Бесплатный фрагмент - Глобальный хаос

Часть первая. Возвращение России и кризис Запада

«Прощай, Россия» двадцать лет спустя

Кто-то, наверно, спросит себя, почему я снова публикую эту книгу, когда после её первого издания в России и в Италии прошло около двадцати лет. Я сам долго колебался. Но теперь, когда международная ситуация так обострилась и после того, как я перечитал недавно несколько отрывков, написанных тогда, и обдумал их в свете всего происшедшего потом, я убедился, что будет полезно снова предложить их вниманию итальянских (и русских) читателей.

Но хочу сразу предупредить более молодых читателей — из поколения, следующего за этими событиями, — что в книге, которую они держат в руках, нет никаких изменений по сравнению с тогдашней. Я хотел, чтобы вся история была изложена так, как я её тогда увидел и рассказал. Таким образом тот, кто захочет и будет в состоянии, сможет найти также и ошибки в интерпретации событий, которые я совершил (мне кажется, я могу сказать, что их очень немного), и в предсказаниях, которые мне тогда казалось необходимым сделать, покидая твёрдую почву хроники и рискуя вступить на опасную, конечно, почву прогнозов. Единственное изменение, которое я себе позволил, — подчеркнуть некоторые пассажи, выделив их в тексте. Как правило, это те места в книге, в которых выражены мысли, тогда явно шедшие против течения мейнстрима, — и западного, но также и русского мейнстрима той эпохи. Так, я думаю, молодому читателю легче будет найти те темы этого памфлета, которые вызывали наибольшую полемику. Термин «памфлет» мне кажется точным. Речь шла (и идёт) именно о памфлете. Но не только. Позиция автора этой книги — это позиция возмущённого, удивлённого наблюдателя — иностранца, но при этом принимавшего горячее участие в событиях, при которых он присутствовал. Это стремление распутать клубок предстоящей трагедии, которой можно было бы избежать, имея хоть немного благоразумия, и последствия которой не могли не быть всемирными. Я наблюдал за явными иллюзиями и ложью тех, кто её подготавливал, за подлостью и глупостью, из которых они были сотканы. Наблюдал, не строя, со своей стороны, иллюзий, и за тем, как «из-за границы» поддерживались, подсказывались, навязывались варианты, которые были выгодны «загранице», чтобы «заграница», а не русские, могла пожинать плоды грабежа, которые она предвкушала заранее.

Поэтому эта работа — слишком «страстная», чтобы её можно было определить как «историческое сочинение»: она слишком далека от мудрой холодности беспристрастного наблюдателя. Однако — я в этом убеждён, — результатом моей тогдашней работы над хроникой тех десяти лет стало то, что в этой хронике проявился — и остался запечатлённым– отрезок истории. Если бы не было книги «Прощай, Россия», теперь было бы трудно, если не невозможно, восстановить в деталях то, что тогда происходило. Факт, что эта книга, написанная иностранцем, была единственной за целое десятилетие систематической хроникой этих событий. Никто из русских не попробовал взять на себя такую же задачу — в то время, одновременно с самими событиями. Потребовалось несколько лет, чтобы начали появляться реконструкции, воспоминания, часто продиктованные жаждой реванша, мести победившим противникам или жаждой какого-то спасительного самооправдания, подписанные некоторыми из главных действующих лиц, появлявшихся на той сцене. Но полного видения общей картины той контрреволюции, зрелого, объективного и бесстрастного, ещё не было. И это легко объяснить. Раздирание страны, в котором активно участвовали, иногда с совершенным и безответственным легкомыслием, многие русские интеллектуалы, писатели, артисты, совершалось in corpore vili, то есть на плечах народа — бессознательного, которым манипулировали именно потому, что он был бессознателен. Рассказывать правду было не легко, и особенно — тем, кто во всём этом участвовал. Ещё и сегодня не окончен спор об ответственности русской интеллигенции за трагедию, которую пришлось пережить русскому народу.

Некоторые мои «предсказания» не сбылись. Добавляю сейчас: «к счастью». Самое важное из них было неявно высказано в названии: «Прощай, Россия». В итальянском языке слово «прощай» («addio») имеет решительное, окончательное значение. То же значение оно имеет и в России. Хочу только заметить, что это название — не моё личное прощание с Россией. Напротив, я хотел с грустью сказать, что это Россия говорит «прощай» себе самой и своей истории. Это предсказание, к нашему общему счастью, не оправдалось, как мы видим теперь, и Россия, когда я пишу эти строки, вернулась или возвращается к самой себе.

Учебник политологии

Читая те страницы, можно легко понять одну вещь: конец Советского Союза — конец неизбежный, потому что только страна, уже разрушенная психологически и морально, могла так поддаться соблазну, чтобы отдать целое общество в руки нового класса гангстеров без всякого сопротивления, — был результатом влияния разных факторов, из которых внешний был не менее важен, чем внутренний. Падение такого гиганта, как бы он ни был ослаблен внутренне, было возможно только под влиянием могущественных внешних сил. Теперь те же самые силы решили повторить попытку в планетарном масштабе — после того, как отдали себе отчёт, что гигант снова поднимает голову. И делают это, больше не используя ни обольщение Голливуда, ни превосходство своего рынка, но обманом, устраивая общественные, политические, экономические потрясения, используя насилие, войну. Можно себе представить, насколько легче организовывать смену режимов, государственные перевороты, диверсии, провокации в небольших странах, неспособных защитить себя. В этом смысле книгу «Прощай, Россия» можно рассматривать как учебное пособие, которое помогает научиться понимать глубинный смысл событий, о которых победители рассказывают так, что побеждённые не могут их даже увидеть, а тем более — осмыслить.

Те же, кто, почувствовав любопытство, захочет скорых выводов, минуя подробное описание катастрофы, могут сразу перейти к предпоследней главе — «Заключение», которую я написал примерно через два года после выхода русского и первого итальянского издания книги «Прощай, Россия». Это заключение более суровое и трагическое, чем то (тоже неутешительное), которое завершает первое итальянского издание (второго русского издания этой книги не было). В этом заключении надежды на какое бы то ни было «русское возрождение» были сведены к минимуму, я думал, что их почти нет, видя полное отсутствие ума и достоинства, отличавшее русскую политическую жизнь на исходе ХХ века. Эта политическая жизнь была полностью «колонизированным» пространством. И тогда я не видел больше никакой возможности освобождения.

В этом «заключении» я, однако, увидел и описал в общих чертах месть истории, которая вот-вот должна была поразить торопливых и радостных победителей первого раунда (в действительности — не первого, а только звена в длинной цепи нападений Запада на «остальной мир» и с особенной враждебностью — именно на Россию). Я видел, что на этот мир готова обрушиться буря сокрушительной силы — именно потому, что западные страны совершенно неспособны заметить явные признаки своего скорого упадка. Это предчувствие оправдалось. И оно мне позволило быстрее и лучше понять, что произошло 11-го сентября 2001 года. Неоконы — так называют многочисленных представителей самого влиятельного и агрессивного сектора американской элиты, проникнутых воинственным сионизмом, — организовали «мировой государственный переворот», задумав и совершив «невообразимый» террористический акт против самой Америки. Настолько «невообразимый», что и теперь, через пятнадцать лет, большей части политических комментаторов мирового мейнстрима ещё не приходит на ум никакого другого объяснения, кроме того единственного, которое вообразили себе — именно вообразили — его создатели. Политические комментаторы так же, как и ни о чём не ведающие массы мировой общественности — в первую очередь те, кто живёт в «обществе спектакля» и кого это общество лишило способности рассуждать, — не могли понять, а тем более — настаивать на этом, противореча другим, — что реальность, которая представлялась их глазам, была изменена до неузнаваемости с помощью совершенно новых сценических приёмов, ошеломляюще сложных, подкреплённых современной техникой и новыми технологиями. Это был не первый раз, когда политическая и военная акция устраивалась под «фальшивым флагом», таким образом, что ни пострадавшие от неё, ни даже непосредственные исполнители, ни те, кто наблюдал её вблизи или издали, не могли понять, кто эту акцию на самом деле организовал. Но в этом случае те, кто её задумал, не только руководствовались задачей «планетарного масштаба»: они были первыми и единственными, кто применил технологию, необходимую для её решения и для того, чтобы замаскировать саму эту задачу и её истоки.

11-е сентября 2001-го

Должен сказать, что эти рассуждения проистекли из моего первого ощущения. Это было ощущение, что официальная версия о девятнадцати арабах-угонщиках, руководимых Усамой бен Ладеном, сразу же проникшая во все СМИ мирового мейнстрима, не выдерживает критики — именно потому, что весь этот «спектакль» не мог быть плодом «другого века», другой цивилизации, другой культуры. Здесь явно был виден «фабричный знак» западной цивилизации, общеизвестной и яркой особенностью которой стало пристрастие к зрелищам; которая изобрела все инструменты психологической манипуляции; где все техники общественного обмана с большим успехом применялись уже не одно десятилетие; где производились самые утончённые эксперименты с подделкой образа и звука; где были на вооружении все возможности контроля за коммуникациями, какие дают цифровые технологии. Всё это, конечно, наше. И, если хорошо подумать, поразительно, что такой проницательный аналитик системы манипуляции массами, как Ноам Хомски, мог не заметить этого «фабричного знака» на образах, в которых нам предстаёт 11-е сентября.

Используя терминологию, которая властно входит в геополитический обиход с начала «рокового» 2017-го (почему я использую определение «роковой» — объясню позже), я сказал бы, что «гибридная война» началась именно 11-го сентября 2001 года. Её окрестили «борьбой с международным терроризмом». С тех пор мы ежедневно подвергаемся «радиоактивному излучению» этого спектакля, который, по словам самих его авторов или, может быть, статистов, должен продлиться «целое поколение» (слова Джорджа Буша-младшего, президента Соединённых Штатов, или, как определённо сказал Дональд Рамсфельд, тогдашний министр обороны, пятьдесят лет). Спектакля, который рискует перейти в настоящую войну, мировую, ядерную, решающую для судьбы экосистемы, в которой мы живём и которой составляем часть.

Дерзость этой группы личностей, называемых неоконами, и решительность, с которой они действовали, объясняется тем, что они сделали (думаю, с трудом и с большим беспокойством) тот же анализ, которым занимался я, когда размышлял над судьбой России. Я прошёл этот путь, основываясь на очень неполных данных, дополненных интуицией, случайными сопоставлениями, анализом психологии победителей, который можно было сделать, наблюдая за их поведением. Я основывался на своём политическом и журналистском опыте, накопленном как раз тогда, когда я работал внутри империи-противника, хотя и побеждённой, но остававшейся мировой наблюдательной площадкой, на тот момент не имевшей себе равных. Я ясно слышал сигналы тревоги, которые исходили именно изнутри самого Запада. Сигналы необъяснимые, если думать, что Соединённые Штаты, ведущая страна Запада, не имеют противников, с которыми они не могли бы справиться.

Но тогда возникал вопрос: отчего эта тревога? У «хозяев мира» (этот термин, Masters of the Universe, принадлежит Полу Кругману) было гораздо больше данных, чем могла собрать немногочисленная компания, к которой я отношу и себя, — компания тех, кто терпеливо измеряет политическую температуру планеты. «Хозяева мира» или, лучше сказать, интеллектуалы-неоконы, которые понимают и интерпретируют их желания, не только собирали данные: они произвели проницательный, реалистический анализ, готовясь к тому, что им придётся иметь дело с чем-то, что не поддаётся их контролю или скоро выйдет из-под него. К концу 90-х годов, — именно тогда, когда Россия сдалась и они наслаждались своим триумфом, — они отдали себе отчёт, что как раз сейчас очень быстро набирает силу один — или даже не один — их потенциальный противник. Соединённые Штаты сами немало помогли становлению своих потенциальных врагов и даже сыграли в нём решающую роль. Это их глобализация вдохнула огромную энергию в искусственные механизмы, которые движут мировой экономикой: долг, потребление, рекламу. Перечисленные факторы привели к ясному и недвусмысленному результату. Учитывая его демографическое, индустриальное, технологическое, коммуникационное, военное развитие, Китай, по этим расчётам, должен был стать к 2017-му году не только антагонистом, но и главной опасностью, угрожающей господству Империи, или, иначе говоря, серьёзной глобальной угрозой национальным интересам Соединённых Штатов Америки.

Документ, в котором были резюмированы эти идеи, стал плодом долгой и сложной подготовки и в 1998-м году лёг на письменный стол тогдашнего президента Билла Клинтона. Клинтон его отверг, может быть, потому что не понял, будучи занят решением более насущных задач, например, — как открыть американским банкам ещё более широкие возможности для экспансии по всему миру. Полное понимание хода мировых дел и опасности, которой подвергалась Империя, ещё не было возможно. Неоконы опередили время больше чем на десятилетие. Но они не могли терять времени. Они хорошо понимали, что им необходимо действовать как можно скорее. Они не могли допустить, чтобы долгие раздумья их мажордомов помешали им достигнуть намеченных целей. Поэтому они убрали с дороги препятствие и привели к власти более удобную марионетку (причём, не заботясь о соблюдении формальностей, прибегли к помощи Верховного Суда). Этот документ, конгломерат их идей и страхов, назывался «Проект нового американского века» — «Project for the New American Century» (PNAC). Достоянием общественности он стал только после 11-го сентября 2001 года, то есть уже после того, как самая зрелищная часть этого проекта воплотилась в действительность, и когда президентом был Джордж Буш-младший.

Важное место в умах его авторов занимала победа над Россией — когда они совместно составляли свой проект, для них это уже был совершившийся факт, и эта победа стала важным элементом их общего взгляда на состояние мира. Конец Советского Союза был для них главной отправной точкой, аксиомой, на которой основывались все их последующий расчёты. Следующим препятствием, которое уже вырисовывалось на горизонте, был Китай. Они понимали — не соглашаясь с предсказанием, сделанным в 1987 году Бжезинским, — что «втянуть» Китай в западную систему власти будет очень трудно, если не невозможно. В любом случае для этого не было времени, потому что подошли сроки, когда должны были исполниться слишком оптимистические предсказания западных и в частности американских аналитиков. Согласно этим предсказаниям, в политическую жизнь Китая, ставшего капиталистическим (по упрощённой схеме «капитализм = американская демократия»), должны были войти демократические процессы, а потом Китай потряс бы гигантский социальный кризис, который бы вылился в демократическую революцию, такую же, как та, которая разрушила Советский Союз, и это позволило бы Империи покорить противника. Догма о тождестве капитализма и либеральной демократии, на которой с самого начала строили свои рассуждения либеральные экономисты, как оказалось, не работала (во всяком случае, не сработала тогда, когда было нужно) в случае с Китаем. С другой стороны, существовал серьёзный риск, что Китай, расширяя своё присутствие на мировом товарном и финансовом рынке с головокружительной быстротой, станет живым доказательством конца Империи, т. к. Империя — только до тех пор Империя, пока не станет очевидным, что кто-нибудь может не подчиняться её приказам.

Поэтому лаборатория Империи поспешила изобрести эликсир долголетия, который сохранил бы спокойствие хозяев мира. Важным химическим компонентом этого эликсира была стратегия превентивного применения силы. Сразу после крушения Советского Союза, как раз в 1990 году, правые радикалы начали составлять список приготовлений. Этот список получил название «Руководство по планированию обороны» — «Defense Planning Guidance» (DPG). Его авторы носили имена, которые мы неоднократно слышали с 1990-го до 2001-го года и позже: это Пол Д. Вулфовиц, И. Льюис Либби и Эрик С. Эдельман. Первый стал человеком номер два в Пентагоне, то есть заместителем Дональда Рамсфельда; второй станет главой администрации вице-президента Дика Чейни; третий — советником Джорджа У. Буша по внешнеполитическим делам. Новая философия Империи, которую усвоил Капитолий после гибели «красного врага», была создана именно этими тремя мыслителями. И она выражала сущность тех изменений, которые мы наблюдали в это первое десятилетие ХХI века. Эта философия кратко изложена в виде трёх тезисов, предельно ясно сформулированных: а) не допускать доминирования каких бы то ни было враждебных сил в тех регионах планеты, ресурсы которых существенны для Соединённых Штатов тем, что могут помочь им нарастить свою силу; в) подавлять любую попытку индустриально развитых стран поставить под сомнение лидерство Америки; с) пресекать возникновение какого бы то ни было глобального конкурента в будущем.

Не допускать, подавлять, пресекать: Никколо Макиавелли в краткой и прагматичной англосаксонской версии. В более грубых выражениях: все ресурсы — наши; всё, что нам нужно, мы возьмём себе; нет союзников, а есть подчинённые — это касается и наших индустриально развитых партнёров (то есть других западных стран). Тех, кто осмелится хотя бы усомниться во власти Империи, нужно «подавлять». Любыми средствами. Мы никому не позволим выделиться из общей массы.

Заявление, конечно, революционное. Его авторы, разумеется, сознавали силу Америки, понимали её позицию абсолютного лидера, но помнили также и о формальных обязательствах, которые Империя должна соблюдать, находясь в условиях официального мира со всеми. И о необходимости уважать церемониал либеральной демократии и международной законности. Другими словами, нужно было помнить — в то же время применяя грубую силу против любого, кто осмелится подвергнуть сомнению власть Империи, — что от объявления войны всему миру до того исторического момента, когда на земле воцарится мир (потому что она превратится в пустыню, где не с кем будет воевать), всё-таки ещё нужно пройти определённый путь. Только человечество, состоящее из одних рабов, могло бы согласиться с таким заявлением без возражений. Тот же Бжезинский, один из самых авторитетных членов команды неоконов, поспешил напомнить, что человек с улицы, даже если его превратить в быка, будет сопротивляться, если его поведут к мяснику, во всяком случае, если какая-нибудь информация об этом достигнет его зрения и обоняния.

Тем временем — учитывая, что времени на подготовку не оставалось, — можно было разыграть карту страха. Можно было добиться согласия общества на свои действия, если удастся создать «чудовищную непосредственную угрозу для масс». Эта идея была предложена вниманию экспертов в знаменитой книге, озаглавленной «Великая шахматная доска» («The Grand Chessboard»). В 1997 году, то есть на год раньше финансового кризиса 1998-го, когда существующий порядок начал зловеще поскрипывать, и четырьмя годами раньше 11-го сентября 2001 года. Совет Бжезинского был принят во внимание. В частности, составителями документа «PNAC», в котором было сказано, что было бы нужно «катастрофическое событие-катализатор, похожее на новый Пёрл-Харбор». Такая тактическая хитрость позволила бы склонить на свою сторону не только общественное мнение американцев и других западных народов, которые тогда можно будет запугать, но и всех властных кругов стран-союзниц, у которых тогда тоже можно будет «подавить» всякое желание действовать по собственному разумению. 11-е сентября 2001 года стало моментом, когда возник великий западный союз, сплотившийся против нового общего врага — терроризма. «Красный» коммунистический враг сменился «зелёным» исламским.

Перед этим, после принятия «Руководства по планированию обороны», процесс подготовки продвинулся вперёд. Было принято «Генеральное руководство по планированию обороны на 1994–1999 годы», где основные идеи «Руководства по планированию обороны» были разработаны детально: «Наша первая цель — воспрепятствовать возникновению нового соперника, как на территории бывшего Советского Союза, так и на какой-либо другой. Соперника, который представлял бы угрозу для существующего порядка, какую [раньше] представлял СССР. Что касается индустриально развитых стран, мы должны поддерживать на достаточном уровне [нашу] способность подавить всякую попытку поставить под сомнение наше лидерство или нарушить установившийся политический и экономический порядок […]. Мы должны придерживаться тактики сдерживания в отношении потенциальных соперников, как только они начнут стремиться к главенствующему положению в регионе или в мире».

Чтобы воплотить такую стратегию в жизнь, требовалась соответствующая программа укрепления военной мощи, которая позволила бы не только сохранить, но и увеличить разрыв, уже и так непреодолимый, между США и остальным миром. Поэтому был подготовлен «Пересмотр позиции [США] по ядерному вооружению» (NPR). Этот документ, подготовленный, очевидно, в предшествующие годы, был представлен Конгрессу 31 декабря 2001 года. Он нарушал все правила, которых Соединённые Штаты придерживались в годы холодной войны. Никаких признаков принятых на себя раньше обязательств по сокращению ядерных вооружений. Содержание документа сводилось к трём новым задачам: укрепление систем ядерных и не ядерных вооружений; обновление систем обороны, активной и пассивной; модификация всех систем инфраструктуры с целью увеличить скорость ответа в случае нападения.

Наконец 20-го сентября 2002 года вниманию Конгресса был предложен исторический документ, в котором коротко излагалась новая стратегия на долгий период и который подразумевал, что третье тысячелетие начинается под знаком «Нового Американского Века». Это была Стратегия национальной безопасности — the National Security Strategy (NSS). Она была представлена Конгрессу в паре с заявлением Америки об одностороннем разрыве Договора по противоракетной обороне (Anti Ballistic Missile Treaty — ABM), который позволял нарушить «равновесие страха», державшееся на взаимном отказе расширять противоракетную систему. Это был указ о новом однополярном мировом порядке. Он до сих пор в силе, несмотря на то, что действительность не всегда ему подчиняется. Я хотел рассказать историю его происхождения, потому что она совершенно никому не известна и широкая мировая общественность лишена доступа к этим фактам при молчаливом и усердном соучастии всего западного мейнстрима. И только совсем не зная этих фактов или забыв о них, можно верить в обвинения, которые сейчас, когда я пишу эти строки, Америка и Запад обращают против России и Путина, описывая их нам как агрессоров, как угрозу и для их соседей, и для всего Запада в целом. Я думаю, не трудно будет доказать, что мы имеем дело с классическим примером приписывания врагу наших собственных намерений.

Мир и Запад

Здесь я должен сделать небольшое отступление. Эти мои злободневные размышления были бы гораздо уместнее в то время, когда я писал книгу «Прощай, Россия», если бы я тогда имел случай познакомиться с фундаментальным трудом английского историка Арнольда Тойнби, написанным в 50-е годы, — «Мир и Запад». И с не менее замечательной работой индийского поэта и философа Рабиндраната Тагора, написанной между двумя мировыми войнами. Два исторических взгляда, один — с Запада, когда он только начинал праздновать одну из своих последних побед; другой — с Востока, когда Запад заканчивал праздновать одну из первых. Второй описывал, но очень критически, восхождение Соединённых Штатов Америки; первый проклинал триумф Великобритании, уже подходивший к концу. Оба автора с явной неприязнью говорят о том, что в истории современного человечества началась трагедия по вине англосаксонского мира.

«Каков итог вашей цивилизации? — писал Тагор. — Вы не можете посмотреть на себя со стороны. Вы не отдаёте себе отчёта, что представляете страшную угрозу для человечества. Мы вас боимся. Отовсюду люди смотрят на вас с подозрением. Все великие нации Запада готовятся к войне, к делу величайшего разрушения, которое отравит ядом весь мир. Этот яд — внутри вас самих. Снова и снова пытаются найти решения, но не могут, потому что потеряли веру в человека».

Пророческие слова, которые, по всей вероятности, показались непонятными современникам, но сегодня очень актуальны и вполне понятны (по крайней мере, для образованной и ещё не вполне управляемой части западного общества). Они не только понятны, но и тревожно правдивы. Эти рассуждения я включил в мою последнюю книгу «Путинофобия», когда понял — именно благодаря им, — что весь Запад в своей совокупности должен начать всё сначала, чтобы прежде всего осмыслить переживаемый кризис и чтобы начать огромную работу по восстановлению — научному, организационному, интеллектуальному, моральному, которая необходима, чтобы выйти из эпохального кризиса, в котором Запад находится и в который он вовлёк всё человечество.

А Тойнби, великий историк, помогает погрузиться прошлое: « […] в столкновении между миром и Западом в течение уже четырёх или пяти столетий […] не Запад страдал от мира, а мир пострадал — и жестоко пострадал — от Запада».

Крушение Советского Союза легче понять в свете этих мыслей. Как и предыдущие попытки Запада — известную наполеоновскую в 1812-м году и нацистскую в 1939-м. Но здесь мы должны вернуться к прерванному ходу рассуждений.

Повторяющееся насилие

Когда я писал работу «Прощай, Россия», империя уже планировала очередной этап привычного для неё насилия, то есть вечного противостояния с остальным миром. И знала, хотя была победительницей в планетарных масштабах уже четыре века, что и побеждённые об этом не забывают. Поэтому, используя превосходящие системы знания, которые ей удалось разработать и которые гарантировали ей победы, она наблюдала с неизменным вниманием за их недовольством, за их попытками освободиться. Она наблюдала за ними с высоты башни своего знания — по части сбора информации она не имела себе соперников. Её взгляд обращался на восток, на другой край евроазиатского континента, где кипели миллиарды, составлявшие все вместе четыре пятых человеческого рода. Она понимала, и была права, что будущие угрозы придут оттуда; изучала «тенденции», их скорость, изменения в них, угадывала моменты, когда было необходимо пустить в ход свою власть и влияние, а когда нужно, и насилие. Ещё один из настоящих её интеллектуалов (из тех, которые умеют говорить «Государю» правду в его же интересах, даже если это немножко запачкает белоснежную тогу идеологии) описал в общих чертах логику их власти: «Запад завоевал мир не превосходством идей, ценностей, религий, но превосходящим применением организованного насилия. Западные люди часто забывают об этом, не западные — не забывают никогда».

Новое появление России

Каковы же были удивление, замешательство, раздражение, даже гнев, когда один из врагов, уже побеждённый, разбитый, уничтоженный, униженный, превращённый в сторожевую собаку, вдруг появляется снова — непредсказуемый, неуправляемый, и приходится встретить с его стороны сначала осмотрительную и осторожную хитрость, потом всё большую уверенность в себе и наконец — явный бунт и неподчинение. Так в начале нового века опять появилась на мировой сцене Россия. Первая реакция Вашингтона была такая же, как у человека, который хочет прихлопнуть назойливую муху. Но очень скоро стало очевидно: происходят вещи неожиданные и тревожные, приходится ждать событий, которых никто не мог предвидеть. Ничего похожего на «конец истории», о котором писал уроженец Востока, прижившийся в Америке. Ум, колонизированный Империей. Мировой кризис, перемены в соотношении сил, нарушение международного равновесия всё сильнее расходились с этим предположением хозяев мира. И как раз тогда, когда они готовились праздновать новую фантастическую победу, когда их ожидало очередное торжество, неожиданно появилась Россия и сорвала все планы. После периода 1998—2000 годов, когда удалось справиться с последствиями лопнувшего пузыря субстандартных кредитов, начали собираться новые тучи — предвестницы грозы 2008-го года.

Китай продолжал бурно развиваться, не подавая никаких признаков неблагополучия. Было ясно, что, если такой рост будет продолжаться и в будущем, Китай станет главной опасностью для абсолютного превосходства Империи к 2017-му году. Это можно было предвидеть более или менее точно. Можно было предвидеть и упорное отсутствие роста на Западе. Можно сказать, используя морскую метафору, что перед носом западного корабля начала подниматься волна именно тогда, когда он готовился выйти в открытое море, покидая безопасный порт. Через восемь лет после коллапса мировых банков, последовавшего за крахом «Lehman Brothers», последний из баронов Ротшильдов использовал похожую метафору: «Мы входим в неисследованные воды». Имея перед собой такую перспективу, Империя не могла смириться с новым и непредвиденным препятствием. Новый российский президент оказался нежданным и неприятным гостем. Тем более, что он стоял во главе страны, неуклонно восстанавливавшей свой военный, стратегический и ядерный потенциал.

Мюнхенская речь

Думаю, что одним из переломных моментов, когда Вашингтон и Европа отдали себе отчёт, что положение меняется, было 10-е февраля 2007-го года — конференция по безопасности в Мюнхене, когда Путин со всей откровенностью объяснил свою позицию смущённому собранию западных лидеров. «Это, — сказал он, — мир одного хозяина, одного суверена. И это ничего общего не имеет, конечно, с демократией. Кстати говоря, Россию, нас — постоянно учат демократии. Но те, кто нас учат, сами почему-то учиться не очень хотят. Сегодня мы наблюдаем почти ничем не сдерживаемое, гипертрофированное применение силы в международных делах. Мы видим всё большее пренебрежение основополагающими принципами международного права. Больше того — отдельные нормы, да, по сути — чуть ли не вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединённых Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах: и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере. Считаю, что для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна. Россия — страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня». Потом, как будто хотел смягчить резкость своих слов, добавил: «Я ничего нового и такого неожиданного ни для кого не сказал. Мир меняется. Невозможно уже руководствоваться схемами, которые сложились после Второй мировой войны. Даже с союзниками уже по-старому невозможно разговаривать. Новые угрозы появляются, новые центры силы появляются. Это нужно всё учитывать. И вот на это я хотел обратить внимание, а не ущипнуть кого-то. Потому что если мы будем учитывать эти изменения и будем на них реагировать, то мы сможем создавать более устойчивую ситуацию. Если не будем, то будут постоянно возникать конфликты».

Разразился скандал. Речь вызвала волну возмущённой критики. Некоторые писали, что Запад имеет дело с новым диктатором, к тому же совершенно выжившим из ума. И что он станет причиной новой войны, конечно, если не найдётся способ его свергнуть. Способ искали, но вплоть до того момента, когда я пишу эти строки, ещё не нашли. Только этими обстоятельствами объясняется резкий отказ от политики «перезагрузки», которую выдвинул Обама, чтобы улучшить отношения с Москвой, уже обострявшиеся, и то, что она сменилась политикой гораздо более сурового противостояния. И, так как Москва не выказывала желания свернуть со своей дороги, было принято решение перейти к открытому наступлению. Первым фронтом стал фронт многочисленных «цветных революций» у границ новой России. В Грузии революция получила название революции роз, на Украине революцию назвали оранжевой, в Киргизии — революцией тюльпанов. Первая революция сработала, вторая тоже, но только на несколько лет. Третья не сработала совсем. Тем временем готовилась и самая важная революция — русская, для которой миллиардеру Джорджу Соросу ещё не удалось подобрать подходящего цвета.

Цветные революции

Схема — с некоторыми вариациями, подсказанными местными обстоятельствами, — была та же самая, которую использовали, чтобы свергнуть Милошевича и разрушить Югославию в последние годы ХХ века. Это было практическое применение теории Джина Шарпа, состоящей в том, что нужно создавать и поощрять «спонтанные» народные движения, в основном молодёжные, которые определяют себя как освободительные, как движения против авторитарных лидеров, — этих лидеров западные СМИ немедленно объявляют диктаторами. Коррупция, широко разросшаяся во всех этих странах, только что вышедших из советского авторитаризма, не имеющих никакого опыта в разрешении трудных ситуаций, произвела режимы, совершенно неспособные или мало способные противостоять хорошо организованной политической атаке.

Каждая «цветная революция» на первых шагах опиралась на повсеместную гегемонию западной модели, на её пленительное «рыночное» изобилие, но также и на наивность молодёжных толп, очарованных обществом спектакля и вооружённых сотовыми телефонами, объединёнными в социальные сети. «Неправительственные» организации, щедро финансируемые из американских фондов, всячески поддерживаемые американскими и западными спецслужбами, занимались формированием «революционных отрядов», необходимых для руководства процессом. Первоначальным образцом для этих отрядов стал югославский «Отпор». Те, которые создавались после, носили другие названия и говорили на других языках, но методика создания была та же самая. Лозунги всегда были «прогрессивные»: справедливость, свобода от притеснений очередного тирана, не-насилие, гражданские права, защита притесняемых меньшинств, борьба с коррупцией, но всегда мирными методами. Механизм организации таких «отрядов» прост — создание и поощрение одного или нескольких «общественных движений», вдохновляемых лозунгами, взятыми у западных демократий, но основанных на реальных нуждах и искреннем протесте широких масс молодёжи. Опыт показывает, что это почти всегда действует, учитывая, что эти движения могут неизменно рассчитывать на значительную денежную помощь извне, которую, однако, нельзя разглядеть невооружённым глазом.

Движение растёт, его силы прибывают, известность в обществе увеличивается, оно пользуется народной симпатией. Следует ответ местной власти, всегда неадекватный, раздражённый, часто насильственный: он раздувается и осуждается западными СМИ, которые подстрекают и ориентируют бронированные информационные машины американского и британского мейнстрима (в первую очередь — «Би-Би-Си», «CNN», «Reuters», «Associated Press», а другие информационные агентства движутся за ними дисциплинированной вереницей). До тех пор, пока соединение всех этих обстоятельств не достигнет кульминации, на которую следует бурная реакция — как внутренняя, так и международная. Здесь вступают международные гуманитарные ассоциации (ни одна из которых не свободна от определённых денежных интересов), снабжающие статистическими аргументами и данными «с места событий» западные правительства, которые всячески выражают возмущение нарушением «прав человека» и то и дело оказываются вынуждены давать дипломатические советы и применять со своей стороны необходимое «давление».

Тут ситуация неизбежно ухудшается. Слабость и неумелость очередного «диктатора», международная изоляция, которой он подвергается, открытые публичные высказывания европейских стран и Соединённых Штатов, достигающие слуха и зрения народа, обречённого на обман и завоевание, вселяют в толпу уверенность в скорой победе. Достаточно искры, чтобы вспыхнул огонь и пролилась кровь. Если её много, игра окончена. События в Косово — самый яркий пример. Бомбардировка Сербии силами НАТО завершилась революцией, открыто начатой «Отпором». Если крови немного, западные СМИ всё-таки сообщают, что пролились потоки крови. Зверское избиение, снова и снова показываемое по всем западным телевизорам через телекамеры «CNN», становится символом героизма манифестантов и жестокости «диктатора».

Дальше события могут развиваться по-разному в зависимости от обстоятельств. Если «кровавый диктатор» уступает, происходит смена режима. Если он проявляет настойчивость, приходится применить более решительные способы «защиты прав человека и демократии» или очередного «угнетённого меньшинства», которое незаметно трансформируется в армию, вооружённую и финансируемую западными правительствами. Так было с югославским «диктатором» Слободаном Милошевичем, которому пришлось иметь дело с «Армией освобождения Косова» и который так мало был диктатором, что позволил победить себя на обыкновенных «демократических» выборах.

Того, что случилось потом в Ираке, Ливии, Сирии, было бы достаточно, чтобы разбудить мёртвого, но недостаточно оказалось, чтобы изменить западное общественное мнение. Перед нами прошёл ряд «кровавых диктаторов», казнённых без церемоний или с помощью хитро проведённой операции. Саддам Хусейн повешен после процесса, напоминавшего фарс. Муаммар Каддафи убит на площади «глобальной деревни». В случае с Саддамом для большей быстроты цветную революцию заменили военным вторжением. В случае с Каддафи прибегли к смеси цветной революции с бомбёжками, причём возникла здравая идея — объявить о никогда не бывших расстрелах мирного населения по приказу диктатора и обыкновенное кладбище превратить в «братские могилы». Очередная международная гуманитарная организация сразу же объявила о «преступлениях против человечности», о «геноциде собственного народа». А во главе всего стояла, конечно, Amnesty International. Западному обществу подали невразумительный коктейль из версий, чтобы в спешке организовать «бесполётную зону» (одобренную Россией под руководством Медведева, который ничего не понял), позволившую НАТО без помех разгромить авиацию и национальную армию Каддафи, а заодно и всю Ливию.

Не нужно забывать и о загадочной смерти в тюрьме Милошевича, уцелевшего после цветной революции «Отпора», и о виртуальном уничтожении не менее полезного врага — вероятно, уже некоторое время покойного — Усамы бен Ладена, в реально существующем пакистанском городке Абботтабад, превращённом ради этого случая в кинематографическую студию.

В этом списке не хватает Башара аль-Асада, сирийского президента, который остался у власти, несмотря на пятилетнюю войну, сначала объявленную цветной революцией, потом переделанную СМИ в «гражданскую войну», тогда как на самом деле речь шла о западной (и турецкой) агрессии, финансируемой Саудовской Аравией и Катаром. Если Башар ещё у власти, то только потому, что Россия военным путём разгромила — уже совсем недавно — так называемое Исламское Государство и всю «западную коалицию». Иначе Сирию уже разорвали бы на куски так же, как Югославию и Ливию. Лауреат Нобелевской премии мира Барак Обама имел ту же самую цель, что и его предшественник, — показать всему миру, что побеждённые не должны ждать милосердия.

Но осталась проблема России, которая больше не чувствовала и не чувствует себя побеждённой. Эта проблема добавилась к упадку Америки и Запада в целом и к неудержимому росту Китая.

Заметки на полях. Новые повелители мира: спецслужбы

За кулисами секретные службы Запада, руководимые триадой «ЦРУ-МИ-5-Моссад», всё более сильные и воинственные, неустанно подготавливают новые главы переживаемой нами эпопеи. Здесь нужно было бы сделать отступление, чтобы рассказать, как менялась роль спецслужб на том трудном переходном этапе, который мы переживаем. Это невозможно сделать в рамках этой работы, но — при почти полном отсутствии удовлетворительных данных о переменах, происходящих в этой области, — считаю неизбежным сообщить об этом хотя бы краткие сведения. В последние сорок лет значение спецслужб возросло практически до бесконечности. Оно возросло до того, что спецслужбы влияют на международные отношения и радикально их изменяют.

Революция в области информационно-коммуникационных технологий сыграла в этом изменении решающую роль; и вместе с ней то, что финансы стали решающим и независимым от других фактором мировой экономики. Количество денег, находящихся в распоряжении спецслужб, выросло в десятки, может быть, в сотни раз за небольшой промежуток времени — немного больше, чем за сорок лет. В своё время (вспоминается, например, скандал «Иран-контрас») ЦРУ и другим спецслужбам, чтобы финансировать деятельность контрас в Никарагуа, приходилось перевозить оружие и наркотики. Деятельность чрезвычайно доходная, но её очень замедляла необходимость выводить деньги из-под государственного контроля, с риском, что ответственных случайно обнаружат. Теперь большая часть этих практик устарела. Сейчас многие производят деньги из ничего и могут прямо финансировать (или сами поставлять наёмников в случае нужды) акции колоссального масштаба: диверсии, шантаж, террористические, военные в узком смысле слова операции. Достаточно вспомнить о сверхъестественной лёгкости, с которой из ничего, за несколько месяцев, было создано так называемое Исламское Государство, сражавшееся огнём и мечом в Ираке и в Сирии. Речь идёт о десятках миллиардов долларов. И, когда в распоряжении имеются такие огромные средства, легко понять, до каких уровней может простираться влияние: с такими средствами можно определять политические решения целых правительств, шантажировать их, запугивать, заставлять их активно участвовать в процессах, которых они сами не могут контролировать.

Следует добавить, что уже некоторое время назад спецслужбы всех западных стран, в особенности — всех стран НАТО, стали практически филиалами американских. И используют те же самые методы, которыми их заставили скомпрометировать себя после 11-го сентября (вспомним extraordinary renditions — «чрезвычайные выдачи»). Операции таких масштабов выдают существование одного или нескольких «руководящих центров», преследующих долгосрочные и среднесрочные цели, действующих на основе стратегий, более или менее — не обязательно — согласованных, не всегда одобренных, и даже почти никогда не одобренных политическими институтами стран, которые должны — должны всё более теоретически — контролировать их.

Значит, не приходится удивляться тому, что секретные службы действуют «без разрешения». Эти службы стали настолько «секретными», что их финансирование не зависит даже от их непосредственных «работодателей». Они действуют с подачи и по приказу влиятельных, но не государственных властных кругов. Попробуем догадаться, каких.

Речь идёт ни более ни менее как об изменении структуры мировой власти, которая сегодня подгоняет под политические решения все другие понятия и суждения. Один из примеров — война против Ирака, развязанная администрацией Буша-младшего — Дика Чейни. Тогда, в 2002-м году, неоконы из правительства выкрутили руки руководителям ЦРУ и заставили их сфабриковать фальшивые доказательства, что Ирак владеет тем самым знаменитым оружием массового поражения. Руководство ЦРУ пыталось сопротивляться, но вынуждено было уступить, чему помогли многочисленные троянские кони неоконов, которых ЦРУ имело в своих рядах. И сочинило историю, которая кончилась тем, что, на вечное посмеяние потомкам, мировой мейнстрим запечатлел бессмертное выступление тогдашнего госсекретаря Колина Пауэлла, потрясавшего пробиркой с никому не известным порошком перед Советом Безопасности ООН. Так Америка была втянута в войну во второй раз, хотя ещё не кончилась первая война XXI века — в Афганистане. Эту войну тоже устроили не без участия тех же самых спецслужб.

Теперь, в 2017-м году, действующие лица аккуратно поменялись местами. Новый американский президент, Дональд Трамп, выдерживает беспрецедентную атаку, публичную, объявленную с откровенным вызовом, со стороны органов шпионажа и безопасности своей собственной страны. И сейчас, когда я пишу эти заметки, ещё невозможно предвидеть, как разрешится это противостояние внутри американской власти.

Об Обаме, как написал кто-то из независимых американских комментаторов, можно сказать, что он не имел даже мужества — и, конечно, не имел власти, — противостоять самоуправству этих тайных руководящих центров, которые принимали от его имени решения, определяющие политику Соединённых Штатов. Тяжелейшее потрясение конца 2013-го-начала 2014-го, которое привело к кровавому и насильственному свержению Виктора Януковича, законно избранного президента, путём настоящего государственного переворота (здесь мы имеем дело с особым видом цветной революции, завершившейся нацистским путчем), было результатом совместных действий заместителя госсекретаря Виктории Нуланд и посла США в Киеве, при усердной поддержке представительства ЦРУ на Украине и части руководства ЦРУ в Лэнгли. В этом участвовало не всё ЦРУ. И есть основания думать, что даже Обама не был членом «команды», которая организовала переворот. Всё наводит на мысль, что его задачей было только давать официальную санкцию — может быть, под давлением — на то, что делали другие центры, которые на самом деле принимали решения.

Другой яркий пример «непослушания» решениям американского президента, на этот раз со стороны Пентагона — тот решительный момент, когда армия Асада, поддерживаемая русскими, иранским формированием «Пасдаран» и движением «Хезболла», отвоевала Алеппо. Обама и Керри уже договорились с Путиным и Лавровым о том, что Запад прекращает поддерживать головорезов, три года занимавших второй по значению сирийский город. Оставалось несколько часов до окончания этих переговоров, когда неустановленные самолёты начали бомбить расположение войск Асада у входа в город и устроили бойню, в которой погибли несколько русских офицеров связи. Это не было ошибкой. Это была провокация, направленная против Москвы, конечно, с намерением подтолкнуть Кремль к необдуманным действиям. Но это была также и торпеда, запущенная американскими спецслужбами или с их помощью против решения американского президента.

Такого рода примеров очень много. Внутри Америки идет противостояние между законным государством и «глубинным государством», которое действует вне рамок закона. Каждому ясно, что такого рода «предприятия» были бы невозможны, если бы те, кто их организует, не были уверены в возможности избежать наказания. К сожалению, точного анализа этих новых обстоятельств ещё не существует. Не приходится этому удивляться, помня о том, какой властью обладает «глубинное государство». Но, не принимая во внимание этих структурных изменений в международной политике, ничего или почти ничего нельзя понять в том, что случилось в первые семнадцать лет нового столетия. Начиная с теракта 11-го сентября 2001 года, который влиял и влияет на все последующие события без исключения, на равновесие и неравновесие мировых сил, даже до сего дня.

Война в Грузии

После отступления мы должны ненадолго вернуться к беспрестанным интригам против путинской России, которые плетёт Запад под руководством Америки. Последовательность событий, если проследить её всю по порядку, производит сильное впечатление. Но СМИ мейнстрима и западные государственные и международные организации делают вид, что не знают её. Достаточно вспомнить несколько этапов: одностороннее решение Америки выйти из договора по ПРО 1972 года, которое нарушило равновесие страха. Стремление к систематическому расширению НАТО на восток. Война в Грузии. ДАИШ. Война в Ливии. Война в Сирии. Государственный переворот на Украине 2013-го-1014-го годов.

Грузинская война в августе 2008-го была первой попыткой добиться, чтобы Кремль поставил себя под удар, вынудить его к каким-нибудь «необдуманным поступкам», чтобы так называемое международное сообщество (т. е. Запад) могло хором произнести ему осуждение. Было бы ещё лучше, если бы к политическому поражению добавилось и военное. Я говорю об операции, которую предпринял новый президент Грузии, Михаил Саакашвили, когда попытался вернуть себе две бывшие грузинские территории — Южную Осетию и Абхазию. Эта попытка стоит того, чтобы рассмотреть её подробнее, потому что она позволяет, помимо прочего, лучше понять стратегическое значение «цветных революций». «Цветная революция» в Грузии привела к власти в Тбилиси за несколько лет перед тем — и таким образом сделала необратимым отделение от Москвы этой бывшей советской республики — ещё одну американскую марионетку, а именно — Михаила Саакашвили. В действительности этой проект имел ещё и другое значение, очень важное для стратегических планов, которые строили не только Соединённые Штаты, но и Израиль. Грузия представляла (и представляет) собой потенциальную тыловую базу, которая будет иметь решающее значение в случае будущей израильско-американско-натовской атаки на Тегеран.

Так был разработан план, позволявший убить одним выстрелом двух зайцев. Позволявший и превратить Саакашвили в национального героя Грузии, позволив ему отвоевать сепаратистские республики, ускользнувшие из-под контроля Тбилиси в бурные месяцы распада Советского Союза. Между прочим, следует помнить, что поведение Москвы во время всего ельцинского десятилетия было совершенным воплощением пораженческой политики. Россия ограничилась тем, что взяла на себя роль контролёра на ненадёжной демаркационной линии и миротворческую миссию с одобрения Организации Объединённых Наций. Но почти ничего не было сделано, чтобы защитить «сепаратистское» население Цхинвала и Сухуми. Ельцинский Кремль потерял не только Грузию, но и две республики, которые, однако, упорно и с оружием в руках отказывались присоединиться к Тбилиси.

Когда к власти пришёл Владимир Путин, положение не изменилось. Москва продолжала содержать свой ограниченный миротворческий контингент, сохраняя status quo, но за все эти восемь лет путинского правления (т.е. до того момента, который мы сейчас рассматриваем) Москва не признала формально их независимость. Другими словами, Владимир Путин их не бросал, но оставлял возможность для будущих переговоров с Тбилиси, таким образом не связывая себе руки и не позволяя Западу обвинить Москву в желании восстановить Советский Союз. Это одна из причин, по которым никакой настоятельной потребности в войне не было.

Саакашвили побудил к ней только Вашингтон в союзе с Тель-Авивом, дав ему «зелёный свет» для военной атаки против Южной Осетии. Если бы операция удалась, поражение Москвы было бы очевидно. А если бы Путин решился защищать Цхинвал и Сухуми, разразилась бы кампания всеобщих обвинений против «экспансии Кремля», против «планов» подчинить себе всю Грузию, распространив свою территорию по самому смелому сценарию до Чёрного моря.

Операция, которую долго готовили под руководством ЦРУ и израильских спецслужб, началась 8-го августа 2008 года. Президентом России тогда был Дмитрий Медведев, а Владимир Путин — премьер-министром. Атаку назначили на тот день, когда Путин отсутствовал — он был приглашён на Олимпиаду в Китае. Первой мишенью стал Цхинвал — столица Южной Осетии. После ночи яростных бомбардировок, во время которых погибли сотни мирных граждан и около сорока русских солдат, служивших в южноосетинской столице, Цхинвал был взят грузинскими войсками. Они продержались — с трудом, потому что осетинские силы яростно сопротивлялись — только три дня. В ночь со второго на третий день были введены русская армия и авиация. Грузинские войска были разбиты в несколько часов и стали отступать в сторону Тбилиси, несколько десятков километров их преследовали. Как и предполагалось, вся западная пресса начала тем временем распространять ложные новости в двух сериях: в первой серии Россия атаковала Грузию, во второй рассказывалось, как Москва готовится захватить Тбилиси и присоединить целиком всю Грузию. И приходится добавить здесь, что ни в Европе, ни в Америке, ни в целом мире почти никто не знал ни о проблеме, которую представляло собой отделение Грузии после распада СССР, ни о непростой предыстории этой проблемы. Поэтому легко было — это Вашингтон тоже предвидел — распространить примитивную версию о российской агрессии в Грузии. Панораму определяли CNN и Би-Би-Си, которые дошли до того, что показывали телевизионные кадры, на которых танки Тбилиси обстреливали Цхинвал, и объясняли, что это русские танки наступают на Тбилиси. Через восемь лет Европейский Парламент всё ещё продолжает верить в эти фальсификации, игнорируя тот факт, что следственная комиссия, созданная Советом Европы, пришла через три месяца к выводу, что не Россия атаковала Грузию, а Грузия атаковала Южную Осетию.

Только после трёх трагических дней войны президент Медведев с согласия премьер-министра Путина решил признать независимость и суверенитет республики Южная Осетия — Алания и республики Абхазия. Республика Грузия осталась независимой, если под независимостью подразумевать полное подчинение политическим решениям Соединённых Штатов Америки. Саакашвили, брошенный на произвол судьбы самими же вдохновителями своего предприятия, был эксгумирован только в 2015-м году, уже став гражданином Украины, чтобы занять должность губернатора украинской Одесской области.

Провал цветной революции в России

Ответ Путина был вполне ясен: Москва не намерена отступать, а в случае провокаций действует с чрезвычайной осторожностью. Приезд Обамы произвёл впечатление передышки (в Москве были те, кто надеялся на то, что это действительно улучшение отношений) в череде западных провокаций. Новый президент Соединённых Штатов, открыто поддерживаемый госсекретарём Хилари Клинтон, казалось, был расположен к «перезагрузке» в отношениях с Москвой. Надежды на такое развитие событий преувеличивались обеими сторонами. Но и в этом случае то, что происходило «под ковром», отличалось от публичной дипломатии. Владимир Путин придерживался политики «доверяй, но проверяй» и прилагал все усилия, чтобы восстановить ядерный и не ядерный потенциал наземных, морских и космических вооружённых сил. Вскоре стало ясно, что «подковёрная» стычка не кончена. «Инцидент» 2007 года с мюнхенской речью Путина не был случайным эпизодом. Шла организация «цветной революции» в России. Статус Москвы в глазах Вашингтона резко понизился: из простого противника Россия превратилась в «государство-каналью» (rogue state), а Путин — в диктатора, которого следовало свергнуть. Путин в Мюнхене, в сущности, ответил, что не намерен пугаться. Но российское «государство-каналья» очень отличалось от Ирака Саддама Хусейна или Югославии Слободана Милошевича. Теперь у него снова имелась мощная стратегическая ядерная защита. В Вашингтоне, однако, по-прежнему были убеждены, что смогут повторить своё уже, казалось, доведённое до конца предприятие 80-х-90-х годов. И считали, что путинская Россия — по-прежнему колосс на глиняных ногах. Экономическая зависимость России от экспорта полезных ископаемых, нефти и газа делала возможность устоять очень хрупкой. Можно было возобновить это наступление на том же месте, где его прервали, может быть, слишком поспешно. Советский Союз разрушили, используя разнообразное экономическое давление и превосходство западной информационно-коммуникационной системы, которая содействовала разрушению русского национального сознания. В России существовала оппозиция Путину, пёстрая политически, но экономически сильная. Взоры финансовой, банковской, предпринимательской олигархии были точно так же обращены на Запад, как и в ельцинский период, который для них был периодом «тучных коров». Их капиталы, переведённые нечестным путём в западные банки, дожидались, когда их можно будет пустить в ход. Жива была мечта, что Россия станет более американской страной, чем сама Америка. Особенно среди остатков «демократов», проваливших горбачёвскую перестройку: академиков, профессоров, экономистов, интеллектуалов, которые пользовались западными преимуществами. О них и их эпигонах я подробно рассказал в книге «Прощай, Россия». Достаточно ли найти минимальный общий знаменатель для всех «недовольств» и «несогласий», чтобы запустить «освободительный» процесс? Можно ли мобилизовать и собрать вместе всех внутренних русофобов? Эти вопросы не были решены тогда, не решены и сейчас, в тот момент, когда пишутся эти строки. Но, насколько можно судить, советология 70-х и 80-х была лучше, чем «кремлинология» первого двадцатилетия XXI века.

Цветная революция в России не удалась. Может быть, потому что народы обладают коллективной памятью, которая сильнее, чем электронные технологии «глобальной деревни». Факт, что протестные манифестации, которые последовали за выборами Думы 4-го декабря 2011-го и за выборами президента 4-го марта 2012-го, которые Владимир Путин выиграл в первом туре, не произвели толчка, достаточного, чтобы изменить политическую ситуацию. Лозунги объединившейся оппозиции были сосредоточены вокруг фальсификации результатов обоих выборов и вокруг обвинений в нарушении избирательного закона. Среди главных был лозунг «Честные выборы». Манифестанты повязывали головы белыми ленточками. Их инвективы были направлены против «царя» Путина. Как раз классические темы цветной революции. Полиция оставила протестующих в покое и не вмешивалась. Кровь не пролилась, в том числе и потому, что массы хотя и пришли в движение, но всё-таки количество людей было недостаточно велико. События не получили никакого развития. В России не было подходящей почвы, чтобы провести такого рода операцию. У западных агентов влияния было гораздо меньше возможностей действовать, чем, например, в Грузии или на Украине. Оппозиция была слишком расколота, чтобы составить альтернативу правительству. Общественные условия в России 2012 года не оставляли пространства для широкого народного протеста. Не смогли найти кандидата, которого поддержал бы весь русский народ и который мог бы действительно соперничать с Путиным. Проект пришлось покинуть.

Украинский кризис, война в Сирии, экспансия НАТО на Восток

Но проблема России осталась. Здесь не место подробно рассматривать все аспекты этого кризиса, который ещё продолжается. Но одно мне кажется несомненным и очевидным: то, что мы наблюдали с зимы 2013-го до лета 2015-го, остаётся и сейчас, в тот момент, когда я пишу, самым драматическим и опасным очагом мирового противостояния. Это происходит не случайно. И виной тому не Россия. Мы присутствуем при резком обострении противостояния между Западом и Россией, которое объясняется отнюдь не захватническими амбициями России. И этот кризис создал Запад, а не Россия. Финансовый кризис «Lehman Brothers» 2008 года не выказывал и не выказывает никаких признаков разрешения. Так называемый экономический рост, о котором говорили все западные исследования, не возобновляется, и нет никаких признаков, что он возобновится. Китай угрожающе нависает теперь над всяким прогнозом на будущее. Знаменитый 2017-й год, на который американские неоконы указывали как на точку невозврата для мирового господства Соединённых Штатов, стремительно приближался. Незаметно было никаких признаков китайского кризиса, который постоянно предсказывали западные китаеведы. И появление России среди главных действующих лиц мирового спектакля сорвало все планы. Война против Сирии, развязанная Обамой сразу же после разрушения ливийского государства, не привела к желанным для Израиля результатам. Отпор, который дал Башар аль-Асад — конечно, с помощью России, движения «Хезболла» и Ирана, — оказался на удивление непреодолимым. Предприятие по созданию Исламского Государства не увенчалось успехом, несмотря на общую помощь того же Израиля, финансов Саудовской Аравии и Катара, несмотря на прямое вмешательство Турции под руководством Эрдогана, её поддержку в снабжении оружием, логистике, подготовке кадров; несмотря на соединённое усердие американских, английских, французских спецслужб; несмотря на общие пропагандистские усилия всего западного мейнстрима. Всего этого оказалось недостаточно, чтобы окончательно разрушить и свергнуть режим Башара. Решительного кризиса сирийского государства не обнаруживается.

Охватывая одним взглядом все эти сценарии, невозможно не заметить качественного изменения в этом противостоянии. Яростное наступление Вашингтона на Россию — нечто совершенно новое, чего не было не только со времён 1989 года, но и со времён Второй мировой войны. Но становится уже совершенно очевидно, что надлом произошёл и внутри самих американских элит. Не ясно даже, кто именно в Вашингтоне определяет возможности и сроки наступления на Россию. Глядя на весь процесс, запущенный второй украинской цветной революцией осенью 2013-го, который вылился в государственный переворот 21-го февраля 2014-го с изгнанием Януковича и началом гражданской войны, приведший к восстанию в Донбассе и референдуму, результатом которого стал выход Крыма из состава Украины и его «возвращение домой», — невозможно не заметить, что течение событий ускоряется, и это ускорение — очевидный признак смятения, нервозности, спешки. Зачем, в самом деле, было устраивать государственный переворот в Киеве, когда было бы достаточно подождать год, чтобы спровоцировать законный и мирный уход Януковича? Какая была надобность использовать нацистов из «Правого сектора» и «Свободы»? Очевидно, что предельного обострения ситуации хотели, искали, готовили его. И сам план Европейского Союза спешно втянуть Украину в свою программу «добрососедских отношений» никак нельзя объяснить неотложной экономической необходимостью. Такой необходимости нет ни для Европы, ни для Украины. Даже и теперь, через четыре года, Европа не в состоянии даже приблизительно определить сроки вступления Украины в Евросоюз. Можно предсказать только сроки вступления Украины в НАТО: она туда должна вступить немедленно. Именно это и было целью западного наступления на Россию — расширить НАТО и разместить новые ядерные ракеты в Польше и Румынии.

Украину использовали как средство, чтобы задеть Россию и принудить её действовать. Неслыханная провокация с малазийским «Боингом», который был сбит в небе над Донбассом, послужила для того, чтобы в угаре всеобщей истерии наложить на Россию санкции. Обрушение цен на нефть при помощи политических средств вместе с требованием, обращённым к Европе, заменить российский газ американским (очень сомнительным), нужно было, чтобы экономически ослабить Россию, уронить рубль и ухудшить общественную обстановку в России, чтобы общество отказалось поддерживать Путина и его руководство. В то же время экспансионистские стремления НАТО охватывают всю восточную Европу. Три прибалтийские республики, которые вместе с Польшей поддерживали украинский путч, систематически приходят в волнение по поводу нависшей над ними угрозы «неминуемого» вторжения России, хотя нет никаких конкретных признаков или доказательств такой угрозы. Но истерия, сопровождаемая масштабными, неоднократными и систематическими военными учениями НАТО прямо на европейских границах России, вместе с непрекращающимся украинским конфликтом, поддерживает сильнейшее военное давление.

Таким образом, к концу 2016 года картина стала гораздо более угрожающей, чем в худшие моменты холодной войны. На всех фронтах: украинском, прибалтийском, сирийском. Значит ли это, что Запад решительно готовится к глобальному столкновению? Вероятно, нет. Число сумасшедших в военном командовании НАТО достаточно велико, чтобы опасаться худшего. Но самая распространённая в этих кругах идея заключается в том, что Россия продолжает быть — как был Советский Союз — колоссом на глиняных ногах и что, если достаточно долго применять всестороннее внешнее давление: военное, политическое, дипломатическое, экономическое, — то удастся вынудить Кремль сдаться. В конце концов — и так думают многие в Вашингтоне — СССР потерпел поражение и был колонизирован без кровопролития. Так было один раз, значит, это можно повторить. Действительно, зависимость России от западного рынка и, говоря шире, от западной экономической модели высока. Сеть западных «агентов влияния» продолжает определять макроэкономическую политику путинской России. Правда, что Конституция Российской Федерации (продиктованная из Вашингтона и с энтузиазмом принятая российской «демократической» интеллигенцией в 1994 году) содержит все догмы западного неолиберализма, включая независимость российского Центрального Банка от российского правительства и даже от российского президента. Достаточно вспомнить правила формирования бюджета, которые предполагают, что Россия действует на международных финансовых рынках на основании правил Международного валютного фонда (которыми Россия связана), приобретая американский долг, основываясь на предположении, что он самый выгодный, и хранит золотовалютные резервы, приобретённые таким образом, в сейфах, находящихся на американской территории.

Речь идёт об очень серьёзных внутренних противоречиях, которые подвергают Россию постоянной опасности шантажа и ставят под сомнение, сможет ли Путин держаться собственного курса и сохранять независимость от Запада. В то время как этот последний хочет заставить Россию отказаться и от того, и от другого. В Вашингтоне, Лондоне и Франкфурте эти противоречия очень хорошо заметили и использовали в сложном проекте «приручения» Владимира Путина. И немало людей, в том числе и в Москве, которые наблюдают за таким развитием событий с тревогой. «Поражение сознания российской властвующей элиты американским когнитивным оружием даёт свои плоды, ослабляя Россию и усиливая США и НАТО, — пишет Сергей Глазьев. — Проигрывая войну на валютно-финансовом фронте, где ежегодные прямые потери исчисляются полуторасотней миллиардов долларов вывозимого из России в западную финансовую систему капитала, а совокупные потери эквивалентны половине производственного потенциала, Россия долго не продержится».

Ответить на эти вопросы в тот момент, когда я пишу эти строки, невозможно. Правда, что события развиваются не так, как хотели бы США. В первую очередь, Путин развивает сотрудничество с Китаем и всеми азиатскими коллегами, запуская масштабные финансовые и производственные проекты, альтернативные западным. За три рассматриваемых здесь года России удалось помешать украинскому путчу перейти в трагедию бо́льших масштабов, европейскую и мировую. Республики Донбасса, провозгласившие свою независимость, держатся с помощью России — экономической и гуманитарной. И их военная победа над киевскими войсками вкупе с нацистскими и националистскими военными формированиями вынудила Европу сесть за стол переговоров в Минске, чтобы искать политическое решение. Крым после референдума вышел из состава Украины, и никакая сила не заставит его вернуться обратно. Путин остановил агрессию в Сирии военным вмешательством, в котором хирургическая точность сочеталась с исключительной мощью, разгромив при помощи своей авиации силы так называемого Исламского Государства и вынудив Турцию явно и круто изменить курс. Западная идея, что Россия — политический и военный блеф, была опровергнута убийственной эффективностью её ракет, посланных с Каспийского моря и достигших своей цели — баз головорезов — с точностью до миллиметра. Нетаньяху прилетел в Москву через три дня после начала русского наступления в Сирии, чтобы прийти к согласию с Путиным. И политический кризис вместо Москвы разразился в Вашингтоне, когда выбрали Дональда Трампа, а Хилари Клинтон и Обама потерпели сокрушительное поражение. В Европе Brexit нанёс удар, опасный и непредвиденный, перспективам Евросоюза, в то время как Германии и Франции приходится противостоять волне заливающего их евроскептицизма. Западная и восточная Европа взаимно не понимают друг друга, северная смотрит в сторону Америки, тогда как Америка сама меняет свой облик и становится неузнаваемой; а южная Европа одна выдерживает прилив мигрантов из Африки и с Ближнего Востока. Путин, который должен был потерпеть поражение, сохраняет высокую популярность, несмотря на экономические трудности. И что ещё случится, неизвестно.

Кто такой Путин

Читатели книги «Прощай, Россия» заметят, может быть, с удивлением, что там нет никаких следов присутствия Владимира Владимировича Путина. Тогда я описал то, что видел, не заботясь ни о какой дипломатии. Книга была опубликована в Италии и в России в 1996 году. Она шла против общепринятой на Западе интерпретации событий, поэтому в Италии её издание прошло совершенно незамеченным. По этой же причине книгу «Прощай, Россия» (этим названием я хотел сказать, что Россия говорит «прощай» самой себе, а не сам попрощаться с ней) много читали в России, и она внушала огромное сочувствие, но и сильнейшую враждебность. Последнее — и со стороны левых, и со стороны правых, но больше всего — в российских «демократических» кругах, уже захваченных идеей, что единственное, что требуется, — это сделать Россию, любой ценой и любыми средствами, частью — не важно, насколько зависимой — рейгановской «Империи Добра». Читателям из политической элиты моя книга не могла доставить радости. И, конечно, она была написана совсем не для того, чтобы доставить им радость. Но остаётся объяснить, почему в моей тогдашней книге ни разу не упомянут Путин.

Это не было рассеянностью. Когда я её писал, Путин был ещё «никем». Ни я, никто другой не мог предвидеть его прихода к власти. И в самом деле, это был сюрприз для всех. Как я объясню немного позже, олигархи той эпохи предпочли его именно потому, что он был «никем». Они не хотели, чтобы у них под ногами путался кто-нибудь, кто мог бы, раньше или позже, стать препятствием. Это была их самая большая ошибка. И, вероятно, именно умение Путина оставаться в стороне от сутолоки тех лет обеспечило ему приход к власти. Это был сюрприз и для западных советчиков, которые «руководили» колонизацией России десять лет при Борисе Ельцине. В 2000-м, когда Путин вышел на арену, став президентом России, мейнстрим планеты Земля в спешке произвёл и упаковал версию, которая до сих пор господствует над умами «человейника», над сознанием западного человека с улицы. Версия следующая: КГБ (слово загадочное и угрожающее, обозначающее необходимую принадлежность Империи Зла) привёл к власти в новой России ни более ни менее как своего главу. Отсюда следуют неизбежные выводы, подразумеваемые многовековыми канонами русофобии: Россия всегда равна самой себе — авторитарное, полицейское, репрессивное, одним словом, не демократическое государство. Даже капитализм, которому удалось разрушить Советский Союз, не смог (и ничто никогда не сможет преодолеть того реакционного окостенения, которое сковывает тело страны, всегда, с тех пор, как она существует) модернизировать Россию.

Замечательно, однако, то, что эта версия появления у власти Владимира Путина завладела почти полностью и умами политико-дипломатическо-предпринимательских элит, руководящих групп, государственных учреждений Запада в его совокупности. Т.к. это версия по существу ошибочная, по меньшей мере неполная и слишком поспешная, связанная с непреодолимыми предрассудками, неудивительно, что Запад, руководствуясь ею, совершал серьёзные ошибки в оценке как настоящего положения России, так и её высшего руководства. Однако, один раз определив таким образом, довольно смехотворным, генетический код России, можно было и спокойно продолжать и дальше поступать с ней так же, как Запад всегда с ней обращался: как можно осторожнее, не слишком к ней приближаясь, помня о неизлечимом отличии русских от нас, западных граждан. Капиталистическая — да, но всё-таки дикая, западные мерки к ней и к её капитализму неприложимы. Западные люди цитируют, не понимая её значения, фразу Александра Зиновьева: «У России не больше шансов стать Западом, чем у мухи стать слоном на том основании, что и у неё есть хобот».

Конечно, Россия между тем была колонизирована после того, как её завоевали «изнутри», и поэтому её можно было использовать как почти неисчерпаемый источник ресурсов и как рынок потребления, тоже почти неисчерпаемый после шестидесяти лет воздержания. Проще говоря: страна дикая, но это полезная дикость. Новый лидер был «главой КГБ», но имелись все возможности его приручить достаточно, чтобы затем поддерживать без лишнего напряжения сил. Когда совершилось это событие, а именно 8-го августа 1999-го (день вступления Путина в должность главы российского правительства, который как раз совпал с днём уничтожения Шамиля Басаева в дагестанском городе Хасавюрт), я спросил себя — как всегда делал при предыдущих сменах власти в России, которых был свидетелем, — что означает происходящее и куда оно поведёт. Будь ещё жив Борис Березовский, можно было бы спросить его. В самом деле, рассказывают, что именно Березовский предложил в июне-июле 1999 года группе олигархов, собравшейся на подмосковной даче, сделать Путина кандидатом в президенты России.

Что до меня, я мало знал о Владимире Путине, но достаточно знал о СМИ западного мейнстрима, чтобы понять, что их описание прихода Путина к власти не соответствует действительности. Он был не главой КГБ, а функционером среднего уровня, исполнявшим довольно скромные обязанности в иностранном посольстве. В последние годы он действительно возглавлял ФСБ, но его восхождение на эту должность началось уже в капиталистической России — это был последовательный ряд ступеней — должностей в городской администрации Санкт-Петербурга.

Одно (и только одно) в этом описании прихода Путина к власти верно: речь идёт о человеке, сформировавшемся культурно и политически и начавшем свою карьеру внутри КГБ — этой несущей колонны советской системы. КГБ отбирал лучшие кадры — самые компетентные, наиболее лишённые предрассудков (во всех смыслах этого слова). Они были приучены к повиновению — и повиновению беспрекословному — но с некоторой долей свободы в пределах этого повиновения, какой в советской системе не пользовались никакие другие группы людей. Это важные данные, т.к. они, с моей точки зрения, позволяют понять, помимо прочего, как разрушался Советский Союз. Организм советской «системы» функционировал, опираясь на каркас, скелет, который его поддерживал. Этим скелетом была структура Коммунистической партии. Внезапно оставшись без этой опоры, как человеческое тело без своего скелета, советское государство ослабело и погибло. Но «система» создала и другие структуры, очень прочные, которые тоже оказались способны служить несущими конструкциями, по крайней мере, отчасти. Одной из этих структур, самой важной, был КГБ. Случилось так, что его часть слилась с коррумпированной властью олигархов, иностранных финансов и ельцинской «компрадорской» верхушки. Но другая его часть, и не малая, сохраняла определённый уровень дисциплины и некоторую «идеологическую» опору, некоторые убеждения. Эти убеждения у многих больше не были коммунистическими, а, т.к. других источников не было, незаметно питались тем содержанием, которое давали национальная традиция, православная вера и история великой мировой державы.

Нет никакого сомнения, что опыт службы в КГБ был важен для формирования личности Путина. Он был частичкой советской системы. Когда идеология партии, бывшая во многих смыслах только обложкой, перестала существовать, осталась структура, обучавшая и формировавшая кадры. Если бы Советский Союз не рухнул, Путин, по всей вероятности, остался бы «кадром» в этой структуре, более сильной, чем он и чем кто бы то ни было другой. Опираясь на эти отправные гипотезы, в годы после окончания моей работы корреспондентом в Москве я проследил, насколько было для меня возможно, этапы восхождения Путина к власти после его возвращения на родину. И мне стало ясно, что ключи к этим событиям следует искать именно в Санкт-Петербурге, и именно в городской администрации, где Путин работал возле Собчака. Здесь не место углубляться в детали, которых я не изучал подробно и которые мало имеют отношения к этому нашему размышлению. Тогда я мог только сделать вывод (и сейчас придерживаюсь того же мнения), что для характеристики личности, достоинств и недостатков Владимира Путина нужно учитывать и его прошлое в КГБ, и его политический опыт в новой России — действительно одичавшей и находившейся в глубоком общественном упадке — опыт незаконной приватизации государственной собственности, насильственного и мошеннического накопления капитала и его сосредоточения в немногих руках — в руках людей, неспособных управлять.

Страна в шоковом состоянии

Путин оказался у власти в стране, глубоко расколотой, находившейся в шоковом, шизофреническом состоянии, лишённой какого бы то ни было понятия о своём месте в мире, не имеющей никакой национальной элиты, достойной этого имени. «Коммунистическая» элита была изгнана, новая представляла собой «компрадорскую» касту выскочек, ещё недавно никому не известных, внезапно ставших миллиардерами, осчастливленных судьбой. Замечу здесь, кстати, что работа «Прощай, Россия», написанная иностранцем, хотя участвовавшим в событиях и нисколько не враждебным русским, оставалась в течение долгих лет единственной попыткой рассказать о разрушительном переходе к капитализму, который произошёл без какого бы то ни было демократического участия широких масс. Похоже было, что российская интеллигенция отказалась держать серьёзнейший экзамен на ответственность, промолчав перед лицом катастрофы. В сущности, многие из них во время этой катастрофы удачно «открыли Америку». Это и было то, о чём они мечтали. Перефразируя Чаадаева, я бы сказал, что, «если они оказались так послушны голосу государя, звавшего их к новой жизни, то это, очевидно, потому, что в их прошлом не было ничего, что могло бы оправдать сопротивление». Под государем я подразумеваю не Ельцина, а Америку. Но их молчание — мне это казалось очевидным — было знаком угрызений совести. Состоятельные люди, уже принадлежавшие к международным «сливкам общества», посетители «бутиков» в Милане, Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Токио, они не могли не понять, хотя бы каким-то уголком своего сознания, что принесли русский народ в жертву в обмен на тридцать сребреников, которые быстро нашли себе применение.

Я наблюдал за действиями нового лидера России без особенных надежд. Он был родом из прозападной интеллигенции — он был её произведением, хотя и не был её частью, — сыгравшей решающую роль в катастрофе. Мог ли он стать двигателем реванша, двигателем возрождения? Чтобы стать президентом, он должен был принять начальные условия, которые станут препятствием на пути, хотя этот путь — как показали последующие события — можно сказать, и не был его путём. Но в пределах той свободы, какую по рассеянности оставили ему те, кто определил его на должность, — российские олигархи, он начал восстанавливать какую-то «вертикаль власти», создавать другой «скелет» вместо того, которого больше не было. Я наблюдал за этим немного издалека (я уже вернулся в Италию, но не сказал России «прощай»), когда он очень жёстко положил в Чечне конец самоубийственному ельцинскому правилу: «берите столько суверенитета, сколько хотите». Дудаев поймал Ельцина на слове. Путин перевернул страницу, немедленно объяснив всей России, что русским суверенитетом больше разбрасываться не будут.

Единственным добрым знаком — с моей точки зрения журналиста, который изучал своё дело, работая корреспондентом в Москве, — было его наступление на двух олигархов, державших в руках главные телеканалы страны и со своих телевизионных трибун контролировавших действия нового президента, в буквальном смысле купив значительную часть посткоммунистической журналистской элиты. Владимиру Гусинскому и Борису Березовскому пришлось покинуть страну (новые постсоветские порядки не предполагали их физической «ликвидации»), и их телеканалы были переданы без особых церемоний в руки и под контроль политической власти, после того как в течение десяти критических лет служили рупорами «американского образа жизни» в России.

Было, однако, одно событие в эти первые годы путинской власти — я уже говорил о нём раньше, но теперь вернусь к нему, т.к. думаю, это был один из главных моментов, изменивших взгляд Путина на мир, — которое немало меня поразило. Это было решение американской администрации Джорджа Буша-младшего выйти в одностороннем порядке из договора по ПРО 1972-го года. Это был 2002 год, прошло 2 года первого президентского срока Путина. Это был, в сущности, конец того переговорного процесса, который начался в Хельсинки, потом прошёл через «Остполитик» Брандта и Шмидта и в последующие годы продвигался с переменным успехом до Рейкьявика с Горбачёвым и Рейганом. Это было, конечно, воплощение в действительность плана неоконов и новой концепции американской национальной безопасности — «доктрины Вулфовица», которая стала причиной и 11-го сентября 2001 года. Она была, разумеется, вызвана необходимостью дать толчок американской экономике, с 2000-го года начавшей проигрывать в борьбе с рецессией. Самым простым способом было изобрести новые масштабные военные стратегические государственные заказы. Но она была также и следствием чего-то, что произошло в Москве. В предшествующее десятилетие — особенно в эпоху Билла Клинтона — Соединённые Штаты открыто перестали заботиться о так называемом «стратегическом паритете». В самом деле, никакого стратегического паритета больше и не было.

Ельцинская Россия разрушила все свои важные военные структуры, прекратила вкладывать деньги в военные исследования. Безразличие и абсолютное спокойствие, с которым Вашингтон относился к вопросам разоружения, любого — в том числе и меня — наводит на мысль, что Борис Николаевич (или кто-то из его окружения) сделал что-то ещё более серьёзное, чем уничтожение оборонной системы бывшей «Империи Зла». Например, благоразумно вручил бывшему врагу коды контроля за советскими стратегическими ядерными ракетами. Этому нет доказательств, и я думаю, что, если бы это было так, эти доказательства были бы спрятаны за семью замками. Но, рассуждая, можно восстановить ход событий. Ельцин боялся возможного возвращения коммунистов к власти; бывший враг по другую сторону океана стал его защитником. Он больше доверял этому чудаку Биллу Клинтону (который приезжал в Москву, чтобы похлопать его по спине в знак поддержки, когда он проиграл первую чеченскую войну), чем генералам и адмиралам бывшей Советской Армии, и тем более — бывшим служащим силовых ведомств, которые не примирились с навязанными разрушениями. Итак, внезапная смена власти в Кремле была бы пресечена немедленной и единодушной реакцией всего Запада: вы только представьте себе! как можно было примириться со свержением «Первого Демократически Избранного Президента России»? Соединённые Штаты были гарантом ельцинской власти, и, значит, их нужно было отблагодарить таким чрезвычайно щедрым подарком.

Но продолжим рассуждать: когда Ельцин сошёл со сцены, кто в Вашингтоне мог бы предъявить счёт за несоблюдение договоров? У Путина в руках был знаменитый «чёрный чемоданчик». И в Вашингтоне заметили, что не все ключи, вручённые им Ельциным, могут теперь открыть или закрыть двери их безопасности. Кто-то сменил замки. Думаю, что именно в тот момент американское доверие к Путину дало первую трещину.

Конечно, не случайно Путин снова обратился к этому моменту, действительно кульминационному, в своём выступлении на заседании Валдайского клуба 25-го октября 2014 года, в самый острый момент политического противостояния с Соединёнными Штатами, в разгар войны на Украине. Войны, которую российский президент определил как «один из примеров… конфликтов, имеющих воздействие на общемировую расстановку сил».

«Новый Путин»

Тогда ли начался «новый Путин»? Я хорошо знаю, что такое определение для многих неприемлемо. Может быть, даже для него самого. Когда речь идёт о человеке несокрушимо прагматичном, никогда не забывающем оценивать соотношение сил, трудно предположить какие-то внезапные изменения в поведении или во взглядах, продиктованные обстоятельствами. Не знаю, читал ли он «Государя» Никколо Макиавелли, но, если нет, значит, он сам заново открыл то, что там сказано. И он этому не учился, это у него, так сказать, в крови.

Я коротко описал выше, с каким багажом Владимир Путин пришёл к власти в России. Перед ним стояла задача огромных масштабов, очевидно, непосильная для «господина Никто». Если даже ему были уже известны правила, которые нужно соблюдать, чтобы остаться у власти, вряд ли он мог быстро научиться их применять в той обстановке, при том соотношении сил, внешних и внутренних, при котором он к власти пришёл. Я думаю, что он «учился постепенно». Поэтому думаю, что Путин в 1999-м году очень отличался от Путина в 2015-м. Главным образом в том, что касается отношений с Западом, и в особенности с Соединёнными Штатами. Не «по его вине». В Вашингтоне кто-то должен был найти время поразмыслить на эту тему. Мне запомнилось интервью, которое он дал на российском телеканале в 2004-м. Я пересматривал его несколько раз и потом опубликовал с моим комментарием на интернет-телеканале «Pandoratv.it». Меня поразило одновременно и содержание его слов, и тон, которым он их произнёс. Бывают моменты, когда преобладают эмоции, и это видно. Но у такого человека, как Путин, эмоции никогда не играют решающей роли. Значит, он сознательно выбрал именно такие резкие слова и такой резкий тон, они были неотъемлемой частью того сообщения, которое он хотел сделать. Но в его словах обнаружились и его, я бы сказал, личные мысли.

«Мы думали, что наши партнёры согласятся дискутировать с нами, учитывая наши интересы, однако я должен сделать вывод, что они намерены только командовать. Мы думали, что они согласны, чтобы мы были для них собеседниками равного с ними уровня, но поняли, что они хотят иметь только вассалов. Этого с Россией сделать нельзя». Шёл — полезно запомнить эту дату — 2004 год. Это была смена курса. Путин нарушал правило подчинения Империи. Сможет ли он выдержать характер, отстоять свою позицию после того, как бросил вызов? Только время может дать ответ на этот вопрос, который остаётся открытым до сих пор, через тринадцать лет. Россия подверглась колонизации; его окружала толпа людей, которые сделали карьеру, пожимая руки американцам, имели виллы в Европе и в Америке, банковские счета по всему Западу. И этот Запад оказывался врагом. Не исключено, что здесь сыграло роль также и личное разочарование. И что он почувствовал необходимость серьёзно пересмотреть свои взгляды в свете происшедшего.

Но создавалось впечатление, и больше чем впечатление, что только некоторые его ближайшие сотрудники могут (и хотят) приступить к такому же «пересмотру».

Поэтому проблемы было две, тесно связанные одна с другой, — внешняя и внутренняя. И некогда было долго готовиться и разрабатывать долговременные планы. 28-го февраля, за три месяца до своей президентской инаугурации, на встрече со своими ближайшими сотрудниками Путин объявил, какие намерен сделать первые шаги. Его слова предназначались тем, кому следует, чтобы каждый запомнил, что ему следует принимать только согласованные и разрешённые меры. «Надо исключить возможность, чтобы кто-нибудь мог войти во власть с намерением использовать её в собственных интересах. Ни одна группа, ни один клан, ни один олигарх не должны быть приближены к региональной и к федеральной власти, они должны быть равноудалены от власти». Те, кто помог ему занять его должность, чтобы заменить ставшего непригодным Ельцина, или те, кто позволил ему занять эту должность, были предупреждены. Формула «равноудалённости» выражала ту форму, которую власть намеревалась себе придать. Но эту программу ещё требовалось воплотить в жизнь, и это предполагало риск. И Путин сознательно принял облик, с которым олигархам нелегко было примириться. В течение десяти лет властью были они. И за ними стояло не только богатство, но и поддержка так называемого «международного сообщества». Новый лидер знал, что будет трудно разговаривать с ними тем твёрдым и определённым языком, который с того момента стал его отличительной особенностью.

«Российское государство заново»

На первой встрече с олигархами (первой из длинного ряда встреч) в июле 2000-го, в Екатерининском зале Кремля, Путин резко сказал: «Не забывайте, что это государство построили вы. Вы сделали это, используя разные структуры, политические и околополитические. Поэтому нечего на зеркало пенять». Он употребил по этому случаю русскую пословицу, из тех, на которые нечего возразить. Но суть была ясна, Путин решил открыть карты: с российским государством дело до сих пор обстояло плохо, нужно всё менять, переделывать в корне; нельзя оставлять государство в руках людей, которые, в сущности, разрушили его, не заботясь о том, чтобы чем-нибудь заменить, но использовали своё влияние, легко доставшиеся деньги и даже применяли силу, не стесняясь никакими предрассудками. Одним словом: вы знаете, кто вы такие и почему вы здесь. Теперь вы должны учесть, что я не таков (или уже не таков), как вы обо мне думали.

В одной фразе заключалось всё. Олигархи, сидевшие вокруг, поняли, что он хотел сказать, и это их испугало. Потом одному из сотрудников президента, оставшемуся анонимным, было поручено популярно объяснить, что за операцию проводит Путин. Он назвал её «смена пелёнок». Он представил олигархов как спелёнутых детей, которым Кремль намерен поменять пелёнки. «Очевидно, — пересказываю коротко, что сказал анонимный посланник, — пелёнки уже мокрые от страха, и дети плачут. Должен ли президент ими заниматься? Конечно, во-первых, нужно, чтобы они перестали плакать, во-вторых, чтобы от них не пахло, и, наконец, нужно научить их в ближайшем будущем пользоваться горшком».

Выражение «смена пелёнок» обошло Россию и весь мир. По другую сторону Атлантического океана и в Европе финансовые круги и корпорации, уже переполненные нелегально вывезенными российскими капиталами, с тревогой ждали, что будет дальше с бывшей империей-дойной-коровой, которую они уже было захватили. Излишне говорить, что такие ожидания произвели на эту публику гнетущее впечатление. Более того, разъярили её. Путин, кроме того, отлично понимал, что не может позволить себе роскошь идти против всех. На той встрече было достигнуто согласие: президент не будет пересматривать итоги приватизации, а олигархи не будут использовать своё богатство, то есть свою власть, чтобы влиять на политические решения страны.

Олигархам был сделан чрезвычайно щедрый подарок. «Do ut des» — «даю, чтобы ты дал», — таков был приказ нового «хозяина», который умел постоять за себя. Этого было достаточно, чтобы убедить почти всех, по крайней мере, на этом этапе, отказаться от всяких попыток упорного сопротивления. Кроме того, новый «хозяин» немедленно и недвусмысленно дал понять, как он намерен действовать, если сопротивление будет слишком настойчивым. 13-го июня того же самого года Владимир Гусинский оказался «посажен» (такое саркастическое выражение употребляется в русском языке) в Бутырскую тюрьму. Протесты олигархов не заставили себя ждать. Путин позволил им высказаться, не обнаруживая особенного смущения. Вопль негодования согласно издали все главные олигархи: Владимир Потанин, Анатолий Чубайс, Рэм Вяхирев, Михаил Ходорковский, Михаил Фридман, Каха Бендукидзе, Алексей Мордашов, Владимир Евтушенков. Гусинский через день вышел из «Бутырок», но его «Медиа-Мост» ему уже не принадлежал. Сам он через месяц очутился, целый и невредимый, за границей, в Израиле, куда заблаговременно перевёл свои немалые капиталы.

Таким образом, после первой встречи 28-го июня 2000 года между Путиным и тем, что позже назвали «профсоюзом олигархов», всё стало ясно почти всем.

«Почти» — потому что было одно исключение, которое постепенно обнаруживалось в последующие два года и окончательно стало явным 20-го февраля 2003-го, в одну из ставших уже почти привычными встреч с олигархами. Этим исключением был Михаил Ходорковский. В тот день главе и владельцу «Юкоса» был задан вопрос по поводу давней проблемы коррупции и при этом вполне ясно дано было понять, что Кремль до сих пор на всё смотрел сквозь пальцы. По рассказам немногих допущенных присутствовать журналистов, Путин, перебив его, внезапно спросил, глядя ему в глаза: «Вы уверены, что у вас всё в порядке с налоговой инспекцией?».

Ходорковский с готовностью ответил: «Абсолютно!». Ответ Путина прозвучал лаконично: «Увидим».

За столом, как можно себе представить, повеяло холодом. Все поняли, что присутствуют при событии, которое станет точкой невозврата. Уже стало явным: Михаил Ходорковский, получивший самую большую выгоду от приватизации Ельцина-Гайдара-Чубайса, оказывался вне игры. Его амбиции вышли за пределы экономики и простёрлись до политики, по временам принимая намеренно провокационный вид. Его стартовая площадка, — «его» «Юкос», крупнейшая российская нефтяная компания, — стал в это время международным игроком высокого уровня. Среди его планов было строительство нефтепровода Сибирь-Китай; строительство нефтехранилища в Мурманске, чтобы экспортировать нефть на Запад и в Соединённые Штаты; и, кроме того, продажа значительной части акций «Юкоса», а именно трети — около 22-х миллиардов долларов, корпорации «Эксон Мобил» («Exxon-Mobil»). Но эта финансово-промышленная деятельность сопровождалась систематической подготовкой к вступлению в политику. От финансирования предвыборных кампаний либеральных (читай — прозападных) партий даже до финансовой поддержки Коммунистической партии. В этом случае — не по причине идеологической близости, а потому, что эта последняя была самым серьёзным политическим конкурентом власти на электоральной почве. И вплоть до подготовки будущего оперативного пункта, который должен был стать базой будущего мозгового центра предвыборной кампании Ходорковского. Фактически подвергшийся захвату Российский государственный гуманитарный университет и послужил этой цели в 2003 году. Юрий Афанасьев, его основатель и ректор с 1991 года, был отправлен на покой и заменён Леонидом Невзлиным, который в соответствии со своим новым социальным положением стал исполнять и новые обязанности.

Вызов Ходорковского

Таким образом, проблема Ходорковского имела два аспекта — внутренний и международный. На главу «Юкоса» рассчитывали как на возможную замену на верхах власти. В Вашингтоне, как уже было сказано, решили, что Путин несовместим с их стратегическими проектами. Путин ответил на это. Намекая на дело «„Юкос“-„Эксон Мобил“», он откровенно сказал: решения таких масштабов «касаются судьбы и суверенитета государства. Значит, они не могут быть доверены одному человеку». Другими словами, Михаил Ходорковский решил «сам по себе» распоряжаться будущим страны. Но что в данном случае значит «сам по себе»? «Юкос», стоимость которого на тот момент составляла более 80-ти миллиардов долларов, был приобретён за смешную цену в 300 миллионов долларов. Эта покупка была результатом длинной череды махинаций, которые назывались в те годы «займы в обмен на акции». Борис Ельцин, который накануне президентских выборов 1996 года обнаружил, что его рейтинг близится к нулю, а страна поставлена на колени во всех смыслах, в том числе и в моральном, обратился к частным банкам с просьбой рефинансировать бюджет страны и оплатить его предвыборную кампанию.

Олигархи с большим энтузиазмом откликнулись на просьбу Кремля о помощи. Они предчувствовали второй этап — ещё более гигантских масштабов, чем первый, — частного разграбления остатков государственной собственности. За этой финансово-инженерной операцией, как и за предыдущими и последующими, стояли советы Джеффри Сакса, Кембриджского Университета, Массачусетса, Андерса Ослунда и других американских «экспертов». Итак, начался обмен займов на акции (а котировки определялись банкирами). Операцию отличал размах, характерный для «прихватизации». Русский народ, уже три раза обманутый, наблюдал за грабежом и не мог помешать — больше по незнанию, чем по бессилию. Этот грабёж не был последним. Вскоре после него было другое колоссальное мошенничество с прямым участием Мишеля Камдессю, тогда директора Международного валютного фонда, обещавшего России около четырёх миллионов долларов первого транша кредита МВФ, которые остались в кассе банка «Bank of America» и оттуда перекочевали в российские частные банки, все лопнувшие в 1998 году.

Было совершенно ясно (сейчас — в свете последующих событий в Европе и особенно в Греции — ещё яснее, чем тогда), что это не просто дружеские подарки: это ступени, по которым Россию заставляли спуститься со связанными руками в огромное казино международных финансов навстречу американской колонизации — финансовой, экономической, политической, общественной. Одним из главных российских банков, участвовавших в пире, был как раз «Менатеп» Ходорковского. Всё это происходило на глазах у Владимира Путина. Удачи главы «Юкоса», так же как и других банкиров-олигархов, не вызывали у нового «хозяина» ни удивления, ни недоумения. 3-го июля 2003 года генеральная прокуратура России вынесла решение арестовать Платона Лебедева, руководителя «Менатепа», товарища Ходорковского и крупного акционера «Юкоса». 25-го октября того же года настала очередь самого Ходорковского, арестованного в Новосибирске за укрывательство от налогов. Холодно произнесённое Путиным 20-го февраля «увидим» превратилось в «увидели».

Недавнее смущение Запада рассеялось. Путин уже стал препятствием. Предпринимаемые им ходы увеличивали его внутреннюю популярность. Политические и пропагандистские приёмы, которые применялись, чтобы его ослабить, не имели успеха. «Цветная революция» в России — идея таким образом дестабилизировать обстановку в России не утратила актуальности и сейчас, когда я это пишу, — оказалась очень трудным делом. Её опробовали на Украине с парочкой Ющенко-Тимошенко в 2005-м году, но это не сработало. В 2008-м операция по дискредитации России была доверена грузинскому президенту Михаилу Саакашвили и завершилась военным разгромом Тбилиси и формальным признанием республик Южной Осетии и Абхазии со стороны Кремля, который — следует заметить — до этого момента в течение десяти лет их не признавал. Эпизод войны в Грузии, как и многие другие предшествующие и последующие, нужны были, чтобы объединить западное общественное мнение вокруг классических русофобских стереотипов: Россия — агрессор, Россия действует насильственно, Россия — недемократическая, Россия неисправимо враждебна Западу. Кампания за кампанией, ни на чём не основанные, направлены были на дискредитацию российского президента. Убийство Анны Политковской, немедленно приписанное Путину, как и убийство Литвиненко, вплоть до убийства Бориса Немцова, были использованы, чтобы сначала создать, а потом закрепить в общем сознании образ диктатора, лишённого всякой щепетильности и готового ликвидировать, не только политически, но и физически, всякого, кто встанет на его пути. Вплоть до катастрофы со сбитым над Украиной малазийским «Боингом», которую тот, кто её организовал, использовал (классическая false flag operation — операция под фальшивым флагом), чтобы приписать России и лично Путину убийство двухсот девяноста семи человек, оказавшихся, не подозревая об этом, в летающем гробу.

«Общая система нравственных ориентиров»

Я не ставил себе цели восстанавливать всю историю президентства Путина. Я хотел только рассказать о некоторых эпизодах, которые мне показались важными, рассматривая их в отношении к тем внутренним и международным задачам, с которыми он имел дело и которые он старался решить. Другими словами, я старался понять, каков был его кругозор и как он менялся со временем. У меня часто возникало впечатление, что я имею дело с двуликим Янусом, — у него два одновременно видимых лица. С одной стороны, эта история — упорная, по временам яростная и безжалостная борьба за власть. В этом она ничем не отличается от того, что происходит на всех широтах. Но её нельзя свести только к этому. Я помню одну фразу, которую он произнёс и которую часто, и не без причины, цитировали для его характеристики: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы».

Мне кажется, Владимир Путин очень вписывается в эту свою фразу. Это, конечно, не фотография, а зарисовка в движении. Россия, власть над которой ему досталась, была ещё до него поставлена колонизаторами на стальные рельсы, которые должны были помешать всякому отклонению в движении. Чтобы оценить степень подчинённости, к которой принудили Россию (при соучастии «демократической» интеллигенции того периода), достаточно прочитать те части действующей российской Конституции, которые подчиняют законы Российского государства международной юриспруденции. Приговоры иностранных судов (последний из которых обязал российское правительство «возместить» Ходорковскому 50 миллиардов долларов) — результат этого подчинения «на будущее», изобретённого российской интеллигенцией по подсказке нескольких американских и британских университетов, чтобы заставить Россию повиноваться, если она захочет как-нибудь уклониться от западной власти.

Путин, который завоевал свою огромную власть (вручённую Ельцину, о чём не следует забывать, теми же мажордомами, которые разрушили советскую систему) не объясняет того Путина и не сводится к тому Путину, который отдал себе отчёт — не сразу, а в определённый момент (некоторые из этих моментов, как я уже говорил, можно ясно увидеть), что на его плечах серьёзная ответственность за судьбу того народа, боль, страдания, разочарование которого он должен разделить, но от которого он, несомненно, получил и силу. Я слышал, как русские националисты разной ориентации в споре, происходившем в разгар труднейшей украинской партии, сформулировали такую альтернативу: «Перед нами стоит вопрос: Россия руководит Владимиром Путиным или Владимир Путин руководит Россией?». Я бы ответил, что верно и то, и другое. Оба ответа находятся друг к другу в диалектическом отношении, которое мне напоминает о генерале Кутузове в «Войне и мире» после Бородинской битвы. Был ли Кутузов победителем? Бородино было с технической точки зрения наполовину поражением. Наполеон подумал, что выиграл эту битву, и продвинулся дальше. Москва была занята. Кутузов отступил, но русский народ, который отступал, выиграл эту войну. Был ли Кутузов гением? Или просто очень хорошо понимал чувства своего народа и то время и пространство, в котором этот народ жил?

Вот цитата из обращения Владимира Владимировича к Федеральному Собранию, которая обнаруживает его «консервативные» настроения: «Духовное единство народа и объединяющие нас моральные ценности, — сказал российский президент, — это такой же важный фактор развития, как политическая и экономическая стабильность. Убеждён, общество лишь тогда способно ставить и решать масштабные национальные задачи, когда у него есть общая система нравственных ориентиров. Когда в стране хранят уважение к родному языку, к самобытным культурным ценностям, к памяти своих предков, к каждой странице нашей отечественной истории. Именно это национальное богатство является базой для укрепления единства и суверенитета страны». Эти слова указывают на программу, во всех пунктах трудную для воплощения в жизнь. Потому что именно эти несущие колонны заминировала глобализаторская идеология Империи. Сможет ли Россия выстоять против нападения, зависит от того, сможет ли она воплотить в жизнь эту программу.

Украинскую партию начал не Путин. Он был вынужден её вести, и вёл до сих пор с большой ответственностью и дальновидностью. И в этой партии, сопряжённой со смертельным риском, в том числе и лично для него — с риском его политической, а в случае необходимости — и физической ликвидации, Путин достиг полного согласия с русским народом. «Возвращение домой» Крыма стало её кульминацией. То, что на Западе называют «рейтингом», было в действительности сильным пробуждением русского национального сознания. Путин в одно и то же время и сам воздействовал на этот процесс, и подвергался его действию. Оставим в стороне все эти истерические обвинения России в «агрессии» на Украине. Это классическое оружие используется в операциях, которые всегда предшествуют попыткам агрессии со стороны того, кто громко обвиняет в агрессии других.

Это «пробуждение» национального сознания и национальной идентичности русских, если хорошо подумать, было подготовлено долгим ожиданием, когда русские пребывали в молчании почти четверть века, после распада Советского Союза, перед лицом унижения, которому подверглись их братья — около двадцати миллионов человек, оставшиеся, на своё несчастье, за границей земли, которую до последней минуты продолжали считать своей. Правильно это или неправильно — думаю, что правильно, если учесть все исторические факты, — но народные чувства от этого не меняются. Молчание народа объясняется в том числе чем-то вроде коллективного гипноза. Миллионы русских, значительная часть русского народа, молчали в том числе и потому, что им сообщал информацию и их вёл западный мейнстрим и российской олигархический мейнстрим, служивший его рупором, при активной, хорошо оплаченной поддержке российских «демократических» журналистов и интеллектуалов (лучше для определённости отбросить слово «демократические» и называть их теми прилагательными, которые им больше подходят — «антирусские» и «прозападные»). Миллионы русских безропотно подверглись нападению и грабежу в ожидании, когда же они наконец почувствуют себя частью Империи Добра со всеми вытекающими отсюда последствиями и выгодами. Но вышло так же, как с коммунизмом, который так и не наступил: Империя Добра за 25 лет тоже так и не воцарилась. И, хуже того, русские поняли, что Запад отказывается признавать в них сограждан. Я помню вопрос, неожиданно заданный мне двадцатилетней девушкой из Екатеринбурга в начале 2015 года: «Вы можете мне объяснить, почему западные люди нас ненавидят?». На самом деле западные люди в массе своей вовсе не ненавидят русских, во всяком случае, у них нет такого активного, определённого чувства, но они воспитывались, их умственный облик формировался в убеждении, что Россия — чужая и враждебная «цивилизация». Когда я услышал этот вопрос, я понял, что он внушён не ностальгией по советской системе — ностальгией, которая, очевидно, существует во многих формах у предшествующих поколений. Эта двадцатилетняя девчушка не может быть носительницей этой ностальгии. Её вопрос — результат её собственного разочарования, навеян её собственным опытом российской гражданки, напитанной западными «ценностями» и «антиценностями», которая, однако, не может объяснить себе, почему общение с Западом, такое желанное, неожиданно оказывается таким трудным. Ненависть к русским (это уже действительно ненависть, и массовая) существует на Украине, многократно усиленная западным мейнстримом, и она — не что иное, как накопившийся эффект сознательного и долговременного воздействия, организованного и спланированного частью западных властных кругов. И она, конечно, нашла свой рычаг в тяжёлых исторических воспоминаниях, в некотором смысле законных и понятных, — в воспоминаниях народов, которые стали в Европе врагами и угнетёнными в другие эпохи — при русском «имперском» господстве.

Последние судороги Империи

Чтобы преодолеть или хотя бы объяснить и описать всё это, требуется глубокое историческое исследование. «Старая Европа», стараясь объединиться, объединилась только внутри себя и не очень надёжно. Но даже не начинала искать единства с тем, что вне её. В отношении России были только упрёки, обвинения, страхи, вина, которые неизбежно передавались от отцов к детям и внукам. Главные действующие лица этого «реванша» — Польша и три прибалтийские республики. Поэтому мне кажется очевидным, что Россия и Путин снова стали объектом наступления извне. Вопрос в том, каковы его причины — не только исторические, но и современные.

Здесь нет ничего непостижимого. Идёт изменение соотношения сил. Оно происходит не из-за России, а из-за кризиса, который Запад переживает в современном мире. Этот кризис уже ясно виден и даже бросается в глаза, так что очень вероятно, что русофобия в огромных дозах, производимая Великой Фабрикой Грёз и Лжи, — сознательная попытка помешать западному обществу этот кризис заметить. И этот кризис заставил властные круги Империи ускорить своё наступление. Их спешка особенно заметна на примере украинского кризиса, который они организовали, которого они хотели, который они приближали и финансировали. Убрать с дороги Януковича можно было без крови, достаточно было подождать год или немного дольше. Но хотели, чтобы пролилась кровь, — ради того, чтобы обрушить на Россию санкции. Обратились к нацизму и использовали его, чтобы ускорить противостояние и сделать его смертельным.

В мире с его семью миллиардами человек появилось множество действующих лиц, среди которых есть и гиганты и которые больше не хотят, чтобы их грабили с имперской наглостью. Поэтому миром больше нельзя управлять с помощью американской прямолинейной и безапелляционной глобализации. Распределение ресурсов, существующее при глобализации, уже неприемлемо для миллиардов человек и для тех государств, в которые они исторически объединены. «Уровень жизни американского народа, — жёстко сказал Рональд Рейган, — не обсуждается». Теперь возникла угроза, что его всё-таки снова придётся обсуждать. Но к такому развитию событий не готовы не только американские граждане (которые даже никогда не думали об этой проблеме, потому что знают о внешнем мире очень мало), но и правящие элиты страны.

Перед Империей стоит неотложная необходимость заново взглянуть на своё господство в свете этих перемен, которые она к тому же уже давно предвидела. Но, если она поняла эту необходимость, это не значит, что она готова с кем-то договариваться. В Вашингтоне (и в тех местах, где «хозяева мира» обычно встречаются, чтобы посоветоваться друг с другом) хотят только навязывать свои планы. Напомню тем, кто забыл, о знаменитом документе (Project for the New American Century), составленном в 1998-м группой неоконов, предвидевших, что в 2017-м Китай станет главной угрозой для национальной безопасности Соединённых Штатов Америки. Этот документ, — авторы которого пришли к власти через два года после того, как он был составлен, — положил начало новой военной доктрине Национальной Безопасности, которую начали воплощать в жизнь в 2000-м году и которая ознаменовала президентство Джорджа Буша-младшего. И спровоцировала односторонний выход США из Договора об ограничении систем противоракетной обороны в 2002-м.

Итак, почему они торопятся (в том числе в устройстве государственного переворота на Украине)? Потому что кризис Запада начался быстрее, чем пробуждение остального мира. Теперь, когда мы уже достигли названного рубежа — 2017-го года, ясно, что только Россия, — которая десять лет назад считалась окончательно завоёванной, — стоит на пути тех, кто хочет снова сделать мир добычей Запада. Россия — единственная страна, которая на этом решающем повороте истории может «напугать» «хозяев мира».

Вот почему сегодняшняя Россия — главная мишень, в которую целится Империя. Разрушить её необходимо, чтобы приступить к следующим этапам, на которых Соединённые Штаты и Запад должны будут свести счёты с Китаем и со всем остальным миром. Украинский кризис, санкции, массовое наступление НАТО, давление на европейские правящие круги, пропагандистские кампании против России, воссоздание образа врага, даже общее оживление в Европе реваншистских неонацистских сил, — всё это признаки начала масштабного наступления. И, что гораздо хуже и опаснее, новой холодной войны. И начало событий, решающих для всех, решающих для судьбы мировой власти.

Ситуация, несомненно, драматическая. Речь идёт о выживании человеческого рода, а не только о победе той или другой партии или о спасении Империи. Возможна ли победа Запада? В состоянии ли такое американское руководство, каково нынешнее (кто бы ни был президентом — Хилари или Трамп), не имеющее никаких идей, как преодолеть американский кризис и ответить на вызовы современного мира, пребывающее в плену истерии и иллюзии всемогущества, понять, с чем оно имеет дело?

Приход к власти Дональда Трампа означает только одно (и это, конечно, очень важно, но нисколько не успокоительно и не обещает решения никаких проблем): что Империя находится в состоянии политического кризиса; что её неуверенность в собственном будущем вызывает судороги, внезапные и опасные для всех.

Если судить по симптомам, мы не можем быть уверены, что болезнь Запада кончится мирно. России немедленно нанесли удар на пороге собственного дома. Идея Вашингтона проста и банальна: «Мы уже вовлекли их в нашу систему, они не смогут выстоять, мы можем заставить их отступить, угрожая им силой». В сущности, всё это основано на гипотезе, что XXI век не может быть никаким иным, как только американским. Но это убеждение — совершенный абсурд; этого невозможно будет достичь мирным путём.

Россия на этот раз не может отступить. Отступление было бы равносильно гибели. Владимир Путин — как генерал Кутузов после Бородинской битвы, его тыл — русский народ. И Путин, и русский народ понимают, что они почти обязаны выстоять. Америке недостаёт культурного багажа, чтобы это понять, потому что она не хочет понимать Россию (как и весь остальной мир), и потому что она пленница технологической иллюзии. То есть не понимает необходимости для всякого народа сохранять свой собственный дух, свою собственную память, своё собственное время. Америка и весь Запад не умеют «идти человеческим шагом». Сейчас на весах способность России выстоять против нападения и решимость Запада добиться своей последней победы. В этом смысле Путин представляет собой, если ему удастся защититься, защиту от катастрофы и для других семи миллиардов людей, населяющих планету.

Предисловие ко второму итальянскому изданию

Прошло три года с того момента, как я начал писать первое издание этой книги. Я был тогда под впечатлением событий, которые мне казались потрясающими, но, по-видимому, не интересовали мир. Хуже того: по-видимому, весь мир думал совсем противоположное тому, что думал и видел я. Средства массовой информации, в первую очередь самые важные американские информационные каналы, описывали российскую ситуацию так, как будто в России в ближайшее время должно было наступить необыкновенное процветание. Все (почти все) считали, что экономический кризис пяти предшествующих лет скоро будет преодолён. Политический кризис считали уже полностью преодолённым. Победа Ельцина на выборах летом 1996 года, казалось, разрешила последние политические трудности перехода к ценностям и методам Запада.

Я, напротив, видел, что экономический кризис день за днём усиливается; видел с растущим беспокойством поднимающуюся волну антизападничества; замечал, что общество в переходном состоянии, но это определённо не переход к нормальному обществу, похожему на вполне жизнеспособные общества капиталистического Запада. Более того, меня поражало, что Запад как будто не видел, как к власти в России пришла криминальная элита, иметь дело с которой было не только неприлично, но и чревато серьёзными проблемами. В любом случае проблемами гораздо бо́льшими, чем мы были бы в состоянии разрешить.

Трудно было найти удовлетворительное определение того, что зарождалось на моих глазах. Оно имело черты внешнего сходства с демократией. Но, стоило копнуть поглубже, вы с отвращением обнаруживали его зловонную сущность, авторитарное, демагогическое месиво. Было что-то такое, что издали казалось рынком. Но, когда вы подходили ближе, то видели, что это скорее базар, джунгли, беззаконное насилие. На этом рынке, за редкими исключениями, не было настоящих предпринимателей; на нём никто ничего не производил. Этот рынок отличала та же существенная характеристика, что и реальный социализм в терминальной стадии: доход приносили почти исключительно полезные ископаемые, по большей части источники энергии, которые шли на экспорт. Главными действующими лицами этого никогда не виданного рынка были те, кого «назначили» капиталистами, или гангстеры, прокладывавшие себе дорогу при помощи бомб и «калашниковых». Среди немногих, кто пришёл к тем же выводам, был Александр Солженицын. «Нынешний общественно-государственный строй, — сказал он в 1992 году, — это слияние номенклатуры, финансовых акул, таких вот лжедемократов, которые себя приукрасили, и КГБ… Не только я не назову это демократией, но я должен сказать: это грязный гибрид, которому даже примера не найдёшь в истории. Это грязный гибрид, и неизвестно, во что он разовьётся. […] И если вот этот правящий класс сольётся, так он будет нас угнетать не 70, а 170 [лет]». Но, т.к. я очень далёк от философских позиций Солженицына, эта близость политических суждений меня несколько приводила в смущение.

Передо мной стояла настоящая дилемма, скорее даже интеллектуальная, чем политическая: если не прав я, от меня требуется пересмотреть все понятия, в которых я мыслил до сих пор, мой взгляд на мир, на людей; все мерки, с которыми я подходил к оценке событий всю мою предшествующую жизнь. Это предположение нельзя было исключить априори, хотя оно, откровенно говоря, было неудобно и беспокойно для моего умственного равновесия. Кроме того, круг людей, говоривших противоположное тому, что я видел, был так широк — от самых знаменитых западных экономических экспертов до самых влиятельных западных политических лидеров, до самых квалифицированных политических комментаторов, — что требовалось большая самонадеянность, чтобы не оценить его значительности.

Однако передо мной были внушительные и несокрушимые фактические данные. И они, с какой бы стороны их ни рассматривать, вели неизбежно к одним и тем же выводам. И я решил написать книгу «Прощай, Россия». Если у вас хватит терпения прочитать эту книгу, вы найдёте в конце мотивы, которые побудили меня к этому. Сейчас они остаются почти теми же.

Я думал, что следовало бы отразить и противоположную точку зрения. Думал, что, сотря густую идеологическую пыль, было бы полезно — хотя бы для будущих историков — показать, как принимались решения, которые привели к таким результатам. Я думал о них, бедняжках, которые возьмут на себя тяжёлый труд не потеряться посреди восхвалений, которыми были полны выступления, статьи, телевизионные передачи.

Обращаясь взглядом к тем событиям, будущие специалисты по России (боюсь, что их останется немного) и по геополитике (а их будет очень много, и многие захотят понять, почему триумф Америки, который казался несомненным, не состоялся) будут недоумевать, как стало возможно, что в последнее десятилетие ХХ века во главе самых влиятельных национальных и международных институтов стояли настолько ни к чему не способные люди. Не удастся им понять и необычайную слепоту, о которой говорило поведение западного руководства после окончательной победы в холодной войне. Они, может быть, придут к выводу, — и, вероятно, будут правы, — что причина гибели реального социализма — скорее его внутренняя слабость, чем сила его противника.

Будущие историки, конечно, смогут с помощью своих компьютеров, хорошо приспособленных для аналитической работы, и познакомиться с тем, что наши современники предсказывали, и изучить то, что случилось на самом деле. И не смогут не заметить, как сильно отличается одно от другого.

Что случилось потом, части читателей известно. Чтение этой книги, написанной тогда, сейчас определённо производит впечатление. Даже на меня, который её написал. Но не только и не столько потому, что описанное в ней подтвердилось с буквальной точностью; и даже не потому, что политический, экономический и общественный кризис в России страшно углубился и грозит взорвать (или разрушить, или разложить) страну. Самое сильное впечатление, во всяком случае, на меня, произвело то, как ничтожно мало сумевших извлечь урок, сделать какие-нибудь полезные выводы из этих событий. Это тоже, конечно, объяснимо. Но нисколько не успокаивает. Факт, что ответственные за эту катастрофу, в первую очередь — руководители мира-«победителя», всё ещё на своих капитанских мостиках. Они не могут посмотреть на себя критически, они не способны даже понять, что они сами, собственными руками, сделали. Не могут, потому что тогда должны были бы раскрыть глубинные причины своего поведения, показать своё истинное лицо. И зрелище открылось бы не слишком привлекательное. Они должны были бы сказать то, чего сказать не могут — признать, что они попирали те самые ценности, во имя которых действовали. Им пришлось бы признаться, что ими руководили два принципа (если можно их так назвать). Первый из них — понятный, но далеко не благородный, а именно — страх, что, если падёт дружественный криминальный режим, то зародится новый — менее криминальный, но и менее дружественный. Второй из этих принципов ещё проще — финансовый, коммерческий, геополитический интерес.

Только Мишелю Камдессю, исполнительному директору Международного валютного фонда, избранному по случаю козлом отпущения, пришлось уйти. «Рашенгейт» был слишком катастрофическим событием, чтобы его можно было совсем не заметить. Но и его спешный уход со сцены, сопровождаемый аплодисментами его окружения, говорит как раз о том, что он не хотел распутывать узел, который завязала реформа Международного валютного фонда. Дыры международного финансового кризиса 1997—1998 годов наскоро заткнули с помощью временных мер — ровно настолько, насколько было нужно, чтобы отодвинуть на неопределённое время системный анализ проблемы. Международное сообщество, которое принимает решения, продолжает вести себя с такой бездумной безответственностью, как будто думает, что необходимость «дать отчёт» можно откладывать до бесконечности. Идеология «единственно верного образа мысли», как кажется, совсем лишила поклонников глобального рынка способности мыслить критически. Лучшие из них отдают себе отчёт, что танец продолжается уже на краю пропасти, но и они приносят дары на алтарь божества конца века — концепции TINA (There Is No Alternative — «альтернативы нет»).

Россия в этом коллективном безумии стала лакмусовой бумажкой, которая лучше всего показывала, что происходит. Исследуя бестолковую колонизацию России, наполовину провалившуюся, наполовину удавшуюся (хотя бы даже в том смысле, что её целью было разрушить страну), можно составить коллективный портрет Запада-победителя. Конечно, можно понять и его силу, но также и его ограниченность. Кажется, что успех Запада преодолел эту ограниченность. Остаётся узнать, сколько времени продлится этот успех. То, что произошло и происходит, не даёт никакой гарантии, что он будет длиться вечно. В том, что я написал три года назад, я мало что хочу изменить, но многое могу к этому добавить. Продолжалось расширение НАТО на Восток. Была война в Косово. И то, и другое полностью подтвердило написанное мной. То есть — что Запад хочет полной победы над бывшим врагом и что особенно Соединённые Штаты стараются разрушить Россию после того, как добились разрушения Советского Союза. Поведение дуэта «Ельцин-Черномырдин» во время югославского кризиса в свою очередь стало яснейшим подтверждением полной подчинённости российского руководства указаниям администрации Клинтона. Получив власть при поддержке Вашингтона, два русских Квислинга оплатили все векселя. Это тоже можно было предвидеть.

Я посвятил главу доказательству того, что выборы 1996 года (и не только они) были неприличным мошенничеством. Тем временем, когда я поездил по России, у меня накопились и другие свидетельства, подтверждающие и усиливающие все подозрения. В Махачкале, столице республики Дагестан — о ней я говорю только для примера — я слышал от вполне надёжного свидетеля подробный отчёт, из которого следует, что в вечер голосования в первом туре президентских выборов группа агентов министерства внутренних дел заняла место, где они собирали все урны и проверяли их все перед подсчётом голосов, увозя их неизвестно куда. Подсчёт голосов показал, что Борис Ельцин лидировал во всех избирательных округах Дагестана, где — заметим мимоходом — на выборах Думы коммунисты Зюганова повсюду набрали подавляющее большинство голосов.

Что касается финансовых и других скандалов, характеризующих агонию ельцинского режима, мне нечего добавить. Всё это рассказано в первой версии книги «Прощай, Россия». Добавляю только, чтобы помочь оценить огромный масштаб ущерба, главу, основанную на расследовании, бо́льшую часть которого я опубликовал в газете «La Stampa», — о мошенничестве века, когда испарилась бо́льшая часть двадцати девяти миллиардов долларов, которые заняли в Международном валютном фонде.

Каким будет конец этого режима, сколько крови будет стоить русским его агония (когда я пишу эти строки, идёт вторая чеченская война, и России угрожает нагнетание напряжённости в виде беспрецедентной волны террористических актов) и дальнейшее разложение государства, — неизвестно. Сейчас можно с уверенностью сказать только одно — что восстановление страны не будет ни лёгким, ни быстрым.

В заключение — два соображения, касающиеся не только России. Первое — о той роли, которую сыграла мировая информационная система в этом болезненном (особенно для русских) и провальном эксперименте. Приходится с горечью признать: в информационном обществе информация не выполняет своих функций. Или, лучше сказать, выполняет те функции, которые описаны в известном романе Оруэлла.

Второе соображение касается того понятия о мире, которое, по-видимому, существует в западной культуре. Шестая часть человечества, в особенности её лидеры, кажется, верит, что остальным пяти шестым ничего не остаётся, кроме как усвоить ценности и образ жизни Запада. Вдобавок — и это ещё ухудшает обстановку — в более короткое время, чем в течение жизни одного поколения. Эта иллюзия, если её внезапно не озарит проблеск разума, может иметь только одно следствие — серию страшных столкновений цивилизаций, которые зальют XXI век кровью. Западу-триумфатору не удалось покорить даже Россию, которая всё-таки по всем статьям ближе всего к миропониманию и ценностям Запада. Точнее: чтобы её покорить, он её разрушил. Думать, что русские испытывают благодарность за то, что с ними случилось, — слепота и глупость. Думаю, здесь очень уместно вспомнить решительное суждение Александра Зиновьева. Он сказал это о России, но это и обо всём мире: «У России не больше шансов стать Западом, чем у мухи стать слоном на том основании, что и у неё есть хобот».

Рим, ноябрь 1999

Часть вторая
Прощай, Россия!

Вместо предисловия

(Это интервью было напечатано в «Литературной газете» №6 от 12 февраля 1997 года в связи с публикацией на ее страницах фрагментов настоящей книги.)

1. Ваша книга, несомненно, содержит острую критику сегодняшней российской власти и проводимого президентом Ельциным курса. В таком случае каким вам видится курс, которым Россия могла бы пойти к своему возрождению?

— Наиболее благоприятным я считаю экономический курс, предложенный России многими учеными с мировым именем. В том числе лауреатами Нобелевской премии по экономике Кеннетом Эрроу (Стенфордский университет), Лоуренсом Клейном (Пенсильванский университет), Василием Леонтьевым (Нью-йоркский университет), Дугласом Нортом (Вашингтонский университет), а также известными российскими экономистами Леонидом Абалкиным, Олегом Богомоловым, Николаем Шмелевым и другими. Эта модель совершенно отличается от «гарвардской», разработанной главным образом Джеффи Саксом и Андерсом Ослундом.

Что же до политики, то, по-моему, ясно, что для миллионов российских граждан слово «демократ» сегодня носит ругательный характер.

2. Вас не смущает, что ваша позиция кое в чем совпадает с пафосом ультралевых, национал-патриотических изданий России? Западный журналист — и вдруг единомышленник Зюганова и Проханова?

— Совершенно не смущает; во-первых, потому, что наши мотивации не совпадают; во-вторых, потому, что не моя вина, если российская оппозиция частично высказывает справедливую критику в адрес правительства; в-третьих, я считаю, что аргумент, которым хотят закрыть рот критикам только потому, что их точка зрения иногда совпадает с точкой зрения оппозиции, носит маккартистский характер. Мне хотелось бы, чтобы полемику со мной вели в стиле «аргументы против аргументов». Иначе может получиться, что все четыре западных лауреата Нобелевской премии по экономике могут оказаться коммунистами.

3. Недавно вы назвали одну из влиятельных российских газет либерального направления наиболее интересной, но тенденциозной. Не кажется ли вам, что то же самое можно сказать и о вашей книге?

— Могу ответить ссылкой на высказывание видного итальянского мыслителя Пьеро Гобетти: соломоново решение, безусловно, тенденциозно, если вся правда на одной стороне.

4. Ваше пожелание России, которой вы говорите «прощай»?

— Я писал эту книгу, намереваясь в основном раскритиковать позиции Запада. Значит, у меня еще есть надежда, что что-то можно скорректировать. Ибо я убежден, как это написал недавно Уильям Пфаф, что неудачные советы Запада могут превратить Россию в бомбу. Я вижу, что проводившийся в России до сих пор курс губителен для всех ценностей, существовавших и существующих в этой стране, для культуры, духовности, науки и ее мировой роли как государства. Мне как другу России жалко, что она может потерять все эти присущие ей достоинства; а как представителя Запада меня волнуют последующие нарушения равновесия и огромный вакуум в мире — следствие разрушения и распада России.

5. Чем объясняется ваше неприятие позиций Запада в отношении России? Может, вы вообще антизападник?

— Я считаю, что главные ценности Запада — либеральная демократия, плюрализм, рынок, свобода личности — это достижения мировой цивилизации. Дело в том, что западные советники предлагают России не эти ценности, а определенную неолиберальную их интерпретацию, которую, слава Богу, на Западе поддерживают далеко не все.

Глава 1. Американская победа

«Исход дела вовсе не был предрешен. Рейтинг Ельцина предыдущей зимой держался на уровне однозначной цифры. Было много причин, объясняющих перемену фортуны, но одна из них, решающая, осталась тайной».

Это выдержанное в несколько высокопарном слоге откровение, не скрывающее энтузиазма автора, было опубликовано в еженедельнике «Тайм» 15 июля 1996 года. Заголовок («Спасение Ельцина») и подзаголовок («История, раскрывающая секрет, как четыре американских советника, использовав данные опросов общественного мнения, работу аналитических групп, ошибки рекламы и некоторые технические приемы американской избирательной системы, помогли победить Борису Ельцину») должны были показать, что победили американцы.

В определенном и поистине знаменательном смысле «Тайм» был прав. Никогда еще победа на выборах в чужой стране не была такой «американской», как эта. Действительно, победу одержал кандидат, которого очень хотела привести к власти Америка задолго до начала избирательной кампании. Победил человек, которого еще в 1991 году Америка выбрала как самого подходящего союзника. О большем и о лучшем Вашингтон и мечтать не мог. Так президент-демократ Билл Клинтон с помощью своего верного советника по вопросам бывшего Советского Союза и его сферы влияния Строба Тэлбота сделал ставку на Ельцина как своего фаворита в борьбе за переход России к демократии и рынку.

После падения Берлинской стены прошло около семи лет. За это время чего только не было: конец советской империи и советского коммунизма, окончание холодной войны, крах централизованной и плановой экономики и расстрел Верховного Совета России из пушек. Ну можно ли было смотреть на это из-за океана, не испытывая законной гордости победителей? Россия, невольная наследница Советского Союза, остававшаяся почти на протяжении трех веков великой мировой державой, была наконец опять втиснута в рамки территории, которую она занимала в середине XVII века. Никогда еще с допетровских времен Россия не была такой ничтожной, такой маргинальной, так мало внушающей страха. Основную боль в этом откате, поправший ее трагического величия, был Борис Ельцин. В отличие от Горбачева, который первый начал отступление, но совершил в глазах Запада непростительную ошибку, стараясь сохранить СССР, Борис Ельцин осуществил все с прагматизмом человека, который хочет поскорее от всего отделаться, чтобы «прикрыть лавочку».

Теперь в мировых властных структурах Бориса Ельцина считают поборником свободы и рынка. Правда, довольно неудобным, любителем выпить, нередко лгуном с вульгарными манерами, окружившим себя сомнительными людьми, мало симпатичным широким кругам на Западе, которые всегда предпочитали и будут предпочитать ему Горбачева, — склонным решать внутренние вопросы, стуча кулаком по столу, а когда этого мало — стреляя из пушек, безжалостно уничтожая своих же граждан в Чечне, и достаточно осторожным, чтобы не брать на себя ответственность и всю ее переложить на плечи кого-нибудь из приближения. Но он безупречно блюдет интересы Запада, а этого более чем достаточно, чтобы там закрыли глаза на все его недостатки.

Остается доказать две главные теоремы: действительно ли то, что интересы, которые Борис Ельцин, как ему кажется, защищает, отвечают интересам Запада (чьим конкретно и как долго это будет продолжаться?), и совпадают ли интересы Америки и Запада в целом с интересами России и русских? Да, теоремы еще следует доказать, поскольку никто еще не позаботился сделать это. Если только не считать доказательством простое и очевидное утверждение, что конкретная модель экономической, культурной и военной самоликвидации, осуществленной в России за период с 1992 по 1996 годы, — это окончательное решение ее вековых проблем. В чем многие русские, к сожалению (как считают многие западные лидеры), сомневаются. Даже Александр Солженицын — а уж он-то Россию знает — говорил, что она избрала в эти годы «худший из всех возможных путей выхода из коммунизма». Впрочем, есть основания полагать, как мы увидим далее, что Борис Ельцин скорее всего преследовал собственные амбициозные интересы, побуждаемый жаждой власти, реванша (в отношении Горбачева и своего же прошлого), нежели интересы своей страны. И что он без колебаний принял поддержку Соединенных Штатов (и той части Запада, которая преследовала те же цели), когда убедился, что это единственный способ претворить в жизнь свои личные устремления.

Нельзя также исключить, что в Вашингтоне действительно думали, будто таково единственно «правильное», «нравственное» решение проблемы советского коммунизма. Проблемы, которая слишком долго тревожила и страшила людей, чтобы не возникло желания при первой же возможности покончить с ней одним ударом. Но это значит не управлять, а мстить. Не искать «справедливых» или «нравственных» решений– единственно, впрочем, способных продлиться во времени, — а навязывать другим народам собственные правила и образ жизни. И нельзя исключить, что невысокая политическая культура бывшего партийного функционера Бориса Ельцина и его советников — Геннадия Бурбулиса, Сергея Шахрая, Михаила Полторанина и Владимира Шумейко — породила их уверенность, будто нужно разрушить все — и коммунизм и государство, — чтобы безоговорочно победила идея «Империи добра». Возможно, так оно и было. Только не следует принимать невысокую политическую культуру за проницательность государственных мужей. К несчастью, многие из них совершенно не разбирались в капиталистической экономике и свободном рынке, и уж тем более не были в курсе последних дискуссий на эту тему, проходивших на Западе: на основании своих ограниченных знаний они не были в состоянии в них разобраться.

Да и что они могли знать о кризисе «общества благосостояния и о победе в те (но только в те) годы жрецов тотальной deregulation, тех самых, которые подсказывали Рональду Рейгану и госпоже Тетчер, какую политику нужно вести? Что, спрашивается, они могли знать о проблемах, волновавших самые просвещенные умы Запада? Можно ли было ждать от политического персонала, воспитанного Коммунистической партией Советского Союза, — то есть плохо разбирающегося в новейших течениях мысли, — что он выберет только самое мудрое, самое современное и подходящее к конкретным условиям России? Можно ли было ожидать от политических кадров, воспитанных в духе самого тупого цинизма, не признающих никаких нравственных ценностей и не обладающих необходимыми для политиков качествами, что они подойдут к проблемам освобождения и возрождения страны, больше всего заботясь о благополучии своих сограждан? Можно ли было ждать от людей, привыкших к насилию и не имеющих никакого представления о законах демократии, что стоит пару раз пригласить их в Гарвард, как они осознают всю важность выборов?

Эти люди и стали пропагандистами, а после прихода к власти и реализаторами политики, предполагавшей немедленно стереть в порошок советскую систему посредством тотальной приватизации и немедленного же введения свободного рынка любой ценой. Эта политика, осуществленная некомпетентными людьми, которые находились в плену энергичнейших и настоятельнейших рекомендаций западных экономистов, финансовых экспертов и советников (в первую голову — американских и нерегулируемая экономика английских), а также столь авторитетного, сколь и лихого журнала «Экономист». А мнение этих господ, — как верно подметил Эрик Хобсбаум (1), — в свою очередь зиждилось на полном незнании подлинной советской экономической действительности. Удивительно ли, что два слепца, даже взявшись за руки, не могут перейти через дорогу?

В общем, это была в полном смысле слова американская победа, что стало очевидно, когда в декабре 1991 года были произнесены слова, положившие конец существованию СССР. Слова эти произнесли русские, собравшиеся на поистине эпохальную вечеринку в одном из белорусских лесов под Брестом, и прозвучали они как акт безусловной капитуляции: геополитического пространства, ранее именовавшегося Советским Союзом, более не существует. Правда, американцы еще довольно долго сомневались в этом. Страх перед коммунизмом был столь велик, что в его кончину они поверили лишь пять лет спустя. Хоть перед ними был труп, они все еще не могли освоиться с этой мыслью. СССР. покончил жизнь самоубийством, а они, призванные опознать покойника в морге истории, все не решались зафиксировать его клиническую смерть: вдруг он еще воскреснет!

Одних, в том числе и в Италии, даже разочаровало то, что холодная война завершилась, не перейдя в стадию горячей. Других, особенно многочисленных и в Италии тоже, раздосадовало, что такая смерть без кровопролития и, на первый взгляд, без трагедий (если не считать в Румынии Чаушеску: ее пример как бы подтвердил правило, которое до начала 1989 года никто не счел бы возможным) исключала судебный процесс над обвиняемыми. И дело не в сроке давности, положение о котором не касается преступлений против человечества, а в том, что было бы просто нелепо выносить приговор усопшему. То есть коммунизму.

К тому же непонятно кто и кого должен судить. Вернее, кто мог судить, было известно: естественно, победители. Но победители в этой аномальной войне тоже были аномальными. Удары ниже пояса наносились в ней с обеих сторон, но только виртуально. В этой войне советские лидеры сражались с собственными согражданами скорее даже больше, чем с врагом. Хотя, если судить по материалам западных секретных архивов, в холодной войне и американские граждане выполняли роль подопытных кроликов при атомных испытаниях и никто не ставил их об этом в известность. А десятки тысяч американцев отправляли на бессмысленную бойню во Вьетнам, где было уничтожено несколько миллионов вьетнамцев — и все из-за просчетов и совершенно циничных решений, тщательно скрывавшихся от американского общественного мнения и раскрытых лишь позже одним из последних свидетелей и главных руководителей этой бойни — Робертом Макнамарой.

В общем, судьи прекрасно знали, что они не вполне подходят для проведения такого процесса. Так что никто из победителей не задавался вопросом, насколько он уместен. Впрочем, даже для Нюрнбергского процесса пришлось обновить международное право, хотя тогда — пусть Гитлера уже не было — в живых оставались многие самые крупные нацистские главари. К тому же процесс над советским коммунизмом вынудил бы Запад посадить на скамью подсудимых последнего Генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева, то есть именно того человека, которого общественное мнение всего мира считало главным героем освобождения советских людей от жестокостей коммунизма и имело все основания благодарить за освобождение от кошмара ядерного противостояния, от равновесия страха.

Уже одного этого вроде бы достаточно, чтобы отказаться от ностальгических молитв по «процессам над коммунизмом», идея которых столь близка сердцу отряда французских «новых философов» и некоторых прочих ветеранов холодной войны. На деле самым щекотливым был вопрос «кого» судить, даже если оставить в покое бедного Горбачева. Ибо после того, как рассеялись надежды на то, что советский коммунизм чужд россиянам и импортирован (откуда? Да конечно же из Европы) вопреки их воле, сразу же стало ясно, что на скамью подсудимых пришлось бы посадить слишком много народа. Для начала как минимум почти всех, кто стал вдруг воспевать ценности западной демократии, и безусловно всех, кто стал у власти с 1992 года, то есть, вне всякого сомнения — всенародно избранного российского президента Бориса Ельцина. Наконец, в свете результатов выборов 1993, 1995 и 1996 годов стало бы задним числом ясно, что спустя пять лет после падения коммунизма, спустя пять лет после начала движения к рынку не менее 40 процентов российских граждан все еще голосовали за коммунистов. А это, учитывая, что коммунизм как политический режим уже не нужен никому, означало только одно: что этот режим, перекрывавший какое бы то ни было движение в сторону демократии, все-таки что-то дал россиянам. И это что-то, каким бы чудовищным и невыносимым оно ни выглядело в глазах западного мира, россияне хотели сохранить.

Итак, 3 июля 1996 года американцы облегченно вздохнули после второго тура первых президентских выборов в России. Я пока воздержусь от эпитетов «свободные» и «демократические», которыми эти выборы еще до их проведения награждала значительная часть западной печати. Надо еще посмотреть, насколько они были свободными и демократическими: пусть читатель сам разберется в этом вопросе, исходя из данных, которые мы представим ниже. А пока в заключение этой главы позвольте мне напомнить об одном небольшом эпизоде, происшедшем в Москве через несколько дней после 3 июля, и не где-нибудь, а в московском отделении Фонда Карнеги. В состоявшемся там разговоре приняли участие известный экономист Андерс Ослунд и не менее известный эксперт по русскому вопросу Майкл Мэкфоул. Вспомним, как первый из них торжественно заявил: «Отныне Россия — страна с рыночной экономикой». Обратите внимание, Ослунд не сказал: отныне Россия — свободная или демократическая страна. Он сказал: «…страна с рыночной экономикой». В результате выборов произошло чудо: политика, которой было от роду один день или месяц, стала над экономикой и ее сложными законами. Получалось, что экономика — не наука, а всего лишь колдовские махинации или просто фокус. Во всяком случае, жрецам тут оставалось лишь опуститься на колени.

Второй молодой и многообещающий деятель, пользующийся, как говорят в Вашингтоне, отличной репутацией, изъясняющийся на английском конечно же лучше, чем на химерическом русском, сообщил своей аудитории о «необратимой победе западных ценностей». Победе, одержанной благодаря прозорливости таких «друзей» -реформаторов, как Анатолий Чубайс, Георгий Сатаров, Александр Лившиц. Когда кто-то из присутствующих попросил рассказать о том, какой вклад в эту победу внес Александр Лебедь, Мэкфоул ответил: «Да его просто наняли, чтобы выиграть выборы!» — и сопроводил свои слова хитрой улыбкой, в которой можно было (и следовало) прочесть восторг и одобрение в адрес Чубайса и его прозорливых «друзей», сумевших «использовать» генерала Лебедя «просто для того, чтобы одержать победу на выборах», и презрение к глупому генералу, позволившему себя использовать. А также, разумеется, к тем «глупым» русским, которые дали себя обвести вокруг пальца. Победители явились праздновать свою победу не куда-нибудь, а прямо в дом побежденных.

Глава 2. Спасти Ельцина

В течение четырех месяцев группа американских политических консультантов

тайно принимала участие в проведении избирательной кампании Ельцина». Курсив мой, слова же эти были написаны Майклом Крэмером в уже цитированном репортаже журнала «Тайм». Давайте прислушаемся к его рассказу, ограничиваясь пока что замечаниями только по наиболее интересным его аспектам. Прежде всего, почему

тайно! Ответ прост — потому что если бы россияне об этом узнали, то Ельцин лишился бы нескольких миллионов голосов, а вместе с ними и победы на выборах. Не знаю, что подумали бы американские избиратели, если бы узнали, что Билл Клинтон сделал главой своего избирательного штаба (которому обычно доверяют самые важные тайны) русского или, того хуже, иранца. Честно говоря, хотя итальянцы и страдают манией величия в гораздо более легкой форме, чем американцы и русские, подозреваю, что даже им не слишком бы понравилось, если бы кандидат в премьер-министры, неважно от какой партии, вверил себя иностранному консультанту. Это не оценка, а просто констатация факта.

Ниже мы в подробностях поведаем, как избирательный штаб Бориса Ельцина, настоящий, официальный штаб, не просто пользовался американскими «советами», но практически находился в руках гражданина Израиля, точнее, Израиля и России одновременно. Но это тоже выяснилось только после победы на выборах. Так или иначе, для России эти господа, запершиеся в номере «Президент-отеля», были слишком неудобными фигурами и обращаться с ними следовало с максимальной осторожностью. Ни для кого не секрет, что восторг от Америки и ее рецептов постепенно сошел на нет после 1992 года.

И вот начинается бесконечная череда трюков, обманов и подтасовок, ставших отличительной чертой всей предвыборной кампании Ельцина. Правда, следует заметить, что ничего нового здесь не было, — все эти приемы уже были широко опробованы на референдуме в апреле 1993 года и на парламентских выборах 1993 и 1995 годов. И уж само собой, их авторство нельзя приписывать одним только американцам. Русские — и «новые» здесь ничуть не лучше «старых советских», никому не уступят в двуличии. Но нам еще представится возможность вернуться к предыдущим избирательным победам Бориса Ельцина. А пока что продолжим «тайную историю о том, как эти советники помогли Ельцину добыть победу, спасшую российские реформы».

Из любви к истине следует упомянуть, что утверждения коллеги Крэмера в России были многократно с гневом опровергнуты. После публикации его «тайной истории» последовали опровержения от Анатолия Чубайса, от дочери Бориса Николаевича Татьяны Дьяченко и от Сергея Филатова, формально возглавлявшего на первом этапе комитет в поддержку кандидата-президента. Но насколько известно, Олег Сосковец — на момент описываемых событий первый вице-премьер в правительстве Черномырдина — ничего не отрицал. А это обстоятельство, как мы вскоре увидим, немаловажно. Так или иначе, никто не опроверг того, что четверо секретных американских мушкетеров российской реформы в самом деле скрывались в номере «Президент-отеля» (невольная ирония названий). Выступавшие лишь отрицали, что их помощь сыграла «решающую» роль. Сделано это было в том тоне, в каком даже самые ярые российские «западники» всегда отзываются о подобных вещах: да что могут понимать в России эти американские юнцы? Обычно этот тон сопровождается ироническим поднятием бровей. Явная уловка, предназначенная завоевать сердца всех россиян, которые придерживаются как раз такого же мнения.

Я опускаю возражение, которое наверняка вертится на языке даже у самого невнимательного читателя: да если они ничего не смыслили в России, зачем же звать их в Москву, держать под замком четыре месяца в гостиничном номере, да еще щедро оплачивать их услуги? Что касается этого, то Крэмер — еще один наивный американский юноша — рассказывает, что президент (иными словами, российские налогоплательщики) выплатил им вознаграждение в размере 250 000 долларов. На первый взгляд немного. Если разделить эту сумму на четыре (месяца), то получится чуть больше 60 тысяч. Если разделить еще на четыре (человека), выходит около 15 тысяч долларов в месяц на нос. Жалкие гроши. Но дело в том, что Крэмер и сам незнаком с советской системой.

Он бы считал совсем по-другому, если бы когда-нибудь слышал о так называемом «неограниченном бюджете», то есть о системе финансирования определенных проектов, возводившихся советским государством в ранг приоритетных, необходимых настолько, что за ценой стоять не приходилось. Действовала она так: хочешь добиться некой цели? Тогда назначь ответственного за проект, надели его всеми полномочиями и дай ему возможность неограниченных трат. С единственным условием: достичь цели. Если ему это не удавалось, то он становился трупом (во времена Сталина физическим, позднее политическим). Когда же цель реализована, никто не окажется настолько глупым, чтобы начать считать, во что она обошлась. Именно таким образом в свое время Иосиф Сталин в рекордные сроки получил от своих ученых — и от своих спецслужб — атомную бомбу. Он просто поставил во главе ядерной программы Лаврентия Берию.

Так вот, для финансирования избирательной кампании Бориса Ельцина была применена как раз система «неограниченного бюджета». Президент никогда не придирался к средствам, лишь бы они способствовали достижению его целей. Советская система? Будь она проклята! Но это не мешает воспользоваться некоторыми ее методами, если они могут пригодиться. Между строк текста коллеги Крэмера (о чем он, наверное, и не догадывается) можно выловить настоящую изюминку: четверо советников получили 250 000 долларов, плюс им были оплачены «все расходы», и, кроме того, они получили «неограниченный бюджет для проведения социологических опросов, организации фокус-групп и других исследований». Итак, никто не знает с точностью, сколько денег потратили четыре мушкетера-подпольщика. Так же как никто не знает и никогда не узнает во всем ее величии сумму, потраченную штабом Ельцина. Впрочем, я преувеличиваю. В общем и целом мы узнали ее и поговорим об этом в одной из последующих глав. Но речь идет о приблизительных — хотя и очень правдоподобных — подсчетах. Точные цифры мы не узнаем никогда. И никогда не выяснится, сколько государственных денег использовал Борис Николаевич для выполнения своих предвыборных обещаний и сколько он потратил реально за два-три месяца кампании, чтобы доказать свою искренность. По той простой причине, что «неограниченный бюджет» действовал по всем направлениям одновременно. Прежде всего, обещания на несколько миллиардов долларов. Прекрасно понимая, разумеется, что они никогда не будут выполнены.

«Через несколько месяцев, — писал журнал „Экономист“ 6 июля 1996 года, то есть сразу после победы на выборах, — ему (то есть Ельцину. — Дж. К.) придется резко сократить государственные расходы, независимо от розданных обещаний, которых, по разным оценкам, набралось на скромную сумму в 10 миллиардов долларов».

А сколько понадобилось, чтобы поставить под контроль всю машину СМИ? Вы думаете, это делается бесплатно? Правда, внушительное количество журналистов-поклонников согласилось помочь за скромное вознаграждение. Некоторые даже работали даром. Но остальным было заплачено, и щедро. Пишущий эти строки лично собрал немало прямых свидетельств о рынке статей и о покупке «оптом» журналистов для освещения избирательной кампании президента. По 30 000 долларов за упаковку. С напутствием вроде:

«С завтрашнего дня ты пишешь для нас и все!» Для тех, кто захочет об этом вспоминать, атмосфера была такова, что даже далеко не беспристрастный «Экономист» в том же послевыборном номере описывал ее так (речь шла о том, как российские СМИ освещали болезнь президента):

«Если читатели, похоже, не были слишком обеспокоены болезнью мистера Ельцина, то в силу того, что большинство из них знало о ней мало или же вообще ничего. Этот вопрос был проигнорирован или смягчен российским телевидением и большинством газет, которые провели предвыборную кампанию настолько пристрастно, что это потребовало немалой толстокожести от журналистов».

Вот-вот — или толстокожесть, или внушительная помощь спонсоров. А когда их средств не хватало, то открывались сейфы министерств и в дело шли деньги налогоплательщиков.

Не стоит забывать и всю президентскую машину, около 2000 человек, несколько месяцев работавших только ради одного — победы главы государства. Кто-нибудь хочет попробовать посчитать? Цель того стоила. Весь мир желал, чтобы она была достигнута. Весь мир, включая Международный Валютный Фонд, временно перешел на советскую систему «неограниченного бюджета». И участвовал в ней с щедрым подарком (громко разрекламированным, чтобы все знали, что Ельцину надо помочь выиграть) — заём российскому правительству в 10,3 миллиарда долларов, как раз накануне начала предвыборной кампании. С секретным условием (впервые за всю историю МВФ), о содержании которого никто не должен был знать. Но многочисленные московские злые языки приоткрыли завесу тайны — речь шла о предоставлении нескольких сотен миллионов долларов наличными, готовыми к употреблению, на расходы для избирательной кампании, казавшейся поначалу безнадежной. Не из этих ли долларов Ельцин создал свой знаменитый «президентский фонд», происхождение которого так и осталось для всех загадкой? Я не в состоянии утверждать это с абсолютной достоверностью, но не скрываю, что это предположение кажется мне весьма вероятным.

К этой сумме следует добавить три миллиарда немецких марок, которые — согласно другим слухам, пущенным в оборот оппозиционной печатью и так и не подтвержденным и не опровергнутым, — канцлер Гельмут Коль передал конфиденциальными путями, чтобы у Бориса Ельцина были необходимые наличные для победы над коммунизмом. Я вовсе не хочу сказать, что все эти деньги в действительности дошли до получателя и были потрачены на вышеупомянутые цели. В операциях такой степени секретности всегда следует иметь в виду, что многие участники цепочки будут безнаказанно воровать. Но главное здесь — политическое значение. А оно весомо. Послушайте, как защищался президент Клинтон в самый разгар скандала вокруг подозрительного финансирования своей собственной кампании со стороны людей, связанных с пекинским правительством. «Разумеется, для США было бы весьма серьезно, — цитировал „Интернэшнл геральд трибюн“ 14 февраля 1997 года американского президента, — если бы какая-то страна попыталась вмешаться в финансирование любой из наших политических партий, независимо от причины». Итак, в США так поступать нельзя (а если все-таки что-то подобное происходит, то считается нарушением закона), а будучи дома у россиян можно делать все то, что считаешь нужным.

Впрочем, для такого поведения были серьезные основания. Дело-то обстояло отчаянным образом. В середине февраля Ричард Дрезнер, один из четырех американских мушкетеров российской реформы, узнал из опросов общественного мнения, что: а) пять кандидатов опережали Ельцина во всех рейтингах; б) нынешний президент мог рассчитывать только на 6 процентов сторонников; в) еще меньшее количество россиян соглашалось признать Ельцина «компетентным руководителем». Подведя эти неутешительные итоги, Дрезнер сухо заключил: «Если бы мы были в США, то типу с такими показателями посоветовали сменить работу».

Глава 3. Четыре мушкетёра

Итак, настало время познакомиться с четырьмя мушкетерами реформы, рыцарями без страха и упрека, тайно обосновавшимися в номере 1120 на одиннадцатом этаже московского «Президент-отеля». Имя одного нам уже известно — Ричард Дрезнер. У этого нью-йоркского адвоката в послужном списке есть интересный пункт: в конце 70-х — начале 80-х годов он «способствовал избранию Билла Клинтона на пост губернатора Арканзаса вместе с Диком Моррисом».

Кто это такой, Дик Моррис? Автор репортажа, Майкл Крэмер, называет его «политическим гуру Клинтона на сегодняшний день». Увы, спустя едва полтора месяца после рождения этого краткого, но точного определения, Дик Моррис пал жертвой урагана судьбы. В самый разгар съезда Демократической партии США в Чикаго, в то время как Билл Клинтон получал от своих сторонников мандат на борьбу и готовился стать первым после Ф.Д.Рузвельта президентом-демократом, переизбранным на второй срок, Дик был пойман, так сказать, с поличным в объятиях проститутки, которую он больше года посвящал во все тайны Белого Дома. Разумеется, разразился скандал, за которым последовала неизбежная немедленная отставка. Личность Дика Морриса, до того скромно державшегося в тени, оказалась в фокусе всех объективов. Он тоже по-своему символичный персонаж, олицетворяющий определенный стиль и видение политики, совпадающие с теми, которые побеждают сейчас в Америке и — по понятным причинам — в России. Дик Моррис — человек, добившийся успеха, несмотря на позорное падение. Потомки скажут, что он отвечал духу своего времени.

Политические убеждения? Республиканские. Он может похвастаться многочисленными успехами в перевыборах сенаторов и губернаторов-республиканцев. Но какое значение имеют сегодня в Америке политические идеи? Да никакого. Может быть, и мы к этому придем, ведь Америка становится предтечей любых тенденций. Пока что мы еще не пали так низко, и в Италии никому не показалось бы нормальным, если бы, скажем, Демократическая партия левых сил наняла для организации предвыборной кампании Джанни Пило из правого блока «Вперед, Италия!». Дик Моррис же был нанят (как мы знаем, не в первый раз) для улучшения перспектив политического зомби, в которого превратился демократ Клинтон после сокрушительного поражения 1994 года, когда его партия утратила большинство в Палате Представителей и в Сенате.

«Настоящий политический гений», — похвалит его Билл Клинтон, который многим обязан Дику, прежде всего своим переизбранием. «Тайм» же еще до того, как Морриса поймали с путаной, описывал его такими словами: «Мастер технологии подсознательных манипуляций, составляющих основу пикантных политических мыльных опер». Кто пользуется пикантностью, от нее же может и погибнуть. Но разве это его вина (или заслуга), что Клинтон станет республиканцем по сути и по программе? И что Клинтон окончательно свел на нет и без того слабую прогрессивную и либеральную ориентацию своей партии, присвоив, с одной стороны, некоторые из наиболее кровожадных тенденций американских консерваторов, а с другой — превратив политику своей партии в сентиментальный невразумительный компот? Может быть, но дело не в этом. О Дике Моррисе можно сказать все, что угодно, кроме того, что он стал работать с Клинтоном с целью сместить его вправо. Если бы ветер дул влево, то Дик переложил бы руль в другую сторону. Если бы для победы на выборах понадобилось опуститься, то он отправился бы и в ад. И шлюхи тут ни при чем. Просто для Морриса (и для Клинтона) важны не идеи, не программы, не моральные и политические цели. Главное — выиграть. Любой ценой. Бог создал их друг для друга.

Впрочем, это тоже их право. Но встает вопрос: если такова философия американского президента и если его действия следуют этим критериям, кто может гарантировать, что его решения как-то связаны с общими интересами? Никто и ничто. В том числе и с интересами самих американцев. Но если бы мне пришлось представить себя одним из тех государственных деятелей, которые кроят и сшивают интересы регионов, государств, областей, народов, провинций, районов и дворов, то как европеец я хотел бы иметь право знать, соответствуют ли решения Билла Клинтона хотя бы общим интересам Европы. Оставим на секунду в стороне весь остальной мир с его более запутанными и противоречивыми интересами. Рождается подозрение, что люди, стремящиеся выиграть любой ценой, немедленно и исключительно в интересах личной карьеры и успеха, вряд ли могут представлять интересы общества. Даже некоторые американские обозреватели усомнились в том, что можно сочетать «алчность, бесстыдство и великие цели» (2).

Если и то, и другое, и третье совпадают, то это случайное и временное явление. В остальное же время они расходятся и надеяться можно только на чудо. В том числе и потому, что мозг этих типов работает в четырехлетнем режиме (если выборы каждые пять лет, то цикл соответственно удлиняется). За пределами этой даты лежит терра инкогнита. Что им за дело (речь не только о Клинтоне, но почти о всех сегодняшних лидерах) до того, что произойдет послезавтра, когда их судьба уже будет бесповоротно решена? В этом-то и загвоздка. Они решают за себя, но последствия их решений — зачастую они и не отдают себе в этом отчета — отдаются далеко за пределами мандатов, которые им удалось вырвать у избирателей. Поэтому все зависит от той мерки, какой их мерить. С точки зрения личного и немедленного успеха они заслуживают высшего балла. Но с точки зрения общих интересов почти никто не дотягивает даже до удовлетворительной оценки.

Все сказанное относится и к решениям, принятым Клинтоном и Западом в целом в отношении России. С какими критериями западные руководители подошли к российскому кризису? Были ли они дальновидны? Чего мы можем ожидать от типа вроде Дика Морриса, чьи власть и неограниченное влияние не соответствуют даже самым скромным требованиям моральных приличий? Я хочу раз и навсегда объяснить, что не имею в виду его в общем-то невинные эротические забавы. Я думаю, например, что и российская избирательная кампания была проведена такими же комбинаторами с такими же принципами. Что касается американцев, то это их дело. Они натренированны, лишены иллюзий, у них накопился опыт. Это их демократия, она работала и будет продолжать работать — все хуже и хуже, правда — еще долгое время. Но это — не демократия россиян, они не готовы к ней, они ее не знают. Следовательно, так или иначе, она не может работать. В любом случае некорректно подвергать их передозировке, даже не предупредив о последствиях.

Закончив это отступление, вернемся наконец к Дику Моррису, который, как пишет «Тайм», стал посредником в тех ситуациях, когда американским советникам

«требовалась помощь администрации для переизбрания Ельцина».

Значит, утверждают Крэмер и «Тайм», американская администрация в нескольких случаях напрямую вмешивалась в дела российской предвыборной кампании. Как? Когда? Мы попробуем разобраться в этом позже. Это будет не очень сложно. «Тайм» не вдается в подробности, ограничиваясь сообщением о том, что

«хотя Клинтон не участвовал в рекрутировании американских консультантов, его администрация знала об их существовании, и, несмотря на то, что Дрезнер отрицает связь с Моррисом, три различных источника сообщили „Тайм“ о по крайней мере двух ситуациях, когда контакт с Моррисом оказался „полезным“».

Оставшиеся три мушкетера не так интересны и не так важны, но тем не менее заслуживают упоминания. Это Стивен Мур, ответственный за связи с общественностью, Джордж Гортон, могущий похвастаться участием в выборах губернатора Калифорнии Пита Уилсона, и Джо Шумэйт, эксперт по опросам общественного мнения. Стоит заметить, что и Гортон, и Шумэйт, и Дрезнер известны как эксперты, сотрудничающие с республиканскими кругами. Когда после публикации в «Тайм» из Москвы посыпались возмущенные опровержения, то они все сводились к одному доводу: как можно думать, что демократическая американская администрация прибегла к специалистам-республиканцам, чтобы помочь Ельцину в переизбрании? Ответ: как можно думать, что Клинтон настолько наивен, чтобы послать своих собственных экспертов (если, конечно, он ими располагал)? Лучше послать людей противника и запутать следы. А потом держаться в стороне, чтобы не попадаться на глаза. Дело было провернуто неплохо: по крайней мере в этом случае Билл Клинтон доказал, что понимает — Москва не Арканзас и бизнес с экс-коммунистическим колоссом требует по крайней мере столько же внимания (и, если проведенный хорошо, меньшей степени риска для себя лично), сколько и давнишние дела с Уайтуотером.

К четверке надо добавить пятый персонаж, чье даже поверхностное описание обогащает новыми подробностями операцию по спасению Бориса Ельцина. Это Феликс Брайнин, российский бизнесмен, эмигрировавший в США и осевший в Сан-Франциско в далеком 1979 году. Можно предположить, что ныне Брайнин наслаждается американским гражданством. Но тогда, в 1979-м, спокойно выехать в США было не так-то просто. Тем более, как уточняет «Тайм», «с 200 долларами в кармане», не будучи евреем или агентом КГБ, или и тем, и другим вместе. Еще был жив Леонид Брежнев и холодная война была в полном разгаре. До прихода Михаила Горбачева оставалось еще шесть лет. Тем не менее Феликс Брайнин, «массивный бывший хоккеист и футболист», эмигрирует и, начав с работы маляром, вскоре превращается, согласно самому затертому из американских клише, в «богатого консультанта, дающего советы потенциальным инвесторам в России».

Подробность о спортивном прошлом Феликса не следует терять из вида. Быть может, именно оно объясняет, каким образом 17 декабря 1995 года он очутился в весьма плохом настроении в гостиной одной правительственной дачи в Подмосковье. Для этого он должен был стать желанным гостем какого-нибудь крупного деятеля из правительства или из президентского окружения. Может, то был Шамиль Тарпищев, получивший пост министра по спорту за выдающиеся достижения в теннисе (как спарринг-партнер президента), в свою очередь приятель начальника «гвардии преторианцев» Александра Коржакова, ключевого человека в деле назначения председателя Госкомитета по спорту и, следовательно, использования огромных налоговых льгот, подаренных этой организации лично Ельциным, человека, от которого зависело и назначение руководителей банка «Национальный кредит», созданного специально для прокручивания полученных прибылей. Ниже мы вновь встретимся со всеми этими людьми, к которым присоединится и Борис Березовский. Но за это время альянс будет расторгнут и создан вновь, игровой стол неоднократно опрокинут, а посередине окажутся несколько человек, убитых в московских подъездах, и несколько сотен миллиардов долларов, перешедших из рук в руки.

Учитывая, что и Коржаков, и Тарпищев, и Брайнин, возможно, принадлежат к одной и той же организации; что Тарпищев и Брайнин наверняка имели контакты и по спортивной линии; что Брайнин занимал неплохое положение в американском бизнесе, — нетрудно предположить, что господин Феликс Брайнин может быть посредником в США каких-нибудь влиятельных лиц из российских президентских структур. Вот почему Феликс Брайнин стал гостем правительственной дачи, а не поселился, как обычно приходится делать бизнесменам, в каком-нибудь московском отеле. И вот почему в тот вечер 17 декабря 1995 году он был в плохом настроении.

Из этого треклятого телевизора сыпались кошмарные новости. Страшные для его бумажника и для состояний его друзей и заказчиков. Телевидение сообщало результаты выборов в Думу. «Наш дом — Россия», партия Черномырдина, потерпел сокрушительное поражение. Коммунисты Геннадия Зюганова утвердились как партия относительного большинства. Государственные телеканалы, первый и второй, организовали ночной эфир. Атмосфера была скверная, некоторые опросы, проведенные на выходе с избирательных участков, были неутешительны, хотя прогнозы социологов — увы, бессмысленно потраченные деньги — все еще давали: