Бесплатный фрагмент - Гарди

О книге

Сборник древних легенд о Гарди — хранителе древних северных Рун. Книга основана на реальных событиях, которые отголосками уходят к преданиям Великой Новгородской Руси. Посвящается безумцу, верному побратиму, что до сих дней ищет свои дороги в Мидгарде.

Не отходить от севера, беречь древнее начало, быть крепче стали и всегда помнить о Богах! Оставаться воином, с закалкой, подобно клинку в руках кузнеца. Через огонь и лед мы проходим испытания, приобретаем опыт, чтобы после — добиваться своего, ценой крепкого оскала и победного триумфа.

Пусть путь твой, брат, будет всегда под Рунами Дагаз и Гебо. Нашим кострам всегда гореть на соседних берегах, но вечен путь единой крови, что течет в наших старых жилах.

Конунг Торгисл

Шибко умный воин

Кот вякнул не пойми что. Мявканьем это назвать было сложно. Заскрёб когтями по потолочной балке. И, пока публика ещё только прислушивалась, откуда звук, сверзился с диким воем и грохотом прямо на стол.

Сивобородый барыга за столом стал ещё более сивобородым. Щи, горячие да жирные, стекали по красной харе, застывая капустными ошмётками да жиром на бороде. Сидевшие по левую и правую руку войны поподскакивали. Матом крыли сатанинское отродье. Отирались. Кто от хмельного, кто от щей.

Кроме барыги, натужно пучившем глаза, сидеть остались двое. Десятник по правую руку от торгового человека в тяжкий миг приземления кошака на столешницу миской своей прикрыться успел от летящих в его сторону остатков жратвы. Одна беда — была та миска полна щей. Горячих! Прикрыться то прикрылся, да только ценой того, что на соседа и свои щи выплеснул. Что десятника, конечно, не парило: утрётся войн, не велика беда! Главное, сам чист!

А вот за другим торцем стола, напротив купчика, сидел мужчина совсем чудной!

Сам тощ. Светел ковылём степным. И волос до плеч, бечевой по лбу прихваченный. И борода. И брови с ресницами даже. Ростом и за столом сидя на голову выше сотрапезников.

За столом они с купцом вдвоем трапезничать начали. Войны с десятником присоседились чуть позже. Ну, по человечески! Разрешения спросили. Представились. А этот чудило на вежливость: «Можно ли к вам за стол, уважаемые?», — как-то не так ответил. Десятник всё в раздумьях был: нахамил, или нет? Бить в торец сейчас, или пожрать сначала, а потом за угол отвести и там отметелить?!

— За стол можно, — говорит, — Но лучше не нужно! За соседний стол лучше присядьте, он пуст! — и улыбается.

— Ты чё, против чё ли?

— Нет, я не против! — ещё шире улыбается, — Я всегда «за», за любой балаган и веселуху!

Войны присели к столу. Голодные, как волки. Щи горячие уплетать начали. Брагой запивать.

Десятник с ними. Правда, в задумчивости.

И тут кот на стол валится.

И взаправду: балаган и бардак вместо обеда!

Такие дела…

А этот бледный и бровью не повёл! Только миску свою поднял со стола ДО того, как кошак всё разнёс! Ну, как знал заранее!

Улеглось всё. Хозяин на соседний стол новой еды принёс. Извиняется, кланяется. Войны туда пересели. А купчик вообще сбежал. Десятник и пересел на его место. Из новой миски новые щи прихлёбывает. На соседа косится. Взглядом не добрым. Двое их за столом осталось, один против другого.

— Знал, десятник, знал, — бледный тряпицу достал, губы промокнул аккуратно.

— А?! — у десятника аж ложка у рта замерла, — Чего сказал?!

— Я знал, что кот на стол свалится, — бледный улыбнулся, — Это же ты в мозгах перевариваешь? И ещё думаешь вызвать меня во двор да в морду дать, ведь так?

— Больно ты умный, — десятник насупился. После сытной еды идея дать кому-то в морду ему разонравилась. Тяжко, с полным брюхом то!

— Вот и я говорю: давай лучше выпьем! — бледный махнул рукой, — Эй, человек! Вина нам греческого большой кувшин!

А вино греческое в Новом Городе в большой цене…

Так час-другой и засиделись.

Десятник выяснил, что зовут собутыльника не Харальд, как в начале послышалось, а Гарди. И он ни свен, и не дан. Хоть и бабка одна из свенов, а вторая — из данов. «Ублюдок, значит», — для себя десятник отметил. Да вслух не сказал: в то, что бледный собутыльник войн, он уверовал. Не стоит такому говорить, что вздумается — можно и ножом в печень ответочку поймать!

Поладили, в общем! Признали друг друга.

Харди и больше того про десятника узнал. Звали того Большаком. Жена Марфа. Детишек трое, да трое померли. Баба ещё есть у тракта. Любка. Это чтоб, значится, когда на тракте дежурства, домой ночевать не мотаться. И ещё баба у пристани. Тоже Любка. Это, понятно, когда дежурства на пристани. Тем и жив десятник Большак: где князю, а где и себе в карман монетка. Службу свою ненавидит. Князя ненавидит. Воинов своих смертным боем бьёт, службы требует. И вообще — нету счастья в Новом Городе достойному войну!

Как вино допили, Большак почти решился. Спрошу, думает, как он будущее узнаёт, откуда. Ну, про кота, откуда знал?! Да спросить не успел.

Встал Гарди. Мешочек холщевый достал. Встряхнул. Камень вынул, да на стол со щелчком припечатал.

— Вот твой ответ, друг Большак, коль спросить надумал, — говорит, — Хагель!

— Что это?

— А это — голова в кустах. Твоя, или не твоя — тебе завтра решать!

Гарди сгреб камешек. Кинул обратно в мешочек.

— Руны не врут, друг мой Большак! У них и спрашиваю, — бледный войн ехидно ухмыльнулся, — Ну, когда ёрзанье кошака неловкого на балке ухом не слышно! Так то, десятник! Ну, бывай!

И ушел.

А десятник ночи не спал. Утром на службу не вышел. У Любки схоронился. Только через два дня явился и был нещадно бит сотником Вакулой Сиверовичем. Два зуба потерял, зато голову сохранил! Днём раньше бойня у пристани вышла, троих воинов насмерть порешили.

Не врут руны-то! Уважухи Большак преисполнился к шибко умному войну!

Мастера Рун не ошибаются

Вакула Сиверович, сотник княжеский, цену себе знал.

И, ой, как высоко себя ставил! Ну, это так — злые языки говаривали.

Мужик крепкий, дородный. Бородища — соль с перцем, с сединой. Кулачищи пудовые. Нравом суров. Чуть что не так — сразу в морду!

А в морду каждому не понравившемуся сегодня бить нельзя, вот досада! Стоял сегодня сотник со своими воинами в охранении княжьего двора. Тут каждому в морду не дашь — можно за такое и самому получить. Да так, что и до смерти. Вот и сдерживался Вакула как мог, крепился.

Сотня его двор охраняла. И красные ворота, и калиточки сзади, за двором. Пир большой сегодня у князя. Вот ближней дружины и не хватает. Ближники все в тереме. Казалось бы, честь самого князя охранять. Ан, нет! Ни тебе мзды с корабельщиков на пристани, ни тебе поборов с путников на тракте. Стой, как собака. Да ещё и гавкать не моги! Много народа такого к князю идёт, что и палкой поперек спины отоварить могут, стоит только голос на них повысить! Вот и маялся сотник. Не по нему такая служба.

И тут на тебе, подарочек! Прётся прямо посреди ворот, на охрану и внимания не обращая, наглец какой-то! Вакула аж вперёд воинов своих к нему кинулся!

— А ну, стоять! Куда лезешь, недоумок!

Остановился. Чисто оглобля: не столько тощий, сколько рост в нём большой. Борода растет лишь бы как, светлая. Как ковыль полевой ветерком колышется. Одет, не сказать бедно, но не в золоте. Так, по-воински. Только не опоясан, без меча.

Признал его сотник. Это же Гардик. Или Хардик, хрен его знает. Ублюдок, короче. Сотнику про него и раньше сказывали. А тут десятник Большак ещё случай один пересказывал.

Ура! Никто этот Гардик, да и один идет. Уж этому-то точно можно в морду дать! А он еще и нагличает! Остановился. Оглядел сотника с ног до головы.

— Воин, я к князю зван, — говорит, — Не тебе меня задерживать.

Спокойно так говорит. Тихо. Только ухмылочка ехидная на роже наглой. Вакулу аж в жар бросило: вот же борзый! Морда у сотника краской налилась, но сам же себя и сдержал: а, как и правда зван к князю, гадёныш?! Кто знает-то? Бить не стал, но дорогу загородил.

— Коли князь тебя призовёт, так пройдешь. А пока за воротами стой!

— А как князь узнает, что я здесь стою? — продолжает ехидничать ублюдок, — Ты тогда своих воинов пошли спросить за меня!

— Вот ещё! Мои все при деле, некого мне посылать из-за…, — замялся сотник, слово подбирая.

— Из-за кого? — собеседник вообще в улыбке расплылся, — Из-за ублюдка? Из-за выродка? Из-за черни какой-то? Что мнёшься, сказать не решаешься? Раз сказал «Аз», говори и дальше! Так и войну скажи: Пусть князю докладывает, что пришел к нему выродок какой-то, говорит, что князь его САМ, ЛИЧНО пригласил.

Вакула уж и не рад, что языками сцепились с Гардиком этим треклятым.

А тот смотрит прямо. И дальше мысль продолжает. Тихо. Чуть не шепотом.

— А князь-то и рад будет, как ему доложат… Что он чернь да ублюдков в гости к себе звал таких, что и стражнику их впустить зазорно… Ох, и рад князь будет… Лично, небось, выйдет встретить… Хочешь ли того, Вакула Сиверович? А ведь встретит меня князь… Точно тебе говорю, и лично встретить на крыльцо сойдёт…

И не знает Вакула, как и выкрутиться теперь. Забить бы гадёныша, как собаку! Перед воинами позорит — вот они, рядом стоят! А, раз уверенно так говорит, может и правда его, звал его князь? И сбежал сотник.

— Стой тут, схожу, спрошу, — буркнул и сбежал. Типа, сам к князю на доклад.

К крыльцу уже подошел. А всё не знает, что и сказать. Да и пустят ли его к князю-то вообще!

На счастье воевода как-раз на крыльцо вышел. К нему и подступил.

— Ох, дело у меня к тебе, воевода! Помоги! Там не то Хардик, не то Гардик пришел. Говорит, князь его звал на пир! Мне его пропустить или нет?

— Если звал князь, так пусти. Если врёт — гони в шею, — обронил воевода мимоходом да дальше идёт.

— Так, а я откуда узнаю, звал или нет?!

— Так и я этого не знаю, — сказал и скрылся за углом.

Помог, называется!

К князю и не подступишься. Пир, гости. Занят князь. Ближники дальше сеней не пустили. Хорошо, стольник, дядька Зорян, выслушал.

— Так спрашивал его князь уже! — говорит, — Только не «Хардик», а Гарди, мастер рун. Ты давай, зови! И сам и проводи, раз ждать человека заставил! Вежливо проводи да извинись за досаду!

Вот так!

Погнали как псину дворовую!

Зубами скрежетал сотник княжеский Вакула Сиверович, пока к воротам возвращался.

Проводил, конечно, гостя. Извиняться — это не с руки! А проводить проводил.

Как к крыльцу подошли, там сам князь, Святослав Игоревич. Под хмельком не малым. Орёт медведем, руки тянет.

— Что же ты, Гарди, едрит тебя в печёнки, опаздываешь, когда сам обещал прийти?! А ну, иди сюда, суслик, я тебе кости посчитаю за такое!

Возрадовался Вакула — вот сейчас гадёнышу достанется! Да рано возрадовался. Не испугался Хардик нисколько:

— Да нет, не пойду к тебе, светлый князь! Мне кости мои целыми пригодятся! — а сам хохочет, — Да и не виноват я! Меня десятник твой, вот этот, — и в Вакулу пальцем тычет, — Битый час при воротах держал, не пропускал!

Тут уж Вакула не выдержал, аж взвыл благим матом.

— Да какой я тебе десятник! Я сотник! И в своём праве был!

— Ну, сотник, так сотник, мне всё равно, — Гарди обернулся и пожал плечами, — Извини, дорогой, ошибся.

Тут князь влез со словом.

— Э, нет, — ржет конём, — Мастера рун не ошибаются! Эй, воевода! Определи службу ДЕСЯТНИКУ Вакуле. А на сотню поставь, кого посообразительней.

А сам руку на плечо положил поднявшемуся к нему Гарди-гадёнышу.

— Пойдём, друг дорогой, в шахматы лучше поиграем сразу! Ну его, этот пир! Надоело мне пьянствовать сегодня! Да и поговорить бы надо.

А Гарди ещё в дверях обернулся, подмигнул Вакуле Сиверовичу. Типа, удачи тебе в службе, ДЕСЯТНИК.

Сто серебрянников

Помер десятник Большак. И народился тот час Большак сотник.

Той истории полу — година уже. Освоился сотник. Другой человек, не иначе! И сам уверенней да осанистей. И одежда краше да добротнее. Оно же в жизни как? Где войну землица сырая да холмик невысокий, там войну из стражи — монетка малая. Десятнику — уже десяток. А сотнику, знамо дело, — вся полновесная соточка! Только людей знать нужно. Против сильного дуром не переть. Слабого обижать в меру, скромно. Шкуры не драть заживо. Оно ведомо давно — если крысу в угол загнать, так и крыса волком станет. Так и с людьми! С пониманием нужно. Дружить с людями, значится, по-человечески.

Вот и дружили.

Сидели в комнатке на втором этаже двое. Вино греческое. Пирожки. Сало доброе, с чесночком. Водочка анисовая. Большак-сотник, а напротив — Зоська Безухий.

Безухий — это и имя-прозвище, и профессия. И уважуха среди коллег. Знамо дело, за что у нас уши режут! Большим человеком был Зосима в Городе. Все пристани под ним! Был он тускл, незаметен. Шестой десяток разменял уже. Седой, как лунь. Только брови мощные чёрные. Да глаза огнём горят под теми бровями.

Такой человек, что со спины взглянешь и не заметишь. А в глаза посмотришь — вовек не забудешь!

То, сё, и приспросился Безухий:

— Слышал я, что богат сильно Гарди, рунный мастер залётный. Мои пацаны приглядываются давно.

— Ну, скажи им, чтоб гляделки не проглядели! — сотник сытно рыгнул и отпил вина, — Он твоим мальцам глаз на жопу натянет, не говори потом, что я не предупреждал!

— Защищаешь? Поговаривают, ты его молитвами сотником стал.

— Да моя защита ему ни к чему. Он с самим князем дружен!

— А мне донесли, что в ссоре. Две седмицы назад спустил его князь с крыльца. Ещё и шкуру содрать грозился, — Зосима закинул в глотку стопарик анисовой, — Ух, хороша водица! Так что, не ходок он больше в детинец. Без защиты теперь. Сам по себе.

— Захочет князь внове в шахматы поиграть, слово мудрое услышать, вот и кончится опала, — Большак встал, покачиваясь, — Ладно, пойду я.

— К Любке под юбку?

— Ага! Или к Любке, или к Любке, — сотник заржал, — Надо Машку или Глашку завести для разнообразия!

— Давай, удачи. А я ещё посижу.

— Посиди, — сотник погрозил пальцем, — Если что, то я про Гарди ничего не слышал! Только ты лучше своих живодёров остереги — и матёрым волчарам медведь не добыча!

— Да какой там медведь! — Безухий прыснул кашляющим смешком, — Глиста заморская, а не медведь!

На том и разошлись.

После полудня уже на следующий день сотник увидел Гарди. Так, издалека. В толпе. Высокого иноземного война было видно хорошо по светлой голове, проплывающей над народом. Разговор давешний с головой портовых воров Большак припомнил. И забыть постарался: сами пусть разбираются. Его дело — сторона.

Оказалось, нет. От драккаров, рвущихся в бой, так просто не посторонишься!

Вечером сидели, выпивали опять Зосима Безухий с сотником в той же комнатке облюбованной. Дела! Торг вели. Обнесли безуховы мастера ладью знатную. Сторожей-корабельщиков порезали да шитиками товар вывезли. Купец к Большаку: «Помоги, де, кормилец!» А тот: «Ничего не знаю, подвод или телег на пристанях не было!» Купец в ноги: «Слух пусти по лихим людям, что четверть цены за товар звонкой монетой отдам, кормилец-поилец ты мой, им дороже и не продать, а мне спасение, если выкуплю!»

Вот и решали с Зоськой, как с купчиком быть.

И тут дверочка тихо открывается. Заходит Гарди:

— Здравия, добрые люди! — на стол связку ушей кладет на верёвочке, — А это тебе, дядька Безухий! Примерь, может, подойдёт что!

Безухий побледнел. Глазищами сверкает. А Большак и вовсе едва не обоссался от такого подарочка!

А Гарди ему улыбается. Нежно. Тихо так говорит:

— Так к тебе у меня предъяв нет, сотник! Не дрожжи листом осиновым!

Ну, Большак, ничего что сотник, в ноги ему и бухнулся:

— Прости меня, — орёт, — Знал я, знал, что поганец этот против тебя злоумышляет, но не предупредил! Прости меня! Не убивай!

— Ах ты, гнида, — подскочил Зосима. И нож тянет.

Да только, Большак не понял, как, но вывернулся Гарди. Руку вору прихватил, и его же ножом и ткнул в бочину. Сипит Безухий. На руку свою с ножом в собственном боку смотрит непонятливо. Так назад и завалился. Подёргался ещё и отошел. Ноги тощие вытянул.

Гарди труп дальше на лавку спихнул, а сам присел. Дышит тяжело. Водочки анисовой себе налил. Опрокинул.

— Ты вылезь, Большак, вылезь. Нечего на полу-то валяться!

Вылез сотник. Присел сторожко на свою сторону. На связку ушей на столе косится. А Гарди его обслужить наметился, винишка наливает.

— Ты же по сладенькому, так, Большак? — а сам уже стакан двигает полный, — Вот и выпей вина сладкого, греческого. А вино, оно, брат, от слова «вина» у нас значит…

— Прости-и! — сотник аж поперхнулся благородным напитком, — Я в другой раз сразу тебя предупрежу, если что!

— А это, если сейчас жив останешься, — косится треклятый Гарди на уши на столе.

Поведал, короче, Большак собеседнику всё. Всё, что знал. И всё, о чём только догадывался.

— А я, — говорит Гарди, — И не поэтому вовсе пришел. Мне купец уважаемый Станиславус из Крисберга долю половинную в своём деле предложил. Да только обокрали нас лихие люди. Я первым делом прознал, как провернули такое лихоимство.

— По рунам гадал, — осмелел сотник.

— Зачем камни священные тревожить, когда разум есть! — смеется Гарди, — Раз не на телегах вывезли, значит лодочками маленькими! Наняли со Станиславусом Олафа с его воинами, да отчекрыжили уши придуркам! Им же такую прорву товара было невозможно далеко увезти, сразу нашли! У Олафа воины знатные. Воры даже поранить ни одного не смогли, как их повязали!

— Что, всех воров порешили? — косится Большак на уши.

— Да нет! — Гарди вина подливает собеседнику, а себе водочки, — Повязали. Двоих-троих только насмерть. Уши с живых срезали. Не боись, жить будут! Мы им железом калёным раны прижгли, кровь остановили!

А у Большака кровь стынет в жилах от таких подробностей. Сидит ни жив, ни мёртв. Чем дело закончится с таким собеседником, не знает.

— А Олаф со товарищи сейчас внизу обедают, — подливает масла в огонь Гарди.

Порешали.

Утром отправился сотник Большак к князю на поклон. Так и так, великий князь, взяли воров. А помог нам в том рунный мастер Гарди. Он камешки кинул, и Силы Высшие ему всю правду и указали.

Князь преисполнился. Гарди приблизил к себе внове. Олаф со своими бойцами зимовать остались в Новом Граде. Там, глядишь, и осядут. Под Олафом теперь весь промысел Безухого. Все пристани, значится.

Да и сотник Большак не в накладе. Тем, что жив. Хотя бы. А жир нарастёт! Знамо дело же, где войну холмик землицы сырой — там сотнику стражи сто серебренников!

Счастье не быть князем

— Ты, брат, сам как судьбу испытываешь! Так всё ставишь, что воры да убийцы на тебя слетаются, как мухи на говно! — стольник княжеский, дядька Зорян, смотрел сурово.

— Не понял я тебя, Зорян! — Гарди отставил кубок с вином, — Живу я мирно. Чужого не ищу. Никого не задеваю. Что не так-то?

— Ну, ты дурнее, чем ты есть не прикидывайся! — дядька хлопнул ладонью по столу, — Давай я тебе на пальцах объясню, если под дурня косишь!

— А, давай!

— Перво-наперво, с князем нашим, Святославом Игоревичем, ты дружен. То в таврели, то в шахматы играете. Беседы ведете, так говорю? — Зорян выпятил ладонь и загнул палец.

— Так, верно всё.

— Во! Сотник Большак купцов в порту нагибает, мзду берёт. Олаф там же при деле, грабёж чинит. А ты в доле и там, и там!

— Ну, это ты преувеличиваешь, — Гарди ухмыльнулся, — Но палец загни, ладно уж!

— Вина ты пьешь в корчме греческие, закуски дорогие…

— Сразу загибай! — перебивает Гарди уже с откровенным хохотом, — В этом вообще прекословить нечего!

— Вот! — дядька Зорян начал загибать пальцы заново, — Во-первых, ты всем недругам Святослава Игоревича поперёк глотки. Во-вторых, недругам Большака. В-третьих, вражинам Олафа тоже не друг.

— Да загибаешь ты! Не только пальцы, но и мысль больно далеко заводишь!

— А что? Скажешь, я не прав?

— Разве что отчасти, — Гарди почесал в затылке, — А отчасти и остерегутся связываться, зная, с кем я дружен.

— Остерегутся, да не все! Ты этим только отбор швали всякой сделаешь, — дядька Зорян вздохнул, — А волчарам матёрым только интересней станешь. Так то!

Выпили ещё в молчании. А перед расставанием дядька Зорян мысль пространно докончил:

— Ты, Гарди, сам по себе. Человек вольный. Только вот что помни: нет у нас, в Новом Городе, власти князя. Он — только один из больших людей. Одних купцов десятка два, чьё слово не меньше княжеского стоит.

— Да я за княжьей спиной и не думал хорониться, — возразил Гарди.

— Цыц ты, не прекословь попусту, — одернул дядька, — Дай доскажу! Все люди большие при своём дворе. Со своей дружиной. А ты один, как перст. И шляешься не пойми где! Голова твоя, но хоть с мечом ходи! Тебе сам Святослав Игоревич сабельку дарил, и где она?

— Да без надобности мне что меч, что сабелька, — Гарди похлопал дядьку по плечу, — Но за заботу спасибо! А оружие, оно только излишнюю самоуверенность вызывает. Не к чему оно мне — обуза только!

На том расстались.

Гарди вышел со двора в вечер, а к пристаням подошел уже в ночи. Тихие шаги сзади услышал он почти сразу. Ухмыльнулся, и пошел не к корчме, где стоял на постое давно и успел обжиться, а к причалам. Ну, интересно же! Так совпало, или неспроста дядька Зорян упреждать надумал?!

За пристанью крайней поляночка при заливчике небольшом. Туда и заглянул. Пару ладей там на землю вытянули, на кильблоки поставили. Днище почистить, проконопатить. Артельщики рядом и палатки устроили ночевать. Чтоб далеко не ходить да за постой не платить.