Бесплатный фрагмент - Физтех. Романтики
НЕнаучная жизнь физтехов
Первым поколениям физтехов
50-60-ых годов посвящается.
От авторов об авторах
В этой книге вы встретите много имен, авторству которых принадлежат различные главы, разделы, просто кусочки текста. Книга, как мозаика, составлена из больших и маленьких воспоминаний множества людей (да еще каких людей! Тут и кандидаты, и доктора наук, и профессора, и академики, и космонавты), которых объединяет принадлежность к старшему поколению физтехов, выпускников МФТИ, начиная с 50-х годов. Воспоминания сопровождаются большим количеством фотографий, иллюстрирующих атмосферу того времени.
Безусловно, эта книга — плод коллективного творчества, но всё же есть те люди, без которых этой книги просто бы не было…
Отправной точкой, пожалуй, стоит считать интернет-сайт «Старый Физтех» Леонида Лазутина — сайт, по его словам, посвященный «друзьям и хорошим людям, которых встречал по жизни», и куда эти «друзья и хорошие люди» присылали свои воспоминания, обмениваясь ими друг с другом.
Активная деятельность Яна Малашко по восстановлению истории песенного творчества физтехов, истории «Физтех-песни» подтолкнула Татьяну Воскресенскую на основе сохранившихся у неё и переданных ей фотографий и воспоминаний участников собрать историю физтеховских агитпоходов.
Собранные воспоминания друзей и их доверие побудили Татьяну Воскресенскую задуматься о работе над книгой и, заручившись предложенной помощью и поддержкой Михаила Каншина, решиться проявить энтузиазм, выступить в роли этакого «интегратора» и вложить свой труд в ее создание.
В результате «интегрирования» с бережным сохранением индивидуальности голосов друзей и включением множества фотографий (отдельное спасибо Юрию Курочкину) в книге появились разделы и главы, написанные и другими участниками тех событий: Андреем Фрейдиным, Иосифом Рабиновичем, Валерием Мандросовым, Рустэмом Любовским, Игорем Орловым, Нинель Фастовец, Ниной Белёновой, Михаилом Деевым, Михаилом Каншиным, Владимиром Зверевым.
А ещё спасибо тем физтехам, кто в той или иной форме поделился своими воспоминаниями, которые, войдя в книгу, наполнили ее атмосферу индивидуальным своеобразием: Льву Исаеву, Льву Хаскину и Юрию Живову, Кириллу Иванову, Владимиру Соловьёву, Татьяне Пиголкиной, Феликсу Айзину, Геннадию Яковенко, Николаю Кузнецову, Геннадию Новикову, Юрию Курочкину, Марии Вышинской, Светлане Солодченковой, Михаилу Николаеву, Александру Шмелёву, Виктору Заксу, Александру Яковлеву, Марине Саломыковой, Игорю Кузнецову, Сергею Коневских.
В авторах этой книги значатся Татьяна Воскресенская и Михаил Каншин — в их дискуссиях и обсуждениях, обработке фотографий и вёрстке эта книга появилась и обрела тот вид и форму, которые имеем.
Та эпоха «Старого Физтеха» отдаляется все дальше и дальше. Многих из того поколения уже нет среди нас… Вот о них, об этой уходящей натуре Физтеха — эта книга, в которой авторы хотели донести до читателя удивительную атмосферу того времени.
«Настоящий учёный — романтик.
Только романтики верят в то, что возможно всё.»
Рей Брэдбери
Романтикам
Стихи Ю. Курочкина, музыка Г. Новикова
Ветер весны зовёт комнатный мир покинуть,
Манит в края мечты каждый погожий день,
Хоть запрещает Рябчун песню про бригантину,
Хоть идиоты вопят, что не нужна сирень.
Юность берёт своё даже в разгаре сессий,
Даже когда домой некогда написать —
Снятся усталым парням сказочные принцессы,
Синие дали морей, алые паруса.
Белый корабль мечты светлые волны пенит,
Опытный рулевой держит в руках штурвал.
Если обманет судьба, если любовь изменит —
Ждут их ещё впереди новые острова.
Кто не боится гроз, кто с ураганом спорит,
Тем до седых волос трудно весной уснуть.
Кто полюбил паруса в синем тумане моря,
Тот навсегда сохранит в сердце своём весну.
Предисловие
ФИЗТЕХ — это всегда звучит гордо, или, как теперь говорят, «круто», а в пятидесятых годах (ох!) прошлого века вдалеке от Москвы ещё и очень таинственно и романтично.
Уже летают спутники, правда, только с собаками. В книгах и журналах «Техника — молодёжи», «Наука и жизнь», «Знание — сила» печатается множество материалов о научных сенсациях, достижениях в различных отраслях знаний: физике, астрономии, ближнем и дальнем космосе, фантастика о космических полётах, даже в «Пионерской правде» — отрывки из романа Ефремова «Туманность Андромеды».
На этом фоне новый учитель физики в восьмом классе Виктор Алексеевич Замятин с первого же урока как-то сразу и очень убедительно показал, что физика — ну, очень интересно. Это, правда, не мешало принимать участие в работе многочисленных школьных кружков по другим предметам, в художественной самодеятельности, спектаклях, заканчивать музыкальную школу.
В городской библиотеке, где в старших классах мы с одноклассниками часто делали уроки, при просмотре рекомендованных журналов и книг внимание стало останавливаться на новых многообещающих идеях. И даже гипотеза Николая Козырева 1958 года о физических свойствах времени (так и не признанная научным сообществом и не имеющая достаточного подтверждения) начинала казаться такой близкой и понятной.
Меня тянуло учиться в Ленинград — родной город отца, город, к которому трепетно отношусь всю жизнь. В 1941 году родители, защищавшие дипломы Горного института в уже блокадном Ленинграде, были направлены на работу в Малгобек — один из важных центров добычи ценной нефти на Кавказе, предназначавшейся для самолётного топлива. Бабушка и папина старшая сестра всю блокаду оставались в Ленинграде.
После войны дружеские связи не терялись: ленинградские друзья родителей часто бывали у нас дома в Краснодаре. Поэтому в «Справочнике для поступающих в вузы», который с интересом листали старшеклассники, взгляд чаще всего останавливался на описаниях специальностей Ленинградского политеха.
О Физтехе в городе разговоров было много, но на уровне полуфантастических слухов, а в «Справочнике» об МФТИ можно было найти только четыре строки с названиями факультетов, что и создавало почву для слухов и фантазий.
Но появление двух друзей-физтехов — Лёни Лазутина, брата моей школьной подруги, и Олега Андреева, приехавших в Краснодар к родителям Лёни на каникулах, изменило ситуацию. Сами они и их рассказы об институте произвели неизгладимые впечатления на окружающих, и всем стало понятно: Физтех — это «самый-самый замечательный вуз!». Решение было принято, но, конечно, не сразу.
В городе не было математических или физических классов. Никаких олимпиад по математике или физике тоже как-то ещё не наблюдалось. Но школьная жизнь была очень активная и разнообразная. Учили в школе всему. По всем предметам были кружки, где мы с интересом и совсем не напрасно проводили время.
С навыками тоже было всё в порядке: с пятого класса нас учили работать на разных станках для обработки металла и дерева, практические занятия по химии проходили в лаборатории нефтеперерабатывающего завода, по черчению — в конструкторском отделе станкостроительного завода. В десятом классе даже изучали автодело и осваивали вождение небольшого школьного грузовичка. А прыжок с парашютом с подругой совершили уже по собственному желанию и немного на спор в городском парке с парашютной вышки.
Позже схема и понимание работы супергетеродинного приёмника, который собирали на радиотехническом кружке, пригодились на собеседовании при поступлении в институт, а вот в самостоятельно сделанные пассатижи в мастерских Физтеха на первом курсе (физик должен уметь всё!) преподаватель так и не поверил.
Однако оценить возможность поступления в МФТИ было сложно, репетиторство, может быть, и существовало, но в неявном виде и как-то в голову не приходило. И только за полгода до выпускных экзаменов я решилась написать Лёне Лазутину о своём решении. Его ответ с поддержкой, за который была ему очень благодарна, вдохновил и не оставил путей к отступлению. Были присланы и сборники задач по физике и математике с решениями и без, которые давали на вступительных экзаменах в МФТИ.
И потом, уже сдавая на Физтехе экзамены в июле, я знала, что, если не получится поступить в этом году, в августе не буду сдавать в другой институт, а приеду поступать на следующий год.
Атмосфера на Физтехе была удивительная: требования к творческому подходу и большая свобода в организации обучения, общение с талантливыми учёными — преподавателями Физтеха и возможность уже с 3–4-х курсов участвовать и находить своё место в реальных научных работах на базовых кафедрах в научных институтах. Вернее сказать, всё это студенты воспринимали без особого удивления — Физтех же!
Однако, попав на Физтех, студенты обнаруживали, что ключом бьёт не только творческая научная жизнь, но и походная, музыкальная, поэтическая, юмористическая и т. д., и в этой ненаучной творческой жизни можно проявить свои таланты.
Конечно, упорно учились, ходили на лекции и семинары, но кроме этого в свободное время слушали песни — студенческие и чисто физтеховские, записи классической музыки в комнате отдыха корпуса А (потом в корпусе Б), джазовые импровизации и выступления студенческого оркестра народных инструментов.
Туристские слёты в Подмосковье с песнями у костра, ночёвки в палатках в лесу, альпинистские лагеря, дальние походы летом и в зимние каникулы в горы: Кавказ, Крым, Карпаты, Памир, Тянь-Шань, Алтай, Хибины — всё это во многом самоорганизованная ненаучная жизнь физтехов.
А ещё пели: пели на вечерах песни приглашённые барды и собственные солисты и коллективы, пели на модных тогда вечерах физиков и лириков, в общежитии, в электричках, в лесу у костра…
На сцене Актового зала, где обычно проходили лекции, можно было увидеть выступления не только физтеховских солистов, вокальные и танцевальные ансамбли, выступления студенческих оркестров, но и многих известных артистов, писателей, поэтов, бардов, часто в рамках Устных альманахов.
Сцена Актового зала повидала и спектакль «Современника» «Двое на качелях» с Татьяной Лавровой и Михаилом Козаковым, и актрису Татьяну Самойлову в скромном тёмном свитере, тихо и спокойно отвечающую на заумные вопросы собравшихся студентов, и кубинских повстанцев с революционными песнями, передающих кубинский флаг в руки физтехов, и режиссера Михаила Ромма с его только что вышедшим фильмом «Девять дней одного года», и даже Московский государственный симфонический оркестр с его худруком и дирижёром — знаменитой Вероникой Дударовой.
На этой сцене Сергей Стёркин с аккордеоном пел «Когда у тебя нет собаки, её не отравит сосед…», а не «Если у вас нет собаки…», как позже звучало в кинофильме «Ирония судьбы…».
На юбилейном концерте (15-летие Физтеха) в Театре Советской армии — сцены из оперетты «Сломанный стул» физтеховских авторов, а вызывающее восторг выступление баса-баритона Льва Кулевского было бы достойно и оперного театра. Через много лет, в 1996 году, на концерте 50-летия Физтеха в концертном зале «Россия» знаменитая «Дубинушка» в исполнении Льва Кулевского звучала так же мощно и красиво.
Творческая жизнь физтехов выплёскивалась и на другие площадки города. Физтехи активно и успешно проявляли чувство юмора в КВН, выступали на праздничных концертах, вечерах песен в других институтах. Свидетельство успешности выступления наших вокальных ансамблей — моё воспоминание о торте, полученном на песенном конкурсе в МГУ. Розы с торта, разыгранные в группе поддержки и доставшиеся мне, к счастью, оказались не из крема и были вполне съедобные.
На знаменитом «Вечере физиков и лириков» в Доме культуры железнодорожников на Каланчёвке физиков представляли студенты Физтеха и МИФИ, а лириков — ВГИК, ГИТИС, Литинститут им. Горького и Консерватория.
Свои стихи там читал Сергей Илларионов — Градиент, часть дипломного фильма показал выпускник ВГИКа. Уже гораздо позже, увидев в прокате фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», я осознала, что на этом вечере видела Элема Климова и его дипломную работу.
Участвуя в модных дискуссиях начала шестидесятых годов «Физики или лирики?», наши физики только посмеивались, поскольку точно знали, что они — и физики, и лирики, и физик всегда может стать лириком, а вот лирик физиком — вряд ли.
А ещё счастливое время — агитпоходы… Вот где наиболее плодотворно и во всём многообразии проявлялись творческая ненаучная жизнь физтехов и, как теперь модно говорить, «умение работать в команде», где традиции и творческий подход передавались от старших к младшим и дружеские отношения сохранялись на долгие, долгие годы.
В конце 50-х и в 60-е годы была ещё и внешняя востребованность студенческих концертов — в подмосковных колхозах, в сёлах зимнего Казахстана, на погранзаставах Памира и Тянь-Шаня на высоте 3000–4000 м артисты практически не появлялись.
И уже во время сессии между экзаменами уточнялся список участников, готовились лекции (физтехам было что рассказать), шла подготовка инструментов, фотоматериалов, радиотехники. Прокат костюмов для танцоров институт обеспечивал в Москве, а рюкзаки, походные лыжи, спальные мешки находились в самом институтском хозяйстве. Репетиции, конечно, начинались ещё в институте, но продолжались практически во время всего похода, придумывались новые номера, много было импровизаций.
Зимние агитпоходы по Подмосковью — с рюкзаками на лыжах, летние — на институтском автобусе, ну а дальние: сначала — самолёт, а потом — грузовики или автобусы.
Вечера песни, агитпоходы, концерты, собственные поэты и композиторы (твои друзья и друзья твоих друзей) воспринимались новыми студентами как нечто уже естественно существующее и неплохо организованное — как уже сложившаяся на Физтехе традиция. Но ведь как-то всё это начиналось и потом продолжалось, развивалось, поддерживалось…
Прошло много лет… Многие дружеские связи сохранялись, а в 90-е вдруг вспыхнули вновь на встречах в Черноголовке у костра, организованных Геннадием Новиковым со товарищи, и на Физтехе в Клубе выпускников.
Сохранившиеся фотографии тех лет и связанные с ними воспоминания переданы Рустэмом Любовским, Иосифом Рабиновичем, Нелей Фастовец, Татьяной Пиголкиной (Фонарёвой), Юрием Курочкиным, Машей Вышинской (Селивёрстовой), Александром Шмелёвым, Виктором Заксом, Тамарой Константиновой, Геннадием Новиковым, Михаилом Николаевым, Сергеем Бирюковым, Виктором Дубнером, Андреем Фрейдиным, Светланой Солодченковой, Валерием Мандросовым, Александром Яковлевым, Яном Малашко и (о! — истоки) Львом Исаевым. По этим весьма избирательным и иногда очень противоречивым воспоминаниям собрана история агитпоходов и составлен список их участников.
И ещё очень важные источники воспоминаний физтехов, включённых в книгу, — сайт «Старый Физтех», созданный Леонидом Лазутиным, по его словам, посвящённый «друзьям и хорошим людям, которых встречал по жизни», а также видеофильмы Виктора Мироненко о 50-летии Физтеха и Геннадия Новикова о встречах на Физтехе и в Черноголовке.
Т. Воскресенская
Часть 1. АгитФИЗТЕХпривет
История агитпоходов в фотографиях
Т. Воскресенская
Агитбригада вошла в мою жизнь еще в период поступления в институт отчетным концертом после летнего агитпохода 1960 года, которым руководил Лёня Лазутин. Затем были поездки, выступления, друзья на всю жизнь. Потом через 30—35 лет удивительно тёплые встречи на Физтехе и в Черноголовке с соратниками по агитпоходам и с теми, с кем знакома была только по легендам Физтеха.
Я сама чуть было не попала в тот поход, удачно сдав собеседование. Это был единственный случай на Физтехе, когда медалистам первого потока предложили сдавать только собеседование вместо экзаменов, но… после невнятных объяснений всё же снова добавили сдачу экзаменов в третьем потоке.
Слушая ректора Ивана Фёдоровича Петрова, который сообщил нам об этом решении, я как-то не очень и расстроилась, поскольку не верила, что так просто можно попасть на Физтех. С Женей Доценко даже побывала в танцевальном коллективе, где он занимался до Физтеха, и откуда появилась наша замечательная танцующая Корова, но в агитпоходе участвовать уже не могла.
Корову попросили временно «выгулять» на летних концертах 1960 года по Подмосковью, но она как-то прижилась на Физтехе и в 1960—1963 гг., проехав по дорогам Подмосковья, Казахстана, Туркмении и Калмыкии, активно участвовала в концертах восьми агитпоходов. После летнего агитпохода 1963 года по решению его участников Корова, не очень этого желая, попрощалась с весёлой студенческой жизнью в волнах Чёрного моря.
Важную роль в сохранении ярких воспоминаний сыграли наши «лето (и зимо-) писцы» — фотографы (Андрей Фрейдин, Виктор Дубнер, Игорь Ватель, Алексей Вильнер, Сергей Кузьминых, Пётр Вороничев, Юрий Курочкин, Юрий Тыжнов, Сергей Бирюков), хотя их задачей было не заполнение наших будущих фотоальбомов, а подготовка ежедневных стенгазет «Агитпривет» для передачи местной публике.
Когда наши фотографы спали, понять было сложно, но за ночь обычно плёнки были проявлены, фотографии напечатаны. Проснувшийся утром народ призывался для оформления «Агитпривета» — сочинения и реализации надписей, наклеивания фотографий исполнителей, зрителей и колоритных местных достопримечательностей. Нынешнее поколение оценить трудоёмкость этого процесса (да ещё в походных условиях) уже не в состоянии.
Большое количество фотографий, сохранившихся у меня дома, от Юры Курочкина, Юры Тыжнова, Сергея Бирюкова, с которыми я была вместе в агитпоходах 1961—1965 гг., воспоминания участников агитбригад на сайте Леонида Лазутина «Старый Физтех» и настойчивые попытки Яна Малашко восстановить историю песенного творчества физтехов подтолкнули меня собрать «историю физтеховских агитпоходов в фотографиях».
Сбор «истории в фотографиях» продолжался довольно долго. Оказалось, что собрать и состыковать воспоминания далёкой юности стольких людей (и таких разных людей!) и свои собственные не так-то просто. И вот что получилось…
Агитпоходов оказалось девятнадцать.
Первый агитпоход. Февраль 1958 г.
Первый организованный агитпоход был в феврале 1958 года по Подмосковью. Его начальником — Миша Андреев (погиб летом того же года на альпинистском маршруте).
По преданиям, сначала был обычный лыжный поход (1957 год) и душевные концерты во время ночёвок в деревнях (иногда в клубах) Подмосковья. Успех и востребованность этих импровизированных концертов привели к более организованной форме: заранее согласованные маршруты с Московским обкомом комсомола, некоторое денежное довольствие, участие комсомольских и партийных активистов института. Именно на них возлагалось «пробивание» похода, согласование тематики лекций и программ концертов. К тому же они обычно были активными участниками и творческого процесса.
Теперь прихода (на лыжах) или приезда (в Подмосковье на институтском автобусе) студентов ждали, зимой старались натопить клубы, накормить и обязательно устроить после концерта танцы (музыкальное оформление танцев, особенно участие эстрадного оркестра, резко увеличивало количество патриотических лекций в отчётных документах).
Андрей Фрейдин:
«В агитпоход пошла вся наша газетная редакция институтской стенгазеты «Утёнок», и с этого похода и начались традиционные выпуски «Агитприветов» в агитпоходах. Всё необходимое хозяйство, естественно, ехало на нас, в рюкзаках. Наша задача — по прибытии (на лыжах) на место развернуть в выделенном доме редакцию с оборудованной фотокомнатой для всего, включая ускоренную сушку плёнки в спирте, а готовых отпечатков — на глянцевателе.
К концу первого отделения концерта всё должно быть склеено, размещено, наклеено, разрисовано и смонтировано по-настоящему, как у больших, не меньше пяти-шести ватманов, с текстами на местные темы и с ярким большим заголовком типа «Агитпривет Белому Расту!». Понятное дело, мы были не самые главные, и кроме нас шли, конечно, артисты (концерт же нужен).
После лекции начинается концерт. Первое отделение. После антракта — второе отделение: концерт по заявкам (между прочим, это родилось в первом зимнем и стало традицией), а потом и третье — танцы под живую музыку (вещь очень важная!).
Надо сказать, что с заявками периодически творились чудеса. Например, во втором зимнем практически не было случая, чтобы в каждом новом деревенском клубе в заявках не попросили исполнить полонез Огинского. На баяне. Как передавалась эта эстафета дальше по сёлам вдоль маршрута — уму непостижимо, но ведь было же! Приходилось исполнять.
С заявками работали традиционно все, известное дело. Надо было за антракт и по ходу отделения выяснять, кто знает музыку, кто — слова, при необходимости — устроить перекрёстное опыление между артистами и агитаторами на эту тему, подобрать исполнителя, тональность. По-моему, никогда не было так, чтобы ни один из музыкантов не знал мелодии какой-то песни. Кто-нибудь находился обязательно.
В первом агитпоходе была ещё одна особенность — шли только ребята, и девушек с нами не было. Сейчас трудно представить, как это выглядело со стороны, когда молодые, симпатичные просто самой своей молодостью ребята в лыжных костюмах и лыжных ботинках с полной искренностью солируют или выпевают в два, а то и в три голоса что-нибудь вроде — «Тонкими ветвями я б к нему прижалась, и с его листвою день и ночь шепталась…». Но полагаю, что искренность исполнителей искупала всё.
А какие были ребята-музыканты! Во-первых, четыре семиструнные гитары. Шестиструнки, а тем паче электронные гитары в те поры просто ещё в стране не водились, семиструнку же можно было запросто купить почти в каждом универмаге. (Много позже, когда появился наш квинтет-квартет, и если Михалычу по каким-нибудь причинам было сложно тащить из дому на очередное наше выступление свою обыгранную гитару, мы просто шли в магазин и обзаводились очередным инструментом.)
Итак, во-первых, гитарная группа: признанный лидер четвёрки, азартный и виртуозный Володя Синицын, с ним в команде юный, с румянцем во всю щеку Михал Михалыч Балашов, Валера Цой (после этого похода — Вася Цой, он же Гарри) и спокойный Лёша Мамин. Во-вторых, два аккордеона: Боря Бурцев и тот же Володя Синицын.
По-моему, Володя мог играть просто на всём. Радиолюбитель-коротковолновик с официально зарегистрированной УКВ-станцией в семиметровом диапазоне, он, в ту эпоху увлечения электронными самоделками, сваял жутко чувствительный терменвокс и даже на нём смог играть. Почти свободно.
Даже Михалычу это удавалось не часто и с некоторым трудом. Мне кажется, что у Володи было какое-то хитрое пространственно-музыкальное чувство-интуиция, которое позволяло ему привязывать нужную и точную мышечную механику и саму музыку к пространству струн, клавиш, клапанов, кулис и мундштуков.
Когда на Физтехе вскоре завёлся полнометражный эстрадный оркестр, выяснилось, что нет тромбонистов, и Володя взялся за тромбон, и оркестр очень даже неслабо (хоть и не сразу, понятное дело) заиграл In the mood Глена Миллера, а уж Миллер про партию тромбона, как известно, понимал правильно».
По воспоминаниям Андрея Фрейдина, в этом походе удачно спетый дуэт с Мишей Балашовым стал основой самого знаменитого физтеховского квинтета (плюс Алик Андреев, Володя Шарыгин и Коля Кузнецов), который, затаив дыхание, мы слушали не только на Физтехе, студенческих конкурсах, но и на волне московского радио.
Февраль 1959 г. Второй агитпоход
Второй агитпоход по маршруту Москва — Дидяково — Катунь — Луховицы — Пирочи — Коломна состоялся в конце февраля 1959 года. Его организатором и руководителем стал Лев Исаев.
Лев Исаев:
«После 15–20 км на лыжах с рюкзаками, тремя гитарами и двумя аккордеонами нас радостно встречали собравшиеся зрители, часто — уже в натопленном клубе.
Наше выступление состояло из нескольких отделений: сначала лекция (обычно о международном положении), за ней — выступление хора практически всем составом (часто с патриотическими песнями), затем собственно концерт, концерт по заявкам и танцы. К концу выступления обычно уже был готов «Агитпривет» с местными фотографиями. Поесть удавалось только после концерта. Это делали специально — чтобы не расслабляться: были прецеденты, когда после обеда на выступление сил уже просто не хватало. На репетициях и выступлениях рождались поющие трио, квартеты и квинтеты».
Июль 1959 г. Агитпоход по Подмосковью
Этот летний агитпоход собрал рекордное количество участников — 26 и проходил не только с лекциями и концертами, но и с отдыхом на берегу Оки.
Иосиф Рабинович:
«Приезжали в село днём, у местных комсомольских божков выспрашивали отрицательные факты из местной жизни, и к вечеру были готовы частушки, которые исполнялись на концерте. Народ балдел от злободневности нашего репертуара и привязанности его к местным реалиям.
Местный механизатор ночью, в дупель пьяный, поехал за добавкой на стогомёте и, врезавшись в столб, сломал сельхозтехнику, за что был переведён в разнорабочие.
Вася Крюков много пьёт,
Даже пропил стогомёт.
И теперь в пору ночную
Мечет он стога вручную!
Начальство не уделяло внимания клубу — он не ремонтировался и практически перестал функционировать. Молодёжь от безнадёги и от нечем заняться ударилась в пьянку и драки.
Возле клуба — о-ё-ёй!
Каждый вечер мордобой,
А начальство ноль вниманья,
Будто клуб ему чужой».
Рустэм Любовский:
«Для детей — сценка „Принц Джон“ — полная импровизация. Ося Рабинович (на голове вместо короны — деталь от фотоувеличителя) на ходу выдавал байку про принца Джона, а все остальные в меру изобретательности и возможностей ему подыгрывали. Дети были очень довольны, артисты — не менее».
Татьяна Пиголкина (Фонарёва) :
«В агитпоходе в танцевальном трио с Тамарой Константиновой и Львом Хямяляйненом оказалась благодаря твёрдому убеждению Светы Солодченковой, что всё получится. Мы с Тамарой «держали спинку, тянули носочек», выучивали шаги и общий рисунок танца, как того требовал профессиональный танцор Лёва.
Выступления проходили редко в клубах (их в деревнях обычно просто не было), чаще — в школах и на свежем воздухе, на открытых площадках.
Принимали очень хорошо, старались накормить — ни дня без парного молока, которое, правда, я не очень любила. Начинал концерты хор всех участников похода песней «Ой, да ты, калинушка, ты, малину-у-шка…». Хормейстер Миша Балашов ставил меня крайней справа и просил петь как можно тише и точно как стоящий рядом сосед…
Яркое воспоминание — прогулка пешком за уехавшим к следующему месту выступления автобусом. Пока мы с Андреем Фрейдиным заканчивали оформление «Агитпривета», автобус-то и уехал. Дорога к месту концерта вывела на огромное поле клевера: неоглядный простор, высокое небо, солнце и сладкий, пряный аромат цветов клевера. До этого момента даже не подозревала о такой их способности.
Далее дорога шла через лес, и, пройдя немного, наткнулись на источник чистейшей воды. Источник был заботливо оформлен в виде часовенки с крестом, — а ведь в ближайших деревнях неразрушеных церквей повстречать не пришлось…»
Андрей Фрейдин:
«На обратном пути тучи по дороге растянуло, появилось солнце. Мы свернули, не доехав до Серпуховского моста, и на несколько часов дорвались до громадного песчаного пляжа — отмели и неожиданно быстрой Оки.
Часа три-четыре отводили душу, купались и загорали, что и зафиксировали скрупулезно наши фотографы. И наплавались, напрыгались, наскакались, и даже состроили пирамиду в лучших физкультурных традициях с Феликсом Ерешко на маковке. А уже совсем потом поехали в Москву и дальше, в Долгопрудную».
Андрей Фрейдин:
«Выступления этого и многих следующих походов традиционно заканчивались словами:
Мы были встрече очень рады,
Жаль, времени остаться нет —
Примите от агитбригады
Наш пламенный агитпривет!
К этому времени уже накоплен концертный опыт — от привычки приспосабливать номер к любой сценической площадке до несколько циничного тезиса «Публика — она дура». Тут смысл не в том, что позволительно халтурить, это не допускалось, а в том, что если ты ошибся, то сделай вид, что так и надо, главное — аккуратно вернуться, куда надо, ведь публика и в самом деле не знает, как на самом деле должен выглядеть точно сделанный номер. Уже только для своих Ося Рабинович исполнил второе чтение финишного четверостишия:
Мы были встрече о-очень рады.
Жаль времени. Остаться? Нет!
Примите от агитбригады
Наш пла-аменный агитпривет!
После этого было очень сложно не думать о белой обезьяне, и приходилось очень аккуратно держать себя за руку, заканчивая выступление».
Татьяна Пиголкина (Фонарёва):
«Когда поехала в агитпоход, знала очень немногих, но в Москву вернулись дружной командой, и каждый стал друг другу своим, родным человеком. На остатки финансовых средств был организован ужин в ресторане „Арарат“ (!) — прекрасный вечер, всё равно закончившийся песнями в общежитии».
Февраль 1960 г. Лыжный агитпоход Нарофоминск-Клин
Именно в этом походе родилась физтеховская песня о трагической судьбе «ведра какавы, которую сделали Серёга (Кузьминых) с Игорем (Орлов), а Лёнька (Лазутин) выставил в сугроб», и о лошади, которая не прошла мимо бесхозного угощенья и «какаву выпила» (оправдательная версия).
Светлана Солодченкова:
«Лыжный пробег в 20 км, да ещё с нетривиальным рюкзаком, для не очень уверенно стоящего на лыжах человека был нелёгким испытанием. Намного отставая от „передового отряда“, часто добиралась до места выступления уже к началу концерта, но с терпеливой шефской помощью Серёжи Кузьминых».
Андрей Фрейдин:
«И уже накрепко установлено и жёстко блюдётся неписаное правило: артистов до концерта не кормить. Родилось оно во втором зимнем. С песнями было ещё туда-сюда, объевшиеся певцы справлялись с делом скучными голосами. Противно, хоть и переживаемо. Но надо было видеть, как Лёва Хямяляйнен в приседе с потрясающей кажущейся лёгкостью делает «гусачка», поочерёдно выкидывая вперёд ноги с оттянутыми носочками, с профессиональной блестящей улыбкой, с прямой спиной, мертвенно-белый, с бисером испарины на лбу. За кулисами он просто рухнул на постеленный по счастью рядом спальник.
Вот тогда Лев Исаев и родил этот приказ по бригаде. Наверное, профессионалы знают такое с младых ногтей, но мы зарабатывали весь этот опыт на своей шкуре».
Игорь Орлов:
«Хозяйственный взвод обычно прибывал первым на место вечерних выступлений, расплачиваясь при этом больной головой и явным нежеланием рано вставать из-за вечерних, длительных и бурных… посиделок. Вот тут-то и начиналось самое интересное.
Встречаясь прежде всего с хозяйственниками колхозов, совхозов, домов отдыха и т. п., хозвзвод стандартно изображал бедных и нищих студентов. Видимо, в нас это отчётливо и убедительно проглядывалось, так как обычно удавалось раздобыть: бидончик (40 л) молока, мешочек картошки, а иногда и хорошие куски мяса. И это-то при нищих колхозах и совхозах в те времена! Наверное, многим это очевидно и так, но сырые продукты плохи для пищеварения, а потому хозвзводу приходилось организовывать их перевод в более удобоваримый вид, обычно с помощью доброжелательных хозяек, которые предоставляли нам всё необходимое для процесса варки, включая не лишние нам позитивные советы. Обычно ужины и завтраки удавались вполне прилично.
К концу похода в хозвзводе нарастала тревога за нарушение финансовой дисциплины — оставшиеся деньги тратились медленно, а воровать тогда хозвзвод ещё, к сожалению, не научился. Последние сладостные штрихи делались по пути домой — в электричке и по приезде — в общаге. Прибытие в общагу, очевидно, с достоинством отмечалось вечерним банкетом, переходящим в тихие ночные бдения».
Июль 1960 г. Агитпоход по Подмосковью
В составе агитбригады, помимо хора и солистов, два оркестра и танцующая Корова.
Геннадий Яковенко:
«При агитбригаде был оркестр народных инструментов (капельмейстер Геннадий Новиков, баян) и джаз-банд (jazz-band, старший Геннадий Яковенко, аккордеон). Здесь речь пойдёт о джазбанде. Большинство участников (человек десять) входили в институтский big band, которым руководил профессиональный джазмен Семён Харитонович Самойлов.
Репертуар, включая нотное сопровождение, во многом был перенесён из большого оркестра в меньший. Большая часть участников окончила музыкальную школу. Все были слухачи, то есть если человек мог спеть мелодию, то он мог её и сыграть на своём инструменте в нужной тональности.
В бригаде оркестр исполнял разные обязанности: сольные номера; поддержка пению и танцевальным номерам; сопровождение сценок («Корова», «Хирургия» и т. д.); играл на танцах после концерта и прочее.
Один из номеров (скорее — аттракционов) назывался «Концерт по заявкам». Желающим из числа зрителей предлагалось спеть под оркестр желаемую песню. Добровольца, как правило девушку, встречал Коля Кузнецов с гитарой, за сценой объяснял правила игры, подбирал тональность и сообщал её оркестру.
Старший раздавал тональности отдельным музыкантам. К примеру, аккордеон, саксофон-альт и саксофон-тенор имели разные тональности. Далее с целью настроить певца на нужную тональность оркестр целиком проигрывал куплет. Затем непредсказуемо вступал певец. По правилам игры после второго куплета оркестр делал проигрыш.
Номер с большой вероятностью удавался по следующим причинам: в 60–70-е годы XX века радио навязывало населению, которому принадлежали и музыканты и певцы, сравнительно небольшое количество хитов; маэстро Кузнецов предлагал певцам благоприятные для оркестра тональности; если желание певца выходило за рамки возможностей музыкантов, желание отвергалось».
Корова. Звезда концертов и радость детворы
Выступления Коровы не только приводили в восторг детвору (до визга) и взрослых зрителей, но и вызывали подъём творческой мысли у исполнителей. В разные годы «ногами» Коровы были Женя Доценко, Рустэм Любовский, Стас Зимин, Юра Тыжнов, Валера Ириков.
Начинала Корова с русских танцев, но потом освоила модные, но не одобряемые властью рок-н-ролл и твист (мы сами смеялись до слёз). Задние ноги Коровы в исполнении Стаса Зимина радовали акробатическими элементами.
Выступления Коровы обрастали попытками подоить в саксофон Жоры Иванова и стихами Сергея Михалкова «На рынке корову старик продавал, никто за корову цены не давал…», которые в следующие годы читали Саша Филиппенко (тот самый — будущий известный театральный и киноартист), Миша Николаев.
Однажды по дороге даже организовали нашей Корове встречу с «родными». Но стадные бурёнушки как-то нервно отреагировали, не пожелали знакомиться, и пришлось ретироваться.
Рустэм Любовский (взгляд на концерт изнутри Коровы):
«Женя Доценко предложил мне танцевать задние ноги Коровы, и я согласился, хотя прежде, кроме вальса и танго на школьных вечерах, ничего не танцевал. На репетиции был отведён один день. Предлагаемые Женей «па» были довольно незамысловатыми, и мы быстро с ним нашли общий коровий язык. Сразу же после первых выступлений мы поняли, что этот танцевальный язык, включавший только музыку «Калинки», слишком ограничивает наш энтузиазм, и начали добавлять в танец элементы твиста и рока.
Иногда жизнь сама подбрасывала нам элементы, которые в дальнейшем попадали в танец. Однажды мы выступали прямо в правлении какого-то совхоза сразу после его собрания. У одной стены комнаты сидели зрители на лавках, у противоположной выплясывала Корова, т. е. мы с Женей. Места было мало, и в какой-то момент Женя прижал меня к стенке, возле которой стояло несколько ящиков. Мне ничего не оставалось делать, как сесть на эти ящики и болтать ногами. Оживление в зале было необыкновенное. Естественно, мы включили эту находку в дальнейшие наши выступления.
Танец нашей Коровы всегда вызывал удивительную реакцию и шум в зале. Поскольку мы всегда фантазировали, то кто-то из ребят однажды предложил впустить Корову в тёмный зал через входную дверь за последним рядом. Ведущий со сцены увлёк слушателей очень эмоциональным прочтением басни, а Корова тихонько шла по тёмному проходу к сцене. Где-то на середине зала Корова останавливается и аккуратно и нежно кладёт голову на колени сидящей с краю паре. Реакция: от крика ужаса до дикого хохота соседей.
Особым успехом Корова пользовалась у детей. В небольших сельских клубах они обычно сидели на корточках перед сценой, оперев на неё локти и голову. Во время танца ребята норовили ухватить Корову то за хвост, а то и за ногу. Особенно их радовало, когда Корова в конце танца в изнеможении падала на бок на краю сцены. Тогда они хватали её за рога, били по морде. В такие минуты Корова широко открывала пасть, высовывала большой красный язык и мигом слизывала внутрь шапку наиболее докучливого паренька. Очень это радовало всех мальчишек, кроме самого растерявшегося озорника.
Но однажды… Танец начался, как это мы обычно делали, с дойки. Я (задние ноги) надувал резиновую перчатку и высовывал её наружу в положенном для коровы месте. На крики ведущего «Доить корову! Доить корову!» выскакивал Жора Иванов с саксофоном, подставлял его под вымя, а с другой стороны сам ведущий начинал доить перчатку за пальцы-соски. «Наполнив» саксофон «молоком», они убегали, а мы с Женей начинали танец.
Все шло как по маслу: хохот, тишина, взрыв хохота, тишина. И вдруг в последней трети танца — мощный взрыв хохота, который не прекращался уже до конца. Я растерянно взглянул в окошко и с удивлением увидел, что наши ребята за кулисами тоже хохочут, держась за животы и указывая на нас пальцами.
Под хохот зала мы, смущённые и ничего не понимающие, уходили со сцены. А всё оказалось до смешного просто. Нарочно не придумаешь! В какой-то момент мой ремень, поддерживающий штаны — ноги Коровы, развязался и его длинный конец вывалился наружу именно там, где недавно находилось вымя Коровы. На что походил дальнейший танец, можно было судить по реакции зала».
Февраль 1961 г. Подмосковье
Валерий Мандросов:
«…Благодаря моральной поддержке Вити Дубнера я всё же решился принять участие в агитпоходе. Комиссар похода Лазутин Лёня построил нас. После его проникновенной напутственной речи мы на лыжах, навьюченные рюкзаками с собственными вещами и реквизитом, прямо с места сбора отправились в поход, уточнив в районе Долгих прудов по карте наш дальнейший маршрут.
Ночевали мы уже в деревенском доме в большой комнате, располагаясь голова к голове (с одной стороны девочки, с другой — мальчики) и прижавшись от холода друг к другу так тесно, что в процессе сна приходилось по команде дружно поворачиваться. Нормально выспаться в такой обстановке, по-видимому, ни у кого не получилось.
Самыми тяжёлыми лыжные переходы были в метель, особенно на подъёмах и спусках. Тяжёлые рюкзаки оттягивали назад, что приводило к частым падениям. Особенно доставалось дамам. Вот почему за представительницей прекрасного пола шёл обычно мужчина, помогавший при случае подняться упавшей женщине. Но чаще всех кувыркался со своим тяжёлым, сильно оттянутым назад баяном Гена Новиков.
Конферансье на всех выступлениях был Лёня Лазутин. В лучших традициях жанра конферанса объявления о последующих выступлениях он сопровождал смешными импровизационными репризами. Так, перед танцем очаровательных Томочки Бычковой, к огромному сожалению рано ушедшей из жизни, и Люси Азбиевич он как-то объявил: «А сейчас перед вами с молдавским танцем выступят аспирантки кафедры волноводной оптики Тамара Бычкова и Людмила Азбиевич».
Тома Бычкова потом долго выясняла у Лёни, что это за специальность такая «волноводная оптика». Она была искрящимся, удивительно тёплым и доброжелательным человеком. Её голос с лёгкой хрипотцой и с лёгким южным акцентом, связанным, по-видимому, с тем, что она была из Пятигорска, звучит во мне до сих пор.
Проникновенно читала со сцены стихи Константина Симонова Махнова Люся: «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…»
По жизни совершенно спокойная и уравновешенная почти до флегматичности, Люся буквально гипнотизировала слушателей. В каких бы сельских клубах она ни выступала, всегда после её выступления на несколько минут воцарялась гробовая тишина. Даже детвора замолкала. А затем раздавались бурные аплодисменты.
Сам Лёня Лазутин выходил с номером «Хирургия». Максимального успеха у зрителей Лёня достигал, когда он, облачённый в завязанный сзади халат, с громким притопыванием как бы вынимал аппендикс у лежащего на трёх стульях «больного», в роли которого был кто-то из ребят.
Всеволoд Шарыгин выступал с пользующейся особо тёплым приёмом русской народной песней «Ах ты, душечка, красна девица…».
Каждый наш утренний выход на новые объекты начинался с задорной песни «Джон Брансбойт намазал лыжи один раз и поехал на Кавказ…», которую повторяли многократно, заменяя слова хлопками в ладоши. Эту песню мы на разные голоса исполняли стоя на лыжах и с рюкзаками на плечах. Она создавала близкую к эйфории атмосферу, которая после её исполнения вселялась в нас и заряжала на целый день перед утомительными переходами, после которых мы, как правило, голодные, по прибытии после нескольких лихорадочных минут подготовки выступали в сельских холодных малоблагоустроенных клубах.
Свои выступления мы начинали с песни «Нет на свете краше — ай — маленькой Наташи…», потом — Неля Фастовец с песней «Скрипка, нежно пела скрипка…» под аккомпанемент Гены Новикова. В те далёкие времена они были так похожи друг на друга, что их принимали за брата и сестру. И хотя у нас не было ни скрипки, ни скрипачей, Гена так старательно и нежно вёл аккомпанемент, который мягко сливался с нежным голосом Нели, что слушателям казалось, что ей аккомпанирует не баянист-любитель (Гена Новиков), а профессиональный скрипач. У нас же самих, в нашем коллективе большой популярностью пользовалась в очень душевном исполнении Нели песня «Ты далеко» с проникновенным, легко запоминающимся припевом.
Таня Фонарёва выступала в концертах с чтением стихов молодого, тогда ещё малоизвестного поэта Евгения Евтушенко, а Андрей Фрейдин — с интермедией Михаила Зощенко «Пуп спёрли…». Затем эта интермедия по наследству перешла выпускнику Физтеха, будущему народному артисту России Саше Филиппенко».
Закончив поход, на электричке по Савёловской железной дороге, взбудоражив своим громогласным пением соседей по вагону, мы возвращались на Физтех. И, незаметно доехав до станции Долгопрудная, млея от восторга от промелькнувших справа по ходу движения родных стен физтеховского общежития, под концовку популярной песни о многожёнстве «А-я-я-я-а-я-я-я, а-я-я-я-а-я-я-я, Магоме-е-е-ет!!!» выскочили на станции Новодачная.
Июль 1961 г. Агитпоход по Подмосковью
Первый концерт агитпохода проходил после хорошего ливня. Прошлёпав по лужам босиком от места размещения до клуба, перед выходом на сцену тщательно моем ноги в тазике с водой.
В 1960–1962 годах концерты начинались выступлением оркестра народных инструментов. И долгие годы звуки антракта к четвёртому действию оперы Бизе «Кармен» вызывали у меня не ожидание трагических арий, а внутреннюю готовность к действию и какое-то щемящее чувство ностальгии.
Геннадий Новиков:
«Ещё бы! Вспоминается… Антракт начинается с четырёх напряжённо-праздничных тактов, после которых следует резкий и сильный удар литавр — как выстрел стартового пистолета! Единственный удар на весь шедевр Бизе!.. В нашем оркестре все ударные инструменты заменяла единственная тарелка.
Попасть в такт было крайне важно, поскольку за этим ударом в начале пятого такта следовало пианиссимо. И что же? Добрая половина всех участников агитпоходов поиграла на этом инструменте.
Дело в том, что исполнителя единственного удара по тарелке приходилось менять после каждого выступления — все они настолько напряжённо ждали момента удара, что практически никто не мог попасть в такт.
Зрители не замечали, но для участников агитпоходов это было предметом переживаний и шуток».
Юрий Курочкин:
«Те из нас, кто сразу не находил у себя особенных талантов (это я про себя), становились или начинали фотографами агитбригады. Это означало, что во время концертов и репетиций мы проводили съёмки, а вечером, когда все артисты отправлялись спать, разводили свои растворы, проявляли пленки, высушивали их и печатали фотографии — чаще всего в совершенно не приспособленных для этого помещениях. Ложились спать под утро, а вставали вместе со всеми и по мере сил участвовали в оформлении выпуска нашего «Агитпривета».
Мы уезжали, «Агитпривет» оставался на память — около свежего выпуска ещё до нашего отъезда собирались люди, рассматривали фотографии, делились впечатлениями, искали себя среди зрителей и по-детски радовались, если находили. Во время переезда в новое место мы дремали, если дорога была скучной, а чаще бодрствовали, опасаясь пропустить что-нибудь интересное на пути. В следующей точке нашего маршрута всё повторялось, так что к концу похода выматывались изрядно».
Конец ноября 1961 г. Агитпоход в Звенигород
В конце ноября состоялся непродолжительный местный агитпоход в Звенигородский район, видимо, связанный с какими-то агитационными мероприятиями.
Уже здорово подморозило, и не один раз пришлось подталкивать наш институтский автобус в горку.
В этом походе первый раз участвовал Саша Филиппенко. Сидя рядом с ним в автобусе, я слушала, как первокурсник Саша увлечённо рассказывает о своей главной роли в школьном спектакле «Двадцать лет спустя». Слушала с интересом, но чуть снисходительно, всё-таки была уже на втором курсе, сама в школе участвовала в этом спектакле, да и в агитпоходе второй раз — чувствовала себя опытным участником танцевального коллектива с Эммой Скляренко, Валерой Ириковым и Славой Смирновым.
До всенародной известности Александра Филиппенко пройдёт много лет, но стихи Твардовского о Василии Тёркине и рассказы Зощенко в его исполнении, особенно под баян Гены Новикова, впечатляли и запоминались надолго.
На сайте Леонида Лазутина «Старый Физтех» в 2002 г. появилась запись:
«Уважаемые Друзья, случайно попал на Ваши странички в Интернете и был потрясен. В истории Физтеха была агитбригада, которая в 1960—61 (?) годах прошла лыжным походом по глухим районам Рязанской области, случайно она попала в мою Клепиковскую среднюю школу. После встречи с членами агитбригады Евгений Ларкин — тогда выпускник нашей школы, решил поступать в МФТИ, ему были высланы учебники (конечно же Ландсберг!) и он поступил на Физтех.
Для нашего маленького города, который жил единой семьей, это стало самым ярким событием 1961 года, моя мама решила, что я также буду поступать в МФТИ (а был я тогда в 6 классе). Так вот, в 1965 году я поступил в МФТИ. Благодаря Вашему давнему походу по моей Рязанской области (в моей школе учился Сергей Есенин) для меня открылся Физтех. Спасибо Вам и всем участникам той агитбригады, Владимир Петрухин. 27 Aug 2002».
Февраль 1962 г. Казахстан, Омск, Павлодар
Первый дальний агитпоход: самолёт Москва — Омск, далее самолётом до Павлодара, летим низко, в окнах видны заснеженные кусты, сидим на боковых лавках, при рывке слетаем в хвост самолёта.
Руководитель похода — строгий и ответственный Гена Новиков. Попала в поход, только предъявив по его категорическому требованию справку от врача. Причины были: на ледяной дорожке у Лабораторного корпуса проверила головой крепость ворот. Справка у Гены до сих пор хранится, правда, справка липовая, получена у молодого районного врача путём отчаянного кокетства и мелкого шантажа. Прописанные и купленные лекарства выкинула, выходя на лётное поле к самолёту. Условия жизни в походе были достаточно суровы, требовали не только творческого напряжения, но, наверное, именно поэтому, вернувшись из похода, о бывших серьёзных неприятностях даже не вспоминала.
Юрий Курочкин:
«Началось всё в декабре, ещё после поездки в Звенигородский район. Тогда Валера Митрофанов сказал, что теперь можно отправляться и в Красноярский край.
Так возникла идея. В неё не очень-то поверили, но понравилась она всем. А когда началась сессия, идея стала осуществляться. Мы хотели поехать подальше и готовы были сделать для этого всё что угодно. Начались разговоры во Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний, потом в ЦК ВЛКСМ, и, наконец, было решено: агитбригада МФТИ на две недели вылетает в Казахстан, в Павлодарскую область Целинного края.
С этого момента у членов бригады не стало свободного времени. Между экзаменами готовились лекции на политические и технические темы. Нужно было отремонтировать инструменты, подготовить радиотехнику и фотоматериалы, достать костюмы для танцоров, постирать форменные рубашки, получить рюкзаки и спальные мешки и сделать ещё тысячу дел вплоть до раздобывания походной посуды. Скоро уже всё институтское начальство узнало о нашей поездке и помогало нам, чем могло.
И вот оформлены командировки, заполнены лекторские путёвки, сказаны напутственные речи во всех руководящих организациях, и самолёт Ту-104 уносит нас в тёмное небо.
Вылетели около часа ночи 30 января. Огромная машина движется мягче, чем электричка, и половина бригады, утомлённая последними сборами и экзаменами, засыпает в мягких креслах под монотонный гул двигателей. Под нами проплывают огни больших городов. Мы разгуливаем по самолёту, пытаемся заглянуть к лётчикам, заходим к стюардессам и знакомимся. Появляется гитара, затем из багажного отделения извлекается контрабас и что-то ещё, и начинается первый концерт, о котором можно смело сказать, что он прошёл на высоте.
Три часа пролетели незаметно. Неожиданно внизу появляется земля. Быстро приближается бетонная дорожка. Нас начинает слегка потряхивать — это значит, что самолёт уже катится по омскому аэродрому.
Ан-2 в сравнении с Ту-104 кажется трамваем. Винт ревёт. Генке Новикову не хватило места, и он сидит на полу в дверях кабины лётчиков. Мы расположились на откидных сиденьях вдоль бортов, и рюкзаки лежат у наших ног. Держаться не за что. Машина начинает разбег, и мы валимся друг на дружку. Ещё два часа полёта с одной остановкой — и мы в Павлодаре».
Условия для концертов были разные. В Павлодаре выступали на огромной сцене с оркестровой ямой. В начале концерта вдруг погас свет. Публика привычно ждала продолжения концерта, но пауза затянулась, артисты по студенческой привычке развеселились и в темноте уронили Нелю Фастовец в оркестровую яму. Испуг был нешуточный, но когда наконец включили свет, концерт был продолжен в полном объёме.
Средства передвижения по морозной казахской степи — закрытый фургон с печкой, которую топили каменным углем, и трубой (голове жарко и дымно, ногам холодно) и холодный автобус, который перевозил инструменты, костюмы и наиболее морозоустойчивых участников.
К выступлению клубы старались протопить, но к началу концерта не всегда была плюсовая температура, и уже в Москве, поёживаясь, я не раз вспоминала, как трудно было заставить себя несколько раз за концерт сменить свитер и брюки на шёлковое платье для танца и натянуть сапоги, ехавшие в холодном автобусе. Ещё сложнее приходилось нашим соловушкам Неле Фастовец и Алле Павловой (иногда выступали в валенках); простуды не приветствовались, но, что интересно, и не очень наблюдались.
Надолго запомнилось выступление в огромном цехе по ремонту тракторов. Зрители так и располагались на тракторах, а артисты выступали на площадке — большом козырьке над входом, вернее, въездом в цех на уровне второго этажа. Всё было хорошо и весело, но когда в какой-то момент русского танца пол площадки начал колебаться в такт музыке и ноги стало невозможно оторвать от пола (как будто приклеились), внутри пробежал холодок. Как-то доплясали, но на венгерский танец с выпадами нас не выпустили, чтоб не выпали со сцены.
Из местного колорита: бешбармак (в переводе — «пять пальцев») — половина барашка на огромном блюде (однажды был и из конины) и тонко раскатанное тесто, сваренное в бульоне. Сколько удовольствия! Ели, как и полагалось, пятью пальцами, сидя на полу за очень низким столом.
Однажды русская семья пригласила переночевать девушек к себе: русская печь, наконец, горячая вода, спали на нескольких перинах почти сидя.
Юрий Курочкин:
«В Павлодаре нас встречает инструктор обкома, и мы едем на машине в город, располагаемся в гостинице «Иртыш». На улице двадцатипятиградусный мороз, а в комнатах приходится открывать окна — жарко. Про себя думаем: вот бы так топили в нашем общежитии!
Началась обычная трудовая жизнь агитбригады. На следующий день в разных организациях Павлодара были прочитаны лекции, а вечером был дан концерт в Павлодарском индустриальном институте. Институт молодой, ему всего два года. Он расположен на месте бывшего авиационного училища, и студенты живут в казармах. Тут ещё многое не устроено, но всюду чувствуется тот хороший подъём, который бывает во всяком новом деле. Приезжают профессора и молодые преподаватели из других городов страны, складывается студенческий коллектив, возникает самодеятельность. Что касается материальной базы для самодеятельности, то она, пожалуй, побогаче, чем у нашего института. Многие наши оркестранты побросали свои инструменты и играли на местных. А о контрабасе и ударной установке вспоминали ещё несколько дней, разъезжая по совхозам области.
Принимали концерт очень хорошо, и он постепенно превратился в вечер встречи студентов двух институтов. После танцев павлодарцы пришли в комнату, где мы расположились на ночлег, и до глубокой ночи мы пели им наши песни. И это несмотря на то, что утром многим нашим новым друзьям нужно было идти на экзамен.
До шестого февраля мы ездили по колхозам и совхозам района со странным названием Максимо-Горьковский. Население там, как, впрочем, и во всей области, удивительно многонациональное. Казахов — процентов двадцать пять, остальные — русские, украинцы, черкесы, чеченцы, немцы, кажется, что тут можно встретить любую национальность, своими просторами они очень гордятся.
В колхозе «Коммунар» старый казах долго рассказывал нам о своей жизни, о намечающихся переменах, о том, что колхозники решили отказаться от индивидуальных участков земли и создать общее подсобное хозяйство. И с гордостью говорил: «Земли у нас ещё много, приезжайте — целины хватит».
Кстати, русский язык все здесь знают очень хорошо. На нас чуть не обиделись, когда кто-то спросил пожилого казаха, хорошо ли он нас понимает.
Мы давали один-два концерта в день, в зависимости от расстояний, которые нужно было проехать. Нас возили две машины. Весь поход в нашем распоряжении был обкомовский автоклуб — специально приспособленный фургон с печкой, которая топилась каменным углем (дрова только для растопки).
Печку приходилось разжигать с паяльной лампой, разгоралась она долго, но зато потом накалялась докрасна и сидеть рядом с ней могли только самые выносливые. Когда жара становилась нестерпимой, открывалось окно и не закрывалось до тех пор, пока у всех не начинали мёрзнуть ноги.
Этот способ закаливания организма быстро нам надоел, и человек восемь стали ездить в другой машине — автоклуба Максимо-Горьковского района, где не было не только печки, но и стекла в задней дверце. Но зато там не бывало душно и была стабильная температура. Рессоры там были такими, что любой из нас может отправиться в космический полёт без предварительной подготовки на вибростенде.
Обстановка в машине живописная. В пальто и ботинках мы залезали в спальные мешки, застёгивались, так что наружу торчали только головы, и в таком виде сидели и лежали на лавках, упираясь друг в друга и подпрыгивая на ухабах. На крутых поворотах приходилось туго, но постепенно мы приспособились, привыкли и, уезжая в Урлютюбский район, расстались со своим фургоном с большим сожалением.
В Урлютюбском районе мы ездили в основном по казахским совхозам. Район этот один из наиболее отдалённых, концерты бывают достаточно редко, принимали нас очень тепло и радушно. Здесь же мы попробовали бешбармак, пользуясь только собственной пятернёй.
Вместо хлеба используются бурсаки — круглые жёсткие лепёшки, испечённые в масле. В середине пиршества приносится сурпа — горячий жирный соус, который пьют по кругу из большой пиалы. И не раз ещё загрустим мы над бифштексом в нашей столовой, вспомнив отлично приготовленное свежее мясо, приятное ощущение сытости в желудке и гостеприимных хозяев.
Вспоминается ещё катанье с ледяной горки на берегу Иртыша. Когда мы были в совхозе «Береговой», мы узнали, что Иртыш здесь совсем рядом, на краю поселка. Всё было занесено снегом, но с крутого берега местные ребятишки катались по ледяной дорожке. И мы забыли всякую солидность. В то время как совхозное радио объявляло о приезде московских артистов, артисты барахтались на ледяной горе. Ездили стоя, сидя, паровозиком, устраивали кучу малу, и даже серьёзный и женатый преподаватель Юра Тратас не выдержал и катался с нами вместе.
А ещё вспоминаются дороги в степи. Вокруг нет ничего до самого горизонта, глазу не за что зацепиться — одна только степь. Едем и поём грустное, старинное: «Степь да степь кругом». Дороги раздваиваются, пересекаются, нет ни указателей, ни ориентиров, и мы всё время удивляемся тому, что наши шофёры всё-таки находят верную дорогу, хотя сами здесь впервые.
К сожалению, мы так и не попали в буран. Всё время нам обещали, что он разразится дня через два, но бурана так и не было. Впрочем, всеобщее желание испытать эту сторону степного своеобразия несколько утихло после того, как однажды нам пришлось толкать свои машины через снежные заносы при тридцатиградусном морозе и на ветру.
После поездки по Урлютюбскому району бригада дала три концерта в Павлодарском районе и два в городе Павлодаре. Всего за время похода было дано двадцать четыре концерта, прочитано около пятидесяти лекций, выпущено тринадцать фотомонтажей и даже проведён один вечер вопросов и ответов. Он состоялся в таких обстоятельствах, что об этом стоит рассказать подробнее.
В клубе строителей Ермаковской ГРЭС собралось несколько сотен избирателей. К нашему приезду им уже была прочитана лекция о советской законности, и теперь они ждали концерта. Струнный оркестр уже располагался на сцене, когда вдруг погас свет во всём поселке.
Через некоторое время мы выяснили, что свет будет дан только через два часа. Нужно было что-то делать, и при свете какого-то дружелюбного фонарика из зала мы начали вечер вопросов и ответов, предварительно ограничив круг тем соответственно подготовленным лекциям. Так и возник этот неожиданный вечер. Своей цели мы достигли: когда через два часа свет был включён, зал был полон, и концерт прошёл с большим успехом.
Снова Ту-104: приближаемся к Москве, к Шереметьевскому аэродрому. Идём на посадку. И вдруг — чей-то крик: «Долгопра!» Мгновенно расстёгнуты привязные ремни, и двадцать два физтеха бросаются на один борт, чтобы взглянуть на родные места. Переполошившиеся стюардессы с трудом усаживают нас обратно.
В аэропорту нас давно ждут. Мы торжественно прибываем в общежитие. Поход окончен».
Июнь 1962 г. Подмосковье. Талдом
Летом 1962 года Виктор Мироненко организовал агитпоход в Талдомский район Подмосковья.
Мария Вышинская (Селивёрстова):
«…С волнением взялась за воспоминания. Нас в Талдомский район вёз наш физтеховский автобус. Шофёром из нашего автопарка был незабвенный бородач Алексей Никифорович. Автобус небольшой, в нём могли сидеть не более двадцати человек, а ещё нужно было везти всякие костюмы и музыкальные инструменты: гитары, контрабас, кларнет, барабан и др. Да, ещё везли Корову, но она много места не занимала, только муляж головы и накидка, под которой прятались бы два участника номера.
Ехали, пели, настраивались на выступление… Марат Кузьменко и Миша Николаев не только пели, но и выступали с оригинальным номером декламации: «Вороне где-то бог послал кусочек сыра». Один из них рассказывал, спрятав руки назад, а другой, кто сзади, продев свои руки вперёд, изображал своими руками действо…
Поющими были практически все. Музыканты не только играли, но и пели, выступали с отдельными сольными номерами.
Меня на всю жизнь покорил Коля Королёв, потрясающий музыкант! В случае если в клубе, где мы давали концерт, не было пианино, у Коли был кларнет. Коля сопровождал мои выступления (в репертуаре, который составила для меня Галина Аркадьевна Ангорская, наш преподаватель вокала, было много песен К. Шульженко и несколько тирольских песен).
Если в клубе, где мы давали концерт, было пианино, я ждала, когда все улягутся спать (на полу, разумеется, а где же ещё?!). А я тихонько подползала к пианино и ждала… И не зря! Коля Королёв, когда всё затихало, садился к инструменту и начинал тихонько импровизировать…
Приятелем Коли Королёва в этом агитпоходе был Юра Родин — баянист и исполнитель двух зажигающих песен: «Когда святые маршируют» и про Америку. Это были два взрывных номера! Зрители долго не отпускали Юру Родина.
Кроме выступлений, все мы много гуляли на природе Талдомского района. Собирали спелые ягоды голубики. Очень много ягод! У всех участников агитбригады потом были чёрные языки и губы…
А после окончания похода, на Физтехе, всё это с удовольствием вспоминали. В комнате отдыха корпуса Б накрыли стол, пели, пили, ели, танцевали, но уже без зрителей!»
Июль 1962 г. Красноярск, Абакан, Минусинск
Поход по Красноярскому краю проходил вдоль строящейся знаменитой железнодорожной трассы Абакан — Тайшет (второй стройки века после БАМа) через глухие горные и таёжные районы Восточных Саян. (Трасса строилась в 1959–1965 годах, а в основу были положены изыскания группы А. Кошурникова в октябре 1942 года — записи, найденные после гибели группы).
Светлана Солодченкова:
«Путешествовали в кузове открытого грузовика. Почему-то дождь вызывал желание во весь голос спеть что-то энергичное, но Миша Балашов взывал к чувству ответственности по поводу сохранения голосов для выступлений.
После концерта и танцев иногда бывало продолжение — выступление местных солистов. Сохранился перстень, подаренный зэком, который познакомил с настоящей блатной лирикой (стройка была всесоюзной ударной комсомольской, но и зэков там было много).
Побывали в Шушенском — месте ссылки В. И. Ленина, впечатления от красоты окружающей природы и условий проживания не вязались с суровыми описаниями ссылки в учебниках».
Андрей Фрейдин:
«…Военную композицию мы продолжали готовить даже на маршруте. Военные песни знали и любили. И композицию сделали, но показали только один раз.
На следующий день после очередного вечернего концерта (не помню, то ли на станции Кошурниково, то ли на Джебском туннеле) нас попросили выступить по соседству, в мостостроительном отряде.
Народ оттуда был на нашем концерте накануне вечером и добирался обратно пешком во мраке ночи. Они у себя рассказали о впечатлениях, и тамошние начальники очень нас просили у них выступить специально. Мы согласились дать дневной концерт. Поскольку часть тамошней публики нас уже видела, было неудобно повторять концерт целиком и полностью. И мы решили добавить новенького и заодно покатать композицию уже на публике.
Я уже не помню полностью, какие песни и стихи туда входили. Начинали, по-моему, со стихов Майорова:
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы…
Всё шло хорошо, пока Саша Филиппенко не дошёл до стихотворения Евгения Винокурова, одного из его ранних, которое я выбрал за шкурой и мурашками ощущаемую горечь страшной правды, которая только-только начинала прорезаться в поэзии и прозе:
Ночь выла, трубила, гремела округой,
И каждому падающему мертвецу
Жизнь так и запомнилась — белой вьюгой,
Наотмашь хлещущей по лицу.
А утром всё стихло, и мир открылся
Глазам в первозданной голубизне.
Я вылез на бруствер и удивился,
Вновь, в восемнадцатый раз, весне.
Сырые холмы порыжели на склонах,
Весенние ветры сводили с ума,
И только у мёртвых в глазах оголённых,
В широких, навеки застыла зима.
И когда после этих слов мы тихо-тихо запели, постепенно разворачиваясь в голоса: «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат… Пусть солдаты немного поспят, немного пусть поспят…» — в районе пятого-шестого ряда, у центрального прохода в голос зарыдал мужчина лет пятидесяти с наградными колодками.
Сашка обернулся — белый, с квадратными глазами, у нас горло перехватывает… «Не могу дальше!» Пауза. «Читай! Читай!!!» Мы трудно довели номер до конца. Я объявил антракт. Занавес.
Антракт мы тянули минут двадцать, чтобы дать себе и публике хоть немного прийти в себя. Конечно, мы не ожидали такого. Теперь надо было убирать эмоциональный шок, свой и зала, менять настроение, заново строить-вылепливать всю атмосферу. Было ясно, что надо начинать с относительно нейтрально-спокойных вещей и что минимум два-три номера пойдут под ноль. И, извинившись перед ребятами, я начал второе отделение с «Калинушки» и танца».
Февраль 1963 г. Агитпоход по Туркмении
Рустэм Любовский:
«Поезд медленно приближался к Небит-Дагу. Город, прикрытый с востока невысокими горами, вдруг неожиданно вынырнул из темноты пустыни. Побледневшая с рассветом луна теряла свой ровный лунный блеск на склонах песчаных барханов. Близился рассвет, город ещё спал, но мы были спокойны: вчера вечером перед отъездом из Ашхабада нам сказали, что в Небит-Даге о нашем приезде знают. Нас нисколько не смутил совершенно пустой перрон вокзала — мы его быстро наполнили шумом, вынося из вагона музыкальные инструменты и рюкзаки; поезд, подождав, пока мы выгрузим свои вещи, отправился дальше в пустыню.
В дальнем конце площади стояла грузовая машина, шофёр дремал в машине, а рядом с ним дремал капитан.
— Вы ждёте бригаду?
Капитан быстро поднял склонившуюся набок голову, протёр глаза и неожиданно сердито пробурчал:
— Да, загружайтесь. А вон те двое тоже с вами? — И капитан указал на двух парней с чемоданами в руках, которые в этот момент приближались к машине.
— Нет, они не с нами.
Машина подкатила к перрону, и мы начали не спеша загружать рюкзаки и инструменты. Капитан, стоя шагах в десяти от машины, мрачно наблюдал за этой церемонией. Он взглядом с некоторой иронией проводил в машину рюкзаки, проявил немалое удивление, когда в кузов был отправлен аккордеон и баян, а когда поверх всего этого взгромоздился контрабас, вдруг неожиданно спросил:
— Кто здесь главный?
— Я, Виктор… Виктор Мироненко.
— Как Виктор? А мне сказали, что главного звать Анатолием. Так вы, значит, не отличники боевой и политической подготовки из N-ской части?
— Нет, что вы. Мы студенты из Москвы.
Начали было мы выгружаться, но капитану больше некого было встречать…
Возле самой гостиницы догнали группу ребят с чемоданами в руках, бодро шагавших по дороге. Капитан притормозил машину:
— Ребята, не вы ли отличники боевой и политической подготовки?
— Так точно, товарищ капитан, — чётко ответил старший группы по имени Анатолий. Дружный смех раздался в машине. Гостиница была рядом».
Геннадий Новиков:
«Это было фантастично! Пустыня зимой — это чудо: всё цветет, как в подмосковном поле по весне. Мы с Юрой Курочкиным за пачку гипосульфита у пограничников получали настоящих верховых лошадей и гоняли по пустыне.
Естественное желание мужской части агитбригады при виде настоящих верховых лошадей было вскочить на лошадь и лететь над землёй. Но оказалось, что всё не так просто и даже опасно. Почти сразу выяснилось, что лошади в Центральной России и лошади у пограничников управляются по-разному. К примеру, чтобы повернуть направо лошадь из Центральной России, нужно было бы потянуть за правую вожжу, чтобы сначала повернулась направо лошадиная морда, а затем и вся лошадь. А вот с верховыми туркменскими лошадьми всё наоборот. Чтобы повернуть направо такую лошадь, нужно положить (не тянуть!) поводок на левую сторону шеи лошади. Понятно, почему так: если у вас в руках сабля, то, чтобы рубить справа, вам нужно наклониться направо, и поводок сам ляжет на левую часть шеи лошади. И лошадь повернёт направо к противнику.
И вот началось!.. Несколько раз наших седоков лошади вносили в конюшню под низкую крышу (навес) сбоку, а не в ворота. Приходилось ложиться на спину лошади, чтобы не зацепить крышу. Однажды Рустэм Любовский неаккуратно пришпорил свою лошадь, та вздыбилась и чуть не упала на спину вместе с Рустэмом. Нам только впоследствии рассказали пограничники, как это опасно.
Только спустя несколько дней мы стали разбираться в системе управления этого транспортного средства. А сначала мы доставляли большое удовольствие пограничникам, которые наблюдали за нашими попытками освоить верховую езду.
А как мы жили в Ашхабаде! Наши три главных опорных точки: концертный зал, общежитие, столовая — располагались по краям площади, в центре которой находился рынок. На рынке продавали чудесное вино «Геакча». Через рынок мы ходили по шесть раз в день, и каждый раз пробовали вино. А в Небит-Даге нам вместо воды вечером после концерта принесли два ящика шампанского! Там после 21:00 воды нет. О… Много чего было интересного».
Михаил Николаев:
«В Красноводске (теперь Туркменбаши): красивый вид (с самолёта) на залив Кара-Богаз-Гол, что означает Чёрная Пасть, и большие группы розовых фламинго…
По дороге из аэропорта в Ашхабад (на автобусе) остановились вблизи Каракумского канала, где при температуре воздуха около 5–6 градусов Жора Иванов и Гена Яковенко искупались, после чего мы отогревали их в автобусе растирками и водкой.
В Ашхабаде был дан концерт в Госуниверситете, где мы произвели настоящий фурор. Кстати, непривычно как-то было видеть всех студенток университета в национальных одеждах (на ребятах это было менее заметно).
Из Ашхабада, где некоторое время жили в одной из центральных гостиниц, делали вылазки в районные центры: в Теджен, Кутур-Тепе, Небит-Даг и ещё куда-то. Во время возвращения из одной из них автобус не мог проехать — дорогу за время нашего выступления перегородил бархан, и нам пришлось чем попало расчищать приемлемую колею для дальнейшего пути.
Хорошо запомнились концерты на пограничных заставах, где нас хорошо кормили и поили в офицерских столовых, а пограничники рассказывали нам много интересных историй про задержания нарушителей границы с наркотиками. А на одной из застав нам был продемонстрирован захват «нарушителя» в облике Юры Курочкина, и нам пришлось бежать за пограничником с собакой, которая шла по следу Юры (перед тем овчарке дали понюхать Юрины штиблеты)».
Юрий Курочкин:
«Мы разговорились с офицерами о том, как используются на границе служебные собаки. Слово за слово, и кто-то из пограничников предложил: «Хотите сами попробовать, как работают наши ищейки? Пусть кто-нибудь из ваших изобразит «нарушителя», а мы его поищем». Идея понравилась, я вызвался быть «нарушителем».
Солдаты забрали что-то из моих вещей, чтобы дать понюхать собаке, а мне дали в руки брезентовый плащ. Инструкция была короткой: «Идёшь в степь, куда хочешь, только к границе не ходи. Мы через час пойдём искать. Когда собака к тебе побежит, ты ей дай плащ, чтобы она в него вцепилась, а потом мы её оттащим».
К своей миссии я отнёсся серьёзно: постарался запутать след, прошёл через пасшееся стадо, прошёл вдоль края оврага несколько сотен метров, вернулся по своему следу метров на сто назад и спрыгнул в овраг с двухметровой высоты, делал круги, а в конце концов забрался на небольшой пригорок и смотрел сверху, как меня ищут.
К чести пограничников надо сказать, что мои уловки не помогли, «нарушитель» был обнаружен, и вот уже из-за кустов ко мне бросилась овчарка. Она была на поводке, но достаточно длинном, чтобы какую-то минуту я был с ней один на один. Успел протянуть ей конец плаща, в который она (как мне и говорили) вцепилась, и мы с ней тянули плащ каждый в свою сторону, пока не подбежали пограничники. Мысль о том, что она могла вцепиться и не в плащ, пришла мне в голову только позднее».
Июль 1963 г. Агитпоход Красноводск — Ашхабад — столица АССР Калмыкия Элиста
Михаил Николаев:
«Приближалось лето 1963 года. Сдавались последние экзамены весенней сессии, и внутри, как обычно в это время, развивалось радостное беспокойство, свойственное близости каникул.
Как их провести? Ну конечно же, главной составляющей тут была возможность, вновь собравшись, перенести физтеховский фольклор из наших долгопрудненских пенатов куда-нибудь подальше, выплеснуть коллективные эмоции в дотоле неизвестных нам местах, доставив тем самым удовольствие не только себе, но и другим, показать сценки из физтеховской жизни, прочитать стихи и, конечно же, показать свою знаменитую артистку — Корову!
О, эта рыжая и черноногая морда из папье-маше! — один из гвоздей программы концертов физтеховских агитбригад. «А не побывать ли нам в городе Элисте и не посмотреть ли там калмыцкие прелести?!» — как-то незаметно родился клич в исполнении Валеры Ирикова.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.