Бесплатный фрагмент - Гармонии звуков божественный дар

Об этом издании

В 2006 г. Изабелла Николаевна поделилась со мной своими планами начать работу над книгой воспоминаний. Ранее, еще в конце 1970-х гг., она написала несколько страниц о годах войны, проведенных её семьёй в оккупированном немцами Бресте, и отправила эту рукопись в музей Брестской крепости. Эти заметки хранятся там и поныне.

И вот Изабелла Николаевна сказала, что хотела бы продолжить работу над мемуарами, взяв в качестве начальной основы уже готовый раздел о военных годах. Она дополнила его воспоминаниями о своем детстве в Смоленске и своих родителях, однако продолжить и завершить свою работу не успела.

С тех самых пор меня не оставляла мысль о том, что замысел моей мамы о книге, описывающей её жизнь, её творчество, должен быть воплощен. Постепенно сформировалась идея составить книгу о творческом пути Изабеллы Николаевны, взяв за основу уже готовую рукопись, посвященную ее ранним годам, и дополнив её воспоминаниями современников, а также материалами из публикаций о деятельности хора. Я начал наводить справки о людях, которые работали с мамой в училище, пели и работали в ее хоровых коллективах. Список моих контактов все время расширялся. Люди охотно откликались, все без исключения говорили об Изабелле Николаевне в очень теплых тонах, нередко — с восхищением. Однако далеко не все смогли что-то написать, а кто-то так и не воплотил свои обещания. Тем не менее, материал для будущей книги постепенно увеличивался: кто-то поделился фотографиями и дал к ним устные пояснения, кто-то — газетными вырезками, а кто-то написал или надиктовал несколько абзацев. В значительной мере помогли газетные вырезки, сохраненные самой Изабеллой Николаевной и членами ее семьи, ее письма и письма к ней, а также некоторые материалы из Государственного архива Ивановской области и архива Ивановского музыкального училища. Важным источником сведений о периоде работы Изабеллы Николаевны в капелле мальчиков и юношей стал ютьюб канал «Хоровая капелла мальчиков и юношей города Иванова».

Структурно книга разбита на главы и разделы. Каждая глава посвящена, как правило, одному году и целиком состоит из документальных материалов: фрагментов воспоминаний, выдержек из газетных публикаций, текстов концертных программок и т. д. Разделы охватывают главы за определенное десятилетие творческого пути. К каждому разделу я написал предисловие, в котором отражены основные события, описанные в главах раздела.

Ю. Е. Иванов

Биографическая справка

Изабелла Николаевна Иванова (урожденная Пивоварова; 1929, Смоленск — 2006, Иваново) — дирижёр, хормейстер, музыкальный педагог. Заслуженный работник культуры РСФСР (1985). Родилась в Смоленске, в семье инженера-строителя, там жила до 11 лет.

После окончания семи классов общеобразовательной и музыкальной школ в Бресте Изабелла Николаевна поступила в 1946 г. в Музыкальное училище им. М. М. Ипполитова-Иванова в Москве. Занималась в классах фортепиано и хорового дирижирования. После его окончания с отличием в 1949 г. поступила в Московскую консерваторию на факультет хорового дирижирования. Среди её педагогов — народный артист СССР Владислав Геннадьевич Соколов. Получив и здесь диплом с отличием, И. Н. Иванова, несмотря на приглашение продолжить учебу в аспирантуре и остаться в Москве, в 1954 г. вслед за мужем Евгением Павловичем Ивановым, также выпускником Московской консерватории, переехала в Иваново. До 1984 г. работала преподавателем хоровых дисциплин (дирижирование, хоровая литература, чтение хоровых партитур, хоровая аранжировка) в Ивановском музыкальном училище. Среди её учеников — хормейстеры А. М. Жуковский, А. А. Нуждина, С. Г. Троицкий, Е. Н. Бобров и др.

В 1959 г. создала городской хор текстильщиков (позднее — народная хоровая капелла), с которым выступала на ВДНХ СССР (1959), в Кремлевском Дворце съездов (1963), в Колонном зале Дома Союзов в Москве (1965), в Дни советской культуры в Польше (1975 и 1989), на фестивале рабочих хоров им. Шандора Вандора в Венгрии (1976), а также на Всесоюзном радио и Центральном телевидении. Хор был удостоен звания лауреата первого Всесоюзного фестиваля самодеятельного художественного творчества трудящихся.

С 1965 г. по 1970 г. Изабелла Николаевна была руководителем самодеятельности Ивановского камвольного комбината им. В. И. Ленина, руководила также хорами Ивановского отделения Всероссийского общества слепых (1963–1965; 1970) и детской хоровой студии «Орленок» (1967 по 1968). Во время проводившихся в Иванове торжественных городских мероприятий неоднократно дирижировала сводными хорами (500—600 человек), а также одновременно хором и симфоническим оркестром.

С 1992 г. по 2006 г. работала хормейстером в хоровой капелле мальчиков и юношей при Городском дворце детского и юношеского творчества. За это время капелла получила статус хоровой школы, стала лауреатом всероссийских и международных конкурсов и фестивалей, победителем межрегионального этапа всероссийского хорового конкурса «Поющее детство», выезжала на гастроли в Италию, Германию и Швейцарию, выступала с концертными программами по линии международного культурного фонда Святителя Николая.

В 1958–1974 гг. И. Н. Иванова — ответственный секретарь Ивановского отделения Всероссийского хорового общества, с 1974 г. по 1987 г. — его председатель.

Почетный член Всероссийского хорового общества, Лауреат Ивановской городской премии «За личный вклад в развитие культуры и искусства г. Иванова» в 2004 г. Награждена орденом «Знак Почета» (1976 г.).

Изабелла Николаевна Иванова на протяжении полувека проводила кропотливую работу по вовлечению ивановцев в академическое музыкальное творчество. Она воспитала огромную плеяду музыкантов-хормейстеров высокого класса, передала своим воспитанникам навыки и знания лучших хоровых музыкальных традиций. Её усилиями хоровая музыка стала популярной в текстильном крае, ивановцы активно приобщались к музыкальному классическому наследию.

Ю. Е. Иванов

1929 — 1940

Родители Изабеллы Николаевны не имели музыкального образования, однако от природы были очень музыкальны и участвовали в художественной самодеятельности. Они и познакомились в смоленском самодеятельном театре «Синяя Блуза», где исполняли ведущие роли. Там ставили сценки, играли скетчи, пели, танцевали. Когда только что родившуюся Беллочку не с кем было оставить дома, ее брали с собой на репетиции и, по воспоминаниям мамы Изабеллы Николаевны, пеленали прямо на рояле, так что, музыку она, по ее собственному выражению, впитала с молоком мамы.

В Смоленске родители жили в деревянном одноэтажном доме, представлявшим собой по сути большую коммунальную квартиру из 7 комнат, каждую из которых занимала отдельная семья. У Пивоваровых была одна комната площадью 18 м2, где в разные периоды времени жили одновременно до 6 человек. В начале 1980-х годов, когда я приезжал на каникулы из Ленинграда к маме в Иваново, во время домашнего музицирования мама часто просила меня исполнить под гитару песню Владимира Высоцкого «Баллада о детстве», которая очень нравилась и мне, и ей. Там есть строчки: «Все жили вровень, скромно так, Система коридорная, На тридцать восемь комнаток — Всего одна уборная». «Это в точности про нас», — говорила мама.

Музыка часто звучала в их доме — в семье был патефон и много пластинок. Отец, Николай Дмитриевич, любил слушать и петь арию Игоря из оперы «Князь Игорь» Бородина, а из песен его любимой была «Каховка» Дунаевского. У него был редкий по силе и тембру баритон. Позже родители вместе ходили в хор клуба Госторговли. Посещая хор, где пели родители, Изабелла Николаевна навсегда полюбила хоровое пение, и это, по ее воспоминаниям, определило в будущем ее профессию.

В середине 1930-х гг. в Смоленск приезжала комиссия из Москвы по набору талантливых певцов, и оба родителя получили предложение поехать на учебу в столицу. Но по разным соображениям они не приняли это предложение.

Маму Изабеллы Николаевны, Тамару Ивановну Пивоварову, приглашали петь перед сеансами в кинотеатр «15-й год Октября», недалеко от дома. Тамаре Ивановне аккомпанировал эстрадный ансамбль, где были саксофон, ударные, тромбон, скрипки и фортепиано. Она исполняла песни Дунаевского и других советских авторов, а ее выступления пользовались большим успехом у зрителей.

Перед войной Тамару Ивановну приняли по конкурсу в ансамбль песни и пляски при Смоленской филармонии под руководством В. М. Граба. Она пела в сопрановой партии, вела программы, объявляла номера. Артисты хора были одеты в русские костюмы. В репертуаре были советские песни, русские народные песни, классика. Ансамбль много гастролировал по области и стране. После окончания войны Тамара Ивановна работала певицей Белгосэстрады.

Определяющую роль в музыкальной судьбе Изабеллы Николаевны сыграло решение родителей привести ее на прослушивание (слух, ритм и т.д.) к преподавателю местной музыкальной школы Юрию Ивановичу Ольховскому, который жил в соседнем доме. Это было в 1937 году. Изабелла Николаевна, которой тогда было 8 лет, впервые села за пианино и на глазах удивленного педагога тут же подобрала популярную мелодию из фильма Чарли Чаплина «Новые времена». Он немедленно рекомендовал Изабелле Николаевне поступать в музыкальную школу по классу фортепьяно. Родители купили пианино и поставили инструмент в единственной тесной восемнадцатиметровой комнате, где жила семья Пивоваровых в составе пяти человек.

Занятия в музыкальной школе давались легко, Изабелла Николаевна любила заниматься на фортепиано, быстро и правильно писала музыкальные диктанты. Второй и третий классы музыкальной школы Изабелла Николаевна окончила с похвальными грамотами.

Ю. Е. Иванов

Смоленск

Мое детство

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

Я родилась 27 апреля 1929 года в Смоленске, на улице Социалистической (сейчас ул. Коммунистическая), недалеко от улицы Интернациональной (сейчас новое название).

На этой улице была поликлиника. Старые люди говорили, что дом, где мы жили, до революции принадлежал зубному врачу Чернобырдику. Дом деревянный, одноэтажный. У нас была комната 18 м2, налево по коридору — первая.

В доме было семь комнат, в каждой жили семьи, то есть я жила в коммуналке. Запомнила соседей: рядом с нами — семья Маминых, напротив — семья Войтовичей (Гена, Толя и Леня — три рыженьких брата.) Отец у них был военный НКВД. Во дворе в их сарае всегда держали поросенка. Напротив, ближе к туалету, которым пользовались шесть семей, жили Колосовы, у них трое детей: Юра, Саша (Шурик, на год старше меня) и перед войной у них родилась девочка.

На все квартиры-комнаты была одна большая кухня с плитой на дровяном топливе. У каждой хозяйки был свой столик с примусом. Имелись водопровод с холодной водой и ванна, но для того чтобы помыться, разогревали воду на плите и заливали ею ванну, разбавляя холодной водой. Туалет, один на 21 человека жителей, сливался холодной водой, вечно загрязненный. Комнаты отапливались дровами. Во дворе у каждой семьи был сарай, где хранились дрова.

До школы меня отдавали в группы «немки» — тогда было модно отдавать детей на воспитание днем, пока родители работали. Звали её Эмма, отчество не помню. Нас было несколько ребят. Она гуляла с нами, задавала учить стихи. Была очень культурной женщиной и давала некоторые навыки немецкого языка. Запомнила стихотворение с пением: «Пришла весна, поют ручьи, В окно повеяло весною, Засвищут снова соловьи, И лес оденется листвою, Чиста небесная лазурь, Теплей и ярче солнце стало, Пора метелей злых и бурь Опять надолго миновала». Эти стихи помню до сих пор (А. Плещеев, текст немного изменен — Ю.И.).

После неё, не знаю причину, но появилась новая «немка», как ее звали — не помню. Также группой гуляли, читали сказки и поочередно питались у каждого из группы ребят. Запомнилась семья, которая жила как раз над знаменитыми Смоленскими часами на Ленинской улице, и очень вкусная тушеная жареная картошка, которой в этой семье кормили. А потом… школа: одна и другая.

В Смоленске я училась в 4-й средней школе, она находилась около банка на Советской улице, недалеко от нас. Очень добрые воспоминания остались у меня от первой учительницы — Зинаиды Васильевны Цитович. Интеллигентнейшая женщина, одевалась скромно, в платья или костюм темных тонов, волосы было гладко зачесаны. По-видимому, она была «из бывших» учителей, очень образованная и культурная. Я у нее проучилась три с половиной года.

Наше окно — большое — выходило во двор. Света было недостаточно, так как напротив окна, через небольшой дворик, стоял тоже одноэтажный деревянный дом. В этом доме жил музыкант Юрий Иванович Ольховский, который сыграл большую роль в моей судьбе. Там тоже была коммуналка, маленькую комнатку в которой и занимал Юрий Иванович с женой. В этой комнатке стояло пианино. Однажды по просьбе моих родителей он прослушал меня: слух, ритм и т. д. — и рекомендовал поступать в музыкальную школу по классу фортепьяно. Это было в 1937 году. Во время прослушивания Юрий Иванович очень удивился, потому что я подобрала на пианино популярную мелодию из фильма Чарли Чаплина «Новые времена». Умение подбирать песни проявилось у меня и тогда, когда родители купили мне пианино и поставили инструмент в единственной тесной восемнадцатиметровой комнате, где вместе с нами жила бабушка, а позже двоюродная сестра — Валя Маслова. Как мы ютились — просто трудно представить сейчас!

Моим учителем в музыкальной школе стала Елизавета Соловьева (отчество не помню). Юрий Иванович Ольховский преподавал теорию и сольфеджио. Я училась на пятерки. Диктанты по сольфеджио писала быстро и правильно.

В Смоленске был сад «Динамо», я часто ходила туда гулять. Около памятника 1812 года с орлами росли каштаны, я любила их собирать, а потом играла с ними. Там же «у Орла» была небольшая сцена, где днем репетировал духовой оркестр, я часто его слушала. Вечером под музыку оркестра были танцы. Оркестр производил на меня большое впечатление. На Ленинской улице до войны был другой сад, кажется сад Томского, я точно не помню, как он назывался. До войны при школе были балетные кружки, одно время я увлекалась танцами, но недолго.

Еще одно сильное впечатление детства. Я еще не училась в школе, мне было, наверное, лет шесть или семь. Летом родители получили для меня путевку в детский лагерь. До сих пор помню, что около спальных корпусов стояла церковь, она была, естественно, закрыта. У входа наверху был изображен из разноцветной мозаики Иисус Христос. Особенно поражали его огромные глаза. Весь образ был собран из разноцветных камней необычайной красоты. Дети старались отколупнуть хоть один камушек. Потом кто-то догадался совочком подкапывать землю и там мы находили осколки камушков. Мне было очень интересно смотреть на образ и собирать в земле около входа эти камушки. Там были зеленые камни малахита.

Родители часто посещали концерты, ходили в театр, при этом нередко брали меня с собой. До войны в драматическом театре был очень любимый смолянами артист Нельский. Огромное впечатление произвел концерт пианистки Розы Тамаркиной. Она играла с симфоническим оркестром в помещении института напротив сквера «Блонье». Зал был полон, успех огромный! Слушатели принимали ее «на ура». Роза Тамаркина была лауреатом Международных премий, но, к сожалению, рано ушла их жизни. После этого концерта я с еще большим энтузиазмом занималась фортепиано.

Мы всей семьей ходили на концерт Любови Петровны Орловой. Это был наш кумир, до войны все смотрели фильмы с ее участием: «Веселые ребята», «Волга-Волга». Водили меня и на представление Вольфа Мессинга — гипнотизера. Впечатление было колоссальное. Он отгадывал мысли на расстоянии, читал спрятанные записки и т. д. Очень любили и цирк Шапито, который находился в Лопатинском саду, с ним приезжали разные артисты, акробаты, дрессировщики львов — все мне очень нравилось.

Вспоминая предвоенные годы, могу сделать вывод, что Смоленск жил полнокровной культурной жизнью, и мои родители делали все, чтобы я правильно развивалась в плане культуры. Дома я никогда не слышала площадной брани и, конечно, никакого мата, хотя частенько при мне рассказывали похабные анекдоты, но — без мата!

Материально мы жили небогато, но и не бедно. Мама и папа получали немного, но и он, и она подрабатывали. Отец чертил проекты, мама, работая в Маслопроме машинисткой, дополнительно выполняла сверхурочные работы. Это было еще до работы в Ансамбле.

В 1940 году от брюшного тифа умерла жившая в нашей коммуналке дочь Франи и Павла Масловых — Валюша. Она поселилась у нас после того, как Павел Иванович был репрессирован на Камчатке. Шестнадцать лет, очень хорошая, умненькая девушка. Мои родители были потрясены, отец очень был к ней привязан, мама также была в шоке. Возможно поэтому родившуюся в сентябре сестру назвали в честь Вали Масловой также Валюшей.

Когда я стала постарше, папа с мамой стали водить меня в клуб Госторговли, где был очень хороший хор. Там пели мама и папа, в репертуаре были очень хорошие произведения. Например, «Интермедия пастуха и пастушки» из оперы «Пиковая дама» П. И. Чайковского. Я любила сидеть в хоре с папой в басовой партии. У мамы было хорошее сопрано, я исполняла партию Лизы из «Пиковой Дамы». Руководил хором до войны Вячеслав Михайлович Граб, после войны случайно его встретила в Москве, в консерватории.

В самодеятельности пианистом работал прекрасный музыкант Константин Михайлович Лебедев, он позже окончил Московскую консерваторию и стал работать на кафедре хорового дирижирования. Он много хорошего говорил мне о маме и папе, когда я училась в Москве.

Там же, в Клубе Госторговли на Ленинской улице недалеко от «часов» (на другой стороне) я впервые услышала детский хор. Руководила им жена В. М. Граба (имя её я не помню). Потом я пела в нем, хотя и недолго. Посещая смешанный хор, где пели родители, и детский хор, я навсегда полюбила хоровое пение, что определило в будущем мою профессию.

Родители мои были очень общительны, к нам часто приходили приятели папы и мамы: Макар Обухов, Анатолий Кузьменков и другие. Они играли в карты, в «преферанс». Макар читал стихи, и, конечно же, все пели популярные песни и слушали недавно появившееся чудо — патефон. Папа очень любил песню Дунаевского «Каховка», любил застолье. Стол был хлебосольный, мама и бабушка угощали гостей, и, конечно, много пили.

Через почти 66–67 лет я с сестрой поехала в Смоленск (2003 или 2004 год), там была экскурсия в поместье княгини Тенешевой. Моему изумлению не было конца, когда нас привезли к дому, где были палаты того самого лагеря, где я была примерно в 1937–38 году. И я вновь увидела ту самую церковь. Нам рассказали, что этот храм княгиня Тенешева построила для своих селян. Автором был Н. Рерих! Храм не был освящен, и не действовал из-за якобы нарушений церковных канонов.

Во время оккупации немцы не тронули ни храм, ни Дом ремесел, где обучались крестьянские дети. В Доме ремесел были выставлены красивые крестьянские поделки — балалайки, расписанные красками, столы, телега и т. д. Мы с Валюшей были в восторге от увиденного. Так случилась связь времен — детство и моё настоящее, почти старость.

Я показала сестре место, где до войны был наш дом. Во время войны он был сожжен, как и почти весь Смоленск. На месте нашего дома стоял современный кирпичный. Улица стала пешеходной, много зелени и цветов. Город восстановили, сохранив довоенные улицы и архитектуру домов. Сохранился и дом со львами, который строил отец. А самое удивительное — сохранился на горе храм!

Были и изменения. Трамвай, который ходил от вокзала за Днепром до центра, был снесен, рельсы убраны. Дорога освободилась для машин. Улица Ленинская, «с часами», стала пешеходной. Сохранилась «Блонья» и «Лопатинский» сад. В конце Социалистической (Коммунистической) улицы был построен Дом офицеров Советской Армии с большим концертным залом. Тщу себя надеждой еще раз побывать в Смоленске, на своей Родине.

В 1941 году в конце января семья наша переехала в Брест, где я была переведена в местную музыкальную школу, но об этом позже.

Моя мама

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

Моя мама — Тамара Ивановна Пивоварова, родилась 2 сентября 1906 года в г. Ростове-на-Дону, армянка. Ее отец — Иван Карпович Сабельников, обрусевший армянин, коммивояжер. Ее мать — Софья Минаевна Додохова, родилась в 1870 году в г. Бердянске, не работала. Умерла в 1963 году. Мамины родители венчались в Феодосии, а мама была их пятой, младшей дочерью. Первая сестра умерла, остались четыре сестры: Ефросинья, Устинья, Изабелла и Тамара — моя мама.

Тамаре Ивановне было 4 года, когда в 1910 году умер Иван Карпович, её папа. Бабушка Софья Минаевна вынуждена была давать обеды, а мама разносила их по домам в стужу, слякоть. Помогала своей маме, как могла. В школе училась только четыре года, но до старости писала очень грамотно, «самообразовывалась», читала, а в основном — работала.

Тамаре Ивановне было 4 года, когда умер её папа. Бабушка Софья Минаевна вынуждена была давать обеды, а мама разносила их по домам в стужу, слякоть. Помогала своей маме, как могла. В школе училась только четыре года, но до старости писала очень грамотно, «самообразовывалась», читала, а в основном — работала.

Чтобы облегчить мамину жизнь, Софья Минаевна послала ее к старшей сестре — Ефросинье, которая была замужем за Павлом Масловым, в Белую Калитву. У Павла Ивановича Маслова, мужа Франи, было до революции свое дело, кажется, лавка. Позднее, когда маме было 16 лет, её отправили к сестре Устинье Ивановне, жившей с мужем Павлом Виноградовым (бывшим белым офицером) в г. Смоленске. Тамара Ивановна помогла сестре растить её дочь Верочку, вела хозяйство. Потом пошла на работу, мыла полы в казармах, иначе не брали в комсомол, считая, что она «из благородных», «комбарышня», из-за того, что она носила платье с кружевным воротничком, а не красную косынку, как все пролетарские девушки.

После того, как мама поработала уборщицей и доказала, что она — тоже «своя», её приняли в комсомольскую ячейку и разрешили работать машинисткой в конторе, а потом в Маслопроме.

Благодаря прекрасной внешности и умению хорошо петь ее приняли в самодеятельный театр «Синяя Блуза», где она познакомилась с Николаем Дмитриевичем Пивоваровым. Позже они вместе ходили в хор клуба Госторговли. Поженились и начали семейную жизнь в маленькой комнате, где кроме них жил брат Николая Дмитриевича — Александр. Потом Саша поступил в военное училище и уехал, а Николаю Дмитриевичу дали комнату на Социалистической улице, где я и родилась.

Мама была очень энергичная, на ней держалось всё хозяйство. Она хорошо готовила, даже колола дрова, топила печку. Перед войной ее приняли по конкурсу в ансамбль песни и пляски при Смоленской филармонии. Там она пела в сопрановой партии, вела программы, объявляла номера. Ансамблем руководил Вячеслав Михайлович Граб. Артисты хора были одеты в костюмы национальной русской традиции. В репертуаре смешанного состава были советские песни, русские народные песни, классика. Была в ансамбле и крепкая танцевальная группа, исполнявшая русские танцы. Среди певиц хора была мать Ольги Воронец, впоследствии, особенно после войны — популярная певица народного плана. Ансамбль много гастролировал, по области и стране. В 1940 г. они выезжали на гастроли в Среднюю Азию. Мама в это время ждала второго ребенка, ей было очень трудно, особенно на гастролях в Ташкенте, где стояла страшная жара и ей приходилось спать с мокрыми простынями.

7 сентября 1940 года родилась в Смоленске моя сестра Валюша. Отец, Николай Дмитриевич, очень ждал сына и на первых порах был разочарован, что родилась вторая девочка.

До работы в ансамбле маму приглашали петь перед сеансами в кино «15-й год Октября». Кинотеатр находился в конце Социалистической улицы, недалеко от нашего дома. Я часто бегала на сеансы, слушала маму, а потом бесплатно оставалась в кино. Маме аккомпанировал эстрадный ансамбль, там были саксофон, ударные, тромбон, скрипки и фортепиано. Мама исполняла песни Дунаевского и других советских авторов. Она пользовалась большим успехом, и однажды один ее поклонник подарил ей набор духов «Красная Москва», это были самые популярные тогда духи, в красной атласной коробке, где кроме духов также было мыло «Красная Москва» и одеколон «Красная Москва». С тех пор и мама, и я очень любили эти духи.

Мама увлекалась коньками зимой и посещала уроки танцев летом и весной. Отец называл танцы «гопики». Мама хорошо одевалась, у нее было несколько шелковых платьев, хорошие туфли на каблуках, по тем временам это было просто здорово!

Мой папа

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

Мой папа — Николай Дмитриевич Пивоваров, русский. Родился 19 декабря 1905 года. Темно русые волосы, серые глаза, высокий рост (во всяком случае мне так запомнилось), прямой нос, над правой бровью — родинка. В 1929 году он окончил строительный техникум в г. Смоленске и работал прорабом. Оставил о себе память в Смоленске тем, что строил дом со львами. Этот дом сохранился и сейчас, недалеко от Советской улицы, продолжение Социалистической улицы, если идти к Блонье (знаменитый сквер с памятником М. И. Глинке). Затем отец работал сметчиком в квартирно-эксплуатационной части, где директором был т. Хайкин.

Отец был очень эрудированный человек, рассказывал мне много интересного, даже о том, что нельзя много печатать денег, иначе будет инфляция. Рассказывал о Христе, Боге. У него был прекрасный баритон. Отец часто слушал патефон и сам любил петь арию Игоря из оперы Бородина «Князь Игорь», арию Тореадора из оперы Бизе «Кармен» и арию Руслана из «Руслана и Людмилы» Глинки («О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями…»). Из песен любимой его была «Каховка» Дунаевского, а особенно любил он песню «Позабыт, позаброшен, с молодых юных лет». Там есть слова, которые как будто предвещали его судьбу: «И никто не узнает, где могила моя». Папа погиб, и мы не знаем, где его могила.

Кроме этого папа ходил на все футбольные матчи, брал и меня, но я не увлекалась спортом. Однажды даже была на борьбе (!) каких-то знаменитостей, но это меня не тронуло.

Папа и мама очень любили петь, они вместе ходили в самодеятельный кружок, который в 30-х годах назывался «Синяя блуза». Там ставили сценки, играли скетчи, пели, танцевали. Отец и мама исполняли ведущие роли. Когда я родилась и меня не с кем было оставить дома, меня брали с собой на репетиции и пеленали на рояле (!), так что музыку я впитала с молоком мамы.

Папа много читал, мог рассказывать много веселых историй, был остроумным, иногда острым на язык. Часто шутил, что «за язык» его не любит начальство. Перед войной занимался немецким языком, видимо, это было заданием для всех офицеров.

Папа не любил щеголять, одежда его было скромной. А когда его мобилизовали, стал носить только военную форму. До страсти любил играть в бильярд. Играли на пиво, одно время он даже растолстел из-за пива и весил 93 кг. К сожалению, папа любил выпить, это осложняло его отношения с мамой. Но я, несмотря ни на что, любила папу очень. Он был весёлый, сыпал шутками, любил анекдоты, был любимцем компаний.

Отец был честным, принципиальным человеком, и требовал этого же и от меня. Он был «строг, но справедлив», так он мне часто говорил. Однажды в разговоре со мной о войне он так сказал: «Если бы я попал в плен, я бы застрелился и вас застрелил, но врагам не сдался бы».

Как-то его пригласили на работу в органы НКВД, но он там сказал: «Шкурником никогда не был и не буду».

В 30-х годах в Смоленск приехала из Москвы комиссия по набору талантливых певцов на учебу в Москву. Отец после прослушивания сказал: «Музыканты — паразиты на теле государства» и отказался. Маму тоже приглашали, но бабушка испугалась, не разрешила и сказала с армянским акцентом: «Проституткой хочешь быть?» Вот такие были взгляды на людей искусства у наших бабушек и даже у папы.

В 1939 году папу мобилизовали в армию, он стал служить в Мозыре и других городах Белоруссии. Много ездил в командировки, причем на лошадях. Наконец, ему предложили поехать в город Брест, в укрепрайон №62. И вот, с 1940 г. папа служил в г. Бресте в штабе укрепрайона №62, который находился, в центре города и где папа был начальником автотранспорта. Вместе с ним работали тт. Ларионов, Меньшиков. Итак, папа стал военным в звании лейтенанта, а перед войной — старшего лейтенанта.

Моментально запоминала и пела на слух

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Любовь к музыке у сестры проснулась очень рано. По рассказам мамы, еще до начала учебы в Смоленской музыкальной школе им. Глинки в 1937 г. она моментально запоминала и пела на слух полюбившиеся мелодии, услышанные по радио, на концертах, в кинотеатрах, где перед началом сеанса в фойе выступали артисты, певцы или участники художественной самодеятельности.

1940– 1949

Десятилетие с 1940 г. по 1949 г. вместило в себя огромное количество событий в жизни Изабеллы Николаевны. Начался этот период в еще мирном Смоленске, где занятия в музыкальной школе продвигались с большим успехом, а закончился поступлением в Московскую консерваторию. А в середине были три тяжелейших года выживания в оккупированном Бресте, утрата отца, погибшего на фронте, музыкальные выступления перед бойцами Красной армии в освобожденном Бресте, переезд в Москву и окончание с отличием музыкального училища им. Ипполитова-Иванова.

В январе 1941 г. отца Изабеллы Николаевны — Николая Дмитриевича Пивоварова, который к тому времени стал военнослужащим, перевели на службу в район Бреста. В Бресте семья жила в одном из четырех домов для комсостава Красной армии неподалеку от Брестской крепости (так называемые «воендома»). 21 июня Николай Дмитриевич выехал из дома в служебную командировку, а на следующее утро, 22 июня, жители дома проснулись от звуков разрывающихся бомб и снарядов. В городе уже хозяйничали немецкие оккупанты. Немцы выгнали всех жителей из дома, дав на сборы 10 минут.

Семья Пивоваровых оказалась на улице — Тамара Ивановна с девятимесячной младшей дочкой Валечкой на руках, двенадцатилетняя Изабелла Николаевна и бабушка Софья Минаевна, которой был семьдесят один год. Бредя от «воендомов» со своими баулами к центру города, они не представляли себе, где теперь жить и на что существовать.

Кругом были немецкие солдаты и польские жительницы Бреста, которые всей душой ненавидели «советок», как они называли женщин из семей советских военнослужащих, а впереди была неизвестность. Постоянные поиски еды и хоть какого-то заработка. Каждодневная опасность быть расстрелянными немецкими оккупантами — либо как члены семьи советского офицера, либо за тайную помощь белорусским партизанам, либо по доносам польских соседей. Бомбежки Бреста при приближении линии фронта уже ближе к окончанию оккупации. Словом, были тысячи причин погибнуть и очень мало шансов выжить.

Но в победу верили все. Трудно без волнения читать строки воспоминаний Изабеллы Николаевны, где она пишет, что во все годы оккупации в день 7 ноября они со своей подругой надевали красные галстуки и пели «Интернационал». И горько сожалели, что из-за малого возраста их не берут в партизаны.

После освобождения Бреста Красной армией летом 1944 г. Изабелла Николаевна и ее мама Тамара Ивановна с 1 августа 1944 г. начали работать в эстрадной группе при Брестском областном отделе искусств. Они выступали вдвоем: пели дуэтом, а Изабелла Николаевна аккомпанировала на рояле или аккордеоне. Выступали в госпиталях, в военных частях. К тому же надо было заканчивать среднюю школу — занятия начинались 1-го сентября. В школе Изабелла Николаевна организовала художественную самодеятельность и стала руководить своим первым — школьным — хором. Детская мечта стать хормейстером, родившаяся еще в Смоленске, при посещении репетиций хора, в котором участвовали родители, стала воплощаться. Хор 2-й средней школы г. Бреста, который организовала Изабелла Николаевна, в феврале 1945 г. принял участие в городской олимпиаде г. Бреста и был удостоен второй премии, а также Почетной грамоты областного отдела искусств.

В 1946 г. Изабелла Николаевна окончила среднюю школу в Бресте и поехала в Москву поступать в музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова. В Москве Изабелла Николаевна вместе с сестрой Валей жила сперва у своей тети — Ефросиньи Ивановны Масловой, в районе железнодорожной станции «Лосиноостровская», а с 1947 г. — уже в центре Москвы, вместе с мамой Тамарой Ивановной, которая вторично вышла замуж и вместе с мужем переехала в Москву, где у того была комната в Казачьем переулке.

В 1949 г. Изабелла Николаевна окончила музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова с отличием и успешно сдала вступительные экзамены в Московскую консерваторию.

Ю. Е. Иванов

1941 январь — июнь. Брест

Переезд в Брест

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

Итак, в конце 1940 г. отцу предложили поехать в город Брест на службу в штабе укрепрайона №62 начальником транспортного отдела. Маме понравилось это предложение, тем более, что давали отдельную двухкомнатную квартиру, а папа мог бы теперь работать в одном месте, без вечных командировок. Одним словом, 20 или 21 января 1941 года мы расстались с коммуналкой в Смоленске, отдали комнату папиной сестре Леле, снялись с насиженного места и поехали всей семьей: папа, мама, бабушка Софья Минаевна, я и маленькая, недавно родившаяся в сентябре 1940 года, сестренка Валюша. Вещи послали грузовым вагоном, ехали долго, через Москву.

Детские воспоминания во время дороги: много ехало мужчин из Западной Белоруссии, у них я впервые увидела на куртках застежку «молния» — разных цветов. До этого у нас они выпускались грубые, большие, без цвета — железные, белые, а тут узенькие и красочные.

В Бресте нас ждала квартира в трехэтажном доме около ворот, ведущих в крепость, примерно в 500 метрах от ворот стояли одинаковые четыре дома. Позже мы узнали, что в них до 1939 года жили офицеры польской армии, а уже после смерти Сталина страна узнала о страшной трагедии, постигшей поляков. Они были расстреляны в Катыни. На штукатурке кирпичных домов были отчетливо видны остатки пуль, дом изрешечен дырками от них.

В середине января 1941 года отец привез из Смоленска нашу семью: мою мать — Пивоварову Тамару Ивановну, бабушку Сабельникову Софью Минаевну, меня (мне было 11 лет) и грудную сестренку, ей было 5 месяцев, — Валюшу.

В городе не было свободных квартир и нас поместили в доме комсостава около крепости на ул. Новокаштановой. Помню там было всего 4 дома, мы жили в 1-м доме, около моста, ведущего в город. Меня определили в школу №15, где я училась в 4 классе. Одновременно я посещала музыкальную школу на ул. Пушкинской, во время войны этот дом был разрушен немцами.

Мама не работала, так как кормила сестру. В июне в городе поползли слухи о возможной войне, появились очереди за керосином, спичками, продуктами и т. д. Однажды ребята в школе, а затем и отец рассказывали, что над городом видели немецкий самолет.

Наши дома находились далеко от центра города на улице, которая тогда называлась Новокаштановая. Теперь это улица Героев обороны Брестской крепости. Отец работал много, приходил поздно вечером. Носил военную форму, которая ему очень шла. Отец обычно приходил домой поздно, был усталый, часто нервничал из-за болезни желудка (у него была язва желудка). Числа 10–12 июня несколько человек из нашей музыкальной школы, где я училась в классе фортепиано, отправили на фестиваль музыки в г. Минск. Поехала и я, там мы играли в концерте. Когда я вернулась в Брест, мама взволнованно рассказывала, что некоторые соседи срочно уехали, и нас уговаривали ехать, так как будет война. Но отец сказал: «Не поддавайтесь панике». Я с девочками часто ходила в крепость смотреть кино или просто погулять, там было всё спокойно, ничто не предвещало тревоги.

Дня за четыре до войны отца отправили в командировку в г. Минск. Он вернулся 21 июня часов в семь вечера очень взволнованный. Сказал нам, что обстановка тяжелая. Он быстро пообедал, переоделся в старую шинель, попросил меня почистить сапоги (я очень любила отца и с радостью выполняла его просьбы). Вернувшись из коридора, я увидела расстроенное лицо мамы. Отец говорил, что пока он был в командировке, его штаб перевели в Высоколитовск, поэтому ему сегодня срочно нужно ехать туда к своим. Внизу его ждала грузовая машина. На вопрос, что же будет с нами, ведь все говорят о войне, папа сказал, что завтра он приедет и отправит нас в Смоленск, так как везти семью в Высокое нельзя: «Мы будем там жить в дотах».

Я проводила отца к машине. Он поцеловал меня, сел в кабину, повернул голову — вот этот поворот головы в пилотке был последним, что я запомнила об отце.

Когда машина с отцом уехала, я стояла и долго, долго плакала, видимо предчувствуя, что больше никогда его не увижу… Больше мы о нем ничего не слышали.

После войны мама встретила знакомого, который был удивлен — что мы живы, якобы в июле 1941-го года он встретил папу с отступающей армией, и папа сказал ему, что мы все погибли. Больше мы ничего не слышали. На запросы в военкомат после войны приходили ответы о том, что папа пропал без вести.

«И никто не узнает, где могилка моя» — сбылись эти строки дословно! Я наводила справки, но безрезультатно.

1941 июнь — 1944 июль. Брест

Военные годы

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

22 июня 1941 г. мы проснулись в 4 утра от страшного грохота и канонады. Выскочили в коридор, кто-то из соседей требовательно крикнул: «Всем в подвал, это война!». Мама взяла грудную сестренку, бабушка взяла воды, и мы поспешили вниз, в подвал. Я не удержалась и выглянула из подъезда: около дома лежал убитый боец в одном белье, мост, ведущий в город, был взорван, кругом крики, дым, грохот. Мы хотели бежать в город, но мужчины нас успокоили, скоро де всё кончится, надо переждать. Город бомбят, туда невозможно будет добраться. Действительно, все дороги обстреливались, выйти было невозможно.

В подвале собралось очень много жильцов из нашего дома и много бойцов, почти раздетых. Запомнился один, он был покрыт черным плюшевым дамским пальто. Мы просидели день, ночь, еще день. Кругом грохотало, затем на время всё стихло, и вдруг в подвал немцы бросили гранату. Ранило бойца, многих женщин, а мою бабушку царапнуло мелкими осколками, но к счастью — незначительно.

Через некоторое время раздались крики: «Хэндэ хох!». Ворвались немцы с автоматами, крича и подталкивая, всех вывели наверх. Отделили бойцов, командиров и повели их. Нас — женщин и детей — вывели за дом, поставили перед домом, лицом к железной дороге, наставили автоматы. Мы заплакали, решили, что нас будут расстреливать. Подошел офицер с переводчиком. Нас начали спрашивать, где вход в туннель крепости? Конечно никто ничего не сказал, даже если бы кто-то что-то и знал. Затем нам было сказано, если кто-нибудь из вашего дома выстрелит, то все вы будете расстреляны. Все молчали. Мы поняли, что немцы не могут занять крепость. Дети плакали. Видя, что от нас толку нет, немцы загнали всех в квартиру первого этажа и оставили в покое. Все это время раздавались взрывы и выстрелы со стороны крепости. Мы знали, что наши борются.

В одной квартире, без пищи, воды мы просидели до 25 июня. Пришел офицер и потребовал, чтобы мы уходили из дома, так как в доме будет лазарет. Нам дали 10 минут на сборы. Над мамой стоял автоматчик, она, еле живая от страха, собрала в дорогу еду, кое-какие вещи, и нас выгнали из собственной квартиры на все четыре стороны. Мы оставили всё — вещи, мебель и главное для меня — пианино. Целой гурьбой женщины с детьми пошли в город, не зная, куда идти. Отовсюду доносились выстрелы.

Приближался комендантский час, а мы брели по улице. Никто из ближайших домов на Каштановой улице не хотел пускать к себе семью «советок», как нас стали называть наши враги. Кто-то посоветовал пойти на Пушкинскую улицу в здание народного суда. Там на голом полу и разместилось пять семей из нашего дома. В этом здании спустя некоторое время мы, дети, обнаружили большие запасы мыла, простого хозяйственного мыла. По какой-то причине это мыло в большом количестве хранилось в помещении суда. Эта находка, можно сказать, первое время спасла нас от голода. В Бресте продукты взять было негде, а в окрестных белорусских деревнях, в свою очередь, мыло было в большом дефиците. И вот мы ходили по деревням, выменивали найденное мыло на хлеб, сало и другие продукты.

Через несколько дней мы с радостью узнали, что жива и невредима, единственно знакомая нам в Бресте семья подполковника Максимова. Сам Степан Максимов до войны был в командировке в Москве, потом он погиб. У меня на всю жизнь останется чувство огромной благодарности жене Максимова — Фаине Ивановне. Эта благородная, честная, добрая женщина, несмотря на то, что у нее тоже было две дочери — Алла и Людмила, а также старая мать, нашла возможность помочь нашей семье всем, чем могла. Благодаря ей мы были обеспечены первое время едой, одеждой, постелью. Всю войну мы дружили с этой семьей. Фаина Ивановна достойна самого большого уважения, она, как и моя мать, в самые трудные годы верила в нашу победу, ждала освобождения от немцев, ждала мужа.

После освобождения Бреста, от тяжелой болезни она умерла. Её дочь Алла Степановна, 1928 г. рождения живет в Бресте, но я, к сожалению, не знаю её адреса.

Осенью 1942 года нас выгнали из здания суда, там был открыт ресторан, а нас разместили на ул. Карла Маркса, но вскоре снова выселили, так как на этой улице (она теперь называлась Линденштрассе) стали жить только немцы. С 1943 по 1946 г. мы жили на ул. Будённого, дом №31.

Во время войны, чтобы не умереть с голоду, я с подругами ходила по деревням, где мы попросту «просили». Нам давали хлеб, картошку, крупу. В деревнях вокруг Бреста мы везде встречали сочувствие. Крестьяне помогали всем, кто приходил к ним, а в те первые годы толпы детей и женщин обращались за помощью в деревню. Тем, что мы, советские дети, остались живы и не умерли с голоду, мы обязаны простым людям — белорусам и украинцам. Низкий поклон людям из деревень: Козловичи, Ратайчицы, Рогозино и др. Они сочувствовали нашему горю и добрыми словами и материально поддерживали всех советских людей в трудные годы.

Два года моя мама не работала, ей предлагали петь в хоре оперетты (Минский театр музыкальной комедии остался в Бресте), но мать не хотела развлекать немцев. Эти годы мы с мамой ходили по деревням, меняли всякую всячину на продукты. Позже немцы стали угонять в Германию всех не работающих, даже с детьми. Мама вынуждена была пойти работать. Чтобы «быть в тени», она устроилась в прачечную, за стирку ей платили жалкий паёк и тарелку супа.

В 1942 г. мы были свидетелями жестокой расправы над евреями. Вначале их заставляли ходить с желтыми кружками на одежде спереди и сзади, затем с шестиконечными звездами, потом им не разрешали ходить по тротуарам. На работу их водили под конвоем по мостовой. Неоднократно евреи, как говорили, откупались дорогими вещами, а когда немцы у них все забрали, осенью 1942 г. их расстреляли.

Мы с ребятами видели, как их вели по Московской улице в сторону Буга, как, спотыкаясь, шли старики, дети, женщины и мужчины, огромной вереницей. Вокруг с автоматами и с собаками, подталкивая их прикладами, шли немцы. Это было чудовищное зрелище! Такое не забывается!

Зимой 1942 г. стали распространятся слухи, о том, что теперь немцы будут уничтожать советских людей или, как нас называли, «восточников». Действительно, мы слышали о казни женщин и детей в Жабинке. В страхе мы ложились спать, не зная, что нас ждет завтра.

У меня была подруга Лена Золотарева, (сейчас живет в Москве, ее фамилия Васильева). Её родители до войны работали в суде: отец — Михаил, был, кажется, прокурором, а мать — судьей. Возможно, наоборот, точно не помню. В начале войны их обоих по доносу предателей расстреляли немцы. Как часто мы с ней жалели о том, что мы не взрослые!

В день 7 ноября мы с ней надевали красные галстуки и пели «Интернационал». Мы ненавидели немцев.

Однажды к моей бабушке пришла одна пожилая женщина из деревни, где она шила шапки, кепки. Эта женщина была связной у партизан (не помню, как её звали). Мы с Леной написали записку, чтобы нас взяли в партизаны. Наивно! Но это было так! Эта женщина просила, чтобы мы собрали облигации госзаймов, теплые вещи, белье и др. Моя мама, Максимова и другие женщины все это выполнили и через нас передавали партизанам необходимое. У нас появилось много друзей из числа жен военнослужащих. Дело в том, что моя бабушка Софья Минаевна от скуки иногда гадала на картах. Знакомые часто просили её об этом. Дело было, конечно, не в умении предсказывать судьбу, а в чуткости, задушевности, с которой бабушка могла говорить с людьми, успокоить их, ободрить. Ей верили, бабушка была очень смела на язык, она проклинала Гитлера, немцев, я до сих пор удивляюсь, как она не боялась? Через её «клиентуру» мы завязали связь с партизанами.

Таким образом у неё стала появляться та пожилая портниха и другие. После освобождения, когда я поступала в комсомол, рекомендацию мне дала бывшая партизанка т. Капитонова (была комсоргом школы №2 в 1945–46г.).

Радостным для нас всех было 2 мая 1943 года. В этот день первый раз наша авиация бомбила немцев. Прямым попаданием был разрушен театр, повреждена железная дорога и т. д. Мы чувствовали, что скоро придет победа.

Во время войны я и мои сверстники не могли учиться, так как школа, которая некоторое время функционировала, была платной, да при этом мы, дети, должны были помогать родителям во всём. Не было топлива, дров, нам приходилось ходить на лесопилку (за парк на Московской улице) и там соскребывать лопатой кору с деревьев, в основном сосновую, набивать большие мешки и тащить домой. Иногда по шесть–семь раз в день. Это «топливо» спасало нас зимой. Летом мы собирали ягоды, грибы и продавали, покупая потом хлеб и картошку. Нанимались в деревню копать картошку, жать рожь, за что нам платили мешком–другим картофеля.

С большой благодарностью вспоминаю моего довоенного учителя по теории музыки, поляка Казимира Цьолека. Он старался сделать все от него зависящее, чтобы я и моя подруга Люся Ипатьева не забыли музыку. Немцы забрали у нас пианино, заниматься было негде. А этот человек разрешал нам приходить к нему домой, заниматься на его рояле, давал нам задания — все это бесплатно! Он перед войной как-то мне сказал: «Я надеюсь, что ты будешь учиться в Москве!» Это предсказание сбылось! Где он — не знаю.

У Людмилы Ипатьевой отец был в плену, затем вернулся, сейчас не знаю, жив ли он. Людмила окончила консерваторию, вышла замуж за Владимирова, живет в Горьком, работает преподавателем музыкального училища.

В оккупированном Бресте

Из воспоминаний Тамары Ивановны Пивоваровой — матери Изабеллы Николаевны Ивановой

В воскресенье 22 июня 1941 г. в 3.30 утра началась бомбежка. Мы метались, не зная, что нам делать. Все наши мужчины побежали в свои штабы, а я бежать в город не могла, так как младшей дочери было всего 9 месяцев. А еще со мной были моя 72-летняя мать и одиннадцатилетняя старшая дочь. Мы спрятались в подвал. В 7 часов утра фашисты нас вывели за дома, выстроили. Мы думали — сейчас расстреляют. Человек 20 офицеров стали угрожать наганами и спрашивать: «Как пройти в крепость, где туннель»? Говорили на ломаном русском языке. Мы ответили, что не знаем. Они зверски орали, потом загнали нас обратно, в первый этаж одного из домов и поставили над нами часового. Тот немного постоял и ушел. Мы были испуганы и просидели так 3 дня. Все время слышали, как бомбили крепость. Наконец на четвертый день мама не выдержала, взяла чайник и пошла во двор за водой. Минут через 10 приходит с немецким офицером, тот кричит: «Идите по своим квартирам, возьмите, что можете унести, даю вам 10 минут на сборы и уходите в город. В ваших домах будут лазареты».

Взяли что попало под руки, надели на себя пальто, на пальто — зимнее пальто, захватили паспорта и пошли. Подходим к городу, нас встречают наши «советки». «Советками» нас называли поляки, жившие в Бресте. Спрашивают у нас: «Вы из крепости? Что, крепость сдалась?» Мы ответили, что нет, мы из воендомов. Дошли до здания народного суда, поселились там и прожили до сентября месяца, потом нас русский «магистрат» переселил в другую квартиру.

Как мы жили? Первое время буквально голодали. Немцы по карточкам выдавали по 250 граммов хлеба на человека и все.

Моя мама любила гадать на картах. Все гадала на моего мужа и меня успокаивала. Я в это не верила. Во дворе жило очень много соседей, и они, видя, что мама гадает, стали ее просить погадать им на своих мужей. Она не гадала как цыганка, а подолгу разговаривала — утешала. Деньги не брала, но кое-кто приносил хлеб, картошку и т. д. Я протестовала, а она мне в ответ: «Ты же не хочешь работать на немцев, что нам делать»?

И вот однажды одной женщине сбылось то, что ей нагадала моя мама. А мама ей говорила: «Вот-вот муж у тебя будет дома». И действительно, муж ночью вернулся. Оказывается, он и еще двое красноармейцев попали под Барановичами в окружение. Они переоделись в крестьянское платье, шли по ночам лесами и вернулись в Брест. После этого пошла слава по Бресту: «Старуха армянка хорошо гадает».

Мы со старшей дочерью Изабеллой стали ходить по деревням: работали, пололи, копали картошку. Ходили далеко за Кобрин. Белорусские крестьяне всегда были очень добры к нам: подкармливали и давали с собой продукты, даже сало.

Вначале по порядкам, установленным немцами, можно было не работать тем, у кого был дома ребенок до 3-х лет. Но после Сталинградской эпопеи фашисты озверели, стали заставлять работать всех, иначе — вывозили в Германию. Что делать? Я по профессии актриса-певица, до войны работала в Смоленском ансамбле песни и пляски. В Бресте застряла минская оперетта. Многие хористы знали, что я певица — приходили, уговаривали поступить в оперетту, мол «дают хороший паек» и т. д. Но я сказала, что выдрючиваться перед фашистами не собираюсь и не пошла туда. Устроилась работать прачкой вместе с одной соседкой, проживавшей у нас во дворе.

Это была какая-то полувоенная-полуштатская организация, точно не помню, но — немецкая. Через переводчика получали белье, стирали его, а потом сдавали. И вот там же работали наши военнопленные, восемь человек. Работали они конюхами — кормили лошадей хлебом. Эти ребята заходили к нам в прачечную, тайком давали нам иногда по буханке хлеба, разговаривали с нами. Я как-то их упрекнула: «Почему вы сдались в плен»? Они ответили: «Вы ничего не знаете, так молчите»! И двое из них попросили, чтобы мама им погадала. Я удивилась, но попросила маму. Они пришли, мама стала гадать и вдруг говорит им: «Удивительно, вам предстоит очень хорошая светлая дорога». Они переглянулись, поблагодарили маму и ушли. И вдруг через два дня мы с напарницей узнаём, что они все исчезли.

Недели через три приезжает к маме гадать одна крестьянка из деревни Старое село (это от Бреста в сторону Кобрина). Она в селе шила шапки, имени ее я не помню. Приехала с лошадью, с возом. Мама ей погадала, а потом она подходит ко мне и говорит: «Мне нужно с Вами поговорить по секрету». Достает с чулка записку — я читаю: «Привет вам из далекого леса, пишет вам Саша, вы, наверное, догадались, куда мы ушли. Ваша мама нам правильно нагадала, мы благополучно сюда добрались. Зная ваши патриотические советские настроения, обращаюсь к вам с просьбой. У нас нет медикаментов, нет мыла, соды, теплого белья и прочего. Помогите чем можете!»

А мы с напарницей как-то стирали и заметили, что у нас на чердаке оказалось лишних 26 пар немецкого трикотажного белья со свастикой. Немцы у нас долго про это белье не спрашивали. Мы догадались, что они забыли его записать, забрали белье себе и ждали. Я уговорила напарницу отдать все это партизанам. Собрали много мыла, соды, белье, что было дома, медикаменты — и все это той женщине из Старого села отдали. Она положила эти вещи на воз, под сено, и уехала. Конечно, если бы она попалась немцам, то и нас, и ее точно бы расстреляли, а риск был, так как ей нужно было переезжать через мост. Но все обошлось благополучно. Через три недели она опять приехала и сказала, что все отдала, но что партизаны уже больше недели ночью к ним из леса не приходят, так как немцы про них прознали и начали прочесывать лес.

Как хотелось-бы узнать, жив ли хоть кто-то из этих ребят, но я не знаю их фамилий. Помню, одного звали Саша, двух других — Николай и Петр.

Еще однажды пришли знакомые брестские женщины, тоже из партизан, связные, и спросили: «Есть ли у тебя облигации? На Большой земле за 90 тысяч собранных облигаций приобретается самолет». Я отдала свои облигации на 3,5 тысячи рублей, пошла также по дворам к знакомым женщинам, всего собрала облигаций на 8 тысяч рублей и отдала.

Во время войны я видела много ужасного. В октябре 1942-года в Бресте, Кобрине и других местах началось уничтожение евреев. А я как раз утром отправилась в свой очередной поход в деревни за Кобрин. Через 2 дня хотела идти обратно в Брест, а мне встречные крестьяне говорят: «Куда вы идете? Немцы возят на расстрел евреев — переждите». Ночевала я у одного крестьянина недалеко от Кобрина. Если я не ошибаюсь, деревня, куда привозили евреев, называлась Хабры. Их раздевали и расстреливали. Я ушла обратно в Кобрин, а через 2 дня на обратном пути видела убитых женщин и стариков, лежащих на дороге. Проклятые фашисты возили евреев в грузовых машинах в окружении жандармов. Если кто-то из машин выпрыгивал, то их в упор их расстреливали из мотоцикла, следовавшего за каждым грузовиком. В ту же ночь то же самое было в Бресте и в окрестных деревнях, в деревнях еще и хаты поджигали.

Однажды, во двор дома, где жила наша семья, неожиданно приехали вооруженные немцы на мотоциклах. Дома была моя мать и я с двухлетней младшей дочерью. Старшая дочь в тот день ушла с подругой Леной в деревни, обменивать какие-то вещи на продукты. Вошел немецкий офицер в черной форме и с ним — двое или трое автоматчиков. Мы решили, что это — конец. Тогда как раз пошли слухи, что семьи советских офицеров немцы расстреливают. Я еще подумала, хорошо, что Беллочки нет дома, хоть она спасется. Офицер внимательно посмотрел на меня, потом — на мою мать. Прошелся молча по комнате, сказал: «Кавказ!», развернулся и ушел. Оказалось, что кто-то из живших по соседству поляков донес немецкому начальству, что рядом, мол, живет еврейская семья.

Летом 1944 г., ожидая прихода наших, мы ушли жить в деревню Остромичево. Чтобы не погибнуть от огня с обеих сторон, вырыли в поле окопы и несколько дней там сидели, боясь высунуться. С нами был крестьянский парень-подросток, как-то раз он из любопытства выглянул из окопа — и тут же свалился назад с прострелянной головой.

В 1947-ом году я уехала из Бреста, а в 1965-ом году со своим Московским Гастрольным театром комедии оказалась в Бресте на гастролях. Мне знакомая Алла Степановна Червонван сказала: «Слушай, где ты жила это время? Тебя разыскивали! На собранные наши облигации действительно был приобретен самолет и всем принимавшим участие объявлена благодарность, в том числе и тебе». Но после моего отъезда из Бреста прошло уже 18 лет и не у кого было спросить. Я пошла в военкомат, но там тоже ничего не знали.

Особый, молчаливый способ пения

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Беллина подруга Елена Михайловна Васильева (девичья фамилия Золотарева), с которой они вместе переживали трудные военные и первые послевоенные годы, уже после ухода из жизни сестры рассказывала мне, как они добывали себе средства к существованию во время оккупации: «Ходили через Буг, работали у поляков на ферме в 18 км от Бреста. Продавали цветы, которые появлялись по весне на подступах к крепости. Нередко даже приходилось просить милостыню, чтобы принести домой хоть немного хлеба».

Елена Михайловна показала мне и способ молчаливого пения, который они с Беллой придумали во время оккупации, чтобы никто не услышал, что они поют советские песни, не донес и не отправил к полицаям. Они брались за руки и выстукивали на запястье друг друга ритм и мелодию песни. Молча, только кивая головой! Иногда они заранее договаривались, что будут «петь», иногда загадывали друг другу задуманную песню.

Так «пели» они и сидя в окопе на линии передовой во время наступления наших войск, освобождавших Брест. В окопе на передовой нашей семье «повезло» оказаться по воле не очень доброго случая. Наша соседка по дому, милая, сердобольная женщина, которую все называли «пани Марыся», (была ли она украинка, или полячка, теперь уже сказать не могу), посоветовала нам всем ехать спасаться от обстрелов и бомбежек в село, название которого уже не помню. Видимо, у нее там были родные. Но случилось так, что именно через это село проходила линия немецкой обороны. После бомбежки от него практически ничего не осталось. Дом, где мы жили, сгорел дотла. Живой и невредимой осталась только беленая печка. Она стояла посреди опустевшего двора как памятник ушедшей жизни. По иронии судьбы осталась жива и кухонная утварь, которая в ней хранилась. Запах пожарища и эту печку я помню до сих пор.

Там же, в окопе, еще до окончательного избавления от окопного плена, его обитатели впервые, после долгих четырех лет полного отрыва и изоляции от «большой земли» услышали песню «Темная ночь», созданную Никитой Богословским в 1943 г. Пели солдаты, расположившиеся совсем рядом на отдых. Две девочки-подростка, 15 и 16 лет, слушали, затаившись, и плакали от счастья. От счастья, что слышат родную речь, что «наши» — совсем рядом, что, следовательно, всем им суждено жить.

1944 август — декабрь. Брест после освобождения

Работа в Брестском театре миниатюр при отделе искусств Управления культуры

Из воспоминаний Тамары Ивановны Пивоваровой, матери Изабеллы Николаевны Ивановой

После освобождения Бреста нас стали вызывать в НКВД и спрашивать, чем занимались при немцах мы и наши соседи. А наших соседей спрашивали, соответственно, про нас. Один офицер всё допытывался, почему я работала прачкой, стирала на немцев. Я отвечала, что работала, чтобы не угнали в Германию. Представляю, что было бы, если бы я работала в оперетте, как мне предлагали! Неожиданно я повстречала в Бресте брата своего мужа, Александра Пивоварова. Он уже был подполковником. Саша обещал помочь, и действительно, вызовы в НКВД прекратились. К сожалению, о моем муже он ничего не знал. Александр Дмитриевич подарил Белле аккордеон, который она сама быстро освоила и который потом так пригодился нам во время выступлений перед нашими бойцами.

При отделе искусств Управления культуры был организован Брестский театр миниатюр, меня и мою дочь Изабеллу приняли туда. Мы с дочерью пели дуэтом, она аккомпанировала на рояле, а также пела под аккордеон, подаренный братом мужа. В первое время мы выступали в госпиталях. Страшно было смотреть на раненых, видеть, как они плачут, как аплодируют. Особенно восторженно они аплодировали моей дочери, которой уже было 16 лет. Также наш театр обслуживал военные части.

Прием в ВЛКСМ, выступления перед ранеными, благоустройство города, руководство школьным хором

Из воспоминаний Изабеллы Николаевны Ивановой

После освобождения Бреста, с 1944 по 1946 год я училась вместе с Леной Золотаревой, Аллой Максимовой и Люсей Ипатьевой во 2-й средней школе Бреста. Со мной в классе учились дети партизан: Тамара Красовская, Валя Сикорская, Катя Зажарская и другие.

Помню, первые задания перед вступлением в комсомол — уничтожение всей нацистской литературы. Мы ходили по бывшим немецким учреждениям, сжигали их книги, журналы, газеты. В школе организовали бригаду художественной самодеятельности. Алла Максимова читала стихи, я пела. И мы ходили выступать перед ранеными в госпитали. Там мы читали раненым газеты, пели, танцевали и просто разговаривали с бойцами. Они нас сердечно благодарили за это. Комсомольская организация 2-й средней школы много делала для благоустройства города. Мы очищали парки на Московской и Ленинской улицах, растаскивали кирпичи разрушенных домов, украшали свои классы, даже сами топили печи и мыли полы в школе. Я руководила в школе хором.

17 апреля 1975 г. мы с хоровой капеллой ездили в Польскую народную республику, где принимали участие в концертах Недели советской культуры. Проезжая через Брест, мимо крепости, мимо домов, где жила наша семья, я с большим волнением вспоминала о тяжелых годах, проведенных в Бресте.

1945

Городская олимпиада народного творчества в Бресте

Брестская городская газета, февраль-март 1945 г.

На днях проходила городская олимпиада народного творчества. Она показала огромный интерес и стремление молодежи к искусству и неисчерпаемые возможности для развития народного творчества. В смотре художественной самодеятельности участвовало 9 лучших самодеятельных коллективов города. Смотр начался выступлением хора, исполнившего Гимн Советского Союза.

С большим успехом прошло выступление коллектива 2-й Брестской средней школы, который возглавляла очень способная ученица Изабелла Пивоварова. Искренне, с юношеским задором коллектив исполнил популярные песни «Смуглянка» и «Фронтовая борода». Так же успешно прошли физкультурные номера и мелодекламация…

Из индивидуальных номеров необходимо отметить выступление участника олимпиады от швейной мастерской Брестского горпромкомбината тов. Анисимова — соло на гармошке, акробатический этюд в исполнении ученицы 15-го ремесленного училища Н. Касперович, сольное пение студентки педагогического училища тов. Дробницкой и исполнение жанровых песен под собственный аккомпанемент на аккордеоне Изабеллы Пивоваровой.

Подводя итоги смотра, жюри присудило премии с вручением грамот: первую в размере 1000 рублей коллективу художественной самодеятельности педагогического училища; вторую –500 рублей — коллективу 2-й средней школы; третью — 400 рублей — коллективу художественной самодеятельности ремесленного училища №15. Лучшим исполнителям и руководителям коллективов были присуждены индивидуальные премии и вручены грамоты…

Н. Зорин

Выступают мать и дочь Пивоваровы

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Как только летом 1944 г. освободили Брест, где прошли три года детства в чудовищных условиях оккупации, где на каждом углу подстерегала опасность — могли угнать в Германию во время облав, могли арестовать как шпионов или пособников партизан во время походов по деревням в поисках куска хлеба, а то и просто ограбить или лишить жизни просто потому, что ты — «советка» (так частенько называли советских людей местные жители и полицаи), сестра и мама, певица Брестского театра миниатюр, стали принимать участие в концертах в госпиталях для раненых бойцов. Тогда, уже одно объявление «выступают мать и дочь Пивоваровы» вызывало бурю аплодисментов и радости.

Много позже, когда закончилась война и наша хлебосольная и гостеприимная семья жила в Москве, в Казачьем переулке, мама и сестра часто музицировали, развлекая гостей. Невозможно было слушать без слез их проникновенное исполнение песен военных лет. Тут были и «Катюша», и «Темная ночь», и «Синий платочек», и «Споемте друзья», и особенно полюбившаяся мне песня «Голуби» (о мальчике Вите Черевичкине из Ростова, его любимых голубей расстреляли фашисты). Голоса сливались и заставляли биться сердца слушателей в унисон…

Если бы сейчас у Изабеллы Николаевны брали интервью, скажем перед концертом или каким-нибудь юбилейным торжеством, и ей был бы задан традиционный вопрос — почему вы выбрали именно эту профессию, почему хоровое пение, а не фортепиано или сольное пение — а ко всему этому у нее были явные способности! — то теперь, листая личный архив моей сестры, я вижу один очевидный ответ. Он ясно виден в ее сохранившейся, очень трогательной, искренней переписке с друзьями и педагогами. Подобно тому, как М. И. Глинка, ее земляк и вдохновитель, говорил: «Музыка — душа моя», Изабелла Николаевна с полным правом могла бы сказать: «Песня, хор — душа моя».

Для поколения ее сверстников песня была тем камертоном, который определял и сопровождал практически все аспекты их жизни — душевный настрой, отношение к труду, людям, жизни, стране. Слова из песни Дунаевского «Нам песня строить и жить помогает» были не просто придуманным звучным слоганом, они отражали очень важную суть бытия этого поколения.

Школьный хор и смотры художественной самодеятельности в Бресте

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Считается, что организаторская и концертная деятельность Изабеллы Николаевна началась с создания знаменитого хора текстильщиков. На самом деле выступать и дарить свой талант людям она начала, еще будучи школьницей, на раннем этапе ее учебы сначала в музыкальной школе г. Смоленска в 1939 — 1940 гг., где она родилась и прожила до переезда в Брест в 1940 г., и в музыкальной школе г. Бреста в 1941, 1945 и 1946 гг. Тому свидетельства — сохранившиеся в ее архиве Похвальные и Памятные грамоты за выдающиеся успехи в учебе, участие в смотрах художественной самодеятельности и городской олимпиаде.

В результате этих упорных занятий моя любимая сестра, для меня она всегда была и оставалась Белочкой, поступила в музыкальное училище.

1946. Музыкальное училище им. М. М. Ипполитова-Иванова. Москва

Из автобиографии И. Н. Ивановой

После войны, окончив обе школы уже в Бресте, я поехала учиться в музыкальное училище им. Ипполитова-Иванова в г. Москву. Закончила училище с красным дипломом.

Бегство с вступительного экзамена

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

После окончания семи классов общеобразовательной и музыкальной школ в Бресте Изабелла Николаевна поступила в 1946 г. в Музыкальное училище им. М. М. Ипполитова-Иванова в Москве. А мне пришла пора идти в школу, в первый класс. Мы отправились в Москву и первое время жили в подмосковном городе Бабушкин, в семье тети Франи, Ефросинии Ивановны Масловой, сестры нашей мамы, у которой с мужем Павлом Ивановичем была часть деревянного дома недалеко от железнодорожной станции «Лосиноостровская». У тети Франи дома было пианино, что было очень важно, и сестра занималась на нем подолгу, по 4–5 часов каждый день, каждый, без пропусков. Позже тетя Франя, зная мою нелюбовь к занятиям в музыкальной школе, говорила шутливо, что меня отпугнула эта многочасовая игра сестры на пианино. Что, кстати, понимал и наш очень добрый и гостеприимный дядя Павлуша, приютивший нас у себя и относившийся к нам как к своим детям. Но он был далек от музыки и хорошо понимал меня в этом щекотливом для нашей семьи вопросе.

Сейчас все знают и помнят Изабеллу Николаевну как очень энергичного, уверенного в себе и своих профессиональных качествах человека, и поэтому трудно представить себе тот факт, что эта миловидная, талантливая, упорная в занятиях девушка могла так разнервничаться на вступительном экзамене по фортепиано, что поначалу, увидев экзаменаторов, бросилась вон и просто-напросто сбежала с экзамена. Я с изумлением узнала об этом из сохранившегося письма ее подруги через много, много лет. Подруга, поддержавшая ее в этом письме, не сомневалась в ее таланте и оказалась права, Белочке предоставили возможность успокоиться, собраться и выйти на экзамен повторно. Результат нам известен — окончание училища с отличием. Поблагодарим педагогов, что разглядели талант и поняли смятение и волнение девушки, приехавшей из провинции, из далекого приграничного белорусского города!

Продолжение дружбы со школьными друзьями

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Уехав в Москву и поступив сначала в Училище, а потом в Консерваторию, Белочка очень долгое время сохраняла тесную связь со своими брестскими друзьями и педагогами. И почти в каждом письме упоминается та или иная полюбившаяся им песня. Иногда письму предваряются слова песни в качестве эпиграфа, выражающего переживания автора письма. Это могли быть строки из репертуара Изабеллы Юрьевой, строки из очень модного в военные и послевоенные годы «Прощального танго» (автор музыки, кажется, неизвестен), затмившего польские танго, особенно популярные в Бресте, (бывшем польском Брест-Литовске). И почти в каждом письме — рассказы о вышедших пластинках, о музыке кинофильмов, просьбы прислать слова и ноты новых песен что Изабелла Николаевна с готовностью делала. Она всю жизнь хранила вырезанные из газет, журналов и наклеенные на нотную бумагу тексты некоторых, видимо особенно дорогих ее сердцу песен.

Говоря о сохранившейся переписке Изабеллы Николаевны, нельзя не сказать еще об одной очень важной черте ее характера. Девочка из небольшого пограничного города поступает в главное учебное заведение страны — Московскую консерваторию. Учится на отлично, сталинская стипендиатка, член комитета Комсомола консерватории. Могла бы возгордиться, забыть своих друзей, отмежеваться от них. Но нет, это — не в ее характере.

Друзья продолжают посылать ей рассказы, даже отчеты о своих успехах, повествуют о своих творческих неудачах, иногда и провалах, сетуют, что ее отсутствие сказывается на качестве выступлений художественной самодеятельности, с гордостью пишут о тех ее друзьях, кто стали профессиональными музыкантами. Изабелла Николаевна находит и посылает им дефицитную учебную литературу, ноты, пластинки, модные журналы. Иногда сюрпризом присылает неожиданные подарки. И так в течение многих лет.

Замечательная шляпка

Из письма школьной подруги Веры Колосюк, 4 сентября 1946 г.

Милая Беллочка!

Не можешь себе представить, какой неожиданностью явился для меня твой подарок. Я прямо не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность за замечательную шляпку. Удивило меня то, что ты, находясь так далеко, не забыла меня.

Беллочка, вчера я встретила бабусю и зашла к вам, но зашла с таким чувством, что может быть встречу тебя, однако тебя не было. Верь, Беллуся, что и я скучаю за тобой (не говоря о некоторых!).

Со 2-го сентября у нас начались занятия в школе, опять вступили мы на прежний путь студенческой жизни. Последний год танцую «любимую» Лявониху в «любимом» педучилище.

Как у тебя успехи? если не составит тебе трудности, отпиши. Пока всё. Жду ответа. Целую тебя, Беллунчик, и Валюсю.

Вера

Брест, 4 сентября 1946 г.

P.S. Беллочка, будь добра, сообщи мне цену туфель черных, прочных и удобных, сколько стоят они в Москве, мне надо обязательно приобрести одну пару.

Вера

Как ты вспомнила!

Из письма школьной подруги Аллы Максимовой, сентябрь 1946 г.

Здравствуй, дорогая Белуся!

Во-первых, крепко целую за шляпку. Она мне очень нравится. София Минаевна приносит мне ее на день рождения. Понимаешь, какой эффект был, когда бабушка твоя принесла подарок Верочке, шляпку и цветы, там были все очень удивлены, как ты вспомнила, когда у тебя и так много дел.

София Минаевна рассказывала про твою историю в музыкальном училище. Но ты не отчаивайся, конечно, ты плохо сделала, что ничего не сыграла. Я очень удивляюсь: неужели ты не была уверена в своих силах? А знаешь, ты, наверное, бы выдержала. Немножко не классно вышло, но ничего, говорят, что ни делается, все к лучшему. Что ты поступишь в училище — это несомненно. Напиши, как пройдут экзамены.

Итак, учебный год начался. Опять придется сидеть за книгами (которых нет). Беллочка, я очень тебя прошу, если у тебя будет время, поищи мне «Основы дарвинизма» для 9 класса. Ты знаешь, здесь этой книги вообще нет. У нас в классе есть только одна, учить совсем невозможно.

В школе у нас все по-старому. Только стало тише как в классе, так и во всей школе. Преподавателей много новых, но есть и старые. В дальнейшем еще опишу подробно.

Белла! Мой день рождения прошел замечательно! Были Юля, Татьяна (помнишь, из 8 класса), а из ребят — Витя Бобылев, Борис, Геннадий Одинцов (ты его не знаешь, в общем, мальчик, за которым многие девчата сходят с ума, а он сходит за Татьяной). И ты знаешь, Карл узнал, что у меня вечер, и пришел. Ну, конечно, извинился и просит, чтобы Таня ушла, так как он на другой день уезжает. Ну я, конечно, Таню не отпустила, но пришлось его пригласить. Но все-таки все прошло замечательно. Это было третьего, четвертого были взрослые: тетя Маня с мужем, тетя Вера Козлова с мужем и Тамара Ивановна с твоей бабушкой. Тоже прошло хорошо.

А сейчас нужно браться за учебу. Олек иногда заходит ко мне за книгами. Ну, конечно, ехидничает, как всегда. Но это вообще его пища, он иначе не может. Ну, пока все. Целую тебя крепко. Поцелуй Валечку, пусть она тоже напишет. Привет от мамы, у ней здоровье совсем поправилось, я очень рада, а также и бабушка, она тоже здорова. До свидания.

P.S. Смотри, не убеги еще раз с экзамена!

Ах, если бы ты была здесь!

Из письма школьной подруги Аллы Максимовой, 9 октября 1946 г.

Дорогая Белуся!

Сейчас одиннадцать часов десять минут вечера. Решила с горя написать тебе письмо. У тебя, наверное, ушки горят — так мы тебя вспоминали. Сегодня у нас было общешкольное собрание и после него — наша самодеятельность! Тихий ужас! Не хватает слов описать. Я прямо шла по дороге и ревела. Ну, номера почти все старые, только не было хора, и немножко новых. Ты понимаешь, договорились, что Влады Олешкович мама будет нам аккомпанировать. На репетиции она нам играла, а за два часа до выступления отказалась — вспомнила, что занята. Ты представляешь наше положение!

Вдруг Мария Алексеевна вспомнила, что есть еще одна пианистка, некто Шапиркина. Во время доклада она была в зале, на собрании. Её позвали, а пианино на сцене. Она говорит, что сможет все подобрать за десять минут, во время перерыва. И как ты думаешь, без репетиции под музыку девочки вашего класса должны были танцевать венгерку (только другую, ее ставила София Алексеевна), крыжачок, молдовеняску, итальянский танец, ну, в общем, много танцев.

Моя декламация была первым номером, пошла хорошо. Вторым номером была венгерка. И ты только подумай: эта Шапиркина играет одно, а девочки танцуют другое и в конце концов встали. Вдруг Нелля, не знаю, как ее фамилия, как заплачет, и — убежала со сцены. Ну, за нею, конечно, и все. А я — конферансье, представь мое положение!

Ладно, следующим номером — Влада. Она засыпалась окончательно. Пять раз начинала одно и то же и никак не могла кончить. И смешно, и обидно. Наконец, кончила, ушла, стала у окна и плачет. Ну, в общем, ужас. А пианистка, знаете ли, обиделась и ушла, а мы остались при пиковом интересе! Просто страшно вспомнить.

А тут еще Мила бежит на сцену и кричит: «Сними прическу, а то родители говорят о ней». Я так разозлилась, что чуть на заплакала, и говорю, что не пойду на сцену. Девчата все в крик, жуть! Все танцы шли под «ля-ля-ля», просто горло заболело.

Столько раз мы вспоминали тебя и, наверное, еще не раз вспомним. И сколько раз проклинали эту Олешкевич! Учителя волнуются, директор тоже. У меня ноги дрожат и язык заплетается. Выхожу, плету ерунду, не нахожу слов. Я нашей литераторше говорю: «Это хуже двух уроков литературы с директором, на которых мы тоже ужасно волновались и провалились».

Ну, в общем, такого провала в нашей «артистической» жизни не было, и все из-за музыки. Но об этом хватит. Но я, наверное, не засну теперь, меня еще до сих пор трясет. Да и все были как бешеные. Ох! Я уже не могу. Это мне запомнится на всю жизнь.

В школе я пока успеваю, по всем предметам — пять, за исключением дарвинизма (4) и белорусского (3). Как-будто ничего. Завтра, как всегда, нас не будет спрашивать, но потом придется учить вдвойне. Беллочка, извини, затянула писанину, у меня рука дрожит, просто не могу успокоиться. Мама смеется, а я чуть не плачу, так обидно.

Девочки говорили, что вот бы Белла знала, а я говорю, вот приду домой и все напишу, все равно уроки в голову не пойдут. И пока все, привет тебе от всего нашего класса. Целую бабушку и Валюшку. Привет от мамы, бабушки. Как хорошо было бы, если бы ты была здесь, мы, наверное, не провалились бы.

Алла

Брест, 9 октября, 1946 г.

1947

В классе Е. Н. Зверевой

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

В Музыкальном училище им. М. М. Ипполитова-Иванова Изабелла Николаевна занималась в классе Евстолии Николаевны Зверевой, вырастившей не одно поколения замечательных хоровых дирижеров. Сохранились две фотографии, на которых — студенты Евстолии Николаевны во время веселого, душевного чаепития.

Еще во время работы в Белгосэстраде наша мама, Тамара Ивановна Пивоварова, познакомилась с артистом Леонидом Дмитриевичем Недовичем и вскоре вышла за него замуж. В 1947 г. супруги переехали в Москву, к родственникам Леонида Дмитриевича, и стали жить в коммунальной квартире на втором этаже в доме №5/2 по 1-му Казачьему переулку. В 1951 г. оба были приняты на работу в Московский театр нефтяников (позднее — Московский гастрольный театр комедии).

Музыка, песни постоянно звучали в нашем доме. Дом был гостеприимный, хлебосольный. Гости бывали разные. И для всей разношерстной публики Белуся всегда находила нужный репертуар — для любимцев А. Микояна (советского министра торговли), отличников советской торговли, любителей преферанса и коньяка — цыганские и бередящие душу романсы, для деятелей театра и кино — эстрада и песни более фривольного содержания, для соседей, друзей бабушки — более серьезные музыкальные произведения. Всегда, на любом застолье Изабелла Николаевна становилась душой компании, находила нужный тон и подходящий репертуар.

1949 Московская консерватория

Из автобиографии И. Н. Ивановой

В 1949 г. поступила в Московскую консерваторию им. П. И. Чайковского на дирижерско-хоровой факультет в класс профессора В. П. Мухина, которую окончила в 1954 г. с отличием. Одновременно с обучением в консерватории работала в хоре Училища Гознака, затем в хоре ДК МВД.

В консерватории я вела общественную работу в Комитете ВЛКСМ (учебный сектор). За отличную учебу мне была назначена стипендия им. А. Александрова, а затем и Сталинская стипендия.

1950—1959

1950-й год Изабелла Николаевна встретила 20-летней первокурсницей Московской государственной консерватории. В недавнем прошлом — трагические военные годы, потеря отца, первые шаги в освоении любимой профессии, в настоящем — учеба в самом престижном музыкальном вузе страны, занятие любимым делом. А заниматься приходилось много и упорно, но учеба давалась ей легко. Ведь Изабелла Николаевна относилась к тем, наверное, очень немногочисленным людям, для которых вопрос выбора профессии не стоял вообще. То, что ее призвание — музыка, она поняла еще когда ей было всего восемь лет, когда она впервые села за фортепиано в многонаселенной коммунальной квартире в Смоленске. За отличную учебу в консерватории ей была назначена стипендия им. А. Александрова, а затем и Сталинская стипендия.

Конечно, при ее энергии, кипучей жажде деятельности, при ее патриотизме (вспомним, как она в немецкой оккупации пела с подругой «Интернационал» 7-го ноября) совершенно неудивительно, что на втором курсе её избрали в «большой», консерваторский комитет ВЛКСМ. Там ей было поручено руководить учебным сектором.

Кроме учебы и комсомольской работы, Изабелла Николаевна еще успевала работать в хоре Училища Гознака, а затем — в хоре Дворца культуры МВД. О ее успехах в работе с упомянутыми коллективами написала газета «Советский музыкант», отметив, что в результате почти четырехлетней работы с самодеятельным хором, многие участники которого не имели никакой музыкальной подготовки, под руководством Изабеллы Николаевны коллектив исполняет сложные оперные отрывки из «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Летом тоже не приходилось отдыхать — Изабелла Николаевна подрабатывала музыкальным руководителем в пионерских лагерях и на речных круизных теплоходах.

Участвовала она и в хоре студентов московских музыкальных вузов, которым руководил профессор консерватории В. Г. Соколов. Во время подготовки к праздничному концерту по случаю своего 70-летнего юбилея в 1999 г. Изабелле Николаевне удалось связаться с архивом Гостелерадио и раздобыть копию телезаписи, на которой этот хор исполнял известный вальс «Амурские волны». Этот документальный ролик, в конце которого телекамера показывала крупным планом поющую студентку И. Н. Пивоварову, и открывал юбилейный концерт 29 апреля 1999 г.

Секретарем консерваторского комитета комсомола был в то время Евгений Павлович Иванов, так что мои родители познакомились на комсомольской работе. Евгений Павлович стал бывать в гостях у Пивоваровых в коммунальной квартире на Казачьем переулке, а в 1954 г., в год окончания Изабеллой Николаевной консерватории, они поженились. Молодые супруги решили поселиться на родине Евгения Павловича, в Иванове, где он в то время уже почти год работал художественным руководителем филармонии (сам он окончил Московскую консерваторию годом раньше, в 1953 г.).

И вот — переезд из Москвы в Иваново и начало работы в Ивановском музыкальном училище преподавателем хоровых дисциплин. Впоследствии, на уже упомянутом юбилейном концерте в 1999 г., выступающие с поздравительными речами неоднократно отметят, что почти все руководители ивановских хоров были учениками Изабеллы Николаевны. В 1955 г. родилась дочь — Валентина, но работа в училище не прекращалась, ведь декретный отпуск в те годы был всего 2 месяца. Но одной преподавательской работы было мало, хормейстер должен работать с хором, а ведь руководить своим первым хором Изабелла Николаевна начала еще в школьные годы!

У супругов Ивановых возникла идея: создать в Иванове городской хор текстильщиков. Ведь Иваново — известный на весь СССР текстильный край, и создаваемый с нуля хор будет нести музыкальную культуру ивановским труженикам — и текстильщикам, и людям других профессий. Идею поддержала городская профсоюзная организация, и в марте 1959 г. был объявлен прием в хор при Доме народного творчества. Желающих в нем участвовать оказалось неожиданно много — пришлось проводить отбор.

Приходили люди, искренне любящие музыку, но в своей профессиональной деятельности абсолютно от нее далекие. Увлеченные, готовые много заниматься, но совершенно неподготовленные. Потребовались железная воля, настойчивость, профессионализм руководителя, чтобы из этих неподготовленных людей за короткий срок создать музыкальный коллектив, который, по мнению многих специалистов, не уступал профессиональному. О том, как это достигалось, об особой, созданной ею методике работы с самодеятельным хором, Изабелла Николаевна поделилась позднее в буклете к вышедшей на фирме грамзаписи «Мелодия» пластинке с записями Ивановского городского хора текстильщиков.

Всего лишь через четыре месяца с начала репетиций Ивановскому хору текстильщиков было поручено отправиться в Москву, чтобы в числе других самодеятельных коллективов представлять город и область на Выставке достижений народного хозяйства в Москве.

Первые концерты в столице стали важным и ответственным событием в жизни коллектива. Помимо ВДНХ хор выступил в саду ЦДСА, парке Останкино и на телевидении. За успешную концертную деятельность хор был награждён почётной грамотой ВДНХ.

После этого начались частые выступления — в самом городе Иваново, в поездках по области, по соседним городам. Хор приглашался на все крупные ответственные концерты, которые проводились в городе по случаю знаменательных дат и советских праздников — причем, в качестве одного из основных участников.

Городской хор текстильщиков принимал активное участие в работе лектория университета культуры, большое количество выступлений было дано на избирательных участках, совещаниях, праздниках школьников и т. д.

Работая с хором текстильщиков, Изабелла Николаевна стремилась пропагандировать лучшие произведения советских композиторов и народные песни, знакомить слушателей с произведениями ивановских самодеятельных авторов, популяризировать хоровое искусство русских и зарубежных композиторов. Важной своей задачей она считала учебно-воспитательную работу среди участников хора: изучение музыкальной грамоты, пение а капелла, постановку голоса, посещение концертов и т. д.

Её хор стал и своего рода методическим центром, где руководители хоровой самодеятельности области всегда могли получить необходимую консультацию, а студенты хорового отделения Ивановского музыкального училища получить навыки практической работы.

Некоторые участники хора, получив достаточную музыкальную подготовку, смогли поступить учиться на дирижерско-хоровое отделение музыкального училища.

Подтверждением того, что появление Городского хора текстильщиков в Иванове стало крупным событием в культурной жизни, является беспрецедентное количество публикаций в прессе за 1959 г: пять в главной областной газете «Рабочий край», три в главной молодежной газете «Ленинец» и одна в центральной газете «Советская культура». Роль хора в пропаганде академической музыкальной культуры среди ивановцев трудно было переоценить.

Ю. Е. Иванов

1950

Ведь не все же человеку хором только лишь махать!

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Изабелла Николаевна была не только одарена талантом, но и отличалась огромной работоспособностью. Сколько я помню ее молодость, она, помимо учебы в музыкальном училище, а затем и в Консерватории, работала всегда — руководила самодеятельностью в МВД, организовывала культмассовую работу в пионерских лагерях, сопровождала экскурсионные туры по Волге. Там, где не было пианино или фортепиано, звучал ее аккордеон. А с ними песни, шутки, театральные импровизации, смешные игровые сценки, задорные песенно-танцевальные номера.

И везде — благодарные участники и не менее благодарная публика. Дар находить контакт с каждым участником действа, выявлять его индивидуальность, заряжать своим задором и энтузиазмом проявлялся и оттачивался уже в эти годы. Приведу один пример из моей личной жизни. Мне — 8 или 9 лет. Сестре — 19 или 20. Жили мы скромно — ни дач, ни средств для курортов у нас не было. Возможность попасть в пионерский лагерь — нулевая, обычно это были ведомственные учреждения для своих сотрудников. У мамы в театре такой возможности не было. Но у меня была сестра, которую носили на руках директора пионерлагерей, которые знали цену ее организаторским способностям. Знали, что у нее прекрасный голос, что она играет и на фортепиано, и на аккордеоне.

И вот я в качестве придатка к ценному музыкальному работнику попадаю в пионерский лагерь, на две смены! Поблажек мне от сестры никаких — я должна участвовать в самодеятельности: петь, плясать или что-нибудь декламировать. Особых талантов у меня не наблюдается, танцевать не получается, как со мной она ни билась. Читать стихи отказываюсь. Сестра не сдается. Придумывается музыкальная шуточная театрализованная композиция про пионера Петю, труса и лентяя. «Пионерские частушки про Петю», музыка Д. Кабалевского, слова Н. Галь. Хор лагеря поет о том, как лентяй-Петя не хочет дежурить в столовой, не ходит на зарядку, как регулярно подводит свой отряд и т. д. А я — сестра организатора этого действа — все это изображаю на сцене в красках, лицах и жестах. Видимо, эффект был достойный, ибо до конца лагерной смены меня иначе как «Петя» и не называли. Вот вам и индивидуальный подход, и умение добиваться своего, умение увлечь и одновременно с этим требовательность. И все это проявлялось уже в самом начале творческого пути Изабеллы Николаевны.

Еще добавлю об индивидуальном подходе, умении найти ключик к каждому уму, к каждому сердцу, без чего не состоялся бы такой изумительный хоровой коллектив, а вернее дружная хоровая семья, которой стал прославленный Хор текстильщиков г. Иваново.

Я, как положено в нашей творческой семье, посещаю музыкальную школу. А чаще не посещаю. Ибо призывные звуки волейбольного мяча и голоса моих дворовых друзей перекрывают мои многочисленные обещания взяться за ум, регулярно заниматься, посещать уроки сольфеджио и т. д. Мама в отчаянии. Бабушка возмущается. Сестра молча садится за пианино и… в красках, в лицах, живо и весело, очень артистично и правдоподобно изображает меня, мои страдания за пианино, мои пробежки от пианино к окну и обратно, мои выглядывания из оного. Признаюсь, музыкальную школу я все-таки закончила только благодаря такому не совсем тривиальному способу педагогического воздействия….

После поступления Изабеллы Николаевны в консерваторию состав гостей нашего дома изменился. Часто стали приходить студенты консерватории — молодые, полные задора и огня ребята из разных городов, не только из Москвы. У нас было пианино, можно было музицировать, петь, репетировать, праздновать дни рождения. Шуток, подковырок, розыгрышей, веселья было предостаточно. Мне очень понравилось и потому запомнилось одно четверостишие из записки в простой ученической тетради, приложенной к подаренным на день рождения сестры книгам (торжественные адреса в пафосных красных папках будут много позже):

В дар прими библиотеку,

Если можно так сказать,

Ведь не все же человеку

Хором только лишь махать!

Очень скоро всех наших новых молодых гостей затмили двое: Евгений Иванов и Юрий Шавеко, два фронтовика и два закадычных друга. Они были старше, мудрее других и выглядели солиднее. Уже на втором курсе, в 1950 г., Изабеллу Николаевну, как активную общественницу, избрали в комитет комсомола Московской консерватории. Действующим секретарем комитета в то время как раз и был Евгений Павлович Иванов, а предыдущим секретарем, передавшим ему дела — Юрий Вячеславович Шавеко, который к тому моменту уже был женат. Этих двоих привечали в нашем доме с особым почтением и радостью. Бабушка Софья Минаевна, дама очень строгая, требовательная, статная, всегда аккуратно одетая и причесанная, только их одних потчевала своей знаменитой вишневой наливкой. Об этой наливке Юра Шавеко вспоминал потом при нашей встрече через много, много лет, когда нашей бабушки уже давно не было на свете.

Скоро стало понятно, что в наш дом Евгения Павловича приводили не только общие комсомольские дела, и не просто дружба, и не эта замечательная наливка. Ну а я, как следствие, столь же быстро превратилась в эдакого амура-почтальона. Ибо телефона в нашем доме в ту пору еще не было, а необходимость в передаче срочной информации возникала часто. Вот я и ездила на троллейбусе то на Моховую, что у Библиотеки Ленина, то в заветный скверик с цветущей сиренью, расположенный не очень далеко от нашего дома, с письмами и записочками от влюбленных вместо стрел. Библиотека Ленина, точнее Дом Пашкова, и этот скверик до сих пор ассоциируются в моей памяти с запахом сирени и с этими необыкновенно трогательными письменами.

Евгений Павлович вне учебы, комсомольской работы и вне службы (а именно таким я его знала и помню), был мягким, отзывчивым, вежливым и немного сентиментальным человеком, с очень теплой улыбкой и с лукавой искринкой в глазах. Со мной и моими подружками (а их было много в нашем доме) он всегда шутил, внимательно, доброжелательно выслушивал наши рассказы о детских боевых «подвигах»: поссорились с дворовыми мальчишками, оборвали сирень в соседнем дворе, прыгали в снег с крыши сараев. Что и говорить, было за что поругать. Но он, на правах частого гостя, нас просто мягко, с улыбкой, журил, и нам от этого становилось как-то не по себе, немного стыдно. Вот он — настоящий комсомольский вожак, наставник молодежи в действии!

Евгений Павлович очень любил многочасовые прогулки по Москве, но больше всего любил природу, о чем очень поэтично и вдохновенно написано в его «Воспоминаниях».

В начале 1950-х годов Изабелла Николаевна, будучи студенткой Московской консерватории, была участницей Хора московских студентов, в который входили студенты Московской консерватории и других московских вузов. Хором руководил профессор МГК Владислав Геннадиевич Соколов. Репертуар был обширным, а коронным номером был вальс «Амурские волны» в обработке В. Г. Соколова.

Вызвать на комитет и крепко припугнуть!

Из записки секретаря комитета ВЛКСМ Е. П. Иванова Изабелле Пивоваровой, 13 мая 1950 г.

Белла!

— Очень прошу принять в понедельник в 16 часов ряд товарищей, вызванных мною за пропуск собрания (все с оркестрового факультета: члены бюро и комсорги). Нужно выяснить причины, крепко их припугнуть и, если будут неуважительные — вызвать на комитет в среду.

— На заседании комитета в среду к 17 часам вызвать не физоргов, а ответственных за организацию ДОСАРМ (особенно Хоссона с вокального факультета). Меня до среды не будет.

С приветом

Евгений

13 мая 1950, 19.30

1951

Новые сталинские стипендиаты

Из сохранившейся газетной вырезки. Вероятнее всего — из «Известий»

Комитет по делам искусств п Министров СССР утвердил список сталинских стипендиатов — студентов Московской консерватории. К сталинским стипендиям представлены 50 воспитанников консерватории. Из них 17 человек получат сталинскую стипендию впервые. Это — … студенты дирижерско-хорового отделения… И. Пивоварова…

1952

Музыкальный работник на теплоходе «Капитан Рачков»

Из письма Евгения Павловича к Изабелле Николаевне, 17 июля 1952

Я тоже рад, что ты поехала в это путешествие. Тебе, наконец, выдался случай пожить среди русской природы. Только не смотри на Волгу глазами отдыхающей москвички. Постарайся увидеть и прочувствовать русскую Волгу, Волгу Горького, Репина, Шаляпина, Левитана, Некрасова. Ведь Волга — это образ русского духа, русского характера.

Е. Иванов

1953

Они показывают пример

Советский музыкант, 6 ноября 1953 г. И. Перлин, А. Спивак, Б. Закс, Л. Валентинова

Жизнь Беллы Пивоваровой была с раннего детства связана с хоровым искусством. Ее родители — артисты хора — часто брали дочку с собой на репетиции и не раз случалось так, что она принимала участие в выступлениях хора. В 6 — 7 классах школы Белла уже руководила хором, была неизменной участницей смотров художественной самодеятельности своего родного города Бреста. С годами крепло решение Беллы стать дирижером-хоровиком. Окончена школа-десятилетка, а затем училище имени Ипполитова-Иванова в Москве. А в этом году Сталинский стипендиат Пивоварова — выпускница дирижерско-хорового отделения Московской консерватории.

Беллу всегда во всем отличает глубоко ответственное отношение к тому, что она делает. Примером такого отношения может служить ее почти четырехлетняя работа с самодеятельным хоровым коллективом. Было трудно — многие участники хора не имели никакой музыкальной подготовки. Теперь хор исполняет сложные оперные отрывки из «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова».

За годы, проведенные в консерватории, Белла успевала не только отлично учиться, но и выполнять большую общественную работу. Она была комсоргом, членом комсомольского бюро дирижерско-хорового отделения и комитета ВЛКСМ.

Сейчас Белла Пивоварова с увлечением готовит дипломную программу — «Анчар» Аренского и «Поэму об Украине» Александрова. Для письменной работы она избрала тему: «Хоры в опере Бородина «Князь Игорь».

1954

Окончание консерватории и свадьба

Из воспоминаний Валентины Николаевны Пивоваровой, сестры Изабеллы Николаевны

Роман Изабеллы Николаевны и Евгения Павловича, как и положено романам вообще, а романам творческих людей особенно, протекал, говоря в музыкальных терминах, в разных тональностях, с разной силой звучания и способом исполнения: основная тональность — мажор, но случался и минор, были и крещендо, и диминуэндо, и легато, а иногда и стаккато.

Кульминация наступила, когда Евгений Павлович уехал в Иваново и позвал мою сестру Беллочку после окончания учебы замуж. Для сестры это предложение означало не только разлуку с родными, домом, но и потерю радужных перспектив роста, которые ей сулила Москва — учебу в аспирантуре Московской консерватории, работу в Москве, столичную творческую атмосферу, окружение известных, талантливых музыкантов. Обо всем этом ей настоятельно говорили педагоги, обещали всяческую помощь и поддержку. Но с другой стороны, было понятно, что Евгений Павлович связал свою судьбу с городом Иваново навсегда, и Москва не значилась в его планах. Заключительной финальной сценой этого музыкального союза стала, как известно, свадьба двух сердец в августе 1954 г., после окончания Изабеллой Николаевной Московской консерватории — с отличием, как и ранее училища им. Ипполитова-Иванова. Е. П. Иванов на тот момент уже работал в г. Иваново художественным руководителем Ивановской областной филармонии. Москва потерпела поражение, а любовная привязанность восторжествовала.

Во время свадьбы один из гостей, профессор Владислав Геннадиевич Соколов, сказал, что жалеет, что Изабелла Николаевна не осталась учиться в аспирантуре в МГК и подчеркнул, что его предложение остается в силе, и Изабелла Николаевна может принять его в любой момент.

Будни ивановской музыкальной жизни

Из письма Евгения Павловича Иванова Изабелле Николаевне Пивоваровой 10 января 1954 г.

Здравствуй, дорогая Беллуська!

Прости, дорогая, что так редко пока пишу. Это далеко не значит, что я редко думаю о тебе, что мне не хочется писать… Трудновато приходится! Почти целый месяц — с 17-го декабря по сей день — работаю без Ивана Ивановича. Не успел я освоиться с делом, познакомиться со всеми артистами, как мне пришлось взять всю полноту власти и ответственности в свои руки. Учти к тому ту ситуацию, при которой я начал работать. Только большой организационный опыт выручает меня от многочисленных ошибок, которые возможны на каждом шагу.

Работаю очень много. Почти месяц не могу вырваться сходить днем пообедать домой. Целый день в делах на своей работе, потом обилие заседаний и совещаний; я член уже двух комиссий — по театру и по проведению областного смотра сельской художественной самодеятельности. На днях поеду дня на три в один из райцентров готовить самодеятельность к смотру.

Не так давно был в колхозе, над клубом которого мы взяли шефство. Масса впечатлений. Я остался очень доволен поездкой. Вечерами стараюсь не пропускать наших концертов, когда они в городе. После одного из них я вынужден был издать приказ о недостатках в эстрадной работе. Кое-кому поставил на вид.

Вчера провел вторую лекцию «Римский-Корсаков». Наш ансамбль играл «Итальянское каприччио», «Три чуда», Увертюру «Майской ночи». Диву даюсь, что такой ансамбль — 23 человека — играет подобные вещи…

Приезжала новая певица — сопрано, с которой я договорился в Москве. Производит хорошее впечатление. Ее мы прикрепили к лекторию. В Иваново из Горького переехал наш земляк — гобоист (с высшим образованием). На днях приедет меццо-сопрано, окончившая Горьковскую консерваторию. Приезжали из Ленинграда и хорошие ребята — парный конферанс и концертмейстер. Мужаем!

Сегодня — воскресенье. Утром я встал и с ужасом вспомнил: при нашем скромном артистическом составе (13 — 15 человек) мы даем в городе в один день 5 концертов! Днем один ходил слушать лекцию, вечером — на эстрадный концерт.

День прошел благополучно. Сейчас бьют куранты Кремля, а я пишу тебе письмо. Страшно скучаю. Не по Москве — только по тебе. С трепетом жду того дня, когда удастся выехать в Москву…

Сегодня утром я был очень обрадован. В нашей газете помещены снимок и комментарии об открытии детского лектория. Мне это очень приятно потому, что это — мое детище. Он только что создан по моей инициативе. Посылаю вырезку.

Твой Женя

Переезд в Иваново и начало работы в Ивановском музыкальном училище

Из автобиографии И. Н. Ивановой

В 1954 г. я вышла замуж за Иванова Е. П. и переехала в город Иваново на его родину. С 1954 г. до 1984 г. работала в Ивановском музыкальном училище, преподавала хоровые дисциплины на дирижерско-хоровом отделении: хоровое дирижирование, хоровую литературу, хоровую аранжировку и чтение хоровых партитур.

1955

Летний отдых в Юрьевском

Из воспоминаний Евгения Павловича Иванова

К осени 1955 года мы с Беллой ждали появления нашего первого ребенка. И на летние месяцы решили для отдыха снять дачу. Где? Для меня это было абсолютно ясно — в Красном… Однако в любимой деревушке не повезло — кто мог и хотел сдать дом на лето, сдавал какой-нибудь фабрике или крупной организации для летней детской дачи. В иных домах хозяева не желали дачников, а кое-где нас самих не могли устроить предлагаемые помещения. И вот тогда мы отправились в Юрьевское, что совсем близко от Красного, в том же самом «регионе», где мне все родное с детства… И очень скоро договорились с хозяйкой — Анастасией Ивановной, одинокой женщиной лет сорока, которая владела домом — третьим по счету на улице, идущей от реки вверх, на левой ее стороне, если справа (подальше) будет школа (одноэтажное деревянное здание).

В нашем распоряжении была комната — типичная большая комната трехоконного деревенского дома — и кухня (конечно, на двоих с хозяйкой). Анастасия Ивановна — деревенская труженица, работала и в учхозе, и на своем участке. Обветренное, загорелое лицо — доброе, приветливое, всегда выражавшее уважение к своим дачникам, натруженные огрубевшие руки. Жизнь у нее, видно, не заладилась, жила одиноко и поэтому, пожалуй, нет-нет, да и выпьет винца, а от этого и еще горше становится. Одинокая жизнь, да еще пристрастие к водочке повлияли малость и на психику еще нестарой женщины.

Нам жилось у Анастасии Ивановны хорошо, спокойно, мы много гуляли — то у реки, то в окрестных лесах. В это первое лето нашего летнего отдыха в Юрьевском я показывал Белле все дорогие мне места, памятные с детства. Мы много путешествовали по ним. Вот, например. Если пройти мост через реку после спуска из Юрьевского по направлению к Калачеву, можно повернуть на дорогу вправо. Тут около дороги старые, величественные сосны, небольшой участок молодых сосновых посадок — теперь, конечно, это прямоугольник, на котором густой взрослый сосняк. Прямо за ним — линия берез, у которых, кажется, мы сделали вообще первый «привал» на природе после приезда в Юрьевское. За березами была сеча, на которой много земляники. А чуть дальше вдоль дороги к Красному, в небольших заросших ямах было очень много подосиновиков.

Хорошее грибное место, если взять влево и пойти вдоль оврага наверху, тут собирали и белые, и подберезовики, и другие грибы, коих было немало. И везде было можно остановиться в тишине и безлюдье, посидеть, полюбоваться красотой природы.

Или другое. Пройдя уже упоминавшийся мост, двигаться прямо. Дорога идет лесом, где тоже ягоды и грибы. Но самое интересное, когда выйдешь из этого леса, дорога приведет на его опушку и другую дорогу, идущую перпендикулярно. Это дорожка от станции Красносельская через Красное ведет в Котцыно. Тут и пешком идут, и на лошадях едут. Рядом, справа — маленький мосточек, переход через ручей, вдоль которого мы сюда шли из Юрьевского. Этот ручей — приток Молохты. Здесь на опушке есть два-три холмика. Тут удобно сесть, а картина открывается поразительной красоты: справа, за мостиком, поднимаясь немного вверх, встал лес, рассекаемый на две части дорогой к Красному. Напротив — чудесный березовый лес. Слева — густой молодой ельник, а дальше — смешанный лес. Леса — на все вкусы.

Мы бродили по всем этим местам, с удовольствием гуляя и собирая грибы. Ходили мы и в другие леса, всюду наслаждаясь их красотой и величием, благоговейной тишиной…

1956

Снова лето в Юрьевском, уже с дочерью Валей

Из воспоминаний Евгения Павловича Иванова

В следующее лето, в 1956 году, мы приехали в Юрьевское уже с Валюшкой… Теперь мы поселились в другом доме — у сестры нашей первой хозяйки, Татьяны Ивановны. Ее дом был крайним на верхней улице у дороги, идущей в учхоз. А другая дорога от ее дома, заворачивая направо, уходила через поля в другие, дальние леса, примыкавшие к железной дороге уже за водокачкой, ближе к Ермолину.

У нас была комната побольше, чем у Анастасии Ивановны и, что особенно было хорошо, — веранда, где мы «на открытом воздухе» завтракали, обедали и ужинали. Хорошо было и то, что вторая половина дома, вместе с кухней, была отделена капитальной стеной — было гораздо спокойнее, а дверью сквозь нее пользовались только мы.

Теперь маршруты наших походов чаще были связаны с новыми лесами, о которых я упоминал, и которые были ближе к нашему новому дому. Эти леса (собственно, один, разделенный дорогой) были довольно обширны, в них было много и грибов, и ягод. Очень красива дорога, разделяющая лес на две части. Она входит в ту часть леса, в которой преимущественно стоят высоченные березы, и дорога в лесу проходит как бы между двух огромных стен и высоко вытянутых берез. Зрелище бесподобное! Это не чисто березовый лес, есть там и хвойные, но лес очень густой, потому березам и пришлось все время тянуться вверх к солнцу, чтобы не зачахнуть, не погибнуть в борьбе за свое существование с множеством других лесных соперников. В те годы краешек леса подходил почти к самому дому Татьяны Ивановны. Вот именно сюда, прямо под густые ветви сосен и елок и старались мы почаще привозить в голубой коляске нашу любимую дочурку. Я был очень рад, когда она засыпала, вдыхая чудесный лесной воздух, а я наблюдал, чтобы ее что-нибудь не потревожило. На прогулки мы всегда отправлялись с Валюшкой, которая чаще всего обозревала окружающий мир природы из той самой голубой колясочки.

Однажды, уже к вечеру, нам с Беллой захотелось пройтись по лесу, погулять, посмотреть грибы. Посадили Валюшку в коляску и пошли. Завернули за дом — и налево, вдоль леса, прошли край поля и повернули направо. Теперь — краем леса. Ни дороги, ни тропинки там не оказалось. Везти коляску было очень трудно, а зашли уже довольно далеко. Обратно? Нет! Решили напрямик через поле и выйти на дорогу, что ведет в лес с большими березами. Но по полю с бесконечными рытвинами и тракторными колеями везти коляску было очень трудно, да и Валюшке доставалось — на каждом шагу коляска покачивалась с боку на бок, отражая все превратности «бездорожной дороги»…

Да! Если б знали мы… Но теперь уже нам нужно было идти только вперед! Наконец, мы вышли на дорогу. Приостановились. Вздохнули с облегчением, и в путь! Домой? Нет. В лес. А время было уже позднее, смеркалось. Конечно, ни о каких грибах речи уже быть не могло. Просто решили вознаградить себя приятной прогулкой теперь уже по красивому лесу. Но лесная дорога подходила для телеги, а не для детской коляски, поэтому и тут двигаться пришлось с большим трудом. Дошли до середины леса, огляделись и поняли, что темнеет с каждой минутой, что уже наступает вечер, и мы скоро можем оказаться в лесу при полной темноте и… с коляской, для которой можем не найти дорогу… Удивительно спокойно и невозмутимо все время вела себя наша дочурка. То ли подействовал целебный лесной воздух, то ли ее очень «укачало» при переходе через поле, но она вела себя сдержанно и достойно… Оценив ситуацию, мы поспешили в обратную сторону, домой. Спешили, правда, настолько, насколько позволяли обстоятельства.

Видел бы кто! Вечер… Из темноты леса выходит семейство… Возвращаются с прогулки. С ребенком, сидящим в коляске. Немного отойдя от леса, мы оглянулись — стало как-то не по себе… Ну вот и возвратились в деревню. Устали, понервничали, не собрали ни грибов, ни ягод. Конечно, корили себя, что «черт дернул» пойти по этому маршруту, да еще поздним вечером. Но прошло время, и в памяти осталось другое: необычная прогулка, с приключениями, но доставившая много радости в общении с природой, много таких ощущений, каких ранее не испытывал… Вот потому я о ней и вспоминаю, спустя тридцать шесть с лишним лет!.. А ведь что-то рядовое, незначительное, не тронувшее душу в памяти не остается…

Часто мы приходили к берегу Молохты — полежать на траве, позагорать, а то и покупаться в очень чистой, быстротечной и холодной речной воде. Молохта — река малюсенькая, но обжигающе холодная. Лучше купаться в ней где-нибудь в бочажке — там вода приостанавливает свое быстрое течение и хоть немного нагревается…. Это наше любимое местечко — по пути, по тропинке от Юрьевского к станции, не доходя до моста, где река делает выразительный изгиб.

Жизнь в Юрьевском приносила нам большое удовлетворение, много радости в общении с природой. Действительно, это был настоящий, полный, спокойный отдых. Лето 1956 г. было еще более счастливым, так как мы постоянно находились рядом с нашей дочуркой, доставлявшей нам так много радости!

Но однажды произошло неожиданное — у Валюшки начались судороги. В те минуты, когда они усиливались, становилось страшно. Девочка закатывала вверх глаза, замирала, казалось, что еще мгновение и… Испуг был огромный. Что делать? В Юрьевском ни врача, ни медсестры не было. Больница — в Калачеве, в соседнем селе примерно в двух километрах от Юрьевского. Белла держала в руках Валюшку, страшно волнуясь, не зная, чем помочь. Решили, что я отправлюсь в Калачево.

В больнице нашел врача — мужчину лет сорока. Запыхавшись, я, очень волнуясь, рассказал ему о случившемся и просил немедленно поехать к нам и оказать помощь. Врач слушал спокойно и не заставил себя долго уговаривать. Вышел во двор и вскоре позвал меня. Мы сели в повозку и лошадь, находившаяся в больнице в распоряжении врача, выйдя на дорогу, побежала, где возможно — переходя на быстрый бег.

Подъезжаем. До сих пор помню, с какой тревогой входил я в дом. Что там с Валюшкой? Вошли. Врач стал ее осматривать. И сказал совершенно спокойно: «Ничего страшного, судороги, они бывают у детей в таком возрасте. Еще немного времени — и все прекратится». Мы все-таки уговорили его сделать дочке укол (он обмолвился, что в таких случаях делают укол, но сейчас он не видит уже необходимости в этом). То ли после укола, то ли уже сами по себе по истечении времени судороги у Валюшки стали прекращаться. Настроение наше улучшилось. Врач еще немного побыл с нами, мы хорошо поговорили. Он рассказал о своей практике работы сельского участкового врача. Здесь ему пришлось стать универсалом — научиться делать все, да и как же иначе? Заболел человек — зовут врача. И может ли врач сказать больному, что это заболевание — не его специальности! И вот так, день за днем, по всей округе, на лошадке или пешком, днем и ночью… Но главное — человек он очень хороший, вот таким и должен быть врач, особенно сельский: простой в общении, спокойный, уверенный в своих действиях. Он очень быстро завоевывал доверие и больного, и родных, а уже это само по себе — лекарство, и порой особенно необходимое людям. Звали его Александр, он жил и работал вместе со своей женой, тоже врачом, в Калачевской сельской больнице.

Совсем рядом с домом Татьяны Ивановны, если завернуть от него направо, к «березовому» лесу, от небольшого леска, где мы гуляли втроем, вдыхая ароматы леса, отходила в поле узенькая лесная полоска — метров двадцать ширины, «населенная» молодыми березками, елками, сосенками и множеством кустов. Тот, 1956 год, был грибным. И вот однажды, уже совсем под вечер, мы с Беллой вышли погулять недалеко от дома (дальше было идти уже поздно) и пройтись по этой полоске леса, когда-то оставленной при распашке поля. И там оказалось полно грибов! В основном белых! За каких-то полчаса мы собрали их столько (а пошли без корзинок), что пришлось подворачивать рубашку, чтобы их туда складывать. Белла тоже что-то приспособила, и мы уже в сумерках, сами удивляясь и удивляя домочадцев, явились с таким количеством грибов, которое редко собирали за полный день лесного похода. И совсем у дома!

1957

Руководство хором музыкального училища

Концерт в Театре музыкальной комедии, посвященный М. И. Глинке. Рабочий край, 22 февраля 1957 г.

Участвовали: хор музыкального училища под управлением И. Н. Ивановой, учащиеся 2-го курса музыкального училища Э. Мудрова и А. Крючковский, артисты филармонии Н. Гайдамак, В. Коркунова и К. Яровицын, симфонический оркестр под управлением С. И. Ямпольского (увертюра к опере «Руслан и Людмила», «Краковяк» из оперы «Иван Сусанин», «Вальс-фантазия»), артистка Драматического театра Г. Кругляк (отрывки из поэмы «Руслан и Людмила»), артист филармонии А. Манцев (романс «Я помню чудное мгновенье»), хор и оркестр музыкального училища («Славься»).

Еще одно лето в Юрьевском

Из воспоминаний Евгения Павловича Иванова

Запомнился день отъезда из Юрьевского по окончании дачного сезона, скорее — в 1957 г. Как обычно, вещи мы отправили заранее, а сами поехали на поезде. В тот день отъезда пошел мелкий дождь. В таких случаях на спуске к мосту через Молохту и далее по песчано-глинистой полосе через поле идти было трудно. Но главное — не промокнуть бы «насквозь», пока идешь до станции, хотя бы — до пристанционного леса. Закрылись, конечно, какими-то накидками, но вода находила лазейки, пробираясь под очень легкую летнюю одежду. Валюшку я всю дорогу до станции нес на руках (поэтому, главным образом, и запомнил этот день). Идти ей было нельзя: и далеко — устала бы, и времени бы на это ушло очень много, а в условиях дождя она наверняка бы основательно промокла. Пока шли, дождь понемногу усиливался, это заставляло ускорить шаг, тем более, что, пересекая глинистое поле, пришлось затратить много времени. Помнится, что уже выйдя на лесную тропинку, мы старались особенно прибавить шаг, чтобы не опоздать на поезд. Успели! Трудная была дорога, но оставила о себе память. Тем и была хороша!

1958

Последнее лето в Юрьевском

Из воспоминаний Евгения Павловича Иванова

Летом 1958 г. мы уже жили в Юрьевском в другом доме. Он находился на другом конце той же «улицы» — невдалеке от другого моста через Молохту, от которого та дорога, что отходит влево (если идти из Юрьевского), ведет в Калачево. Дом этот был примерно пятым от конца этой улицы. Немного впереди, справа, у обрыва к реке стояло огромное дерево — многолетняя, с раскидистыми ветвями липа. И место это потому было приметным и очень красивым. Внизу — широкая панорама лесов и полей, раскинувшихся на другом берегу реки, Молохта извивается между берегов, образуя небольшие бочажки. А ты — наверху, над обрывом под большущим куполом дерева… Невольно ощущаешь величие природы, которая покоряет человека, пробуждая в душе его самое сокровенное…

Лето 1958 г. оказалось последним, когда мы снимали дачу в Юрьевском. В последующие годы мы с Беллой проводили отпуск в Клещевке и на юге (Гагры, Архипо-Осиповка), в 1963 году сняли дачу около Лежнева, в Щитницах, а с 1964 г. поселились в Бякове.

Общественная работа в ВХО

В 1958 г. к основной работе Изабеллы Николаевны добавляется общественная нагрузка: ее назначают Ответственным секретарем Ивановского отделения Всероссийского хорового общества. Такая работа в СССР выполнялась без дополнительной оплаты, как тогда говорили — «на общественных началах». Позднее, в 1975 г. ее назначат уже Председателем Ивановского отделения ВХО, а всего работа Изабеллы Николаевны в ВХО продлится 30 лет, до 1987 г. — составитель.

1959

Создание Хора текстильщиков

Труд, трижды труд! Журнал «Клуб и художественная самодеятельность», №14, 1976 г.

Коллектив наш был создан в 1959 году. Незадолго до этого я закончила Московскую консерваторию по классу хорового дирижирования профессора Мухина. Конечно, хотелось как можно скорее на практике осуществлять то, чему учили меня мои педагоги в консерватории. Я приехала в Иваново. Но академического хора там не было. Пришлось его создавать, начинать с азов.

И. Н. Иванова

Ивановская пресса об организации хора

Ленинец, №172, 12 мая 1959 г.

Городской хор текстильщиков создан в Иванове. Он организован по инициативе областного Дома народного творчества. Большинство участников хора — молодежь. Два раза в неделю собираются хористы на спевки. Под руководством хормейстера Ивановского музыкального училища И. Н. Ивановой они готовят свою первую концертную программу.

В. Евдокимова

Начало

Из воспоминаний Нины Серафимовны Лукиной

С Изабеллой Николаевной Ивановой я познакомилась в 1959 г. В тот год объявили о создании Хора текстильщиков, как его тогда называли. С марта 1959 г. начались занятия в помещении Дворца Труда, где был подходящий для этого зал, имеющий отличную акустику. Занятия проводились три раза в неделю, участников хора было более ста человек — все с хорошими голосами и отличным слухом, ведь в течение трех месяцев до первой репетиции шли прослушивания и запись в хор. В хоре пели не только текстильщики и рабочие разных специальностей — много было педагогов, медиков. Вели занятия Изабелла Николаевна и Олег Владимирович Бартенев, директор Ивановского музыкального училища. Душой всего коллектива была, конечно, Изабелла Николаевна — высочайшего уровня профессионал, музыкант от бога и отличный организатор. Как сейчас помню первые произведения — «Колыбельную» Брамса и неаполитанскую народную песню «На лодке». Все годы моего участия в работе хора были для меня праздником, я ждала этих репетиций, чтобы ощутить радость совместного музицирования и общения с талантливым педагогом.

По совету Изабеллы Николаевны в 1960 году я поступила в музыкальное училище на хоровое отделение, где моим педагогом стала именно она: строгая, доброжелательная, умеющая добиваться от своих учеников хороших результатов. Закончила училище я по двум специальностям: хоровое отделение и теоретическое. Работала всю жизнь в музыкальной школе преподавателем сольфеджио. Всё, чего я достигла в жизни и работе, я обязана именно моей любимой учительнице Изабелле Николаевне Ивановой, которая служила для меня высоким примером серьезного, творческого отношения к своей профессии, к своему долгу педагога-воспитателя. С Изабеллой Николаевной мы общались до конца жизни. Работали в хоровой капелле мальчиков. Мы отмечали дни рождения, она всегда помнила эти дни почти у всех хористов. Нас уже мало осталось от того хора, но мы всегда вспоминаем нашего дорогого друга, наставника Изабеллу Николаевну и будем помнить, пока мы живы.

Поет хор ивановских ткачей

Рабочий край, 1 июля 1959 г.

Каждый раз, как только речь заходит о песне, мой приятель машинист каландрового аппарата Борис Акимович Никонов, человек солидный и большой любитель песни, непременно начнет рассказывать о хоре, в котором он когда-то пел партию баритона.

Вот и сейчас сидит он рядом со мной, на диване, и тихонько напевает знакомый мотив. Глава его задумчиво смотрят вдаль.

— Молодость вспомнили, Борис Акимович?

— Нет, — помедлив, отвечает он. — Репетицию.

— Опять хор?..

— Да, хор. И если я не ошибаюсь, то в нашем городе скоро будет настоящий академический хор. Приглашают и меня, буду помогать баритонам в разучивании партии.

В трамвае он долго рассказывал об этом, пока еще неизвестном, но, по его словам, многообещающем коллективе. И вот мы во Дворце труда. Под сводами большого зала мягко звучит мелодия «Колыбельной» Брамса. Хор ивановских ткачей проводит репетицию.

— Стоп! — обрывает дирижер. — Тенора, у вас открыто звучит конец фразы! Дайте еще раз. Ми-ми-ре-фа-ре-фа. — напевает дирижер первые звуки мелодии.

И снова плывет цельная, одухотворенная музыка Брамса.

— А теперь споем со словами. Четче, четче, дикция…

За каждый слог, за каждый акцент, за ясное и понятное слушателю звучание фразы борется художественный руководитель. Пение а-капелла, чего добивается от коллектива Изабелла Николаевна Иванова, требует от исполнителя исключительной музыкальности, твердого знания партии, приучает молодежь слушать себя и товарища. И основном это уже удалось сделать: песни «Приезжайте к нам в Иваново» (муз. Б. Солодовникова), «На лодке» (неаполитанская песня), «Зачем тебя я, милый мой, узнала» хор поет без сопровождения.

Разнообразный репертуар (советская и русская народная песня, произведения классиков и т. д.) говорит отнюдь не о плохом начале или малых возможностях исполнителей, а, наоборот, о том, что коллектив находится на стадии становления, что он ищет свое лицо.

— Мы еще очень молоды, — вступает в беседу художественный руководитель И. Н. Иванова. — Наши певцы — это рабочие Комбината искусственной подошвы, Горремстройтреста, Ивтекмаша, мясокомбината, ЗИПа, СМУ, фабрик им. Балашова, им. Варенцовой, Большой Ивановской мануфактуры, трамвайщики, железнодорожники станции Сортировочная. Они влились в хор из кружков художественной самодеятельности в марте нынешнего года.

К нам подошел молодой парень.

— Коновалов Леонид, учащийся автодорожного техникума, — представился он.

— Это один из лучших наших теноров, — заметила художественный руководитель.

И снова: «Внимание!» На сцену поднялась Галина Рудакова. Ее глубокое сопрано звучит мягко, сочно. Не случайно Гале поручена сольная партия.

— Прошу прощения, — вбежав в зал, произносит Нина Штылева. — Я только что из колхоза: с фабрики послали, а вернулась и сразу же сюда.

Репетиция продолжается. В группе сопрано рядом сидят каландровщица фабрики «Красная Талка» Галина Карпухина и складовщица ЗИПа Зоя Баклушкина. Людмила Варламова — работница детских яслей №12 и Нина Лукина — старшая пионервожатая школы №46 успешно справляются с альтовыми партиями.

Всех членов этого нового молодежного коллектива не перечислишь, их — 70 человек! Все они пришли в хор по зову сердца. Ведь песня — это крылья жизни!

Над созданием хора ивановских тканей много и настойчиво трудятся хормейстер Олег Владимирович Бартенев и концертмейстер Сильва Алексеевна Шеберстова. Именно на их плечи ложится основная тяжесть «черновой» работы по разучиванию и подготовке как сольных, так и групповых партий. И если учесть, что в хор пришли люди, не имеющие представления о нотной грамоте и постановке голоса, а сейчас уже поющие легкие партии по нотам, то станет понятным патриотический труд И. Н. Ивановой, О. В. Бартенева и С. А. Шеберстовой.

Каждая репетиция — это шаг к более высокому исполнительскому мастерству. Руководители хора стремятся поставить его на уровень профессионального. Для этого есть все возможности. И нет никаких сомнений, что ивановцы скоро услышат новый хоровой коллектив. Это произойдет в конце июля.

Покидая Дворец труда, Борис Акимович спросил нашего собеседника:

— Ну как? Звучит?

— Молодо…

— Да. Но не зелено, — договорил Никонов.

Евг. Жуков

Лишь бы дома сидел…

Ленинец, 7 июля 1959 г.

Весной этого года проходил конкурс самодеятельных артистов для приема в городской хор текстильщиков, организованный Ивановским областным управлением культуры. Я в нем участвовал и был принят в группу теноров. Не скрою, где-то в глубине души была надежда: мой давний товарищ еще по школе Лева Усов тоже придет. Его не оказалось.

Однажды, когда уже начались репетиции хора и я шел на одну из них, мы встретились. Выяснилось, что спешить ему некуда, и я пригласил его в актовый зал Дворца труда, где собирался хор. К этому времени нами было уже разучено несколько песен, молодые голоса хористов звучали стройно, красиво. В Леве проснулась былая страсть к пению. После репетиции мы задержались. Руководитель и дирижер хорового коллектива Изабелла Николаевна Иванова, послушав, как поёт Усов, охотно приняла его. Полные радости, мы возвращались домой. Шли по проспекту Сталина и, словно в недавней юности, пели: «Пришла весна в мои края!»

Увы, наша радость длилась не долго. Сначала Лев Усов аккуратно посещал занятия. Но однажды, когда И. Н. Иванова производила перекличку теноров, кто-то из ребят ответил:

— Лев Усов посещать занятия не будет!

Что случилось? Я пошел к нему. Он мне чистосердечно объяснил: единственная причина, заставившая его бросить городской хор, — возражения жены. Признаться, мне пришла в голову мысль: мой друг просто малодушничает, ленится. Не иначе, рассуждал я, что в какой-то день Альбина действительно не пустила мужа на репетицию из-за неотложных дел, а он принял это как нечто обязательное и перестал посещать занятия. И я еще раз решил вернуть Леву в хор.

Но сколько мы ни доказывали, что художественная самодеятельность — не только лучший вид отдыха, но и средство для развития своих способностей, молодую женщину нам убедить не удалось. Она так и заявила мужу:

— Выбирай одно: или я, или эта твоя художественная самодеятельность!

Да, есть еще такие натуры, живущие по принципу: работаю, на житьишко-бытьишко хватает, зачем себя еще тревожить чем-то?! Но если бы эти люди только рассуждали — было бы еще полбеды. Дело в том, что они пытаются мещанские взгляды навязать родным, близким, мешая им активно участвовать в общественной жизни.

Так случилось и в семье Льва Усова. И он не вытерпел: бросил занятия в хоре, купил лохматую собаку, и вечерами, после работы, выводит ее на прогулку. Альбина рада: и Лева, и собака рядом, о какой-то самодеятельности думать некогда.

Альбина Усова, по-моему, просто недалекий человек, страдающий этакой водобоязнью ко всему, чем могут быть увлечены близкие. Мне кажется, читатели нашей молодежной газеты вместе со мной единодушно скажут:

— Ты неправа, Альбина!

В. Петров,

землекоп-бетонщик строительно-монтажного управления №9

Лето в Клещевке

Из воспоминаний Евгения Павловича Иванова

Летом 1959 г., едва закончились гастроли Ярославского симфонического оркестра в сельских районах области, куда я выезжал на заключительные концерты (27 июня было последнее выступление в Пучеже), как начались наши сборы в дом отдыха «Клещевка».