Бесплатный фрагмент - Forever… От темноты к свету

Пролог

Закрыв глаза, ты вспомнишь о мгновенье,

в котором нет счастливее тебя.

Объятий страстных нежное забвенье —

тебе забыть уже нельзя.

Ты замирала в сладком стоне,

а он стал Богом для тебя.

Тебя палило жарким зноем,

взамен любовь твою храня.

Тогда вы стали одним целым,

но разлучила вас она.

Водой затушит пламя смерти

И вам быть вместе…

НАВСЕГДА…

Парень подошел к самому краю пропасти и посмотрел вниз на разбивающиеся об отвесные скалы волны. Один шаг разделял его в этот миг от пронизывающего холода морского омута. Вода в этой местности была беспощадна к нарушителям её границ. Всего один маленький шажок — и тысячи кровожадных водяных пиявок впились бы безжалостно в его плоть, которая так жаждала избавления от страданий.

За спиной послышался неясный шорох. Последовавшая вслед за ним девушка остановилась всего в нескольких метрах, проигнорировав просьбу или даже мольбу своего попутчика: «побыть хоть ненадолго одному». Они проехали уже столько сотен километров, что пути назад быть не могло. Не находя даже малейшего покоя в своей искромсанной душе, он попросил притормозить у этого дикого обрыва. Всё, что ему хотелось теперь, это вдохнуть свежий морской бриз, что колюче щекочет бронхи, и почувствовать на сухих губах привкус морской соли. Под грохотание от ударяющихся о камни водных масс, смешавшееся с завыванием леденящего, никак не стихающего ветра, его душа хотела хоть на одно мгновение забыться.

Заставить воспоминания стереться из памяти — это был единственный путь к спокойствию. Или хотя бы к иллюзии от присутствия тени этого состояния. Поскольку он знал, что никогда больше не удастся заглушить отчаянный крик своего израненного сердца. Это был даже не крик, а истошный вопль, просящий пощады от грядущей боли. Абсолютно бесполезный. Ибо, судьбоносное решение было принято, и слишком поздно было сожалеть о чём бы то ни было.

Он накинул капюшон байки на голову, словно пытаясь защититься от пробирающего до костей холода. Зябкость и мерзость этой ненастной погоды тем не менее сейчас его абсолютно не беспокоили. Более того, разгоравшееся в недрах тела пламя не давало ни малейшего шанса почувствовать желанный им избавительный озноб. Эти рискованные действия были лишь отражением его внутреннего мира: воздвигнутая разумом защитная стена, отделяющая своего хозяина, ставшего внезапно таким уязвимым от кажущегося враждебным окружения. Как рак-отшельник прячется в свой панцирь, ему хотелось провалиться в себя, чтобы никто не мог считать с печального лица незатихающие терзания. Оставаться сильным при любых обстоятельствах — было всегда его кредо и талант. Только вот последние недели перевернули всё с ног на голову. Мысли роем разъяренных ос атаковали его изнутри: «Будет ли он когда-нибудь прежним?» «Разве это вообще имело какое-­либо значение?» Ведь куда более важно стало совсем другое: «А хочет ли он вообще становиться прежним?

— Несколько минут без тебя… Так уж много я не просил… — кинул небрежно высокорослый крепко-сложенный юноша подошедшей особе, даже не обернувшись. Проблески пренебрежения отчетливо просочились наружу в сказанном, несмотря на попытку скрыть от посторонних глаз свои токсичные эмоции.

Жгучее, гложущее чувство подступило к горлу самолюбивой девушки. Она поспешила его отогнать от себя, успокаивая себя самозабвенно, что всё еще наладится. Натяжное, неприятное молчание последовало после его брошенной фразы.

Сзади раздались шлёпающие по галечной поверхности шаги — кто-­то приближался. Голосом человека, который не терпит никогда возражений, подошедший громко проговорил:

— Не трогай его! Дай ему время успокоиться — всё уляжется и без твоего вмешательства!

Парень саркастично ухмыльнулся сам себе, передразнив услышанные слова шёпотом и одновременно поражаясь глубочайшей черствостью вроде бы близких ему людей. Раньше проявления человеческой бездушности его абсолютно не смущали. Эта черта была для него естественной. Точнее говоря, бессердечность была основой его характера. В этот самый момент она резала слух и впивалась в клетки его уставшего тела, чтобы высосать из него последние капли крови. Не отводя всё также взгляда от этого губительно­-завораживающего спектакля, парень неожиданно продвинулся ощутимо вперед — и оказался лишь в нескольких миллиметрах от бездны. Гравий с песком начали рушиться под его весом — он зашатался, кое-как ещё удерживая равновесие.

Вскрикнув в испуге, стоящая позади него девушка вздрогнула и застыла в отчаянной и в то же самое время абсурдной попытке своими действиями остановить неумолимо текущее время.

Яркие и будоражащие эпизоды событий последних 29 дней пронеслись молниеносной лентой у них перед глазами. Один короткий миг растянулся до бесконечности, чтобы рассказать историю, которая ни для кого не закончилась так, как он изначально этого ожидал.

День первый

Камелия сидела на берегу моря и смотрела вдаль на ветряные станции, виднеющиеся на горизонте у другого края. Море — такое спокойное и в то же время такое бурное, такое манящее и такое отталкивающее, такое таинственное и такое открытое — оно было так похоже на неё. Вернее, на неё прежнюю.

Расположившись на большом пологом камне на берегу у прибрежного мелководья, она внимательно слушала крики кружащих в воздухе птиц и чувствовала себя полностью умиротворённо. Это было её море, самое родное и любимое. «Северное» или, как для нее звучало привычнее, «Ваттовое». Так его прозвали в связи с неповторимым ландшафтом, дающим абсолютно всем желающим возможность шлепать по воде и грязи прибрежных районов в периоды отливов. Девушка знала много о его водах и бесчисленных обитателях. Еще в детстве её дедушка не раз рассказывал об уникальной среде обитания в его илистом дне, когда летними вечерами — совсем таким же, как сейчас, они сидели на этом камне. Долгие 11 лет разделили повзрослевшую за это время Камелию с ним, но яркие воспоминания об этом дорогом ей человеке в такие летние тоскливые вечера были все ещё живы, как никогда. Невдалеке от неё стояла захваченная из гаража старая керосиновая лампа: ещё один важный атрибут их совместных посиделок, которые иногда затягивались на целую ночь. Когда на небе не было звёзд и полной луны, поздними вечерами становилось довольно темно и дополнительное освещение было просто необходимо: ведь находящаяся в сотне метров прогулочная дорожка освещалась фонарями лишь в районе стоянки караванов, около жилого квартала. А это означало, что порой приходилось сидеть или шагать около полукилометра, полагаясь только на мерцающие разноцветные световые маяки на противоположном берегу. И всё же, Камелия зажигала лампу лишь тогда, когда тьма становилась почти кромешной и уже начинала сильно пугать, заставляя оглядываться на малейший шорох за спиной. Скорее, ею руководствовали привычка или ностальгия по тем счастливым и безмятежным вечерам — и она просто брала её с собой в этот укромный и тихий уголок, даже когда не планировала оставаться до прихода темноты. Иногда ей казалось, хоть она и не верила в потусторонний мир, что в этой лампе осталась небольшая часть души дедушки, и так она не чувствовала себя одинокой, разделив мысленно вечер с его невидимым призраком.

Внешнее спокойствие тем не менее было очень обманчиво. Ей было плохо. Вид и запах морского воздуха лишь ненадолго спасал от повседневности и уводил от реальности, которая так сильно на неё давила.

Мелкие и крупные размолвки с близкими стали для неё буднями. Особенно трения с сестрой изнуряли.

Кроме этого, Камелия, не желающая подпускать кого-­то сейчас ближе к себе, тревожилась из-­за приезда чужака в их дом. Она прозвала его «испанец», услышав однажды в разговоре родителей о том, что того ещё маленьким ребенком привез сюда отец из глубинки Испании. Якобы с очень большим сопротивлением. В свою очередь, это привело к тому, что парень и по сей день оставался верен своим корням и не стеснялся подчеркивать при каждом удобном случае свою принадлежность к другой нации.

Её шаткий карточный домик был в шаге от того, чтобы рухнуть. Она уже смогла примириться со всем, равнодушно смотря и на жизнь, и на окружающих её людей. В попытке приглушить свои страдания, она прикрылась маской безразличия ко всему происходящему. Так было ей намного легче жить. Во всяком случае так это ею чувствовалось. Порой она сама удивлялась тому, насколько быстро она из девочки­-праздника, из милого и открытого человечка, превратилась в забитого и испуганного зверька. Этот бессознательный спуск в пропасть начался для неё чуть больше шести лет назад. Толчком стала череда событий, которые она не могла так быстро переосмыслить. Проанализировав своё состояние, девушка пришла к выводу, что всегда имела предрасположенность к саморазрушению в силу своего характера. Ведь не только она испытывала подобные травмы: в подростковом возрасте многие люди подвержены эмоциональным взлетам и падениям. Это вроде бы даже и не считается отклонением. Только вот её ранимая натура не могла принять и быстро забыть, опускаясь всё ниже и ниже при каждом новом ударе судьбы. Последующие несколько разочарований в любви лишь ускорили её падение, закончившись полным фиаско. Вначале казалось, что речь шла лишь о короткой жизненной черной полосе, которую ей ничего не будет стоить преодолеть. Эти ожидания были жестоко развенчаны — и водоворот тоски её незаметно затянул ещё глубже. Быть может, всё бы вышло и иначе, окажись рядом хоть один добрый человек, который подставил бы плечо. Только, к её огромному сожалению, никто этого не сделал. Никто.

Ни один из тех, кто находился рядом, даже и не попытался понять, что с ней на самом деле происходит. «Скорее всего, это была и её вина. Она была слишком замысловата для того, чтобы было возможно её самостоятельно разгадать, а говорить о своих переживаниях или чувствах у неё, и правда, плохо получалось», — тешила себя нередко этим размышлением девушка, когда резко вспыхнувшие ненавистные отрывки из прошлого становились настолько яркими, что не давали себя отогнать.

В свои двадцать один она уже окончательно разучилась верить людям, и даже стала бояться их. И больше всех одного человека — свою сестру. Заносчивая, импульсивная и расчетливая Дженнифер была на четыре с половиной года старше и являлась полной противоположностью кроткой, добродушной и доверчивой Камелии. В то же время её сестра обладала удивительным талантом маскировать и скрывать свои неблагородные поступки и слова, выходя при этом победительницей из любой ситуации. Созданный в голове образ старшей сестры до сих пор ассоциировался у неё с одним из главных персонажей популярного фильма ужасов конца 90-­х «Факультет», показанного ей когда-­то лучшим другом детства. Конечно же, это было сделано в тайне от взрослых, и поэтому осталось в памяти таким захватывающим и запоминающим событием. С того самого просмотра богатое и яркое воображение ещё маленькой девочки начало рисовать сестру этаким двуличным пришельцем. Приняв обличие порядочной девушки, он очаровывал всех вокруг и вводил в заблуждение о своей истинной опасной сущности. А вот стоило ему захотеть уничтожить свою жертву, его милая улыбка неожиданно превращалась в убийственный оскал, а из-под одежды начинали показываться растопыренные клешни, покрытые слоем густой слизи. Свершив задуманное, монстр превращался обратно в человека, продолжая и дальше обманывать своё окружение. Постепенно детская фантазия улеглась, но созданная параллель никак не исчезала — так как уж больно хорошо этот образ характеризовал поведение сестры в глазах Камелии. Обожаема, казалось, всеми вокруг, она всегда шла по жизни с высоко поднятой головой. Создавалось даже впечатление, что все вокруг только и хотели того, чтобы понравиться ей и быть принятыми в круг её близких друзей, поклонников и знакомых. И в личной жизни у Дженнифер было всё замечательно, а самые завидные представители мужского пола околачивались у её ног. Притом дело тут было вовсе не в привлекательной внешности: высокая, чрезмерно худая, со светлым до шеи «каре», с острыми чертами лица, длинным носом и заметно торчащими ушами — она была далека от признанной миром красавицы. Дженнифер любила играть людьми и не боялась разбивать их сердца, доказывая тем самым своё превосходство над другими. Обладая качествами неоспоримого лидера, только появляясь в какой бы то ни было компании, она мгновенно и полностью завладевала вниманием всех присутствующих. Ещё её сестра не выносила, если что­-то шло не так, как ей хотелось. Камелия не раз задумывалась над тем, почему такого рода личности, несмотря на стервозную манеру поведения всегда любимы и уважаемы обществом. Особенно среди подростков стремление превозносить дерзких, эгоцентричных и топтать слабых, покладистых проявляется так ощутимо. «Этот динамичный и в меру жестокий мир не выносит терпил и лузеров», — таково было собственное объяснение девушки. Может, это было всего лишь только её своеобразное мнение. Не единожды уже в других аспектах Камелия получала подтверждение своей теории, что ход её мыслей отличается от стандартного мышления её сверстников. Ввиду этого она уже давно наловчилась подстраивать себя под всех окружающих её людей. Раньше ей это даже и временами удавалось. В последние же годы она сдалась, устав играть изнуряющую её душу роль и быть всё так же разочарованной полученным в итоге результатом. Её совершенно не хотели принимать окружающие.

Пусть в последние годы Дженнифер редко бывала в их провинциальном и маленьком городке, всё же она умудрилась во время одного из своих коротких посещений родительского дома причинить Камелии худшую боль в её жизни. Это был тот исключительный подарок, тяготящий привкус от которого остался с ней с тех самых пор. Для кого­-то это мог бы быть и пустяк, но вот она же откровенно сломалась под тягой случившегося. Больше даже не в результате самого инцидента, а из-­за последующего подтрунивания в её сторону от дорогих и близких ей людей. Постоянное повторение, молчаливое и словесное, убедили девушку окончательно в собственной неполноценности относительно других.

                                        * * *

Солнце уже медленно собиралось заходить, разрисовывая небо огненными красками заката, когда Камелия возвратилась обратно домой. Элис, ее мать, готовила на кухне ужин. Обычно они редко собирались за столом вместе, но приезд гостя все изменил. Младшая дочь жила еще с родителями, старшая после почти шестилетнего отсутствия из-­за учебы в одном из университетов Франкфурта вернулась прошедшей весной в родной городишко Хуксиль. Она завершала еще несколько проектов из дома и была в шаге от степени магистра по «Налогообложению».

Наблюдая за стараниями своей матери, Камелия отметила, что ей должно было быть весьма важно создать видимость образцовой семьи перед их гостем. «Создавать видимость чего­-то — вообще всегда было нормой для её родных», — с долей горечи и иронии подумала девушка.

Расставляя тарелки и выкладывая приборы на столе в прилегающей к кухне обеденной комнате, Элис громко бросила в сторону дочери:

— А ты, как всегда, где­-то гуляешь. Всё страдаешь! Пора бы забыть тебе эту дурацкую историю. Свет клином не сошелся на одном единственном парне. Не ты — первая, не ты — последняя. Брала бы пример с Джен: у нее всегда всё легко и непринужденно. Человек просто наслаждается жизнью! Всё у неё горит, и она везде успевает. К таким вот люди и тянутся! А не к таким нытикам, как ты!

Камелия сделала вид, что не услышала упреки в сторону своего апатичного состояния последних лет. То, что мать превозносила её старшую сестру, ставя снова и снова в пример, девушку уже давным-давно не удивляло. Всё же ей показалось дерзостью это упоминание в контексте любовной драмы трехлетней давности. Вновь запрятав обиду в самое сокровенное место своей души, она решила никак не комментировать сказанное матерью, а лишь спросила:

— Почему надо было звать к нам в дом постороннего? Не понимаю.

Она слышала это объяснение уже десятки раз. Как бы то ни было, ей ничего лучше не пришло в голову, чем переспросить и этим сменить ненавистную ей тему.

— Опять — двадцать пять! Хорошо… ещё раз повторим. Алекс — не просто парень с улицы. Он вырос у человека, что помог нам больше, чем все вместе взятые люди на этой огромной планете. Как начинающий режиссер он снимает свой первый важный проект: документальный фильм о нашей местности и жизни людей у Северного моря. Было бы непростительно оставить жить его в отеле или на съёмной квартире, имея достаточно свободного места в доме. Разве я не права?

— Не знаю. Но у нас ведь тут не отель и не перевалочная база. Зачем звать кого попало в дом? Тем более… его семья не из нуждающихся… — выдохнула с негодованием Камелия, продолжая сконцентрировано выжимать сок из апельсина.

— Месяц ты уже переживешь. Чем может тебе помешать он? Твоя усугубляющая замкнутость меня начинает всерьёз пугать. Вон Джен — умница! Она взялась в первый же день показать Алексу Вильгельмсхафен. Кроме того… ты не можешь не отметить — насколько парень хорош собой!

Камелия насупилась, просто промолчав в ответ. Она была согласна с матерью, хотя и не хотела ни себе, ни другим в этом признаваться. Ей вспомнился сегодняшний полдень — момент их первой встречи. Придя после спортзала ранним утром, она увидела незнакомца у своего дома. Он осторожно выгружал что-то из припаркованного у входа черного Ауди: съемочную технику, по всей видимости. Она приостановилась невдалеке от дома, наблюдая за его размерянными действиями. Высокий и широкоплечий парень был с виду немногим старше её, у него были темные волосы и загорелая кожа. Камелия непроизвольно провела заинтригованным взглядом вверх по торсу приехавшего и отметила его превосходное телосложение: темно-­синяя облегающая футболка и джинсы весьма удачно подчеркивали мускулистое и натренированное тело. Девушка обомлела, наблюдая за парнем: всё в нём казалось ей абсолютно гармоничным и отчасти совершенным. Несмотря на то, что Камелия была изначально настроена против этого вмешательства в ее личную сферу жизни, коей она считала свой дом, сейчас внутри она была уже даже немного рада этому. Так и не сумев оторвать глаз от его облика, она вдруг почувствовала, как ощущение тепла разнеслось по всему телу. Необузданная и необъяснимая тяга к этому человеку проснулась у нее мгновенно. Словно он был именно тот, кого ждало ее измученное сердце долгие годы. Страх «быть снова обманутой и брошенной» — ощутимо притупился. Заметив пронизывающий взгляд подошедшей девушки, тот вначале немного нахмурился, словно ему не понравилось пристальное внимание к своей персоне. Камелия смутилась и поспешно отвела глаза, четко осознавая, что он заметил ее неприкрытый интерес. Ей стало неловко, что она стоит как вкопанная перед ним, и при этом не говорит ни слова. Тело же не хотело прислушиваться к разуму и не оставило ей иного выбора.

Самоуверенный, судя по поведению, парень тотчас перенял инициативу у растерянной девушки и немного приблизился. Он протянул руку в её сторону, желая поприветствовать, и его губы теперь искренне растянулись в дружелюбной полуулыбке.

— Привет. Я — Алекс, — представился он и, делая предположение о ее личности, добавил, — ты, должно быть… младшая дочь Дерека… Эм­м­м… Секунду…

— Камелия… — протараторила быстро девушка, не дав парню возможности произнести правильный вариант. Будучи уверенной в своей неприметности и незначимости, она безумно боялась, что он обязательно перепутает или исказит её имя, сколько бы раз его уже раньше не слышал. Её подсознание уже автоматически старалось избегать такой ситуации, что косвенно подтверждала это разрушающее самооценку убеждение.

Находясь вблизи, он выглядел еще более привлекательным: бесподобная улыбка, черные бездонные глаза, высокие скулы, слегка пробивающаяся щетина, густые и блестящие, удачно обрамляющие лицо волосы, дурманящий парфюм и ласкающий слух голос. Она могла бы перечислять его внешние достоинства до бесконечности, таким совершенным парень ей показался.

— Ладно. Ещё увидимся, мне надо занести вещи в дом, — прервал он ее отрешенность, показав тем самым, что не заинтересован в дальнейшем продолжении беседы. Целенаправленным шагом парень вернулся обратно к машине, продолжив прерванное занятие. Девушка вышла из оцепенения и помчалась в дом, к себе в комнату, ругая себя мысленно за подобную навязчивость и дерзость.

Раздавшийся резкий хлопок закрывающейся входной двери с последовавшим звонким женским смехом свидетельствовали о возвращении гуляющих. Камелия даже немного вздрогнула, проснувшись от своих грёз.

Через 10 минут подоспел и глава семейства Дерек — началась и сама семейная трапеза. Сложно было не заметить, что Дженнифер была крайне поглощена Алексом. Уже с первых минут его приезда она крутилась вокруг парня, окружая его чрезмерной заботой и вниманием. Неудивительным стал поэтому и тот факт, что и теперь она уселась с ним рядом. Камелия наблюдала за этим молча, стараясь не упустить из виду ни одну деталь, хоть её эта близость тяготила.

Дженнифер с энтузиазмом начала рассказывать о том, как они прекрасно провели время, почти захлебываясь от эмоций на фоне хорошо проведенного дня:

— Мы были в приморской части Вильгельмсхафена. Завтра мы посмотрим окрестности города и наш мегаполис Хуксиль. А потом проедем вдоль побережья Северного моря в сторону Шиллига. Возможно, доберемся аж до Норддайха. Хотя там они уже бывали несколько раз на первой стадии проекта. Да, Алекс?

— Совершенно верно. Фризские острова и материковое побережье у их вод для меня уже ново. Как бы то ни было, ты мне обещала показать те закоулочки, о которых знают только местные. У вас тут потрясающая природа! Ещё ни разу не пожалел, что мы выбрали именно север Нижней Саксонии для наших сьёмок. А ватты — действительно очень впечатляют. Ландшафт этот мне немного напомнил андалузскую деревушку Эль-Ромпидо, что расположена в устье реки Рио-­Пьедрас. Её усушка в период отлива весьма похожа. Там я бывал частенько, когда ещё был ребенком, — сказал Алекс и запнулся, не желая вдаваться в подробности, судя по всему.

— И ты ни разу не возвращался в ту местность с тех пор, как вы переехали? — осмелилась вклиниться в разговор Камелия, которой вдруг сильно захотелось узнать абсолютно всё об этом интригующем, околдовывающем её человеке, сидящем напротив. Девушка робко поглядывала на него своими большими зелеными глазами, наполненными тоской и очарованием. Ей вдруг за долгие месяцы захотелось ожить, проснуться ото сна.

— Нет. Мне было восемь с половиной, когда мы переехали во Франкфурт. 16 последующих лет заставили многое забыть, хоть я и не почувствовал себя до сих пор здесь «полностью своим», — сухо ей ответил тот.

Создавалось впечатление, что этот расспрос его напрягает.

Всё же это не остановило девушку, и она продолжила дальше задавать вопросы, несмотря на косые взгляды своей сестры:

— Скучаешь немного? Я так вообще нигде ещё не была, и не могу себе представить эти чувства. А тебе, наверное, хочется вернуться туда, где ты вырос?

— Хм… Не совсем подходящий глагол «хочется» для описания состояния эмигрантов. Родина остается всегда Родиной, а ностальгия в той или иной мере присуща большинству уехавших. Скорее, я осознавал после отъезда, что никогда больше не будет так, как было раньше. Возвращение привело бы к разочарованию. Скучаю ли я? Наверное, хоть это и неосознанно, потому что у меня нет времени на воспоминания. В противном случае же… Мне свойственно погружаться в это с головой. Меня восхищал сияющий свет тех мест, который был словно соткан из чистых лучей, озаряя эти края. Как будто само название «Коста-­де-­ла-Лус», что переводится как «Побережье света», было подчеркнутым подарком природы. Я обожал атмосферу бескрайних солнечных дней и бесконечных ночных фестивалей, которые редко заканчивались рано. На улицах нашего городка веселье продолжалось до самых первых лучей утренней зари. За мной мало кто следил, я утопал уже тогда в свободе. В то время, когда многие уходили спать, мне открывались бескрайние возможности. Ведь что может быть увлекательнее, чем устроить праздник в своем воображении, пригласив всех монстров, магов, ведьм и троллей? А звуки гитары, которые волшебно переплетались с легким звоном кастаньет, всегда вдохновляли меня. Прозвучало сейчас так, словно я законченный романтик, ха­ха… Думаю, внутри каждого из нас живет такой, готовый проснуться в любой момент. Вот эти воспоминания и пробуждают моего.

— Ещё бы! Мой, вот, не дремлет ни минуты! Меня подобное трогает до слез! А бурная детская фантазия добавляет магию любому событию. Мои лучшие воспоминания тоже очень давние, — сказала Элис растроганно, углубившись в свои мысли, после чего быстро одернула себя словами, — чего тут я уж так, старая курица, раскудахталась! Не буду вам, молодёжь, тут своими историями эпохи динозавров докучать!

Камелия прослушала последние изречения матери, на которые последовала колкость отца по поводу внешнего облика уже неюной жены. Она не слышала уже ничего, а лишь по сматривала исподтишка на Алекса, не в силах побороть свой интерес к парню. У него была очень яркая, даже немного театральная манера повествования и бесподобная харизма, что делало его монологи истинным удовольствием для слушателей. Таких эрудированных, как он, ораторов готовы были слушать часами. Непреодолимое желание стать частью его яркой жизни нарастало в ней минуту за минутой. Мгновенно прошлое стало размываться в свете своей незначимости. Всё, что сейчас вожделело её сознание, было: убежать в этот далекий мир вместе с ним, оставив прошлое за собой. Алекс ей казался тем самым долгожданным и единственным, которого мечтает встретить каждая девушка. Его внешняя привлекательность в совокупности с самоуверенной манерой поведения, излучавшей необыкновенную гармонию и силу, была бесподобна. При всём этом это «совершенство» заставляло страдать. Тихо, тайно и мучительно. Тех, кто был покорен им, но не сумел покорить сам. И Камелию сейчас сильно печалило, что она относилась именно к этой самой непримечательной категории.

Откровенная заинтересованность сестры к объекту ее страсти отпугивала: ведь она бы предпочла любую другую соперницу взамен Дженнифер. Уж слишком тонка была корка, что образовалась на ее до сих пор зудящих ранах с момента их последней стычки. И именно эта соперница была способна содрать немного зажившую прослойку, разодрав старые раны до крови, остановить которую ранимой девушке едва ли удалось бы. Словив на себе ненавистный, будто бы предупреждающий взгляд Дженнифер, девушка нервно сглотнула подступившую слюну. Неприятные воспоминания, что Камелия так старательно пыталась забыть, встали вновь отчетливо перед глазами. Девушка поспешно поднялась, извинилась за свое поведение и быстро выбежала из комнаты. Ей было невмоготу до сих пор думать о том моменте. Камелия стала пленницей этого негативного опыта. Даже три года не смогли вытащить ее наружу. Или она всего лишь не хотела вылезать обратно, прячась от новых разочарований в собственно возведенные разумом тихие темницы.

— Оеее, что с этой­-то? Очередной приступ? Я давно говорила вам — ее пора отправить к психиатру, — язвительно подметила Дженнифер, невозмутимо вытирая свой рот салфеткой и символично скрестив вилку и нож крышей домика на тарелке в знак окончания совсем не понравившегося ей ужина.

— Дженнифер… у нас ведь гости… — с укором взглянула на неё мать, переведя взгляд на мужа, а затем и на Алекса.

Оба молчали, не впечатлённые произошедшим. Элис же было откровенно неприятно перед парнем за поведение своих дочерей. В первый же вечер раскрылась ее тайная боль: тихая, но такая глубокая ненависть, царившая в их не идеальной семье.

— А что? Пусть наш гость тоже знает, что за ущербная у меня сестрёнка, — самодовольно продолжила свой поток желчи девушка. С улыбкой она посмотрела на сидящего рядом с ней парня, который жестом воздержался от комментариев. Этим он негласно дал понять, что не может судить о произошедшем и не желает вникать в суть их семейного конфликта.

— Всё, достаточно на сегодня перебранок! — пресек диалог между до­черью и женой Дерек, которому было свойственно держать семью «в кулаке».

Он всегда был приверженцем жёсткого патриархата и осуждал в открытую, что общество всё больше отходило от царивших в средние века воспитательных методов. Его приводило в ярость ощущение того, что он часто не мог навязать свою модель поведения. Особенно Дженнифер, обладая взрывным темпераментом, она не была способна беспрекословно слушать. В то же время он души в ней не чаял и часто спускал ей с рук мелкие проделки. Оставшиеся минуты ужина они провели молча, где каждый сосредоточился на своём.

День третий

Проснувшись в 6 утра, Камелия ещё долго валялась в постели, пытаясь растянуть это сладкое ощущение истомы после сна. Ей надо было идти в институт только после обеда. Девушка всегда преуспевала в учебе, не особенно фокусируясь на ней или прилагая усилия. В последние же годы, за неимением другой альтернативы провождения свободного времени, она ушла с головой туда. Её средний бал к этому моменту составлял чуть ниже чистой единицы, а материал своего последнего проекта, что стоял на повестке дня, та выучила на зубок ещё на прошлой неделе. Это и должно было стать спасением от завала: ни вчера, ни сегодня ей никак не удавалось сконцентрироваться на предстоящей презентации. Едва приоткрыв глаза, весь её мозг заполнило только одно единственное нестерпимое желание — увидеть Алекса. Эта нависшая темным облаком мысль была так интенсивна, что сжимала её сердце кулаком в маленький комочек, не разжимая ни на миг.

Девушка терялась в догадках — какое впечатление на парня она могла произвести вчера при знакомстве. С одной стороны, ей грех было жаловаться на внешность. Белокурые лоснящиеся волосы с крупной волной доходили почти до пояса, а зеленые большие глаза необычной интенсивности превосходно гармонировали с несвойственными её светлому типу внешности темными бровями и длинными ресницами. Камелия имела правильные, немного детские черты лица с чистой бледно­матовой кожей. Полные алые губы скрывали так изредка открывающуюся, но абсолютно чарующую улыбку хороших зубов. Изящное телосложение несмотря на свою хрупкость имело выраженные женственные формы. Всё это было дарами щедрой по отношению к ней фортуны в распределении ген, не требующей взамен ровным счётом ничего.

«Вопиющая несправедливость» — по мнению некоторых из её окружения. Так, в старших классах она столкнулась с открытой завистью одноклассниц за подобную «Барби» образную внешность. Самые злорадные из них обзывали её за спиной «ведьмой». В основном из­-за неправдоподобного цвета глаз, которые пугали неестественностью одних и в то же время завораживали своей глубиной других, не побоявшихся заглянуть в них. Со временем подрастающая девочка научилась контролировать свой взгляд, пытаясь уйти от этого ненавистного ей имиджа. Обычно к подобного рода счастливицам тянутся все вокруг, только вот в случае с Камелией всё пошло в прямо противоположную сторону. Может, всему виной был её странноватый характер. К её собственному огромному сожалению, девушка чувствовала себя везде и всегда чужой. Как среди родных, так и среди посторонних — она не находила свою нишу несмотря на упорные многолетние старания. «Возможно, ей всего лишь было перепутано направление усердий — и эта фатальная ошибка погрузила старательницу ещё больше в одиночество», — так сама девушка наловчилась воспринимать свои неудачи. Подобный сарказм помогал, хоть частично, но идти дальше по своему пути.

Если отношение женской половины общества еще можно было объяснить соперничеством — качеством, присущим человечеству в общем, то поведение мужской части казалось не менее противоречивым. Несколько попыток обрести вечную любовь начались красиво и романтично, закончились же крахом и ощутимым снижением самооценки. Полная надежд и окрыляемая юношеским максимализмом, 13-­летняя девочка ринулась в свою первую любовь. Как звали его? Томас… Конечно же, «Томас». Как можно было забыть имя этого голубоглазого красавчика с шикарной шевелюрой золотистого цвета, которой он так гордился? Как, впрочем, и своей дорогостоящей одеждой, автографами от самых трендовых знаменитостей, летними отпусками с родителями на собственной яхте у берегов США и зимними вылазками на самые фешенебельные лыжные курорты. Сын успешных предпринимателей был ко всему прочему еще и восходящей звездой юношеского подразделения их местного футбольного клуба SV Wilhelmshaven. Несколько знакомых ребят тоже играли там, поэтому и Камелия в компании подружек приходила время от времени на стадион поддержать ребят. Увидев однажды белокурую красавицу на полупустых трибунах, он, как впоследствии рассказывал своему окружению о зарождении их романа: «не мог упустить шанса познакомиться, а она — вмиг разглядела мой выдающийся талант и не смогла сказать „нет“».

Конечно же ей польстило внимание Томаса. Стоило только вспомнить, как на неё смотрели другие девчонки. Даже Дженнифер, что встречалась в то время с одним из самых популярных парней их гимназии. Зависть порождала сплетни и шептание за спиной. И смех… после того, как всего через три месяца с начала их отношений «её парень» пригласил на вечеринку в честь своего 16-­летия большинство из своих друзей, но не её. Пати должно было быть очень массовым и громким. Даже избранные знакомые друзей тоже получили заветные приглашения. Камелия узнала об этом через одну из своих одноклассниц, что тоже намеревалась прийти на пафосное празднование, хоть и не входила в непосредственный круг общения «золотого мальчика». Пребывая в абсолютной растерянности — что происходит в её только зарождающихся отношениях, девочка-­подросток попыталась связаться со своей первой любовью. Парень же больше не поднимал трубку и при личных встречах впоследствии бесстыдно её игнорировал. Объяснений причин их разлада не последовало. По всей видимости, в глазах высокомерного Томаса она была недостойна разъяснений, и с ней можно поступать подобным образом. А через несколько недель он уже начал встречаться с другой.

«Где был сейчас этот парень голубых кровей? Должно быть, так же высоко, как и тогда. А надо ли ей знать это? Кто она ему теперь вообще такая? Мимолетное воспоминание в лучшем случае?» — задавала она сама себе иногда вопросы.

Несколько лет назад это было ещё интересно. Сейчас же время стёрло их совместное прошлое, сделало его призрачным и незначимым. Словно их короткой связи вообще никогда и не было. Вскоре после их расставания он с семьей сменил место жительства, получив предложение перейти в какой-­то успешный немецкий футбольный клуб. «Был ли это Leverkusen? Скорее всего…» — хотя она не была уверена. Камелия не сильно следила за футболом, но, услышав от кого-­то два или три года назад, что тот должен выступать со своей командой в основном составе Лиги Чемпионов, не смогла устоять от желания посмотреть ещё хоть разок на него. И неважно, как для нежного сердца было увидеть Томаса перед заполненной фанатами трибуной зрителей. Таким взрослым, самоуверенным и привлекательным, в красной форме команды и на одном поле со своими некогда кумирами. И пусть этот человек так скоро и бессердечно показал границы того, кто есть он и кто есть она, в ней не осталось и капельки желчи к нему. Напротив, в тот самый момент Камелия была искренне рада за его достижения. Словно она до сих пор с ним, словно он придет после этого самого матча к ней с букетом роз и бутылкой элитного шампанского и скажет: «Ну что? Я ведь тебя не разочаровал, не так ли? Спасибо тебе, солнышко, за веру в меня».

Ведь когда-­то ещё только подающий надежды футболист перегородил приглянувшуюся ему тогда девочку на выходе из стадиона вопросом: «Мне кажется, ты бы превосходно подошла на роль девушки успешного игрока Лиги Чемпионов. Не хочешь попробовать?»

Ещё несколько попыток встречаться с кем­-то не продержались и месяца. Поигравшись с добычей, ставшей быстро смиренной, охотники за ее сердцем резко охладевали и исчезали. А вот последний роман продержался целых полтора года. Вернее, почти полтора года: это были лишь 16 месяцев и 13 дней. Всё дошло до несуразности — от вечных разочарований она научилась считать даже дни.

Понять — почему так именно происходит — девушка не могла. Она пыталась отдать всю себя начинающимся отношениям — но, как не старалась, неминуемо приходил тот день, когда всё внезапно прекращалось. Линда, её лучшая подруга последних лет и однокурсница, любила повторять: «Это непременно порча. Ведь так плохо ни у кого не бывает».

Порой Камелия выглядела безразличной к своим неудачам, хоть это было и не так. Девушка принадлежала с раннего детства к ранимым, чистым, высокоморальным и жертвующим собой ради других людям. Эти качества разрушали её, и она это прекрасно осознавала. Как бы то ни было, стать другой и научиться плевать на тех, кому не было дела до неё, — она была не в состоянии. Неоднократные безуспешные попытки только показали масштабы проблемы. Большое, открытое, безграничное сердце было одновременно её даром и проклятием. Ей хватило бы так мало для счастья. Ведь единственное, что девушка хотела, это вкусить настоящую любовь и преданность. По глубокому внутреннему убеждению, Камелия была уверена в том, что приехавший к ним в дом гость был тем, кто мог бы дать ей чувства необычайной интенсивности. Это ощущение не имело ни малейших реальных предпосылок, оно основывалось сугубо на предчувствии и сильном желании, чтобы это и было так.

                                        * * *

Время, проведенное в институте, тянулось долго и мучительно. Это была сдача проекта по «информационным технологиям и коммуникациям», её последнего экзаменационного предмета. Свою бакалаврскую работу девушка уже завершила несколько месяцев назад, таким образом сократив учёбу на один семестр. Она никуда не торопилась, так вышло: это был побочный положительный эффект её уединения. Что именно ей делать дальше — она еще не думала из­-за отсутствия мотивации. Уж слишком бессмысленным всё казалось ей в этот момент. Ближайшее будущее представлялось размытым, безрадостным и безликим, а о далеком она даже боялась задуматься. Углубившись в свои размышления, Камелия не слышала никого и ничего. Постепенно все студенты закончили свои презентации, и теперь можно было идти домой.

С этого момента мало кого интересовала учеба: все вокруг были заняты обсуждением предстоящей традиционно устраивающейся в честь окончания года вечеринки. В аудитории стоял гул. Камелия же была всецело поглощена лишь мыслями об Алексе, которого она, по своим ощущениям, не видела уже целую вечность.

— Фу ты, в конце концов закончилась эта мутотень. Я еле дослушала последнюю презентацию до конца, — проговорила Линда, что сидела по соседству с ней. Увидев, что её подруга по­-прежнему не реагирует, она начала хлопать в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание: — Аллё, Ками! Где ты витаешь сегодня? Что­-то случилось?

— Всё в порядке. Просто мне немного не до того. Я тебе потом все расскажу, — опомнившись, Камелия начала поспешно собирать вещи в сумку. Затем она быстрым шагом направилась к выходу, помахав рукой в знак прощания ей и некоторым из своих однокурсников.

— Ты что и на репетицию не идешь? — Линда округлила глаза, замечая это удивившись несвойственному для своей однокурсницы поведению.

Обычно девушка очень ответственно относилась к возложенным на неё заданиям. Выступление на мероприятии по поводу окончания летнего семестра, которое считалось неофициальным праздником города, до не давних пор было её самым важным делом.

— Нет, пока! Передай, что мне не особо хорошо. Пожалуйста! — бросила ей девушка, обернувшись с виноватым лицом еще раз у самого выхода, и добавила: — Мне и вправду не очень хорошо сейчас!

---

                                        * * *

Она направилась прямиком домой, в находящийся в 15 км от Вильгельмсхафена, родной городишко Хуксиль. Подъехав к дому, Камелия заметила знакомый силуэт молодого человека. Тот стоял, облокотившись о высокую ель по другую сторону дороги.

Это был Эмре… «Когда­-то её Эмре».

По всей видимости, парень распознал её в машине и целенаправленным шагом направился к ней. Он остановился прямо у передней двери, выжидая ее выхода с нетерпеливым выражением лица. Камелия замерла в тревоге, впилась руками в руль, предчувствуя надвигающийся на нее коллапс. Сердце в груди бешено забилось и начало умолять — просто нажать на задний ход со всей силы. Изнуренное годами от мыслей об этом человеке, оно не желало не видеть, не слышать его. «И какая разница, как это будет выглядеть со стороны? И кому какое дело, что она забудет правила приличия? Ведь её бывший парень абсолютно не думал о хорошем тоне или малейшей тактичности в тот день». Покамест их разделяло стекло ее старенького Опеля, было бы совсем несложно молча исчезнуть с этого места. И не дать этому человеку возможности заглянуть ей в глаза, и тем самым рассмотреть тот неописуемый ущерб, что нанесли его легкомысленные действия. Не дать ему ещё раз насладиться чувством собственной значимости и посочувствовать её слабости.

---

«И пусть прошло уже целых три года и еще 11 дней…

Плевать…

Значительная часть её существа застряла в том июньском дождливом дне.

Там осталось лежать и вырванное им окровавленное сердце. У неё не получилось забрать его до сих пор.

А… возможно, она просто не захотела делать это.

Плевать…

Неважно — почему не вышло… Важно, что оно осталось там умирать».

Подумать только… Вроде как она начала уже забывать, а вот последние несколько дней разворошили весь вихрь мучительных воспоминаний вновь. При том они нахлынули на неё такой мощной глыбой, что девушка готова была закричать. В принципе, история была довольно банальна. Любовь, надежда, вера в совместное будущее. Непременно так должно было быть в жизни. Все закончилось только совсем по­-другому. Тогда Камелия пришла в дом Эмре в день своего 18­-летия. Как это часто бывает в подобных драмах — без предупреждения и неожиданно. Тот смутился её появлению, растерялся даже. Замешательство, однако, быстро переросло в откровенную надменность и безразличие. Трудно сказать — был ли виною всему неподходящий момент. Или всё было уже давно решено. Парень холодно смерил её взглядом и сообщил неожиданно, что между ними всё кончено.

Девушка стояла на пороге, дрожа от холода, ведь проливной дождь застал ее врасплох. Нарядное платье насквозь промокло, а вода стекала ручейками с белокурых локонов. Растерянная Камелия не понимала — как такое могло быть возможно?.. Она думала, что её тогдашний парень всего лишь разыгрывает её, подготавливая для нее необычный сюрприз. И вот­-вот вынесет из комнаты огромный букет любимых ею белых роз. И смеялась, как очумелая. «Боже, какая она дурочка была тогда!» Поняв серьёзность дела, она начала выпытывать у него — что она сделала не так. И умолять…. «Ведь ей нужен был всего лишь один единственный шанс». Знакомый голос за прикрытой дверью окликнул парня и вмиг вернул ее на землю — дверь распахнулась, и полуобнаженная Дженнифер повисла на его шее, расплываясь в ухмылке, иронично промолвив: «Ой, ты совсем промокла! Ты только посмотри, как вода стекает с твоих патл. А до дома совсем далеко. Кстати… совсем забыла. С днём рождения, моя хорошая! Подарок мой ты уже получила. Я от всей души! Извини, только не поцелую и не обниму, а то ты вся мокрая и холодная. А ты же сама знаешь, как я жаб с детства не выношу». Эмре стало, хоть и немножко, неловко, но он решил не извиняться. Он просто ухмыльнулся и сказал, что это вина Камелии.

«Уж больно скучна она ему.

Блеклая, как безжизненная тень…

Неинтересная, как затянутая лекция…

Сложная, как запутанная книга…

---

Есть и другие, что могут в разы больше

предложить.

Да и вообще, чувства испаряются…

Особенно, если их и не было никогда».

Она знала наизусть эти несколько предложений из его наполненных жалостью и презрением уст — десятки, а то и сотни раз она прокручивала эти фразы в голове. И мучилась. Каждый раз мучилась над их смыслом, погружаясь всё больше в себя и растворяясь в своей тусклости и незначимости.

После отношений длиною в полтора года он даже не утрудился пустить ее в дом или хоть как­-то утешить. А ведь он точно знал — какую чувствительную душу девушка имела; элементарное человечное «прости, так вышло» могло смягчить удар и долгие месяцы мучений от этого предательства, тем самым не дав потерять веру в людей. «Нет, как ни крути, но Эмре хотел заставить её страдать», — должна была она признать сама себе.

Ей было так плохо в тот момент. Камелия не помнила, как выбежала из­-под навеса дома снова под проливной дождь. Слезы на её щеках смешивались с его каплями, когда она брела к своему морю — в то место, где всегда находила покой в минуты отчаянья. Редкие прохожие глазели на нее, ливень лил, но девушке было всё равно. Это предательство от двух горячо любимых людей пронзило ее сердце неописуемой, неутихающей болью. Безжалостные слова задели ее открытую душу, что обросла с тех пор панцирем, надежно охраняя ее от новых повреждений.

А сейчас Эмре стоял перед ней снова. С того судьбоносного для неё дня она видела парня лишь один раз. И то — мельком. Не в силах расстаться со своей новой любовью, он оставил всё здесь и последовал за ней во Франкфурт, записавшись там в какой­-то приватный университет. «Подумать только… всё — ради того, чтобы быть в её близи», — каждый раз вонзалось с новой силой в мозг Камелии, когда она становилась невольно слушательницей разговоров о парне во время посещения сестрой родительского дома. Чаще всего Дженнифер отзывалась о нём пренебрежительно, подсмеиваясь над его «собачьей преданностью». Всё внутри Камелии закипало от мысли, что она была брошена Эмре ради человека, который настолько его обесценивал. Несмотря на это девушка старалась не реагировать, услышав подобные желчные изречения. Она стала избегать столкновения с сестрой — насколько это было возможно. Они и всегда были очень далеки друг от друга, но последние несколько лет разделили их окончательно: Дженнифер даже удалила Камелию из своего списка знакомых, о чём свидетельствовала пустующая картинка на профиле WhatsApp и закрытый доступ на ее страницу в Facebook.

Младшая все же не решилась окончательно прервать связь: невзирая на причиненные ей обиды, Камелия любила сестру всё так же, и надеялась в глубине души на скорое примирение.

Эмре никогда не был смельчаком или забиякой. И прямо-­таки опровергал все стереотипы, как своим внешним видом, так и характером. Его турецкие корни были заметны окружающим только в те моменты, когда он находился со своей матерью. Она преимущественно говорила с ним на родном языке — пусть сама переехала с родителями в страну в младшем школьном возрасте и хорошо владела языком своей новой Родины.

Рыжеволосый, худощавый, веснушчатый и невысокий парень — также внешне уступал многим знакомым Камелии особам мужского пола. Скорее, слывший шутом их гимназии, парень понравился ей когда-­то за отменное чувство юмора и способность развеселить «чуть ли не мертвого». Тогда, в 16 лет, — это казалось интересным и интригующим. Сейчас же он стал совсем другой: мало чего осталось от того весельчака, который ей тогда повстречался. Нервный и напряженный, забитый и встревоженный… как наркоман в поиске следующей дозы.

Оглядываясь по сторонам в поиске чего­-то, Эмре нерешительно проговорил:

— Эй, привет! Давно не виделись.

— Ну… привет… — пробормотала девушка в ответ дрожащими губами.

После наступила затяжная пауза. Ни один из них не находил уместных для этого момента слов.

— Почему ты молчишь? — спросил он, растерянно окинув её взглядом и нервно теребя при этом руки.

— Нам есть о чём поговорить? — девушка оборвала его попытку сойти за старого друга или приятеля.

— А, да… Ты права! Окей, понял! — злобно ухмыльнувшись, парень согласился, что им не нужно имитировать хорошие манеры. Потом, резко сменив тон на холодный и отстраненный, непосредственно перешел к единственному интересующему его вопросу: — Где Джен? Я жду её уже час, договаривались сегодня встретиться. Мы три недели не виделись. Я понимаю — ей надо написать дипломную, но я скучаю ведь…

— Зачем ты мне это говоришь? Неужели ты не слышал, что мне до сих пор невыносима эта тема? Кажется, только ленивый не говорит в нашей деревне о том, что я до сих пор травмирована произошедшим, хотя уже давно пришло время взять себя в руки. И… ты думаешь, что Джен меня посвящает в свои планы?! — возмущенно перебила его девушка вопросами, не нуждающимися в ответах. Ее зрачки забегали, и глаза заблестели от появившейся в их уголках влаги. Всё же она быстро собралась, не позволяя себе демонстрировать свои реальные эмоции.

Эмре опустил голову на несколько секунд, а затем, резко вскинув её, со взглядом, полным немой безысходности, про говорил:

— Я не осознавал тогда, что тебе так сложно будет. Не ду­мал вообще об этом, если честно. Ладно. Лучше я приду в другое время. Она мне позвонит сама. — Высказавшись, он развернулся и начал быстро удаляться из поля зрения.

Камелия ещё долго смотрела вслед этому отчаявшемуся юноше и не могла понять — почему она так долго страдала из­за него. Еще вчера он казался неотделимой частью её жизни, присутствуя в кошмарах и воспоминаниях. День изо дня, с момента их разрыва. И вот, неожиданно он сделался чужаком. Роли поменялись, и теперь её начала переполнять жалость. Все оставшиеся чувства к нему, мнимые или нет, дотлевали сейчас догорающей свечой, уступая дорогу несравнимой по ощущениям — «любви к другому». И она отличалась в корне от того, что Камелия испытывала ранее.

Оценивая свои переживания последних 10 минут, девушка задумалась теперь всерьёз: «А не руководила ли ею все три года банальная обида за подкошенное самолюбие, а не реальная зависимость или настоящая любовь?»

                                       * * *

Весь оставшийся день Камелия просидела безвылазно в своей комнате. В последние годы она часто проводила вечера одна, хотя ей иногда и становилось горько от осознания того, что это прекраснейшее время молодости уходит безвозвратно. Однако уж слишком глубока была травма от бывших отношений: девушка целенаправленно пыталась избежать возможных разочарований.

Уже начинало темнеть, когда внизу раздались возбужденные голоса вернувшихся домой Дженнифер и Алекса. Со мнений не оставалось, что они отменно понимают друг друга, и им хорошо вместе. Невольно девушка словила себя на мысли, что завидует беззаботности и чванливости сестры. А потом и на том, что она отдала бы многое, чтобы стать хоть на время похожей на неё.

В гостиной те продолжили дурачиться, видимо, пихая друг друга, словно они были ещё совсем подростки. Реплики девушки звучали так визгливо, громко и восхищенно, что не было даже и необходимости открывать дверь, чтобы узнать, о чем они говорят.

— Аааалееекс! Не надо меня смешить, я больше не могу! Скажи­ка, вы все испанцы такие?

Парень говорил менее эмоционально и громко, но не оставалось и малейшего сомнения, что он тоже пребывал в прекраснейшем расположении духа:

— У юмора нет национальности. Ты так не считаешь? — проговорил он воодушевлённо, не вкладывая глубокого смысла в свои рассуждения и не ожидая реакции на брошенные между делом фразы.

— Нет, не считаю. А как же английский? Этот своеобразный весьма юмор, либо отсутствует напрочь, — девушка вопреки его ожиданиям подхватила эту мысль и даже сумела разжечь её своей колкостью, кокетливо закончив повторением заданного им ей до этого вопроса, — ты так не считаешь?

На миг открывшийся рот её собеседника негласно свидетельствовал о том, что в услышанном им был распознан намёк. Вернее, Алекс сам трактовал её слова так, как ему в этот момент хотелось, переведя их плавно в подтрунивание над знакомым им обоим человеком. Иначе нельзя было охарактеризовать последовавший, пронизанный насмешливостью, ответ.

— Хм… ты права. Превосходно подмечено! Может хватить и нескольких лет пребывания!

— Ах, не будь ты таким «букой»! Я даже не думала ехидничать! Это он при тебе лишь такой безрадостный и злорадный циник. И кроме того… будто бы ты не знал, что у вас — мальчиков без нас — девочек рассудок совсем тухнет?

— Тогда понятно, — саркастичная ремарка последовала с его стороны.

Дженнифер захихикала, услышав это примечание, показывая тем самым, что прекрасно понимает, о чём именно они дискутировали. После чего, судя по раздающимся женским возгласам, всплескам истерических коротких смешков и чередой визгливых просьб «прекратить», Алекс принялся щекотать девушку. Камелия же зарылась головой в подушку в надежде не слышать происходящее внизу. Тревожное состояние окутало ее, когда она, услышав разговор, осознала, как весело и приятно им вдвоем. Невольно в голове возникли навязчивые фразы, брошенные при расставании в её сторону: «Уж больно ты скучна. Блеклая, как безжизненная тень. Неинтересная, как затянутая лекция. Сложная, как запутанная книга…» Страх закрался в её сознание. Боязнь того, что она никогда не сможет стать настолько интересной, чтобы хоть немного привлечь Алекса. Ведь даже такому заурядному парню, как Эмре, она показалась блеклой и неинтересной. «Что уже говорить об этом избалованном женским вниманием красавце, за которым воздыхательницы выстраивались в очереди?».

                                       * * *

Поздним вечером все проживающие в доме собрались в гостиной у большого экрана, чтобы посмотреть вышедший в начале года очередной фильм про Бэтмена. Элис настояла на том, что им надо обязательно собраться вместе. Она опять же хотела продемонстрировать гостю насколько сплочена и консервативна их семья. Для своей цели женщина даже не пожалела времени и съездила на автобусе в «Медиа Маркт» Вильгельмсхафена, чтобы приобрести фильм в формате Blu Ray.

Камелия смотрела на эту театральную постановку с опаской и долей иронии. Она всё гадала — насколько кого из них хватит, если уж их первая совместная трапеза изрядно подтёрла так усердно нанесённый до этого «макияж» с их лиц и тел. С каждым днём или даже часом все более ощутимо становилось, что присутствующие уже порядком подустали играть какие­-то роли. Неудивительно, что старшее поколение дотянуло только до половины этого захватывающего, по мнению критиков, блокбастера. Сославшись на то, что они уже состарились для остросюжетных молодежных кинолент, Элис и Дерек удалились к себе в спальню. Так называемая «молодежь» осталась сидеть на диване, что отличался внушительными размерами. Камелия находилась по левую руку от Алекса, где-­то около метра от него. Однако даже это ощущение его близости было для нее достаточным поводом, чтобы оставаться вместе с ними. Фильм ей был абсолютно неинтересен: более того, она вообще не следила за сюжетом, а видела лишь рябящее скопление мелькающих картинок перед глазами. Всё же ей безумно нравилось посматривать, хоть и украдкой, на того, кто оживил её давно затухшую надежду в будущее и воскресил такое ещё робкое, боязливое и пугливое желание чистой любви.

Дженнифер же, сидящая по другую сторону дивана, плотно пододвинулась к парню, как только родители покинули зал. Свет телевизора менялся от почти черного до яркого по мере развития событий на экране. Очередная интенсивная вспышка открыла картину, от которой Камелии стало не по себе, и сердце вмиг сжалось в комочек и провалилось внутрь: ладонь Алекса лежала на оголенной задней части бедра её сестры. Паника овладела разумом девушки при осознании того, что она, быть может, уже опоздала. Став теперь ещё и свидетельницей томного периодического перешептывания и тихого подсмеивания, она чувствовала себя лишней. Их поведение становилось более и более непристойным: они будто бы уже перестали замечать, что были не одни. В какой­-то момент рука Алекса сорвалась и зарядила по лицу Камелии. Наступившая тупая боль смутила девушку. Куда неприятнее же стала реакция парня на свою неосторожность, ставящая под сомнение случайность произошедшего.

Он обернулся и наигранно проговорил:

— Эм­м… Кааа… Ах, неважно, у меня плохо с именами. Сорри, я увлёкся и не заметил, что тут ещё кто-­то есть.

— Не траться на пустые разговоры, Алекс! У этой «дамы» что­-то с головой в последние годы случилось. Ей бесполезно говорить. До неё всё равно не доходит. Я даже и не пытаюсь уже. Это не просто жираф. Это повешенный жирный жираф с растянувшейся до предела шеей! — Джен захихикала издевательски, наслаждаясь своим собственным остроумием.

Неловкое молчание, которое ни один из них не спешил прерывать, установилось между ними. Было очевидно, что это была провокация, направленная на то, чтобы засидевшаяся Камелия покинула гостиную. Всё же она никак не уходила — тело её сопротивлялось и блокировало попытки сделать это. Пропитанная чувством дискомфорта, девушка отдала бы всё, чтобы просто испариться с этого места. «Незаметно. Словно её никогда и не было здесь до этого». Режущий слух грохот с громкой музыкой с экрана в самые захватывающие моменты дополнительно травмировал её нервную систему.

Среди этого всего гула и гама раздался едва слышный, мягкий, женственный тембр Элис, приблизившейся к ним со спины:

— Можно тебя отвлечь на минутку, Дженни? Папа не даст мне уснуть своим ворчанием. Рано утром ему в поездку, а вопрос с машиной не решен. Тьфу­-тьфу, чтобы не сглазить, но он настроен положительно. Лучше подойди сейчас, а то он ещё передумает. Ты же знаешь взбалмошный характер своего отца!

Дженнифер в недовольстве скорчила лицо, но всё-­таки согласилась прийти. Повод был приятный, не подходило лишь время. Ей срочно нужна была новая машина, а запас денег, собранных во время полуторагодовалой работы в аудиторской конторе, иссяк. Уже неделю она пыталась уломать отца выделить ей сумму в районе 10 тысяч на эти цели из семейных сбережений. Пока что Дерек лишь отклонял её просьбу, сейчас же у неё зародилась надежда, что он изменил своё решение. Она встала и с обречённым видом последовала за матерью, которая вскоре исчезла за дверями своей спальни, находившейся в правом крыле просторной гостиной. Сделав всего несколько шагов, девушка резко остановилась, вернулась обратно и… обхватила сзади удивившегося от её столь скорого возвращения Алекса руками. Судя по всему, тому доставляло удовольствие ощущать прикосновения на себе: парень расплылся в блаженной улыбке и развернулся к ней. Приподнявшись на колени, он властно обнял девушку в ответ. Страстный долгий поцелуй последовал. Отпустив её неохотно, он опустился обратно на свое место, положив голову на спинку дивана. Камелия сидела полуотвернувшись, пытаясь спрятать свое глубокое замешательство. А ведь всего час назад она не могла дождаться момента, когда останется с объектом своей страсти наедине. Царило неловкое, удручающее молчание, и томительное, неприятное напряжение стало стеной между ними.

Вскоре Алекс нарушил тишину и после тяжелого вздоха обратился к ней:

— Слушай…

— Да?!.. — всё в девушке застыло в ожидании того, что он хотел ей сказать.

— Я в курсе, что ты у себя дома, но… извини, если это прозвучит беспардонно… Просто очень ценю прямолинейность. Тебе не особо интересен фильм, что очевидно. Так почему ты еще здесь? Сложно было не почувствовать, что ты сейчас лишняя… Если ты действительно не понимаешь косвенные намёки, как выразилась Дженнифер, то моё прямое обращение к тебе должно помочь. Или всё настолько на самом деле с тобой плохо?

— Поняла… Я хотела уже уходить, — Камелия смутилась и поспешно встала с дивана.

Никакая блокировка не могла заставить её остаться. Делая вид, что абсолютно не впечатлилась дерзкими словами парня, девушка вначале неторопливо начала подниматься по лестнице. На последних же ступеньках она заметно ускорила шаг и буквально вломилась в свою комнату. Только закрыв плотно за собой дверь, она позволила себе расслабиться и… обессиленно соскользнула на пол у двери.

Презрение к себе за отсутствие чувства собственного достоинства и чрезмерная навязчивость не давали ей покоя. Хоть девушка никогда до этого не была склонна к самоповреждению, в этот миг ей отчаянно хотелось искромсать себе вены лезвием бритвы. Только чтобы отвлечься хоть на миг от этого ощущения безысходности. Только чтобы заглушить эту кричащую в ней жажду. Пути обратно уже не было: более того, чем больше Алекс отталкивал, тем глубже это ощущение врезалось в её сознание. Каждая частичка её тела, каждая клеточка уже пропиталась насквозь этим вожделением и была готова умереть за этого совсем незнакомого еще для неё человека. Девушка легла на пол и просто смотрела в потолок, словно была безумна. Будто бы искала там ответ, как ей жить дальше. «Жить бессмысленную жизнь, в которой нет „его“… А может быть, она и довела сама себя уже до помешательства? Разве можно по-­другому объяснить то, что она сейчас чувствует?».

---

                                       * * *

После завершения фильма Алекс и Дженнифер прогуливались по скверу недалеко от дома, наслаждаясь приятной температурой июльской ночи.

— Нет, ну ты видел это чудо? Я думала, что до неё никогда уже не дойдет! — девушка до сих пор негодовала по поводу поведения Камелии.

— Согласен, выглядело всё нелепо, — подтвердил парень, вспоминая совместный вечер у телевизора.

— Ладно, это ещё мелочи! Сам убедишься вскоре. Как тебе она показалась, в целом? — Дженнифер с любопытством задала вопрос парню, идущему рядом, нежно теребя его руку в своей.

На секунду задумавшись, Алекс вздохнул тяжело и ответил немного абстрактно:

— Хм… Как? Бывают такие люди, к которым ты не испытываешь ровным счетом ничего — лишь пустоту и безразличие. Человек для тебя не существует, ты его в упор не замечаешь… потому что… как бы…

— Жутковато в её присутствии становится. Наверное, ты это хотел сказать… Поначалу сложно разглядеть её истинную сущность. В придачу она любит маскироваться. Ты не можешь даже себе представить — какие черти там внутри водятся. С виду она вся такая «белая и пушистая». Видишь, ты вот тоже мгновенно ощутил уже на подсознательном уровне неприязнь какую­-то… У нас её тут так и прозвали за глаза — ведьма. В принципе, она всегда была такой… странноватой. С самого раннего детства… Раньше это меньше бросалось в глаза, а вот в последние годы её совсем уж переклинило.

— Тебе должно быть виднее. Я могу судить только по беглому впечатлению. Не хочу тратить время на изучение её характера — достойный она человек или нет. Для меня достаточно той информации, что ты мне дала, и того, что я знаю. Эта особа отталкивает меня, во мне всё переворачивается… Вообщем, у меня появляется такое гложущее чувство от ее присутствия… Мне сложно объяснить…

— Тебе должно быть очень неприятно это все. Она и внешне похожа, так? Или «сложно объяснить» из-за чего? — осторожно переспросила Дженнифер, смотря на него внимательно.

— Не знаю даже… — Алекс сухо ответил на только для них понятный вопрос, затем пояснил, — во всяком случае… Есть некая схожесть. Шикарные волосы, интенсивный цвет глаз, мягкие черты лица и выраженная сексапильность, разбавленная образом ангела. Тип внешности, что обычно ставит мужской пол на колени.

Дженнифер насупилась и изменилась в лице, услышав последнюю фразу. Самолюбие дало знать о себе. Ревность взыграла в ней. Разговор шел не в нужное русло, и ей это не нравилось.

— Только не говори, что ты считаешь эту белобрысую лохушку хорошенькой! Даже более, чем просто хорошенькой. «Ставит на колени»? Это кто, простите? Крыса эта, что ли? — проблески возмущения промелькнули в настороженном, злобно прозвучавшем голосе, хотя девушка и постаралась скрыть, что её задел последний комментарий.

— Джен… что ты хочешь от меня сейчас услышать? Ты прекрасно знаешь, что я не привык говорить только то, что нравится моему собеседнику. Поэтому… — Алекс вдруг стал серьезным, делая своё примечание, а затем, после небольшой паузы, добавил, — если ты хочешь услышать обратное, то не от меня. Твоя сестра, бесспорно, привлекательная. Ты можешь это отрицать, но… это будет самообман. Не в этом суть дела. Для меня «быть в её близи» — невыносимо. Меня хорошенькой внешностью не удивишь. Послушай-ка меня хорошенько: просто забудь о соперницах. Тебе нет равных для меня!

Девушка засияла от счастья, услышав подтверждение своей особенной роли в его жизни. Она бросилась на шею Алексу, получив ответное объятие. Усевшись на одну из скамеек в темноте парка, Дженнифер продолжила углубляться в романтическую тему.

— Мне кажется, что ты — это лучшее, что могло со мной случиться. Ты абсолютно покорил меня. Думаю даже, что мы созданы друг для друга. Ты веришь в то, что есть две половинки, что предназначены друг для друга? И как думаешь — существует ли безграничная любовь? Такая, что способна продержаться до смерти? А, возможно, и после неё?!

— Хм… Сложно рассуждать о том, что ты не испытывал. То, что я воспринимаю под словом «любовь», состоит из двух частей — физической и платонической, которые образуют единство. Настоящие чувства — вечны. Если они испаряются, то это не могла быть «любовь». Мне было дано испытать лишь одну из сторон. Я боготворил свою мать… Сильно. И буду боготворить всю свою сознательную жизнь! — очевидно было, что разговор на эту тему доставлял парню мучения, хоть он и храбро продолжал повествование. — Это моя большая слабость. Мне не было и шести, когда она умерла… И вроде я был ещё совсем ребенком, только вот, заброшенный отцом и оставшийся без матери, не мог оставаться таковым. Практически всё время я проводил у её могилы. Потому что мне её так не хватало… Однажды я снова весь день прохныкал там… и не заметил, как задремал… и мне приснилась она… совсем другая… Такая, какая она была с моим отцом, но никогда до этого со мной. Озлобленная и недовольная… и принуждающая забыть себя. А я бросился к ней в ноги… Сколько ненависти не было бы в её взгляде, мне было абсолютно всё равно. Я принялся умолять её забрать меня с собой туда, куда она ушла. А она… Она неожиданно горько заплакала… А потом вдруг стала быстро леденеть. Покрывшись полностью толстым слоем изморози, немного времени спустя она начала таять, словно была опалена огненными лучами невидимого солнца… под конец расплескавшись водой, холодные брызги которой окатили меня. Лишь односложное «прости…» сумело сорваться в мою сторону с еле шевелящихся губ. Такое мне ненужное… Будто бы я мог её в своей безграничной любви винить хоть в чём­-то… Очнувшись, я долго не мог отойти от испытанного. Окинув взглядом себя и тихо качающиеся от едва ощутимого ветра траву и цветы в моей близи, в тщетном поиске знаков прошедшего дождя, я испугался всей своей ещё детской душой. Мои свитер и штаны были насквозь мокрые. Сломя голову, я помчался домой, где попытался укрыться в объятиях отца. И… это был единственный раз, когда он меня крепко обнял, прижал к себе и пожалел. Мы уехали оттуда вскоре и никогда не возвращались.

Алексу сложно дался рассказ, он запинался временами, собираясь с мыслями. Всё же парень умудрился до последнего слова сохранить ровный тон голоса, призванный скрыть — насколько он был когда-­то травмирован случившимся.

— Мурашки по коже, — ужаснулась девушка и сжала парня в объятиях крепче в знак поддержки. — А по поводу безразличности твоего отца… Он бы вёл себя не так, выпади карты до этого по­-другому. Тут сам знаешь — кто помешал. А я-­то думала — холодность у тебя врожденная…

— Предпочитаю избегать этой темы в целом. Только для тебя… Нет… Я был и другим когда-­то. Эта потеря изменила меня навсегда и сделала безразличным ко всему. Переживания и эмоции не существуют в моём мире. Всё же я научился великолепно имитировать чувства, при этом не испытывая их совсем. — Алекс открывался всё больше и больше, делясь сокровенными воспоминаниями. Дженнифер вызывала в нём доверие. Более того, в ней он видел соратницу, которая его поддержала бы при любых обстоятельствах.

— Огромное спасибо тебе, милый, что ты со мной поделился таким личным. Да… жаль, что кто­то украл твоё право на счастье. Уверена, что люди должны ответить за свои действия — косвенные или прямые. Если справедливости нет, то кто-­то должен перенять функцию судьи, — с этими словами Дженнифер чувственно поцеловала парня. Пристально вглядываясь в глаза, девушка выжидала его реакцию.

— Не надо благодарности! Ты ведь не просто кто­-то в моей жизни. Это я — тот, кто ещё не расплатился по долгам! — парень интригующе прошептал, подмигнув собеседнице, а затем договорил: — Ко всему прочему — спасибо тебе. Ведь груз, разделенный на двоих, — несётся легче. Что случилось — уже не изменишь. Во всём плохом есть доля хорошего. Ничего не имея, невозможно что-­то потерять. Это самый ценный бонус отсутствия дорогих сердцу людей.

Губы Дженнифер растянулись в счастливой улыбке, и она бросилась ему на шею, придавив своими объятиями.

— Ах, Алекс… не буду скрывать, что ты мне очень нравишься. Всё, что я хочу, это видеть тебя счастливым. Это самое главное для меня! Вместе мы сможем всё — поверь! И тебе повезло повстречать меня. Я не такая, как другие! Я львица и победитель.

Парень засмеялся и прижал девушку к себе сильнее, так, что она могла чувствовать мускулы его тела.

Шепча на ухо и покусывая его легонечко, он страстно прошептал:

— Ещё какая! Ты не сломаешься от встречного ветра. И пусть ты немного стервозна… если уж не сказать большего. Всё же я обожаю и уважаю таких, как ты. Сильных и не ноющих. Топчущих, а не растоптанных. Быть может… пришло мое время испытать безграничную любовь другого типа.

— Во мне ты сможешь соединить обе. Я заставлю тебя это испытать, не сомневайся! — самоуверенно проговорила Дженнифер, начав покрывать шею Алекса страстными поцелуями.

День четвёртый

Летний дождик шумел над утренним Хуксилем. Камелия наблюдала за водяными небесными ручейками из окна своей комнаты, держа в руках кружку ароматного, приторно сладкого на вкус капучино. Она не любила неподслащенное горячее молоко и не жалела сахара, чтобы вкусить этот восхитительный для неё кофейный напиток. Время от времени дождь превращался в сильнейший ливень. Тогда бодрые капли звучно ударялись об асфальт, а потом снова отскакивали от него. Это зрелище пленяло Камелию своей красотой и необузданностью. Под шум природных стихий большинство личных тревог и страхов казались пустяковыми и напускными, поэтому ненастье на дворе отвлекало погруженную в свои негативные мысли девушку. Тем не менее, несмотря на всё могущество сейчас, оно никак не было способно смыть с неё глубочайшую грусть. Камелии было нестерпимо тоскливо от того, что любимый ею человек находится так рядом физически и так далеко эмоционально. И пусть прошла всего лишь пара дней с момента их встречи, сомнений не оставалось — она уже полюбила этого интригующего её парня всем сердцем. При том полюбила абсолютно чисто, искренне и самозабвенно — тем типом любви, когда одной половинке для счастья достаточно всего лишь ощущать, что второй — хорошо. «И совсем неважно, были ли эти две частички вместе, или их единство было разрушено присутствием другой», — думалось девушке, которая уже наслаждалась теми редкими минутами, когда Алекс даже просто находился невдалеке от неё. С досадой она подумала о том, что через четыре недели вся съемочная команда планирует разъехаться по домам — и тогда она потеряет его навечно. Или можно будет изредка слышать о нем от сестры или родителей, если речь будет идти о серьёзных отношениях. Так это было в случае с Эмре, по крайней мере. Долгосрочность же свежего романа Дженнифер была под большим вопросом — уж сильно много особ женского пола кружились вокруг горячего испанца, чтобы тот мог всерьез и длительно задержаться на её сестре.

После вечернего телефонного разговора с Линдой одна тема никак не выходила из головы Камелии: «Эмре». Любящая перемыть косточки своему окружению подруга посвятила не менее четверти часа на рассказ о его плачевном состоянии. Если верить людской молве, разлад с Дженнифер начался ещё несколько месяцев назад и развивался постепенно. С некоторого времени парень застревал ночами в клубах и барах, вливая в себя немыслимое количество алкоголя и злоупотребляя психотропными веществами. Свою учебу он забросил, что особенно опечалило его мать, которая с подросткового возраста воспитывала единственного сына одна, сбежав когда-­то от своего религиозного мужа-­тирана на север страны. По тем же слухам, возвратившаяся недавно домой Дженнифер уже успела увлечься другим. Несколько раз её уже замечали в сопровождении молодого человека, который гостил в доме её семьи. Прошлая насыщенная личная жизнь парня оказалась тут же в центре внимания. Поговаривали, что яркий красавчик к своим неполным 25-т­и успел закрутить романы с неисчисляемым количеством девушек, не задерживаясь при этом ни на одной и нескольких дней. Должно быть, это был его образ жизни — он не хотел привязываться. Камелии же, как выразилась её лучшая подруга, «посчастливилось» оказаться в самом эпицентре событий. Поэтому остальную четверть часа Линда пыталась разведать больше информации. Сплетни — была важная составляющая жизни их поселения. Камелия попыталась обойти стороной болезненную тему — она еще не успела поделиться, что тоже увлеклась Алексом. Зачатки расспроса девушка попыталась прирубить, сославшись на то, что еще мало сталкивалась с обоими в доме, чтобы оценить их отношения.

Линда так поглощена была беседой о неожиданно оживившейся повседневной жизни обычно тихого и спокойного Хуксиля, что даже забыла о своей собственной теме. То, что её непосредственно должно было бы волновать, и это была собственная свадьба. Девушка собиралась уже через неделю обручиться с парнем по имени Курт. Это значило же, что у нее хватало забот по организации церемонии. Благо, обожающие единственную дочь родители решили перенять основное количество хлопот на себя. Той же оставалось выбрать лишь платье, место проведения, музыку и декорации. «Всё то, что делало свадебную церемонию красивой и запоминающейся», — как та с улыбкой сама подмечала. Юный для замужества возраст, а ей было всего 20 лет, не представлялся помехой для принятия столь важного решения. Увлечение эзотерикой привело к тому, что она полагала, что выбранный ею день для свадьбы принесет удачу и счастье. В противном случае ей пришлось бы ждать восемь длинных лет до следующего благоприятного дня. «Так долго она не сможет верить в верность Курта», — поясняла будущая невеста, стоило одному из «Всезнаек», как она называла назойливых советчиков, упрекнуть её в безрассудности. Поэтому свадьба должна состояться — пусть только официально. Церковная церемония была запланирована на следующее лето. Камелии не нравилась эта идея — она хорошо знала избранника подруги. Несмотря на видимое понимание между ними, по её мнению, этот парень был слишком ненадежным для семейных отношений. Как бы то ни было, попытаться вразумить Линду грозило перерасти в «молниеносное убийство» их дружбы. Терять же одного из своих немногочисленных друзей из-за различий во взглядах представлялось, чувствующей себя и без того уже одинокой, девушке сродни собственному «медленному самоубийству».

---

                                       * * *

Домой Камелия вернулась во второй половине дня. Не сколько раз в месяц она помогала в доме престарелых, где проводила время с группой больных деменцией пожилых людей. С одной стороны, ей становилось нестерпимо грустно наблюдать за деградацией личности с течением времени или вследствие болезней нервной системы. С другой же — отзывчивая девушка питалась энергией и теплом, что отдавали ей эти люди. Одна улыбка была способна подарить ей глубочайшее, наполняющее до крайности ощущение радости на целый день. Но сегодня у неё было такое чувство, что ничто не способно ей дать и малейшего заряда положительной энергии. Она была абсолютно измождена психически. К тому же история с Эмре не выходила из её головы. Казалось, что она окончательно им переболела. В то же время ей было искренне, по­человечески жаль своего бывшего парня. Будучи неспособной держать зло на кого бы то ни было, невзирая на причиненные ей самой страдания, она прощала всегда и всех.

Алекс и Дженнифер были в гостиной. Находящийся в начале своей карьеры кинематографист просматривал снятый им материал на большом экране проектора в то время, как его новая возлюбленная бродила вокруг, демонстрируя всем своим сосредоточенным видом заинтересованность не только непосредственно к физическому телу, но и к его труду. Зашедшую в гостиную девушку оба будто бы и не заметили, не утруждаясь проявить хоть какую вежливость в отсутствии родителей, которым гармония в их взаимоотношениях стала вдруг необычайно важна.

Камелия была на кухне и разгружала посудомоечную машину, что по традиции было частью её домашней работы. В это время и раздался, по началу казавшийся безобидным, звонок. Один, второй, третий… десятый. Пришедшему «нахалу», очевидно, не терпелось поговорить с одним из жильцов дома. С большой неохотой девушке пришлось плестись к двери — ведь никто, кроме неё, так и не отреагировал на нервирующий, ставший к этому моменту уже невыносимым, звон. Это было и неудивительно в свете того, что гостиная оказалась пуста. Последовавший раздраженный и кричащий призыв Дженнифер сверху «открыть, в конце концов, эту гребанную дверь и намылить шею беспокоящему их идиоту» говорил о том, что та была в своей комнате. Ускорение темпа речи и повышение тональности в интонации голоса негласно свидетельствовали о том, что её сестре было не до принятия незваных гостей. Гложущее, едкое чувство зависти закралось в душу девушки, когда она перебрала в голове варианты того, почему та не хочет сама спуститься вниз.

Оказавшись у двери, Камелия сразу же её распахнула, не посмотрев даже в глазок. Уж слишком был невыносим раскатывающийся звук беспрерывно нажатого звонка. Она приоткрыла рот в лёгком изумлении — на пороге стоял Эмре, растрепанный, помятый, неопрятно одетый и растерянный. В руках он держал полупустую бутылку виски.

Уставившись на неё своим отсутствующим, отупевшим от чрезмерной выпивки, взглядом, он промямлил, заикаясь и путаясь в собственной речи:

— Ты пассматрии… ка…. Иии… ты тууутаа… Токаа нафииигаа ты мммне? Згггинь! Ннне­чистаая! Мм… неее нужна Ддджжжен. Ма­аа­ая Джжжен. Я хочу поговорить с ней. Она любовь моей жи­жизни… если до тебя не доходит!

— Эмре, я понимаю твои страдания… Но напиваться — это не выход. Ты же говорил, что алкоголь — это то, что ты истинно презираешь. Поэтому и не пил вообще! — попыталась собраться с мыслями ужаснувшаяся потрёпанным видом своего бывшего парня девушка, вразумляя его.

— А теперь пьюююю, и многааа!!! Какое тебе ва­аа­ще дело до моей жизни? Просто позови — и всё! На этом твоя роль иссчееер­пааа­нааа! Катись на мм­море своё и дддальше мечтай, — презрительно проговорил он в ответ на её замечания, сделав ударение на последних словах.

Пробирающий, резкий и неприятный на слух голос раздался, подобно раскату грома, когда Эмре завопил во все горло:

— Джэ­ээнни­ии, я знаю, что ты дома! Ты не спрячешься! Джэ­ээнни­ии!

Камелия непроизвольно вздрогнула от этого неожиданного вопля и сперва замерла в нерешительности — как ей лучше поступить. Его пренебрежительное отношение, безусловно, затронуло её за живое, и она просто отступила, освобождая проход. Камелия безмолвно развернулась и побрела прочь. Ей стало вдруг абсолютно плевать, что будет дальше. Девушка больше была не в состоянии терпеть поток унижений в свою сторону. В тяжёлой от раздумий голове кружился беспрестанный рой из возмущенных мыслей: «Они уже давно не вместе, и она ему совсем чужая. Разве с посторонними люди не ведут себя более сдержанно, относятся хоть немного с уважением? Что он вообще мог знать о её жизни сейчас? Имел ли тот хоть малейшее право осуждать её, либо высмеивать привычки или мысли? Было ли это вообще допустимо когда-­либо? Единственное отличие между „тогда и сейчас“ заключалось в том, что „тогда“ она готова была стерпеть всё. Ведь была уверена в том, что именно она несет вину за крах их отношений из-­за своей ущербности. А „сейчас“? Они никто друг другу. Пыль, пустота, пепел, дым… „Nada“… Пусть Дженнифер разбирается сама в своих запутанных любовных связях. Это действительно не её дело, и пришло время опустить ношу, что она таскала за собой все последние годы. На этот раз — окончательно и бесповоротно».

Эмре тут же воспользовался возможностью прорваться внутрь — шатаясь, проковылял в раскрытую дверь и остановился на входе в гостиную. Его стеклянные, пустые глаза судорожно бегали из угла в угол комнаты в поисках своей «единственной и неповторимой». Увидев, что его пассия поспешно спускается с лестницы и двигается к нему, из его глотки раздался радостный визг. Этот возглас прозвучал настолько дико и неадекватно, что от него невольно всё передергивалось внутри. По всей видимости, не отдающий себе отчета в действиях, парень демонстративно сделал еще один затяжной глоток из бутылки. Он бесцеремонно глазел прищуренным взглядом на приближающуюся к нему девушку и бесстыдно лыбился. Став в стабильную позу с широко раздвинутыми ногами и скрещенными руками, всем своим видом он давал понять, что не собирается уходить добровольно. Возмущенная этим беспрецедентным нахальством, Дженнифер, как только приблизилась вплотную, тут же грубо толкнула незваного гостя в грудь. Не желая тратить времени на пустые разговоры, она попыталась тем самым заставить незваного гостя покинуть её дом.

Через минуту или две на лестнице возник силуэт Алекса. Тот неторопливо, если не сказать — устало, передвигал ноги, шаг за шагом, спускаясь вниз. Чем­-то его размеренные и пронизанные глубинным чувством достоинства и самодостаточности действия напоминали плавную и уверенную походку тигра или льва. Эти бесстрашные хищники были убеждены в своей непобедимости: ведь у царей животного мира не было достойных противников среди себе подобных. А если это так, в чём тогда смысл спешки или волнений?

На ходу парень неторопливо застёгивал рубашку. Остановившись на последней ступеньке, он стал молча наблюдать за происходящим. Пробивающиеся под майкой очертания торчащих сосков маленькой груди Дженнифер негласно свидетельствовали о том, что одежда была наброшена на скорую руку. Непроизвольно стоящей в проёме дверей обеденной комнаты Камелии вспомнился её 18-ы­й день рождения. Небольшое отличие всё же присутствовало — тогда Дженнифер не посчитала нужным набросить хоть что­-то на обнажённое тело. Комок подкатил к горлу: горькое чувство обиды и несправедливости одолевало. Сильная ревность внезапно запылала с новой силой к тем двум нравившемся ей мужчинам, которые предпочли «её сестру», а не «её саму». Девушка поспешила отогнать это ощущение: моральная сторона казалась важнее истошных криков сердца. А завидовать кому­-то, как она делала сейчас, было, в её понимании, некрасиво. «Возможно, Бог посчитал другую более достойной для настоящей любви. А ему — виднее. Надо просто принять это…» — подумала Камелия, и от этого ей сразу же полегчало. Она вдруг задумалась над своими мыслями: «Наверное, перебрасывать ответственность за развитие событий высшей силе — вообще могло бы считаться гениальнейшим изобретением человечества. Подобный подход вмиг снимает давление: ведь отсутствие выбора и смирение со своей участью носит успокаивающий характер».

Видимое опьянение Эмре вмиг рассосалось, сменившись на откровенное непонимание. Он окинул спустившихся к нему людей растерянным взглядом, даже не решаясь произнести какие­-либо слова. Парень был в шаге от того, чтобы разреветься от осознания, что «его Джен — больше не его». Внешний вид и поведение обоих непроизвольно свидетельствовали об их уже далеко зашедших отношениях. Самоуверенный и надменный вид Алекса говорил лишь о том, что он привык к тому, что является хозяином жизни и считает себя в праве обладать всем тем, что ему только вздумается. И это — без малейших угрызений совести или доли сочувствия к затронутым его эгоистичными решениями людям. Камелия же ловила себя на мысли, что не может не восхититься его самообладанием в ситуациях, которые многим бы показались «критическими». С каждым мигом она еще глубже погружалась в свою зависимость от него, завороженная этой его бесконечной внутренней силой. Приехавший к ним из Франкфурта парень был определенно тем человеком, который при любых обстоятельствах осознавал свою ценность и оставался верным себе. Зачарованность подобной беспардонной натурой рождалась из самых тайных закоулков её слабой души, которая тянулась к тому, кто олицетворял силу. В этом и заключался парадокс притяжения противоположностей.

— Как так… Джен. Почему? — было всё то, что смог пробормотать раздосадованный Эмре.

Подобно взбесившейся, брызгающей пламенем огня, фурии — Дженнифер продолжала толкать вторгнувшегося на её территорию парня всё сильнее и сильнее. Непрошенный гость неуместно попробовал ответить на проявленную к нему агрессию навязчивыми объятиями. Но эта неудачная попытка скрасить ситуацию привела девушку в ещё большую ярость — она оттолкнула его от себя. Хлюпкий парень всё же сумел устоять на ногах. Только вот уже почти опустевшая бутылка выпала из его рук. Звук разбивающегося вдребезги стекла добавил драматичности в создавшуюся ситуацию. Остатки жидкости и осколки разлетелись у его ног — но сейчас это мало кого волновало.

Ненависть внутри Дженнифер не имела границ. Не отдавая себе отчёта, она принялась орать на Эмре, требуя незамедлительно покинуть дом.

— Ты мне объясни — какого чёрта ты припёрся? Будь добр, милый! Исчезни! Пошёл вон, я сказала!

— Джен, ты же столько раз пов… пов… пов­торяла, что меня обожаешь… и… и… и… что я… твой любимый к-кот­тик… А помнишь… ты меня ещё т-тиг-ро-мм называла, — жалостливо проговорил тот и, сделав умоляющее выражение лица, пролепетал неразборчиво: — Ты… ты — моя жизнь. Проси чего хочешь! Только не пост… поступай со мной так… Я… я… я ведь не могу без тебя.

При всей своей внешней отстранённости, судя по сосредоточенному выражению лица, Алекс всё же не упускал ни одной детали разговора. Как и прежде, он находился минимум в пяти-­шести метрах и не делал ни одного движения в сторону разбирающейся между собой парочки. По всей очевидности, парень предпочитал оставаться сугубо наблюдателем.

Время от времени она повторяла попытки пихания, призванные побудить его покинуть жилище. Эмре держался изо всех сил, не желая сдаваться. Пусть это было и не так легко — его соперница была такого же роста, если не выше, и парень казался довольно щуплым даже по сравнению с худенькой девушкой. Его футболка задралась к верху в результате этой борьбы, обнажив костлявую спину. Увидев это, Камелия невольно ужаснулась тому, как выглядело его тело, — он истощал до предела с момента их расставания и походил сейчас на ходячий труп.

Каменное выражение лица и бездейственность Алекса казались всё более и более неуместными в сложившейся ситуации. Только тогда, когда конфликт грозился накалиться до предела, он сделал шаг к обоим, хоть как-­то оправдывая тем самым статус «представителя сильного пола». Еще большее удивление накрыло следящую за ним Камелию, когда вместо того, чтобы вышвырнуть Эмре, он сковал раскрасневшуюся Дженнифер в сильных объятиях.

Успокаивающим тоном парень прошептал ей:

— Тссс… Остынь, Дженни, всё в порядке! Не думаю, что всё настолько накалено, что мне стоило бы вмешаться. Подумай хорошо… и только потом ответь. Убери эмоции и включи мозг.

Создавалось впечатление, что Алекс просто оттягивает время, избегая любой ценой непосредственного участия в конфликте. Эмре смотрел на его действия дикими глазами, всё ещё тяжело дыша в результате произошедшей стычки. Тем не менее он не уходил. Последние сомнения испарились — что или кто именно встал между Дженнифер и им. И пусть до него уже доходили слухи о новом увлечении его возлюбленной, до этого самого момента влюблённому парню ещё удавалось лелеять в себе надежду, что все другие ошибаются: «У них такого быть не может — ведь в их отношениях замешаны настоящие и глубокие чувства». Сильное эмоциональное расстройство на фоне осознания этого спровоцировали едва слышные всхлипывания с его стороны. Очевидное физическое превосходство соперника всё же не оставляло Эмре шанса решить вопрос силой. Никакое отчаяние или любовь не могли подавить страх за свою жизнь. Безэмоциональные люди пугали его всегда больше, чем любители покричать и размахивать кулаками при малейшем поводе.

Раздосадованная стойкостью пришедшего к ним без приглашения парня, Дженнифер решила настоять на незамедлительном завершении этой неприятной разборки.

— Прошу тебя! Мне нечего думать! Я хочу, чтобы ты вышвырнул этого идиота! Можешь его хоть размазать по полу. Абсолютно без разницы — что с ним будет. Главное, чтобы он исчез!

Алекс всё ещё колебался, качая головой из стороны в сторону в неверии, что услышанное только что было заявлено на полном серьёзе. Тем временем до этого непоколебимый Эмре сам разрулил ситуацию, он вдруг сделал шаг назад. Словно опомнившись, тот вдруг осознал, что творит сейчас, и поспешил к двери. На пути к выходу парень встал как вкопанный, после чего резко изменил траекторию пути. Шаркающими, нерешительными шагами он побрёл в сторону Камелии, которая насторожилась в попытке предугадать развитие событий. Волна тревоги накатила на неё.

Подойдя на расстояние нескольких шагов, он проговорил, словно провинившийся ребенок, которого заставили попросить прощения:

— Знаю, я тебя сильно обидел. Хотел причинить боль, возненавидел за то, как ты ко мне относилась. Наверное, ты неспециально. Я многое бы отдал, чтобы повернуть время вспять. Это был даже не я… Твоя сестра так поливала тебя грязью, что было… невозможно не поддаться.

Камелия лишь смолчала на его запутанные, однако имеющие для неё глубокий смысл, слова, спрятав боль воспоминаний о том моменте. Услышав обвинения в отношении своей персоны, Дженнифер начала отчаянно метаться из стороны в сторону в попытке вырваться из рук Алекса и наброситься с новой силой на своего обидчика. Стальная хватка парня не давала ни малейшего шанса этого сделать.

Всё, что ей оставалось, было выкрикивать оскорбления:

— А не закрыл бы ты рот для начала, а? Слушать уже невозможно этот беспросветный бред! У тебя другие всегда виноваты. Конченый трус… этим всё сказано. Всё, на что ты способен, это прятаться за спиной своей мамки и нудить, ждать, пока она тебе сопли вытрет. Отвечай сам за свои поступки! Никто тебя тогда не убеждал оставлять твою ненаглядную и бежать мне вслед. Сейчас только осознаю — насколько вы отменно друг другу подходили! Дурачок ты наивный! Неужели ты на самом деле думал, что мне нужны всякие отбросы?! Ты только взгляни на себя со стороны — ты же хуже последнего очкастого ботаника!

Прибывая в глубоком потрясении от несдерживаемого по тока откровенно унижающих его слов, Эмре горестно вздохнул, в то время как с его губ слетело тихое:

— Ну ты и гадина, оказывается! Если бы я знал только тогда… когда послушался тебя… а потом и влюбился… что ты такая холодная и противная… как змея подколод…

Не договорив до конца и оборвав себя на полуслове, изможденный парень поспешил к выходу. Он то и дело оборачивался и настороженно посматривал на выглядевшее уже более напряжённым выражение лица Алекса. Эмре был уверен, что кажущийся сейчас безразличным, парень всего лишь выжидает подходящий момент, чтобы наброситься и выпотрошить его наизнанку. Даже на оскорбления в адрес своей новой пассии он не отреагировал, словно не заметил. Это вовсе не согласовывалось с тем образом «настоящего мачо», который был создан обществом вокруг недавно приехавшего в их местность испанца.

Камелия увлечённо наблюдала за происходящим. Эмре и Дженнифер уже совсем размылись, и для неё остался существовать лишь один человек. Умение сохранить невозмутимость и беспристрастность не переставало её восхищать. Алекс делал исключительно только то, что считал нужным, не обращая внимание на ожидания его окружения. Именно этих качеств — атрибутов сильной духом и независимой личности — так не хватало подвластной чужому мнению девушке.

Тем временем «вторженец» скрылся за дверью, а внезапно возникший внутренний позыв заставил Камелию помчаться за ним. Очутившись на пороге, она ещё десятки секунд беззвучно смотрела вслед жалкому силуэту этого ещё совсем мальчишки. Никак ей не удавалось произнести то, что крутилось на языке в огромном желании сорваться с ее губ. Казалось, эта мучительная удрученность парня, который медленно отдалялся от порога дома, опустив, словно весившую не одну тонну, голову, способна была растрогать практически любого.

Преодолев свою жалость, девушка негромко позвала:

— Эй, Эмре!..

Он боязливо обернулся, будто бы в предчувствии, что сейчас последует запоздалый, но такой ожидаемый им удар. Блестящие слёзы на впалых щеках засветились в лучах яркого послеполуденного солнца. Чистое сердце девушки неприятно сжалось, подло предавая отважную сторону её сущности. И ей так неудержимо захотелось обнять страдающего парня, забрав себе часть его бездонной печали. Камелия осознавала, что подобное поведение — всего лишь отголоски её специфического, чрезмерно эмпатичного характера, так мало ценимого современниками. 21 век — эпоха наглецов и самовлюбленных личностей, готовых предать всех и всё только во имя «себя любимого или любимой». Самовосхваление, так гонимое в прошлые века, стало отражением успешности и нормой. Насколько это было правильным — девушке сложно было оценить. Всё, что Камелия знала, было то, что она не могла заставить себя стать «как все».

Собрав последнюю волю в кулак, девушка сумела преодолеть себя и вынесла свою, скопившеюся за три года, горечь на него, надменно проговорив:

— Я простила. Мне не сложно. Но… бумеранг жизни не знает пощады. Он весьма коварен и безудержно возвращается. Что посеешь — то и пожнешь… И… предположу… «Ты стал тоже уж больно скучен ей. Стал блеклым, как безжизненная тень… Стал неинтересным, как затянутая лекция… И был всё-таки сложным, как запутанная книга. Есть и другие, которые могут значительно больше предложить. Да и вообще, чувства испаряются… Особенно, если их и не было никогда».

Камелия устремилась обратно в дом, не желая видеть реакцию на цитирование его же собственных режущих слов. Вроде бы, на первый взгляд, незамысловатый набор из букв, что способен был при стечении неблагоприятных обстоятельств причинить неоценимый вред, сопровождающийся последующей тупой и неунывающей болью. Особенно — брошенные в период безмерного отчаянья, они могли стать той меткой стрелой, что насквозь пробивает сердце, ставшее абсолютно беззащитным за спящим чувством самодостоинства.

Будучи уже внутри, она попыталась затмить в сознании прошедший эпизод с Эмре, чтобы не перемалывать вновь и вновь свои мысли. Гостиная пустовала: Алекс и Дженнифер пошли наверх, по всей видимости. Девушка собрала с пола осколки разбившейся бутылки, смыв остатки неприятно пахнувшей жидкости с пола, и плюхнулась на диван. Она всё ещё корила себя за колкую дерзость к и так уже отчаявшемуся парню: «Был ли этот поступок всё-таки перебором?» Прилив крови хлынул ей в голову, и казалось, что от этого и от вереницы раздумий та скоро взорвётся. Камелия истинно терпеть не могла эти гложущие моменты, в которые она не могла отпустить навязчивые терзания и была вынуждена прогибаться под их весом.

За спиной послышался шорох. Алекс вернулся в гостиную и плюхнулся на диван по другую сторону от неё. Первая мысль, что возникла у неё на фоне этой сцены, была бежать к себе в комнату, как это надо было сделать еще вчера в самом начале их совместного телевизионного вечера. Однако Камелия чувствовала изнеможение после произошедшего и жаждала хоть немного расслабиться. Сердце её бешено колотилось в ожидании прихода сестры, но та так и не появилась. Несколько последующих минут окутало удручающее и настойчивое молчание, которое никто из них не решался нарушить.

— Почему ты не вмешался, а? Ведь тебе не стоило ничего вмиг прекратить эту драму, выкинув Эмре на улицу, — девушка всё же решилась на вопрос, не сумев подавить свой интерес к истокам странного поведения парня.

Алекс же не удостоил ее взгляда, со всё тем же хладнокровным видом проигнорировав заданный ему вопрос. Камелия иронично ухмыльнулась, удивляясь своей наивности, что она надеялась получить ответ. Они оба оставались сидеть, как будто ничего не случилось.

Ни с того ни с сего он нарушил тишину, обратившись к ней в повелительном тоне:

— Слушай… не используй произошедшее только что, чтобы надавить на сестру, если уж ты способна выполнять просьбы. Ей хватит на сегодня.

Не веря своим ушам и поражаясь подобной наглости, дерзости и игнорированию, она возмущенно посмотрела на Алекса. Ещё долгие минуты она таращилась на парня, словно тот зарядил ей оплеуху. Увидев его невозмутимую реакцию, она сознала, что любые попытки призвать к совести этого человека — абсолютно бесполезны. Будучи не в состоянии в спокойном тоне отреагировать на услышанное, она решила уйти — резко поднялась с дивана, целеустремленной походкой направившись к себе в комнату.

Полуобернувшись уже с лестницы, Камелия бросила парню на прощание:

— Научись вначале отвечать на вопросы, прежде чем что­то просить. Это — элементарный этикет. Или вас такому в Испании не учили?

Безразличный, почти даже апатичный, взгляд Алекса скользнул по задавшей вопрос собеседнице и тут же ушёл в сторону. В данной обстановке ему не требовалось давать ответа. Правила приличия и хорошие манеры его и так мало волновали, не говоря уж об этом конкретном случае. Конфликт забрал у него значительный запас энергии. Драмы и разговоры о взаимоотношениях были парню, в целом, невыносимы. Он предпочитал уходить молча и без лишних слов, даже если это могло показаться дерзким и нахальным для окружающих. Репутация «разбалованного властью и деньгами наследника, считающего себя непревзойдённым ни в чём и не повинующегося никому», никогда его не смущала. «К чёрту, условности! Какой уж есть! Наверное, его действительно плохо воспитывали. Ещё вернее было бы сказать: не воспитывали вообще. Хоть в этом была права эта, ставшая ему неприятной всего лишь за несколько дней, особа». Он не собирался обсуждать с кем бы то ни было и тем более — «с этой» мотивы своего поведения. Это был выбор разума, а в момент принятия решения он показался ему правильным. Подобное же значило в «несложном» мире Алекса, что такая тактика и была верна.

                                       * * *

Мгла ночи окутала всё вокруг. Стояло полнолуние: круглый бледно-­жёлтый шарик был окружен бессчётными светящимися точками — звёздочками. Тёмное небо плохо освещённого посёлка особенно красиво отражало это мистическое природное действо. Начавшись с проливного дождя, день быстро перешел в жаркий и знойный. Нависшая в воздухе духота до сих пор не давала забыть о стоявшей весь день жаре, мешая теперь засыпать. Во всём трёхэтажном строении не находилось ни одного кондиционера. Спасаться поэтому можно было лишь сочетанием закрытых в течение всего дня жалюзи и раскрытых вечерами нараспашку окон. В поздние часы температура спадала до приятных 18–20 градусов.

Не смыкая глаз, Камелия лежала на кровати не в силах заставить себя уснуть. Груз сегодняшнего сумбурного выяснения отношений тяжелым булыжником улёгся на душу. Она в очередной раз перемалывала моменты столкновения с Эмре. «Сделала ли она ему больно брошенными на прощание словами? Заставила ли его сердце так же терзаться, как она сама убивалась в тот роковой для неё июньский день?» Сейчас девушка сильно переживала за состояние своего бывшего возлюбленного. Камелия была до крайности эмпатична, поэтому и сочувствовала другим значительно больше, чем себе. Если даже обижали ее, что не было редкостью, девушка тщательно зарывала боль в себе. Она была неспособна держать обиды на кого-­то, и ей было проще брать вину за происходящее на себя. И было совсем не важно, что «это её» втоптали в грязь или унизили. Ведь в своей собственной, зачастую искажённой, оценке произошедшего она сама подталкивала оппонентов на подобные действия по отношению к ней. Страх причинить боль кому-­то был сильнее. Бесчисленные попытки изменить эту пагубную привычку не принесли результата — и Камелия приняла это качество как данность.

Всё же образ Эмре сделался второстепенным сейчас. Мозг девушки заполнила другая картинка недавно утихшей разборки в их доме — персона Алекса. С этим его игнором, колкой надменностью и самовлюблённостью… Бесподобный красавчик, спускающийся как вершитель этого мира по лестнице… Неторопливо застегивающий на ходу рубашку, не спеша скрыть свой загорелый, отливающий блеском, накаченный торс с хорошо просматривающимися даже издали кубиками пресса… Одно только воспоминание о его облике сейчас в этой душной, пропитанной одиночеством, комнате заставляло трепетать низ живота.

Это было настолько непреодолимое желание, что она была готова абсолютно на всё, лишь бы почувствовать хоть одно мимолётное прикосновение своего вожделения. Камелия отчётливо осознавала, что ею движет не разум, а неограниченная похоть, абсолютно несвойственная её кроткому характеру. Нелогичная и неугасающая страсть к человеку, который унижает и игнорирует её, овладела девушкой. Как бы то ни было, она не могла ничего поделать с собой: контроль за поведением бесповоротно переняло какое-­то непонятное её человеческому сознанию существо.

В воздухе висел стойкий аромат стоящих на столике у окна только что срезанных цветков лаванды, которые Камелия всего лишь несколько часов назад принесла из своего садика. Время от времени ей нравилось ставить в комнате композиции из цветов. Для себя самой, чтобы порадоваться их яркости и благоуханию, и от этого волшебного союза «прекрасного с красивым» забыть любые тревоги дня. Эти быстро увядающие чудеса природы напоминали ей о том, как бесценна жизнь, и что в ней можно всё-таки найти мелкие радости, даже когда всё кажется плохо.

Подойдя к шкафу, Камелия выкопала из него бордовый кружевной пеньюар, который давно пылился там за ненадобностью. Девушка натянула его на себя и распустила свои шикарные волосы. Окинув себя взглядом в зеркале — она невольно улыбнулась показавшемуся в нем притягательному отражению. Выйдя на цыпочках из комнаты, она направилась на верхний этаж, где находилась комната для гостей, ставшая спальней Алекса. Она не шла сама — её вела всё та же вселившаяся в неё неведомая сила, против которой у неё не было ни малейшего шанса. Это не была простушка Камелия, что робко опускала глаза, когда на неё долго засматривался какой­-то симпатичный парень. Это была роковая женщина, что точно знала свои внутренние потребности, и не могла успокоиться, не получив желаемое. Невольно девушка сравнила себя с мифической вампиршей, что настолько жаждет крови, что не может избавиться от этого чувства. Оно было сильнее любого здравого довода. Инстинкт вышел на первый план.

На лестнице было полутемно. Лишь свет фонарей, исходивший из крохотного окошка, освещал ей путь. На последних ступеньках Камелия остановилась, перевела учащённое дыхание. Коленки ее дрожали от роя эмоций вперемешку с вопросами в голове: «А что, если там Джен? Или что будет, если Алекс её вышвырнет? Или вообще никого не будет? Ведь это весьма правдоподобный сценарий…» — её мозг подговаривал одуматься, ведь он был запрограммирован на избежание потенциальных любовных неудач. Волна храбрости вновь нахлынула на сомневающуюся девушку, и она отогнала все навязчивые мысли. Окончательно придушив силой воли свои оставшиеся страхи, она сделала последний шаг наверх и… оказалась у двери, что отделяла от её вожделения. Затаив дыхание, Камелия прислушалась к звукам за ней.

«Тишина», — облегчённо подумала она. Сердце начало бешено колотиться внутри, грозясь вырваться наружу. Боясь всё же последствий, в глубине души она понадеялась, что: либо дверь окажется закрытой, или комната будет пуста. Камелия собрала вновь всю волю в кулак — осторожно дёрнула за ручку и толкнула дверь. Та распахнулась беспроблемно, а это означало — теперь уже обратного пути не было.

В комнате стоял полумрак. От открывшейся перед её глазами картины повеяло романтикой: ярко светящая и магически манящая полная луна виднелась из открытого нараспашку окна, и слышалось чьё­то тихое дыхание. С внутренним ликованием Камелия убедилась, что парень был один. Пробравшись к подножию большой кровати в углу просторной спальни, она присела на её край. Смотря, словно заворожённая, на спящего Алекса, она пыталась изучить каждый миллиметр его, казавшегося таким совершенным, тела. Он лежал на спине, одеяло почти полностью скатилось на пол, практически обнажив его плоть. Камелия безустанно гадала — привык ли он спать преимущественно без одежды, или это было связанно со стоящей сегодня жарой, пришедшей на смену утреннему ливню. Прошедший день оставил еще более значимый температурный след в его комнате, что находилась под самой крышей, на солнечной стороне дома. Слабо ощутимые редкие порывы лёгкого ветерка из распахнутого окна приятно щекотали кожу, так что ей было даже немного прохладно. Стоявший до сих пор в носу интенсивный аромат лаванды ещё перебивал другое навязчивое искушение, что медленно, но неудержимо перенимало против её воли контроль над ней — его запах.

Затерявшаяся в мире грёз Камелия продолжала наслаждаться этим видом. И вполне возможно, этого и хватило бы, чтобы пережить мучительную для неё ночь. Ночь, в которую её тело невыносимо жаждало только одного — близости с мужчиной, что она за эти несколько дней превознесла до уровня полного божества. Замершая девушка едва дышала, боясь разбудить, а спал он вроде как глубоко.

Как показали последующие события, это только казалось. Внезапно парень вдруг раскрыл глаза и в испуге тут же встрепенулся. Ошарашенный от этого неожиданного вмешательства, Алекс вмиг отпрыгнул от неё. Настороженно, в какой-­то мере — даже испуганно он смотрел на смущенную девушку, пытаясь оценить происходящее и продумать свою последующую реакцию. Мало что в его теперешнем поведении напоминало то контролируемое спокойствие, которое он показывал до этого в стрессовых ситуациях. Начальное замешательство сменилось на откровенное возмущение, которое буквально съедало его. Девушка же боязно посматривала на него, но никак не могла заставить себя уйти. Параллель с сегодняшним инцидентом невольно пришла ей на ум: и Эмре, и она сама отчаянно пытались навязать себя тем, кто не хотел быть в их близи. Без сомнения, это собственное сравнение смущало, и стыд прокрадывался к ней. Быть может, так её бывший возлюбленный и чувствовал себя, — отступить, как и она сама в этот миг, было сродни признаться в собственной немощности. Оставался один лишь выход — идти до конца, как бы бесперспективно и глупо всё не выглядело бы.

Алексу, вероятно, удалось собраться и подавить свою внезапно вспыхнувшую ярость, чтобы не потревожить всех в доме. Он сложил ладони вместе в умоляющем жесте и сквозь зубы процедил, растягивая умышленно отдельные слоги, словно разговаривал с тем, до кого всё сложно доходит:

— Ка­ко­го чёр­та… ты… здесь делаешь?

В этот момент девушка напоминала напуганного ребенка, что прибежал в кровать к родителям, устав прятаться от монстров в своем шкафу. Ей хотелось верить, что и в её случае будет так: порицание сменится на смирение, а оно на любовь. Окинув его полным наивности взглядом, словно происходящее было самым естественным на Земле, Камелия прикусила нервно до крови губу и дрожащим взволнованным голосом попыталась оправдаться:

— Perdóname… Quería estar contigo tanto… No pude resistirme.

Ей непременно хотелось заговорить на испанском, который она знала из своего детства. Камелия не могла найти объяснения этому желанию, кроме как то, что ей казалось, что это стирало барьеры в их нелёгких отношениях.

— Ты в своем уме или как?! — возмутился Алекс, не понимая, что вообще к чему.

В свете луны его взгляд показался ей абсолютно нечеловеческим и неземным. Всё сейчас для неё ощущалось нереально, словно она находилась в осознанном сне. «Да, это именно было то чувство», — девушка видела несколько раз такие сновидения и знала, что это такое.

— No sé… Podría ser… que estoy loca… Pero… No puedo hacerlo de otra manera. Me estoy muriendo sin ti ahora… — девушка боязливо продолжила по-­испански.

Пренебрежительность его тона и откровенные попытки от толкнуть были не в силах её остановить. Точнее сказать, что та могущественная сила, которая овладела ею, жаждала добиться цели любой ценой.

Вот только такого мне не хватало… Не могу понять… Разве я дал тебе хоть малейший повод?! — резко перебил её ещё более разгорячившейся Алекс. После этих слов он оттолкнул девушку, желая прервать их близость. «Едва дотронувшись», — как ему казалось. Крепко сложенный парень всё же не рассчитал силу в порыве эмоций, и… Камелия с грохотом скатилась на пол, коротко вскрикнув при ударе. Он вздрогнул от неожиданности и настороженно прислушался в опасении, что падение могло быть настолько громким, что присутствующие в доме проснулись. Очевидно, парень хотел оставить этот инцидент между ними за закрытыми дверями.

Длинноволосая блондинка тоже в испуге осмотрелась по сторонам, молясь при этом, чтобы никто не ворвался к ним сейчас и не увидел весь этот её позор. Как она смогла бы объяснить, что делает в комнате новоиспечённого парня своей сестры? Проблески зарождающегося до этого стыда превратились за прошедшие секунды в невыносимую моральную тяжесть. Словно до этого вторгнувшаяся девушка бы ла под действием чего­то дурманящего, а вот сейчас всё это помутнение в одночасье испарилось — и она оказалась в осознании того, что именно натворила. Тяжело поднявшись с пола, Камелия направилась к выходу, слегка похрамывая. Она стукнулась при падении коленкой о твердый пол, одним из наиболее уязвимых мест. Физическая боль всё же стёрлась до основания, абсолютно растворившись под силой душевного страдания. Девушка всё же старательно пыталась скрыть свою слабость, делая вид — будто бы всё в порядке. Как бы то ни было, это ей никак не удавалось: треск и жужжание в ушах сопровождались легкой потерей координации.

Кровь ударила в виски на фоне этого взвинченного эмоционального состояния.

Сделав ещё один неуверенный шаг, ударенная коленка подкосилась, и она, не удержав равновесие, вновь очутилась на полу. Гнев на свое непослушное тело разгорался в ней. Ей хотелось просто разрыдаться от той немощности. Усиленно она тёрла свою ногу в надежде, что это избавит её от зудящей боли.

Совсем виновато, будто бы извиняясь за беспомощность, Камелия обернулась к Алексу — еще со спины она почувствовала на себе пристальное наблюдение. В ответ тот неожиданно потупил взор и опустил голову. По всей видимости, ему стало неудобно за свою жёсткую реакцию. Вся его сущность кричала о том, что за бардак творится у него внутри. Даже блеклое освещение его лица луной не было способно скрыть метаний, выходящих из разгоравшейся в нём внутренней борьбы. Парень явно нервничал и выжидал чего­то.

Вымученное решение в конце концов пало, и он направился к находившейся на полу девушке. Та же испуганно отползла назад, руководствуясь инстинктом самосохранения. Ещё более смутившись от этой реакции на его приближение, Алекс жестом уверил её, что его не стоит бояться.

Подойдя ближе, он протянул ей руку со словами:

— Извини… я переборщил. Тебе больно? Можешь подняться сама или помочь? — Алекс старался звучать, как можно сухо и безэмоционально. Слово «старался» было наиболее подходящим в описании его провальных попыток делать безразличный вид. Ни что не было способно замаскировать теперь его смятение.

— Всё нормально, — попыталась отмахнуться девушка, по­чувствовавшая смену вектора в его поведении.

Парня смутило ещё больше то, что он, сам того не желая, расчувствовался. От осознания этого Алекс начал ещё больше теряться, играя всё хуже и хуже свою придуманную роль равнодушия.

Камелия настороженно переводила взгляд с его лица на его протянутую ладонь и обратно. Она не решалась принять помощь от презирающего её человека. Девушка опасалась подвоха в этом странном предложении поддержки. Но она решила рискнуть и… протянула ему боязно руку, осознавая, что так она сможет быстрее покинуть ставшую ей уже ненавистной комнату.

Парень потянул её к себе, помогая тем самым подняться с пола. Старательно до этого игнорируемый ею, исходивший от его тела аромат ударил волной в нос, когда тот приблизился на расстояние полуметра. Ноги подкашивались и словно немели — будто бы она стала инвалидом, неспособным вообще ходить. Алекс безнадёжно вздохнул, увидев, что банальный процесс оказался куда сложнее, чем он изначально предполагал. У него не оставалось иного выхода, как приобнять девушку за талию и прижать к себе, чтобы тем самым поставить её на ноги. Последовавший вздох негодования с его стороны свидетельствовал о том, что он всеми силами пытался избежать этих откровенных прикосновений.

Оба замерли на несколько долей секунд. Камелия чувствовала сквозь тонкую ткань белья палящую кожу на себе. Это приближение произвело в ней молниеносную, непредвиденную для самой себя реакцию — она бросилась к нему на шею и тут же прижалась губами к ней, жадно вдыхая запах его кожи. Сладкий, в то же время какой­-то свежий — описать словами этот аромат было сложно. Его надо было ощутить и вкусить. Всё, в чём она была точно уверена, — было то, что он казался ей до безумия манящим, абсолютно сводящим с ума. Такой интенсивный и чарующий, что она не могла делать что-­то иное, кроме как вкушать эту его бархатную кожу губами. Отпустить его в этот момент для неё было сродни «стянуть кислородную маску с задыхающегося больного, которая держала его живым». С тревогой в голову Камелии закрался страх, что с ней станет, когда парень её оттолкнет. Ей показалось в тот момент, что это заберёт все её жизненные силы, она упадет и не сможет больше дышать. «А он непременно должен сделать это» — не оставалось сомнений.

Несмотря на все ожидания, Алекс не оттолкнул. Безусловно, он вначале опешил от её неожиданного приближения, но вскоре совсем затих в её объятиях. Железная воля короля самообладания, по всей видимости, давала трещину и грозилась разлететься на тысячу кусочков. Нельзя было не заметить, что он еще редкими попытками пытался вернуть себе контроль над ситуацией. Всё было бесполезно: противостояние сильнейшему магнетизму их тел слабело секунда за секундой.

Почувствовав это бессилие перед ней, Камелия решила воспользоваться шансом. Не выпуская парня из объятий, девушка стала осторожно скользить губами к его губам. Дотронувшись до их края, она попыталась нащупать границу дозволенного… и принялась их целовать. Боязливо, медленно, легонько — но в то же время так чувственно и вожделенно. Сейчас в её руках тело Алекса ощутимо размякло, а мускулы расслабились. Сопротивление окончательно пало, и он начал отвечать на поцелуи. Вначале совсем робко и с опаской. Каждый последующий миг ломал его силу воли всё сильнее; нерешительные, поначалу несмелые, поцелуи становились с каждым мигом всё более интенсивными и страстными. Ощутив на своих плечах ласки рук, ставших в этот момент настолько родными, Камелия не сумела сдержать дрожь, предвкушая столь желанное телесное сближение. Кричащая разгоряченная плоть и слышное сбитое дыхание выдавали безудержное влечение, что овладело им. Не в силах больше противиться желанию, тот своевольно проскользнул своими руками под её белье. Не тратясь на условности, стянул разделяющую их ткань с прохладного тела и тут же властно прижал девушку к себе, так что он смог прочувствовать каждый её изгиб на своей пылающей обнажённой коже. Остановиться больше не было ни у кого сил…

Неописуемое, неповторимое и нереальное состояние овладело постепенно Камелией. Никогда она ещё так сильно не любила, и ей ещё не было так хорошо, как в этот момент. Даже грубое отношение Алекса, спровоцировавшее ощутимую боль, казалось девушке искреннейшим проявлением скрытых глубоких чувств. Его откровенная жёсткость по отношению к её телу вперемешку с крайне редкими, длившимися лишь доли секунды, моментами нежности вызывали бурю эмоций и сопровождали на пути к незабываемому экстазу. При этом каждое мгновение растягивалось в сладкую вечность. Наверное, Камелия сходила с ума: ведь это путешествие казалось нарастающим по мере его развития нереальным удовольствием — от самого начала до конца, каким несуразным и болезненным оно и не ощущалось бы по началу. И всё, чего ей сейчас хотелось, так это утонуть в бездне чувственности и не подниматься на поверхность никогда, оставшись в этом круговороте страстей с ним навечно.

Незабываемая чувственность, беспредельное безумие страсти и бездонная глубина их единства пришла в эту ночь, чтобы остаться с ними и связать навсегда.

                                       * * *

Яркий лунный свет освещал два сидящие спинами друг к другу силуэта. Алекс находился на противоположном краю кровати, опустив голову в пол. Время от времени он брался за неё руками, словно та разрывалась в остром приступе боли. Поглядывая украдкой за действиями парня, укутавшаяся в лёгкое одеяльце, Камелия гадала над причиной его страдальческого поведения: «Неужели она крылась в вспышках памяти, напоминающих о только что произошедшем?» Медленно — но верно в сознание девушки закрадывалась весьма удручающая уверенность, что это всего лишь «его тело», оно не выдержало испытание на прочность, вызванное природными инстинктами. При всём этом разум его, вернувшись к контролю, не сомневался нисколько в том, что это безволие было непростительной ошибкой.

Не выдержав этого затяжного напряжения, отраженного в безмолвии между ними, девушка повернулась к нему и робко попросила:

— Скажи хоть слово… Не молчи… Умоляю… Разве тебе было так плохо?

Услышав этот несмелый зов к себе, Алекс резко развернулся в сторону растерянной Камелии, задержался в испытывающем взгляде, пронизанном глубокой пустотой. Заметив, что его реакция вызвала искреннее недоумение, он, еще более не к месту, цинично ухмыльнулся. Затем резко подскочил, оказавшись в итоге прямо около неё. Схватив крепкой рукой за горло, он грубо притянул не ожидавшую этого девушку к себе. Озверевший парень был так близко, что не мог не слышать, как бешено забилось испуганное сердце в её груди; так же, как не мог не рассмотреть смертельный страх в мутных глазах. И несомненно он осознавал, что его агрессия не давала девушке дышать. Руками она попыталась безуспешно разжать его стальную хватку. Беззащитность жертвы не остановила Алекса — он продолжал сжимать тонкую шею всё крепче и крепче.

Почти касаясь своими губами её губ, как это было при их, положивших начало этой близости, поцелуях, но теперь уже с неистовым презрением и надменностью он проговорил:

— Послушай-­ка меня, красавица… Ты ведь хочешь, чтобы я тебе сказал, как мне было, не так ли? Конечно, слушай внимательно. Ты была, есть и будешь последняя дрянь в моих глазах. И это не изменит ничего. Действиями ты просто подтвердила свою никчемность. Пусть я и воспользовался этим. Да… Я воспользовался тобой, чтобы посмеяться в последствии над твоей ущербностью! Мне стало интересно всего лишь, что в тебе такого, что даже такой чмошник, как твой бывший дружок, тебя смешал с грязью и не хотел иметь никаких дел. И думаю — я знаю ответ!

Высказавшись, Алекс небрежно оттолкнул её от себя, и Камелия в очередной раз за ночь распласталась на полу. Девушка сперва откашлялась в попытке избавиться от удушающего чувства в горле. Словно косуля, отпущенная львом, играющим в благородство, она ринулась из созданного ими двоими сейчас ада.

Дверь звучно захлопнулась. В негодовании и оцепенении Алекс про себя выругался последними словами. Он ударил со всей силы кулаком в подушку несколько раз, так что раздался тупой приглушенный звук. Злость на себя за проявленную слабость и последующие за ней несуразные оправдания накатила комом на парня. Он не узнавал себя вообще. Как, впрочем, и ненавидел за низость и агрессию по отношению к беззащитной сопернице.

Тысячи мыслей разрывали его голову на куски, пытаясь помочь осознать мотивы собственных действий. «Ничего он не собирался проверять, а всего лишь, просто­напросто, потерял контроль. Словно он двенадцатилетний желторотый мальчишка, не имеющий ни малейшего опыта общения с женщинами. Как он только позволил себе такую оплошность? Ведь он всегда мог не просто даже контролировать свои эмоции, но и выключать их даже вплоть до полного подавления! Как этой чертовке удалось привести всё его существо в подобное смятение?! Из-за мимолётного развлечения он поступился своими принципами и нарушил все свои каноны поведения. Кто он после этого?»

День пятый

Сделал Бог его губы из меда,

Сделал Бог его руки из сна.

Сделал он его душу из рока,

Сделал он его сердце из зла.

Сделал сердце его из гранита,

облитого кровью других.

И ничто не способно разрушить —

То, что создано Богом одним.

Нет вины его в этом, ты знаешь.

Да и зачем ему жизнь усложнять?

Что не сделай, ведь знает девчонка —

Всё равно он заставит страдать.

Нет любви в его сердце, ты знаешь.

Он не знает, что значит «любить».

Он не знает, как сложно расстаться,

Он не знает, как трудно забыть.

---