Бесплатный фрагмент - Гештальт-терапия, фокусированная на эмоциях

ОБ АВТОРЕ

Авдеев Павел Сергеевич — клинический психолог, гештальт-терапевт, гипнотерапевт, когнитивно-поведенческий терапевт третьей волны (ACT, EET), создатель обучающего YouTube-канала по психологии и психотерапии. Автор большого числа научных публикаций. Автор книг «Психология лидерства», «Гипноз и регрессивная гипнотерапия», «Энциклопедия психотерапии», «Интенсивная когнитивная гештальт-терапия». Член редколлегии научного журнала «Гипноз в клинической и экспериментальной психологии». Ведет прием с 2016 года. Участвовал в подготовке гипно-шоу на федеральном телевидении. Периодически проводит лекции по гипнозу и гипнотерапии в Первом Московском государственном медицинском университете имени И. М. Сеченова, Зоомузее МГУ и других местах. Преподаватель Московского института психоанализа. Проводит курсы по гештальт-терапии, гипнотерапии и другим направлениям.

ВВЕДЕНИЕ

Данная книга призвана стать учебным пособием по краткосрочному протоколу гештальт-терапии — интенсивной когнитивной гештальт-терапии. Гештальт-терапия — это одно из наиболее популярных на сегодняшних день направлений психотерапии, но, несмотря на его популярность, а, следовательно, и преемственность различных авторов в рамках данного метода, гештальт-терапия не лишена множества как теоретических, так и практических проблем, вкладом в решение которых возможно станет данная работа. Вот несколько основных проблем современной гештальт-терапии в российском сегменте.

Неопределенность терминологии. Хотя внешне различные школы и авторы в рамках гештальт-терапии используют одни и те же термины и модели, на самом деле консенсус между ними мы можем наблюдать далеко не всегда, так как отсутствует и четкое поведенческое определение ряда терминов. Часто такое понимание сводится к интуитивному описанию феномена, нежели к реально наблюдаемым внешним признакам, например «Эготизм означает, что терапевт ощущает себя отсутствующим». В итоге терапия опирается на абстрактные ощущения (которые, безусловно, являются значимой частью гештальт-терапии), нежели на объективные характеристики происходящего. При этом тот же «эготизм» может трактоваться одним автором как «отстраненность», другим как «нарциссизм», третьим как «одиночество» и т. д. в зависимости от взгляда данного автора. В этой книге мы постараемся дать конкретное поведенческое описание различным терминам и понятиям из гештальт-терапии, рассматривая их скорее как кластеры, вмещающие в себя совокупность различных наблюдаемых признаков.

Неопределенность процесса и методик. Мало существует студентов гештальт-ВУЗов, которые бы не жаловались на непонимание методик и процесса гештальт-терапии. Действительно современное преподавание гештальт-терапии построено скорее на наблюдении и «проживании» через себя. Упор делается на личный опыт терапии, что позволяет делать неплохую прибыль на студентах, которых принуждают к обязательному посещению терапевта, даже при отсутствии реальных личных затруднений. Мы не спорим с тем, что личный опыт и личная терапия являются важной частью профессионального роста любого терапевта, однако предоставление такого опыта вместо структурированных знаний лишь замедляет обучение студента, которому предлагается интуитивно разбираться и копировать действия его преподавателя, что приводит к непониманию процесса терапии в целом. В процессе наблюдения мы способны вычленять отдельные интервенции и интересные «фишки», которые использует тот или иной терапевт, однако практически невозможно выделить и полноценно оценить этапы и цели работы. Конечно, различные гештальт-ВУЗы по-разному относятся к процессу формализации психотерапии, однако в качестве общей черты можно выделить скорее пренебрежение к ней. Можно предположить, что такое отношение связано не только с гуманистической философией, но и с банальным стремлением к обогащению, так как «закрытость» методик и техник заставляет людей обращаться не к открытым источникам, а к конкретному «гуру», который владеет «секретными» техниками и обучаться именно у него. Это вредит не только репутации гештальт-подхода, но и его эффективности. Например, если при обучении когнитивно-поведенческой терапии мы можем предположить, что большинство студентов уйдут со схожим набором знаний и навыков, который еще и будет соответствовать традиции подхода и научным данным, то после обучения гештальт-терапии студенты часто уходят с личным пониманием происходящего, которое может уходить далеко в сторону от того, что является эффективным и традиционным для метода. В нашей книге мы постараемся дать конкретные описания и скрипты техник, а также четкую последовательность их выполнения.

Отказ от формализации и научная необоснованность. Вопреки широкой распространенности гештальта, у него практически отсутствует доказательная база. Это связано с тем, что не существует единого протокола, описывающего гештальт-терапию, а следовательно метод с трудом поддается проверке. В тоже время существует большое число других методов крайне схожих с гештальт-терапией, таких как эмоционально-фокусированная терапия (ЭФТ), терапия внутренних семейных систем (IFS), ускоренная экспериенциальная динамическая психотерапия (AEDP) и др., которые показывают эффективность не ниже когнитивно-поведенческих методов. В этом смысле к исследованиям в области психотерапии можно относиться, как угодно, однако их наличие очевидно лучше, чем их отсутствие, связанное с тем, что представители гештальт-терапии часто не хотят формализовывать свои техники и вкладываться в исследования.

Отказ от формализации, со ссылкой на «уникальность» человеческой природы и «невозможность» ее исследования, по нашему мнению, является лицемерием, так как все модели гештальт-терапии, по типу цикла контакта и прерываний являются ничем иным как формализацией. Также и то, что мы среди всех психотерапевтов можем визуально отличить именно гештальт-терапевтов, говорит о том, что они имеют нечто общее между собой, что может быть формализовано, и без чего обучение гештальт-терапии не имело бы никакого смысла, так как обучение также всегда строится на передаче общих принципов и моделей.

Профессионализм, зависящий от возраста. Так как классическое обучение гештальт-терапии проходит по большей части на основе личного практического опыта, нежели усвоения знаний и навыков, эти самые знания и навыки начинают развиваться имплицитно и интуитивно: студент в какой-то момент понимает, что надо делать именно так, исходя из собственного опыта или опыта наблюдений, но не исходя из систематизированных знаний. Из этого проистекает отсутствие целостного понимания метода, а следовательно, и невозможность стратегической направленности терапии, а также принципиальная разница в уровне специалиста, в зависимости от его опыта, а также «природных склонностей». Безусловно и в формализованных подходах, специалисты будут различаться по уровню навыков в зависимости от своего опыта, однако разница не будет столь разительной, в то время как набор знаний и навыков у новоиспеченного специалиста и терапевта с многолетним опытом будет примерно одинаковый, что позволяет говорить о высоком качестве обучения и преемственности умений.

Отказ от аутентичности. К сожалению, особенно в русскоязычных странах, гештальт постепенно перестает восприниматься как самостоятельного направление, в результате того, что многие гештальт-терапевты рассматривают его как придаток психоанализа. Такой подход связан с недостатком собственной научной базы у гештальт-терапии, которую почему-то многие терапевты подменяют психоаналитической (которая в большей части также не является научной). По нашему мнению, гештальт-терапия заслуживает более научного теоретического обоснования, которое мы можем находить в рамках современной когнитивной психологии и теории травмы, нежели в умозрительных моделях психоаналитиков. Гештальт-терапия критикуется за опору на устаревшие данные вместо использования современных знаний о мозге.

Это лишь некоторые причины, которые делают актуальным написание данной книги, однако основной причиной является отсутствие понятного и систематизированного пособия по гештальт-терапии. По гештальт-терапии написано достаточно много хороших книг, однако все они в большинстве своем рассматривают достаточно абстрактные, а порой и философские, темы для специалистов, которые недоступны для понимая начинающим терапевтам. В тоже время в ряде книг (да и в некоторых ВУЗах) вы можете наткнуться на совершенно антинаучные взгляды на гештальт-терапию, и это еще одна цель нашей книги — взглянуть на гештальт-терапию с рациональных позиций.

Таким образом, безусловно признавая важность личного терапевтического опыта и опыта в жизни в целом, как инструмента психотерапии, все же мы полагаем, что такой подход может иметь и отрицательные стороны, такие как отсутствие систематического понимания гештальт-терапии у студентов; заимствование чужих теорий при отсутствии собственного взгляда на те или иные процессы; затягивание решения проблем, которые бы могли быть решены в намного более короткие сроки; необходимость огромных временных затрат для освоения даже базовых аспектов гештальт-терапии. Отсюда когнитивная гештальт-терапия ставит своими целями.

— Подведение научной теоретической базы под гештальт-терапию, которая бы базировалась на доказуемых данных когнитивной психологии и нейрофизиологии.

— Описание понятной и структурированной модели гештальт-терапии, которая бы могла служить непосредственным пособием для обучения данному методу и способом передачи знаний отстраненным от личности того или иного терапевта.

Однако введение мы хотели бы закончить не на проблемах гештальт-терапии, а на положительных тенденциях в области ее изучения, ведь сейчас проводится все больше исследований данного метода. Так исследования Штрумпфеля показывают эффективность метода в лечении тревожных расстройств, депрессии, психосоматических сложностей, в сравнении с КПТ гештальт-терапия показывает более устойчивые изменения при лечении тревожных расстройств, также как и при лечении депрессии в сравнении с фармакотерапией. Гештальт эффективен при работе с синдромом раздраженного кишечника. Имеются нейробиологические исследования гештальта, которые показывают, что он способен снизить активность миндалины (зона мозга, ответственная за тревогу) при тревожном расстройстве. Также гештальт может быть эффективен и при работе с ПТСР Исследования Кэллога показали, что эффекты от гештальт-терапии сохраняются более пяти лет. Хотя исследований на данный момент достаточно мало, то, что мы имеем позволяет говорить о перспективности научной и терапевтической работы в рамках гештальт-терапии.

РАЗДЕЛ 1. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ ИНТЕНСИВНОЙ КОГНИТИВНОЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

ПОНЯТИЕ ИНТЕНСИВНОЙ КОГНИТИВНОЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

В данной главе мы обсудим содержание интенсивной когнитивной гештальт-терапии, ее принципиальные отличия от классической гештальт-терапии, и ее место среди иных методов психотерапии, и для этого мы прежде всего познакомимся с понятием классической гештальт-терапии.

Гештальт-терапии — это метод психотерапии, базирующийся как на психодинамическом, так и на гуманистическом течениях в психотерапии.

Психодинамический аспект гештальт-терапии предполагает, что наши симптомы являются не результатом прямого научения (как это полагается, например в когнитивно-поведенческой терапии), а способом разрядки напряжения, возникающим в следствии невозможности (прерывания) удовлетворения той или иной потребности. В этом смысле гештальт близок к психоанализу с его базовыми идеями конфликта и разрядки напряжения в симптоме, которые были предложены еще Фрейдом. Однако, метод гештальт-терапии отличается от психоаналитического своим гуманистическим уклоном.

Гуманистический аспект гештальт-терапии опирается на ряд принципов, важнейшими из которых являются принцип самоорганизации систем и феноменологический подход. Эти принципы обуславливают недирективный и неинтерпретирующий подход терапевта к клиенту, который в том числе базируется и на клиент-центрированном методе Карла Роджерса. Отсюда предполагается, что создание для клиента условий самораскрытия, приведет его к самостоятельному нахождению решения и принятию ответственности за свою проблему (принцип самоорганизации), задача же терапевта состоит в вовлечении клиента в контакт и в предоставлении ему возможностей для самораскрытия. Таким образом мы можем резюмировать определение гештальт-терапии.

Гештальт-терапия — это метод психотерапии, направленный на фасилитацию способности человека к реализации собственных потребностей и контакту, в результате которой индивид будет способен отказаться от дезадаптивных способов разрядки своего напряжения в виде симптома.

Когнитивная гештальт-терапия (КГТ) — это системная модель гештальт-терапии, базирующаяся на интеграции научных и психотерапевтических знаний способных обосновать гештальт-терапевтический метод, а также на интеграции психотерапевтических методов, которые вписываются в базовую модель гештальт-терапии.

Таким образом когнитивная гештальт-терапии — это интегративный подход, который включает в себя не только техники гештальт-терапии, но и (и это наша принципиальная позиция) техники любых других направлений, если они вписываются в базовую модель гештальт-терапии. Например, мы можем использовать техники терапии, ориентированной на сострадание (CFT), так как сострадательное отношение может помочь нашему клиенту воздействовать на собственные интроекции и продвинуться к реализации собственных потребностей, однако мы не будет использовать техники кодирования, так как они, наоборот, снижают степень осознанности человека и приводят к вытеснению значимых потребностей.

При этом слово «когнитивный» в названии модели у большинства людей наверняка будет ассоциироваться с когнитивно-поведенческой терапией. Действительно, в нашем подход мы используем некоторые положения и техники КПТ, однако под «когнитивным» мы подразумеваем прежде всего опору на когнитивную психологию, а не психотерапии (а это крайне далекие друг от друга вещи). Все же помимо когнитивных техник мы заимствуем из КПТ и некую протокольность, которая также помогает нам формализовать наш подход.

Интенсивная когнитивная-гештальт терапия (ИКГТ) — это конкретный протокол работы в рамках когнитивной гештальт-терапии, направленный на переработку чувств и формирование нового решения способного продвинуть человека на пути реализации его потребностей. Данная модель создана для невротического уровня проблем и подразумевает работу прежде всего со «вторгающимися» эмоциями, возникновение которых может быть вызвано как негативным опытом прошлого, так и текущими обстоятельствами жизни. Вот некоторые ее особенности.

— Интенсивность. В нашем случае мы не будем употреблять слово «краткосрочность», которую мы, однако, и подразумеваем в этом пункте. Интенсивность в нашем случае означает, что мы достаточно целенаправленно работаем по протоколу терапии, начиная от выявления тех или иных прерываний на пути реализации потребностей, заканчивая выработкой нового решения. Это принципиально отличает ИКГТ от классической гештальт-терапии, где «терапевт следует за клиентом», часто уходя вместе с клиентом далеко от его запроса и переживаний.

— Директивность. Наш подход не является директивным в целом, однако он намного более директивен чем классическая гештальт-терапия. В данном подходе терапевт может активно направлять клиента на решение его проблемы, настаивать на описании конкретных ситуаций в ущерб абстрактным рассуждениям, предлагать личные рекомендации, настаивать на погружении клиента в болезненные чувства вместо того, чтобы ожидать его «готовности» как это делают в классическом варианте гештальт-терапии.

— Отсутствие жесткого сеттинга. В отличии от классической гештальт-терапии, которая подразумевает длительные встречи раз в неделю, мы не сторонники этой позиции, так как в нашем случае клиент приходит «по запросу», а не для «повышения собственной осознанности» (что, однако, приемлемо в общей модели когнитивной гештальт-терапии), а также у нас нет необходимости в формировании глубоких отношений, для последующего анализа переноса (что, также делается уже в более длительной общей модели КГТ).

— Техническая ориентация вместо стратегии работы «здесь и сейчас». В случае работы в ИКГТ мы проводим терапию интенсивно, краткосрочно и по запросу. Это означает, что в первую очередь мы стремимся разрешить жизненные проблемы человека, обращаясь именно к ним, нежели к процессам осознания «здесь и сейчас» (это также является прерогативной общей модели). В нашем случае процессы «здесь и сейчас», такие как перенос могут послужить важным источником знаний и переходом к значимым чувствам, однако мы не будем намерено переводить внимание человека на «здесь и сейчас», если это не будет значимым в конкретном контексте, как это делают некоторые гештальт-терапевты. Проще говоря, в ситуации, где клиент будет жаловаться нам на своих родственников, мы спросим его именно про чувства по отношению к ним, нежели будем пытаться узнать зачем он говорит это нам в данный момент.

— Открытость. В ИКГП достаточно активно используется дидактический компонент. В отличии от классической гештальт-терапии, где теория подхода часто скрыта от клиента, а терапевт редко напрямую отвечает на его вопросы, в ИКГТ для терапевта является нормой прояснять смысл своего воздействия или отвечать на те или иные технические вопросы. Терапевт в определенных границах может отвечать и на личные вопросы, если ответ, по его мнению, будет способствовать продвижению клиента в своем самопринятии и осознании.

Безусловно все эти сравнения с «классическим» вариантом гештальт-терапии достаточно абстрактны, так как в мире существует большое количество школ гештальт-терапии и самих гештальт-терапевтов, каждый из которых обладает собственным стилем работы, и безусловно ряд из них могут работать в том же формате, что и мы, например нам более близки школы, ориентированные на эксперимент в гештальт-терапии, нежели на осознавание. Остается надеется лишь на то, что нам удалось достаточно очертить место нашего подхода во всем многообразии гештальт-терапевтической практики.

Стоит также указать и на то, чем отличается наш подход от других формализованных подходов, таких как методы второй и третьей волны КПТ.

— Психодинамическая ориентация. Несмотря на краткосрочность и наличие формализации, мы все же психодинамически ориентированы. Это означает, что мы рассматриваем симптом не как результат прямого научения, а как способ избегания. В нашем случае имеется в виду избегания дезадаптивных чувств, чаще всего сформированных в прошлом.

— Трансдиагностическая модель и степень формализации. Мы применяем трансдиагностический подход. Это означает, что, хотя мы и используем формальную модель, она все же отличается от подобных моделей в КПТ, где каждое расстройство подразумевает свой собственный протокол. В нашем случае мы утверждаем, что любое расстройство базируется на тех или иных формах прерывания контакта, и именно с ними мы и работаем. При этом сами протоколы предлагаемые здесь подразумевают достаточно большую степень свободы.

— Принцип свободы выбора. В других направлениях этот пункт зовется принципом ответственности, однако принцип ответственности в его обыденном проявлении состоит просто на просто в том, что клиент должен делать задания, которые ему назначает терапевт, а если он их не делает, то ему отказывают в терапии в виду его «безответственности». Мы же делаем упор на свободу выбора человека, клиент имеет право направлять терапию туда, куда ему хочется, но затем предлагаем ему самому оценить, насколько уход от первоначальной проблемы был полезен. Мы не отказываем в терапии, если он не выполняет задания, но спрашиваем у него, чего он в таком случае ожидает от нас. Мы не «заставляем» его изменить свою жизнь в соответствии с его запросом, пытаясь перебором всех техник что-то там исправить, а ставим самого клиента перед его жизненной дилеммой: «либо будет также как прежде, и тебе будет неприятно, либо придется меняться и это также будет неприятно». В этом смысле мы предлагаем человеку принять решение, что на самом деле возвращает ему ответственность за свою жизнь, нежели попытки предложить задания, которые клиент часто просто не понимает.

Конечно, это лишь малое число отличий нашего подхода от других, но как нам кажется, чем умозрительно описывать нашу терапию со стороны, лучше погрузиться в ее глубины, сделав свой гештальт в восприятии более полный.

БАЗОВЫЕ ПРИНЦИПЫ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

Мы начнем рассмотрение нашего подхода с базовых концепций и принципов классической гештальт-терапии, которые описывают как функционирование человека в целом, так и особенности нашего психотерапевтического метода.

Рассмотрение принципов гештальт-терапии стоит начать с того, как функционирует человек (да, и любой живой организм) с позиции гештальт-подхода и физиологии.

Человек, будучи живым организмом, отличается от неживого своей активностью. Человек активен в освоение среды и присвоении и ассимиляции ресурсов извне. Это принципиально отличает наш подход от ортодоксального поведенческого подхода, который предполагает, что индивид лишь пассивно реагирует на внешние стимулы.

К активности организм побуждают его потребности. Человек, как и любое живое существо, стремится поддержать гомеостаз внутренней среды. Гомеостаз — это состояние устойчивых внутренних физических и химических условий, поддерживаемых живыми системами. Отклонение в гомеостазе побуждают организм к действиям, направленным на его восстановление. Простой пример — наш голод, который возникает, когда у нас в организме падает уровень глюкозы; отделы мозга ответственные за контроль этого параметра отмечают данное падение и становятся более активными, заставляя нас сначала испытывать возбуждение, а затем и тревогу, побуждающую нас на поиски способа разрядки напряжение и удовлетворение потребности, например на то, чтобы приготовить себе омлет или яичницу.

В этом смысле гомеостаз определяется нашими потребностями, которые, как известно, цикличны и иерархичны. В один момент может быть актуальна одна потребность, а в другой — другая. Более того, потребности могут конфликтовать между собой, а удовлетворение одной потребности заставляет ее уступить место другой — более актуальной — потребности. Например, в данный момент я пишу эти строки и это моя актуальная потребность, однако я ощущаю небольшую сухость во рту, которая постепенно начинает нарастать; постепенно я начну все больше обращать на нее внимание, пока наконец не схожу на кухню и не налью себе стакан воды, оторвавшись от текущей деятельности и от текущей потребности.

Гомеостаз играет с нами злую шутку, так как наши симптомы также являются способом его поддержания. Например, человек, страдающий от недостатка внимания от близких, может заболеть ипохондрией или паническими атаками, таким образом получив необходимое ему внимание от родственников, которые сразу же прибегают «на помощь». Таким образом индивид сохраняет гомеостаз, несмотря на то что он удовлетворяет свою потребность обходным путем (через болезнь), а не прямым способом (прямой просьбой к родственникам уделить ему внимание). Главная идея терапию, по сути, и будет состоять в том, чтобы перевести данную «косвенную» коммуникацию в прямую.

Когда потребности человека сменяются мы говорим о смене фигуры и фона. С идеей фигуры и фона вы наверняка знакомы, исходя из зрительных иллюзий, где, настроив определенным способом свое внимание, вы можете увидеть разные картины, например женщину или старуху, бокалы или лица людей.

Примерно также сменяются фигура и фон в связи с нашими потребностями. Актуальная потребность и все что с ней связано являются для нас фигурой, в то время как все остальное уходит на задний план, т.е. в фон. Однако, по мере нарастания другой потребности, она постепенно начинает выдвигаться вперед и становиться для нас более актуальной, таким образом занимания место фигуры. В терапии смена фигуры и фона, как правило, проявляется в смене темы, когда клиент осознает, что существует что-то более важное на данный момент, о чем и стоит разговаривать.

При этом фигура и фон сменяются не только вместе со сменой потребности, но и в рамках развития одной и той же потребности. Например, если взять тот же голод, то изначально мы направляем внимание на наше тело и на тревогу, чтобы в принципе понять, что мы хотим есть. Затем по мере осознавания наших ощущений и ассоциации их с нашим опытом, мы понимаем, что телесное напряжение говорит нам о голоде, и тогда наше внимание (фигура) перемещается на объекты во внешней среде, способные удовлетворить нашу потребности. В тот момент, когда мы находим объект удовлетворения потребности и начинаем с ним взаимодействовать нашей фигурой становится наше слияние с объектом, т.е. ощущения о растворения в нем. И, наконец, когда мы насытились, мы отстраняемся от объекта или ситуации и смотрим на него со стороны, анализируя свой опыт, таким образом позицию фигуры занимает именно он, постепенно уступая место новым потребностям.

Как вы могли понять, описанный выше процесс отражает и этапы возникновения, развития и удовлетворения наших потребностей, которые описаны в модели так называемого цикла контакта. Цикл контакта мы будем более подробно рассматривать чуть позже, сейчас же приведем лишь краткую характеристику. Цикл контакта в классическом варианте предполагает несколько стадий: преконтакт — этап возникновения потребности на уровне ощущений и понимания, что «я чего-то хочу»; контакт — этап осознания своей потребности, а также выбора способов и объектов для ее удовлетворения («каким образом я могу это получить?»); финальный контакт — это непосредственное удовлетворение потребности, т.е. слияние с объектом из внешней среды и его ассимиляция («что я делаю?»); постконтакт — это этап отстранения от объекта и ассимиляции опыта («что я из этого вынес?»). Финальный контакт позволяет нам сделать выводы о том, что произошло и хотим ли мы это повторить, таким образом давая основу для следующего цикла контакта.

Вся наша жизнь состоит из циклов контакта, а сами циклы контакта могут иметь различную размерность. Например, каждый наш вдох — это отдельный цикл контакта, поход в ресторан — это тоже цикл контакта, но и отношения с партнером или карьера — это тоже цикл контакта. Можно также говорить о том, что и вся наша жизнь — это цикл контакта: ранний возраст — это преконтакт, когда человек живет своими ощущениями; подростковый возраст — это контакт, когда он пытается определиться со своими жизненными устремлениями и выбрать свой жизненный путь; зрелый возраст — это непосредственная реализация своего потенциала в карьере и отношениях; пожилой возраст — это осмысление и ассимиляция прожитой жизни.

В терапии наша задача состоит в том, чтобы провести клиента по циклу контакта. Мы изначально спрашиваем его об ощущениях; затем о том, с чем они связаны в данной ситуации; затем о том, что можно с этим сделать; а затем просим его поразмышлять над тем, что произошло. Например, мы можем заметить, что клиент испытывает тревогу при общении с нами, но не говорит об этом, а начинает увиливать и заискивать. Тогда мы можем спросить, что он чувствует в теле, и он нам наверняка признается в своем напряжении. Дополнительными вопросами мы поможем ему осознать, что это напряжение связано с волнением перед нами и конкретизировать чего именно он боится. Например, если он боится нашей оценки, мы можем предложить ему встретиться с этой оценкой (то есть разрешить конфликт напрямую, а не используя заискивание).

Говоря все это, мы пока не упомянули один важнейший факт, который состоит в том, что человек, будучи открытой системой, не способен самостоятельно поддерживать собственные показатели деятельности организма, ему для этого всегда необходимо вступать в контакт со средой. Именно в среде мы находим ресурсы для нашей жизнедеятельности, и именно от равновесия со средой и способности адаптации к ней зависит то, насколько мы в целом будем счастливы.

При этом в гештальт-терапии мы говорим не просто о внешней среде, а о поле, в котором мы находимся. Теория поля — это достаточно значимый аспект для гештальт-терапии, который часто имеет несколько трактовок в зависимости от того, у кого вы проходите обучения. Кто-то рассматривает идею поля в философско-экзистенциальном ключе, а кто-то заявляет, что «чувствует поле», ссылаясь на свои экстрасенсорные способности. Понятно, что последних мы брать в расчет не будем и позволим им и дальше витать в облаках, читая мысли других людей и заглядывая в пространства разных вселенных. Мы же остановимся на той теории поля, которая берет свое начало именно в гештальтпсихологии — на теории поля Курта Левина.

Если вкратце изложить данную теорию, то она состоит в том, что любой организм находится в поле, состоящем из различных объектов, которые имеют различную валентность. Проще говоря, те объекты, которые нас окружают, имеют для нас различную степень привлекательности, в зависимости от наших текущих потребностей, опыта и возможностей, а некоторые объекты вообще вызывают у нас отторжение (имеют отрицательную валентность). Таким образом все наше поведение в среде описывается через функцию от характеристик нашей личности и объектов внешней среды. Например, давайте представим, что перед вами лежит два объекта: яблоко и ваш мобильный телефон. Если в данный момент вы голодны, то вас намного сильнее будет привлекать яблоко, чем мобильный телефон; именно он будет иметь положительную валентность. Однако, как только вы поедите и вам станет скучно, яблоко изменит свою валентность, либо вообще перестанет присутствовать в вашем поле, а вот телефон приобретет положительный заряд и начнет привлекать вас к себе.

Здесь важно упомянуть два значимых аспекта.

Во-первых, как мы сказали выше, объект может просто не присутствовать в вашем поле, но присутствовать в реальности. Это связано с тем, что под полем мы подразумеваем не реальную окружающую среду саму по себе, а наполненность нашего сознания. Действительно мы можем говорить о том, что что-то присутствует в вашем поле лишь тогда, когда оно имеется в вашем сознании. Наличие же объекта в сознании определяется разными причинами, основной из которых является ваше внимание, которое в свою очередь опять же определяется потребностями, а также знаниями и опытом. Например, если я не голоден, то я в принципе не буду обращать внимание на яблоко, лежащее на столе (если, конечно, оно не удовлетворяет еще каких-то моих потребностей, например эстетических), таким образом оно перестанет для меня существовать.

В этом и кроется суть концепции бессознательного в гештальт-терапии. Для нас не существует определенного вместилища знаний, как это признается, например в психоанализе, но бессознательное для нас — это скорее слепое пятно, куда индивид не направляет свое внимание в чем и помогает ему терапевт в процессе психотерапии. Именно поэтому мы, в отличии от представителей КПТ, не стремимся к тому, чтобы сформировать у человека по окончанию терапии навыки самостоятельной работы с самим собой (мы, конечно, это делаем, но лишь отчасти), потому что, с одной стороны, с проблемой можно работать лишь тогда, когда ты о ней знаешь, а, с другой стороны, невозможно изучать систему, находясь внутри нее, а потому индивиду для продвижения в собственном осознании требуется внешний наблюдатель, т.е. терапевт. Это правило безусловно имеет исключения, потому что, работая на симптоматическом уровне, как мы это делаем в ИКГТ, мы действительно можем давать достаточно большое количество упражнений и практик, но сами практики в большей мере служат для снижения интенсивности симптома, нежели для разрешения базового конфликта. Но мы отклонились от темы…

Во-вторых, поле, в котором мы находимся является полем сознания, а это значит, что в него могут входить не только объекты внешней среды, но и среды внутренней. В качестве таких объектов выступает все, что можем попасть в наше сознание, т.е. мысли, эмоции, ощущения, представления, воспоминания. И, как и с внешними объектами, внутренние также имеют определенную валентность, и мы также можем с ними взаимодействовать. Например, мы можем по-разному относится к собственным чувствам (принимать, осуждать, избегать), можем пытаться отказаться от собственных воспоминаний и порицать себя за собственные мысли.

Каждый из объектов в поле имеет определенную валентность, т.е. энергетический заряд, но что это за заряд? По сути, это наше возбуждение, которое обычно выступает в виде различных эмоций. Если вы видите злую собаку (объект с отрицательной валентностью), то вы начнете испытывать страх и все связанные с ним физические проявления, которые будут сохраняться у вас до того момента, пока вы не избавитесь от собаки, либо убежав от нее, либо побив (или до момента, пока она вас не съест). Таким образом напряжение побуждает вас на определенное взаимодействие с объектом. Но что происходит, если в вашем поле существует несколько объектов с одинаковой валентностью (выбрать этого любовника или другого), или же объект имеет амбивалентный окрас («этот человек абьюзер, но я его очень люблю»). В этот момент мы начинаем говорить о внутреннем конфликте, который состоит в наличии противоречивых стремлений. При этом важно не само по себе наличие внутреннего конфликта, а то, что человек стремиться его избежать определенным образом — используя механизмы защиты психики или, в случае гештальт-терапии, механизмы прерывания контакта.

Представим себе мужчину, который ненавидит свою тещу за то, что она постоянно говорит ему о неправильно выполненной работе по дому. Понятно, что теща представляет из себя объект с негативным зарядом, создавая внутренний конфликт, который можно было бы разрешить путем прямого высказывания своего нежелания присутствия тещи в семейном доме, однако наш молодой человек почему-то этого не делает. Он может не делать этого, например потому, что считает, что подобное высказывание может привести к уходу от него его жены. Таким образом мы наблюдаем внутренний конфликт из двух объектов: тещи и жены, разрешить который наш индивид неспособен. Что же ему тогда делать в такой безвыходной ситуации… Ему не остается ничего иного, как искать какой-то третий способ реагирования, который в нашей случае и будет проявляться как механизм прерывания контакта, а часто и как непосредственно заявленный симптом. Например, клиент может сделать вид, что ничего не происходит, но при этом страдать от происходящего (это механизм слияния первого типа, который выражается в отрицании части своего опыта); он может заявить, что это именно теща его ненавидит, а вот он то все для нее делает, чтобы сохранить их счастливую семью (это механизм проекции, который состоит в переносе ответственности за гнев на тещу); он может сказать, что теща — пожилой человек, а с пожилыми людьми так нельзя поступать (это механизм интроекции, который состоит в оправдании своего страха перед уходом жены, за счет социальных норм); он может начать отлынивать от работы по дому, ссылаясь на другие свои дела (это механизм дефлексии, который состоит в отвлечении от значимого конфликта); он может впасть в депрессию и начать болеть лишь бы не выполнять дела по дому (ретрофлексия, которая состоит в перенаправлении агрессивного импульса на самого себя вместо обращения к объекту конфликта); он может в принципе закрыться от тещи, смотря на нее свысока и считая, что с ней бесполезно разговаривать (это эготизм, проявляющийся в закрытие границ, и возможно он является одним из наиболее адекватных вариантов взаимодействия с данной тещей); он может пытаться угодить теще, ожидая от нее ответного шага (профлексия — стремление угождать другим с целью удовлетворить свои собственные потребности за счет них); он может заявить, что он согласен с тещей, а у нас просить повысить его самооценку (это механизм слияния второго типа, который состоит в том, что клиенту проще подстроить свое поведение под тещу, чем спорить с ней); наконец, он может обесценить всю проблему и сказать нам «это все не важно, я же хочу с самооценкой работать, а не с тещей» (обесценивание).

Этот пример был достаточно утрирован, так как обычно каждое прерывание может подразумевать и свой тип конфликта. Чаще всего клиент приходит с симптомом, скрывая свой конфликт, а наша задача понять и разрешить его. Например, клиент может прийти к нам с ОКР и просить нас об избавлении от навязчивых мыслей и действий, однако, расспросив его, мы можем заметить, что перепроверки он устраивает из-за своего чувства вины перед папой, который ругал его за то, что он все делает не так. Клиент может прийти с суицидальными мыслями и самоповреждением, хотя на самом деле такое поведение является для него единственным способом выразить агрессию, изначально направленную на его родителей. Клиент может прокрастинировать и не приступать к написаю главной книги его жизни, а мы по его мнению должны будем «дать ему инструменты от прокрастинации» и наладить его тайм-менеджмент, хотя на самом деле единственная причина, по которой он не приступает к написанию книги — это то, что его отец сам когда-то был писателем, и если клиент начнет писать, то будет чувствовать, что таким образом он превращается в своего ненавистного отца, который никогда не уделял ему внимание. И здесь мы снова встречаемся с необходимостью осознавания, ведь, если наш клиент не осознает суть базового конфликта, он не сможет его разрешить, а все что у него получится сделать с его симптомом — это, либо подавить его временно, либо скомпенсировать другим симптомом.

Таким образом к этому моменту вы уже должны были понять, что такое контакт и почему он так важен в гештальт-терапии. Каждый раз, взаимодействую со средой в попытке удовлетворить свои потребности, мы входим с ней в контакт. Если этот контакт адаптивен по отношению к среде, то человек способен адекватно функционировать и в целом быть удовлетворенным собственной жизнью. Если же контакт со средой прерывается, то индивид теряет возможность удовлетворения потребности, а напряжение, связанное с этой потребностью, он разряжает в другой сфере жизни. Отсюда мы предполагаем, что восстановление адаптивного контакта со средой (прямое разрешение конфликта) способно привести к отказу от неадекватных способов разрядки напряжения, т.е. к отказу от симптома.

Сегодня очень часто говорят о том, что идеи гештальта заимствуются в иных направлениях, типа когнитивно-поведенческой терапии третьей волны, вплоть до полной преемственности принципов и техник. Например, практически вся модель гексафлекса из терапии принятия и ответственности состоит из базовых положений гештальта, точно также как и идея осознавания в mindfulness-терапии также заимствована из гештальт-терапии. Однако, вопреки всем, кто заявляет о «продаже старого в новой упаковке», мы все же остановимся на той мысли, что это не так, так как методы третьей волны КПТ все еще остаются симптом-ориентированными, в то время как гештальт-терапия направлена на работу с причинами проблемы и на коррекцию контакта человека со средой.

Отсюда встает вопрос о том, чем отличается адаптивный контакт от неадаптивного и каков его механизм. Механизм этот в гештальте носит название творческого приспособления. По сути, творческое приспособление — это способность организма спонтанно реагировать на ситуацию, находясь «здесь и сейчас», которая отлична от ригидных форм реагирования, основанных на подмене текущего опыта прошлыми воспоминаниями, неадекватными текущими восприятиями или тревожными представлениями о будущем. И это является базовой моделью здоровья и болезни для всех видов глубинных и психодинамических психотерапий, которые практически всегда рассматривают в качестве причин психических расстройств застарелые паттерны реагирования, сформированные когда-то раннее, но теряющие смысл в текущей ситуации, будь то психотравмы из регрессивной гипнотерапии, когнитивные схемы из схема-терапии, защитные механизмы из психоанализа или же заученный дезадаптивный рефлекс из поведенческой терапии. По сути, болезнь человека во всей психологической психотерапии выступает как закрепленная форма поведения, которая была адаптивной в прошлом, но является болезненной в изменившихся условиях жизни. Здоровое же поведение характеризуется способностью спонтанно реагировать на текущую ситуацию, учитывая актуальный контекст и собственные ресурсы.

Здесь стоит чуть больше уделить места концепции «здесь и сейчас» в творческом приспособление, поскольку многие люди часто воспринимают ее превратно, в стиле того, что человек «должен жить сегодняшним днем и ни в чем себе не отказывать». Это абсолютно превратное понимание данного принципа, не отражающее реальность, а чтобы разобраться в том, что же означает принцип «здесь и сейчас» снова вернемся к написанному выше.

Творческое приспособление предполагает опору на прошлый опыт, в то время как ригидные невротические формы реагирования предполагают подмену текущей реакции прошлым опытом. Вот простой пример: при творческом приспособлении, мужчина, который знакомиться с новой девушкой может заметить, что та в определенных своих формах поведения похожа на его прошлую девушку, которая вела себя с ним неподобающе. Опираясь на данный опыт, он решает проверить верна ли его гипотеза и наблюдает за девушкой определенное время, и оказывается, что она действительно начинает вести себя несоответствующим образом, в результате чего он от нее уходит. И мы специально привели именно такой пример, чтобы продемонстрировать, что творческое приспособление не всегда ведет к позитивному исходу, но оно ведет к исходу более адаптивному в данных условиях. А вот другой мужчина замечает, что его новая девушка накрасилась также как предыдущая, в итоге он решает, что лучше сразу ее бросить, не дожидаясь «подвоха» и уходит от нее, в то время как, если бы он остался с этой девушкой, она бы вполне могла сделать его счастливым до конца его дней.

В этом и состоит принципиальное отличие здорового и невротического поведения. В первом случае мы опираемся на свой опыт, учитываем его при принятии новых решений. В втором случае мы начинаем автоматически реагировать прошлыми паттернами поведения, не осмысляя его и не соотнося происходящее с реальностью, что связано еще и с тем, что постепенно содержание этого опыта вытесняется (например, мужчина боится напрямую говорить со своим начальником, лишь потому что тот похож на его отца, который наказывал его в детстве, но сейчас он уже этого не помнит, осознавая лишь собственный страх и пытаясь рационализировать его автоматическими мыслями, которые с таким успехом разбирают специалисты из КПТ).

Это все стоит дополнить гуманистическим принципом, о котором вы наверняка уже слышали или читали, который состоит в том, что человек в той или иной ситуации всегда склонен принимать наилучшее решение из доступных. И, действительно, хотя люди в проблемных для них ситуациях редко принимают самые лучшие решения (иначе бы ситуация не была проблемной), все же за счет творческой адаптации они принимают лучшее решение из доступных им в данный момент. И даже если решение мужчины состоит в том, чтобы топить все свои проблемы в алкоголе, возможно в данный момент это его лучшее решение, поскольку никаких иных способов справиться с собственным стрессом он не знает, также как он не может заставить себя выйти из социальной среды, побуждающей его к алкоголизму, и также как и его родители не научили его раннее обходиться со стрессом по-другому.

Отсюда исходит весь процесс классической гештальт-терапии, который состоит в том, что терапевт помогает клиенту дифференцировать — прояснить и осознать — различные аспекты его бытия, за счет чего (то есть за счет сбора новой информации) он становится способен принять новое решение. В этом смысле терапевт по сути лишь сопровождает клиента, что выражается в большем упоре на вопросы и диалог, нежели на техники и конфронтации. Однако такой подход эффективен далеко не всегда и редко способен привести к продвижению в краткосрочной терапии.

Другой важный пункт, вытекающий из вышесказанного, состоит в том, что любой симптом — это также продукт творческой адаптации, которая застыла и закостенела, превратившись в ригидный паттерн реагирования, повторяющийся в различных ситуациях вновь и вновь.

Отсюда нам также важно отметить одно из отличий когнитивной гештальт-терапии от классического варианта. Первоначально в гештальт-терапии отрицали клиническую модель и стремление классифицировать людей, укладывая их в те или иные рамки. Мы же смотрим на это по-другому: классифицировать человека во всем его многообразии мы действительно не можем, однако те самые ригидные паттерны, которые повторяются из раза в раз, мы вполне можем описать как клинические категории, ведь именно в этом их суть: в отличии от творческое приспособления, которое разнообразно и спонтанно, невротические паттерны однообразны и ригидны.

Резюмируя данную главу, мы можем сказать, что человек — это целостный организм, который стремиться к сохранению гомеостаза, удовлетворению потребностей и разрядке напряжения за счет взаимодействия со средой. Степень его удовлетворённости будет зависеть от качества и способов контакта, которые индивид выстраивает с миром: либо это адаптивный контакт, построенный на анализе ситуации «здесь и сейчас», либо это дезадаптивные формы поведения, которые не позволяют адекватно взаимодействовать со средой. В этом смысле гештальт-терапию часто называют терапией контакта, так как ее цель и состоит в том, чтобы наладить контакт со средой, следствием нарушения которого и является невротический симптом.

БАЗОВАЯ МОДЕЛЬ ПСИХОДИНАМИЧЕСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ И ЕЕ КОГНИТИВНЫЕ ОСНОВАНИЯ

Данную глава будет, как ни странно, начинаться отсылкой к когнитивно-поведенческой терапии, которая стала столь популярной в том числе и благодаря достаточно простой и понятной модели ABC (ситуация — мысли — реакции), которая намного легче принимается людьми, чем сложные психоаналитические, экзистенциальные или гештальт-терапевтические построения, делающие упор на внутренний мир человека, смутные связи между прошлым и настоящим и принципы, которые не так уж и интуитивно перекладываются на сам процесс терапии (это вы уже могли прочувствовать на себе, ознакомившись с предыдущей главой). Однако, во многом такое положение вещей связано не со сложностью самого по себе направления, а с неспособностью или нежеланием его представителей доносить информацию простым языком, что могло бы быть полезно не только студентам, но и клиентам, которым было бы проще усвоить модель терапии (а это, как показывают исследования, является одним из значимых общих факторов эффективности психотерапии). Таким образом мы предлагаем собственную наглядную модель ИКГП, описывающую механизм проблемы клиента, которую мы назвали моделью избегания.

Данная модель включает в себя несколько пунктов.

— Ситуация. Здесь имеется в виду ситуация, которая активирует внутренний конфликт в психике нашего клиента. Также как и в КПТ мы фокусируемся именно на конкретизированных ситуациях и стимулах, которые позволяют определить объективные обстоятельства актуализации конфликта и сформулировать объективные критерии оценки результата. Это принципиальный момент, который отличает ИКГТ, как от общей модели гештальт-терапии, так и от других направлений глубинной психотерапии, в рамках которых допускается обсуждение абстрактных тем в стиле «реализованности», «проявленности», «женской роли» и т. д. Для нас подобные запросы не имеют никакого смысла и скорее относятся именно к механизму избегания, если они не привязаны к конкретной ситуации и к конкретному содержанию. Таким образом здесь мы рассматриваем именно конкретные повторяющиеся жизненные обстоятельства, либо эмоции, проявляющиеся в конкретных обстоятельствах (эмоции, как мы уже говорили, также могут выступать полевым объектом и стимулом для активации внутреннего конфликта). Например, в качестве проблемной ситуации может выступать запрос «Мы часто ссоримся с женой», но не запрос «Я не чувствую свою реализацию в браке» (такой запрос требует уточнения). Также в качестве запроса может выступать отношение к чувствам в той или иной ситуации «Я чувствую страх, когда выступаю перед публикой» (здесь основная проблема состоит в отношении к страху, а не в самом страхе: клиент искренне верит, что он не должен испытывать страх, а за страх ему становится стыдно или обидно).

— Внутренний конфликт. Внутренний конфликт — это самый сложный пункт в нашей модели, который мы будем разбирать более подробно далее. На данный момент скажем, что внутренний конфликт — это то внутренне противоречивое содержанием психики, которое активируется в данном ситуации и которое провоцирует появление тех или иных чувств. Внутренние конфликты могут быть разных видов. Например, девушка при встрече с мужчиной (ситуация) может начать беспричинно бояться его; это связано с тем, что когда-то к ней приставал ее отец, образ которого она теперь проецирует на данного и на других мужчин. Таким образом у данной девушки проявляются противоречивые стремления: с одной стороны, тяга к общению с мужчиной (потребность в отношениях), а с другой стороны страх перед ними (потребность в безопасности), который мешает ей реализовать ее потребность. Как правило, внутреннее содержание конфликта вытесняется (по многим причинам, в том числе в виду банального отвлечения внимания на текущую ситуацию), а в нашем примере девушка может просто вытеснить образ отца, причем сделать это она способна с различной степенью адаптивности. Например, она может начать боятся молодого человека, не понимания почему, но осознавая, что ее чувства неадекватны в данной ситуации. Но она также может начать бояться его, затем придумывая объяснения собственному страху (рационализируя его), заявляя, что у этого мужчины «угрюмый взгляд» или что «неразговорчивые мужчины таят в себе опасность». Это лишь один из примеров внутреннего конфликта, связанный с прошлым опытом. Однако, конфликт может быть и актуальным, например, когда индивид заявляет, что «часто злится на свою жену», хотя в процессе обсуждения оказывается, что жена дает вполне весомые поводы для того, чтобы на нее злиться. Отсюда мы можем заподозрить, что существует вторая часть данного конфликта, состоящая в убеждении «мне нельзя злиться на жену» обычно идущем с каким-то дополнением в стиле «если я буду злиться, то семья развалится» или «взрослый человек не должен ни на кого злиться». В данном случае мы наблюдаем конфликт второго рода — конфликт отношения к самому себе и своим чувствам. Такой конфликт будет принципиально менять ход терапии, так как, если в первом случае наша задача — это поменять неадаптивную реакцию субъекта на ситуацию, то во втором — помочь человеку принять собственную реакцию, так как она является адаптивной и кажется ненормальной только ему самому.

— Эмоции. Эмоции являются отражением внутреннего конфликта индивида, а поэтому также могут проявляться по-разному. Например, это могут быть вторгающиеся эмоции, когда человек без причины ощущает те чувства, которые не соответствуют ситуации, например молодой человек начинает ощущать ревность, когда его жена общается со знакомым по телефону, хотя знает, что никаких поводов для ревности нет. Такая реакция у него может возникать, потому что в детстве он наблюдал как его мать изменяла его отцу. Или индивид может каждый раз ощущать обиду при общении с матерью, когда та просит его о помощи, потому что внутри он чувствует, что его не могут любить просто так, а отказывая матери в помощи, он пытается получить от нее доказательство безусловной любви. Это также могут быть и эмоции, вызванные самим по себе диссонансом, связанным с ситуацией. Например, нарциссичный клиент может верить в свою исключительность, но реальная ситуация указывает ему на то, что его успехи вполне себе тривиальны, что может вызвать у него гнев или разочарование. Такие эмоции уже в меньшей степени являются прямым воспроизведением детских реакций, как в предыдущем случае, но в большей — отражением текущего жизненного конфликта (даже если сама нарциссическая акцентуация была сформирована в результате воспитания). Эмоции также могут быть разной степени дифференциации, начиная от смутных ощущений и недифференцированной тревоги, заканчивая конкретизированными эмоциями типа страха, обиды, вины, стыда, злости, одиночества и т. д.

— Избегание. Последнем этапом формирования болезни является защитный механизм, который использует индивид для избегания собственных негативных переживаний. В гештальте такие механизмы носят название прерываний, так как они прерывают процесс реализации потребностей субъекта в конкретной ситуации. При этом мы не настаиваем на использовании именно гештальт-классификации прерываний, призывая читателя ознакомиться и с другими взглядами, но все же, так как мы работаем именно в гештальте, далее мы будем рассматривать именно ее. В целом мы говорим о том, что именно способ избегания формирует симптом человека. Иногда это может происходит прямым образом, а иногда не совсем очевидным.

Приведем некоторые примеры невротических симптомов в соответствии с данной схемой.

Молодая девушка жалуется на ожирение. При изучении ее истории оказывается, что она живет одна и у нее нет отношений; когда девушка приходит домой, через какое-то время (ситуация), она начинает испытывать напряжение и стресс, которые связаны с ее ощущением одиночества (эмоция), эту эмоцию она пытается задавать большой упаковкой мороженного (избегание в виде дефлексии).

Для начала мы привели достаточно очевидный случай, чтобы на наиболее популярном примере продемонстрировать нашу схему: девушка заедает свой стресс, чтобы справится с чувством одиночества. Это чувство одиночества могло сформироваться у нее в детстве, когда ее мама нашла себе любовника и начала уходить на всю ночь, не предупреждая дочку, в результате чего та и ощущала одиночество. Но, постойте, разве чувство одиночества нужно формировать? Разве наши чувства не появляются в нас с рождения или в процессе воспитания…?

Обычно, когда психодинамические специалисты говорят о том, когда «было сформировано» то или иное чувство, они по сути используют сокращенное описание, ведь на самом деле в том самом негативном опыте, который испытал человек и который мы в глубинных направлениях называем психотравмой (хотя с клинической точки зрения он таковым не является), сформировалось не само чувство, а определенное отношение к нему и описываемый нами внутренний конфликт. Если мы снова вернемся к нашей клиентке, то поймем, что она по каким-то причинам там и тогда не смогла справиться с чувством одиночества, скорее всего потому, что осознавала, как рушиться ее семья из-за измен матери и боялась не просто остаться одна на ночь, а боялась остаться без семьи в целом. Возможно, ее родители действительно разошлись (а чаще всего травматический опыт подразумевает принципиальное изменение в ходе жизни человека или в его коренных воззрениях), и получается, что в тот момент она ничего не могла сделать. Таким образом чувство одиночество символизирует для нее не просто тот факт, что она одна сидит дома, а полный крах собственный семьи; возможность наличия собственной вины в том, что ее родители разошлись; собственное бессилие перед сложившейся ситуацией. Таким образом чувство одиночества будет для нее принципиально отличаться от других «негативных» чувств, которые она также может переживать. Отличаться оно будет в первую очередь абсолютной непереносимостью и наличием страха перед ним. Таким образом, клиентка в случае встречи с одиночеством перестает рационально мыслить и прибегает к первому же доступному ей средству для избавления от всех проблем — пищевому подкреплению.

Теперь к общей модели мы добавим модель порочного круга, которая изначально была разработана в экзистенциальной терапии, а затем широко популяризована в когнитивно-поведенческой психотерапии. Она состоит в том, что наши способы избегания являются обычно адаптивными в краткосрочном периоде и приводят нас к избавлению от стресса, в результате чего мы получаем подкрепление и будем более склонны в следующий раз использовать те же самые защитные механизмы. В частности, получив облегчение, наша пациентка будет склонна также в следующий раз использовать упаковку мороженного для решения всех своих проблем.

Сюда мы добавим еще и важность учета потребностей индивида. Ведь он будет склонен не только повторно использовать защитные механизмы, но и повторно попадать в ситуации, провоцирующие их использование. Например, девушка с истероидной акцентуацией может быть склонна постоянно разрушать свои отношения из-за скандалов с молодыми людьми, потому что таким образом она пытается получить от них безусловную любовь, которую когда-то не дал ей ее отец. Однако, даже если молодой человек дает ей максимум любви, она будет требовать все больше и больше, потому что его любовь все равно не является любовью ее отца, и таким образом она каждый раз будет разрушать даже самые идеальные отношения.

Возвращаясь к девушке, страдающей ожирением, с ней механизм работает точно также. Во-первых, применение защит вместо того, чтобы начать поиски близкого человека будут удерживать ее в одиночестве, которое будет провоцировать применение защитных механизмов, а, во-вторых, ожирение, вызванное ее способом защиты, очевидно, снизит ее шансы найти партнера.

Таким образом основная проблема защитных механизмов и прерываний состоит не в том, что они неэффективны, а в том, что они эффективны лишь на коротких дистанциях и лишь для разрешения внутренних проблем клиента, нежели для адаптации к среде и реализации его значимых потребностей.

В этом смысле будет принципиально отличаться и наша работа от работы представителей поведенческих направлений. Если последние будут пытаться напрямую воздействовать на симптом, через диету и методы похудения, то мы постараемся обратиться к причине проблемы, а также к актуальным потребностям. Если в рамках причины проблемы мы рассматриваем определенный внутренний конфликт, связанный с непереносимостью собственного одиночества, и работаем с ним эмоциональными методами и методами регрессии, то говоря об актуальных потребностях, мы снова сближаемся с представителями поведенческих методов и скорее будем склоны ставить с клиентом цели, связанные с его актуальной жизненной ситуацией (познакомиться с кем-либо), а также разрабатывать методы на пути к их достижению (в том числе использовать диету и упражнения для похудения, если это послужит достижению цели). Таким образом принципиальное отличие будет состоять в том, что изначальный акцент нашей работы будет направлен на устранение внутреннего конфликта и эмоциональных препятствий и уже затем мы перейдем к поведенческой активации, так как в противном случае мы будем видеть либо сопротивление терапии, либо ретравматизацию и слом личности.

В тоже время мы предполагаем, что коррекция текущего контакта со средой и создание возможности удовлетворять свои актуальные потребности в данный момент также может избавить индивида от симптома, поскольку для него просто не останется активирующей ситуации. Например, если девушка при всех своих проблемах найдет себе любящего партнера, с которым она не будет чувствовать себя одинокой, вполне вероятно, что она перестанет заедать это самое одиночество.

Данную идеи из гештальт-терапии заимствовали в терапии принятия и ответственности (АСТ), которая там носит название креативной безнадежности. Клиентам предлагается принять свои симптомы и, не реагируя на них, обратиться к собственным ценностям через конкретное поведение в реальной жизни

Действительно многим клиентам бывает необходимо получить актуальный эмоциональный корригирующий опыт, чтобы отказаться от собственных симптомов, и иногда это работает. Например, мужчина мог прожить свою жизнь среди людей, которые никогда не признавали его как личность, которая способна на что-то, но вот он сменил работу и встретил начальника, который к нему действительно прислушался и таким образом поднял не только прибыль компании, но и дал понять нашему клиенту, что не все люди такие уж и плохие, и что некоторым из них можно доверять.

Изменение мировоззрение действительно наиболее эффективно менять через реальный опыт, однако, к сожалению, далеко не всегда это работает так как хотелось бы, потому что травмированные люди могут быть укоренены в свой внутренний конфликт и применять его как фильтр восприятия к реальности (снова вернемся к нашему примеру с истероидной девушкой, которая не готова поверить, что ее любят, даже если это так). Именно поэтому мы еще раз напираем на то, что необходимо сначала провести терапию конфликта и уже затем (либо при определенных условиях) переходить к актуальному поведению и актуальным потребностям.

БАЗОВЫЙ КОНФЛИКТ

Под конфликтом мы понимаем наличие определенной тенденции к взаимодействию со средой, которое прерывается по тем или иным причинам. Например, индивид хочет хотеть от нас как от терапевта понимания, но напрямую не просит нас о нем, а начинает закрываться, потому что в течении всего своего детства он не добился понимания от родителей и принял идею, что ожидать его от других людей просто бесполезно. Самих причин базового конфликта может быть несколько.

— Биологические причины. В ряде случаев мы говорим о серьезных эндогенных заболеваниях, которые физически приводят к невозможности адекватного контакта со средой. Среди них могут быть как те, которые поддаются психологической коррекции, так и те, которые ей не подлежат. Например, при шизофрении больной может видеть галлюцинации, что, очевидно, не позволяет ему адекватно воспринимать реальность, а следовательно, и налаживать контакт с ней, и здесь помогут только таблетки. При пограничном расстройстве львиную долю в проблемах индивида также составляет высокая реактивность мозга, которая, однако, может быть скомпенсирована психологическими методами.

В этом смысле мы опираемся прежде всего на медицинскую и научную модель, нежели на психоаналитическую, которая часто трактуется очень сомнительным способом. В частности, предполагается, что психотические расстройства — это результат травмы на ранних этапах развития индивида (до года), а пограничные расстройства обычно образуются в результате травмы до трех лет. Эти заявления, во-первых, не являются доказуемыми, а, во-вторых, сама психоаналитическая классификация болезней обычно не соответствует медицинской классификации и рассматривает как психотические и пограничные расстройства, расстройства более легкие, из чего и возникает большое количество историй об «исцелении психотических пациентов».

— Внутренний конфликт эмоционального содержания. Мишенью работы ИКГТ является именно внутренний конфликт эмоционального содержания, т.е. невозможность реализовать свою потребность в результате блокировки собственного импульса, сопряженной с эмоциональным содержанием. Например, индивид может иметь фобию собак, которая не угасает по той простой причине, что он не выдерживает своего страха подойти к животному и погладить его, а, наоборот, всячески избегает взаимодействия с собаками. При этом конфликт может быть как актуальным, т.е. таким который проявляется в текущей жизни человека, так и результатом прошлого опыта, однако чаще всего имеются оба вида конфликта, когда актуальный конфликт переходит в конфликт из прошлого. Например, индивид может бояться собак сейчас, но делать это потому, что он проецирует на собак образ той самой собаки, которая покусала его в десять лет, либо образ матери, которая жестоко его наказывала. При этом причины самого конфликта также могут быть различными, однако в целом они сводятся к тому, что клиент что-то хочет сделать, но не позволяет себе этого (типичный конфликт между Ид и Супер-Эго по Фрейду).

— Отсутствие навыков и ресурсов. Наконец, клиенту может ничего не мешать удовлетворить свою потребность кроме объективных причин, т.е. неумения или отсутствия ресурсов. Например, двое мужчин могут прийти к вам на консультацию с запросом «страх знакомства», однако в первом случае окажется, что клиент действительно боится девушек или их осуждения, а во втором, что он просто не знает, что сказать и как вообще общаться с девушками, при этом не испытывая особого напряжения при подходе к ним. В последнем случае клиенту будет необходим скорее поведенческий тренинг навыков, нежели какая-то глубинная работа по терапии травмы.

Таким образом интенсивная когнитивная гештальт-терапии работает именно со вторым типом проблем, т.е. тогда, когда индивид встречается с фрустрацией на пути реализации собственных потребностей. Но вернемся еще раз к понятию конфликта. В частности, мы выделяем следующие типы конфликтов.

— Актуальный конфликт. Конфликт, который возникает здесь и сейчас, когда клиент не может реализовать свою интенцию в конкретно данных жизненных условиях. Например, мужчину уволили с работы, и он осознал, что ничего не добился в этой жизни, что разрушило его представление о себе как о выдающейся личности, в результате чего он ушел в депрессию.

— Автобиографический конфликт. Это конфликт, связанный с автобиографическим опытом индивида. Например, нашего клиента воспитывали как надежду семьи и постоянно ждали от него выдающихся результатов, а когда он их не оправдывал, его игнорировали и принижали, что заставляло его еще больше стараться, чтобы порадовать родителей.

— Базовый конфликт. Базовый конфликт — это общая личностная тенденция человека, которая прерывается его способами контакта. Наш клиент хотел бы от нас и от всего мира безусловной любви, которой он не получил от родителей, однако, вместо того чтобы прямо попросить о ней, он начинает рассказывать о своих успехах, чтобы мы его похвалили.

Как вы поняли все эти виды конфликта перетекают друг в друга. Базовый конфликт формируется в результате развития и воспитания индивида и затем становиться его личностной чертой. При этом анализируя детство человека и его психические травмы, мы скорее всего увидим воспроизведение данного конфликта в различных обстоятельствах. Точно также мы увидим данный конфликт и при анализе текущих условий жизни человека и его жалоб.

Суммируя наш пример, мы заметим, что детство человека проходило в попытках заслужить любовь с помощью тех или иных достижений. В текущей ситуации индивид ничего не достиг, что активирует в нем внутреннюю боль, которую он стремился избегать с помощью повышенных требований к себе, а когда это не сработало (его уволили с работы) он просто впал в депрессию, что стало для него единственным способом справиться с проблемой. В итоге на лицо мы имеем симптом в виде саботажа какой-либо деятельности, в виду невозможности получить за нее любовь. Возвращаясь к гештальт-парадигме, мы видим, что тут нарушен процесс «здесь и сейчас» и способ контакта со средой: актуальная потребность человека состоит в том, чтобы зарабатывать деньги и обеспечивать семью, но он не может этого сделать из-за базовой потребности в безусловной любви. Отсюда мы предполагаем, что, если индивид получит ту самую безусловную любовь с помощью различных техник гештальт-терапии или же найдя человека, который полюбит его безусловно в реальной жизни, то и увольнение с работы для него будет менее травматичным.

В этом смысле интересно воззрение Карла Роджерса, который в качестве причины всех неврозов видел именно условную любовь, которую затем невротик компенсирует с помощью различных способом избегания боли. И, действительно, эта точка зрения актуальна во многих ситуациях, однако мы не будем настаивать на том, что именно условная любовь лежит в основе всех возможных неврозов, так как наши болезни могут формироваться, исходя из фрустрации и других базовых потребностей.

Теперь разберемся каким образом связаны актуальный, базовый и автобиографический конфликты. Для этого мы с одной стороны обратимся к психоаналитической теории объектных отношений, а с другой стороны к когнитивной теории Фредерика Барлетта.

Так теория психоанализа предсказывает нам, что индивид будет воспроизводить отношения и свои формы психического функционирования, заложенные в нем в детстве, в новых обстоятельствах и в разных контекстах. В психоаналитической теории также существуют так называемые базовые объекты, такие как материнская грудь, которая может быть доброй, когда мама поощряет и злой, когда мама наказывает. В зависимости от базовых отношений, которые формируются с данными объектами выстраивается и все дальнейшее развитие человека, поскольку данные объекты он как интроецирует внутрь себя, так и проецирует на других людей. Однако, данная концепция является слишком умозрительной и достаточно сомнительной в виду ее недоказуемости и субъективности мнения ее создательницы. Поэтому мы обратимся к уже более доказуемой концепции когнитивных схем из когнитивной психологии.

Концепцию когнитивных схем предложил Фредерик Барлетт, который в своих экспериментах показал, что люди склонны интерпретировать новую информации в соответствии с уже усвоенным опытом. Например человек, испытавший насилие в детстве будет более склонен видеть в других людях угрозу, в то время как индивид, которого воспитывали в благополучной семье увидит в других людях скорее источник удовольствия или выгоды. Точно также и усвоенные индивидом семейные нормы будут проецироваться на текущие отношения, например походы жены в спортзал совместно с тренером могут восприниматься мужчиной как измена, если в его собственной семье его матери вообще не дозволялось выходить на улицу.

В целом для нас не является столь значимой задачей приводить аргументы в пользу данных концепций, так как и научно доказано и интуитивно понятно, что любой человек является продуктом собственного опыта, и что наши реакции в данный момент чаще всего бывают предопределены уже заученными формами поведения и восприятия. При этом мы не согласимся с теми психоаналитиками, которые искренне верят в то, что вся наша личность закладывается уже в возрасте до года, исходя из взаимодействия с материнской грудью. На самом деле, мы растем, учимся, развиваемся, а наши реакции, даже самые базовые, способны к дифференциации с течением времени.

Это небольшое отступление нужно было для того, чтобы донести базовую идею: мы действительно существуем в концепции объектных отношений, которые формируются у нас в раннем возрасте, интроецируются, а затем проецируются на новые объекты. Под объектами в данном случае понимается любой объект, который способен находится в нашем сознании, т.е. это может быть как другой человек или объект внешней действительности, так и внутренний объект, типа мыслей, эмоций, и переживаний. Например, если, будучи ребенком, индивид был склонен избегать встречи с пьяным отцом (базовый объект) и обычно просто уходил из дома, когда тот был в неадекватном состоянии, то теперь он может быть склонен избегать какой-то собственной пугающей мысли (вторичный объект), отвлекаясь на другие — менее страшные.

Таким образом в рамках конфликта у нас всегда имеется несколько значимых компонентов.

— Текущая реальная ситуация и потребность в ней, контакт с которой прерывается из-за проекции того или иного опыта или смысла.

— Актуальная воображаемая ситуация, которая представляет из себя тот самый объект, который мы проецируем на текущую ситуацию.

— Базовый объект или смысл, который мы придаем текущей ситуации, и стоящая за ним потребность.

Приведем пример. На работе мужчину повышают, что, однако, сопровождается огромным количеством дополнительных обязанностей, с которыми он не справляется. Его истинная потребность в этой ситуации состоит в отдыхе, однако в своем повышении он видит главное достижение своей жизни и не может отказаться от него, заявляя, что «это возможность, за которую необходимо хвататься!». Через какое-то время он начинает страдать от эмоционального выгорания, но не отказывается от работы, считая, что необходимо постоянно повышать свои результаты, иначе «ты не состоишься в жизни» (актуальная воображаемая ситуация), в результате чего только нарастает его истощение. Когда же мужчина приходит на терапию, оказывается, что при отдыхе или снижении производительности, он начинает корить себя и испытывает отвращение, которое он не выносит, снова убегая в работу. Работая с ним дальше, мы узнаем, что такое же отвращение он испытывал к своему отцу, который был наркоманом и просадил все семейные деньги. Таким образом оказывается, что для него «отдохнуть или отказаться от работы» означает «стать как отец, который не приносит денег в семью» (базовый объект). Однако, убегает он не от того, чтобы стать отцом, а от собственных чувств, какие он испытывал в детстве, когда у него был такой отец (разочарование, обида, гнев), и теперь все эти чувства он испытывает к самому себе, так как интроецировал данные объектные отношения. Если же мы будем копать дальше, мы увидим, что все эти чувства вызваны недостатком любви со стороны отца («он выбрал наркотики, а не меня»), т.е. базовая потребность данного клиента состоит на самом деле в получении любви от идеализированного отца (впрочем как и от своей матери, которая ненавидела отца за его поступки, что наш клиент также интроецировал и себе).

В итоге, если мы все это распишем по схеме избегания, то получим следующий паттерн:

Триггерная ситуацию: отдых, отказ от дополнительных обязанностей.

Внутренний конфликт: необходимость отдыха прерывается проекцией «не быть как отец» и попыткой получить воображаемую любовь от матери.

Эмоция: проекция ситуации отца на текущее свое состояние вызывает в клиенте эмоцию отвращения.

Механизм избегания: у клиента включаются ретрофлексия и эготизм, т.е. закрытие границ от собственных ощущений и постоянный самоконтроль и наращивание активности (или по-простому перфекционизм).

Мы предостерегаем читателя от того, чтобы брать данную схему как типичный шаблон человека с выгоранием или перфекционизмом, так как в отличии от психоаналитиков, мы не видим доказательств в пользу столь строгого детерминизма, который бы позволял нам проводить четкие взаимосвязи между особенностями развития субъекта и его текущими симптомами, так как каждый элемент в подобных схемах всегда выбирается под влиянием множества факторов. Например, тот же перфекционизм может образоваться и как усвоение семейной нормы или как попытка не допускать фатальных ошибок, имеющих место в прошлом субъекта.

Таким образом мы рассмотрели базовую схему избегания, описывающую формирование проблемы клиента. Далее мы поговорим о том, как данная схема трансформируется непосредственно в протокол нашей работы.

ПРОТОКОЛ ИНТЕНСИВНОЙ КОГНИТИВНОЙ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ

Протокол ИКГТ достаточно логично выводится из схемы избегания: если схема избегания демонстрирует нам проблемный паттерн клиента, начиная от его причины и заканчивая симптомом, то протокол ИКГТ предоставляет нам алгоритм работы, начиная с симптома, заканчивая причиной проблемы клиента. Это связано с нашими возможностями исследования клиента и доступностью глубинной информации для анализа. Действительно клиент вряд ли придет к вам, сразу начиная с рассказа о своем глубинном конфликте. Чаще всего клиент приходит с запросом (или мнимым запросом), либо непосредственно связанным с эмоциональным содержанием («я испытываю тревогу при выступлениях на публике»), либо связанным с механизмами избегания («я прокрастинирую», «не могу найти себя в жизни», «часто конфликтуем с женой» и т.д.). Понятно, что при наличии только информации о симптоме, мы не можем напрямую перейти к «причине» и нам необходимо сделать ряд промежуточных шагов, которые и составляют протокол ИКГТ.

— Анализ прерываний (защитных механизмов). Этот шаг обычно самый сложный и самый длительный, именно он не дает нам возможность называть ИКГТ краткосрочным методом, вместо этого используя понятие «интенсивный», так как на анализ прерываний может уходить порой очень длительное время в зависимости от сложности психических защит и их проявленности, а также в зависимости от квалификации терапевта. При этом сам этап включает два подэтапа: во-первых, вам необходимо продиагностировать конкретную защитную (то есть увидеть ее), и для этого мы используем различные источники информации в рамках диагностического интервью, а, во-вторых, преодолеть ее, и для этого мы используем различные варианты техник по работе с защитами. Под защитами мы подразумеваем именно механизмы прерывания контакта, принятые в гештальт-терапии, однако вы вполне можете опираться и на любые другие классификации, сам протокол от этого принципиально не изменится.

Пример. К нам приходит клиент, который жалуется на предстоящий развод с женой, и на отсутствие понимание его причин. Он хотел бы восстановить отношения с женой, но не понимает в чем причина проблемы. Клиент крайне говорлив, и любит показать свой интеллект, отходя в сторону от темы. Когда мы пытаемся конкретизировать какие-либо конфликтные ситуации между ним и его женой, он также уходит в сторону, ссылаясь на то, что у них «все хорошо». Мы все больше замечаем, что клиент склонен сразу уходить от тем, затрагивающих эмоциональное содержание. Постепенно изучая его случай, мы видим, что клиент общается со своей женой примерно также как и с нами, т.е. уходит от любых конфликтов с ней, в результате чего их семейные проблемы лишь накапливаются и не решаются. Таким образом мы выстраиваем гипотезу, состоящую в том, что клиент использует механизм дефлексии (уход), который он отыгрывает в том числе и с нами и который мешает ему как напрямую решать проблемы с женой, так и работать эффективно непосредственно на консультации.

— Анализ эмоции. Любой защитный механизм включается при встрече клиента с дискомфортным для него опытом. Наша задача в случае обнаружения защиты прервать ее защитное действие и таким образом встретиться с эмоциональным содержанием, которое в дальнейшем нам может указать, как на смысл и значение ситуации, так и на базовый внутренний конфликт. Для этого мы используем различные способы блокировки прерывания, в том числе и прямую конфронтацию, однако весь список техник мы будем рассматривать позже.

Пример. Мы заметили, что клиент постоянно говорит, пытаясь уйти от главной темы и от того, что его волнует на самом деле. Мы отмечаем это, делая прямую конфронтацию («я заметил, что каждый раз, когда мы касаемся вопроса конфликтов с женой, ты меняешь тему» или «я заметил, что ты очень много говоришь не то теме, помогает ли тебе это?»). В данном случае мы делаем лишь предположение на основе нашей гипотезы, которое клиент может как подтвердить, так и опровергнуть (вполне возможно, что мы определили механизм защиты неправильно, и клиент говорит о том, что ему действительно важно, о чем он прямо нам и заявит). Все же в большинстве случае клиенты соглашаются с наблюдением, если оно верное. Отсюда мы можем предложить сделать еще один шаг и так или иначе остановить прерывание, например мы можем предложить клиенту помолчать буквально пару минут. Так как для клиентов с дефлексией молчание в присутствии другого обычно невыносимо, мы можем отметить его дискомфорт и спросить, что он чувствует. Ответ здесь может быть абсолютно разным, как мы уже говорили, в ИКГТ не постулируется детерминированных связей, так что клиент может сказать нам, что ощущает тревогу и страх перед нами, когда мы молчим, а может сказать, что почувствовал одиночество.

— Анализ конфликта. От эмоции мы можем переходить к анализу конфликта, результатом которого должен стать ответ на вопрос «А почему ты это чувствуешь?». Проще говоря, когда мы определили эмоцию клиента, стоящую за его прерыванием, мы пытаемся понять с чем она связана и в каком контексте проявляется. Для этого у нас есть несколько различных путей, которые также мы позже будем рассматривать в рамках диагностического интервью. Этих путей три: анализ контакта «здесь и сейчас»; анализ контекста; анализ автобиографического конфликта «там и тогда». Если мы используем анализ контакта, то мы задаем клиенту прямые о вопросы о том, что прямо здесь и сейчас во время сессии заставляет его испытывать те или иные чувства. Например, клиент может ответить, что он волнуется по поводу того, как терапевт его оценит и именно поэтому начинает так много говорить или что молчание создает у него ощущение отстранения от терапевта, или что при молчании он ощущает какую-то смутную угрозу. Чаще всего в ИКГТ мы совмещаем анализ контакта с техникой аффективного моста и возрастной регрессией (это может проходить в формализованном ключе, когда мы применяем полный протокол регрессивной гипнотерапии или какого-то другого метода работы с травмой, так и с помощью обычных вопросов о прошлом). В частности, мы можем спросить о том, где данное чувство проявлялось у человека раннее. Клиент может нам ответить, что, когда его пьяный отец приходил домой, ему важно было отвлечь его разговорами, чтобы он не бил мать, и именно поэтому он испытывает тревогу, или он может просто припомнить ситуацию, когда его оставили одного и он чувствовал одиночество, а возможность говорить с кем-то позволяет ему «быть неодиноким». Наконец, мы можем использовать анализ контекста и узнать, где еще в жизни клиента встречается подобное чувство, на что он может, например ответить «такое же одиночество как с тобой я ощущаю и с женой». В результате у нас начинает вырисовываться схема функционирования клиента по шаблону «ситуация — чувство — способ избегания».

Пример. Мы предложили клиенту помолчать пару минут и отметить, что он при этом чувствует. Клиент сообщил нам, что ощущает страх. Далее терапевт предлагает ему припомнить события, связанные с этим страхом, и клиент рассказывает нам про то, как ему приходилось успокаивать пьяного отца, когда тот грозился расправой. В результате мы обозначаем схему: «в ситуации общения с другим человеком клиент проецирует на него образ отца — это вызывает чувство страха — от которого он стремиться убежать с помощью забалтывания (дефлексии), при этом напрямую не решая конкретный конфликт».

— Поиск способа реализации потребности. После определения содержания конфликта нам необходимо найти способ его разрешения в двух аспектов: во-первых, разрешить конфликт, связанный с прерванной потребностью; во-вторых, найти адекватный способ реализации текущей потребности клиента. Для разрешения застарелых конфликтов существует огромное количество способов, причем как краткосрочных, так и долгосрочных. Например, в случае страха клиента перед отцом, мы можем использовать метод рескриптинга и трансформировать детскую ситуацию таким образом, чтобы он был способен защитить себя (например, мы можем «пригласить» в воспоминание уже взрослого клиента, который мог бы защитить ребенка). Однако, надо понимать, что все краткосрочные методы рассчитаны в больше степени на быструю эмоциональную разрядку, нежели на переформирование мышления и поведения. В ряде случаев могут потребоваться долгосрочные методы, такие как репарентинг, когда терапевт в течении большого количества сеансов демонстрирует клиенту, что с ним безопасно и что он относится к клиенту по-другому, нежели так, как относились к нему его родители. После того как застарелый конфликт разрешен, мы ищем новые способы справляться с актуальным жизненным конфликтом, в рамках чего нам помогают техники экспозиции, эксперимента, а также коучинга и ОРКТ (для поиска новых решений и подкрепления результатов). Чаще всего новые способы мы изначально отрабатываем в ролевой игре в контакте с клиентом, чтобы уже затем он мог перенести эти способы в жизнь.

Пример. Мы узнали, что наш клиент нас боится. Мы конкретизируем его страх: «А что самого страшного я могу сделать или что может самого страшного произойти в моем кабинете?» (это лишь примерная форма вопроса, которая может вызвать рациональное сопротивление в виде ответа «ничего», поэтому, если мы видим неадекватные эмоциональные реакции проще анализировать их через прошлое, однако, если реакция более приближена к реальности (например, клиент чувствует одиночество, из-за того, что у нас заканчивается время сессии, и он скоро останется один) имеет смысл делать упор именно на «здесь и сейчас»). Клиент может нам отвечает, что просто чувствует угрозу, исходящую от нас. Тогда мы предлагаем ему припомнить ситуации, где он ощущал тоже самое, в результате чего тот вспоминает ситуацию с отцом, в которой он помимо страха перед ним чувствовал и гнев. Мы предлагаем ему выразить гнев в сторону отца, в результате чего клиент успокаивается. Отсюда мы снова возвращаемся в здесь и сейчас и предлагаем клиенту оценить, насколько текущая ситуация похожа на ситуацию с отцом (делаем мост между «там и тогда» и «здесь и сейчас»). Клиент нам говорит, что его опасения были глупостью, и что на самом деле терапевт — это не его отец. Это важный этап осознания, однако сам факт осознания и разрешения автобиографического конфликта совершенно не предполагает, что клиент хоть сколько-нибудь изменит свои реакции. В этом смысле мы предлагаем ему поискать новые, более приемлемые способы реагирования. Например, мы можем предложить ему что-то напрямую у нас попросить (если это клиент, который чувствует одиночество, то он бы мог попросить побыть с ним еще немного) или высказать нам прямо то, что он чувствует. В данном случае, так как ситуация с отцом была сопряжена с агрессией, велика вероятность, что и к терапевту он чувствует не только страх, но и агрессию. Предложение выразить агрессию приводит к тому, что он высказывает нам свое недовольство считая, что мы не всегда всерьез воспринимаем то, что он говорит (здесь совершенно не важно действительно ли это так или нет, важно то, что клиент смог напрямую озвучить то, что его волнует). После разрешения этой ситуации, мы предлагаем клиенту перенести новый навык в его жизнь и посмотреть, что может измениться там. Например, клиент может разрешить себе напрямую высказать жене то, что думает, т.е., по сути, вступить с ней в конфликт, которого раньше избегал.

На простом решении все не заканчивается, так как мы совместно с клиентом будем перебирать варианты реагирования наиболее уместные конкретно для него («а что бы конкретно ты сказал?», «а как тебе откликается такой вариант?», «хотел бы ты добавить еще что-то?», «а можешь придумать еще пять вариантов реагирования?» и т.д.). Все возможные варианты реального поведения индивид оценивает на внутреннее соответствие, т.е. на то насколько данный вариант приемлем конкретно для него. Это принципиальное отличие гештальт-терапии от когнитивно-поведенческой терапии, где часто предлагаются готовые схемы и формы реагирования, которые могут и не подходить клиенту. В нашем случае мы предлагаем клиенту самому разрабатывать и выбирать варианты действий (хотя, конечно, можем делать и свои предложения).

Работа в рамках дальнейших сеансов будет состоять в том, чтобы оценивать реализацию нового поведения между сеансами, убирать эмоциональные препятствия на пути их реализации в соответствии с вышеописанным протоколом, корректировать способы реагирования человека в направлении большего внутреннего соответствия. Например, если клиент рассказывает нам о том, что он поговорил с женой, но это вызвало у него сильное чувство вины, мы будем работать с этим чувством по протоколу, но он также может решить, что ему неинтересно в принципе говорить с женой и что он сам не разводится с ней только из-за детей, и тогда мы можем найти какие-то более оптимальные варианты реагирования в рамках развода.

Каждая сессия заканчивается определенным домашним заданием. В нашем случае домашние задания не имеют каких-то особых ухищрений, а состоят просто на просто в проверке результатов, полученных на сессии и в планирование нового поведения, способного подвести человека к решению проблемы.

В заключении данной главы нам бы хотелось еще раз обозначить место ИКДП среди других направлений психотерапии, а также ее преимущества по отношению к ним (о рассмотрении недостатков наверняка позаботятся другие авторы).

Краткосрочные и формализованные методы психотерапии. Большинство краткосрочных методов, таких как ДПДГ, регрессивная гипнотерапия, IFS, семейные расстановки и т.д., а также формализованные методы, такие как КПТ, как правило игнорируют работу с защитными механизмами клиента в пользу прямой работы с симптомом, воспринимая защиты как повод для отказа в терапии из-за «безответственности пациента». Например, во время сеанса регрессивной гипнотерапии клиент может резко выходить из гипноза при соприкосновении со значимой травмой или при самом процессе наведения, с позиции гипнотерапевта это будет рассматриваться как «негипнабельность» субъекта или его нежелание работать. Или клиент может жаловаться на неспособность обозначить собственное чувство, что является принципиальным условием в работе в рамках подобных методов. При предъявлении проблемой ситуации, клиент также может отрицать наличие чувствительности, результат все тот же — отказ в терапии со ссылкой на сопротивление клиента или отсутствие проблемы. Тоже самое касается и различных «абстрактных запросов» (поиски смысла жизни, экзистенциальные кризисы), которые часто не берутся в работу в краткосрочных методах.

С другой стороны, формализованные долгосрочные методы типа КПТ, также не рассматривают вопросы контакта и защит: если клиент не выполняет задания, то ему отказывают в терапии в виду «нежелания работать над проблемой». Дело здесь в том, что иногда «нежелание работать на проблемой» и является самой проблемой, заложенной в структуре характера индивида, и именно с ней и нужно работать, в то время как клиент получает отказ.

Тем самым мы не хотим принизить заслуги различных методов, более того в них обычно бывает достаточно много инструментов для преодоления того самого сопротивления, например в регрессивной гипнотерапии часто предлагают различные варианты интенсивной экспозиции, чтобы получить прямой доступ к чувству или в КПТ само сопротивление можно рассмотреть в контексте мыслей и искажений по поводу терапии. Однако, этого, к сожалению, не всегда бывает достаточно, потому что подобные методы ссылаются все также на очевидный симптом и редко обращаются к «неочевидному», например к тому, что индивид может намеренно не выполнять задания, чтобы затянуть терапию, и чтобы продлить общение со своим психологом, поскольку не готов к расставанию с ним и боится чувства одиночества. И подобные скрытые запросы могут быть крайне далеки от тех, которые клиент заявляет открыто и могут даже входить с ними в противоречие, что у нетренированного в глубинной терапии человека создаст не стремление преодолевать сопротивление, а мнение о том, что у клиента запрос отсутствует. В случае же ИКГТ мы обращаем внимание именно на контакт с индивидом и стараемся оценить защиты и прерывания, если у нас нет прямого доступа к чувствам, что намного расширяет спектр возможностей по применению в том числе и вышеописанных методов.

Долгосрочные глубинные методы. Долгосрочные глубинные методы, такие как классический гештальт, психоанализ, экзистенциальная терапия страдают противоположными недостатками: низкой интенсивностью, нежеланием работать с симптомом, затянутостью терапии. Большая часть работы в этих направлениях проходят с низкой степенью эмоциональной интенсивности, что снижает скорость и качество научения (доказанный факт состоит в том, что мы учимся быстрее при наличии ярких эмоций (интересно, что эмоциональное переживание в терапии должно достигать 60—70% от исходной интенсивности), а также, что переучивание происходит быстрее в схожих ситуациях, а в терапии мы воссоздаем ситуацию именно через эмоции). В итоге терапия часто бессмысленно растягивается на долгие месяцы и годы. Как мы уже сказали, мы не ориентированы на какие-либо конкретные сроки терапии, то, что нас отличает — это прицельная работа с эмоциями и поведением после преодоления защит.

Далее мы уже будем подробно рассматривать каждый из пунктов нашего протокола.

РАЗДЕЛ 2. МЕХАНИЗМЫ ПРЕРЫВАНИЯ КОНТАКТА

ОБЩАЯ ИНФОРМАЦИЯ О МЕХАНИЗМАХ ПРЕРЫВАНИЯ КОНТАКТА

Наш подход можно также обозначить, как гештальт-терапия, ориентированная на прерывания, так как во главу угла мы ставим именно их. И, действительно, классический гештальт включает в себя разнообразные возможные стратегии работы, такие как стратегия ориентации на диалог, техническая стратегия и, в конце концов, стратегия, ориентированная на работу с защитными механизмами. В общей модели когнитивной гештальт-терапии мы также используем все три стратегии, однако в ИКГТ нашей основной целью являются именно защитные механизмы, так как диалоговая стратегия не подходит для краткосрочной терапии в принципе, а стратегия ориентации на техники будет сталкиваться с теми же проблемами, с какими сталкиваются краткосрочные и формализованные методы, описанные в предыдущей главе. Таким образом обсудим механизмы прерывания более подробно.

Механизмы прерывания контакта (механизмы защиты психики) — это ригидный, фиксированный и систематически применяемый способ функционирования человека, в результате которого нарушается его естественный процесс адаптации к внешней среде и реализации его потребностей, что выражается в конкретном симптоме (в рамках гештальт-терапевтической парадигмы, а не общемедицинской). На сегодняшний день механизмы прерываний можно рассматривать не просто как умозрительную модель гештальт-терапевтов, но и как реальный физиологический феномен, который мы можем наблюдать с помощью ЭЭГ

Вы могли заметить, что мы используем термины «механизмы прерывания контакта» и «защитные механизмы» как синонимы. И в случае ИКГП — это действительно равнозначные понятия, чего нельзя сказать об общей модели когнитивной гештальт-терапии. И мы поясним почему это именно так, ведь подобное отождествление может вызвать критику у некоторых представителей гештальт-терапии.

На самом деле для нас различия в данных терминах определяются позицией, с которой мы смотрим на сам механизм. Так, если мы рассматриваем тот или иной механизм именно в контексте его ухода от актуальной потребности и адаптации к среде, то тогда это будет механизм прерывания. Но, когда мы рассматриваем причины того или иного механизма и то, почему он возникает, то мы уже говорим о нем, как о механизме защиты психики.

Пример. Индивид боится выразить свое недовольство группе во время групповой терапии, хотя это вполне дозволяется и даже помогло бы его взаимодействию с другими участниками. Данный механизм называется ретрофлексией, а состоит он в том, что человек тормозит появившийся у него импульс, таким образом нарушая контакт со средой (не высказываясь на группе). В этом смысле мы говорим об ретрофлексии как о механизме прерывания контакта. Однако, в тоже время мы понимаем, что данный человек тормозит свой импульс по определенным причинам, например он боится, что ему ответят агрессивно или что его оценят как глупого, что скорее всего связано с особенностями его детского развития, когда ему прививали подобные установки. И здесь, так как мы в первую очередь говорим о том, что индивид пытается с помощью ретрофлексии убежать от неприятного для него опыта, мы уже рассматриваем ее как механизм защиты психики.

Опять же такая схема будет верна именно для ИКГТ, поскольку данный метод нацелен на работу с внутренним конфликтом, однако в реальности возможны и другие вариации. Например, большой шизофренией видит галлюцинации, это нарушает его контакт с реальностью (т.е. проекция выступает как механизм прерывания), но говорить о том, что это с ним происходит из-за попытки избежать негативных эмоций было бы ошибкой, так как его проблема обусловлена особенностями работы его мозга, т.е. мы не можем здесь говорить о проекции как о механизме защиты психики.

Также важно рассмотреть каким образом защитные механизмы предстают перед нами в процессе терапии.

— Защитный механизм как симптом. Иногда клиенты приходят с запросом, напрямую ассоциированным с их симптомом. Это самый простой вариант, который позволяет нам сразу работать с заявленной проблемой. Например, клиент может прийти с запросом о прокрастинации, а при обсуждении оказывается, что он склонен откладывать не только те дела, о которых заявил, но и многие решения в своей жизни, а также мы могли отметить, что он несколько раз отложил психотерапевтическую сессию. В целом здесь нет сомнений, что его основной механизм защиты — это дефлексия (уход от конфликтной ситуации).

— Защитный механизм как отношение к симптому. В ряде случаев защитный механизм является реакцией на тот или иной факт в жизни субъекта. И тогда у нас появляется два слоя эмоционального содержания: с одной стороны, эмоция, проявляемая в запросе (она обычно адекватная), а, с другой стороны, эмоция по отношению к запросу (она обычно неадекватная). В такой ситуации будет ошибкой работать напрямую с запросом клиента (скорее всего, такая работа просто ни к чему не приведет, так как к определенной реакции человека побуждают вполне понятные жизненные обстоятельства). Например, клиент жалуется на усталость от переработок и повышенный стресс (адекватная реакция на переработку) и требует у нас набора техник для улучшения его состояния, когда же мы предлагаем ему просто отдохнуть, он пропускает наши слова мимо ушей, просто отказываясь от терапии. Это механизм эготизма, который вызван возможным разочарованием человека в себе при отказе от работы и признании того, что он не справляется. Или мужчина может в качестве запроса предъявить то, что его жена работает по ночам и просит нас отговорить ее от «ночных похождений». Здесь также проблема кроется не в жене, а в интроекциях мужчины, который с детства для себя уяснил то, что работать должен только муж, а жена не должна и шагу ступить из дома, а также в его проекции собственной матери на жену.

— Защитный механизм как способ прерывания контакта. Наконец, и это самый сложный вариант, мы можем встретить защитный механизм как способ прерывания контакта непосредственно с нами в терапии в контексте «здесь и сейчас». Например, клиент может злиться на нас, когда мы задаем ему прямые вопросы, потому что он проецирует на терапевта образ отца. Или клиент может восхищаться нами, постоянно просить советов и с помощью них даже достигать определенных успехов в своей жизни, при этом в момент любого своего решения, приходя к нам за новыми советами. Это уже механизм интроекции, который позволяет клиенту не брать на себя ответственность за свою жизнь. Клиент также может пытаться угодить нам (профлексия) или, наоборот, закрываться от нас (ретрофлексия).

Как вы понимаете, все эти случаи принципиально различаются и требуют абсолютно разного акцента внимания и подхода. В частности, мы всегда должны выбирать работать ли нам напрямую с симптомом или все же обратиться к защитам клиента, что может в том числе и вызвать его негодование. С другой стороны, мы всегда должны задавать себе вопрос, а нужно ли нам сразу конфронтировать и раскрывать защиту, если мы ее заметили или можно подождать, чтобы не травмировать клиента и сохранить его приверженность терапии, а возможно даже и воспользоваться данной защитой в течении определенного времени, так как именно за счет нее клиент достигает результатов.

ЦИКЛ КОНТАКТА

Рассматривать прерывания цикла контакта невозможно без изучения самого процесса контакта, поэтому в данной главе мы остановимся именно на нем.

Цикл контакта — это модель, описывающая поэтапный процесс реализации наших потребностей в контакте со средой. Данный процесс по-разному воспринимается разными авторами в области гештальт-терапии, в зависимости от целей, задач и особенностей их собственного подхода. Такие описания достаточно субъективны, однако они вполне соответствуют и модели нашего функционирования, предлагаемой в физиологии.

Действительно, описание нашей деятельности в соответствии с этапами: мотивационного возбуждения; ориентировочной реакции; образования условного рефлекса; реализации поведения; разрядки и подкрепления будет целиком и полностью отражать и гештальт-терапевтический подход. Нам кажется важным упоминание не только психологических, но и физиологических основ гештальт-терапии, так как среди людей достаточно популярно убеждение о ненаучности гештальт-терапии по сравнению с той же когнитивно-поведенческой терапии, в то время как гештальт-терапия в своем основании опирается на общепринятую и научную модель физиологии (теорию функциональных систем), чего нельзя сказать о КПТ, большая теоретическая часть которой не имеет доказательных оснований.

Все же далее, следуя традиции, мы будем опираться не на физиологические понятия, а именно на классическую модель цикла контакта.

Модель цикла контакта предполагает под собой ряд этапов, каждый из которых заслуживает отдельного изучения и обсуждения и каждый из которых тем или иным образом проявляется в том числе и в процессе психотерапии. Обсудим эти этапы.

Преконтакт (предварительный контакт, этап мотивационного возбуждения). Первый этап реализации потребности состоит непосредственно в появлении той или иной потребности и ее осознании. Любая потребность в нашем организме зарождается недифференцированным возбуждением, связанным с определенным раздражением и дефицитом, а чем более примитивна потребность, тем проще нам отыскать зону мозга ответственную за ее реализацию и отслеживание. Например, наш гипоталамус постоянно отслеживает уровень грелина (гормона голода). Когда наш желудок пустеет уровень грелина растет и посылает сигналы в гипоталамус, гипоталамус активируется, вызывая возбуждение и во всем теле, таким образом побуждая нас на поиски пищи.

Именно первичное возбуждение и является этапом преконтакта. Такое возбуждение возникает в случае фрустрации наших потребностей внешним или внутренним раздражителем и побуждает нас на то, чтобы тем или иным образом восстановить гомеостаз организма. Чем дольше мы будем откладывать реализации потребности, тем сильнее будет становиться возбуждение, и тем больше оно будет привлекать наше внимание и побуждать к действию по разрядке напряжения. В тоже время, чем дольше индивид будет откладывать разрядку потребности, тем больше вероятность вытеснения данной потребности и тем скорее чувство возбуждения перерастет в недифференцированному тревогу.

Преконтакт можно сравнить с состоянием младенца, который испытывает лишь общую фрустрацию, но не знает, чего конкретно он хочет, потому что еще не обладает какими-либо знаниями о мире, поэтому за разрядку его напряжения ответственность несет его мама, которая предлагает различные варианты и способы удовлетворения.

В целом разные потребности могут проявляться разными типами возбуждений, однако при фрустрации той или иной потребности мы в любом случае изначально будем наблюдать состояние смутной тревоги, которое уже затем будем дифференцироваться и приобретать конкретные формы.

В качестве запроса, преконтакт обычно выглядит как общая тревога у клиента без понимания того, чем она вызвана (тревожное расстройство — это типичный пример). Иногда это могут быть и другие ощущения. Именно поэтому мы будем изучать контекст и фон, чтобы понять, что стало причиной подобных ощущений.

В рамках терапии данный этап может проявляться в виде постановки целей и задач, конкретизации запроса, прояснения ожиданий и сомнений. В терапии мы постепенно проясняем смутные ощущения клиента и недифференцированные высказывания, переводя их на следующий этап цикла контакта. Фигурой на этом этапе работы являются ощущения клиента. Например, мы можем заметить, что клиент как-то зажимается и мельтешит руками и спросить у него с чем это связано; он, в свою очередь, может осознать, что он испытывает тревогу при общении с терапевтом. На этом этапе границы со средой пока еще размыты и человек не разделяет «Я» и «не-Я».

На этапе преконтакта терапевт может задавать следующие вопросы: «Что ты чувствуешь?», «Как это отражается в твоем теле?», «Мне кажется ты сейчас волнуешься, так ли это?», «Как будто, когда ты заговорил об этом, ты испытал больше возбуждения».

Контакт (ориентировочная стадия). Организм охватили возбуждение и тревога, связанные с дефицитом в той или иной потребности, теперь он вынужден искать способы и варианты разрядки данного напряжения. Мы помним, что организм человека — это открытая система, поэтому индивид в поисках способа разрядки обращает свое внимание к среде. Он начинает выбирать варианты и отслеживать объекты, которые бы помогли ему в реализации его желания. Он также выбирает способы, с помощью которых он будет взаимодействовать с данными объектами. В частности, после того как у человека поднялся уровень грелина, он начинает думать над тем, чем бы ему перекусить и каким образом он будет готовить свою пищу, а, возможно, он просто решит ее заказать или пойти в ресторан. В итоге у человека включается функция отбора или так называемая функция-Эго, которая как бы объединяет внутренние побуждения человека (то, что зовется функцией-Ид) и внешние условия (функция-Персоны). Индивид выбирает те варианты, которые подходят конкретно ему в данный момент, исходя из его желания и внешних возможностей. Например, наш субъект может хотеть и лобстера, однако за неимением денег в кармане и каких-либо продуктов в холодильнике кроме яиц, он решает ограничиться яичницей.

Точно также и ребенок, постепенно усваивая различные правила, нормы и способы взаимодействия с объектами (интроекты), получает возможность уже не опираться на маму, а взаимодействовать с миром самостоятельно, отбирая то, что нравится конкретно ему.

Запрос на этапе контакта может выглядеть как ригидные представления индивида о чем-либо, несоответствующие изменившейся ситуации. Например, мужчина может заявить, что его жена не готовит ему, а это значит, что она его не любит. Это ригидное убеждение он скорее всего усвоил в родительской семье, где готовка со стороны женщины считалась нормой, а так как семья была любящей, мужчина и принял убеждение «если не готовит, значит не любит». Задача будет состоять в переформировании подобных убеждений и осознании истинных потребностей («важно, чтобы она тебе готовила или чтобы она тебя любила?»).

В рамках терапии на этом этапе мы проясняем с чем связаны ощущения человека: что происходит в его жизни, что приводит к этим ощущениям или что происходит прямо здесь и сейчас. Например, мы можем уточнить, почему клиент тревожится, говоря с нами и окажется, что он боится нашей оценки как плохого клиента (это скорее всего будет основано на его представлении, что надо быть везде самым лучшим). Фигурой на этом этапе становятся объекты внешней среды, в то время как ощущения уходят в фон. Здесь уже присутствуют достаточно четкие границы между субъектом и объектом, появляется «Я» и «не-Я».

На этапе контакта терапевт может задавать следующие вопросы: «Как думаешь с чем связаны твои ощущения?», «Что прямо сейчас заставляет тебя тревожиться?», «Что сейчас происходит в твоей жизни?», «Что происходило тогда, когда ты начал это чувствовать?», «Каким ты себя ощущаешь, когда делаешь это?», «А где-то еще это проявляется в твоей жизни?», «Какие мысли приходят на ум в этой ситуации?», «Что мешает тебе сказать или сделать это?», «Что ты думаешь о себе, о других, о мире?».

Финальный контакт (этап реализации поведения и взаимодействия со средой). На этом этапе индивид реализует выбранный им вариант поведения. В этой связи гештальт применяет два важных термина: агрессия и слияние. С одной стороны, когда мы реализуем поведение по реализации потребности, мы, как бы сливаемся с объектом (так, поедая яичницу вы уже фокусируетесь не на ней (то есть на внешнем объекте), а на собственных ощущениях и на процессе взаимодействия; точно также, занимаясь сексом с кем-либо, мы растворяемся в ощущениях и погружаемся в процесс, нежели находимся в позиции оценки и отбора). Таким образом границы растворяются и исчезают понятия «Я» и «не-Я», вместо них появляется «Процесс». С другой стороны, данное слияние воспринимается в гештальт-терапии и как проявление некоторой агрессии к объекту, ведь мы вступаем с ним во взаимодействие, то есть выводим из состояния покоя, и в тоже время используем и эксплуатируем его для реализации собственных потребностей.

В этом смысле не стоит романтизировать понятие слияния. Даже во время секса понятие оно предполагает не то, что «два человека соединяются в единое целое», а то, что конкретный человек способен отдаться своим ощущениям и делать то, что ему хочется с другим человеком, полностью отдаваясь данному процессу, при этом не так уж и важно нравиться ли это другому.

Запрос на этапе финального контакта может подразумевать, например неадекватное выражение эмоций, как это бывает при пограничном расстройстве: индивид испытывает эмоции и сразу же разряжает их в дезадаптивных действиях, которые ему вредят, поскольку он не может их удерживать и входить в контакт с ними. Или это может быть девушка в отношениях с жестоким человеком, которая до сих пор находится в слиянии с идеальным представлением о нем и не готова от него отделиться. Сюда также относятся и любые зависимости, так как индивид не представляет себя без объекта удовлетворения потребности. Проще говоря, проблемы этого этапа во многом сводятся к невозможности дистанцирования от того или иного объекта, будь то собственные переживания или внешний объект.

В рамках терапии финального контакта мы достигаем тогда, когда клиент отказывается от своих прерываний и получает возможность напрямую говорить с терапевтом. В тоже время самого терапевта он видит не как условие для разрядки напряжения («вы же врач, вы должны мне помочь»») и не как проекцию более ранних объектов («вы порицаете меня, как моя мать!»), а как отдельную личность, с которой можно обмениваться переживаниями и совместно расти через взаимодействие.

Чтобы перейти к финальному контакту, терапевт может задавать подобные вопросы: «Что ты хочешь сделать в связи с тем, что чувствуешь?», «Хочется ли тебе чего-то сказать или сделать?», «Мог бы ты прямо сейчас сказать мне это?», «Давай проведем эксперимент».

Финальный контакт (этап подкрепления и ассимиляции опыта). Наконец, после того как вы осознали и реализовали свою потребность, наступает этап ассимиляции опыта. На уровне мозга после совершения того или иного действия, мы получаем подкрепление в виде выброса определенных нейромедиаторов и позитивных или негативных эмоциональных состояний, которые либо побуждают нас к повторению действия, либо наоборот заставляют нас отказаться от него. На когнитивном же уровне мы осмысляем полученный опыт, задавая себе вопросы «Было ли это хорошо?», «Было ли это правильно для меня?», «Хочу ли я повторить это снова?», «Что это привнесло в мою жизнь?», «Что бы я мог сделать по-другому в следующий раз?» и т. д. В тоже время мы можем какое-то время наслаждаться чувством насыщения и удовлетворения после совершенных действий. Так, после обеда люди любят немного отдохнуть, чтобы еда усвоилась. И также, переходя с одного этапа жизни к другому, человек склонен усваивать, либо отторгать то, что было в прошлом.

На этом этапе границы с внешним миром снова закрываются, а в качестве объекта начинает выступать наш собственный опыт, который мы рассматриваем со стороны.

Запрос клиента здесь обычно связан с переоценкой жизненных ценностей. Сюда можно отнести состояние экзистенциального кризиса, а также потерю близкого, горевание по которому должно завершиться перестройкой собственной жизни. Это может быть и просто любая потеря, когда индивиду необходимо отделиться от объекта и переосмыслить опыт, полученный вместе с ним. Часто на этом этапе в качестве основного симптомы мы можем видеть обесценивание такого опыта.

В рамках терапии этап постконтакта проявляется в оценке прошедшей сессии и ощущений от нее. Клиент начинает размышлять над тем, как ему использовать полученный опыт и как ему применить данный опыт в жизни. В тоже время постконтакт мы можем наблюдать и при переоценке любой из ситуаций, с которыми мы работаем в рамках сессии.

Чтобы перейти к постконтакту, терапевт может задавать следующие вопросы: «И как тебе это?», «Что ты чувствуешь по этому поводу (уже после работы с конкретной ситуацией)?», «Какие выводы ты делаешь?», «Что-то поменялось?», «Как бы ты мог это применить?», «Как теперь ты на это смотришь?», «Было ли что-то полезное для тебя сегодня?».

Вот упрощенный пример прохождения цикла контакта в рамках сессии.

Терапевт (далее Т.): Озвучь свой запрос.

Клиент (далее К.): Мы стали часто ссориться с моей женой. Меня жутко раздражает, когда она делает что-то не так. Я начинаю придираться к тому, как и что она готовит, как раскладывает мою одежду и ко множеству других мелочей, на которые бы я на самом деле мог не обращать внимания (на этапе запроса клиент обычно предъявляет нам свой механизм прерывания, в данном случае нам стоит его конкретизировать).

Т: А когда у вас это все началось?

К: На самом деле это началось с моей измены. Она была давно, и жена меня простила, однако после этого наша половая жизнь начала сходить на нет (здесь мы уже можем сделать предположения о некоторых механизмах прерывания, например это может быть дефлексия, которая предполагает, что с помощью конфликтов семейная пара разряжает свое сексуальное напряжение, а, во-вторых, это может быть проекция, в рамках которой клиент переносит на свою жену собственное чувство вины, видя в ней продолжающийся укор за измену и реактивно отвечая на него собственными претензиями; мы остановимся на дефлексии).

Т: Ты говоришь, что у вас отсутствуют сексуальные отношения, связано ли это с тем, что жена тебе больше не симпатична? (мы переходим к анализу контекста и преконтакта)

К: Нет, она очень красивая, и я очень ее люблю, я хотел бы, чтобы у нас снова был секс с ней (это этап преконтакта, на котором клиент определяет свои ощущения; в данном случае он все же испытывает возбуждение по отношению к своей жене и любовь к ней, и это более глубокие чувства, нежели раздражение, которое он проявляет в конфликте).

Т: А как ты думаешь твои конфликты с женой могут ли быть вызваны отсутствием сексуальной связи? Я имею в виду, что твое раздражение может расти именно из-за недостатка интимных отношений и затем накопившееся напряжение ты сбрасываешь именно таким образом? (здесь терапевт, по сути, делает прямую концептуальную интерпретацию, опирающуюся на теорию гештальта и таким образом мы переходим на этап контакта, т.е. рассматриваем способ, с помощью которого индивид реализует свою потребность).

К: Честно говоря я не знаю, но могу предположить, что это так.

Т: А ты не пробовал просто поговорить с ней по поводу своих чувств или же проявить к ней сексуальный интерес: обнять, сказать комплимент и т.д.?

К: Я слабо себе это представляю. Мы в принципе не ведем таких разговоров, да и мне казалось, что оно должно как-то само все складываться.

Т: А что произойдет, если ты с ней попытаешься заговорить на эту тему?

К: Ну я думаю, это будет очень неловко и мне будет стыдно перед ней (в целом на этом этапе можно формировать гипотезу о механизме прерывания контакта: клиент боится напрямую заговорить с женой на интимную тему, а также проявить какое-либо сексуализированное поведение и поэтому каждый раз когда нарастает его неудовлетворённость, он, чтобы не встречаться со смущением, вместо этого устраивает конфликт, таким образом можно говорить о механизме дефлексии, когда клиент вместо того, чтобы напрямую реализовать свою потребность решает сбросить напряжение в конфликте).

Т: Но может все-таки подумаем, как бы ты мог с ней поговорить о том, что для тебя действительно важно, при этом не устраивая скандал? (здесь мы уже переходим к финальному контакту и эксперименту).

К: Я думаю, что может будет лучше не прямо говорить об этом, а все-таки показать это через поведение. Может я куплю ей цветов и попробую обнять ее первый раз за долгие годы…

Т: Хорошо, когда бы ты смог сделать это?

К: Думаю в субботу, у нас у обоих будет выходной и можно ее еще и пригласить куда-то (в идеале стоит максимально конкретизировать способ действий, чтобы повысить вероятность их реализации).

Т: Тебя бы устроил такой способ? (это уже вопрос этапа постконтакта, однако полноценный постконтакт будет уже после реализации действия).

К: Да, я думаю да.

Т: Хорошо, тогда это будет твоим домашним заданием (в ИКГТ в отличии от классического гештальта мы даем домашние задания)

…на следующей неделе

Т: Расскажи как прошло ваше свидание (это уже полноценный этап постконтакта)

К: Чудесно, она не ожидала от меня такого, и мы хорошо провели ночь.

Т: Как бы ты мог это использовать в дальнейшем (поощряем ассимиляцию опыта на постконтакте).

К: Ну я мог бы банально ассоциировать свое раздражение с пониманием того, что это не она такая, а мне просто не хватает любви от нее. Ну и в целом я бы мог больше за ней ухаживать, в принципе я понимаю, что у нас не было половой жизни так долго именно из-за того, что я отдалился, а не она, она просто реагировала на меня (на этом можно завершать постконтакт).

Сразу оговоримся, что это был крайне упрощенный и не типичный вариант сессии в нескольких смыслах. Во-первых, клиент практически сразу же назвал нам свою базовую потребность, в то время как настоящий клиент мог бы потратить достаточно много времени на то, чтобы понять, что его раздражительность связана с сексуальным напряжением. При этом он принял первую же нашу гипотезу, которая могла и не подтвердиться. Во-вторых, здесь практически не было динамики чувств (принцип луковицы). В реальном сеансе не так велика была бы вероятность, что клиент сразу перейдет от агрессии к любви. Скорее всего нам бы пришлось сначала пройти по циклу контакта, связанному с раздражением на жену, которое бы возможно сменилось виной перед ней, извинениями (в том числе и извинением себя за измену), а лишь затем каким-то теплыми чувствами. В-третьих, приведенное прерывание — это лишь пример. Намного чаще мы бы встретили в такой ситуации прерывание в виде проекции, когда клиент проецировал бы на жену собственное негативное содержание и злился бы именно на него (опять же чувство вины за измену, которое каждый раз оживает при общении с женой и заставляет мужчину испытывать дискомфорт, т.е. жена в данном случае приравнивается к источнику дискомфорта). В случае проекции здесь бы пришлось потратить намного больше времени на разбор и коррекцию убеждений по поводу жены. В-четвертых, вы должны понимать, что главным прерыванием в данном сессии была дефлексия, т.е. уход от сексуальных отношений в конфликт в виду нежелания встречаться со смущением, именно смущение не давало клиенту напрямую реализовать свой цикл контакта. Однако, в этой сессии мы практически не работали с этим самым смущением и его причинами (хотя у нас есть достаточно инструментов для этого), но прямо толкнули клиента в действие и эксперимент, чего сложно достичь в реальной ситуации, так как чувства могут быть для них непреодолимы. В-пятых, вся сессия выстроилась на одном прерывании, однако в реальности в рамках одной сессии их может быть несколько. Например, с одной стороны клиент использует дефлексию для ухода от смущения, а, с другой стороны, побудив клиента к действию, мы могли бы встретиться с проекций данного смущения, в стиле «жене будет неловко от этого». В большинстве случаев у клиента превалирует одно определенное прерывание, однако в тоже время в проблему могут быть включены и другие прерывания, с которыми также придется работать. В-шестых, не стоит думать, что находить решение так просто. Клиент вполне мог не найти решения своей проблемы, используя иные механизмы прерывания (например, заявляя: «я просто не выдержу своих чувств»). В тоже время и само решение могло бы ему не подойти. Клиент вполне мог бы прийти на следующую сессию и заявить, что «цветы и комплименты не помогли», и тогда нам бы пришлось искать иной способ реагирования, и здесь также важно не само нахождение способа, но внутреннее согласие с ним.

Внутреннее согласие — это термин из экзистенциального анализа Альфрида Лэнгле. Он является аналогом гуманистического термина «конгруэнтность», однако в виду максимального упрощения понятия «конгруэнтность» представителями НЛП, нам все же термин «внутреннее согласие» кажется ближе. Сам термин предполагает, что избранный клиентом способ действия согласуется с его ощущениями, ценностями, потребностями и средой. Если максимально упростить, то мы говорим об ощущении гармонии с выбранным способом действия, а в терапии мы каждый раз перебираем варианты действий, основываясь на чувстве внутреннего согласия

В целом задача терапии состоит в том, чтобы, во-первых, провести человека по циклу контакта в рамках его проблемы (в краткосрочной перспективе), а, во-вторых, научить его лучше осознавать себя и свои чувства, чтобы затем ему было проще реализовывать свои потребности (в долгосрочной перспективе). В этом смысле цикл контакта рассматривается не только как цикл реализации потребностей, но и как цикл осознания. Это связано с тем, что и дезадаптивные способы контактирования в целом приводят к разрядке напряжения (т.е. позволяют реализовывать те или иные потребности), однако часто это не дает нам эффективно функционировать в мире, так как мы теряем управление над своим поведением. Так вот терапия сводится именно к тому, чтобы привнести в процесс контакта осознанность, а таким образом и некоторый выбор. Именно поэтому в общей модели мы много времени уделяем феноменологии, т.е. тому, как конкретно устроена проблема клиента, каким образом он сам ее организует, что дает ему возможность контроля. Такое осознание принципиально отличается от ортодоксального психоаналитического осознавания, где, например при изучении панических атак, терапевт будет пытаться выяснить их причину, а не их механизм. Нам же важна не причина, а то, как функционирует проблема клиента, и, в рамках данного примера, мы скорее будем выяснять, что делает человек для создания своей панической атаки. Так мы можем узнать, что он начинает напрягаться, думать о том, что умирает, активнее дышать, фокусироваться на своих ощущениях. Само такое осознание уже помогает клиенту отказаться от подобных действий, а нам — спланировать те или иные интервенции, например экспозиционную терапию или эксперимент, в рамках которого мы предложим клиенту активно подышать и проверить сможет ли он от этого умереть, как он думает.

В рамках же ИКГТ мы меньше внимания будем уделять отстраненному осознанию, скорее мы сразу будем погружать человека в цикл контакта через проживание эмоций и формирование нового поведения. Именно для этого мы и будем работать с прерываниями на цикле контакта, ведь именно они мешают человеку столкнуться с его чувствами и взаимодействовать со средой. В тоже время каждое из прерываний может одновременно являться и способом контактирования, и в этом смысле мы обращаем внимание на адаптивность данного способа прерывания. Например, если проекция позволяет мне адекватно спрогнозировать действия другого человека, а интроекция эффективно адаптироваться к общественным нормам, то тогда это уже не способы прерывания, а способы адаптации. Поэтому в целом мы смотрим именно на патологию способа контакта в зависимости от степени его адаптивности, нежели на сам факт присутствия той или иной психической защиты.

Видеоанализ 150 терапевтических сессий показывает, что 78% взаимодействий следуют классической структуре цикла контакта, в то время как нарушения цикла коррелируют с симптоматикой. При этом каждая из фаз контакта активирует конкретные зоны мозга.

Каждая психическая защита проявляется на разных этапах цикла контакта и по-разному выражается в поведении клиента. В большинстве случаев у клиентов преобладает именно один определенный способ защиты (за ним может крыться другой, который срабатывает, когда мы пробиваемся через первый). Такой способ обычно и формирует характер человека, и именно он чаще всего и является патологическим, так как не позволяет индивиду реагировать на ситуацию спонтанно. В этом смысле можно вспомнить Вильгельма Райха, который утверждал, что у здорового человека вообще «не должно быть характера».

Анализ психических защит и прерываний позволяет нам перейти от внешних проявлений к истинным чувствам и потребностям клиента. В то время, как неспособность преодолеть защиты, а также неумение их увидеть часто сводит всю работу на нет, так как теряется доступ к эмоциям и в целом к пониманию потребностей и запроса клиента. В этом смысле ИКГТ имеет преимущество перед рядом краткосрочных подходов, в рамках которых защитные стратегии в принципе не рассматриваются, а воспринимаются скорее как намеренное сопротивление клиента и служат поводом для отказа в терапии.

В тоже время анализ защит — это достаточно сложный процесс, который может занимать много времени и зависеть от уровня понимания и опытности терапевта, нежели просто базироваться на заученных знаниях и навыках. Поэтому так важен и личный опыт проживания терапии. Нам же пора перейти непосредственно к обсуждению механизмов прерывания контакта.

СЛИЯНИЕ ПЕРВОГО ТИПА

Наша обсуждение прерываний мы начнем с самого первого прерывания, которое проявляется в нашей жизни и в тоже время с самого сложного, ведь оно характеризуется вытеснением и отсутствием понимания собственных чувств, потребностей и состояний, проще говоря, при слиянии клиент нам просто не скажет, что его волнует, потому что сам не видит этого. Но мы пойдем по порядку.

Для описания слияния лучше всего обратиться к процессу нашего детского развития. И здесь есть два значимых примера, которые очень хорошо характеризуют процесс слияния.

Первый пример касается развития нашего восприятия. Дело в том, что, когда младенец появляется в этом мире, он практически не способен различать окружающую действительность. Его зрение состоит из размытой черно-белой массы, которая только в процессе взросления начинает приобретать очертания и раскрашиваться в разные цвета. Огромную роль в этом играет наше кинестетическое восприятие: ребенок начинает взаимодействовать с объектами и трогать их, и это позволяет постепенно выделять данные объекты из общего смазанного поля восприятия. По сути, он начинает выделять фигуры в общем фоне смутных ощущений.

Это был пример развития лишь нашего восприятия, однако все остальные психические функции у нас развиваются примерно также, и также развиваются наши знания о мире. Например, первый раз прочитав данную книгу, у вас сложится лишь общая схема гештальт-терапии, но прочитав ее второй раз, сходив на дополнительное обучение, посмотрев ролики, посвященные данному направлению, вы будете все больше и больше углублять свои знания — именно углублять, т.е. дифференцировать и наполнять деталями то, что вы и так уже знаете.

Таким образом наш процесс развития во многом строится на познании различий между объектами, т.е. на переходе от недифференцированного поля ко все большей его дифференциации. И именно состояние недифференцированного поля мы и можем называть слиянием (опять же вспоминаем младенца, который еще плохо видит, и у которого все объекты как бы прилипли друг к другу и слились воедино).

Это принципиально важное понимание, потому что, когда вы слышите понятие «слияние» в СМИ, оно в большинстве случаев отражает именно социальные процессы и, кажется будто слияние — это что-то, что происходит между людьми, хотя на самом деле это процесс исключительно индивидуальной психики. В тоже время второй наш пример будет касаться именно социальных взаимодействий.

Возвращаемся к нашему младенцу, который только что увидел этот свет. Он ничего не знает о мире, т.е. о той среде, в которой он живет. Следовательно, у него еще не сформированы никакие способы взаимодействия с ним, что, однако не отменяет наличия у него жизненно важных потребностей. Так как же быть этому ребенку, если ему надо поддерживать свой гомеостаз, но самостоятельно он этого сделать неспособен? Конечно, на помощь приходит мама. Именно мама помогает удовлетворить потребности ребенка и поддерживает его жизнедеятельность. И здесь важно именно то, каким образом она это делает.

Дело в том, что, чтобы удовлетворить потребности ребенка, маме по сути надо угадать, что он хочет. Она делает это на основе своего опыта, знаний и ответной реакции ребенка. Дала покушать — ребенок успокоился, значит все сделано правильно; ребенок не успокоился — значит проблема в чем-то другом и надо искать иной способ разрядки потребностей, что мама и делает, беря ребенка на ручки или меняя ему подгузники. Принципиальным моментом является то, что сам ребенок в этот момент не осознает своих потребностей, он находится в том самом недифференцированном поле, а все его ощущения сводятся к дискомфорту в виде тревоги и комфорту в виде общих приятных ощущений (функционирует по принципу подкрепления). Таким образом он лишь реагирует на то, что ему предлагает его мать, и именно с помощью нее получает разрядку, в то время как именно мать определяет то, каким образом он ее получит.

Хотя мы подробно в этой книге и не будем останавливаться на функциях личности, в данном случае можно говорить о том, что младенец существует пока лишь на основе одной функции (или инстанции в структуре психики) — на основе функции Ид или на основе реакций своего тела. В то время как мать представляет из себя продолжение психики младенца в виде функции Персоны, которая связана со способами, с помощью которых тело получает свою разрядку.

Заходя немного вперед, мы скажем, что постоянные подкрепления со стороны матери постепенно интериоризируются и превращаются во внутренние структуры в виде интроектов. Проще говоря, ребенок ассоциирует воздействия матери с собственными потребностями и начинает формировать прочные связи между ними, их обозначениями и способами разрядки. Например, ребенок понимает, что бурление в животе означает голод именно потому, что, когда он получал пищу от матери, его напряжение в животе спадало. Повзрослев, индивид понимает, что можно обойтись и без матери, просто самостоятельно заказав доставку еды, чтобы живот больше не бурлил. В этом смысле также проявляется процесс дифференциации, т.е. ребенок с течением времени усваивает все больше и больше различных способов удовлетворения своей потребности, также как и во всей большей степени начинает замечать оттенки своих чувств и желаний: теперь не любой его голод можно удовлетворить, напоив молоком из соски, но в ряде случаев ему будет хотеться чего-то попить, а в другом случае чего-то поесть, а среди этого «поесть» будет множество объектов, на которых он также будет фокусировать свое внимание.

Также, кстати, развиваются и наши эмоции: именно родители помогают человеку понять, что он чувствует за счет отражения и вербализации его ощущений («Ну не грусти», «Обиделся на меня?», «Я тебя порадую сегодня» и т.д.). Общие недифференцированные ощущения комфорта и дискомфорта начинают превращаться в радость, грусть, гнев, страх и другие эмоции, а чем старше мы становимся, тем больше различаем оттенков наших переживаний, формируя в том числе длительные чувства, вторичные социальные эмоции (вина, стыд, обида), а также метаэмоции (чувства по отношению к другим чувствам).

Это одна из причин почему слияние, формирующее характер является сложным для работы прерыванием и редко поддается краткосрочной коррекции, ведь оно связано не с вторгающимися травматическими реакциями или незнанием как поступить в той или иной ситуации, а в целом с несформированными психическими структурами ответственными за понимание себя и мира. Если в краткосрочной работе наш клиент обычно понимает, чего он хочет и как этого достичь, а нам достаточно лишь убрать препятствие на его пути, то в случае слияния, такого понимания в принципе не будет, как не будет и эмоции, с которой мы могли бы работать быстро. Однако, это касается именно структурообразующего слияния, которое охватывает всю личность, нежели слияния как прерывания в отдельной ситуации. Далее мы часто будем использовать данные термины.

Структурообразующее прерывание — это основное ригидное прерывание человека, которое он использует систематические. Такое прерывание обычно формирует его характер, акцентуации и расстройства личности. Оно может иметь разную степень выраженности и при этом охватывать все сферы жизни человека в целом.

Ситуационное прерывание — это прерывание, которое проявляется в определенный момент времени, оно может быть связано лишь с конкретной ситуацией, либо вообще не проявляться систематически. Такие прерывания мы чаще встречаем при поведенческих расстройствах, например, когда индивид склонен избегать конкретной ситуации, хотя в остальное время он данного прерывания не проявляет.

Из сказанного выше мы делаем два главных вывода, характеризующих слияние.

— Ребенку для разрядки недифференцированного напряжения нужен внешний объект, который поможет ему понять, что нужно сделать, чтобы справиться с собственной тревогой. В этом ключе он полагается на свою мать, которая уже определяет конкретные способы реализации его потребностей.

— Когда мать определяет, что нужно ребенку, она, по сути, подменяет его потребности своими собственными способами разрядки напряжения, которые затем усваиваются ребенком.

— Весь этот процесс может протекать как здоровым образом, когда мать ориентируется на обратную связь от ребенка и пытается подобрать оптимальный вариант для разрядки его напряжение, так и нездоровым образом, когда мать неспособна воспринять сигналы ребенка, и использует неподходящие способы для того, чтобы справиться, как с фрустрацией ребенка, так и со собственной фрустрацией. В последнем случае может быть огромное число вариантов воздействия, начиная от того, что мама просто не особо чувствительна и вместо того, чтобы обнять ребенка дает ему соску, заканчивая вливанием алкоголя ему в рот, чтобы тот побыстрее уснул или прямым насилием, чтобы «он заткнулся». В таком случае у младенца уже на раннем этапе формируется прерывание контакта, ведь ему необходимо подавить менее значимые потребности, чтобы избежать боли и страха.

Это психоаналитическое углубление в процессы развития для нас было необходимо лишь для наглядной иллюстрации понимания процесса слияния уже у взрослой личности, так как мы все же ориентированы именно на «здесь и сейчас» в терапии, нежели на изучение автобиографии. А «здесь и сейчас» слияние как механизм имеет два значимых элемента.

— Социальное слияние. Индивид подменяет собственные потребности чужими. Именно о такой форме взаимодействия часто говорят популярные психологи, например, когда женщина заявляет, что «не представляет жизни без НЕГО» или когда индивид пытается подстроится под общественное движение и отыскать «успешный успех» вместо того, чтобы позаботиться о том, что на самом деле важно. При этом, когда мы говорим о слиянии первого типа, мы акцентируем внимание именно на непонимание собственных потребностей, нежели на подмене их чужими (на это мы смотрим, когда говорим о слиянии второго типа).

— Психическое слияние. Психическое слияние предполагает, что клиент не «видит» тех или иных элементов своего опыта. Если брать пример, приведенный выше, то мы в первую очередь говорим о его потребностях, которые он не замечает из-за того, что подменяет их чужими. Однако, клиент также может не замечать собственных ощущений в теле, мыслей, чувств, переживаний, элементов реальности. Например, женщина можно упорно не замечать измену мужа, потому что боится, что ее брак развалиться. Такое игнорирование и вытеснение может происходить не только из-за того, что не сформированы определенные психические структуры (мама не научила чувствовать), но и из-за того, что клиенту просто больно соприкасаться со своим опытом, поэтому ему проще его вытеснить (например, вытеснить воспоминание об изнасиловании или вытеснить собственную профессиональную неудачу, которая сейчас и является корнем всех проблем).

Таким образом клиент со слиянием — это клиент, который вытесняет и не видит реальной проблемы, не может понять свои истинные чувства, не имеет своей собственной позиции и часто выступает не от своего имени, а от имени других людей или группы («жена/мама решили, что мне нужно на терапию», «я хотел бы понять как мне добиться больших результатов», «я не знаю, что мне делать: уехать из страны или остаться»). А задача терапевта — это прояснить и понять, что на самом деле хочет и испытывает клиент (в случае же структурообразующего слияния, задача терапевта часто состоит в воссоздании родительского контакта с клиентом и в формировании новых интроектов, на основе постоянного отражения эмоций и чувств). Суммируем это в определении.

Слияние — это отсутствие границ между собственными потребностями, мотивами и эмоциями, а также между собой и другими людьми, характеризующееся неспособностью к понимаю собственных ощущений и заимствованием этого понимания из внешней среды.

Разные виды слияния могут иметь различные нейробиологические корреляты. Например, при подавлении эмоций и воспоминаний активируется дорсолатеральная префронтальная кора, которая тормозит активность гиппокампа (ответственного за запоминание), а также вентролатеральная префронтальная кора, которая участвует в подавлении эмоциональных реакций. Слияние с телом коррелирует с гипоактивацией островковой доли (снижение осознавания телесных сигналов). Слияние в виде отрицания реальности связано с повышенной активностью правой префронтальной коры, а также со сниженной активностью островковой доли, которая отвечает за осознание внутренних состояний. У людей с алекситимией наблюдается сниженная активность передней островковой доли, что нарушает. Это нарушает интероцепцию (осознание телесных сигналов эмоций) и сниженная активность в нижней лобной извилине и височно-теменном узле, что обуславливает трудности в эмпатии.

Границы. Здесь мы упомянули термин границы, который мы также будем рассматривать далее. На данный момент важно понимать то, что мы способны воспринять лишь тот объект, по отношению к которому мы встаем в позицию наблюдателя, т.е. формируем границу с ним, в рамках чего появляются так называемые «Я» и «не-Я». Пока мы не создали границу со своими ощущениями и не смотрим на них со стороны, мы воспринимаем их как продолжение себя, которое не подпадает под прицел нашего внимания («как часто вы обращаете внимание, например, на свои руки?»). В случае слияния какая-либо граница между объектами отсутствует, что означает, что объекта как такового просто не существует для данного человека. Напомним, что под объектом мы понимаем любое содержание психики, т.е. отсутствие объекта означает, что клиент может не «видеть» определенной ситуации в жизни, другого человека (таким какой он есть), собственных мыслей, эмоций, телесных ощущений.

Вот несколько отрицательных примеров слияния.

— Межличностное слияние в семейных отношениях. Родители видят в своих детях продолжение самих себя и не воспринимают их как отдельных личностей. В итоге их дети подавляют собственные желания и чувства и не понимают, чего они хотят, просто следуя их указаниям.

— Слияние в романтических отношениях. Партнеры не различают границы в отношениях, что приводит к невозможности выделения личного пространства. Обычно один партнер начинаем делать то, что хочет от него другой партнер, смотреть то, что нравится другому и т.д., при этом вытесняя тот факт, что у него самого эти занятия могут вызывать отторжение. Это может вызывать раздражение и чувство удушья в отношениях.

— Слияние в профессиональной среде. Сотрудники в коллективе не могут разграничить свои личные и профессиональные обязанности, что приводит к смешению ролей и путанице в ответственности. Человек может потерять возможность отделиться от работы, приходя домой и не понимая, что он попадает в новый контекст, где могут быть актуальны совершенно иные потребности, например потребность в общении с семьей.

— Слияние в социальной сфере. Члены группы или сообщества не могут увидеть различия в интересах и потребностях, что приводит к конфликтам и напряжению внутри группы. Это может разрушить солидарность и привести к распаду сообщества.

— Слияние в психосоматических расстройствах. Человек подавляет свои естественные эмоциональные проявления, такие как плач или выражение гнева, что приводит к психосоматическим заболеваниям. Например, постоянное подавление эмоций может вызвать проблемы с дыханием или мышечные зажимы.

— Слияние в ритуальном поведении. Человек может отождествлять себя с ритуалами и привычками. Например, из-за необходимости совершать молитву, мы можем игнорировать ряд актуальных на данный момент потребностей.

— Слияние в образовательной среде. Студенты или преподаватели не могут отделить свои личные убеждения и ценности от учебного процесса, что приводит к предвзятости и невозможности объективного восприятия информации. Это может затруднить обучение и научную работу.

Положительные примеры слияния.

— Возможность подстроиться под других людей. Слияние дает возможность индивиду подстроить свои интересы под интересы группы или другого человека, за счет отказа от собственных потребностей, что создает ощущение единства и комфорта в партнерстве. Например, женщина может проигнорировать капризы своего мужа, как бы не замечая их, тем самым предотвращая конфликт.

— Возможность подавить свои интересы ради значимых ценностей. Часто нам может быть необходимо отказаться от собственных текущих потребностей ради более значимых целей. Вспомним снова симбиоз матери и ребенка, когда мать отказывается от множества своих капризов ради своего потомства.

— Игнорирование боли. Слияние может помочь нам отстраниться от физической или эмоциональной боли. Например, на приеме у зубного врача мы стараемся перевести внимание с боли на что-то еще, чтобы ее не чувствовать.

В рамках этих примеров вы должны были заметить принципиальное отличие адаптивного и дезадаптивного типов слияния — они реализуются на разных этапах цикла контакта. Адаптивное слияние обычно возникает на этапе финального контакта, когда мы полностью сливаемся с объектом нашей потребности, в то время как дезадаптивное слияние возникает на этапе преконтакта, т.е. на этапе осознания потребности как таковой. Действительно, если я подстраиваю свое поведение под терапевтическую группу и если я в нее вовлекаюсь, несмотря на то что мне хотелось бы заниматься другими делами, то я нахожусь на этапе финального контакта и данная группа приносит мне пользу, помогая мне формировать новые умения и навыки. В тоже время, если в этой группе мне предлагают делать упражнения и практики, смысл которых я не понимаю, но делаю их только чтобы подстроиться под других участников, тогда такое слияние вряд ли будет продуктивным.

Есть и другие критерии здорового и нездорового прерывания контакта, которые будут актуальны и для других прерываний, рассматриваемых нами далее.

— Временность. Здоровый способ контакта не применяется систематически и реализуется в конкретной ситуации в конкретный момент времени. Он не подменяет собой другие способы контакта в иных контекстах.

— Осознанность. Человек понимает как и зачем он использует данный тип прерывания. Он может активировать и прекращать его использование по своей воле.

— Гибкость. При желании человек мог бы использовать и иные способы контакта в данной ситуации.

Отсюда характеристики нездорового способа прерывания контакта состоят в следующем.

— Систематичность. Клиент проявляет прерывание постоянно и систематично в схожих или множестве других ситуаций.

— Диссоциация. Клиент не осознает свой способ контактирования и не принимает за него ответственность.

— Ригидность. Клиенту сложно переключиться на другой способ контактирования.

Отсюда мы перейдем уже к терапевтическим аспектам слияния. И первое, что нам предстоит разобрать, это то, по каким признакам мы понимаем, что человек находится в слиянии.

— Трудности в определении собственных переживаний и потребностей. Клиенту достаточно сложно отделить свои переживания от переживаний других людей. Часто за свои он выдает чужие потребности. Например, клиентка может сказать: «Мне нужна терапия», а на вопрос «Зачем?», ответить, что ее муж сказал ей, что это важно для сохранения брака. Клиенту сложно будет отвечать на вопросы «А чего хочешь именно ты?» и «Что ты чувствуешь?».

— Невозможность описания личного содержания. Клиент не способен определить и описать, что он чувствует, думает представляет. Часто можно встретить фразы по типу «Никакие образы не приходят», «Да, я ничего не думаю», «Чувствую себя обычно», «Чувствую напряжение» (здесь клиент обычно не способен определить, где конкретно находится ощущение и говорит про общее состояние тела; сюда же можно отнести ситуацию, когда клиент говорит про чувства в голове «Напрягается затылок», «Головная боль» — такие чувства также являются отвлечением от телесных ощущений). В рамках гештальта, при подобных проявлениях, мы говорим, что клиент находится в слиянии со своими мыслями, чувствами, ощущениями и т. д. Наша задача здесь — это прояснить игнорируемый элемент опыта.

— Клиент игнорирует очевидные факты. Например, мать наркомана может заявлять, что ее сын очень хороший мальчик и во многом ей помогает, а исчезновение ложек в квартире списывать просто на случайные потери, в то время как всем окружающим, в том числе и психологу, понятно положение вещей. Женщина может рассказывать о том, какой у нее чудесный брак, а то, что ее муж несколько раз ей изменял, и они постоянно ссорятся не брать в расчет. Мужчина может удивляться тому, как от него могла уйти его девушка, если все было так чудесно, однако при расспросах оказывается, что она его почему-то «боялась», а после уточнения оказывается, что он ее ударил пару раз и т. д. Здесь нам предстоит достаточно сложная работа, так как мы встречаемся с тем, что сам клиент в принципе не осознает и не видит проблему, а, следовательно, с трудом способен донести ее и нам, таким образом терапевт может даже не подозревать о значимых обстоятельствах в жизни клиента, которые бы могли перевернуть весь ход терапии. Именно поэтому важно исследователь контекст, в котором находится клиент и его жизненные обстоятельства. Наша задача — это конфронтация клиента и планомерное донесение до него вытесняемой информации.

— Избегание индивидуации. Клиент может негативно реагировать на наши прямые обращения к его собственным чувствам и желаниям. Он может раздражаться или просто игнорировать такие запросы. Например, он может сказать: «Я не понимаю, зачем вы каждый раз спрашиваете, что я чувствую, я же вам уже озвучил свою проблему». Такие негативные реакции также имеет смысл подвергать конфронтации.

Слияние у терапевта может проявляться следующим образом.

— Отсутствие осознанности. Терапевт в принципе не осознает своих реакций на клиента, что мешает анализу переноса, а также предоставлению клиенту эмпатических реакций. Это может выглядеть как: «Данный клиент не вызывает у меня никаких чувств», «Я просто жду, когда закончится время сеанса», «Я как будто механически делаю технику». В такой ситуации терапевту нужно более тонко дифференцировать свои чувства и переживания, а также причины невовлечения в ситуацию клиента, для чего может потребоваться и личная терапия.

— Контрперенос. Терапевт может не осознавать причины собственных реакций на клиента. Например, он может испытывать раздражение, думая, что оно связано с поведением клиента, однако на самом деле его причина кроется во внешнем виде клиента, который напоминает терапевту о его отце или матери. В таком случае терапевту необходима супервизия.

В целом для терапевта могут быть характерны и остальные проявления слияния, какие мы можем наблюдать и у клиента.

Способ конфронтации: обратить внимание на игнорируемые клиентом аспекты контакта.

Задача в переносе. Научить клиента чувствовать и принимать реальность.

Стратегия работы со слиянием будет в первую очередь направлена на культивацию способности клиента принимать реальность такой какая она есть, а также на обучение клиента распознавать и осознавать собственные импульсы и игнорируемые элементы опыта. Для этого могут использоваться следующие приемы.

— Конфронтация и уточнение. Мы можем напрямую указывать клиенту на игнорируемые аспекты опыта и на несоответствия в его рассказе: «Ты говоришь, что твой сын не наркоман, но все вокруг утверждают, что это именно так, а еще у вас пропадают ложки из дома. Как так происходит?», «Ты говоришь, что у вас был чудесный брак, но при этом твоя жена боялась тебя, что вызывало ее страх?», «Ты говоришь, что тревога у тебя возникает сама собой без какой-либо причины, но при этом она появилась у тебя в момент развода с мужем, неужели здесь нет никакой связи?». Мы также можем просить уточнить и подробнее описать опыт клиента: «Ты говоришь, что ничего не чувствуешь, а как это переживается, когда ты ничего не чувствуешь?».

— Эмпатическое научение. Для того чтобы помочь клиенту дифференцировать собственные чувства и переживания мы можем активно использовать отражение и эмпатический отклик: «Ты говоришь об этом так спокойно, хотя мне было бы ужасно страшно в твоей ситуации», «Ты описываешь свой брак как чудесный, однако мне было бы тяжело, если бы жена ко мне так относилась», «Ты замолкаешь на этом моменте, как будто что-то происходит внутри тебя» и т. д. Важно делать эмпатический отклик и в отношении самой защиты: «Да, я понимаю, в такой ситуации может быть проще ничего не чувствовать, так как чувства могут ранить».

— Технические способы дифференциации. Многие техники также направлены на прояснение и дифференциацию переживаний клиента. Например, техника пустого стула способна сильно повлиять на восприятие клиента, когда он встает в позицию другого человека. Например, так клиент может обнаружить, что с позиции его супруга их брак выглядит не так гладко.

Резюмируя тему слияния, мы можем обозначить слияние как потерю собственного «Я» человека и его идентичности, что выражается в непонимание собственных чувств, потребностей, желаний и переживаний и в попытке заимствовать эти переживания и желания у других людей.

Слияние является самым первым и в тоже время обычно самым сложным прерыванием, если мы рассматриваем его как личностнообразующее. Обычно слияние характерно для психотических расстройств, например оно проявляется при шизофрении, когда больной не способен различать воображение и реальность, не видит противоречий в собственных суждениях, не может отнестись критически к самому себе и другим, и, как правило, страдает алекситимией, т.е. неспособностью распознавать и выражать эмоции. Большая часть из подобных проблем связана именно с устройством мозга человека, однако работа со слиянием отчасти способна помочь таким пациентам в компенсации ряда симптомов. Однако, это уже вопрос долгосрочной терапии и общей модели гештальт-терапии, так как в подобных случаях вы просто не сможете обнаружить эмоцию, с которой мы могли бы работать в ИКГТ.

В тоже время мы можем наблюдать и более простые формы слияния, которые представляют из себя именно способ бегства от неприятных ощущений, связанных с необходимостью принятия решений или ответственности за те или иные события. Это уже хороший вариант для работы в ИКГТ, так как при «вскрытии» такого слияния на поверхность наверняка выйдут значимые чувства.

Сама же работа со слиянием в первую очередь состоит в так называемой дифференциации, т.е. в прояснении фактов, эмоций, ощущений и во встречи клиента с объективной реальностью. Именно на этом этапе мы и получаем нужное нам чувство.

ИНТРОЕКЦИЯ

Интроекция — это следующий способ контакта, а также способ его прерывания, который появляется в нашей жизни после слияния и логично вытекает из него. Действительно, чем чаще родители взаимодействуют с ребенком, тем больше процесс слияния структурируется и приобретает фиксированные формы. Ребенок научается какими способами он может удовлетворять свои потребности, а какими — нет. Например, он привыкает к любимому вкусу маминого супа, и велика вероятность, что потом он будет недоволен супом, который приготовит ему его девушка, именно потому, что он не похож на мамин. Таким образом первое, что усваивает ребенком — это основные пути реализации собственных потребностей: что нравится, а что не нравится и как нужно себя вести, чтобы получить желаемое. Зеркальной стороной этого становятся различные запреты и долженствования: как нельзя себя вести, чтобы получить желаемое. Так, ребенок, воспитанный в требовательной семье, постепенно осознает, что для того, чтобы получить любовь, необходимо приносить домой хорошие оценки (а в будущем — большую зарплату), если же он не будет этого делать, то и любви ему не достанется. Отсюда дадим определение интроекции.

Интроекция — это процесс принятия и использования убеждений, ценностей или установок без их критической переработки и осмысления с позиции «здесь и сейчас».

Крайне важным моментом является понимание интроекции как процесса. Большинство людей рассматривают интроекцию как синоним интроекта, т.е. как определенные убеждения, которые человек, когда-то принял на веру и теперь следует им. В нашем случае это не так! Интроекты или, проще говоря, убеждения личности могут сопровождать и любые другие прерывания контакта, например человек может находиться в слиянии со своими чувствами (вытеснять их) просто потому, что считает их не важными или прибегать к дефлексии (бегству), потому что считает, что он не сможет совладать со своими чувствами. В этом смысле интроект — это убеждение, которое может быть причиной любых других прерываний и которые обычно являются мишенью когнитивной терапии в качестве глубинных убеждений, а также нашей работы по переосмыслению.

Процесс интроекции — это принципиально иной феномен, который состоит именно в тенденции и желании переносить внутрь материал извне. И это могут быть не только убеждения, но и внешние оценки, реакции других людей их внимание. В этом смысле интроекция часто формирует истероидный характер, имея который, человек постоянно стремится привлечь к себе внимание, так как его собственное «Я» просто исчезает без внешних воздействий.

Чтобы понять данную идею, надо также понять и каким образом интроекция становится защитным механизмом психики. Встает вопрос от чего клиента должны защищать его собственные убеждения. И ответ здесь достаточно прост — от личной ответственности. Клиент с интроекцией стремиться переложить с себя ответственность за свои решения и за формирование собственного «Я» на других за счет постоянного вопрошания к ним. Иногда место других занимает религия или идеология. Такой клиент осознает и понимает (а также наполняет) себя только когда видит реакции других на него, а без других он чувствует пустоту и потерянность. Он также чувствует страх из-за необходимости принимать решения, поэтому такой клиент может постоянно просить прямого совета от психолога и очень активно следовать его указаниям и модели терапии. Именно поэтому эти клиенты чаще всего попадают на гипнотерапию. Однако, их лояльность обычно длиться не долго, так как решение, напрямую данное терапевтом, как правило, ни к чему хорошему не приводит, и в итоге такой клиент обвиняет своего бывшего «спасителя» в несостоятельности.

Все же в рамках данной главы мы поговорим и об интроектах как о конкретных структурах в психике, т.е. как об убеждениях. Наше определение несколько отличается от классического в двух пунктах. Во-первых, мы говорим не только о том, что человек интроецирует «чужие» ценности и убеждения, но и способен создавать свои собственные, т.е. в нашем случае мы рассматриваем больше источников образования интроектов, чем это обычно делается в литературе, среди которых выделим следующие.

— Прямое внушение со стороны других людей. Действительно, первый и наиболее явный способ образования проекции — это прямое внушение со стороны людей. Причем этими людьми могут быть как родители, так и знакомые, психологи, общество в целом. Такие внушения могут звучать как: «Надо постоянно работать, чтобы получать деньги», «Плачут только девочки», «Нельзя обижать других людей», «Для девушки стыдно себя так вести/одеваться!», «Мужчина должен…», «Европейцы выступают против традиционных ценностей!».

— Скрытое внушение со стороны других людей. Такие интроекции сложнее распознать, так как они формируются как противоположные от прямых внушений. Например, если в семье присутствует принцип «Всем надо постоянно работать», ребенок вполне может заключить, что «Отдыхать непозволительно». Или, если мама заявляет: «Сын Наташи такой хороший», то ее собственный сын вполне может сделать вывод, что он плохой. Тоже самое касается рассказов про тяжелые роды, исходя из которых дети часто решают, что это именно они приносят боль и страдание окружающим, а поэтому они никчемные и не имеют права на существование.

— Моделирование поведения других людей. Человеку совершенно необязательно воспринимать интроекты через речь, он вполне может и просто скопировать поведение других людей, приняв его за правило, даже сам того не осознавая. Например, так в семье могут умалчивать и не обсуждать измены отца, что может сформировать у дочери мнение в стиле «Чтобы сохранить брак, нужно просто потерпеть/помолчать». В тоже самое время сын, наблюдая за таким поведением отца может решить, что «Измены — это нормально для мужчины». Дети копируют и вредные привычки родителей, несмотря на то что те могут всячески отговаривать их от такого поведения, при этом в ряде случаев появляются такие убеждения как «Если я не буду курить как моя мама, значит я отдалюсь от нее».

— Кристаллизация привычек и поведения. В ряде случаев в интроекты могут превращаться некоторые наши привычки и повторяющееся поведение. Например, если ребенка постоянно водили в церковь, он вполне может решить, что именно так и должен поступать каждый человек в своей жизни, а те, кто так не поступает «безбожники». Или если человек десятилетиями ходит в спортзал, он может начать оправдывать свою привычку определенными убеждениями в стиле того, что «Спортзал необходим для здоровья».

— Формирования выводов на основе травматических событий. Убеждения могут формироваться, исходя и из отдельного травматического события или череды событий в качестве выводов из ситуации. Например, если задиристого мальчика в ответ сильно побили, он может решить, что «Нельзя проявлять агрессию, иначе можно огрести» или принять убеждение, что он жалкий, потому что его резко свергли с его «пьедестала» самого сильного ребенка в классе.

Второй важный момент — это осмысление интроекций относительно «здесь и сейчас». В классической парадигме указывают на то, что здоровая интроекция — это интроекция осмысленная и переработанная человеком через свой предыдущий опыт. Однако, даже такие изначально адаптивные интроекты, вполне могут закрепляться и становится ригидными, т.е. не соответствовать новой ситуации. В этом смысле, в идеале здоровый человек каждый раз в спорной ситуации должен оценивать, а подходят ли его убеждения к этой ситуации и стоит ли их здесь придерживаться.

В тоже время мы должны заметить, что такое вряд ли возможно на постоянной основе, так как интроекты и формируются для того, чтобы облегчить работу нашего мозга, за счет отказа от осмысления и перехода к автоматизму. Представьте, что было бы, если бы мы каждый раз, стоя на светофоре, размышляли, а стоит ли нам переходить на красный или нет.

На самом деле интроекты или убеждения — это сфера, очень хорошо раскрытая в когнитивной терапии, а, работая в гештальте, мы в том числе будем обращаться к техникам когнитивной реструктуризации. Сейчас же мы приведем отличия адаптивных и дезадаптивных интроектов, которые в свое время описал основатель рационально-эмотивной терапии Альберт Эллис.

Адаптивные убеждения (интроекты) характеризуются следующими признаками.

— Гибкость. Такие убеждения способны меняться в зависимости от обстоятельств. Например, убеждение «Нельзя бить людей» может перестроиться на «Нельзя бить других людей, но если кто-то нападает на вас или вашего ребенка, то можно».

— Мотивация. Позитивные интроекты способствуют процессу адаптации. Например, убеждение «Если пытаться, то рано или поздно получится» будет намного более адаптивным чем «У меня не получилось, значит я неудачник и нет смысла пытаться снова».

— Реалистичность. Адаптивный интроект должен соответствовать реальности. Например, убеждение «Всем женщинам нужны только деньги» будет менее адаптивным чем убеждение «Некоторым женщинам нужны только деньги, но есть и те, кому это не так важно». Такое убеждение подразумевает разнообразие исходов и вероятностный характер, что обычно более соответствует реальности, чем строгие «черно-белые» убеждения.

— Создание опоры. Адаптивные интроекты должны позитивно влиять на эмоциональное состояние человека. Например, убеждение «Необходимо неустанно работать, чтобы много зарабатывать» может мотивировать человека на действия, но в тоже время приводить к эмоциональному выгоранию.

Дезадаптивные интроекты характеризуются следующими признаками.

— Ригидность. Такие интроекты не меняются в зависимости от ситуации и с трудом поддаются внешнему воздействию. Например, человек может верить, что люди думают о нем плохо, даже если никто ему об этом не говорил и никаких намеков на это нет.

— Демотивируют. Дезадаптивные интроекты отдаляют человека от его цели. Например, убеждение «Я неудачник» подразумевает бессмысленность дальнейших попыток что-либо сделать, ведь они все равно закончатся провалом.

— Нереалистичность. Дезадаптивные интроекты не отражают реальности. Например, человек может верить, что «Чтобы стать психологом необходимо учиться минимум десять лет» или «Если я буду мыслить позитивно, то все пройдет само собой».

— Разрушение опоры. Дезадаптивные интроекты приводят к дистрессу в процессе деятельности. Например, идея, что «Одиночество невыносимо» может заставлять человека делать все больше и больше, чтобы быть среди людей, но, если он остается один, то начинает страдать.

Границы при интроекции. При обсуждении границ нам необходимо разделить интроекты как структурные единицы и интроекцию как процесс. При интроекции границы индивида открываются, и он дает внешнему материалу вторгнуться в них. Это проявляется, например, когда девушка просит совета у подруги и бездумно принимает его, опираясь на то, что «она мудрее и лучше знает». Таким образом она отказывается от собственного мнения и отдает право принятия решения за ее жизнь другому человеку. В тоже время, когда интроект получен и закрепился, границы человека закрываются и часто становятся непроницаемыми. Так, клиент может не слушать психолога, который предлагает ему отдохнуть, указывая на его эмоциональное выгорание, так как он верит, что «Отдых приведет к отсутствию денег, а это, в свою очередь, к распаду семьи». Или клиент с социофобией может утверждать, что он социально несостоятелен, а его речь «какая-то странная», потому что просто верит в это, в то время как психолог никаких странностей в его речи не наблюдает.

Защитная функция интроекции. Надо понимать, что все прерывания так или иначе защищают нас от тревоги, которая связана в том числе с принятие ответственности. Отсюда становится ясно каким именно образом интроекция помогает нам избежать собственной тревоги: во-первых, она позволяет структурировать неопределенные аспекты мира (а неопределенность — это один из базовых стимулов для тревоги), а, во-вторых, она помогает нам сбросить ответственность за принятие решения (именно эту функцию выполняют в том числе и религии, которые четко прописывают, как и кому надо жить).

В процессе психотерапии мы можем наблюдать следующие индикаторы интроекции у клиента.

— Речь. Об интроекции как правило свидетельствуют такие слова как: «надо»; «обязан»; «полагается»; «должен»; «нужно»; «правильно»; «неправильно»; «нельзя»; «всегда»; «никогда» и др. Также мы можем наблюдать абстрактные сверхобобщения о людях и о мире («Я неудачник», «Все мужчины изменники», «Мир полон боли»), комплексные эквиваленты в виде «х=у» («Я бездарен, потому что завалил экзамен», «То что мы ссоримся означает, что она меня бросит») и причинно-следственные связи в виде «если х, то у» («Если так продолжится дальше, то я умру», «Если у меня снова случится паническая атака, то я не выдержу»).

— Подражание и зависимость. Клиент может подражать терапевту или другим людям. Например, если клиент тоже психолог, он может начать использовать тот же метод, что и его терапевт. Тоже самое может происходить и при групповой терапии, когда клиент стремится взять на себя стандартную роль, принятую в группе.

— Невозможность принятия решения. Интроецирующие клиенты обычно напрямую могут обращаться к вам за советом или решением. Они не могут сами принять решения, поэтому перенесут ответственность за вас. Именно поэтому наиболее гипнабельными личностями являются истероидные люди: интроекция является у них личностнообразующим прерыванием, и в связи с ней они часто ищут готовых решений в виде прямых внушений от гипнотерапевта. Эти же люди часто обращаются к экстрасенсам, гороскопам и гадалкам, потому что и здесь можно сбросить ответственность за свои решения.

— Поиск одобрения. Попытка сбросить ответственность выражается не только в первоначальном заимствовании решений, но и в получении последующей оценки «А правильно ли я поступил?». Функция здесь таже: перенести ответственность за «правильность» решения на другого человека.

— Страх отвержения. В основе интроекции лежит необходимость контакта с другими людьми, ведь без них клиент потеряет собственную аутентичность, никто уже не сможет определить сущность человека и ему в итоге придется остаться наедине с самим собой, что вызовет нескончаемый поток тревоги. В связи с этим такой клиент, как правило, будет стараться поддерживать контакт с людьми и пытаться им угодить. Конечно, среди этих людей окажется и терапевт, которому такой клиент будет казаться идеальным, ведь он все слушает и даже выполняет все наставления. В этом смысле терапевт начинает в какой-то момент заменять отцовскую фигуру, таким образом поддерживая в клиенте его отказ от ответственности.

У терапевта интроекция может проявляться следующим образом.

— Поиск одобрения от клиента. Самооценка терапевта может чрезмерно зависеть от мнения клиента. Часто это выражается в перфекционизме терапевта, который замечает любые признаки недовольства со стороны клиента и в тоже время пытается сделать все, чтобы получить его одобрение. При этом основной задачей терапевта становится избавление от собственного дискомфорта, нежели оказание помощи другому человеку.

— Чрезмерная ориентация на мнение клиента. Терапевт под предлогом принципа «Надо следовать за клиентом» начинает менять условия и методы своей работы. Например, клиент может утверждать, что он бы хотел получить «готовый набор техник» вместо диалога, который задумал терапевт или, что он считает, что «необходимо сократить количество времени, за счет чего можно будет сократить и оплату» и терапевт подстраивается под новые условия. Это особенно явно проявляется с клиентами, у которых преобладает такая защита как эготизм; они, как правило, пытаются контролировать ситуацию и каждый раз нарушают сеттинг, что может заставлять терапевта подстроиться, таким образом воспроизводя дезадаптивные паттерны клиента, которые тот проявляет и в жизни.

— Преувеличенная опора на теорию, методы, сообщество. Некоторые терапевты неспособны принимать собственных решений в процессе терапии. Вместо этого они ищут опору в своих наставниках или «доказательности» метода. Причем они готовы следовать внешним указаниям даже если это противоречит их собственным ощущениям и мнению по поводы работы.

Еще раз отметим, что мы говорим именно о чрезмерной реакции, так как коррекция интервенций под влиянием обратной связи клиента, поиск совета у наставника и попытка опираться на обоснованные теории и методы — это вполне нормальное поведение психолога, которое выходит за пределы здорового, когда психолог теряет собственную аутентичность в работе.

Таким образом в рамках гештальт-терапии мы в первую очередь обращаем внимание на интроекцию как процесс вбирание материала из внешней среды, который приводит к подмене собственной аутентичности субъекта. В тоже время мы выделяем и интроекты в виде определенных ригидных убеждений, мыслей и представлений субъекта, которые часто являются основой для всех остальных прерываний. Действительно, многие последующие прерывания исходят из интроектов (но не из интроекции как процесса), например ретрофлексия содержит в себе конфликт между импульсом и запрет на его проявление, что приводит к сдерживанию; дефлексия также подразумевает подобный конфликт, но здесь индивид в качестве метода сброса напряжения выбирает отвлечение; при эготизме человеку проще закрыться в своих ригидных убеждениях и т. д. Поэтому нам необходимо четко разделять, где мы наблюдаем внутреннюю структуру в виде интроекта, а где сам процесс интроекции, причем как у терапевта, так и у клиента.

Способ конфронтации: обратить внимание на личное мнение клиента и его решение.

Стратегия работы с интроекцией будет в первую очередь заключаться в помощи клиенту в формировании его аутентичного «Я», а, проще говоря, в возвращении ответственности и раскрытии его собственных импульсов, желаний, побуждений и мнений. Для этого могут использоваться различные направления работы.

— Когнитивная реструктуризация. В случае работы с интроектами, мы можем использовать типичные приемы когнитивной терапии, такие как сократический диалог и различные варианты диспута. Важно понимать, что мы не делаем это структурировано как в классической КПТ и тем более не вступаем в спор с клиентом в попытке доказать ему, что его убеждение не верно, если у нас нет предположения, что он на это согласиться. Такое позволительно в КПТ, поскольку в когнитивной терапии терапевт изначально заключает с клиентом контракт на возможность прямого оспаривания его убеждений. В нашем случае такое редко обговаривается заранее, поэтому при попытку применить прямое воздействие на убеждение путем оспаривания следует оговаривать дополнительным контрактом (заранее объяснять смысл интервенции).

— Конфронтация. Конфронтация, по сути, также является вариантом когнитивной реструктуризации, однако здесь мы делаем больший упор на отражение и указание на противоречия в поведении и речи клиента: «Ты пытаешься начать принимать значимые решения в жизни, но при этом требуешь совета у меня». Встреча с противоречиями также позволяет переосмыслить интроекты.

— Возвращение ответственности. Во многих случаях выявления интроекта или процесса интроекции, мы возвращаем ответственность клиенту с помощью вопросов о его личных предпочтениях: «Да, так принято, но как ты сам думаешь?», «А чего тебе хочется на самом деле?», «Это мама так сказала, а чего хочешь ты?».

— Осознание источника и переосмысление интроекта. Мы используем и отдельные техники для того, чтобы индивид мог понять, что интроект не является продуктом его собственного осмысления и воли, а представляет из себя некритически принятое постороннее внушение. Например, мы можем использовать различные техники регрессии («Когда ты говоришь, что ты — неудачник, скажи чьим голосом произносятся эти слова?», «Кто еще это говорил в твоей жизни?») или терапии частей («Какая часть тебя говорит это?»). Развитие этих техник позволяет понять неадекватность данных интроектов применительно к клиенту. Например, мы можем уточнить почему мама, давшая интроект «Надо работать без устали» считает именно так: потому что в ее время, если бы она не работала, то погибла бы вся ее семья, что не соответствует ситуации клиента, который может вообще не работать, живя на доходы с инвестиций. Такое прояснение помогает отделить мнение клиента, от мнения других людей.

— Возвращение интроекта. Вариантом предыдущей стратегии являются различные техники, связанные с возвратом интроекта. Например, интроект можно представить в виде образа и вернуть его человеку, от которого он был получен, либо вернуть его отправителю в диалоге с ним.

— Ценностное действие. В ряде случаев, особенно когда убеждения ригидны, мы можем сместить фокус внимания с проблемы на конкретное поведение (данный подход в терапии принятия и ответственности известен как «креативная безнадежность»). Идея сводится к принятию текущего состояния и переход к действию несмотря на него («Да, ты неудачник, но что ты будешь делать, в связи с этим: дальше лежать на кровати или проживать свою жизнь?», «Ты считаешь, что надо избавиться от тревоги перед тем, как перейти к действию, но давай представим, что она никогда не отступит, что ты будешь делать тогда?»).

— Эксперимент. В случае интроективного процесса мы можем выявлять наиболее болезненные точки клиента и устраивать ему экспозицию. Например, интроективный клиент часто боится, что мы его оценим как плохого, тогда мы можем прямо ему сказать: «Я оцениваю тебя как плохого клиента, и что дальше?». Обычно такое воздействие приводит к обесцениванию внешней оценки и укреплению в собственной позиции.

— Методы эмоциональной разрядки. Если мы имеем эмоционально заряженный интроект, например «Я неудачник и ненавижу себя за это», то здесь мы можем применять различные варианты эмоционального выплеска. Например, мы можем проводить диалог с самим собой в рамках терапии частей, где клиент сможет отыграть свой гнев, либо тоже самое возможно проделать в индивидуальном варианте; так, клиент, который верит, что «всегда будет один», может разрядить чувство своего одиночества в слезах. Обычно, если мы убираем эмоциональный заряд из интроекта, и он сам теряет свою значимость, даже если вера в него остается, что помогает делать дальнейшие шаги к реализации потребности.

Задача в переносе. Сформировать внутреннюю опору для принятия решений, в виде интериоризованного внутреннего объекта в лице поддерживающего терапевта.

Все эти стратегии реализуются через конкретные техники гештальт-терапии, и, как правило, работая и с другими прерываниями нам придется встречаться с интроектами, так как именно они образуют внутренний конфликт, который является основой для невротических расстройств. Все же процесс интроекции принципиально отличается от других прерываний и к нему также необходим свой собственный подход.

ПРОЕКЦИЯ

Что происходит после того, как человек приобретает некоторые знания о мире? Он начинает применять их к новым ситуациям и объектам, чтобы эффективно с ними взаимодействовать. Действительно ребенок, который, смотря на маму, усваивает, что люди могут быть добрыми, встречаясь с новыми людьми, скорее расположен к ним более благосклонно, чем ребенок, которого воспитывали в жестокой семье. Мужчина, которого часто бросали девушки может ожидать этого и от своей новой пассии. Подросток, который испытывал все детство ненависть к отцу, наблюдая за его пьянками, начинает приписывать пьющим людям множество и других негативных качеств. Муж, который заметил у жены необычные повадки, устроил ей скандал из-за ревности, потому что когда-то таким образом вела себя его мать, которая изменяла его отцу. Этот процесс и называется проекцией.

Проекция — это перенос собственного опыта на другие объекты. Этот процесс обратен интроекции, так как при интроекции мы открываем свои границы, чтобы вобрать материал внутрь нашей психики, при проекции же мы открываем границы, чтобы извергнуть собственный материал наружу. Это выражается в том, что мы переносим наши убеждения, побуждения, оценки, ценности и др. с самих себя или более ранних объектов на новые.

Механизм проекции коррелирует с активацией отдела мозга под названием миндалина. Миндалина играет важную роль в обнаружении угроз и формировании эмоциональных реакций. Когда человек сталкивается с чем-то, что бессознательно воспринимает как угрозу (например, собственные подавленные импульсы), миндалина активируется, вызывая тревогу или агрессию. Исследования также показывают, что вербализация эмоций снижает активность миндалины, что может быть противоположно проекции (которая, наоборот, связана с подавлением и искаженным восприятием эмоций).

В психологическом смысле все наше восприятие — это процесс проекции. Это связано с тем, что при восприятии объектов и явлений внешнего мира, даже если мы обсуждаем восприятие простейших линий и фигур, мы неспособны абстрагироваться от нашего опыта, не говоря уже о более сложных и неоднозначных объектах, таких как человеческое поведение. Таким образом проекция — это механизм, изначально базирующийся на нашем опыте и способствующий нашей адаптации, так как именно с помощью него мы понимаем, что нас окружает и как с этим взаимодействовать. Однако, надо понимать, что наши проекции не всегда соответствуют реальности, в результате чего может нарушаться наш контакт со средой. Таким образом мы выделим следующее понимание здоровой и нездоровой проекции.

Здоровая проекция — это применение знаний к внешнему миру, которое помогает нам в адаптации к нему. При этом здоровая проекция подвергается коррекции под влиянием нового опыта. Вот некоторые примеры здоровой проекции.

— Девушка проецирует на своего фитнес-тренера идеализированный образ, что побуждает ее и к собственным позитивным изменениям.

— Женщине звонят из банка, но проецируя на этот звонок свой прошлый опыт, когда ее обманули мошенники, она бросает трубку и остается при деньгах.

— Художник рисует великолепную картину, отражая в ней собственные тяжелые переживания (в психоаналитическом понимании мы бы здесь говорили о сублимации, однако в гештальт-терапии мы рассматриваем проекцию как процесс, что делает ее тождественной сублимации с нашей точки зрения).

— Люди, объединившись в группу для достижения одной цели, проецируют друг на друга собственные мотивы, что сплачивает их команду.

— Мужчина замечает у своей жены странное поведение, которое он наблюдал и у предыдущей своей девушки незадолго до того, как та его бросила. Он решает прямо обсудить возможные проблемы и таким образом ему удается сразу уладить ситуация, не доводя жену до расставания с ним.

— Школьнику на улице предлагают выпить, но он, проецируя на подростков образ своего отца-алкоголика, отказывается от употребления.

Во всех этих ситуациях важно и то, что восприятие человека могло бы быть скорректировано под влиянием новых обстоятельств. Например, в какой-то момент девушка может понять, что ее фитнес-тренер тоже позволяет себе некоторые слабости и таким образом перестать отказывать себе в отдыхе. Также и звонок женщине из банка мог действительно оказаться звонком из банка. Таким образом важно стремление человека ориентироваться на контекст и на внешнюю среду (принцип «здесь и сейчас»), проверяя свои гипотезы. Эта же женщина может задать несколько дополнительных вопросов, чтобы определить звонят ли ей мошенники или реальные работники банка, или же она может решить сама перезвонить в банк или лично прийти в него.

Отсюда становится понятным и то, что любые ригидные проекции являются дезадаптивными, даже если они внешне кажутся благоприятными. Например, девушка может опираться на выдуманный идеальный образ своего фитнес-тренера, и таким образом, даже когда сама фитнес-тренер заявляет о необходимости отдыха, наша будущая клиентка будет считать, что ее тренер просто дает ей поблажку, хотя сама она никогда не отдыхает, в результате чего и девушка отказывает себе в отдыхе, доводя свой организм до изнеможения. Женщина может игнорировать звонки из банка, ссылаясь на то, что это звонят мошенники, даже тогда, когда ей начинают напрямую присылать судебные повестки из-за ее кредитов (в этом случае мы уже можем наблюдать расстройство паранойяльного спектра). Люди в группе могут продолжать проецировать друг на друга общие интересы, хотя эти интересы могут кардинально отличаться, что не дает каждому из участников получить то, чего он хочет в результате групповой работы. Мужчина может подозревать свою жену в намерении расстаться с ним, даже если она это прямо отрицает; в итоге он своими проверками сам доводит ее до развода. Школьник, отказываясь выпить рюмку в плохом районе, может подвергнуться избиению, которое нанесет его здоровью намного больший ущерб.

Именно дезадаптивные варианты проекции нас и интересуют в психотерапии. И мы можем выделить несколько видов такой проекции.

— Проекция катарсиса. Человек видит в других качества, которые он подавляет в самом себе в виду тех или иных запретов на их проявления. Например, пожилая женщина начинает осуждать молодых девушек в коротких юбках за их «развязное поведение». На самом деле эта женщина осуждает их лишь по той причине, что в ее возрасте подобное поведение неприемлемо (хотя ей бы хотелось его проявлять). Их вид активируют в ней запретные импульсы, из-за которых она испытывает внутренний конфликт и дискомфорт, они применяет механизм проекции, вынося данные импульсы наружу (в то время как сами девушки могли вести себя вполне прилично).

— Зеркальная (атрибутивная, оправдательная) проекция. В этом случае индивид реализует то или иное поведение, однако ответственность за него приписывает другим людям. Например, мужчина заявляет: «Она постоянно скандалит» (как будто он сам в этих скандалах не участвует); женщина говорит: «Он разрушает наш брак»; офисный сотрудник заявляет, что все вокруг него ленивые и тем самым мешают ему нормально работать (по факту, он сам не хочет прилагать усилий для нормальной работы); преступник заявляет, что это окружающие вынудили его на преступление.

— Дополнительная (прямая) проекция. Такая проекция предполагает, что индивид напрямую проецирует знакомый ему объект на объект в ситуации «здесь и сейчас» и соответствующим образом реагирует на него. Например, мужчина боится общаться с другими людьми, потому что верит, что от них исходит угроза, так же как она исходила в детстве от его отца. Женщина старается всеми силами удержать семью несмотря на то, что ее муж является жестоким деспотом, потому что она проецирует на свой брак ту счастливую семейную жизнь, которая была у нее в детстве.

Часто такое разделение проекции по ее типам бывает искусственным, потому что в одной и той же ситуации мы можем видеть сочетание всех трех типов. Например, женщина, которая считает, что у нее замечательная семья, несмотря на мужа-деспота, во-первых, проецирует семейную ситуацию из детства (прямая проекция), во-вторых, снимает ответственность с себя, ведь если она признает, что у нее семья не удалась, значит и она «никудышная жена» (зеркальная проекция), в-третьих, через такую проекцию она реализует собственную мечту об идеальной семье (проекция катарсиса).

Здесь также стоит упомянуть фразу: «Человек проецирует на других то, что есть в нем самом», которая многих начинающих психологов может повергать в недоумение. И, действительно, каким образом мнение интеллектуала с огромным IQ и пятью красными дипломами о том, что «все вокруг глупые», делает его самого глупым, и почему данное мнение не может просто отражать реальность? На самом деле проекция устроена немного сложнее. Дело не в том, что человек проецирует качества характерные для него, а в том, что он проецирует качества, которые значимы в его системе оценок, как правило имеющей поляризованный характер. В частности, мы можем предположить, что наш интеллектуал считает всех вокруг тупыми именно потому что для него самого страшно быть тупым, ведь все его детство его ругали за плохие оценки. Или может быть он приобрел такое отвращение к тупости, наблюдая за своими родителями, которые жестоко к нему относились и при этом не блистали интеллектом, в то время как для него в детстве не так был важен параметр красоты или мужественности. В итоге характеристика «глупости» приобретает характер всеобъемлющей оценки личности, он не видит иных характеристик у других людей, оценивая их исключительно в континууме «умный — глупый», отождествляя глупость с болью, которую когда-то причинили ему его родители. Таким образом индивид, с одной стороны, видит мир в ограниченном спектре, не замечая всего многообразия личности других людей, а, с другой стороны, само восприятие мира искажено в результате ассоциации параметра ума с иными качествами, никак на самом деле с ним не связанными. В целом это один из главных индикаторов проекции — человека волнуют особенности личности и поведения других людей, которые не относятся к сфере его ответственности и участия, и по большому счету не должны были бы вызывать сильной эмоциональной реакции.

Разберем и другие индикаторы проекции в процессе психотерапии со стороны клиента.

— Речь. Клиент в меньшей степени говорит о себе и в большей степени о других. Преобладают местоимение «ты», «он», «они», «она» и ссылки на третьих лиц. Также мы можем наблюдать различные абстрактные убеждения и сверхобобщения, как и при интроекции, но касающиеся других людей («Вы психологи — все крахоборы», «Он неудачник по жизни», «Она работает депутатом, а среди депутатов нет честных людей!»).

— Обсуждение других. Клиент большую часть времени обсуждают мысли и поступки других людей, а не свои собственные. Например, женщина может час обсуждать, как ей портит жизнь ее муж или какой сволочью является ее свекровь. Причем это может выражаться уже в самом запросе («Мне нужно, что-то сделать с мужем», «У нас ребенок плохо себя ведет» и т.д.). Свою ответственность во всем происходящем клиент опускает.

— Чтения мыслей и прогнозирование поведения других людей. Клиент делает безосновательные утверждения по поводу мыслей других и прогнозы их поступков. Например, клиентка с социофобией может утверждать: «Они же все на меня смотрят», «Если я поведу себя так в группе, меня просто обсмеют», «Она хочет со мной расстаться», «Она ушла значит я ей не понравился», «Моя теща ненавидит меня», «Я уверен, что после следующего конфликта он меня бросит». При этом важно, что подобные фразы озвучиваются именно в виде утверждений, а не в качестве предположений («Я думаю, что я мог ей не понравится, если она так резко ушла со свидания»).

— Эмоциональная насыщенность проекций. Клиент не просто описывает мысли и поступки других людей, но и испытывает по отношению к ним крайне сильные переживания. Например, клиент может заявлять: «Ты такой отличный психолог, а берешь так мало, не то, что твои „коллеги по цеху“, которым бы лишь бы выгрести деньги!», «Меня бесит, когда ты делаешь такие паузы!», «Ты своим опозданием просто показываешь то, как относишься к своим клиентам, я больше не собираюсь к тебе ходить!».

— Избегание личной ответственности. В процессе обсуждения других людей клиент всеми силами старается придерживаться этой линии беседы, даже если мы стараемся вернуться лично к нему. Например, клиентка обсуждает своего мужа, который «постоянно с ней ругается»; на вопрос «По какому поводу вы ругаетесь?», она мельком замечает, что ей «не нравится, когда он приходит с работы с опозданием…», но затем сразу продолжает: «…но я не понимаю, почему надо так резко реагировать на то, что я на это указываю!». Или клиентка жалуется на то, что ее муж избивает ее, но на вопрос «А почему ты тогда не уходишь?» (попытка вернуть ответственность) она отвечает: «Я надеюсь, что, работая с тобой, у меня в семье все наладится» (на самом деле она верит, что он перестанет ее избивать, потому что проецирует на него собственное стремление изменится). Этот пример крайне важен, так как с ним вы достаточно часто будете встречаться в терапии. Люди могут описывать неадекватное поведение другого человека, которое на самом деле имеет место быть. В таком случае суть проекции здесь будет состоять в том, чтобы снять с себя ответственность за принятие решения относительно общения с ним.

— Неадекватные реакции в сторону терапевта. Понятно, что под «неадекватными реакциями» можно понимать многое, а сама оценка адекватности реакций может быть затруднена из-за проекций самого терапевта. В тоже время, в случае гештальт-терапии, мы рассматриваем проекцию как процесс, что по сути приравнивает ее к переносу в психоаналитическом смысле. Таким образом под неадекватными мы можем рассматривать переносные реакции, которые соответствуют нескольким критериям: во-первых, они проявляются, несмотря на то что они не способствуют и не связаны с процессом терапии; во-вторых, поведение терапевта не подразумевало такой ответной реакции в общепринятом смысле; в-третьих, они могут повторяться из раза в раз вне зависимости от контекста. Вот несколько примеров: клиентка постоянно слишком откровенно одевается на сеансы; клиент дарит подарки терапевту; клиент постоянно упрекает терапевта в некомпетентности; клиент видит в терапевте избавление от всех своих проблем и единственный «лучик счастья» в его жизни; клиент боится выражать свое мнение и говорить открыто (считая, что терапевт его осудит).

А вот примеры проявления проекции у терапевта.

— Эмпатия. Безусловно терапевт должен проявлять эмпатию к клиенту, но делать он это должен на базе осознанности. Если же терапевт в процессе терапии плачет чаще чем сам клиент, это сложно назвать полезной работой и скорее говорит о личных проблемах терапевта, так как терапевт приписывает клиенту, отсутствующие у него чувства.

— Предвзятость. Терапевт неспособен к применению феноменологического подхода и оценивает ситуацию клиента на основе своего личного опыта. Например, терапевт, которая развелась с мужем из-за того, что он применял к ней насилие, рекомендует сделать тоже самое и своей клиентке, не вдаваясь в подробности ее отношений. Тоже самое относится и к вынесению категоричных оценок.

— Эмоциональная вовлеченность. Чрезмерное эмоциональное вовлечение и нестандартные реакции на клиента также говорят о проекции терапевта. Например, терапевт может раздражаться на опоздания клиента или злиться в ответ на его агрессию.

— Чрезмерная опора на теорию. Терапевт может делать поспешные выводы о клиенте на основе собственных знаний и школы, в которой он работает. Например, если к терапевту пришел сорокалетний мужчина, который до сих пор живет со своей мамой, он может сразу заключить, что у этого клиента «неразрешенный эдипов комплекс», хотя на самом деле этот мужчина может просто не иметь денег на покупку собственной квартиры или он съехался с матерью совсем недавно в виду ее заболевания.

— Избегание обсуждения тех или иных тем. В ряде случаев терапевт может избегать обсуждения определенных тем с клиентом, обычно из-за того, что считает их незначимыми или наоборот слишком болезненными, хотя на самом деле наибольший страх они вызывают именно у него. Например, терапевт не обсуждает с онкобольной клиенткой ее болезнь, а разговаривает о текущей деятельности, потому что, как и у большинства людей, у него присутствует сильный страх смерти и ему неприятно говорить на такие темы. Или терапевт не хочет обсуждать травмы клиента, потому что считает, что обсуждение прошлого не значимо и необходимо решать проблемы здесь и сейчас (он может так думать, например, потому что сам привык решать проблемы через действия, а не через выражение эмоций). Интересно, что подобная проблема касается множества терапевтов, а порой даже и направлений, которые боятся напрямую соприкасаться с травмами клиентов, а также с их сильными переживаниями, под предлогом «возможности ретравматизации». В большинстве случаев «ретравматизация» — это просто отговорка для самих терапевтов, которые боятся потерять контроль над ситуацией и прослыть неквалифицированными.

— Нарушение границ. Терапевт может начать нарушать границы, например делая поблажки в сфере оплаты или встречаясь с клиентом за пределами кабинета. Терапевт может как вообще не замечать изменения отношений с данным клиентом, так как рационализировать их за счет объяснений в стиле «Он же малоимущий, ему нужна помощь». Наконец, осознание может полностью отсутствовать, например, когда терапевт сближается с клиентом в сексуальном плане, веря в то, что его открытость в терапии говорит на самом деле о его симпатии.

Таким образом проекция представляет из себя процесс перенесения собственного материала на других людей, что выражается в терапии в виде их обсуждения, оценок и резких эмоциональных реакций на их поведение. Такой процесс направлен на защиту психики клиента от травмирующего материала: он не хочет соприкасаться с тем, что приносит боль и он не хочет брать на себя ответственность.

Способ конфронтации: обратить внимание на собственные проявления клиента и на направленность его чувств («А когда твой муж с тобой ссорится, ты с ним разве не ссоришься?»).

Понятно, что стратегия нашей работы будет строиться на противоположных проекции действиях.

— Возврат ответственности. При обсуждении других людей и их поступков, терапевт будет стремиться вернуть ответственность с помощью прямого обращения к личности клиента: «А ты какую роль играешь в этой ситуации?», «И что ты собираешься с этим делать?», «А ты разве не испытываешь того же самого по отношению к нему?».

— Конфронтация и интерпретация. Терапевт может интересоваться происхождением и указывать на неадекватность чувств и поведения клиента, пытаясь понять их происхождение. В частности, терапевт может спрашивать: «Ты очень откровенно оделась на терапию, как по-твоему будет ли это способствовать решению твоей проблемы? Может это твой стандартный способ разрешения любых проблем?», «Каким образом моя фраза разозлила тебя, что ты в ней увидела?», «Как по-твоему, о чем я думаю, когда спрашиваю это?».

— Работа с переносом. Когда проекция является смутной мы можем обращаться к нашим чувствам и строить интерпретацию, основываясь на них. Например, терапевт может сказать: «Ты знаешь, каждый раз как ты приходишь, у меня создается ощущение, что ты беззащитна перед этим миром и все настроены против тебя», «Ты как будто видишь во мне агрессора», «Когда мы общаемся, мне кажется ты закрываешься от меня, а я как будто бьюсь о стену».

— Смена ролей и эксперимент. В ряде техник мы предлагаем клиенту поменяться местами с объектом проекции и провзаимодействовать с ним. Этим объектом можем быть мы сами или другие люди. В ряде случаев мы можем не предлагать занимать место другого человека, но призвать к тому, чтобы клиент попробовал на время принять себе те характеристики, которые он проецирует. Часто в процессе такой работы клиент обнаруживает ранний опыт, являющийся источником проекции (например, на месте терапевта он может обнаружить своего отца), однако и без подобной регрессии клиент может принять свои импульсы, находясь на месте другого.

— Когнитивная реструктуризация. С проекцией можно работать и когнитивно, конфронтируя мысли и убеждения по поводу других людей: «А как ты узнал, что он думает именно так? У тебя есть доказательства?», «Вроде раньше люди относились к тебе доброжелательно, почему сейчас должно быть по-другому?», «Могут ли быть еще какие-то причины такого ее поведения?», «А ты сам бы так к себе отнесся? Если, нет, то почему тогда считаешь, что так должны отнестись другие?», «Но со мной же ты сейчас разговариваешь, и ничего страшного не происходит».

— Образная терапия. При сильной эмоциональной реакции, мы можем работать с образом. Например, если клиент злится на нас за наше опоздание, мы можем предложить ему представить свою злобу в виде образа, а затем трансформировать его. Обычно такая работа приводит к «эмоциональной разрядке» проекции, т.е. клиент может продолжить считать терапевта безответственным, но уже не будет испытывать по этому поводу фрустрации.

— Эксперимент. В ряде случаев мы можем предложить клиенту напрямую проверить его проекцию. Например, сделать что-то, что, по его мнению, должно было бы нас разозлить или подойти к девушке, которая по мнению клиента ему обязательно откажет. Иногда мы можем сообщать клиенту напрямую наши мысли и чувства, которые не соответствуют его проекции. Часто в результате такой проверки, даже если ожидания клиента сбываются, теряется их эмоциональный заряд, и он начинает относиться к ситуации более спокойно.

— Проективные методы. Многие методы позволяют анализировать проекцию. Сюда относятся терапия сновидений, арт-терапия, метафорические ассоциативная карты, тест Роршаха. Все эти методы вы также можете использовать для анализа содержания того или иного чувства.

Задача в переносе. Дать ощущение стабильного объекта, выдерживая агрессию клиента.

Наша задача состоит в том, чтобы помочь клиенту осознать сам факт проекции, подвергнуть ее критики и встретиться с теми чувствами, которые он с помощью проекции избегает. Также надо помнить, что проекция является достаточно примитивным механизмом психики и может встречаться при сложных формах расстройств, например при шизофрении. В этом смысле она приобретает ригидный характер бреда, который не поддается прямому оспариванию даже при наличии противоречивых данных. Поэтому те стратегии, которые мы обсудили в большей мере характерны именно для невротического уровня расстройств, когда критика человека остается сохранной.

ДЕФЛЕКСИЯ

Слияние, проекция и интроекция являются первичными и наиболее примитивными защитами психики. Далее на их основе возникают уже вторичные прерывания.

В процессе своего развития ребенок в какой-то момент (обычно в возрасте 3—5 лет, когда он встречается с эдиповым конфликтом, как считают психоаналитики) начинает усваивать не только способы распознавания своих потребностей и варианты их удовлетворения, но и то, что не все из этих потребностей могут быть удовлетворены напрямую. Родители приучают ребенка к «правильному» туалету; устанавливают границы, запрещая спать с ними и, конечно (опять же по мнению психоаналитиков), ставят запрет на «инцест», который должен перенести либидо ребенка с матери (если это мальчик) или с отца (если это девочка) на других людей.

Нам наименее всего интересна в этом смысле инцестуозная теория психоанализа, нежели сам факт установки тех или иных запретов в жизни человека. Подобные запреты тормозят возбуждение ребенка и создают внутренний конфликт в форме «хочу», но «нельзя», например «нельзя просто взять и отнять игрушку у другого ребенка, как бы этого не хотелось». В результате перед ребенком встает значимый вопрос: «что мне делать со своей потребностью и как реализовать накопившееся напряжение?». И в идеале ответом на этот вопрос является проекция (или, в терминах психоанализа, сублимация) собственной потребности на другой объект, либо удержание данной потребности (ретрофлексия, о которой мы поговорим в следующей главе) до момента, когда станет возможным ее удовлетворение («сначала надо сделать уроки, а потом получишь конфету»).

Однако ребенок далеко не всегда может иметь подобные альтернативы. Например, если он наблюдает конфликт родителей, то он не может ни напрямую разрешить данный конфликт, вмешавшись в их отношения; ни удержать свою потребность до момента ее разрешения; ни перенести свою потребность на другой объект, потому что такого просто нет (понятно, что ребенок может отыграть конфликт своих родителей в рисунках или на куклах, но мы говорим о ребенке, который пока не настолько сведущ в психологии). Так как данный конфликт в виду поведения его родителей присутствует постоянно в жизни малыша, его напряжение и фрустрация с каждым днем растут все больше и больше, проявляясь в том числе и в теле. Это можно сравнить с пузырем, который становится все более тугим пока не разорвется. Чтобы не достигать такого «разрыва», ребенку остается лишь потихоньку «спускать пар», не разрешая при этом самого конфликта (так как опять же ребенок не может никак повлиять на своих родителей), что он и делает за счет отвлеченной деятельности, например он может с головой уходить в видеоигры; начинать бессмысленные разговоры с родителями, когда замечает нарастание конфликта; проявлять гиперактивность (в том числе и синдром дефицита внимания). Такие способы позволяют ему напрямую не сталкиваться с травматичной для него ситуацией.

А вот к молодому человеку в очередной раз приходит его отец-алкоголик, чтобы рассказать ему историй, явно не предназначенных для детских ушей. Подросток знает, что не сможет каким-либо способом ответить отцу, потому что это перерастет в конфликт и в итоге ему приходится поддерживать с ним разговор, либо тихо слушать, пытаясь увести отца в сторону от возможной агрессии, В последнем случае все что ему остается — это уйти в свои фантазии, пока его отец не выговорится. А уж если ребенок почувствует агрессию в сторону матери, тогда ему снова придется взять на себя инициативу и отвлечь отца от конфликта разговорами на отстраненную тему. Постепенно ребенок в принципе привыкает напрямую не соприкасаться с проблемами, получая разрядку в сторонней деятельности. Так и формируется механизм дефлексии.

Дефлексия — это механизм психологический защиты, который проявляется в виде избегания прямого контакта с эмоциональными или психологическими проблемами, за счет «распыления» (диффузии) собственного возбуждения и перенаправления его на не связанную с причиной фрустрации деятельность.

Интересно, что это подтверждается и исследованиями. В частности, Использование дефлексии (например, сарказма, ухода от темы) снижает активацию миндалины в ответ на угрозу. Повышается активность медиальной префронтальной коры, что указывает на когнитивное переформулирование угрозы.

Вот несколько примеров того, как это происходит.

— Избегания прямых разговоров на те или иные темы. Человек боится напрямую выразить другому свое недовольство и сразу меняет тему. Например, когда мать в двадцатый раз спрашивает своего сына «Когда ты уже женишься?», он может сразу переключиться, сказав: «Скоро, а ты знаешь я тут прочитал новую интересную книгу!».

— Прокрастинация. Когда человеку необходимо заняться чем-то действительно важным, он может откладывать этот момент, ссылаясь на другие дела или уходить с головой в незначимую деятельность. Например, вместо того, чтобы приступить к написанию значимой статьи, мужчина «залипает» в смешные видеоролики в интернете, обещая себе, что скоро приступит к работе, но в итоге просмотр заканчивается к моменту, когда уже пора ложиться спать.

— Избегание значимых решений. В ряде случаев индивид может целиком уходить в работу или в свое хобби, чтобы избежать решения значимых проблем. Например, мужчина может начать допоздна сидеть на работе, зная, что у них с женой планируется развод и необходимо что-то сделать с этим.

— Отвлечение в процессе деятельности. Во многих случаях индивид может «уходить» прямо во время деятельности и контакта. Это характерно для современной культуры, когда, общаясь с другими, человек в тоже время не отлипает глазами от экрана смартфона.

— Юмор. Юмор и сарказм также являются способом сбросить напряжение. Именно поэтому в какой-то момент стали так популярны стенд-ап выступления, которые на самом деле редко бывают смешными, но которые, особенно в западной культуре, раскрывают достаточно болезненные темы для любого человека, типа смертельных заболеваний, религии и политики. Перевод подобных тем в юмор позволяет сбросить накопившееся напряжение вместо того, чтобы напрямую соприкасаться с ними и что-то решать. В тоже время, не просто так З. Фрейд считал юмор одним из немногих здоровых защитных механизмов, который позволяет нам выдержать обстоятельства, с которыми мы не можем справиться.

— Избегание социальных контактов. Очень часто мы избегаем контактов с другими людьми, придумывая отговорки и всевозможные причины. Можете сами припомнить как часто вас куда-либо приглашают, например на встречу одноклассников, и как часто вы на подобные приглашения соглашаетесь. Наверняка, у вас находятся «более важные дела», которые очень удобно представить как отговорку, прямо не говоря о банальном нежелании куда-либо идти, чтобы не обижать других людей.

— Уход в мир фантазий. Далеко не всегда дефлексию легко увидеть, так как часто она проявляется именно в голове субъекта, когда он уходит в свои мысли и фантазирование. Такие люди часто кажутся рассеянными (хотя по факту, они просто сосредоточены на иных объектах). Так, мужчина, погруженный в мысли о чудесном вечере с любовницей, может не расслышать вопрос жены о том, как у него прошел вечер. В целом и шизофрению в каком-то смысле можно воспринимать как крайнюю степень ухода в фантазии.

Интересно, что в таком смысле мы можем описать любое невротическое расстройство как вариант дефлексии, если следовать классической психодинамической парадигме (особенно наглядно это представлено в личностно-ориентированной реконструктивной психотерапии). Ведь невротический симптом в классическом понимании — это способ разрядки напряжения, вызванного внутренним конфликтом, без непосредственного разрешения самого конфликта. Например, женщина, которая испытывает панические атаки таким образом может получать для себя внимания, которое она не способна попросить напрямую, например у своих близких. И в целом дефлексия — это действительно более развитый механизм прерывания, чем проекция и интроекция, которые в психоаналитической парадигме лежат в основе пограничных расстройств или слияние, которое является основой для расстройств психотических. В реальности же мы не можем опираться на такую классификацию, так как знаем, что в основе всех этих расстройств, в том числе и СДВГ, которое является прямым отражением дефлексии, лежат и нейрофизиологические механизмы.

Границы при дефлексии. В случае дефлексии импульс зарождается внутри субъекта и выходит за его границы, однако не достигает целевого объекта. Объект находится в слиянии, а вместо «Я — Ты» взаимодействия, появляется взаимодействие по формуле «Я — Оно». Проще говоря, клиент фокусирует свое внимание не на терапевте, обращаясь к нему лично, а на третьем объекте, который никак не связан с терапевтическим взаимодействием.

Вот примеры того, как проявляется дефлексия в процессе терапии.

— Болтливость. Клиент может говорить без умолку, не давая терапевту вставить и слова. Часто многие терапевты теряются, пытаясь разобраться во всей совокупности «выданного» материала, который на самом деле не имеет никакого значения.

— Смена темы. В процессе разговора клиент постоянно меняет тему и неспособен придерживаться линии разговора. Это происходит в том числе и тогда, когда он часами обсуждает «травмы прошлого», вместо способов решения своей проблемы.

— Посторонняя активность. Некоторые клиенты могут проявлять и отвлеченную поведенческую активность, особенно если сеанс проходит удаленно, когда клиент находится у себя дома. Например, клиент может отвлекаться на телефон, туалет или на заваривание чая.

— Телесная активность. В процессе общения с клиентом с дефлексией мы часто можем видеть и телесную активность. Дефлексия может выражаться в активной мимике, бурной жестикуляции, а может проявляться в трении рук друг об друга в напряженные моменты разговора (это может быть также признаком и ретрофлексии).

— Лингвистика. Речь клиента с дефлексией обычно касается не его самого или других людей, а абстрактных объектов. Она часто бывает полна рационализаций. Например, клиент долго может рассуждать на тему психоаналитического смысла его переживаний или того, как устроен этот мир, но при этом не обращаться напрямую к чувствам.

— Избегание прямого контакта. Очень часто клиент с дефлексией будет избегать прямого взгляда терапевта. Если такой клиент и будет задавать терапевту вопросы, то они также будут направлены на уход от темы, нежели на какие-то личные аспекты.

— Выход из процесса. В случае соприкосновения с теми или иными чувствами в процессе терапии клиент может резко выйти из своего состояния. Это наглядно можно видеть при проведении различных техник. Например, в момент, когда клиент вспоминает травму и ему предлагается, что-то выразить в сторону другого в его воображении, он может резко открыть глаза и начать обсуждать то, какой глубокий смысл для него имеет данная травма, отказываясь напрямую проявить свои чувства.

— Невыносимость тишины. Многие клиенты с дефлексией не выносят тишину и начинают испытывать напряжение, когда им приходится замолчать вместе с терапевтом. Это правда не касается тех клиентов, которые используют дефлексию по типу фантазирования. Если обратиться во время паузы именно к ним и спросить, о чем они думают, окажется, что они думают об отстранённых вещах, но никак не о процессе терапии.

— Дрейф в образах. Дефлексию можно увидеть и при проведении многих техник, когда клиент начинает «путешествовать» по образам вместо того, чтобы сосредоточиться на одном из них. Например, мы можем предложить клиенту представить в виде образа его ощущение одиночества, на что он может ответить «Да, это синий шарик, а теперь он поменялся и превратился в лужу, а вот я вижу своих родителей, а теперь как будто ангелы прилетели». При этом, если вам и удастся остановиться на том или ином образе, он, скорее всего, потеряет свое эмоциональное содержание.

— Избегание интимности. Само общение с дефлекторным клиентом ощущается как достаточно поверхностное и ненасыщенное. Оно скорее похоже на то, как двое знакомых обменялись вопросами в стиле «Как дела?» и «Как работа?», нежели на действительно значимый эмоциональный контакт.

Надо понимать, что основная задача клиента с дефлексией — это втянуть терапевта в бессмысленные беседы, чтобы не касаться реальных проблем. И, если это произойдет, можно рассчитывать на долгую терапию с хорошими отношениями, но полным отсутствием результата. В тоже время и прямая конфронтация может фрустрировать клиента, особенно, если терапевт спутал с дефлексией обсуждение действительно значимой для клиента темы. Поэтому всегда надо четко дифференцировать темы, в которые погружен клиент, а также степень своей конфронтации, чтобы одновременно сохранить и контакт с клиентом и помочь ему двигаться в сторону реализации его потребностей. Но нам пора обсудить и то, как проявляется дефлексия у терапевта.

— Избегание пауз. Терапевт не выносит паузы и считает, что каждый раз, когда клиент замолкает, ему самому следует начать что-то говорить.

— Отвлеченные темы. Терапевт также может отвлекаться на обсуждение отвлеченных тем. Это будет особенно актуально, если и клиент склонен к дефлексии. Тогда велика вероятность того, что терапевт с радостью поддержит вопросы клиента об устройстве бытия и смысле жизни, вместо обсуждения реальных сложностей.

— Избегание глубоких чувств. Терапевт может бояться встретиться с глубокими чувствами клиента и, видя их, сразу переходить к осмыслению ситуации, нежели к ее проживанию.

— Избегание контакта с клиентом. Терапевт может отстраняться от личностного контакта с клиентом и избегать контакта глаз.

— Использование профессионального жаргона. Терапевт может глубоко уходить в психологические теории, вместо личного обращения к клиенту.

— Проблемы сеттинга. Терапевт может избегать прямого отказа клиенту в терапии, ссылаясь на обстоятельства или отсутствие времени. Он также может избегать темы оплаты, даже если клиент не заплатил за данный сеанс.

Способ конфронтации: обратить внимание на момент, когда клиент начинает уходить.

В процессе работы с дефлексией нам важно привести клиента к контакту со своими чувствами и переживаниями, а также побудить его на прямое разрешение конфликта. В тоже время, если мы видим, что дефлексия является системным прерыванием у клиента в долгосрочной перспективе, мы будем стремиться скорректировать данный поведенческий паттерн. Здесь могут применяться следующие стратегии.

— Конфронтация. Терапевт может доносить до клиента (и делать это постоянно) как и в какой момент у него проявляется паттерн дефлексии. Обычно это можно делать с помощью фраз: «Ты как будто снова сейчас уходишь?», «Ты замечаешь, что ты сейчас делаешь?».

— Замедление. В работе с дефлексией могут быть использованы различные практики замедления. Самая простая из них — это предложение подержать паузу некоторое время. Обычно в результате такой практики клиент замечает какое чувство он избегает. В тоже время мы можем давать медитативные практики как задание на дом.

— Пассивное слушание. Вместо активного слушания и вовлечения в разговор во время дефлексии, мы используем так называемое пассивное слушание. Такое слушание подразумевает отсутствие какой-либо реакции с нашей стороны. Суть такой техники состоит в том, чтобы не давать клиенту подкрепления и показать ему, что его способ ухода просто не работает.

— Возвращение к «здесь и сейчас». Каждый раз, когда клиент уходит в абстрактные рассуждения, мы можем возвращать его к телесным ощущениям и циклу контакта («Смысл жизни — это хорошо, но что ты сейчас чувствуешь?»).

— Перебивания и возврат к теме разговора. Стоит ли говорить, что принцип «нельзя перебивать клиента» уже давно не актуален. На самом деле мы вполне можем перебивать клиента, чтобы вернуть его к теме беседы и делать это регулярно (конечно, перед этим обсудив смысл нашей интервенции).

Задача в переносе. Показать, что желания и намерения клиента могут быть восприняты с принятие и интересов, а не критикой и агрессией.

Дефлексия может быть сложным для работы механизмом прерывания в крайних степенях ее проявления, что связано в том числе и с установками самого клиентами в стиле «терапевт не дает мне полностью высказать себя, значит он меня не слушает или считает неважным то, что я говорю». В таком случае необходимо четко варьировать степень своего воздействия, а также тщательно обговаривать контракт и просить разрешение на перебивание.

РЕТРОФЛЕКСИЯ

Существует еще один способ справляться с внутренним конфликтом, в рамках которого у человека не получается перенести свой импульс на другой объект (как при проекции) или сбросить свою энергию в другой сфере (как при дефлексии). Он состоит в том, чтобы удержать собственный импульс в самом себе, а сам этот механизм называется ретрофлексией.

Ретрофлексия также образуется в процессе нашего развития как механизм адаптации к внешнему миру, который просто необходим для нашего адекватного существования. Так ребенка учат, что перед тем, как получить конфету, ему необходимо сделать уроки или что нельзя ходить в туалет на людях просто потому, что ему в какой-то момент этого захотелось. В подобных ситуациях человек откладывает реализацию импульса и таким образом подавляет его, чтобы реализовать позже.

Ретрофлексия — процесс, в рамках которого человек направляет свои эмоции, импульсы или действия, предназначенные для внешнего мира, обратно на самого себя. Ретрофлексия коррелирует с гиперактивацией префронтальной коры при подавлении миндалины. При ретрофлексии (например, при подавлении моторных импульсов) активируется задняя поясная кора — зона, связанная с диссоциацией от тела. Исследования также показывают, что ретрофлексия связана с неспособностью интегрировать аффект (правое полушарие) и действие (левое полушарие) и с дисфункцией мозолистого тела.

Здоровая ретрофлексия — это возможность отложить реализацию собственного импульса, поставив в приоритет более значимые цели, в виду невозможности удовлетворить его в текущей обстановке. Вот несколько примеров здоровой ретрофлексии.

— Самоконтроль. Мужчина разозлился на своего начальника, но не стал устраивать ему скандал, так как его бы за это уволили. Вместо этого он выразил свою агрессию в спортзале. В тоже время мы можем упомянуть и спортсменов, которые постоянно претерпевают сложности во время тренировок, чтобы достичь высших результатов.

— Рефлексия. Ретрофлексия проявляется и в обдумывании собственных мыслей и поступков. Например, человек может направить свое внимание не на другого, начав спорить с ним, а сконцентрироваться на себе и осмыслить, что он сделал не так и почему. В этом смысле и медитацию также можно отнести к ретрофлексии.

— Планирование. Ретрофлексия может проявляться в планировании целей. Так индивид решает не тратить все деньги, а сделать вклад, чтобы жить на проценты.

— Аутоэротизм. Некоторые авторы относят к ретрофлексии и мастурбацию. В ряде случаев она может выступать как болезненная форма этого прерывания, в частности, когда индивид отказывается от половых контактов, предпочитая самоудовлетворение, однако, в большинстве ситуаций аутоэротизм — это вполне здоровый способ саморегуляции и познания своей сексуальности.

Границы. Вы можете видеть, что происходит с границами во время ретрофлексии. Импульс, изначально направленный на внешний объект, не доходит до него (обычно в виду наличия интроекта), и, не находя выхода в иных внешних объектах или деятельности, отражается, направляясь на источник, т.е. на самого человека. В этом случае вместо внешнего деления на субъекта («Я») и объекта («не-Я»), происходит расщепление внутреннее. Проще говоря, внутри самого человека появляется часть, ответственная за импульс и часть, которая тормозит этот импульс и перенаправляет его в обратном направлении. Обычно в качестве второй части выступает раннее усвоенный интроект. Например, при работе с больным социофобией, терапевт может отметить у него наличие внутреннего критикующего голоса, который не дает ему выражать себя (и в том числе проявлять агрессию по отношению к внешнему миру). При дальнейшей работе и в том числе при проведении регрессии вполне может оказаться, что данный критикующий голос принадлежит матери клиента, которая в детстве не обращала никакого внимания на попытки ребенка выразить себя. В тоже время данные части могут напрямую и не относиться к прошлым объектам в жизни человека (т.е. не представлять из себя образы его родителей), индивид и сам вполне может сформировать подобное расщепление в виду того или иного своего опыта. Например, мужчина может отказывать себе в проявлении любовных импульсов к новой партнерше из-за несчастной любви в прошлом. Отсюда можно дать определение невротической ретрофлексии.

Невротическая ретрофлексия — это перенаправление импульса с внешнего объекта на самого себя, которое характеризуется, во-первых, невозможностью реализовать этот импульс иным способом в будущем, а, во-вторых, нарушением адаптации к среде и неспособностью продвинуть человека на пути к реализации его потребностей. Вот несколько примеров такой ретрофлексии.

— Самокритика. В процессе самокритики индивид отстраняется от взаимодействия с другими или деятельностью, выставляя объектом критики самого себя. Самокритика часто бывает вызвана двумя интроектами (хотя ими не ограничивается): во-первых, это может быть агрессивный импульс по отношению к другому, выражение которого под запретом («если я хочу ударить свою мать, значит я плохой человек»); во-вторых, это может быть перфекционисткое представление («другие люди не волнуются во время выступлений!»). Возможны и иные представления, например идея самонаказания, связанная с чувством вины за тот или иной проступок, которое заставляет человека критиковать самого себя и в любых других контекстах.

— Подавление эмоций. С предыдущим пунктом напрямую связано и подавление эмоций. У многих клиентов присутствуют интроекты по поводу того, какие эмоции можно проявлять, а какие нельзя (например, потому что другие оценят его как слабого). Подавление эмоций может в том числе приводить и к психосоматическим заболеваниям, таким как гипертония, которая может возникнуть в том числе и потому, что человек постоянно подавляет свои напряжение и стресс, не давая им выхода, а также синдром раздраженного кишечника.

— Аутоагрессия. Любые проявления аутоагрессии — это также феномен ретрофлексии, начиная от простых порезов на руках, заканчивая суицидом (в ряде случаев сюда относят и татуировки). Аутоагрессия — это способ быстро сбросить стресс, связанный с невозможностью напрямую выразить агрессию на объект, который ее вызвал. Например, девочка после ругани с родителями пытается воткнуть в свою руку карандаш.

— Самонаказание. Индивид может наказывать себя после совершения ошибки. Степень наказания может быть различной, начиная от того, чтобы отказать себе в куске торта после обнаружения ошибки в отчете, заканчивая передачей денег мошенникам после решения о том, что человек не заслуживает хорошей жизни, потому что разочаровал своих родителей. Подобные поступки иногда могут складываться в жизненные сценарии, если говорить в терминах транзактного анализа.

— Социальная изоляция. Люди с ретрофлексией склонны изначально не вступать в контакт с другими людьми, так как считают, что их могут осудить или что их мнение не важно. Обычно в группе это самые тихие люди. Часто спектр их эмоций ограничивается раздражением, так как свое недовольство самими собой они склонны проецировать и на других.

— Самоизнурение. Человек с ретрофлексией, часто в виду своего перфекционизма, может быть склонен отказывать себе в отдыхе, питании и в заботе о здоровье в угоду «более значимым» делам. Это может быть связано еще и с привычкой подавлять свои чувства ради решения проблем.

— Избегание ответственности. Индивид с ретрофлексией избегает ответственности, не вступая в контакт со средой. Ему проще заниматься самокритикой, чем проверить свои предположения по поводу оценок других людей. Ему также может быть проще порезать себя, чем заявлять в милицию на отца-деспота.

— Постоянный самониторинг. Этот феномен наблюдается при панических и тревожных расстройствах и состоит он в том, что индивид постоянно сканирует свое тело или обращает внимание на свое поведение (именно из-за этого у него в том числе и наступают панические атаки, ведь он склонен интерпретировать малейшие сигналы тела, как признак приближающейся смерти).

Ретрофлексия очень часто встречается в процессе психотерапии. Особенно наглядно ее можно наблюдать в групповой терапии среди участников, которые постоянно держаться в стороне и представляют собой зеркальную противоположность говорливым дефлекторам и истероидным интроекторам. В жизни такие люди проявляются схожим образом. Как правило, это не очень эмоциональные и неговорливые личности, часто с перфекционисткими наклонностями и трудоголизмом. А вот несколько проявлений ретрофлексии у клиента в процессе терапии.

— Рационализации. Клиенты с ретрофлексией — это часто клиенты с преобладающей рационализацией, которая позволяет им игнорировать текущие переживания (а они очень не хотят вступать с ними в контакт). Например, клиент может достаточно отстранённо рассказывать о значимой травме.

— Молчаливость. Несмотря на стремление к рационализации, клиент с ретрофлексией будет принципиально отличаться от клиента с дефлексией. Если последний говорит без умолка, перескакивая с темы на тему, то клиент с ретрофлексией будет скорее молчать и ожидать реакции терапевта.

— Сдерживание. Как правило, при общении с клиентом с ретрофлексией у терапевта будет возникать ощущение, что тот сдерживает свои чувства и не высказывается до конца. Например, клиент может умалчивать свое недовольство терапевтом, даже если оно очевидно.

— Раздражение. Часто формой разгрузки собственного напряжения для таких клиентов будет раздражение (которое представляет из себя невыраженную агрессию). Это раздражение, как правило, будет уходить в сторону от реального конфликта. Например, клиент может заявить, что недоволен, что терапевт использует те или иные техники, хотя на самом деле клиента возмущает то, что терапевт от него слишком многого требует или оставляет его одного в его переживаниях, но он не может этого сказать напрямую, так как у него стоит запрет на прямые требования к авторитетному лицу, либо на выражение теплых чувств (сказать «я хотел бы, чтобы ты был рядом со мной в моих чувствах» — это нечто иное, чем «я недоволен твоими техниками).

— Речь. Клиент с ретрофлексией обычно говорит достаточно монотонным голосом, не насыщенным эмоциями. При этом могут наблюдаться резкие изменения в голосе при соприкосновении с переживаниями. Клиент не видит терапевта и обычно использует возвратные фразы в стиле: «Я спрашиваю себя…», «Я корю себя…», «Я говорю себе…». Сами фразы могут быть оборванными и незавершенными («Я вспомнил свою девушка, хотя это сейчас не важно…»), в ней могут наблюдаться длительные паузы.

— Ирония на самим собой. Клиент может часто обращать внимание на абсурдность своего поведения и смеяться над ним, что говорит о внутреннем расщеплении.

— Невербальные проявления. При ретрофлексии мы можем видеть достаточно зажатую и монолитную позу, бедность на жесты и мимику. Можно наблюдать и неспецифические действия, направленные на сброс стресса, например раскачивания или переминание рук. Последнее будет отличаться от жестикуляции при дефлексии тем, что человек с ретрофлексией может стремиться сделать себе больно (например, крайне сильно сжать кулаки или воткнуться в себя ногтями). Мимика будет напряженной, по ней будет заметно, что человек себя сдерживает (сжатые челюсти с катающимися желваками).

— Преобладание стыда или вины. Стыд и вина — это главные чувства при ретрофлексии. Причем клиент может как напрямую жаловаться на них, так и проявлять их в процессе контакта.

— Психосоматика. Клиент может рассказывать вам о симптомах и напряжениях, которые возникают в процессе терапии. Например, он может сказать, что в результате работы у него заболела голова или что в какой-то момент «начала отваливаться шея». Исследования показали корреляцию ретрофлексии с повышенным мышечным тонусом и сниженной вариабельностью сердечного ритма.

Схожие проявления мы можем наблюдать и у терапевта при ретрофлексии.

— Избегание самораскрытия. Терапевт будет сдерживать свои чувства и мысли даже тогда, когда ими было бы полезно поделиться. Причем он может делать это как незаметно для себя, так и опираясь на терапевтические правила в стиле запрета на самопредъявление.

— Перфекционизм. Терапевт может ощущать недовольство результатами терапии и злиться на себя за это (очевидно, что данная злость является отражением злости, направленной на клиента, которая возникла в связи с тем, что это именно он не приносит результатов).

— Самодисциплина и опора на авторитет. Как и при интроекции терапевт может чрезмерно опираться на авторитетов, терапевтические нормы и теории. Однако в отличии от интроекции, где это будет являться попыткой найти хоть какую-то опору, в данном случае мы будем видеть именно противоречие между внутренними побуждениями терапевта и методом, который он использует.

— Сдержанность. У терапевта могут проявляться зажатость и чрезмерное наблюдение за собой. Терапевту может быть важно «ни двинуть и пальцем» в присутствии клиента, не говоря уже о том, чтобы банально отлучиться в туалет.

— Рационализаторство. Терапевт будет склонен работать скорее в когнитивном ключе, нежели экспериенциальном (ориентированном на опыт и проживание), хотя это безусловно может относится и просто к стилю работы терапевта. В тоже время такой стиль может стать проблемой, если терапевт откажется от обращения к эмоциям, когда это будет нужно.

— Избегание социальных контактов и профессионального взаимодействия. Терапевт избегает общения с коллегами или участия в профессиональных мероприятиях, что может свидетельствовать о страхе быть отвергнутым или непонятым.

Способ конфронтации: обратить внимание на сдерживаемые чувства в процессе контакта.