Бесплатный фрагмент - Гитарист на сезон

ПЕРВЫЙ СЕЗОН

«УБИЙСТВО НА ВИЛЛЕ «АФРОДИТА»

«ПРОПАВШИЙ АЛХИМИК»

«ПЯТЬ АМФОР ФАЛЕРНСКОГО»

«ВЫБОР АРИАДНЫ»

«МАСАМУНЭ И МУРАМАСА»

«СУММА ВПЕЧАТЛЕНИЙ»

«СМЕРТЕЛЬНЫЙ ЗАПЛЫВ»

«ЯРЧЕ ТЫСЯЧИ СОЛНЦ»

«ГОЛУБОЙ АЛМАЗ БУДДЫ»

«СО СМЕРТЬЮ НАПЕРЕГОНКИ»

«ЗАБЫТЫЙ ДЕМОН»

«ГИТАРИСТ НА СЕЗОН»

«КАПЛЯ СМОЛЫ»

«ВЕДЬМИН ЧАС»

«ПЧЕЛЫ ПЕРСЕФОНЫ»

«СУД ПАРИСА»

Между жизнью и смертью — я выбираю гитару.

Пабло Неруда

Пролог

Цель музыки — трогать сердца.

И. С. Бах

Уже на самом подлете к Пулково самолет пару раз ощутимо тряхнуло. В салоне Боинга-737 авиакомпании «Эгейские авиалинии», следующего по маршруту из Афин в Санкт-Петербург, раздались тревожные возгласы.

Дремавший весь полет, Смолев открыл глаза и выглянул в иллюминатор: далеко внизу коричневато-зеленым ворсистым ковром стелился Финский залив. Белые барашки волн, подгоняемые свежим ветром и хорошо заметные с высоты на фоне помутневшей воды, весело играли в догонялки. Похоже, что обещанный накануне Росгидрометом циклон все-таки накрыл Северную столицу.

Смолев еще раз глянул вниз и быстро сориентировался по местности. Самолету пришлось заходить на посадку со стороны Стрельны и при снижении преодолевать зону повышенной турбулентности. Ничего страшного. Такое уже бывало и раньше. Надо просто немного потерпеть.

Напряжение в салоне постепенно нарастало. Вот уже куда-то, озабоченно поджав губы, поспешила молоденькая стюардесса со стаканом воды. Резко запахло корвалолом. Дети, зажав уши руками, испуганно хныкали; встревоженные родители старались их успокоить. Время от времени самолет потряхивало: он то проваливался в воздушную яму, словно в омут, то снова выныривал, как на поверхность.

Выматывающая душу болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Лишь через мгновение самолет снова едва заметно дрогнул: шасси были выпущены в штатном режиме. На табличке впереди по-прежнему горела красная предупредительная надпись «Пристегните ремни!» на английском языке. Вскоре из динамиков раздался спокойный и уверенный баритон командира корабля, предупреждающий о том, что самолет приступил к снижению. По команде капитана стюардессы быстро заняли свои места в тамбуре между салонами. Земля в иллюминаторе стремительно приближалась.

«Еще совсем чуть-чуть!» — подумал Алекс, снова безмятежно прикрыл глаза и не открывал их до того момента, пока под колесами шасси не заскользил серый бетон взлетно-посадочной полосы.

Касание было мягким: пилот отработал сложную посадку на все сто. Благодарные аплодисменты и веселые возгласы наполнили салон. Пассажиры, еще мгновение назад замершие в напряженном ожидании, оживились: стали громко переговариваться между собой, немедленно завозились с ручной кладью, одеждой и, схватившись за мобильные телефоны, начали названивать родственникам и встречающим. Стюардессы снова встревоженно побежали по проходам, уговаривая особо нетерпеливых занять свои места до полной остановки самолета.

Наконец, послушный командам наземных служб, лайнер медленно подкатился к зданию аэропорта и замер. Раздались звуки открываемых дверей, к которым примкнул шлюз телескопического трапа, и прозвучала долгожданная команда капитана, приглашающая пассажиров на выход.

Смолев улыбнулся уголками губ. Дома! Он был рад этому, но все равно остался сидеть в своем кресле, где и провел весь полет. Терпеть не мог стоять в проходе в мучительном ожидании, пока вся очередь не двинется к шлюзу. Предпочитал дождаться, пока большая часть пассажиров освободит проход, и можно будет покинуть борт, не толкаясь и не наступая никому на ноги. Будучи человеком дисциплинированным и терпеливым, он не мог никак понять этой бестолковой суеты на выходе. Лишние пять минут в данном случае ничего не изменят.

Пассажиры постепенно покинули лайнер и по рукаву телетрапа попали прямо в здание нового терминала Пулково. Длинные коридоры с указателями на русском, английском и китайском языках, сверкающие полы и стеклянные стены, чистота, продуманность и удобство нового терминала произвели на Смолева сильное впечатление.

«Можем, когда захотим!» — невольно восхитился он, шагая в общем людском потоке и с удовольствием глазея по сторонам. Новый терминал международного аэропорта Санкт-Петербурга ни в чем не уступал своим зарубежным собратьям, которых Смолев повидал за свою жизнь великое множество.

На паспортном контроле молодая женщина в форме прапорщика пограничной службы профессионально-скучающим взглядом скользнула по лицу брюнета средних лет и вдруг запнулась, натолкнувшись на едва заметный косой шрам на его левом виске. Теперь она уже внимательнее рассмотрела и седые виски брюнета, и военную выправку, и странно незагорелое лицо мужчины, хоть в штампе убытия и значилось: «Греция, Афины». Хотела было сперва о чем-то спросить, но, еще раз заглянув в серые глаза прибывшему, передумала. Вручая ему паспорт, она заученно произнесла: «Добро пожаловать в Санкт-Петербург!», а потом вдруг прибавила уже мягче от себя: «Александр Владимирович!».

Смолев сдержанно поблагодарил и, минуя выдачу багажа, направился к выходу. Он никогда не возил с собой багаж. Все его вещи помещались в ручную кладь — небольшой дорожный саквояж из светло-коричневой кожи.

Мелодично просигналил айфон: пришло смс от водителя, который его встречал.

Многочисленные таксисты со скучающими лицами, заполонившие зал ожидания в поисках клиентов, разочарованно отворачивались, когда он быстро проходил мимо них. Профессиональное чутье говорило им, что этот уверенный в себе приезжий знает куда идет и в их услугах совершенно не нуждается.

Выйдя на улицу, Алекс быстро огляделся. Машина с водителем должна была ждать его на ближайшей стоянке в ста метрах от здания нового терминала.

Ну что же, пройдемся, подумал Смолев, глядя на затянутое свинцовыми тучами низкое небо. Оттуда уже прилетели первые тяжелые капли прямо ему под ноги и звучно расплющились об асфальт, выстрелив брызгами во все стороны.

«До парковки рукой подать, добегу!» — решился он.

Родной город встретил Алекса настоящей осенней погодой: ливень грозил вот-вот начаться, а ветер, которому наскучило без толку гонять по тротуару пустые бумажные пакеты из «Макдональдса», радостно трепал приезжему плащ и рвал из рук полураскрытый дорожный зонт.

Но погода не могла омрачить Смолеву настроения. Он не был в Петербурге почти полгода: дела долго не отпускали свежеиспеченного владельца небольшой гостиницы на греческом острове.

Хлопотное это дело — управлять гостиницей, таверной, да еще пытаться вырастить виноград, чтобы сделать собственное вино. Хлопотное и сложное. Но Смолев не жаловался. Шесть месяцев напряженной работы ушли на то, чтобы отладить работу на вилле и в таверне настолько, что он теперь спокойно может оставить их на несколько дней. Рыжая Соня — его управляющая Софья Ковалевская — гарантированно обеспечит порядок на вилле «Афродита», а Петрос — по мнению многих — лучший повар острова Наксос, не допустит ни единого прокола ни на кухне виллы, ни в таверне. С такой командой помощников владельцу можно вырваться на несколько дней, что он, собственно, и сделал.

Долго раздумывать, впрочем, не было времени: налетевший шквал с силой хлестнул дождем по плитам тротуара, вокруг потемнело, а вдали, за Пулковскими высотами, сверкнула кривым ятаганом слепящая молния. Мгновение спустя басовитыми раскатами донесся и первый гром. Гроза!

Алекс сложил зонт, бесполезный при таком ветре, и почти бегом устремился к ближайшей парковке. Уже подходя к ней, он увидел стоявшую у самого выезда, — специально, чтобы ее заметили, — «Тойоту Камри» со служебными номерами. Машина стояла с работающим двигателем и с мигающей «аварийкой».

Водитель — простоватый на вид молодой парень лет двадцати пяти, немного странно выглядящий в костюме, галстуке и длинной, до колен, оранжевой ветровке с капюшоном, — выскочил ему навстречу, пригибаясь от ветра, принял саквояж, убрал его в багажник и открыл перед Смолевым дверцу пассажирского сиденья. И вовремя: дождь припустил с новой силой. Крупные капли гулко замолотили по крыше авто и звучно зашлепали по лобовому стеклу, стекая по нему ручьями.

— У-ф-ф-ф! — шумно выдохнул водитель, усаживаясь на свое место за рулем. Он откинул мокрый капюшон и включил «дворники». — Уже хотел бежать вам навстречу: в таком дожде ничего не видно! Думал, не найдете! Здравствуйте, Александр Владимирович! Я Виктор, от Игоря Николаевича, его личный водитель. Шеф сказал, что я сегодня с вами целый день! Куда сперва?

По выговору и едва заметному акценту Алекс признал в нем вепса — представителя одного из коренных карельских народов.

— Добрый день, Виктор, — улыбнулся Смолев, вытирая лицо платком. — Спасибо вашему шефу! Впрочем, я сейчас его сам наберу, и тогда решим, куда сперва…

Алекс достал айфон из внутреннего кармана и, выбрав из списка в адресной книге номер абонента, против которого в строке значилось «Старшина», нажал кнопку вызова.

— Саша, дорогой! — раздался звучный голос из динамиков. — Прилетел? Как добрался? Тебя встретили? Какие планы? Ты надолго?

— Привет, привет, старшина, — ответил Смолев, с облегчением откидываясь на сиденье. — Встретил твой водитель, все отлично. Просто спас меня: такой ливень! Спасибо тебе большое! А планы… Собирался заехать в Додзё, навестить Фудзивару-сенсея. Потом к себе, в Зеленогорск. Я на три дня. Дела есть, но их совсем не много: надо определиться, что из своей библиотеки буду перевозить на остров, отобрать, запаковать… Кое-что из личных вещей, амуниции для Додзё. Спешки большой нет, но и задержаться, к сожалению, не смогу. Надеюсь, увидимся?

— Ясно, — хмыкнула трубка. — Маршрут понятен, Наксос — Питер и снова — Наксос! И года не прошло, как ты стал настоящим островитянином! То, что увидимся, даже не обсуждается! Вот что: на вечер планы есть? Нет? Ну и отлично! Мы с женой идем сегодня на концерт, и ты идешь с нами. А потом поужинаем.

— Какой концерт? Что в программе? — слегка напрягся Смолев, будучи крайне избирательным в своих музыкальных пристрастиях.

— Не переживай, не российская эстрада. Никаких безголосых «поющих трусов» и мужчин в перьях! Я бы ни за что не подложил тебе такой свиньи… Международный музыкальный фестиваль в Санкт-Петербурге, называется «Волшебный мир классической гитары». Мировые знаменитости, талантливая молодежь, душевная музыка! Плюс симфонический оркестр. Мы ближайшие три вечера запланировали там провести. И не просто так, а по делу: в один из дней пара Иркиных студентов будут играть. Но сегодня праздничный концерт в честь открытия фестиваля. Дворец Белосельских-Белозерских, в семь часов. Решено?

— Решено, Игорь Николаевич, — легко согласился Алекс. — Классическую гитару, да еще в вашем обществе я легко переживу. Плюс симфонический оркестр. Особенно, когда в перспективе дружеский ужин. Как Ирина, кстати?

— Все путем, — бодро ответил собеседник. — Пропадает сутками в своей музыкальной школе. Встретимся — сама расскажет. Будет рада тебя видеть. Водителю я позвоню, скажу куда и во сколько тебя везти. Форма одежды — парадная! Билеты с меня! Водитель тебе вручит. Давай, спокойно отдыхай, и до вечера!

Машина уже медленно выезжала с парковки, как вдруг спешивший мимо прохожий неловко задел ее крыло чем-то, похожим на большой футляр. Удар был глухим и мягким.

Водитель приоткрыл окно и, морщась от влетавших в салон дождевых брызг, недовольно буркнул:

— Эй! Аккуратнее! Черт бы тебя… Балбес! Смотреть надо! — не будь Смолева в машине, он, вероятно, высказался бы и покрепче. — Куда бежит — сам не видит! — с досадой добавил он уже для своего пассажира, закрыв окно.

Смолев поднял глаза: на тротуаре, тяжело дыша, — видимо, бежал к рейсовому автобусу, но опоздал, — одиноко стоял молодой длинноволосый парень, одетый совершенно не по погоде. Его длинные волосы слиплись от дождя, а тонкий черный пиджак, накинутый поверх черной футболки с надписью «Barcelona», промок насквозь. По виду явный иностранец, — Смолев давно научился безошибочно и мгновенно определять и этот факт, и очень часто даже страну происхождения, — парень растерянно провожал глазами только что ушедший транспорт и крепко прижимал к себе громоздкий черный футляр. Небольшая потрепанная сумка с вещами на кожаном ремне была переброшена через плечо. Вся его фигура, ссутулившаяся под хлещущими дождевыми струями, выражала полнейшее отчаяние. Ни плаща, ни зонта… Так и до воспаления легких рукой подать! Алекс покачал головой. Туристу явно не повезло.

«Тойота» медленно проплыла мимо него, словно крейсер, плавно рассекая огромную лужу, образовавшуюся на асфальте.

— Подождите, Виктор, — не выдержал Смолев. — Притормозите. Я на минутку…

— Да куда же вы? Промокнете! Дождь — стеной! Простудитесь, Александр Владимирович! — взмолился тот, видя, что его пассажир готов выйти из машины. — Мне шеф за вас голову оторвет! Подождите, я хоть назад сдам!

Проехав задним ходом метров десять и остановив машину рядом с парнем, водитель служебного авто наблюдал, как его пассажир поднял повыше воротник своего плаща, вышел под дождь и, не обращая ни малейшего внимания на тяжелые секущие струи, что-то сказал иностранцу. Тот покачал головой, развел руками, не отпуская футляра, и расстроенно произнес несколько слов. Тогда Смолев снова что-то сказал, но уже на другом языке. Парень встрепенулся, заулыбался и крепко пожал протянутую ему руку. Они обменялись еще несколькими фразами. Алекс ободряюще похлопал незнакомца по плечу и указал на «Тойоту».

Водитель уже все понял и выскочил из машины на тротуар, открывая двери перед Смолевым и неожиданным новым пассажиром.

— Виктор, это музыкант из Испании, — пояснил Смолев, снова усевшись на свое место справа от водителя, — Его зовут Пабло. Он впервые в Санкт-Петербурге. У него украли кошелек в аэропорту Мадрида, обнаружил пропажу он уже в самолете. Пабло приехал на гитарный фестиваль. Мы его подвезем в гостиницу, где у него забронирован номер. Сам он не доберется в такую грозу. Очень переживает, что может опоздать на выступление. Надо помочь!

Пока Смолев говорил, музыкант растерянно и немного виновато улыбался неожиданным попутчикам, переводя взгляд с одного на другого.

— Что мы, звери? — добродушно отреагировал водитель, трогая машину с места и напряженно всматриваясь в залитое дождем лобовое стекло, по которому судорожно елозили щетки «дворников», не успевающие за дождевыми струями. — Пабло — это что ли Пашка по-нашему? В армии был у меня друг, Пашкой звали. Вместе служили под Тюменью… Поможем, ясное дело! Кошелек украли? Вот с-сволочи!..

Автомобиль, пройдя один за другим все шлагбаумы выезда с парковки, выбрался наконец на Пулковское шоссе и прибавил скорость. В салоне было тепло и уютно, дополнительно к климат-контролю, выставленному на двадцать пять градусов, водитель включил еще и подогрев сидений. Поглядывая в зеркало заднего вида на молодого испанца, он заметил, как тот достал из кармана большой носовой платок и первым делом вытер футляр, в котором, видимо, была гитара, а затем, сложив платок вчетверо, им же вытер и лицо. Потом закрыл глаза, устало откинулся на сиденье и, похоже, задремал под негромкие звуки радио и шелест шин.

Смолев вполголоса подсказал водителю адрес гостиницы на Лиговке — это было по пути — и невольно прислушался к новостям по радио.

Диктор новостного канала приглушенно бубнил что-то об аресте на Сицилии главаря крупнейшей мафиозной группировки, которого выдал кто-то из его ближайшего окружения. Находящийся в студии эксперт высказал предположение, что это, возможно, самый сокрушительный удар, нанесенный Коза Ностре силами итальянского правопорядка, за последние двадцать лет. Затем тема перешла на очередные массовые волнения «желтых жилетов» в предместьях Парижа, традиционно окончившиеся поджогами припаркованных автомобилей и погромами местных лавочников, после чего разговор в студии плавно свернул на проблемы Евросоюза, обострившиеся после очередного голосования в Европарламенте по Брекзиту. На повестке дня были акции польских фермеров, засыпавших, в знак протеста, яблоками главные магистрали своей страны, и Ассоциации молодых фермеров Каталонии: диктор сообщил, что площадь перед зданием правительства в испанском городе Лерида фермеры засыпали несколькими тоннами персиков и нектаринов, после этого протестующие водрузили на горы никому не нужных фруктов флаги стран ЕС и подожгли их… Алекс недовольно хмыкнул: плохо сдерживаемое злорадство диктора, смешавшего все европейские проблемы в одну кучу, раздражало. Водитель, искоса взглянув на пассажира, нажал кнопку на руле, меняя станцию, и салон наполнила негромкая и спокойная музыка радио «Эрмитаж».

Под эту музыку Смолев молча следил за мелькавшими за окном пейзажами родного города, то и дело мыслями возвращаясь к греческому острову, где был теперь его новый дом…

Через час без малого, отдав положенное дорожным пробкам, «Тойота» притормозила у гостиницы. Пока они добирались от аэропорта, дождь уже стих и лишь едва накрапывал. Алекс оглянулся: музыкант безмятежно спал, согревшись на заднем сиденье, не выпуская футляра из рук.

Смолев негромко произнес несколько слов по-испански. Пассажир немедленно открыл глаза.

Пока он приходил в себя, Алекс достал из кармана бумажник, вынул две ассигнации по сто евро, потом вырвал из блокнота листок и быстро написал на нем свои имя и номер телефона. Сложил все вместе и протянул испанцу. Тот, увидев деньги, помотал головой и что-то произнес, что именно, водитель не понял, но было ясно, что пассажир отказывался. Тогда Смолев сказал что-то весьма убедительное, постучал пальцем по номеру телефона на записке и почти силой всунул деньги в руку молодому музыканту. Тот, подумав мгновение, сдался, не глядя, сунул деньги во внутренний карман пиджака, благодарно и снова немного виновато улыбнулся своим попутчикам, а затем неловко выбрался из машины, волоча за собой свой груз.

«Тойота» уже отъехала на значительное расстояние, но испанец еще стоял на мокром и блестящем от дождя тротуаре, крепко прижимая к себе свой драгоценный футляр и глядя машине вслед.

Часть первая

Гитара — это маленький оркестр!

У каждой струны свой цвет, свой голос.

Андрес Сеговия

Ко дворцу Белосельских-Белозерских все та же «Камри» подвезла и высадила Смолева ровно в половине седьмого вечера. Алекс бросил взгляд на свежевыкрашенный в розовый цвет дворцовый фасад в стиле «нового барокко», с характерными белоснежными фигурами бородатых атлантов и пышных кариатид, и направился к центральному входу.

Войдя внутрь и не найдя своих друзей, он неспешно спустился в небольшой гардероб, где оставил плащ старомодно, но опрятно одетой гардеробщице, выдавшей ему взамен тонкий пластиковый номерок, поправил узел итальянского галстука перед большим настенным зеркалом, одернул манжеты, сверкнувшие платиновыми запонками, и снял пушинку с пиджака. Затем он вернулся в фойе, где остановился в задумчивости перед большой парадной лестницей, ведущей на второй этаж, крутя в руках свой пригласительный билет.

Пять минут еще подожду, подумал он, потом наберу.

— Александр Смолев! — раздался знакомый звучный голос у него за спиной, как только Алекс собрался набрать номер телефона своего бывшего старшины. — Кру-у-у-гом!

— Игорь! Ирина! — обрадовался Смолев, немедленно среагировав и привычно развернувшись через левое плечо на сто восемьдесят градусов.

Так и есть: старый друг Алекса, высокий мужчина атлетического телосложения, и его жена, хрупкая миниатюрная брюнетка, стояли в пяти метрах от Смолева и, улыбаясь, разглядывали его во все глаза.

— Ни черта он не изменился, солнышко, — наконец вынес вердикт Петровский, обращаясь к жене. — Возмужал, конечно, сединой вон обзавелся… Но выправка та же, да и характер, чувствую, все такой же неугомонный, как и двадцать пять лет назад. По глазам вижу! Ишь, блестят! Ну, обнимемся, что ли, сержант?

— Обнимемся, старшина!

Не видевшиеся столько лет друзья крепко стиснули друг друга в объятьях и долго потом хлопали по плечам, одновременно приговаривая: «Сколько лет, сколько зим, старшина! Рад тебя видеть, очень рад!» и «От, чертяка, все такой же! Орел, орел! При параде… И куда пропал, спрашивается? Не звонит, не пишет! Наслышан про твои подвиги, наслышан!»

— Так, мальчики, ну хватит, пора уже, — забеспокоилась Ирина, осматриваясь по сторонам и поглядывая на наручные часы. — Почти все уже в зале, скоро начнется. Пойдемте, успеете еще друг об дружку кулаки отбить! Игорь! Нам еще программку купить нужно и места свои найти! Пойдемте, пойдемте!

— Да, да, идем, идем, — немедленно согласился Петровский, обнял жену и друга, и все втроем направились вверх по парадной лестнице из белого мрамора.

Они быстро поднимались мимо строго глядящих на них сверху полуобнаженных кариатид и атлантов, оказавшихся значительно моложе, чем их собратья на фасаде.

Уже в зале, после того, как друзья заняли свои места, Ирина обратилась к Смолеву, сидевшему справа от нее:

— Александр, я вам в двух словах расскажу о фестивале. Вам же нужно понимать, куда вы пришли!

— Скажи лучше, куда мы его привели, — весело хмыкнул Петровский. — Если что, ответственность полностью на нас. Даже не так: полностью на мне!

— Да, хотелось бы, конечно. Буду вам крайне признателен! — немного смущенно улыбаясь, произнес Смолев, оглядываясь по сторонам.

Так вышло, что здесь он оказался впервые. Концертный зал «Зеркальный» в форме вытянутого прямоугольника упирался в сцену, приподнятую над полом метра на полтора. Стены, выкрашенные в зеленовато-голубой цвет, обильно украшала белая гипсовая лепка. Пять знаменитых круглых люстр в старинном стиле над головами сидящих заливали концертный зал ярким светом сотен ламп, стилизованных под свечи. Огромные зеркала, давшие название залу, располагались по обеим боковым стенам и визуально расширяли пространство. Смолев и Петровские с комфортом расположились в удобных мягких креслах. Места им достались в третьем ряду. Отсюда они гарантированно все увидят и услышат.

— Саша, отличный гитарный концерт, — негромко заметил Игорь, вручая супруге купленные им программки. — Отличный! Не переживай!

— Хочешь сам рассказать, или все-таки я? — мило улыбнулась мужу Ирина.

— Правильно, солнышко, введи ты его в курс дела, — добродушно согласился Петровский, усевшийся слева от супруги. — Только кратко, очень тебя прошу! Насколько я знаю, он терпеть не может эстраду, но к классической музыке вполне благосклонен. Или что-то изменилось за двадцать пять лет, Саша?

— Ничего не изменилось, — подтвердил Смолев. — Классика за это время стала мне только ближе.

— Это прекрасно, просто прекрасно! — воодушевилась Ирина. — Тогда рассказываю я! Все, Петровский, ты молчишь! Так вот: это фестиваль гитарной музыки, называется «Волшебный мир классической гитары»! Ежегодный. Только представьте: каждый год в Петербург съезжаются со всего мира лучшие гитаристы мира! Есть очень, очень талантливые! Кроме молодежи приезжают и мэтры, конечно. За последние двенадцать лет фестиваля у нас перебывало очень много мировых знаменитостей. Наверное, имена вам мало что скажут, но вдруг?..

Смолев неуверенно шевельнул плечами, но вслух ничего не сказал: перебивать увлеченную рассказом собеседницу ему не хотелось.

— Например, в прошлом году приезжал сам Пепе Ромеро! Это очень известный испанский музыкант, очень громкое имя, очень! В этом году приехал Хосе Луис Мерлин, аргентинский гитарист и композитор тоже с мировым именем. Говорят, он приглашен в жюри фестиваля, где будет и наш потрясающий композитор Кошкин Никита Арнольдович… Не слышали? Это гений, просто гений! А еще, кстати, обещала быть просто фантастическая греческая гитаристка Антигони Гони, она тоже будет в жюри. Будет очень интересно! Фестиваль идет три дня. Первый день никак нельзя было пропустить. Вот, например, — она ткнула пальцем в программку, — Хосе Антонио Эскобар из Чили, я обожаю в его исполнении «Зиму в Буэнос-Айресе» Пьяццоллы. А наша гордость — Анатолий Изотов из Санкт-Петербурга! Вы слышали, как он играет? Нет? Сегодня услышите «Элегию» Мерца в его исполнении. Великолепный музыкант! Какая техника, какой звук, какая душевность! А Херардо Нуньес из Испании! Великолепное фламенко! Они с Никосом Циакрисом должны играть в третий день. В прошлом году Нуньес не смог приехать из-за травмы, но в этом обещал быть. Он бесподобен! Особенно эта его композиция…

— Ну все! — покачал головой Петровский, перебивая супругу. — Пошла писать губерния!.. Этого-то я и боялся. Завалила именами! Ну откуда ему-то их знать, солнце ты мое? Сама подумай! Человек последний год провел на острове посреди Эгейского моря!

— Ну и что? — не сдавалась она. — А до этого?

— А до этого… До этого, душа моя, ему точно было не до испанской гитары, — и, склонившись к Смолеву, произнес: — Прости, Саша. Ты же понимаешь, моя жена способна говорить на эту тему часами. Какими часами, сутками! Я-то к этому уже привык и даже имен нахватался, а вот ты в этом деле еще новичок, — потом обратился к жене примирительным тоном: — Ириш, просто скажи, из каких стран участники и музыку каких композиторов играют. И хватит пока с него!

— Вечно ты меня перебиваешь, Петровский! Что за манера такая?! — тихо возмутилась Ирина. — Ладно, ладно… Может, ты и прав. Тогда я вам очень кратко расскажу… Участники приехали из Италии, Франции, Польши, Чехии, Хорватии, Чили, Бразилии и Греции, кстати! Даже из Иордании! В программе будут и самостоятельные выступления, и в сопровождении оркестра. Вы когда-нибудь слышали гитару в сопровождении оркестра? Это что-то незабываемое! Сегодня как раз и услышите во втором отделении. Сегодня играют мастера. Из композиторов — самые именитые! Скажем так: сегодня такой праздничный концерт виртуозов гитары. А вот завтра, в конкурсной части, будут выступать два моих ученика. Я так волнуюсь — просто кошмар!

— Ты всегда волнуешься больше, чем они сами, — добродушно заметил муж, вытягивая вперед длинные ноги, благо, пространство между рядами позволяло устроиться с максимальным комфортом. — Каждый год одно и то же! Неделю места себе не находишь, а все в итоге оказывается хорошо. И выступают они каждый раз прекрасно, призовые места берут. И в этот раз тоже все будет хорошо. Готовились они на совесть, гитары у них отличные: Павлович делал, это мастер в Петербурге такой известный, уже четверть века делает гитары отличного качества, а порой и вовсе шедевры! — пояснил он для Смолева и, снова обратившись к жене добавил: — Не надо нервничать, солнышко!

— Ну как я могу не нервничать? — поразилась она.

— Да просто! Не нервничать — и все! — беспечно махнул рукой ее супруг. — Тем более что они только завтра и во втором отделении. А сегодня еще вполне можно позволить себе расслабиться и спокойно послушать музыку. А потом в антракте заглянуть в буфет, съесть по бутерброду и выпить по бокалу шампанского за встречу!

— Просто бесчувственный человек! — всплеснув руками, покачала головой Ирина. — Какой антракт, Петровский?! Какие бутерброды? Какое шампанское?! Как я могу не волноваться, ну как? Мои ученики выступают на одной сцене с мировыми мастерами! Это твое «завтра» наступит очень быстро! У меня в голове оно уже наступило! А он — шампанского! Просто не человек, а какой-то голем из средневековых легенд! Толстокожий и бездушный!

«Толстокожий голем» хмыкнул, весело подмигнул Смолеву и произнес вполголоса, пока жена отвлеклась на программку.

— Саша, мне это все знакомо. Не первый год! Не обращай внимания. Все пройдет как по маслу. Ей главное сейчас музыку послушать — и она успокоится. Гитара действует на нее необыкновенным образом. Антракт с буфетом от нас никуда не денутся! На вот тебе тоже сегодняшнюю программку. Почитай, там все написано. Можешь, кстати, взять ее себе на память.

Смолев раскрыл небольшой глянцевый буклет и начал читать.

В программке значилось:

Первый день фестиваля «Волшебный мир классической гитары» в Санкт-Петербурге.

Первое отделение:

1. А. Барриос. «Мазурка Аппассионата». Исполняет Костас Котсиолис (Греция).

2. Э. Вилла-Лобос. «Пять прелюдий». Исполняет Марчин Дылла (Польша).

3. Й. К. Мерц. «Элегия». Исполняет Анатолий Изотов (Россия).

4. А. Пьяццолла. «Зима в Буэнос-Айресе». Исполняет Хосе Антонио Эскобар (Чили).

5. Н. Кошкин. «Ашер вальс». Исполняет Тарик Харб (Иордания — Канада).

6. Х. Родриго. «Три испанские пьесы. Фанданго, Пассакалия, Сапатеадо». Исполняет Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

7. И. Альбенис. «Астурия». Исполняет Ана Видович (Хорватия — США).

АНТРАКТ

Второе отделение:

1. Э. Вилла-Лобос. Андантино и Анданте из «Концерта для гитары с оркестром». Солист Хосе Антонио Эскобар (Чили).

2. Ф. Миньоне. «Концерт для гитары с оркестром». Солист — Фабио Занон (Бразилия).

3. М. Кастельнуово-Тедеско. «Концерт для гитары с оркестром №1». Солист — Жереми Жув (Франция).

4. Л. Брауэр. «Элегический концерт». Солист — Анатолий Изотов (Россия).

5. Х. Родриго. «Концерт для гитары с оркестром «Аранхуэс», ч.2 Адажио. Солист — Пабло Гарсия-и-Фернандес (Испания).

Детально изучив подаренную ему программку, Смолев даже расстроился. Ни о чем мне не говорит, вздохнул он, закрыв буклетик и убрав его в карман пиджака. Просто какая-то китайская грамота! Ничегошеньки я в этом не понимаю. Ни имен не знаю, ни музыкальных произведений!.. А ведь сказано, что все композиторы мирового уровня. Тут в моем образовании очевидный пробел. А ведь и исполнители наверняка очень известные музыканты. И музыка, скорее всего, прекрасная. Он пожал плечами. Надо же когда-то начинать заполнять этот самый пробел! Почему бы и не сегодня? Вот и пришел этот день. Будем смотреть и слушать!

В этот момент раздались аплодисменты. На сцене появилась элегантная дама в черном платье. На русском и английском языках она объявила первый номер программы и представила первого музыканта.

Солист — грек средних лет с радостно блестящими черными глазами — вышел на сцену и поклонился публике. Его тепло поприветствовали. Усевшись на стул посреди сцены и установив левую ногу на подставку, он положил на ногу гитару и какое-то время сосредоточенно настраивал инструмент в полной тишине. Потом он на мгновение замер, и… в зал со сцены полилась музыка!

Алекс в первой момент даже не понял, что произошло. Он даже покрутил головой, недоуменно осматриваясь. Неужели звучит всего лишь одна гитара? Он видел на сцене в пятне яркого света действительно одного человека, державшего в руках лакированный шестиструнный инструмент. Но мелодичные звуки, объемные, сочные, звонкие, складывающиеся в завораживающую гармонию, будто в разноцветную мозаику, живые и буквально осязаемые, вдруг заполнили собой весь зал!

Алекс заслушался. Поразительно, насколько многоголосым инструментом оказалась испанская гитара. Он и не подозревал о том, какие звуки — то округло-мягкие, бархатистые и нежные, то резкие, и звонкие, даже грубые, — можно извлекать при помощи всего шести струн! Просто фантастика! Как такое возможно?!

Отзвучали первые аплодисменты. На сцену вышел следующий исполнитель, и зал снова затих в ожидании. Музыкант мягко тронул пальцами струны, и инструмент отозвался на его прикосновения глубоким бархатным тембром.

— Это Марчин Дылла, — шепнула Ирина. — Из Польши. Он прекрасен!

Алекс внимательно слушал. Гитара то заводила проникновенную душевную беседу с залом, словно доверяя слушателям что-то сокровенное и важное, то вдруг беззаботно запевала радостную праздничную песню. Потом, словно устав от веселья, она затихала, отдыхая в паузах, а затем и вовсе, присмирев и уйдя в минорную тональность, делилась со зрителями внезапно нахлынувшей необъяснимой печалью… Но тревожное звучание снова сменялось лиричным и доверительным, а светлая грусть уступала место радости. Да, настроение инструмента, словно живого существа, менялось, но неизменным оставалось одно: искренность, с которой гитара изливала свою душу людям, сидевшим в зале. Казалось, что гитара говорит сама, а человек, держащий ее в руках, просто помогает ей вести такой эмоциональный и душевный монолог.

Смолев в глубине души догадывался, что такую иллюзию создает та кажущаяся, обманчивая легкость, с которой гитарист извлекает из струн волшебные звуки, порхая длинными пальцами по всему грифу. Легкость, которая приходит, как правило, лишь после многих лет ежедневного упорного труда по десять-двенадцать часов в день…

Уже после первых же двух номеров Смолев понял, что практически ничего не знал о классической гитаре, несмотря на прожитые в свое время годы в Испании. Это первое. И второе: он сделает все, чтобы на вилле «Афродита» в следующем сезоне обязательно появился классический гитарист.

— А это наш, питерский, Анатолий Изотов, — наклонившись к Алексу, тихо шепнула Ирина. — Обратите внимание: настоящий виртуоз! Какая осанка, видите, как он сидит, как свободны его руки, как они двигаются! Какие звуки он извлекает! Всегда своим говорю: берите с Анатолия пример! Сейчас в его исполнении будет «Элегия» Йохана Каспара Мерца, австрийского композитора девятнадцатого века. Мне очень интересно ваше мнение!

В это время на сцене молодой мужчина в черном, с одухотворенным лицом и с длинными светлыми локонами до плеч, сидя с закрытыми глазами, сосредоточенно настраивал гитару. Закончив приготовление, он открыл глаза, улыбнулся залу и заиграл.

Зазвучавшая музыка вдруг показалась Смолеву удивительно знакомой, хотя он был практически уверен, что никогда не слышал ее раньше.

Очень странное ощущение, подумал он растерянно. Очень! Словно во сне, когда пытаешься вспомнить что-то важное и не можешь, а проснувшись, понимаешь, что и вспоминать-то, по большому счету, было нечего — ведь ты этого и не знал никогда. Но чувство, что мелодия ему близка, его не покидала.

Такое ощущение, вдруг мелькнула у него мысль, что музыку писал русский композитор. Не могу объяснить, почему. Но отдельные музыкальные фразы мне непонятным образом знакомы. Откуда? Русские романсы? Народные песни? Цыганские напевы? Но ведь в программке ясно указано: «Й. К. Мерц»! То есть, Йохан Каспар… Да и Ирина предупредила, что он австриец. Еще и из позапрошлого века. Как и чем это можно объяснить? Странно. Непонятно. Алекс задумчиво потер шрам на левом виске.

Произведение закончилось. Изотов сыграл великолепно, и зал проводил его бурными аплодисментами. Смолев пребывал в глубокой задумчивости.

— Что скажете? — улыбнулась Ирина, обращаясь к Алексу, пока ведущая выходила на сцену, чтобы объявить следующего участника. — Как вам «Элегия»? Понравилась? Ничего особенного не заметили?

— Элегия, — помедлив, ответил Смолев, находившийся все еще в плену своих ощущений, — слово греческое. У древних оно означало «печальную песнь», насколько я помню. Произведение и в самом деле печальное. Сыграно прекрасно, очень душевно и проникновенно. Но…

— Ага! — радостно кивнула Ирина, победно ткнув локтем мужа в бок. — Все-таки, есть «но»! Так, так, и что же это за «но» такое? Вам тоже показалось что-то странным?

— Тоже? — удивился Алекс, очнувшись наконец от глубокой задумчивости. — Почему «тоже»? А кому еще?

— Саша, я тебе потом расскажу эту историю, леденящую кровь! — усмехнувшись, ответил Игорь, потирая ушибленный бок. — Мы по этому поводу уже лет пять с женой спорим. Она даже целую библиотеку собрала на эту тему, включая редкие издания мемуаров Макарова.

— Макарова? — еще сильнее удивился Смолев. — Кто такой Макаров? Я так понял, что автор «Элегии» — некий австриец по фамилии Мерц?

— Да, Саша… «Кто такой Макаров»! Ты только таких вопросов в профессиональном гитарном сообществе не задавай, затопчут! Забьют пюпитрами, нотами закидают! — хмыкнул Петровский. — Это, Саша, целый детектив, который никак не могут разгадать уже сто лет. А еще…

— Все! Все разговоры в антракте! — довольно улыбаясь, шикнула на мужчин Ирина. — Давайте послушаем. Господи, как я люблю Пьяццоллу!

Смолев слушал звучащее произведение и удивлялся. Это что? Это танго? Удивительная по лиричности мелодия, достоверно передающая чувство одиночества и холода, вдруг сменилась сильными ритмичными импульсами. Какая резкая перемена, подумал Алекс. Очень неожиданно, но насколько выразительно и ярко! Какая страсть и накал чувств!..

А ведь я бывал в Буэнос-Айресе, вдруг мелькнуло у Смолева, когда музыка уже стихла и исполнитель, низко поклонившись публике, покинул сцену. Бывал, несколько раз, и именно зимой. И, кажется, понимаю, что именно хотел сказать Пьяццолла…

Следующее произведение поразило Смолева еще сильнее. Он от удивления даже достал программку и сверился с ней. Нет, все верно! В программке значилось: «Ашер вальс», Н. Кошкин». Вальс? Какая необычная, даже, скорее, странная и причудливая — правильное слово — композиция вдруг зазвучала со сцены.

Ирина снова ткнула мужа локтем в бок и глазами указала на Смолева. Его удивленное замешательство, казалось, доставило ей огромное удовольствие. Не меньшее, чем само музыкальное произведение.

На сцене музыкант, с яркой восточной внешностью, в элегантном черном костюме и белоснежной рубашке, вдохновенно играл вальс, который Смолев окрестил «странным».

Ашер, Ашер!.. Где он слышал это название?

Привыкший все раскладывать по полочкам, Алекс мучительно пытался вспомнить, что это ему напоминает. И музыка такая мрачная, зловещая и гнетущая. Мрак и одиночество, плохое предчувствие, будто что-то ужасное должно вот-вот произойти. Алекс ничего не мог вспомнить, но чувствовал, что разгадка где-то рядом, и он знает ответ!

После отшумевших аплодисментов, Ирина наклонилась к Алексу и прошептала:

— «Среди многого другого мучительно врезалось мне в память, как странно исказил и подчеркнул Родерик Ашер бурный мотив последнего вальса Вебера», — и подмигнула. — Узнаете, откуда цитата? Кстати, Родерик Ашер играл именно на гитаре!

— Бог мой! — с невыразимым облегчением выдохнул Смолев. — Эдгар Аллан По, «Падение дома Ашеров»! А я чуть голову не сломал!.. Какая блестящая музыкальная иллюстрация!

— Я же вам говорила, — улыбнулась Ирина. — Никита Арнольдович — гений!

Когда следующий исполнитель вышел на сцену, Смолев не сразу узнал его. Молодой испанец в черных брюках и белоснежной рубашке замер, склонив голову над инструментом, затем ударил по струнам, и зал наполнила живая, ритмичная и озорная мелодия народного испанского танца.

Ну вот и встретились, подумал Смолев, присмотревшись к музыканту на сцене повнимательнее. Оставалось надеяться, что утреннее происшествие не помешало Пабло подготовиться к концерту.

Испанец играл вдохновенно, потряхивая в такт мелодии длинными черными волосами. Глаза его были закрыты. Казалось, что он и гитара — единое целое, настолько гармонично они смотрелись на сцене. Отыграв произведение в трех частях, испанец впервые за все время сдержанно улыбнулся публике когда встал и поклонился, прижав правую руку к сердцу, прежде чем покинуть сцену под аплодисменты. Публика долго его не отпускала.

— Это Паблито, — прошептала Ирина. — Я за ним давно слежу, он музыкальный вундеркинд. С семи лет гастролирует, собрал за эти годы массу наград на всевозможных международных конкурсах. Поэтому и Паблито: его так называли в детстве. Его родная сестра тоже гитаристка. У них вся семья музыкальная. Сейчас-то он уже подрос, конечно…

— Он действительно настолько знаменит?

— Что вы! Я для своих учеников как-то делала подборку, чтобы показать, чего можно достичь на его примере. Он ведь завоевал первые премии на таких конкурсах, как Эйтора Вилла-Лобоса в Рио-де-Жанейро, Алирио Диаса в Каракасе, Франсиско Тарреги в Беникасиме, это в Испании. Там у него были и первая премия, и специальный приз публики! На испанских конкурсах Хулиана Аркаса в Альмерии и «Норба Цезарина» в Касересе он в последние три года великолепно выступает!.. Критика самая восторженная!

— Да, любопытно, — отозвался Смолев. — А сколько ему сейчас?

— По-моему, около двадцати, — ответила Ирина после небольшого раздумья. — Он еще совсем молодой, но играет уже как зрелый мастер. Он немножко странный… Хотя на сцене это незаметно.

— Что вы имеете в виду?

— Сама я с ним не знакома, но музыканты рассказывали, что он крайне нелюдим. Почти ни с кем не общается в музыкальной среде. Всегда мрачен или словно чем-то расстроен. Будто все время о чем-то думает. Очень неразговорчив. При этом он великолепный музыкант! Просто великолепный!

— Я смотрю, он заявлен в программке дважды?

— Еще бы! Во втором отделении он будет играть Адажио Хоакина Родриго, это вторая часть знаменитого «Аранхуэзского концерта», слышали, наверное? Нет? Что вы, это просто музыкальная жемчужина, шедевр! Таких произведений в природе всего раз, два — и обчелся! Его играли все великие музыканты, а Пако де Лусия — гений фламенко — говорят, даже специально выучил ноты, чтобы его сыграть! Как я вам завидую: вы его услышите впервые! Вещь знаковая, недаром первый день фестиваля организаторы решили закрыть именно ей. Кстати, говорят, что Паблито просто преклоняется перед Хоакином Родриго.

— Почему?

— Я вам потом расскажу, в антракте, — пообещала Ирина, бросив взгляд на сцену. — А сейчас давайте послушаем следующее произведение. Это знаменитая гитаристка Ана Видович, из Хорватии. Она и красавица, и талантище! Очень люблю «Астурию» в ее исполнении: там такие динамические контрасты! А ее тремоло — просто безупречно!

Смолев хмыкнул про себя. Понять бы еще, о чем речь, что за «контрасты» такие… Второго слова он вообще не понял, но переспросить не решился. Хотя по смыслу вскоре догадался, о чем шла речь.

Высокая и стройная молодая женщина, с каштановыми волосами, в длинном, до пола, розовом платье, похожем на греческую тунику, поприветствовав публику поклоном, под аплодисменты заняла свое место на сцене. После небольшой паузы зазвучала стремительная, но при этом изысканная испанская мелодия. Изящные обнаженные руки исполнительницы нежно обнимали гитару, ее длинные пальцы быстро мелькали, и гитара послушно реагировала на каждое движение: то вела замысловатое соло на два голоса, то «взрывалась» каскадами звуков, которым Смолев пытался, но все никак не мог подобрать определение. Видимо, подумал он, это и есть те самые «контрасты»!..

Алекс внимательно слушал. Последние ноты композиции прозвучали, и на хорватку обрушился шквал аплодисментов. Все трое поднялись и долго хлопали стоя, вместе со всем залом.

— Антракт, — с довольным видом подмигнул Петровский, закончив хлопать в ладоши. — Пойдемте в буфет, он тут рядышком, всего один поворот направо.

Буфет был организован в небольшой комнате в углу между «Картинной галереей» и «Зеркальным залом».

— Вот тебе твое любимое пирожное, солнышко, а нам с Сашей по бутерброду с семгой, — проговорил Игорь, расставляя тарелки на небольшом круглом столике. — Мой первый перекус за весь сегодняшний день. Живот от голода подвело. Давайте, присоединяйтесь, а то еще впереди второе отделение, — надо же как-то дотянуть до ужина!

Алекс кивнул и разлил по бокалам небольшую бутылку белого сухого вина: шампанского, как хотел Петровский, в буфете не оказалось. Оно и к лучшему, подумал Смолев. Игристые вина он не любил, предпочитая им белые сухие. В трехсотграммовой бутылке оказалось неплохое итальянское столовое вино.

— За встречу! — Алекс и Игорь негромко чокнулись бокалами. — Будем здоровы!

— За встречу, — поддержала тост Ирина. — Вы молодец, Александр, что вырвались к нам сюда. Приезжайте чаще. После того, как два года назад Игоря по службе перевели в Петербург, мы уже совсем здесь прижились. Хотя было трудновато привыкать к местному климату. Но теперь все в порядке!

Петровский кивнул — он сосредоточенно и жадно поглощал бутерброд с семгой, видимо, действительно был очень голоден. Бутерброд стремительно исчезал. Заметив взгляд друга, брошенный с сожалением в сторону буфета, где уже собралась солидная очередь, Алекс рассмеялся и пододвинул к нему свою тарелку.

— Я перекусил перед концертом, — пояснил он в ответ на его удивление. — Зашел в японский ресторанчик, который над Додзе. Пообщались с Фудзиварой-сенсеем, выпили зеленого чая с жасмином и съели по порции сашими. До ужина я дотяну легко. Так что ешь, не стесняйся! Тебе, я вижу, нужнее!

Петровский благодарно кивнул и жадно впился зубами в новый бутерброд.

— По поводу Макарова и Мерца, — напомнила Ирина. — Давайте сделаем так: для чистоты эксперимента я вам вышлю на электронную почту кое-какие материалы, а вы сами их прочтете и составите свое собственное мнение. Муж мне говорил, что вы любите разгадывать всякие загадки. Вот вы нас и рассудите, идет? И еще: я вам вышлю список произведений, которые я вам рекомендую послушать, — с каждым из них связана своя тайна!

— Идет, — легко согласился Алекс. — С удовольствием изучу этот вопрос и составлю свое собственное мнение. Меня и самого эта тема очень заинтересовала. И заранее спасибо за рекомендации. А сейчас расскажите мне, почему Паблито преклоняется перед Хоакином Родриго?

— Я могу ошибаться в его мотивах, — подумав, ответила Петровская, — но мне кажется, что дело в личности самого Родриго. Вы ничего о нем не знаете? Это был великий человек! Кстати, он умер не так давно, в девяносто девятом году, а прожил девяносто семь лет. Можно сказать, что он настоящий ровесник двадцатого века. Так вот, в раннем детстве после дифтерии Хоакин потерял зрение. Кажется, ему было всего три года, когда он совершенно ослеп! Такое вот несчастье, представляете? Тем не менее, с самого раннего детства Хоакин учился музыке и демонстрировал просто выдающиеся музыкальные способности. Очень скоро он стал не только виртуозом-исполнителем, но и самым известным испанским композитором двадцатого столетия, каковым и оставался до самой своей смерти. Вот так. Паблито, насколько я знаю, учился у ближайшего ученика Хоакина Родриго. Мои знакомые в жюри мне сказали, что Паблито был безмерно счастлив, когда узнал, что его приглашают сыграть два произведения любимого им композитора. Причем, одно из них — «Аранхуэзский концерт»! Кто бы на его месте отказался?! Вы его услышите в финале, и, думаю, многое поймете и о Хоакине Родриго, и о Пабло Гарсия-и-Фернандес… Это будет незабываемое впечатление!..

Ирина оказалась права. Тот вечер и концерт Смолев запомнит надолго.

Уже за ужином в ресторане Алекс подробно рассказал друзьям о своей жизни на острове Наксос, небольшой гостинице-вилле «Афродита», винограднике на склоне горы Зевс и просторной таверне на самом берегу моря. О том, как прекрасно выйти до рассвета на своей лодке в море и встретиться со стаей резвящихся дельфинов, а вечером собраться с друзьями на веранде виллы, с которой открывается великолепный закат, и насладиться ужином и дружеской беседой… Алекс рассказывал, рассказывал взахлеб, приглашая друзей в гости, и вдруг почувствовал, что его самого остро и неудержимо тянет туда. И тогда он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. Остров звал его. Скоро, совсем скоро он снова окажется там, где его любят и ждут. Смолев не смог сдержать счастливой улыбки.

— Ты счастливый человек, Саша, — проговорил Игорь, поняв его чувства. — Вижу, вижу. Ничего, скоро ты туда вернешься. Я так понимаю, что у тебя теперь есть все, что тебе необходимо?

— После сегодняшнего концерта, — рассмеялся Алекс, — даже уже и не знаю! Появилось непреодолимые желание пригласить на весь будущий сезон гитариста, может быть, вы порекомендуете мне кого-то из молодых талантов? Море, солнце, отличное питание, проживание в отеле я гарантирую. Оплату — само собой! Кстати, если есть желающие, то можно и не ждать до мая, а приехать хоть на следующей неделе. Сезон уже закрывается, но месяц мы еще точно будем обслуживать туристов, а потом закроемся на зимний ремонт.

— Я с удовольствием поспособствую, — оживилась Ирина, записывая все сказанное в записную книжку. — Завтра же все передам в жюри фестиваля! Вполне возможно, что кто-то откликнется!

Через два дня, уже сидя в самолете «Эгейских авиалиний» и глядя в иллюминатор на освещенное прожекторами взлетное поле Пулковского аэропорта, Смолев получил смс от Ирины.

«Александр, хочу вас обрадовать: по вашему приглашению вдруг откликнулся Паблито! Он готов приехать к вам на Наксос и ближайший месяц отыграть в вашей гостинице по три вечерних концерта в неделю для ваших постояльцев. Сказал, что денег не возьмет, проживания и питания будет достаточно. Если вам понравится, готов провести у вас следующий сезон. Передала ему ваши контакты, но как оказалось, у него уже есть ваш номер телефона. Вот такое удивительное дело. Вам крупно повезло, поздравляю вас! Игорь шлет горячий привет!»

Вот тебе и раз! Неожиданно, подумал Алекс, виновато улыбнувшись в ответ на укоризненный взгляд бортпроводницы и быстро переведя айфон в «авиарежим».

Значит, Паблито… Очень любопытно! Даже удивительно — вот правильное слово. Что же, Пабло Гарсия-и-Фернандес, добро пожаловать на остров Наксос!

Смолев устроился поудобнее, накрылся пледом, включил в айфоне плеер и закрыл глаза. В его наушниках звучала гитара.

Часть вторая

Музыка не может мыслить, но она может воплощать мысль.

Рихард Вагнер

После новенького международного терминала Пулково, радостно сверкающего сталью и стеклом, любому туристу, прибывшему на небольшой греческий остров посреди Эгейского моря, аэропорт на острове Наксос с его одной-единственной взлетно-посадочной полосой, идущей вдоль соленого лимана Алики, показался бы очень скромным. Небольшое здание самого аэропорта, будто составленное нерадивым архитектором наспех из нескольких бетонных кубов, выкрашенных в привычный для Киклад белый цвет, тоже совершенно не впечатлило бы туриста.

Приглядевшись, он обратил бы внимание, что на одном из белых «кубов» синела эмблема: чайка, рассекающая крыльями две окружности, а под эмблемой на греческом и на английском языках тем же цветом выведена надпись: «Аэропорт Наксос. Добро пожаловать!».

Что означают эти две окружности, рассеченные резким взмахом птичьего крыла, Смолев не знал. Когда он впервые увидел эту эмблему и задумался о ее значении, то предположил, что, вполне вероятно, парящая в свободном полете чайка означает авиаперевозки, а вот две окружности… Причем, эти окружности были начертаны по-разному: ближайшая к центру, в котором парила чайка, была обозначена едва заметной тонкой линией, а внешняя — хорошо заметной толстой. Это навело Алекса на кое-какие размышления. А что, если эти две окружности — это небо и море? Тонкое, невесомое небо — и море, мощное в своей извечной несокрушимой силе, противостоять которой не могут даже скалы? Две стихии, что приходится преодолеть воздушной машине от взлета до посадки. Версия была изящной, и Смолеву она понравилась. Насколько она соответствует действительности, он пока так и не удосужился выяснить.

Несколько скрепленных между собой стульев у стены здания аэропорта, пара пальмовых кустов, растущих, словно из покрытой трещинами асфальтовой площадки, грузовой терминал, больше напоминающий сарай, с видавшими виды тележками для перевозки багажа да скромных размеров автомобильная парковка, расположенная сразу за ним, — тоже не смогли бы впечатлить искушенного путешественника.

Наксос — это остров, который открыл для себя прелести туристического бума гораздо позже других греческих островов. В отличие, скажем, от Корфу и Крита, сюда до сих пор не летают прямые рейсы из зарубежных международных аэропортов, и тот путешественник, что захочет добраться на крупнейший из Кикладских островов, должен быть готов к пересадке в Афинах. Что он выберет затем, уже благополучно добравшись до греческой столицы, паром или небольшой винтовой самолет «Эгейских авиалиний», — это уже дело его вкуса и личных предпочтений.

Паром «Голубая Звезда» доставит туриста на остров за четыре часа, а скоростной пассажирский катамаран — за два с половиной. Это при условии, что море будет спокойным, и шторм не сыграет с пассажирами парома дурную шутку, заставив судно сильно сбавить ход. А вот самолет — тот всего за сорок минут и с гарантией.

Сорок три, если быть точным, подумал Смолев, ступая на трап и мельком взглянув на свой ручной хронометр.

Он поднял голову и заметил, как ему машет рукой рыжеволосая молодая женщина в белом платье, стоящая в немногочисленной группе встречающих: управляющая виллой «Афродита» Софья Аристарховна Ковалевская, она же Рыжая Соня, лично приехала встретить босса в аэропорту.

Алекс поморщился. Босс, тоже мне! Терпеть не мог этого слова. Но с легкой руки Катерины — очаровательной, жизнерадостной и порой чрезмерно словоохотливой сотрудницы виллы, отвечающей за размещение гостей, — это словечко прилипло к нему, словно банный лист. И сколько бы замечаний Смолев ни делал подчиненным, ни выговаривал управляющей, сколько бы ни хмурил брови и ни качал недовольно головой, — ничто не помогало. К слову сказать, это было единственное распоряжение хозяина, которое женский персонал виллы усиленно и дружно игнорировал, радостно улыбаясь в ответ на его замечания и глядя на «босса» влюбленными глазами. Босс, и все тут. И никаких гвоздей! Спустя полгода Алекс смирился и махнул рукой. Пусть зовут как хотят, лишь бы на вилле был порядок!

Один лишь старый садовник Христос, коренастый грек лет семидесяти, молчун и работяга, следивший за виноградной лозой на вилле, пышными розовыми кустами и несколькими грядками с зеленью и овощами, звал Смолева просто «парень» — так же, как и в первый день, когда тот еще был только постояльцем виллы «Афродита». Грек с неодобрением качал головой, глядя на болтушку Катерину, не упускавшую ни единой возможности поделиться с постояльцами красочными историями, в которых фигурировал владелец виллы, и нехотя размыкая сухие губы, цедил: «Сколько можно, трещотка? И как язык у тебя еще не оторвется? Полно уже косточки ему перемывать! Уймись, сорока! Оставьте парня в покое!».

Алекс шел размеренным шагом от самолета к зданию аэропорта, глубоко погрузившись в собственные мысли. А если бы полгода назад он не приехал на этот остров? Не поселился на вилле «Афродита» и не встретил бы этих замечательных людей, ставших ему верными друзьями? И Стефания не появилась бы в его жизни. Представив, он даже сбился с шага и нервно мотнул головой. И какая бы тогда была у него жизнь? Вот уж точно: судьба человека порой закладывает такие виражи, что можно только диву даваться, куда там до нее выдуманным книжным сюжетам!..

— С приездом, дядя Саша! — знакомый, немного хрипловатый, но бодрый голос управляющей вернул Смолева к реальности. — Ты чего такой задумчивый? Случилось что? Как добрался?

— Просто думаю о том, как же я рад тебя видеть, Рыжая, — усмехнулся Алекс, целуя в щеку молодую женщину. — Добрался отлично. Ну, кто поведет?

Они вышли на парковку, где рядом со входом в здание вокзала в тени большого платана стояла белая «Нива» с наклейкой «Villa «Afrodita» на водительской двери. Алекс открыл незапертую дверь багажника и бросил внутрь свой дорожный саквояж.

— Давай ты, дядя Саша, — решила Софья, отдавая ему ключи. — Я планировала тебе по дороге доложить ситуацию с расселением, а для этого мне придется сверяться с записями. Когда доберемся до виллы, у меня будет еще масса дел. Освобожусь только к ужину, а ты же должен понимать, кто у нас поселился. И еще есть несколько вопросов, которые надо обсудить. Так что давай проведем выездное производственное совещание!

Смолев кивнул и, усевшись за руль, завел двигатель. Выждав несколько минут, пока кондиционер наполнит салон внедорожника прохладным воздухом, Алекс плавно развернул автомобиль на практически пустой автостоянке и выехал на дорогу, ведущую в Хору — столицу острова.

— С чего начнем? — поинтересовалась Софья.

— Давай с общего состояния дел, — подумав, ответил Алекс. — Потом по загрузке номеров. Сначала доложи по короткой галерее, а потом по длинной. Я тебе потом объясню почему.

— Да как скажешь, — управляющая перелистнула вперед несколько страниц в своем ежедневнике. — Общее состояние дел — все по плану. Несмотря на закрытие сезона, все номера забронированы на ближайшие две недели. Кухня и таверна в полном порядке, текущие закупки произведены. Вино от Спанидисов привезли вчера, шесть ящиков. Плюс еще две коробки сыров. Я все оплатила. Запас свежего мяса и морепродуктов на два дня, сегодня утром еще пополнили: в таверне на этой неделе две свадьбы и один юбилей, все туда уйдет, еще и подкупать придется. Никос утром привез два десятка отличных кальмаров, Петрос был в восторге, долго руку ему тряс. Фрукты, овощи, зелень закупаем каждое утро, как обычно. Варенья своего наварили пять сортов — Василика снова отличилась. Текущие счета оплачены, задолженности нет. Все документы у тебя в папке. Персонал здоров, все трудятся, зарплату получили вовремя. Так что, дядя Саша, за время твоего отсутствия никаких происшествий не случилось!

— Это уже радует, — кивнул Алекс. — Теперь пошли по номерам.

— Итак, на короткой галерее у нас все три номера сданы, — продолжила доклад управляющая. — В девятом у нас молодые итальянцы: муж и жена Винченце и Рената Альберти-Малаволья, тридцать семь и двадцать девять лет. Жена такая улыбчивая, а вот муж мне показался немного сумрачным и неразговорчивым. С нами говорила только она.

— Как, как? Малаволья? Итальянцы? Это они сами сказали? — хмыкнул Смолев, сбрасывая скорость и останавливаясь перед Т-образным перекрестком: со стороны Хоры, по главной дороге, шел поток машин.

— А что не так? — удивилась управляющая, провожая взглядом проехавший мимо грузовичок «Исузу», перегруженный пиломатериалами, отчего слегка кренившийся набок. — У них и паспорта итальянские, живут в Пьемонте. Кто же они еще? Рената рассказывала, что у них домик недалеко от Бароло. С Винченце, правда, я не общалась. По кухне: итальянская и греческая.

— Тогда ясно. Думаю, что жена тогда и в самом деле итальянка. Альберти — это ее фамилия. А вот муж с фамилией Малаволья — сицилиец. Ни один сицилиец никогда по доброй воле не назовет себя итальянцем, в лучшем случае просто промолчит.

Смолев включил первую передачу, и машина выехала со второстепенной дороги на трассу до столицы.

Алекс рассуждал вслух:

— И что сицилийцу делать в Пьемонте? И почему им с женой было не поехать к морю на Сицилию? Почему в Грецию? Любопытно. Впрочем, с ним ты не общалась. Ладно, продолжай, кто в десятом?

Софья пролистнула еще пару страниц и переложила закладку.

— В десятом на неделю остановились молодые ребята из Канады. Джонатан Ганье и Джульетт Бушар. Они не женаты, но, насколько я поняла, уже несколько лет вместе. Каждое лето путешествуют по островам. Вот и в этом году были на Санторини, Анафи, Фолегандросе и еще где-то, — я не запомнила. Наксос их предпоследняя остановка перед Афинами. Собираются еще на Парос, а потом уже на материк. Говорят, что обычно с десяток островов объезжают за лето, везде живут по неделе, а то и по две. По-английски говорят свободно, но между собой — почему-то по-французски.

— Они не из Квебека, часом?

— Да, — удивилась Софья, — как ты догадался?

— Все просто. Они франкофоны. Так в Канаде называют тех граждан, которые говорят на французском. Кстати, в Квебеке, насколько я помню, без французского просто никуда. Поэтому они общаются на английском с иностранцами, а между собой на родном — французском. Кулинарные предпочтения? — уточнил он.

— Тут все просто: обожают морепродукты. Любые, в любом виде. Джульетт предупредила, что Джонатан очень любит рыбу, — да и вообще любит покушать, — рассмеялась собеседница. — Петрос будет на седьмом небе от счастья!

— Да уж! Достойная конкуренция нашему другу-археологу, — усмехнулся Смолев. — Что у нас с одиннадцатым номером?

— В одиннадцатом номере у нас две шведки: Урсула и Анника Викстрём, родные сестры. Старшей, Урсуле, двадцать восемь. Аннике — двадцать три. Очень похожи: блондинки, глаза голубые, молчаливые и спокойные. Даже голоса похожи, я пару раз их путала, когда они звонили на ресепшн. Одеваются одинаково, будто близняшки. Все бы ничего, только… — немного замялась управляющая.

— Что?

— Ты понимаешь, младшая совсем слепая. А старшая везде ее водит за руку. Катерина их оформила, а потом час у себя втихомолку в дежурке прорыдала: Урсула ей, оказывается, рассказала, что сестру в раннем детстве машина сбила, и девочка потеряла зрение. Какой-то пьяный лихач, представляешь? Они тогда были в Мадриде на каникулах, и вот такое несчастье!..

Управляющая покачала головой. Алекс внимательно слушал.

— Суд был, но нарушитель отделался штрафом. Я всем строго-настрого наказала, чтобы к шведкам было повышенное внимание. Мало ли что: у нас тут сплошные ступеньки! Но сестры никаких хлопот нам не доставляют, целыми днями ходят на море и гуляют. Только приходят на завтрак и ужин, а обед уже дважды пропустили. Петрос расстраивается. Он сегодня для Анники испек целую корзинку своего фирменного печенья меломакарона, чтобы сестры могли брать его на море с собой. Старшая сказала, что они сладкоежки, так что он постарался. Очень тоже за девочку переживает…

— Ясно, — помолчав, ответил Алекс. — Молодцы. Если что-то потребуется — дай знать мне немедленно. Наша обязанность — обеспечить самый высокий уровень сервиса. А теперь давай разберемся с длинной галереей.

— Итак, по порядку. Первый номер, — следя по тетрадке, начала Софья, — сюда сегодня утром из госпиталя перевезли Крылова Василия Аркадьевича. Его жена, Анна Анатольевна, уже третий день здесь, очень за него беспокоится, понятное дело. Но лечащий врач решил, что профессор пошел после ранения на поправку и разрешил ему переезд на виллу под присмотр супруги. Я с ней общалась недолго: она все время у мужа в палате практически проводила. Но женщина милая, очень спокойная, воспитанная, скромная. Она младше мужа лет на пятнадцать. Мне очень понравилась. Рада, что они у нас поживут.

— Отлично, — отреагировал Смолев, не отрывая взгляда от дороги: пошел опасный участок, дорога запетляла. — Вот пусть и живут, сколько необходимо. Пока Крылов не пойдет на поправку. А Анна за ним присмотрит.

— Ты ее знаешь? — поинтересовалась Софья, схватившись рукой за подлокотник: Ниву пару раз ощутимо тряхнуло.

— Много лет. Отец у нее был очень известным ленинградским искусствоведом. Она пошла по его стопам, закончила в Санкт-Петербурге Институт культуры, много лет преподавала. Если я не ошибаюсь, теорию музыки.

— А, так она музыковед?

— По-моему, это так называется, — кивнул Смолев, по-прежнему крепко сжимая руль и внимательно следя за трассой.

— Хорошо, — подытожила Софья. — По Крыловым все понятно. Осталось только уточнить их предпочтения по питанию. Вдруг супруга предпочитает что-то особенное.

— Правильно. Кстати, переговори сама с лечащим врачом, а потом и с Петросом: вдруг Крылову после операции нужна особая диета, у него в прошлом, помню, были проблемы с желудком. На случай, если на фоне этой нервотрепки у него обострилась старая язва. Сами они вряд ли попросят: постесняются. Все, что нужно им обоим, — по первому слову, хорошо? — дорога перестала петлять, и Алекс вздохнул свободнее. — До сих пор простить себе не могу, что в него стреляли… Тебя лично прошу, Рыжая, проследи. И денег за проживание с них не возьмем. Что бы ни говорили!

— Как скажешь, дядя Саша, — согласилась управляющая, быстро делая пометки в записной книжке. — Я-то сделаю как ты скажешь. Но, насколько помню, ты там не при чем. Крылов сам дров наломал. Да я не спорю, не спорю, не смотри на меня так! Я же говорю, что согласна! Только имей в виду, разорит тебя твоя доброта… Предупреждаю тебя как твоя управляющая!

— Ничего, ничего, — усмехнувшись, ответил Алекс, переключая передачу на пониженную: внедорожник, взревывая двигателем, стал бодро подниматься в горку. — Справимся как-нибудь… Кто во втором номере?

— Во втором номере у нас итальянец, Риккардо Висконти, сорок девять лет. Журналист из Рима. Буквально сегодня заселился, за час до твоего приезда, дядя Саша. Пока ничего сказать про него не могу, кроме анкетных данных. Ну и внешности, конечно.

— Как выглядит? — уточнил Смолев больше из любопытства.

— Как с картинки! — прыснула Софья. — Высокий, худой, загорелый. В каком-то пестром балахоне и длиннющем шелковом шарфе. На наших горничных произвел своим шарфом неизгладимое впечатление: три раза его вокруг шеи обматывает, и все равно тот по полу волочится… По-английски говорит плохо и очень быстро, глотает звуки. Раздражается, руками машет, — ну чистый итальянец! Катерина с ним полчаса провозилась, пока разобралась что к чему. Просился всего на день-два, говорит, что опоздал с бронированием на Паросе, мол, там мест в гостиницах не осталось, а он приехал по заданию редакции на какой-то концерт, который бывает раз в сто лет… Какой редакции, какой концерт, — управляющая махнула рукой, — Катерина так и не поняла. Это бы ей еще на полчаса мучений… Мы второй номер держали для Аманатидисов, но Димитрос с Марией задерживаются у себя на ферме, и как раз — до конца недели. Я решила: пусть поживет, чего номеру простаивать. Насчет гастрономических пристрастий: даже спрашивать не стали. Итальянец — есть итальянец! Да еще на два дня. Не оголодает: паста с креветками ему гарантирована в любом случае!

Смолев кивнул, ожидая продолжения.

— В третьем у нас семья Бэрроу. Слава богу, все у них хорошо. Наконец-то решился вопрос по учебе для маленькой Кристины: в Бурго открылась частная школа, она уже сходила на несколько занятий, ей очень нравится. Там набрали интернациональный класс и ведут занятия на нескольких языках. Лили и Джеймс на седьмом небе от счастья: не надо уезжать на материк, чтобы искать учителей для ребенка. Лили мне вчера рассказала по секрету, что Джеймс, конечно, ради Кристины был готов уехать на зиму на материк, но при одной только мысли о том, чтобы на несколько месяцев лишиться питания с кухни Петроса, он сразу впадал в тяжелую меланхолию. А теперь все разрешилось: и они остаются, и номер за ними до конца следующего сезона. Как минимум. Лили говорит, что Джеймс сам ни за что не съедет из «Афродиты» по собственной воле. Думаю, после того, как он получил выплату от Греческой Республики за те амфоры с фалернским вином, он может себе позволить любую гостиницу на Наксосе, даже собственную виллу с прислугой! Но по словам Лили, Джеймсу это даже в голову не приходит. А деньги он тратит на музей и на новые раскопки.

— Отлично, — кивнул Смолев. — Очень рад за них. И за нас. Прекрасная семья, пусть у них все будет замечательно. Дальше?

— Так, в четвертом, пятом, шестом номерах у нас студенты на каникулах. Сборная солянка: три испанца, две итальянки, одна француженка, три немки. Расселили по номерам по три человека, мальчики отдельно, девочки отдельно. Все студенты Университета из Салоников, факультет «история искусств», второй курс. Такой вот интернационал. Между собой говорят или на английском, или на ломаном греческом. На всех анкеты заполнены, — она потрясла пачкой бумаг, — средний возраст около двадцати лет. В общем, все равны, как на подбор. И с ними дядька Черномор! Вернее, в нашем случае — тетка! — хмыкнула Софья.

— То есть? — Смолев сбросил скорость и покосился на управляющую. — Ты не резвись, ты толком объясни!

— Пани Зося Шиманская, — управляющая сделала неопределенный жест рукой. — Ее мы поселили в седьмой номер.

— Полька? Кто такая, откуда, чем занимается?

— О, это очень характерный академический типаж, тебе понравится, — улыбнулась Софья. — Мадам сорока двух лет, худая, строгая, в очках. Волосы собраны на голове в пучок, ни капли макияжа. Блондинка. Приехала в белоснежном брючном костюме. В нем же и ходила на пляж. Судя по всему, в нем же и загорала. По национальности — полька, ты прав, но переехала в Грецию больше двадцати лет назад. Говорит по-гречески свободно и по-английски очень даже неплохо. Студентов «строит» одним взглядом, как на плацу. Я так понимаю, она у них ведет историю, вот в Университете и организовали поездку по островам, а ее назначили руководителем группы. Настаивала, чтобы ее номер был на одной галерее с теми, где будут жить студенты. Трижды мне сказала: «Я за них отвечаю, я должна быть рядом!».

— Нам же проще, пусть присматривает. Хорошо, когда есть ответственное лицо: будет с кого спросить. Что по питанию? — уточнил Смолев.

— Сказала, что она приветствует греческую кухню во всех ее проявлениях. Но без излишеств.

— Ну вот, а ты на нее наговариваешь! — усмехнулся Алекс. — Не может быть плохим человек, приветствующий греческую кухню во всех ее проявлениях… Правда, насчет излишеств… Тут у каждого своя точка зрения. Боюсь, с Джеймсом Бэрроу им будет сложно прийти к взаимопониманию. Так, с длинной галереей все, я правильно понимаю? Кроме восьмого?

— Восьмой номер пока пустует, но ты сам знаешь, он у нас не самый привлекательный для гостей: в самом конце галереи, вход через тамбур и удобства отдельно. Боюсь, его сдать мы не сможем, — расстроенно покачала головой собеседница. — В самом конце сезона масса номеров пустует. Целые виллы стоят без постояльцев. Даже те, что уровнем повыше, сам знаешь. Нам еще повезло, что удалось почти все сдать.

— Во-первых, те, что уровнем повыше, как ты говоришь, они и вдвое дороже. Это раз. У нас идеальное соотношение цены и качества, поэтому все сдано, это два. Ну и три: считай, что этот вопрос я закрыл, — заверил Алекс свою собеседницу. — Я пригласил к нам гитариста. Это-то я и хотел тебе сказать с самого начала. Он приедет со дня на день. Его зовут Пабло, он испанец. Отыграет несколько вечерних концертов в ближайшие две-три недели в качестве музыканта при гостинице. Мы его поставим на довольствие и предоставим жилье. Восьмой номер ему подойдет отлично: там толстые стены, номер в самом конце галереи, тамбур, о котором говоришь… Для музыканта то, что нужно. Он сможет репетировать вволю и никого при этом не побеспокоит.

— Ничего себе! — удивилась Софья, быстро строча в своем ежедневнике. — Когда ты успел, дядя Саша? Мы, вроде, про музыканта только неделю назад успели подумать, а ты уже все решил?

— Совершенно случайно, так получилось, — ответил Смолев, сбрасывая скорость: они подъезжали к Хоре. — Твоя задача парня встретить, разместить. И вот еще что… Посоветуйтесь с Анной Анатольевной — думаю, что в этом вопросе она тебе сможет помочь — по программе музыкальных вечеров. Кое-какие мысли у меня и у самого появились, что-то предложит и Пабло, но впереди почти три недели. Надо определиться, что он будет играть.

— Может, сделать тематические концерты? Например, национальная музыка? — задумчиво предложила управляющая. — Испанская, итальянская, русская? Греческая, в конце концов? Или сделать попурри? Как считаешь?

— Не знаю, может быть… Подумай пока. Завтра утром после завтрака обсудим. Во всем должна быть логика. Мысль должна быть во всем! Тем более, когда речь идет о музыке. Надо попытаться учесть интересы гостей. Такую программу составить, чтобы со всего острова люди к нам шли его послушать, понимаешь? Они же нашими клиентами будут в следующем году. И Пабло, кстати, надо дать возможность подготовиться, найти ноты, наиграть репертуар. Помогите ему, если придется искать ноты в интернете, распечатывать…

— Само собой, дядя Саша, — кивнула Софья. — Сделаем все, как надо. Не волнуйся.

— Пока вопрос с арендой соседнего участка не решен, концерты будем проводить на верхней террасе… Как считаешь?

— Там же ужин накрывается, дядя Саша, — с сомнением произнесла Софья. — Петрос и так каждый раз, как на войне, перед ужином места себе не находит, постоянно мечется между кухней и террасой. А ты хочешь в это время там концерт организовать? У него инфаркт будет! Во время ужина? Не знаю, неправильно это… Артиста надо слушать, а не жевать… А после ужина — тоже не вариант, сам знаешь, у нас гости за десертами засиживаются до полуночи, а потом еще персонал два часа террасу драит. Нет, плохая мысль, дядя Саша. Пока концертной площадки нет, давай на нижней террасе концерт организуем. Столы для завтрака, конечно, придется разобрать и вынести, а после концерта опять собрать и расставить, но это проще и спокойнее, чем лишиться повара! Правда, много людей туда, конечно, не поместится…

Смолев въехал на автомобильную парковку на улице Апиранто в двух минутах ходьбы от виллы «Афродита», остановил автомобиль и заглушил двигатель. Пару минут он сидел молча, о чем-то размышляя.

— Вот что, Рыжая, — наконец произнес он. — Давай-ка ты иди на виллу, занимайся делами. А я все же доеду до муниципалитета, переговорю с администрацией. Чем черт не шутит, вдруг наши документы на аренду соседнего участка уже готовы? Тогда мы организуем временную сцену там. Если нет — тогда на нижней террасе. Скоро вернусь, ждите!

Управляющая кивнула и вышла из машины, оставив Смолева одного. Она едва успела помахать ему рукой, как он быстро развернул «Ниву» и покатил в сторону центра.

Часть третья

Сочинять музыку не так уж и трудно. Труднее всего — зачеркивать лишние ноты.

Иоганн Брамс

К каждому праздничному ужину, на который приглашались все постояльцы виллы «Афродита», повар Петрос Папаскирис готовился минимум за несколько дней: заранее договаривался с рыбаками насчет кальмаров и осьминогов, сам ездил в долину к фермерам выбрать молодого козленка, а то и барашка поупитаннее, что должны были украсить собой праздничный стол в качестве основного блюда.

Фермеры всегда были рады его визитам: все знали, что и кухня виллы, и таверна «У Ирини и Георгиоса», которыми он управляет, требуют много продуктов отменного качества. Сыры, йогурт, свежее и вяленое мясо, фрукты, овощи, зелень, специи, мед, орехи, китрон, ципуро, — все Петрос отбирал лично, придирчиво ощупывая сильными пальцами, обнюхивая и пробуя, если надо, на вкус. Качество продуктов у постоянных поставщиков, как правило, и в самом деле было отменным, и еще раз убедившись в этом, Петрос закупал товар ящиками к вящей радости фермеров. После совершения взаимовыгодной сделки греки еще долго громко переговаривались с поваром, обнимали его и, довольные друг другом, гулко хлопали один другого по спинам. Затем, проводив повара, местные шли в деревенскую таверну, где уже и отмечали сделку за рюмкой ципуро, а Петрос ехал дальше.

Для таких поездок в долину управляющая виллой заказывала небольшой, но вместительный микроавтобус с водителем, а по возвращении повара с покупками в Хору еще и нанимала грузчиков, чтобы часть товаров отправить на склад и в нижние погреба, часть — поднять на кухню, что была расположена рядом с верхней террасой, где и накрывался праздничный ужин, а оставшуюся часть выгрузить в таверне под бдительным оком Василики — помощницы Петроса, женщины строгой и добросовестной.

Сам повар в день праздника уже с пяти утра был на кухне, занимаясь приготовлениями и контролируя заготовки, сделанные его помощниками накануне. На кухне дел хватало: праздничный ужин — праздничным ужином, а завтрак и обед для постояльцев виллы тоже никто не отменял! Сколько бы хлопот ни сулило вечернее торжество, а традиционная мусака — ароматная запеканка из бараньего фарша с баклажанами, картофелем и томатами в соусе бешамель под хрустящей сырной корочкой, салат хорьятики из свежих помидоров и огурцов с красным луком, оливковым маслом и пластом сыра фета, спанокопита — домашние пироги со шпинатом и творогом, сладкая рисовая каша, белоснежный йогурт с тимьяновым медом, ягодами и орехами, свежайшая выпечка и еще десяток блюд из морепродуктов, которыми славилась кухня «Афродиты», подавались на завтрак и обед постояльцам в неограниченном количестве.

Сразу после обеда, пока официантки наводили безупречный порядок на верхней террасе, на кухне разжигались большие грили, над которыми устанавливались вертела с бараньими и козлиными тушами, приготовляемыми по древнему островному рецепту «патудо». Туши, плотно набитые ароматной начинкой из обжаренной на оливковом масле печени с репчатым луком, рисом и душистым салом с зеленью и специями, будут, медленно вращаясь, жариться на открытом огне несколько часов, чтобы как раз дойти до полной готовности к вечеру.

Сегодня повар «Афродиты» приготовил креветки в томатно-сырном соусе саганаки и осьминогов, тушеных в красном вине. Ксиномавро, присланное с винодельни Спанидисов, как нельзя лучше подошло для этого блюда. Петрос решил порадовать гостей еще и кальмарами, фаршированными мягким сыром и зеленью, а затем обжаренных на гриле. Прекрасная горячая закуска к белому вину из долины, благоухающая румяной хрустящей корочкой, чесноком и лимонным соком, всегда находила у гостей виллы самый восторженный отклик. Закуска обычно расходилась моментально, и в этот раз повар решил удвоить количество кальмаров, благо рыбаки не подвели и обеспечили ему необходимый запас.

Самым искренним и благодарным поклонником кулинарных шедевров Петроса был, конечно, глава семейства Бэрроу. Задолго до начала ужина, вдыхая на своем балкона ароматы, струящиеся из кухни, Джеймс начинал немилосердно торопить и подгонять свою супругу Лили. Вот и в этот раз английское семейство, возглавляемое нетерпеливо потирающим руки археологом, показалось у входа на террасу ровно за две минуты до начала праздничного торжества.

— Мой бог! Неужели мы опять первые! — с досадой воскликнула Лили, заглянув на пустую пока террасу, где деловито сновали лишь официантки. — Джеймс! Каждый раз проклинаю себя, что иду у тебя на поводу! Еще ничего не началось! Какой конфуз!

— Ничего, ничего! — отреагировал ее супруг, гарцуя у порога террасы, как застоявшийся в стойле английский жеребец, жмуря глаза и поводя носом на божественные запахи из кухни. — Первые — не последние! Бьюсь об заклад, сегодня будет великолепное жаркое! И креветки, я просто обязан попробовать креветки! В это время года, говорят, они вырастают до удивительных размеров! Хорошо бы еще отведать фаршированных кальмаров, прошлый раз они были просто восхитительны!

— И креветки, и фаршированные кальмары, и жаркое, а главное — праздничное настроение! — подхватила рыжеволосая управляющая, выйдя из дверей кухни и широко улыбаясь английской паре. — Проходите, друзья, проходите. Очень рада вам! Вы вовремя: вино на столе, и уже выносят горячие закуски. Прошу вас, не стесняйтесь! Совсем скоро все начнется. Добро пожаловать!

Не дожидаясь повторного приглашения, Джеймс кивнул, что-то смущенно пробормотал себе под нос, что, видимо, должно было означать приветствие, и бодро рванул вперед. Лили только покачала головой, глядя на то, как супруг через мгновение уже разливает ассиртико по бокалам, бодро накладывает в большую миску свежий овощной салат и с кровожадным вожделением поглядывает в сторону блюда с сувлаки — небольшими шашлычками из баранины на деревянных шпажках, что мгновение назад вынесла официантка и поставила на стол с закусками. Шашлычки были только что с огня: баранина еще шипела и пузырилась горячим розовым соком. Рядом с мясным блюдом стояла огромная миска с традиционным соусом тцатцики из белоснежного йогурта с мелкорублеными свежими огурцами, оливковым маслом и чесноком. Судя по Джеймсу, он решил обосноваться рядом с горячими закусками всерьез и надолго.

— Уж вы его простите, Софья, — тяжело вздохнула Лили, обращаясь к управляющей. — Никакого сладу с ним нет: такой нетерпеливый! Но вы же знаете: кухню «Афродиты» он боготворит.

— Ничего страшного, — улыбаясь, сказала Софья. — Мы давно и хорошо знаем Джеймса. Знаем и любим таким, какой он есть, не волнуйтесь, Лили!

— Представьте, тут на днях ему предложили вернуться на месяц в Англию, чтобы прочитать курс лекций в Оксфорде по греческой подводной археологии, — продолжила Лили, задержавшись на пороге террасы. — В свое время он о таком предложении и мечтать не мог, — и что вы думаете?

— И что же?

— Отказался! Буркнул: «Черта с два! Давитесь сами вашим сырым ростбифом! Нашли дурака!». И ладно бы мне сказал, остолоп! Так он куратору археологического факультета по телефону умудрился это ляпнуть. Представляете? Тот, правда, ничего не понял. Пришлось отобрать у Джеймса трубку и соврать куратору, что муж не хотел его обидеть, а параллельно разговаривал с официантом. В этом весь Джеймс! Вечно я за него выкручиваюсь!

— Так вы все-таки не едете? — отсмеявшись, уточнила Софья. — В Англию?

— Какое там! — махнула рукой жена археолога. — Его теперь туда никакими лекциями не заманить. В местном археологическом музее у него работы на три года вперед. Говорит: море есть, солнце есть, работы — непочатый край, кормят на вилле божественно, люди замечательные, — нечего больше и желать! Я не исключаю, если мы останемся на Наксосе на долгие годы. Мы с Джеймсом давно полюбили этот остров. А Кристина от него так просто в восторге.

— Я очень рада за вас, — с чувством произнесла Софья. — И очень хорошо вас понимаю… Кстати, а где Кристина? Она уже отдыхает?

— Да, я сегодня уложила ее пораньше: мы сегодня ездили смотреть на куросы, и она очень устала. Пообедали в таверне на берегу, и ее стало клонить в сон. Джеймс ее уже на руках в номер принес. Очень сладко спит. Я хотела бы принести ей потом десерт и фрукты.

— Отлично! Знаю, что она очень любит бугацу и виноград. Сегодня как раз испекли с утра нежнейшую бугацу с кремом! Я распоряжусь, официантки все подготовят и вам вручат, — кивнула Софья и, заметив, что навстречу ей по лестнице организованным строем поднимаются студенты во главе с пани Шиманской, прибавила радушно: — Проходите, Лили, проходите! Видите, Джеймс вам уже машет бокалом!

Англичанка прошла на террасу и присоединилась к своему бодро жующему супругу. Тот молча вручил ей бокал с белым вином и, зажмурив глаза, изобразил блаженство.

— Добрый вечер, госпожа Шиманская, — с легким поклоном произнесла Софья по-английски остановившейся перед ней польке. — Рады вас приветствовать на традиционном праздничном ужине в честь вашего заезда на виллу «Афродита». Добро пожаловать, друзья!

Студенты, поломав шеренгу, гурьбой обступили управляющую и, с любопытством заглядывая на террасу, нестройным хором поздоровались с Софьей.

— Большое спасибо! — с достоинством ответила пани Зося за всех, твердо и уверенно выговаривая английские звуки, и строго оглядев своих разом притихших под ее взглядом подопечных, произнесла непререкаемым тоном: — Юноши и девушки, заходим по одному, не толпимся, не толкаемся, громко не смеемся и не устраиваем балаган! Лишних вопросов не задаем, поддерживаем вежливую беседу. Помните: вы студенты Университета! С честью несите это гордое имя! И никакого спиртного! Предупреждаю! Исключительно — соки, вода и чай! Нарушителей режима ждет суровое наказание: немедленно вышлю на материк и сообщу в дисциплинарный комитет! Ведем себя как воспитанные и культурные люди. Прошу!

Слегка ошеломленная ее педагогическим напором, Софья наблюдала, как студенты, напустив на себя ангельский вид, умильно поджав губы и невинно хлопая ресницами, по одному проходили мимо своей строгой преподавательницы на террасу. И уже последний, испанский юноша лет двадцати, немного замешкавшись на входе, вдруг незаметно для польки показал ей язык, подмигнул управляющей и, затаенно хихикая, быстро присоединился к своим друзьям, уже бойко раскладывавшим по тарелкам салаты и горячие закуски.

Снисходительно кивнув Софье, пани Зося с постным лицом и сама вошла на террасу, осторожно ступая по каменным плитам пола, словно это была не надежная многовековая постройка, а неспокойная палуба вышедшего в море корабля, доверять которой вот так сразу — не стоило ни в коем случае. Проводив взглядом пани Шиманскую и едва заметно покачав головой, Софья снова повернулась к лестнице — и вовремя: в сопровождении Смолева по ней поднимались профессор Крылов и его супруга.

— Добрый вечер, — широко улыбнулась Софья, — Василий Аркадьевич и Анна Анатольевна! Очень рада, что вы сегодня присоединитесь к нашему торжеству!

— Спасибо большое, Сонечка, — тоже по-русски ответила жена профессора, крепко держа мужа за руку, словно боясь отпустить. — Доктор нам вчера сказал, что отлеживаться хватит, надо подниматься и стараться как можно больше двигаться, как следует питаться, набираться сил. А то Вася мой больше смахивает сейчас на волшебника Изумрудного города, чем на профессора-историка. Тот же нежно-зеленый цвет лица.

— Да будет тебе, Аннушка, — неловко улыбнулся Крылов, распрямляясь и стараясь показаться бодрее, чем он был на самом деле. — Я быстро иду на поправку. Хороший ужин в хорошей компании за интересной беседой — самое эффективное лекарство. И то правда: сколько можно в кровати бока отлеживать!

Сопровождавший их Смолев едва заметно мигнул управляющей, и она поняла его без слов.

— Я вас лично провожу к вашему столику, где вам будет очень удобно, — вызвалась Софья, обращаясь к Крыловым. — Проходите, пожалуйста, за мной. Осторожно, здесь небольшая ступенька!

Алекс проводил их взглядом и обернулся на шум шагов к лестнице: вверх по ступенькам торопился в безупречно отглаженном белоснежном костюме высокий худощавый мужчина со смуглым лицом. Длинный шарф из пестрого шелка, трижды обмотанный вокруг его шеи, и в самом деле, как и говорила Софья, едва не волочился по полу.

«Не наступил бы он на него нечаянно, — мелькнуло у Смолева. — По нашим лестницам — не приведи бог! Костей потом не соберешь… Хотелось бы в конце сезона обойтись без травматизма!»

— Синьор Висконти, буона сера! — выступил Алекс вперед с вежливым поклоном, перейдя на безупречный итальянский. — Меня зовут Алекс Смолев, я владелец виллы. Рад приветствовать вас на праздничном ужине! Прошу, прошу!

— Синьор Смолев! — всплеснув руками, удивленно вскричал итальянец. — Мадонна миа! Вы говорите по-итальянски! Какое облегчение! Какое это счастье — почти как встретить соотечественника! — он схватил руку Смолева обеими руками и радостно потряс. — Вы не поверите, я так намучился здесь на острове: практически никто не понимает моего английского! Странно, очень странно! А ведь я перед поездкой в Грецию целых три недели занимался с одним из лучших преподавателей английской фонетики в Риме! Отдал целое состояние! Такой конфуз! Я-то их понимаю, как мне кажется… А вот они меня — увы! Читаю и пишу по-английски, кстати, совершенно свободно, но это чертово произношение… Надеюсь, вы сможете мне сегодня помочь?

— Я к вашим услугам, синьор Висконти, и сегодня, и всегда, пока вы оказываете нам честь, оставаясь нашим гостем, — благожелательно улыбнулся Смолев, осторожно высвобождая руку из ладоней темпераментного собеседника, которую тот в душевном порыве, на радостях, нагрел чрезвычайно. — Вы можете на меня твердо рассчитывать. Обращайтесь ко мне по любым вопросам, я всегда доступен для гостей виллы, в любое время суток. Прошу вас, следуйте за мной, я лично представлю вас гостям, среди которых, насколько я помню, уже сейчас есть две ваши соотечественницы. Уверен, они тоже будут рады общению на родном языке!

Смолев жестом пригласил приободрившегося итальянца последовать за ним на террасу и через несколько минут представил его пани Шиманской и ее итальянским студенткам, с радостной готовностью вызвавшимся взять над журналистом шефство: так музыкальный критик сразил их своим внешним видом. Алекс вновь вернулся на площадку перед входом, где уже снова, как на боевом посту, стояла управляющая. До начала праздника оставалось совсем недолго.

— Я смотрю, ты удачно пристроил нашего непутевого итальянца, дядя Саша, — одобрительно улыбнулась Софья, оглядываясь на террасу. — А я думала, как он общаться будет с другими гостями: в его английском от английского одни артикли, и те — неопределенные… А тут, благодаря тебе, его сразу в компанию приняли! Даже на лице пани Зоси, я смотрю, румянец появился. Интересно, что он ей сказал? Не запутался бы в глаголах, не схлопотал бы пощечины… Впрочем, похоже, ему бояться нечего. Ты глянь, ты глянь! Зарделась вся! А он ей знай подливает…

— Вот видишь, — отметил Смолев, едва заметно улыбнувшись, — наши торжественные ужины сближают людей, даже несмотря на языковые и культурные барьеры! Значит, верным путем идем, товарищи! Я вам все время говорю: сервис, сервис и еще раз сервис!..

— Я так понимаю, что на нее саму запрет на алкоголь не распространяется, — съязвила Софья, продолжая наблюдать за гостями. — Студентам-то она при мне запретила строго-настрого… Как она мило улыбается нашему римскому гостю. Надо же!.. А я даже сомневалась, умеет ли она вообще улыбаться! Просто какой-то праздник польско-итальянской дружбы!

— В тихом омуте… — хмыкнул Алекс, обернувшись на мило беседовавших, в основном, с помощью жестов, польку и итальянца. — Но где же остальные? Кого у нас еще нет?

— Еще одна итальянская пара, Винченце и Рената, на ужин не придут. Мы их приглашали, но они решили поужинать в номере.

— Ты лично с ними общалась?

— Разумеется. Я рассказала им, что это традиционный праздничный ужин, где собираются все гости и знакомятся друг с другом, присутствует владелец, говорит речь, потом музыка и танцы… Но они отказались. Мол, очень устали и хотели бы отдохнуть с дороги, выспаться. Собираются пораньше лечь, а сразу с утра у них экскурсия в долину. По крайней мере, мне так сказала Рената.

— Ясно, — произнес Смолев, задумчиво покачиваясь с пятки на носок и обратно. — Это те самые Альберти-Малаволья? Ну что поделаешь… Соберите им лучшие блюда и накройте в номере.

— Я уже распорядилась, — кивнула управляющая. — Для них уже все готово. Артеми сделает все в лучшем виде. А вот и канадцы, дядя Саша!

По лестнице к террасе быстро взбежала, крепко держась за руки и пересмеиваясь, молодая пара.

— Бон суар, мадемуазель Бушар и месье Ганье! — на этот раз перейдя на французский, сердечно поприветствовал Смолев канадцев. — Я владелец виллы, Алекс Смолев. Рад, что вы приняли наше приглашение присоединиться к нашему празднику. Прошу вас, проходите!

— Месье Смолев! Какой сюрприз! — отреагировал молодой человек, слегка запыхавшись, пока его подруга просто молча смотрела на владельца виллы во все глаза от удивления. — У вас просто блестящий французский, настоящая старая школа, сейчас это такая редкость… Правда, Джульетт, дорогая? За все время, что мы путешествуем по греческим островам нам впервые встретился местный житель, свободно говорящий на французском!

— Да, месье, это очень приятно, — наконец произнесла молодая канадка. — Теперь нам будет вдвойне приятно гостить на вашей вилле!

— Всегда к вашим услугам, мадемуазель, — галантно склонил голову Смолев. — Надеюсь, ваше пребывание на вилле «Афродита» оставит у вас самые незабываемые впечатления! Прошу, проходите, Софи проводит вас к столу.

Еще через несколько минут внизу послышались тихие голоса. Смолев увидел две женские фигуры, стоящие у лестницы и о чем-то негромко говорившие между собой. Казалось, у них случилась какая-то небольшая заминка. Одна девушка, немного растерянно улыбаясь, крепко держала другую за руку, которую та специально вытянула вперед, чтобы ее спутнице было удобнее. Алекс немедленно спустился вниз.

— Добрый вечер, леди, — произнес он мягко по-английски. — Меня зовут Алекс Смолев, я владелец виллы. Добро пожаловать на праздничное торжество!

— Добрый вечер, — поздоровалась старшая из девушек, говоря на отличном английском языке. — Мы будем только рады с вами познакомиться, не так ли, Анника?

Ее сестра в ответ кивнула и светло улыбнулась, не отпуская руки сестры, глядя вперед и вверх.

— Конечно, — ее голос звучал немного приглушенно в вечернем воздухе. — Очень рады!

— А я рад возможности встретить вас лично и проводить к праздничному столу, — продолжил Алекс, подойдя ближе к младшей. — Вы разрешите, леди Анника? Могу я предложить вам руку? Надеюсь, ваша сестра, леди Урсула, не станет возражать?

— С удовольствием, — тем же тихим голосом ответила девушка, взгляд голубых глаз которой был по-прежнему направлен чуть выше головы Смолева. — Мне очень приятно познакомиться с вами, господин Смолев. Мы так много слышали о вас… К сожалению, из-за меня мы с сестрой ходим медленно. Надеюсь, мы не слишком опоздали на праздник и никого не задержали?

— Вам совершенно не о чем беспокоиться, — решительно возразил Смолев, — прошу!

Он протянул руку незрячей, на которую та оперлась после небольшой паузы, словно почувствовав без подсказки ее присутствие рядом с собой.

— А теперь мы поднимемся на террасу. Здесь всего двенадцать ступеней, мы вместе легко с ними справимся!

Поддерживаемая с обеих сторон за руки сестрой и Смолевым, немного посмеиваясь от смущения, Анника и в самом деле успешно справилась с крутой лестницей за какие-то пять минут.

После минутной паузы у входа на террасу, где Алекс предупредил девушку о препятствии в виде последней небольшой ступеньки, которую они тоже благополучно миновали, шведки в сопровождении владельца виллы дошли до стола, который был предназначен специально для них. Убедившись в том, что девушки устроились со всеми удобствами, а стол полностью сервирован к их приходу, Алекс оставил их.

Выйдя на середину залы, он встал так, чтобы все присутствующие за столом могли его видеть, и подал знак управляющей, — та полностью приглушила игравшую музыку.

— Дорогие друзья! — произнес Смолев по-английски, держа в руках бокал с вином и обращаясь к гостям. — Мне выпала честь сегодня лично поприветствовать вас в качестве гостей виллы «Афродита»! Поприветствовать на этом праздничном вечере, что мы традиционно устраиваем для наших постояльцев. Сегодня мы поможем вам узнать как можно больше о греческой культуре, кулинарных и винных традициях! Я рад этой возможности и приглашаю вас поднять первый тост за остров Наксос и тысячелетние традиции греческого гостеприимства! Добро пожаловать в Грецию, добро пожаловать на Наксос, добро пожаловать на виллу «Афродита»!

Гости встретили его предложение одобрительным гулом и возгласами «Браво! За Грецию!», «Замечательно!» и «Огромное спасибо!», аплодисментами и звоном бокалов. Алекс поклонился гостям и отошел в сторону, заняв позицию у углового столика, откуда, не мешая никому, он мог спокойно наблюдать за праздником на террасе. Дальше его вмешательство не требовалось: каждый работник кухни знал досконально, что ему делать.

Словно по команде, распахнулись широкие створки кухонных дверей, и повара под руководством Петроса стали выносить огромные подносы с горячими кушаньями. Дошло дело и до главного блюда: два крепких помощника вынесли огромный поднос, над которым они установили металлические козлы, а затем внесли на террасу и закрепили в козлах вертел с фаршированным барашком «патудо».

Петрос взял в одну руку устрашающих размеров остро отточенный нож, в другую — огромную двузубую вилку, начал ловко срезать дымящееся сочное мясо и раскладывать его по тарелкам, которые его помощники стали разносить гостям. Те с благодарностью принимали кушанье и активно делились восторгами друг с другом. Веселый праздничный шум наполнил террасу. Звон бокалов, столовых приборов, смех и разговоры легко заглушали льющуюся из динамиков негромкую музыку. Так незаметно пролетели первые полчаса застолья.

Пусть пообщаются, подумал Смолев, спокойно наблюдая со своего места за происходящим. Время музыкантов, готовых играть для гостей хоть всю ночь напролет, еще не пришло. Через час-полтора будут им и сиртаки, и греческие народные песни с битьем посуды «на счастье». Видя, как гости весело и беззаботно смеются, с аппетитом поглощают предложенное угощение и активно общаются друг с другом, он с облегчением выдохнул: вечер, похоже, удался на славу! Можно, наконец, перекусить и самому. Он налил в бокал ассиртико и подошел к английской чете, которая, обойдя за полчаса с бокалами почти всех гостей, вернулась за свой столик.

— Ваши впечатления, Джеймс? — поинтересовался он у сосредоточенно жующего археолога, прежде чем положить себе на тарелку пару ложек деревенского салата. — Поделитесь со мной!

— Это… Просто… Просто… Божественно, Алекс! — ответил тот, едва прожевав и проглотив большой кусок фаршированного кальмара. — У меня такое впечатление, что Петрос снова превзошел сам себя, если это только возможно! Вот эта начинка… Это просто нечто феноменальное! А хрустящая корочка! И при этом все просто тает на языке!

Смолев терпеливо улыбнулся. Археолог был неисправим.

— Ваше мнение о кухне виллы мне хорошо известно, друг мой, — заметил Алекс. — Я имел в виду, каково ваше впечатление от гостей? Присущие вам наблюдательность истинного натуралиста и аналитический склад ума ученого делают ваши выводы для меня особенно ценными. Что вы скажете о постояльцах?

— Милейшие люди, — немедленно отреагировал заметно порозовевший англичанин, благодушно чокаясь бокалом со Смолевым и своей супругой. — Просто м-милейшие люди, все как один. Вам снова очень повезло с гостями: у всех прекрасный аппетит, и на этот раз, слава богу, ни одного вегетарианца!

— Джеймс, — поспешно вступила Лили, заметив тонкую улыбку, скользнувшую по губам Смолева, — думаю, что Алекс спрашивает не об этом.

Джеймс несколько растерянно завис, переводя взгляд со Смолева на жену и обратно.

— А о чем же тогда? — искренне удивился он. — Может быть, дорогая, ты подскажешь? Хоть намекните!

— А вы что скажете, Лили? — поинтересовался Алекс, аккуратно накалывая на вилку кусочек свежего томата. — Кто-то привлек ваше внимание? Заметили что-то необычное?

— Я бы так не сказала… Молодая пара канадцев, действительно, просто милейшие ребята. Тут с Джеймсом я, пожалуй, соглашусь. Рассказали, что в следующем году планируют пожениться и сделать это в Греции. Вот выбирают остров и виллу. Я бы определила их как романтиков. Они музыканты, кстати! Вы не знали? Выступают дуэтом. Он пишет музыку, при этом сам еще играет на скрипке, а она — на виолончели. Это мне Джульетт рассказала, пока Джеймс с ее будущим супругом обсуждали достоинства и недостатки местных креветок.

— Исключительно с кулинарной точки зрения, — счел необходимым вклиниться с пояснениями Джеймс, пренебрежительно махнув рукой, словно показывая, что тема и так ясная, не стоит и обсуждать.

— Помолчи, дорогой! И, прошу тебя, не маши так руками над бутылками с вином, бога ради… Со студентами, Алекс, тоже все ясно: молодые хулиганы. Вырвались из-под родительского надзора. Незаметно разливают вино под столом по бокалам, пока никто не видит. Девочки пока сами по себе, мальчики — тоже, но, думаю, такой нейтралитет продолжится недолго!

— Лили, дорогая! Вспомни! Мы и сами были такими когда-то, — снова вклинился в разговор Джеймс с мечтательной улыбкой на лице. — Вот я помню, в Оксфорде, когда нужно было на спор украсть шлем у местного констебля… Или собаку? Я уже не помню!..

— Ради всего святого, Джеймс! — воскликнула с досадой Лили. — Я вот прекрасно помню, чем тогда все это едва не закончилось! Глупейшая была затея. Тебя едва не вышибли из Университета.

Джеймс сконфузился, замолчал и на какое-то время отвлекся на блюдо с бараниной.

— Что скажете о шведках? — продолжал задавать вопросы Смолев.

— Об Урсуле и Аннике? Сложно сказать, — задумчиво покачала головой Лили. — Мы поговорили совсем недолго, но мне показалось, что наш разговор им был отчего-то в тягость. Они были предельно вежливы и доброжелательны, но тем все и ограничилось — словно витрина из стекла, за которую никак не пробиться. Закрытые, очень сдержанные, прекрасно воспитанные, — все, что я могу пока о них сказать. Мне даже показалось, что они гораздо больше англичане, чем мы, если вы понимаете, о чем я… Впрочем, я наполовину ирландка и горжусь этим! Кстати, у них отличный английский, в отличие от того странного господина с шарфом. Кажется, Риккардо? Он пытался сказать…

— Провалиться мне на этом месте, если я вообще понял хоть слово из того, что он нам пытался сказать, — в который раз перебил супругу Джеймс. — Он нес какую-то совершеннейшую абракадабру!

— Никакого разговора у нас не вышло, — подтвердила Лили. — Потом одна из студенток нам перевела с итальянского, что он журналист из Рима и приехал на юбилейный концерт одного очень известного испанского композитора, что на днях должен состояться на Паросе…

— Концерт? — уточнил Смолев.

— То ли концерт, то ли фестиваль, я лично толком не разобрал, — меланхолично покачал головой археолог, но тут же оживился и добавил: — Запомнил только, что пятьдесят лет творческой деятельности — уж чем, а датами меня не собьешь!.. Музыканты едут со всей Европы. Три дня гитарной музыки! Мы даже заинтересовались, не посетить ли нам его с Лили. Правда, у меня сейчас в музее очень много работы по датировке последних находок, но думаю, что я смогу выкроить время…

— Гитарной музыки, говорите? На Паросе? Любопытно! Как имя композитора? — заинтересовался Смолев.

— У меня отвратительная память на имена, Алекс, — сокрушенно покачал головой Бэрроу, снова наполняя бокал и присаживаясь на стоявший рядом со столом удобный стул: ноги его уже не держали. — Тем более — на испанские! Они такие длинные! Я после третьего слова все забываю напрочь! Увы!

— Мигель Антонио Перес Хименес, — произнесла Лили по памяти, прикрыв глаза. — Точно! Я не знаю, кто это. Говорят, что великий испанский композитор двадцатого века. Но всегда можно погуглить! Или спросить у итальянца. Уж вам-то, Алекс, с вашим итальянским, он точно все расскажет, как на духу!

— Спасибо, непременно. Что скажете о нашей польской гостье? — поинтересовался Алекс.

— Мила, мила!.. — покивал Джеймс, сосредоточенно макая наколотый на вилку кусок баранины в йогуртово-чесночный соус, безбожно капая при этом им на скатерть.

— Кто?! Это она-то «мила»? Джеймс, что ты заладил! — возмутилась Лили. — И постарайся поаккуратнее с соусом, прошу тебя, дорогой! Вот, подложи бумажную салфетку… Не слушайте его, Алекс. Полька? Эта чопорная особа в белом костюме! Та еще ханжа, так вам скажу. Она что-то процедила нам сквозь зубы, какую-то дежурную любезность, — на том все и кончилось.

— То есть, разговора не вышло?

— Какое там! Не прошло и минуты, как она уже стояла к нам спиной и мило щебетала с журналистом, полностью завладев его вниманием, — рассмеялась англичанка. — Думаю, на ближайшие несколько дней у итальянца есть компания, а бедные студенты будут предоставлены сами себе. Думаю, виллу ждет студенческий переполох! Хорошо, что у местного полицейского нет ни шлема, ни собаки, Алекс!

Джеймс немного смущенно хихикнул.

— Не исключено, не исключено, — задумчиво улыбаясь, кивнул Алекс. — Придется нам самим приглядеть за ее подопечными. Предупрежу Софью. Ну что же, благодарю вас, друзья! Приятного вечера вам, скоро будут музыканты, вы останетесь на концертную программу?

— С удовольствием! — подтвердила Лили. — Вам спасибо, Алекс! Вечер, как всегда, просто прекрасен!

Смолев склонил голову в знак благодарности и, взяв свой, наполненный до половины бокал, покинул англичан, перейдя к столику, за которым сидели профессор Крылов и его жена.

— Друзья, вы не против, если я к вам присоединюсь? — негромко спросил он. — Я не помешаю? Я хотел бы с вами кое-что обсудить.

— О чем вы, Александр Владимирович, дорогой, — вскинулся профессор, пытаясь было подняться, но Смолев удержал его. — Ведь это мы у вас в гостях! Не знаю даже, как вас и благодарить!

— Александр, присаживайтесь, мы будем только рады! — расцвела улыбкой Анна. — Спасибо вам за великолепный ужин! Говорят, в программе еще будут музыканты? Жду их с нетерпением! Даже с профессиональным интересом: я пока ни разу не слышала греческую музыку в «живом» исполнении, будет что рассказать по возвращении студентам!

— Скоро, скоро, минут через двадцать, — подтвердил Смолев, усаживаясь рядом с ней. — Кстати, Анна, у меня для вас, как для музыковеда, несколько сюрпризов! Хотите?

— С огромным удовольствием, — закивала та. — Это какие же?

— Ну, во-первых, одновременно с вами на вилле отдыхают несколько человек, имеющих, как и вы, прямое и непосредственное отношение к музыке. Канадская пара: молодой человек — композитор, он же скрипач, и подруга — виолончелистка. Наш итальянский гость, синьор Висконти, — музыкальный критик и журналист.

— Надо же! — улыбнулась Анна. — Никогда в жизни не видела живьем итальянского музыкального критика. Интересно, они все носят такие яркие шарфы?

Профессор Крылов иронически хмыкнул и подлил вина в бокал супруги. Алекс добродушно рассмеялся.

— А со дня на день появится еще один музыкант — молодой и очень талантливый гитарист из Испании Пабло Гарсия-и-Фернандес, — продолжил он. — Так вышло, что я слышал его на концерте в Петербурге и пригласил на Наксос, к нам на виллу. Вас ждут несколько прекрасных музыкальных вечеров!

— Это просто замечательно, — порадовалась жена профессора. — Мы с Васей очень любим гитарную музыку, особенно испанскую. Правда, к сожалению, мне имя, что вы назвали, пока ничего не говорит, но тем интереснее будет познакомиться с его творчеством. Вы очень много делаете, чтобы гостям было у вас комфортно, Александр. Это достойно уважения!

— Безусловно, — поддержал жену Крылов. — И это очень большой труд! Поэтому наш тост: за владельца виллы «Афродита»! За вас, Александр Владимирович, будьте здоровы!

Смолев поблагодарил, и друзья с мелодичным звоном чокнулись бокалами.

— Ну, и еще один сюрприз, о котором и я узнал всего несколько минут назад, — продолжил Алекс, едва пригубив свой бокал и поставив его на стол. — Оказывается на соседнем острове Парос, а это всего несколько километров отсюда, в ближайшее время начнется гитарный фестиваль в честь юбилея композитора Мигеля Хименеса. Это имя вам знакомо?

— Хименес? Конечно! — подтвердила Анна. — Более того, в свое время моя бывшая ученица писала по нему объемную работу, а я была у нее научным руководителем.

— Да, да, — подтвердил Крылов. — И я что-то припоминаю эту фамилию: дома тогда только и разговора было, что о нем. Мировая знаменитость! Я даже ревновал: моя жена была им совершенно поглощена. Куда мне с моими жалкими литературными трудами о творчестве Пушкина!

— Не преувеличивай, Вася, — мягко улыбнулась мужу Анна и обратилась к Алексу: — Мигель Хименес — очень известная фигура. Считается сегодня чуть ли не культовым испанским композитором двадцатого века в области гитары, из тех, кто еще жив. Его ставят на один уровень с великим Хоакином Родриго.

— Юбилей, говорите? Надо же! — покачал головой Крылов. — Уверен, приедут лучшие музыканты со всего мира.

— Не хотите посетить концерт? — предложил Смолев. — В качестве небольшого подарка от меня лично.

— Спасибо огромное! Мы, конечно, съездили бы, тем более что это совсем рядом, но, боюсь, что Вася не сможет по самочувствию, — засомневалась жена профессора.

— Глупости какие, Аннушка! — вступил профессор. — Это же рукой подать! Я же знаю, как это может быть для тебя важно! Кстати, это же тот самый Хименес, про которого ты говорила, что в его жизни больше тайн и загадок, чем в любом детективе?

— Загадок? — заинтересовался Смолев. — Каких загадок?

— Хотите, расскажу? — предложила Анна. — Пока не начался концерт.

— Очень хочу, — улыбнулся Алекс. — У нас есть еще пятнадцать минут.

— Хименес — фигура очень сложная и неоднозначная, впрочем, как, наверно, все великие музыканты. Никогда музыкальное творчество у композитора не идет ровно: знаете, бывают взлеты, бывают провалы… Ну, если только не брать таких титанов прошлого, как Бах, Бетховен, Моцарт, — там, конечно, каждая строчка на вес золота. Композиторы ведь тоже живые люди — у них свои слабости, свои жизненные коллизии, трагедии, если хотите.

— Разумеется, — кивнул Смолев.

— Так и у Хименеса. Насколько я помню из той работы, что писала моя ученица, лет сорок назад, когда Хименес только начинал как гитарист и молодой композитор, он писал превосходную музыку. Ну, если не превосходную, то, как минимум, очень хорошую. Он много учился у лучших мастеров, получал премии на международных конкурсах, был лауреатом известных фестивалей. Потом он вдруг и как-то в одночасье пропал.

— В каком смысле, пропал? — удивился Алекс. — Куда пропал?

— Есть версия, что у него случился творческий кризис. Ни одной строчки за несколько лет. Представляете, ни одной! Поговаривают, что это было как-то связано с семейными проблемами, какая-то личная трагедия… — Анна Крылова немного помолчала, задумчиво разглядывая бокал с вином на свет. — А потом, в один прекрасный день, вдруг состоялось его триумфальное возвращение.

— И какое! — кивнул головой профессор.

— Его официальные биографы утверждают, что он уехал в Испанию на какой-то остров и долго трудился, и с тех пор вот уже двадцать лет, каждый год, он выдает очередное свое гениальное произведение из трех частей, которое немедленно становится известным во всем мире, его играют лучшие музыканты на самых знаменитых площадках. Сегодня он — признанный музыкальный гений. Ну и все, что с этим связано: мультимиллионер, знаменит, прославлен, у него своя школа, ученики. Вот так!

— Да, действительно, — задумчиво произнес Смолев, — загадочная история!

— Не то слово! Более чем… А вы слышали его музыку? — спросила Анна. — Если нет, я вам очень рекомендую. Поверьте на слово музыковеду со стажем. В этом году он еще не представлял свое произведение, возможно, что это как раз и произойдет на фестивале. А вот прошлогодняя вещь, она называется, если я правильно помню, «Весна в Андалусии» — для гитары, виолончели и скрипки. Знаете, такая искренняя, поразительно жизнелюбивая, оптимистичная, очень добрая и светлая. Слушаешь ее и словно слышишь пенье птиц, весенние ручьи, смех влюбленных. Словно ее написал романтичный юноша, а не зрелый композитор. Впрочем, в этом, очевидно, и гений Хименеса: оставаться в свои семьдесят юным романтиком!

— Обязательно послушаю, спасибо, — поблагодарил Смолев и, увидев, как к небольшой импровизированной сцене идут музыканты в национальных костюмах, а танцоры уже занимают свои места посреди террасы, добавил, вставая: — Ну вот, время концерта! Оставайтесь, надеюсь, вам понравится.

— А вы? — удивилась Анна.

— Вы меня заинтриговали, — улыбнулся Смолев. — Этих музыкантов я уже слышал множество раз, а вот «Весну в Андалусии» Хименеса — ни разу. Пойду к себе, но после концерта обязательно зайду — пожелать всем гостям спокойной ночи. Так что не прощаемся!

Смолев уже покидал террасу, когда раздались первые аккорды традиционного сиртаки. Он прошел по длинной галерее, оттуда свернул направо и поднялся по ступенькам к хозяйскому дому. Открыв дверь своим ключом, он прошел через большую гостиную, посреди которой стоял внушительных размеров обеденный стол овальной формы, — за ним друзья любили собираться по вечерам — и, взбежав по короткой лесенке из пяти ступенек, оказался в своем кабинете, расположенном в небольшой башенке — самой высокой точке виллы.

Алекс плотно прикрыл балконную створку, чтобы музыка с террасы его не отвлекала, уселся за стол в удобное кожаное кресло и включил компьютер. Пока тот «просыпался» и загружал программы, Алекс думал о том, что Стефания Моро, по происхождению испанка с французскими корнями, наверняка захочет побывать на фестивале композитора-соотечественника. Да и Манны прилетают из Афин послезавтра: у генерала Интерпола выдался краткосрочный отпуск. Виктор, конечно, не большой любитель музыки, но ради Терезы сделает все, что угодно. Вот и отличная культурная программа складывается на выходные. Заодно по Паросу погуляем, подумал он. Давненько не были.

Алекс шевельнул мышкой, вошел в интернет-браузер и набрал в поисковой строке: «Весна в Андалусии», Хименес». После секундного размышления браузер выдал ему несколько тысяч ссылок. Щелкнув по первой попавшейся, Смолев надел наушники, чтобы ничто не отвлекало его от музыки, и нажал на кнопку воспроизведения мультимедийного проигрывателя. Через мгновение в наушниках полилась музыка.

Он сидел с закрытыми глазами, не шевелясь, замерев и позабыв обо всем на свете. Музыка была светлой и праздничной, она словно брала слушателя за руку и уводила за собой туда, где царили безмятежное счастье и искренняя, ничем не замутненная радость, как в далеком и навсегда уже покинутом детстве. Туда, где, будто в цветущем райском саду, в унисон с нежно шепчущим ветром, пели птицы на разные голоса, на полянах цвели неземной красоты цветы, на ветвях созревали плоды, а где-то на опушке, у кромки волшебного леса, пела свою любовную песню чарующая свирель, и от этой песни становилось на душе легко и покойно. Во второй части мелодия поменялась: словно вдруг обрушился и так же быстро прекратился весенний ливень. Полились звонкие звуки дождевых струй, стремительно сбегающих по ветвям и листьям. Потоки бесчисленно множились, разбиваясь на мельчайшие сверкающие капли, словно бриллианты, подсвеченные весенним солнцем. Но вот дождь отшумел, и снова выглянуло солнце. Третья часть звучала уже одновременно торжественно и нежно, как гимн любви, в который, как казалось, вплелись голоса всего живого, всех птиц, деревьев, капели и нежной флейты. Это была не просто музыка о любви, это и была сама любовь! Любовь и надежда.

Алекс долго сидел молча, не зная, что и думать. Только одно теперь он знал наверняка: Мигель Антонио Перес Хименес — гениальный композитор, и фестиваль его музыки на Кикладах Смолев ни за что не пропустит.

Он нажал кнопку интеркома на телефонном аппарате и, не дожидаясь, пока ему ответят, быстро произнес:

— Катерина! Это я. У меня к тебе будет одно очень важное поручение. Готова? Отлично. Записывай…

Часть четвертая

Боль, по нервам бегущая, жгучая кровь…

И гитара безумца в руках.

Пусть надежда с тоскою смешаются вновь

На забытых судьбой берегах.

Глянь, на чаше весов чья-то жизнь, чья-то смерть…

Татьяна Толстова

Названный лордом Байроном «лучшим местом на земле» остров Наксос, с которым полгода назад Алекс Смолев решил связать свою судьбу навсегда, — самый крупный и плодородный остров греческих Киклад. На разном расстоянии вокруг него, в произвольном порядке, словно кости, небрежно брошенные азартным игроком на стол, в водах Эгейского моря расположились его собратья — другие острова архипелага: Парос и Антипарос, Миконос, Тинос, Андрос, Сирос, Иос, Аморгос, Делос и, дальше к югу, — знаменитый всему свету Санторини, расположенный в кратере огромного морского вулкана.

Не считая Санторини, образовавшегося в результате колоссального извержения несколько тысяч лет назад, все острова более или менее схожи между собой и ландшафтом, и достопримечательностями. Но не Наксос. Он стоит особняком.

Благодаря своему зелёному нагорью и плодородным долинам, где текут прозрачные реки и выходят на поверхность термальные источники, высочайшим на Кикладах горам с их таинственными и живописными пещерами, где, по преданию, прошло детство самого громовержца Зевса, садам и виноградникам на склонах горных хребтов, впечатляющим ландшафтам северного побережья с его скалистыми потайными бухтами и волшебным песчаным пляжам на северо-западе, Наксос выглядит очень непохожим на ближайших соседей.

Сегодняшний Наксос по праву — настоящая житница Греции. Он вполне неплохо прожил бы себе без назойливых и любопытных туристов: на острове выращивают лучший в Элладе картофель, благородные оливы, виноград традиционных сортов и душистые лимоны, производят прекрасный тимьяновый мед. А ещё Наксос славен прекрасными винами, сырами: острым «кефалотири» и мягким «гравьера», а также сладким ликёром «китрон», который островитяне готовят из местных цитрусовых. В прибрежных водах водится много морской живности, что разнообразит стол островитян, а за ягнятиной и козлятиной с Наксоса к Пасхальной неделе выстраиваются настоящие очереди — настолько это мясо знаменито на материковой части Греции. Многие годы остров был самодостаточен и свободен от туристической суеты.

Но время не стоит на месте, и настырные отдыхающие добрались уже и сюда, и теперь летом во многих уголках Наксоса почти такое же суетливое многолюдье, как и на соседнем Паросе.

С другой стороны, не будь туристов, как выжить небольшим частным виллам, семейным пансионам, домашним ресторанчикам и тавернам, что в большом количестве расположились и в Хоре — столице Наксоса, и за ее пределами, вдоль морского побережья? Туристы сегодня — важная часть экономики острова, а это значит, что сервис, на который они вправе рассчитывать, должен быть на самом высоком уровне. Владелец виллы «Афродита» усвоил эту непреложную истину как-то сразу и навсегда. Клиент должен быть устроен с комфортом, обласкан и вкусно накормлен. Иначе в самом ближайшем будущем он больше не твой клиент… Хлопотное это дело, — а тем, кто нерасторопен и ленив, в этом бизнесе делать нечего!

Верный своей привычке, приобретенной на острове, Алекс проснулся рано на рассвете безо всякого будильника. Бодро вскочив с постели, он вышел через широко распахнутые двустворчатые двери на балкон: солнце еще не встало, но утренняя заря уже осветила и небо, и море, и старый город с венецианским замком на холме.

Сегодня будет хлопотный, но счастливый день. Утренним рейсом из Афин прилетает семейство Маннов в полном составе: Виктор, Тереза и близнецы. Смолев сам их встретит в аэропорту и привезет на виллу. Они вместе позавтракают на хозяйской половине, а затем он или проводит их на пляж, или гости решат отдохнуть на вилле. Полуденным паромом из Пирея приедет Стефания. Они не виделись с Алексом уже несколько дней: дела благотворительного фонда Карлоса и Долорес Мойя, которым управляла Стефания Моро, часто требовали ее присутствия в Мадриде. Алекс успел страшно соскучиться, несмотря на то, что ежедневное общение с любимой женщиной по скайпу уже давно вошло у него в привычку. Но скайп — скайпом, а когда она, сойдя с парома на набережную, радостно улыбаясь, шла к нему навстречу своей танцующей упругой походкой, — с этого самого момента в его душе начинался праздник. И сегодня — именно такой день!

Алекс глубоко вдохнул всей грудью утренний воздух, счастливо улыбнулся и, вернувшись в комнату, взглянул на часы, лежавшие на прикроватной тумбочке: пора, Рыжая, наверняка, уже ждет! Надев часы, шорты и белую спортивную футболку с голубой надписью «Naxos, the real Greece», купленную в сувенирной лавке на променаде, он подхватил пару деревянных боккенов из подставки и выскочил за дверь. На то, чтобы сбежать вниз по лестницам и очутиться у ярко-синей деревянной калитки, ведущей на улицу Апиранто, ему потребовалась всего одна минута.

Алекс оказался прав в своих предположениях: его рыжеволосая управляющая, тоже одетая для спортивной пробежки, уже ждала его на улице, старательно разминая мышцы ног.

— Ну наконец-то, дядя Саша, — весело тряхнув рыжей шевелюрой, поприветствовала она Смолева. — Долго спим! Заждалась уже, целых три минуты! Бежать тебе сегодня штрафной круг!

— Разговорчики в строю! — невозмутимо отреагировал Алекс, вручая Софье один из боккенов, ее любимый, из красного дуба. — На моих командирских ровно шесть двадцать — так что претензии не принимаются. До восхода солнца еще сорок пять минут. Успеем и позаниматься, и окунуться перед завтраком. Вперед! — скомандовал он и первым побежал по пустынной улочке в сторону лестницы, ведущей к морю.

Он бежал легко и свободно, пружинистым широким шагом, глубоко и размеренно дыша. В свои сорок пять Смолев был в отличной физической форме: сказывались и регулярные пробежки по утрам, и морские купания, и многочасовые — когда время позволяло — тренировки в Додзё, которое он открыл на Наксосе несколько месяцев назад. Кендо давно и прочно вошло в его жизнь, без него Алекс себя давно уже не мыслил. Он быстро добежал до конца улицы Апиранто, и управляющей, немного замешкавшейся на старте, пришлось даже ускориться, чтобы его нагнать.

На улочках почти никого не было: туристы еще спали, а местные жители хлопотали в своих дворах и на кухнях по хозяйству. Рыбаки ушли в море еще затемно и только сейчас возвращались в марину поодиночке, чтобы выгрузить на причал снасти для просушки и починки, отсортировать улов и встретить первых покупателей аккуратно разложенной по ящикам рыбой, свежими кальмарами, осьминогами и лобстерами. Изредка попадавшиеся навстречу прохожие — как правило, хорошо знакомые Смолеву и Софье местные жители, — приветствовали бегущих негромким и радушным «Кали мера!» и долго смотрели им вслед.

Владельца виллы «Афродита» и его рыжеволосую управляющую на острове знали прекрасно. Знали и уважали. А то, что людям не спится по утрам, — так что с того? У каждого хорошего человека могут быть свои причуды. Имеет полное право. Важно, что виллу содержит в полном порядке, рыбакам дает устойчивый заработок, таверна на берегу — одна из лучших на острове, не стыдно зайти с друзьями. С местными всегда вежлив и радушен, готов выслушать и помочь, — вот что ценно! Так часто рассуждали жители медленно просыпающегося древнего города на холме, провожая взглядами бегущих по старым улочкам Смолева и Ковалевскую.

Спустившись к морю, они пробежали по променаду вдоль закрытых еще сувенирных лавочек, магазинчиков и кафе в сторону марины морского порта. Миновав порт, продолжили путь по набережной, откуда начинался длинный мол — дамба, прикрывающая городскую гавань с севера, ведущая к островку Палатий.

Еще несколько минут, и Алекс и Софья уже были у мраморной арки храма Аполлона. Здесь, у Портары — величественного древнего сооружения, похожего на колоссальных размеров портал в иное измерение, который Рыжая Соня когда-то назвала «местом силы», они обычно разминались и занимались Кендо, отрабатывая боевые упражнения с деревянными мечами.

Вот и сегодня, отдышавшись после пробежки и как следует размявшись, Алекс взял в руки боккен и прикрыл глаза, стараясь сконцентрировать свое внимание на предстоящем упражнении. Он постоял несколько минут неподвижно, дождавшись, пока дыхание выровняется совершенно, и плавно принял привычную боевую стойку. Когда Алекс открыл глаза, взгляд его заледеневших серых глаз стал жестким и внимательным. Внезапно его меч взметнулся над правым плечом — удар! Поворот, стойка… Правая рука с мечом отведена назад, легкий вдох, поворот головы… Меч снова взметнулся вверх и, повинуясь движению шагнувшего вперед бойца, на этот раз наискось рубанул вниз. Поворот, стойка. Шаг назад. Меч, сжатый обеими руками над головой, застыл на мгновение, шаг вперед — и снова удар! Шаг назад, поворот, стойка. Алекс опустил руку с мечом вниз, плавно отведя ее назад, и медленно выдохнул, низко наклонив голову.

Смолев занимался с полной самоотдачей, повторяя про себя любимую фразу Фудзивары-сэнсея, сказанную еще Миямото Мусаши несколько веков назад: «Тренируйся тщательнее!». Рыжая Соня стояла в трех метрах от Алекса и повторяла за ним все движения.

Так прошло около получаса. Алекс закончил упражнение и, повернувшись к Соне, традиционно поклонился. Та вернула ему поклон. Алекс улыбнулся, аккуратно положил боккен на камень, быстро разделся, оставшись в одних плавках, и побежал по камням к воде.

— А теперь — водные процедуры! — через плечо радостно крикнул он. — Скорее, копуша! А то на вилле завтрак стынет! Опять опоздаешь, и у твоего Петроса снова будет испорчено настроение! До буйка и обратно! — и с шумом нырнул в воду, взметнув в воздух небольшой фонтан брызг.

Эгейское море в октябре месяце для приезжих северян — сплошное блаженство: двадцать два градуса, вода прозрачная, бархатистая, не слишком соленая. А если ныряешь в это лазурное великолепие из прохладного утреннего воздуха, так и вовсе — одно удовольствие! Не парное молоко, конечно, зато и бодрит, и освежает как нужно. Особенно, после тренировки.

«То, что доктор прописал! — подумал Алекс, вынырнув на поверхность и, нежась, подставил лицо первым лучам восходящего солнца. — Тот самый, кардиолог из Алмазова, что так ратовал полгода назад за талассотерапию. Может быть, он был не так уж и неправ? Я себя и в самом деле чувствую гораздо лучше…»

— Готова? — спросил он у вынырнувшей Софьи. — Отлично! Вперед!

Они проплыли, по привычке соревнуясь, до буйка, что качался в ста метрах от острова, и остановились отдышаться.

— Кстати, — спросил Алекс, переводя дыхание, зачерпывая ладонью воду и омывая лицо. — Кстати, о Петросе и о делах сердечных. Скажи мне, Рыжая, вы уже надумали?

— Ты о чем, дядя Саша? — немедленно отвернувшись, смущенно ответила Софья, держась одной рукой за скользкий леер на буйке, весь поросший зелеными водорослями.

— О вашей свадьбе. Октябрь, ноябрь — самое время. Уж мне-то ты можешь сказать?