Бесплатный фрагмент - Где ты, солнышко, где?

Часть 1

Стояла унылая осенняя погода. Нудный, моросящий дождь непроницаемой стеной опутывал дома и деревья, редкий прохожий, кутаясь в насквозь пропитавшуюся влагой одежду, торопливыми шагами исчезает в сгущающихся сумерках. Темные, густые, как выхлопные газы машин, облака застилали небо. В такое ненастье быстрее хочется добраться до дома, выпить чашку горячего чая или кофе, чтобы согреть свои окоченевшие руки. Но, увы, отопительный сезон еще не начался, батареи холодны, как лед и со временем в квартире замерзаешь еще больше, чем на улице. День, два, три, неделя… и кажется, что природа испытывает наше терпение, и этот дождь не закончится никогда. Где ты солнце, где?… Но однажды утром вдруг выглянешь в окно, и вот….. тучи разлетаются в разные стороны, небо прямо на глазах светлеет, и, наконец, блеснет лучик долгожданного солнышка, который мгновенно поднимает настроение, наполняет жизнь теплом, светом и радостью.

Так вот и живут люди в небольших, провинциальных городках, которых по России разбросано великое множество. Жизнь там протекает тихо и размеренно, а если что-то и случается из ряда вон выходящее, то об этом говорят минимум полгода. Отсутствие музеев, театров, спортивных комплексов — заставляет людей устраивать свой досуг, как кому заблагорассудится. Мало кто находит для себя какое–нибудь занятие, которому посвящает все свободное от работы время. Люди собираются компаниями: выпивают, танцуют, беседуют о бытовых мелочах, делятся планами о будущем. Обсуждают кто, как, где, у кого что, кто и с кем, а молодость проходит. Вырастают горы проблем, личных забот, или просто хочется тишины и покоя. И круг общения становится все меньше и меньше, в конечном итоге остаются, в лучшем случае, два — три человека, с которыми иногда хочется провести время. У каждого свои приоритеты. Одни находят смысл жизни в воспитании детей: дать им хорошее образование, хорошую работу, предоставить возможность вырваться из этого города; другие находят счастье, обставляя дом мебелью, покупая дорогие машины, зарабатывая деньги и используя связи; кто-то замыкается в своей семье, с работы домой: телевизор, тапочки, жена на кухне, про таких говорят: «Он не пьет и она у него молодец», — вот этим все и сказано.

Супруги Доходянины, прожив вместе несколько лет, все реже стали посещать прежних друзей. Зачем куда — то идти, если можно выпить вдвоем? Потом они стали пить вдвоем из нежелания с кем –то делиться. Дальше — больше, каждый стал напиваться по отдельности, а по приходу домой разыгрывался семейный скандал. В конце концов, это им обоим надоело. Жизнь скучна, решили они, пора обзавестись ребенком.

Во время беременности Агрипины Авдотьевны все наладилось. Николай приносил домой трехлитровые банки с соком и даже курить выходил на площадку. По первому требованию супруги он несся по магазинам в поисках исполнения прихоти своей избранницы. И вот он первенец! С гордо поднятой головой счастливый отец шагал по улице, бережно держа малыша. Синяя ленточка с огромным бантом перетягивала одеяло. При встрече со знакомыми Доходянин широко улыбался, излучая счастье, и, подняв указательный палец вверх, многозначительно говорил: «Мужик!», подмигивая супруге. В этот момент щеки Агрипины Авдотьевны покрывал легкий румянец.

Первое время все шло, как и должно быть. Николай Евграфович бежал домой, чтобы разделить заботу о ребенке, он помогал жене стирать, готовить и мыть посуду, но постепенно пеленки, детский плач, бессонные ночи, раздражительная манера разговора супруги стали надоедать ему. Да еще мужики в гараже после очередного рабочего дня, раскладывая нехитрую закуску, говорили: «Никола, давай с нами, твое дело сделано, а остальное — бабья доля». «Не могу, ребята, извините. В другой раз, спешу», — и не чувствуя земли под ногами, мчался он домой. Прошли месяцы. Агрипина с любовью наблюдала, как Николай играл с маленьким: то прыгал с погремушкой около кроватки, то учил ходить, ползая вокруг него на коленях и приговаривая:

— Давай, Серый! Молоток! Вот так! Это мужик — он должен крепко на ногах стоять!

Он брал Сережу на руки и рассказывал сказки, вызывая улыбку на розовом детском личике, а может это не сказки были. А с какой любовью укладывал его спать, поглаживая по головке своей огромной мозолистой рукой и напевая себе под нос одному ему известную песенку. Но, к сожалению, жизнь — есть жизнь, и, если тишина и покой продолжаются долго, значит в недалеком будущем грянет гром.

Была пятница и, совершив свой последний рейс, Николай Евграфович Доходянин возвращался в гараж. Вдруг машину занесло в сторону Водитель остановился. Пронизывающий осенний ветер бросал в стекло струи моросящего дождя. Доходянин. неторопливо вышел из машины, утопая по щиколотку в жидкой грязи. Осмотрев машину, он увидел спущенное колесо и, крепко выругавшись, принялся за работу. В гараж он заехал поздно и, выходя из машины, услышал голоса уже изрядно выпивших товарищей. Николай хотел незаметно уйти, чтобы не придумывать отговорок, к тому же он смертельно устал, замерз и вымок, пока чинил машину. Но ворота бокса уже закрыл сторож. Не убегать же в самом деле как мальчишке, и Николай с уверенностью пошел к выходу. Но тут он явственно представил себе, как берет наполовину наполненный стакан с холодной водочкой, выпивает его, закусывает, и тепло разливается по всему телу, Николай как будто даже ощутил привкус водки на языке. Зная, к чему это может привести, он ускорил шаг.

— Эй! Что-то припозднился, Николай! — остановил его окрик Виктора.

— Колесо спустило, будь оно не ладно!

— Замерз? Давай к нам, прими сто пятьдесят на грудь, а то заболеешь! В такую погоду дело нехитрое, кажись, промок весь?

Бессонная ночь, семейная сцена утром, спущенное колесо и стоящий на столе стакан, наполненный как назло наполовину, заботливо поднесенный бутерброд с салом на черном хлебе сделали свое дело. Недолго поколебавшись и тяжело вздохнув, рубанув воздух рукой, он сдался:

— А, давай!

Николай с наслаждением маленькими глотками выпил все до дна и, занюхав бутербродом, положил его на стол.

— Молоток! Старая школа!

— Учись, Петька, как надо, — обращаясь к молодому практиканту, сказал Виктор, — даже не поморщился!

— Я тоже так научусь, — обводя всех мутным взглядом, чуть приподняв свесившуюся над столом голову, невнятно пролепетал Петька.

— Чему мальца учишь, нехристь? — назидательно сказал дядя Миша.

Спиртное потекло по жилам, стало тепло. Он расслабился, откинулся на спинку лавки и с наслаждением закурил беломорину.

— Ну, что полегчало? То-то же! Еще?

— Нет, нет, нет! Пойду.

Иван обнял его за плечо и, дыша перегаром в лицо, пропел:

— Эх, Коля, Коля, Николай! Сиди дома не гуляй. А то девочки придут, поцелуют и уйдут.

— Причем тут девочки?

— Давай, давай, давай! Бог, он троицу любит. И вообще, имеешь полное право после трудового дня. Ты уже год как не пьешь, поэтому ничего страшного, — заплетающимся языком изрек он и икнул.

Выпив во второй раз, Доходянин захмелел, а точнее стал пьяным, и уже сам кричал, ударяя кулаком по столу.

— Имею право! Никто не смеет мне указывать! В конце концов, кто в доме хозяин?

— Ну и правильно! Бабу распустишь… Их надо вот как — Витька сжал кулак и потряс им над столом.

Как закончился вечер, Николай помнил смутно. Утро следующего дня ознаменовалось похмельем. Сидя на кровати, он пытался вспомнить, что произошло вечером, но не мог, и только какая — то тревога, неосознанное чувство вины беспокоило его душу. Он встал и прошел в комнату. Детская кроватка, почему — то, стояла там, малыш мирно посапывал. Пройдя на кухню, он увидел Агрипину. Большой сине-лиловый синяк заполнял половину ее лица. Не веря своим глазам, он спросил:

— Это что, я сделал? Я?

Крупные слезы потекли из ее глаз и, стекая по щекам, падали прямо в недоеденный суп. Она несколько секунд безразлично смотрела в тарелку и вдруг беззвучно зарыдала, резким движением отодвинув тарелку в сторону. «Суп пролила», — совсем не к месту подумал Николай.

— Извини, так получилось. Знаешь… все как — то навалилось одно к одному, — он попытался ее обнять.

— Уйди! Уйди… так все хорошо… наладилось вроде все. Думала жизнь начинается, — она не кричала, а, всхлипывала, переходя на шепот.

Переминаясь с ноги на ногу, он снова потянул к ней свою руку.

— Уйди! Прошу тебя, — закричала она срывающимся голосом и, дрожа всем телом, с силой ударила кулаком по столу.

И Николай ушел, ушел не в буквальном смысле этого слова, а ушел в себя, замкнулся. С работы стал приходить навеселе. Жена молчала, и он молчал. Все чаще Николай замечал, что супруга в легком подпитии, что в некотором смысле развязывало ему руки, хотя он отчетливо осознавал, что ни к чему хорошему это не приведет.

Однажды, в воскресное утро, на трезвую голову Доходянин попытался заговорить с ней, как бы издалека.

— Слышь, Агрипина? Ну, ты, это, того, брось уже дуться — то. У нас ведь сын растет. Чего в жизни не бывает. Серега вырастет… Он ведь… сначала, может, начнем?

— А, об сыне вспомнил! С тобой начать? Да ни одна баба с тобой ничего начинать не захочет.

При этих словах она повернулась к нему и презрительно захохотала.

— На себя в зеркало давно смотрел? Ты же пьянь несчастная.

— Значит так… Ладно.

С тех пор бутылка стала неизменной спутницей его жизни.

Часть 2

Шли годы… Из молодой супружеской пары, Доходянины превратились в обыкновенных алкоголиков. Немногие узнавали их на улице, а если и узнавали, то делали вид, что не замечают, проходя мимо. Поначалу они окрикивали знакомых и по простоте русской души, пытались расспросить о делах и детишках, но после одной встречи со своим одноклассником, поняли, какая пропасть их разделяет. Люди просто их стеснялись и не хотели узнавать. В этот вечер Агрипина встречала мужа с работы около конторы. Был день получки, и надежды, что Николай принесет честно заработанные домой, у нее не было никакой, да и такие встречи происходили регулярно, каждый месяц 20 числа и уже стали для них привычными. Сначала он стыдился присутствия своей жены:

— Ходишь! Позоришь меня! Мужики смеются! — кричал он, размахивая руками.

— Подкаблучником! Тряпкой… меня сделать хочешь? Ну, давай! Давай! Ты не меня позоришь, а себя! Поняла? Себя…

В то время он еще работал в автоколонне у дорожников, напивался только в пятницу, но треть получки оставлял себе на красненькую. Когда же он стал позволять себе пригубить и в будние дни, а пару раз вообще не вышел на работу, его просто уволили, благо, что в то время работы было еще, хоть отбавляй, и он устроился сторожем на стройку, а кто его там ночью нюхать будет? Запои продолжались неделями на пару с Агрипиной, а ее желание присутствовать при получении денег, его больше не волновало, просто-напросто ему стало наплевать на мнение окружающих и на свою мужскую гордость, да и она уже практически отсутствовала.

В тот день они прикупили кое-каких продуктов и естественно пару бутылочек красненького для аппетита. Не забыли и про Сережу, взяли 100 грамм леденцов.

— Пусть подсластится, малец, — сунув свернутый кулек с конфетами в карман, и глядя на продавщицу, сказал Николай. Был шестой час вечера, в магазине полно народу. Они с Агрипиной продвигались к выходу. Она несла авоську с продуктами, сквозь ее крупные клетки торчал хвост свежемороженого минтая, завернутого в бумагу, рядом булка хлеба, пачка сахара, рожки, вообщем, все в куче. Николай нес одну бутылку в правой руке, а другая торчала из кармана его брюк.

— Смотри, Вовка! Точно он. Вовка Шлепанцев, — показывая пальцем в сторону мужчины в костюме и галстуке, — обращаясь к жене, почти прокричал Николай.

Когда-то они были друзьями, вместе занимались спортом, сдавали на КМС, но дороги их разошлись. Володя уехал поступать в институт и, судя по внешнему виду, закончил его.

— Вован, привет! — распахивая объятия и радостно улыбаясь, закричал Николай, подходя к знакомому. Мужчина остановился и уверенным голосом спросил:

— Вы собственно, что хотели?

— Ты меня не узнаешь? — с надеждой в голосе спросил Доходянин.

— Что-то не припомню, — с гримасой отвращения на лице ответил тот.

— Это же, я, Доходянин! Ну, давай, напряги память!

— А, Доходянин Николай, кажется, если не ошибаюсь. Я вас слушаю.

— Ты, чего, начальник, что ты? — он хлопнул Шлепанцева по плечу, чем в очередной раз вызвал брезгливую гримасу на лице бывшего однокашника. Николай растерялся, не зная что сказать. Мужчина равнодушно посмотрел на него, потом на Агрипину.

— У Вас еще, есть ко мне какие-то вопросы? Или это все?

— Все — растерянно пробормотал Доходянин.

— Тогда, до свидания, извините, я спешу.

Он прошел прямо между ними, покачивая портфелем из крокодиловой кожи.

— Может не он? Да точно не он! Вовка так бы не сделал! Вовка он друг! Он настоящий! — разговаривая больше сам с собою, чем с Агрипиной, сказал Николай.

— Обознался я. Сколько лет прошло, немудрено.

— Да заткнись ты уже! Узнал он тебя. Узнал! Стыдно ему перед людьми стало, вот и все. Кто он и кто ты? Усек! Не хочет он тебя знать! Не хочет! Не дай бог, еще чего-нибудь попросишь. — Агрипина, сказав это, замолчала.

— Совпадение, просто совпадение — ответил он шепотом. Он не хотел верить сказанному Агрипиной.

Уже дома, допивая последнюю бутылку, он со всей силы грохнул стаканом об стол и со злостью сказал:

— Сволочь! только одно слово- сволочь!

Время идет, а оно, как известно привлекательности не добавляет, особенно при таком образе жизни. Авдотьевна превратилась в маленькую толстую женщину с постоянно слипшимися грязными волосами. Толстые коротенькие, как сосиски, пальцы рук, постоянно покоились на ее животе, сливаясь с засаленным пятном давно не стиранного халата.

Николай Евграфович, когда-то спортивного телосложения, стал худым, как жердь. Шапка седых, беспорядочно торчащих во все стороны, волос обрамляла большой выделяющийся нос с бородавкой на конце, на его худом сером лице с красными налитыми кровью глазами, когда он улыбался, широкий рот обнажал десна с гнилыми желтыми остатками зубов. Они были похожи на Дон Кихота с Санчо Пансой, но тех сближали благородные помыслы, этих же бутылка, общее хозяйство и сын Сережка, который был предоставлен самому себе. Иногда недостаток в деньгах приводил их в состояние трезвости. Они наводили порядок в квартире, заводили стирку. Маленький Сережа даже на улицу гулять не ходил, радуясь домашним хлопотам, и принимался им помогать. Вечером Николай садился на табурет в кухне, у открытой форточки, закуривал, подзывал к себе мальчика и, гладя по голове рукой, похожей на грабли, заводил один и тот же разговор:

— Эх, Серый… Серый. Завяжу с зеленным змием, заживем! — при этом он тяжело вздыхал и во взгляде прослеживалось неверие в то, что сам и говорил. А на следующий день все вставало на круги своя. Как и другие родители, они по-своему тоже любили своего сына и заботились о нем, как могли. Агрипина Авдотьевна занимала должность технички в столовой, работенка не весть какая, но голодными они никогда не были.

Иногда она срывала зло на мальчике, награждая его подзатыльником, считая его причиной своих несчастий в жизни:

— Если бы не ты! Не хотела дитя без отца родного растить.… Вот и терплю!

— А ты, неблагодарный…

Мужа своего она ненавидела всей душой и называла не иначе как «старый козел». Доходянин же иногда за это прикладывал к своей благоверной кулак, но в большинстве случаев не обращал на нее никакого внимания.

Сергей подрастал, и вот пришло время, идти в школу. За неделю до 1 сентября, отец пришел с работы трезвый и принес большой сверток.

— Серый! — крикнул он с порога, — пойди-ка сюда, сынок! На-ка примерь! — и, пройдя в комнату выложил на кровать: школьный костюм, рубашку и ботинки. Мальчик обрадовался и с любовью, нет, скорее с чувством благодарности, посмотрел на отца.

— Мать! Иди сюда! — крикнул он в кухню, -посмотри какой красавец! Дон Жуан, да и только.

Сережа рассматривал себя в большое зеркало трюмо. Ему казалось, что нет ничего красивей школьной формы, хоть она была и не глаженная, зато новая, с этикеткой, приятно пахнущая. Родители давно ему ничего не покупали.

— Лохмы отрастил, балбес! — сказала Агрипина, посмотрев на сына.

— Брюки длинноваты? — обращаясь к Николаю, критически заметила она.

— Ничего подрастет… Дети они знаешь! Не заметишь, как женится.

— Где деньги взял?

— Шабашнул. Аврал на работе, дом сдаем.

— Можно было костюм и не покупать. Машка отдавала за так. Пашке-то своему новый купила.

— Ничего. Пусть. Человек первый раз в школу идет. А, ты погладь все и на плечики повесь. Завтра ранец принесу.

— Что скажешь, сынок? — Николай присел на корточки, взяв его за плечи и в ожидании ответа, посмотрел в глаза.

— Спасибо, папа! — неуклюже поцеловав его в щеку, ответил Сережа.

Николай сконфузился, дрожащей рукой смахнул, навернувшуюся на глаза слезы, и достав папиросы, прикуривая вышел в кухню.

Часть 3

Первое сентября! Это особый день в жизни каждого ребенка. Конечно, каждый волнуется и переживает, но больше самих детишек переживают в этот день родители. Неизменная белая рубашка и букет цветов — атрибуты этого праздника. Доходянины тоже радовались, но по своему.

— Серый, за тебя — поднимая очередной стакан с вином, радостно провозгласил отец и, чокнулся с супругой.

— Учись хорошо, сынок! — вытирая тыльной стороной ладони губы, напутственно произнесла Агрипина Авдотьевна.

Сергей уже привык смотреть на картину бурных излияний своих родителей и спокойно воспринимал их пожелания.«Хоть не дерутся, — думал он, — и то хорошо».

— Сбегай-ка, одень форму еще раз! Посмотрим! — попросила мать.

Мальчик с радостью исполнил пожелание. Форма была чуть-чуть большевата, но хорошо отутюженная, смотрелась совсем неплохо. Сергей стоял на табурете поворачивался из стороны в сторону, демонстрируя свой новый ранец, который издавал бренчащие звуки, заполненный карандашами и ручками, пеналом. Вдруг в дверь постучали:

— Кто там? — не вставая со стула, крикнула Агрипина: — Входите открыто! Дверь со скрипом отворилась, и из коридора прихожей появился огромный букет фиолетовых астр, украшенных туйкой, а из-за него выглядывало улыбающееся лицо соседки бабы Вали.

Николай ловким движением руки схватил со стола недопитую бутылку и хотел спрятать под стол, но, увидев соседку, водрузил бутылку обратно, вспомнив, что она не пьет.

— Вот, цветы принесла! Подумала, негоже парню без цветов-то.

— Спасибочки! Проходите, садитесь! Угощайтесь, чем бог послал, — указывая рукой на свой стул, приветливо пригласила Агрипина.

Сергей соскочил с табурета и принял из рук соседки трехлитровую банку с водой, в которой находился букет, заботливо перетянутый черной ниткой у основания, и поставил его на подоконник.

Баба Валя осмотрела Сережу с ног до головы и сказала: — Хорош мальчуган! С букетом и вовсе джентльмен. Все девчонки твои будут Сережа! Николай Ефграфович уже подносил наполненный на треть стакан: — Ну, за Серого моего!

— Ты же знаешь, Николай, что я не употребляю.

— Чего, тут пить! На глоток! Не обижай соседей,

Она пригубила и, по-прежнему улыбаясь, ответила:

— Спасибо за угощение. А ты, Сережа, старайся в школе, учись хорошо, — и уже на пороге добавила: «Банку завтра вернете».

— Я сам принесу! — вдогонку крикнул Сергей.