Бесплатный фрагмент - Философия как наука

Благодарю покойного моего брата Володю Тильмана за подаренные мне рисунки в знак понимания и признания тех идей, которые я высказывал ему, не будучи еще профессиональным философом.

Выражаю благодарность моим друзьям и коллегам, поддерживающих и разделяющих мои идеи.

Благодарю жену — первую слушательницу, самого строгого критика и самого сильного моего сподвижника и вдохновителя.

Редактор Л. А. Дорожина

Художник В. И. Тильман

Все права защищены.

Впервые эта книга была опубликована в 2008 году на основе разработанного мной нового философского направления — неклассическая диалектика. Она называлась «Миссия Патриарха» и была издана символическим тиражом, что предопределило ее судьбу — книга осталась неизвестной. А поскольку ценность книги сохраняется и сегодня, постольку я решил разделить книгу на две части. Название одной из них я оставил прежним. Тогда как название данной книги я вынужден был заменить на более подходящее — «Философия как наука».

I. Введение. Свобода от разума и путь к нему

От разума к рассудку. Проблема взаимосвязи рассудка и разума пронизывает всю историю европейской философии. Их различение наметилось уже в древности. В философии Аристотеля — это пассивный и активный разум, тогда как уже в средние века, например, в учении Николая Кузанского рассудок и разум — интеллект — понимались как ступени познания. Однако наиболее углубленно взаимосвязь этих категорий рассматривается в немецкой классической философии.

Так, например, И. Кант считал, что познание складывается из трех ступеней: чувственного, рассудочного и разумного. Органы чувств дают нам ощущения и восприятия, которые, как явления, упорядочиваются рассудком путем создания понятий и категорий. Выйти за пределы чувственного опыта и постигнуть сущность вещей, понять их такими, какими они существуют независимо от нас, может только разум. Но попытки разума постичь сущность окружающего мира оказываются тщетными.

Иной в этом вопросе была позиция Гегеля, который сделал попытку постичь рассудочное и разумное мышление в их диалектической связи, в единстве. По его мнению, рассудок — это низшая ступень мышления. Он способен давать всего лишь застывшие определения вещей, расчленять объекты на части, фиксировать их противоположные стороны.

Под рассудочной стороной мышления обычно понимают способность последовательно и непротиворечиво рассуждать с субъективных точек зрения, приводить наши знания в определенную систему.

В разумном мышлении понятия должны выступать в динамике, отражая изменчивость, процессуальность и объективность бытия. Здесь заключено различие между рассудочной формальной логикой и разумной диалектической логикой, которая в учении Гегеля в полной мере так и не смогла стать реальностью. Не стала она воплощением разума и в более позднее время, несмотря на усилия многих поколений философов.

Как же могло случиться, что, продвигаясь по пути от рассудка к разуму, и претендуя на роль «науки наук», философия в течение двух с половиной тысяч лет не только не обрела искомое, но напротив, пошла вспять, полностью потеряв направление интеллектуального развития?

И сегодня философия не только не может возвыситься над рассудочным мышлением, но, напротив, все более утопает в иррационализме, впадает в мистику.

Поэтому свободная философия, как ее понимал, например, Н. Бердяев, т.е. — стремление человеческого духа быть свободным от реальности, от рабства у необходимости, — это движение разума вспять.

«Научная логика, пишет Н. Бердяев, есть орудие приспособления к необходимости, в ней есть покорность мировой необходимости, и на ней лежит печать ограниченности этой необходимостью, этой данностью». «Философия, — продолжает Н. Бердяев, — есть принципиально иного качества реакция на мир, чем наука… Подчинение философии науке есть подчинение свободы необходимости. Научная философия есть порабощенная философия, отдавшая свою первородную свободу во власть необходимости».

Стихия философии — свобода от «мира», а не необходимость.

Вместе с тем, во все времена были попытки превратить философию в науку, согласовать ее с природной необходимостью, поскольку источником знания всегда выступала реальность. Не случайно философия всегда стремилась к четкому отделению субъективного мнения, связанного с произвольными размышлениями субъекта, от интерсубъективного и объективного знания. Подразделение на знание и мнение было одной из предпосылок возникновения науки. Однако философия в этом отношении никакого существенного прогресса не добилась. Так может, нужно принять тезис Н. Бердяева о том, что

«философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной»?! «Философия есть искусство, а не наука».

На мой взгляд, дело заключается в том, что философское знание нуждается не только в рассудочном мышлении и в найденных им предельно общих понятиях — философских категориях, но и в разумном мышлении, выделяющем принципиально другие абстракции — некие структуры мысли, отражающие динамику и структуру бытия. Однако зародившаяся в античной философии система этих абстракций не только не получила движения вперед в последующие эпохи, а, напротив, философия растеряла и то, что было наработано. Я имею в виду те абстракции, которые Аристотель называет «видами противолежания», и считаю, что без их возрождения философия никогда не сможет претендовать на разумность. Она так и останется филодоксией — субъективной, рассудочной любовью к мнениям. Отсюда берет свое начало и рассудочность многих гуманитарных наук.

«Метафизика» Аристотеля как образец единства логики рассудка и логики разума. Общеизвестно, что три из четырех основных формально-логических законов, которым подчиняется процесс рассудочного мышления, были найдены Аристотелем. Это: закон тождества, закон непротиворечия, закон исключенного третьего, содержание которых было изложено в его главном произведении «Метафизика». Но это — только законы правильного мышления, а не сокрытые от поверхностного взгляда законы объективного мира. И Аристотель ищет глубже, пытаясь обнаружить самые исходные «начала» бытия, поскольку его главной целью является логическое обобщение всех известных ему и его предшественникам отношений действительности.

В этой связи, считает Аристотель, «следует найти основные роды различий, которые и будут началами бытия». Поэтому прежде, чем строить свою формальную логику, как и другие науки — физику или этику, Аристотель осмысляет «начала», обозначая их как «четыре вида противолежания»: «противоречащее» одно другому, «противоположное», «соотнесенное», «лишенность и обладание». А также последнее «откуда» и последнее «куда», которые обусловлены разного рода возникновением и уничтожением. Причем только одно из этих начал — «противоречащее» было использовано Аристотелем для обоснования рассудочной логики. Другие «начала» используются им в иных науках: физике, этике и служат «началами» разумного мышления.

Аристотель хорошо понимает, что в основе познания лежит сравнение вещей друг с другом, каждая вещь обозначается по отношению к каждой, как то же самое — тождественное, либо другое — различное. Поэтому тождество у него предполагает равенство, сходство предметов в каком-либо отношении. Но абсолютного, абстрактного тождества в действительности не существует, поэтому люди отвлекаются от несущественных различий и фиксируют свое внимание на тождестве предметов или их свойств. При этом тождество всегда существует в связи с различием. Любое понятие, например, «стол», «дерево» связано с умением различать и отождествлять вещи. А это умение и исторически, и логически предшествует возникновению речи, умению говорить.

Это значит, что в основе рассудочного мышления как первой ступени рациональности, отличающей человека от животного, лежит умение отождествлять и различать вещи, называя каждую из них своим словом. При этом не только закон тождества, но и закон непротиворечия, и закон исключенного третьего также базируются на понятии «противоречащее», в основании которого заложены предельные абстракции отождествления и различения — А и не — А.

Но в учении Аристотеля и, прежде всего, в его «Метафизике», помимо рассудочного мышления, довольно часто подразумевается и осмысляется разумное мышление. Оно обусловлено восхождением на более высокую ступень употреблением других видов противолежания: «соотнесенного» и «противоположного». Причем все без исключения виды противолежания заключают в себе момент не только интерсубъективного, но и объективного подхода к логическому осмыслению реальности.

От рассудка к разуму. Овладевать операцией «сравнение» и сравнительными понятиями, значит, шаг за шагом подниматься по ступеням познания, значит, с позиций разума осмыслять все более широкую и более полную взаимосвязь явлений, в том числе, — познавать с объективных точек зрения и социальные действия, определяющие всю общественную жизнь.

Первый из этих шагов был связан с развитием рассудочного мышления и с развитием речи, возникающей на основе умения отождествлять и различать ситуации, сравнивать вещи и их свойства. Сегодня на основе отношений «тождество» и «различие» как предельных абстракций отождествления и различения мы имеем приблизительно 100 — 200 тысяч слов разговорного языка, т.е. классификационных понятий, позволяющих осмысливать качественное многообразие мира.

Второй шаг в направлении интеллектуального развития был связан с началом разумного мышления, обусловленного выявлением других видов противолежания, а, значит, — с умением соотносить объекты одного и того же свойства: горячее с холодным, большее с меньшим, и т. п. В зависимости от выбранной точки зрения мы можем посмотреть на эти отношения по-разному: как на «противоположное» или как на «соотнесенное». Так, если стороны бинарной оппозиции рассматриваются как «избыток» и «недостаток» относительно середины, говорим о противоположностях. Если же одна из сторон осмысляется относительно другой — речь идет о соотнесенном. В дальнейшем, принимая «меньшее» за единицу измерения, человек осваивает величины, вводит в познание количественные понятия и логическую операцию «счет», позволяющую осмысливать количественное многообразие мира, использует градационную шкалу.

Выходит, что любое знание, в том числе и философское, должно быть представлено не произвольным образом, а в определенных стандартизированных формах. В качестве таковых у Аристотеля как раз и выступают виды противолежания, как такие «начала», которые отражают объективные отношения действительности. Это значит, что необходимым условием появления разумного мышления, а вместе с ним и философской науки, «первой философии», как ее называл Аристотель, — должно было стать создание особого языка, пригодного для объективного описания реальности.

Третий шаг также связан с операцией «сравнение», но он базируется на еще более сложном мыслительном конструкте — на использовании ортогональной диспозиции, которая в едином процессе отождествляет стороны не одной, а двух пар противоположностей, смещенных друг относительно друга по времени на четверть периода (или на угол 90 градусов). Ортогональная диспозиция, которая недоступна сегодня гуманитариям, позволяет осмысливать ритмы в неживой и живой природе, и, что самое главное, позволяет осмысливать социальные действия как обмены ресурсами. Осмысление более сложных отношений и процессов действительности требуют последующих шагов, каждый из которых дает еще более сложные абстракции, отождествляющие все более далекие различия бытия.

Операция «сравнение», дающая целый ряд видов противолежания, которые мы называем сравнительными понятиями, определяет универсальную парадигму познания, продвигаясь по которой, как по «лестнице существ», мы будем познавать реальность.

Однако в современной философии, как и во всех других гуманитарных науках с их рассудочным мышлением, операция «сравнение» и сравнительные понятия так и остались не востребованными и не разработанными до конца. А без них, лишенные разума гуманитарии не могут ориентироваться в релятивном мире, не могут осмысливать его с объективных позиций.

Подобно множеству чисел, сравнительные понятия можем выстроить в два параллельных ряда, и, по мере познания реальности, дополнять их все новыми, и новыми понятиями. Как по ступеням мы будем подниматься от познания тождественности вещей к постижению все более далекого их родства, а, значит, — к созданию все более полных теоретических моделей, отражающих разумность мироустроения.

Верхний ряд универсальной парадигмы познания через понятие «соотнесенное» дает возможность осмысливать количественные параметры реальности, тогда как нижний ряд, через понятие «противоположное» — позволяет осмысливать процессы самодвижения.

Наконец-то, становится понятным, почему при помощи философских категорий как предельно общих классификационных понятий невозможно получить теоретическое знание. Все они представляют собой только самую первую, рассудочную ступень познания, выявляющую только самые общие качества. Для теоретического знания нужны сравнительные понятия, дающие объективные точки зрения для разумного осмысления бытия, его структурных многообразий.

Но ведь эти, потерянные философией структуры мысли, были основанием древнегреческой мудрости с которой, фактически, начинается и современная теоретическая наука. Так может и нам нужно возвратиться к осмыслению этих мыслительных структур для обоснования современной научной философии?

Я убежден, что без этих абстракций, образующих действительно научную систему универсалий, философия как строгая наука никогда не сможет возродиться. Универсализм этих понятий — важнейшее условие будущей интеграции естественнонаучного и социогуманитарного знания.

II. Древнегреческое мышление по пути от рассудка к разуму

1. Три типа мышления

Познавая мир, человеческий разум изначально вынужден был разделить его на части, в которых намечались более мелкие участки. Чтобы не заблудиться, надо было обозначить их словами, с помощью которых в языке разграничивались те или иные качества, закреплялись и накапливались представления о предметах и явлениях природы. Этот начальный процесс познания стал возможным потому, что он опирался на умение человека сравнивать вещи: отождествлять или различать их на основе отношений тождества и различия. На этой основе возникают классификационные (или качественные) понятия обычного разговорного языка, использование которых можно отнести к самому первому типу мышления, отражающему качественное многообразие мира.

В современных языках можно насчитать от ста до двухсот тысяч классификационных понятий. Зародившись на заре цивилизации, этот тип языковых средств и соответствующий им рассудочный тип мышления, благополучно развивается и поныне. Им пользуются представители разных наук, люди высокой культуры: поэты, писатели, политические деятели, представители гуманитарных и социальных наук.

Следующий шаг связан с углублением познания и появлением зачатков научного или разумного мышления за счет того, что в рамках одного и того же свойства, например, температуры, длины или тяжести можно было также обнаружить различия. Это позволило выделить новое отношение, зафиксированное в понятиях «больше» и «меньше». Данное отношение еще в древности обозначили понятием «соотнесенное», поскольку сравнению подвергались объекты одного и того же свойства. Это отношение позволило переосмыслить мир в бинарных оппозициях и, кроме того, обусловило появление градации, выражающей изменение степени интенсивности того или иного свойства, что еще более расширило возможности познания.

Принимая меньшую величину в качестве единицы измерения, люди освоили операцию «счет», который обусловил появление нового класса языковых средств — количественных понятий. Причем, в более ранний период счет был ограничен двумя членами, т.е. для сравнения вещей достаточно было только двух понятий: «один» и «много». Тогда как позднее между ними стали появляться и другие числа: «два», «три», «четыре» и т. д. Постепенно складывался бесконечный числовой ряд, благодаря которому появилась возможность измерять отношение данной величины к однородной величине, взятой в качестве единицы измерения. Именно эти понятия формируют язык метрической науки, который отражает количественное многообразие мира и они же, более чем классификационные понятия учат человека размышлять.

На представленном ранее Рис. 1, отражающем развитие познания, показано, что освоение структурного многообразия мира идет в направлении от тождества к различию, что связано с отождествлением все более непохожих свойств реальности. Подобно становлению числового ряда, оно идет через нахождение следующих друг за другом сравнительных понятий, лежащих между предельными абстракциями отождествления и различения: «соотнесенное», «противоположное», «ортогональное», «дополнительное», «подобное», каждое из которых появлялось вслед за предыдущим и обуславливало собой революцию в познании.

Итак, освоение мышлением всего лишь трех отношений, обусловленных операцией «сравнение» и выраженных в сравнительных понятиях: «тождественное», «различное» и «соотнесенное», обусловили появление речи и счета. В отличие от классификационных и количественных понятий, которых в языке огромное множество, сравнительных понятий совсем немного. Но именно они позволяют, шаг за шагом, радикально изменять мышление, осмысливать во всем многообразии мира его единство.

На смену мифу и литературному рассудочному творчеству приходит новая форма общественного сознания — философия, в понятийный аппарат которой помимо классификационных и количественных понятий входит целый ряд сравнительных понятий: «избыток» и «недостаток», «сгущение» и «разрежение», «сходящееся» и «расходящееся» и других, отражающих собой структурное многообразие реальности. Недаром в древности говорили: «все познается в сравнении».

На мой взгляд, существуют три типа мышления, обусловленных преимущественным использованием трех типов понятий:

— Рассудочное, филологическое мышление, как любовь к слову — это мышление классификационными понятиями на основе отношений «тождественное» и «различное».

— Разумное, философское мышление как любовь к мудрому слову — это мышление классификационными и сравнительными понятиями на основе отношений «тождественное», «различное», «соотнесенное» и других.

— Научное мышление как любовь к точному слову — это мышление классификационными, сравнительными и количественными понятиями, а также огромным множеством математических абстракций разной сложности.

Первая ступень отражает качественное многообразие мира и характеризует недостаточно развитые, описательные науки.

Вторая ступень позволяет осмысливать качественное и структурное многообразие мира и обуславливает теоретическое знание.

Третья ступень дает точное количественное описание действительности.

В зависимости от поставленных целей человек по преимуществу использует тот или иной тип мышления.

Писатель, например, использует в основном классификационные понятия, не позволяющие выходить за рамки качественного многообразия мира.

А философ должен осмысливать реальность двумя классами понятий, постигая тем самым ее качественное и структурное многообразие.

Представитель конкретной науки, скажем, физики, пытается осмыслить не только качественные и структурные особенности мира, но и стремится найти его точные количественные характеристики.

Каждое время, и каждый народ по-разному расчленял и обозначал реальность в классификационных понятиях. Здесь не всегда возможна объективность, а это препятствует точному переводу с одного языка на другой. Однако содержание сравнительных и количественных понятий является однозначным для всех времен и для всех народов, поскольку отражает отношения такими, каковыми они являются на самом деле, сообщает истинное знание, предлагает действительный и однозначный образ мира. Эти понятия способствуют разумному, более глубокому пониманию действительности и взаимопониманию между людьми, так как одинаково делят мир на части, правильно отражают соотношение последних. Если бы люди опирались только на рассудок и на классификационные понятия, с которых собственно и начиналось познание, то они сумели бы выразить только качественное многообразие бытия и простейшие эмпирические законы.

Иное дело, когда мышление дополнено сравнительными понятиями. В этом случае появляется возможность осмысливать и систематизировать более широкий спектр отношений и процессов действительности, учитывать психические свойства людей, весь спектр их ощущений и чувств. На основе этих понятий можно упорядочить и сам язык, выделяя в лексике однообразные группы слов: синонимы, антонимы и др. В сравнительных понятиях можно отражать континуальность мира, его изменчивость и самоорганизацию.

К сожалению, за многовековую свою историю философия растеряла не только свой предмет, распределившийся между конкретными науками, она утратила и свою главную ценность — логическую операцию «сравнение», а, значит, она потеряла суть главного направления интеллектуального развития, обуславливающего ее разумность.

2. О точках зрения

Говорят «человек — мера всех вещей», подразумевая под этим нечто духовное и возвышенное. На мой же взгляд, все значительно проще: относительно температуры нашего тела, мы судим о холодном и горячем, относительно нашего роста — о большом и малом. С аналогичных позиций, мы можем говорить о добре и зле, мягком и твердом, сухом и влажном, и тому подобном. Приблизительно так же воспринимают мир и животные. Но в отличие от чувственного познания последних, человек стремится вынести систему отсчета за пределы своего организма, благодаря чему переходит от субъективной оценки реальности к ее объективному осмыслению. Но в любом случае в основе объективного знания лежит сравнение вещей.

Оценка бытия, опирающаяся на поиск тождественного, — это объективная оценка, поскольку за исходную «точку зрения» принимался тот или иной реальный предмет, то или иное свойство или отношение, с которым как с образцом сравнивалось все. И в этом отношении прав Аристотель, когда говорит, что

«каждая вещь обозначается по отношению к каждой, как то же самое (тождественное), либо другое (различное)».

Так на основе отождествления и различения объектов и свойств окружающего мира возникает язык классификационных понятий — обычный разговорный язык, классифицирующий мир и отражающий объективность его качественного многообразия. Но эти же классификационные понятия позволяют человеку осмысливать реальность не только с объективных, но и с субъективных рассудочных позиций, обусловливающих плюрализм мнений.

Что же касается количественного и структурного многообразия мира, то классификационные понятия, совершенно здесь непригодны, поскольку осмысление этих сфер действительности требует других понятийных средств: натуральных чисел и сравнительных понятий.

Следующий шаг позволяет человеку анализировать мир, пропуская его сквозь призму отношений «больше» и «меньше». В древности эти отношения называли соотнесенными, поскольку под большим, например, понимается «большее» по отношению к меньшему, а под меньшим — меньшее по отношению к большему». Поэтому соотнесенные стороны всегда находятся вместе, так как вне отношения друг к другу они не имеют смысла. В итоге одна сторона этого отношения является объективной точкой зрения для суждения о другой стороне.

Но удивительным является то, что эту же самую реальность можно рассматривать не только с позиции одной или другой противостоящей стороны, но и с промежуточной точки зрения, посмотрев на стороны как на отношение противоположностей. Выходит, что с одной позиции отношение «больше — меньше» можно рассматривать как соотнесенное, с другой — как отношение противоположностей.

Например, если рассматривать друг относительно друга разницу температур на концах металлического стержня — можно говорить о горячем и холодном как о соотнесенных понятиях.

Но если рассматривать это же отношение с точки зрения промежуточного положения, т.е. «теплого» — то речь пойдет о противоположностях.

Выходит, что в одном случае горячее и холодное это соотнесенные понятия, в другом — противоположные. Также «большое» и «малое» можно рассматривать не только в отношении этих сторон друг к другу, но и в отношении к некой промежуточной величине, как избыток и недостаток. Это означает, что одна и та же реальность воспринимается по-разному в зависимости от выбранных ориентиров. Поэтому для научного познания очень важно, чтобы ученый хорошо ориентировался в выборе объективных точек зрения.

То же самое требование предъявляется к людям и в реальной жизни. На это обращали внимание многие психологи. В частности, Стивен Р. Кови описал ситуацию, в которой оказались его студенты, рассматривая рисунок с изображением двух совмещенных образов: молодой и пожилой женщины. Возник спор, который был разрешен благодаря спокойному и детальному обсуждению рисунка. В результате все студенты смогли увидеть изображение с двух разных точек зрения.

Та же ситуация наблюдалась и в споре между древнегреческими философами. Причем «соотнесенное» и «противоположное», дающие объективные точки зрения на мир, не всегда имели у них одинаковый статус. В мифологии, например, приоритетным было осмысление реальности с промежуточных позиций. Этот объективный взгляд на действительность нашел свое выражение в образе Дике, персонифицирующей образ весов, благодаря которому мир рассматривался как отношение противоположностей, сочетающихся на все лады.

Мифологическое мировоззрение греков связывает это важное отношение действительности с действиями богини права и справедливости. Изображенная с повязкой на глазах и с весами в руках, она символизирует абсолютное беспристрастие, когда дело касается нахождения равных прав, промежуточных положений, противоположных свойств, состояний, вещей и т. п. Так, благодаря освоенному древнегреческими философами «закону весов», стало возможным судить о противоположностях как об «избытке» и «недостатке относительно строго заданной системы отсчета — «промежуточного».

Если раньше мерой всех вещей был сам человек, то «закон весов» и понятие промежуточного как определенной точки зрения на мир сделали возможным определять любые противоположности относительно ориентиров, лежащих вне человеческого организма. И хотя за всем этим продолжала наблюдать мифическая богиня, а у наследников Авраама сам Всесильный Творец, тем не менее, исследование противоположных начал вступило в новую фазу. Первобытное разумное мышление, находясь в неразрывной связи с языком, было уже невозможно без обобщений, без стремления во всем найти такие объективные закономерности, которым подчиняются как те или иные частные явления, так и более широкие и более удаленные от человека области действительности. А это, было возможным только с определенных объективных ориентиров: 1) с точки зрения крайних позиций или 2) с точки зрения промежуточного. Но в любом случае на основе понимания объективного закона весов.

Появление весов и других средств и единиц измерения показало, что «противоположности» могут быть только однокачественными объектами как избыток и недостаток относительно промежуточной степени этого же качества. Поистине, это была та объективная наблюдательная позиция, которая на сотни лет определила содержание античного мировоззрения. «Закон весов» был тем образцом, с которым сверялось все: будь то устройство космоса или проявление некоторых частных закономерностей природы, вопросы этики или правосудия. Величественнейшая из богинь — богиня справедливости и ничтожнейший из людей — разбойник Прокруст, в своих действиях в одинаковой мере руководствовались этой «точкой» зрения, ибо каждый вершил свой суд относительно того или иного строго заданного промежуточного состояния.

В этой связи особый интерес представляет поэма Гесиода «Труды и дни», являющаяся одним из основных предфилософских источников древнегреческой философии. В этой поэме мы находим осмысление двух диаметрально противоположных процессов бытия, характеризующиеся двумя понятиями: «дике» и «адике». «Адикия» — характеризует процесс декомпенсации, в результате которого возникают противоположности «избытка» и «недостатка» из некой промежуточной основы. Например, я занимаю или вымогаю у Вас десять долларов. В результате находящиеся в руках богини правосудия «весы» выходят из равновесия, поскольку мой карман стал тяжелее на десть долларов, а Ваш — легче. Этот процесс отождествляется Гесиодом с заведомо несправедливым делом, которое противопоставлено процессу компенсации — «дике», т.е. уничтожению противоположностей в промежуточное состояние, обусловливающему справедливость и порядок человеческой жизни. Ибо справедливость требовала от меня добровольно вернуть Вам долг или то, что изъято у Вас силой, либо обманом. В противном случае, Вы обращаетесь к судье, и он силой устанавливает справедливость. И тогда «весы» приходят в равновесие. Благодаря идеализациям «дике» и «адике», «компенсации» и «декомпенсации», справедливости и несправедливости во всех их модификациях и оттенках, Гесиод осмысливает не только судебный процесс или другие отношения между людьми, но и природный порядок.

Именно идеи компенсации и декомпенсации, выраженные на «языке закона весов», становятся переходной ступенью от рассудочной предфилософии, к философии, от персонификаций к осмыслению реальности сквозь призму «промежуточного», которое для древнегреческих философов становится не только проблемой, но и отправной точкой зрения на мир. Поэтому привлеченные из мифологии образы обусловливают вполне разумное, рациональное понимание мира и человеческой жизни. Они составляют ту рациональную основу, на которой не только зарождается первая философская школа в Милете, но которая обусловливает и все последующее развитие древнегреческой философии.

Восстанавливая в правах божественного закона «сходящиеся» и «расходящиеся» стрелки весов, и закрепляя их в образах «дике» и «адике», раскрывающих специфику древнегреческого мышления, можно совершенно по-новому провести реконструкцию всей философии досократиков. Тогда как игнорирование или непонимание этих предфилософских абстракций, ставит непреодолимый барьер на пути осмысления античного мировоззрения, а также на пути преодоления пропасти, возникающей между современной гуманитарной и научно-технической культурами. Именно такая постановка вопроса может подтолкнуть философов различных направлений поддер­жать лозунг «назад к досократикам» с тем, чтобы корен­ным образом переосмыслить не только всю существующую историко-философ­скую традицию в освещении досократовской философии, но и наше современное рассудочное мышление.

Как специфический способ осмысления реальности, философия возникает из мифологии и античной науки в VII — VI вв. до н. э., т.е. лишь тогда, когда в познании активно осмысляются два типа отношений: соотнесенное и противоположное. А это свидетельствует, что процесс отделения философии от мифологии, литературы и от практических знаний растягивается на многие столетия. Чтобы стать философским, мышление должно было переориентироваться с мифотворчества и рассудочного освоения той или иной сравнительно узкой сферы действительности к разумному и объективному осмыслению структурного многообразия всего мироздания. Только на этой основе становится возможным возникновение философии как системно — рационализированного мировоззрения, включающего в себя огромное множество самых разных объективных подходов. Но, прежде всего, возникновение древнегреческой философии связано с различными попытками построения теоретической картины мира.

Причем в отличие от мифологической политеистической картины, строящейся в основном по законам воображения, новое воззрение на природу опиралось на разум, на умение отождествлять и различать ситуации, на стремлении использовать сравнительные понятия и видеть мир с объективной точки зрения: «Мудрость в том, чтобы знать все, как одно». А этот взгляд неизбежно подготавливал переход от веры во многих богов — политеизма, к вере в единого Бога — к монотеизму.

Поэтому одной из главнейших проблем, проходящих через всю историю философии и включающей в себя все другие проблемы познания, является осмысление перемен, происходящих как в самом способе философствования, обусловленном выбором исходных гносеологических ориентиров, исходных точек зрения, так и в религиозном мировоззрении. При этом надо иметь в виду, что речь в данном случае идет о первых философских работах, которые, как известно, почти не сохранились. Исключение составляют труды Платона и Аристотеля, в которых не только много искажений, обусловленных тем, что их авторы не всегда правильно понимали своих предшественников, но и тем, что они часто подгоняли историко-философский материал к своим концепциям. Кроме того, надо учесть, что со временем менялся смысл самих терминов, т.е. смысл классификационных понятий, как и то, что современная философия растеряла язык сравнительных понятий.

В этих условиях становится понятным, что на нашем сегодняшнем, рассудочном языке категорий — языке наиболее общих классификационных понятиях о мире и человеке, невозможно выразить прошлое знание и его взаимосвязь с господствующей религией. В связи с чем, возникает сомнение, насколько действительное содержание античной философии соответствует ее общепринятому, современному пониманию и изложению. А это накладывает на исследователя одно очень важное требование: воссоздать старый язык и старое разумное мышление. Не сумев осмыслить отношение: «соотнесенного» и «противоположного», двух исходных сравнительных понятий, обусловленных каббалистическим «законом весов» невозможно прочувствовать и движение античной мысли. При этом античная наука активно пользовалась огромным множеством классификационных и количественных понятий, а также целым рядом математических абстракций. Однако выбор ракурса или объективной точки зрения, с которой человек осмысливал реальность, был самым важным элементом философской системы, как и вообще любого знания. Поскольку именно в этом действии сосредоточен первоначальный акт мышления.

3. Милетская школа

Создание первых не мифологических картин мира связывают с возникновением древнегреческой философии, которая формируется в греческих городах-государствах, сначала на западном побережье Малой Азии (в Ионии), а затем в греческих городах Южной Италии и Сицилии. Будучи центром ремесла и торговли, греческие поселения постепенно выдвигаются как большие культурные центры, одним из которых был город Милет. С конца VII до конца VI в. до н.э. здесь жили три первых философа: Фалес, Анаксимандр, Анаксимен.

Основателем милетской школы был Фалес (около 624 — 547 гг. до н. э.) — первый математик и физик Ионии. Будучи купцом, он много путешествовал, расширяя свои научные знания в самых различных областях человеческой деятельности. Все эти знания Фалес стремился упорядочить в систему в отвлеченной, теоретической форме. Не случайно Фалеса и его последователей античные авторы называли физиками или фисиологами.

Рассматривая мир как непрерывно изменяющееся целое, Фалес полагает, что он обусловлен различными состояниями одного и того же материального начала, некой субстанции, ее «сгущением» и «разрежением» относительно некого промежуточного начала. В античности этот вывод был распространен повсеместно и признавался большинством мыслителей. Зато активно осмыслялся другой вопрос. И здесь не было единства между философами, а именно: что принимать за первовещество, за субстанцию? Фалес находит, что это вода (жидкость). И считает, что все появляется из воды (жидкого) — и в воду (жидкое) все разлагается. При выборе воды решающее значение имело для него ее жидкое состояние (слово «вода» в древних текстах часто заменялось словом «жидкое»). По мнению В. Виндельбанда, мысль Фалеса состояла, главным образом, в том, чтобы объявить мировым веществом такое состояние материи, которое делало бы возможным переход в обе стороны — как в твердое, так и в летучее, в виде процесса уплотнения и разрежения.

Анаксимандр (610—546 гг. до н. э.) — ученик и последователь Фалеса, также был разносторонне образованным человеком. Интересовался математикой, физикой, астрономией, географией, изучал происхождение жизни и др. Не отрицая основного мировоззренческого ориентира Фалеса, Анаксимандр в то же время считал, что вода (жидкое состояние), не могла служить основой всего сущего, поскольку каждая вещь происходит «из своих собственных начал». Например, горячее и холодное — из теплого, белое и черное — из серого и т. п. Так что у каждого состояния, у каждой пары противоположностей должно быть свое, особое начало, особое промежуточное. Но в таком случае должно было быть и начало всех начал — первоначало, которое порождает мир в целом. И оно не может быть ни водой, ни какой-либо другой стихией (землей, воздухом, огнем), но это должна быть какая-то другая беспредельная природа, которая в одинаковой степени присуща всем стихиям. Эту бесконечную, активную, содержащую в себе противоположности среду Анаксимандр называет апейрон. Именно в ней, по мысли философа, заключается причина всеобщего возникновения и уничтожения.

Можно предположить, что Анаксимандр представлял себе некую от точки к точке изменяющуюся материальную среду, градацию, наподобие перехода от белого цвета к черному. Это позволяло философу взглянуть на нее с промежуточной позиции и увидеть противоположности как избыток и недостаток. Посмотрев на каждую из противоположных сторон в отдельности, с позиций их промежуточных положений, Анаксимандр видел подсистемы противоположностей и так без конца. Видимо такой взгляд позволил Анаксимандру предположить, что апейрон включает в себя все виды противоположностей, которые порождают все тела «посредством различий в плотности и разреженности первоэлемента», что в свою очередь является основанием для рождения и гибели миров-небосводов, которое испокон веку повторяется по кругу.

В свидетельствах Симпликия, одного из доксографов, жившего на тысячу лет позже Анаксимандра, сохранился один небольшой фрагмент:

«А из каких (начал) вещам рожденье, в те же самые и гибель совершается по роковой задолженности, ибо они выплачивают друг другу правозаконное возмещение неправды (ущерба) в назначенный срок времени».

Этот отрывок свидетельствует о том, что отношения между вещами, возникающими из бесконечной материальной среды, которую Анаксимандр называет апейрон таково, как отношение между «должником» и «кредитором», что свидетельствует о взаимосвязи мировоззрения Анаксимандра с мифологическим мировоззрением и, прежде всего, с законом весов, с идеей компенсации — Дике, как идеей космической справедливости (Правды). Причем, у Анаксимандра, несмотря на мифологическую терминологию уже нет этих сверхъестественных стражей меры, поскольку все космические процессы совершаются у него по своим имманентным законам, обусловленным активностью самой материальной среды. Поэтому смысл, вложенный в понятие «возмещение неправды» следует искать в мифологии и, прежде всего, в греческой идее компенсации — Дике, как идее космической справедливости (Правды), тогда как возникновение «задолженности» ассоциируется с идеей декомпенсации (Раздора).

Здесь наиболее отчетливо проявляется связь между мифологическим и философским мышлением, которые на первых порах идут рядом, имея своими источниками элементы первоначального эмпирического знания. Опираясь на объективные законы бытия, мифологическое мировоззрение оказалось уже способным представить идеи Несправедливости и Возмездия, Раздора и Правды, Декомпенсации и Компенсации в образе физического явления, т.е. в образе весов в руках богини правосудия, чаши которых в одном случае выходят из положения равновесия, в другом — стремятся к нему. В этом образе нашла свое конкретное отражение характерная черта античности — мышление противоположностями. Последние понимаются здесь исключительно как «избыток» и «недостаток» того или иного субстрата относительно положения равновесия — того промежуточного состояния, из которого возникают и к которому, уничтожаясь, стремятся противоположности.

Не случайно в первой части фрагмента Анаксимандр обращает наше внимание на то, из чего все сущее возникает и во что по необходимости оно уничтожается. И если слова «возмещение неправды» понимать как компенсацию (сходящиеся стрелки весов), а возникновение «задолженности» понимать как декомпенсацию (расходящиеся стрелки весов), то все становится предельно ясным. Появляется возможность определить «источник всеобщего возникновения и уничтожения». Все это позволяет предположить, что процессы «компенсации» и «декомпенсации» связаны у Анаксимандра временными рамками и в целом представляют собой своего рода циклический процесс (закон сдвоенных весов). Здесь, как и у Фалеса, точкой отсчета, с которой осмысляется мир, является «промежуточное», которое делит непрерывную среду на активные, противоположные части.

Анаксимен (585 — 525 гг. до н. э.) — ученик и последователь Анаксимандра. Как и его предшественники, Анаксимен осмысливает реальность с точки зрения промежуточного. Однако в качестве бесконечной, непрерывной среды — «апейроса», в отличие от Анаксимандра, он принимает одну из стихий — воздух, сгущение и разрежение которого порождает все видимое многообразие мира. По свидетельству Симпликия

«разрежаясь, (воздух) становится огнем, сгущаясь — ветром, потом облаком, (сгустившись) еще больше — водой, потом землей, потом камнями, а из них — все остальное».

Сказанное об учениях милетских философов согласуется и со свидетельством Аристотеля о том, что

«все принимающие такое единое (начало) оформляют его противоположностями, например плотностью и разреженностью или большим и меньшим, а эти (противоположности), вообще говоря, сводятся, очевидно, к избытку и недостатку…».

Таким образом, первые греческие философы приняли то «начало», ту единственную абстракцию — образ весов, которая помогла внести упорядоченность в текущую неопределенность вещей и событий и, тем самым, обеспечили переход к мышлению не только классификационными, но и сравнительными понятиями — противоположностями, — одной из первых тотальных формализаций, прошедшей затем через всю историю философии.

Но переход к разумному мышлению имплицитно, т.е неявно, подготавливал переход от веры во многих богов к вере в единого Бога.

4. Пифагор и пифагорейцы

В то время как на востоке Греции, в Ионии, последователи Фалеса объясняли единство и многообразие чувственного мира посредством противоположностей, на западе, в Сицилии и Южной Италии заговорили о новом единстве мира, выражаемом через отношение «больше — меньше» и количественные понятия. Это были Пифагор и его ученики — пифагорейцы.

Пифагор (571 — 497 гг. до н.э.) — выходец с острова Самос. Он был первым, кто называл исследователей природы и рассуждающих о смысле жизни любителями мудрости или философами. По совету Фалеса Пифагор в поисках знаний отправляется в Египет, затем не по своей воле попадает в Вавилонию. После 34 летнего обучения и странствий, он возвращается в «Великую Грецию», где на юге Апеннинского (итальянского) полуострова в Кротоне основывает свою философскую школу — Пифагорейский союз.

Рассказывают историю о том, как однажды, проходя мимо кузницы, Пифагор обратил внимание на то, что удары неодинаковых по весу молотов (больший и меньший) вызывают разные звуки. Зная вес молотов, можно было легко соотнести интенсивность звука с числом. Отсюда развивалось учение, согласно которому основой всего сущего признавалось число, поскольку числовые отношения отражают мировую гармонию.

Одно из наиболее полных изложений пифагорейских взглядов мы находим у Аристотеля, который писал:

«Они видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах; так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам и что числа — первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элементы всего существующего и что все небо есть гармония и число. И все, что они могли в числах и гармониях показать согласующимися с состояниями и частями неба и со всем мироустроением, они сводили вместе и приводили в согласие друг с другом; и если у них где-то получался тот или иной пробел, то они стремились восполнить его, чтобы все учение было связным… Во всяком случае, очевидно, что они число принимают за начало и как материю для существующего, и как (выражение) его состояний и свойств, а элементами числа они считают четное и нечетное…».

Не секрет, что всякое мышление формируется в противовес известной мысли, которую наш разум стремится превзойти. Не было исключением намерение Пифагора и его последователей превзойти философов (физиков) милетской школы. У пифагорейцев было ясное понимание того факта, что ими обнаружена новая, подлинная реальность, которая может быть осмыслена посредством величин и дискретных количественных понятий. В отличие от философов милетской школы, которые между реально существующими вещами находят динамические отношения, пифагорейцы искали и находили количественные зависимости, пропорции. Поэтому вместо традиционного осмысления бытия как отношения противоположностей, пифагорейцы осмысливают его с позиции соотнесенного. Для греческой философии это был совершенно новый взгляд на реальность, заставивший пифагорейцев пересмотреть сущность понятия «противоположности». У Аристотеля мы находим список десяти пар бинарных оппозиций — это предел и беспредельное, нечет и чет, единое и многое, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое, свет и тьма, добро и зло, квадратное и прямоугольное. Аристотель никак не комментирует эту таблицу. Но мы понимаем, что не все из этих парных понятий являются противоположностями, в том смысле, как их понимали древнегреческие физики — ионийцы, а именно: как избыток и недостаток (или как сгущение и разрежение) относительно промежуточного состояния.

В дополнение надо отметить, что противоположности у пифагорейцев статичны, ибо заимствуются не из чувственно воспринимаемого мира, а из математических наук, но, как известно, замечает Аристотель, «математические предметы лишены движения». Но даже в тех случаях, когда отношение противоположностей рассматривалось пифагорейцами как «избыток» и «недостаток» относительно промежуточного, т.е. с точки зрения «закона весов», идеи компенсации, все равно они видели в этом только уничтожение противоположностей в чем-то среднем, их равновесие. Выходит, что последователи Пифагора не сумели нащупать причинно обусловленный переход от идеи компенсации, как наиболее элементарной формы самодвижения, к циклическому самодвижению, которое на основе «закона сдвоенных весов» характеризуется соотношением в «едином» двух процессов: компенсации и декомпенсации, их суперпозицией. Поэтому пифагорейцы смогли видеть только часть процесса — компенсацию, что по времени занимает четвертую часть периода. Связать же ее с декомпенсацией, а тем более с целым периодом, т.е. с вращением тела по окружности или с колебанием его (положим струны) относительно положения равновесия — они не могли, несмотря на то, что периоды и отношения периодов, также как и отношения чисел, играли в учении пифагорейцев решающую роль.

А может быть, главной своей задачей они ставили не осмысление мира через противоположности, как это делали каббалисты и милетские философы, а его исчисление через категорию «соотнесенное» посредством чисел. Поэтому символом совершенства Пифагор избрал не Гексаграмму, символизирующую отношение противоположностей, а Пентаграмму — пятиконечную звезду, и сделал ее тайным знаком своей философско-математической школы. С помощью этого символа пифагорейцы отличали своих от чужих.

И все же, несмотря на мистический характер и односторонность взглядов пифагорейская философия без сомнения содействовала дальнейшему развитию обобщающей способности мышления. Если у Фалеса, который по существу был философом и физиком, математика только еще выходила из практической науки, то Пифагор первый превратил ее в умозрительную теоретическую дисциплину. Поэтому Пифагор является первым математиком в истинном смысле слова.

Проводя сравнение между двумя первыми философскими направлениями можно увидеть между ними существенное различие: милетская школа изучала природу с философской и физической точки зрения, тогда как пифагорейцы — с математических позиций. При этом милетская физика имела дело с качественным и структурным многообразием мира. Она искала и находила в нем множество самых разнообразных свойств, доступных чувственному восприятию, которые осмысливались затем через понятие «противоположности». Тем самым признавалась не только изменчивость, процессуальность, непрерывность и релятивность действительности, но подразумевалось ее объективное существование.

Иное дело — позиция математиков. Имея дело с той же самой реальностью, они осмысливали ее с позиции «соотнесенного», посредством бинарных оппозиций и дискретных количественных понятий — чисел. Со временем, переработав вычислительную математику, они все качественное многообразие мира с его чувственным восприятием оттеснили на второй план. Приоритет отдавался структурным и количественным многообразиям. Знание стало до такой степени абстрактным, «чистым», что дошло до почти полного разрыва с реальностью.

Так, на рубеже VII — VI вв. до н. э. с разрывом где-то в пятьдесят лет, возникли и на протяжении многих лет сосуществовали две противостоящие друг другу научные традиции: ионийская и италийская. В основаниях этих школ лежали два объективных взгляда на мир: с позиции промежуточного и с позиции полюсов, т.е. два метода познания — диалектический и метафизический (физика и математика).

Милетская физика и пифагорейская математика есть познание одного и того же объекта — реальности с определенных объективных точек зрения. И хотя одно восприятие сильно отличается от другого, это не означает ложности ни одного из них. Предположение, будто только одна из представленных точек зрения может быть истинной, — это заблуждение. Целостная истина может быть получена только путем соединения альтернативных позиций.

Долгое время философы довольствовались частными истинами, однако, полнота заключается в единстве, дополнительности, прочном синтезе различных, но объективных подходов. Следует четко отметить, что зарождение философии происходило в условиях разделения или раздвоения познания на два конкурирующих направления. Именно физики и математики, первыми разделили и «удвоили» мир. Более поздняя философия получила это раздвоение в наследство.

5. Гераклит: «Гармония лука и лиры»

Одним из наиболее последовательных продолжателей милетской физики и принципиальных противников пифагорейской математики был Гераклит (около 530—470 гг. до н. э.). От его сочинения «Музы» или «О природе» (точного названия не известно), сохранилось около 150 фрагментов, а так же несколько сот свидетельств об учении. Но, несмотря на значительное «наследство», Гераклит так и остается для философов самым загадочным и самым непонятым мыслителем древности. Исследователи оказываются в ситуации «герменевтического круга»: понимание текста зависит от его перевода, тогда как перевод может быть осуществлен на основе его предварительного понимания.

Ситуация, на мой взгляд, такова, что без четкого понимания каббалистических законов: «закона весов» и «закона сдвоенных весов» понять гераклитовское наследие невозможно. Поэтому ни одно из ныне существующих рассудочных толкований его философии абсолютно не соответствует тому, что в своем сочинении излагал Гераклит.

Выход из создавшегося положения может быть найден на пути проникновения или вживания в его мировоззрение посредством кабалистических законов, т.е. посредством категорий «соотнесенное», «противоположное» и «ортогональное». Так, согласно учению Гераклита космос один, он не создан никем из богов, никем из людей, а в его основе лежит единое материальное первоначало — огонь, который может переходить из одного состояния в другое. Эти состояния космоса представляют собой избыток и недостаток.

Создавая науку о всеедином, Гераклит объединяет все противоположности, которое и есть «мудрое» или Бог. Ибо

«Бог: день — ночь, зима — лето, война — мир, избыток — нужда».

Этот фрагмент неопровержимо свидетельствует о переходе древнегреческих философов от веры во многих богов, к вере в единую Всесилу, т.е. об их пантеистическом мировосприятии. Тогда как попытка сохранить веру во многих богов не могла не разрушать самой философской основы.

Учение Гераклита не противоречит взглядам милетских натурфилософов. Поэтому слово «космос» имеет значение структурно организованного и упорядоченного целого, своего рода «мирового порядка», «космической справедливости», исходными процессами которого являются процессы компенсации и декомпенсации, которые подобны отношениям между должником и кредитором:

«Имени Правды (Дике) не ведали бы, если бы не было этого».

Последнее, свидетельствует о том, что изменение существующих вещей подчиняется у Гераклита природной необходимости, обусловленной взаимодействием противоположных начал. Гераклит уподобляет изменчивость бытия течению реки, поэтому бытие характеризуется тем, что оно связывает прошлое с будущим. Следовательно, бытие — это процесс уничтожения старого и возникновения нового.

Прежде всего, философ исходит из признания относительности противоположностей: добра и зла, горячего и холодного, красоты и безобразия. В этом случае ему вполне достаточно сравнительных понятий «больше — меньше», поскольку одна сторона отношения может быть определена только по отношению к другой: твердое — по отношению к мягкому, сильное — по отношению к слабому и т. д. Здесь соотносятся две стороны, два понятия.

Но совсем другое дело, когда выражают в понятиях промежуточный термин. В этом случае сравнительные понятия «больше — меньше» не отражают существа дела, поскольку одно и то же соотносится не с одной стороной, как в первом случае, а одновременно с двумя сторонами. Это значит, что «промежуточное» относительно «большего» — является «меньшим», а относительно «меньшего» — «большим». Относительно «горячего» — «холодным», а относительно «холодного» — «горячим». Поэтому противоречивость промежуточных состояний может рассматриваться как более сложная форма относительности. Изложение этой гераклитовской мысли находим у Ипполита:

«Море — вода чистейшая и грязнейшая: рыбам — питьевая и спасительная, людям — негодная для питья и губительная».

Гераклит не разделяет идею крайнего релятивизма, несмотря на то, что относительность была положена им в основу теории познания. Для него противоречие познаваемо, поскольку оно объективно существует и в качестве «промежуточного» тесно связано с отношением двух взаимообусловленных сторон. Поэтому, в древности на Гераклита уже смотрели как на отца релятивизма. При этом в учении Гераклита мы находим два вида противоречия: между избытком и недостатком того или иного качества в процессах компенсации и декомпенсации и между двумя качествами, новым и старым, которые связаны между собой процессом возникновения и уничтожения. Если в первом случае противоречивое единство сторон обусловливает их синхронное уничтожение или возникновение, то во втором случае оно характеризуется «борьбой» сторон, возникновением одной и уничтожением другой:

«огонь живет за счет смерти земли, воздух живет за счет смерти огня, вода живет за счет смерти воздуха, земля за счет смерти воды».

Таким образом, учение философов милетской школы о противоположностях является частью более общего и более сложного учения Гераклита о гармонии, которую он понимал как циклический процесс, обусловленный законом сдвоенных весов:

«Единое, расходясь (враждуя) с самим собой, сходится (ладит), словно гармония лука и лиры».

Причем в зависимости от конкретной ситуации отношение противоположностей может быть отношением компенсации, если противоположности, уничтожая друг друга, приходят в положение равновесия, или отношением декомпенсации, если промежуточное дифференцирует на противоположности. В первом случае Гераклит использует понятие «сходящееся», а во втором — «расходящееся». Увидеть это можно, наблюдая за стрелками весов, качающихся относительно положения равновесия.

В настоящее время принято считать, что в учениях ионийцев процессы компенсации и декомпенсации связаны между собой последовательно, т.е. таким образом, что вначале происходит один из этих процессов и, как только он завершается, ему на смену тотчас приходит другой, противоположный процесс. Однако в учении Гераклита это не так. Иначе ему вполне достаточно было бы «закона весов», как нельзя лучше отражающего сказанное. Для Гераклита учение о противоположностях, является частью более общего учения о гармонии, которую философ понимал как циклический процесс, как «гармонию лука и лиры», как процесс обмена ресурсами. Однако сущность этого важного открытия так и осталось не понятой ни его современниками, ни его ближайшими потомками: Платоном и Аристотелем. Поэтому Гераклит является самой загадочной, «Темной» фигурой античной философии. Так что эпитет «Темный» ему вполне подходит и сегодня. Но не потому, что он путано излагал свои мысли, а потому, что современные философы с их рассудочным мышлением не понимают его идеализаций.

Для наглядного объяснения обменных процессов посредством закона сдвоенных весов, Гераклит использует реальные вещи: лук и лиру. Поэтому и нам необходимо представить себе, как функционирует хотя бы одно из этих приспособлений. Для простоты рассмотрим действие лука, который в чувственно-наглядной форме дает представление о том, что растягивание лука в горизонтальном направлении приводит к его сжатию в вертикальном направлении и наоборот.

Мышление Гераклита схватывало этот процесс и выражало его посредством двух сравнительных понятий: «сходящегося» и «расходящегося». Взаимосвязь этих понятий, совместно образующих единое, более сложное понятие «сходящееся-расходящееся», по моему мнению, и составляет рациональное зерно и самую большую загадку учения Гераклита. При этом Гераклит сожалел, что его оппоненты

«не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как у лука и лиры».

И хотя древние прекрасно видели, что растягивание лука в средней части неизбежно вызывает его вертикальное сжатие, они, тем не менее, не могли понять причину обменов в природе и обществе как отношение двух пар противоположностей, смещенных относительно друг друга по времени на четверть периода. Да что там древние, возьмите иного нашего современника, кандидата или даже доктора философии, и он решительно не сможет понять, о каких, в сущности, отношениях идет речь.

Для Гераклита же, напротив, гармония лука (и лиры) определяется отношением двух пар противоположностей, связанных между собой ортогонально, т.е. смещенных друг относительно друга по времени на четверть периода или под прямым углом на основе «закона сдвоенных весов». В любых колебательных системах эта связь организована таким образом, что если одна пара, уничтожаясь, сходится к положению равновесия, т.е. к промежуточному (компенсация), то вторая пара возникает из промежуточного и расходится (декомпенсация). Поэтому образ лука специально и был выбран философом для демонстрации того, как «единое» расходясь, например, в горизонтальном направлении сходится с собой в вертикальном направлении.

Таким образом, Гераклит нашел возможность передать свое понимание космических обменов, их гармонию как отношение двух диад. Она проявляет себя в том или ином конкретном ритме: будь то колебание струны музыкального инструмента — лиры, обмен товаров, действие лука или движение космических тел по своим орбитам. Гераклиту удалось создать такую совокупность понятий, в которой каждое представляет собой понятие-процесс: «сходящееся», «расходящееся» и «сходящееся-расходящееся». И если первые два понятия отражают взаимосвязь в рамках бинарных оппозиций на основе закона весов», то понятие «сходящееся-расходящееся» отражает проявление закона «сдвоенных весов», обусловливающего взаимосвязь в «едином» четырех сторон, связанных между собой попарно в одной точке. Это как раз и будет той объективной точкой зрения, с позиции которой Гераклит исследовал преходящий мир.

«Все обменивается на огонь и огонь на все, подобно тому, как на золото товары и на товары золото».

О том же, но значительно позже, писал К. Маркс: «Товары уходят как меновые стоимости, а приходят как потребительные».

Итак, отношения противоположностей послужили древнегреческим натурфилософам в качестве основания для самых широких обобщений. Однако все эти мыслители за исключением Гераклита, так и не сумели убедительно показать взаимосвязь между процессами уничтожения и возникновения, компенсации и декомпенсации, обусловленных каббалистическим «законом сдвоенных весов». Гераклит же продумал эту связь во всех аспектах бытия, начиная с гармонии лука и лиры, и кончая осмыслением социальных ритмов — обменом товаров. При этом его мышление пополнилось новым сравнительным понятием — «сходящееся-расходящееся», которое в данной работе мы называем «ортогональное» и которое в общей схеме сравнительных понятий мы располагаем вслед за понятиями «соотнесенное» и «противоположное».

III. Путь истины или «путь мнения»

1. Парменид: по пути от разума к рассудку

Парменид (ок. 540 — 470 гг. до н. э.) был современником Гераклита, но в отличие от последнего жил не в Ионии, а в противоположном конце греческого мира — в южно-итальянском городе Элея. Причем, то направление, которое он придал философии, в корне отличается от того, чему учил Гераклит. В итоге, оба учения навсегда остались олицетворением «противоположных», а, вернее, совершенно разных методов философии. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Если первый строил учение, опираясь на органы чувств и разум, то второй связывает свою философию с опорой на рассудок.

Основной труд Парменида — поэма «О природе» состоит из Пролога и двух частей. В Прологе повествуется о том, как юный Парменид направляется к богине справедливости Дике, которая сообщает ему о том, что знание, опирающееся на чувства, является всего лишь мнением (докса), тогда как истина является продуктом разума. В соответствии с этим одна часть поэмы называется «Путь истины», а другая — «Путь мнения».

Однако Парменид не может вместить свою концепцию ни в рамки ионийской физики, ни в рамки пифагорейской математики. Подозрение ко всему релятивному, противоречивому приводит его к тому, что мир античных философов, который они осмысляли либо с позиции противоположного, либо соотнесенного, оказывается под сомнением. Пытаясь найти опору для мышления, Парменид решает, что истинный мир является миром непротиворечивых классификационных понятий. Тогда как мир качественных различий и противоречивых сравнительных понятий объявляется неистинным миром и переводится в разряд мнений: Поэтому мнением будет:

«Все, что приняли люди, за истину то полагая:

«Быть и не быть», «рождаться на свет и гибнуть бесследно»,

«Перемещаться» и «цвет изменять ослепительно яркий».

Эти строки показывают, что исходным положением Парменида было утверждение о том, что чувственному восприятию человека дан только изменчивый, текучий, противоречивый мир. Что же касается вечного, неизменного и тождественного себе бытия, то оно доступно только мышлению, исключающему относительность и противоречивость. Это означает, что Парменид исключает из своего мышления сравнительные понятия: «соотнесенное», «противоположное», «сходящееся-расхордящееся» Гераклита, т.е. «ортогональное». Ему остается только одно — выражать окружающий мир посредством классификационных понятий. Поэтому предлагаемая Парменидом точка зрения — это взгляд на мир с позиции абстрактного тождества: А = А, т.е. с позиции рассудка. Стало быть, познание действительности всегда есть познание с определенных позиций, с определенной точки зрения.

В то же время, согласно учению Парменида, абстрактное различие «не-А» не может быть использовано в «учении истины», поскольку «не-А» не существует в реальности как некий единичный объект. По этой причине его невозможно ни познать, ни выразить в слове, а значит, его нет для разума. В мышлении должно быть лишь то, что есть в действительности. Отсюда, согласно учению Парменида, следует вывод: «Бытие есть, а не-бытя нет».

«Ибо мыслить — то же, что быть…

Можно лишь то говорить и мыслить, что есть; бытие ведь

Есть, а ничто не есть: прошу тебя это обдумать».

И далее по этому поводу:

«То же самое — мысль и то, о чем мысль возникает,

Ибо без бытия, о котором ее изрекают,

Мысли тебе не найти. Ибо нет и не будет другого

Сверх бытия ничего: Судьба его приковала

Быть целокупным, недвижным».

И в учениях предшественников Парменида «единое» играло очень важную роль. У милетских философов, например, оно осмыслялось с позиции промежуточного и противоположностей, у последователей Пифагора — с позиции соотнесенного, у Гераклита как сходящееся — расходящееся, но в любом случае как некий множественный объект. У Парменида, напротив, речь идет о единичных, неизменных, тождественных себе объектах, а точнее о принципе, с позиции которого наблюдается действительность. Это значит, что Парменид возражал не только против противоречащих понятий /не-А/, против не-бытия, но и против количественных и сравнительных понятий, которые обусловливают множественность сущего, его относительность, динамику и противоречивость. С его точки зрения, «сущее» неделимо и «всецело подобно»:

«Тут вот — не больше его ничуть, а там вот — не меньше,

Что исключило бы сплошность, но все наполнено сущим.

Все непрерывно тем самым: сомкнулось сущее с сущим.

Но в границах великих оков оно неподвижно,

Безначально и непрекратимо: рожденье и гибель

Прочь отброшены — их отразил безошибочный довод».

Далее, Парменид утверждает, что бытие «завершенно

Отовсюду, подобное глыбе прекруглого Шара,

От середины везде равносильное, ибо не больше,

Но и не меньше вот тут должно его быть, чем вон там вот.

Ибо нет ни не-сущего, кое ему помешало б

С равным смыкаться, ни сущего, так чтобы тут его было

Больше, меньше — там, раз все оно неуязвимо.

Ибо отовсюду равно себе, однородно в границах».

Отдавая предпочтение классификационным понятиям как единственно надежной опоре ума, Парменид первым увидел строгие очертания «абсолютного» знания. У него не возникает сомнения в открытии им подлинной реальности, самой истины, в столкновении с которой, другие взгляды на мир открывали лишь зыбкое, релятивное, правдоподобное мнение.

Если Гераклит видел возникновение и уничтожение реальности сквозь призму борющихся между собой двух пар противоположностей, если Пифагор осмысливал ее с позиций соотнесенного и количественных понятий, то Парменид ту же самую действительность увидел с иной позиции — через отношение абстрактного тождества и непротиворечивость мышления. Парменид впервые обратил внимание на то, как мы мыслим, и вплотную подошел к закону запрещения противоречия — главному формально-логическому закону. В этой связи Парменид резко выступает против лишенных знания людей, которые «бродят о двух головах». Речь здесь идет об ионийских философах

«Коим «быть» и «не быть» одним признаются и тем же

И не тем же, но все идет на попятную тотчас».

Следует отметить, что поэма Парменида «О природе» в общем-то, хорошо сохранилась. Полностью сохранился Пролог, на девять десятых сохранилась первая часть и на одну десятую вторая, в которой на наш взгляд была изложена физика ионийцев. В то же время прозаическому сочинению Парменида «Ахиллес» не повезло. От него сохранилось одно лишь название, свидетельствующее о том, что Парменид одним из первых подверг критике дихотомическое деление системы противоположностей на подсистемы противоположностей, которым, видимо, активно пользовались все ионийские мыслители.

Не отрицая пифагорейских и ионийских взглядов на мир, но, определяя их суждения как мир мнений, Парменид, фактически, считает единственно истинным тот мир, который открывается непротиворечивому, а, значит, рассудочному мышлению, чувственный же, релятивный мир, существует для него как иллюзия, которая не может претендовать на название действительного, истинного мира.

Таков формально-логический ракурс видения реальности. Но этот взгляд на мир только-только зарождается. Парменид видит нечто, пока не видимое другими. И он ищет возможность выразить свое видение в слове, в философском учении. И делает все возможное, чтобы видимое и понимаемое только им стало понятным другим людям. Как всякий большой мыслитель он мыслит против устоявшихся взглядов, и действительно открывает совершенно новое видение мира, новую форму рациональности.

2. Парадоксы Зенона

Зенон (ок. 490 — 430 гг. до н. э.) — ученик и последователь Парменида, автор многочисленных трудов, от которых сохранилось несколько фрагментов. Однако, более всего, он известен как автор парадоксов, которые дошли до нашего времени благодаря «Физике» Аристотеля. О жизни Зенона мы знаем очень мало. Известно, что он, как и его учитель, прошел выучку у пифагорейцев, но в противоположность последним, не придает значения непосредственной очевидности вещей, а, напротив, заостряет внимание на непротиворечивости бытия и отражающей его теории.

Развивая дальше учение Парменида, Зенон предлагает 45 антиномий, именуемых «логосами». Все они неопровержимо свидетельствовали о противоречивости небытия, движения и множественности, а, следовательно, об их объективной невозможности. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что понятие «логос» введено в философский язык не Зеноном, а Гераклитом. Здесь логос — это смысловая, разумная упорядоченность бытия и сознания, выраженная в сравнительных понятиях, что указывает на отношение парадоксов именно к учению Гераклита. Только при этом условии выявляется действительная связь между философией Гераклита и парадоксами Зенона, а именно: «Ахиллес» — служил логической моделью «сходящегося», а «Дихотомия» — моделью «расходящегося». В учениях элеатов, которые в какой-то мере были последователями Пифагора, им могла соответствовать геометрическая модель — прямоугольный треугольник, один из катетов которого может уменьшаться от максимума до нуля (сходящееся), по мере того, как другой катет (расходящееся) увеличивается от нуля до максимума.

Но если Гераклит рассматривал самодвижение бытия как противоречивый, но вполне объективный природный процесс, обусловленный отношением двух пар противоположных тенденций, то Зенон рассматривал движение, совершающееся по воле мыслящего субъекта. Для этой цели ему вполне достаточно было рассматривать динамику катетов одного из прямоугольных треугольников, отражающего только одну четвертую часть «единого» Гераклита. В этом проявилось отличие между мысленным экспериментом Зенона и реальным физическим процессом, выраженным Гераклитом в сравнительном понятии «сходящееся-расходящееся», на основе каббалистического «закона сдвоены весов».

Осмысление бытия средствами пифагорейской математики позволило философам элейской школы поднять ряд важнейших вопросов, среди которых возникает вопрос о пределе делимости «сходящегося» и «расходящегося» их положениями равновесия, «промежуточным». Идет ли это деление до бесконечности (интенсивная бесконечность) как, видимо, думали ионийские философы, или же оно ограниченно некой неделимой, хотя и очень малой, но конечной величиной? Зенон показал противоречивость как одного, так и другого предположения. Две его антимонии («Стрела» и «Стадий») направлены против движения в дискретном пространстве, а две другие («Ахиллес» и «Дихотомия») — в непрерывном.

Дихотомическое деление, т.е. деление на два выбрано не случайно. Оно обусловлено существованием промежуточного между «избытком» и «недостатком», которое помимо нашей воли делит «единое» на две противоположные подсистемы. При этом каждая из подсистем, объективно, своим промежуточным, снова делится на противоположные подсистемы и так далее. Речь здесь идет об актуальном бесконечном процессе самоделения реальности на противоположные подсистемы.

Поэтому вопреки мнению Аристотеля и следующих за ним поколений математиков, физиков и философов, Зенон был прав: Ахиллес никогда не догонит черепаху, если под героем троянской войны понимать максимальное значение «сходящегося», т.е. уменьшающегося, уничтожающегося катета в любой данный момент времени, а под черепахой — значение промежуточного между максимумом и нулем. Более того, под промежуточным не обязательно понимать положение равновесия, строго лежащее между экстремумами, поскольку промежуточным является любая другая точка, взятая между ними. Поэтому вполне справедливо отмечают, что Ахиллес не догонит не только Гектора, но даже самую медлительную черепаху.

Так считали Парменид и Зенон с полной уверенностью, что это было очевидно каждому, кто исследовал «сходящееся» как динамический континуум. И даже тогда, когда Ахиллес заканчивал свой бег, количество и порядок стоящих впереди него промежуточных элементов не изменились. По мнению элеатов, это свидетельствовало об абсолютной невозможности полного уничтожения, поскольку какой бы ничтожной не была бы оставшаяся часть, она все равно могла быть разделена на противоположности. Таким образом, трудности, возникшие с «преодолением» парадокса «Ахиллес» связаны с тем, что мысленный эксперимент потомков был поставлен иначе, чем его ставили элеаты, осмысляя учение Гераклита.

Но перед античными философами стоял и другой вопрос: если пространство «сходящегося», т.е. уменьшающегося катета бесконечно делимо и абсолютное уничтожение невозможно, то каким образом может возникнуть величина, отличная от нуля, «расходящееся», т.е. увеличивающийся, возникающий катет? Каким образом из ничто может возникнуть нечто?

Было очевидно, что если к ничему, прибавлять ничего, то сколько бы мы это не повторяли, ничего не должно измениться — ничто так и остается ничем.

Поэтому в отношении «расходящегося» или возникающего, увеличивающегося катета было ясно: прежде, чем достигнуть максимума, он должен достигнуть своей половины. Чтобы преодолеть половину, необходимо преодолеть половину половины и т. д. Движение не может не только завершиться, но и начаться. Это было объяснением противоречивости другого логоса Гераклита — «расходящееся», который элеаты называли «Дихотомия».

Аргументы Зенона связаны между собой настолько, что отрицание возможности начала движения в парадоксе «Дихотомия» ставит вопрос о начале движения в парадоксе «Ахиллес», поскольку возникновение расходящейся пары противоположностей обусловлено уничтожением сходящейся пары. Это значит, что Ахиллес не только не догонит черепаху, он даже не сможет начать движение в ее сторону. Все это, по мнению Парменида и Зенона, неопровержимо доказывало невозможность самодвижения «сходящегося» и «расходящегося», как порознь, так и совместно.

Непонимание элеатами предложенной Гераклитом гармонии «лука и лиры» оказало катастрофическое воздействие на познание: в своем развитии разумное мышление было не только остановлено, но и отброшено на предыдущую ступень. В результате прогресс науки был задержан на две тысячи лет, вплоть до 14 — 15 веков, когда схоласты позднего средневековья обратили внимание на природные циклические процессы, с освоения которых и началось современное естественнонаучное познание.

Стремясь найти нечто устойчивое в непрерывном возникновении и уничтожении реальных вещей, пытаясь выразить это неизменное начало в логически определенной форме, элеаты приходят к идее абсолютно тождественного, однородного и неделимого на части бытия, которое определяется не действительным миром чувственно-конкретных форм, а непротиворечивым предельно общим классификационным понятием. Это позволило элеатам разделить истинно сущее, умопостигаемое — бытие, и мнимо существующее, чувственно-воспринимаемое — мир конкретных явлений.

Противопоставляя мышление общими классификационными понятиями чувственному восприятию, они объявили рассудочное мышление единственным источником истины. На этом основании, они отрицали всякое различие, в том числе и абстрактное различие «не-А», поскольку признание различий приводило к противоречию в мышлении.

Столкнувшись с противоречиями бытия, элейские философы пришли к выводу: существует все то, что непротиворечиво, отвергнув, таким образом, существование самодвижения, множественности и ничто. Вместе с тем, они отвергли и объясняющее их существование учение ионийских мыслителей, в том числе и учение Гераклита с соответствующим этой цели понятийным аппаратом — сравнительными понятиями, л о г о с а м и.

Кроме того, учение элеатов показало, что число не всесильно. Поэтому Парменид и Зенон выступили и против пифагорейцев, противопоставив их учению о числовой гармонии свое новое логическое учение. Авторитету пифагорейской философии был нанесен серьезный удар. Однако, как было принято у пифагорейцев, они скрывали от непосвященных свои математические и логические доказательства. До нас дошло девять из сорока пяти антиномий, остальные аргументы, выявляющие противоречия в понятиях науки того времени, остались неизвестными.

Отказавшись от точек зрения физиков и математиков, т.е. от осмысления бытия с позиций «противоположного» и «соотнесенного» элеаты дали образец рационального, чисто «логического», непротиворечивого, рассудочного мышления. Кроме того, они первыми попытались понять мир, применяя к многообразию вещей понятия предельной общности: бытие, небытие, движение и др. А поскольку осмысление сущности бытия с позиций абстрактного тождества было связано у них с установлением моментов его устойчивости, постольку Платон называет элеатов «неподвижниками», а Аристотель — «нефизиками». Не желая того, элеаты продемонстрировали тупик, в который попадает философская мысль, игнорирующая позиции опытного знания, отражающего природную необходимость. Вместе с тем, учение элеатов заявило о себе как о новом этапе в развитии мышления. Впоследствии оно получит свое дальнейшее развитие в деятельности наиболее выдающихся древнегреческих мыслителей: Сократа, Платона и Аристотеля.

Итак, мы рассмотрели принципиальные различия в выборе объективных точек зрения на мир в учениях ионийцев, пифагорейцев и элеатов. Однако, несмотря на эти различия между ними существует и глубокое внутреннее родство, заключающееся в том, что все три подхода, которые условно можно было бы назвать физическим, математическим и формально-логическим, базируются на взаимосвязанных между собой сравнительных понятиях: «ортогональное», «противоположное», «соотнесенное», «тождественное». Каждый из этих путей свидетельствует об относительности истины, которая объективно зависит от выбранной позиции, с которой осмысляется мир. Поэтому становится ясным, что одной единственной истины не существует, есть только ряд относительных истин, совместно отражающих реальность.

3. От континуальной картины мира — к дискретной

Если последователи Парменида и Гераклит занимали противоположные позиции, то появление учения Эмпедокла знаменовало собой становление нового компромиссного подхода, связывающего воедино ионийскую физику, элейскую метафизику и пифагорейское учение о пропорциях. Кроме того, в философии Эмпедокла намечается переход от континуальной концепции бытия, развиваемой его предшественниками — ионийскими мыслителями, к дискретной концепции в учениях атомистов.

Сообщается, что Эмпедокл (ок.490 — ок.430 до н. э.) был слушателем Парменида, Анаксагора и пифагорийцев. Сохранились довольно значительные отрывки из его поэм «О природе» и «Очищения», в которых Эмпедокла изложил свое учение. В основу сущего философ кладет четыре традиционные стихии ионийской физики: огонь, воздух, воду и землю. По количеству они соответствуют четырем фазам одного из видов гераклитовских единств, но в отличие от него, стихии не переходят друг в друга. Потому идея сохранения тождественной себе субстанции направлена у Эмпедокла против учения Гераклита:

«Глупые! Как близорука их мысль, коль они полагают,

Будто действительно раньше не бывшее может возникнуть,

Иль умереть и разрушиться может совсем то, что было.

Ибо из вовсе не бывшего сущее стать неспособно;

Также и сущее чтобы прошло, — ни на деле, ни в мыслях

Вещь невозможная: ибо она устоит против силы».

Что же является причиной, заставляющей огонь, воздух, воду и землю покидать одни сочетания и вступать в другие? Эмпедокл отчетливо видел в этом соотношение противоборствующих сил. Однако в отличие от Гераклита понимал их не как отношение двух пар противоположных тенденций («закон сдвоенных весов»), где по мере исчезновения одной пары возникает другая, нет, ибо это вело к указанным парадоксам. Эмпедокл видел в них отдельно «сходящееся» и «расходящееся», называя одну из этих сил Любовью, а другую — Враждой. После Гераклита было уже невозможно не видеть, что в основе циклического изменения сущего лежат две пары противоположностей, однако «доказательства» элеатов не позволяли признать выводы Гераклита истинными. Поэтому преходящее бытие связывалось Эмпедоклом с сочетаниями элементов:

«…в мире сем тленном

Нет никакого рожденья, как нет и губительной смерти:

Есть лишь смешенье одно с размещеньем того, что смешалось,

Что и зовут неразумно рожденьем темные люди.

Что бы за смесь ни явилась на свет: человек или птица,

Дикий ли зверь или куст, — все равно неразумные люди

То происшедшим зовут; когда ж разрешится на части

Тленная тварь, то губительной смертью они прозывают».

Не приняв в полной мере идею Гераклита, связывающую «сходящееся» с «расходящимся» законом сдвоенных весов, Эмпедокл тем самым потерял самодвижение бытия. Поэтому взаимодействие осмысляется и персонифицируется им как явно мифологические силы — как Любовь и Вражда:

«То влекомое Дружеством, сходится все воедино,

То ненавистной Враждой вновь гонится врозь друг от друга».

Космогония Эмпедокла, таким образом, строится, видимо, как постепенный переход от господства Любви к господству Вражды наподобие того, как у Гераклита соотносится сходящееся и расходящееся, что обусловливает у него бесконечное циклическое движение. Ни один мыслитель того времени так и не смог подняться до осмысления этого природного процесса, тем более, до отражения его в понятии.

Анаксагор (ок. 500 — 428 до н. э.) — родом из Клазомен. От его сочинений до нас дошли 20 фрагментов. Из них видно, что учение Анаксагора формируется под влиянием двух противоборствующих философских течений: ионийской натурфилософии и учения элеатов. Подобно Пармениду и Зенону, он отрицает возможность превращения одного качества в другое, ибо

«никакая вещь не возникает и не уничтожается, но соединяется из существующих вещей и разделяется».

Это положение неопровержимо было «доказано» элеатами благодаря парадоксам «Ахиллес» и «Дихотомия». Однако эти доказательства не убеждают Анаксагора отказаться от признания истинности, как самого движения, так и многообразия конкретных, чувственно воспринимаемых вещей. Для него реально существуют отношения, которые не выходят за рамки понятий милетской и пифагорейской натурфилософии: «больше» «меньше», «равно», «противоположно», что определяет понимание «единого» как отношение должника и кредитора.

Анализируя эти отношения, Анаксагор обращает внимание на принцип дихотомического деления, который элеаты используют в парадоксах «Ахиллес» и «Дихотомия» и приходит к убеждению в объективном существовании бесконечного актуального самоделения сущего на подобные части.

Так, рассматривая, например, горячее и холодное, образующие непрерывный ряд, Анаксагор находит между ними положение равновесия, промежуточное, которое делит этот ряд на две противоположные части: горячую и холодную. Само же промежуточное, относительно горячей стороны — холодное, а относительно холодной стороны — горячее. Это значит, что промежуточное, как учил Гераклит, и Анаксагор был с ним в этом согласен, содержит в себе и горячее и холодное, поскольку оно соотносится не с одной, а с двумя противоположными сторонами. Но между промежуточным и, например, холодным концом существует второе промежуточное, которое делит уже эту часть на две части, подобные предыдущим двум частям. При этом и второе промежуточное противоречиво. А поскольку дихотомическое деление идет до бесконечности, постольку единое непрерывно и состоит из бесконечного множества противоречивых сущностей. При этом деление происходит не по воле мыслящего субъекта, как это может показаться на первый взгляд. Напротив, оно обусловлено природным процессом — самопроизвольным делением и движением противоположностей к положению равновесия, как в «едином», так и во всех его частях.

Анаксагор приходит к мысли о том, что «в малом не существует наименьшего, но всегда имеется еще меньшее». И какую бы мельчайшую частицу мы не рассматривали, всегда между ее противоположными сторонами есть промежуточное свойство, которое делит эту частицу («вещь», «семя» — как их называл Анаксагор) на две еще меньшие части. Причем это деление осуществляется не шаг за шагом, как мы это только что описали, а происходит одновременно, сразу, как в «едином», так и во всех его частях, т.е. актуально.

«Бесконечное, — пишет Аристотель, — есть непрерывное по соприкосновению частиц. /И Анаксагор Ю. Р./ … утверждает, что любая из частей есть смесь, подобная целому…».

Из сказанного можно понять, что Анаксагор сторонник континуальной картины мира, однако его убеждения не устойчивы, поскольку в них присутствует элемент дискретности. Так формируется компромиссная позиция Анаксагора, отличающаяся от другой компромиссной позиции — учения Эмпедокла.

Таким образом, основные понятия анаксагоровской картины мира — это микроскопические, непосредственно не наблюдаемые, противоречивые сущности (Аристотель называл их гомеомерии, т.е. подобочастные) и чувственно воспринимаемые макроскопические противоположности.

«Анаксагор, — свидетельствует Аристотель, — признает бесконечные по числу подобочастные и противоположности».

Любое качественное различие, будь то горячее и холодное, сухое и влажное, белое и черное и т. д. обусловлено сочетаниями подобочастных элементов. Поэтому Анаксагора не удовлетворяет идея одного первоначала ни в учении Гераклита, ни в учениях других ионийских натурфилософов. Философ считает, что любое соотношение избытка и недостатка, образующих непрерывный ряд, состоит из бесконечного множества подобочастных элементов, каждый из которых представляет собой сочетание в одно и то же время противоположных свойств: сгущения и разрежения, избытка и недостатка, горячего и холодного и т.д., как в рассмотренном выше примере.

Столкнувшись с подобными рассуждениями, Аристотель решительно против них возражает, поскольку,

«если следовать мнению и Гераклита, и Анаксагора то невозможно говорить правду; в таком случае окажется возможным делать противоположные высказывания об одном и том же. В самом деле, если (Анаксагор) говорит, что во всяком есть часть всякого, то он тем самым говорит, что всякая вещь столь же сладкая, сколь и горькая (и так в отношении любой из остальных противоположностей), раз во всяком находится всякое не только в возможности, но и в действительности и в обособленном виде».

Далеко не многие из античных философов могли найти в себе здравого смысла настолько, чтобы признать существование бесконечно делимых, качественно различных элементов — подобочастных, поскольку это вело к признанию противоречивости в самой сущности бытия. Чтобы ее избежать, необходимо было отказаться не только от бесконечной делимости бытия, но и от всего того, что ее порождает. Поэтому, в первую очередь из действительности следовало изгнать противоположности, которые обусловливали дихотомическое ее самоделение, что приводило к непрерывности и противоречивости в самой сущности вещей. Попыткой преодоления этих «трудностей» явилось учение атомистов об атомарном строении бытия.

Левкипп — основоположник атомистики, учитель и друг Демокрита. О его жизни известно совсем немного. Некоторые, даже древние авторы, ставили вопрос о реальности Левкиппа, а Эпикур, по свидетельству Диогена Лаэртского, даже утверждал, что никакого философа Левкиппа вообще не было.

Демокрит (ок. 460 до н. э. — год смерти не известен) — универсально образованный человек. Диоген Лаэртский приводит названия около 70 его сочинений, охватывающих все области знания. Согласно Демокриту

«начала Вселенной суть атомы и пустота, все остальное лишь считается существующим. Миры бесконечны и подвержены возникновению и разрушению. Ничто не возникает из несуществующего, и ничто не разрушается в несуществующее. Атомы тоже бесконечны по величине и количеству, они вихрем несутся во Вселенной и этим порождают все сложное — огонь, воду, воздух, землю, ибо все они суть соединения каких-то атомов, которые не подвержены воздействиям и неизменны в силу своей твердости».

Согласно Демокриту,

«лишь в общем мнении существует сладкое, в мнении — горькое, в мнении — теплое, в мнении — холодное, в мнении — цвет… В действительности мы не воспринимаем ничего истинного, но воспринимаем лишь то, что изменяется в зависимости от состояния нашего тела и входящих в него и оказывающих ему противодействие истечений от вещей».

Поэтому познание, с точки зрения Демокрита, не может быть сведено к ощущению. Свойства атомов из-за их малой величины постигаются только умом. Все многообразие явлений природы Демокрит стремится уложить в представление о дискретном строении материи, в то время как Гераклит и некоторые из его предшественников исходили из непрерывности бытия.

4. Субъективная истина: софисты

Во второй половине 5 в. до н.э. в условиях античной рабовладельческой демократии оживляется духовная жизнь в Греции. Прежде всего, это замечается в Афинах, каждый гражданин которых живо ощущал потребность в знании. Затем этот интерес проникает в самые отдаленные уголки греческого общества: все хотели знать о результатах, добытых наукой. Если раньше науку культивировали лишь в узких кругах, то теперь она вовлекается в практическую и общественную жизнь. Своими открытиями и изобретениями она входит во всеобщее сознание, прежде всего, посредством литературных произведений. Вместе с тем, всеобщей любознательности и жажде просвещения скоро нашлось и другое удовлетворение — появились люди, взявшие на себя труд сообщать народу о достижениях науки. Это были софисты — платные учителя мудрости.

Но среди софистов быстро появились «мудрецы» особого рода. Объективная истина их не интересовала. Главное, чему они учили — это искусству побеждать про­тивника в спорах и в тяжбах, поскольку умение говорить и убеждать в народных собраниях и судах становится необходимым условием успешной деятельности. По­этому слово «софист» со временем приобрело предосудительный смысл. Под софистикой стали понимать умение любыми путями доказывать свою правоту, умение представлять черное — белым, а белое — черным, холодное — горячим, а горячее — холодным и т. д. Негативная репутация софистов, в основном, появилась и поддерживалась в течение долгого времени с легкой руки трех наиболее знаменитых философов: Сократа, Платона и Аристотеля. Однако для того, чтобы разобраться, кто такие на самом деле были софисты, надо отойти от навязанного ими понимания этого философского направления, восстановив действительный его смысл.

Мы будем считать, что софистами называли выдающихся людей, которые давали уроки мудрости за плату, а слово «софист» означало «мудрец». Они были распространителями греческого просвещения. Путешествуя по всей стране, софисты передавали ученикам научные сведения в различных областях знания, вырабатывали у них способность к различного рода деятельности, практичность, умение вести общественные и государственные дела. Кроме того, они обучали математике, физике, астрономии, музыке и т. п.

Их с радостью принимали и хорошо платили за услуги. Софисты сыграли положительную роль в духовном развитии своей родины. Они — теоретики риторики. Велики их заслуги и в области формальной логики. Даже нарушая законы мышления, они способствовали открытию логических законов. В философии софисты при­влекли внимание к проблеме человека и общества. В гносео­логии софисты сознательно поставили вопрос: в состоянии ли наше мышление познать действительный мир, т.е. вопрос о познаваемости мира? На этот вопрос софисты ответили отрицательно: объективный мир непознаваем. Фактически, они были первыми агностиками, отрицавшими объективную истину.

Оценить учение софистов трудно, т.к. из их сочинений практически ничего не сохранилось. Ясно одно, что в основу познания они заложили принцип относительности, обусловленный выбором системы отсчета и многие из софистов, ограничили свое учение субъективными гносеологическими позициями. Для них мерой всех вещей становится человек. А поскольку все люди разные и каждый воспринимает мир по-своему, постольку существует и множество мнений. И что для одного человека является хорошим, то для другого — может быть плохим. А так как все мнения людей истинны, то истинными будут и противоречащие, т.е. взаимно исключающие друг друга суждения.

У предшественников все было иначе, поскольку за систему отсчета принимались объективные токи зрения. И хотя суждения о мире носили противоречивый характер, поскольку во многих случаях реальность осмыслялась одновременно с двух точек зрения, тем не менее, противоречивость эта носила объективный характер. Например, «теплое» можно было рассматривать как противоречивый объект, поскольку относительно «горячего» — оно было холодным, а относительно «холодного» — горячим и т. п.

Учение о том, что все в мире относительно — это релятивизм. В гносеологии (учении о познании) он означает, что истина относительна, что она зависит от выбранных позиций: от условий, от места и времени, от обстоятельств, от человека. Поэтому те из со­фистов, которые стояли на позициях субъективного релятивизма, не без основания полагали, что истина у каждого своя. Как кому кажется, так оно и есть на самом деле. Со временем, в области этики релятивизм некоторых софистов, строящих свои доказательства на обмане, перерастает в аморализм, поскольку согласно их учению нет, и не может быть объективного критерия добра и зла. Что кому выгодно, то и хорошо, то и благо.

В своих произведениях Платон высмеивает софистов как лжецов и шарлатанов, которые ради выгоды готовы поступиться истиной. Вместе с тем, в учениях софистов прослеживается умение четко ориентироваться в выборе точек зрения. Они очень ловко, хотя и весьма произвольно, переносили отношения между одними вещами на другие, переходили с одних наблюдательных позиций на другие.

Если в первый период своего существования философия стремилась получить объективное знание о мире, то с появлением софистов происходит переход к осмыслению человека. Обладая энциклопедической ученостью, и пользуясь искусством красноречия, софисты обосновывали самые необычные воззрения или опровергали самые непоколебимые истины. В лице софистов философская мировоззренческая мысль Древней Греции сыграла выдающуюся роль, открыв субъективную истину, открыв новое направление в теории познания. Там, где появлялись софисты, исчезал догматизм тра­диции. Но, отвергая поиск объективной истины, они деформировали тем самым познание в целом. При незначительной способности к самостоятельному творчеству всю свою энергию софисты направляли на популяризацию уже известных знаний.

Софистов принято делить на старших и младших. Все они современники элеата Зенона, Эмпедокла, Анаксагора и Левкиппа.

Протагор (ок. 481—411 до н. э.) — происходил из города Абдеры и был профессиональным преподавателем риторики и эристики — искусства речи и искусства спора, один из первых, кто стал брать деньги за обучение. Ему принадлежало более десятка сочинений, но ни одно из них до нас не дошло за исключением лишь небольших фрагментов. Важнейшими источниками наших знаний о Протагоре и его учении являются диалоги Платона «Протагор» и «Теэтет» и трактаты Секста-Эмпирика «Против ученых» и «Три книги пирроновых положений». В этих трактатах проводится мысль Протагора о том, что главное свойство материи это ее относительность и текучесть. В этом Протагор опирался, по-видимому, на гераклитовскую диалектику, почерпнув в ней только релятивизм:

«ничто не есть само по себе, но все всегда возникает в связи с чем-то».

Протагор распространяет этот принцип в основном на познающий субъ­ект.

Кроме того, было еще одно обоснование релятивизма. Оно заключалось в тезисе, согласно которому все переходит в противоположное себе. Это означает, например, что «белое» может измениться не во что попало, а только в «черное». Если же речь, например, идет о «сером», то переход в «черное» или в «белое» трактуется как переход в противоположность, поскольку относительно черного серое рассматривается как белое, а относительно белого — как черное. Поэтому всякая вещь может изменяться только в свое иное. Из этого прин­ципа не только Протагор, но и другие, предшествующие ему философы, делали вы­вод о том, что о каждой вещи возможны два противоположных мнения. Хотя Диоген Лаэртский полагает, что именно Протагор «первый сказал, что о всякой вещи есть два мнения, противоположных друг другу». Придя к убеждению в возможности двух противоположных мнений о вещи или процессе, Протагор сделал довольно смелый для нас с вами вывод о том, что «все истинно».

Теперь возвратимся к главному тезису Протагора:

«Человек — мера всех вещей, существующих, что они существуют, несуществующих же, что они не существуют».

Осмысливая эти же слова Протагора, Платон передает их в следующем контексте:

«Мера всех вещей — человек, существующих, что они существуют, а несуществующих, что они не существуют», — поясняя: Протагор «говорит тем са­мым, что-де какой мне кажется каждая вещь, такова она для меня и есть, а какой тебе, такова же она, в свою очередь, для тебя». И далее: «Разве не бывает иной раз, что дует один и тот же ветер, а кто-то мерзнет при этом, кто-то — нет? И кто-то не слишком, а кто-то — сильно?».

Платон делает вывод, что Протагор прав в своем утверждении субъективности ощущений, но он не прав в утверждении того, что все они истинны. При этом главным критерием истины, по Протагору, является выгода. Что кому выгодно, то и истинно.

Горгий (ок. 483 — 373 до н. э.) происходил из Великой Эллады. Он был выдающимся оратором, находя для всего и похвалу, и порицание, умел убеждать, побивать шуткой серьезность противника. В отличие от учения Протагора учил, что все ложно. Как и все элеаты, Горгий считал, что «не-бытие», не существует, а если и существует, то непостижимо, а если и постижимо, то не высказы­ваемо и необъяснимо (для другого человека). Причем, речь идет не только о понятии «не-бытие», непостижимым и необъяснимым оказывается любое противоречащее понятие «не-А». Последнее — настолько емко, что выразить его в слове просто невозможно, ибо оно включает в себя все многообразие мира за исключением только одного понятия — «А». Если же речь идет о не-сущем, как понятии, выражающем «ничто», то выразить его в слове еще труднее. Как и все софисты, Горгий релятивист. При этом его учение об относительности и субъективности истины граничит со скептицизмом.

Платон и Сократ не любили и высмеивали корыстолюбие софистов. За это досталось от них и Продику. В диалоге Платона «Кратил» Сократ высмеивает его за то, что за 50 драхм он преподавал мудрость иначе, чем за одну. По утверждению Филострата Продик «был рабом денег и был предан наслаждениям».

Занимался Продик проблемами языка. Он считал, что прежде чем философ­ствовать, надо научиться правильно употреблять слова, исходя из того или иного отношения между вещами. Например, Продик говорил о том, что страс­ти находятся посредине между желанием и безумием, ибо страсть — удвоенное желание, а безумие — удвоенная страсть. Это значит, что Продик исходил из признания некой промежуточной точки зрения, но тогда желание и безумие будут выступать как противоположности, как антонимы. Но Продик умел смотреть на вещи и с другой точки зрения, с позиции «соотнесенного», уточняя и различая их оттенки («мужество», «отважность»), по мере возрастания или убывания интенсивности того или иного свойства. Здесь речь идет о синонимике.

В учениях софистов не было единства. Их взгляды отличались даже по основным вопросам. Потеряв веру в общезначимую, всеобщую и объективную истину софистика с неизбежностью вела к отрицанию возможности всякого познания, к скептицизму. В конечном счете, все это вело к разложению науки. Особенно опасным это было в области этики, где субъективная истина вносила разложение в область гражданских и нравственных законов.

5. Сократ: «Если нет понятия, то нет и знания»

Сократ (ок. 470 — 399 до н.э.) — родился и жил в Афинах. Он не стремился к активной общественной дея­тельности, а просто вел жизнь философа: жил непритязательно, но зато имел досуг. Все свое время он посвящал философским беседам и спорам. У него было много учеников, но в отличие от софистов Сократ не брал денег за обучение. Женщинам не везло с Сократом. Он был дважды женат и был плохим семьянином: не заботился ни о женах, ни о трех своих сыновьях. Заботу о хлебе насущном и для себя, и для тех, за кого он был в ответе, переложил на плечи других. По свидетельствам современников, Сократ был добрым, но насмешливым человеком, постоянно толкующим или размышляющим о вечном.

Иначе поступали софисты — профессиональные ученые и учителя мудрости. Отдаваясь науке, они не просто учили других жить, они умели жить сами. Во всяком случае, они умели заработать на жизнь себе, и обучали этому других.

Наши сведения об учении Сократа не совсем надежны, поскольку сам Сократ ничего не писал, предпочитая написанному живой разговорный язык. Поэтому все, что мы о нем знаем, мы знаем от его учеников — Ксенофонта и Платона. Ксенофонт написал «Апологию Сократа» и «Воспоминания о Сократе», тогда как Платон приписал Сократу почти все свое учение. И сегодня трудно даже сказать, что принадлежит Сократу, а что — Платону.

В отличие от софистов, признававших относительность истины, Сократ стремится найти общеобязательное, абсолютное знание. А это означает, что Сократ игнорирует релятивность бытия и служащие для его описания сравнительные понятия: соотнесенное и противоположное, с позиции которых все чувственно воспринимаемые вещи имеют относительное значение, изменяются, возникают и исчезают. Кажущееся большим по отношению к одной вещи, оказывается малым в сравнении с другой. И здесь нельзя найти такой ориентир, который смог бы стать единственной и надежной опорой нашему уму.

Иное дело абсолютные, классификационные понятия, которые отражают общее, одинаковое в вещах. У Сократа не было сомнения в реальности существования общего, которое он понимает в виде вечных, неизменных сущностей, как истинное, идеальное бытие. Ни у Сократа, ни у Платона не вызывало сомнений: это подлинная реальность, которая не идет ни в какое сравнение с преходящим и релятивным бытием вещей. Более того, знание о чувственно воспринимаемом мире не только объявляется «мнением», но как бы автоматически исключается из сферы чистого разума, из подлинного знания. Произошел окончательный переворот в воззрениях: подлинное знание досократиков о релятивном мире объявляется «мнением», тогда как мнение о существовании абсолютных сущностей возводится в ранг подлинного «знания». Будучи врагом со­фистики, Сократ считал, что каждый человек может иметь свое мнение, но истина для всех должна быть одна. На достижение такой истины и направлена философия. То же касалось не только полемики с софистами, но и его отношения ко всем предшествующим философам, занимающимся изучением природы. Все они, опираясь на разные точки зрения, давали разные картины мира, что свидетельствовало о невозможности твердого знания. Указанная ситуация и обусловила поворот сократовской философии от изучения релятивной действительности к абсолютному бытию, от изучения природы к изучению человека, как главной темы его философских размышлений.

Считая, что сам он не обладает истиной, Сократ помогал родиться ей в душе собеседника. Свой метод он уподобил повивальному искусству своей матери. Подобно тому, как та помогала детям появляться на свет, Сократ помогал рождаться истине. Поэтому свой метод он называл майевтикой — повивальным искусством. Цель майевтики — дать определение. Вслед за элеатами Сократ возводит знание на уровень предельно общих классификационных понятий. Но именно он первым обратил внимание на то, что если нет понятия, то нет и знания. Поэтому смысл всей философии Сократа в том, чтобы найти определение, понятие.

Это достигалось в процессе собеседо­вания посредством индукции — наве­дения, восхождения от частного к общему. Сократ, например, ставил вопрос: что есть «мужество» как таковое, ка­ково понятие мужества, которое выражало бы всевозможные его случаи и оттенки? Дать определение этого классификационного понятия и должно быть предметом майевтического рассуждения.

Вместе с тем, любое определение классификационного понятия изначально не может вместить в себя все многообразие частных случаев, т.е. не может претендовать на полное абсолютное знание. Тем не менее, и сегодня еще существует вера в рассудочную дифинитивную философию, в рамках которой происходит то же самое, что и раньше: идут споры и даются десятки определений тому или иному понятию, например, тому, что такое философия, культура, цивилизация и т. д. И спорам этим нет, и не будет конца.

Убеждение в существовании объективной истины означает у Сократа, что есть и объективные мораль­ные нормы, стоящие выше индивидуальных мнений и общие всем людям, что различие между добром и злом не относительно, а абсолютно. Поэтому для Сократа дело заключалось в том, чтобы оградить молодое поколение, как и умы самих управителей, от влияния низменных идей, появившихся в греческом обществе в связи с деятельностью некоторых софистов. Ибо Сократ не отождествлял счастье с выгодой, он отождествлял его с добродетелью.

Что же касается недобросовестности софистов, то Сократ доказывает, что обман при всей своей сиюминутной выгоде, в конце концов, наказывает себя. Не от денег рождается у людей добродетель, а, наоборот, от добродетелей бывают у людей и деньги, и прочие блага.

Но делать добро можно лишь тогда, когда знаешь, в чем оно состоит. Мужественным человек может быть лишь тогда, когда знает, что такое мужество. И вообще знание того, что такое добро и что такое зло, делает людей добродетельными и счастливыми. Истинная нравственность, по Сократу, — знание того, что есть благо и прекрасное и вместе с тем полезное для человека, что помогает ему достичь блаженства и жизненного счастья. Но прекрасное само по себе, а также благое, доброе, справедливое, как абсолютные и неизменные истины — даются с трудом в процессе познания того общего и существенного, что охватывает все случаи и все примеры этих явлений. Так, мораль сливается для Сократа с абстрактно-всеобщим знанием.

Идя вслед за софистами, Сократ касается, главным образом, вопросов человеческого бытия, но при этом стремится находить объективные гносеологические позиции, позволяющие находить не относительную, а абсолютную истину. Так поступали элеаты. Однако предметное поле их философии в корне отличалось от сократовского. Предельно общие классификационные понятия они искали и находили для осмысления природы. Интересам же Сократа были чужды как природа в целом, так и математика, физика и другие конкретные науки, поскольку для этики они не имели ни какой ценности. Сократ надеялся, что в этом исключительно этическом направлении, с помощью предельно общих понятий ему удастся постичь самую сущность явлений, господствующих над всеми частными случаями человеческой жизни. Поэтому Сократ понимал философию как систему наиболее общих классификационных понятий об общеобязательном законе добра. Определение того, что такое справедливость, рассудительность, мужество, истина, красота, взятые сами по себе, были в центре раздумий Сократа.

Деятельность софистов, а затем и Сократа, означала изменение предметного поля философии. Она послужила основанием для этических школ. До них философия познавала в основном внешний по отношению к человеку мир, природу. Сократ же утверждал, что она непознаваема, а познать можно только душу человека и его дела, в чем и заключается задача философии. В центре внимания Сократа, как и некоторых софистов, — человек. Но он рассматривается Сократом только как нравственное существо. Призыв «Познай самого себя!» и утверждение: «Я знаю, что я ничего не знаю» стали для Сократа определяющими. Это исходные тезисы сократовской философии. Оба они выражали ее суть — вопросы познания и нрав­ственности. Целью его философских исканий является стремление помочь людям, чтобы они сами нашли «самих себя». Изучение природы и объяснение природных явлений, Сократ считал излишним и принципиально невозможным делом.

Поэтому, в истории древней европейской философии учение Сократа воспринимается как некий водораздел. До Сократа она в основном изучает природу, в которой человек представляет собой только одну из ее частей. После Сократа философия утверждает проблему человека в качестве главной темы своих размышлений, продолжая тем самым гуманистическую линию философских исканий софистов, которые с одинаковым успехом занимались не только проблемами человека, но учили математике, физике, астрономии и другим наукам.

О Сократе существует огромная литература, вобравшая в себя все моменты его житейской и научной биографии. Не было периода и не было поколения в мировой истории, которое бы прошло мимо судьбы этой необычайной личности. Для многих Сократ был примером подлинного мужества и стойкости, образцом нравственных исканий и убеждений. Именно Сократ положил начало традиции, характеризующей европейскую классическую философию в целом. Поэтому, одной из насущных задач является воссоздание объективного, научно достоверного облика Сократа, раскрытие смысла и содержания его учения, жизненных ориентиров, ошибок и заблуждений. И главное, нужно понять, что далеко не во всем можно подражать Сократу, считая его образцом мудреца. В общем же, Сократ получил от сограждан то, к чему сам объективно стремился.

Поэтому, принимая за образец поведение Сократа надо учитывать, что превосходство над другими — это всегда заявка на возмездие. И нужно быть действительно мудрым, чтобы донести свой дар людям и не поплатиться при этом за свою исключительность. А может быть, именно в таком поведении Сократа и заключались его мужество и мудрость, а трагические обстоятельства его смерти как раз и явились началом его философского бессмертия?

Вслед за элеатами, Сократ отвергает мышление сравнительными понятиями и переходит к мышлению классификационными понятиями предельной общности. Этот шаг позволяет избавиться от релятивизма софистов, позволяет перейти к понятийному знанию, обусловленному формально-логическим мышлением на основе отношений абстрактного тождества и абстрактного различия: А и не-А. Поэтому мышление Сократа, как и мышление элеатов не выходит за пределы рассудочного мышления, тогда как другие досократики, в том числе и софисты, осмысливали реальность с позиций разума.

Отсюда следует вывод, что именно Сократ и его последователи, окончательно завели философию в тупик, из которого вот уже более двух с половиной тысяч лет она никак не может выбраться. В результате деятельности Сократа философия сделала шаг назад с позиций хотя и примитивного, но разумного восприятия действительности, к рассудочному непротиворечивому мышлению.

6. Платон: в лабиринте рассудка

Платон (427 — 347 до н.э.) — древнегреческий философ, основоположник всей европейской философии. Происходил из афинского аристократического рода. С философией познакомился благодаря Кратилу, был ближайшим учеником Сократа.

Платон тяжело переживал смерть своего учителя, после которой, надолго покинул Афины. Возвратившись сюда снова, Платон на собранные для него деньги приобрел земельный участок, на котором основал свою школу, получившую название Академия и которая просуществовала 915 лет. Здесь преподавалась философия, математика и другие науки. К школе Платона примыкали крупнейшие математики его века. Здесь же был учеником и сотрудником величайший философ античности — Аристотель. Поэтому Платона называют одним из самых влиятельных учителей человечества. Многогранность его способностей поражает. Это не только философ, но и ученый, математические способности которого неотделимы от художественных дарований. Его сочинения, написанные в форме диалогов, дошли до нас целиком. Хотя есть сомнение в том, что все они принадлежат Платону.

Через все творчество Платона проходит ряд основных тем, свя­зывающих его с предшественниками. Прежде всего, — это связь с Сократом и духом его философствования, чему у Платона посвящено большинство диалогов. Однако можно считать, что учение Платона является не просто продолжением сократовского подхода, но скорее синтезом нескольких учений: Сократа, элеатов и Пифагора. Тогда как оппонентами Платона выступают софисты, ионийские философы, а затем уже и Аристотель. Платон творец одного из двух основных типов философского мировоззрения — объективного идеализма. У зрелого и позднего Платона основной темой проходит законода­тельство и учение о государстве.

Каждый из платоновских диалогов глубоко продуман и в своей совокупности они составляют нечто единое, связанное учением об идеях. Они выразительны, блещут иронией и насмешкой, полны живописным изображением характеров, страстны и вдохновенны. Через все его творчество проходит гуманистическая тенденция, унаследованная им от софистов и Сократа. Хотя в целом, можно сказать, что мышление Платона скорее рассудочное, нежели научное. Не повлияло на Платона даже его пристрастие к пифагорейским идеям, сказалось, видимо, то, что в душе он так и остался художником, поэтом, каким он был до встречи с Сократом.

Согласно Платону, каждому классу объектов чувственного мира соответствует в бестелесном мире некоторый «вид», или «идея». Этот «вид» не может быть постижим чувствами, как обычный предмет, он может быть созерцаем лишь умом, к тому же умом, хорошо подготовленным к такому постижению. Право на существование имеют только благие идеи, тогда как высшей идеей у Платона выступает идея блага как такового — источник соразмерности, гармонии и красоты.

Однако полной ясности у Платона нет. Ни в одном из своих диалогов Платон не дает систематического и полного учения об идеях. Тем не мене можно с уверенностью сказать, что он приходит к мысли о том, что достоверное знание может быть достигнуто только посредством понятий, строго фиксирующих в предмете познания те признаки или черты, в силу которых предмет можно отнести к тому или иному роду. Именно платоновский Сократ определяет знание как мысль, направленную на фиксацию общих черт предметов и определяет познание как нахождение общих понятий. Но если Сократ ограничивал их приложение областью этики, то Платон расширил применение сократовского метода, а значит, и рассудочного мышления на всю область познания.

По замыслу Платона, идеи должны соотноситься друг с другом, т.е. находиться в отношении подчинения и соподчинения. Это означает, что они должны быть более и менее общими, находиться в отношении рода и вида. По Платону, идеи — это некая реальность, структурирующая материальное бытие, являющаяся причиной, источником бытия вещей. И должен существовать некий объективный закон, отождествляющий различное и различающий тождественное, что обусловливает самоорганизацию сущего в виде некоторой пирамиды, на вершине которой стоит идея блага. Своей неизменностью и вечностью бытие Платона похоже на бытие Парменида. Однако бытие Платона — это духовное множество, а не единое, нерасчлененное материальное бытие, как у Парменида. Кроме того, отмечается, что у Платона имеется вариант, согласно которому идеи могут переходить друг в друга, тогда как бытие Парменида полностью неподвижно.

Вместе с тем, никакой действительной иерархии идей, как иерархии общих, классификационных понятий, у Платона не получилось: мы находим лишь замысел стройной и исчерпывающей системы, но не более того. Мир слишком сложен, чтобы его можно было представить в виде пирамиды, как восхождение от менее общих классификационных понятий к более общим и, наконец, к самому общему и единственному понятию.

Под влиянием пифагорейцев Платон пытается упорядочить мир понятий и на числовой основе. Но количественные понятия дают возможность упорядочить только количественное многообразие мира. Таким образом, оказалось, что структурное многообразие мира невозможно упорядочить ни посредством классификационных, ни посредством количественных понятий.

Поставленная задача не может быть решена без участия в ее решении сравнительных понятий. А это достигается по мере нахождения тождества в различии и различия в тождестве. Постигая иерархию отношений тождества и различия и выражая ее в сравнительных понятиях, мы сумеем обозначить то, что пытался понять Платон посредством абстрактно-всеобщих, классификационных понятий. Причем, на наш взгляд, начало этой работы положено как предшественниками Платона — досократиками, так и величайшим из его учеников — Аристотелем.

По мнению В. Виндельбанда, корень платоновской философии лежит в стремлении Платона выйти за пределы протагоровского релятивизма, значение которого признается им только для восприятий чувственного мира. Это получается вследствие исключения из познания сравнительных понятий и преимущественного использования классификационных понятий. Как сторонники абсолютного знания, Сократ и Платон упрекают софистику в том, что она отрекается от истинного, абсолютного знания, вследствие чего она не может дать основания для добродетели. В этом отношении они присоединяются к воззрению Парменида, осуждающего относительность чувственных восприятий и основанных на них мнений. Если существует добродетель, то, по мнению Сократа и Платона, она должна основываться на абсолютном, а не на относительном познании, о котором только и ведет речь софистика.

Путь к этому абсолютному знанию, независящему от выбора точки зрения, указывает Сократ. Это — познание истинного бытия посредством классификационных понятий. Выполнение этой задачи связано с поиском целого ряда понятий и установления их отношений подчинения и соподчинения посредством деления.

Таким образом, классификационным и сравнительным понятиям соответствуют два различных мира: мир истинной действительности — идеи, познающийся посредством классификационных понятий, и мир относительной действительности, возникающих и преходящих вещей, познающийся посредством чувственного восприятия и сравнительных понятий. «Идея», как предмет истинного познания никогда ни в каком отношении не изменяема, никаким образом не претерпевает перемен. Напротив того, воспринимаемые чувствами единичные вещи постоянно изменяются, возникают и уничтожаются.

Парменидовскую характеристику бытия Платон переносит на свои «идеи», как истинно сущее. Тогда как мир чувственно воспринимаемых вещей подчиняется у него гераклитовской характеристике.

Отсюда следует основное положение платоновской философии: надо различать два мира: один — предмет разумного мышления, другой — чувственного познания. Поэтому телам, воспринимаемым чувствами, противостоят обособленные от тел идеи, как бестелесные формы.

Все рассуждения Платона об идеях выражены им на языке рассудочных классификационных понятий. На мой взгляд, они абсолютно верны, но в отрыве от сравнительных понятий, они бесплодны, поскольку отражают лишь качественное многообразие мира. Тогда как мир представляет собой не только качественное и количественное многообразие — он многообразен структурно. А потому, лишенные сравнительных понятий все построения Платона не конкретны, страдают излишней всеобщностью и не способны охватить структурного многообразия мира: природного и социального.

Воспроизводя беседы Сократа, Платон использует жанр диалога в философском произведении. Поэтому диалектика у него тесно связа­на со стихией живой речи и умело направленной беседы. Слово «диалектика» Платон употребляет широко. В одном случае — для обозначения метода познания идеи путем отыскания того или иного понятия, в другом — как название приема деления объема понятия. Конечной целью диалектики должна была быть целая система логически взаимосвязанных классификационных понятий.

В диалоге «Софист» Платон говорит об умении отождествлять и различать вещи, так

«различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной и иной за тот же самый — неужели мы не скажем, что это предмет диалектического знания?».

Поэтому диалектику Платон определяет как высшую философию, ведущую к постижению истинно сущего. Эта высшая из всех наук, завершает познание. Платон ставит ее даже выше геометрии.

Итак, диалектика как метод, схватывает два противоположных движения: «путь вверх», как восхождение к познанию и определению предельно общего, «родового» и «путь вниз», как нисхождение по ступенькам «видов» к самому концу, к минимально общему. В итоге, задача состоит в том, чтобы свести все частные законы бытия к одному наиболее общему закону, который оказывается для всех вещей «благом», а затем из него вывести все частные законы, оказывающиеся частными «благами», поскольку именно «идея» блага сопрягает все множество идей в некоторое единство. В логическом плане — это сведение шаг за шагом низших понятий к высшим, родовым понятиям, а затем уже разделение родов на входящие в них видовые понятия.

Диалектика Платона явилась предшествующим этапом в развитии Аристотелем формальной логики. Ей принадлежит важное место в развитии не только гегелевской абстрактно-всеобщей объективной идеалистической диалектики, но и марксистской абстрактно-всеобщей материалистической диалектики. Однако борьба Платона против релятивизма и исключение из философского мышления всего спектра сравнительных понятий, введение которых в познание, как мы помним, обусловило появление предфилософского и философского мышления, знаменовала собой окончательный разрыв между элейской и ионийской традициями.

Ионийцы были создателями философии как объективной науки, как конкретно-всеобщего способа теоретизирования. Тогда как элеаты — Парменид и Зенон, а затем Сократ и Платон — ее разрушителями. После Платона разумное философское мышление, как мышление сравнительными понятиями, постепенно зачахло. Аристотель был последним философом, кто пытался оживить этот познавательный процесс. Но и его гений не сумел удержать философию от падения, от ее возврата к рассудочному, до философскому способу мышления.

Иными словами, произошел незаметный подлог, или лучше сказать, переход с одного, более высокого способа мышления на другой, менее высокий, совершенно не пригодный к решению философских проблем. Ибо без сравнительных понятий философия Платона перестала быть объективной наукой, т. е. Философией с большой буквы. Философия стала безликой и безжизненной тенью науки, стала рассудочной, хотя и талантливой литературой, соответствующей платоновскому характеру, более литературному и поэтическому, нежели научному.

Сегодня мы ясно видим, в чем состояла ошибка Сократа, Платона и философов последующего времени: из арсенала мыслительных средств был изгнан целый класс конкретно-всеобщих сравнительных понятий, место которых заняли классификационные понятия предельной общности.

Все несчастье европейской философии вытекает из попытки вытеснить релятивность, тогда как

«всякое знание, которое достигает человек и которым он пользуется в своей деятельности, носит принципиально релятивный характер».

В этом заключается смысл сократо-платоновского переворота, который явился насилием и над реальной жизнью и над философией.

7. Аристотель: выход из тупика или апелляция к мудрости

Аристотель (Стагирит) — величайший древнегреческий философ и ученый-энциклопедист (384—322 гг. до н.э.). Его родина полис Стагира (Македония). В молодости, по словам очевидцев, Аристотель был невзрачного вида, имел худые ноги, маленькие глаза, был шепеляв, но, тем не менее, хотел быть в центре внимания окружающих: любил хорошо одеваться, носил по несколько дорогих перстней, носил свисающую на лоб челку и короткую бородку.

В 364 году до н. э. Аристотель встречается с Платоном. Их отношения, продолжались в течение 17 лет вплоть до самой смерти Платона, которого Аристотель высоко ценил. Платон разглядел способного юношу и оценил его по достоинству. Вместе с тем, Платон сильно не одобрял отношение Аристотеля к своему внешнему виду. Кроме того, Платона раздражала свойственная Аристотелю манеры держать себя, его убежденность в том, что по знаниям, он выше всех.

Несогласие с академической философией в основ­ных вопросах заставили Аристотеля оставить Академию, с которой он был связан в течение двадцати лет. В конечном счете, Аристотель становится непримиримым противником платоновского учения. Позднее он скажет: «Платон мне друг… но истину следует предпочесть».

Ряд обстоятельств привели к тому, что Аристотель надолго покинул Афины. Снова в Афинах Аристотель оказался в пятидесятилетнем возрасте. В 336 г. до н.э. он создает здесь собственную философскую школу — Ликей, которая располагалась в противоположном, по отношению к Платоновой Академии, конце Афин. Ликей был задуман Аристотелем и как научный центр, и как учебное заведение, противостоящее Академии и противодействующее распространению платоновских идей. Но как видим, Ликею не удалось противостоять Академии настолько, чтобы воспрепятствовать продвижению платоновских идей и остановить деградацию философского мышления.

Наследие Аристотеля велико. Его деятельность была большим вкладом практически во все области античной науки, кроме того, были созданы новые научные направления. В 1 в. н.э., в большинстве своем, труды Аристотеля были собраны, класси­фицированы и изданы последователем аристотелевой философии Андроником Родосским.

Главное философское произведение Аристотеля — «Метафизика». В ней он из­лагает наиболее существенные вопросы онтологиче­ского характера. И здесь же излагается критика философии Платона, которую Аристотель определял не иначе как мнимую мудрость. «Метафизика» сложена из разных частей, которые далеко не всегда расположены в порядке их написания. В ней много повторов, неясностей, противоречий. Особенно значительной для понимания и самого аристотелевского учения и истории досократовской философии является первая книга «Метафизики», где он излагает взгляды предшествующих мыслителей. Все это говорит об Аристотеле не только как об ученом, но и как об историке философии. Причем, Аристотеля можно называть не только философом, но и метафилософом, поскольку его историко-философские работы — это не только способ осмысления мира, но и «способ осмысления способов осмысления мира».

К истории досократовской философии Аристотель подходит с теоретико-логической позиции. Главное место в ней он отводит пониманию мудрости, которая,

«по общему мнению, занимается первыми причинами и началами… Таким образом, ясно, — делает вывод Аристотель, — что мудрость есть наука об определенных причинах и началах».