голове затмили свет. Он увидел башмачок Шанни на своей груди и ударился затылком о землю. Ещё он увидел во сне пистолет среди камней с угасающей молнией, покатившийся почему-то камень и лапы с когтями, валко уходящие по тропе. Это уж он въехал в страну бреда, друзья… ну да, ну да.

Шторы… занавес! Сказал он. И был вычеркнут обмороком на несколько мгновений. Что уж там увидел он, бродя по своему внутреннему миру — это мне неизвестно.

Шанни не потеряла сознания ни на мгновенье. Так ей казалось. Заледеневшая и тающая, как дух зимы, она сообразила, что жива и здорова. Падала она куда быстрее героя с пистолетами, ринувшегося на выручку… на выручку, да? и потому боль её была слабее. Маленькие руки Шанни и ступни в старых кроссовках, словно сунул кто-то заботливый под горячую струю. И, хотя здесь, в горах — а приземлились они на одной из высших точек мира — царствовал холод, её бросило в жар, пока последние тридцать метров Эриду заботилась о том, чтобы она врезалась золотой головой в скалу в полном разумении.

Она целеустремлённо забарахталась и сразу огляделась — в метре от неё, с вытянутой правой рукой и прижатой к груди левой, спал герой.

Слышался шум лёгких камушков, сыплющихся со скалы струйкой. Будто кто-то уходил по тропе. Очевидно, незримый господин Эриду.

Она села. Запахло гарью и, смешавшись с чистым воздухом, смесь наполнила её лёгкие и мысли великим счастьем.

Серые скалы вокруг были изрезаны утренними тенями. Ночной холодок уползал в землю, оставляя хвосты прохлады.

Шанни привстала на колене и ей показалось, что за скалами мелькнул огонёк. Она придвинулась, не вставая, к естественному парапету из камней и увидела, что там внизу спускаются один за другим, в драных капюшончиках пилигримов, кусты.

Она поднялась, снова упала на колено и оглядела себя. Прямо на руки её легла тень. Она поспешно оглянулась — никого… облачко бродило вдали.

Она придвинулась к распростёртому Асу и легонько хлопнула его по щеке — в качестве награды за полёт. Вглядываясь в его лицо, заметила, что веки его дрожат. Он смотрит на движущиеся картинки. Медленно он приоткрыл один глаз, левый оставался ещё во власти сна. Потом, вернувшись к бинарному зрению, сел и схватил пистолет — кто бы сомневался.

Ссадину на виске он попытался сначала смахнуть, а смотрел на Шанни.

— За что ты ударила меня? — Спросил сбитым глуховатым голосом.

— Шутишь — жить будешь…

Она оттолкнула его и огляделась.

— Первые слова. — Сказала она.

Но как отнеслась Эриду к прозвучавшим на её скалистой груди первым словам, было непонятно. Да, насчёт привязки к местности… поспешный и умный взгляд Шанни описал дугу.

Скалы дыбились и паслись, мышастые спины согнуты. Пасть, разверзшаяся в кустиках реденькой бородки, не имела границ. Сначала Шанни показалось, что они среди нибирийцев, разросшихся до немыслимых размеров, и один из них хохочет.

Потом ещё раз поняла, это — скалы, мёртвая природа. Натюрморт.

С трудом она привстала и упорно побрела к одному из скошенных подбородков, слепо указывающих в небо, белое и жёстко натянутое. Вцепившись в камень, выглянула, как котёнок из коробки на кухне. И облегчённо вздохнула — но облегчение истаяло по мере вздоха.

Долина поместилась внизу на неизмеримой глубине. Предгорье похоже на заброшенный городской пустырь, куда разом вывезли скульптуры всех канувших в небытие политических лидеров. А так как эти господа редко отличаются красою, то и предгорье пугало кучей ликов полуночных, а уж пальцев указующих — не счесть.

Педантично срезанный конус в земляничном кольце вырос в небе очень близко. Они оба измерили взглядами эту смертельную красоту.

Шанни прошептала:

— Как ты думаешь…

Скалы уже бежали вниз уступами, подтверждая их собственные мысли. Ас делал трудную работу — встать в рост, как подобает воину, мощно. Для этого ему пришлось сначала с немалыми трудами сесть.

— Ты видела… — Начал он.

Шанни, естественно, и на секунду не помыслившая совершить ошибку — предложить ему руку, не поняла, о чём речь.

Ас вспомнил ускользающее видение — тропа и по ней уходят лапы с когтями, но по выражению лица Шанни понял, что сны следует оставить на потом.

— Тут могут быть животные.

— Кроме тех двоих, о которых мы знаем?

Ас подумал над остроумным ответом, но попытки оставил. Дым водянистый стлался над холмами. Солнце ненадолго спряталось за вязкое облако, и скалы в порядке репетиции покрыло вечерним раздумьем.

В разломе горы чернели воронки, от которых Ас аккуратно отводил взгляд. Это были пещеры, ходы вглубь гор, а на такую глубину задумываться пока не стоило.

Шанни внезапно и насильственно сделалась приветливой:

— Наверное, мы об этом не сумеем вовремя поговорить и, чтобы не забылось… спасибо.

Ас, глядя на неё, встал с колена и выпрямился в полный рост. С немалой этой высоты, освещённый новой звездой, он тоже искривил рот в улыбке.

— Да я с тебя глаз не спущу.

Кривая улыбка была понятна — нибириец только что пережил близость не то что смерти, а чего-то иного… вовсе непонятного… но приглядевшись, Шанни нахмурила исцарапанный гладкий лоб.

— Что ты хочешь…

Ас хотел продолжить речи. Шорох, и тёмное тело за кустами мелькнуло… он схватил её руку и поволок, оглядываясь и вытаскивая попутно из соблазнительно растерзанного мундира — помните, он же переоделся для отвальной с котлетами? — этот чёрный, этот милый пистолет, влажный в сухой и твёрдой ладони.

Шатун сел на воду. Если можно было назвать столь безмятежным словом вспыльчивую реку — и в соответствии с неудачным огненным сравнением, мелькнувшим в голове пилота, она, и впрямь, готова была вспылить.

Струи высекали искры из солнца, и падение шатуна пришлось на узел, где толстые эти змеи сплетались и меняли очертания. В голубизне и холоде неистовствовала река. Вокруг зеленели высокие берега. Тайные тропы танцевали в глубине лесного меха, и в окно, успевающее крутиться в ритме обзора, Энкиду не видел подробностей, за которые можно зацепиться.

Он чувствовал, как его влечёт вниз, как тянет Эриду к себе небесную штучку. Пол сбегал от него вверх дважды, но Энкиду совладал со штурвалом и, почти ощущая вес корабля, попытался вывести его к одному из берегов-великанов.

Как он оказался в реке? Земля в последнюю минуту потащила его к себе. Но волна, взмыв, лизнула дно шатуна голубым языком, и сбитый челнок прилип к струе, как бумажный.

Холмы и водопад поменялись местами. Почему-то в последний миг падения Энкиду ухитрился прикрыть глаза, и там под крепкими веками его фиалковые радужки оставались, пока он шептал те несколько слов, которые запомнились ему при чтении одной книги.

Радуга разбудила его от мгновенного забытья, но она была богаче обыкновенной, и тут же раскрошилась в том количестве брызг, которое числом не обозначить.

Сила воздуха отбила струю и приподняла шатун. Но не удержала эта беспечная стихия и шатун, как стаканчик из-под мороженого, хлоп! Хлопнулся о воду. Река, обрадованная таким приобретением, повлекла его, катая корабль от берега, где преобладала почти чёрная зелень, к берегу, где виднелись сквозь стройные ноги деревьев таинственные просветы и там мелькнуло что-то. Воображение принялось дорисовывать картинку, но…

Шатун покатился почти отвесно по водяной стене. Вода закипала от волнения и насыщенная камнями, весело постучалась в стену корабля. Потом забарабанила, и шатун, попытавшийся на своей неотключённой космической тяге рвануть против течения, предсказуемо поволокло туда, куда стремилась сама река. В окошко въехала щедрая красочная картинка будто её сию секунду перевели на стекло: ветка показала троеперстие, и Энкиду вспомнил, что могла обозначать эта руна.

Он сидел вниз головой, и кровь, ударив в его золотой затылок, подарила ему ни с чем не сравнимое чувство приключения.

Шатун дрожал, ударяясь о скалы, и валился сбоку на бок. Его некоторое время несло ровнёхонько, как на спине морского доброжелательного чудовища. А ведь кто-то тут живёт?

Шатун остановился — не внезапно. Он порывался двигаться, но его что-то держало. Энкиду, вырубив системы полёта, и прильнув, как поселковая сплетница к стеклу, пытался разобрать, в чём изменилась его участь. Солнце было ярким в расцвете предполуденных сил и думало о завещании.

Установив, что ничего не понять, Энкиду пробрался к двери и потыкал в неё. Но дверь осталась равнодушна. Её удерживало извне дерево, старое и доброе, разрушаемое водой. Энкиду этого не видел… он этого не видел.

Вернувшись к обзорному окну, пилот проделал все положенные манипуляции. Рама треснула, механизм преобразования расклеил герметические разъёмы. Вздрогнув под мощной ладонью Энкиду, стекло поддалось.

Пилот, получив пощёчину в стекло шлема, вывалился в воду и поплыл, подхваченный струёй и вмиг пропитанный водой Эриду.

Он не пытался осмотреться, ибо его запасная голова мешала. Подняв обе руки, он варварски сломал не поддающиеся теоретически слому застёжки, и шлем, приподнятый волнишкой, немедленно сорвало и унесло в тройной струе свежей и обжигающей воды.

Голова пилота, обнажившись, закоченела. Золотой ёжик прибило к макушке, по которой пронеслось течение горной реки.

Хлебая ледяную вкусную воду и принимая её богатыми порциями, как богач на курорте, младший брат Билла вспомнил вкус сладких и пряных яблок, смешанных с нежным слоёным тестом.

Посвящён.

Огромное тело Энкиду вертело с лёгкостью, будто нибирийского гиганта вырезал из бумаги космический ребёнок для домашних спектаклей. Сильные руки в тяжёлых рукавах проклятого скафандра, прошитого нитями драгоценных металлов, раскинулись. Крупное скуластое лицо с зажмуренными глазами было ослеплено сквозь кожу новым светом.

Дыхание солнца обдало его, пилота поймал большой солнечный зверь. Свет полез в фиалковые глаза пилота, приоткрытые украдкой.

Он был силён… очень силён. Пора воспользоваться своей природой. Энкиду сделал движение, почти смешное в своей отчаянности, но результат был хороший. Он выскочил из воды по самый пояс, как озабоченное эволюцией существо.

Река оказалась уже, чем нашептали пятеро приятелей. Скакали, приветствуя его, зайчики на стволах белых и серых деревьев, некоторые проплывали совсем близко. Это по правую руку. По левую высоченная разрушенная временем лестница крутобережья вздёргивала взгляд.

Уцепившись за высунувшийся из воды белоснежный в крапочках ствол дерева, он обернулся, прижался щекою к живой коре, и вылез из воды на колено. Вдалеке впереди почему-то, а не сзади, он увидел свой валяющийся и приподнимающийся приветно в волнах шатун, а на правом берегу вновь движение… но глаза его полнились водой… всё мелькало… и он понял, что это шалит свет среди деревьев и воды.

Нащупав дно, он утвердился и побрёл против течения. И тогда, совсем как благородную оторву, леди Шанни, его охлестнуло таким счастьем, что он остановился, едва не закашлявшись. Острое и подтверждённое ускорившимся кровообращением ощущение было совершенно объективным. К нему примешивался такой же явственный страх перед грядущим и ноющая память о прошлом, которое, видимо, и здесь не оставит его. Короче, у Энкиду сильно заболела голова.

Шутка!

Цветной и полупрозрачный, покинутый и круглый, корабль повертелся — а когда ты круглый, движение мало заметно и гармонично. Он повиновался приказу и неспешно полетел туда-сюда на заданной высоте, но и кто из нас свободен совершенно?

Глаза Глобуса, его память и богатый мозг знали, что делать. Почти пятиугольное лицо полуострова, телеграфный характерный нос аристократа и беспардонное взгорбие деревенского подбородка, в рощах бороды и синеве пристальных озёр, встретилось взглядом с летящим космическим кораблём.

Глобус завис и, аккуратно и последовательно вспоминая, что в каком порядке надо делать, притаился, за, как нарочно, пролетающей тучкой.

Путь был долог, и долог обессиливающе. Постоянный внешний шум, будто из соседней комнаты, казался слуховой галлюцинацией.

Ас и Шанни притомились, бедолажечки. Новые впечатления от мира, явленного им, не шли ни в какое сравнение с усталостью, самой обыкновенной — нибирийской. Впрочем, кое-что обратило на себя их внимание. В мареве пустоши вдалеке затрепетало облако так низко, что сбитые ноги, которые изучала Шанни, присев на валун, были тотчас небрежно сунуты в пыльные башмачки. Она присмотрелась.

Ас взглянул из-под ладони.

— Это вот что…

Они с опаской, останавливаясь и озираясь, добрели до поворота и разом остановились.

Портрет в пустыне подрагивал в волнах тёплого воздуха. Ткань или бумага — материал сильно обветрен. Изображение трудно распознать, но мучительное узнавание — как это возможно? — сразу поразило пришельцев.

Портрет пришвартовали на скале над древней дорогой, и лицо самых сильных и отчётливых очертаний, молодое, смутно читалось под изменениями, внесёнными непочтительной погодой.

Длинный пистолет виден отчётливо… дуло поднесено совсем близко к тому, что было очерком решительных губ. Изумительная пошлость среди пустоты пейзажа действовала безотказно: изображение, несмотря на смазанность, а может и благодаря, властвовало над камнями и деревьями, запросто выступало из воздуха. Дух местности показывал дуло возле рта и безмолвно заявлял свои права. В том числе, и на путешественников, говоря этим голодранцам: вас не знаю, но вы-то знаете меня.

— Что за дурак?

Шанни взглянула на своего спутника с благодарностью. Простодушный отзыв — сам здравый смысл заговорил, — всё вроде поставил на свои места.

Но при этом она ощутила и некоторое возмущение — и на неё против воли повлияло обаяние отсутствующей власти — таков нрав нибирийца.

— Очередной, вешающий вместо быстро портящихся диссидентов свой портрет на природе. — Ответила она после некоторых размышлений, скрутив рабскую мысль наподобие ржавой проволоки.

Она взглянула, ожидая кивка или ухмылки, но командир уже отвернулся от портрета. Ас искал в небе Глобус. Полёт облаков, замедленный и торжественный, мешал обзору. Скорей всего, машина, если идиоты рассудили более-менее разумно, болтается сейчас за горизонтом над материком. Там над длинным коричневым хребтом, гребнем застрявшем наискось по широкой низенькой возвышенности, зреют облачности и разнообразные погоды, которым и надлежит прикрыть дымовой завесой Глобус, как выходящую в тираж поп-звезду.

Они, не сговариваясь и не обсуждая дальнейший путь, последовали логике портрета. Несомненно, его разместили на почтенной дороге, вроде древнего тракта, протоптанного ещё бескрылыми драконами, обитавшими на дикой Эриду до прилёта первопредков, приделавших по легенде этим ящерицам крылышки.

Этого глупца, балующегося с огнестрельным оружием, несомненно, воткнули на палке там, где он мог бы надзирать за караванами и военными проездами, встречаться взглядом не только с птичками.

Интуиция беглецов не подвела. Дорога прослеживалась и была отмечена вехами цивилизации. Нашёлся остов наземной машины, вездехода, почившего гусеницами вверх, бронированное животное, перевёрнутое ветром. Это случилось давно, посему всяких подробностей наподобие косточек, выбеленных тем же ветром, они не заметили.

Дорога пошутила — сделала прямой угол, и открылся новый пейзаж. Посвежело, и пустынный дух уступил место более доброжелательному гению местности. Неподалёку в неглубокой впадине лежало плоское и унылое озеро, происхождение и средства к существованию которого были совершенно непонятны. Речка к нему не текла. Очевидно, глубоко под покрытой буроватой шёрсткой серой и бедной почвой двигались подземные потоки, ушедшие в подполье, как музыка свободы в стране сплошных маршей.

К этому мутному зеркалу приблизились аккуратно, Ас даже притронулся узкой ладонью к своей военной груди.

Шанни протопала протестующими против чрезмерных нагрузок кроссовками к самой линии, где вальяжная вода лениво и бездумно касалась чёрной склизкой земли. Она присела бочком и тронула пальцами поверхность амальгамы. Своего лица она не увидела. Снизу из воды, оказавшейся вполне прозрачной, глядели круглые умные глаза. Шанни у нас быстра на поступки, и несмотря на уже инфернальную усталость, вскочила раньше, чем вода шевельнулась.

Затаив дыхание, она, имея за спиной Аса и на плече Аса собственный украденный пистолет, смотрела, как из зеркала, вылез плоский и длинный ящер на коротких множественных лапках.

Челюсть его поразила воображение меньше, чем взгляд, который он обратил к новичкам.

— Не стрелять. — Взмолилась она почти только губами.

Пистолет шевельнулся на плече, и она поняла, что Ас согласен.

Ящер на своих лапочках очень ловко прошествовал мимо них, волоча хвост, который всё тянулся и тянулся из воды. Прополз по травяной шерсти и ввинтился в мокрую землю, в которой темнел узкий ход.

Когда с явлением было покончено, Шанни нервно посмотрела под ноги, ожидая, что вот сейчас дёрн взорвётся под натиском подземного владыки и щёлкающая челюсть сомкнётся возле её щиколотки.

А знаете? Так и произошло.

Ас оттащил Шанни от предательского прибрежья под фонограмму напавшего снизу нового знакомого, и оба кинулись к дороге. Земля взрывалась на ходу, лопался потолок подземного дома. Ящер оставил их без своего общества так же внезапно. С дороги, в десяти метрах от озера они смотрели на него, а он на них. Потом он ушёл в зеркало, и вода мгновенно восстановила неподвижность.

— Он мне напомнил одного политика с Нибиру. — Поделилась Шанни.

Ас не спорил.

— Вполне возможно, что сходство неслучайно. Аннунаки по преданию, щедро использовали ДНК нибирийцев. Может, и заразили какой-то почтенный ящеричий род предками этого политика.

После этих политических анекдотов они чуток повеселели. Явное нападение всегда бодрит. Дорога, над которой властвовал портрет, снова решила сыграть в простейшую геометрию. Другой её угол показал им вдали подкову залива, где лиловый и синий в обнимку окаймляли дверь в другую комнату Эриду. Пустыня вернулась, и камни проступали, как сны. Медленно потянулась застывающим леденцом вязкая жара, и застрекотали невидимые насекомые.

Шанни резко повернула свой тонкий профиль к западу, к тёмной колеблющейся громаде гор и, поймав вопрос Аса, нарочито бестревожно отвернулась. Но он понял.

Послышался звук. Он шёл, казалось, из глубины, но не земли, и не с воздуха — а рождался внутри черепа, как перепад давления крови.

Там, пугающе далеко, возле гор у изножия великанов, шевелился неопознанный ворох. Возможно, облака, гонимые потоком воздуха и выдавленные из похожих на жерла пушек пещер, сгустились в мареве, потому что только облака могли принимать такую неестественную форму.

Опытный в извлечении из потаённых хранилищ мозга образов художник мог бы нарисовать подобное даже на асфальте. Лучше на это не отвлекаться — пока. Но Шанни учуяла новым чутьём нечто вполне сопричастной здешней природе.

Здесь в полупустыне — если уж искать правильные определения, — на этом гигантском ранчо усмирённых и прирученных ветров, пасшихся между редкими рощицами и вздыбливавших облачка белого песка, — надо было изо всех сил держаться за путевой несессер из глазок-ушек и, ну, ещё что там у нас имеется?

Кстати, что там поделывают двойняшки. Этот вопрос Шанни, как могла более небрежно, задала вслух. Ас неопределённо и криво усмехнулся.

— Что бы они ни поделывали, мы скоро узнаем.

Шанни, Ас, огонь и ветер, коротенькие иссушенные или вылепленные из пепла деревья, и ломкая стена гор вдали — вот пока всё, что явила Эриду.

В поисках новых впечатлений они то и дело обшаривали взглядами плоскость неба, с которой спустились недавно.

— Как насчёт физики?

Ас указывал на пронёсшееся над горами облако. В полном безветрии оно не могло двигаться так быстро. Шанни, сообразив, что ей предлагается предъявить начатки школьного образования, уклонилась.

— Явно не шарик.

Они, ни разу не проговорившись, искали в небе признаки полёта Глобуса. Сам он, очевидно, находился по ту сторону мира, двигаясь над другим полушарием. Но разорванная туча… белая трасса… внезапный порыв ветра — всё это могло бы указать на то, что Глобус ещё существует.

Шанни решилась на классическую фразу, великолепную в своей горделивой бессмысленности:

— Отсюда надо выбираться.

Ас с умным видом кивнул. Оба понимали прелесть глупости этой мысли — ибо: куда выбираться? И что сталось с Биллом и Энкиду?

Шанни остро ощущала свою вину во всё время падения и сейчас с обновленной силой вина вернулась к ней. Болтать об этом было бы по крайней мере, неумно. Она это понимала и всё же шепнула:

— Чёртова Шанни…

И тогда произошло вот что: Ас показал себя с наилучшей стороны. Эта сторона была его левым профилем с полуприкрытым от песка глазом. Угол его рта приподнялся в такой незлой и щедрой усмешке, что у Шанни мигом и от сердца отлегло и стало ещё хуже.

Тут же она вспомнила о словах, которые он произнёс, как бы в полусне, когда она поблагодарила его. Слова были нехорошие, но сейчас всё выглядело так, будто они ей просто попритчились.

Впрочем, не дурак же он…

Ведь не дурак?

Шанни поднялась с камня — вся неладная равнина издревле вымощена под глубоким мощным слоем песка циклопической брусчаткой. Уж не двигался ли некогда по вымершей территории бульвар с незримыми ныне фигурами людей и машин?

Непонятное время года царило здесь: вроде лето. Но кое-как оперённые деревья, под редкой сенью которых желтела травка, наводили на мысль об осени. Её сонливость властвовала над пустыней на всю левую руку.

— Пойдём туда?

Ас показал вправо. Почему «туда», Шанни не спросила. Действительно, небо на востоке склонялось ниже и казалось чуть темнее. Вдалеке, где над шатким горизонтом поднималась синева, пустыня кончалась.

Она прикинула: три часа пути… но, уже спустя минут сорок, Ас остановился с удивлённым и победным видом. Брусчатка и песок истаяли, под ногами потекла просто скудная почва, трава становилась зеленее, и вот-вот запоют птички.

— Похоже на южную зиму.

Шум, который ни с чем не спутать — грохот и напев воды, — обещал реку, которая разлилась, вероятно, за выросшим перед ними редколесьем.

На опушке, где вечнозелёные, а точнее, чёрные, деревья, не хотели показать им, что происходит в лесном доме, Шанни припомнила:

— Надо бы нам записывать… где твой журнал?

Он устало усмехнулся, мимоходом и деликатно отвернувшись, вытирая лоб. Шанни вдруг спросила себя — а сколько, собственно, они тут пробудут? И тут же поддразнила: что, домой захотелось?

— Залезу-ка я на…

Это заговорил Ас. Шанни хмыкнула. Зрелища она не пропустила: Ас взбирался по дереву не как тигр или лесной человек, а как хищная птица.

Она видела, что утвердившись на ветке, он вытащил из мундира бинокль. Шанни крикнула:

— Хороша штучка!

Да, не зря завела Судьба в давний вечер июньский двоих гуляк на знаменитую улицу южной столицы. Купленный тогда наспех бинокль оказался отменным, хоть и не с таким уж сильным — сержантская «десятка» — увеличением.

— Да… ничего. — Согласились с дерева.

Если бы на ветке сидел Билл Баст, непременно навёл окошечки на неё с каким-нибудь комментарием. В этом случает опасаться шуток нечего, и Шанни не знала, разочарована она или нет.

Ас неплохо смотрелся на дереве. Но как-то буднично. Двигался он по веткам легко, огоньком, сжигающим путь к отступлению, и его длинное сильное тело было сродни мускульной системе самого дерева.

Спрыгнув с ветки, он подтвердил:

— Отсюда надо убираться.

— Ты увидел что-то…

Оказывается, вот что Ас увидел.

Путаницу цветных толстых линий: тут — горы, как они и думали. Серые слоподобные хребты. За ними уже ни черта не видно.

К ним ближе золотая сверкающая полоса, очевидно, дюны на взморье. Там же блик синевы нестерпимой — точно, берег.

Реку, действительно, видать… шум издаёт именно она. А с востока опять же на небе стена океана.

Он не обо всём сказал. Благодаря оптической штуке, как в Глобусе с лестницы, всхолмия вод виднелись неплохо. Вода стояла горами, и то не были волны.

Тень, похожая на смутившую их тучку, ещё раз перекрестила небо у подножия гор. В искусственный выпуклый и затемнённый влезшей веточкой купленный глаз тень рассмотреть не удалось — тороплива.

К слову, эту тень хорошо рассмотрели всё же. Два зрителя, из которых один был брошенный Глобус. Глобус удивился и записал в своём сердце память о происшествии. Ему бы не составило труда сообщить о своём впечатлении туда вниз, куда убежал его дорогой друг командир, если бы командир не вывалился из Глобуса, не успев позаботиться о системе обратной связи. Поэтому Глобусу не оставалось ничего, как просто оставить увиденное при себе. Второй наблюдатель смотрел без эмоций и, скорее, благосклонно.

Что ещё можно увидеть с высоты восемнадцати плюс минус километров? Да много чего. Кресты и колёса, но это могло быть мороком, обманом. На просторном плато бродили животные. Ниже этажом то ли ласточкины гнёзда, а может, и поселение более крупных существ. Курится дымок?

Ас попрятал повсюду свои ценности. Пистолет он так ей и не вернул. Шанни помнила и про второй. Они все втроём спасли ей жизнь, и от этого помучивало престранное чувство — и неприятно, конечно, до того, что хочется броситься на него и драться за своё до последнего… и ещё какое-то, которое лучше не определять словами — запутаешься. Словом, нервы Шанни были натянуты не хуже мифических струн вселенной, которых они так и не увидели во время путешествия.

— Ты смотри, не делай, как тот. — Хмуро предостерегла она и сделала жест, будто почёсывает подбородок.

Ас серьёзно пообещал, что не будет. Видать, он понял, что у неё на душе творится.

Она глянула на упрятываемый бинокль, вспомнила о десятикратном увеличении действительности. Сегодняшний день был увиден в эти линзы.

Померещились дни на Эриду… годы… объяло ужасом — они же на другой, чёрт… на другой они планете! Шанни, даже она, так далеко не выезжала

Билл, так тот вообще — домосед. Кажется — мне нравится, это «кажется» — и вообще всю-то свою жизнь провёл в окрестностях столицы, вокруг да около обсерватории. Сколько годков? И где тот Билл? Ну, не считая служения в том заведении, где надобно то и дело топить котлы.

Она оглядывалась… степь, значит. Лес и море, хребты гор: всё, как полагается. А там значит, дюны… что-то потянуло её взгляд туда, где, по уверениям Аса, плавали волны золотого песка.

Высадка Билла. Так это будет называться в памяти Билла. Он почему-то вспомнил про кота в эту последнюю минуту полёта перед приземлением. Билл, пока падал, заснул, и ему приснилось, что ему сказали: «Каждый писатель думает, что возле него сидит лев».

Он сообразил, что это древнее название леану. И проснулся в необыкновенной воде по грудь… нет, по горло… нет…

Тьфу… он сплюнул.

Скосив глаза, увидел, что это не вода, а песок. Жутко много песка, и плывёт тот, подобно воде, бессовестным образом подделываясь под совсем другую стихию.

Его воображение сразу же потонуло в сахаре, соли, муке и кошачьем корме.

На прирученных взморьях его родного города насыпана крупная серая галька. Здесь блудливый ярко-золотой свет струился из самой земли, будто вечно живое око планеты в могиле гранитного века, вращаясь, жило и жгло взглядом.

Билл зачерпнул горсть этой удивительной сыпучки и, разглядывая, сообразил, в чём секрет оттенка.

Копись окрест одно сплошное золото, цвет смешался бы скучен — но были здесь песчинки белые и чёрные, серые и синие, микроскопические уголышки раковин со дна забытого океана.

Отсюда, из взвеси полноправных колоритов и выходил один сей, изумительно глубокий. Наверное, это и был тот притягательный привкус, который проел даже круг телескопа в обсерватории, свалившейся туда, вниз.

Билл тишком погружался в песок… песок обнимал его, из песка только колени и рука поднимались, как уменьшенный формат холмов.

Плечи согнулись, и давил на грудь вечной тяжестью раздробленный кристалл. Тяжесть его, созданная одной песчинкой, становилась заметной так медленно и ласково, что не поверишь, что это смерть… нет, не может быть.

Итак, принц Нибиру высажен в театральную пудру. Даст ли доброе семя плоды в непитательной почве.

Билл сплюнул и разозлился.

Одно дело — всякие красивые размышления, другое — когда во рту Неисчислимое Множество.

Он с силой дёрнулся. И понял две штуки разом, а это неплохо. Что сила его — немалая… и что сила земной дребедени — больше его силы.

Он затрепыхался, высвобождая грудь. И его опрокинуло — Эриду хотелось испытать его собственную тяжесть. Кто-то изнутри хотел заглотить его. Кто-то сосал вместо крови песок вместе с прилетевшим богом Нибиру.

Нет, знаете ли — как сказал бы командир. И где его носит…

Билл приподнял себя этаким вулканчиком и, заскрипев порохом на зубах с невнятной бранью, прозвучавшей так ничтожно между горами и небом, выдрался по пояс.

Лёг, облокотясь. Потянул на себя Эриду в сползающем сыпучем плаще. Почудился ему слабый стонущий звук из самого нутра мира. Ха. Плоть Эриду, её почва и гранит, её огненная мантия неохотно расставались с такой хорошей увесистой добычей.

Рассыпчатое тело Билла нешуточно понравилось бесчисленным душечкам песчинок. Не вам одним, поверьте.

Но там глубоко уже всё было решено. Око Эриду, её ядро, это яйцо, где зреет, поглядывая, дракончик свободы, увидело его и рассмотрело его и взвесило его.

И приняло решение отпустить.

Треть его крови — вода и растворённая соль выжженного океана.

Треть его мяса — из камней и звёздной пыли погасших недр.

Острые зубы принца лютее обрезков морских ракушек.

Вот только персть… ах, мне душно, Абу-Решит. Пусти меня на воздух к водам и листьям деревьев, на которых напишут мою историю.

Билл сел, и встал на колено, отдавая почести исторической родине, затем вырос во весь рост. Небо взглянуло в его запрокинутое лицо, обожжённое сползающей, как маска, тоской.

На Эриду океан велик.

Восток в водах, запад — гора, юг написан строчкой, похожей на строчки письма, которое они вытащили из шалой бутылки. А на севере что у нас? Дорога вела куда-то.

Билл повертелся, пытаясь приноровиться к своему обычному ритму движений, и понял, что здесь у него будет другая стенограмма… он впервые ощутил свой рост и вес, как то, что можно соотнести с планетой. Эриду ведь небольшая.

И…

Ап-ч…

И будут у нас вспышки аплодисментов. Эриду приветствовала чих царственного лица взлетевшими песчинками и содрогнулась холмами.

Билл потёр лоб и нос, и на губах, сплюнувших золото, явилась забавно приподнявшая их уголки ухмылка. Акт проявления жизненных отправлений не только повеселил Билла, но и прочистил что-то на горизонте.

В бирюзе и розах гневного марева на севере поплыла и прояснилась дорога. Да, верно — дорога.

Билл увидел замок.

— Кто, кто в теремочке… — Прохрипел он.

Кум прах хлюпнул под ступнёй, сдаваясь окончательно. Билл поискал взглядами, брошенными туда-сюда наотмашь, как обстоит с обществом. С обществом никак не обстоит. Никого и ничего.

На западе рапидно увязал шатун, одеваясь в розовую и жёлтую рябь. Чумазый, он был ровно покрыт слоем копоти. Умудрился сесть в дюнах. Из-за высоко вздымающихся призрачных сладеньких волн приносило запах океана. Вот бы туда… так нет — нетяжёлое тело машины отнесло хулиганским потоком воздуха, и незадачливый пилот только и увидел, что пронёсшиеся внизу — рукой достать — настоящие волны Эриду.

Потом мягкий хлопок, и тут же жёлтый взбитый шлак поднялся на уровень окна. Билл, думавший редко, но метко, выскочил, не озаботясь такой мелочью, как шлем.

Глотнув терпкого и непонятного воздуха, упал и принялся исправно тонуть.

К счастью, царского сына вела неизвестная звезда. Место, где ему предписано быть погребённым, находилось на самом краю солнечной трясины, и слой рыхлого вещества прикрывал скалистую платформу.

Поэтому он и отделался сравнительно легко, выкарабкавшись из зыбучей ямы, в которую погрузился по самый свой выдвинутый подбородок. Ретиво отплёвываясь, он с принялся с силою охаживать себя по бокам и груди, окутываясь отнюдь не декоративными облачками, но вскорости это дело бросил. Песка обещано много, и с этим надобно смириться. Ну, пока.

Он оглянулся довольно небрежно и оглядел волнующую картину — шевелящиеся златые берега, простирающиеся очень далеко. Там, где они кончались, начинались берега иные. Смутно вспомнился синий раздвоенный хвост, плюхающий по мелководью.

Не слишком надолго погрузившись в размышления о том, как ему повезло, Билл все свои помыслы сосредоточил на дороге, которая начиналась, наверное, под дюнами.

Устье её, широкое и основательное, и было той площадкой, которая спасла ему жизнь. Ну, может быть, спасла.

Но следовало вернуться к проклятому шатуну, чтобы кое-что забрать. С яростью оскаливаясь, Билл убеждал багажную дверцу, которую заклинило и перекосило, открыться. Вместе с ним в багажное ворвался вездесущий дружбан, и Билл какое-то время орудовал обеими руками, сунув нос в ворот куртки — скафандр он сорвал и бросил, тот рывками удалялся в жёлтое небытиё, укоризненно взывая блестящим подобием глазок.

Взваливая рюкзак с покорёженным и ухмыляющимся сейфом на плечо, Билл только вздохнул. Пусть Шанни спасибо скажет, что он спасает её собственность. Он толком даже не знал, что за стрелялки спрятаны в ящике. Ах, мама, хорошо позаботилась о девичьей безопасности.

Билл преспокойно пошёл, куда повели ноги. Если бы кто-нибудь смотрел со стороны, то увидел бы высокую и щедрую в плечах фигуру со взгорбием сложенных набок крыльев, движущуюся по прямой довольно диковинным образом.

Фигура подпрыгивала на ровном месте, вскидывала колени, будто танцевала модный этнический танец и хлопала себя мощными лапами там и сям, наполовину всякий раз исчезая в золотой дымке.

Устав бороться с залежами молекулярной памяти Эриду, беспечный Билл напоследок негромко выругался. Степень громкости была продиктована не этическими нормами, а тем, что и во рту у него достаточно сбереглось планетарного кода.

Он счёл необходимым оглядеться, желая найти зрителей своей несдержанности. Оказалось, что ругательство на чистейшем нибирийском языке тут, в колонии, имело силу заклинания.

Вдали, в конце своего пути Биллу примерещился, и тотчас вполне отчётливо увиделся — когда чуток рассеялся проклятый дым, — чудовищных размеров дом, вписанный в пространство несколько своевольно, как это делают художники, не озаботившиеся соблюдением нибирийского реализма.

Замок был врисован в скалу, или скала некогда сама пожелала стать частью замка, неясно. Впрочем, это странноватое дело наличествовало, как и сказано, далеко. Можно будет поразмышлять… а может, и не нужно размышлять, а следует приблизиться и разглядеть.

Среди шапочек любопытствующих холмов, не покидающих дорогу и торопящихся по обочинам, верхушка замка, как показалось Биллу, агрессивного вида, врезалась в голубое, без всяких тонкостей, небо.

Шёл, вероятно, одиннадцатый час. Поздно для невинного утра и рано для роскоши дня. Время тоже пошутило. Ужинали они вчера этими чудесными котлетами, а вывалился он в панировку пару часов назад. Билл поправил на плече достояние Шанни, а на груди у него в кармашке шевельнулся, зашелестел краешек бумаги.

Билл вспомнил. Не сбрасывая рюкзака, он вытянул из кармана обрывок карты, которым так утешил и развлёк командира, страдающего от насморка.

Карта цветная и небрежная, и весьма вольная для карты: на ней поместились и кусок лужайки среди звёзд и бок Эриду. Дорога вела с неба на землю, или обратно. Масштаб самый фантастический. Билл, как и положено исстрадавшемуся и желающему пить путешественнику, с досадой повертел её в терпком воздухе. Сквозь карту светил круг солнца.

Дорога протоптана так давно, что, наверное, и на пылающем ядре в глубине мира напечаталась бороздка. Белые облака, явно воспользовавшиеся найденным на антресолях прибором для накручивания кудрей, зависли, как непродуманная программа для первобытного Мегамира.

Милый сердцу вереск встретил Билла у дороги. Сначала группами граждан, потом семейками, занявшими целый многоквартирный дом, и целым родом, отвоевавшим степь для себя. Это растение вполне бы могло расти на Привале. Что-то вроде теплящегося и расторопно разгорающегося огня.

Тут Маленький Народец пел свои песни. Какой такой Маленький?

Биллу вспомнилось то, что рассказывал Энкиду. Научный руководитель экспедиции изрядно наплёл им сказочек.

Какие-то там упоминались — невысокие и очень красивые, ладные с мелодичными голосами. Помнится, им присуще несколько специфичное чувство юмора. Напридумывали древние — наверное, скучно им было одним, вот и подселили в своё тоталитарное общество свободный загадочный народ.

Пляшут при луне… любят поблестеть глазами в углу старинного замка. За спиной в зеркало глянуть.

Петь любят и умеют.

Ну да, это и нибирийцы тоже уважают, только не всем позволяют вволю попеть.

Пока никаких аборигенов не встретилось ему. А каково-то тут будет при луне. И где она? На взлетевшем вдруг повыше и удобно расположившимся повыше тёплой тропосферы небушке пока не было признака либо призрака присутствия её светлости.

Задрал голову, пряди светлые рыжие не мешали. Поля по обе стороны зрения. Хищник всегда смотрит вперёд и немножко поверх голов. Так ему положено.

Скала уставилась в небо. Вся выкрошенная изнутри, она всё ещё держалась за счёт своих каменных корней, которые проволокла по всему полуострову. Когда-то силы, которые трудно себе представить, протащили горный массив от побережья к центру сухопутья.

Здесь скала была остановлена или остановилась сама, нависнув над старым семейным гнездом высокоорганизованных хищников, ставящих эксперименты и ловко удерживающих в лапах стеклянные сосудики с завитушками эмбрионов.

Хищникам пришёл конец, но гнездо устояло. Оно органично вросло в сердцевину приползшего горного массива.

Издалека всё это выглядело величественно и неопределённо.

— Руины… — Произнёс Ас. — На западе. Но рядом обработанная земля.

Сначала, молча, спросили друг друга, что это может значить. Потом чуть менее внятно — вслух:

— Что внутри замка?

— Трудно сказать.

Высказавшись так утончённо, Ас задумался о точных формулировках.

— Возможно, там произошла авария. Мне показалось, что я видел части космического корабля… отблески и фрагмент галереи, как делали на старинных прогулочных судах.

Шанни удержалась, чтобы не посоветовать ему делать то, что положено, когда кажется.

— Какого ещё корабля?

Ас не ответил сразу.

— Того, очевидно. Этому дому столько лет…

Шанни покивала.

— Ну, да, здесь нужники помнят… гм.

Ас поморщился.

— Я думал, пока Билла тут нет, можно отдохнуть от наследия конюха.

— А может, это заразно.

Ас оставил это на её усмотрение.

— Карта у него.

— Ну да, когда ты проталкивался к конторскому лифту, забыл захватить документацию.

Ас пропустил все эти подковырки.

— Что ты знаешь о нём?

Шанни затаила дыхание. Впервые он позволил себе разговаривать с ней так откровенно. Вернее, так откровенно допрашивать её, что ей известно. Разумеется, он не удивился, что она сразу поняла — о ком, собственно, речь. Шанни решилась.

— Кажется, он вдовец… тяжело пережил потерю жены. Похоже, сдвинулся.

— Она…

— Не знаю. Вряд ли она из местных. Если он их так ненавидит.

— Почему ты решила, что он их ненавидит?

Шанни не ответила. А почему ты решил, что я пойму, о ком ты спрашиваешь? Она перевела разговор.

— Здесь дорога первых леану.

Асу не понравилось, что с ним поступают, как с ребёнком, который спросил, откуда дети берутся. Но вида не показал.

— Думаю, нам не стоит идти по этой дороге.

Бесконечная комната полуострова — на ладошке, как если бы в Гостиной сидишь за Мегамиром и приглядываешь за всеми: только домашних пока не видать. Билл не хлопает дверцей буфета в поисках того, что несколько минут назад бесшумно вытащил твёрдой рукой командир корабля.

Смятые белые складки гор на самом верху, холодно, должно быть. А здесь рыжина полей, поникших под гнётом чего-то созревшего, и только озерцо отражало суть неба — глаз один.

Энкиду спускался с валуна на обочине широкой поляны. Часа два назад он выбрал пологий берег и, страдая от резких прикосновений солнца к мокрой одежде, взобрался по необыкновенно нежной, льнущей к нему земле сразу в лес. Тонкие стволы пропускали свет охотно, и под ногами пилота было совершенно зелено.

Энкиду прошёл лес насквозь и на поляне, за которой холмы спускались кругами, а в центре каждого перстня росло дерево, отдыхал у валуна. На некоторое время он освободился от одежды, которая испаряла облачка влаги на тёплом боку камня.

Солнцу минуло от роду несколько часов, и оно представляло из себя неяркий шарик, похожий на Глобус, замеченный в выдвижном зеркальце-шпионе во время ремонта оборудования. Энкиду сладко повёл плечами, как купчиха на крыльце в собственный садик.

Ему вспомнились Заповедные Территории. Движение ветра и маленькое копытце. Он обернулся только мгновением позже. Одежды не было. Зато на поляне за камнем он увидел огромный круг играющей в циферблат травы.

Вернее, полукружие.

В следующую минуту изображение исчезло. Энкиду настойчиво присмотрелся. Ах, нет, оно стёрто масштабом. С этой точки на берегу создалась оптическая ловушка и высветились крупные детали — подвинули кулачком курсора карту в Мегамире.

Что сказал бы командир, если бы не полетел вслед за ветром?

Ну, знаете ли.

Энкиду сказал:

— Тц. Э?

Что-то звякнуло за камнем, и Энкиду увидел край куртки, ползший среди травы. Сам не шевельнулся. Зато шевельнулся валун и посмотрел на Энкиду большим печальным глазом. Глаз закрылся, на камне приподнялось и приблизилось огромное плато в космах леса, и по нему кто-то передвигался.

Кавалькада во взмывающем цветном шёлке, как музыкальный знак, мелькнула блестящая шпора, и звук приблизился — обрывок непонятых речей, иронических и незлых.

Энкиду вздохнул. Потом взглянул — трещина на камне ничуть не похожа на глаз, плато уехало с шикарными господами — был просто дряхлый каменюга у ручья лукавого.

— Может, хватит… — Предложил он. — Обезьяна без кармана потеряла кошелёк…

Он помолчал.

— Биллу коники показывайте, а я честный, нецелованный.

Он встал и заглянул за камень. Отзвуком в башке раздался смешок, и ощутилось сожаление, что ли. Кто-то словно сказал — «он отказался», и Энкиду сам мгновением испытал разочарование. И тут же всё ушло, и притом без малейшей горечи, без обиды.

Одежда, сползшая почему-то на ту сторону, грудой лежала среди гальки. Энкиду неторопливо оделся, ощущая приятную ясность в голове. Может, ясность объяснялась незнакомым климатом, или скажем, лёгким чувством голода.

На корабле особенно в последнее время большая часть экипажа несколько преувеличенно употребляла тонизирующие жидкие вещества. Теперь всё это выветривалось… Возвращалась первозданная, почти младенческая, чистота чувств.

Леди Шанни тонизирующими веществами не злоупотребляла, потому и была склонна к занудству. Новая жизнь под деревом на каменном ободке вокруг тихой поляны не заладилась.

Ас опять завёл:

— Оставили братьев.

— Да, им бы сестрицу.

— Девушка с чувством смешного, вроде Билла нашего Баста?

— Ты думаешь, ей бы не светила семейная жизнь?

— Я думаю, миру довольно одного Билла. Он ведь хорош? — Поглядев на Шанни.

Шанни кивнула без малейшего промедления.

— Все вы хороши. — Был её ответ.

— Это не ответ. — Заартачился Ас.

Шанни рассердилась без подделки.

— Я типа присягу ему должна принести? Что за тема? Сколько можно про них говорить? Меня сейчас больше беспокоит собственная жизнь. Жизнь Шанни.

Она мстительно взглянула.

— Ты на дереве не смотришься.

— Что?

— Как-то тебе дерево не идёт.

А поляна была, действительно, тиха и имела форму почти правильной окружности. Белые цветики росли в середине и тоже по кругу, и над ними кружилось белое марево. Пыльца витала, поднятая воздухом, но выглядело так, будто рой неуловимых существ хороводится без устали.

До сей поры они никого не встретили, — ну, кроме портрета, если изображённую на нём стёртую суровую личность можно засчитать за первого аборигена. Ах, да — ещё крокодил, ну, как же.

Валун на той стороне зелёного озерца травы виднелся сквозь листья, искусно вырезанные из зелёной бумаги.

«И всё же мы здесь обязаны начать новую жизнь».

Чувство ли противоречия, свойственное нибирийцам или иные какие сложные побуждения, но, едва подумав про новую жизнь, Шанни вслух произнесла:

— Накануне нашего вылета был бесшумно принят королевский указ относительно ресурсов. — Она обвела взглядом поляну, и синева вычертила почти правильную округлость. — Указ гласил, что отныне все ресурсы страны — природные и социальные — переходят под прямое правление короля. Это под предлогом террористической опасности в…

Она не договорила, Ас усмехнулся. Имелась в виду, конечно, Северная Нибирия, последние полсотни лет служившая поводом для принятия тоталитарных решений.

Большинство нибирийцев даже не сообразили, что им подсунули антиконституционный переворот. По этому указу можно в любую минуту отобрать машину у частного лица или взводом подонков в форме разорить магазин. Нибирийцы так боялись полной национализации, что не заметили, как она произошла.

Лица в кронах деревьев слушали глупых путешественников, которые были не в состоянии отряхнуть прах покинутой Родины со своих одежд. Они — то есть, глупые путешественники — медленно побрели вдоль каменного не национализированного парапета.

И такова тишина… безмятежность и безветренность, что Шанни постепенно делалось не по себе. Разве что мысль об измене народу, совершённая нибирийским правительством, слегка успокаивала — всё вставало на свои, природой установленные места. Крокодилы щёлкают зубами, правительство объявляет народ вне закона… как-то так.

— Несколько представителей общественности заявили протест.

— Правда? — Рассеянно откликнулась она. — А я пропустила.

Вновь Правь настигла их, и сердца их прибыли на прародину Билла перегруженными, души — замутнёнными.

Ас холодно промолчал.

— Я думала, мы и так принадлежим им с потрохами. Извини за грубость.

— Почему же. Именно, как ты сказала. Там есть подпункт, очень мелким шрифтом, насчёт именно потрохов. В случае государственной необходимости трансплантологический трибунал имеет право распорядиться и суперличными ресурсами граждан.

Шанни подумала.

— Кушать захотелось. Вот бы сюда кого-нибудь из этих, имеющих право распоряжаться… я бы…

— А вот это будешь?

Эта фраза была произнесена знакомым умиротворяющим голосом — до того умиротворяющим и ненастырным, что звучал всегда властно и в нём появлялось даже неприличие — ну, тут без противоречия: власть и неприличие, в сущности, птички с одной ветки.

Потрясённая Шанни обернулась и сразу увидела — поворот, к которому они вышли за грядой валунов, открывал совсем иной пейзаж: бежала сердитая река, а из рощицы непросохший и сияющий вышел к ним Энкиду.

Они ничего не сказали. Шанни с усталой иронией ждала, когда эти двое приступят к ритуалу трясения рук, но зря, не дождалась.

Энкиду послушал их рассказ про портрет, заодно отвечая на редкие вопросы Аса, в основном, касающиеся топографических подробностей.

Фиолетовые плоды, тяжёлые на вид, обладали убедительным запахом то ли вина, то ли варенья из подвала — последняя, заветная банка. Ас, не желая казаться букой и подозрительным, тоже попробовал. Глаза Шанни посветлели от полезной сахарозы, во рту поселился сладкий неприторный вкус, липкие пальцы она с удовольствием облизала.

Энкиду было приятно, что он накормил их.

— В шатуне остались бутерброды долгого хранения. — Он мотнул головой в сторону реки.

Шанни собиралась выразить сочувствие бутербродам, но после десерта была настроена благодушно.

Оставив реку, которая некоторое время следовала за ними, как любопытное животное, выглядывая из-за кустов, но потом соскучилась и отстала, они вышли к холмам, игравшим в ручеёк — они заступали друг другу дорогу с претензией на шаловливость, поэтому тропа между ними служила убедительной иллюстрацией теории неожиданностей.

Выскочила эта тропа на великолепную старую и грозную дорогу, выглядевшую так, будто её сложили из покорённых и убитых камней, чьи затылки стёрты бюргерами.

Шанни первая спокойно ступила на один из этих камней, и сделала несколько шагов. Идти по ним было удивительно легко, мысли не терзали великанов, под ногами текли их сны.

По ту сторону этой дорожной реки здоровенными шагами спускалась низменность. Террасы поросли хорошенькими прозрачными рощицами, множество полянок служило ступенями этой лестницы.

Там подальше, за чёрным лесочком, стлалось желтоватое марево с золотыми искрами, зачарованный снег из сна спящей красавицы. Дух зноя накатывал властно, но опадал сухой нестрашной жарой на развязной лестнице. Где-то отблеснуло зеркальце пруда. По сказочному голубенькому небу метались облачка, и одно так ухитрилось перекрыть воздушный поток, что солнце зажгло длинную свечку на воде.

Даже Энкиду, и тот прикрыл на миг заслезившиеся глаза. За лесочком что-то происходило. Что-то двигалось.

Шанни чихнула — в воздухе стало заметно больше сухой взвеси. Издалека что-то приближалось, непонятное. Жутковатые очертания существа, стремительно надвигающегося на них, трудно было уловить сходу.

Показавшись на одном из холмов лестницы, оно сорвалось и помчалось в их сторону. При этом оно издавало звуки.

Бегущее с воем чудовище, окутанное клубящимися испарениями, катилось прямо на них. Оба шагнули, закрывая Шанни. Ас схватил руку Шанни выше локтя, и она с интересом посмотрела на него.

Туча песка рассеялась. Мимо, в полушаге, промчался с безумными глазами Билл Баст и затормозил, вскидывая за плечами груз и раскинув руки.

— На зубах скрипит. — Прошамкал Билл.

Шанни без единого звука хохотала. Ас пожевал губами и, сщёлкнув с локтя песчинку, молвил:

— Не буду говорить, на что я надеялся, но я разочарован.

Лицо Билла в дыбом стоящей запылённой короне было всё ещё овеяно лёгкой дымкой. Он швырнул наземь груз. Ас и Шанни: двойной взгляд.

Энкиду вытянул ручищу и ладонью прикрыл бунтующий в воздухе песок.

— Где же ты был?

— Ты куда шатун дел? — Опять заговорил Ас, но уже серьёзно и, показывая, что шутки в сторону.

— Куда, куда.

Билл смотрел на Шанни. Радость Билла при виде Шанни выглядела так. Билл улыбался, и улыбка ширилась, как песня, которую ему не дали попеть.

Билл придвинулся к ней как-то неосторожно — персональные запасы песка были ещё обильны, и Шанни отмахнулась от него.

Энкиду сказал Биллу сочувственно:

— Хуже, чем вода… ей-Абу-Решит.

Шанни прервала его:

— Смотрите… ах.

Мелькнул за облаком радужный шарик.

— Тут я один про мыло подумал?

Ас брякнул (сухо):

— Надо бы поднять повыше. — И поморщился.

Билл рассердился и, отирая лоб, пронудил:

— Вот и подними. А то завёл моду, как стрекоза, сигать из окошек. Любовник, понимаешь.

Шанни воскликнула:

— Да, я и забыла.

Повернулась.

— Спасибо.

Энкиду изумился.

— Я думал… вы уже это обсудили.

Ас объяснил:

— Мы были слишком заняты, и леди Ш. не успела меня поблагодарить.

Билл заметил хмуро:

— И правильно. И не благодари его. Он пальму не поливал, вот бедное растение и выкинулось.

После этого они замолчали и некоторое время отдали дороге. Никто и слова не произнёс, даже Билл, снова погрузивший на плечи рюкзак.

Билл схватил Энкиду за руку. Тот взглянул — лицо брата медленно белело. Он знал теперь, что это признак чувства. Царевич выцвел всей смуглой кожей, доступной взгляду. Растерзанный воротник Билла засвидетельствовал, что дело не в театральной пудре.

— Ты взгляни. — Запинаясь, проговорил он. Показал глазами, также потускневшими.

Размалёванный кряж, ну, в море вылили четыре ведра с краской, спустился к ним. Лиловое с чёрным и зелёное с белым — лестница, вышагивая, меняла цвета.

— Это рисовое поле. — Объяснил Энкиду.

Высокие фигуры двигались при садящемся солнце. Тонкие очертания то размывало по краям солнце, то делались они весомыми, как огромные шахматные.

Распрямился силуэт в поле над кочками. Кто-то смотрел на зрителей, тёмный — стоял против света. И двинул по полю к ним.

Высок, в кости лёгок, ноги длинны и шаг широк, от пояса. Королевская походка плоским щитом живота вперёд, взгляд, наверное, ласковый и равнодушный. Плечи, над головами иных, прямые и, как нарочно, горизонт за ними вяловат, в перепадах ненапряжённых холмов.

Человек…

Или кто он, в конце концов?

Идущий свернул на восток, обошёл солнце и был опознан светом. Билл ахнул, бесстыдно открыв рот. Кровь Билла заторопилась. Чувства опоили его смесью крепче корабельного напитка, который они так удачно спрятали, что потом найти не смогли… остаток-то так и висит на высоте восемнадцати километров

— Хорсы… — Еле вымолвил он. — Это… может ли это быть?

Ослепительный стоял в круге света бог Хорс, чистокровный наследник чести, ибо только врождённая честь, всего лишь она отличала этот род от других династий Нибиру, которым предлагалось обретать этот продукт самостоятельно по мере надобности.

Билл сразу ощутил себя заморышем, дешёвочкой… его тугая дерюжная кожа показалась ему выцветшей канцелярской бумагой. Но он вспомнил леди Сунн… её огненная краса трепетала в воздухе, пропитанном жаром восходящей звезды. Билл с гордостью распрямил опустившиеся было плечи. Теперь он в полной мере оценил дары матери сырой земли, художницы — Софии.

Но что это?

Согбенный, в чём душа держится… мутно-чёрный и высохший, кто-то ещё следовал за великолепным Хорсом. Это было страшно, страшнее пробежавшего в неясном свете немыслимого существа.

Свет дня окрасил человека, показав маскарадную кощееву худобу. Хорошие кости, изящные и длинные, мощные в округлых шарнирах натягивали с истончёнными мышцами загрубевшую кожу, утратившую упругость. Обведённый тенями чернее кожи, костяк был важнецкий, на царя лаженный. Но плоть, выморочная, остаточная, была так бита тяготами, голодом, бессоньем, ненужным трудовым подвигом, что взгляд замирал, как на памятнике.

Он был истощён и болен. Кто бы поверил, что он — Хорс, эволюционная удача Нибиру.

Или это исключение? Нет… распрямились и подступили другие, и тогда Билл убедился, что тот, шедший впереди — вот он был исключением.

Он молод… другие обветрены временем, будто над ними непосредственно Аншар поработал. И всё же… кем сила дарована роду Хорс, если бесчеловечные муки не могли погасить эти слабо тлеющие лучинки? Не мучителями был зажжён огонёк, не им погасить его.

Но как худо… Абу-Решит…

— Что с ними… Неужели… — Не договаривая, неуверенно бормотал Билл. — Что же здесь сделалось?

Шанни, молча, смотрела на идущих к ним. Многие в поле не прекратили работу. Те, что заинтересовались пришельцами, пребывали, видимо, в наилучшем состоянии.

Кое-как одетые, иные просто в грязных тряпках, они казались обожжёнными в огне… они сами были уголья, окурки людей.

Энкиду приметил, что многие в поле воспользовались невиданной возможностью прервать работу и даже не смотрят в их сторону. Зато смотрел какой-то, сидевший на низенькой лошади.

Наездник, мозгляк с тусклой нездоровой кожей, добротно одетый, дёрнул локтем, принимая решение, но пока остался на месте.

Энкиду с тревогой послеживал за Биллом. Тот, двигаясь, как сказочный робот, высвободил плечи из ремней рюкзака и неуклюже спустил на землю ношу. Ас и Шанни зыркнули в сторону повалившегося в траву груза. Да, мысли этих двоих ясны напросвет, их уже ничем не излечишь.

Шедший первым человек приблизился, вглядываясь, его огромные глаза с природным достоинством нашли взгляд Шанни. Он тоже был в лохмотьях, которые выглядели на нём королевским одеянием, будто он играл в каком-то представлении.

Билл сделал шаг навстречу. Хорс спокойно и вежливо рассматривал их. Он был выше Билла — все Хорсы немножечко выше прочих соотечественников. Билл намеревался что-то сказать…

— Нам надо уходить. — Негромко срежиссировал сцену Ас.

К ним спешил надсмотрщик, обуздавший свои комплексы. Болото, которое внезапно показалось между вырубленным и беспорядочно сшитым новой порослью мрачнолесьем, осветилось и в столбах света густые серые испарения поднимались дымками дешёвых сигарет. К надсмотрщику присоединился другой, пеший. Их роднило не сходство, хотя оба выглядели хлипко, оба с мятыми лбами, заросшими по бокам, а то, как они угрюмо и с вызовом смотрели на рослых незнакомцев.

Молодой Хорс что-то сказал, и Билл дрогнул всем телом — неповторимый звук голоса, грудной и выразительный, тяжёлый и музыкальный. Именно так и должен звучать голос крови.

Седок выкрикнул пару слов и поднял нечто извивающееся и визгнувшее по земле. Старик, следовавший за тем, первым, отстранился и отступил.

Энкиду сделал шаг. Шанни не сдержала крика. Ас смотрел на Билла — побелевшего до желтизны. Билл шагнул и поймал хлыст за кончик. Седок задёргался, но сглупил. С тупым выражением настойчивой надменности он удержал хлыст и тотчас был стащен на землю.

Пеший, снявший с пояса что-то похожее на дубинку, которую носят полицейские Нибиру, замешкался. Но оказался умнее. Билл несколько раз хлестнул неповинную землю. Лежавший закрыл голову руками. Первый Хорс издал сдержанный смешок.

Пеший бросил дубину и упал на колени, поднимая руки. Энкиду поднял дубинку и закинув руку, запустил её вдаль. Дубинка засвистела в полёте и шмякнулась в кусты, ломая ветки.

Ас подпустил взглядец, который тоже мог бы издать свист.

— Ну, знаете… пора прекратить это душещипательное дело.

Энкиду показал ему на Билла.

— Ты его остановишь?

Ас покачал головой — отрицательно. Потом посмотрел на Хорса. Тот следил за расправой с печалью. Приблизился к Биллу и что-то сказал. Билл поднял на него сумасшедшие глаза. Хорс приложил руку к своему сердцу, длинные выразительные пальцы.

Билл пошвырял обломки двигателя прогресса и с удивлением глянул на поломанное кнутовище в кулаке.

— Только не Хорсы. Они не могут быть рабами. Кто угодно… на худой конец. Но не Хорсы.

Небольшая группа, бросившая работу, по одному расходилась. Шаги их замедлялись цепями, прикованными к лодыжкам. Цепи, вытягивая комья грязи, выползали из густой чёрной воды и снова скрывались под её поверхностью. Молодой гигант не был скован — очевидно, по причине своей силы.

Чёрный король рабов обернулся на них, уходя.

Надсмотрщик, сброшенный наземь, по звуку голосов чужаков понял, что они обсуждают что-то постороннее. Довольно ловко он откатился в кусты, там вскочил и залез в седло.

Прежде чем отправиться на поля, это пустоголовое существо мучительно оглянулось на группку болтающих иностранцев.

Они напомнили ему кого-то. Возможно, именно это сходство, а не сила и неистовство красноголового заставили надсмотрщика соблюсти известную сдержанность и даже не притронуться к своей маленькой кобуре.

Всадник взбрыкнул ногами, конёк его вскинул копытами и зарысил, обернув мохнатую мордочку. Пеший, надеявшийся, что товарищ его прикроет, пополз за ним, вскочил и, хватаясь за голову, чудаковатой присядкой погнался за коньком.

На поле рабочие спешно разошлись по местам, изредка поглядывая и поправляя цепи.

— Странно, что они не используют эти полицейские штучки. — Пробормотала Шанни. — Дома, на Нибиру, они отлично действуют.

Энкиду бесстрастно улыбнулся.

— Не замкнули ещё электрическую цепь.

— Печально видеть, что случилось с великим народом. — Заговорил уже давно мечтавший вставить заключительное словечко Ас. — Но если мы будем так себя вести, то дипломатическая миссия вкупе с освободительной революцией вряд ли состоится, Билл.

— Пошёл ты.

Ас проговорил ещё тише и слаще:

— Ты бы подумал о том, что с нами девушка, Билл. Если уж тебе начхать на суровых мужчин.

Интересно, что Шанни не возразила. Билл… куда он пялится?

Ас продолжал:

— И на все прочие народы, населяющие эту, как видно, чудесную планету, которым, возможно, живётся не лучше. Если ты собрался возглавить бунт, можно я сначала отбегу вон в те кусты. Причём, без всякого стеснения относительно своей брутальности.

— Раса поэтов и плотников. — Как бы не слыша, молвил Билл.

Шанни смотрела в поле, где появилась тоненькая фигурка, двигающаяся легко и быстро. Белое лицо мелькнуло из чёрных прядей. Фигурка точно почувствовала взгляд и скрылась за двумя рабочими.

Ас быстро обернулся. По открытому пространству пробежало что-то вроде чёрной гибкой собаки. Раздался свист. Свистел сильнее пуганый из надсмотрщиков.

Сквозь просквожённые честным солнцем кривые деревья на опушке мрачных зарослей кто-то шёл, и от этой движущейся фигуры повеяло на них чем-то нехорошим.

Несколько сажающих рис были остановлены. Когда они, явно повинуясь приказу, чередой направились к тому краю поля, Билл увидел деревянный сук с развилкой на плечах впереди идущего.

Энкиду бросил:

— Однодневки. Ну, на сезон.

По голосу нельзя было поймать, дразнит ли он Билла или забавляет себя цинизмом из неистощимого и неизрасходованного в полёте НЗ.

— Чтобы написать роман или сделать открытие, необязательно жить по нибирийскому счёту. — Возразил Билл, не в силах отвести взгляд от шеренги, удалявшейся в полумрак леса.

— Если это открытие, как уничтожить свой народ, это действительно не имеет значения.

— А мы что дали? –Билл чувствовал, что утрачивает почву под ногами.

— Вечному-то разуму? — Переспросил Ас.

Складка мускульной плоти вокруг рта его напряглась и закаменела.

— Мы раса клерков и заговоров.

— Ну, не совсем.

— Они были удивительны. — Настаивал Билл и, сообразив, что использовал прошедшее время, заткнулся.

— А до чего красивы.

Непонятно было, на чьей Шанни стороне в этом ненужном разговоре.

— Это вот верно. — Неожиданно и одобрительно молвил Энкиду.

— Красота была их нормой. Разнообразная… чёрные волосы и кожа всех цветов. Неповторяющиеся сочетания, дающие в итоге одно — Канон. Гибриды особенно.

Обмениваясь этими нелепыми замечаниями, они невольно удалялись от границ поля, которое теперь открылось сверху.

Новый поворот показал им срез гор — по школьной линейке сорвали. Облаками намылили нуждающуюся в этом дверь в небо.

Билл встал столбом.

— Ты ведь понимаешь, что нам следует сделать.

И он изобразил, что-то взяв из воздуха, какие-то действия. Ас бесчувственно следил за актёрским простейшим этюдом.

— Билл, — наконец, изрёк он, тоже небось влажный и липкий, но стройный и внушительный в погибшем мундире, — если ты хочешь, чтобы тебя понимали…

— Обнимали? — Переспросил Билл, обиженный недооценкой своих способностей мимических. Вдобавок на такой жаре неохота повторять, что бы то ни было.

— Что ты бормочешь? Кто тебя должен обнимать?

— Обратись к вербалке. — Донёс мысль до конца командир.

— Закопать кой-что…

Билл повернул, как кусок ландшафта– мокрое лицо. Увлажнённая прядь торчала сучком для птички.

— Так, на всякий случай. Если выяснится, что телеграфист превратно истолковал приглашение дяди Мардука.

Ас посмотрел на выгружаемый из рюкзака сейф и сухо спросил, прекрасно делая вид, будто в первый раз заметил ящик:

— Это что, позвольте.

Билл, подняв мокрое красное лицо, буйно ответил вопросом:

— А на что, по-твоему, это похоже?

Шанни крикнула:

— Это моё!

Ас охотно подтвердил.

— Твоё.

Она поняла, что ждать поддержки от кого-нибудь из них бесполезно и умолкла. Если бы они присмотрелись получше, увидели бы опасный блеск в глазах барышни.

— Дайте… — Громко сказала Шанни, осеклась. — Ладно… ладно.

— Решайте, где будем копать. Пойду осмотрюсь …вместе мы слишком в глаза бросаемся. — На ходу и оборачиваясь, поглядев почему-то мимо них, объяснил Энкиду.

Они следили за его спиной, которая была выразительна, как поле ковыля под серой курткой. Когда ориентир — золотая голова — сделался вроде луны среди ветвей, они ощутили тревогу. Будто невидимый и неподконтрольный Энкиду следил за ними из леса. Что касается Аса, то у него эта тревога имела совершенно особый характер — сугубо материальный, без всякой мистики. Ас дольше всех следил за сомкнувшимися ветвями. Билл сочувственно изрёк:

— Трудно тебе теперь будет. Кто пошёл, куда пошёл, зачем пошёл, и пошатывался ли. Это тебе не в Глобусе порицание Биллу выражать за якобы невыключенный свет в нужном месте.

Ас пропустил мимо ушей оскорбление и правильно сделал. Он преспокойно взялся за рюкзак и в мгновение ока выпотрошил оттуда волшебный ящик Шанни. Билл начал длинную поучительную фразу насчёт того, что не мешало бы подождать Энкиду, но Шанни, как ветер, кинулась к ящику и положила маленькую грязную лапку на часовой механизм.

Длинные пальца Аса там уже находились, потому и руки этих двоих неминуемо встретились. Билл заткнулся, понимая, что его идеалистическое представление о нравственности никого тут не заинтересует.

Ас смотрел на Шанни, и соответственно обратный сигнал поступал незамедлительно. Билл опять слабо проговорил:

— Дети…

— Это мне дали.

— Мы уже это обсудили.

— Ты больше не командир.

Шанни опять с надеждой посмотрела на Билла. Тот вздохнул.

— Шанни, единственное, что я могу — это подраться с ним. Мы оба довольно слабенькие сейчас, тем не менее, зрелище будет внушительное. Силы наши примерно равны…

Он с какой-то странной улыбочкой посмотрел на профиль Аса, не удостоившего Билла взглядом.

— Поэтому исход трудно предсказуем. Возможно, ты лишишься сразу двоих из своих оруженосцев, и тебе придётся коротать время с моим братцем. А может, ты этого хочешь?

Шанни презрительно отвернулась.

— Впрочем, как скажешь. Я готов.

Шанни не удержалась и быстро посмотрела. Билл серьёзно ей кивнул. Шанни убрала руку, и у Аса хватило такта не цапать ящик тотчас.

— Где мы его зароем? — Спросила она.

Ас, сообразив, что временное перемирие вступило в силу, не пожелал терять ни секунды и использовал эти секунды с толком. Он встал, небрежно толкнув ногой ящик.

— Где скажешь.

Билл не удержался от улыбки и чтобы не подвести товарища, отвернулся, борясь со своими губами. У него вырвалось дурацкое блеяние. Ас вполне благодушно глянул на сотрясающиеся плечи Билла.

— Что с ним?

Шанни прекрасно поняла, что её подкупают, причём самым дешёвым способом, но времени терять не хотела. Она сразу направилась к осыпи на опушке. Похоже, здесь выбирали руду из близповерхностного пласта. Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь вернётся на это же место.

— Здесь.

Она скрылась за деревом. Билл обернулся к Асу. Лицо его было дождливым от пота и счастливых слёз.

— Ну, ты силён, брат. — Пропищал он. — Я порадовался, честное слово, что я не девушка.

Ас зашипел.

— Что вы там шепчете? — Спросила, появляясь как дриада под ветвями, Шанни.

— «Где скажешь». С ума сойти.

— Заткнись.

— И почему ты не захотел заниматься политикой профессионально?

— Билл, ты что-то толковал насчёт драки…

Шанни слушала какое-то время, потом мирно подытожила:

— Билл, успокойся. Я прекрасно знаю, что он только что сделал.

Она подошла поближе.

— Он очень высокого мнения о своих природных данных. Вот посмотри, пытается сделать вид, что не понимает ни слова из того, что я говорю.

Билл так хохотал, что даже устал. Ас, всё же слегка покрасневший, заметил:

— Может, займёмся делом?

Шанни произнесла, довольно точно сымитировав интонацию:

— Как скажешь.

Билл, едва утешившийся, опять едва не погиб в новом раскате хохота.

— Если ты будешь так громыхать, придёт крокодил. — Шанни разглядывала Билла, дивясь тому, что это тот же самый нибириец, который четверть часа назад сломал хлыст и едва не убил надсмотрщика.

Переменчив.

Внизу маленькие фигурки переместились на другой конец поля. Целую толпу уводили с террасы на террасу. Очевидно, знакомство с непонятными господами натолкнуло надсмотрщиков на мысль пересмотреть трудовое законодательство и свернуть работы.

Собравшись в маленькой комнате между двумя вкривь и вкось растущими огромными деревьями над насыпью отвала, они с некоторым недоумением смотрели на молчаливую серую и душистую под деревьями комковатую землю.

— Может, сундук в море бросим? — Сказал неуверенно Билл.

Ас рассердился:

— Так в сказках делают.

Шанни оглянулась.

— Специалист по фольклору загулял. — Билл подсёк её взгляд.

Ас опустился на колени и потрогал землю. Шанни шагнула в тень дерева и показала им ржавый обломок.

Ас присмотрелся.

— Годится. — Молвил он неуверенно.

Он копал какое-то время под абсолютное молчание за своей спиной. Потом сел на корточки и, снизу вверх посмотрел на Шанни.

— Можете снова поразвлечься. Я не понимаю, что происходит.

И в самом деле — удары мерно поднимающихся рук Аса были предельно сильны, а результат удручающе незначителен. Билл молча забрал у него обломок.

Так как Билл Баст значительно более открытый нибириец, не делающий из своих переживаний особой тайны, то уже спустя три минуты он воскликнул, растерзывая рубашку:

— Чертовщина!

Он рассмотрел свои ручищи на предмет изъяна.

Ас заметно повеселел. Меняясь местами, они пытались снять хотя бы верхний слой не такой уж твёрдой с виду земли. Без толку!

Земля не пускала в свои недра чужестранцев. Эту романтическую версию попытался протащить Билл, но усталый и утративший чувство юмора Ас велел ему засохнуть.

Билл выпалил:

— Жесть, походу мы попали…

— Избавь меня от жаргона, Билл… — Промолвил Ас, подымая блестящее от пота и оттого ещё более выразительное лицо. Волосы прилипли к скулам, даже ресницы склеились, а глаза омыты усталостью.

Взгляд оттого вышел оперённым стрелами и агрессивнее, чем намеревался бывший командир Глобуса.

Шанни довольно умно упомянула особенности различных почв, но Ас покачал головой.

— Ничего не попишешь, Шанни. Плохие мы танцоры.

Обескуражено выпрямившись, Ас вглядывался в смехотворно мелкую яму.

— Билл прав. Чертовщина

Он оглядел себя. Поднял ладони к лицу. Билл, обливающийся волнами пота, стекающими по его смуглым плечам и груди, утёрся локтем, выпачкав и украсив лицо татуировкой.

— Слабаки мы, видать. Тут, правда, можно секретик сделать. А? есть у тебя стёклышко?

Шанни пробормотала, что поищет другое место и смылась, не в силах выносить их терзаний.

— Смотри, далеко не уходи. — Крикнул Билл и тут же увидел вышедшего из лесу Энкиду.

— Ты по грибы ходил? — Осерчал Билл.

Энкиду насмешливо уставился на них.

— Чой-то вы, купались, что ли?

Ас, не шевелясь, объяснил:

— Секретик делаем. У тебя имеется, что положить?

Энкиду оглядел их, потом яму и всё понял.

— Ай-яй-яй, такие вы большие, а ямку выкопать не можете.

Билл швырнул в него комышком земли.

— Те-те-те. Фантик есть. Пойдёт? — Комышек Энкиду поймал.

Ас огрызнулся:

— Тут почва неподатлива…

Билл добавил:

— Или заколдована.

Энкиду примирительно предложил:

— Давайте я со свежим взглядом.

Ас фыркнул.

— Конечно. Если ты жрёшь конфеты, буржуй… верно, Баст?

Билл, складывая руки на груди, прищурился.

— Верно, байстрючок. Сейчас мы на него полюбуемся.

— Весь ваш, господа. А обёртку я в книжке нашёл.

Он совлёк с плеч куртку с некоторым усилием — ткань повлажнела и прилипала, как письмо к языку. Выпрямился над жалкой ямой, взял у Аса неохотно поданный обломок…

И принялся копать обломком землю, приглядываясь и словно нашёптывая заклинания. С неистовой покорностью, даже радостью почва расступалась под его ударами, скорее любовными.

Ас и Билл переглянулись.

Чувство красоты, всегда готовое проснуться, отвлекло Билла от тревог. Брат устроен, как ожившая статуя из белого и розового мрамора. Грубая сила его торса, напоминающего о каменных леану, требовала статики и величия, но, заработав, оживала в движениях столь гармоничных, что отвести взгляд было трудно.

Билл поймал себя на мысли, от которой смутился. Но, косо глянув в сторону, увидел с кривой ухмылкой, что Ас подумал то же самое.

Почему они довольны, что Шанни здесь нет?

Энкиду, казалось, не прилагал особых усилий, но отдавался земле с такой утончённой покорностью, что она сама расступалась под прикосновениями его рук, отбросивших обломок камня.

Почва колыхалась, источая густой запах магии корней и насекомых. Камешки взлетали и опадали чуть медленнее, чем позволяла гравитация. Дух перегнивающей плоти примирился с ними, благодаря прикосновениям Энкиду. Сила, наполнявшая узлы и сочленения его плоти, ритмично пульсировала в такт с вылетавшими комьями почвы.

Его усердие быстро уводило его от них. Он словно опускался на невидимой волне.

Обтянутая белой кожей спина крупно напрягалась волной мышц, а золотой затылок напоминал произросший в мгновение ока цветок.

Руки сопрягались с землей, и они видели, как, удаляясь, они работают поршнями.

Иные стихии были не так благосклонны к трудившемуся любовнику земли. Небо изливало на него белый яд. Кожа его начала краснеть, но Энкиду не останавливался. Пронёсся ветерок и Энкиду повёл плечом — они видели, как необратимо вздувается на нежной коже омерзительный пузырь.

Билл шагнул:

— Кончай. Давай, давай…

Энкиду, не поднимая головы, молвил томным голосом:

— Сейчас… немного…

Ас поднял куртку и швырнул её на дно ямы.

— Нам не хватало тебя потом на ручках нести. Довольно.

Билл согласился, тревожно поглядывая на внезапно начавшего изнемогать брата:

— Тут можно шейк танцевать.

Энкиду еле внимал их заботливым и требовательным голосам, но, наконец, встал на колено и, подняв куртку, закрыл ею лицо, потом показал это лицо, освежённое, с глубины.

Снова пронёсся ветерок, и на сей раз принёс облегчение всем. Энкиду, застонав от силы ощущения, выбрался из ямы. Голос сбоку оценил:

— Неплохо.

Шанни вышла вместе с ветром. Она хотела спрыгнуть в яму, но Ас, повинуясь неясному чувству, удержал её. Она насмешливо и вопросительно взглянула, он неловко пояснил:

— Глупая примета.

Они вдвоём с Биллом, лёжа у края ямы, спустили в полутьму сейф. Энкиду обморочно съязвил:

— Закопать хоть сможете? А то обращайтесь.

Яма была забросана землёй в несколько минут.

Обогнуть рисовое поле с его переливающимися, как в капле, несуществующими цветами и шевелящимися чёрными точками, и деревню, пустую и безмолвную, удалось без особых сложностей. Увидели гребешок жёлтой скалы, выступающей из синей песчаной плоскости — отмель океана в былые дорисовые времена — и, очутившись за нею, поняли, что стали невидимы для обитателей долины. Деревня мелькнула между отрогов.

Пара дымков, очень едких и трогательно тощих, курилась над сплетёнными из растительной ереси крышами. Дико думать, что это жилища Хорсов, учёных и поэтов, которым в небе было тесно.

Запах пищи — слабый и с пригорью, но чистый, натуральный. Они смотрели с необъяснимым чувством, явственно ощущая близость чего-то чужеродного, что никак не могло быть вызвано видом этих крыш.

Там кто-то бегал во дворике в отсутствие хозяев. Что-то чёрненькое и… неприятное.

За болотцем с клубящимся в воздухе выводком комаров угрюмое здание-гроб.

Домовина выстроена буквально на скорую руку. Вероятно, на особенные потребности обитателей не рассчитана, да они, как мрачно успел подумать Билл, тут не задерживались слишком долго.

На деревенской крыше опять что-то метнулось. Они почему-то отвели глаза. Этот быстрый силуэт что-то напомнил им, но вдумываться и утруждать себя поисками в памяти не хотелось.

— Ну, это, конечно, барак.

Они видели, как открываются ворота с другой стороны. Вернее, они услышали густой скрип, рвущий все их сердца разом. Заодно тишину предвечернюю нарушили звуки голосов. Окрики надзирателей не были особенно агрессивны, вероятно, сегодняшнее вторжение на территорию выбило их из колеи и поселило в мелких душах смутную мысль о возмездии.

Но скрип ворот перекрыл чей-то отчаянный вопль, почти сойдясь с ним «в жучок».

Что здесь делается?

— Не понимаю… — Сказал Ас.

Энкиду, прижимаясь плечом и ступнёй к стволу дерева, изобразил на лице паточную улыбку.

— Для того, чтобы понять, особого органа не требуется. — Лениво молвил он.

Шанни с тревогой и досадой заметила, что фиалковые глаза следят за командиром с тем выражением, которое стало появляться к концу путешествия всё чаще. По-моему, это называется ненависть.

Ас с тихим терпением ответил:

— И тем не менее, понять следует.

Билл зарезал:

— Ты ещё скажи — в чужой монастырь…

Шанни схватила за руку Аса, на сей раз задумавшегося над ответом.

— Слышите? — Шепнула.

Звук, еле слышный и оттого особенно надоедный, ибо хотелось и расслышать его получше и прекратить, вплёлся в негромкие деревенские вечерние звуки. Как-то этот звук соединялся в сознании с неприятной беготнёй по крышам… посмотрели — никого.

Комары, что ли?

Энкиду с сомнением отошёл и взобрался на покачивающийся камень.

— Не тот вид. Мелковаты.

Билл проворчал:

— Уже критикует. Ты, смотри, придерживай язык.

Энкиду спрыгнул и зачем-то присел возле камня. Шанни спросила:

— Ну, что ещё? Редкий вид уховёрток?

Энкиду отмахнулся.

— Так… мшиные шапочки, как на Нибиру.

И когда она отвернулась, показал Асу и Биллу, приподняв камень. Билл отшатнулся, Ас выпрямился.

Шанни окликнула их.

Они обогнули болотце и вышли на приличную лесную тропу. Вокруг пахло сыростью, образовавшей осязаемые стены, и листва нависавших по обе стороны деревьев срослась, как живая ткань.

— Надо было открыть сейф. — Тихо пожалел Энкиду.

Острый неприязненный взгляд в сторону Аса. Тот с непроницаемым лицом сдвинул мундир, показал два чёрных ворона.

— Истрачены. — Только и выпалил он. — Но показать-то можно.

Билл возразил с бледным лицом:

— Мы не можем заявиться сюда с оружием.

Ас, убаюкивая воронят под мундиром, негромко пробубнил, зорко следя за тонкой фигуркой впереди:

— …как будто обглодали.

Билл затянул:

— Может, тут дикие звери…

Энкиду согласился:

— Ага… и следы костра тут же.

Билл рассердился.

— Хватит.

Шанни обернулась, её лицо нежно возникло из темноты листьев.

Ас, Билл глупо ей улыбнулись, и это её встревожило. Но Энкиду выглядел, как всегда, и она отогнала тревогу.

— Знаете, что здесь?

Они заторопились… лес резко разошёлся в стороны, они оказались на краю пустоши, некогда обитаемой и сейчас не обделённой обществом.

Здесь когда-то была городская площадь и парковка, да и парк вокруг здания, которое осталось пребывать, когда всё прочее кануло.

Замок показавшийся им серой вздыбленной волной был втиснут под скалу. Та двигалась под ударами неведомой силы и остановилась, нависнув над старым и почтенным гнездом.

Выгрызенная девяткой, скала была обработана так, что под неё позднее уже нарочно подпихнули такие архитектурные изыски, как длинные служебные помещения и островерхие, самого мрачного вида, две башни по краям.

Врата из рыжего железа были распахнуты… открывался взгляду двор, и он был обитаем.

Они заметили и ещё кое-что, причём каждый то, что не заметил другой. Поэтому на это не будет потрачено ни времени, ни слов.

2. Гостеприимство по-эридийски

Войдём?

У подножия врат шевелились две небольшие забавные фигурки. Стражи выглядели…

— Привратники у дяди … — Шепнул Билл, и тут же тот, что слева, присмотрелся.

Они были, почти как люди, и только куриная лапа одного и чешуйчатая голова другого свидетельствовали о более сложном происхождении.

Тот, что с лапкой, казался приветливее. Он потёр коготки о сапог на обычной ноге и повернулся к товарищу. Чешуеголовый, отягощённый вдумчивостью, предупреждающе подпихнул соратника.

Они пристально рассматривали пришельцев и враждебность в их взглядах отсутствовала. Пожалуй, нибирийцы им понравились…

Билл издалека помахал им.

— Мир всем путешественникам. — Патетически воскликнул он.– Видите ли…

У курьелапого упала от неожиданности винтовка. Билл шагнул и, подобрав, учтиво подал владельцу. Тот смутился. Змеиноголовый издал звук, в котором одобрение носило характер неокончательности.

Потом оба увидели Шанни, и все сомнения немедленно разрешились в пользу мира и сотрудничества всех мыслящих существ.

Ас выглядел как спящая красавица, подглядывающая за приближающимся принцем.

— У них сегодня день открытых дверей?

Издалека замок показался им овеянным скалами привидением. Теперь стало видно, что являл собой забытый промчавшимся космическим ураганом монстр.

Да, это попросту домашнее чудовище, и у него имеются, очевидно, свои привычки.

Стреловидные башни и стены девятиметровой толщины не могли обмануть. Гуанин, тимин, цитозин и аденин были у него, как говорится, на каменном лбу написаны.

Этот наш дурацкий век обозначался служебными пристройками. Форма замка стремилась к тузу пик, и господин время Аншар остался бы доволен.

Его латали, наверное, и в одну из стен вмонтировали кус большого орбитального корабля из тех, что запомнились во время посещения ангара в нибирийском космопорту.

Там что-то происходило на заднем дворе. Впрочем, кодировать подобным образом следовало лишь технически. Скорее, это напоминало площадь в небольшом городе, где и всё, что полагается, имеется — и почти таких же размеров, что и в столицах.

Стены из гигантских камней, серых, как сам серый цвет, плоских на стёсах и прилаженных друг к дружке временем, а не торопливыми и вдохновенными руками древнего строителя. Надо бы у Шанни спросить, как называется такой тип кладки. Биллу он напомнил стеночки вдоль южного шоссе на родине. Наехало, как они с Асушкой торопились на встречу к папе-людоеду, а звёзды высвечивали лужайки и предчувствия. И ещё картинка мутно всплыла… Билл, тряхнув башкой, отбросил всё, что сейчас ненужно.

Стены выложены так, что в зацепочку по ним взобраться никак. Напрашивалось представление о том, что вот там на верхотуре можно погладить бархатную подружку-луну, а уж отодрать забавный танец — запросто.

И всё же это двор, притом именно задний. Располагался он у глухой стены здания, несуразно развалистого и кичливого, но имеющего в своём устройстве намёк на одомашненный характер хищника.

В противоположном углу у мощных врат изрядная часть огорожена низенькой оградой. За калиткой почему-то выкопаны две ямы. Толпились люди, топтали землю, отмеченную несколькими холмиками. В радиусе большого танцзала вкопаны небольшие статуи и колёса, кресты и другие символы

— Это что же? То, что я подумал?

Ответа Билл не получил.

Дело двигалось к вечеру, и по всему необъятному двору первая звезда — она же последняя и единственная — расхаживала, как ей заблагорассудится. Сполохи красного на сером оставляя, солнце пряталось неизвестно куда.

И тут же белый день предъявлял свои права — никаких вам теней, а чёрные островерхие деревья показывали вечерний час.

Глянув на эти природный циферблат, они одновременно подумали.

— Который… — Пробормотал Билл.

— К одиннадцати… — Начал Энкиду, и тут громкий голос произнёс:

— В одиннадцатом часе призвали.

В голосе слышалось назидание, вперемежку с горечью. Они сообразили, что это не с ними говорят.

Зловещий и простодушный двор постепенно наполнялся прогуливающимся народом, несомненно, логически связанным с холмиками и колёсами.

Билл первым ступил на плиты из густо-винного камня, ощутил под своим семьдесят седьмым размером нечто хрустнувшее и отбросил, обернулся и извинился, глядя вниз.

Ас и Энкиду вспомнили перевёрнутый камень. Шанни, к счастью, отвлеклась — вдали за оградкой, остановилась чёрная машина. Отойдя и поискав взглядом, она убедилась, что за оградкой к речке выстроилось несколько таких.

Вокруг них расхаживали люди, все по двое, и за каждой парой, как бы скучая, следовал кто-нибудь один.

Таких, как привратники, тут не сыщешь. Они все, несомненно, люди. Вид их очень разный. Иногда взгляд встречал красивые лица… но таких, о которых рассказывали сказки, любимые Энкиду, ни разу. К тому же, большинство лиц отмечено пристрастием к дурному образу мыслей — как и на Нибиру.

— Вы заметили… — Негромко выразил общее настроение Ас. — Видок у всех специфический. Актёрская картотека из наших классических фильмов про плохих парней.

Билл согласился и окликнул:

— Энк, а тебе как… Энкиду!

Бывший научный руководитель экспедиции тщетно вглядывался… похоже, он разочаровался и пытался скрыть свои чувства.

Хорсов не было. Ни одного.

Кроме того, имелась и ещё странность.

— Ни одной… — Вырвалось у Билла.

Ас, поймав взгляд Шанни, поспешно заглушая текст, перевёл:

— Ни одной леди.

Озираясь, четверо, мысленно считая драконов (Ас), леану (Билл) и телят (Энкиду), двигались по незаполненным островкам площади.

— А скажите, милейший, — Билл откашливался и косился на костистого низенького стража, взявшегося без всякой просьбы их сопровождать, — что у вас тут… какое-то мероприятие?

Тот повёл носом и промолчал. Шанни поняла, что он отчаянно думает.

Второй оказался догадливее и приблизился.

— Ага, — необычным глуховатым голосом подтвердил стражник, двигая чешуйчатой переливающейся головой, — мироприятие.

Добряк, расстроившись, из принципа возразил:

— Это меропринятие не такое важное.

Билл поблагодарил их за информацию, чем страшно удивил и, кажется, они что-то заподозрили.

Билл вернулся к Асу.

— Точно у них какой-то вор в законе помер.

Он тщетно искал, хоть одно, женское лицо.

Тень в чёрном прошествовала мимо них, вызвав мгновенное, овеявшее жутью, похолодание. Билл и Ас одновременно заслонили Шанни, но только разозлили друг друга. Шанни с интересом проводила взглядом бредущую вдоль стены тень.

— Мне кажется, или у них есть хвосты?

— Нет, это оружие, Билл.

Они услышали тихий голос — низкий, но не такой, как у братьев, а с резкими отблесками, как командирский.

Ас прислушался к этому голосу с пристрастием.

Поодаль стоял спиною к ним кто-то огромного роста с надменной осанкой, самого мужественного вида. Плащ короток, а ноги длинные, в потёртых очень узких военных штанах, в сапогах выше колен. Плечи вроде коромысла, но слегка сбиты временем. Очевидно, он был немолод.

Шанни указала на него Биллу..

— Кто это? — Подтолкнув Билла, прошептал Ас.

Весь облик неизвестного намекал на то, что он здесь хозяин.

— Что-то вроде местного авторитета. — Весело шепнул Билл, но сердце леану заныло… так заныло.

Он уже подозревал, кто это.

Они приблизились сквозь толпу. Симпатичные мужские лица, осунувшиеся и обрюзгшие, и откровенные рожи, роднились бесстрастием. Никто друг на друга лишнего взгляда не бросал. Изредка все поглядывали в ту сторону, откуда снова донёсся голос.

Билл негромко, просто в воздух спросил:

— Что это у вас? Происходит?

Неизвестный, развернув широкие, чуть сгорбленные плечи, охотно приготовился объяснять и объяснил:

— Так… великого человека хоронят. Лулу. Вот… любимый самолёт закапывают рядом.

— Это… чтоб там… — Билл показал на невысокое небо, — там кататься? Слышь, Ас… он лётчик был!

Незнакомец тотчас, как бы воспользовавшись случаем исправить ошибку, поклонился Шанни, и та непринуждённо чирикнула:

— Здравствуйте.

Старик в военном плаще снова повернулся к мужчинам, показав, что навязывать даме своё общество не намерен. Вообще, во всех его самых незначительных движениях ощущалась внутренняя муштра. Ас про себя сказал, что теперь видел образец настоящей воспитанности, которая очевидна даже издалека, вроде одежды. Сам он себя считал приверженцем этой вырождающейся касты, но сейчас почувствовал себя замарашкой. В том, как двигался, как держал голову, как сдержанно улыбался этот неизвестный, спрессовался опыт не одной жизни.

Чёрт подери, подумал Билл — наверное, это и называется аристократией.

Энкиду же что думал — неизвестно.

Шанни старик понравился.

Ас, молча смотревший и задумавшийся, очухался и ответил Биллу:

— Лётчик… не был.

— Извини, забыл, что лётчики вроде алкоголиков. На постоянное излечение надежды нет. — Кося глаз, как бешеная лошадь на неизвестного, пропел Билл.

Они уже все понимали, кто стоит перед ними.

Голоса копателей, как реплики учёных птиц, мотались по двору. Блеск самолётного крыла, приподнимаемого над землёй на канатах, временами прицеливался в глаз.

Ас спросил — вдруг и непонятно у кого:

— А зачем закапывать-то? Сильно помялся?

Голос командира прозвучал сурово.

Неведомый господин усмехнулся.

— А вас проняло. Нет… так слегка…

Яма заполнялась. Ас хотел подойти. Копатель воткнул лопату по самую тулейку… старик склонил подбородок к высокому под горло воротнику. Копатель, покинув вбитую в землю, как меч, подружку, отступил. Ас поднял обе ладони и подошёл к краю.

Земля Эриду просыпалась на сверкающий сколок металла в форме острого крыла.

— Модель каковская, не разберу. — Выпендрился Билл.

Ас отошел.

— Хотспер три тысячи. Антиквариат.

Билл закивал:

— А… что-то вроде яиц Фаберже.

Со стороны послышался смешок.

Неизвестный, очевидно, сколько-то лет назад был красив совершенно, наделён ослепительной мужской красотой. Теперь она никуда не делась, но обрела жутковатые черты времени, такие как на старом портрете, где лицо выступает сквозь болотный туман.

Куда деться росту и выправке, наработанной не одним поколением?.. широким плечам, высоким скулам и выступу подбородка?

Всё это выдержало удары урагана времени и земные ветерки. Кожа — смуглая и светлая — высохла пергаментом, но не образовала складки, а присохла к стальному костяку.

Даже глаза — зеркала — изменив свою природу с бального зимнего блеска на тускловатое сияние июльских обмелевших озёр, поражали своим напряжённым алчным вниманием.

Владелец сохранил, видать, не столько хорошее зрение, сколько то, что и смотрело сквозь узковатые прорези глаз. Самую суть свою, квинтэссенцию, выработавшуюся за жизнь в небольшое количество отменного пойла в семейных закромах, которое и не каждому гостю подадут. Так бывает только с теми, кто всю жизнь не даёт себе спуску, чьи нервы и мускулы получают ежедневную нагрузку, чьи чувства не оскудевают, а становятся острее с каждым прожитым мгновеньем.

Всё это приятно и славно. Но вот было и кое-что совсем странное и далеко не столь приятное. Когда взгляд наблюдателя скользил по его благородному иссохшему лицу статуи, проступающей сквозь песок на раскопках, взгляд этот ожидал встретить осенённый голубым сиянием взора под надзором точёного клювастого носа — бледный стариковский рот, скорбно сжатый, удерживающий жало опыта.

Но жил на этом лице совсем другой рот. Алый и нарисованный так чётко, что можно было бы заподозрить, что он только что пил вино — красное свежее вино, пряное и острое… и не утёрся, забыл.

Трудно представить, что этот громадный аристократишка, в нарочито штопаном плаще, в сапогах таких блестящих, что и Луна поневоле отразилась бы — пусть простит нас красавица за эту вольность! — что он столь неопрятен или столь забывчив.

Нет. Яркие и свежие губы юноши пугали своей неуместностью, портили впечатление от изысканной потёртости этого лица.

Уста эти приоткрылись, и неизвестный усмехнулся. Шанни почудилось, что он прочёл их мысли. Но это неправда — он был для этого слишком хорошо воспитан.

И, как выяснилось, склонен пошутить — умеренно.

— Да… а вы-то себя выдали, сир. — Он едва приоткрывал свои пугающие губы, — хорошо семейного лётчика иметь. — Едва приметно подмигнул. — Какой-нибудь повезёт.

Это он сказал, понизив голос, дабы не оскорбить ушки леди мужской разухабистой грубостью. И так это вышло естественно!

Слишком всё хорошо, сказала себе Шанни. Но до чего же он роскошный. Она мельком оглядела своих товарищей, невинно представив их по прошествии долгих долгих долгих лет. При этом она делала вид, что увлечена ритуалом закапывания самолёта и не расслышала фамильярности.

Билл тем временем влез:

— Да вроде доктора. За хлебом слетать, то сё.

Билл почему-то провёл у горла. Неизвестный спокойно отнёсся к такой вульгарщине, но вопросительно приподнял одну из пары соболиных, с серебром бровей.

Билл понурился, на всякий случай — хитрюга — делая вид, что у него нечаянно вырвалось, от усталости.

— Ах, вот как… — Сказал неизвестный.

Он приблизился — с Биллом он был одного роста и вдруг с размаха хлопнул по биллову плечу.

— Вижу, у вас пересохло с дороги. — Не сразу убрав руку и задержав её разве что на полмгновения дольше, когда это стало бы чересчур, молвил он очень учтиво. — Сир…

Он обернулся и, весь подавшись в сторону Шанни, сдержанно и сердечно молвил:

— Благородные путники — редкие птицы. К вашим услугам… леди… господа… Я устал, здешнее общество опротивело мне.

Он взглянул на толпу возле ямы и промолвил, как бы в задумчивости:

— Ах, вы мерзкие тупые грязные лулу.

Голос звучный, а тон ровный. Билл решил, что неизвестный шутит. Потом пригляделся, и господин подал ему безмолвный мимический сигнал.

Билл облегчённо вздохнул.

— А я вижу, что язык жестов велик — как наша Родина, и непотопляем.

Кто-то из особо мощных и тёмных лицом, сгрудившихся поодаль, обернулся на окрик величественного старика и кивнул на жест.

Старый гигант отошёл к ним, обернувшись мельком, и усмехнулся только ртом.

— Загробные верования?

Билл видел, что люди понесли оружие вроде автомата и положили в гроб на плечо усопшего. Распорядитель стоял, сложив руки на кожаной, не сходящейся на животе куртке, сбоку кобура. К нему подошёл и шепнул какой-то в черно-бурой лисе на плечах поверх очень белой, как на картинке, с кружевным воротом рубахе. Ворот лежал свободно, рукава слегка надувал ветер, как приспущенные паруса.

— У него недвижимость на всех континентах. — Сказал один другому в пёстрой толпе.

Билл прислушался. Говорившие все были разные, и одежда собрана из разных по смыслу историй, но одно их роднило — глаза. У того, и у другого и у третьего их не было видно. Опущены долу к старым вздыбленным плитам площади.

— Какая недвижимость, горы, что ли. — Почти беззвучно и еле шевеля ртом, ответил второй в шляпе с высокой тульей, с пёрышком за широкой засаленной лентой.

— Нет… не горы.

— Вышки. — Догадался второй.

Первый продолжал истово шептать, закатывая глаза к низкому небу, причём и сейчас они остались вне досягаемости.

Билл тут и догадался.

— А говорил, что на пенсию живёт. — Прошептал в высокой тулье и нечаянно присвистнул.

Распорядитель оглянулся — точно по земле чиркнул старой спичкой. Оба обмывающих кости покойного примолкли, состроили кислые и кривые выражения на никак не освещённых зеркалами души лицах.

Помолчали, и первый, не двигая ни одною мышцей тяжёлого лица, только волоски на лисе шевельнулись, снова алчно зашептал:

— Я бы сделал вам предложение тотчас.

Второй слушал. Он не посмотрел по сторонам, но Билл не сомневался, что его видят во всех подробностях. Он отошёл к Асу, который неотрывно глядел на белые угловатые очертания большого самолёта, которые угадывались под полотном, и угол рта его был космическим скотчем прихвачен. Из чего заключил Билл, что командир взволнован, в тяжёлых чувствах, и самые нежные струны его неведомой души натянуты донельзя каким-то грязным когтем.

Воздух выглядел неподвижным, но он без всякого видимого ветерка перемещался, трогая предметы и гостей, шевелюры из тех, что не смазаны бриллиантином. Над белыми редеющими облаками пролетело быстрое тело. Быть может, это просто показалось Биллу. Он глянул — ускользнула тень, он поздно посмотрел, и очертания тени поселили в открытой всему душе Билла совершенно неподходящие для момента размышления.

Он встал сбоку от командира, следя за его холодной скулой и опущенными пепельными ресницами. Успел услышать, как второй из собеседников спросил:

— А потом?

Тип с лисой ответил:

— Потом бы я вас сожрал.

Билл вздрогнул, но услышал лёгкий двойной смех и понял, что засвидетельствовал шутку.

— Что здесь происходит? — Сказал он и увидел, как дрогнула командирова скула.

Мимо за частоколом стоявших и расхаживающих шагал похожий на жердь тип, завёрнутый в чёрный плащ по глаза и на вытянутой руке в перчатке с раструбом нёс подносик с несколькими бокалами. Почему-то эта фигура вызвала у Билла усиленную… нет, не тревогу, а… омерзение и притом необъяснимое: фигура двигалась величаво и складки плаща колыхались очень солидно. Когда прошедший затерялся возле края могилы, Билл вздохнул с облегчением.

— Что… — Ответил Ас. — Ты не понял?

Билл кивнул.

— Это самые настоящие бандиты. — Ответил он возле уха Аса, этого волчьего с острой верхушкой уха и, гордясь своей проницательностью, ликующе оглянулся.

Замер. Тот гигант в коротком военном плаще пристально и беззастенчиво смотрел на высокую развязную фигуру в рыжеватом венце, которую представлял из себя Билл. Его глаза были единственной парочкой зеркал души в этом сборище, которые не прятались и даже напротив — смотрели настойчиво, по-хозяйски. При этом возмутиться не предоставлялось никакой возможности — возраст ли тому виной, или ощущение длинного жизненного опыта, исходившее от старика, — он выглядел естественным воплощением лучших манер. Билл почувствовал себя дикарём… как тот сказал?

— Как тот сказал? Лулу?

С другой стороны рва произошло шевеление. Самолёт поплыл вниз, прихваченный чёрными ремнями и верёвками.

— Где Энкиду?

Шанни, слава Богу, нашлась поблизости. Она шепнула:

— Лулу — древнее название тех существ, которых создали для рабского труда. Позднее его уже не употребляли, а сейчас оно, вероятно, вернулось в обиход… но что оно означает ныне?

Старик в плаще, увидев, что неизвестные шепчутся, медленно отвёл взгляд, в котором показались Биллу мелькнувшие искры. Но что это — смех? Гнев?..

Он повёл рукою, в твёрдом узком манжете, белой кистью с длинными пальцами, и издалека двинулась к нему фигура в чёрном балахоне. Сам же он, даже не поглядев на расступающихся и сразу сделавшихся толпой присутствующих, направился — и без сомнений — прямиком к ним.

С другой стороны шёл Энкиду, выделявшийся на сером и зловещем бандитском фоне своей статью и как будто только что омытым лицом.

Его всегда ласковые фиалковые глаза, с безличным радушием скользящие по всем встречным предметам, сейчас сверкали. Незнакомец шагнул в сторону Билла, и Энкиду резко остановился. На мгновение он врос в землю. Старик быстро посмотрел на него, потом вернул своё внимание Биллу.

— Что ж, не каждый день на моём пути встречаются четверо молодых богов. — Сказал он негромко.

При этих словах он насмешливо кивнул, обращаясь к мужчинам, но когда его взгляд обратился к Шанни, в нём появились почтительность и сдержанность.

Никто из членов экипажа Глобус не произнёс ни слова. Ас выглядел настороженно. Энкиду — без чинов, как всегда. Старик понял, что следующая реплика также отдана ему.

— Будем знакомы… — Он смотрел на Билла. — Я, очевидно, твой дядя.

Он поклонился для всех.

— Мардук Ану. — Молвил он запросто. — Здешний фермер.

Билл с совершенно серьёзной рожей, будто ему было не в кипиш удержаться при словах «здешний фермер» от растерянной ухмылки, сказал своим парадным голосом, какой использовал только по требованию леди Сунн:

— Ваше ве…

Старик мгновенно, как хорошая гувернантка, глазами показал ему — ошибка.

И отвернулся, заинтересованный поведением закапывающих могилу бандитов-лулу. Когда он снова посмотрел на Билла, то сделал вид, что не замечает сдерживаемой смешинки Аса и хуже справляющегося с этим Энкиду. Оба стервеца буравили взглядами оплошавшего Билла, с которого, как с гуся вода, стекли эти взглядцы. Он спокойно исправился:

— Сир Мардук.

И добавил:

— Я… узнал.

Ас поморщился. Миссия началась уж слишком неофициально. Но Мардук сир Ану, кажется, доволен.

Кивнул без улыбки.

— Кровь не водица. Я тебя тоже учуял.

И великолепный нос шевельнулся, будто слова его не были фигуральными.

Такого старого нибирийца Билл никогда не видел. Его лик не оставлял повода ни малейшего для излюбленного занятия сына Сунн — смеяться.

Краса абсолютная.

Зло напитало черты единовластного хозяина Эриду. И в этом пусть не будет никакого сомнения. Нечего притворяться и развивать характер, чтобы потом огорошить читающих летопись какой-нибудь ужасной неожиданностью.

Это было бы нечестно, это был бы дешёвый трюк и неуважение к господам читателям.

Другое дело, что… что, конечно, наличие зла в характере и нраве вовсе не означает автоматически, что носитель совершит зло. Так же как, если кто сидит возле мёртвого тела с окровавленным ножом в руке и ужасным взглядом — вовсе не означает, что именно он убил. Убийца, быть может, совсем другой кто-то, и вот… вот он стоит позади других мирных испуганных господ.

А, может, и нет.

В общем, я не знаю пока.

И помянутая новым знакомцем поговорка в его красных устах утрачивала свою многозначительную глуповатость вечной семейной мудрости.

Камень из-под литосферы вечный был материалом, из которого изготовлены его черты, поступь и стать — под стать измождённой земле колонии, а сам очерк дуг над бровями — основательней её орбиты.

Рост не мешал ему, когда он повёл их между отступающих и опускающих глаза участников захоронения самолёта.

— Здесь всё иссечено временем. — Мимоходом бросил он, видя, как стараются они не смотреть по сторонам.

Поди, он понял, что они переполнены впечатлениями.

— Радиация сделала меня немножко другим. — Неторопливо объяснил. — Но тогда меня уже немногое интересовало. Главное было сделано в те времена.

Вдовец, вспомнила Шанни. Он потерял когда-то жену, ей сказали. И тут она увидела, что он смотрит ей в глаза. Когда он обернулся, она не уловила. Это продолжалось очень недолго, но Шанни испытала чувство, будто стоит у края обрыва, а внизу рассмотреть что-либо почти невозможно. Её вдруг укачало — как тогда, когда Глобус вертелся, потеряв равновесие, на исподе великой воронки.

Он отвернулся, оставив Шанни в растерянности и сомнениях.

Он вёл их по двору, судя по всему, некогда задуманному, как площадь перед зданием, в котором как-то уживались размах, чопорность и дух не одного времени, а многих.

Почернелые стены в пристройках, выглядевших, как уступки слабой земной природе, без окон на высоте почти двух этажей. Только старая галерея в мощных серых лозах какого-то пытавшегося умереть растения, ползла вместе с этими в руку толщиной плетями вдоль стены, где несколько немытых застеклённых дверей ничего не показывали и всякая попытка света проникнуть внутрь терпела неудачу.

Первая звезда, крупная и ясная, сплюснутая, как эллипс, лежала среди вороха ветвей на карнизах и выступающем козырьке. Шанни, приглядевшись, поняла, что это гнёзда. Но кому могли принадлежать эти громадные колыбели? Кого укачивали они?

— Когда дом так велик. — Он снова без труда уловил её взгляд. — А всех обитателей раз-два и обчёлся, приходится бедному хозяину делить его с навязчивыми постояльцами.

Он склонил своё лицо на ходу и без предупреждения изобразил страшную маску.

— Скажите мне, леди. Вы, я вижу, умница — какие гости самые навязчивые?

Сбоку шедший Билл вклинился в кадр, имея за собой фоном поросль тёмных деревьев:

— Те, которые что-то принесли с собой? Так они просто беспокоятся, а неровён час, на завтра не останется?

— Привидения, конечно. — Вежливо сказала Шанни.

Мардук выпрямился и снисходительно посмотрел на Билла, почтительно и ласково — на Шанни.

Они завернули за гигантский, мохнатый от растительности и уходящий ввысь бок этого большого гнезда.

— Пожалуй, что… — Начал он.

Они как раз оказались на поляне перед домом. Если бы сейчас вместо свинцовых ветвей выросла в небе молния и раздался бы отчаянный треск, и тогда они бы так не удивились. Хотя, по сути, ничего удивительного они не увидели.

Просто им открылась тайна этого дома. (Так они тогда подумали.) Двор был невелик, никаких глупых пристроек. Так, обычное дело — не очень хорошо стриженый газон, чем-то напоминавший Энкиду накануне ушедшего в память жертвоприношения… рощица, тихо покачивающая ветвями, поодаль. Широкое крыльцо и несколько некогда белых колонн — вот и всё, вот и всё.

Но в скромном дворе и покачивании ветвей сквозило то благородство, которого лишилась площадь, превратившаяся в место проведения странных ритуалов с участием хозяина. И сам он, пригласивший их на широкие ступени мощного изогнутого лукой крыльца, тоже переменился…

Шанни просто почувствовала, как ступает по тысячам следов…

За спиной ласково хлопнул выстрел. Мардук отметил, что никто из его гостей не вздрогнул. Было так: Ас прошёл ещё пару шагов, и тогда, — окликнутый? — неоперативно глянул за плечо. Энкиду обернулся сразу и принялся разглядывать то, что увидел. Билл продолжал идти, пялясь на гнёзда и остановился — ключик выпал, громко сказав:

— Ой, где-то стреляли.

Шанни, погружённая в глубокие размышления о природе старых семейных гнёзд, вынырнула из мыслей с ощущением, что слышала что-то, причём там же — в мыслях, и вопросительно поискала Билла.

Тот запоздал и шёл спиной вперёд к крыльцу, глядя на угол дома. Но смотреть там было не на что, поэтому Билл в свою очередь вопросительно повернулся к брату, который продолжал пристально изучать обломанное ребро здания и неподвижно застрявшую в воздухе ветку вьющегося растения. Кажется, ветка никакая не торчала, когда они обходили угол.

Мардук с улыбкой смотрел на них, не собираясь ничего объяснять. Он кивнул, как будто выиграл пари, когда Ас любезными злыми глазами несколько насильственно нашёл его собственные. Мардук приоткрыл алые губы, как для поцелуя…

Впереди со двора из-за поляны, окаймленной густым леском, ожив, двигалась на них опушка.

Оказалось, там расквартировано нечто вроде военного лагеря. Маскировка была талантлива и оставляла впечатление чуть ли не сплошной чащи. На самом деле, небольшой отряд, поместившийся за первой линией деревьев, почти и не прятался.

У них шла своя жизнь. Ас чуть с ума не сошёл, что не заметил спрятанного под носом отряда, и, кажется, с трудом справился с собой.

Потрясающая смесь обмундирования сразу бросалась в глаза, если приглядеться. Новенькие пушечки, расхаживающие на железных лапах, и обмотки, которые поудобнее пристраивал на затёртой человеческой ноге солдат, лезли в глаз с одной афиши.

Ездовое животное непонятной породы и масти спешной побежкой несло на спине прямого, как ствол, офицера, сразу разразившегося идиомой при виде обмоток.

В отряде мало обращали внимания на шествие гостей. Один, сопровождавший пушку, подбежал, обдав их резким запахом раскалённого масла. Ас прицельно повернулся, но подбежавший обратился к Мардуку и что-то еле слышно сказал, бесцеремонно показывая на Билла только взглядом, до того похожим на сдвоенный взгляд одной из установок, что даже приятно делалось — такова власть сравнения.

— Воспоминания. — Мардук поглядел поверх подбежавшего на Шанни.

Та не сразу поняла, что он с опозданием решил ответить на свой же вопрос, какие гости самые навязчивые.

Он отмахнул подбежавшего и с улыбкой крупного красного рта взглянул на Билла.

— Драконарии. — Оправдываясь, молвил он. — Что с них… дикие. Но надежные, это верно.

Хозяин вытащил из-под плаща старинный пистолет и отсалютовал драконариям, которые немедленно побросали все свои дела и ответили протяжным звуком, не разжимая ртов. Прямой офицер сорвал с плеча трубку и дунул. Высоко в воздухе пыхнуло и разлетелись сердечком искры.

— Селитра и пучок травы. — Опять пояснил хозяин, хотя его никто не просил.

— Честные правила. — Заключил он, прикладывая пистолет к губам и пытаясь уловить терпкий дымок из дула.

Теперь они узнали это лицо, хотя, как водится — на портрете, сказал себе Билл, он иссечён только ветром.

Убирая пистолет, великан глянул так, будто вместе с пистолетным дымом поймал и мысль Билла.

В прихожей, где зеркало сразу показало им, кто они такие — впрочем, не совсем явственно, сир Мардук разулыбался. Иных из членов экипажа Глобуса, отвыкших от столь щедрой траты полезной жилплощади, гляди-ка, охватит боязнь открытого пространства.

Арка с застеклённым треугольником сияла — значит, это западные покои. Билл заметил:

— Мальчики, на зеркало не дышать — запотеет.

Мардук оглушительно рассмеялся. (Но очень коротко.) Его вниманием завладел Энкиду. Только сейчас разглядев в полуобороте, когда сложение Энкиду оказывалось в наиболее выгодном ракурсе, самого сдержанного из своих гостей, Мардук сделал губами совсем как Билл — мол, однако.

— Тебе бы, парень, лохмы подлиннее и был бы вылитый лулу. — По-свойски шепнул он так, что рассердиться бы только глупец.

Он сделал широкий обнимающий жест и, обхватив их фигурально вот этак, повёл в комнату с арочной дверью.

Комната для великана, прозрачна и необыкновенно ясна — она совершенно не соответствовала облику и нраву хозяина. Или выказывала в нём сокрытое? Другая ли рука позаботилась о том, чтобы вдоль высокой стены двигалась галерея с одной полуоткрытой высокой дверью и свет играл в чистом стекле, а стены в накате из цветов и звёзд дышали покоем. По углам — множество шандалов, видно, здесь проблемы с эрзац-энергией. Но и огромное бра на стене под потолком так расположено, чтобы извлечь максимум света в вечернем полумраке.

— Как вы летели?

Билл беспечно ответил:

— Разговаривали про школьные годы.

Шанни испуганно прижала губу клычком. Но хозяин всё понимал. Он первым делом, давая возможность им самим оглядеться и расположиться, как вздумается, направился широким шагом к столику. То, что помещалось на нём, поразило воображение некоторых из гостей. Столько разноцветного блеска в забавных графинах… это-то для трёх опростевших парней, довольствовавшихся некрасивыми в своей публичности бутылками.

Сир Мардук оглядел графины и поморщился, что, по мнению некоторых, было совершенно излишне.

Обернувшись к мужчинам, он произнёс несколько слов, произвёдших на них сильнейшее впечатление, сугубо благоприятное.

Он поднял голову и взглянул на дверь, но не ту, через которую ввёл гостей, а на другую, прикрытую шторами. Он собирался кого-то позвать, и губы его шевельнулись. Но оборвал себя и крепкою рукой взялся за один графин, а другою ещё за один.

— Целовались?

Это сир Мардук подхватил развязную реплику Билла

Шанни сделала брови вразлёт.

— Нет… — (Со смешком).

(Интересно, что ответ прозвучал неуверенно, что вызвало улыбки мужчин.)

Шанни с обидой отметила, что её ни в чём не заподозрили. Вообще, она поняла, что вживается — или проваливается, как в повторяемый перед уроком текст — в роль леди, которая до того безупречна, что при ней следует фильтровать даже улыбки.

Кольнуло зонтиком самолюбие. Шанни решила, если не бурю выпустить из рукава, то хотя бы развеять сомнения старого господина относительно нрава молодых воспитанных леди с Нибиру.

— За себя, — начала она, — могу ручаться.

Она оборвала фразу так искусно, что при всей благопристойности в комнате возникло ощущение шаловливого, проникшего сквозь замочную скважину ветерка.

Все так и уставились на неё. (Ас тоже). Мардук молчал всей твёрдостью лица, и вдруг рассиялся. Шанни с досадой уяснила, что разочаровать его она не в силах. Сир Мардук из тех, в чьём присутствии королева вправе что угодно сделать.

Билл, почуяв каверзу, закопошился, двинул к ним с щедро плещущим стаканом.

— Да я их ненавижу. — Половиной рта пожаловался. — Поверьте.

Мардук покачал великолепием головы

— Нет, милая… не верьте. Они и вас этим кормили?

Он указал без затей стаканом — и опять вышло мило, по-стариковски, но не фальшиво.

— Они обожают друг друга… этот светлый леану и тёмный леану… правда, третий у вас наособицу.

Шанни чуть не прыснула — до того забавное вышло определение их ситуации: командир, которому скрежеща зубами подчинялся Энкиду и весело не подчинялся Биллушка, последнюю неделю держал этих двух зверей на расстоянии от своей шеи только взглядом.

Мардук, любовно оделив Шанни бокальчиком, отошёл к столику с чудесами и принялся оттуда вызывать мановением брови, то движением локтя мужчин. При этом он ухитрялся толковать, о том, как возникает любовь между двумя.

Он окончательно перешёл с ними на другой тон. Это было особенно заметно по контрасту с тем почти официальным почтением, которое он выказывал Шанни.

Разговоры завели хозяина далековато. Возможно, во времена его юности ходовой монетой считались двусмысленные шутки, но Шанни с удовольствием заметила, что Ас сбит с толку, а Энкиду подыскивает слова.

Любопытно, что высказывался сир Мардук с большой и, как бы сказать, натренированной изысканностью, сплошь экивоками. Шанни ничуть не удивилась, когда командир, долго крепившийся, выпалил:

— Ну, знаете ли…

Энкиду смолчал.

Разумеется, Билла выбить из седла юморком — заведомо неблагодарное дело.

— У нас такое не принято, чтобы один, — он с умилением заглядывал в свой стакан, — широкоплечий красавец-мужчина срывал бы цветы с уст другого, такого же.

Ас закашлялся. Опрометчиво, потому что хозяин участливо спросил его — не крепко ли?

Шанни сочла долгом вмешаться. Помимо прочего, она прикинула, что хозяин желает развлечь именно её, показав ей своё умение вовлекать нибирийцев в задуманные им сюжеты.

— Пощадите, сир Мардук, они же со стыда сгорят.

Энкиду, по своему обыкновению желавший развалиться на полу и нашедший замену в том, что нечаянно присел на ступеньках, ведущих на галерею, быстро обернулся.

Но не ему одному послышались шаги за высокой дверью. Он сделал вид — тёмный леану, не так ли? — мол, разглядывает комнату, что было оправдано — и позвал:

— Шанни, иди посмотри. Похоже на кого-то.

В углу под лестницей только сейчас они заметили портрет. Ей-Абу-Решит, его не было: невидимый дунул между ними и наспех приложил к стене.

Шанни, спросившись для порядка взглядом у сира Мардука, пошла, прижимая губы к бокальчику — её душила нервная весёлость. Потащился немедленно и, конечно, Билл.

На старом портрете молодая женщина, столь неистово красивая, что приходило на ум слово «щедрость», величественно и просто смотрела мимо них.

— Бесспорная милашка. — Без усилия похвалила Шанни. — Трудно представить себе, что это писано без прикрас.

— Так бы и про ваш портрет сказали.

— Ну… спасибо. — Сумела ответить Шанни хозяину.

Билл повернулся к Мардуку с простодушным и бесстыдным вопросом без слов.

— Так… актриса… — Неохотно буркнул Мардук. — Правда, есть сходство. А вы играете, господа?

Он смотрел на Шанни.

— Я подумал сразу, что вы — играете.

Билл заквохтал:

— Что ж ты молчала? Я бы в Глобус рояль прихватил.

— А разве у вас там нет? Я хочу сказать… что ж вы не взяли с собою инструмент?

— Дядя, у нас был инструмент, но на нём только ваши навязчивые гости играли.

— На чём ты играешь, племянник? — Хмуро спросил он.

— Ни на чём я не играю. Они мне не дают. И петь, дядя, не дают.

— Дама на портрете — она играла на сцене? — Вклинился Энкиду.

— Нет… да, в семейных спектаклях.

— Я тоже играл в летнем лагере один раз.

— Я о другом, сир, — продолжал Энкиду, — она профессиональная актриса?

Мардук вспоминал:

— Как сказать? Знаете, когда дети пойдут, тут уж не до профессии. — Он улыбнулся Шанни. — Мотайте на ус.

Шанни смущённо потёрла пальцем над верхней губой. Билл разошёлся:

— Мы, дядя, все играем. Разве нет?

— Это уж точно.

Энкиду почему-то застрял на одной теме:

— Это, извините, общее место. Когда кто-то рождён актёром… это оставляет отпечаток. Пойдут дети или нет.

Это слегка смахивало на дерзость. Мардук, показав бокалом, что по праву старшего закрывает тему, молвил:

— Здесь у нас нечто лучше портрета. Живая женщина, чьи достоинства и дарования должны пробуждать в нас дух соперничества.

Он оглядел тех троих, в ком, по его убеждению, сей дух обязан пробудиться.

— Вы ещё скажете, леди, что ничего такого не чувствовали, когда летели с ними?

— Я стесняюсь, сир Мардук.

Мардук показал им другую картинку — на стене, которую постепенно жарко закрашивало солнце.

В золотых и красных тонах смелая рука изобразила партию в шахматы. Животное на плече одного из игроков сбивало хвостом фигуры, второй игрок с досадой отмахивался. В окошке за плечами игроков летела птица.

— Видите?

— Птица унесла одну из фигур?

Энкиду быстро определил:

— Королевы белой на доске нету.

Сир Мардук увидел, что уровень сверкающей жидкости в бокалах исчезающе мал, но добавить не предложил. Он взглянул в окно, похожее на картину с птицей. Высокое, оно напомнило им об окошке в Глобусе.

— Пора, — молвил хозяин.

Он неуловимым жестом предложил им поставить сосуды.

— Смотрите, свет уже покинул наше вино…

И вправду, — лучи закатные сползали со столика, и графины не сверкали.

— У нас переодеваются к ужину.

Билл и Энкиду сделали тревожные вопросительные жесты. Сир Мардук успокоил их взмахом своего бокала, который он вернул на погасший столик.

— Знаю, что ваши вещички в поезде… Где, кстати, он, ваш волшебный корабль, который перенёс вас сюда через великую бездну?

Тут замялся Ас, но немедленно хозяин оборвал свой повисший в воздухе вопрос:

— Шучу, милые. Не собираюсь вас расспрашивать, пока вы не узнаете меня чуточку лучше. Словом, у себя в комнатах вы найдёте то, что вам понадобится. Не смейтесь над старой модой и над выжившим из ума хозяином, хранящим память о былом.

Шанни испытала сомнение.

— Это несколько неловко… — Начала она и тут же пожалела.

Хозяин рассыпался в извинениях.

— Но вы простите меня… единственное моё побуждение — чтобы вам было уютно в этом доме. Конечно, неловко, когда в подозрительном месте при подозрительных обстоятельствах сомнительный господин осмеливается предложить леди переодеться.

Тут Шанни рассмеялась, ощутив неподдельное облегчение.

— Нет, нет. — Расставшиеся с дармовой выпивкой трое её товарищей — ведь они её товарищи, не так ли? — смотрели с тревогой. — Это я бестактна. Конечно…

Она оглядела себя.

— Леди грязна к чертям… я благодарю вас, сир Мардук, за ваш такт и щедрое гостеприимство.

Билл даже губки надул от таких фигуристых штучек. Шанни умеет вот этак изъясняться с мужчиною?

— Тогда позвольте без промедлений проводить вас.

Мардук повёл их к арке. Ас задержался и прошептал Энкиду:

— Сам он, что ли, будет подглаживать рюшечки? Не успеет, бедолага.

Энкиду не ответил, и, по его принуждённому взгляду, Ас понял, что слух у хозяина по-прежнему хорош. Сир Мардук сделал вид, что не расслышал, но, спустя полминуты, когда они снова вышли в холл и подняли глаза к лестнице, внушительно и невзначай промолвил:

— У меня отменная прислуга. Это, пожалуй, единственное преимущество по части удобств, которым я могу похвастаться.

— В чём же тут соль? –Шанни великодушно подарила Асу возможность приотстать.

— Я их вышколил. — Хозяин остановился у лестницы. — Давать громогласные указания с пощёлкиваньем хлыста в духе колониальных романов нет нужды.

Он поставил ногу в сапоге на третью ступеньку.

Билл показал лицом диагноз — «простодушие»:

— Но как же они тогда узнали, что нам нужно?

— Хорошая прислуга, как исполнитель при абсолютном тиране, ловит каждый вздох. Хотя в данном случае, всё не так зловеще…

Мардук обратился к Асу очень приветливо и непринуждённо, желая показать, что между ними не может быть никаких неясностей.

Билл остановил-задержал Шанни.

— Слушай, — дружелюбно и ничуточки не понижая голоса, сказал он, — если тебе осточертело, я могу это остановить.

Шанни нахмурилась:

— Да?

— Пока это не зашло слишком далеко. Видимо, нам придётся застрять в этой милой хатынке, где мне под каждой дверью хвост мерещится, а на крышах, совершенно очевидно, гнездятся птеродактили, которые скоро вернутся с неудачной охоты. Поэтому…

— О чём, чёрт возьми, ты толкуешь?

Билл пожал плечами.

— О дядюшкиных приставаниях.

— Что?

— Ну, о любезностях. Я-то полагал, тебе уже неуютно стало от всех этих «леди — то», «леди — сё» и про то, какая ты безупречная. Когда он толкует о чистоте крови, бросая при этом взгляд на тебя, мне и то как-то не по себе становится.

Шанни, помолчав, подпустила холоду:

— Не знаю, что у тебя на уме, Билл… скорее, всего ты искренен, как всегда.

Билл изумился.

— Ты не против? Тебя не мутит от этого?

Шанни внимательно его изучила.

— Мутит ли меня? О нет, Билл. Мне вовсе не делается дурно от традиционных манер и непоказной воспитанности. Конечно, о, конечно, мне пока слегка не по себе, учитывая все подобранные мною с пола за три месяца носки и услышанные во время обеда звуки здорового пищеварения…

Билл что-то забормотал. Шанни задумчиво продолжала:

— Нет, Билл… мне странно… но меня не мутит.

Билл с упрёком молвил:

— Шанни, это может быть не вполне безопасно… может иметь последствия. Мы же не знаем, какие гендерные ритуалы были приняты в ту геологическую эпоху, когда дядя впервые прикоснулся лезвием к своему брутальному подбородку.

Шанни закивала. Она заговорщицки склонилась к нему:

— Наверное, что-то ужасное. Может быть, он даже разыгрывал женщин, не подавших ему не единого повода, в карты с приятелями, проявлявшими столь же гнусные наклонности.

Билл едва слышно чертыхнулся. Он опустил глаза вовремя и теперь не собирался отвечать Шанни на её ясный и дерзкий взгляд.

— Как хочешь… — Еле слышно выговорил он. — Я тебя предупредил…

И он поспешно ушёл, по дороге прихватив Энкиду и что-то сказав ему на повороте лестницы. Энкиду не обернулся, потому что Билл явно намекнул ему на это.

Хозяин объяснил в светлом широком коридоре, что комнаты временные. Просто переодеться, умыться, если будет угодно гостям… а уж на ночь им приготовят постоянные покои — каждому.

— Не обессудьте. — Серьёзно говорил он, оставляя Шанни в комнатке, где похоже был чей-то личный рабочий кабинет. — Я отдал самые чёткие и жёсткие распоряжения прислуге. Им известно, что покои предназначены гостям столь знатным, что я, их повелитель, сгорю со стыда… — он улыбнулся, — если что пойдёт не так.

— Сир Мардук, великое спасибо от усталой и чумазой пассажирки.

Шанни огляделась:

— Комната насыщена энергией… чувствуется, что здесь работает тот, кому комфорт необходим, чтобы не задерживаться мыслью на пустяках.

Мардук просиял — слегка насмешливо и снова принялся извиняться:

— Женщин в доме нет, госпожа. Поэтому увы, не могу предложить вам добрых и опытных рук горничной.

Шанни не стала лепетать, что сроду не нуждалась в помощи, чтобы натянуть чулочки — не стоило давать повода к новым шуткам.

— Что касается чистой одежды, я совершенно смущён. Взгляните сами.

Мардук ушёл с поклоном. В смежной с кабинетом комнате Шанни обнаружила что-то вроде усовершенствованной асовой дежурки. На стене на плечиках она нашла исключительно красивое ярко-зелёное платье. Ясно, что оно ей не подходит. Такое подошло бы очень тёмной шатенке с особым бело-розоватым — Шанни прищурилась, — оттенком кожи. Но размер тот, что требуется.

Переодеваясь, Шанни увидела за диваном спешно сброшенный туда мужской костюм. Сир Мардук в своём неподдельном гостеприимстве предложил ей самую ухоженную комнату — свою собственную.

В это же время трое были проведены молчаливым фрачным существом в помещение, куда менее аккуратное. Громоздились сёдла… причём, таких больших даже Билл не видывал. Энкиду сразу отпустил остроту, Ас шикнул, покосившись на доместикуса, но тот — ах, ты, и правда, вышколен. А может, и не расслышал.

По части удобств здесь имелся жестяной рукомойник, который, наверное, притащили из лагеря драконариев.

Билл вытащил из-под горы духмяной кожи хлыст и задумчиво рассмотрел.

— Мойтесь, малыши. — Махнул он. — Я не буду. Раз дядя унюхал меня, не стоит лишать его условного рефлекса.

— Не трогал бы… — Неопределённым глухим голосом — стягивая рубашку — молвил Энкиду.

Билл рассеянно пощекотал твёрдую спину брата кончиком кнутовища и вскрикнул:

— Смотри… на нём уже всё зажило.

— Отвали.

Ас и в этом целомудренном мужском заповеднике ухитрился уединиться и момент сбрасывания одежд царём-лебедем — несносный Билл, — был упущен. Они уже увидели, как он возится над солдатским рукомойником. Когда он отпрянул, Билл сказал:

— Какая прелесть.