Бесплатный фрагмент - Где ты, Любовь моя

Книга 15

Где ты, Любовь моя?

Где вы, cемья, род и высший уровень сознания? Где ты, человек, и что ты представляешь из себя? Не знаешь? Не знаешь!

Парни/девушки, прочитайте эту книгу, как «инструкцию», перед венчанием.

Посвящается она всем, кто собирается в ЗАГС или в церковь слепо идти и регистрировать бракосочетание, а также всем детям моим, у коих нет времени выслушать моё Полное Знание.

Не спешите в ЗАГС… Остановитесь. Прочитайте это пособие, ведь, я был и здесь, и Там много раз, а также были и вы, только не помните…

Здесь написано -на основе фактов, опыта и знаний- руководство, которое надо прочитать до вступления в брак.

Отражённые в этом однотомнике все события произошли на самом деле и в указанных здесь годах. Имена героев в произведении сохранены настоящие. Таковы твоя/моя, наши жизни.

Аннотация

Книга эта создана, чтобы показать, каковы мы на самом деле по сути своей. Какими проявляемся в поступках своих. Как, обманывая других и, даже, себя, выставляемся на общее обозрение в ложном свете, что, в итоге — обман — преображает нас самих… в кого-то.

Написана эта книга не для того, чтобы кого-то обвинить, а для того, чтобы ты/он/она посмотрели на себя, как в зеркало и увидели как чувствуем мы, как думаем, как говорим и как действуем…

Возникает, сам собою, вопрос: Как быть/стать человеком-богом?

Обложка:

Введение

Счастье — чувство человеческое,

Но не знаем о нём мы.

Купаемся в удовольствиях тела.

Мы — как орлёнок-птенец,

Под курой-несушкой,

Проклюнувший яйца скорлупу.

Он не знает что есть

Сладость парения в небе.

Не знает о нём

И с цыплятами вместе,

Продолжительное время,

Копошится в траве…

Так же и мы…

Дни проходят

И дискомфорт-

Локальность маха крыльев-

Мучать его начинает.

Это также, как в нас

Неудовлетворённость собою приходит,

При жизни в границах телесных.

Орёл видит что кура-мать

В полёте перемахнула забор.

Пробует и он,

И — к небу взлетает.

Также и мы, видя потуги профанов,

Кто только работать способны,

Пробуем делать

И затем творить начинаем.

Мысль твоя и моя — это птицы, волшебные птицы…

Прекрасно парение в небе — в небе том, где облаками и ветром в духе являются намерение с желанием, откуда эти птицы-мысли исходят.

Над облаками я нахожусь. Сверху смотрю и вижу как время кистью — сутью поступков — окрашивает деянья людей… Красит в цвета.

Золотистого мало, вокруг чернота и безликая серость… Люди, ваши мысли как птицы, но у многих — с одним лишь крылом. Второе подбито, повисло…

К вам я спешу. К тебе летят мысли мои: как орлы. Они — сильны. Красивые птицы. Над вами кружусь я. Вижу. В загонах — людских законах — живёте и прячете в норах-квартирах самость — душу — свою. Загоны, законы и норы — душно…

Окна — ваши сердца — окна к Богу откройте, раскройте и примите от Него Света лучи, что кутают вас/нас, при стуже любой, в тёплое чувство Любви.

В дом-храм, в комнаты ваши мыслью влетаю… К душе прикасаюсь… Зову и шепчу, лаская, шепчу: «Дочь Бога — душа — тебя и твою чистоту я Люблю…»

Часть 1. Первое рождение, детство, взрослость

Праздник всегда

переходит в будни,

а будни — в праздник.

Жизнь — это бег по кругу

или подъём по

вертикали?

*

Я и ты одинаково все выходим из матери чрева, криком о себе заявляя.

Как живём ты и я в радостном, в ослепительно-лучистом солнечном детстве?

Принимаем тел красоту и на ушко звучание слов, звенящих теплом.

Наслаждение дарят пение птиц, журчанье ручьёв, полёт облаков, убегающих в даль от посвиста смешливого ветра.

Громко и звонко хохочем над мокрыми шутками туч, дождём омывающими всё до чистоты обнажённой.

Босыми кидаемся в танец, смеясь и плескаясь из прозрачности множества лужиц.

Входят во внутрь тебя и меня солнца лучи, радостно наполняя веселием жизни, энергией творения согревая.

Час, дни, недели, года быстро проходят и я, как взрослый уже, от Бога и Природы уйдя, средь людей находясь, вдруг, вижу, слышу, ощущаю другое: увод от радости жития…

Не в единстве, а раздельно живём. В доме нашем комнаты отделены друг от друга стенами, стоят на фундаменте алчности и холода лжи.

Озябли, гуляем, будто пингвины, между торосами льда!

Нет, нет — мы их хуже, ведь, эти птицы без крыльев ныряют в морскую пучину и резвятся там в естестве.

Мы же забыли, вообще, свой океан — Вселенскую Душу, где наша душа родною частью была.

Я — душа — теперь одна?

Гулкое эхо топота ног разносится чётким одиночеством в пустых домах — теле моём и твоём, откуда время всё унесло, даже чувства.

Носится зов-эхо, ударяясь больно о стены. Мечутся безотзывно множество душ, потеряв нить связи и с Матерью, и с Отцом, то есть с Богом.

Холодно, голодно, нет уже боле родных у нас стен.

Где бы душу такую найти, чтобы тепла хватило нам всем?

*

Глава 1. 20 сентября 2022 года, 21 час и 17 минут…

Виктор хватает нужный, именно сейчас для него, нож. Отводит руку для замаха, чтобы полностью уничтожить… Сокрушающей, силой разрушительной вонзить лезвие в это мерзкое человекоподобное существо…

Размахнулся, но его хватают. Ему мешают… Держат за локоть его, за запястье… Мешают, но он знает, он знает, что если не получится ножом…, то разорвёт глотку этого подонка зубами…

В памяти его сполохом яркой молнии, осветившей темень случившегося, проносятся события, приведшие к уничтожению всего в здесь и сейчас…

Глава 2. Критическая масса уже у предела

Земля — корабль, который, как ковчег по водам беЗпредметности, носится в просторах вселенной. Древний фрегат, но военный, с дулами пушек. На палубе — люди, кто слепо осуществляют власти указания, ведущие к убиению и человечество, и человечность.

Команда кораблика приглашает и уверяет всех о получении во время круиза экзотических наслаждений по минимальной цене.

Они — пассажиры — рождаются и затем сразу попадают — как в данность — в общество. С верой в обещанное счастье поднимаются на палубу, где господствуют утверждаемые людьми насилие и обман.

Здесь некоторые — только некоторые, но глубже остальных чувствующие — начинают ощущать на судне запах непривычный.

Чувствуют запах смерти, но обещания предстоящих удовольствий по дешёвке, заглушают шёпот интуиции. Заглушают и заставляют их направляться туда, где комфортнее: в наслаждение. Хлопоты там у тебя и меня. Снова и снова у нас времени нет: обновляется круговерть суеты. Обновляется толчея и не хватает, всего лишь, сотенки часов, чтобы спросить во всеуслышание о том: что представляют собою планета Земля и ЧЕЛОВЕК?

Надо ответить на этот вопрос, отозваться на него, а… времени нет… Минуты, часы, века пролетают, а времячка нет… Бездонное небо, безбрежное небо, беззвёздное небо… Крик одинокий — плачет душа: «Нет ответа! Нет ответа! Кто и зачем создал меня? Зачем я живу?

Сзади, в спину будто толкнули. Обернулся. Взгляд во вчера устремил сквозь века и вновь в далёкое завтра, вернувшись, смотрю. Словно дула наводят. Как под прицелом Земля: время скоро спустит курки.

Небо… Земля… Душа…

*
Глава 3. Продолжение жития в колее

20 сентября 2022 года, 17 часов и 50 минут.

— Я готова, — Виктор услышал голос женушки. Она, наконец-то, прихорошилась и его весело-оптимистичное ожидание прекратилось. Поток мыслей, навеянных как ассоциации к сегодняшнему событию — празднованию дня рождения его второй половинки — поток мыслей перенаправился на мероприятие.

Обняв Светлану и сказав: — Хорошо. Пошли, — он отвлёкся от размышлений, вернулся с ментальной плоскости в предметный, физический мир.

Взялись за руки и вышли на улицу. Поглядывая, чтобы любимая его не споткнулась, направился с ней к такси.

«Мы едем к месту празднования, — про себя отметил Виктор, — Я, как всегда, одновременно нахожусь и с ней, моей прекрасной жёнушкой — в здесь, сейчас, и тут же — в прошлом/будущем.

Это восприятие моё на холсте пространства кистью времени рисует картину нашей с ней совместной прекрасно устоявшейся жизни.

Пребываю в состоянии сознания всеохватности окружения духом и, одномоментно, в предметах/объектах, в сегодня…

Вижу улицу и здания, людей, а за ними где-то, как-будто, в прятки с нами-псевдоумниками — играет Природа…

Мы едем и по факту в этом «мы», в содержании этом: анализе-синтезе, при расширении ракурса, вижу как едут, будто на сцене театра, и другие.

В неяви переплетаются течения энергий, что уплотняются в проявленные формы, в тела, что — как процесс — не виден большинству. Большинство занято другим…

Они едут, вращаются, крутятся, кувыркаются, убегая и догоняя, носятся по кругу… Шныряют с радостью весёлой туда и сюда, и обратно.

Смешались различные мужские/женские плоти, хваткие руки, зовущие к сексу голые ноги, трогающие влажностью губы и ласкаемые ими эрогенные зоны.

Шмыгают члены правительств и члены мужские полипенисно, сменяются пилотки военных-вояк и пилотки-вагины, а с ними, за ними спешат машинки-личности. Спешат котелки с мозгами и без. Спешат физиономии, механически говорящие, едящие, сношающиеся, рожающие и порождающие.

На фоне этой гонки по кругу олени ломают друг другу рога, а оленихи призывно крутят хвостами… Бывает, что они прямо перед самым капотом автомобиля-кобелина пересекают дорогу жизни, провоцируя и семейные аварии, и уход в ничто всех, кто рядом…

За этой сутолокой, осторожно выглядывая из леса, пристально наблюдает молодая шакалиха и страстно желает она заиметь всё, что есть у двуногих. Хочет лакомиться, сидя за столом; ездить на автомашине-кобелине; нежиться в мягкой постели и наслаждаться соитием не раз в году, а в дне по многу раз; жить в частном доме, а не в норе… Разглядывая людишек она убеждается, что для исполнений её желаний, надо совсем немного. Следует сбрить всю шерсть, укоротить хвост, научиться ходить на двух лапах, пользоваться косметикой, уметь читать/писать, нежно говорить ласковые слова и вовремя надевать эротическое бельё. «Значит, — решает шакалиха, — сделаю так и у меня будет всё…».

Носятся по кругу люди/толпа, на пятки наступают и нет возможности остановиться, оглянуться и задать вопрос, чтобы понять, понять себя и гонку безцельную…

Мудрецы смотрят сверху, из отстранённости от суеты, на дочерей и сыновей Земли и постепенной эволюцией творят человека…

Школа жизни даёт уроки, знаки, но для нас/вас гоньба, вращение в колесе перемен важнее устремления себя к совершенству.

Находясь в привычной ему упорядоченной смене мыслей Виктор слышит, как некий далёкий фон голос его жены, а образы самопроизвольно сменяют, обгоняют друг друга, словно в кино.

*

«Был я мальчишкой, а затем — взрослым мужчиной. Искать начинаю Любовь, но — во вне. Встречаю её, но не знаю ещё, что находится ВСЁ внутри у меня.

Встречаю, теряю, в поиск снова бросаюсь, а на деле, от сути я ухожу. Ухожу от Истины той, познать которую можно лишь в покое, оттолкнув суету.

Ищу и ищу, а что — не пойму… Мчится автомашина, оставляя за собой людей и дома, блеск прозрачных витрин позади, а с нею — и я, будто с тобою, но без тебя. Виденья сменяют друг друга, словно по кругу.

Свадьбу играли — это, будто, вчера…»

*

Виктор вспоминает как она рожала ему ребёнка…

«Начались схватки… Помогаю устроиться на заднем сидении авто, и я, сказав только три слова — Всё будет хорошо! — молча гоню в роддом… Торжествующе и предупредительно сигналя, всё чаще нажимая на клаксон, объезжаю пробки… Маневрируя для обгона вьезжаю, удерживая направление, на высокие трамвайные рельсы и шатко гоню по ним… Успели вовремя к акушеркам, как всегда и во всём, успели…

Едем сейчас. Светофор замигал и загорелся зелёный…

Опять перекрёсток. Перекрёсток двух улиц или судеб и лиц…? Другие перекрёстки… Перекрёстки и улиц, и дорог жизненных, а среди них — наших двух сердец и душ…

Перекрёсток — это как в жизни, когда встречаются время, пространство и люди… Встречаются вовремя или не вовремя. Вот, опять перекрёсток… и приближаемся к выбранному месту встречи, празднования дня рождения любимой моей Светланы…»

Он давно уже заметил, что не может жить так, как большинство: принимать день таким, каким он приходит сам собою.

Виктору хотелось всё понимать/чувствовать и НАПРАВЛЯТЬ события изнутри себя по его, собственному плану. Направлять как в дне одном, так и во всей жизни своей. Хотелось и он уже начинает ощущать приближение некоего, объёмного по масштабу, озарения для такого соучастия, сотворения. Ощущает, но постоянная круговерть дел и делишек не даёт ему возможности полностью и надолго углубиться в себя.

Не получалось углубиться в какое-то важное осознавание: то один, то второй встречные, людишки мешали ему. Мешали, как единицы, думающие только о себе и с лёгкостью нарушающие данное слово, обещания. Нарушающие потому, что сказанное ранее становилось не выгодным им.

В этой шаткости палубы корабля жизни он на основе краеугольного камня — спокойствия и наличия мощи интуитивной веры в главенство честности — находил время для главного. Создавал прочный семейный фундамент, не забывая и о творчестве своём.

На этой основе вырос сын, организующий сегодня уже свою семью. Виктор с удовлетворением и радостью замечал, что он на первое место — как и они с женой — ставит духовную ценность: честность в отношениях.

Так семья оказывалась и оказалась тем островком, на котором Виктор мог уйти от того лицемерного общества, что является естественной природой воплощённого окружения и предметности, лжи окружающих.

Всё чаще он ловил себя на том, что в постоянной круговерти, узнавая людей, может быть уверенным в искренности только своих близких. Так его семья стала спасительной точкой стабильности, которую не могли сокрушить волны разочарований, всё чаще и чаще, получаемые и от общества, и от людей.

Виктор и сейчас, как всегда, одновременно находился и в предметно-действенной плоскости мышления для привычного общения с людьми, и в тончайших мыслях своих, а также в глубине осознания ощущений.

Пребывал в ощущениях, которые безмолвно несли ему весть о чём-то обобщающем, исходящем из некой неведомой основы, а не из окружения сиюминутного.

Он думает, ощущает и наблюдает за греющими сердце улыбками движениями жены.

«У ней, у матери моего сына, притягательно возбуждающей меня женщине-блондинке, сегодня — особый день!

Едем и вижу как в окнах авто мелькают, оставаясь позади нас, красиво-величественные здания города Риги. Столицы страны, вошедшей в Европейский союз, где государства подобны и по структуре управления, и по использованию гипноза для создания общественного мнения. Сходны по ценностным установкам и по отношениям между государством и людьми, и по отношениям между людьми, а также — между женщиной и мужчиной.»

Виктор со Светланой подъехали в Старой Риге к пристани и поднялись на пароходик «Планета-Земля».

*

Белопенные волны. Величаво плывут облака…

В вихре песчинка — корабль, Земля… Как попал на корабль — не знаю…

*

Он в состоянии отрешённости сознания — для него обычном явлении — с одновременным восприятием всего объёма многообразия окружения, вместе с женой своей заходит в кают-компанию, в обширный полутёмный банкетный зал.

Проходят мимо длинных рядов напитков, на и за барной стойкой. Видят знакомых, друзей и окунаются в общую атмосферу лёгкой предпраздничной, завершающей суеты.

Прибывают приглашённые: обмен любезностями.

«Приветствуем гостей. Расцеловав и по-родственному — кого надо — обняв, следуем к столу. Располагаемся, а шестое чувство живёт во мне своей независимой жизнью и отмечает и то, и сё, и другое, обещая вскоре подарить некую истину.»

Виктор с удовольствием почувствовал как волна приятных ощущений освежила память.

«Она — жена — многосторонне развитая у меня личность. Без устали украшает всё вокруг себя новым и, в итоге, создаёт красивую обстановочку. Вот, и сегодня: новое место празднования и оно лучше предыдущего.»

Взоры, всех входящих сюда, сегодня сразу притягивает к себе, стоящий в центре, готовый ублажить собрание гостей, длинный стол с белой скатертью. На нём разнообразие снеди, напитков; приборы, блестящие чистотой; имена на бумажках напротив стульев.

Из другого конца просторного помещения, от танцплощадки и сценки, доносится спокойно звучащая музыка. Её регулирует дискжокей. Занавес прячет артистов, танцовщиц и певца, кто украсят своими выступлениями доброжелательный климат вечера.

На фоне многоголосия слышатся искренние и фальшивые восторги при поздравлении юбилярши. Она всем улыбается и всё больше заводится радостью. Пропитываясь настроением ликования в празднике, начинает светиться отражением дружелюбия, приносимого гостями при вручении ей подарков.

Сделаны последние уточнения в словах, предметах, улыбках, объятиях и следует приглашение занять свои места.

3.1. Размещение для прицельности

Разглядывая на бумажках у столовых приборов свои имена все расселись за длинный стол…

«Двадцать два празднично одетых улыбчивых физических лица с шутками, прибаутками, исполняя роли сценического дружелюбия, располаются. Устраиваются у стола как иерархически разложенные карты из колоды-общества, — думает про себя Виктор, — Слева, справа и напротив нас.»

Тамада, в лице одной из лучших и давних подруг юбилярши, торжественно, но искренне от сердца, поздравила Свету. Изложила программу на вечер и уточнила, что всех прибывших ожидает сюрприз. В голосе её, в манерах, одеянии и вежливом подобострастии, в умении не нарушать границы дозволенного чётко отражался образ страны, где она родилась и жила — Латвия.

Официант обходит присутствующих.

Торжество начинается. Все уже заряжены приподнятостью над будничными заботами, что явно видно по внешне радостному облику именинницы.

«Атмосфера праздника поглощает всех и живёт ощутимо в помещении, главенствуя в смехе, в манерах, в разногосии говора. В то же время, отдельно пребывает здесь нечто своё внутри каждого из нас, из пришедших. Сплелись тут два раздельных проявления, которые также чётко разгораживаются и в обществе нашем, в его двойственности:

явь в событиях, с напышенной праздничностью и

неявное с бредом скрываемых страстей.

В этом, сегодня, на роль такого разделителя — видимого и тайного — выдвинута столешница.

Он — стол — как происходит всегда при многоликости компании на переговорах, на праздниках — принял, отделяя непритязательной ровной плоскостью столешницы верх и низ, видимое с невидимым. Он одинаково ровно принял всех.

Принял, встретил сходно и тех, кто был выше ростом и тех, кто ниже; и тех, кто был уже тёпленьким под хмельком; и тех, кто были холодненькими умом; и тех, кто расчётливо наметили в начале плотно поесть, а уже затем упиться до самопокачивания.

Столешница хорошо подходила для тех, кто над поверхностью её — при трапезе и любой другой деятельности — были хватки, постоянно лукаво улыбчивы и доброжелательны по-крокодильи.

Также хорошо стол подходил для увлекающихся подковёрными играми под плоскостью столешницы, где твАрилось разное, от взоров скрываемое. Спорый подъём в карьере тех, кто быстрее других шуровали лопатой, копая разные ямки и ямы конкурентам. Томление большинства из нас, кто незаметно и шустро урывали удовольствие для себя.

Стол этот, как и все его собратья, знал/видел всё, но оставался в философском безмолвии, а, вот, люди — нет. Они реагировали. Рефлексировали, но только на то, что приносило им известные всем нам пять чувств: откликались на боль, на неудобства, убегая от них, и на наслаждения, на удовольствия, устремляясь к ним.

«Корабль — Земля, — про себя отмечает Виктор, — это наша планета, где все мы живём, а сейчас — это сей пароход, где сидим мы с гостями: те же люди-пассажиры, то же восприятие, те же потребности, те же мотивы…

Пришёл сюда я с женой моей. Качается палуба.

Для трезво мыслящего человека палуба качается всегда на волнах моря жизни… Качается, но мгновениями импульсивно замирает в стабильности/абсолюте.

Замирает, когда выпрыгиваем мы из сна предметно-физического мира и оказываемся непосредственно в основе реальности. Оказываемся там и тогда, когда выныриваем из пучины изменчивых волн суеты суетной, видим себя, как-бы, со стороны…

Видим и надрывно кричать хочется, что не так мы, ты и я, живём. Не то пьём, едим. Не тем кланяемся. Не тех обнимаем, руки пожимаем, ласкаем… Не тем бросаемся на шею и целуем…

Целуем, вроде, красиво-привычные тела, которые, на самом деле, воспринимаются нами фальшиво: лживы они и красоту выставляют сквозь призму обмана.

Все мы/они — оборотни: самки/самцы, лисы/кролики и шакалы в человека обличьи по уровню сознания своего…», — так Виктор думает, полагает, но, в тот же миг, благожелательно улыбается окружающим.

В последнее время, он –Виктор — всё чаще начинает ловить себя на том, что он психиатр-психолог, находясь вне кабинета и приёмной своей, воспринимает уже людей только как своих пациентов. Ловит на этом своё восприятие и понимая, что это издержки профессии, успокаивая себя, мысленно переключается на компановку тезисов в докторской. Всё-таки он, в условиях закономерной и естественной изменчивости внешнего мира, нестабильности в обществе не забывает и всегда, всюду одаряет благодарностью любящую его жену своей сердечностью и мужской защитой, своим рядом нахождением. Так он отвечает на её постоянную заботу о нём. Он не устаёт восхищаться ёю, той, кто позволяет ему не думать о быте, о близких и делает возможным полностью находиться ему в поле творчества, в созидании научного произведения по теме необычной:

«Что представляет из себя человек?».

Виктор с удовлетворением воспринимает их семейный, невидимый для посторонних, подъём вверх по лестнице духа.

«Сегодня суббота, 20 сентября 2022 года –день рождения любимой жены моей — Светланы: ей пятьдесят лет. Рядом с ней сижу и, думая о своём, приветливо, изображая доброжелательность, киваю гостям. Киваю именно доброжелательно не потому, что они искренни со мной, а так надо, принято и мне приходится эти правила соблюдать.»

3.2.Гости-пассажиры на кораблике

Сложилось так, что собрались здесь на праздник сегодня сливки основных наших государств в Европе и слоёв общества.

Виктор знал почти всех их и, даже, подноготную каждого, но, как врач, личные данные клиентов хранил только в своей голове и картотеке…

В последнее время он стал осторожным. Ему было известно, что часто, когда кто-то называл взяточника не чистым на руку, то лиходеи обращались в суд и, опираясь на внушённую людям презумпцию невиновности, добивались наказания говорящего правду. В итоге, его объявляли виновным в клевете на казнокрадов и оборотней. Осуждали к лишению свободы, а проверку деятельности слывущего корупционером не проводили и тот формально слыл честным.

Давно уже все стараются не называть тех, по ком виселица плачет, открыто преступниками, в соответствии с сутью их поступков, а лицемерно и уважительно обращаются к сидящему в кресле начальнику.

По причине такой реакции юстиции законоотступники начинают выставлять себя чуть ли не святыми в глазах общества и это у них хорошо получается.

Получается, но важно то, что подход этот, применяемый в судебных залах, повторением своим закрепился и вышел на улицы. Здесь он, воздействуя на большинство, видоизменяет людей, приучает население стран к парадоксальному поведению.

Теперь преступники, предатели, мошенники, обманщики, если их так называют, громогласно возмущаются и требуют предоставить прямые доказательства. Дальше — больше: сейчас дошло уже до того, что подлецы — поступая подло, а лжецы — обманывая, сами себя считают благородными и честными, ведь, их двуличность и лицемерие никто не доказал в суде…

3.3. Воздействие Закона, созданного людьми

Закон этот действует как положено закону и он со временем закрепляет, делает привычным абсурдное восприятие самих себя.

Я — чиновник всегда прав, ведь, я ворую, но меня не поймали на преступлении.

Я — её муж — верен жене, ведь, то, что я, на самом деле, ей изменяю никто не докажет.

Я — его жена — обманываю мужа и сплю с другими, рожаю ему детей от сторонних, но считаю себя абсолютно честной супругой, ведь, противное не доказано…

Виноват не тот, кто совершил преступление или согрешил, а тот, кто попался и признался в том, в чём он виноват.

Среди главенства и торжества этого всеобщего, уже привычного, широко распространённого лицемерия и лжи Виктор, будучи принципиально честным, не находил себе друзей в рядах новых знакомых. Он, сознательно и целенаправленно поднимая уровень своего сознания к вершине Духа, где главенствует чистота и куда пропускаются только чистые, отстранённо вращался в суете и в атмосфере коварства общества. Он постепенно переводил в небытие недостатки свои, а достоинства осознанно укреплял.

Со временем Виктор с удивлением узнаёт, что его путь совершенства себя, люди воспринимали как действия непонятного им лоха/идиота, которого легко обвести вокруг пальца. Понимание такого отношения потребовало от него создать вокруг себя особую среду обитания из, хотя бы частично, подобных ему.

Таким местом, для общения в атмосфере искренности и для спасения души своей, он, после второго развода с очередной женой, нашёл в семье, созданной им и Светланой.

Круг родственников, особенно, после рождения Светой сына, стал для него самым надёжным островом посреди океана лжи и бушующих волн-страстей в обществе. Такая, взаимно с супругой приобретённая стабильность, уже много лет являла собою — среди чужих невзгод — подобие гранитному утёсу, о который разбивался любой, приходящий извне девятый вал неприятностей. Здесь– в семье — он всегда мог быть самим собой, ведь, дом — это место, где тебя принимают таким, каков ты есть. Такое приятие закрепляло между супругами и ребёнком честность, открытость в отношениях и привычку прямого — без задних мыслей — высказывания чего угодно другому, как другу. Этот подход объединял всех членов семеюшки и делал их одним целым, что вело к биению в унисон этих трёх сердец.

Виктор чувствовал эту слиянность, понимал/принимал её и очень сильно дорожил Светланой, кто помогла ему создать эту прекрасную атмосферу единения в их семейном роде.

Шум усиливается и Виктор переключается на внешнее.

«Смотрю как располагаются гости: вокруг знакомые все лица.

Вот, грузно присев на кресло, слева от меня и Светы устраивается со своей новой — вдвое моложе его — женой начальник полиции, родного — хоть и далёкого — города Нью-Йорка — Грязнов Игорь. Сюда он приехал и пришёл в гражданском костюме, чтобы не выделяться своей служебной экипировкой и явно желает выглядеть скромным панибратом. Он — обычный прохожий для обычных прохожих на улице. Старается, по-дружески воспринимая окружение, убрать с лица своего властное выражение самолюбования и спрятать его под маску доброжелательности. Старается, но Виктор-то знает, что видимое, которое Игорь — будучи настоящим Дядюшкой Сэмом — всегда выпячивает, скрывает под этой маской жандарма. Прячет отражение всевластия Сатанинских Штатов Америки — страны, где Грязнов получил неординарное образование по оказыванию давления на всё и вся. Это видимое и неявное соотносятся в нём, для укрытия истинной цели, подобно тому, как огромный живот всякого начальника, заслоняет его член. Заслоняет, но который всегда чутко реагирует и вовремя поднимает свою головку, когда захочется и когда можно принудить отдаться ему — власть имущему — очередную сотрудницу. Повелительным жестом Грязнов Игорь молча указывает супруге на место рядом с собой. Она, красивая мулатка, представительница нескольких африканских стран, власти которых продвигают на континенте интересы США, молча и скромно улыбаясь, садится.

Игорь уважаем всеми, потому что обладает реальной властью и могуществом дикого кабана в нашем домике-планете, воспитанной на принципах подчинения. Он сметает всё, что мешает ему делать карьеру. Недавно он ограбление-преступление, совершённое его незрелым сыном, студентом полицейской академии, поручил следователю «пришить» кому-нибудь… Пришили невиновному, но ранее судимому, ведь, эти начальники чётко соблюдают принцип своей справедливости: был бы человек, а «дело» найдём. Тому дали семь лет неволи за преступление, которого он не совершал.

Слух об этом всколыхнул возмущением сотрудников силовых структур, но кабанчик добился своего. Игорь восстановил уважительное отношение к себе и ждёт теперь дня, когда его утвердят на должность министра внутренних дел страны. Зная всё это элита общества уважает его, ведь, понимают: на его месте — для спасения сына — так поступил бы каждый из них. Кто-то поступил бы по-другому? Не видно и Грязнов со всей мощью проделок победителя утверждает всем: я прав всегда!

Многие — и ты, и я? -, находясь за забором клана силовиков, громко поддерживаем его, говоря: если он идёт на повышение, значит, действительно, он прав во всём…

Да, так сегодня поступает большинство. Идут и против закона, и против велений совести, которая уже не видна, не слышна под движимым имуществом — набитым впрок едою трудовым мозолем.

Мы с тобой тоже осудили бы невиновного. Подставили бы его, если бы вектор нашего поведения направлялся только выгодой. Печально, ведь, сейчас в окончательном забвении находятся поступки, направляемые благородством и честью. Мотивом поведения являются только личная выгода и удовольствие, что цементируют созданную систему.

Систему? Какую? Придуманную людьми. Созданную людьми, но не хотим эту глупость мы, ты и я, принимать!

*

От близких я отмахнулся,

Хлопнул дверью, ушёл

И по лесу теперь споро бегу.

От кончиков веток деревьев

                Уклоняюсь, прикрываюсь.

.Вдруг боль  пощёчины меня обожгла

И прозрел я.

                Ветки — это

                Руки людей,

                А лес — социум,

                Где я живу.

Руки и руки

Здесь и вокруг.

Хваткие руки,

Скрип суставов

Хватающих рук…

                Пропитаны все мы, почти,

                Целью одной: схватить и отнять.

                Конкуренцией назвали,

                Чтобы себя и других обмануть,

                Убийство Души,

                Что Свет нам дарила.

В данности этой

Родились ты и я,

Где слов шелуху, Рабовладельцы

Превратили в одежду

Кривды, что правдой прозвали.

Горько и, тут же, смешно…

Кажется мне, что раб должен восстать,

Чтобы цепи сбросить

С чувств Красоты,

С мыслей своих

И Души.

                Но! Оказывается, хотим мы другого…

                Вместо своей и всеобщей

                Свободы и блага,

ПОЧТИ, ВСЕ МЫ ЖАЖДЕМ

РАБОВЛАДЕЛЬЦАМИ СТАТЬ

А значит — быть, оставаться

                В той же системе,

                Утверждающей рабство.

ОСТАНОВИСЬ. ОГЛЯНИСЬ…

                *

Виктор старался не общаться с представителями стран и с людьми, подобными Грязнову, но соблюдает правила вежливости. Его Светлана пригласила на празднование своего пятидесятилетия давнюю подругу с дочерью, которая и привела на показ сюда своего нового мужа — этого генерала.

«Как всегда, буду вежлив», — настраивает себя Виктор на принятие Грязнова.

Около генеральши устраивается юрист, главная фигура ликвидированного, после решения всех задач, агентства по приватизации госимущества постсоветских республик — Эдгар Хватдинов. Он, блестя белизной искусственных, с алмазными вставками зубов, радужно улыбается. С горяче-громкой любезностью нашёптывает комплименты на ушко пришедшей вместе с ним молодице.

Как всякий серый кардинал он, всегда — и сейчас тоже — не сразу выделяется среди других. По-родственному, заговорщически поглядывает карими глазками-буравчиками на окружающих, но делает это вскользь и неприметно.

Эдгар находился и находится в центре той команды — Великой Бритнии, которая создала группу новых собственников. Собственников, кто из-за кулис годами уже ведут все государства к громко декларируемому общему благу. Ведут, но на деле, сегодня уже явно и нагло утверждают благо только их группы и штатовских начальников-консультантов… Благодаря хватке, сродни бульдожьей и буквальному знанию наизусть законов Эдгаром, они — приватизаторы — один и тот же объект предлагали на продажу своим за сертификаты, то есть за бесценок, а другим — за реальные деньги. Победителем всегда становился свой, их человек. Этот свой, запланированный победитель аукциона, гарантированно затем благодарил команду приличной суммой в долларах США.

Напротив этой пары располагается знакомый Виктору уважаемый всеми, кто его знает, представитель римско-католический церкви епископ Андрис Чистонаплюев.

Прихожане к нему обращаются только преклонно: отец многоуважаемый святой наш, Андрис…

Располагается, но он сегодня здесь не в рясе: не любит смущать людей высоко-духовным уровнем своего сознания. Избегает подчёркивать свою принадлежность к богатейшему государству Ватикану, несущего всем нам пример в соблюдении морали и превосходства во всём. Государства, удерживающего лидерство в искусстве разжигания/полыхания костров, что уничтожали людей, с обязательным соблюдением священного принципа: наказания без пролития крови.

Люди его прихода — центральный район нашего города — всегда обращаются к нему лично, чтобы передать десятину. За неё он, с искусным умением прекрасно обученного в католической духовной Академии оратора, многословно, от имени Господа прилюдно восхваляет и благодарит жертводателя. Затем, уйдя к себе, он прикладывается к рюмке и, опьянев, вежливо приглашает к себе домой парикмахершу, швею… других представительниц услуг за плату. Протрезвев он с чувством понимания собственной правоты и значимости, справедливо делит пожертвование между участниками оргии, не забывая, конечно, оставить что-то для подношения Богу. Кто его осудит? Мы?

Осудим, умирая стариками/старухами? Только тогда? Да. Ведь, в молодости, в жизни предметной все мы ходим по пропасти краю между адом и раем…

С другой стороны от Грязнова, без шума и не привлекая к себе внимания, располагается одноклассник Виктора: законопослушный бизнесмен широкого профиля, миллиардер — Александр Убивной. Раньше он считался лидером мафии северных стран Европы, а сейчас с почестью принят в Международный Олимпийский Комитет и прибыл сюда из штаб-квартиры, из швейцарской Лозанны. Он приветливо перекидывается словами с теми, кого посадили рядом и, часто одаривая мягко-туманным взглядом свою гражданскую жену, доброжелательно улыбается ей. Александр, как совладелец десятков фирм, в противовес всем членам правительств, министрам и депутатам, пускающим словесную пыль в глаза, народом определяется как тот мокрушник, кто: сказал, значит, сделал…

Министр сообщения — Вадим Кардан — оглядывается и, видя вокруг знакомых, кивает каждому. Сегодня он совмещает свою должность — зампредседателя торговым портом столицы — с консультациями в Европарламенте. Свои посты он занял и прочно удерживает их сразу после приватизации им земли вокруг столичной гавани. Стабильную отсидку в его кресле ему обеспечивают регулярные консультации с авторитетами и искусно создающая гармоничные взаимоотношения в их среде его симпатичная жена, Юлия — подруга Светланы. Они оба — муж и жена, два сапога/пара — уже уселись за стол и накладывают на тарелки закуску.

Вадим имеет особое влияние в решении всемирных проблем населения планеты Земля. Он приобрёл это всемогущество после того, когда посидел немного на историческом диване, на котором раздвигали ножки королевы, перед тем как получить от Клопшильда очередной крупный займ.

Рядом с Вадимом занимает место Председатель Верховного суда республики — Олег Трясогузкин. Он с привычной лёгкостью удерживает на лице маску, излучающую подчёркнуто идеальную и стабильную честность.

Она — честность его — реально подтверждается объективным мнением народа: если у одной стороны, пришедших в суд, он взятку взял, то у другой уже не брал.

Не давал он повода для сплетен о себе. Другие, ведь, судьи не переживали за свой имидж и брали мзду за утверждение справедливости сразу с обоих участников процесса, чтобы быть в прибыли при всяком исходе.

Олег самодостаточная личность, что видно по нему и что отражается на лицах всех тех, кто окончательно уверен в материальной обеспеченности себя до самой своей телесной кончины. Уверен и доволен своим высоким окладом с бонусами, и взятками, за которые его не посадят.

Не посадят и не снимут с поста, ведь, передают ему мзду только те, кто заинтересованы молчать как замороженные рыбы в общем холодильнике.

Мордоленция его и сейчас — при накладывании устриц на тарелку — приучено отсвечивает важностью всех вопросов, решаемых им и опосредованно напоминает о том, что он есть член-консультант Международного суда по правам человека.

Далее — замминистра по СМИ — Логинов Вячеслав — всегда и всё устаканивающий, медленно пододвигает стул под растянутый его супругой широкий подол её платья. Он и здесь, в «Планете Земля», чувствует себя как представитель древнейшей профессии, считая, что и в баре власть имущие чиновники всегда работают. А, если работают, то ему надо — как специалисту — фиксировать каждую мелочь… Его предки захватили штурвал — СМИ, направляющий пассажиров кораблика по нужному курсу для группки избранных, и они исправно передают этот руль своим из поколения в поколение.

Миллиардер — Краминьш Юлий — прибыл без жены, но с эскортницей-балериной, которая знает какие, когда и кому делать па, чтобы заработать побольше.

Он — Юлий, наверное, — подумал Виктор, — и здесь сегодня будет на словах ратовать за пребразование общества и за разоблачение существующей несправедливости. Вот, он расположился за столом и, весело вспоминая свои загулы в молодости, с интересом рассматривает стоящие перед ним бутылки виски.

Виктор ответно помахал рукой внештатному члену правительства: консультанту премьер-министра, журналисту Серафиму Хаматову. Тот широко известен в международных кругах.

Серафим в каждом подпитии режет всем в глаза правду-матку, помня, что он — не простой смертный. Он — главной команды член, который всегда, ради торжества демократии, может преодолеть нежно-упругий вход в любой интимный орган или секретную организацию, готовящую переворот и измену диктатору самодержцу-гаремодержателю.

Оглядев гостей Виктор отмечает в подсознании своём, что они (и стар, и млад) различаясь между собой внешне — формами тела, длиной носов, рук и ног, статусом и манерами, речью — по сути своей, все одинаковы.

Варятся они в одних и тех же «скороварках» –детсадах, школах, университетах, умело создающих из них биороботов, в которых затем вскипают страсти из-за больших денег. Настолько одинаковы, что через время открыто становятся соседями: и министры, и мвдэшники, и мафиози покупают себе особняки на одних и тех же островах, где круглый год тепло.

«А, — я? Знаю их. Они знают меня. Кто же я? — спрашивает себя Виктор, — Надо как-то понять…, ведь… Завтра — это сегодня уже? Слышу хвалебные тосты в честь юбилярши и вместе с этим, как эхо, отражаясь во мне,

Доносятся клики восторга,

А МОЖЕТ КРИКИ БЕЗУМНЫХ?

Притягательный запах жаркого;

целое делят, тащат куски государств

и странники люди танцуют на глади жаровни…

Снизу корысти пламя всё выше. Пляшут и круче подскоки.

Плен душных объятий.

Хватают за горло,

Кидают под ноги.

Не желают уйти из страсти-огня,

Топчут друг друга.

Сегодня меня,

Завтра тебя и себя.

ТО ЗВЕРИ ЕЩЁ ИЛИ ЛЮДИ УЖЕ?

В вихре — песчинка, корабль — Земля…

Бурное море — шумом зелёным

Стонут леса…»

*

Внимание Виктора — что в последние дни происходит всё чаще — переключается на Светлану

«Рядом со мною — любимая и верная жена. Исходящие от неё чувство теплоты, постоянная забота обо мне, дарящие гармонию, овевают меня.

Вот, наши взгляды пересеклись. Улыбаемся открыто и искренне друг другу: …мы — не такие, как все… мы — другие… выше… В её глазах вижу туман наслаждения.

Напротив меня, как всегда и обычно получалось, сидит сестра моей жены: Наталья. Рядом с ней её третий муж — строитель по специальности. Он — мастер на все руки и поэтому Света часто зовёт его на ремонтные работы в квартирах, которые наша семейная фирма сдаёт студентам.

Алексей всегда подчёркивает своё уважительное отношение к Свете, как к сестре его жены. Часто, выпив, повторял пафосно и гордо: «Я как брат для неё, больше, чем брат…»

Сейчас он сидит напротив Светы и, опустив свои веки, о чём-то глубокомысленно размышляет, будто вслушивается во что-то… Лицо его сохраняет отблеск знаний и умений строителя-универсала, пробивного ради главного, как он говорит: успеть насладиться жизнью для себя.

Далее расселись родственники, дети, учительница по музыке с мужем. За ними — референтка, помощница во всём, востребованная из-за разносторонности своей и мечтающая получить звание генерала, как Ирина Волк.

Глава 4. Человекоподобный или человек?

Еле слышен из-за занавеси на сценке, когда туда направляется тамада, говор приглащённых для развлечения публики артистов.

Остряк-юморист, исполнительница восточных танцев живота, известный певец, помнящие о том, что каждое раскрытие рта, движение ноги, правильно взятая нота приносит им двести долларов США в наполняемость кармана.

Помнят они об этом, но, как и все, забыли о главном: о пробуждении себя, как творца. Рядом с ними колдует над приставкой дискжокей. Застолье началось и продолжается: всё громче голоса, музыка, треньканье столовых приборов, звон рюмок и бокалов.

Виктор с восхищением любуется красотой половинки своей. Выслушивает тост её, посвящённый гостям, пришедшим на её юбилей.

Слушает её, а параллельно структура докторской, которую он создаёт уже более года, теперь начинает окончательно складываться в воображении его. На эту мысленную структуру накатывается из прошлого бережно-тёплая волна, напоминающая о его слияниях со Светиком.

*

Свадьбу играли — это будто вчера.

Плавные звуки мелодии нежной нашего вальса. Кру­жим с тобою в желанных касаниях тел. Танцуем с вол­шебными тактами вместе.

Раз-два-три, — делаешь па и улыбаешься мне. Лицо и вся ты — в дивном свечении чувства любви.

Песня нашей любви — всё время во мне…

Любовь — это Жизнь!

Свадьбу играем, где музыка, звуки, чувства едины…

Раз-два-три, — делаешь па. На руку гибким станом легла. Взглядом обняв, на миг замерла…

Ступаю к невесте — жене и снова, кружа, прижимаю к себе. Веду я тебя, и мы — словно одно. Единение танца, замирания сердца порывов, движений, касаний и тактов…

*

Поток мыслей, отталкиваясь от силлогизмов, направляется к умозаключениям, которые он делает в поиске сходства и различия между людьми и зверьми.

«Звери не поступают по отношению к тем, кто им доверяет, предательски, подло и коварно. А, люди…? Если человек — тоже животное, то чем он отличается от зверя?»

Подсознание Виктора отложило поиск ответа на попозже.

Тамада встала и, перекрыв гул, исходящий от общего застолья, предложила высказаться Виктору, как самому близкому, для именинницы, человеку.

Виктор встаёт, держит в руке бокал красного вина, и, желая выделить лучшее качество в характере своей жены, мягко обращается к присутствующим.

— Во-первых, уважаемые гости, я приветствую каждого из вас на этом мероприятии, которое опять, что бывает всё реже, собрало всех нас вместе и дарит наслаждение от нашего общения.

Во-вторых, я смотрю на нас и вижу насколько мы все разные, но собрались здесь и находимся вместе. Почему разные, но вместе? Потому, что наша юбиляр, Света, всю свою жизнь общается с людьми, видя, определяя в них главное — чистоту и теплоту, искренность души. Общается и одну/одного приближает, а от других мягко отворачивается, уходит и, в итоге, вот так она создала свою вселенную, в которой мы все объединены.

Объединены сегодня мы в этом зале общностью ценностей, качеств души и соединением со сплачивающим всех нас центром: со Светланой. Она живёт качествами этой своей вселенной и притягивает нас своим излучением доброжелательности и чистоты духовной. Все мы и она сама получаем греющий свет её души…

Не помню кто это сказал, но согласен с ним и призываю каждого держать в памяти его слова:

«Любовью дорожить умейте, с годами — дорожить вдвойне. Любовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне. Любовь с хорошей песней схожа, а песню нелегко сложить», нелегко сложить вдвоём и вместе спеть, спеть нам вместе всем и каждому…

Предлагаю выпить за то, чтобы и дальше это наше общее Светение — свечение укрепляло и расширяло её, Светы, окружение.

Выпьем за Свету в честь её прихода в этот мир, за день её рождения, за свечение, светение и за любовь.

Закончив тост он, глядя в светящиеся лучиками самолюбования глаза жены, протягивает руку и чокается с её бокалом.

Все остальные, смеясь, улыбаясь, переговариваясь, вставая, присоединяются и даже, подчёркивая свою приверженность к духовности, захлопали в ладоши. Реагируют апплодисментами, начинают протягивать рюмки, бокалы друг к другу.

Вечер направляется к углублению веселья, устремляется и продолжается в нём.

Проходит уже более трёх часов застолья. Детей отправили по домам… Многие стараются выказывать себя трезвыми, хоть и не контролируют уже ни речь, ни поступки свои. Поддерживается празднование и чествование… Исполнили все свои поздравительные номера артисты… Отпели певцы караоке на маленькой сценке… Официант разносит желающим сладкое, наполняет опустошенные бокалы — запомнил же кому что — вином, коньяком, виски, соком.…

Уже превысил свою дозу выпитого и отодвинул прочь осторожность Серафим. В нём просыпается чувство справедливости… Он встаёт.

Сорокалетний хорошо сложенный мужчина привлекательной наружности, Серафим, чтобы казаться более убедительным и не качаться, крепко держится за край стола. Поднимает свою рюмку и предупреждает, что начинает резать правду-матку:

«Я скажу вам правду… Я перетоптал всех куриц, сидящих за этим столом…, и не раз…, кроме одной.. Предлагаю выпить за них, за женщин …, за дам, за тех, кто всегда говорят… дам… Выпьем с благодарностью за то, что они дают нам наслаждение… За прекрасных… дам!…Я, как настоящий мужчина, пью за них стоя…»

Он опрокинул в себя наполненную до краёв стопку и, медленно присев на стул, начал ловить вилкой на своей тарелке закуску.

Все молча переглянулись… Затем веселящееся застолье восприняло тост Серафима, как неловкую шутку пьяного соседа. После минутной тишины раздалось тихое хихиканье и затем, вдруг, все громко захохотали как после удачно рассказанного анекдота.

Смеясь, переставая смеяться, все с прибаутками, присказками, начали чокаться бокалами, рюмками. Начали целоваться с кем попало. Они уже забыли о Серафиме, кто, проглотив закуску, с неопределённой ухмылкой переводил взгляд с одного/одной на другого/другую.

Поболтали, перекинулись возгласами, поговорили, послушали тамаду и, вот, та передаёт микрофон Светлане-юбиляру.

— Виктор очень точно определил…, — начинает говорить, сидя за столом на стуле и обращаясь ко всем, Света.

Виктор видит, как она, почувствовав единение присутствующих, высказываемое в словах, открыто улыбается гостям, всем окружающим.

Она, с доброжелательным выражением лица, продолжает, говорит, а закончив речь свою, шепчет громко, обращаясь ко всем:

— У меня первый раз такой шикарный день рождения и вы — как верно сказал Виктор — действительно: моя вселенная.

Жена медленно выговаривает слова — видно хмель уже в голове — определил Виктор.

Она закончила свой тост и он протянул к её бокалу свой. Чокнулись, раздался мелодичный звон хрусталя. Он любуется томным от удовольствия выражением лица её и покрытыми поволокой синими глазами, чуть прикрытыми веками.

Решительным движением Виктор опрокидывает в себя остатки вина из своего фужера. Затем привычно для таких минут восхищения любимой матерью его сына, и воспринимая радостный ход празднования её дня рождения, желая поддержать явно видимую эйфорию, целует её у мочки уха.

На фоне общего и привычного шума, лёгко-пьяного веселья, когда отключается тормоз разума, все почти, переключились на главное для них: на ловлю удовольствия. На получение удовольствия до ощущения наслаждения: в еде, в питье, в шансонах, в разговоре, в компанейском общении, в касаниях. Это отстранённое, происходящее только с ними, между двумя, тремя, всеми-многими, происходящее с ними, что живёт в касаниях желания удовольствия, наполнено отражением фейерверка экстаза.

Касания к еде, к питью, к предметам и телам воображением, взглядом, словами, ладонями… несут ощущения сладости при каждом движении…

Касания, предполагающие, предсказывающие взрыв удовольствия в теле…

Касания, которые совсем-совсем невидимы для всех других. Невидимы для тех, кто рядом говорит, смеётся, ест и пьёт…

На столе, над столом, у стола — это всё другое и другие. Другие, а они, они пребывают в невидимой плоскости, разделяющей их и всех, всех и их — они в касаниях только… Они там, о чём другие не знают…. Для них теперь главное, вбрасывающая в тебя адреналин — это игра в прятки, игра в касания…

Все едят, пьют, смеются, говорят…, но всё это только то, что видимо и явно во всяком обществе на планете Земля.

Явно из-за необходимости соблюдения принятых правил, указа морали, чему противостоят эмоции, мысли, поступки.

Эта видимость, всего лишь, маленькая верхушка айсберга всеобщих отношений. Основное же в этом — в отношениях — невидимая, большая часть ледяной горы-странника упрятана в океане подсознания.

Эта неявная, преобладающая в объёме составляющая и маленькая явная делают людей двуличными. Одна их часть айсберга — это поведение, мысли показные для всех, а вторая — это то, что знаю только я и мои сообщники.

Этих двойственных существ — у которых на лбу не написано кем он/она является — можно разделить на три группы.

Все мы — люди — разные, но воспринимать для оценки надо не различие в именах, в формах, чертах лица, а определять различия в уровнях раскрытия, «развития» Души и качеств её, что соответствует определённому уровню сознания.

Первая группа, коих подавляющее большинство — около 85% населения нашей планеты — это люди, направляемые в активности своей рефлексами, то есть реакцией на раздражитель.

Эта реакция вырывается из них под воздействием эмоции, самой важной для жизни/выживания любого живого существа. За эмоцией следует мгновенная реакция, которая нужна для самосохранения именно этого индивида для получения им комфорта, удовольствия, а не боли. Важно здесь заметить то, что в этой группе людей каждый в начале делает, направляемый эмоциями, вершит поступок и только после этого уже думает!

Здесь — в первой группе — старение тела — это не есть приход мудрости. Оно, всего лишь, факт, напоминающий о скором уходе из этого мира, из этой школы, из этого театра. Уход оттуда, где все, почти, носят маски и играют выдуманные ими же, или принятые без понимания, роли.

Со смертью тела свершается фаза для перехода души из этого храма в другой «класс»: или на второй год (состояние сознания, называемое адом), или выше третьего уровня… (состояние сознания, называемое раем). Свершается метаморфоза, но до этого мы все шагаем по зыбкому краю.

Вторая группа — коих около 10% от общего числа людей- это те, кто действуют по вектору, определяемому умом, расчётом выгоды для своей особи, индивида. Они в начале думают, а затем действуют и имеют уже слабые зачатки духовности.

Третья — коих малое количество, около 5% — действуют или явно, или из состояния бездействия на основе умения, наличия ценностей и мотивации, исходящих из Духа. Вершится такое благодаря наличию у них нити связи со Всевышним, утверждающим Всеобщую Жизнь.

Для этих 5% главное — это общее благо, гармония/равновесие. Такое благо и гармония называются словом Красота. В данной группе имеются светлые и противостоящие им тёмные личности, но и те, и другие владеют мощью всезнания.

Каждая из указанных трёх групп в одних и тех же обстоятельствах действуют по-разному, потому что их восприятие, эмоции, мотивы, потребности, ценности, цели отличаются разительно. Поведение любого индивида, из указанных групп, знающий, думающий всегда может предвидеть. Для прогноза ему надо знать только об основных уровнях сознания, в которых могут находиться люди.

Этим степеням/уровням прямо соответствуют людские намерения, желания, мысли, поступки, то есть тот определённый результат, который они, исходя из своего уразумения, создают и получают. Получают, в зависимости от определённого уровня раскрытия Души, которая в потенции своей всеохватна.

На каждой определённой ступени сознания основа, откуда всё исходит, и мотивация деяний, различны.

Таких основных состояний сознания (Души) семь:

1) сон со сновидениями;

2) глубокий сон — без сновидений;

3) бодрствование;

4) трансцендентное;

5) космическое;

6) божественное и

7) состояние сознания Единства.

Виктор, конечно, как психолог/психиатр международного, но особого уровня, знал о разделении людей по уровням сознания, которые определяли активность или пассивность в деятельности. Определяли, а также давали направленность вектору жизни людей, создавая, в итоге, определённую судьбу.

Он знал, что каждому уровню сознания определённым образом соответствовали именно присущие этой ступени: намерения, мотивация, потребности, желания, мысли, действия и результаты, плод.

Первые три ступени сознания — из семи — проявлены на физическом, предметном уровне Мироздания и представляют собою явную его сторону. Остальные уровни — неявная сторона.

Важно, что 85% людей планеты НЕ ЗНАЮТ вообще о неявной части Мироздания, о неявном измерении.

В современном ОБЩЕСТВЕ, в основном, всё перемешано: звери, кони, люди, разумные и невежды, духовные и предметно-действующие…

Подавляющее большинство людей — это те, кто находятся на третьем уровне — сознание бодрствования — кто верят, что более высокая ступень — это выдуманное, не существующее явление.

Все эти силлогизмы Виктор в научной работе своей выделял для меня/тебя/нас, чтобы сделать НЕПРИВЫЧНОЕ, но историческое умозаключение.

Люди, с уровнем сознания бодрствования могут быть только или слугами тебе (духовно развитому, находящемуся на четвёртом уровне — трансцендентном, а также выше), или наёмными работниками, или помощниками-исполнителями.

Для верного восприятия людей в своём окружении этот вывод должен стать общеизвестной аксиомой, правилом поведения, но… Но сейчас в Западной цивилизации это Знание сокрыто и намеренно все слои, касты, уровни сознания (а, значит и восприятия, и мотивы…) перемешаны.

Мы, из-за отсутствия этого Знания, воспринимаем подлецов, как равных себе. Оцениваем их только по внешнему признаку — лицо, формы тела, речь, деньги…

Виктор давно знал об этом и всегда сквозь призму своих знаний смотрел на пациентов, приходящих на приём в его кабинет.

Вне своего кабинета он откладывал эту призму в сторону и старался, контролируя себя, поступать так, как принято или же уходил в состояние отрещённой искренности.

Старался он регулировать себя и сегодня, что вело его к двойственности в восприятии.

Здесь, на юбилее, удерживая себя для координации отношений в правилах приличия, он одновременно был и рядом с женой своей, и позволял себе быть в отрешённости. Находился внутри себя, где его состояние сознания постоянно пело о радости жизни.

*

На свадьбе танцуем — это будто вчера…

Лучатся голубые огромно глаза, играет улыбка на сладко-алых губах. Играет, словно в полёт приглашая…

Раз-два-три, — в вырезе платья — бело-прекрасные волны — груди твои и купаются в них поцелуи мои. Прозрачность фаты прячет волос завитки. Мне не сдержаться и снова, снова целую тебя…

Наши души, веря в вечную силу чистой Любви, в танце слились и также — тела…

*

«Вот, любуюсь ею. Света, уйдя в себя, правой ладонью руки мягко касается и гладит ножку бокала. Левая — под краем скатерти… Смотрит она на меня мельком и ловлю отсвет улыбки наслаждения на лице её. В глазах её отражение того сладостного томления от моих касаний, что всегда негой охватывают её всю, когда мы одни и близки…

Представляю это в воображении и воспринимаю как эхо вибрацию, идущую из прошлых касаний наших голых тел…

Представляю и вижу в памяти своей как она, переполняемая чувством оргазмического слияния со мной, желает получить от меня ободряющую, объединяющую нас ласку…

Представляю это и, вспоминая как напряжение всегда отпускало меня, когда я переступал порог дома своего, чувствую такое же отпускание сейчас. Чувствую здесь и отключаюсь от надзора мыслей своих.

Отключаюсь и подпадаю под постоянно живущее во мне влияние желания обнять, дотронуться до милой своей.

Внутренне осознаю, что другие видят порыв моих эмоций, ведь, чувства в проявлениях зримы.

Заметно всё, что на и над поверхностью стола — это, ведь, для всех. Для всех, но на самом деле, выставляемое для большинства явное — это фоновая отвлекающая картинка, а под ним, под столом или одеялом вершится то, что только для своих… Тут же вспоминаю о привычном ощущении сладости во всём теле моём при касании к внутренней стороне всегда желанного бедра её и…

Хмель, живя уже в голове у меня — я выпил почти бутылку — отодвигает контроль разума, движит меня на озорство и не выдерживаю…»

Часть 2. Преступление и следствие

Глава 1. Сколь верёвочка ни вейся, а совьёшься в кнут…

*

«Наша свадьба играет, пляшет, играет. Хватаю, шут­ливо пугаю и в польке весёлой несёмся, кружимся по залу. Твой стан крепко держат руки мои. Они — опора твоя.

Ладони твои лежат на плечах у меня. Ты, прелесть моя, смеясь, веселясь, то в щёку, то в нос, то в губы, играясь, целуешь меня…»

*

«Хмель движит меня на озорство… Незаметно для гостей и Цветика моего внезапно протягиваю левую руку свою под скатерть, где заученно устремляю пальцы мои к её бедру, под платье, к лобку и, вдруг…»

Устремляет Виктор пальцы свои, но он делает это не вовремя…

Парадно кем-то произносится очередной тост, а…

«Краем уха слышу я тост…, голос певца и аккорд гитары…, но это — вдалеке… Это очень далеко, а здесь… Здесь, вдруг, неожиданно для себя осязаю, что вместо трусиков и привычной, влажной теплоты исходящей от её цветка-розы, половых губ, прячущих клитор любимой жёнушки… Ощущаю, что касаюсь там же чьего-то большого пальца на ступне!… Автоматически сжимаю эту ступню и, не понимая что там происходит, другой рукой, резко вскинув, поднимаю край белой скатерти, прячущую что-то невообразимое. Наклоняюсь.

Ступня вырывается из моей ладони. Разутая пята с опозданием дёргается под краем сдвинутого платья МОЕЙ…, а там: стринги сдвинуты, сикель открыт…

Дёргается чужая нога, отделяется от венериного бугорка моей жены, от любовного бугорка моей жены. Сгибается нога и резво направляется к туловищу родственника-зятя её, мужа сестры моей Светланы…

Вижу как без туфли нога жёнушки моей, отрывается от вздыбленных у растёгнутой ширинки брюк мужских, сидящего напротив неё. Отрывается, а тот по инерции, ладонью своей ещё пробует погладить-догнать то, что было между ног его.

Отрывается и, двигаясь под столом параллельно полу, возвращается к её стулу.

Разбегаются ножка и нога… Всё это вижу, засекаю …, но это, ведь, под столом, а лица-то и сердца находятся над столешницей…

Медленно выпрямляюсь.

Слышу убивающе-оглушительный аккорд гитары и голос Володи:

«У меня жена была, она меня любила. Изменила только раз, а потом решила…»

Голос Высоцкого эхом явно будит во мне брезгливость и невозможность, отрицание происходящего здесь, у нас, вокруг нас. Будит веру в невозможность происшествия, но… Но теперь уму моему становится понятным нахождение её левой руки под скатертью, понятно, но… Но голос певца утверждающе, повторяет и повторяет доказательно:

«Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много-много-много раз

Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз…»

Поднимаю взгляд мой.

Музыка и песня звучат ещё громче, оглушительно звучат, сенсационно вещают:

«Если вас целуют раз, вы, наверно, вскрикните

Эх раз, да ещё раз, а потом привыкнете Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много-много-много раз…»

Вопросительно угрожающим взглядом впиваюсь в сидящего напротив Светланы родственника-Алексея.

Глава 2. Эксплозия

В глазах того — Алексея — некая смесь растерянности и высокомерно-самодовольной кичливой ухмылки, которая спешит спрятаться за маску вежливого безразличия.

Он всё ещё по инерции продолжает нагло смотреть на меня. В бестыжих глазах его видны искорки, отблеск веселья и осмеяния, хохотня, хорохорство!

Он кичится своим верховенством! Верховенством в чём и где?!

Новый аккорд гитары: «Эх раз, да ещё раз…»

Чувствую как огромная волна моря эмоций смерчем, мощно разрушающим всё человеческое, накрывает меня, застилает видение моё, прогоняет стабильность разума моего. Накрывает и исчезает сразу — навсегда — весь ум-разум мой, а радостно-мажорное состояние сознания моего заменяется похоронной минорной мелодией. Логика располагает, а эмоции покой взрывают!

*

Песня нашей любви живёт, ликует и славит тебя всё время во мне…

Любовь — это Жизнь!

А здесь? Сейчас? Скрежет зубовный… Грохот падения дома,

Облако ослепляющей пыли — тут, под столом.

Молчу. Не иду. Сердце не бьётся… Другие-чужие мимо бегут. Как одиноко стало мне вдруг!

Не иду и всем прохожим, не желая ответа, кричу: «Что там случилось?!»

Один и второй: «Хоронят Любовь.»

То — не скрежет зубов, а марш похоронный?

То — не грохот падения дома, а ушёл человек?

То — не облако пыли, а чёрные птицы в стае летят?

— Любовь — и хоронят? — шепчу. — Как печально. Больно кому-то…

— То — любовь умерла, — подтверждают и, глаза отводя, добавляют: «Крепись…»

Не понимаю. Молча смотрю: «Крепись» — это мне?»

— Твоя Любовь умерла.

Рассекают меня и сердце моё пополам. Закрываю глаза: «Умерла?» Удар — и по сердцу! Остановилось оно…

*

«Не в силах совладать с аффектом от неожиданного опрокидывания с ног на голову всего, что было до момента сего… Эмоциями зверя-самца ощущаю безудержное наполнение всего тела моего кипящей, взрывоподобной энергией…

Энергия эта неимоверно мощно и сокрушительно бьёт, бьёт очень сильно, уничтожающе сильно бьёт по голове меня: остатки разума исчезают… Сердце замерло и, будто не бьётся совсем… В глазах помутилось, сверкнули снопом искры серебристые и меня уже нет…

Ощерив клыки вскидываются вверх пружинистым толчком задних лап все мои, прочно удерживаемые волей и состоянием сознания в железной клетке, вытолкнутые теперь на дикую удаль эмоции: дикие и непредсказуемые в силище своей, как голодные львы…

Эмоции смертельным рывком, будто разъярённые хищники заставляют в испуге сжаться и спрятаться чувства мои, топчут ум, пытаются разорвать на части сердце во мне…

Тело моё вскакивает! Тут же, сразу наваливается на стол, тянется через стол и опрокидывает часть длинного стола… Всё на полу: ложки, вилки, еда, тела и та мразь…

Хватаю этого нелюдя, кто сидел напротив Светы, за галстук и тяну на себя… Глаза видят только его… и нож, нож рядом с разбитой тарелкой его… Рука моя сама хватает этот ждущий исполнения наказания нож. Заслуженного наказания подлецу! Рука моя и нож резко бросаются к бывшему родственнику.»

Из-под опрокинутого стола выбираются те, кто не успел отскочить, кто-то остаётся под ним вместе со всеми и всем, что на столешнице…

«Всё смешалось: явь и неявь, люди и звери, деньги и честь, чёрная икра и темень ночи невежества, ложки-вилки, звери-люди, самки-самцы и плаха для казни преступника…

Глаза мужа Натальи — Алексея — наливаются кровью, зрачки тускнеют, лицо багровеет: затягиваемый мною всё сильнее и сильнее галстук перекрывает ему дыхание…

Я оказываюсь сверху над лежащим Алексеем-родственничком! Наматываю галстук того на свою левую руку и вижу как искажается физиономия предателя-подонка-лицемера. Много ладоней схватили и удерживают правую руку мою… Рядом, у головы того, у мрази валяется другой нож.

Отпускаю рукоятку первого жабокола, что у меня пытаются отнять. Отняли, освобождают руку мою и сразу хватаю этот лежащий тут режик-КИШКОДЁР, крепко сжимаю черенок, чуть отвожу руку свою для размаха… Вот, его — красная от моего удушения и от напряжения, сопротивления — его рожа… Удерживаю левой рукой за удавку грудки его и замахиваюсь. Отвожу правую назад с судорожно сжимаемыми моими пальцами-когтями, моими лапами зверя, ручку и лезвие ножа.

Глазами пожираю ненавистного лицемера, кто всегда клялся в чистоте дружбы мужской. Кто призывал Бога в свидетели о соблюдении им неписанных законов, утверждающих порядочность и благородство: что даже в мыслях нельзя иметь чужую жену…

Уничтожаю образ фальшивый того зятька, треплющего о присущей ему чести… Уничтожил уже в памяти и размахиваюсь, бью, втыкаю нож в горло его, чтобы…, но… Но — стоп — рука моя опять не может завершить необходимое, последнее движение. Нё может — запястье, локоть мои — держат цепко несколько мужских и женских ухватистых рук… Держат и я не могу завершить справедливое наказание… Надо вывернуть руку мою… Если не смогу, то зубами-клыками глотку его разорву…

Кручу, вращаю, освобождаю запястье своё и вот уже нож, направляемый неимоверной силой моею, вонзается в горло ничтожества… С безбашенной жаждой мести и страстным желанием выдёргиваю лезвие… Хлынула кровь… Втыкаю ещё и ещё раз! Ещё раз!…Много-много раз…

Слышу как эхом звучит во мне: «Эх раз, да ещё раз… много-много- раз…» — звучит чей-то указующий голос…

Бью! До конца, до уничтожения, до изнеможения и потери всех сил, до окончательного разрушения в помрачении разума…

В памяти моей всё всколыхнулось и закрутилось, как в карусели, но в карусели, неостановимо споро падающей с высокой горы. В карусели, опрокидывающейся, влекомой всё ниже и ближе к пропасти краю…

Смешались здесь люди и нелюди; с застывшей улыбкой манерною куклы и напуганные дети, а с ними и тёти, с которыми кувыркаются дяди…, бутылки, кровати…, занавески и шторы-шоры на глазах у супругов: жён и мужей… Перепутано всё и смешались правда и ложь… Ничего не понять: чему верить, а что мне прогнать? Прогнать из памяти ёмкой… Прогнать и даже то, как в детстве дрался с мальчишками… Дрался, не чувствуя боли, крича до хрипоты, что моя, моя мама всех красивей… Дрался, кричал, а они упрямо рыдали-кричали в ответ, что ничего на свете их мамы красивей нет…

Так, теперь, плача, все дети кричат?!»

Ещё несколько минут назад подсознание Виктора не успело,… Ответить не успело чем мы отличаемся от зверей, а сейчас…

Сейчас всякое здравомыслие отброшено напрочь и остаётся только одно: наказание мщением, уничтожением мрази сволочной…

Все пассажиры кораблика застыли в непонимании от неожиданного разрушительгого шума.

Жена моя, гости и друзья-товарищи каждый по-своему реагируют на необычную свалку…

Начальник полиции заскакивает, забыв о супруге своей — главное, ведь, подчиниться инстинкту самосохранения — заскакивает за стойку бара. Там он юрко прячется, приспускается на пол и, нажав на телефоне кнопку экстренного вызова, не в силах справиться с плясомордием, прикрыв ладонью уста на мордолизации, громко шепчет: «Срочно… Сюда…»

Авторитет-бизнесмен медленно и спокойно встаёт из-за полуразрушенного стола, берёт за локоть жену свою и, отойдя в угол помещения, приложив телефон к уху, что-то улыбчиво говоря, невозмутимо наблюдает за мордобоем.

Священник, проявив недюжинную силу воли свою, с трудом, но преодолевает силу тяготения. Он отрывает ладонь своей руки от ягодицы соседки по столу, кто многообещающе улыбалась и заворожила его своей свежестью, новизной ощущений. Он успел уже напоить её до хмельного безрассудства и словоблудием, и коньяком.

Проделанная им работа сняла с молодицы — как снимает ремонтник сервиса тормозные колодки у автомашины — все преграды… Отключение «тормозов» гарантировало до сего мгновения, гарантировало закончить обоим вечер в горячих объятиях. В объятиях, усиливаемых чувством настоящей, растворившей в небытии все заповеди, всякую мораль, оставив только воображаемую сладость пьяной любви.

Батюшка, чокнувшись с рюмкой девицы, быстро опорожняет очередной свой бокал с коньяком и пытается встать.

Пьяный судья панически вертит едальником. Не понимает куда исчез генерал-МВДешник. Возмущённо оглядывается, спрашивает соседа о том, где охрана и, узнав, что та на улице, на входе, начинает отодвигать свой стул подальше от свары…

Теперь лицо его, потерявшее маску важности, напоминает, точь в точь, то выражение, с которым он стоял перед парламентом. Стоял на полусогнутых, непроизвольно испуганно озираясь, когда его утверждали на должность судьи Верховного. Тогда он пребывал в испуганном ожидании. С тревогой наблюдал за выступающими: вдруг кто-то из них объявит во всеуслышание, что лично сам делал ему занос деньгами? Необычность ситуации в данный момент пробудило в нём истинную личину, вещающую о том, что забрался он со свиным рылом в калашный ряд.

Замминистра по СМИ — Вячеслав — резво вскочил. Пригнулся, нервно дёргая красным семафором-хрюкалом, хватает спутницу свою. Мгновенно определяет происходящее как бунт на корабле. Допускает, что народ здесь взбесился. Допускает, но помнит, что он — фильтр, пропускающий в печать только то, что надо его хозяевам, кто выделили ему миллиончик из взятки за продвижение строительства национальной библиотеки… Он поведение своё всегда строит по проверенным правилам, одно их которых гласило: чтобы сохранить благополучие своё, надо избегать скандалов.

Вячеслав, обхватив жену за туловище, бросается в дальний угол зала. Оба прячутся в полутьме.

Юлий, что-то сказав эскортнице, берет её рюмку, чокается с пустой своей и, залпом выпив, разворачивается на стуле, чтобы лучше видеть и понять происходящее.

Подскочили, вскочили все, кроме одной — Светланы… Она тянет край платья своего, тянет ниже колен и, не в силах принять резкую смену чувствований, с выражением страха на красивом лице смотрит на происходящее…

— Что такое…? Почему…, — обращается ко всем общительная Елена. В воображении её уже всплывает сладкая порция адреналина, идущая от её монолога подругам о несовершенстве хозяев пиршества. О несовершенстве разительном на фоне её –Лены -гражданского безбрачного целомудрия…

Виктор отводит руку с режиком, целит в горло…

«Целюсь в ненавистное, хрипящее прерывистыми звуками горло мрази и с силой… С силой, нейтрализующей волну ненависти и презрения уничтожающего, вонзаю ножище в шею сволочи… Вонзаю, затем вновь размахиваюсь и бью лезвием ещё и ёщё раз, и ещё много-много раз — в кровавую массу. Отвожу руку для нового замаха… Голова того, кто когда-то был родственником-Алексеем, дёргается в сторону и острие ножичка ударяется в кафель пола… Нож скользит, а силища руки моей всё ещё давит и лезвие, со звоном ломается у самой рукоятки. Ломается и, скользя по полу, отлетает в сторону.»

Виктор всем вниманием своим вовлечён сейчас в самое главное для него: в уничтожение/убиение того, кто/что мешает красоте и чистоте чувств человеческих. Мешает эволюции и что разделило его жизнь на до сего мгновения и на после… На после, где теперь того, что называется после — нет… Нет, потому что — это — происшествие — смерть всему…

«Вовлечён я в главное, в искоренение подлости, но краем глаза замечаю как толпа гостей, возбуждённо переговариваясь, расступается. Расступаются они и тут же появляются, возникают и ко мне несутся с оружием, дубинками, наручниками в руках, сворой мчатся, агрессивной группой слаженно действующие полицейские…»

Машинально мелькает в уме его: «Эх, …!!!… уже вызвали…!!!». Отмечает Виктор в уме и, находясь во власти уничтожающих грязь и подлость, уничтожающих ВСЁ эмоций, смотрит на неподвижное тело Алексея.

Разглядывает его, чтобы всмотреться и убедиться, что ОН УСПЕЛ сделать то, что должен был, обязан был совершить. Совершил и закончил, решительно уничтожил и так, действенно сразу ответил на привычное подлым невеждам «…ещё раз…, много-много раз…».

Как его скрутили, что у него спрашивали, как отвечал и всё остальное: перемещения, встречи, расставания — он не видел, не слышал… Действовал будто он, но не он, а кто-то другой, отстранённый от него, от сути его…

Не видел, не слышал и понял о произошедших переменах только тогда, когда его поместили в одиночную камеру тюрьмы, в камеру с оббитыми чем-то мягким и пружинистым, покрытым кожимитом, стенами… Понял перемену…

«Я уничтожил подонка, который в глаза мне кичился благородством своим, а за спиной совращал жену мою… Оправданно убил, но… Совращал её? Так ли?

Но он, ведь, не насиловал её. Не насиловал… А, если так, то она сама позволяла и хотела того, что было между ними! Получается, что это она была в связи с ним…»

Виктор начинает осознавать, что наверное направил наказание не туда, куда надо было. Начинает понимать что-то. Понимает, но не может выйти из переполненного эмоциями состояния сознания. Он, безоглядно верящий в реальное наличие своего семейного островка, полностью полагающийся на чистоту именно их с женой отношений не мог поверить в невообразимое предательство. Предательство со стороны самой близкой и, как он теперь понял — не близкой…

Заточило его в клетку из прутьев эмоций резкая и невообразимая трансформация всей этой чистоты, которая жила — как он думал — долгие годы жила в нём и между ними…

Жила и была, как он полагал, сама чистота и правда, что главенствовали между им и той, которая говорила ему о любви и верности. Той, кто стала матерью сына его. Той, кто шептала, что любит то же самое, что и он: те же песни и принципы… Той, кто с ним создавала одну, их семью… Той, кто убеждала в чистоте души своей и сердце которой он всегда, словно грел в ладонях своих…

*

«Как во смутной волости

Лютой, злой губернии

Выпадали молодцу

Всё шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул,

зачерпнул

Полные пригоршни,

Ну, а горе, что хлебнул, —

Не бывает горше.

Пей отраву хоть залейся —

Благо денег не берут.

Сколь верёвочка ни вейся —

Всё равно совьёшься в кнут!»

Глава 3. Первые мысли и выводы

Виктор в памяти своей слышит громогласные аккорды гитары и слова, несущие в себе много уровней понимания.

«Слышу песню, голос поэта и хочет криком кричать, из меня вырываясь, вопрос: — Куда, куда вы, страсти, гоните всех нас? Куда…? Жизнь, куда ведёшь меня/его/её? Жизнь, дни которой, словно одинаковые песчинки протекают между пальцами самок/самцов. Протекают дни и даже судьбы –моя/твоя- между судорожно хватких пальцев в поиске долговременной сладости. Хватких пальцев в изменчивом мире предметности, в относительности, где долговременных явлений вообще быть не может… Не может быть, но слепая надежда убаюкивает в нас зоркость и все мы бегали/бегаем за миражом, как путник в пустыне, мучимый жаждой… Бегаем в поиске любви, верности и порядочности. Бегаем по кругу, находясь там, где их — качеств духа — нет и быть не может. Носимся, меняем предметы, сменяем тела, желая получить тут, среди предметов, то, что живёт не здесь, а находится только выше, в другом измерении…

Не знаем где искать желаемое и, оставаясь невежами, получаем предательство. Получаем и убиваем/уничтожаем тех, кто предал, разочаровал сердце преданное наше/моё/твоё или же губим сами себя!

Уничтожаем тела лицемеров воочию или ментально, а до причины не дотягиваемся и окружение, обстоятельства остаются прежними.

Люди остаются прежними и вновь идут повторы, бег по кругу, суета на том же уровне — где тела подобны.

Скачка по кругу повторов — вместо подъёма по спирали эволюции.

— Что же делать?! Надо не уничтожать то, что есть и наличествует…, а создавать альтернативу, поднимаясь… Этот подъём, утверждением себя, заменит неправедность! Какую альтернативу? Куда подниматься?»

«Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю —

Лобным местом ты красна

Да верёвкой склизкою!»

«Всюду господствуют обман и насилие! Господствуют и я — ТАКЖЕ, КАК ВСЕ — физическим уничтожением, насилием отвечаю на коварные действия полецов… Делаю, сделал так, но правильно ли поступил…?»

Виктор, разглядывая в камере царапины на кожемитовых стенах, умом своим начинает осознавать то, что он натворил.

Разглядывает царапины, осознаёт потерю всего и одновременно находится в глубине самости своей, где нет слов и понятий, но есть истина, которую он хочет найти.

Слышится Виктору затухающее звучание аккордов гитары в памяти его. Вслушивается он и улавливает уже не первый — предметный, а другой уровень и смысл слов песни поэта.

Много веков носимся мы, люди, опьяняемые временными удовольствиями, по кругу. Находимся в повторах и принимаем видимую активность окружения, куда мы приходим как в данность, как в реальную и, якобы, в правильную жизнь.

Слышит Виктор слова, музыку, паузы между аккордами, промежутки меж вибрациями звуков и всматривается в прошлое. Оглянулся и видит.

Различает там картины дуэлей, когда честь хранящие убивали одних подлецов, а другие, после такого, боялись выпускать страсти свои. Так, вопреки законам, написанных людьми, очищали общество от подонков, не соблюдающих направление вектора божественной жизни, где главное — чистота…

С иронией Виктор отмечает, что в то же время, все, почти, мужчины, мужья и, даже, императоры бегали к балеринам и не для ведения философских бесед. Ухаживали за ними, гонимые страстью, исходящей из самой природы живых существ… Бегали и не только к актрисам.

Аналогично и их жёны искали/ищут новизну в телесных ощущениях вне семьи, при отлучке мужей.

Важно то, что за очистку общества от подлецов теми прямыми, физическими методами, что были в прошлом, сегодня настоящих мужчин сажают в тюрьму и надолго. В результате подлые самцы размножаются, а настоящие мужчины уничтожаются.

Все мы/вы гонимы одинаково одним мотивом, который главенствует, именно главенствует, на третьем уровне сознания БОДРСТВОВАНИЯ, в том измерении, где находятся и живут большинство — 85% — людей. Сегодня я стал таким же как и они: сорвался, убил подлеца… Имел я право на это?»

Виктор, побывав в синтезе, во всеохватности знаний, возвращается в здесь и сейчас, в сегодня, к мыслям своим и хочет понять первопричину произошедшего.

«Этот самец-родственничек полез к моей жене. Полез к ней, но она, ведь, не обратилась ко мне с разоблачением того. Не обратилась и, значит, она — такая же как и он? Она предательница и самка?

Были ли и главенствовали ли меж мною и женой моею чистота и правда? Верным это казалось, потому что была жена, был сын, была семья, как единение трёх сердец. Были желания в достижении целей и нахождение в общем укладе, времяпровождении. Всё это было, ведь, она заменила «это было» на предательство! Что теперь с семьёй?

Главное в ней — в семье — это общее благо, которое строится и укрепляется только на основе искренности, чистой правды. При наличии обмана семья же не может быть сохранена!

А, отношения с сыном? Они, ясно теперь, что станут другими: меня, ведь, свободы лишили и скоро припаяют срок!

У ней –у жены — в противовес обману, была альтернатива: открыто поделиться со мною тем, чего сама желает и что делает. Вместе решили бы как строить отношения. После такого была бы сохранена главная ценность —

честность в общении, ДАРЯЩАЯ ВЕРУ в человека.

Было бы сохранено то, что соединяет/объединяет.

Вместо этого — коварство и ложь! Вместо единения — разрушение. Продолжать так жить и оставаться во лжи? НЕТ! Нет, конечно. Нет и ещё раз нет! Лучше уничтожить весь этот обман, предательство и остаться у разбитого корыта, погибнуть в борьбе самому, чем выдавать фальшь за истину и обманывать самого себя…

В чём дело, почему я так ошибся в восприятии, оценке её? Я его — одного из виновников обмана — уничтожил. Уничтожил, хотя бы, одного и это радостно. Уничтожил лицемера, эту фальшь, измену и предателя. Я поступил как мужчина, но… Но она-то осталась…

Она — главная виновница всего — обмана длинною в жизнь, она-то не наказана!!! Что делать, теперь-то…? Ведь, в первую очередь, надо было наказать её, а потом уже его и всех других: сучка не захочет, кобель не вскочит…

Теперь меня осудят и, возможно, к пожизненному. Лишат свободы, а моя коварная инициаторша этой трагедии, устроенной ею предательства-беды, будет по-прежнему крутиться, как сыр в масле, в удовольствиях тела! Что же получается? Я сглупил?…

Да-да… Прихожу к неоспоримому выводу: я поспешил, дал волю эмоциям и поступил неправильно,» — шумным выдохом досада вырывается из груди его.

Слышит резкий, оглушающий лязг металла. Внимание Виктора враз вышибается из внутреннего мира его.

Громко, чрезвычайно громко и грозно гремит засов на дверях камеры.

Входят трое надсмотрщиков, требуют Виктора назвать свои данные. Майор, стоящий впереди, молча оглядывает Виктора и затем, резким голосом приказывает старшинам: — Действуйте!

Его заставляют выйти из камеры. Шагает по металлическому полу, проходит между этажами и вскоре его ставят лицом к стене у дверей кабинета начальника тюрьмы… Когда Виктор вошёл, то сразу увидел в кресле хозяина кабинета того кандидата в министры МВД — Грязнова Игоря, кто вчера был на празднике. Начальник тюрьмы вышел и Виктор с Игорем остались одни.

Глава 4 Спасательный круг брошен

«Привет, Виктор, — произнёс генерал властно и ровно звучащим голосом, выразительно глядя на собеседника. Помолчал, а затем продолжил: Я пришёл сюда не для болтовни о сочувствии…, — он опять замолчал и после тоном начальника определил: ЛИЧНО Я СЧИТАЮ ТЕБЯ ЛОХОМ…, — затем продолжил, — но пришёл я только потому, что как мужчина понимаю тебя и… Главное — что за тебя вступился и попросил выручить наш общий знакомый, Юлий, поэтому я приехал к тебе. Потерпевшего — Алексея — в больнице откачали и уже ясно, что он будет жить.»

«Жаль, — подумал Виктор, — таким подлецам не место на Земле.»

Генерал продолжил.

«У тебя два варианта действий, ведущих к разным результатам.

Первый. После нашего здесь с тобой разговора, о котором никто не узнает и не должен знать, я уезжаю отсюда и не вмешиваюсь в то, что ты натворил. Дело о попытке убийства, не доведённого до конца по независящим от тебя обстоятельствам, пойдёт своим ходом и после следствия состоится суд. Суд даст тебе срок меньше или больше, но около двадцати, пятнадцати лет. Выйдешь на свободу, если не умрёшь там и дотянешь до конца срока, выйдешь с подорванным здоровьем и нищим стариком.

Второй — это заплатить мне сто тысяч евро и я сделаю так, что тебя завтра освободят под подписку о не выезде. Организую следствие, которое закончится закрытием уголовного дела против тебя или передачей дела в суд. Если надо будет, то сделаем, даже, так, что виновным в происшествии признают самого Алексея. В любом случае, если состоится суд, то на нём тебя признают невиновным, и после всего этого сможешь жить дальше своей жизнью. Выбор за тобой. Что скажешь?»

После непродолжительной беседы с Грязновым, уточнения деталей и объявленных им гарантий, Виктор, помятуя, что надо наказать предательницу и довести мщение до конца, согласился заплатить сто тысяч евро.

На другой день он вышел из тюрьмы. Впереди была встреча с бывшей половинкой своей… У ворот она его не встретила.

«Делишки, дела, окружение гонят тебя/меня/нас в забвение Души и про честь все забыли давно. Живу я среди людей, но нахожусь словно на льдине один, в Ледовитом океане один, где волны холодные, с кромками льда на тёмной ряби бушуют. Бушуют и ветер обстоятельств пену с гребней волн в лицо, в лицо моё и глаза бросает, ослепляя и стылый мороз призывая. Я — один… Плакать? Рыдать? Но… Я, ведь… Я же — мужчина и сумею поднять то, что другим, даже, с места не сдвинуть… Рыдать?! Наоборот: надо СМЕЯТЬСЯ!»

«Ты не вой, не плачь, а смейся —

Слёз-то нынче не простят.

Сколь верёвочка ни вейся —

Всё равно укоротят!»

Предают/продают, изменяют/меняют, обманывают/лгут и не скоро возврат бумеранга происходит: что посеешь, то пожнёшь.

Посему, не имея масштаб видения размером в века и не видя воочию наказаний за подлости, живя часом, двумя, хватаемся за наслаждения, ведь, очень хочется этого. Хочется, а думать наперёд или разучились давно, или не умеем ещё.

Не умеем думать?

85% людей в начале делают, а только потом думают, но кажется им и обманывают они себя, что думают и только затем совершают поступок.

Верьте — это доказано: действуем ты и я под влиянием толчка эмоций, а только позже думаем.

Как же мал ты, человек: взрослеешь, а выше стола, постели и пояса своего подняться не можешь! Взрослеешь? Телом старея взрослеешь?

Нет — взрослым становишься ты только тогда, когда, опыт получая, мудрой стала душа.

Глава 5. Солнечное детство

В начале нашей жизни у нас, у всех, появление — здесь, на планете Земля — одинаково. Проявляемся в мир этот, где радость, любовь и блаженство сеять стремимся, принимая планету-Земля и людей как единую атмосферу добра. Хотим принимать всех, как себя — желая другому того же, что себе — и купаться в среде благожелательной взаимосвязи, Единства.

Громко и звонко жарким летом хохочем над мокрыми шутками туч. Рубашки и платья к мокрющим телам прилипают.

Смотрим вокруг. Женщины — мамы. Папы — мужчины…

Гляжу на больших дядей и тёть: быстрее бы мне, быстрее бы вырасти мне…! Вырасти мне, но мыслить и жить — как они — не хочу… Почему не хочу? Не пойму, но кто-то шепчет тихонько внутри у меня — о чём-то таком, что мешает им — взрослым — в счастье всегда и во всём пребывать…

Мчусь на велике трёхколёсном и ветер освежает меня: теребит испачканную майку и кепку, что набекрень…

Чувствую как много песка в обуви на босу ногу, когда педали кручу, как чемпион. Вот, вырасту скоро: машину куплю лучше, чем у умного дяди-соседа и буду друзей всех катать до того, чтобы сказали: всё, не могу, надоело…, пойдём поиграем во взрослых.

А, она? Вырасту я: замуж за принца пойду и буду вам всем подарки дарить, всем-всем и такие, какие хотите.

Час, дни, недели, года пролетают и как птицы в облаках исчезают. Исчезают и желанья твои/мои/наши, с неба спускаясь к земле, в мир взрослых входя, преобразуют меня и тебя.

Преобразуют — чем ближе к земле — наши мечты и желанья уходят в забвенье. Здесь — в мире взрослых — строгие правила всё направляют. Солнечного детства грёзы забыты и, даже, забыто Солнце само.

Счастлив я был в эмоциях детства и свободен во всём — не понарошку.

В видимом мире взрослых уходим от радости. Уходим, но эхо её ещё остаётся в тебе и во мне…

Остаётся и в чащобе леса-людей всё громче и громче зовёт оно изнутри: А-а –у — у-у, где ты, счастье моё…?!

Меняется окружение после юности нашей: приходим в социум возмужалых парней и прекрасного пола особ, где, находясь среди них, думаем, что и сами взрослеем.

Думаем так, не понимая и не зная, что я/ты — это Душа, а не тело. Знать-то надо, что реальное взросление — это рост Души нашей в Духе.

Страсть, инстинкты довлеют над нами и это естественно, что всякий слабый может споткнуться: и тот, и та, кто состоят в семейном браке. Можем упасть, но надо вставать. Такое возможно?

Да, но

трудно поступать правильно, если ты руководим только понятийным знанием и находишься на уровне сознания бодрствования,

и легко быть правильным, когда ты находишься в ВЫСШЕМ

СОСТОЯНИИ СОЗНАНИЯ.

На высшем уровне ты честен и Духа правдой пропитан, что ведёт/направляет каждого к вершине, где живёт Чистота. Идя наверх, ты сам есть чистота и поэтому, просто-напросто, не способен поступить грязно, ведь, ты — чистота.

Подъёму мешает, более всего, ложь тех, кто не знает о ступеньках эволюции сознания или намеренно ведёт в инволюцию.

Отвлекают они от «лестницы и её ступенек», ведущих к высоким состояниям психики и к самой важной победе, победе над самостью своей.

Виктор, даже, сейчас, выйдя на свободу, находясь под воздействием сильных эмоций, помнил о главном — о необходимости поскорее завершить докторскую и старается отмежеваться от мелкой суеты.

Он постоял у ворот тюрьмы. Огляделся. Встречающих, ждущих его не было.

Созвонился с Юлием, чтобы пересечься с ним в кафе.

Встретились и тот рассказал, что познакомился с Грязновым Игорем, когда тот ещё был подполковником. Он тогда за вознаграждение заменил у Юлиного знакомого, обвиняемого в убийстве, боевые патроны на холостые, благодаря чему тот избежал большого срока.

Юлий успокоил Виктора, сказав, что Грязнов давно проверен и поэтому, за умение сидеть на двух стульях, его на днях собираются утвердить в должности министра.

Затем Виктор подъехал к знакомому руководителю департаментом СМИ и добился того, что тот за подарок в небольшом коверте, пошёл ему навстречу: включит тактику умолчания в прессе о происшествии на праздновании дня рождения. Так надо было сделать, чтобы отвести фиксацию общественного внимания на Викторе.

Он знал теперь на все сто процентов, что его не осудят к лишению свободы и поэтому лишнее перемалывание происшествия среди населения было не нужно. Сплетни могли отрицательно подействовать на следователя и судей, а он ещё не знает точно: когда именно сможет наказать предательницу.

Виктор, благодаря специфике работы своей, знал о множестве взрывоподобных поступков, продиктованных эмоциями обычных людей, кого предавали муж или жена. Он знал, что всегда такое заканчивается трагедией. Часто совершаются убийства/самоубийства: дети лишаются или одного, или обоих родителей.

Вспомнил как пришла к нему на консультацию сестра, осужденного на 15 лет неволи, который убил любовника жены. Изменщица спилась, умерла и дети были оставлены вообще без присмотра, без воспитания, без материальной поддержки и без родительской теплоты-любви…

Виктор тяжело вздохнул. Сцены взрывообразных поступков за сотые доли секунды видениями теней уничтожения проносятся в голове его.

«Что же с женой моей? Были у нас с ней отношения, но не было с её стороны искренности. Всё красивое и стабильное — и семья, и род — оказались всего лишь иллюзией.»

Она внушила ему красоту отношений. Обманула, а он принимал, принял и слова, и улыбки, и чувства, принял их, как сувенир, упакованный в подарочную коробку, которую сразу не вскрыл… Не вскрыл, но время скинуло крышку, открыло коробку совсем-совсем неожиданно… Он увидел в ней вместо составляющих красоту договорённостей, увидел клубок змеевидно тесно переплетённых между собой качества предательства, лицемерного многоличия, подлости, вероломства и подчинённость страстям…

С её стороны в семье превалировало только стремление к её личному удовольствию, которое она прикрывала ложью.

Увидел это и понял теперь, что вся-вся красота матери, женщины, жены и восприятие им их, идущее из солнечного детства — всё это — пустышка.

Он придумал в воображении своём все эти прекрасные качества души относительно последней жены своей!

Проносятся в памяти его примеры предательств из окружения. Видит картины последствий и он, чтобы не подпасть под влияние страстного остервенения, прикрывает глаза. Прикрывает, а затем широко — в радостном удивлении — раскрывает их.

Глава 6. Кто в начале действует, а затем думает, кто?

Большинство людей действует, а затем только думают. Объясняется такое тем, что у всех животных в мозге размещён центр — гипоталамус, эпофиз, которые отвечают за сохранение жизни и комфорта, что обеспечивается мгновенной реакцией на всякое воздействие.

Такова природа всего живого. При всяком неожиданном изменении из этого центра выбрасываются гормоны и моментально вспыхивают эмоции, толкающие на поступок в тот же миг.

Для того, чтобы не быть подверженным влиянию этой автоматически срабатывающей механики, надо себя воспитывать, тренировать и тогда не будешь таким, как большинство.

Начнёшь до совершения действия думать, оценивать, принимать решение и только затем уже совершать поступки.

Образы, уничтожающие правду, проносятся в уме Виктора и он прикрывает глаза, чтобы хоть как-то отделиться от грязи той, куда угодил. Прикрывает, но затем раскрывает их — в радостном удивлении — и осознаёт, что он не сделал ещё ничего из того, куда гнали его инстинкты, эмоции, гордыня.

Он не произнёс ещё ни одного слова и, даже, не сдвинулся с места.

Не признёс ни слова и не выразил мысли свои, но они, неуправляемые, гонимые дикими страстями, роятся жалящими пчёлами в уме и в памяти его, требуя разрядки.

Эмоции настаивают совершить безрассудство, а он молча смотрит. Смотрит на ту, которую считал половинкой своей, родной, любимой своей, которой поверил и выделял из всех. Смотрит на то, что составляло — как часть жизни — его самого, но во второй половинке их целого.

Смотрит, всматривается и чувствует как разум начинает оживать в нём. Разум оживает и радуется, что он взрослый мужчина, а не юноша, которого инстинктивный всплеск возмущения и эмоции превращают в слепой инструмент разрушения.

Часть 3. Вместо рефлексии — разум

Глава1. Из уровня сознания исходит ВСЁ

Виктор раскрывает глаза свои и… с удовлетворением определяет, что находится тут же, на праздновании дня рождения его жены — а, может, уже бывшей — находится в баре «Планета Земля», за столом. Определяет и понимает, что в нём автоматически сработала давно отлаживаемая им профессиональная установка: в начале оценивать, думать и только после принятого решения действовать.

Радуется, понимая, что уничтожающий, смертоносный вихрь эмоций, мыслей не проявился здесь наяву. Всё это возможностью, всполохом молнии только пронеслось в его воображении и памяти.

Он сидит за столом и, медлено поглаживая пальцами столовый нож у своей тарелки, удовлетворённо отмечает про себя:

«Как хорошо, что мне уже от роду не лет тридцать пять, а уже 63. Будь я моложе, а значит — несовершеннее, то разметал бы всё здесь, а родственничка разорвал бы пополам или расстрелял бы также, как того тогда…

Что же тут произошло? Что происходит? Это всё наяву? Наяву или грезится мне? Может — это невероятный, но сон? Но, если — сон и я осознаю это, то это осознанный сон: такой, где я могу направлять события…

Неважно, не суть…, ни во сне, ни на яву такого быть не должно и действовать надо мне. Действовать там, во сне или здесь наяву…

А, вдруг мысли мои идут не туда? А, может сошёл я с ума? Ведь, не может она так низко с собой и со мной поступить.

Она, ведь, знает, на что я способен!!! Не может с нами, со всеми и с семьёю так поступить! …Мы же все Богу подобны и, значит, благородны…»

Оглядывается Виктор и, вдруг, понимает со всей ясностью, что он, после увиденного под столешницей — узрев невидимую составляющую части отношений людских и здесь, и в обществе — не сделал ни одного движения.

Не сделал и, находясь теперь здесь, смотрит, глазеет на жену свою… Смотрит, чувствуя какого разрушения он и окружение его, избежали…

В памяти его сполох-осознание увиденного резко освещает, ярче молнии, темень происшествия, мрак события, ведущего к уничтожению света в здесь и сейчас…

Рядом с ним — Светлана. Лицо её, будто застыло в отражении только одной эмоции, живущей сейчас в ней. Эмоция эта настойчиво диктовала ей страхом о срочном спасении своей жизни, но как… Вопрос не находил в ней ответа и она отвернулась.

Видя что она, избегая общения, отвернулась от него, Виктор хладнокровно отмечает про себя, что ещё ни разу в жизни не видел лицо Светы таким, каково оно сейчас. Оно переполнено страхом…

Он смотрит на неё… На неё и людей. Видит людей-гостей-пассажиров на корабле… Слышит музыку, зовущую к веселью, и, в то же время, чувствует будто летит-падает в глубочайшую пропасть. Летит, падая летит, и скоро наступит мгновение смертельного удара о твердь.

Чувствует ускоряющееся падение в полёте, а эмоции в спором поиске решения о правильном действии, толкают мышление прочь от сознания, от яви, от предметов.

Толкают прочь от них: от предметов, от людей и от общества. Толкают и направляют его в глубину, к своим, к его принципам и к законам естества/природы/духа, которые всегда, но невидимо действуют в жизни. Уводят в суть и прочь от тех законоположений, что создали, именно, люди.

Направляют и Виктор, вот-вот, уже сейчас поймает интуицией своей некое откровение, чтобы знать как поступить…

Вот-вот, но перед глазами вновь возникает нечто, скрывающее, как мгла, истину и он касается ладонью плеча Светланы.

Она разворачивается к нему и с добродушной улыбкой, глядя Виктору в глаза, мягко звучащим голосом спрашивает:

— Да, чего хочешь…?

Виктор удивляется такой быстрой перемене на её лице и тихим голосом выговаривает, то, что переполняет его.

— Оказывается, ты — такая же скотинка, как все остальные…, — потерянно и печально, еле слышно шепчет он.

Глаза её широко раскрываются: — Не понимаю… Что ты имеешь в виду! Как ты смеешь говорить мне такое?! Виктор, ещё не разумея её реакции, возмущённо добавляет:

— Не понимаешь? Ты же со своим Лёшенькой под столом занимались удовлетворением друг друга…

— Ты с ума сошёл… перепил вина… или старческий маразм начался? Почти выкрикивает Светлана с открытым возмущением во взгляде, переполненном свечением честности и с упрёком продолжает, — Я же, как раз наоборот, отталкивала его ногу и не успела тебе сказать…,он напился…, думала как бы ты не взорвался, не хотела растраивать… С моей стороны ничего не было!

До Виктора не доходит такое наглое отрицания того, что он видел сам своими глазами. Не догоняет он утверждение противоположного происшествию и с удивлением вглядывается в неё:

— Не было? Ничего не было, но я же видел как ты отводила свою ногу от…

— Отводила, не отводила… Какая разница, ведь, ничего не было. Тебе просто показалось. Милый ты мой, я у тебя самая верная, лучшая жена…, — сказала она, мило улыбнулась и, тихо фыркнув смешком, мягко погладила ладонью его грудь. Погладила и, взглянув на Наташу, громко спросила:

— Сестрёнка, я не раслышала что ты мне говорила?

Наташа, оценив назревающую напряжённость между Светланой и Виктором, поднимается: «Я тебе недосказала насчёт детей…»

Светлана, направив на Виктора улыбку с посылом извинения, встаёт и быстрым шагом идёт навстречу Наташе. Они встретились, взяли друг друга за руки и начали оживлённо о чём-то щебетать.

Виктору надо было понять необычную реакцию жены: почему Светлана неожиданно для него отрицает явное. Отрицает то, что не подлежит сомнению: он же сам всё видел.

Она отметает даже саму мысль, ведущую к сомнению в её порядочности и утверждает, что ничего не было.

Он бы так никогда не поступил: не смог бы уйти, увести от очевидного, а она смотрит в глаза и всё отрицает…

Виктор видит как Светлана, взяв под руку сестру, удаляется от него.

— Она нагло отрицает своё предательство и это значит, что я должен действовать по-другому, а не так открыто и прямодушно, как привык. Надо найти стопроцентные факты…, — думает он.

Смотрит ей вслед, смотрит на множество лиц гостей, пришедших на планету Земля и, якобы, празднующих день рождения именинницы. На всех физиономиях — начиная с виновницы торжества, с генерала, и заканчивая референткой — надеты маски, скрывающие их страсти, их поступки, идущие против совести.

Здесь — в планете Земля деяния тобою/мною/ими вершатся для сокрытия истины всегда, словно под столешницей, а в обществе эту роль выполняют встречи тет-а-тет.

Среди похожести всех масок Виктор интуитивно различает то, что находится совсем близко. Видит очередную личину артиста, играющего роль человека. Видит, а под ней не сразу, но теперь уже явно, постигая поступки, различает быдловато-наглое, без отсвета совести хохотальник Алексея. Тот сидит напротив пустого стула Светы и, повернув голову, настороженно наблюдает за женой своей.

Глава 2. Если сучка захочет, кобель вскочит

Память Виктора, реагируя на круговерть эмоций, самопроизвольно возвращает его к тому безответному вопросу, который им был отодвинут год назад на задворки подсознания.

Это же подсознание сегодня, после того, когда он отбросив скатерть, увидел то, что было… и разогнулся, оно определило, что это же выражение взгляда Алексея было на рыльнике того тогда, год назад — на праздновании именин Елены, где собрались все родственники Светы.

Он обратил внимание тогда, что Алексей неровно дышит, глядя на Светлану. Сидит напротив неё и как-то приспустившись к низу стола.

Виктор высказал своё неприятие поведения Алексея Свете. Она, заметив, чтобы Виктор не выдумывал проблему, которой нет, кинулась в бытовые делишки. Тогда он, веря жене своей, решил: если этот Алёшенька позволит что-то плохое по отношению к ней, то моя жена-то, обязательно скажет мне об этом. Должна сказать, а к тому же, рядом с тем — его жена.

Он — Виктор — находился тот раз в этой безусловной вере и это восприятие определяло его поведение.

Света, после двух бокалов вина расслабилась и при нём обратилась через стол к сестре своей, приблизив лицо своё к ним обоим. Наклонила голову и заговорщицки прошептала: «Сделайте ребёночка, Наташа.» Сказала, а затем, глянув на Алексея, добавила: «Я-то его энергию зна-аю…»

Наталья промолчала.

«Да, было бы им хорошо, ведь, общий ребёнок ещё больше сблизил бы их — подумал тогда Виктор, — хотя, у ней уже двое от предыдущего мужа…»

Сейчас в уме его вновь возникает сегодняшняя похотливая картинка обмена касаниями под столешницей и на этом фоне тот, прошлый разговор, он уже рассматривает с другого ракурса: «Как она могла знать его энергию?! Выходит, что отношения между Светланой и Алексеем были уже тогда.»

Его подход к любой проблеме, как психолога, заставил вновь оценить происшествие под столом. Понятно, что такое часто осуществляется многими парами тут же, при всех, но невидимо для всех, кто могли бы принести опасность разоблачения. Эта опасность добавляет в реализацию таких запретных касаний адреналин и ускоряет наступление оргазма…

«Они всегда на разных мероприятиях садятся друг против друга. Согласованно? Тот раз Света, посидев рядом со мной за столом какое-то время, как-то необычно встрепенулась всем телом — кончила? — и встала. Подошла к хозяйке-Лене раскладывать еду, хоть та и не просила об этом.

На родственных посиделках она всегда выставляла в манерах своих по отношению к Алексею подчёркнутое сверхбезразличие.

Ещё встречались по вечерам на работе, где Света задерживалась допоздна. Почему допоздна?

Значит, уже с давнего времени у них были особые, подлые отношения, кои она прятала от меня и вела двойную игру, — сам собою возникает однозначный вывод, который тут же дополняется:

— Ладно, я-то безоглядно верил ей и, к тому же, считал Алексея мужчиной, а не обычным самцом, но Наташа! Наташа, его жена… Она же — ведь, у всех женщин развита интуиция — должна была почувствовать предательство мужа…»

Виктор вопросительно всматривается в сидящего на другой стороне стола Алексея. Тот позабыл уже о своей заносчивости и бравурности, которая всегда у таких льётся через край, когда рядом нет достойного противника. Они втихаря выпячивают свою гордыню, делают свои гнусности, и поступки прячут под покрывало лжи… Нападают с бравадой на заведомо слабого, а когда получают отпор, то бегут в полицию с заявлением об ущемлении его прав и личного пространства. Бегут, боясь, что обгонят его — так как они определяют других по своему предметно-действенному мышлению, ценностям…

Виктор молча рассматривает соучастника грязной игры в прятки женатого с замужней ради забавы и получения краткого наслаждения. Из подсознания его поднимается и переходит в понимание констатация факта: если мужчина нарушает известный всем, но неписанный закон, что нельзя прелюбодействовать с замужними, то он — подлец и предатель.

Подлец не только в этом, но и во всём остальном, а, значит, действовать с ним надо как с паскудой, ведомым только отражением эгоистических инстинктов.

Виктор заново вглядывается во всех присутствующих и видит за столом скалящиеся морды волков, лис, львов, шакалов… и среди этой общности одиноко светится только лицо учительницы музыки…

Он встаёт. Ответно дружелюбно и дежурно улыбается подвыпившим гостям. Обходит стол, подходит к Алексею. Наклоняется к его уху и тихо, сквозь зубы шепчет: «Сейчас ты встаёшь…, — вдыхает воздух, которого, почему-то не хватает, — и мы вместе выходим с тобой отсюда. Понял?»

Алексей молчит, прикидывает как поступить, смотрит вслед ушедшим сёстрам.

Светлана и Наташа уже возвращаются и, видя Виктора рядом с Алексеем, укорачивают шаг.

Виктор берёт Алексея за локоть, сжимает его и тоном, не терпящим возражений, тихо повторяет: «Встаёшь и идём…».

Алексей послушно, тихой сапой встаёт и направляется к выходу. Виктор, выйдя на палубу, с уничтожающим презрением оглядывает самца-крысмена.

Останавливает в себе желающий вырваться в гневную речь поток слов, определяющих всю низость поведения того. Сдерживает себя, чтобы не взорваться тут же и сразу серией отработанных ударов ног и рук уничтожить подонка.

Подходит к Алексею вплотную и, глядя тому в глубину вопросительно замерших зрачков, проговаривает:

«У меня такое мнение, что ты не знаешь меня…? Уточним-ка: тебе известно, что я сидел?»

— Да, знаю…, тихо протянул Алексей.

— Знаешь, за что?

Алексей молчит.

— Я спрашиваю: знаешь за что?

Тот, глядя в сторону, кивает и еле слышно выговаривает:

— За — за убийство…

Воцаряется хрупкая тишина.

— Слушай меня внимательно, — нарушает гробовое безмолвие Виктор, — Ты знаешь меня и понимаешь на что я способен, но лишний раз предупреждаю тебя… Отвечаю за свои слова: если ты мне сейчас солжёшь, я тебя убью… Понял?!

— По-по-нял, — прошептал Алексей, многократно кивая и стараясь остановить явно видимую непроизвольную дрожь во всём теле.

Возмущение тем, что им пренебрегли и превратили в половую тряпку, о которую вытирают ноги, перекрывает Виктору дыхание. Он, чтобы успокоиться, опускает голову, смотрит на обувь свою, а затем глухо звучащим голосом продолжает.

— Если у тебя ещё осталась хоть капля мужского понимания, то знай, что прямо я тебя, кондома штопанного, не виню. Считаю: если сучка не захочет, то кобель не вскочит… Уразумел?

Алексей еле слышно соглашается.

Виктор продолжает:

— Хоть ты и мразь, с которой мне противно общаться, но ты мне ответишь на несколько вопросов и там посмотрим, что с тобой делать…, — замолк и, уравновесив дыхание, закончил:

— Сколько времени ты со Светой в сексуальных отношениях?

Тот, поднял глаза и, не в силах отвести взгляд от лица Виктора, поникшим голосом хрипит в ответ: « Чуть больше года…»

— Вы что… не понимали…, не понимали что если я узнаю, то укокошу обоих?…

— Да-д-а…, понимали, но это было исключено. Ты просто не мог узнать, ведь, всё происходило на работе… Мы всегда были одни, только вдвоём… Никто не знал, а ещё, ты же всегда где-то витаешь… Сегодня случилось совсем непредвиденное, что ты наклонился под стол…

Профессиональная привычка сама собой выдала Виктору аксиому: «Психология человека выстроена так, что всякий преступник уверен на сто процентов, что его не разоблачат и поэтому спокойно идёт на злодеяние.» Вслух он этого не сказал, а продолжил требовательно.

— Где вы сношались? В нашей с ней спальне были?

— Нет-нет…, нет это было, это делаем, когда она просит меня что-то отремонтировать на квартирах для студентов…

Виктор, не говоря ни слова, оглядывает подонка и, затем, выдавливает из себя новый вопрос.

— С этим ясно, — подытоживает он и тут же, пока не прошёл шок у сучонка — продолжает: Сколько у ней таких, как ты… Скольких знаешь?

— Не зна-а-а-ю, она, ведь, не откровенничает со мной. Один у ней есть ещё — это точно…

— Кто?

— Ваш работник-хохол, кого она вместо уволенного ремонтника устроила к вам… и по завышенной зарплате, …на подсобные работы… Сергей… и… какая-то у него птичья фамилия… а, Петухов… Она называет его технарём…, он женат, у него двое детей… Семья-беженцы из Украины в нашей столице… были, — быстрой скороговоркой виновато выпалил Алексей.

— Откуда знаешь что с ним связь…?

— Два случая… Месяца четыре назад Светланка вызвала меня подремонтировать плинтуса в квартире для студентов. Я захватил с собой бутылочку Хенеси, думая, что пробудем там, как обычно, допоздна. Работы было на час, но она не осталась и дала мне деньги сразу.

Договорились, что я, уходя, захлопну дверь. Я закончил ремонт, но был обижен за неудавшееся с ней и расслабился. Распечатал бутылку коньяка, отхлебнул достаточно и сам, даже, не заметил как заснул. Проснулся от разговора в соседней комнате. Понял, что там Света с технарём.

Когда они начали заниматься любовью, я хотел пройти мимо на цыпочках и незаметно уйти. Пошёл, но дверь в их комнату была открыта. Вижу их голыми на кровати. Он пристроился сзади и вгонял…, а она, как раз, смотрела в мою сторону и увидела меня. Я помахал ей рукой, приложил палец к губам и тихо вышел.

Вечером она позвонила мне и наказала забыть всё, что видел.

Я, конечно, согласился. Пообещал, но когда она где-то с месяц не звала меня на работу, позвонил ей сам. В шутку сказал, что расскажу тебе про технаря. Тогда она пригласила меня, как она написала в смске, прибить полочки-палочки на её кухне.

После этого, мы с ней редко встречались до тех пор, пока жена технаря не заставила его уехать со всей семьёй обратно в их страну… Заставила, несмотря на войну… потому, что узнала про Свету…

Алексей затих и выжидающе уставился на молчащего в грозной задумчивости Виктора.

— Второй факт?

— Мне надо было получить от Светы деньги за материалы. Я ей звоню, а она не снимает трубку. Я позвонил в офис и референтка сказала, что она собиралась на склад пойти за гирляндой из лампочек для украшения помещения. Склад — рядом, уже темнело и я пришёл к зданию. Смотрю: в приоткрытом окне виден мерцающий свет от свечей. Подошёл к двери — закрыто. Приблизился к окну и хотел позвать, но тут ясно слышу привычно-требовательные вскрики её: «Ещё, ещё…! Быстрее, ещё…», — затем стон… и я решил не звать. Через время после сношений слышу как Сергей говорит, что сходит в душ, а она чтобы, полежала…

После всего этого уже мне стало как-то не по себе и я быстро, потихоньку ушёл.

Виктор вспоминает, что действительно, жена его, имеет аппетитную фигуру и тонкую кожу, сквозь которую при ярком свете видны портящие, по её мнению, восприятие её ног, капилляры. Для их сокрытия она, почти всегда, перед их актом устраивала полутьму: или ночник включала, или зажигала свечи…

«Получается, что эта мразь говорит правду о технаре… Убить их всех, этих ничтожеств? — ушёл в себя Виктор, — Для исполнения такого надо убедиться в предательстве стопроцентно и теперь я уже не просто муж, а эксперт и обязан всё перепроверить.»

Вслух же он мрачно произнёс: «Значит, ты после этого, конечно, шантажировал её и всегда получал то, что хотел… Понятно…»

Сказал и рассердился на себя, когда поймал себя на том, что слишком вежливо говорит с человекоподобной падалью.

— Ко-р-роче, так, — после долгой, тревожно-опасной паузы он приказывает Алексею, — Сюда, в бар, ты больше не заходишь. Я подойду к твоей жене-Наташе и скажу, что произошло и, что я запрещаю тебе оставаться здесь, что ты уходишь отсюда. Думаю, она к тебе выйдет. … Дальше — ты с Наташей — делайте, что хотите, но ты туда не заходишь! Понял?

— Да-да…, я подожду её здесь …, — опустив голову, смиренно согласился Алексей.

— Я подумаю что с тобой делать, но, к сожалению, всегда помню про взаимосвязь причины и следствия: про кобеля и сучку…, — направляясь к дверям бара бросил напоследок Виктор.

После увиденного под столом, утверждающего живучесть всеобщего обмана в скрываемой плоскости жизни общества, Виктор получил от Алексея дополнительную сногсшибательную информацию. Он настолько был поражён своим неверным восприятием отношений и истинной сути жены своей, что разом протрезвел. С уходом опьянения он тут же, будто переключился с нахождения его в самой середине возникшей проблемы на оценку этого порочного казуса со стороны.

Теперь он был уже не мужем, которого предали, обманули, унизили и облили грязью, а специалистом-психологом.

Теперь он уже смотрел на окружение и на бывшую свою, которой всё ещё верил, с интересом спеца-эксперта, анализирующего факты и делающего широкие, возникающие из прошлого и ведущие к прогнозам будущего, выводы.

Платформа, состоящая из безусловной веры, из нежно поющих чувств, на которой он стоял, когда видел, общался, целовал жену свою, сменилась на помост ринга.

Превратилась в ринг, где бьются подлый эгоизм и жизнеутверждающий разум, где перед тобой движется противник, желающий отправить тебя в нокаут. Движется, но такой, кто вместо уравнивающих обоих обычных кожаных перчаток, надел те, в которые упрятал металлические кастеты…

Виктор заходит в бар. Там почти все гости весело и громко расслабляются, танцуют под гремящую Свето-музыку.

Глава 3. Музыка играет — жизнь продолжается…

Любовь — это только слово и от тебя зависит каким содержанием ты его наполнишь.

От тебя зависит, но есть уровень божественный, осознаваемый, который вкладывает в это понятие множество составляющих: отдавание себя второй половинке, переплетение целей, заботы, защиты…, продолжение вида обоих через наслаждение в половом акте, совпадение ценностей, принятие тела, манер, речи, касаний, запаха…

Много лет назад Виктор, пойдя на поводу у эмоций, совершил проступок. То деяние противоречило его внутренним принципам и он тогда не мог понять, не мог найти в себе той «шестерёнки-инструмента», что заставили его спустить курок.

После трагедии он, чтобы понять себя, разобраться в себе, начал искать знания о человеке и с удивлением обнаружил, что суть, мотивы поведения человека совершенно не изучены в Западной цивилизации.

Обратился к знаниям Востока и так — шаг за шагом — понял себя, а затем стал, в итоге, признанным всеми международным специалистом-психологом. Начал работать в этой профессии.

3.1. Горестный уклад и весёлая музыка

У Виктора были знания и об инстинктах, и о заботе, и о следствиях, но сейчас его волновало другое. Он всегда рассматривал жену свою, не как обычную женщину. Он просто относился к ней как к существу, которое вибрирует в унисон с ним и, в этом выделял её как продолжение себя в духе.

Не рассматривал раньше её по-другому.

Сегодняшний невообразимый случай заставил его выкинуть теперь и из чувств, и из ума, и из сверхразума всё, что не касалось неожиданной беды.

Беда уже широко распахнула двери для взрыва его эмоций. После понимания этого он сконцентрировал всю свою волю и старался не навредить миру, окружению, атмосфере, утверждающей жизнь.

Он последовательно и привычно для специалиста начал автоматически проводить своё объективное расследование преступления. Начал изучать использование его доверия. Рассматривать злодеяние, которое, возможно, растянулось в отдельных зпизодах на все тридцать лет их совместной жизни.

Для принятия умозаключения, ломающего все его установки, утверждающего, что его милая и верная жена, на самом деле, оборотень, ему мало было того, что он увидел под столом.

Ему не хватало и того, что донёс ему Алексей.

Ему надо было разобраться во всём, во всей взаимосвязи причин и следствий и после этого принять справедливое, адекватное совершённой бесчестности решение о наказании.

Принятие решения сулило тяжёлые переживания. Оно — тяжёлое и должно было реализовать сразу два результата.

Отсечь от него самого всё, что было грязного из-за её прелюбодейства: уничижительные смешки за его спиной самцов, поимевших его жену; её ложь всем, для оправдания измен мужу; её лицемерие; его предположение о том, что сына породил не он.

Отсечь эту грязь и, в то же время, одновременно, надо было исключить повторение предательства и по отношению к Виктору, и по отношению к её же –жены- божественной самости. На основе решения этой двуединой проблемы надо ещё и показать правильный пример всем детям и своим, и чужим.

Виктор возвращается, входит в «Планета — Земля».

Там играет зажигательно-весёлая музыка. Гости извиваются и кружатся в плясках. Света тоже танцует в паре с явно пьяненьким — а, значит, говорящим правду — Серафимом. Пляшет с весёлым шутом, кто, сказав о курицах, заставил гостей-пассажиров сегодня громко и долго наигранно хохотать.

Шутам позволено всё и, даже, говорить правду, а людишкам — только гоготать и развлекаться.

Музыка сменяется и все, став в круг, начинают в такт двигать бёдрами, руками, ногами, телами…

Виктор подходит к танцующей в общей орбите жене Алексея и отзывает её в сторону… От неё исходит запах лёгкого подпития.

Он кратко излагает ей суть происшествия, говорит, что Алексей ждёт её на улице и спрашивает.

— Ты знала, что происходило между твоим мужем и моей женой-твоей сестрой?

— Догадывалась…, — молвила Наталья, глядя в сторону от Виктора.

Он непонимающе посмотрел на неё и требовательным, недобрым голосом вопросил: «Объясни…»

— Более года назад Светлана сказала, что мой Алексей пристаёт к ней… Да, я видела это и ответила Светлане, что пусть лучше он изменяет мне с ней, чем с какой-то чужой, из-за которой я получу развод… А, Света замужем за тобой и знаю, что ты её не отпустишь. Мне так спокойнее…, — сказала, уже глядя в пол, Наташа.

Затем она, решительно подняв усталый с отражением пьяного озорства взгляд и придвигая к нему, покачивая, свои бёдра, игриво всматриваясь в очи Виктора, добавила:

— Считаю, что ничего страшного для тебя в этом тоже нет: жена не лужа, останется и для мужа…

«Да-а, — определил про себя Виктор, — она, Наташа, ведь, работает главным бухгалтером и, видно, расчёт у ней делается во всём — это издержки её профессии…, — но после этого у него в уме невольно проскочила догадка:

«Ну, а, вдруг, все женщины таковы…, как бухгалтера? А, мужчины? Они — и те, и другие — калькуляторы? Что же мне раскрылось в этом баре, на празднике? В итоге, все: и самки, и самцы — биороботы? А, кто же тогда человек из восьми миллиардов живущих на планете Земля?»

Подумал он и, в непонимании обратился к Наташе.

— Зачем же, при таком твоём отношении, создавать семью?!

— А, мне так лучше… легче… Дети уже есть. Мужское плечо рядом… Захочу, так напою и хорошее удовлетворение от пьяного в постели получу… А, то, что с сестрой… главное, чтобы не ушёл от меня…, — сказала она и придвинулась ещё ближе к нему…

Виктор сделал шаг назад.

Наташа, видя холодную реакцию Виктора на приглашение сблизиться с ней и на сказанное ею, резко крутанула всем телом. Демонстративно выказывая презрение вилянием ягодиц направилась к выходу, где её ждал Алексей.

Виктор вновь уходит в поиск решения возникшей проблемы и направляется к столу. Идёт, видит гостей-пассажиров, проходит между ними и слышит обрывки разговоров в «Планете Земля».

Серафим доказывает судье, что все служители Фемиды берут взятки, но ложно предстают честными перед другими людьми. Подчёркивает, что со временем, так как их не поймали, то они и сами начинают считать себя чуть ли не святыми. В обществе вчера/сегодня господствует и уже утвердился парадоксальный подход, выражаемый установкой.

«Да, я беру взятки через своих близких и доказать это невозможно, нарушаю законы, изменяю второй половине; обманываю всех, кто мешает мне получать удовольствия и, если я не пойман/не поймана, то моё лицедейство не доказано и, значит, я — честнейший/честнейшая среди других, нечестных, кто попадается».

Из-за утверждения этого принципа на самом верху структуры общества — во власти — указанная линия поведения, со временем, начала вселяться в умы народа. Через одно поколение этот парадокс уже считается нормой, а двуличный человек воспринимается как честный и нормальный…

Так, через своих агентов в правительствах, ростовщики внедряют в нашу цивилизацию главенство качеств, уничтожающих человечность.

3.2. Искажение чистоты, ведущей к вершине

«Нилус С. А. в своём труде „Великое в малом“ утверждает, с чем я соглашаюсь, — думает Виктор, — что человечество намеренно преобразуют в стадо баранов, ради блага группки избранных.»

Этому стаду специально внедряют главенство инстинктов, самый низкий (предметно-действеный) тип мышления, отсутствие чувства красоты, совести, благородства. Подтверждается такое выдержкой из выступления «избранного», перед утверждением тезисов их программы, принятой около ста лет назад:

«Народы гоев одурманены спиртными напитками, а молодёжь их одурела от классицизма и раннего разврата, на который её подбивала наша агентура — гувернёры, лакеи гувернантки — а в богатых домах приказчики и проч., наши женщины в местах гоевских увеселений. К числу этих последних я причисляю и, так называемых, «дам из общества», добровольных последовательниц их по разврату и роскоши. Наш пароль — сила и лицемерие. Только сила побеждает в делах политических, особенно если она скрыта в талантах, необходимых государственным людям.

Насилие должно быть принципом, а хитрость и лицемерие — правилом для правительств, которые не желают сложить свою корону к ногам агентов какой-либо новой силы. Это зло есть единственное средство добраться до цели, добра. Поэтому мы не должны останавливаться перед подкупом, обманом и предательством, когда они должны послужить к достижению нашей цели.

В политике надо уметь брать чужую собственность без колебаний, если ею мы добьёмся покорности и власти.»

Виктор, зная об этой принятой и утверждённой Программе, которую целенаправленно и последовательно исполняют те, кто считают себя ХОЗЯЕВАМИ и ИЗБРАННЫМ народом на нашей планете, видит и ощущает сегодня результаты её на себе. Всматривается в эти результаты и замечает явное/зримое для него. Лицезрит главенство подлости в окружении и испытывает на себе то, во что не хочется верить. Не хочется верить, но факты доказывают: люди уже переиначены.

Переделаны и он — Виктор — понимает, что все мы теперь, вчера/сегодня вместо эволюционного роста в Духе по спирали, направленной вверх, вращаемся в круге однообразия. Вращаемся и гонимся, рвёмся в жизнь для хватания удовольствий только. Силимся пробиться в неё, как в переполненный троллейбус: толкаясь локтями, виляя бёдрами, рыча по-животному, устремлёнными к схватыванию исключительно наслаждений. Домогаемся только еды, секса, развлечений и сна.

Таковы все потребности людишек, коих ХОЗЯЕВА презрительно обзывают гоями. Кто это — гои?!

Гои — это мы: я и ты, удаляемые от сущности, от самости человека, от души, от дочери Бога, кто подобна Ему/Творцу, Единству Матери и Отца.

Зная о мощном воздействии Программы Хозяев, Виктор — несмотря на свою информированность — всю свою жизнь верил в то, что «утопление ясности сознания», замена духовных ценностей, перекраивание правды на ложь и на выгоду не коснётся его и не войдёт в его семью.

Верил и, вот, на тебе: самая близкая ему из всех пассажиров кораблика Земля, оказывается перевёртышем. Виктор давно знал куда скатывается общество и целенаправленно утверждал в своей семье искренность, чистоту.

Он, после поднятия края скатерти сегодня, воочию понял, что у жены его разительно расходятся слова и поступки.

Этим невообразимым расхождением он был будто оглушён сзади предательским и сильным ударом. Ударом, нанесла который та, кому он верил безусловно.