Бесплатный фрагмент - ПАЛЕЦ АРИСТОТЕЛЯ

Благодарю моего покойного брата Володю Тильмана за подаренные мне рисунки в знак понимания и признания тех идей, которые я высказывал ему, не будучи еще профессиональным философом.

Выражаю благодарность моим друзьям и коллегам, поддерживающих и разделяющих мои идеи.

Благодарю жену — первую слушательницу, самого строгого критика и самого сильного моего сподвижника и вдохновителя.

Редактор Л. А. Дорожина

Художник В. И. Тильман

Все права защищены.

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Уильям Шекспир

Аннотация

Исторически сложилось так, что следуя за Платоном, философия попала в лабиринт рассудочного мышления, из которого без революционного скачка не может перейти в зрелую науку. Решение этой проблемы находим у Аристотеля, который за начала философии принял четыре вида противолежания, которые принимаются нами за начала научной философии.

Разделяя и объединяя аристотелевские начала в определенном порядке, получаем три логических направления — «трилогию ума», объединенную общей идеей сравнения. Дополняя полученную матрицу конкретно-всеобщими сравнительными понятиями разных видов, совершаем восхождение от рассудка к разуму и мудрости, т.е. к более сложным формам мышления.

Тогда как за многовековую свою историю философы не научились использовать язык сравнительных понятий, а, значит, они не сумели освоить ни разум, ни тем более мудрость — Софию. В результате философия оказалась не способной выполнить свою главную миссию — дать научно обоснованную целостную картину мира.

Новый подход к философии позволяет осмысливать общество не с субъективных позиций, вынуждающих людей жить в разных социальных мирах и по-разному понимать общество. А с одинаковых для всех объективных точек зрения, что приводит не только к пониманию общественных процессов, но и к взаимопониманию между людьми и народами.

Но главное заключается в том, что философия, как «знание общего» должна формировать научно обоснованную целостную картину мира и с этим знанием она должна придти в общеобразовательную школу, чтобы обучать детей не только рассудку и разуму, но и мудрости. Поэтому более разумные школы означают более разумных будущих родителей как более разумных граждан, более разумных преподавателей гуманитарных и социальных наук, более разумных журналистов и политиков, а в итоге более разумную и мудрую власть.

I. Введение. Особая миссия философии: что есть мудрость?

Каждая наука стремится к общему, и притом каждая из своих собственных начал». Аристотель

На самой большой площади, расположенной в центре города Салоники, находится темная бронзовая статуя Аристотеля — самого известного в истории человечества философа. Аристотель сидит в расслабленной позе и снисходительно наблюдает за суетой теперешней жизни. На ногах его сандалии. Из одной — сияя на солнце, торчит большой палец левой ноги. Поверье гласит, что тот, кто подержится за этот палец, наберется ума-разума. И, кажется, что нет такого туриста, который, проходя рядом со статуей, не подержится за палец мудреца. Поэтому палец у Аристотеля изрядно потерт и сияет, как будто его отлили из золота.

Мне посчастливилось побывать в Греции, посетить в Салониках Университет имени Аристотеля и подержаться за знаменитый палец. В результате я понял, что главным в споре между Платоном и Аристотелем был вопрос о том, что есть мудрость, иначе говоря, какой быть философии.

С легкой руки Платона философия стала «системой наиболее общих понятий о мире и человеке», превратившись в рассудочную, абстрактно-всеобщую дефинитивную философию, как совокупность мнений.

У Аристотеля философия была знанием о первых причинах и началах. Но ему так и не удалось закрепить и развить эти общенаучные начала. Более того, на сегодняшний день они оказались основательно забыты.

Считаю необходимым возродить ту, сугубо научную форму мышления, за утверждение которой ратовал Аристотель. Я верю, что именно поездка в Салоники и ритуал прикосновения к пальцу Аристотеля помогли мне осмыслить и доходчиво донести до читателя понимание того, что мудрость — это «знание общего», каким виделось Аристотелю настоящее и будущее философии, что нашло свое отражение в моем понимании философского знания, отличающегося от всех известных сегодня философских мнений.

А теперь представим, что перед нами картина Рафаэля «Афинская школа». В ее центре два великих философа — это Платон и Аристотель. Седобородый Платон, основоположник всей европейской философии указывает пальцем вверх, тогда как ладонь молодого Аристотеля обращена вниз. Этим приемом Рафаэль подчеркнул принципиальное расхождение в их взглядах на пути к искомой ими науке — мудрости.

Как и Платон, Аристотель считал, что знание общего делает человека мудрым, поскольку

«мудрый, пишет в „Метафизике“ Аристотель, насколько это возможно, знает все, хотя он и не имеет знания о каждом предмете в отдельности».

Это происходит потому, продолжает далее Аристотель, что

«знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий».

Поэтому философию Аристотель называет не иначе, как «божественной наукой» так как именно она, постигая мудрость Творца, призвана разгадать Его наиболее общий замысел.

Различие же во взглядах заключалось в том, что у Платона все общие и предельно общие понятия — «идеи», над которыми, являясь началом всего, главенствует предельно общая «идея» блага, находились не только вне чувственно воспринимаемого мира, но были представлены либо классификационными, либо количественными понятиями, не способными отражать движение чувственно воспринимаемых вещей. Платон даже доказывал, что общие понятия относятся не к чувственно воспринимаемому, знания о котором нет, а к эйдосам.

Аристотель же, напротив, искал такие общие понятия, которые неотделимы от чувственно воспринимаемых вещей и благодаря которым можно было отражать их движение, возникновение и уничтожение. По его замыслу, это не числа и не классификационные понятия, как у Платона, а «первые причины и начала», то есть «виды противолежания», как называл сравнительные понятия Аристотель.

И естественно, что в качестве альтернативы платоновской «Академии» в Афинах не могла не возникнуть школа Аристотеля — «Ликей», которая помимо философии, отличаясь своей практической направленностью, занималась проведением множества конкретно-научных исследований. Одной из основных задач этой школы была критика наиболее опасных для развития философии идей Платона. Другой задачей было утверждение более обоснованного пути развития самой философской мудрости.

Исторически сложилось так, что спор между учителем и его наиболее талантливым учеником, а затем между «Академией» и «Ликеем» фактически склонился в пользу «Академии». Поэтому вся последующая философия, отдавая дань философскому учению Аристотеля, пошла не за ним, а вслед за его учителем — Платоном. Подчиняясь его общему замыслу, философию стали определять как «систему наиболее общих (классификационных!) понятий о мире и человеке», используя такие предельно общие понятия как «бытие», «материя», «движение» и т. п. Такое развитие событий превратило философию в рассудочную, дефинитивную, абстрактно-всеобщую форму общественного сознания.

То же произошло и с диалектикой, которая стала «наукой о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления». При этом под противоположностями — основной категорией диалектики, понималось не конкретное различие взаимодействующих сторон, не одно из «первых начал», а именно «избыток» и «недостаток» того или иного субстрата относительно промежуточного состояния, как понимал противоположности Аристотель, а любые различия, среди которых назывались и действительные противоположности. Такое обобщение совершенно разных отношений действительности преобразовало конкретно-всеобщее сравнительное понятие «противоположности» в абстрактно-всеобщее классификационное понятие, что превратило, зарождавшуюся было, теорию развития в наукообразную схоластику.

Перефразируя А. П. Чехова («Огни»), можно сказать, что наше философское несчастье обусловлено началом нашего мышления с конца. Чем нормальные люди кончают, тем мы, идущие вслед за Платоном философы, начинаем. Наша мыслительная работа сводится на-нет из-за стремления к предельным обобщениям. Спускаться на нижние ступени у нас не получается, «а выше идти некуда, так и стоит наш мозг на точке замерзания — ни тпрру, ни ну…».

Поняв пагубность абстрактно-всеобщего мышления, многие философы шарахнулись в другую крайность, отказавшись от построения общего и предельно общего знания. Это завершило оскопление философии, т.к. окончательно лишило ее всякой претензии на мудрость.

Осмысляя роль философов в современном обществе, Юрген Хабермас в своем выступлении на 23-м всемирном философском конгрессе совсем не случайно сказал:

«Мы, философы, не самые мудрые люди, которые знают лучше других, что говорить о человеке и его проблемах….У нас нет монополии на слово. Мы такие же, как и другие ученые, например, экономисты, политологи, социологи и другие, которые используют научные знания, чтобы сформировать мнение о мире».

Подчинение сократо-платоновскому рассудочному мышлению как образцу, привело к расколу философии на множество самых разных направлений. Это произошло потому, что идущие за Платоном мыслители стали произвольно выбирать философские основания и на их основе строить такие последовательно связанные системы взглядов, которые не могут не выражать субъективных позиций их создателей, накладывать на философские учения тот или иной отпечаток их личностей.

Такой плюрализм мнений стимулировал появление самых разных философских направлений, в которых как в лабиринте надолго затерялась и та единственная возможность, которая только и могла обеспечить создание общепризнанной научной философии.

Будучи доминирующим, рассудочное мышление философов не сумело объединить расколотую по предметному принципу науку, университетское и школьное образование. Усугубив раскол, оно показало неготовность человека совладать с растущим инструментальным его могуществом: техникой, технологиями. В конечном счете, оно определило четко обозначенный раскол культуры на две ее части или, как говорят, на «две культуры» — естественнонаучную и гуманитарную. Дошло до того, что принадлежащие к ним люди, «утратили способность общаться и понимать друг друга».

В итоге вся европейская философия потеряла суть направления интеллектуального развития и попала в тупик, из которого не может выбраться вот уже почти две с половиной тысячи лет.

При этом философы, в большинстве своем, перестали понимать суть своей миссии, а именно то, что их научная деятельность призвана раскрывать не какие-то частные природные или социальные связи — они призваны были разгадать общий смысл мироустройства, найти наиболее общие законы его развития, не апеллируя к мифическим сверхъестественным силам.

Тогда как выделенные Аристотелем конкретно-всеобщие сравнительные понятия не только были, но и на все времена остаются единственно возможными научно-философскими началами, которые в отличие от рассудочного сократо-платоновского мышления утверждают диктатуру разума, способную вывести философию из лабиринта мнений, поскольку объективно отражают реальность вне зависимости от природной или социальной обусловленности. Это четыре вида противолежания: «противоречащее одно другому», «противоположное одно другому», «соотнесенное», «лишенность и обладание», а также первое «откуда» и последнее «куда» — «такие, как разного рода возникновение и уничтожение».

Своей обезличенностью, универсальностью только эти объективные начала способны интегрировать науку и преодолеть раскол культуры, а, значит, вывести современное философское знание из научного тупика на оперативный простор действительной науки. Все остальные, по большей части субъективные подходы только продлевают издевательство над философской мудростью.

Аристотель видит, что всякая наука стремится достичь общего знания и к тому же «ищет некоторые начала и причины для всякого относящегося к ней предмета». Поэтому и учение о природе, и математику Аристотель относит «лишь к частям мудрости». Что же касается философии, то она «не рассматривает частичное», а исследует каждую такую часть «лишь по отношению к сущему» как таковому, т.е. ко всему мирозданию. Поэтому взаимосвязь между философией и взаимодействующими с ней науками можно уподобить полноводной реке со всей совокупностью впадающих в нее притоков. В противном случае, как это имеет место сейчас, все науки не сливаются в единый поток общефилософского знания, а функционируют каждая как бы сама по себе.

Фрагментация знания по отдельным наукам, в том числе школьного и университетского, свидетельствует о том, что общепринятая рассудочная сократо-платоновская академическая философия с ее множеством субъективных оснований не сумела объединить мудрость каждой конкретной науки в общенаучный поток мудрости. Это значит, что она не сумела даже приблизиться к осмыслению общего «замысла» Мироздания.

Мы стремимся показать, что хотя Аристотель, как и все его единомышленники не достигли поставленной цели, но предложенное им понимание мудрости не только как знание общего, но и как науки о «первых причинах и началах», неотделимых от чувственно воспринимаемых вещей приводят философию в лоно современного знания в качестве философской «Теории всего». Ее основная идея в том, что она стремится описать отношения действительности в виде натурального ряда все более общих сравнительных понятий, начинающегося с отношения «абстрактного тождества» и завершающегося отношением «абстрактного различия». Такой подход решает стоявшую перед Платоном («Академия») и Аристотелем («Ликей») проблему построения системы наиболее общего знания, что обусловливает интеграцию наук, в том числе естественнонаучного и социально-гуманитарного знания.

Причем каждое из сравнительных понятий может быть осмыслено в симметрийных общенаучных категориях, что характеризует восхождение разума с одной ступени на другую, не давая ему возможность перескакивать ни через одну.

Имея такой сугубо научный фундамент, общество будет строиться уже не стихийно, как это было в прошлом и происходит в настоящем, а с учетом объективных законов истории, то есть с пониманием того, какое государство, как и зачем мы его строим. При этом отношения между людьми, отношения между обществом и властью, между человеком и природой будут рассматриваться в качестве решающего фактора социально-экономического, политического и культурного развития народов.

Поэтому философию, как «любовь к мудрости» следует определять в качестве «системы все более общих понятий о мире и человеке», почти так же, как долгое время ее и определяли философы. Вопрос лишь в том, что это за понятия: классификационные или сравнительные, абстрактно-всеобщие или конкретно-всеобщие?

Если в осмыслении реальности использовать классификационные понятия — мы получаем филодоксию, т.е. академическую рассудочную, дефинитивную форму общественного сознания, которую называют философией. Если при этом научиться мыслить все более общими сравнительными понятиями — пред нами ликейская разумная конкретно-всеобщая, то есть развивающая свое мышление более высокая ступень философии — мудрость, которую в отличие от предыдущей ступени, предлагаю называть «аристология».

Такое разделение на академическую и ликейскую философию не только исключает путаницу между абстрактно-всеобщей и конкретно-всеобщей формами общественного сознания. Оно обращает внимание на то, что философия, построенная на аристотелевских началах, не только исключает раскол науки по предметному принципу, но и включает платоновскую философию, в границах которой действует только произвольное рассудочное мышление, в качестве своего частного случая. При этом главная цель аристологии состоит не только в том, чтобы показать человеку кратчайшие пути к освоению мудрости Природы, но и в том, чтобы сделать Человека более успешным и лучшим (Aristos — лучший).

В немалой степени этому будет способствовать новая организация науки. Ее вершину будет занимать «Ликей», под общим руководством которого будут находиться все действующие сегодня Академии, университеты и общеобразовательные школы.

Литература

1. Аристотель. Соч. в четырех томах. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М., «Мысль», 1975. С. 68.

2. Липский Б. И., Сергейчик Е. М. О преподавании философии в школе. //Философские науки. 2013. №5. — С. 143—151.

3. Ротенфельд Ю. А. Возродить мышление Аристотеля — значит перейти от рассудка к разуму в социально-гуманитарных науках // Современное социально-гуманитарное знание в России и за рубежом: материалы второй заочной междунар. науч.-практ. конф. (25—28 февраля 2013 г.): в 4 ч. — Ч. I, кн. 1, С. 10 — 22.

4. Ротенфельд Ю. А. Законы истории: есть у революции начало // Филос. науки. — 2014. — №5. — С. 117—131.

5. Ротенфельд Ю. А. Революция в философии и проблема формирования элит в России и ближнем зарубежье. Философия элитологии. Сб. трудов Первого Всероссийского элитологического конгресса с международным участием. Том 3/ Науч. ред. проф. А.М.Старостин. — Ростов н/Д.: Донское книжное издательство, 2013, С. 51—68.

6. Сноу, Ч. Две культуры / Ч. Сноу. — М.: Мир, 1973.

7. Хабермас Юрген. Речь на 23-м Всемирном философском конгрессе, 4 — 10 августа 2013 года, Афины.

II. Рождение и гибель мудрости (Софии)

1. В начале было Слово

1 В начале сотворил Бог небо и

землю.

2 Земля же была безвидна и

пуста, и тьма над бездною, и Дух

Божий носился над водою.

3 И сказал Бог: да будет свет.

И стал свет.

4 И увидел Бог свет, что он

хорош, и отделил Бог свет от

тьмы.

5 И назвал Бог свет днем, а

тьму ночью. И был вечер, и

было утро: день один.

Ветхий завет

В данном разделе книги речь пойдет о «первых днях» творения философии, которую Аристотель понимал как науку о первых причинах и началах. По существу, выделенные Аристотелем начала, а это «противоречащее», «противоположное», «соотнесенное», «лишенность и обладание» не отличаются от начал, которые в своих действиях в первые дни творения использовал Всевышний. И в одном, и в другом случае речь идет о сравнительных понятиях, главными из которых являются противоположности, составляющие суть любого действительно научного метода познания, поскольку именно противоположности, понимаемые не иначе, как избыток и недостаток того или иного субстрата относительно промежуточного обусловливают двигательную силу любого природного или социального процесса, его энергетику. Поэтому Аристотель называет философию «божественной наукой», «которой, скорее всего, мог бы обладать Бог».

Но если у Всевышнего все получилось хорошо, то у философов что-то не сложилось. Поэтому в нашу задачу входит осмысление пройденного философским мышлением пути: от его зарождения в древнегреческой мифологии до сегодняшнего дня, символизирующего крах не только диалектической методологии, как наиболее перспективного метода освоения действительности, но и, как кажется, всей философской традиции, ориентированной на веру в прогресс и всемогущество разума. Не случайно многие философы, да уже и не только философы, говорят о «заблудившейся философии».

Тем более, это справедливо, когда речь идет о современной плюралистической философии, для которой созданный «по слову Божьему» мир — природный и социальный, не представляет собой некой целостности, а состоит из множества ничем не связанных фрагментов.

Иначе воспринимали мир первые древнегреческие мудрецы. И начало этому целостному восприятию мы находим у Гесиода, являющегося одним из основных предфилософских источников древнегреческой философии, который не в пример современным любителям мудрости, занимался осмыслением конкретных природных и социальных связей, в том числе и отношений между людьми. При этом в поэме «Труды и дни» Гесиод раскрывает содержание двух диаметрально противоположных конкретно-всеобщих процессов, протекающих как в природном, так и в социальном мире, обозначая их двумя понятиями: «дике» и «адике», обусловленных отношением противоположностей.

«Адикия» — характеризует процесс декомпенсации, в результате которого возникают противоположности «избытка» и «недостатка» из некой промежуточной основы. Например, я занимаю или вымогаю у Вас десять монет. В результате находящиеся в руках богини правосудия Дике «весы» выходят из равновесия, показывая, что мой карман стал тяжелее на десять монет, а Ваш — на десять монет легче.

«Адике» отождествляется Гесиодом с заведомо несправедливым делом, которое противопоставлено процессу компенсации — «дике», т.е. уничтожению противоположностей в промежуточное состояние, обусловливающее справедливость и порядок не только в природе, но и в человеческой жизни. Ибо установленные Зевсом законы требуют добровольно вернуть долг или то, что изъято силой, либо обманом. В противном случае, Вы обращаетесь к судье, и он устанавливает справедливость. И тогда «весы» приходят в равновесие.

Благодаря идеализациям «дике» и «адике», «справедливости» и «несправедливости», Гесиод осмысливает не только судебный процесс или другие отношения между людьми, но и природный порядок.

Именно идеи компенсации и декомпенсации, выраженные на «языке закона весов» («путь вверх вниз»), становятся переходной ступенью от рассудка, к разуму, осмыслявшему реальность сквозь призму отправной точки зрения на мир — «промежуточного». Поэтому привлеченные из мифологии образы обусловливают разумное, рациональное понимание мира и человеческой жизни. Они составляют ту рациональную конкретно-всеобщую основу, на которой не только зарождается первая философская школа в Милете, но которая обусловливает и все последующее развитие ранней греческой философии и сопровождающего ее искусства (Кентавр, Минотавр, Гермафродит и др).

Философская школа в Милете, представленная Фалесом, Анаксимандром и Анаксименом возникает в 6 веке до новой эры. Под влиянием мышления Гесиода все они осмысляли природный и социальный мир посредством противоположностей, понимаемых не иначе как «сгущение» и «разрежение», т.е. как «избыток» и «недостаток» того или иного субстрата относительно промежуточного состояния. Создаваемая ими (античная) наука хотя и делилась на отдельные обособленные области, однако Природа рассматривалась в целостности, с выдвижением на первый план конкретно-всеобщего и пренебрежением частностями.

В свидетельствах Симплиция, жившего на тысячу лет позже Анаксимандра, сохранился один чрезвычайно важный фрагмент из его сочинения «О Природе». Этот фрагмент важен тем, что отражает воззрение на мир с точки зрения промежуточного всех представителей милетской школы:

«Из чего возникают все вещи (т.е. противоположности Ю.Р.), в то же самое они и разрешаются согласно необходимости (в промежуточное Ю.Р.). Ибо они за свою нечестивость (адике Ю.Р.) несут наказание (дике Ю.Р.) и получают возмездие друг от друга в установленное время».

Из приведенного фрагмента следует, что с одной стороны, язык закона весов относится к явлениям природы, а с другой стороны, этот же закон, может быть применен и для осмысления социальных явлений. Кроме того, этот фрагмент позволяет предположить, что процессы «компенсации» и «декомпенсации» связаны у Анаксимандра временными рамками и в целом представляют собой циклический процесс.

Чтобы судить о всей милетской философии, конечно же, одного сохранившегося фрагмента из произведения Анаксимандра недостаточно. Однако этот фрагмент позволяет историку восстановить в общих чертах суть милетской философии, обусловленной исходной парадигмой гесиодовского мышления — отношением противоположностей, которые понимаются не иначе как «избыток» и «недостаток» относительно промежуточного положения. Причем «противоположности» подразумеваются здесь исключительно в качестве универсалии, обобщающей многообразные взаимодействия вещей — партикулярий.

Восстанавливая в правах общенаучного закона сходящиеся и расходящиеся стрелки весов, раскрывающие специфику древнегреческого разумного мышления, можно совершенно по-новому провести реконструкцию учения Гераклита. Тогда как игнорирование или непонимание этих абстракций, ставит непреодолимый барьер на пути осмысления ранних философских учений, а также на пути преодоления пропасти, возникающей между современной гуманитарной и научно-технической культурами.

От сочинения Гераклита (544—483 гг. до н. э) «Музы» или «О природе» (точного названия не известно), сохранилось более 200 фрагментов, а также несколько сот свидетельств об учении. Но, несмотря на значительное «наследство», Гераклит так и остается для философов самым загадочным и самым непонятым мыслителем, поэтому споры вокруг его наследия не прекращаются, по сей день.

Вот уже два с лишним столетия, — пишет русско-французский филолог С. Н. Муравьев, как Гераклитом

«пристально занимаются не только философы и поэты, но и ученые — филологи и историки философии». Однако у исследователей нет единодушия ни об учении Гераклита в целом, ни об отдельных элементах этого учения, ни о правильном чтении и толковании фрагментов, ни об их числе, составе и подлинности. Они не могут придти к согласию «о месте и роли Гераклита, будь то в истории античной философии, в истории западной философии, в истории философии мировой, в истории диалектики или в истории всемирной литературы…».

И это действительно так, поскольку если рассматривать учение Гераклита с позиций общепринятого философского мышления, то невозможно постичь истинный смысл имеющихся фрагментов. Это происходит по разным причинам, одной из которых является мнение о том, что в текстах Гераклита кроется кроме внешнего смысла потаенный, скрытый смысл. Поэтому многие из фрагментов кажутся бессмысленными, темными, совершенно случайными.

Если же, рассматривать учение Гераклита с использованием сравнительных понятий, то эти фрагменты не представляют ничего необычного, поскольку в соответствии с нашим подходом, каждый из них в структуре гераклитовского мышления имеет свое особое место. Расположенные в определенных местах этого особого целого, они приобретают не только смысл, но и создают целостную диалектико-логическую картину, что, собственно, мы и хотим выявить в учении Гераклита.

Осмысление «закона весов» показало, что «противоположности» могут быть только однокачественными объектами как избыток и недостаток относительно промежуточной степени этого же качества. D 163.

«Удовольствие — неудовольствие, знание — незнание, большое — малое — одно и то же»…164. «Мрак и свет, добро и зло не разные вещи, но одна и та же… День и ночь — одно».

Отсутствие какого-либо единого мнения о сути и содержании учения Гераклита Эфесского, вызвано многими причинами, в том числе фрагментарным состоянием его наследия. Но есть выход из создавшегося положения. Он лежит на пути вживания в разумное мышление Гераклита путем «перевода» его смыслообразов на язык сравнительных понятий: «противоречащее», «соотнесенное», «противоположное» и «ортогональное». Поэтому без понимания этих связей филологам и историкам античной философии не преодолеть той пропасти, которая отделяет сохранившиеся, но не адекватно трактуемые ими фрагменты от их былого смысла.

Представленное нами учение Гераклита — это совершенно новый взгляд на зарождение и развитие древнегреческой философии, который помогает понять вектор в развитии структуры античного мышления и объяснить то, насколько мышление Гераклита обусловлено уровнем мышления его предшественников, какое влияние оно оказало на мышление последователей. И что не менее важно, так это то, каким образом история ранних этапов греческой философии сможет занять свое место в смене современной структуры философского, прежде всего гуманитарного мышления.

Познание окружающей реальности, ее законов — сук, на котором сидели ранние греческие философы — «фисиологи». Поэтому, прежде всего, Гераклит исходит из признания объективности мироздания и относительности всех его свойств и явлений: добра и зла, горячего и холодного, красоты и безобразия. В этом случае ему вполне достаточно сравнительных понятий «больше и меньше» или «обладание и лишенность», поскольку одна сторона отношения может быть определена только по отношению к другой: твердое — по отношению к мягкому, сильное — по отношению к слабому и т. д. Здесь соотносятся две стороны, два понятия.

Но совсем другое дело, когда выражают в понятиях промежуточный термин. В этом случае понятия «больше — меньше» не отражают существа дела, поскольку середина соотносится не с одной стороной, как в первом случае, а одновременно с двумя сторонами. Изложение этой гераклитовской мысли находим у Ипполита:

«Море — вода чистейшая и грязнейшая: рыбам — питьевая и спасительная, людям — негодная для питья и губительная».

Это значит, что «промежуточное» относительно «большего» — является «меньшим», а относительно «меньшего» — «большим». Относительно «горячего» — «холодным», а относительно «холодного» — «горячим». Поэтому противоречивость промежуточных состояний может рассматриваться как более сложная форма относительности. Но тогда кентавров, минотавров и гермафродитов можно рассматривать в качестве противоречивых партикулярий, обозначенных универсальным понятием «промежуточное».

Причем в зависимости от конкретной ситуации отношение противоположностей может быть отношением компенсации, если противоположности, уничтожая друг друга, приходят в положение равновесия («согласие»), или отношением декомпенсации, если промежуточное дифференцирует на противоположности («раздор»).

Так как во многих фрагментах мы находим объяснение Гераклитом того, что такое противоположности, и как они взаимодействуют, поэтому и считают, что основной пункт выдвинутого Гераклитом учения заключается в раздвоении «единого» на противоположности. При этом необоснованно полагают, что в учениях ионийцев процессы компенсации и декомпенсации связаны между собой последовательно, т.е. таким образом, что вначале происходит один из этих процессов и, как только он завершится, ему на смену тотчас приходит другой, противоположный процесс.

Однако это не так. Иначе Гераклиту вполне достаточно было бы «гармонии весов», как нельзя лучше отражающего сказанное. Для Гераклита же учение о противоположностях, является частью более общего учения о «едином», которое философ понимал как циклический процесс, как «закон сдвоенных весов», как «гармонию лука и лиры», т.е. как процесс обмена:

«Единое, расходясь (враждуя) с самим собой, сходится (ладит), словно гармония лука и лиры».

Однако сущность этого выдающегося открытия так и осталось не понятой ни современниками Гераклита, ни его ближайшими потомками: Платоном и Аристотелем. Поэтому Гераклит является самой загадочной фигурой античной философии. Так что эпитет «Темный» ему вполне подходит и сегодня. Но не потому, что он что-то скрывал от непосвященных или путано излагал свои мысли, а потому, что современные философы с их рассудочным мышлением не понимают его разумного мышления, ибо умение осмысливать природу при помощи сравнительных понятий (универсалий) ушло вместе с уходом и той исторической эпохи, в которой жил Гераклит.

Для наглядного объяснения обменных процессов Гераклит использует реальные вещи: лук и лиру. Поэтому и нам необходимо понять их работу. В начале, для простоты, рассмотрим действие лука, который в чувственно-наглядной форме дает представление о том, что растягивание лука в горизонтальном направлении приводит к его сжатию в вертикальном направлении, и наоборот.

Об этом же идет речь в следующем фрагменте:

«Впряглo оно в гнутое и в негнутое (имеется в виду крепление древка лука и его тетивы Ю.Р.) сходящееся расходящееся, созвучное разнозвучное, и из всего — одно, а из одного — все» (111).

«Та из противоположностей, что ведет к возникновению, зовется у Гераклита Раздором и Рознью» (D 50), (адике Ю.Р.) и «Всё бы рухнуло без Розни» (D 51). «Из противоположностей та, что ведёт к воспламенению, зовётся Согласием и Миром (D 52) (дике Ю.Р.).

Мышление Гераклита схватывало процесс обмена и выражало его посредством двух универсалий: «сходящееся» и «расходящееся. Взаимосвязь этих понятий, совместно образует более сложную универсалию — понятие «сходящееся-расходящееся». Это, по моему мнению, составляет основной пункт выдвинутого Гераклитом учения о «едином» и самую большую загадку. До Гераклита отношения компенсации и декомпенсации (Дике и Адике) воспринимались порознь. Гераклит же объединяет эти процессы воедино понятием «сходящееся-расходящееся». При этом Гераклит сожалел, что его оппоненты

«не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как у лука и лиры».

И хотя древние прекрасно видели, что растягивание лука в средней части неизбежно вызывает его вертикальное сжатие, они, тем не менее, не могли понять причину обменов. Для Гераклита же, напротив, гармония лука и лиры — это отношение двух пар противоположностей: «Согласие» и «Раздор», связанных между собой ортогонально, т.е. смещенных друг относительно друга по времени на четверть периода или под прямым углом.

В любых колебательных системах эта связь проявляется таким образом, что если одна пара, уничтожаясь, сходится к положению равновесия (согласие), т.е. к промежуточному, то вторая пара возникает из промежуточного (раздор) и расходится. Поэтому образ лука специально и был выбран философом для демонстрации того, как «единое» расходясь, например, в горизонтальном направлении сходится с собой в вертикальном направлении.

Гераклит нашел возможность передать свое понимание единства реальности, ее гармонию в том или ином конкретном ритме: будь то колебание струны музыкального инструмента — лиры, обмен товаров, действие лука или движение космических тел по своим орбитам.

Гераклиту удалось создать такую совокупность понятий (универсалий, логосов), в которой каждое из них представляет собой понятие-процесс: «сходящееся», «расходящееся» и «сходящееся-расходящееся». Причем понятие «сходящееся-расходящееся» обусловливает взаимосвязь в «едином» четырех сторон, связанных между собой попарно в одной точке. Это как раз и будет той объективной точкой зрения, с позиции которой Гераклит исследовал единство преходящего мира. «Мудрость в том, заявлял по этому поводу Гераклит, чтобы знать все, как одно», т.е. как гармонию лука и лиры, связывающую воедино Дике и Адикию.

Таким образом, опираясь на взгляды Гесиода и на учение милетских натурфилософов, учение Гераклита о «едином» идет дальше. Поэтому слово «космос» имеет значение гармоничного структурно организованного и упорядоченного посредством обменов целого, своего рода «мирового порядка», исходными процессами которого являются процессы компенсации и декомпенсации, которые подобны отношениям между должником и кредитором:

«Имени Правды (Дике) не ведали бы, если бы не было этого».

Никто из древнегреческих философов не сумел интегрировать знание о мире так, как это сделал Гераклит, продумав найденную им причинно-следственную связь во всех аспектах бытия, начиная с осмысления социальных ритмов — обменов, и кончая осмыслением всей природы.

«Удовольствие — неудовольствие, знание — незнание, большое — малое — одно и то же, вверх — вниз кружащееся и обменивающееся в игре Вечности» (D 16).

При этом обмен товаров понимается Гераклитом так, что несправедливость «адикии» компенсируется справедливостью «дике», а его мышление пополняется новой, более общей универсалией — понятием «сходящееся-расходящееся, которое в наших работах осмыслено как «ортогональное Гераклита».

Осмысляя все обменные процессы как уничтожение и возникновение противоположностей, Гераклит создал науку о всеедином, которое и есть «мудрое» или Бог. Ибо

«Бог: день — ночь, зима — лето, война — мир, избыток — нужда»….

Все встало на свои места: все кусочки мозаики уложились в учении Гераклита в целостную картину, которая как по ступенькам лестницы ведет от одной структуры мышления, к другой — более сложной. Поэтому самое главное в учении Гераклита — это не учение о борьбе противоположностей — об этом учил Гесиод и философы из Милета. Главное — это понимание им обменных процессов как некой тотальной гармонии, как образца, объединяющего природный и социальный порядок:

«Все обменивается на огонь и огонь на все, подобно тому, как на золото товары и на товары золото».

Высказанная в этом фрагменте мысль, подкрепленная демонстрацией шарнирной модели «сходящееся-расходящееся», в конечном счете, способна объяснить множество как природных, так и социальных обменов, поскольку она обладает не только наглядной очевидностью, но и научной достоверностью, обусловливающей интеграцию естественнонаучного и гуманитарного знания.

При этом в любых колебательных системах эта связь организована таким образом, что если одна пара, уничтожаясь, сходится к положению равновесия, т.е. к промежуточному (компенсация), то вторая пара возникает из промежуточного и расходится (декомпенсация). Поэтому образ лука специально и был выбран философом для демонстрации того, как «единое» расходясь, например, в горизонтальном направлении сходится с собой в вертикальном направлении.

Итак, отношения противоположностей послужили древнегреческим натурфилософам в качестве основания для самых широких обобщений. Однако все эти мыслители за исключением Гераклита (и, может быть, Анаксимандра), так и не сумели убедительно показать взаимосвязь между процессами уничтожения и возникновения, компенсации и декомпенсации, «дике» и «адике».

Гераклит же продумал эту связь во всех аспектах бытия, начиная с гармонии лука и лиры, и кончая осмыслением социальных ритмов — обменом товаров в котором несправедливость «адикии» компенсируется справедливостью «дике». Однако сущность этого важного открытия осталась не понятой ни большинством современников Гераклита, ни его ближайшими потомками.

Только через две с половиной тысячи лет после Гераклита, осмысливая обмен товаров в буржуазном обществе, Карл Маркс писал:

«товары уходят как меновые стоимости, а приходят как потребительные стоимости».

При этом обмен товаров К. Маркс понимал не иначе, как отношение меновой и потребительной стоимостей, каждая из которых представляет собой пару противоположностей, обусловливающих двигательную силу социального процесса, его энергетику. Впервые в социогуманитарных науках был использован способ, позволяющий с разумных позиций осмысливать социальные и гуманитарные проблемы с позиции ортогонального Гераклита. Но, по существу, он так и остался не востребованным.

Литература

1. Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М., «Мысль», 1975. С. 121 — 168.

2. Гераклит Эфессккий: все наследие: на язках оригинала и рус. пер. Подготовил C. Н. Муравьев. М., «Ад Маргинем Пресс», 2012. С. 7.

3. Гесиод. Теогония. Работы и дни. // Эллинские поэты. / Пер. В.В.Вересаева. М., 1963.

4. Драч Г. В. М.К.Петров цитирует Гераклита // Проблемы и дискуссии в философии России второй половины XX века: идеи М.К.Петрова (XXVI-е «Петровские чтения»): Материалы Международной научной конференции / Под ред. проф. А. Н. Ерыгина. — Ростов н/Д: Донское книжное изд-во, 2013. С. 95 -112.

5. Драч Г. В. Рождение античной философии и начало антропологической проблематики. Электронная копия. Библиотека философской мысли Юга России. Ростов — на — Дону.

6. Кротов Виктор. Заблудившаяся философия. (XXI век — время исправления философской парадигмы) http://www.port-folio.org/part94.htm

7. Маковельский А. О. Досократики. Первые греческие мыслители в их творениях, в свидетельствах древности и в свете новейших исследований. Ч. 1. — Казань, 1914.

8. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд., Т. 13.

9. Ротенфельд Ю. А. Возродить мшление Аристотеля — значит изменить мир // Историко-философские исследования М.К.Петрова в горизонте проблем современности: Материалы Международной научной конференции (25-е «Петровские чтения») / Под ред. проф. А. Н. Ерыгина. — Ростов н/Д: ОАО «Дониздат», 2012. С. 84—94.

10. Ротенфельд Ю. А. Учение Гераклита об «обменах между противоположностями» — ключ к будущей интеграции естественных и гуманитарных наук // Роль университетов и проблемы онаучивания общества: Сборник научных трудов. Философское и культурологическое россиеведение. Вып. 24. / под ред. доц. М. А. Дидык. — Ростов-на-Дону: Издательство Южного федерального университета, 2015. — 166 с.

11. Ротенфельд Ю. А. Философия как наука: двадцать пять потерянных веков // Проблемы и дискуссии в философии России второй половины XX века: идеи М.К.Петрова (XXVI-е «Петровские чтения»): Материалы Международной научной конференции / Под ред. проф. А. Н. Ерыгина. — Ростов н/Д: Донское книжное издательство, 2013. С. 225—230.

12. Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М.: Наука, 1989.1. Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М., «Мысль», 1975. С. 121 — 168.

2. Кто виноват?

Где не было умысла, там нет и вины. Ливии Тит

Поставленный А. Герценом вопрос «Кто виноват?» вполне подходит к осмыслению ситуации, в которой оказалась доведенная до абсурда и окончательно зашедшая в тупик современная философия. Она не только не помогает ориентироваться в жизни, но предлагая множество противоположных мнений, напротив, очень часто дезориентирует людей.

А все началось с осмысления Парменидом и Зеноном гераклитовской гармонии «лука и лиры», объясняющей процессы возникновения (из ничего) и уничтожения (в ничто) противоположностей, описанных Гераклитом как взаимодействие двух пар противоположностей — сходящейся и расходящейся пары. Тогда как Парменид, напротив, считал невозможным, «чтобы из небытия возникало что-нибудь иное по сравнению с ним самим» (М 18 В 8). То же говорит и Мелисс (М 20 В 1, пер. Гомперца): «Из ничего никогда не может возникнуть нечто».

«Какой бы из этих формулировок ни отдать первенство, — пишет по этому поводу А. Богомолов, ясно, что обе они выражают необычайно важную для дальнейшего развития философии и научного знания вообще мысль: бытие неуничтожимо и не может возникнуть из ничего».

По Гераклиту же выходило, что по мере уничтожения одной пары противоположностей (переход ее в ноль, в «ничто»), из «ничего» возникает вторая пара противоположностей, ортогональная первой паре. То же касалось и знаменитой теоремы Пифагора, в которой по мере уменьшения до нуля, т.е. уничтожения одного катета, из нуля возникает и увеличивается до максимума второй катет.

Борьба, начатая Парменидом и Зеноном против учений Гераклита и Пифагора, фактически, привела к тому, что только зародившаяся философия, понимаемая как объективная наука, потеряла суть главного направления умственного развития и, в конце концов, оказалась в тупике, из которого по сей день не может выбраться.

Парменид (ок. 540 — 470 гг. до н. э.) был современником Гераклита, но направление, которое он придал мышлению, в корне отличается от того, чему учил Гераклит. В итоге, оба учения навсегда остались олицетворением «противоположных», а, вернее, совершенно разных методов. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Если первый строил учение, опираясь на органы чувств и разум, отражающий объективные природные и социальные связи, то второй связывает свою философию с опорой на рассудок.

Основной труд Парменида — поэма «О природе» состоит из Пролога и двух частей. В Прологе повествуется о том, как юный Парменид направляется к богине справедливости Дике, которая сообщает ему о том, что знание, опирающееся на чувства, является всего лишь мнением (докса), тогда как истина является продуктом разума. В соответствии с этим одна часть поэмы называется «Путь истины», а другая — «Путь мнения».

Подозрение ко всему релятивному приводит Парменида к тому, что мир бинарных оппозиций оказывается под сомнением. Пытаясь найти опору для мышления, Парменид решает, что истинный мир является миром непротиворечивых классификационных понятий. Тогда как мир конкретных различий, осмысляемый в сравнительных понятиях, объявляется неистинным миром и переводится в разряд мнений. Чувственному восприятию человека дан только изменчивый, текучий, противоречивый мир. Что же касается вечного, неизменного и тождественного себе бытия, то оно доступно только мышлению, исключающему относительность и противоречивость. Поэтому предлагаемая Парменидом точка зрения — это взгляд на мир с позиции абстрактного тождества: А = А, т.е. с позиции рассудка.

Парменид впервые обратил внимание на то, как мы мыслим, и вплотную подошел к закону запрещения противоречия — главному формально-логическому закону. В этой связи Парменид резко выступает против лишенных знания людей, которые «бродят о двух головах». Речь здесь идет об ионийских философах:

«Коим «быть» и «не быть» одним признаются и тем же

И не тем же, но все идет на попятную тотчас».

Следует отметить, что поэма Парменида «О природе» в общем-то, хорошо сохранилась. В то же время прозаическому сочинению Парменида «Ахиллес» не повезло. От него сохранилось одно лишь название, свидетельствующее о том, что Парменид одним из первых подверг критике дихотомическое деление системы противоположностей на подсистемы противоположностей, которым, видимо, активно пользовались все ионийские мыслители.

Развивая дальше учение Парменида, Зенон предлагает 45 антиномий, именуемых «логосами». Все они неопровержимо свидетельствовали о противоречивости небытия, движения и множественности, а, следовательно, по Зенону, об их объективной невозможности.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что понятие «логос» введено в философский язык не Зеноном, а Гераклитом. Здесь логос — это смысловая, разумная упорядоченность бытия и сознания, выраженная в сравнительных понятиях, что указывает на отношение парадоксов именно к учению Гераклита. При этом один из парадоксов Зенона «Ахиллес» — служил логической моделью «сходящегося», тогда как другой — «Дихотомия» — моделью «расходящегося». В учениях элеатов, которые в какой-то мере были последователями Пифагора, им могла соответствовать геометрическая модель — прямоугольный треугольник, один из катетов которого может уменьшаться от максимума до нуля (уничтожение), по мере того, как другой катет (возникновение) увеличивается от нуля до максимума.

Но если Гераклит рассматривал самодвижение бытия как вполне объективный природный процесс, обусловленный отношением двух пар противоположных тенденций, то Зенон рассматривал движение, совершающееся по воле мыслящего субъекта. Для этой цели ему вполне достаточно было рассматривать динамику катетов одного из прямоугольных треугольников, в рамках теоремы Пифагора, отражающей лишь одну четвертую часть «единого» Гераклита. В этом проявилось отличие между мысленным экспериментом Зенона и реальным физическим процессом, выраженным Гераклитом в сравнительном понятии «сходящееся-расходящееся», которое в нашей терминологии представлено ортогональной диспозицией.

Осмысление бытия средствами пифагорейской математики позволило философам элейской школы поднять ряд важнейших вопросов, среди которых возник вопрос о пределе делимости «сходящегося» и «расходящегося» их положениями равновесия, «промежуточным». Идет ли это деление до бесконечности (интенсивная бесконечность) как, видимо, думали ионийские философы, или же оно ограниченно некой неделимой, хотя и очень малой, но конечной величиной?

Зенон показал противоречивость как одного, так и другого предположения. Две его антимонии («Стрела» и «Стадий») направлены против движения в дискретном пространстве. А две другие («Ахиллес» и «Дихотомия») — в непрерывном пространстве.

Дихотомическое деление, т.е. деление на два выбрано не случайно. Оно обусловлено существованием промежуточного между «избытком» и «недостатком», которое помимо нашей воли делит «единое» на две противоположные подсистемы. При этом каждая из подсистем, объективно, своим промежуточным, снова делится на противоположные подсистемы и так далее. Речь здесь идет об актуальном бесконечном процессе самоделения реальности на противоположные подсистемы.

Поэтому вопреки мнению Аристотеля и следующих за ним поколений математиков, физиков и философов, Зенон был прав: Ахиллес никогда не догонит черепаху, если под героем троянской войны понимать максимальное значение «сходящегося», т.е. уменьшающегося, уничтожающегося катета в любой данный момент времени, а под черепахой — значение промежуточного между нулем и максимумом.

Более того, под промежуточным не обязательно понимать положение равновесия, строго лежащее между экстремумами, поскольку промежуточным является любая точка, взятая между ними. Поэтому вполне справедливо отмечают, что Ахиллес не догонит не только Гектора, но даже медлительную черепаху.

Так считали Парменид и Зенон с полной уверенностью, что это было очевидно каждому, кто исследовал «сходящееся» как динамический континуум. И даже тогда, когда Ахиллес заканчивал свой бег, количество и порядок стоящих впереди него промежуточных элементов не изменились. По мнению элеатов, это свидетельствовало об абсолютной невозможности полного уничтожения, поскольку какой бы ничтожно малой не была бы оставшаяся часть пути, она все равно могла быть разделена на противоположности. Таким образом, трудности, возникшие с «преодолением» парадокса «Ахиллес» связаны с тем, что мысленный эксперимент потомков был поставлен иначе, чем его ставили элеаты, осмысляя учение Гераклита.

Но перед античными философами стоял и другой вопрос: если пространство «сходящегося», т.е. уменьшающегося катета бесконечно делимо и абсолютное уничтожение невозможно, то каким образом может возникнуть величина, отличная от нуля, «расходящееся», т.е. увеличивающийся, возникающий катет? Иначе говоря, если из ничего не может возникнуть нечто, то как объяснить возникновение нового, того, что еще не существовало? Каким образом из ничто, может возникнуть нечто?

Было очевидно, что если к ничему, прибавлять ничего, то сколько бы мы это не повторяли, ничего не должно измениться — ничто так и остается ничем. Поэтому в отношении «расходящегося» или возникающего, увеличивающегося катета было ясно: прежде, чем достигнуть максимума, он должен достигнуть своей половины. Чтобы преодолеть половину, необходимо преодолеть половину половины и т. д. Движение не может не только завершиться, но и начаться. Это было объяснением противоречивости другого логоса Гераклита — «расходящееся», который элеаты называли «Дихотомия».

Аргументы Зенона связаны между собой настолько, что отрицание возможности начала движения в парадоксе «Дихотомия» ставит вопрос о начале движения в парадоксе «Ахиллес». Это значит, что Ахиллес не только не догонит черепаху, он даже не сможет начать движение в ее сторону.

Все это, по мнению Парменида и Зенона, должно было рассматриваться как еще один (не зафиксированный Аристотелем, но с необходимостью, на мой взгляд, следующий из учения Парменида Ю. Р.) парадокс и неопровержимо доказывало невозможность самодвижения «сходящегося» и «расходящегося», как порознь, так и совместно.

Непонимание элеатами предложенной Гераклитом гармонии «лука и лиры» оказало катастрофическое воздействие на познание: в своем развитии философское мышление (мудрость) было не только остановлено, но и отброшено назад. В результате развитие конкретных наук было задержано на две тысячи лет, вплоть до 14 — 15 веков, когда схоласты позднего средневековья Жан Буридан и Николай Орезм обратили внимание на природные циклические процессы, с освоения которых и началось восхождение современного естественнонаучного познания.

Стремясь найти нечто устойчивое в непрерывном возникновении и уничтожении реальных вещей, пытаясь выразить это неизменное начало в логически определенной форме, элеаты приходят к идее абсолютно тождественного, однородного и неделимого на части бытия, которое определяется не действительным миром чувственно-конкретных форм, а непротиворечивым предельно общим классификационным понятием. Это позволило элеатам разделить истинно сущее, умопостигаемое — бытие, и мнимо существующее, чувственно-воспринимаемое — мир конкретных явлений.

Противопоставляя мышление общими классификационными понятиями чувственному восприятию, они объявили непротиворечивое рассудочное мышление единственным источником истины. На этом основании, они отрицали всякое различие, поскольку признание различий приводило к противоречию в мышлении.

Столкнувшись с противоречиями бытия, элейские философы пришли к выводу: существует все то, что непротиворечиво, отвергнув, таким образом, существование самодвижения, множественности и ничто. Вместе с тем, они отвергли и объясняющее их существование учение ионийских мыслителей, в том числе и учение Гераклита с соответствующим этой цели понятийным аппаратом — сравнительными понятиями, л о г о с а м и.

Кроме того, учение элеатов показало, что число не всесильно. Поэтому Парменид и Зенон выступили и против пифагорейцев, противопоставив их учению о числовой гармонии свое новое логическое учение. Авторитету пифагорейской философии был нанесен серьезный удар.

Отказавшись от точек зрения физиков и математиков, элеаты дали образец рационального рассудочного мышления. Кроме того, они первыми попытались понять мир, применяя к многообразию вещей понятия предельной общности: бытие, небытие, движение и др.

А поскольку осмысление сущности бытия с позиций абстрактного тождества было связано у них с установлением моментов его устойчивости, постольку Платон называет элеатов «неподвижниками», а Аристотель — «нефизиками». Не желая того, элеаты продемонстрировали тупик, в который попадает конкретно-научная и конкретно-всеобщая (философская) мысль, игнорирующая позиции опытного знания, в то время как Гераклит и некоторые из его предшественников признавали множественность, динамичность и релятивность бытия.

С релятивистских позиций рассматривали мир и софисты — платные учителя мудрости. Главное, чему учили многие из них — было искусство побеждать про­тивника в спорах и в тяжбах, поскольку умение говорить и убеждать в народных собраниях и судах становится необходимым условием успешной деятельности. Под софистикой стали понимать умение любыми путями доказывать свою правоту, умение представлять черное — белым, а белое — черным, холодное — горячим, а горячее — холодным и т. д.

Например, «теплое» можно было рассматривать как противоречивый объект, т.е. как «горячее» и «холодное» одновременно. Поскольку относительно «горячего» — оно было «холодным», а относительно «холодного» — «горячим».

Учение о том, что все в мире относительно — это релятивизм. В гносеологии (учении о познании) он означает, что истина относительна, что она зависит от выбранных позиций: от условий, от места и времени, от обстоятельств.

В учениях софистов не было единства. Их взгляды отличались даже по основным вопросам. Потеряв веру в общезначимую, всеобщую и объективную истину софистика с неизбежностью вела к отрицанию возможности всякого познания, к скептицизму. В конечном счете, все это вело к разложению науки. Особенно опасным это было в области этики, где субъективная истина вносила разложение в область гражданских и нравственных законов.

В отличие от софистов, многие из которых осмысляли мир с точки зрения сравнительных понятий и признавали относительность истины, Сократ (ок. 469 — 399 гг. до н. э.) стремится найти общеобязательное, абсолютное знание. А это означает, что Сократ игнорирует релятивность бытия и служащие для его описания сравнительные понятия, с позиции которых все чувственно воспринимаемые вещи имеют относительное значение, изменяются, возникают и исчезают. Кажущееся большим по отношению к одной вещи, оказывается малым в сравнении с другой. И здесь, казалось Сократу, нельзя найти такой ориентир, который смог бы стать единственной и надежной опорой нашему уму.

Иное дело абсолютные, классификационные понятия, которые отражают общее, одинаковое в вещах. У Сократа не было сомнения в реальности существования общего, которое он понимает в виде вечных, неизменных сущностей, как истинное, идеальное бытие.

Ни у Сократа, ни у Платона не вызывало сомнений: это подлинная реальность, которая не идет ни в какое сравнение с преходящим и релятивным бытием вещей. Более того, знание о чувственно воспринимаемом мире не только объявляется «мнением», но как бы автоматически исключается из сферы чистого разума, из подлинного знания.

Произошел окончательный переворот в воззрениях: подлинное знание досократиков о релятивном мире объявляется «мнением», тогда как мнение о существовании абсолютных сущностей возводится в ранг подлинного «знания». Так место разумного конкретно-всеобщего философского мышления занимает абстрактно-всеобщее рассудочное мышление предельно общими классификационными понятиями.

Будучи врагом со­фистики, Сократ считал, что каждый человек может иметь свое мнение, но истина для всех должна быть одна. На достижение такой истины и направлена философия. То же касалось не только полемики с софистами, но и его отношение ко всем предшествующим философам, занимающимся изучением природы. Все они, опираясь на разные точки зрения, давали разные картины мира, что свидетельствовало о невозможности твердого знания. Указанная ситуация и обусловила поворот сократовской философии от изучения релятивной действительности к абсолютному бытию, от изучения природы к изучению человека, как главной темы его философских размышлений.

Вслед за элеатами Сократ возводит знание на уровень предельно общих классификационных понятий. Но именно он первым обратил внимание на то, что если нет понятия, то нет и знания. Поэтому смысл всей философии Сократа в том, чтобы найти определение, понятие.

Вместе с тем, любое определение классификационного предельно общего понятия изначально не может вместить в себя все многообразие частных случаев, т.е. не может претендовать на полное абсолютное знание.

Тем не менее, и сегодня еще существует вера в рассудочную дифинитивную философию, в рамках которой происходит то же самое, что и раньше: идут споры и даются десятки определений тому или иному понятию, например, тому, что такое культура, цивилизация и т. д. И спорам этим нет, и не будет конца.

Убеждение в существовании объективной истины означает у Сократа, что есть и объективные мораль­ные нормы, стоящие выше индивидуальных мнений и общие всем людям, что различие между добром и злом не относительно, а абсолютно. Поэтому для Сократа дело заключалось в том, чтобы оградить молодое поколение, как и умы самих управителей, от влияния низменных идей, появившихся в греческом обществе в связи с деятельностью некоторых софистов.

Сократ стремится находить объективные гносеологические позиции, позволяющие находить не относительную, а абсолютную истину. Так поступали элеаты. Однако предметное поле их философии в корне отличалось от сократовского. Предельно общие классификационные понятия они искали и находили для осмысления природы. Интересам же Сократа были чужды как природа в целом, так и математика, физика и другие конкретные науки, поскольку для этики, как ему казалось, они не имели ценности.

Сократ надеялся, что в этом исключительно этическом направлении, с помощью предельно общих понятий ему удастся постичь самую сущность явлений, господствующих над всеми частными случаями человеческой жизни. Поэтому Сократ понимал философию как систему наиболее общих классификационных понятий об общеобязательном законе добра. Определение того, что такое справедливость, рассудительность, мужество, истина, красота, взятые сами по себе, были в центре раздумий Сократа. Поэтому, в истории древней европейской философии учение Сократа воспринимается как некий водораздел.

До Сократа философия, в основном, изучает природу, в которой человек представляет собой только одну из ее частей.

После Сократа философия утверждает проблему человека в качестве главной темы своих размышлений.

Вслед за элеатами, Сократ отвергает мышление сравнительными понятиями и переходит к мышлению классификационными понятиями предельной общности. Этот шаг позволяет избавиться от релятивизма софистов, позволяет перейти к понятийному знанию, обусловленному формально-логическим мышлением на основе отношений абстрактного тождества и абстрактного различия: А и не-А. Поэтому мышление Сократа, как и мышление элеатов, не выходит за пределы рассудочного мышления, тогда как другие досократики, в том числе и софисты, осмысливали реальность с позиций разума. Именно Сократ положил начало традиции, характеризующей европейскую классическую философию в целом. Именно Сократ и его последователи, окончательно завели философское мышление в лабиринт мнений, из которого вот уже более двух с половиной тысяч лет оно никак не может выбраться.

В результате деятельности Сократа, а затем и Платона философия сделала второй после Парменида шаг назад с позиций хотя и примитивного, но разумного восприятия действительности, к рассудочному непротиворечивому мышлению.

Именно платоновский Сократ определяет знание как мысль, направленную на фиксацию общих черт предметов и определяет познание как нахождение общих понятий. Но если Сократ ограничивал их приложение областью этики, то Платон расширил применение сократовского метода, а значит, и рассудочного абстрактно-всеобщего мышления на всю область познания.

Борьба Платона против релятивизма и исключение из философского мышления всего спектра сравнительных понятий, введение которых в познание обусловило появление конкретно-всеобщего предфилософского и философского мышления, знаменовала собой окончательный разрыв между элейской и ионийской традициями.

Ионийцы были создателями мудрости (философии) как объективной науки, как конкретно-всеобщего способа теоретизирования.

Элеаты — Парменид и Зенон, а затем Сократ и Платон — ее разрушителями. После Платона разумное философское мышление, как мышление сравнительными понятиями, постепенно зачахло. Аристотель был последним философом, кто пытался оживить этот познавательный процесс. Но и его гений не сумел удержать философию от падения, от ее возврата к рассудочному способу мышления, что, в конечном счете, и определило раскол культуры на две частиРоссии и за рубежом: материалы второй заочной междунар. науч.-практ. конф. (25—28 февраля 2013 г.): в 4 ч. — Ч. I, кн. 1. С. 10 — 22..

Произошел незаметный подлог, или точнее сказать, переход с одного, более высокого способа мышления на другой, менее высокий, совершенно не пригодный к решению философских проблем. Ибо без конкретно-всеобщих сравнительных понятий философия Платона перестала быть объективной наукой, т. е. Философией с большой буквы, опирающейся в своих началах на сравнительные понятия как на Слова Всесильного. Она стала рассудочной, хотя и талантливой литературой, соответствующей платоновскому характеру, более литературному и поэтическому, нежели научному. Так произвольно выбирая начала, философы оказались в лабиринте ходов, обусловленных субъективным рассудочным мышлением.

Литература

1. Богомолов А. Диалектический Логос: Становление античной диалектики. http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/bogom/04.php

2. Гайденко П. П. История греческой философии в ее связи с наукой. Изд. 2-е, испр. Издательство: М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, 264 с.

3. Наан Г. Понятие бесконечности в математике и космологии // Бесконечность и Вселенная. М., 1969. С. 16.

4. Ротенфельд Ю. А. Возродить мышление Аристотеля — значит перейти от рассудка к разуму в социально-гуманитарных науках // Современное социально-гуманитарное знание в России и за рубежом: материалы второй заочной междунар. науч.-практ. конф. (25—28 февраля 2013 г.): в 4 ч. — Ч. I, кн. 1. С. 10 — 22.

5. Ротенфельд Ю. А. Запечатанная книга: Кризис понимания. Кн. 2. Философия, или тень мудрости: Альтернативный курс древней европейской философии. — Луганск: Свїтлиця, 1999. С. 32 — 40.

6. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. Подг. А. В. Лебедев. — М.: «Наука», 1989. С. 296.

3. Найти философский камень

«Мудрость в том, чтобы знать все — как одно».

Гераклит

Фразеологизм «философский камень» — термин алхимии. Часть алхимиков искала способ, с помощью которого можно было превращать различные простые вещества в золото и в результате стать богатыми. Другая часть искала эликсир для исцеления болезней и омолаживания стариков. А поскольку в прошлые времена не удавалось решить эти задачи, постольку выражение «искать философский камень» часто преображали в символ безнадежных поисков правильного решения.

Но на выражение «искать философский камень» некоторые ученые смотрели иначе, видя в нем стремление людей, противоборствовать устоявшимся в сознании частным знаниям. Поэтому в качестве философского камня они искали некие универсальные знания, делающие человека владыкой мира, открывающие ему цель человеческой жизни, его предназначение. И в этом смысле поиск философского камня — это желание найти выход к более общему, нежели частичное, ограниченное теми или иными рамками, знанию. Поэтому философский камень символизирует универсальный ключ, некую универсальную формулу, обеспечивающую решение многих задач и раскрывающую первопричины многих явлений.

Речь идет не о решении тех или иных конкретных вопросов, которые каждый раз требуют конкретных ответов, а об общем направлении поисков и размышлений: что взять за исходный пункт, общее и от него спускаться к частному или исходить из частного и от него подниматься к общему

Найти философский камень, значит, достичь такого расширения сознания, которое было бы сродни взгляду на окружающий мир «с высоты птичьего полета», принципиально отличающегося от обычного приземленного взгляда и обычных, частных моделей мышления. Поэтому наука — это не только более глубокое проникновение в реальность, в самые исходные ее начала — это поиск и более широких ее горизонтов. Причем, чем большая степень обобщения, тем больший круг явлений охватывает наука. Расширение этих горизонтов изначально призвана была давать философия, для которой поиск философского камня был одним из важнейших смыслов мудрости как пути духовного самосовершенствования человека.

«Поэтому, надо иметь в виду, что алхимия это не только (и не столько) великое учение о поисках путей превращения веществ в золото, но и знание путей изменения, духовного преобразования самого человека».

Несмотря на то, что символ философского камня имеет множество различных значений, наиболее распространенная трактовка описывает его суть как циклическую природу космоса, как чередование созидания и разрушения, как постоянного перерождения. Идейные его истоки коренятся в учениях о четырех стихиях — огне, воздухе, воде и земле, способных превращаться друг в друга.

Очень часто символом философского камня выступает свернувшийся в кольцо и пожирающий свой хвост змей Уроборос. Алхимики считали его отображением циклического процесса, в котором нагревание, испарение, охлаждение и конденсация жидкости способствовали процессу очищения элементов и преобразования их в философский камень.

Символ уробороса имеет богатую историю. Он является одним из древнейших известных человечеству символов, который используется в религии, магии, алхимии, мифологии. Заметную роль он играл в учении христианских гностиков. Здесь уроборос был отображением свернувшейся в кольцо змеи, имеющей двенадцать частей, символизирующих двенадцать месяцев года, а также олицетворением процесса трансформации четырех элементов, того, что у буддистов называют «колесом бытия», воплощением полного жизненного цикла, символом единства всех вещей, одним из аналогов которого является крест, представлявший ориентацию во времени и пространстве. Крест дает пересечение ортогональных энергий, соединяя во времени день и ночь, вечер и утро, а в пространстве север и юг, восток и запад.

Другим крестообразным символом циклического движения является свастика. Ее четыре луча, дополняющие фигуру креста и направленные по ходу кругового движения, вызывают в сознании человека образ вращающегося по часовой стрелке колеса. Свастика является универсальным и широко известным символом, который встречается в Древнем Египте, в Древней Греции, в Индии и Китае. Отмечают, что свастика — это каббалистический знак, отражающий противоположность и динамику четырех взаимосвязанных состояний. К сожалению репутацию этого замечательного символа сильно подорвали нацисты со своей звериной бесчеловечной политикой.

Математическое выражение понятия «философский камень», отражающее разнообразные циклические процессы дает Пифагор. Это теорема о «пифагоровых штанах» — квадрате на гипотенузе, равновеликом двум квадратам на катетах». Причина востребованности теоремы Пифагора — это ее значимость и ее красота. Она имеет около пятисот различных доказательств, что свидетельствует об огромном числе ее конкретных реализаций. В физическом смысле теорема Пифагора выражает закон сохранения.