Бесплатный фрагмент - Ганзейские сказы

Сказ о ганзейском хождении в землю псковскую

Часть I

Солнце в этот день светило необыкновенно ярко. На голубом небе не было ни единого облачка, и погода словно благоволила размеренной псков­ской жизни. Солнечные лучи отражались в куполах храмов и в шлемах ратни­ков, стройными рядами проходивших возле могучих стен псковского кремля. На деревянный помост выходили женщины с корзинами, полными белья, и неспешно, попутно сплетничая и рассказывая друг другу последние новости, принимались за стирку.

Недалеко от пристани пара крестьянских мальчишек ловили рыбу. Они любили это место, потому что здесь часто можно было увидеть заморские ко­рабли, привозившие диковинные товары, и чужеземцев, одетых в небывалые костюмы. Вот и сейчас в лазурной дали они увидели несколько красно-белых парусов. Через некоторое время на горизонте стал отчетливо виден караван разнообразных кораблей, приближающихся к пристани. На их палубах толпи­лись люди в заграничных одеждах, похожие на тех, кого называли «немцами» или «гостями». Корабли причалили к пристани, и вскоре на берег по трапу стали сходить люди, выкатывая перед собой бочки и вынося на плечах огром­ные тюки и мешки.

На палубе переднего корабля с выведенной серебряными буквами надпи­сью «Der Schwann» («Лебедь») стояли и разговаривали два человека. Один был рослый, крепкого сложения, лет сорока, с густыми каштановыми бакенбарда­ми, в дорожном плаще из темно-синего сукна, наброшенном поверх длинного кафтана с аккуратно подобранными и перетянутыми у локтей рукавами. На голове у него красовалась черная шапочка, опушённая по краям мерлушкой, а на ногах — черные узкие сапоги. Это был не кто иной, как хозяин корабля, весь­ма почитаемый ганзейский купец Иероним Майер из Кёнигсберга. Он уже не в первый раз приезжал в Псковскую землю, чтобы выгодно продать рыбу, жёлтый янтарь, голубое фландрское сукно, а заодно купить красивые вещи в подарок бургомистру и его супруге. Второй был юноша в ярко-красном бере­те, из-под которого выбивались пряди русых волос, в его серых глазах свети­лась восторженная мечтательность. На нем был плащ такого же покроя, как и у Майера, но светло-коричневый. Это был племянник судовладельца по имени Якоб, впервые вышедший с ним в море. Вот о чем они говорили.

— Вот увидишь, Якоб, — говорил Майер, одновременно посматривая на пристань, где вовсю сновали люди, одетые в разнообразные одежды, слыша­лась незнакомая речь, — вот увидишь, тут найдется больше красивых и ценных товаров, чем в Ольборге и Амстердаме. Русские, я слышал, большие охотники до рыбы, и не будь за мной славной Ганзы, если удача не будет ходить за нами хвостом!

— Не сомневаюсь, дядюшка — отвечал молодой человек, — и полагаю, что для моей дорогой Маргариты и для её матушки тоже найдется что-нибудь сто­ящее.

— Разумеется, мой мальчик! Когда я был не старше тебя, мой отец ча­стенько наведывался с кораблями в эти славные земли и рассказывал мне о здешних жителях-кривичах. Право, жители Псковской земли — весьма инте­ресный народ…

— Господин Майер, последнюю бочку с селёдкой вынесли на берег, — с сильным акцентом доложил, подойдя к купцам, корабельщик-венгр.

— Хорошо, Матиа, ступай, — кивнул судовладелец и, обратившись к пле­мяннику, поманил его рукой.

— Идём, мой мальчик.

Якоб сошёл вслед за дядей по трапу. На пристани уже собралось множе­ство горожан различных сословий, званий, возрастов, и все с любопытством и восторгом смотрели на прибывших гостей-купцов; бояре в высоких шапках и красных сапогах, боярыни в повойниках и платках, закрывавших всю голову, служилые люди в красных зипунах, с саблями за поясом, два дьячка с борода­ми, закрученными наподобие пружин, мальчишки-подмастерья, бабы-калач­ницы с лотками… словом, настоящая людская карусель.

С другого корабля «Санта-Анна» сошли на берег два других торговца. По одежде и по итальянскому говору в них можно было распознать уроженцев Венеции.

— Право, Винченцо, если весь этот народ будет так толпиться, нам негде будет поставить наш груз, — приятным тенором жаловался один, с меланхоли­чески бледным и узким лицом. На нем был изумрудного цвета плащ со склад­ками, из-под которого виднелись изящные руки с длинными и тонкими, как у женщины, пальцами.

— Эй ты, поосторожнее, там хрупкое стекло! — эти слова относились к кор­мчему, ковылявшему со своей ношей впереди.

— Ты прав, Беральдо, — слегка простуженным голосом отвечал другой, в темно-фиолетовой одежде и черных перчатках. Его острый нос и мрачные гла­за придавали ему сходство с филином. — Смотри! А вот и проклятые прусские торговцы!

Якоб и его дядя тоже заметили их и поспе­шили пройти мимо. Они, как и большинство немцев, недолюбливали надменных венеци­анцев, не только за их приверженность Папе Римскому, но и за причастность, по слухам, к контрабандным делишкам. А итальянцы, в свою очередь, пренебрежительно относились к пруссакам, во-первых, как к протестантам, а во-вторых, из-за союза прусского короля с Генрихом II, претендующим на некоторые северные герцогства. К тому же они считали, что их товар — серебряная и стеклянная посу­да — может привлечь больше покупателей, чем какая-то там селедка.

— Я сейчас вернусь, Якоб, а ты подожди меня здесь, — сказал Майер и направился к писцу, сидевшему неподалёку и записывавше­му в книгу количество товаров.

— Да, дядюшка, — рассеянно отозвался племянник.

Он уже был поглощён пёстрой людской каруселью и только успевал поворачиваться направо и налево. Внезапно мимо него прош­мыгнул какой-то заморыш в ветхой рубаш­ке. Одновременно в толпе раздался женский крик:

— Ой, батюшки! Да что же это делает­ся-то!

Якоб, пробравшись сквозь толпу, увидел двух женщин: одну пожилую в алой парчовой кичке на голове и пестрой шали на плечах, другую — молоденькую, в летнике цвета морской волны и кокошнике с изумрудами. Лицо первой выражало беспредельное возмущение, второй — оторопь.

— Чего случилось, тетка? — спросил пожилую сотский в зипуне.

— Ой, милой! У боярышни колечко с мизинца какой-то прощелыга стянул!

От негодования щеки женщины раздулись и заалели, как ее кичка, а сама она стала похожа на распушившуюся индюшку.

— Серебряную утварь подошли поглядеть, а он тут как тут — колечко схватил и дёру! Да вон он, охальник, на корабль запрыгнул!

Действительно, воришка, замеченный Якобом, успел взбежать на корму «Санта-Анны» и с наглым удовольствием покачивался на капитанском мостике. Собравшийся вокруг народ показывал на него пальцами, слышались изумлённые возгласы и смешки. Венецианцы, только что демонстрировавшие свой товар покупателям, сначала онемели от неожиданности, а потом разразились яростными проклятиями. Сотский первым сообразил, что надо делать.

— За мной, ребята! Лови вора! — скомандовал он, и все остальные сотские спешились и бросились на корабль.

Кто-то оказался быстрее других и ринулся прямо на капитанский мостик, чтобы схватить наглеца, но тот с ловкостью обезьяны взобрался на рею и, балансируя по ней, издевательски поглядывал сверху на сотских.

— Вот мы тебе, кобылину сыну, покажем кузькину мать! — кричал снизу первый сотский.

Якоб, не думая больше ни минуты, взбежал на корабль, залез на бочку, стоявшую под мачтой, оттолкнулся от неё обеими ногами и повис на рее, ухватившись за неё руками. Этого воришка явно не ожидал. Якоб, воспользовавшись его замешательством, одной рукой схватил вора за ногу, сбросил его вниз на мягкие тюки, а затем спрыгнул сам.

— Ай да немец, ай да хват! — послышались одобрительные голоса сотских.

Побежденный, лежавший в самом жалком положении, испуганно моргнул и закрыл лицо руками. Якоб заметил, что из-за пазухи у него выкатилось кольцо с крупным лиловым камнем.

Юноша бережно поднял его и увидел, что к трапу подошла та самая девушка в бирюзовом наряде вместе со своей спутницей. Якоб протянул ей кольцо.

— Спасибо тебе, купец! — голосок молодой незнакомки звучал, как струна лютни. Якоб почувствовал, что сейчас он утонет в этих глазах-озерах, поэтому поспешил поклониться и прошептать первое, что пришло ему в голову:

— Meine Fräulein, ich bin immer zu Ihren Diensten! (Сударыня, я всегда к Вашим услугам!)

Он прошептал это по-немецки, но девушка поняла его.

— Прошу, возьми этот перстень в дар. Матушка говорила мне, что этот камень — лиловый гранат — сохранит от измены.

Она повела ресницами на крупный камень в перстне. Якоб надел кольцо на палец и благоговейно поцеловал руку своей новой покровительницы.

— А басурман-то не промах! Храбрец, одно слово! — одобрительно проговорила женщина, увидев, как зарделось лицо её воспитанницы. — Жаль, что по-нашему не говорит, а то был бы тебе, Настенька, муж хороший!

— Ах, тетушка, будет вам! — Настенька поправила кокошник на голове и, бросив лучистый взгляд на молодого купца, вместе с теткой поплыла сквозь толпу. Якоб проводил её долгим заворожённым взглядом и не заметил, как к нему подошёл его дядя.

— Я всё видел, мой мальчик! И горжусь тобой!

Майер так хлопнул его по плечу, что Якоб чуть не потерял равновесия.

— А теперь пошли, пока нас эти паписты не согнали! — это относилось к венецианцам.

И Якоб последовал за дядюшкой. В спину ему смотрели десятки девичьих взглядов и слышался восторженный шёпот.

— А с тобой, голубчик, мы еще разберемся! — говорили сотские, сводя с корабля неудачника-воришку. — Сведём тебя к посаднику, ужо он тебя так угостит, что мало не покажется!

Часть II

На Псков опустилась теплая летняя ночь. Торговые корабли, ладьи и учаны мирно покачивались у причала, гордо подняв свои резные носы. Под бортами тихонько плескалась вода. На «Лебеде» все уже спали. Только старый боцман Петер ван Гегель, которому Майер поручил нести вахту, стоял на палубе и вглядывался в безоблачно-звездную даль. Мысли его были так же ясны и вместе с тем загадочны, как ночное небо. Он думал о своем родном городе, о жене Луизе и дочери Катрин, о том, что еще ждет их впереди… Внезапно Гегель повернул голову. Ему показалось, что какая-то серая тень прошла вдоль борта и скользнула в трюм, где стояли бочки с селедкой. Крысы? Нет, не похоже. Гегель засветил фонарь и спустился по лестнице в трюм, стараясь быть бесшумным. Он вжался в угол, где лежал скрученный канат и стояли ящики с провизией, и стал всматриваться в темноту. Через некоторое время он разглядел человеческую фигуру, маячившую возле бочек. На мгновение она повернула к нему свое лицо, и Петер чуть не выронил фонарь. Это был Матиа!

«Зачем он здесь? Что он здесь делает в такое время?» Пока Петер лихорадочно соображал, что ему делать, Матиа заглянул в одну, другую бочку, достал из-за пояса бархатный мешочек, в котором было что-то мелкое и сыпучее — не то песок, не то перец — бросил его в бочку, положил пару селедок сверху и спокойно прошел мимо закрытого ящиками боцмана к лестнице. Гегель услышал, как он поднимается наверх.

«Уж не хочет ли этот плут отравить рыбу?» От ужаса у старика все похолодело внутри. Он кое-как выбрался из своего нехитрого укрытия и тоже поднялся наверх. Когда его голова уже была над палубой, он увидел Матиа. Он стоял на корме, а с ним — еще двое. Петер присмотрелся и узнал венецианцев с «Санта-Анны». «Им-то что здесь надо?» — подумал он. Из-за мачты его не было видно, и он смог услышать их разговор.

— Я сделал всё, как вы велели, сеньор Винченцо! — приглушённым голосом доложил Матиа (он говорил на итальянском). — Я слышал, что Майер хочет направить свой корабль в Ливонию, значит, там нам повезёт больше всего!

— Ты молодец, Матиа, — ответил Винченцо, купец, похожий на филина. — Тебя ждет заслуженная награда!

Он вынул из-за пазухи кошель с серебром и отдал венгру. Тот с жадностью затолкал его под куртку, а Беральдо добавил:

— Тебя никто не заподозрит, можешь быть уверен. Все знают, как ты предан господину Майеру! — по его тонким губам скользнула змеиная ухмылка. — Да и кому придёт в голову искать контрабандный товар в рыбе?

«Вот оно что! Контрабанда! Подлый наемник!» Гегель понял всё. Он не знал, что было подложено в бочку, но понял, что его господину грозит опасность. Первой его мыслью было бежать в каюту и рассказать всё. Но от возбуждения он стукнулся головой о мачту. Разумеется, его услышали.

— Там кто-то есть! — хрипло произнёс Винченцо. — Матиа, посмотри!

Матиа кинулся к мачте и обнаружил там бледного, как бумага, боцмана.

— Сеньоры! — крикнул он. — Поглядите, какая рыбка попалась в наши сети!

Винченцо и Беральдо подбежали и тоже увидели старика.

— Старый волк, ты шпионил за нами! — Винченцо схватил его за шиворот.

— Матиа! Я задушу тебя своими руками, подлый выродок! — вскричал Петер и попытался вырваться из рук итальянца, но тот держал его цепко.

— Послушай меня, дружок, — вкрадчивым, елейным голосом произнёс Беральдо. — Если ты попытаешься поднять руку на нашего помощника Матиа или расскажешь об этом Майеру, то тебе не поздоровится, — в доказательство он вынул из-за пояса кинжал.

— Когда мы вернёмся, я расскажу всё Его Величеству, и всю вашу разбойничью шайку накроют! — пообещал несчастный Гегель.

— Да что ты говоришь, миленький! — ещё более сладко проблеял Беральдо и снова стал серьезным. — Запомни, мы не из тех, кого можно напугать таким способом. Наш дож, да благословит его Мадонна, — он перекрестился, — не даст своих верных слуг в обиду!

Винченцо и Матиа кивнули в знак согласия.

— Значит, ваш дож такой же разбойник, как и вы! — яростно произнес Петер и осекся, потому что Беральдо приставил ему кинжал к горлу.

— А вот за это, старик, — мрачно предупредил Винченцо, — можно заслужить верёвку. Давай, Матиа, тащи его на рею!

— Ой, что ты, дружище, — Беральдо заговорил своим прежним елейным тоном, — давай лучше я его зарежу вот этим кинжальчиком!

— Опомнись, Беральдо! К чему лишняя кровь на корабле? Ладно, старик, живи, — он выпустил Гегеля. — Но помни: Матиа будет следить за тобой, и, если ты только пикнешь о нашем дельце кому-нибудь из команды, твоя жёнушка тебя уже не дождется!

— Мы тебя предупредили! — многозначительно подтвердил Беральдо. — Пошли, Винченцо!

И оба приятеля, завернувшись в плащи, удалились обратно на свой корабль.

— Понял? — спросил Матиа несчастного боцмана и, когда тот кивком выразил свою покорность, махнул рукой. — Ладно, старый сморчок, ступай спать, сейчас моя смена!

А в покоях посадника Шигоны тоже не спали. У хозяина сидела его сестра Варвара Афанасьевна — та самая женщина, которая была с Настенькой на пристани — и с воодушевлением рассказывала брату о случившемся происшествии, сопровождая свой рассказ глотками воды из чарки.

— И вот, братец, он твоей дочке перстень вернул, а она и говорит: «Возьми его от меня в подарок». Он взял, да еще и ручку ей поцеловал. Бывают же в неметчине этакие молодцы, а? — с видом превосходства закончила старая боярыня.

— На ловца и зверь бежит, — кивнул посадник и, вздохнув, оперся на локоть. — Одно в них нехорошо, Варвара: говорят, будто они на девиц оченно падки, и невест могут прямо из-под венца умыкнуть.

— Да ну? — изумилась Варвара Афанасьевна и сделала большой глоток. — А со мной, братец, тоже история была. Я в девичестве на пристань любила ходить, смотреть, как купцы товары разгружают. Само собой, тайком от матушки. Ну и положил на меня глаз один басурман — не то швед, не то саксонец… И вот подарил он мне платок — ткань заморская, цвета лунного, с серебряными ниточками. Думаю, что же с ним сделать, чтоб маменька чего не заподозрила — да и повесила в светёлке на окно, чтоб солнце не больно ярко слепило. А? И ведь никто не догадался! — Варвара Афанасьевна от души рассмеялась, и серьги в ее ушах мелко затряслись.

— Ох, сестрица, уболтала ты меня! — с некоторой досадой махнул рукой Шигона. — Ладно, пошли спать, а то, чай, скоро первые петухи запоют.

Следующий день прошёл на редкость удачно. Майер выбрал несколько шкурок черного хорька и, складывая их в сундук, уже представлял, как его милость господин бургомистр обрадуется такому подарку, а Якоб присмотрел чудесные ожерелья из речного жемчуга для Маргариты и ее матери фрау Марты. Сокровища были незамедлительно отнесены на «Лебедь».

— Что ж, племянничек, дела у нас идут удачно, значит, мы скоро можем отправляться. А по дороге завернём в Ливонию и продадим там оставшуюся селедку, — говорил племяннику довольный Майер по пути к кораблю.

— В Ливонию, дядюшка? — переспросил Якоб. — А как же разбойники, что грабят торговые корабли по пути в Чудское озеро?

— Разбойники? Якоб, мальчик мой, ты пуглив, как заяц! — снисходительно бросил купец. — «Лебедь» уже десять лет ходит по рекам и озерам Ливонии и русичей и испытал немало, поверь! Моя команда хорошо подготовлена, чтобы дать грабителям решительный отпор. Так что не тревожься! — он по-отечески положил юноше руку на плечо.

На душе у Якоба по-прежнему было нехорошо от предчувствия, что эта схватка может стать роковой для них, но с дядюшкой спорить он не стал.

По пути они встретили боцмана. Тот снял шапку, приветствуя господина, и бросил на него отчаянный взгляд, будто желая что-то сказать… но тут он вспомнил угрозы итальянцев и обещание Матиа следить за ним, вспомнил свою единственную дочь и сник. Ему ничего не оставалось, как проследовать за ними, понурив голову.

Часть III

«20 мая 1528 года. Наконец-то наш „Лебедь“ покинул гостеприимную псковскую землю. Впереди ждет Ливония. Нас провожали многие жители города…»

Тут Якоб остановился, вспомнив, как махала вслед уплывающему кораблю платочками девичья толпа на пристани. И среди них была она — Настенька, дочь правителя города, которая дала ему столь бесценный подарок… И небесные глаза ее, казалось, следили именно за ним! Якоб вспомнил и о другой женщине — нежной, желанной Маргарите, ждущей его в родном Кёнигсберге. Он словно бы видел, как она сидит у залитого солнцем окна с вышиванием, а фрау Марта рядом кроит рубашку. И карие, как майоран, очи Маргариты наполнены надеждой и мечтой…

Вот опять! Якоб поймал себя на том, что постоянно сравнивает эти два взгляда. Образ одной заслонял в нем другую. Юноша с досады решительно махнул головой. Хватит! Судьба уже решила всё за него. У него есть дама сердца — Маргарита, с которой он обручён раз и навсегда и ни на кого ее не променяет. Но стоило ему взглянуть на перстень — и он опять возвращался к тому, с чего начал.

«Да что же это такое! Надо думать о деле, в конце концов! — окончательно разозлился на себя Якоб и, стиснув зубы, продолжил писать.

«Гегель занемог. У него заболел зуб. Полагает, что от сквозного ветра. Лекарь сделал ему компресс. Стало легче. Как долго будем мы идти до Ливонии, я не знаю, но да поможет нам святой Мартин и Пречистая Дева…» Тут ему пришлось прерваться, чтобы сказать «Войдите» на стук в дверь каюты.

— Господин Якоб, — вошедший в каюту Матиа сообщил, — Господин Майер требует вас к себе на палубу.

— Хорошо, скажи, что я сейчас приду, — ответил Якоб.

Ему было слегка досадно на дядю. Вечно он призывает его к себе, когда племянник чем-нибудь занят! Всё же юноша надел свой плащ и поднялся на палубу, гадая, зачем это он понадобился Майеру.

— Вы звали, дядюшка? — спросил он.

— Да, Якоб. Видишь ли тот корабль перед нами? — Купец указал рукой вдаль.

Якоб увидел неясные очертания корабля с синими в лунной ночи парусами.

— Вижу. И что из этого?

— Посмотри поближе, — дядя протянул ему подзорную трубу.

Якоб взглянул и увидел на борту корабля пушки.

— Они вооружены! — воскликнул он.

— Вот именно. Это не торговый корабль. Каковы их намерения, я не знаю, но на всякий случай надо быть наготове. Скажи об этом всем. Да, и позови сюда Гегеля.

— Как скажете, дядюшка, — кивнул Якоб и отправился выполнять поручение.

Тем временем корабли всё быстрее сближались. Майер уже мог разглядеть людей, стоящих на палубе. Это были свирепого вида мужики в шапках, распахнутых кафтанах и пёстрых рубахах. Кто-то с серьгой в ухе, кто-то без руки или глаза. Они были вооружены до зубов всевозможными дубинами, саблями и топорами, а у пары из них даже были пищали. Это были беглые холопы, крестьяне и казаки, объединившиеся в шайку, грабящую корабли. Атаманом, по-видимому, был богатырского сложения мужчина с косматой рыжей бородой, похожей на львиную гриву. Держался он важно и надменно, а взгляд его был грозен. Он о чём-то разговаривал со своими разбойниками и при этом с явным предвкушением будущей резни натачивал свою саблю со звериной мордой на конце ручки.

«Русские корсары!» — понял Майер. — «На рыбу они, может быть, и не позарятся, но самое ценное — меха и жемчуг — они не упустят, если дело дойдёт до абордажа!»

— Прикажите привести корабль и всю команду в готовность отразить нападение, — сказал Майер пришедшему боцману.

— Слушаюсь, — отчеканил Гегель.

— Слушай мою команду! — зычно крикнул он матросам. — Убрать паруса, встать с оружием на правый борт!

Через несколько секунд вся команда уже стояла на правом борту, вооружённая всем тем, что смогли найти на корабле. Якоб сжимал в руках небольшой топор. Его одновременно обуревали страх и тяга к настоящей битве. Атаман закончил точить своё оружие и враждебно посмотрел в сторону «Лебедя». По спине Якоба потёк холодный пот. Все молчали и даже старались не дышать. Напряжение было сильно как никогда. «Пли!» — вдруг крикнул атаман и вскинул вверх свою саблю. В следующее мгновение сразу несколько пушек и пищалей одновременно грянули залпами. Борт разбойничьего судна окрасился дымами. Два ядра пролетели мимо, а третье пробило борт «Лебедя» чуть выше ватерлинии. Майер приказал заткнуть пробоину тюками и мешками с провизией. Разбойничий струг уже подошёл на довольно близкое расстояние, и помощник главаря закричал, сложив ладони рупором:

— Эй вы, индюки заморские! Лучше вам не сопротивляться. Поглядите, кто перед вами стоит — сам грозный атаман Никита Федорович по прозванью Медвежье Ухо. Ещё никому из купцов от него скрыться не удавалось. Так что подавайте нам свои богатства — и куниц, и бобра, и жемчуг, и серебра! Вам же лучше будет!

— Что он кричит? — спросил Майер у лекаря, знавшего русский язык и служившего у них толмачом. Тот почесал бородку и ответил:

— Кажется, они хотят, чтобы вы добровольно отдали им свой ценный груз. Тогда вам будет легче.

— Ну нет! — азартно воскликнул купец, и глаза его заблестели. — Не бывать этому! Друзья, — обратился он к команде, — натягивайте паруса! Полный вперёд! Посмотрим, крепки ли у этих русских пиратов кости!

Якоб подбежал к рулевому и сказал ему:

— Томас, разворачивай корабль!

— Но зачем? — удивился рулевой.

— Мы протараним эту посудину! — выпалил юноша, и Томас увидел в его глазах огоньки азарта.

— Вы шутите?! — опешил Томас.

— Нет! — решительно ответил молодой человек. — Разворачивай «Лебедь», и побыстрее!

«Лебедь» стал медленно разворачиваться на 90 градусов, готовясь, словно стрела, пронзить разбойничий струг.

— Атаман, кажись, они на таран идут! — крикнул жилистый мужчина с чёрной, как смоль, бородой предводителю чудских корсаров.

— Сам вижу, — угрюмо сказал атаман. — А ну-ка, Степан, вороти струг, так чтобы с ними борт о борт встать. И скажи хлопцам, чтобы к нападению готовились.

«Лебедь» всё быстрее и быстрее приближался к стругу. Ещё немного, и он бы разнёс его в щепки, но струг вовремя повернулся, и корабли с грохотом столкнулись бортами. На обоих судах люди попадали на палубу, но шайка Никиты Медвежье Ухо быстро вскочила на ноги и с дикими криками бросились на абордаж. Зазвенели сабли и кинжалы, скрещивающиеся друг с другом в битве. Майеру в противники достался помощник атамана — мужчина невысокий, но быстрый и изворотливый. Лицом и телом он напоминал хорька, даже оскал у него был звериный. Майер загнал его на капитанский мостик, но разбойнику удалось выбить у него меч. Он уже собирался пронзить Майера, но, к счастью, сзади подоспел Якоб и раскроил «хорьку» голову своим топором.

— Как ты вовремя оказался рядом, сынок! Спасибо тебе, — с чувством проговорил Майер, пожимая племяннику руку. — А теперь добьем остальных!

И они ринулись вниз.

Гегель, забыв о своём зубе, выскочил на палубу, где уже вовсю кипела битва, вооружённый двумя ножами с костяными ручками. Ловко примерившись, он нацелился в разбойника, дравшегося возле мачты с рулевым, хорошенько размахнулся… и оба ножа пригвоздили рукава негодяя к мачте.

Медвежье Ухо не зря точил свою саблю. Он управлялся с ней ловко и быстро, сея смерть направо и налево. Прикончив очередного противника, он нос к носу столкнулся с Якобом. Завязалась схватка. Якоб умело парировал удары, хоть с топором это было делать не легко. По красному, запыхавшемуся лицу предводителя катился пот. Он злился оттого, что не мог, наконец, прикончить назойливого противника, и поэтому вкладывал в каждый удар всё больше силы.

В этой суматохе никто не заметил лазутчика Матиа. Подобно крысе, покидающей корабль, которому предстоит утонуть, он прокрался на заднюю часть борта, прыгнул в шлюпку, уже покачивавшуюся на воде (ее заранее опустил кто-то из команды) и поплыл, налегая на вёсла, в юго-восточном направлении, подальше от злополучного корабля.

Меж тем на корабле схватка была в самом разгаре. Петер ван Гегель, вытирая со лба пот, решил применить военную хитрость.

— Ребята! — скомандовал он двум своим помощникам, — быстро вниз! Тащите мешки с сухарями, все, кроме одного! Скорее!

Те скрылись в трюме и вернулись с двумя мешками провизии. Гегель велел тащить их на левую часть палубы, затем вышел и сам. Он откашлялся и крикнул, чтобы привлечь внимание грабителей:

— Эй, ненасытные крысы! Вот сокровища, которые мы вручаем реке! Смотрите!

Он дал знак, и оба помощника подняли мешки над головой и бросили их за борт. Раздался громкий плеск. Никита Медвежье Ухо, только что наносивший удары своему неприятелю, остановился. Его рука на мгновение застыла в воздухе, а затем он, выпучив глаза, бросился к борту, перемахнул через него и прыгнул в воду. Его дружки, с такими же ошалевшими лицами, бросились за ним. Они ныряли с головой, пытаясь схватить, как они думали, драгоценный груз. А тем временем Томас встал у руля и медленно начал уходить от места стычки.

Разбойники, вынырнувшие на поверхность, разразились дьявольской руганью, поняв, что их обвели вокруг пальца. Некоторые подплыли к кораблю, пытаясь забраться по сходням, но тут же получали от храбрых немцев по башке. «Лебедь» уходил всё дальше и дальше, и грабителям поневоле пришлось отстать. Ликующие члены команды хлопали друг друга по плечам и вытирали со лбов пот.

— Уф, долго же они будут помнить эту схватку! — сказал Майер, лицо которого так и сияло. — Кстати, — прибавил он, обращаясь к рулевому, — а где же Матиа?

— Не знаю, — растерянно покачал головой тот и посмотрел на своих напарников.

Те так же неопределённо переглянулись и пожали плечами.

— Наверное, его убили в бою, а тело кинули за борт, — несмело предположил Томас.

— Тогда мир праху его! — склонил голову купец и повернулся к боцману. — А ты нынче у нас — герой! Если бы не твои ребята, нас бы всех перерезали, как пить дать! Интересно, а что было в тех мешках, которые они выкинули за борт?

— Провизия, господин Майер! — гаркнул один из помощников.

— Черствые сухари! — пояснил другой.

— Что-что?! — Майер строго глянул на боцмана. — Это что за самовольство?!

— Виноват, хозяин! — отчеканил Петер, вытянув руки по швам.

— Разве я давал тебе разрешение на это?! — Майер готов был схватить его за грудки, но вспомнил о его геройском поступке и остыл. — Ладно, на первый раз прощаю тебя, но при первой же нехватке провизии это тебе зачтётся!

Часть IV

В Ругодиве команда Майера пересела на корабль «Рысь», который вышел в Балтийское море. Погода была ясная и безмятежная. Над волнами носились черноголовые чайки. Настроение у всей команды было приподнятое. Даже Петер ван Гегель заметно приободрился и постепенно забыл о той страшной тайне, которая покрывала селедку, лежащую в трюме.

На десятый день Якоб заметил вдалеке на горизонте город. Это была их вожделенная цель — Рига, важный торговый порт Ливонии.

— Дядя! Взгляните! — радостно воскликнул юноша.

— Слава Богу! — сказал Майер. — Значит, скоро мы бросим якорь.

Приближаясь к берегу, они заметили у пристани несколько человек в черных кафтанах судейских и черных же перчатках. Когда корабль причалил к пристани, высокий старик первым взошёл на корабль.

— Чему обязан, господа? — любезно спросил Майер.

— Судебный пристав Руперт Эриксон, — надтреснутым голосом объявил старик и поклонился. — В целях предотвращения нежелательных действий против закона я должен осмотреть ваш корабль.

— Дядя, зачем же…? — попробовал выразить протест Якоб, но рука Майера властно легла ему на плечо.

Остальные приставы так же чинно взошли на корму.

— Как ваше имя, сударь, и откуда вы? — строго спросил один из них.

— Иероним Майер, купец из Пруссии. Сейчас мы держим путь из Псковских земель.

— Что вы везете, любезнейший? — спросил другой.

— Рыбу для продажи в вашем городе и некоторые дорогие вещи для моего бургомистра. Если желаете, я сам провожу вас в трюм, где хранится груз.

Господин Эриксон и остальные чиновники прошествовали за купцом вниз. Они придирчиво осмотрели все тюки, мешки и корзины, заглянули в бочки и перерыли всю селедку. Гегель, стоявший в сторонке, бурчал себе под нос: «Вот ведь наглые конторские крысы! Не оставят нас в покое… Черт бы их побрал!».

— Боже мой! Что это такое? — внезапно воскликнул низенький пристав, двумя пальцами вынимая из бочки зловещий бархатный мешочек. Гегель ахнул и даже сел на пол.

— А вот сейчас и посмотрим! — Эриксон деловито потер руки.

— А вдруг там опиум?! — испуганно спросил третий судейский.

— Развязывайте! — приказал Эриксон.

Низенький осторожно потянул за ленточку и развязал её, затем заглянул в мешочек. Глаза его медленно полезли на лоб, рот открылся, он издал какой-то утробный звук, похожий на скрип несмазанного колеса, и запустил туда руку. Все столпились вокруг него. Рука коротышки разжалась, явив всем горсть камешков кроваво-красного цвета, похожих на сердолик. При виде этих предметов судейские в суеверном ужасе отпрянули назад, словно египтяне перед изображением Анубиса.

— Алый янтарь! — на одном дыхании прошептал Руперт Эриксон, готовый упасть в обморок. — Спаси и помилуй нас, Господи!

— Товар подлых итальянцев! — простонал его товарищ. — Контрабанда!

Низенький ссыпал камни обратно в мешочек и строго повернулся к Майеру и его племяннику, которые были ошеломлены ничуть не меньше.

— Что? — сказал он. — И как вы это объясните?

— Уверяю вас, господа, это ошибка! — начал объяснять Майер. — Могу поклясться своей честью, что с итальянцами мы никаких сношений не имели и не имеем, и я совершенно не имею понятия, кто мог подбросить запрещённый в Ливонии товар в эту бочку!

— Мой дядя говорит правду! — горячо кивнул Якоб.

— А вы помолчите, молодой человек, когда говорят старшие! — осадил его Эриксон. — Итак, сударь, следовательно, вы отказываетесь объяснить сие странное явление?

— Мне нечего сказать, господа! — твердо отвечал купец.

— В таком случае мы вынуждены конфисковать ваш корабль и весь ваш товар, — бесстрастно пообещал старик, — а вы будете заключены под стражу вплоть до окончательного завершения судебного разбирательства!

— Но как же так? — опять рванулся вперёд Якоб, но его остановила сухая рука почтенного пристава.

— Учтите, господа, мы действуем в интересах закона и правосудия, — невозмутимо и жёстко сказал господин Эриксон, — а посему никаких возражений с вашей стороны не допускается. Вам всё понятно?

На это возразить было нечего, и под ледяными взглядами чиновников и совершенно раздавленный Майер, и его племянник были препровождены на берег. Вся команда чуть ли не со слезами на глазах провожала своего господина. Особенно терзался Петер ван Гегель.

— Ах я старый болван! Ах я пустой чугунный горшок! — твердил он, ломая руки. — Почему я не предупредил хозяина об этом дьявольском подлоге! Теперь из-за меня его упекут за решётку! Ах, что я наделал!

Майер в жизни не испытывал такого стыда. Подумайте — его, знатного ганзейского купца, ведут под конвоем по улице, как какого-нибудь каторжника под любопытными взглядами зевак… Какое унижение для честного бюргера! Якоб молча сжимал кулаки, глядя прямо в землю. Он хотел, чтобы это было сном, но происходящее с ними было ужасающей явью.

Арестованных довели до ратуши, где обычно проводились заседания суда. Там к ним приставили двух стражников, которые проводили пленников в нижний этаж. Там располагались камеры, где им предстояло провести ночь, может быть, даже не одну. Затем стражники, препоручив заботу об арестованных тюремщику, удалились.

— Дядя, как это вышло? — спросил Якоб.

— Боюсь, сынок, я не знаю этому объяснения. У меня, правда, появилась одна догадка… но нет! Этого не может быть!

— Какая догадка?

— У меня есть мысль, что среди моих людей завелся изменник.

— Изменник?

— Да, лазутчик, нанятый этими мерзкими католиками! Именно он и подложил в мой товар мешочек с запретным камнем.

— Но кто это мог быть, дядя?

— В самом деле, кто?.. Это не старина Гегель, нет! Я знаю его восемь лет и доверяю ему, как своему родному брату. Да и он готов пойти за меня в огонь и воду. Томас Нойманн? Рудольф Митце? Они совсем зелёные парни, кто знает, что у них на уме… Может быть, это Фабиан Краузе? Он всегда казался мне каким-то скрытным и нелюдимым…

— А если это… — Якоб помедлил, — если это сделал ваш венгерский пленник?

— Матиа? С чего ты взял?

— Он венгр, а Венгрия находится довольно близко от Венеции, следовательно, есть все основания предполагать, что он входил в сношения с дожем Венеции и воспользовался случаем получить вознаграждение. Правильно я рассуждаю, дядюшка?

— Да, Якоб, твои суждения весьма основательны, однако все же не стоит торопиться с выводами. Кто знает, как все обернется на самом деле…

Скоро пришел тюремщик и принес еду заключенным.

— Ваше дело передано в суд, — сообщил он. — Будут разбирать, а если так ни к чему и не придут, то сообщат самому господину Великому Магистру, — при этом его глаза благоговейно засветились. — Уж он-то враз рассудит, кто прав, а кто нет!

— А скоро суд придет к решению? — с нетерпением спросил купец.

— Об этом я ничего не знаю, — ответил тюремщик. — Может, три дня, может, неделю, это уж как господам судьям будет нужно. А пока что ваше дело — сидеть тихо и ждать!

— Неделю! — воскликнул Майер. — Боже мой! Нас ждут в Кёнигсберге, моя команда не находит себе места, а мы должны томиться здесь, словно грабители…

Тюремщик ушел. Спустилась ночь. Майер, утомленный физически и душевно, уснул на скамье. Якобу же было не до сна. Он сидел у низенького окошка, глядя в дымчато-свинцовое беззвездное небо и думал о своей возлюбленной. Думая о ней, он впал в какое-то полузабытье, но внезапно его грезы были прерваны стуком в дверь. Так мог стучать только тюремщик.

— Войдите! — очнувшись, сказал Якоб.

Вошел тюремщик. С ним был странный незнакомец, одетый как чиновник, но шляпа и башмаки, в отличие от судейских, у него были белые. Ему, казалось, было лет тридцать. Лицо его украшала небольшая бородка, а глаза смотрели с некоторым лукавством. Майер тут же проснулся.

— Ваш старый приятель, — сказал тюремщик, — желает вас навестить. Даю десять минут, не больше.

Он ушел. Якоб пристально вглядывался в лицо вошедшего. Он вопросительно посмотрел на дядю, но тот был удивлен не меньше.

— Кто вы, сударь? — спросил Майер. — Мне кажется, будто я вас где–то видел…

— Вы хорошо знаете меня, уважаемый, — ответил гость, сняв шляпу, под которой были светлые кудри. — Помните ли вы того бедного переплетчика, которого вы пять лет тому назад спасли от долгового рабства?

— Боже мой! Я узнал вас! — вскричал Майер. — Вы — Теодор Герштейн! — И они обнялись, как старые друзья.

— А кто этот юноша? — спросил Герштейн.

— Якоб, сын моей кузины. Я в первый раз взял его с собой постигать купеческую науку. Якоб, познакомься, мой товарищ — господин Герштейн.

— Рад познакомиться, — переплетчик пожал руку Якобу. — Вашему дяде я обязан своим спасением. Он заезжал в Ливонию пять лет назад. Господин Великий Магистр заказал мне переплет для Библии, но случился пожар, и моя мастерская сгорела. Не миновать бы мне кабалы, но, к счастью, господин Майер вступился за меня перед властями и заплатил им из своего кошелька. А вскоре я выстроил себе новую мастерскую, купил новых материалов и, наконец, закончил свою работу. Но почему вы здесь? Я увидел, как вас ведут по улице эти приставы, и догадался, что с вами случилась беда.

Майер рассказал ему всё.

— Да, дела ваши плохи, — заметил Герштейн. — Мне уже многое известно о делах этих негодяев. Вы не первые, кто стал их жертвой. Мой отец, ходивший на корабле по делам службы в Италию, рассказывал мне, что там развернулась целая шайка контрабандистов, сбывающих алый янтарь через своих лазутчиков. Главный среди них — некий барон Санторини. Его не раз пытались поймать, но всю эту банду невозможно уничтожить. Послушайте, раз я ваш должник, то помогу вам выбраться отсюда!

— Теодор, друг мой! — вскричал Майер.

— Тсс! Слушайте меня внимательно. Для начала надо избавиться от тюремщика… Что вы сказали, господин Майер? У вас отняли все деньги приставы? Ничего, наверняка при вас осталось ещё что-то ценное.

Якоб со вздохом посмотрел на кольцо с лиловым гранатом, и его сердце забилось. Вот когда подарок его русской благодетельницы сослужит ему службу!

— Стражу, — продолжал нежданный спаситель, — я беру на себя. В полночь возле ратуши будет ждать повозка, которая отвезет вас в гавань. Только не мешкайте, а свое дело я знаю!

— Само небо послало вас, дорогой господин Герштейн! — Якоб поклонился ему до земли.

— Свидание окончено! — раздался окрик тюремщика.

— До встречи, друзья! — попрощался Теодор, протянув руку Майеру и Якобу.

В назначенный час Якоб выглянул в окно. Он увидел, как стражники на улице жадно тянут винцо из кружек, и решил, что их час настал. Он подозвал тюремщика и объяснил ему всё. Кольцо успешно сыграло свою роль, и обожающий редкие камни тюремщик, спрятав его в кошель, согласился провести их тайным ходом, предварительно велев надеть плащи с капюшонами.

— Бежим, дядя! — шепнул Якоб.

Они выбрались с западной стороны ратуши, где стояла карета о двух лошадях, завешенная черной тканью. На козлах сидел возница в черном. В этот момент в верхнем окне зажегся свет, выглянул человек в судейской мантии и крикнул: «Измена!», а затем скрылся. Якоб увидел, что с восточной стороны, где лежали без чувств два стражника, бежит к ним Теодор Герштейн.

— Что же вы встали? В карету живо! — бросил он.

Они сели в карету, и возница, щёлкая хлыстом, погнал лошадей.

— Как вы вовремя подоспели! — сказал Майер. — Но что же вы сделали с охраной?

— А, пустяки! — усмехнулся переплетчик. — Одолжил у своего шурина-врача порошок белладонны, смешал его с табаком и предложил им понюхать. Этот народец падок на табак и выпивку. Они до того нанюхались, что потеряли сознание.

Карета вскоре примчалась к морскому заливу, где стоял трактир. Кучер остановился. Майер и Якоб вышли из кареты.

— Как нам благодарить вас за то, что вы сделали для нас, друг мой Теодор? — со слезами на глазах спросил Майер, сжимая руку Герштейна.

— Не стоит, любезный Иероним, — ответил тот. — Долг платежом красен! Теперь же прощайте, и да хранит вас небо, где бы вы ни были!

Когда карета скрылась из виду, из трактира начали выходить слегка подгулявшие корабельщики. Среди них был Гегель. Они остановились, замерли, увидев своих господ целыми и невредимыми, а затем стали кричать «ура» и возносить хвалы всем святым за такой исход. Гегель, конечно, повинился хозяину, рассказал, что Матиа был лазутчиком итальянцев, и умолял простить его, глупого старика.

— Памятуя о том, как ты спас всех нас от грабежа, — сказал Майер, — я прощаю тебя, старина. Служи же мне, как ты служил до сих пор, и я тебя не забуду.

Но тут же среди корабельщиков раздались крики удивления. На пристань въехали верхом множество судейских. Одним из них был Руперт Эриксон. Он спешился и подошел к Майеру.

— Мы ехали по вашим следам, сударь, — сказал он. — Вы пытались ускользнуть, но за кем стоит закон, тот и прав. С вами разберётся сам Великий Магистр. Эй вы, дайте лошадей беглецам!

Якоб обмер. Только что он в мыслях обнимал свою Маргариту на родине, а теперь им опять грозит заключение! Но Майер и бровью не повел.

— Постойте, господин Эриксон! — сказал он. — Дайте нам конфискованный янтарь, и я избавлю вас от повторной необходимости судить нас.

Эриксон хмыкнул, переглянулся со своими помощниками, а затем исполнил просьбу купца. Тот взял мешочек, зашел по колено в воду, размахнулся и бросил его как можно дальше в море.

— Вот и все, господа чиновники! — обернулся он к пораженным Эриксону и остальным. — Нет улик — нет суда. Знайте, что вина не на нас, но на предателях-наемниках! Прощайте и не поминайте нас лихом. Якоб! Друзья! Пора в путь! Флаги родины ждут нас!

Эпилог

Корабль «Рысь» благополучно вернулся по волнам Балтийского моря в родной Кёнигсберг. Родные и друзья встречали их со слезами радости, а бургомистр закатил пир по случаю их возвращения. Якоб и Маргарита обвенчались в первый день лета в церкви святого Себастьяна. Сколько было съедено на их свадьбе свиных колбас и выпито вина, никто не сумел подсчитать. Майер купил им дом, и со временем Якоб очень преуспел в торговле и разбогател.

Судьба предателя Матиа неизвестна. Говорят, его привезли в Венецию больным чахоткой, и лекари залечили его до смерти.

Через некоторое время в далеком Пскове поражённый повар посадника Шигоны обнаружил внутри двух пойманных в Балтийском море рыб сверкающие кусочки небывалого красного янтаря. Посадник немедленно решил отправить их в Москву государю Василию Иоанновичу, а сам велел отслужить молебен по случаю такого чуда. И такого колокольного звона Псков давно не слыхал. Говорят, вороны, вздумавшие посидеть на колокольне, тут же в испуге улетали, как будто в них выпалили из пушек.

Сказ о печати магистра

(повесть — путешествие)

Часть I

Над Кенигсбергом опустилась дождливая осенняя ночь. Большинство жителей города уже спали или только готовились потушить свечи. На мокрых улицах не было видно не только людей, но и приблудных собак. Даже ночной сторож, накинув свой кожаный плащ, спрятался под одной из арок. Среди ряда домов с закрытыми ставнями выделялся один, в котором еще горел огонек. Это был дом молодого кенигсбергского бюргера Якоба Вагнера, торговца сукном.

Хозяин дома сидел в прихожей перед дверью и курил трубку. Его пальцы нервно постукивали по ручке кресла. Из-за плотно закрытой двери доносились стоны его жены. Якоб кусал губы. Повивальная бабка пришла лишь полчаса назад, но ему казалось, будто он уже целую вечность сидит и слушает однообразный стук дождя по кровле. Еще чуть-чуть — и он задремлет прямо в кресле.

Внезапно всю эту монотонную музыку нарушил громогласный крик младенца. Якоб так и подскочил с места, едва не ударившись головой о деревянную балку. Дверь открылась, вошла служанка Терезхен.

— Поздравляю, сударь, — радостно сказала она. — У вас мальчик!

Якоб ринулся вслед за ней в комнату. На кровати лежала фрау Вагнер, бледная, замученная, но со светлой улыбкой на лице. На груди у нее лежал младенец. Терезхен взяла его и протянула Якобу. Счастливый отец поднял мальчугана вверх, тот смешно задрыгал ножками.

— Надо сказать твоему дядюшке Иерониму, — подала голос с постели Маргарита, — что мы приглашаем его в крестные к нашему мальчику.

— Что ж, я совсем не против, дорогая, — ответил муж. — Ведь это ему мы с тобой обязаны достатком, он научил меня правильно вести дела, и нашего сынка сделает человеком. Да, малыш? — он шутливо коснулся кончика носа ребенка.

И вот через неделю, 1 октября 1529 года, младенца покрестили в церкви святой Катрины именем Густав. Фрау Марта, мать Маргариты, положила в пеленки внука четыре серебряных талера, а крестный, Иероним Майер — целых семь. На праздник позвали всех соседей — Якоб не пожалел ни окороков, ни рыбы, ни вина для угощения. И надо же такому случиться, что в этот же самый день в далекой Московии у жены сокольничего Настасьи родилась дочка — маленький ангел с такими же, как у матери, голубыми, словно незабудки, глазами. И конечно, пиршество закатили не хуже, чем у немцев. Не меньше было гусей, куропаток и прочих деликатесов.

Теперь же, дорогие читатели, позвольте перелистнуть несколько страниц жизни новорожденного Густава Вагнера и обратиться к основному событию, которое случилось через шестнадцать с половиной лет.

— Густав! Где ты шлялся, повеса! Небось опять сидел в кабаке да угощал своих приятелей в долг? Должен же ты наконец понять, что деньги не с облаков сыплются! Отец скоро перестанет оплачивать твои долги, что тогда будешь делать?

Молодой человек, вздохнув, опустив голову. Мать распекает его не впервые, но что делать, когда его так и тянет к школьным друзьям, Петеру, Томасу и Альфреду? Ведь скоро они все займут места в лавках отцов, тогда будет уже не до веселых застольных бесед и вечеринок с девицами. А как было хорошо в обществе Амалии, дочери старшины цеха мясников, или Марианны, дочери кузнеца, или Розалин, дочери трактирщика! Одна поет, как соловей, другая вышивает шелковыми нитками невероятные узоры, третья готовит превосходное пиво… Если бы можно было взять от каждой по чуть-чуть — и готов идеал верной спутницы, который видишь только во сне…

— Опять задумался. Ну что ты будешь с ним делать? — фрау Вагнер, по-видимому, слегка остыла. Все же она не могла долго сердиться на сына. — Пойди-ка лучше принеси воды.

В дверь вошел господин Вагнер. Так как по календарю была ранняя весна, на его плечи был наброшен кожаный плащ с меховой подкладкой.

— Ну, жена, — обратился он к Маргарите, — проверь, достаточно ли в кладовой припасов. Нынче у нас будет гость, так что надо приготовить что-нибудь необыкновенное.

— Какой еще гость? — удивленно посмотрела на него жена.

— Да ведь я сегодня ездил в Кнайпхоф по делам и встретил своего старого друга

Цорна, посла. Ну, помнишь его? Он вернулся из Польши еще перед Рождеством.

— Подожди-подожди! Не тот ли Цорн, что имеет собственный корабль «Тритон»?

— Он самый! Так вот, я пригласил его к нам на ужин.

— Боже мой! Тереза, достань из кладовой гуся! Да надо будет еще послать к соседу Заммелю за бутылкой бургундского! — засуетилась госпожа Вагнер. И к вечеру гусь был запечен, стол накрыт, бутылки поставлены.

Когда смерклось, к дому Вагнеров подъехала повозка. Из нее вышел мужчина с острой бородкой в черном камзоле. Ему открыла дверь Терезхен.

— Йозеф, дорогой мой! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Вагнер, обнявшись со старым приятелем.

— Здравствуй, Якоб, — отвечал Цорн. — Я тоже рад тебя видеть. Это твоя жена? Очень рад, фрау Маргарита. Я вижу, вы все еще цветете? А где же твой сын?

— Вот он, Густав, моя надежда, — и господин Вагнер слегка подтолкнул сына к господину Цорну. Густав поклонился, как его учили, и пожал руку гостю.

— Ну что же, Йозеф, прошу к столу, — пригласил Вагнер. Цорн уселся напротив хозяйки. Прочли молитву, выпили по одной рюмке по случаю встречи, закусили сыром и зеленью.

— Ну как твои дела, Йозеф? — спрашивал Вагнер. — Не предвидится ли каких-нибудь новых поездок?

— Как же, я собираюсь нанести визит русскому государю. Как только растает снег, станем готовиться в путь. Говорят, в русских землях много удивительного?

— Ну еще бы! Я сам плавал туда когда-то с дядей торговать селедкой да сукном, будучи немногим старше Густава. Парень-то у меня умница, одна беда — никак его на одном месте не удержишь. Да и подсчеты вести ему скучно, хотя с арифметикой у него хорошо ладится, — при этом он посмотрел на сына, который от смущения чуть не опрокинул бокал.

— Что ж, живой характер — не порок, — заметил Цорн.

— Так-то оно так, — вздохнул Вагнер, — да только не знаю, кому его в ученики отдать. Дома-то ему не сидится.

В это время Терезхен принесла на блюде гуся под грибным соусом. Цорн после первой обглоданной ножки заявил, что давно не ел ничего вкуснее.

— Эта птичка просто создана для того, чтобы быть приготовленной руками твоей жены, дорогой Якоб, — сказал он, когда с гусем было покончено. — Послушай, отойдем в сторонку. Пока не принесли десерт, нам надо поговорить.

Мужчины отошли в угол, где стояло любимое кресло Вагнера. Он сразу же предложил его гостю.

— Послушай, Якоб, — начал Цорн, усевшись в кресло, — я полагаю, раз твой сын так всем интересуется, из него может получиться неплохой дипломат. Что ты скажешь, если я возьму его к себе в ученики?

— Густава?! Но ведь я надеялся, что он станет продолжателем дела нашего рода! Ты не шутишь, Йозеф?

— Нисколько. Он мне даже понравился, так вежливо отвечал за столом на мои вопросы. Почему бы ему не попробовать себя на этом поприще? Он еще очень юн и всегда успеет стать членом гильдии. Поверь мне, дружище, я никогда не желал тебе плохого. Если все хорошо сложится, я возьму его с собой в Московию.

— А вот я спрошу его, — и Вагнер подозвал сына. — Скажи, Густав, хочешь ли ты стать учеником посла?

— Как вам угодно, батюшка, — тихо ответил Густав.

— Вот и молодец, — похвалил его Вагнер. — Ты сам скоро убедишься, что это достойнейшее знание. Отныне господин Цорн будет твоим наставником.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, молодой человек, — кивнул Цорн. — Значит, жду вас в понедельник у себя на Блумменштрассе.

И он подробно описал, где находится его дом.

— Так это не очень далеко, — заметил Вагнер.

Засим последовал черничный пудинг, который гость нахваливал больше, чем гуся. Потом, поговорив с хозяевами еще немного, Цорн засобирался домой. Его любезно провожали не только чета Вагнеров, но и Терезхен, которую он назвал «милочкой».

Когда за Цорном закрылась дверь, хозяин рассказал жене о разговоре с ним. Та отреагировала на удивление благодушно.

— Слава Богу! — сказала она. — Хоть где-то наш мальчик найдет себе применение! Ведь ему все равно придется ездить в Московию и другие ганзейские города с товарами, а так у него уже будет об этом представление.

Итак, около двух месяцев Густав каждый день ходил на Блумменштрассе и постигал дипломатические азы, которые объяснял ему Йозеф Цорн. За это время снега становилось все меньше и меньше, аисты уже вернулись с юга, на озерах и реках растаял лед. Приближался месяц май…

— Ну, друзья, выпьем еще по одной! Сегодня я угощаюсь с вами в последний раз, ибо нам предстоит долгое расставание. Но летом мы уже вернемся домой, и тогда вновь с вами увидимся! — так говорил Густав, сидя со своими товарищами за кружками пива в трактире. — Розалин, милашка, дай-ка я поцелую тебя! Не грусти, ведь мы не навсегда расстаемся!

— Да неужели ты и вправду отплываешь завтра в русскую землю? — удивленно спрашивал Петер.

— Конечно, ведь я уже говорил.

— Ну тогда, Густав, сегодня тебя и всех остальных угощаю я! — вскричал Альфред по прозвищу Жердь. — За твое здоровье! — и четыре деревянные кружки сдвинулись в общем движении, расплескав несколько капель.

А в это время за много тысяч миль от прусских земель, в теплой благословенной Венеции по одному из каналов не спеша скользила гондола. В ней сидели двое людей в плащах, шляпах с перьями и черных масках. Один был в темно-зеленом плаще, другой в огненно-красном. Вот гондола поравнялась с прекрасным особняком, украшенным позолотой на белых, как лебедь, стенах. Верх здания венчали четыре бронзовых фигуры грифонов, величественно смотрящих вниз. Человек пониже махнул гондольеру рукой. Гондола остановилась. Расплатившись с молчаливым Хароном, путники сошли на землю и направились к особняку. На двери был медный молоток в виде птицы. Оглядевшись по сторонам — не следит ли кто за ними — высокий мужчина три раза стукнул молотком в дверь. Через минуту дверь приоткрылась, показался старый камердинер и произнес хриплым шепотом:

— Красный фрегат Италии.

— Белый парусник Пруссии, — был ему ответ. Камердинер распахнул дверь. Впустив визитеров, он на всякий случай тоже осмотрелся и только потом закрыл дверь.

— Прошу, сеньоры, проходите, — низко поклонившись, он указал на мраморную лестницу, покрытую алым бархатным ковром. Таинственная парочка пошла вслед за стариком наверх. Наверху располагалась гостиная. Мебель здесь была поистине роскошная, вишневого дерева, а обивка, шторы, ковер — сплошь из бархата и атласа. Все это великолепие могло удивить любого, кто побывал здесь впервые, однако же наши новые знакомые явно уже не раз здесь бывали. За письменным столом спиной к ним восседала на стуле с высокой спинкой особа женского пола, на что указывали роскошные темно-каштановые локоны, спускавшиеся до плеч и увенчанные жемчужной фероньеркой с прикрепленной к ней вуалью.

— Сеньора, к вам господа Франкони и Мальдини, — сказал камердинер.

— Va bene, Джузеппе, — журчащим ручейком ответил красивый, звонкий голос. — Potete andare. (Очень хорошо. Можете идти)

Старик удалился. Дама поднялась и приблизилась к вошедшим. Она была достаточно молода, ей, казалось, было не более двадцати шести лет. На ней было черное шелковое платье с золотистой вышивкой по краю. Рукава на плечах и манжетах также были вышиты золотой тесьмой. Франкони, а затем Мальдини, с некоторым благоговением поцеловали протянутую ручку, украшенную драгоценными камнями.

— Как вы добрались, сеньоры? — спросила дама.

— Весьма благополучно, сеньора баронесса… — начал высокий Франкони.

— Тс-с! — перебила хозяйка особняка, нервно щелкнув пальцами. — Я же просила не называть меня баронессой, Бартоломео! Не забывайте, нас могут окружать доносчики!

— О, прошу прощения, донна Беатриче! Не гневайтесь на мою забывчивость! — взмолился Франкони.

— Вот так-то лучше, — милостиво кивнула Беатриче. — Ну что ж, докладывайте!

— Мы пробыли в Неаполе под видом торговцев несколько недель, — начал Мальдини, — разузнали там все, что нужно…

— Вас никто не заподозрил?

— О нет, мы сумели отвести всем глаза. И у нас не осталось сомнений, что в аресте дона Санторини замешаны немецкие псы.

— Как вам удалось это выяснить?

— Очень просто! Фортуна свела нас не с кем-нибудь, а с хранителем печати самого маркиза ди Толедо, наместника короля Неаполя. После хорошей выпивки, которую мы ему любезно предоставили, он проболтался о неких бумагах, которые много лет назад его господин получил от самого Альбрехта Прусского. Нам удалось подкупить этого простака и добыть копию послания.

— Надеюсь, вы не потеряли его?! Давайте же скорее! — Беатриче почти вырвала лист, вынутый Мальдини из-за пазухи, и просмотрела его глазами. Сомнений больше не оставалось: Великий магистр Альбрехт писал маркизу ди Толедо о предложении торгового и экономического сотрудничества при соблюдении с его (маркиза) стороны определенных условий, в частности: ликвидировать очаги контрабанды в своем городе, дабы не возникло проблем с торговлей в отношении обеих сторон. Беатриче сжала зубы и схватилась за голову. Лист выпал из ее рук.

— Теперь все ясно: он согласился на предложение, и его ищейки выследили и арестовали моего отца и всех его приближенных! — Беатриче упала на колени перед Распятием, висевшим на стене, и воздела руки. Ее губы шептали:

— О Мадонна, сжалься надо мною! Ты видишь мою жизнь в постоянном страхе. Помоги мне отомстить обидчикам моей семьи!

— Amen! — в унисон добавили Франкони и Мальдини, опустив головы. Франкони слегка коснулся пальцем рукава молодой сеньоры. Та обернулась, о чем-то вспомнила и отвязала от пояса кошель с деньгами. Франкони с поклоном принял их. Беатриче встала. Ее темные глаза горели. Она заговорила уже другим, резким тоном:

— Слушайте! Я добавлю вдвое больше, если вы поможете мне осуществить месть проклятым пруссакам!

— Мы на все готовы, можете на нас положиться, — пылко ответил Мальдини, а Франкони добавил: — Мы были посыльными у вашего родителя и теперь всецело в вашем распоряжении, несравненная донна!

— Великолепно, — зловеще произнесла дама. — Для этого вам нужно отправиться в Кенигсберг в таком же виде, как и в Неаполь. Найдите там нужного человечка, с которым можно договориться. А дальше передайте ему, как нужно действовать…

Рассказав своим шпионам, как нужно действовать, Беатриче Фарнелли, урожденная баронесса Санторини, отвернулась к окну и глубоко вздохнула. Семнадцать лет назад она и предположить не могла, что однажды ей придется покинуть родной город. Все потому, что была она дочерью легендарного и зловещего Эммануэля ди Санторини, крестного отца контрабандистов, промышляющих алым янтарем. Тот день Беатриче запомнила надолго. Вечером она по просьбе матери читала ей вслух какую-то книгу, а та гладила ее по волосам. Внезапно раздался робкий стук в дверь, и в комнате появилась старая служанка.

— Сеньора баронесса, вставайте скорее! — прерывающимся от всхлипываний голосом сказала она.

— Что случилось, Антония? — спросила сеньора Санторини. Антония еле-еле вымолвила:

— Сеньора, вам надо срочно уезжать! Я получила сведения от секретаря барона, вашего мужа… Его арестовали жандармы! И его консилере (советника), и всех подручных тоже! Не медлите, сеньора! — и добрая старуха заплакала в полный голос. Баронесса, бледная от потрясения, укладывала вещи с помощью камердинера. Маленькая Беатриче не до конца понимала, что произошло, но судя по выражениям лиц матери и прислуги, случилось нечто ужасное. Когда Антония одела свою юную госпожу, камердинер провел их к черному входу, где их уже ждала карета. Так Флавия Санторини вместе с дочерью и несколькими верными людьми оказалась на чужбине, в Венеции, где попросила убежища у дожа. У нее хватило средств, чтобы нанять дочке учителя, преподававшего ей музыку и языки. Но от прежнего титула и привилегий пришлось отказаться.

Когда Беатриче исполнилось семнадцать лет, мать выдала ее замуж за богатого виноторговца Фарнелли, который был старше девушки почти втрое, несмотря на то что дочь была взаимно влюблена в своего учителя и даже просила у матушки согласия на их брак. Через четыре года ненавистный муж благополучно ушел к праотцам (причина его смерти так и осталась невыясненной), и сеньора Фарнелли осталась полноправной владелицей особняка. Только двое бывших подручных барона, Мальдини и Франкони, продолжали называть ее баронессой. Но алого янтаря с Сицилии по-прежнему поступало много и, с разрешения дожа, Беатриче продолжила дело своего отца в Венеции — теперь поставка камня во многие страны Европы происходила при ее личном участии, она даже заимела надежных партнеров в Венгерском королевстве. Но в сердце ее с каждым годом сильнее кипела злоба на Великого Магистра. И вот теперь она замыслила черное дело…

10 мая, когда весна уже окончательно отвоевала свое право на трон и украсила свой венец нежным яблоневым цветом, посольский корабль «Тритон» уже стоял в гавани, готовый к отплытию.

— Друзья, мы вернемся, — говорил Йозеф Цорн горожанам, собравшимся на пристани, — когда пожелтеют колосья на полях и созреют яблоки. Не скрою, нас могут подстерегать в пути и бури, и схватки с врагами, но святой Мартин сохранит нас целыми и невредимыми!

— Лотхен, не грусти обо мне. Команда под началом надежного человека, а значит, я спокоен за себя и за товарищей, — говорил своей жене лоцман Герман Штайлер, плечистый великан с загорелым лицом.

Среди прочих горожан на пристани стояли и господин Вагнер с женой. Они так торопились сказать своему Густаву все, что следовало, как будто боялись что-то пропустить.

— Сынок, будь скромен. На приеме у русского государя пропускай вперед не только господина Цорна, но и переводчика, — напутствовал сына Вагнер.

— Не подвергай себя напрасному риску, мальчик мой, — вторила Маргарита, — но прислушивайся к велениям сердца, когда притесняют слабых и угрожают женской чести.

— Здесь ровно десять гульденов, — отец протянул Густаву кошель. — Пригодятся, чтобы обменять их на русские рубли.

Принимая скромный дар отца, Густав как-то непривычно для самого себя растрогался. Обычно немногословный отец и вечно суетливая мать сейчас произносили такие рацеи и смотрели на него такими ласковыми и немного печальными глазами, что ему стало как-то не по себе. Он обнял их, поцеловал руку матушки и прошел на корабль вслед за остальными членами команды. Йозеф оглядел их всех и выкрикнул долгожданные слова:

— Поднять паруса!

И на верх мачт гордо взмыли белые, точно крылья лебедя, паруса, которые мгновенно наполнились свежим ветром. Перерублены канаты, поднят якорь — и «Тритон» отчалил. Люди на берегу махали, свистели, кидали шапки вслед ему, а горожанки в красивых чепчиках поднимали своих детей, чтобы те могли лучше разглядеть уходящий парусник.

Часть II

«Тритон» неторопливо нес свои паруса по просторам Балтийского моря. Погода стояла замечательная, и чайки, испуская пронзительные крики, носились в небе, изредка неожиданной стрелой пикируя на волны за добычей. Густав стоял на палубе вместе с двумя зрелыми моряками, Фабианом и Рудольфом, которые много лет назад путешествовали с его крестным отцом, Иеронимом Майером, в Россию на корабле «Лебедь». Юноша, почувствовав к этим людям интерес, просил их рассказать о том путешествии.

— Когда мы входили в Чудское озеро, тут-то на нас и напали русские корсары, — рассказывал рыжебородый Рудольф. — Эх, видел бы ты эту схватку! Дрались они как звери. Но был среди нас старый боцман Гегель, он-то и помог нам в трудную минуту!

— Неужели он напал на корсаров с тыла? — спросил Густав.