18+
Фрэджилити

Объем: 242 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Посвящается людям, событиям, мыслям и чувствам, наполнившим мою молодость. Спасибо, что были и остались.

Светофор

Свет от лампы нестерпимо бил в глаза. Свадебный подарок это был, или лампа досталась от ее матери — теперь он уже не помнил. В любом случае, тот, кто ее преподнес, вряд ли догадывался о том, что подарок этот через некоторое время станет для него символом совместной жизни в браке.

Две лампочки, сияющие одинаково ярко, но независимо друг от друга. От яркости одной из них не становится теплее другой. Обе светят для других, но не для себя, несмотря на то что постоянно видят друг друга. И обе функционируют только тогда, когда включены в сеть. Все остальное время проводят в потухшем «холодном» состоянии.

Вот только что будет, когда одна из них перегорит, он не знал. Впрочем, режим их работы был гораздо более экономичным, чем режим работы лампы, которую он видел перед собой.

— Тебе нужна сейчас эта лампа? Может, выключишь? — спросил он.

Она повела плечами, не оборачиваясь. Ее традиционный жест, означавший в данном случае недоумение.

— Я не накладываю мейк-ап в полумраке, — бесстрастно проговорила она, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале.

Вот так. Мейк-ап. Придание лицу парадного вида. Подготовка лампочки к включению в сеть.

Он прикрыл глаза ладонями, скрываясь от навязчивого света.

Почти год. Время, о котором он не мог рассказать ничего. Праздники, которыми он старался, как мог, наполнить каждый день своей жизни, остались в прошлом. К чему он стремился теперь? Он уходит от общения с друзьями и знакомыми. Родители, родственники — теперь они словно на другой планете, а не в другом городе. Работа, от которой он ждал так много — сейчас это просто трата времени от утра и до вечера. Его глаза потеряли цель на горизонте, которую еще совсем недавно явственно видели. Он напрягает зрение, но видит только силуэты или символы вроде этой лампы на столе.

Рядом с ним чужой человек, понять мечты и желания которого он не мог со времени их знакомства.

«Парень отхватил даму треф, а? Она ведь племянница Ковалева, если я не ошибаюсь? Да? Малыш отхватил племянницу Ковалева? — Не совсем так, мужики. В первую очередь она дочка Степанова. — Степанова? Того самого? О, тогда беру свои слова обратно. Пацан вытащил из колоды джокера! Всегда говорил, что он счастливчик». Слова, которые он случайно услышал во время свадьбы от своих знакомых.

Этот брак сулил ему безбедное существование. Шанс. Он им воспользовался и получил то, что хотел. «Безбедное» — да, абсолютно. «Существование» — точнее не скажешь.

В свои 26 лет он выполнил жизненную программу, о которой ему и сокурсникам мечталось во время их студенческой жизни в общежитии. В тот период времени, когда он, строя глупые планы и производя нелепые расчеты, делал свое будущее ослепительно ярким.

— Не опаздываем? — послышался голос Лены, извлекающий его из пространства между ладонями.

Он не ответил. Она обернулась к нему. Припудренная, причесанная. Готовая. Первоклассная красотка.

— Что с тобой? Мне казалось, ты хотел пойти. Там ведь будут и твои друзья тоже, — сказала она слегка удивленно.

Несколько секунд он молча смотрел в ее глаза, пытаясь в очередной раз что-то в них увидеть. Но снова безрезультатно. Видимо, света от ее лампы хватало лишь для того, чтобы привести в порядок внешность. «Надеюсь, ты оставила мне немного косметики, чтобы изобразить на лице беспечную улыбку», — подумалось ему.

— Да, мы успеваем. Конечно, идем, — ответил он, вставая.

Колесо машины в очередной раз «поймало» колдобину, их снова тряхнуло.

— Черт бы взял этот город! — в очередной раз яростно выкрикнул Серёня, выворачивая руль. — Надо было все же сделать крюкан и объехать его. Подумаешь, потеряли бы час. По крайней мере, от тачки хоть что-то осталось бы.

— Просто на дорогу надо смотреть, а не по мобильнику трепаться. Это не Швеция, не Финляндия и даже не Эстония, если ты еще не заметил, — проговорила она с усталостью в голосе.

Он бросил на нее короткий взгляд, поерзал на сидении и потер свою толстую шею мощной пятерней. Но не сказал ни слова.

Все та же скудная жестикуляция. Мальчика обидели, но он должен быть мужчиной — сделать над собой усилие, не разнервничаться и не въехать своим здоровым кулачищем в челюсть желчной тетке на соседнем сидении. Надо «вести себя по-пацански», говоря на его наречии.

Она взглянула на него с легкой усмешкой. Интересно, надолго его мужества и выдержки хватит? Пока он, насколько был способен, старался вести себя как можно благороднее, но его глаза и повадки говорили о том, что ударить женщину для него совсем не проблема, «не вопрос».

Порывшись в сумочке, она достала сигарету и потянулась к бардачку за зажигалкой.

— Не кури в машине, я этого не люблю, — тут же отреагировал он, отчетливо выговаривая слова.

Вот снова. «Врубил шефа», как говорит он и его дружки. Пусть, мол, почувствует, кто истинный хозяин. Великовозрастный ребенок. Неужели все мужчины такие? Или они такие только в этой стране? Такие же серые и безликие, как ее попутчик. Серёня — так он предложил себя называть. Что ж, пусть будет Серёня, если это сделает ее похожей на его обычных «чувих», и если это единственное условие для того, чтобы тратить на нее деньги. Это не имело большого значения, как и то, куда они едут. Наверняка он везет ее в свой «навороченный» особняк, его фантазия вряд ли простирается дальше. Валяй, вези, плэйбой Серёня, пока нам по пути.

По пути? А куда ведет ее путь? После этой идиотской поездки в места, которые еще недавно казались ей едва ли не святыми; после бестолкового свидания и ссоры с человеком, с которым она еще недавно связывала свое семейное будущее — что вообще теперь ей было нужно? Что имело значение, если она возвращается в город, из которого ей хотелось поскорее вырваться? Что оставалось у нее такого, к чему стоило бы вернуться?

Ответа не было. Была лишь та же отвратительная дорога. Полустершиеся полосы, пробегающие под колесами авто. И ленивый осенний день, клонившийся к вечеру.

Снова пронзительно зазвонил его мобильник. Взглянув на высветившийся на дисплее номер, Серёня нажал кнопку и поднес трубку к уху.

— Аллё! — пробормотал он, затем его лицо исказилось от улыбки. — А, Колян, здорово! Как делы, братан?..

Она коротко взглянула на него, затем достала из бардачка зажигалку и закурила.

— Когда ты заберешь машину из ремонта? — спросила Лена, звонко выстукивая каблучками рядом с ним.

— Не знаю, — рассеянно бросил он в ответ.

— Будем ходить пешком, как образцовые служащие, вроде твоих родителей? — чуть повысила она голос.

Эти слова задели его, но он позволял ей достаточно много, а эта реплика была не лучше и не хуже многих других ее высказываний. Эта «папина дочка» временами заслуживала хорошей порки, но от скандалов он старался уходить, и пока сил на это у него хватало.

— Будем пока наслаждаться чудесной погодой, — сказал он спокойно.

— Очень смешно. Будем наслаждаться чавканьем по грязи и скольжением по заледеневшим неосвещенным дворам, — начиная задыхаться от собственного темпа ходьбы, проговорила она.

— Ты можешь забрать ее сама, ребятам из автосервиса давно пора познакомиться со своей постоянной клиенткой, — произнес он, не глядя в ее сторону.

«Слишком едкая фраза. Сейчас ребенок обидится» — подумалось ему тут же.

Лена посмотрела на него, поджала губы и замолчала.

«Точно. Я снова потерял на время ее чудесный голос» — усмехаясь и досадуя одновременно, сказал он себе, в очередной раз чувствуя укол усталости и безразличия ко всему вокруг.

Они подошли к перекрестку и оказались в толпе пешеходов у светофора.

Попытавшись отвлечься, он посмотрел по сторонам. В окошке красной «Ауди», остановившейся на перекрестке, тускло мерцал огонек сигареты. Он сконцентрировал все свое внимание на нем, иногда это помогало ему успокоиться. Но в этот момент на окне иномарки, как на фотобумаге, проступили контуры лица владельца сигареты. Владелицы, точнее.

Человек, разговаривающий по мобильному телефону за рулем транспортного средства, не способен адекватно оценивать ситуацию на дороге. Видимо, до Серёни эту мысль в свое время забыли довести. В этот раз они не угодили в яму и не напугали пешехода, но, несвоевременно сбросив скорость, он не успел миновать светофор, за что получил пару неодобрительных гудков от водителя следующей за ними и явно куда-то спешащей «десятки».

Не мешайте мальчику развлекаться. Какое ему дело до ваших срочных дел? За рулем непризнанный король автострады, обсуждающий важный вопрос по мобильнику, не видите, что ли?

Сквозь приоткрытую форточку она выдохнула облачко сигаретного дыма и снова затянулась. Толпа пешеходов с нетерпением наблюдала за светофором. Вот он, момент единения. Все люди, как заговоренные, смотрят в одну точку. Ей показалось, что даже одеты они одинаково — бесформенные куртки и мятые плащи. Она возвращается, чтобы снова стать одной из них. Чтобы наряду со всеми стоять на перекрестке и с хмурым усталым лицом ждать, кляня себя, жизненные неурядицы, погоду, светофор и соседа-прохожего.

Тут она заметила, что один из них пристально смотрит на нее. Наверное, все же не на нее, а на броскую «Ауди» Серёни. С чего бы это ему буравить глазами незнакомку на переднем сидении чужой иномарки? Она чуть приблизилась к боковому стеклу и вгляделась в этого пешехода.

И вдруг он улыбнулся.

За ним наблюдали. Это было первым, что он обнаружил, выходя из воды. Молодая женщина лет двадцати шести, расположившаяся в метре от его полотенца, несколько секунд вглядывалась в его фигуру, затем снова вернулась к чтению. Конечно, «наблюдают» — слишком сильно сказано. Просто «смотрят». Как смотрят миллионы женщин на примерно такое же количество мужчин в разгар купального сезона на морских побережьях в разных уголках земного шара. В то время как миллионы мужчин на этих же побережьях бросают многозначительные и не слишком многозначительные взгляды на примерно такое же количество женщин.

Серьезные серо-зеленые миндалевидные глаза на правильном овале лица. Прямые светлые волосы до плеч, стройное тело, роскошный загар — всё это также было при ней, но впервые для него в женщине определяющими оказались ее глаза. Не только определяющими, но и таинственным образом подталкивающими к действию.

— Простите, хотел бы заметить, что ваши глаза правильного морского цвета, — подходя, изрек он как можно более небрежно.

Она смерила его отстраненным взглядом.

— Видимо, на берегу моря у каждого при себе должно быть что-то морского оттенка. У вас, к примеру, есть ваши плавки, — сказала она после паузы и снова обратилась к книге.

Да. Похоже, он попал в поле ее зрения по ошибке. Безразличие в негромком, но четком голосе, давало вполне очевидный ответ. Но ее глаза удерживали его на месте. Они были слишком хороши, чтобы так быстро сдаваться.

— Приятно, что вы это заметили. Тем более, если учесть, что после купания они потеряли свой первоначальный цвет, потемнели от воды слегка, — сказал он, сопровождая слова своей лучшей улыбкой.

«Отличный выстрел, старик!» — сказали бы его друзья, если бы в этот момент находились рядом с ним.

Она снова подняла глаза, и теперь он увидел в них проблеск оживления.

Его улыбка застала ее врасплох.

Еще несколькими минутами ранее это был лишь пижонистый увалень в светло-зеленых плавках, неосмотрительно бросивший свою сумку перед ней (обдав ее ноги россыпью песка), и метнувшийся в море так стремительно, словно оно собиралось вот-вот покинуть побережье.

Первая сказанная им фраза превратила его в стандартного «курортного мотылька», мнящего себя непревзойденным охотником за женским полом. Неоригинальный комплимент вкрадчивым голосом.

И вдруг эта улыбка. По-мальчишески озорная и вместе с тем делающая его лицо одухотворенным. Чем-то неуловимо похожая на улыбку ее отца — одно из коротких воспоминаний о нем, сохранившихся в ее памяти.

— Вы впервые здесь? — спросил он.

Внезапно она ощутила, что глаза игнорируют ее призывы вернуться к чтению и продолжают с удивлением смотреть на незнакомца.

— Была пару лет назад. С мужем.

В отличие от глаз, ее голос полностью подчинился ей, остался подчеркнуто спокойным.

Несколько секунд он внимательно смотрел на нее, затем наклонился за полотенцем и, выпрямившись снова, взглянул куда-то вдаль.

— Мне искренне жаль, что вы расстались, — произнес он.

Она почувствовала, как ее левая бровь поползла вверх. Это было уже не просто легкое удивление. Ее голос был безукоризнен, когда она говорила последнюю фразу. Лицо не могло выражать ничего из того, что с ней происходило. Тогда как он догадался, как за считанные секунды смог проникнуть в ее голову и заглянуть в ее жизнь? И почему он сразу выдал результат? Попытка произвести впечатление? Или он способен на что-то большее? Она не могла прочесть ответ на его лице, и это еще сильнее сбивало ее с толку. Он больше не был похож на «охотника», сожаление в его голосе казалось неподдельным, а его взгляд был теплым и открытым.

— Вам не кажется, что этот разговор не вполне соответствует пляжной беседе? — сказала она, пытаясь вывести себя из замешательства.

— Полностью согласен, — сразу же ответил он, словно ожидая этой реплики. — Хотел бы встретиться с вами сегодня в 19.00 в гостиничном ресторане. Если вы ничего не имеете против.

Она молчала, не отрывая своих глаз от его лица.

— Отлично, — бросил он, затем уложил полотенце в сумку и направился к выходу с пляжа.

Просто, как дважды два. Она считала себя умнее любого мужчины. Но, видимо, этот человек не был «любым» — не придал значения ни равнодушию на ее лице, ни холоду в ее голосе. Переиграл ее с легкостью и уверенностью, не позволив ей вставить ни слова. Разве? Разве он заморочил ей голову каким-то красивым монологом? Разве очаровал остроумием? Покорил цитатами из классиков? Нет, просто она, несмотря на реноме «женщины, которая за словом в карман не полезет», на этот раз не нашлась с оценкой тому, что видели ее глаза. И даже теперь, глядя вслед назначившему ей свидание незнакомцу, не могла найти объяснений. «Ерунда какая-то», — подумала она растерянно. — «Никуда я не пойду, с какой стати?» Но внутренний голос ответил тут же: «Еще как пойдешь. Да еще и в своем лучшем платье».

Ресторан постепенно заполнялся людьми, желавшими приятно провести теплый приморский вечер в уютной компании. Джаз, цветы в резных вазочках, приглушенный свет — атмосфера романтики была выдержана идеально. Мужчины в костюмах, женщины в легких летних нарядах. Ему нечасто доводилось отдыхать в ресторанах, и изящество всего того, что он видел вокруг себя — от розочек в петлицах музыкантов оркестра до причудливых узоров на стенах — привлекало его внимание и будоражило воображение.

Но лишь до того момента, как она появилась в зале.

Недостаточность освещения не позволяла ему определить цвет ее элегантного вечернего платья, но наверняка оно было того же серо-зеленого оттенка, что и глаза, которые смотрели прямо на него, пока она шла от двери до его столика. Уверенная и красивая походка хозяйки своей судьбы. Браслет на правой руке и часики на левой. Цепочка на тонкой шее. Светлые локоны, накрывающие обнаженные плечи. Казалось, он уловил каждую мелочь в ее внешности, несмотря на то что видел перед собой только ее глаза. Теперь в них не было утренней серьезности и отстраненности, они лишь по-прежнему излучали внутренний свет, привлекший его и остававшийся для него таинственным.

— Заказали что-нибудь? — с легкой улыбкой бросила она первую фразу.

Еще несколько секунд он неотрывно следил за ее движениями. Она расположилась напротив него лицом к оркестру, положила сумочку рядом и неторопливо осмотрелась, прежде чем снова взглянуть на него. Улыбка показалась ему столь же завораживающей, что и ее взгляд. Настолько чарующей, что он не сразу нашелся с ответом.

— Нет, я даже не думал о еде, так ожидал вашего появления, — проговорил он.

Слова прозвучали довольно тихо, и он не был уверен, что она расслышала их. Ее брови чуть приподнялись, она снова повернула голову, разглядывая зал.

— Ребята неплохо постарались, чтобы создать интимную обстановку здесь, вы не находите? — сказала она, переключая свое внимание с посетителей на оркестр.

Ему вдруг захотелось, чтобы исчезли и зал, и люди за соседними столами, и музыка. Он остро почувствовал необходимость ее взгляда, ее внимания для себя. И это придало ему уверенности.

— Да, получилось довольно уютное местечко, — заговорил он, наконец, — хотя ко всему при желании можно придраться. Например, к униформе официанток — по мне, она довольно безвкусна.

Она снова повернулась к нему и, чуть наклонив голову, усмехнулась.

— Вы случайно не модельер? Может быть, тогда вы оцените и мой наряд? — проскочила в ее голосе кокетливая нотка.

— Вы выглядите великолепно, — произнес он, глядя ей прямо в глаза. — В этом у меня нет никаких сомнений, хотя я вовсе не модельер.

Она снова загадочно улыбнулась и слегка кивнула в знак благодарности.

— А кто вы по профессии, если не секрет? — спросила она, вглядываясь в его лицо.

— Рекламный агент, — коротко ответил он, наблюдая за ее реакцией.

Она с понимающим видом усмехнулась.

— Помогаете богатым дядям и тетям выгодно расставаться с деньгами?

— Да, с выгодой для них, ну и для фирмы, конечно, тоже, — добавил он и усмехнулся в ответ.

Она весело рассмеялась. Пока он не видел в ней той серьезной молодой женщины, которую встретил утром на пляже. Но в ней появился особенный шарм, который до этого был от него скрыт. Беззаботность в ее голосе, раскованность в позе и жестах. Улыбка, которая делалась то немного насмешливой, то чуть легкомысленной, но постоянно присутствовала на ее лице. Дама напротив него становилась другой или хотела таковой показаться. И только ее глаза излучали тот самый ровный и притягивающий свет. Ему казалось, что глаза эти по-прежнему хранили свою тайну.

— Человек на такой работе, наверное, должен неплохо разбираться в людях? — произнесла она, словно проникая в его мысли.

— Возможно, — сказал он с подчеркнутой скромностью, — хотя, не скрою, мне хотелось бы знать их значительно лучше. Женщин особенно. Может, вы мне в этом поможете?

Последний вопрос сорвался с его губ неожиданно для него самого, но выражение ее лица нисколько не изменилось.

— Я? Вряд ли у меня получится, — задорно проговорила она. — Боюсь, я не могу похвастаться даже тем, что сама знаю себя достаточно хорошо.

Он посмотрел на нее с улыбкой, готовясь сказать что-нибудь ободряющее или, по крайней мере, остроумное. Но язык снова его не послушался.

— В таком случае, может быть, вы позволите мне помочь вам? Мне кажется, что рядом с вами нет человека, который мог бы это сделать.

Она определенно обладала какой-то странной магией, и он все явственнее чувствовал себя заложником этого волшебства. Простые слова, которые говорятся в беседе с незнакомой дамой, словно испарились из его сознания. Внезапно он как будто остановил разговор и направил его по неведомой ему самому траектории. И сделал это раньше, чем успел спросить себя о причине этому.

Улыбка на ее лице слегка померкла, но по-прежнему оставалась, словно его собеседница не была уверена в своем отношении к сказанному. Поворот был неожиданен и для нее. Или все же не был? Ведь еще утром она увидела в этом незнакомце что-то новое для себя. Стоило ли удивляться, что несколько минут пустого разговора были перечеркнуты этим человеком в одну секунду? Пока она не была готова к пониманию ответа на этот вопрос.

— Ваша уверенность, наверное, очень помогает вам в вашей работе, — заговорила она чуть тише, чем раньше. — Но в данном случае, по-моему, вы слегка заторопились.

Она взглянула в его глаза, ожидая увидеть смущение или разочарование. Возможно, ей стало бы легче от этого, по крайней мере, это было бы понятно. Но взгляд человека напротив не изменился — он просто смотрел на нее. Она не увидела ни мужского нетерпения, ни детской капризности. Ни угрозы, ни насмешки. При этом в них оставалось что-то теплое и родное, чему она не находила названия. Она заставила себя отвести взгляд и попробовала переключить свое внимание на оркестр, затянувший очередную джазовую композицию.

Возможно, этому разговору нужна была пауза, она помогла бы ему вернуться в прежнее русло. Но следующая реплика подоспела чуть быстрее, чем это возвращение могло бы случиться.

— Я всего лишь говорю о том, что вижу. И абсолютно не спешу, вечер только начался. Мне хотелось бы провести его с вами, несмотря на то что я до сих пор не знаю вашего имени. Это как раз к вопросу о моей торопливости.

Голос звучал твердо и уверенно, чего нельзя было сказать о состоянии его хозяина. Мысли совершенно перемешались в его голове. И одновременно ему становилось легче от того, что вещи, которые он не смел сказать никому раньше, теперь так свободно и решительно прорывались наружу. Навстречу той, которая, как ему казалось, могла бы оценить все сказанное.

Оркестр продолжал играть, но она словно перестала его слышать. Да, торжественная часть вечера подошла к концу, едва начавшись. Она сама не заметила, как вежливая улыбка соскользнула с ее лица. Как исчез и всякий смысл изображения жизнерадостности и легкомыслия. Незнакомец не говорил об этом вслух, но она чувствовала, что он видит ее значительно глубже, чем ей хотелось бы позволить. Страха она не чувствовала. Оставалось ощущение чего-то необычного, недоступного в понимании. И она по-прежнему не знала, как к этому относиться.

В этот момент к столику, наконец, приблизилась официантка. Ее бело-голубой легкий костюм с передником действительно выглядел довольно нелепо на фоне шикарных нарядов посетителей. И, как будто чувствуя это, девушка держалась подчеркнуто отстраненно. С вежливой официальностью она осведомилась о заказе, однако, с ответом ни молодой человек, ни его спутница не торопились. Они смотрели друг на друга и со стороны выглядели несколько растерянно, словно люди, только что получившие какое-то невероятное известие. Немного подождав, она удалилась, оставив загадочных клиентов наедине с их размышлениями.

— Марина, — произнесла она, как только официантка отошла от их столика.

— Максим, — тут же откликнулся он, слегка наклоняя голову.

— Понимаете, Максим, — заговорила она тихо и четко, — когда я говорю с незнакомым мужчиной, то предпочитаю знать, что ему от меня надо. А что нужно вам, мне пока непонятно. Вам придется показаться из-за своей маски загадочности, если вы хотите, чтобы наш совместный вечер удался.

Не то, всё не то… Она едва не закрыла глаза от огорчения и разочарования. У нее было время, чтобы подумать, пока рядом находилась официантка. И что же? Все, на что хватило ее женского обаяния — это пара резких фраз в адрес человека, который только что предложил ей помощь?

Упершись локтями в края столика, он наклонил голову еще ниже, словно пристально изучая узор на скатерти прямо перед ним. Да, все правильно. Ни к чему был этот разговор. Еще одно его высказывание — и она возьмет свою сумочку, а затем, бросив последний взгляд, скроется, исчезнет для него навсегда. Он ясно увидел эту картину, и его сердце сжалось от такого зрелища. Неужели даже тогда, когда ему внезапно предоставился шанс встретить ту, о которой мечталось, он не сможет сделать ничего, чтобы удержать ее рядом даже на вечер? Неужели он…

— Вы понравились мне. С самого первого взгляда. Понравились не как красотка на пляже. Я увидел в вас большее. Я чувствую ваш свет, и с каждой минутой он всё дороже для меня. И я не хочу вас отпускать.

Фразы рождались и тут же рывками вылетали, выталкивались из него. Пока они летели, он неотрывно следил за ее глазами, чувствуя, что они помогают ему. С каждым новым словом он чувствовал себя свободнее. Он был уверен в том, что она поймет его, даже несмотря на неказистость оборотов, и от этого на сердце становилось теплее.

Этого не может быть. Мужчины давно не говорят таких слов, они находят другие и считают их, как и себя, решающими, бьющими точно в цель. «Ваш свет»? «Я увидел в вас большее»? Кто ты и почему говоришь мне это так прямо и не смущаясь? И почему, черт возьми, я верю?

— И еще я вижу, что вы несчастливы. Оттого, что играете множество ролей, и не можете себе позволить быть самой собой, — сказал он и замолчал, глядя на нее.

Вот почему. Потому что он видит меня.

Еще несколько мгновений она смотрела на него, не мигая. А затем почувствовала, как нечаянная улыбка приводит ее губы в движение. Сердечная улыбка.

— Устали от игр? — позабытым «домашним» голосом поинтересовалась она.

— Да. Причем как по чужим, так и по своим правилам, — ответил он, помедлив.

Она с улыбкой протянула руку к сумочке.

— Я закурю, ты не возражаешь? — спросила она.

— Кури на здоровье, — отозвался он. — Ты вообще можешь вести себя так, как тебе захочется. По крайней мере, со мной.

— Спасибо, я это запомню, — сказала она, бросив на него мимолетный взгляд.

Вытащив из пачки сигарету, она щелкнула зажигалкой. Ее пальцы заметно подрагивали. Она знала, что он видит это. В другой ситуации она не позволила бы постороннему мужчине увидеть свое душевное состояние. Но внезапно ей стало легко от ощущения того, что необходимость что-то скрывать не довлеет над ней. Никаких игр, только она, сигаретный дым и человек напротив.

— Скверная привычка, согласна, — произнесла она извиняющимся тоном. — То немногое, что осталось со мной от супружеской жизни. Мы действительно расстались с мужем, ты был абсолютно прав.

Он наблюдал за переменой в ней, удивляясь и радуясь одновременно. Его поразила ее способность во мгновение сбросить маску и получить удовольствие от этого. Ее свобода тут же передалась ему, он почувствовал какое-то обновление в себе, словно кто-то вдруг снял все запреты, открыл невидимую дверь в другое измерение, заменил штампы, рамки и условности чем-то другим — доступным, естественным, чистым, справедливым.

— Хочешь поговорить об этом? — спросил он.

Она ненадолго задумалась, затем покачала головой.

— Наверное, нет. Все это в прошлом, в которое мне уже не хочется возвращаться. Я полюбила не человека, а его деньги, и в этом была моя ошибка, за которую я расплатилась двумя годами душевного забвения. Нельзя было жить по принципу: «богатство есть, а любовь приложится». Нельзя было требовать от человека того, чего он не мог мне дать. И ждать превращения бизнесмена на дружеской руке с криминалом, крутящего романы с несмышлеными девчонками за моей спиной, в прекрасного светлого рыцаря было просто нелепо.

— Но разве современная женщина не стремится прежде всего к комфорту?

— Современная женщина, как и любая другая, стремится к счастью для себя и своей семьи. Пусть даже не всегда осознавая это. Просто пути для этого подбирает разные, в меру своей женской фантазии. Кто-то, как одна из моих подруг, ищет любовь и машет рукой на комфорт, а потом воспитывает троих детей без мужа в старенькой однокомнатной квартире. А кто-то, как я, живет в роскоши, но не чувствует жизни, отдаляется от нее шопингами, маникюрами, массажами и прочими прелестями, которые может с легкостью себе позволить. Мечтает о ребенке, и сама усмехается этой мечте. Наверное, счастье, как и все в этой жизни, находится где-то на золотой середине. Тот, кто не требует от жизни и от своего спутника больше, чем ему действительно нужно, выигрывает.

Она говорила задумчиво, к концу монолога ее взгляд затуманился. В очередной раз затянувшись, она снова взглянула на него и улыбнулась.

— Ну и наворотила я тут… Прости, это всего лишь философствования одинокой молодой женщины. Несчастливой, как ты верно заметил.

— Наверное, хорошо, что ты все это сказала. Может быть, что-то поняла для себя, — сказал он спокойно и, помолчав, добавил, — и я тоже что-то понял, надеюсь.

Он кивнул ей, получился весьма дружелюбный жест. Она чуть склонила голову в знак благодарности. Все получалось легко, каждая эмоция чутко отражалась на обоих лицах и также чутко читалась. Окружающая обстановка только дополняла картину. И возвращение официантки также показалось им на редкость своевременным.

На этот раз они не заставили себя ждать с заказом. Довольно бойко и со знанием дела определили легкий ужин для двоих, заставив официантку усомниться в том, что они и были той самой парой, которую она видела за этим столиком несколькими минутами ранее.

— Расскажи о себе, Максим, — попросила она, когда девушка отправилась передавать заказ. — Ты, наверное, человек с весьма интересной судьбой.

— Да нет, я думаю, о моей судьбе пока можно говорить только в будущем времени, — произнес он, усмехнувшись. — Пока я только строю планы на свою дальнейшую жизнь. Этакие «мечты рекламного агента на отдыхе»…

Она чуть прищурилась и, положив голову на руки, замерла в ожидании. Увидев это, он снова усмехнулся.

— Похоже, теперь мы пришли к разговору о мужской мечте.

— Мне будет вполне достаточно услышать о том, к чему стремишься ты.

Он повернул голову к залу и несколько секунд смотрел на посетителей. Затем снова взглянул на нее. Мужество и серьезность, которые она увидела в его глазах, поразили ее. Похоже, молодой человек, сидевший перед ней, действительно к чему-то стремился, он не прожигал свою жизнь впустую. Она вспомнила, как еще несколько часов назад приняла его за легкомысленного повесу, и почувствовала укол стыда.

— Это труднее сформулировать, чем я думал, — доверительно сказал он. — Дело в том, что у меня нет четкого плана на жизнь. Я много мечтаю, многие варианты держу в голове. Но цели, наверное, только две. Мне нужна материальная независимость, чтобы ни я, ни моя будущая жена, ни мои дети, ни родители не чувствовали себя ущемленными, обязанными кому-то. И я хочу сохранить в себе физические и душевные силы, чтобы быть полезным моей семье.

— Хочешь сделать головокружительную карьеру, но не «сгореть» на работе? — спросила она с доброй усмешкой.

— Нет, я бы не назвал себя человеком амбициозным, а потому мне не нужна головокружительная карьера. Мне просто нужна работа, которая позволила бы мне самореализоваться, неплохо бы оплачивалась и оставляла бы мне достаточно времени для моей семьи. Такая вот мечта, — проговорил он и, улыбнувшись, пожал плечами.

Она тепло улыбнулась в ответ.

— Из тебя должен получиться отличный семьянин, — сказала она. — Ты просто находка для «домашней» женщины.

— А разве не все женщины хотели бы чувствовать себя «домашними» — нужными, зависящими и зависимыми? — спросил он, склонив голову набок.

— Думаю, многие из них с тобой бы поспорили, — проговорила она в ответ, и, сделав паузу, добавила. — Но я бы скорее согласилась.

Третий визит официантки, на этот раз с заказом, был снова воспринят ими спокойно. Они будто были поглощены своими мыслями. Девушка попыталась перестать обращать внимание на изменения в поведении молодой пары, но любопытство заставляло ее пристальнее, хоть и тайком, присматриваться к этим двум посетителям. Со вкусом одетые, приятной внешности, без колец на безымянных пальцах, милые и вежливые в обращении — чудесная интеллигентная пара, проводящая тихий летний вечер. Хоть сейчас на рекламный буклет курортного санатория. Но какие разные эмоции на этих молодых лицах ей довелось увидеть за такой короткий срок? За этим столиком была создана какая-то особая аура, которая ей раньше не встречалась. Словно происходило некое действо, актеров которого она видела, но роли которых оставались для нее недоступны. Гости за другими столиками постепенно расходились по номерам или напивались, они сплетничали, громко смеялись или ругались — и только эта пара как будто была наполнена какими-то другими переживаниями, которые непостижимым для обывателя образом коснулись и ее, неприступной девушки в бело-голубой униформе.

— Закажете что-нибудь еще? — осторожно спросила она.

Молодой человек взглянул на нее так, как будто не сразу понял смысл ее слов, затем тепло улыбнулся.

— Нет, спасибо, этого вполне достаточно.

— Я буду неподалеку, сообщите, если что-то понадобится, — проговорила официантка менее официальным тоном, чем обычно.

Девушка за столиком удивленно подняла глаза и, ненадолго задержав взгляд на ее лице, благодарно кивнула.

— Обязательно, большое спасибо за такую чуткость. Вы прекрасно работаете.

— Приятного аппетита, — сказала, слегка покраснев от похвалы, официантка и поспешила к соседнему столику, откуда ей настойчиво помахивал рукой нетерпеливый посетитель.

— Как мила эта девочка, правда? — обратилась она к нему.

— Да, я даже готов взять назад собственные слова о ее наряде, — усмехнулся он.

Она засмеялась.

— Ну-с, не пора ли нам подкрепиться? — весело поинтересовалась она.

— Согласен, не все же нам вести сложные разговоры на вечные темы, — иронически приподняв бровь, отозвался он и взялся за вилку.

— Я не была здесь раньше, а стоило бы зайти, — проговорила она, принимаясь за коктейль, означенный в меню, как «фирменное блюдо».

Он отставил пустую тарелку в сторону и улыбнулся в ответ на ее фразу.

— Кажется, мы оказались голодными.

— Я думаю, мы просто не успели испортить друг другу аппетит, — предположила она с улыбкой.

Его смех оказался сердечен и заразителен, а потому был ей особенно приятен.

— Спасибо тебе за этот вечер, Марина, — неожиданно сказал он.

— А что, он уже подходит к концу, как наш ужин? — удивилась она.

— Нет, конечно, нет, — тут же ответил он. — Просто я хочу сказать тебе, что предыдущий час был удивительным. Как бы не сложился дальнейший вечер, я уверен, что он запомнится мне надолго.

— Для воспоминаний еще будет предостаточно времени, Максим, — почти пропела она в ответ.

— И то верно. Оставим прошлое для будущего и сделаем свое настоящее запоминающимся, — со значимостью в голосе изрек он.

— Ого! Цитата? — изумилась она.

— Нет, экспромт собственного сочинения, — с нарочитой гордостью произнес он и рассмеялся.

— Здорово, — шутливо восхитилась она и, понизив голос, добавила с усмешкой, — только знаешь, чтобы оставить этот вечер в памяти, мне, кажется, пора проветриться. Фирменный коктейль оказался довольно пьяным для меня.

— Без вопросов, — поддержал он. — Нам действительно пора прогуляться.

«Милая» официантка действительно была неподалеку. Ему оказалось достаточно лишь оглянуться на нее, чтобы она тут же направилась к их столику.

Весело расплатившись, они покинули зал. Пару секунд девушка молча смотрела им вслед, но затем, словно опомнившись, собрала посуду с их столика и отправилась на кухню. По дороге она поймала себя на мысли, что хотела бы увидеть эту пару за тем же столиком снова.

Было около половины девятого. То самое время, когда солнце прощается со своими черноморскими поклонниками до нового дня, скрывается от них за хребтами, как правило, оставляя вместо себя чудесный нежный ко всем отдыхающим вечерок. Именно он и встретил их на выходе из ресторана.

Несколько секунд они молча стояли на ступеньках, наблюдая за тем, как последние отблески волшебного светила покидают верхушки сосен и крыши крохотных жилых домов с табличками «Сдается комната», перестают играть в стеклах витрин магазинчиков и прибрежных закусочных, передавая их во власть яркого искусственного освещения. И вот он, последний чуть грустный взгляд солнца на свое отражение в бескрайнем море. До завтра, не скучайте…

— Удивительная картина, правда? — произнесла она. — Каждый раз она меня поражает и завораживает. Вроде бы ничего нового не происходит… Но одновременно столько всего переворачивается в душе, столько успокоения и надежды… Почему этого нет в городских пейзажах, или я просто потеряла ощущение естественности среди многоэтажек?

— Боюсь, мы все в какой-то мере потеряли себя в каменных джунглях, — задумчиво откликнулся он. — Но хорошо, что некоторые еще чувствуют это и умеют радоваться простым знакам внимания природы, которые никто отнять не в силах.

Они спустились по лестнице и зашагали по тропинке к морю. Едва уловимый сосновый запах и стрекот цикад усилились, словно настойчиво пытаясь оставить след в памяти каждого прохожего именно сейчас, когда главное сверкающее сокровище здешних мест отправилось почивать. Хруст гальки под ногами, далекая музыка с неугомонной набережной, приглушенный женский смех в парковой беседке… Звуки обострились, и каждая нота казалась совершенно гармоничной в лениво, но уверенно подступавших сумерках.

— Предлагаю отправиться к Камню Вечности, — вдруг сказала она с улыбкой.

— Честно говоря, я понятия не имею, что это такое, — удивился он. — И как-то не припомню подобной экскурсии в предложениях местных бюро.

Она усмехнулась.

— Ее там и не может быть. Это мой эксклюзив. Можно даже сказать, моя выдумка, — проговорила она. — Составишь компанию фантазерке? Правда, придется немножко полазить по камням.

— С удовольствием. Поход к сказочному камню закатной порой, что может быть романтичнее? — вздохнул он мечтательно, поднимая голову к небесам. — Тем более, если оттуда также хорошо видны эти вечерние звезды.

— Оттуда все видно гораздо лучше. Когда я там очутилась, у меня возникло полное ощущение, что я оказалась наедине с вечностью. Отсюда и название — Камень Вечности.

— Звучит весьма привлекательно, — произнес он в небо и посмотрел на нее. — Такие слова должны принадлежать нежному и мудрому созданию. Мне, кажется, это соответствует тебе в полной мере.

— Если только где-то глубоко внутри, — усмехнулась она в ответ. — На самом деле эти слова принадлежат даме на перепутье, которая далеко не всегда мила с окружающими и отнюдь не всегда понимает смысл своих поступков. И даже мечта ее не идет ни в какое сравнение с мечтами доверчивого и нежного ребенка, которого видишь ты.

— Не хочешь озвучить? — предложил он, не сводя с нее глаз.

— Мою мечту? — бросила она на него мимолетный взгляд. — Я уже упоминала о ней вскользь. Хочется жить по-человечески. Родить ребенка от порядочного и обеспеченного человека. От того, кого можно было бы назвать Мужчиной и больше никогда в справедливости этого определения не сомневаться. Как не сомневаться и в правильности, в честности его поступков и намерений. И чтобы наш ребенок был счастливым, физически и духовно развитым, добрым и внимательным. Человеком будущего.

Ему нечего было ответить на это. Она говорила с таким чувством и сердечностью, что шутки, как и любые другие комментарии показались ему неуместными.

— Беспокоит только осуществление этого проекта, — со жгучей иронией в голосе продолжила она. — Ведь довольствоваться малым я не согласна, а соответствовать моим требованиям, наверное, совсем непросто. Обеспеченных людей, которых я знаю, съедает ощущение собственной невероятной значимости. Необеспеченные теряют терпение в погоне за хорошей жизнью. Время делает людей жестче, непробиваемее, циничнее…

Тут она прервалась и взглянула на него, будто опомнившись.

— Вот и я, несмотря на свои светлые мечты, постепенно становлюсь такой же, да? Прости, Максим, не принимай на свой счет. И вообще, поменьше обращай внимания на этот бред расстроенной жизнью тетки. Все наладится. Знаешь, я не жалею о том, что со мной произошло. То, что я впустую потратила молодость на жизнь в золотой клетке — неправда. Каждое событие надо воспринимать как урок и винить в поражениях только себя. Искать причины в себе, делать выводы и жить дальше, стремиться к поставленной цели. Правда?

Ее взгляд смягчился, она нежно улыбалась ему.

— Конечно, да, Марина, — сказал он просто. — И все будет хорошо, пока ты способна смотреть на себя со стороны.

— Ну и отлично, — почти пропела она и взяла его за руку. — Кстати, вот мы и пришли.

Он удивленно огляделся по сторонам, не заметив за разговором, как они оказались на побережье прямо перед довольно высокой баррикадой из валунов.

— И который из них будет Камнем Вечности? — спросил он с улыбкой.

— Он находится как раз за ними, — пояснила она. — Однажды вечером я прогуливалась вдоль берега, наткнулась на эту каменную глыбу, и женское любопытство заставило меня заглянуть за нее. И вот. Считаю, что я была сполна вознаграждена за это своим открытием. Помогай, ковбой, мы должны преодолеть этот завал.

Он усмехнулся ее словам и, держа ее руку, стал осторожно карабкаться по камням.

— Даже если мы упадем и разобьемся, можно будет назвать это достойным завершением вечера, — пробормотал он.

Через пару минут они уже были на вершине завала.

— Вот он, мой красавец, — восхищенно выдохнула она, кивая на гигантский валун, в предсумеречной синеве неба напоминавший исполинскую фигуру богатыря.

Он словно вырастал прямо из воды и неумолимо тянулся ввысь, простирая к небесам выступ, чем-то похожий на мощную руку в перчатке. Между валуном и камнями, на которых стояли они, образовалась уединенная площадка метров на пять в длину и на десять в ширину, ограничиваемая хребтом, протягивавшимся вдоль берега. Притихшее море облизывало прибрежную полоску темно-серой гальки, отражая в своих водах безмятежное небо, провожавшее к горизонту последние розоватые перья облаков.

— Как чудесно, — вырвалось у него.

— Добро пожаловать на мою летнюю площадку, — промурлыкала она и засмеялась. — Спустимся вниз?

Вид с «летней площадки» ничуть не уступал виду с вершины. Теперь завал и валун-богатырь словно образовывали треугольную рамку, в которую попадал морской горизонт, едва отличимый в этот вечерний час от моря и неба. Ему тоже показалось, что в этой картине есть какой-то едва уловимый замысел природы. Все словно было исполнено ожидания. И одновременно будто шептало какую-то сокровенную тайну мироздания. Тайну вечности.

— Великолепно, — сказал он ей. — Побольше бы таких открытий.

Она стояла рядом с ним и молча смотрела в море, как и он, наслаждаясь каждым штрихом раскинувшегося перед ними полотна.

Внезапно она высвободила свою ладонь из его пальцев и сделала шаг к воде.

— Неплохо бы искупаться, — проговорила она решительно и завела руку за спину к застежке на платье.

Он чуть озадаченно улыбнулся.

— Ну, вообще-то неплохо бы, только я не захватил с собой… — начал он и осекся.

Ее платье полетело к его ногам, а следом за ним она, ничуть не смущаясь, сбросила с себя бюстгальтер и трусики.

— В позднее время на безлюдном побережье плавки, как и купальник, совсем необязательны, — лукаво улыбнувшись, сказала она и добавила: — Давно мечтала это сделать.

С этими словами она развернулась и направилась к морю. Он провожал взглядом ее обнаженное тело, отказываясь верить своим глазам и одновременно не видя в ее поступке ничего шокирующего.

Войдя в воду по щиколотку, она оглянулась.

— Ну, а ты не хочешь присоединиться? — спросила она. — Вода просто замечательная.

— Ты себе не представляешь, какой сейчас открывается вид с берега. Я бы назвал эту картину: «Женская грация в последних красках дня», — крикнул он ей.

— Тебе не удастся меня смутить, — ответила она. — Присоединяйся, будет, о чем вспомнить!

Он посмотрел по сторонам.

— А место действительно безлюдное? За одежду можно не беспокоиться?

— Я об этом не подумала. Ладно, оставайся, будешь сторожить, — со смехом бросила она ему и продолжила свой путь.

Он смотрел ей вслед, понимая, что уже давно не видел ничего более красивого. Ее светлые волосы чуть развевались на шаловливом морском ветерке, а вода с радостным плеском принимала в свои объятия столь привлекательную гостью. Наконец, она вошла в море по пояс и снова оглянулась на него.

— Сторожить, значит… — задумчиво пробормотал он, еще раз взглянул по сторонам, и вдруг воскликнул. — Черта с два!

Спешно срывая с себя одежду, он бросился к воде.

Она отплыла всего на несколько метров. Он догнал ее очень быстро, с легкостью скользя по прохладной водной глади. Она задумчиво смотрела в сторону горизонта, а когда он подплыл к ней вплотную, развернулась к нему и едва заметно улыбнулась.

Поймав ее взгляд, он остановился прямо перед ней и улыбнулся в ответ. Ее глаза и улыбка были пленительными и одновременно раскрепощающими.

— Как водичка? — спросила она и, прежде чем он успел ответить, ее руки обхватили его и привлекли к себе.

Их губы соприкоснулись, и раньше, чем они оба успели сообразить, что произошло, вода заботливо скрыла своих поздних гостей от возможных посторонних взглядов, коих, признаться, не было ни в этот момент, ни когда разгоряченные тела продолжили свой разговор на берегу.

— Одевайся, начинает холодать, — послышался ее голос.

— О, нет, мне так хорошо, что я боюсь даже пошевелиться, — проговорил он, с улыбкой глядя на темнеющее звездное небо перед собой.

— Давай-давай, если не хочешь назавтра проснуться с простудой.

Он не обратил внимания на тон ее голоса во время первой реплики, но во время второй понял, что холодает не только на побережье. Холодом повеяло на него и от того, как были сказаны эти слова. Он приподнялся на локтях и взглянул на нее. Она спокойно надела платье и застегнула его, равнодушно глядя перед собой.

— Что-то случилось? — спросил он и присел, не отрывая глаз от ее лица. Он не видел уже ничего вокруг, пораженный внезапной переменой в ней.

— Все нормально, — с напускной небрежностью бросила она, удостоив его лишь мимолетным взглядом. — Просто нам пора идти.

— Даже если ты хочешь, чтобы наш вечер закончился прямо сейчас, совсем необязательно отворачиваться от меня, — сказал он ей, чувствуя нотки обиды в своем голосе. Вокруг не только холодало, но и быстро темнело. И ему казалось, что примерно то же происходило в это время с ними.

Он протянула руки за туфлями, но его фраза остановила ее. Некоторое время она смотрела себе под ноги, и, наконец, подняла взгляд на него. И тут его сердце сжалось. В ее глазах он увидел слезы. В них уже не было пустоты, но не осталось в них и следа от радостной задумчивости, с которой она пришла сюда. Это было так неожиданно для него, что он замер в растерянности.

Чуть помедлив, она взяла туфли и, приблизившись к нему, села рядом. Они сидели молча, глядя на сгущающиеся сумерки. Горизонта уже не было видно, море безразлично билось о громадный бесформенный камень со странным отростком, уставившимся в небо, которое успело утратить все свои светлые краски.

Он не торопил ее. Ей было непросто подобрать нужные слова. А они оба не знали, стоит ли вообще начинать этот разговор.

— Все в порядке, Максим, — наконец заговорила она. — Все было прекрасно, правда. Последние лучи солнца, запах морской воды, крики чаек вдалеке, теплая галька на берегу, наши ожившие от нежности тела… Всё это великолепно. Наверное, об этом я мечтала, когда ехала сюда. Забыть обо всем и отвлечься, получить массу приятных эмоций и ощущений…

Все звуки, цвета и запахи словно исчезли для него. Как будто они находились на съемках фильма и вот, наступило время окончания съемочного дня, и бригада рабочих вынесла все декорации и потушила освещение. Все актеры свободны, могут расходиться по своим делам. И только двое из них задержались на площадке, в темноте продолжая свой незавершенный диалог.

— Но я сделала ошибку, — сказала героиня. — Сделала то, что делать не следовало, но удержаться от этого не смогла. До того, как мы оказались здесь, прошло очень много времени. Мы не встретились у этих камней, мы встретились гораздо раньше. Мы сказали друг другу гораздо больше, мы почувствовали друг друга гораздо тоньше. Ты сделал то, что было так нужно мне. Заглянул в меня и позволил мне самой увидеть то, что до нашей встречи я не видела. Ты освободил меня, позволил мне быть такой, какой я сама себя не знала. Был так внимателен ко мне. Оценил и не отверг мою искренность, мои мысли, мои тайны и мечты. Я открыла всё с такой легкостью, что сама этого не ожидала. И, казалось, поняла себя. Нашла ключик. Но я позволила себе зайти слишком далеко. И мне больно оттого, что все стало развиваться неправильно. Оттого, что я превратила прекрасный, не похожий ни на что вечер в начало банального курортного романа, у которого нет и не может быть будущего.

Говоря это, она не смотрела на него. Слова и так давались ей невероятно тяжело, и любая мелочь в его взгляде могла унести в сторону тонкую нить ее мысли, которую она так старалась удержать.

Она боялась посмотреть на него и теперь, когда все или почти все было ею сказано. Ей хотелось, чтобы он ее понял. Но она чувствовала, как это трудно даже для нее самой и поэтому просто сидела рядом, глядя перед собой невидящими от темноты и подступивших слез глазами. Наконец, она робко положила свою голову на его плечо. Секунду он сидел без движения. Затем его рука нежно обняла ее, а голова прислонилась к ее голове. В ту же секунду первая слеза выкатилась из ее глаз. Она почувствовала невероятное облегчение и благодарность.

Через некоторое время он поднялся и стал неторопливо одеваться. Понимая, что она смотрит на него, он постарался придать лицу спокойное выражение, но руки с трудом слушались своего хозяина, сообщая ей всё о его внутреннем состоянии.

Она не упускала ни одного его движения, и ей казалось, что тяжесть, которая только что оставила ее, передалась ему. От этого становилось только хуже. Ее искренность уже не виделась ей необходимой, раз она влекла за собой такую печаль для них обоих. Но она уже не понимала, что означало «держать себя в руках» и «притворяться». Человек, стоявший перед ней, был достоин того, чтобы знать, что творится у нее на душе. И страдал от этого… И она страдала вместе с ним.

— Нам обоим нужно отдохнуть, — вдруг тихо сказал он и внимательно посмотрел на нее. — Столько всего случилось в этот вечер. Он был таким разным, таким насыщенным эмоциями, что утомил и тебя, и меня. Завтра утром мы проснемся и увидим, что ничего плохого не случилось. Каждый из нас сегодня приобрел что-то новое и очень ценное для себя, и надеюсь, мы стали чуть лучше и мудрее. Просто нужен тайм-аут, чтобы успокоиться, прийти в себя и понять, что в жизни случилось что-то важное. А всё, что тяготит — всего лишь мелочи, с которыми мы сможем справиться.

Он подошел к ней и протянул руки. Опершись на них, она встала и тут же опустилась в его объятия. По ее лицу струились теплые слезы, которых она впервые за долгое время не стеснялась.

Весь обратный путь они прошли молча, держась за руки и не глядя друг на друга. Природа, как могла, старалась развлечь одиноких странников, то поигрывая ветерком, то напевая что-то веселое голосами ночных птиц. Но и она, и он были слишком погружены в себя, чтобы отвечать улыбками на эти выступления или хотя бы просто как-то реагировать на них.

Они остановились только у дверей ее корпуса.

— Мы пришли, — прошелестел ее голос, и она повернула свое лицо к нему.

Он пристально посмотрел в ее глаза. Они глядели на него чуть устало, но благодарно. Слезы исчезли, легкая улыбка появилась в уголках ее губ.

— Спасибо тебе, — прошептала она, крепко сжимая его ладонь.

— Мы ведь сходим к нашему камню завтра? — проговорил он хрипловато.

Улыбка коснулась ее глаз, они снова засияли ровным и теплым светом, который ему так полюбился.

— Никто не знает, что случится завтра. Приходи утром, — произнесла она нежно.

— Я зайду после завтрака. Ты подождешь меня? — спросил он с надеждой.

— Номер 216, второй этаж, в конце коридора, — проговорила она и коснулась пальцами его щеки. — Спокойной ночи. Нам нужно отдохнуть, ты прав.

Ему с трудом удалось заставить себя выпустить ее из своих рук. Она бросила на него последний взгляд и стала подниматься по ступенькам. Он молча смотрел, как размеренной походкой она приближается к дверям, открывает их и проходит внутрь. Еще несколько секунд ее силуэт был различим сквозь толстое дверное стекло, но затем и он рассеялся, как рассеялись последние штрихи этого теплого приморского вечера.

Утреннее солнце в строгом соответствии со своим обычным графиком совершало прогулку по идеально синему небу, очищенному ночным бризом от облачности, то есть приведенному в полную готовность «навстречу пожеланиям отдыхающих». Сами же гости курорта, сверкая загоревшими, обгоревшими, а иногда бледными телами то и дело появлялись в окнах корпусов пансионата. Лениво щурясь на солнце, они добродушно кивали и улыбались друг другу. Все отлично, очередной приятный солнечный день уже в кармане. Собираемся загорать, купаться и делать всякие милые глупости, на которые только сподобятся наши истосковавшиеся по развлечениям сердца. Но прежде ценный калориями завтрак в раскинувшейся неподалеку столовой. Небольшая традиционная толкотня у входных дверей корпуса — всего лишь забавная мелочь, подумаешь. Главное, не поднимать шум по пустякам, не портить чудесное настроение себе и остальным голодным гостям — и меньше чем через минуту ты уже на свежем воздухе, на пути к утренней пище.

Только в обратную сторону идти сейчас не время, о чем вот этот напористый молодой человек в мятом костюме явно не знает. Неместный? Или новенький? Скорее, второе. Кто же еще будет прорываться сквозь стройную толпу, да еще разодевшись в пиджак и брюки по такой жаре? Ну, проходи, проходи, коли так уж приспичило…

Его костюм действительно измялся за ночь. Брошенный в беспорядке на ночном берегу, а затем и вовсе использованный вместо пижамы, он не мог выглядеть по-другому. Впрочем, состояние костюма беспокоило его не так сильно, как могло бы, если бы он проснулся вовремя. Прошедшая ночь была далеко не самой спокойной в его жизни. Вернувшись в номер, он вдруг понял, что не в состоянии заснуть. Тело изнемогало от усталости, но голова была переполнена обрывками мыслей и переживаниями, не позволявшими даже подумать о безмятежном сне. Он слонялся по номеру, не в силах подолгу задерживаться на одном месте, сконцентрироваться на чем-то одном. Попытки прилечь и забыться пресекались им же почти сразу. Он вздрагивал от малейшего шороха, вскакивал и подбегал к окну. Напрягая зрение, вглядывался в темноту, и ему казалось, что он снова видит ее силуэт, который тут же растворялся. Несколько раз он слышал ее голос, видел ее глаза напротив себя, — но то была лишь причудливая игра теней и ночных звуков, затеявших над ним свое колдовство.

Заснул он лишь под утро, когда уже собирался покинуть номер, чтобы пару часов погулять по утреннему побережью и привести себя в порядок перед новой встречей с ней. Вернее, забылся и тут же выдернул себя из бессмысленных сновидений. Сквозь занавеску на окнах, однако, уже вовсю пробивался свет, а его электронные часы высвечивали начало десятого.

И вот, позабыв обо всех условностях и правилах приличия, он мчался к ее корпусу, к ее дверям, к ней.

Прорвавшись сквозь толпу отдыхающих на входе, заслужив своей настойчивостью и внешним видом букет неодобрительных замечаний и колкостей, он ринулся к лестнице. По ней он взлетел на второй этаж и оказался в просторном и пустынном коридоре. Осмотревшись по сторонам в поисках горничной и не увидев ее, он направился влево от лестницы, торопливо поглядывая на дверные таблички. 209, 211… Нужна четная сторона. 212… 214… Ее номер действительно был последним в коридоре, рядом с дверью располагалось огромное окно, сквозь которое внутрь пытались заглянуть кроны туй и еще каких-то неизвестных ему деревьев. Всем им словно было любопытно, что же он увидит, подойдя к цифре 216.

Дверь в номер была открыта настежь. Табличка на месте, никакой ошибки не было. Это был ее номер. Но еще раньше, чем заглянуть туда, он почувствовал, что ее в этом номере не окажется.

Внутри он увидел горничную, проворно менявшую постельное белье. Заметив его, невысокая женщина средних лет в фирменном халате с бэйджем приветливо улыбнулась.

— Доброе утро, — хрипло выдавил из себя он.

— Здравствуйте, — тут же откликнулся мелодичный исполнительный голос.

— Я ищу хозяйку этого номера. Вчера мы с ней договорились… — начал он, подбирая слова.

— Вы — Максим, верно? — неожиданно спросила горничная.

— Да, — растерянно подтвердил он.

— Марина говорила о вас, — сказала женщина, демонстрируя белоснежную улыбку.

— Очень приятно, но… — снова начал он предложение и снова не смог закончить, видя, как лицо горничной принимает участливое выражение.

— К сожалению, она уехала рано утром. Расплатилась и покинула номер. Просила меня извиниться перед вами, — послышался слегка сочувствующий голос.

— Уехала? — переспросил он, чувствуя, как его сердце, набравшее бешеный ритм, внезапно остановилось.

Больше ему было нечего сказать. Она исчезла так же неожиданно, как и появилась, и он понял, что не знает ни ее телефона, ни адреса, ни даже фамилии. Он мог бы попробовать все это выяснить, но факт заключался в том, что она уехала. И если не разыскала его, значит и не искала новой встречи с ним.

— Спасибо, — пробормотал он и медленно пошел к выходу.

— Подождите минутку! — окликнула его горничная.

Он остановился.

— Она оставила вам записку, спросите у администратора, — сказала женщина за его спиной.

Тут он обернулся и пристально посмотрел на нее.

— Вы говорили с ней? Она сказала, почему уехала? Как она выглядела? Куда направилась? — его губы озвучивали один вопрос за другим, в то время как глаза словно искали надежду в образе этой седеющей участливой женщины со шваброй и мокрой тряпкой в руках.

Но та лишь чуть растерянно качала головой.

— Мы почти не общались с ней. Обслуживание, кухня, условия проживания — ее все устраивало. Она за все поблагодарила и меня, и администратора. Но сослалась на дела, на желание поменять обстановку. И несколько раз напомнила о вас. Мне показалось, что она сожалеет о своем поступке, но не уехать не может, — задумчиво проговорила женщина.

Что-то материнское промелькнуло в ее взгляде, когда она снова посмотрела на него.

— Я уверена, что вы еще встретитесь, — вдруг сказала она. — Вы чем-то сильно на нее похожи.

Смутившись от необязательной фразы, она отступила к номеру, надела тряпку на швабру и бросила на него кроткий взгляд.

— Записка у администратора, — напомнила она и, коротко попрощавшись, скрылась в дверях.

Администратор, молодая женщина с живыми карими глазами и местным темно-коричневым загаром, с готовностью передала ему сложенный вчетверо листок бумаги. Он не придал значения любопытству в ее взгляде, важнее для него было то, что он держал в руках. Несколько секунд он медлил, словно пытаясь представить себе то, что прочтет. Наконец он развернул листок с надписью «Для Максима». Эта надпись, видимо, принадлежала руке администратора, потому что текст записки был написан совсем по-другому. На белизне бумаги крупным аккуратным почерком было выведено: «Спасибо, милый Максим. Мы еще обязательно встретимся. Ведь именно благодаря тебе…»

— …мне удалось сделать свое настоящее запоминающимся, — вдруг произнесла она.

Серёня удивленно посмотрел на нее и тут же удивился еще больше, заметив на ее лице теплую лучезарную улыбку. Она умеет так улыбаться? Почему-то ему ни разу не доставалось от нее подобных знаков внимания. А кому досталось, интересно знать? Он попробовал проследить ее взгляд, но в этот момент она повернула голову к нему и выжидающе посмотрела прямо в глаза. От этого взгляда ему вдруг стало не по себе. Нет, что-то не так с этой телкой, надо бы поскорее высадить ее из тачки и подыскать другую.

— Мы долго будем торчать на этом дурацком перекрестке? — послышался капризный голос Лены. — Возможно, ты решил простоять здесь до завтра? Но я предпочитаю встретить завтрашний день в тепле и в хотя бы минимальном комфорте.

— Никто не знает, что случится завтра, — не задумываясь, бросил он ей, и вдруг почувствовал, как радостная улыбка меняет его лицо, и как с очередным порывом колючего ветра уносятся все его дурные мысли и невзгоды.

Он взглянул на недоумевающую Лену, затем посмотрел перед собой. Прямо напротив него в спустившихся на осенний город сумерках горел зеленый сигнал светофора.

Декабрь 2003 — август 2004

День вишневого цвета

Будильник разразился своей безобразной трелью в начале девятого, вырывая меня из объятий сумбурных сновидений. Присев на край кровати, я несколько секунд пытаюсь припомнить хоть что-то из того, что снилось, но ничего, кроме бессмысленной беготни по темным переулкам, не возвращается. Такое ощущение, будто сон предпринял отважную попытку разобраться в моей реальной жизни, но ни к чему хорошему эти старания не привели, и он с облегчением воспользовался предложением будильника передать меня в руки наступившего дня. Так что неизвестно, кого именно и от кого этот звон освободил — меня ото сна или сон от меня.

Новый день, между тем, действительно набирал ход. Матово-красные шторы окрасились в алый цвет, но упорно не пропускают внутрь шаловливые солнечные блики. Предусмотрел. Заблаговременно укрылся от утреннего солнца. Надеялся, что отсутствие признаков праздника лета в комнате быстрее приблизит меня к реальности; позволит поскорее понять, что первый рабочий день уже пришел на смену отпуску. И что вместо разочарования внутри меня поселится философское спокойствие. Удалось? Наверное, хотя вряд ли героические шторы тому причиной. Просто жизнь совсем не изменилась по сравнению с началом августа, когда я точно так же стоял у окна и строил планы на приближавшийся отпуск. Что мы имеем к его завершению? Ремонт почти закончен, но лишь на кухне, в прихожей и в Сашкиной комнате — продолжение следует ближе к зиме. Дача? Крыша дома покрыта на две трети, да выправлен покосившийся было забор. И еще много всяких мелочей, не имеющих большого значения. Ожидал другого. Хотел привести в порядок мысли и стряхнуть накопившуюся усталость. Но август не смог освободить меня из моей клетки, ему не удалось придать легкости моим шагам и безрассудности моим поступкам. Тогда к чему это? Зачем защищаться от солнца, если оно не имеет никакой власти надо мной. Прости, лето, за то, что мне не было весело с тобой, — ты честно старалось, но, видимо, со мной что-то не так.

Подхожу к окну и протягиваю руку, чтобы отдернуть штору. Но в последний момент спохватываюсь. Оглядываюсь. Пусть поспит, раз будильник ее не разбудил. Сашка возвращается только завтра, хлопот не оберешься. Но сегодня пусть отдохнет. Может, хотя бы ей этот предпоследний день лета доставит немного удовольствия.

На кухне не удерживаюсь и все-таки выглядываю в окно. Да, все именно так, как я ожидал увидеть. С той лишь разницей, что в глаза бросается не голубизна и безбрежность летнего неба, не отблески ласкового солнца в окнах проезжающих машин, а незаметные до сей поры стайки желтеющих листьев, собирающиеся в саду и на тротуаре. «Дело к осени», — все явственнее слышится мне шепот тополей и берез за окном. Вынужден согласиться и в очередной раз покачать головой.

Есть не хочется, но необходимо — впереди долгий и трудный рабочий день. Трудный оттого, что первый после долгой паузы, а не потому, что много работы, тем более интересной. Вряд ли кто-то вообще заметил мое отсутствие, оно не имело такой уж очевидной значимости для научно-технического прогресса, разве что для начисления моей же заработной платы.

Она входит по привычке тихо, когда я готовлю кофе. Медленно проходит мимо меня и останавливается у окна.

— Кофе будешь? — спрашиваю я, пытаясь придать голосу заинтересованность.

— Буду, — без выражения говорит она, не оборачиваясь.

Не выспалась. Она всегда спала довольно чутко, и мой будильник все же пробрался и в ее сны. Похоже, что ей также не приснилось ничего жизнеутверждающего.

— Через три дня у Лехи день рождения, — произносит она рассеянно.

Действительно. В отличие от меня, у Оли была прекрасная память на даты. Она вообще всегда была более внимательной, более чуткой, более восприимчивой, чем я. Конечно, она наверняка видит, что со мной творится что-то неладное. И, может быть, даже хотела бы помочь, если бы сама не чувствовала нечто подобное. Тяжесть и пустоту, которая не позволяла нам больше разговаривать по душам и слышать друг друга, как было когда-то, еще до рождения Сашки. Она думает, что я не замечаю этого. А я? Замечаю? Замечаю, но тоже не могу ничего с этим поделать. Пройдет. Вернется сын, и мы оба снова станем образцовыми родителями и чудесной парой. По мнению сослуживцев, родственников и родителей Сашкиных одноклассников.

— Мы приглашены? — спрашиваю я.

Не отвечает. Да, дурацкий вопрос. Леха Скворцов наш давний знакомый, один из немногих оставшихся в этом городе людей, которые помнят нас обоих и каждого по отдельности до свадьбы, после нее и сейчас, когда прошло уже больше 12 лет. Конечно, они с Лидкой ждут нас в гости. Посмотреть друг на друга, поговорить на общие темы и понять, что их совместная жизнь ничуть не отличается от нашей. Деньги, шмотки, дети, работа.

— Я сегодня, наверное, буду поздно, — говорю я, моя чашку.

Наконец, она оглядывается. Тени под глазами, спутавшиеся длинные волосы и халат поверх ночной рубашки. И снова это выражение глаз — печаль и отрешенность. Всё вместе — портрет красивой женщины, ведущей неравный бой с тягостным душевным состоянием. Меня начинает раздражать эта картина, ее контуры стали моим вторым «я». Может быть, причина именно здесь? В том, что в этом зеркале я не вижу огонька надежды?

Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга. Я надеюсь, что она скажет мне что-нибудь или что ее глаза изменят свое выражение. Но она лишь снова отворачивается к окну. А я снова начинаю сомневаться, что мне на самом деле интересно, о чем она думает.

— Приятного рабочего дня, — слышится ее голос.

Наверное, нам действительно стоит попробовать поговорить. Ведь мы не чужие, а просто вымотанные, потерявшие контакт, замкнувшиеся в череде одинаковых дней люди. Возможно. Но не теперь, когда мне нужно бежать на работу. И не вечером, когда я, усталый и еще более раздраженный, явлюсь домой. Когда же? Что делать, когда необходимость разговора созрела, но оба собеседника не чувствуют в себе сил его начать? Видимо, это простой вопрос. Видимо, он имеет простой ответ. Но я не вижу его. Или не хочу видеть. Завтра вернется Сашка. Все будет нормально, наши мысли переключатся на него.

— В Сашкиной комнате, наверное, обои уже высохли. Можешь начинать переносить легкие вещи и вешать полки. Я вечером займусь шкафом и кроватью, — сказал я просто потому что надо было что-то сказать перед уходом.

— Хорошо, я все равно, скорее всего, буду дома.

На лестничной площадке, разумеется, снова вывинтили лампочку. А на стенах подъезда, конечно, появилась новая порция надписей. Эминем, вероятно, был бы весьма польщен таким вниманием к своей персоне со стороны русских почитателей.

Во дворе пустынно, для детей в период каникул девять утра — слишком раннее время для прогулок на свежем воздухе, а уж для взрослых, не занятых на производстве, тем более. Разве что традиционная пара пенсионерок из второго подъезда возобновила каждодневное плодотворное общение, сидя на своей любимой скамейке в глубине двора.

Через арку выбираюсь на проспект, тут же окунаясь в шум городского транспорта.

— Андрей! — слышу позади голос Оли и оглядываюсь.

Хм, странно. Открыла окно и высунулась чуть ли не по пояс. Что-то не так в ее внешнем виде, или мне только кажется? Нам ведь очень нечасто доводится общаться вот так, через окно. Медлит в ответ на мое вопросительное выражение лица. Давай быстрее, мне через полчаса надо быть на работе.

— Нет, ничего, — наконец, говорит она. — Хлеба и сметаны купи.

Смотрит на меня еще пару секунд и исчезает в окне.

Глупость какая. Хлеб и сметана. Не могла обратиться ко мне с этой пикантной просьбой, воспользовавшись услугами мобильной связи.

Иду к остановке. Навстречу бойко вышагивает пацан лет шести рядом со своей мамой, за спиной у мальчишки огромных размеров ранец. Скорее, рюкзак толщиной со своего хозяина. Разнашивает перед новым учебным годом. Наверное, новое поколение наших детей должно вырасти в поколение культуристов, раз им с раннего детства доверяют переносить на себе такой груз знаний. Еще совсем недавно Сашка таскал почти такой же. Завтра приедет и примерит на себя очередную порцию платной учебной литературы. Скорее бы приехал.

Девушка с броской внешностью останавливается прямо посреди тротуара неподалеку от остановки, достает косметичку и вынимает из нее губную помаду. Явно лучшего места не могла най…

Секундочку. В лице Оли, когда она выглядывала из окна, действительно что-то изменилось. На лице, вернее. У нее были накрашены губы. Причем ярко, как же я не обратил на это внимания? Но почему? У нее выходной, она собиралась остаться дома. «Хлеба и сметаны купи». Ведь если бы собиралась подышать воздухом, то купила бы сама?

Внезапная догадка замедляет мой шаг, а затем я и вовсе останавливаюсь.

Нет. Что за бредовые мысли, с какой стати? Но кто-то внутри меня повторяет и повторяет эту фразу раз за разом. «Она ожидает любовника». Пошлятина. Оля? Моя жена, которую я знаю почти 14 лет?

Но отчего я так нервничаю? Отчего такой сумбур в голове? Не оттого ли, что я все же допускаю эту мысль? Ведь она уже хозяйничает в моем мозгу, выискивая подтверждения собственной правоты.

За все время нашего знакомства я ни разу не заподозрил ее в измене. И вдруг такая догадка является ко мне вот так, из ниоткуда. И моментально делает из меня круглого дурака — доверчивого, самоуверенного, жалкого. А я почти не сопротивляюсь. Может быть, оттого что нахожусь в состоянии легкого шока. А может быть, оттого что все мои чувства к собственной жене слишком сильно притупились. Все, кроме внезапно объявившейся ревности. Черной и ошеломляющей.

Почему, собственно, ей было не завести себе любовника? Разве я не предоставил ей все условия? Работа допоздна в будние дни, выезды на дачу в выходные. Сашка у бабушки уже почти месяц. Море свободного времени. И море нерастраченной любви, а? Полная потеря контакта с мужем. Можно и из дома не выходить, и даже губы накрасить, все равно этот придурок ничего не заметит, правда?

Разворачиваюсь. Передо мной та самая девушка с губной помадой, которую она прячет обратно в сумочку. Загадочная улыбка и трепетное нетерпение на лице. И вот ее ожидания оправдываются. Откуда-то из-за моей спины выныривает высокий стройный парень, подкрадывается к девушке сзади и обвивает загорелыми сильными руками ее тонкую талию. Радостный смех в два голоса. Она поворачивается к нему, заглядывает в глаза и обнимает за шею. Долгий горячий поцелуй. Страстный, неистовый, юношеский. Да уж, ради этого, конечно, стоило красить губы.

Обхожу эту влюбленную парочку. Походка старика. Иду по направлению к дому. Стараюсь не смотреть людям в глаза. Все улыбаются чудному августовскому солнцу, но уж точно никого не порадует мое перекошенное лицо и пылающие нехорошим огнем глаза.

Снова останавливаюсь. Не имею представления, что должен делать. Идти домой бесполезно — слишком рано, она разумна и расчетлива, ни за что не позовет его, пока не будет уверена, что я далеко. Да и зачем мне там быть? Убедиться? Устроить сцену в лучших традициях немого кино?

Не знаю.

Пока мне лучше уйти подальше от этого дома, так будет лучше. Просто на всякий случай.

Снова иду к остановке и опять сталкиваюсь с той же парой. Хорошо, что им, похоже, нет никакого дела ни до кого, кроме них, на всем свете. Иначе они могли бы заподозрить меня в каких-то недобрых замыслах.

Уехать. Куда-нибудь подальше от этого проспекта, этого дома с центральной аркой, от этих двух счастливых молодых сердец.

Сажусь в первый подъехавший к остановке автобус, даже не взглянув на его номер. Перед тем, как двери захлопываются, успеваю заметить, что парочка осталась стоять рядом с остановкой, поглощенная друг другом. Их ожидает прекрасный день, а может быть, и год. А может быть, и несколько лет безоблачной жизни, до тех пор, пока один из них не поймет всю глупость разделения своей жизни надвое и не найдет себе кого-то получше нынешней чудесной во всех отношениях половинки.

В автобусе людно и душно. Такое чувство, будто все пассажиры вокруг смотрят на меня. Несколько минут не могу собраться с мыслями, словно моя голова ждала удобного момента, чтобы отказать мне в способности думать, анализировать и находить решения. Перед глазами лицо Оли — чужое, бесстрастное. Злоба на нее постепенно сменяется ужасом, чувством полного одиночества и беспомощности, вызываемым этим образом. Никогда бы не подумал, что способен ощущать это так остро. Я никогда не был достаточно дальновидным, способным оглянуться по сторонам и заметить угрозу. Увидеть, что обстоятельства складываются не в мою пользу. Поэтому я никогда не бываю готовым к встрече с неприятностями. Но именно теперь я должен совладать с ними, найти выход — и именно сейчас, когда я меньше всего готов к этому, мое решение является очень важным.

— Следующая остановка — улица Орлова, — произнес мелодичный женский голос из динамика над моей головой.

Горькая усмешка. Очень кстати. Орлова — это, если я не ошибаюсь, фамилия ее мамы. Да, точно. Оля еще шутила, что при желании могла бы выступать на сцене, замещая солистку какой-то из девичьих поп-групп. Могла бы. Красотой не обделена, говорила, что пошла в отца, которого не стало, когда ей было десять. Впрочем, и до этого мама воспитывала ее практически в одиночку, — отец покинул семью в раннем Олином детстве. Вера Аркадьевна. Маленькая энергичная женщина со строгим лицом и постоянно забранными в узел темными с проседью волосами. Мудрая и деловая, с прекрасным чувством юмора. При этом редко улыбавшаяся. Мне запомнилась единственная из ее улыбок — в ЗАГСе, когда она с моими родителями подошла нас поздравить. «Совет да любовь», — проговорила она негромко, но четко. И вдруг улыбка озарила ее лицо, сделала его значительно моложе и одухотвореннее, тут же вызвала ответную улыбку и у нас с Олей.

Совет да любовь. Да-да, вот именно. То самое немногое, что нам было нужно. То самое главное, что сейчас нужно мне. И чего не достать, не получить, не купить ни за какие деньги. Вера Аркадьевна могла бы помочь, но уже семь лет, как ее нет с нами.

Двери распахиваются, и я выхожу из автобуса. Трудно быть среди людей. Тесно рядом с чужими проблемами, еще теснее рядом с чужими радостями. Все счастливы или несчастливы сегодняшним днем и живут ради того, что случится вот-вот. Надеются, что случится. Я не чувствую приближения чуда. Собственно, не чувствовал я этого и вчера, но сегодня у меня нет и того, что было накануне.

Вынимаю мобильник, набираю домашний номер. Может быть, ее голос прояснит мои дальнейшие действия или хотя бы что-то в моем состоянии? Длинный гудок. Еще один.

— Алло, — послышался в трубке Олин голос. — Алло, говорите.

Сброс. Ничего хорошего не могу тебе сказать, дорогая.

Голос как голос. Спокойный, уверенный. Будто ничего и не произошло. Впрочем, его можно принять и за равнодушный, и за самоуверенный. А то, что она не звонит сама и не интересуется моим местонахождением, тоже нельзя считать ни минусом, ни плюсом. Какая, к черту, разница — на работе я или болтаюсь по улицам? Может быть, рядом с ней уже кто-то, кто имеет для нее большее значение, чем я?

Интересно, кто это может быть. Я почти не знаю ее знакомых по работе. Да и почему, собственно, это обязательно должен быть сослуживец? В наше-то время, когда столько возможностей найти себе нового друга.

«Через три дня у Лехи день рождения» — последовал вдруг удар из закоулков памяти.

Пораженный, останавливаюсь, не веря самому себе.

Совсем с ума сошел? Я знаю Леху даже дольше, чем Ольгу. Лучше друга нет в природе! Преданнее, добрее, чем он.

Так ли? А что позволяет тебе сделать такой вывод? То, что он живет такой же пустой жизнью? То, что ему, как и тебе, нужны события, новые ощущения? То, что он видит, во что превращается Оля рядом с тобой? В таком случае, разве избавление красивой женщины от безразличия мужа не есть проявление доброты к ней? В конце концов, разве он не обыкновенный homo sapiens, подверженный страстям и ошибкам, о которых будет сам же впоследствии горько сожалеть?

Как глупо все. Как безнадежно испорчено, если любое, даже самое лучшее, что есть на этом свете, имеет свою тень. Свое скрытое толкование, рождаемое утомленным сознанием в такие минуты, которые переживаю я. Как жить с этим и что изменить в себе, чтобы обрести то, что рассыпается на моих глазах?

Слишком много вопросов, слишком мало ответов. А времени на рассуждения и того меньше.

Ноги несут меня с улицы на улицу, из переулка в переулок, из парка в парк. Со стороны я — обычный человек, решивший проветриться в славный летний денек. Почему нет? Ведь ребенок возвращается только завтра, а жена занята дома своими делами. Конечно, сейчас я должен быть на работе, но вот этого по мне уж точно не видно. Интересно, уже позвонили домой? Вряд ли, голос у Оли совершенно спокойный, да и мобильник не спешит принимать новые звонки. Думают, задерживается парень, никак от отпуска не отойдет. Посмеиваются, наверное. Может, и мне посмеяться? Говорят, помогает. Не страшно, что ничего забавного вокруг. Не страшно, что внутрь себя даже заглядывать больше не хочется. Находят же наши сатирики и юмористы, к примеру, поводы для того, чтобы как минимум раз в неделю смешить своих зрителей? Впрочем, все телевидение в последнее время «отличается вечерней жизнерадостностью», как говорит Леха. Да и сам он, друг закадычный, всегда считался оптимистом, душой их компании. Может, и мне, если повертеть головой, удастся найти что-то смехотворное? Вот хотя бы то строение на углу, закрытое на бессрочный ремонт? Ему ведь ни дать, ни взять, лет пятьдесят стукнуло.

Булочная.

Резко поворачиваю голову налево. Указатель стоит там же, и хотя место деревянной дощечки занимает металлическая пластина, текст, который значится на ней, остался неизменным. «Улица Георгиевская».

Тоже мне, улица. Всего лишь несколько потрепанных временем пятиэтажек, дорогу к которым открывает эта самая булочная, которая больше таковой не является.

Но было время, когда эта улочка считалась для меня едва ли не центральной во всем городе. Здесь я проводил большую часть своего свободного времени. А первый дом на этой улице определил многое в моей дальнейшей судьбе.

В нем со своей мамой жила Оля, когда мы с ней познакомились. Два их угловых окна и балкон на втором этаже одними из первых на всей улице встречали лучи солнца нового дня. Именно это было первым, что пришло мне в голову перед тем, как я увидел ее, свою будущую жену.

Было великолепное майское утро, когда я в самый первый раз оказался на этой улице. Собственно, не только на улице, но и в самом городе. Ведь именно в тот день поезд точно по расписанию доставил меня сюда, за несколько сотен километров от родителей и друзей. Доставил совершенно одного с небольшим чемоданчиком вещей на первое время. Мой путь в тот утренний час пролегал к общежитию, где мне предстояло прожить еще несколько лет до тех пор, пока мы с Ольгой не поженились и не совершили во многом благодаря Вере Аркадьевне шикарный обмен с доплатой, позволивший нам переехать в нашу нынешнюю квартиру.

Такое развитие событий могло показаться смешным и наивным тогда, в то самое утро, когда я увидел Олю в первый раз. Она стояла на балконе и смотрела на рассвет. Весеннее солнце уже показалось из-за горизонта и медленно, метр за метром окрашивало в нежный золотистый цвет этот еще только что казавшийся мрачным и неприветливым дом. Все внимание Оли было приковано к бледно-розовому небу вдалеке, а мечтательное выражение ее лица говорило о том, что и сама она в тот момент находилась где-то очень далеко от своего балкона, от дома, улицы, города… Далеко от меня, случайного прохожего, завороженного этой немой сценой. Наше будущее могло сложиться совершенно по-другому, если бы тот гипнотический рассвет не отпустил ее от себя всего лишь на минуту. Она оторвала взгляд от неба и заметила меня как раз тогда, когда я проходил мимо ее окон. Что-то в моем лице заставило ее улыбнуться. Наверное, тот момент решил все.

— Чудесное утро, правда? — сказала она мне.

— И этим оно очень похоже на вас, — неожиданно быстро нашелся я с ответом.

Ее улыбка стала чуть шире, она снова посмотрела в сторону горизонта. И тут из комнаты раздался женский голос:

— Оля, тебя к телефону.

Так от Веры Аркадьевны я впервые узнал имя этой пленившей меня своей красотой девушки с длинными темно-русыми волосами и светлыми, цвета того памятного майского утра, глазами.

Оля вела обычную жизнь прилежной студентки. Утро и день она проводила в институте, где была на хорошем счету, так как не прогуливала (до знакомства со мной) ни единой пары и отлично училась. Вечером она иногда уходила гулять с подругами, но чаще была дома наедине с конспектами, телевизором и кошкой Мартой. Но обо всем этом я узнал позже, когда мы уже были знакомы. А познакомила нас та самая булочная, куда и Оля, и я часто забегали за продуктами. Как-то раз мы оказались там одновременно, а я, кроме того, оказался там еще и своевременно. Уже у кассы выяснилось, что у Оли не набирается нужной суммы на покупки. Конечно, я оказался рядом, и конечно, не мог не воспользоваться таким подарком судьбы. Правда, из-за этого происшествия Леха Скворцов — в ту пору он уже был моим соседом по комнате — не получил обещанной бутылки кефира, но то были пустяки. Добрый Леха простил мне ту мою внезапную «забывчивость», как и длительное отсутствие, — я провожал Олю, а затем мы с ней долго разговаривали, стоя у ее подъезда.

О, этот подъезд. Ведь впервые мы с Олей целовались именно там. Спасаясь от проливного летнего дождя, мы вбежали туда, смеясь, уже мокрые до нитки. На ней было ее любимое сиреневое платье, поверх которого был наброшен мой светлый пиджак. Ее влажные волосы прилипли к раскрасневшимся от бега щекам. Оля тяжело дышала, продолжая смеяться. В тот момент она показалась мне невероятно, головокружительно красивой. Мои руки сами обвили ее, а губы впились в ее губы, оказавшиеся теплыми, мягкими и чуть сладковатыми. Она не сопротивлялась, поцелуй был долгим и удивительно нежным. Наконец, она чуть отстранилась и заглянула в мои глаза. Я успел заметить игривые огоньки в ее взгляде. Наверное, в тот момент ей, как и мне, хотелось поскорее сбросить с себя стеснявшую движения и чувства мокрую от дождя одежду. Но дома ее уже дожидалась строгая мама, и Оля, немного помедлив, сняла с себя мой пиджак и протянула его мне.

— Мне нужно идти, — сказала она тихим, слегка подрагивающим голосом. — Беги домой, не хочу, чтобы ты простудился.

Напоследок она нежно прикоснулась ладонью к моей влажной щеке. В следующую секунду я уже видел ее поднимающейся вверх по лестнице. Ее тепло и ни с чем не сравнимое чувство счастья, которое она мне подарила, оставалось со мной и позволило мне каким-то чудом не простудиться в тот день, несмотря на то что я еще долго блуждал под дождем с рассеянной улыбкой на лице.

Да, этот подъезд видел мое счастье. Он был едва ли не единственным свидетелем самого главного из того, что между нами происходило. И знакомство с Верой Аркадьевной, которая однажды чуть не столкнулась с нами, когда я в очередной раз провожал Олю. И мои лучащиеся радостью глаза, когда Оля, наконец, согласилась стать моей женой. И свадебный кортеж, увозивший со мной ее, ослепительную в своем белом свадебном наряде. И еще столько историй и разговоров, в которые мы, сами того не подозревая, посвятили его, нашего единственного молчаливого свидетеля.

Впрочем, нет, не единственного. Был еще один герой, чье значение осталось незамеченным Олей, но оказавшееся важным для меня.

Оборачиваюсь, опасаясь не увидеть его на прежнем месте.

Нет, конечно, он здесь. Красавец-клен, своими ветвями уходящий высоко-высоко в небо. Приветливо помахивает мне своей листвой. Узнал меня.

Осматриваюсь по сторонам. Мне повезло, вокруг ни души. Усмехаюсь сам себе, затем подхожу к клену, обхватываю ствол дерева руками. Подтягиваюсь на первой ветке и начинаю карабкаться вверх. Надеюсь, меня действительно никто не видит.

Старина клен услужливо подставляет мне свои ветки, словно приглашая меня забраться еще выше. Но я останавливаюсь на уровне второго этажа и осторожно поворачиваюсь. Вот они, эти два окна, прямо напротив меня, метрах в пятнадцати. В точности, как в тот вечер, в тот единственный раз, когда я вот так же, как непоседливый юнец, вскарабкался на это дерево, чтобы увидеть свою мечту еще раз. Увы, тогда я так ее и не высмотрел, хотя просидел на этих ветках больше двух часов. Наверное, она готовилась к какому-нибудь зачету, — дело было в конце мая. Но тогда я не думал об этом. В тихо опускавшихся сумерках я не сводил глаз с ее окна, следил за огоньком ее настольной лампы и ожидал увидеть хотя бы Олину тень. И спустился с дерева только тогда, когда свет в ее окне погас до следующего утра. Но перед этим…

Где-то здесь, на одной из веток напротив ее окна. Вот. Чувствую, как начинает учащенно биться сердце.

Надпись, нацарапанная перочинным ножиком, оказавшимся в тот вечер со мной. Результат двух часов мыслей и ожиданий. Читаю раз за разом.

«Оля» — первая строчка

«Будь со мной» — вторая.

Конечно, нелепо. Да, по-детски. Безусловно, смешно.

Но отчего так хорошо? Отчего так волнительно смотреть на эти глупые юношеские строки? Отчего мне, тридцатисемилетнему дядьке, так хочется поставить жирный восклицательный знак в конце? Нацарапать его нечем, откуда у меня может взяться перочинный ножик. Но это и не важно. Восклицательный знак уже стоит. Он во мне. Кто-то неожиданно поставил его, как в разлинованную тетрадь отвлекшегося школьника.

Надо спускаться.

Уже спрыгивая с последней ветки, замечаю мальчишку с маленькой собачкой. Они оба шарахаются в сторону, видя запыхавшегося мужчину с глупой улыбкой на лице. Мальчик застывает в недоумении, собака несмело тявкает в мою сторону.

— Привет. Не бойтесь, я местный волшебник-каскадер, — отрекомендовываюсь, отряхивая рукав.

Парнишка растерянно улыбается, пес крутится вокруг его ног, подозрительно поглядывая на меня.

— Как тебя зовут? — спрашиваю.

— Андрей, — гордо отвечает мальчишка, продолжая улыбаться.

— Так вот, дорогой тезка, — говорю я ему. — Не лазай по деревьям, пока не встретишь девушку своей мечты. Ладно?

Улыбчивый тезка пожимает плечами, затем неуверенно кивает. Забавный дядя повстречался ему с утра пораньше.

— Ну и молодец, — как ни в чем не бывало, бросаю я. — А теперь, мне пора домой, если ты не против.

Мальчик снова кивает, собачка издает прощальное «Тяв», и я ухожу. Через несколько метров оборачиваюсь и вижу, что мальчишка еще стоит на том же месте и с любопытством смотрит мне вслед.

Захожу во двор с другой стороны. Конечно, так длиннее, и приходится пересекать всю детскую площадку, чтобы добраться до нашего подъезда. Но зато полностью исключается вероятность быть увиденным из окна собственной квартиры.

Две пенсионерки обрывают свой диалог на полуслове, увидев меня. Кивают в ответ на мое приветствие и провожают удивленным взглядом. Конечно, непривычно видеть соседа в столь ранний час с шикарным букетом красных роз в руках. Сейчас начнут увлеченно перебирать даты, находя разумное объяснение моим цветам в будний день. Смешные.

Подъезд, лестница. Салют, Эминем. Надо не забыть вкрутить лампочку.

Звонок. Раз, два, три.

Неторопливые шаги за дверью.

Тень напротив дверного глазка.

Щелчок замка.

Оля. Спокойствие на ее лице сменяется озадаченной улыбкой при виде меня. Удивление становится еще более отчетливым — она замечает букет. Испытующе смотрит мне прямо в глаза. Ее улыбка становится нежной и искренней.

Да, губы действительно накрашены. Вишневая помада, которую я подарил ей на прошлый День рождения. Она хотела привлечь мое внимание к себе. Но еще час назад я не мог понять этого. Теперь я это вижу так же четко, как и искорку надежды в ее глазах.

Протягиваю ей розы. Она берет их, не сводя с меня глаз.

Мои освободившиеся руки тут же прижимают ее к себе.

— Оля, — говорю я тихо, и через паузу мои губы сами добавляют: — Будь со мной.

Она не отвечает. Лишь ее руки еще крепче обхватывают мою спину.

Январь 2005

Темно и холодно

11 декабря.

Никогда не вел дневник. Больше того, никогда бы не подумал, что смогу этим заниматься. Но случилось так, что я оказался в ситуации, когда выговориться просто некому, а держать в себе всё то, что произошло, нет никаких сил. А силы, между прочим, мне еще понадобятся. Не для того, чтобы жить дальше и строить свое светлое будущее. Для того, чтобы разобраться с одним оставшимся делом. Покончить с ним, а затем и со всей этой проклятой и уже никому не нужной жизнью. Надеюсь, ума и здоровья у меня для этого хватит. А самое главное, отступать больше некуда, прятаться не за кем, цепляться не за что.

Я надеюсь, что эти «записки полусумасшедшего», которые я затеял, помогут мне разобраться в случившемся и в самом себе. Может быть, какие-то факты, о которых я вспомню и упомяну здесь, отложатся у меня в памяти и приведут к тому человеку (хотя для меня он уже таковым не является), поиски которого я начинаю. И найду, чего бы мне это ни стоило.

А может быть, уже после того, как эта история закончится, кто-то случайно найдет этот купленный мною 20 минут назад блокнот и прочтет все то, что я напишу в нем. Что ж, если такому на самом деле суждено случиться, то приветствую тебя, незнакомец. Не знаю твоего имени, но ты — первый мой читатель. Возможно, и последний, если сочтешь мои записки сугубо личными и уничтожишь их. Скажу тебе честно — мне всё равно, что ты с ними сделаешь. Просто это последнее, что останется от меня. Я не так много хорошего сделал для этого мира, и то, что я хочу сделать, тоже не из разряда «добрых дел», но пойми, старик, я не мог поступить по-другому. Меня лишили моей собственной жизни, точнее, лишили ее дальнейшего смысла. В общем, не вижу разницы, второе означает первое.

Ну да ладно, хватит слез и причитаний. Тебе, да и мне, наверное, неплохо было бы понять, в чем, собственно, дело. Наверное, для начала стоит представиться. Я — Дементьев Геннадий Петрович, мне 54 года. Видимо, возраст этот окончательный — что ж, не так уж мало и пожил.

Несколько дней назад не стало моей жены. Ее звали Настей. Теперь мне кажется, что это имя — самое замечательное на свете.

Она умерла. Выбросилась с балкона. Самоубийство. Так считает милиция. Так говорят их врачи. Как их там, судмедэксперты, патологоанатомы… Не имеет значения, кто они. Официального расследования не будет. Милиция умыла руки. С глаз долой. И так дел хватает. Никто не усомнился, доказательств для возбуждения дела не нашли.

А я не верю их заключениям.

Настю убили. Я уверен. У меня тоже нет доказательств, но они появятся. Я лучше кого бы то ни было знаю свою жену. Знал. Да, нам было нелегко — несколько лет тому назад мы похоронили единственного сына, после чего я сильно пил, потерял работу. Но все же мы выдержали, смогли вернуть нашу жизнь обратно на рельсы. Потому что мы держались друг за друга — в этом был единственный выход. Конечно, эта жизнь уже не могла сравниться с той, которая была, пока был жив Женька. И все же она еще теплилась, мы существовали друг для друга. Настя знала это и понимала, чем станет ее гибель для меня. Она не ушла бы вот так, средь бела дня. Тот, кто попытался обставить происшедшее как самоубийство, просчитался. Не нужно никаких экспертиз. Мне это понятно, вот и всё.

Настя была моей жизнью. Я понял это, когда ее не стало. Я мог не говорить ей об этом месяцами, годами. Я мог вести себя, как последний скот с ней. Я часто был несправедлив, я был глуп, ревнив. Но после того, как мы потеряли Женьку, она стала главным смыслом моей жизни. Единственным действующим лицом. Единственным родным лицом. Не представляешь, старик, как больно мне писать об этом и знать, что я не смогу уже ей об этом сказать. Теперь, когда у меня нет ее, мне незачем и продолжать. Осталось последнее — собрать остаток сил и найти его. Найти виновника двух смертей — ее и моей.

12 декабря.

Живу у двоюродного брата. Сам он взял отпуск и уехал в деревню, там дом у него. Золотой человек, понял меня без слов. Меня не надо успокаивать, не надо опекать. Меня нельзя понять до конца, мне уже ничем не помочь, меня больше нечем утешить. Я дошел до черты. Оставьте меня в покое — я знаю, что надо делать. Только бы воли немного, чтобы продержаться.

Тяжело. Наверное, хорошо, что я стал записывать свои ощущения, это помогает освободиться хотя бы от небольшой части той боли, которая скопилась во мне. Хочется напиться — уйти в беспробудный, окончательный запой. Забыть все. Когда я был молодым, казалось, что я могу выдержать что угодно. Так всегда кажется до тех пор, пока настоящая беда не приходит в дом. Нельзя забыть. Нельзя скрыться. Сдерживаю себя и стараюсь сосредоточиться на том, что мне предстоит сделать. Если отказаться от воспоминаний, то думать больше и не о чем. Так даже легче.

Настю обнаружили прохожие в 11.10. Ни одного свидетеля ее смерти не нашли. Соседей по лестничной клетке не было дома. Это был будний день, большинство людей — на работе, а детей — в школах. Было холодно для прогулок с целью «подышать свежим воздухом» и сидений на скамейке у подъезда. Наш балкон выходит на безлюдную улицу. Ее крика, если он и был, никто не услышал. Просто тело в домашнем халате. Просто лужа крови на снегу. Просто секунды полета с балкона пятого этажа. И ни одного свидетеля трагедии, вычеркнувшей моего главного человека из этого мира.

Читаю и не верю ни единому слову. Вся эта геометрическая или как там ее простота не укладывается у меня в голове. И, тем не менее, именно так, со слов представителей органов правопорядка, обстоит дело. «Классическое самоубийство» — было брошено мне в лицо. Следующий. Хотелось дать в морду этому господину в форме, просто так — проявить «классическую негативную реакцию» на бюрократию и высокомерие. Стерпел. Наверное, привык терпеть. Один так один. Сам так сам.

Вопросы. Их много. Что она делала дома в такое время? Отпустили с работы, говорят, плохо себя почувствовала. Да, это возможно. У Насти было слабое сердце. Женщина потеряла сына, это не могло не сказаться на ее здоровье. Два раза на моей памяти ей становилось плохо, вызывали неотложку. На работе с ней такого не происходило, но кто знает, все могло случиться. Ее отпустили домой без десяти 11. До дома минут семь ходьбы, значит около 11 утра она была дома. Десять минут… Что происходило? И происходило ли? Почему не сообщила мне, Настя? Она редко звонила мне на работу. Только если забывала купить что-то. Или договориться о поездке на кладбище — к Женьке. Не хотела волновать? Да, это похоже на нее. Не хотела неприятностей у меня на работе — я мог бы наломать дров, если бы меня не захотели отпустить к ней. Наверное, она была более сильной, более мужественной, более выдержанной, чем я. Поэтому старалась справляться со своими проблемами сама, без необходимости не вмешивая меня — более эмоционального и вспыльчивого.

Накануне вечером все было нормально. Я пришел домой около 19.30 — как обычно по средам, после института у меня был урок в школе. Технический труд, не нужный ни детям, ни руководству школы. Равно как и производственное обучение, которым я занимаюсь в институте, каждый раз беспокоясь за ребят, которых приходится заставлять работать на затертых временем и «умелыми руками» станках.

Настя готовила ужин. Курица в духовке, картошка на сковороде — как обычно, к моему приходу почти все было готово.

Малозначащие фразы. «Как дела? — Все нормально». Будними вечерами ни ей, ни мне не хотелось затевать долгие разговоры. Она не выглядела ни расстроенной, ни растерянной. Обычное чуть усталое лицо без улыбки. Завершение рядового трудового дня. После еды она отправилась в большую комнату смотреть сериал, я помыл посуду, потом решил, наконец, починить текший кран — как раз захватил с работы кусок резины для прокладки…

Стоп.

Слезы. Точно, я видел слезы в ее глазах, когда шел за инструментами. Но не придал им значения. Решил, что это реакция на «мексиканские страдания», со многими женщинами такое случается, на том эти сериалы и стоят. У моей Насти тоже бывали приступы сентиментальности, поэтому я не стал допытываться.

А теперь? В чем была причина этих слез? Видела ли она, что происходит на экране? Или думала в тот момент совсем о другом? Может быть, о том, что через несколько часов стало причиной ее гибели? У меня снова нет ответа. Да, этот эпизод мог бы быть моментом истины, если бы я спросил. Она могла бы рассказать мне что-то новое из того, что с ней происходило.

Но могла бы и не рассказать. Могло и не быть ничего. Всего лишь тень прожитых лет, пережитых бед на фоне южноамериканских красот.

Когда мы ложились спать, все снова было в порядке. Бигуди, крем для лица, ночная рубашка, книга Маргарет Митчелл, «Я гашу свет. Спокойной ночи»… Тот же спокойный голос, ясные синие глаза, легкая улыбка во время чтения… Все это повторялось в точности почти каждый вечер. И всего этого больше никогда не будет… Как не будет и утра следующего дня. Аккуратной челки, делового костюма, серьезного, но доброго лица, прощания до вечера… И глаз, которые смотрят тепло и уверенно… Но видят меня в последний раз.

Пожалуй, хватит на сегодня. Уже мои собственные слезы текут по щекам, и мне приходится делать большие паузы перед тем, как написать еще что-то.

13 декабря.

Подолгу стою перед окном и смотрю на улицу. Но не вижу почти ничего из того, что происходит снаружи. Кружащийся снег, грохочущие машины, спешащие куда-то люди… Всего этого больше нет, не существует для меня. Темно и холодно. Вот все, что я чувствую, вне зависимости от того, где нахожусь — здесь или там, в толпе или в этой прокуренной комнате.

Еще один день клонится к вечеру. А я ничуть не ближе к разгадке твоей смерти, Настя. Значит, будет еще один день… потом еще и еще. Наверное, я заслужил это. Годы, проведенные рядом с тобой, не сделали меня внимательным, чутким, понимающим. Не помогли предотвратить нелепую смерть Женьки, а теперь и необъяснимую потерю тебя.

Сегодня встречался с твоей подругой. Я считал, что это твоя лучшая подруга — вы часто общались по телефону, она приходила к тебе в гости. Неужели, она и вправду была самой близкой тебе? Лена Марченко, невысокая брюнетка лет сорока пяти? Мокрая курица с бессмысленно хлопающими глазками со скрипучим тоненьким голоском, которая полчаса вздыхала и несла какую-то чушь о нелегкой женской доле? Сочувственные всхлипывания и испуганный взгляд из-под очков? Она считает виновником меня, хоть и не говорит об этом. Что она может знать о тебе, если ее мысли не могут двинуться дальше образа мужа-варвара и жены-жертвы? Воспитанница женских книг про любовь, телесериалов, ток-шоу для женщин… Неужели тебе было интересно с этой «божьей коровой», которая не видит дальше собственного носа? И на встречу с ней я возлагал столько надежд. Увы, дома ее ждал обед, стирка, уборка и очередная серия какого-нибудь шедевра по одному из каналов — которая произведет на нее неизгладимое впечатление, поделиться коим она найдет с кем и без тебя. Через полчаса она поспешила унести ноги. И хорошо. Под конец я с трудом сдерживался, чтобы не наорать на нее. Мне жаль своих иллюзий, я надеялся найти в ней мыслящего человека, хотя бы примерно такого, каким была ты. Надежд было немного, но я был бы рад любой здравой мысли, хоть какому-то объяснению. Черт побери, неужели среди твоих знакомых тоже не было ни одного человеческого лица? Ни одного друга, который мог бы мне помочь разобраться в том, что произошло.

14 декабря.

Вчера вечером, когда я задремал в кресле, раздался телефонный звонок. Спросонья я даже не вспомнил о том, что живу в чужой квартире и что звонят скорей всего не мне. Поэтому особо не удивился тому, что звонивший сразу узнал меня и назвал по имени. Все это было словно продолжением сна. Уже после того, как я положил трубку, этот звонок показался мне странным — с какой стати, да еще так поздно? Хотя сейчас, когда уже наступило утро, я понимаю, что в этом звонке не было ничего необычного. Просто поздним вечером в чужой пустой квартире все кажется каким-то неестественным.

Это звонил Киселев, договорились с ним о встрече сегодня в 15 часов в кафе «Джулия».

Начальник Настиного отдела. Она работала бухгалтером в банке на протяжении нескольких лет, а руководитель ее подразделения сменился около года тому назад. Настя еще, помнится, смеялась, рассказывая об этом новом своем «наставнике». Настя смеялась… Да, такое бывало, хоть и редко. Заразительный такой смех, сердечный. Видимо, это парень на самом деле казался ей забавным, хотя в дальнейшем речь о нем заходила редко.

Встретиться с ним довелось на Настиных похоронах. Собственно, в организации похорон во многом помог именно банк, представлял который как раз Киселев. Не понравился мне. Скользкий, суетливый карьерист средних лет с барскими замашками. Избалованный властью чиновник. Таких немало, насмотрелся я на них. Убогий. Понятно, почему его назначение так рассмешило Настю. Никакого желания встречаться с ним у меня никогда бы не возникло. Но вот как все обернулось, теперь эта встреча нужна мне, если я хочу докопаться до истины. Хотя сомневаюсь, что разговор с Киселевым сильно поможет мне — это ж наверняка сама осторожность в высказываниях и действиях. Ему и самому встреча со мной не особо нужна — так, для галочки… Забота о сотрудниках… «Как вы? Не надо ли чем помочь?» — вкрадчивым, насквозь фальшивым голосом. Я предпочел бы поговорить с Настиными коллегами по отделу. Может быть, удастся даже сегодня? Хотелось бы. Хотелось бы, чтобы вечером я смог записать сюда что-то стоящее, что-то важное, что-то проясняющее…

15 декабря.

Сорвался.

Я в ужасе.

Неужели сорвался?..

Снова похмелье. Как давно я не прикасался к бутылке. Полузабытое мерзкое состояние. Зачем?

Пустота… Мрак, холод. Неужели я все же не смогу?..

Ничего не соображаю.

Надо вспомнить, что было вчера.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.