Бесплатный фрагмент - Федералка

Федералка

Предисловие 1

Наступило лето,

Можно как всегда

Снова не поехать

В отпуск никуда.

Даже на мотоцикле, с точки зрения простого водителя-горожанина, дорога сама по себе неинтересна. Газ покрутил, тормоз отпустил, поехал. Кончился бензин, заправился, поехал дальше. А городские покатушки и того неинтереснее. Руки пожали, хромом посверкали, покурили-побакланили, проехали-приехали, вечер кончился. Может кто с девушкой красивой познакомился, хорошо. Сколько так можно ездить? Ну день, ну три. Некоторые каждый день ездят. Площадь — две улицы — гараж, пока осень не наступит.

Я не это собираюсь рисовать, а исполню пожелание одного моего друга. Однобоко исполню. Немного портретов накидаю байкерских, вот и посмотрим, нужно ли было. А для людей, которые хотят путешествовать, да не получается по разным причинам, немного дороги насыплю во второй части книги. Дорога интересна встречами, интересна случайностями, которые подстерегают в дороге, их и называют приключениями.

…Иногда город сталкивает меня со старыми друзьями. Почему иногда, до сих пор непонятно. Времени не хватает по всем ходить? Или интересы поменялись? Но что забот у всех прибавилось, это точно. Так что редко встречаемся, случайно. Ну и разговоры идут как обычно: а ты как, до сих пор в походы ходишь? Ну хожу, а что? И в путешествия ездишь? Езжу. Ух ты, а я вот всё никак….Вот когда выйду на пенсию, уж развернусь! Буду на рыбалку ездить каждый день, путешествовать, на пляже загорать….

Сенека же писал: пока мы откладываем жизнь — она проходит. Классиков и мыслителей надо не только читать, их учить надо. «Потом» уже может и не быть. Шансов прожить на двадцать лет больше, больше у двадцатилетнего, нежели у шестидесятилетнего, как не крути.

Итак, не ждём старости, садимся в седло, шлем застёгиваем, ключ на старт, и до осени нас нет в городе. Мы будем приходить к вам во снах ветрами дорог.

Предисловие 2. Мотоциклетный сезон кота Матроскина

Мотосезон закончился. Стоит у стены мотоцикл, укрытый чехлом, снят аккумулятор, развешаны мотокуртки и дождевики, отполирован шлем, сложены на полку перчатки, за окном холодный дождь со снегом. Теперь самое время укутаться тёплым пледом (мягкое кресло, клетчатый плед), видя солнечный день в ослепительных снах, видя не нажатый вовремя курок, и заняться просмотром кадров из лета. Тут ещё кот Матроскин на плечо прыгнул, скотина. Снова будет в разговор влезать со своими идиотскими репликами.

Несколько досадно, что предыдущая книга о мотопутешествиях многими была принята как единственная правда. И многие именно меня старались разглядеть, даже уличить в непотребщине, а напрасно. Да ну, не может быть, — говорили те, кто знает меня в реальности и те, кто видел меня на только фотографиях. Ты ведь такой же мухомор, как и я, — сформулировал Серёга Малс. А одна солидная пожилая дама, прочитав, воскликнула: да ты бабник!

Вероятно, вложив в эти слова свои малосодержательно прожитые годы, она попыталась показать, что незачем ездить на край света. Наверное, в дни своей молодости она тоже хотела путешествовать, но, как поётся в песне, правильное сознание подводило.

Да вот мешала эта

Ах, круглая планета,

Где края света нету

И некуда идти.

Конечно, я и сам в известной мере той книгой себя повязал, однако в мире нет места незыблемой, и тем более однобокой трактовке событий. Многое поменялось с тех пор, и даже те, дорогие и не очень имена. Я очень сожалею, что тогда в предисловии не указал про романтику дальних дорог. Романтика — она незыблема, потому как нет критериев для измерений. А Любовь — тут уж каждого своя, как и Дорога.

Хорошо, я исправлюсь здесь, в новой повести о путешествиях. Буду рассказывать о байкерах и мотоциклистах. Совсем немного о Дороге. Ещё чуток — о Любви. Тем более что Серёга Малс, один из первых, пришедших в этот мир байкеров современности, заставил меня поразмыслить о иных строках. Дочитав мою книгу «Пыльные солнца волны», Серёга покрутил в худых пальцах стакан, и высказал три предложения по ней. Во-первых, упомянуть его, во-вторых — рассказывать побольше о жизни байкеров, в-третьих, у меня в книгах бывают пространные рассуждения, уводящие в сторону от основного рассказа, и их надо убрать.

Стандартное отступление, необходимое для дальнейшего понимания повести: возможно в книгописании существует правило, гласящее, что нельзя выводить в прозе ещё живущих людей под их собственными именами, если это только не мемуары. Мемуары я не пишу. Конечно, это приятно, прочитать про себя хорошее, а если плохое? Ответить-то уже не получится, не все склонность к писательству имеют, да и пока книжка выйдет…. Потому у меня все имена и названия, кроме географических, не настоящие. Кто захочет — узнает себя, но в конечном итоге окажется неправ. Да и географические названия я перевираю, знаете же

Нет, я не буду трогать легендарных личностей вроде Иваныча, главы ныне подзабытого клуба «Рыси Амура», и Синуса — основателя форума «Беспечный ездок», те первые из первых. Я, конечно тоже из тех, первых, только тогда я просто ездил, не создавая клубы и форумы, а они делали, за что им почёт. И, как говорится в среде ненашенской — уважуха.

Вот, я исправился, Малса упомянул. С остальными пунктами чуть посложнее. Рисовать жизнь наших байкеров дело очень простое и вряд ли интересное для большинства населения. Байкеры люди взрослые, даже пожилые, и самое центровое у них — напиться в хлам или почти в хлам. Я их за это не осуждаю, но стоит ли про это писать? А пространные рассуждения для того и нужны, чтобы немного разбавить романтику и эти «ну сел я и поехал, а потом взял да приехал».

Правду говорить не буду. «Какой дурак на Плюке правду думает? Абсурд!».

Конечно я сильно сомневаюсь, что книги поднимут уровень образованности смартфононизированного общества. Но всегда остаётся небольшая надежда, что кому-нибудь книга поможет. Если не в дорогу подвигнет, то чуть в грамоте подсобит.

— С твоими переиначиваниями грамотности прибудет, — отозвался Матроскин. — Ты даже звонить-звонить путаешь.

— Заметь, животное, ударение не поставил в тексте, и никакой разницы! Не перебивай. Могу я тоже иметь свои слабости.

Ну если не в грамотности, так в эрудиции поможет. В дрожь же бросает, слыша ответы людей на простые вопросы.

Сусанин? Великий путешественник. Хорошо ещё хоть не пятьюшесть-веник. Веник пятью шесть. Страна? Нью-Йорк. Это вслух. В вацапе написали бы — Нюорк. Ленин? Да что за вопросы вы мне задаёте?! Леннон? Не знаю. За что мне дали первое место? Наверное за эрудицию, я же каждый день старалась выглядеть красиво. Может вы не поняли, что такое эрудиция? Ну я же вам рассказываю, эрудиция — это платье длинное, а я такая накрашенная, уложенная. Скажите, а кто написал полонез Огинского? Не знаю….

Начинается невежество со школы, а потом оно садится за руль автомобиля.

— Причём здесь образование и вождение автомобиля?

— Видишь ли, мой мохнатый друг, запоминание, пусть и такое сложное, как авторство полонеза Огинского — это труд. Учение ПДД и в дальнейшем вождение машины — тоже труд. Не привыкнув к труду в детстве, твою душу одолеет лень, которая уйдёт с тобой во взрослую жизнь.

— Я думал, водить машину удовольствие.

— Удовольствие, это водить машину на Примринге, по выходным. Отжигай, как душе угодно. В остальные дни, в городе, — труд.

— А рожать труд?

— Рожать скорее инстинкт, хоть и тяжело. Вам, четырёхлапым, здесь больше повезло, в отличие от прямоходящих.

Однако пожалуйста, про байкеров, зарисовка не отходя от кассы: сидя утром воскресенья за столиком под тентом столовой, я не торопясь ел огромные жареные куски мяса, закусывая жареной картошкой, помидорами и огурцами. Проходящий мимо Слава Зелёный Гоблин в шутку попытался стащить у меня кусок. Я махнул на него рукой, чтобы шёл подальше. Слава на то и гоблин, что в рот засунет всё, что жуётся. Он пошутит, а куска потом недосчитаешься. Тут у моего столика появился нетрезвый худосочный парень с гладкими черными волосами и в ляпистой цыганской рубахе. В руке он держал небольшой свёрток.

— Э, я, та… — замычал он, еле ворочая языком. — Я, ты…. Ну посмотри за этим, а? — он наконец слепил фразу и показал на свёрток.

— Я ем, а поем и уйду. Смотри сам.

Парень плюхнулся ко мне за столик и достал бутылку Киновского коньяка. Долго и безуспешно пытался её открыть.

— Я хочу с тобой выпить.

— Ну выпей.

— У меня коньяк хороший. Что ты думаешь, плохой? Мы тоже понимаем… в конья́ках.

Киновский коньяк не то чтобы плохой, однако совсем и не лучший. Однозначно, он не повод для похвальбы, но я кивнул, наклонившись к тарелке.

— Ты ч-чловек заслуженный. — Парень намекнул на мою жилетку, слегка увешанную знаками Волны.

— А ты не заслуженный?

— Я… нет. Дай н-нож? Б-бутылку открыть н-надо.

— Ножа нет. Вон за соседним столиком возьми. Или давай открою.

Парень даже не повернул головы, и продолжил нести околесицу.

— А куда мне стекло девать? А что с пакетом делать? Что ты думаешь, я не заслуженный? Я ваще ни о чём, я далеко не езжу. Я на «Африке» приехал. Что мне с наклейками делать? Думаешь, рубашка такая, так я не на «Африке»? Я хочу с тобой выпить, несмотря на твои регалии.

— При чём здесь наклейки?

— Они у меня на стекле наклеены. Стакан нужен.

— Возьми на стойке.

Парень наконец открутил пробку бутылки, не обратив внимания на мои слова.

— Я выпить с тобой хочу. — В третий раз повторив это, он закинул горлышко себе в рот и забулькал, забыв про меня.

Выпить я не хотел. Тут и без этого молодого человека было достаточно умеющих держать себя людей. Напротив меня Петруха как раз расставлял стаканчики, разливая водку. Даже спрашивать не надо, хочешь — пей.

Ну, как? Это стоило рисовать? Может потом парень проспится, снимет свою дурацкую рубашку и прочитав мой рассказ, обидчиво скажет — чё так меня нарисовали? Я совсем не такой. Я Плутарха в подлиннике читаю, и бабушек через дорогу перевожу на досуге.

Кстати, отчего байкеры пьют? Так оттого, что все уже практически немолоды. Ветер и скорость выдувают из головы все, и остаётся только желание успокоиться. А перчинки в этом долгожданном покое не хватает. «Алкоголь — как соль, можно конечно без него, но невкусно». Мы даже вечером редко говорим о q-мезонах и способах доказательства третьей теоремы, как его к дьяволу… Каутского? Да, в отличие от спелеологов. Эти горазды поразмышлять вечерком под крепкий чай, после дня работы под землёй.

— Пожалуй можно было и пропустить твоего алкаша на Африке, — кот почесал лапой у меня за ухом. — Может ещё кого вспомнишь из лета? Коротенько, а потом к путешествиям перейдём, они интереснее.

— Он не алкаш, просто немного переоценил свои силы.

— Добрый ты, боярин, веришь в людей. Но африканец уже не исправится.

— Кто знает? Жизнь, если её не ломать, долгая, многие люди исправляются. Особенно если есть опора, пример, цель. Слушай дальше про людей на мотоциклах.

Байкеры — бабайкеры

Мотоциклистов и байкеров в городе оказывается, очень много, а мы про то не ведаем. Как-то само собой получилось, что окопавшись на большом интернет-ресурсе «Беспечный ездок», наш мир перестал расширяться. Мы определили себе круг знакомых, с которыми ездим или пересекаемся, став подобием клуба для избранных. Никто не запрещает входить сюда, но оказывается, большинство и не входит. Да вот даже по мотоколонне открытия-закрытия посмотреть — более шестисот мотоциклов, кто тут с форума? Двести допустим с клубов, сотня гостей из других городов, сотня с форума, и это с большой натяжкой. Остальные и есть основная масса мотоциклистов, многие из которых сами по себе, а многие используют иные средства коммуникации, нежели форум. Они не в курсе многих событий, они мало знают о мототехнике, о соревнованиях и мотопутешествих, они не знают нормативов и громких имён.

Всех нас в итоге сводит и знакомит федералка, или как это официально звучит, «федеральная трасса». Та самая, единственная, соединяющая отсталый Дальний Восток с той частью России, которая опять же «фицияльно» называется «большая Родина». О ней и речь вести будем. Ни боже упаси, не о «большой Родине», тут её не любят, а о дороге.

…Проехав метров пятьсот от кафе Семисвечника, что на повороте в Бирдон, увидел стоящие мотоциклы. Над серебристым «Бандитом» склонились двое высоких парней, рядом лежал инструмент, огромный сатовский набор. Хотя я очень спешил домой, всё же остановился. С таким инструментальным чемоданом ездят только дилетанты. Разобрать мотоцикл нужно всего пять-шесть ключей, пару шестигранников и универсальная отвёртка. Откройте мануал и прочитайте его хотя бы раз. Можно даже не читать, там картинки есть. С нарисованными ключами. Зачем везти с собой, к примеру, ключ на 7, на 15 и на 32, если таких болтов у тебя нет?

— Да ладно, пять — шесть ключей ты загнул, — встрял кот Матроскин. — Трёх хватит.

Парни сняли крышку, закрывающую ведущую звезду и что-то решали. А цепь у мотоцикла разве что по земле не волочилась. Как у тёти Миси по колено си….

— О чём думаете? — спросил я, поздоровавшись. — Езжайте в Бирдон, там всё сделаете. Я вам адрес клуба дам. Тут чуть меньше тридцатника доехать.

— Да не, мы сегодня до Благовещенска доедем и там всё сделаем.

— Вы?!

— А что тут ехать, пятьсот километров всего!

Я посмотрел на цепь и хмыкнул.

— А вы не знаете, что это такое? — парни показали мне длинный штифт. — Отломился откуда-то.

— Знаю. Этой железкой сцепление выжимается. А обломило его оттого, что цепь вытянута, и набегая, она его срубила. Возьмите телефон «Призраков», там и порешаете что и как. Надо поменять звёзды и цепь. У вас цепь запасная есть?

— Нет, только маленькая звезда. А в Биробиджане мотомагазины есть?

Я снова покачал головой. Есть же такие люди! Два часа назад вы выехали на неподготовленном мотоцикле из Хабаровска, где есть и мотомагазины, и специалисты, а теперь стоите на трассе и спрашиваете, где здесь есть мотомагазины. В Биробиджане их нет, но есть хотя бы знающие люди, болгарка и молоток. А если бы цепь порвалась на двести километров позже, в ненаселёнке? К медведю бы пошли?

— Возьмите телефон. Адрес Красивая, 16.

Спустя две недели я проезжал Бирдон и заехал к «Призракам».

— Что, Петруха, заезжали двое, один на «Голде», другой на «Бандите»? Они до Благи идти собирались на конченой цепи и без сцепления, бродячие артисты.

— Заезжали, заезжали. — Он ухмыльнулся так, словно знал тайну мироздания.

— Ты им помог?

— А как же. Инструмент дал, рассказал-показал. Только ты ошибся, они до Крыма собирались!

— На таком мотаке?! — у меня отвисла челюсть.

Пётр засмеялся.

— Вот как ездить надо, сел и поехал!

Но с другой стороны парни пусть и не подготовились, зато не очканули. Есть мотак, есть дорога, есть желание ехать, они поехали.

Макс Чееп.

Толстенький, большеголовый, грибок-боровичок. Макс немного не в себе, это видно по его глазам, но он добрый и тянется к людям. Ездил на лёгких китайских мотоциклах, потом купил себе аппарат побольше. Судьба у него тяжёловата, даже по сравнению с нами, но он верит нам. А мы беззастенчиво над ним смеёмся. Скажу для таких, как он: простите нас! Мы и над собой тоже смеёмся, иной раз жёстко. Такие уж мы моральные уроды.

Необходимое отступление. Подводит ко мне как-то Слава Гриндер парня с мотофорума и говорит: это Havinworld. Я трясу парню руку и пытаюсь непослушным после водки языком повторить его имя.

— Хаивод.

— Нет, Havinworld.

— Ага, Хавиолд.

Слава снова терпеливо поправляет меня, он знаток английского и японского. Я не могу повторить и киваю. Понаберут имён, не выговоришь. В мировой торговле похожее было с продажами вкусных звёздных леденцов Starburst. Тогда даже рекламу по телевизору запускали, где парень учил дрозда выговаривать «Starburst», «Starburst», «Starburst». Особенности национальных языков, господа. Прежде чем продавать, надо заниматься маркетингом потщательнее.

Теперь к Максу вернусь, как он Чеепом стал. Ник он себе выбрал Череп, так как большеголовый. Ну и тот же Слава Гриндер раз говорит мне: он ведь Чееп! Я киваю, Череп. Да нет, ты не понял — Чееп. И тут до меня доходит — точно, Макс же букву проглатывает!

Так вот, несмотря на мелкие подколы, Макс ездит на мотоцикле. И ездит далеко, насколько ему позволяет время и финансы. Если на литровом мотоцикле 2000 км за день не так и сложно, то на 125-ке с узкой сидушкой, с багажом, с немаленькой спутницей проехать 700 км по зачаткам дороги — это подвиг! Макс приезжает, когда все уже отдохнули, выпили, протрезвели и бьют копытами в ожидании новых приключений. Он едва успевает отдохнуть, чтобы назавтра трогаться в обратный путь, но никогда не унывает. Настоящий мотоциклист!

Ну вот ещё портрет байкера. Не мотоциклиста. Шпалера Ток был известным в городе байкером в силу своей брутальной внешности. Высокий и полный, с животом, свисающем над джинсами, с хвостиком и татуировками, он словно сошёл с экрана американского кинематографа. Он был красив, его благообразная голова с сединой была словно специально создана для канонизирования в святой церкви мотобратии. Очевидно Ток и сам понимал это, следя за своей наружностью. Его речь была медленной и степенной. Ездил он на большом чопере. Собственно он всегда был Шпалерой, а кличку Ток Шпалера придумал себе сам исходя из своего высшего образования. Промучившись пятнадцать лет в московском университете, Шпалера получил, наконец, диплом инженера-электрика, и хотя работать по специальности не стал, уйдя в извозчики, считал себя великим специалистом в энергохозяйстве.

Он хорошо изучил уставы мотоклубов, говорил многозначительно и непонятно, и каждому встречному казалось, что Шпалера настоящий некоронованный байкер всея города.

К своим почтенным годам он не создал ни клуба, ни кружка, но в нём жила огромная жажда славы, всеобщего почитания. Хорошим ли был он? Говорят что да. Я не знаю. Не сложилось как-то. Не ярким, не харизматичным, это точно. Но он старался. Не более, не менее, а пытаясь руководить толпой свободных мотоциклистов, которым абсолютно пофиг на «цвета» и прочие различия «клубных». Два раза за мотосезон он брал в руки телефон, договаривался с пустующим пионерлагерем, а после улаживал косяки, что неизбежно случались по отъезду орущей толпы. В прочие мотоклубы Шпалера был вхож, но ни в одном не состоял, и это как раз понятно. Но отчего Шпалера никак не пытался создать свой клуб, я не знаю. Однако к полтиннику он всё же влез в неведомое заморское формирование, получив звание городского представителя и главы.

Сидя у костра на побережье Финского залива с незнакомыми мне людьми, выпивая острое питьё и закусывая недурной колбаской с маринованными огурчиками, я услышал, что в итоге Тока слило заморское руководство с формулировкой «интриган». Это, конечно, был перебор. Никаким интриганом он не был. Маленьким Наполеончиком, стремящемся к почитанию, да, был. Не более. Однако свершилось то, что и должно было свершиться: Шпалера уехал из города.

Мне всегда грустно, когда уезжают знакомые люди, пусть они и не друзья. Ладно, если ты молод, тогда у тебя есть шанс подняться выше, чем в своём Сагды-Урюпинске, с пятьюдесятью тысячами населения. Но когда тебе осталось жить 10—20 лет, не всё ли равно где провести оставшиеся годы? Если к старости ты не поднялся здесь, то неужели растеряв изрядно жизненной энергии, ты поднимешься там, где тебя никто не знает? Ах, да, на новой Родине теплее, на шубе можно сэкономить.

Я шёл, шурша опавшими листьями по городской аллее, и думал — вот он был, и вот его нет в городе. Что изменилось? Ничего. Был ли ток? Ток был, напряжения почему-то было немного. Другими словами ток — это количество электричества, а напряжение — мера потенциальной энергии. Количества у Тока было хоть отбавляй. Энергии не было.

Санёк 79-й хотел ездить, будоражил нас и ездил. Я хотел ездить, и ездил, не будоража никого. «Я ничей. Я сам по себе мальчик. Свой собственный». Мишган хотел ездить, и в итоге оказался в клубе. Колька Овод навернувшись где-то на байкальских перевалах, совсем забросил эти мотоциклы. Но мы ездили, а Ток нет. И причём здесь возраст, здесь важно движение души. Кому-то километры, кому-то восхищение от его мотоцикла.

Почему мотоциклисты так склонны к образованию общностей, то есть клубов, имеется простое объяснение. Если взять туристов-путешественников, то им клубы необходимы, ибо штурмовать природные сложности, тем более зимой, весьма несладко. И никаких войн туристы не ведут. Что делить? Деньги, которых ни у кого нет? И если тебя приглашают в экспедицию чужого клуба, тебе не надо оправдываться перед своими. Тебя знают, тебя ценят и те и эти.

Мотоциклист же изначально одиночка. Мотоциклисты даже спят каждый в своей палатке, хотя это совсем неэкономично в плане веса и объёма багажа. Как мне объясняли байкеры сей непонятный момент — а вдруг я женщину к себе приведу? Или уехать внезапно захочу? В турпоходе такого не может быть. Какую женщину посреди зимней тундры? Куда вдруг уехать?!

Мотоциклист ездит один. Но ему грустно одному в городе, посреди огромных «Тундр», «Тахо» и «Патролов». «Скучно одному ездить, вот я и создал клуб» — говорил мне Иваныч из «Рысей Амура».

На мотоцикле прошить город из конца в конец дело нескольких минут. Но зачем? Надо куда-то, для чего-то ехать. Правильно, к друзьям. Обычные друзья скоро скажут — ну и нафига ты тут каждый день мелькаешь? А между городами многих пугают расстояния, незнакомые селения и особенно ночёвки. Вокруг ведь медведи и беглые зеки. И вот вчерашний одиночка задумывается о создании общности. Зачастую в нём пока нет мыслей о деньгах и славе, есть только желание ездить.

Проходит время. Находится гараж или дом с участком. Десяток человек, организовавшиеся благодаря настойчивости нашего мотоциклиста, не обладают идейностью Саши Дэвила или мистера Эша. Но они приходят в этот гараж выпить (не только чая), поболтать (не только тихо), накидать окурков (не только в урну), сожрать нехитрую закуску и уйти, оставив уборку на хозяина. Вскоре встаёт вопрос о взносах. Ну хоть на чай для начала. Потом на оплату налога за гараж. Потом на устройство ремзоны. Потом ещё на что-нибудь. Появляются деньги — появляются недовольные. Байкерам найдётся, что поделить. Деньги властей, место перед оператором телевидения, славу «самого лучшего» клуба. Вот до чего бывают люди до чужого добра жадные, как говорится у нас в Простоквашино.

Те, кто не выбрал клуб, всё равно в общности, но в общности виртуальной, простые мотоциклисты, объединённые Интернетом и другими способами коммуникаций. Им не нужны клубы, им вообще не нужно постоянное объединение. Они выезжают на слёты, и форумовки своими случайно образующимися компаниями. И попытка встать во главе столь анархично-свободолюбивого, и даже можно сказать пофигистичного народа не более чем утопия.

Из толпы анархистов, не пытаясь объёдинить всех, надо обязательно создавать клуб, выбирая подходящих, ибо только клуб может соорудить мотофестиваль, куда приедут эти полу-анархисты. Так я думал, приближаясь к Софтгавани, не подозревая, что последний постулат здесь утратит свою силу и окажется откровенной ложью.

Теперь, чтобы показать другие полюса байкерства и мотоциклизма, а также соблюсти баланс, стоит рассказать о довольно ярких людях, встретившихся мне на дороге.

Макс Паника.

О, это достойный молодой человек, о котором без улыбки говорить невозможно.

Мы с Петрухой вышли из супермаркета, обвешенные сумками с мясом, помидорами, пельменями и пивом. Мимо пролетел большой скутер.

— Паника, — сказал Пётр.

— Какая паника?

— Макса Паникой зовём. Паника проехал мимо, даже нас не заметил. На базу спешит, думает, мы там. Ну и пусть подождёт.

Приехав, я выгрузил из кофров обильные припасы, отдав их Максу. Он с поразительной быстротой покидал всё без разбору в холодильник и продолжил с восторгом говорить о дороге, о мотоциклах и скутерах, о пиве и женщинах. Такое впечатление, что он и без нас говорил об этом своему скутеру, забору, воротам и всему миру. Я понял, почему Петя назвал Макса Паникой. Имена, данные родителями — просто имена. То, что дают люди, зачастую гораздо точнее.

— Макс, наливай уж, хватит болтать, — попросил Пётр.

Закат щедро освещал веранду, Петя жарил мясо, а Макс снова говорил, но уже под пиво.

— Пауки гадость. А пчёлы земляные вообще….

— Да, мне как-то на ходу под визор одна заползла, — отозвался я, вспомнив случай на федералке.

— Я в армии служил, — без перехода продолжил Макс. — Ну вы знаете, там около границы. У нас та-акие кунги были!

Разговор скатился на кунги, их характеристики, потом на баб, потом снова на армию и кунги.

— Постой, а причём здесь пчёлы? — прервал через полчаса поток Максовых слов Пётр.

— Так я и рассказываю про пчёл. Но сначала про кунги.

Мы расхохотались.

— Макс, а покороче никак нельзя?

— Как же покороче, я в армии служил….

Снова смех.

Утром, потягиваясь, мы сидели с Петром на лавке и решали, что будем завтракать. Как раз заехал всегда охочий до любой еды Димка Кофейник. Я восхищаюсь аппетитом Димона, он как термит будет точить, всё, что точится и грызть всё, что грызётся.

— У нас же пельмени остались!

— Нет их в морозилке.

— Странно. И вчера мы их не ели….

Пельмени оказались в общем отделении. Конечно, они были смятые и слипшиеся. Достав непонятный пакет, стали разлеплять месиво и складывать на доску.

— Паника, что сказать, — подытожил Петя. — Вчера мне проследить надо было за ним, а я забыл, пока мясо жарил. А ему что морозилка, что пельмени, не замечает. Мог бы и пиво в морозилку сунуть, и сам туда залезть, не заметил бы.

Москвичи.

Тёмным вечером зайдя в ресторан со странным названием «гастробар», я спросил у девушки на ресепшене, где тут гуляют байкеры.

— Там, — она глазами показала вверх по винтовой лестнице.

Сверху доносились крики и смех вперемешку с крепкими выражениями. Я поднялся наверх. За столиком посреди полупустого зала сидели три красивых, крепких бородатых мужика. На столе в серебряном ведёрке стояла бутылка водки и нехитрая закуска. Познакомились. Оказалось, москвичи. Идут на Сахалин, все трое на эндуроГусях.

— Сегодня приехали к вам. Поздно приехали, под дождём шли. Уже расходиться пора, завтра дел много, — объяснили мне они. — Водку будешь?

— Нет. Мне завтра на работу. Что тут поесть можно?

— Вареники недурные, но уже кончились. Жаль. Оставайся с нами. Эй, девушка! Девушка! Ещё бутылку!

Я заказал сбитень. Медленно потягивая горячий сладкий напиток, пытался вести беседу, которая никак не получалась.

— Неплохие у вас рестораны, мы даже не подозревали. А где тут у вас местные байкеры собираются? Покажи нам!

— Поздно уже. Нигде не собираются.

— Как не собираются? Не может быть! Что, совсем не собираются? Эх, раскатаем город! Надо бухать!

Вроде расходиться собирались, но после второй бутылки появилась третья. И люди достойные, судя по лицам, да понесло. Я сидел и слушал их разговор с оттенком бахвальства, так и не став с ними единым целым. Их не интересовало ничего, кроме каких-то своих междометий. Изредка они обращались ко мне.

— Ты на чём ездишь?

— На «Европе».

— А….

Лениво так. Неинтересна им «Европа».

— Ты ещё чем занимаешься?

— Путешествую. Я спелеолог.

— А, пещеры. А мы в горы ещё ходим. Вот на Эльбрусе недавно были. Опасно там, люди даже погибают. Вернёмся отсюда — в Америку поедем, в горы.

Я хмыкнул. Невелика потеря на такой высоте окочуриться. Значит подготовка слабая.

— Что ты смеёшься, ты в горах-то был?

— Был. И повыше Эльбруса. И не только я был. Наш дорогой мотопутешественник Бородад на Килиманджаро ходил, не помер.

Бородад их тоже не заинтересовал, хотя его знают от мыса Рок до Находки. Такую алко-мотопутешествующую личность не запомнить невозможно.

— А мы по таким пещерам ходим! Там в пещере сифон два километра длиной. Ты хоть представляешь это? Сифон на два километра, а мы там плыли!

Я-то представляю. И то, что подводных сифонов, где плыть можно два километра, не бывает, тоже представляю. Какие два километра, на каком акваланге? Понятно, что выпивший человек оговорился, скорее всего имев ввиду просто подземную реку, но поправлять выпившего смысла нет. За кого вы нас тут дорогие москвичи держите? Надо просто уходить. У себя в Москве они выглядят зачастую на порядок лучше. Обеспечивают проживание, бывающее гораздо выше твоих ожиданий, отложив необъятные дела даже проводят краткую экскурсию, и даже находят время на бокал пива. Потом, правда, всё равно исчезают. Но за пределами родного города многих москвичей вштыривает великодержавный шовинизм.

…Работа и подготовка к новому путешествию заняла свободное время. Так прошёл день и ещё день. На третий поздним утром мне позвонили с неизвестного номера.

— Это мы, вместе в ресторане были. Байкеры с Москвы. Тут у нас проблема, надо сальник на Гусе поменять, а нам сегодня надо на пароме быть. Кто тут у вас сальник поменять может?

Москвичи…. Всё-то у них просто. Один искренне изумлялся, что сервиса «Голды» ближе 1000 км рядом нет, другие вот сходу хотят сальник сменить, чтобы успеть пройти шесть сотен по дерьмовой дороге в ночь и ещё успеть на паром. Конечно, у нас тут каждый первый — механик по БМВ, и сальники для БМВ в каждом мусорном баке лежат. Нам-то что, мы на Хондах и Судзуки ездим.

Вместо того чтобы приехав, слегка выпить пивка, принять душ а назавтра провести осмотр и ТО мотоциклов и после выпить основательно, москвичи два дня бухали без перерыва на сон, а утром третьего дня обнаружили, что надо менять сальник. Выручайте, господа провинциалы! Блин, а может не надо было выручать?

Проблемка, как потом оказалась, яйца выеденного не стоила. Через сапун немного масла вылилось. Долил Тихон масла, протёр тряпочкой, и москвичи дальше двинули. Но ведь перед этим весь город на уши поставили. И что-то мне подсказывает, что потом они просто сказали: «sher gut Waldemar», и, похлопав Тихона по плечу, отбыли дальше по маршруту.

Енот. Но совсем не тот.

На фестивале ко мне подошла знакомая девушка и привела с собой невысокого, но крепкого молодого человека с квадратной стрижкой светлых волос.

— Вы тут всё знаете, вот и возьмите над ним шефство. Покажите где, что, как. Я вам доверяю.

Мы поставили юношу рядом со своими мотоциклами, надеясь, что он окажется в нашей компании за столом и позже на трассе. Однако он оказался сам по себе, несмотря на общительный и нетяжёлый нрав. Возможно мы для него оказались просто стары. Через год он снова приехал на фестиваль, снова сам, придумав себе кличку и образ «Енот», став узнаваемым персонажем. А вчера меня известили «Викинги», что Енот в этом году доехал до Иркутска, а потом подумал, и доехал до Крыма. Вот это молодец! Без сомнений и дрожи, взял — и поехал. Как видите, он не умствовал о роли и задачах мотоклубов в современном обществе, не пытался стать во главе. Он поехал. Другой полюс….

Гидроцефал.

Когда солнце стало клониться к закату, на наш табор вышел нетрезвый человек непонятного возраста, представившийся байкером Гидроцефалом. Молодости в нём уже не было, что позволяло определить его как истаскавшегося. Без излишних расшаркиваний, положенных в приличном обществе, человек прошёл внутрь периметра и плюхнувшись рядом со мной воскликнул:

— Как у вас уматно! Даже мясо есть!

Мясо, аппетитно блестевшее поджаристой коркой, как раз раскладывалось по тарелкам. Мы поделились с пришедшим кусками, салатами, водкой и пивом, нет у нас привычки отказывать людям. Гидроцефал не заставляя себя упрашивать, налёг на еду и выпивку.

Опустился вечер. Однако человек совсем не собирался уходить, только постоянно встревал в чужие разговоры, смущая всех своей необразованной речью и манерами. Дружеские посиделки превратились в банальную пьянку. Байкер, что тут сказать! Пришлось уходить самим.

— Такие они, байкеры. Разные. Матроскин, а ты не думал, что наши с тобой разговоры не тянут на Пулитцеровскую премию? Даже захудалую Нобелевскую по квантовой механике древесных лягушек не взять. Убогие истории, и ты ещё со своими репликами не к месту. Может надо о другом говорить? Давай про любовь?

…К вечеру пятницы погода испортилась. Небо упало на город, придавив его пыльной грудью. В суете жизни я отвык от леса, и вечер освободил доселе дремавшие страхи. И надо было срываться по светлу, чтобы успеть проскочить перевал, броды и ямы, а мы всё медлили. И лишь когда до темноты оставался час, тронулись. К лесу подъезжали уже во мраке.

Шум мотора, хруст камня под колёсами, плеск воды. Из темноты навстречу машине встают в свете фар таинственные высокие деревья. Город, широкий и вольный, бешенный и сложный, остался позади. Наш мир сузился до салона машины и простёрся узкой дорогой на кончиках лучей фар. Я и она. Осень и ночная дорога. Рука осени лежит на рычаге переключения передач, поверх моей руки. Наш путь — в сердце чёрного леса…

— Ну как, пойдёт?

— Не, это для другой книжки.

— Давай тогда о насущном, что всех тревожит. Надо вспомнить закат социализма, очереди вспомнить, танки у Белого дома там, или как прижимали и говорить не давали в эпоху застоя, как думаешь? Или чужое серое детство нарисовать, такое же безрадостное, как и его сегодняшняя жизнь?

— Ты что ли в очередях стоял?

— Не-а. Я их не замечал, как в анекдоте. Вас мучает бессонница? Что вы, доктор, я ею наслаждаюсь. Ну так что, давай заумнятину замутим, у меня ведь должно получиться, а?

— Очереди за танками у Белого дома давно прошли, и интересны только тем, кто в них стоял. Ты же не стоял, ты их даже не заметил, сам говоришь. Что ты заумного можешь написать? «Глупенький мальчик на сером рассвете крысу глухую закрыл в туалете»?

— Матроскин, ты как всегда урод. Но согласись, какое словосочетание мощное: «на сером рассвете»! Представь — серый, никчёмный рассвет. Безрадостная, лишённая смысла жизнь обычного мальчика, у которого нет папы, а мама с восьми утра до девяти вечера на работе, он лишён тепла и внимания, и единственный друг у него — смартфон и компьютер с играми. Он плохо учится, потому что у него нет стимула к развитию и нет жёсткой руки отца. Он вырастет и будет сдавать на права раз восемь, по причине лени, плохой памяти, неразвитой в детстве, и вообще — мама заплатит! Потом мама ещё в кредит влезет и машинку купит, чтобы её взрослый мальчик не пропал среди большого городав ворохе сигарет и бутылок.

— Ну, погнали наши городских! Это в педагогику иди с такими статьями, и то не примут.

— Пропедевтику забыл. Ненавижу слова на «пе» и «пи». Педагог издавна — чёрный раб, водивший детей в школу. Дословно вроде «ведущий мальчика», точно не скажу. Учитель, мастер, наставник — вот это достойные слова.

— Так и прекращай изгаляться. Давай лучше про девок, это интернационально.

— Думаешь получится?

— Чё кексуешь, я так сто раз делал!

— Ты ж кот, тебе многое с лап сходит. Ладно, давай про девок.

Оля Мир.

Прекрасная для своих лет и образа жизни, она возникла на дороге под вечер. Сдавленные шлемом «Shoe» щеки соорудили из её тёмных губ прелестный бантик. Её современный дорогой мотоцикл светился неоном и светодиодами.

— А, пацан поставил, — небрежно кивнула головой Оля на подсветку.

Первая встреча, первый взгляд несёт в себе многое. Это завещано нам природой ещё неразумных полуобезьян, не знавших мотоциклов. И первый взгляд разбил моё сознание на две части. Я увидел никчёмность бытия приехавшей дамы, пустоту души, но и её необъяснимую притягательность. Ну и как такое можно принять? Пытаться наполнить сосуд без дна? Однако знакомство свершилось, будем посмотреть, как говорят наши товагищщи в Биробиджане.

…Ульян, возясь с казаном, опускал в него капусту и мясо. Палило солнце. Я вышел из душа, держа в руке стакан с холодным пивом.

— Говорил тебе, вода классная. А с пивом так вообще. Скоро Оля подъедет, Оля Мир. Iron butt, и прочая прочая.

— Чё за Оля? Откуда?

— Мимо едет, набрала номер, решила заехать, — пожал плечами Ульян.

Вечером она сидела с нами, переодевшись в жилетку, расшитую неимоверным количеством флагов разных стран. Победительница, призёрша, обладательница громких титулов всего мира.

— Кстати, Мир — это не кличка. Это фамилиё такое, — добавил сбоку кот Матроскин.

— Нет, алкоголь я не пью, — говорила она, и её несколько истрёпанное лицо подтверждало это. — И не курю. Только немного, когда выпью. Кстати, дайте уж закурить?

Я кивнул, относя усталое лицо на долю ветров дорог. «Сынок, ты куришь? Что ты, папа, только когда выпью. Ты что, ещё и пьёшь? Нет, пап, только когда в карты проиграюсь». На таком аппарате, как у Оли, скорость 300 не предел, ветром треплет нехило. Только немного поколебался. За этот сезон я наслушался подобных изречений. «Я не пью и не курю» в этом сезоне означает «свои деньги я на ништяки трачу, а уж вы тут хозяева, так не задавайте глупых вопросов, а пойдите и обеспечьте». Однако Ольгин смех смёл сомнения, и никто не понял Оли. Мы вроде говорили, смеялись, смеялась она, однако вакуум. Это я уж потом осознал, что же мужиков в пустой бабе привлекает, ведь пятого мужчину тащит под венец. Да потому что Оля — властелин колец. А водку за столом на Руси никогда не жалели.

Природа любит шутить, перемешивая людские потоки, устремления и красоту. Вон стоит девушка с ладной фигуркой, с которой можно лепить статуи, не уступающие канонам Древнего мира. Но вот её лицо никакое, настолько никакое, что мозг врывается от диссонанса. Нет, оно отнюдь не глупое, оно именно никакое. После этого одного взгляда на её чудовищные футуристические туфли хватает, чтобы понять, что это не случайность, а следствие. Она ведь тоже в глубине души понимает этот разнобой в себе, только сделать ничего нельзя.

Разумеется, помимо заполнения пустоты, всем интересно узнать, как это — путешествовать полгода, не видя детей, не работая. В каждом городе Олю об этом спрашивали, но вот понимали ли? Мне кажется, нет.

— Работа? Пусть за меня другие работают, — беспечно ответила Оля, но в её глазах на мгновение мелькнула сталь.

— Дети? О, они вполне устроены.

Сталь меня снова насторожила, сводя весёлый трёп на нет.

— Мотак продавать буду, надоел, износился. Голду новую себе возьму, или Африку. Смотря что на душе будет, асфальт или гравий.

Н-да, и Голда новая, и Африка одной помойки дети. Обе за миллион потянут. Откуда деньги у бедного парикмахера?

— Дочке скоро день рожденья, я обещала приехать. Ну и не приеду, какая разница? Я ещё до моря не доехала, а тут позже Остров корячится. А потом бы ещё на другое море заскочить. Везде ждут. Правда денег нет, но найду.

Что найдёт — никаких сомнений. Тот же Саня Дэвил с удовольствием подставит плечо под стан императрицы, забыв об столь разных весовых категориях. Она пройдёт, — гм, не поднимая глаз — это кот Матроскин прибавил, — и забудет Саню Дэвила. Много таких Дэвилов по миру, все упадут, пока упруга.

— Подпруга?

— Скотина, Матроскин, пошёл вон! Подруга!

Ночь перешла за полночь. Утром надо валить в город, но «Призраки» мне как бы навязали эту странную спутницу.

— Вот тебе Оля, — улыбаясь в бороду, говорил Ульян.

— Мы же вместе поедем? — спрашивала она меня, беря очередной бокал и закуривая очередную сигарету.

Пришлось быстро позвонить Фрейму, с просьбой принять завтра Олю. Чёрт с ней, проведу её до Ильинки, потрачу час, не убудет. Фрейм не ответил. А селить Олю к себе я не хотел. Вот не хотел и всё. За внешней красотой в ней ничего не было. Я не хотел верить в это, видя перед собой задорно хохочущую молодую женщину.

Не за Олей я ехал сюда, я ехал к собратьям по цеху. Мне было хорошо сидеть с друзьями и весело смеяться, поглощая тушеное мясо с капустой под фирменный самогон. Но эта женщина внесла разброд в наши стойкие сердца покорителей трассы. Петруха морщил лоб, глядя на Олю, Димон подсел к ней поближе, а я туго соображал, куда вляпался. О, а я вляпался….

— Давай по самогонке, — просила непьющая Оля в который раз.

— Подайте мне ещё одну самогонку. Больно она у вас вкусная, — вставил кот Матроскин. — Так наш почтальон Печкин говорил.

А я считал свою дозу: раз, два…. Три.

Как бы мне перед непьющей не опозориться. Завтра надо быть трезвым. К десяти, край к двенадцати.

Когда все разошлись спать, я как истинный Иван-царевич, совершил действо. Нет, не прокрался в комнату будущей жены и не сжёг её лягушачью шкурку. Блин, байкерскую. Я залез в интернет. Эта падла знает про всех и вся, особенно про тех, кто стремится стать звездой, к нему я и обратился. Свет мой, интернетушка, ответь…. Ответил интернетушка. Оля? Ну знаю. Директор конторы по продаже шкурок невинно убиенных жЫвотных, а чо? Возможно — директор, ты же знаешь, я привираю немного, причём всегда. Оля звезда ещё та. Но аккуратно звездится, не перегибая.

— Погоди, интернетушка, а что значит — «не перегибая»? Снова ответил интернет, но уже с раздражением, типа: ты сегодня совсем тупой али пьяный? Фотки видишь? Где, как, сколько, ну вот и соображай, не тревожь моё великое своим малым. Семейное положение? Была. Министр какой-то. А чо? Ты, что ли смог бы удержать её? Ну и заткнись. Чо тебе ещё от меня надо? Да ничё, спать иди, — ответил я и выключился.

Наверняка спали плохо все. Все, кроме Оли. Ворочались, представляли. Утром пили чай.

Оля спала, хотя собиралась проснуться пораньше.

Прошло утро, прошёл полдень. Потягиваясь, возникла Оля.

— А мне сигареты уже привезли? — первым делом спросила она, появившись на кухне.

— Нет пока, сами ждём.

Я пил второй бокал чая. Хозяева, которым никуда ехать не требовалось, полировались пивком.

— Будешь? — спросил меня Петруха

— Нет. Хорошего бывает много.

— А я буду. — Оля взяла бокал. — На мотоцикле быстро выветрится.

То, что на мотоцикле в самом деле голова проясняется быстро, я знал давно.

Оля допила второй бокал пива, закурила принесённую сигарету.

— Как хорошо! И как-то не очень. Пойду в душ. Эх, посидели вчера! Голова не вполне….

В душе она провела час или больше. Я ждал. Ну на кой она мне?! Литр с похмелья засандалить и в душ. Потом за руль собралась. А мне завтра на работу, и скрыться некуда, я человек слова. Однако, ключ на старт!

В мотоциклетной одежде притяжение Оли стало размываться ночным туманом, словно пелена падала с глаз. Не было уже беззаботной хохотушки, вместо неё в седле сидела сумасбродная жёсткая боярыня. Блин. Саше Винроад удаётся оставаться милой девушкой даже в мотоциклетных доспехах, даже в кожаных штанах, даже без них. И в легкомысленном куске тряпки, называемом «платье», и в джинсах, обтягивающих упругую пятую точку, и в футболке. Оля не имела такого дара. Она превратилась в «братана» со всеми вытекающими, а с братанами мы не спим! Бухаем. Братан, поссать остановимся? Не, ссать не хочу. Курить будешь? Потом.

160, 180? Мы прошли по федералке как два истребителя, ведущий и ведомый. Не останавливаясь, не бросая скорости. Поставили мотоцикл Оли, пересели в автомобиль. И вот тут меня на мгновение накрыла тень прошлого, déjà vu.

Зайдя ко мне домой, слетели мешковатые Олины мотоциклетные брюки. Сдавленная прежде мотокурткой, распрямилась смятая грудь. Непонятные лохмы цвета старой соломы украсились затейливыми косичками, а на красивые бёдра легло, как влитое, короткое платье, появившееся из кофра. Это мужики-байкеры постоянно в панике, куда засунуть палатку, спальник, лишний пузырь водки, сто пачек сигарет и мешок презервативов. Дамам проще. Как в анекдоте: что надо брать с собой девушке на море? Стринги, остальное будет. И как будто год назад мы шли из супермаркета, и вновь у моей блондинистой спутницы звонил телефон.

— Да Паш. Идём с магазина. С парнем, я у него остановилась, тоже байкер….

Ну не может же быть! И тоже Паша?! Тысяча чертей, но я не байкер!!!

Позвонил Ульян, спросил, как там Оля, показал ли я ей город. Да, показал.

— Ну и как ей город, понравился?

— Наверное понравился, — а сам с ужасом понял — ей же всё равно! Что значит ещё один город из тысяч городов, где она уже бывала! Она мир, необъятный мир. Полюбить мир можно, но нельзя заставить мир полюбить тебя.

Только вот говорить не о чем. Олю отпустило всего один раз, когда она сделала первый глоток пива. Её слова потекли более живо, в глазах появился блеск, в голосе интерес и энергия.

— Может надо было тому пареньку дать? Он на меня вчера так смотрел и вздыхал. Давно бабы не было.

— Какому пареньку?

— Ну толстому. В этом вашем городе, как его название….

— А, ну да. Мы вчера все так смотрели. А может ты ему и в самом деле…?

— Пусть только попробует это сказать! Не докажет!

— Знаешь, я один раз к себе домой «Nazareth» затащила. Пробухали концерт, их менеджер потом долго вопил.

Но вскоре первый приход прошёл, а потом и энергия и разговор иссякли, несмотря на вливаемый допинг.

— А Вову ты знаешь?

— Вову знаю. Очень хороший мужик.

— А вон ту мотобанду знаешь?

— Знаю. Нормальные чуваки.

— А мотоцикл тебе нравится?

— Я в них не разбираюсь, за меня всё делают.

Ответы односложные, не вызывающие диалога.

— Ну может ты ищешь славы?

— Зачем мне слава? Я если бы хотела, была бы круче Настьки Нифонтовой, да кто она против меня.

— Кто?

— Никто.

Утром третьего дня она села на кровати, шебурша растрёпанные волосы.

— Хорошо, но мало. Надо было вчера спать, а не всякое. Пивка бы сейчас. А может я ещё на денёк останусь?

Я не выдержал.

— Оля! Собирайся. Тебе надо ехать. Тебя ждут везде. Ты — Мир. Езжай, Оля.

Аринка.

Перед отъездом на Запад, я разговаривал со Фреймом. Он грустным голосом горячо втолковывал мне, что девушки и женщины, ездящие за рулём мотоцикла, просто тешат своё эго, феминистки и нахалки. Я задумался. Меня и самого всегда занимал вопрос, отчего хрупкие девушки садятся за руль мотоцикла. Нехрупкие женщины за рулём меня интересовали мало. В этих больше мужского, чем в иных современных мужчинах, носящих обтягивающие брючки и мелированые волосики.

…Первый раз я увидел Аринку на фестивале мотоциклистов. Прибывающие на мотоциклах и пешком толпы народа не смогли затереть собой эту светлую и простую сияющую красоту молодости. Она приехала вторым номером на 600-кубовом спорте, пилотируемом таким же красивым, как она, светлым пареньком. Он высадил её перед травянистым лугом, и она шла к нам, скинув шлем, поправляя рукой русые волосы. По лицу её гуляла смущённая улыбка. Ах, как она была прекрасна! И прекрасен был её спутник, вдвоём они составляли законченный дуэт природы.

Второй раз я увидел её спустя пару лет на той же поляне при иных обстоятельствах. Вечер навис над озером. На сцене пригасили свет, оставив только узкую полоску жёлтого, залив остальное пространство пурпуром. Разбитной и пошлый ведущий на миг притих, и на сцену вышел Итальянец. В белом костюме, с огромным букетом алых роз, он выглядел сногсшибательно. Мы никогда его таким не знали.

Повисла тишина. Итальяшка взял из рук ведущего микрофон и начал говорить о любви к самой прекрасной девушке на земле.

Аринка, вытолкнутая к сцене, бледнела.

— Ты согласна стать моей женой? — закончил Итальяно, опустившись перед ней на одно колено и протягивая коробочку с кольцом.

— Да, — еле слышно ответила Аринка, не в силах справиться с вдруг онемевшими губами.

Я смахнул слезу. Так красиво это было. Счастья вам, дети мои.

Аринка купила мотоцикл и стала ездить в компании женского мотоклуба. Потом я долго не видел её, но в памяти всё стоял тот красно-синий вечер на поляне. Потом я узнал, что их пути с Итальянцем разошлись, как и пути с женским клубом. И вот в яркий солнечный день на трассе я увидел знакомый вишнёвый мотоцикл.

— Вы же меня помните, — обратилась ко мне голубоглазая девушка с русыми косами.

— Помню. Прошло много лет. Ты как сейчас?

— Езжу. В аварии была, мотоцикл вот недавно восстановили. Мама, увидев, что для меня он не просто блажь, подарила мотоботы.

— Ну и расскажи мне, что для тебя Дорога? — попросил я, помня недавний разговор с Фреймом. — Только лишь Эго? Что и кому ты пытаешься доказать? Что ты лучше грубых мужчин? Ты такая красивая….

— Спасибо. Нет, конечно, я ничего не пытаюсь доказать. Мне просто понравился ветер в лицо и дорога. Я наслаждаюсь полётом. Я стала более осторожной к дороге.

Да, верю. Поверил. Глядя в эти синие глаза не в то ещё поверишь. Но всё же, может Фрейм был прав?

— Но ведь ты знал одну девушку, тоже мотоциклистку-спортсменку? — сказал кот Матроскин.

— Ты про Ксюшку? О, Ксюша, она особая.

— Да ладно заливать, — промурчал кот. — Все у тебя особые.

Нет, Ксюша не особая, скорее нормальная, в отличие от многих. В её беспокойном характере во многом воплотились черты её отца, путешественника и альпиниста. Она попробовала каждого риска понемногу. Как я люблю говорить — без фанатизма. Покоряла скалы, прыгала с парашютом, ездила по горам на велосипеде, ходила в пешие походы, стреляла из ружья, ходила в море. Купила мотоцикл, эндуро, летала на нём по окрестным сопкам. Потом закончила институт, начала работать, сама себе купила машину, а дальше её жизнь подчинена тому, для чего мы собственно в природе и нужны. Мотоцикл в такой жизни, когда надо думать не только за себя, уже лишний.

— Ну вот и расскажи про неё, самое время.

— Да то ты этой истории не слышал, собака страшная. Я её даже на форуме постил.

— Я по форумам не шарюсь, печатать не умею.

— Хорошо, повторюсь.

Рассказ про обычную девушку.

Поскольку август ещё не кончился, я решил съездить на море с остатками своего клуба. Но так как все ехали на поезде, мотоцикл пришлось оставить дома. Не знаю почему, но именно август дарит мне разных приключений больше, чем суетной и тревожащий кровь май. Май только дразнит и улетает в лето, август даёт основательную встряску.

Достаточно просто уехать в путешествие на мотоцикле. Надо только найти силы вставить ключ зажигания в замок и повернуть его. Уехать же из города на поезде оказалось не совсем легко. Билеты, судя по сайту РЖД, в наличии были, но верить РЖД, а тем более любым сайтам — себя не уважать. В агентстве по продаже билетов немолодая кассирша пощёлкала по клавишам и припечатала:

— Вы не женщина.

— Это разве плохо? — слегка удивился я.

— Плохо.

Мысли побежали быстрее. Плохо? Чем же плохо? Ну в баню женскую не пустят, плохо, наверное. Однако будь я женщиной, какой интерес мне в женской бане?

Наверное, я улыбнулся, потому что кассирша, приподняв очки, посмотрела на меня.

— А вы не радуйтесь. Билеты только в женские купе. А вы не женщина.

— Такие уже есть? — изумился я. — У меня парик имеется. И это… самое… в костюмерке спрошу, — я изобразил руками грудь.

— Паспорт тоже найдёте? — с издевкой произнесла кассирша.

Да, про паспорт я забыл. Однако к вечеру всё же билет был у меня в кармане, не такая это проблема, чтобы расстраиваться.

Устроившись в купе, я разложил на столе еду, взял у проводника чай и достал бумагу и ручку. Да-да, именно так. Я редко пишу в дороге и брать ради трех строчек ноутбук смысла не вижу.

…«Я не против организаций, если они начинают свой путь с добра. Добро запоминается всеми, а потом можно сколь угодно меняться, от солнечного света вплоть до коричневой чумы фашизма, добро будет в фундаменте и это даёт надежду. Но начав со старта войну, новая организация серьёзно проигрывает в глазах общественности. Взять к примеру мотоклуб „Путешественников Бумеранга“ и женский мотоклуб „Виа Вентис“. Собрались несколько мужчин, создали клуб и организовали войну, собрались четыре девчонки и сделали для людей фестиваль»….

Из-под стола протянулась детская рука и на столе появилась красная машинка. Следом за ней показался серьёзный карапуз. Он закарабкался на сиденье и спросил:

— Что делаешь?

Я сразу вспомнил своих детей в возрасте четырёх лет, прибегающих в комнату с аналогичным вопросом: «что пишешь, молодой человек?». После этого приходилось откладывать ручку. На сегодня тоже писанина закончилась.

— Пишу.

— Я ещё не умею. У меня машинка есть. На. — Он толкнул машинку ко мне.

Спустя несколько минут переталкивания машинки, я попытался выпроводить нежданного попутчика и достал варёную картошку с укропом и малосольными огурцами. Мальчишка послушно убрал машинку, но задержал просительный взгляд на контейнере.

— Что? Ладно, на, ешь и иди к маме.

С соседнего купе отозвалась его мама.

— Не приставай к дяде. Иди ко мне, вот тебе картошка. — Она подала мальчику порошковое пюре. Тот послушно засунул ложку в рот, помотал головой, и тут же очутился у меня. Следом по проходу приползло белокурое создание непонятного пола с куском колбасы в зубах.

— Это моя сестра, она ещё глупая. Ей три, — пояснил мальчик.

Создание уселось у моих ног, вытащило изо рта колбасу, повозило ей по полу и снова потянуло её в рот.

— Так нельзя, — остановил девочку я. — Отдай маме.

Мамашка на миг оторвалась от «айфона», забрала колбасу, всучила девочке несколько леденцов и вновь уткнулась в экран. Воспользовавшись этим, девочка схватила со стола колбасу и снова пришлёпала ко мне.

— Ня! — она доверчиво протянула мне ладошку с зажатыми в ней липкими леденцами.

— Спасибо, не хочу. Ложи на стол, я тебе руку вытру.

Девочка тут же засунула колбасу в рот.

— Чёрт с тобой. Больше грязи — шире морда, — засмеялся я.

— А я на море еду, — сообщил мальчик, доедая мою картошку. — На море пираты есть?

— В слабых странах есть.

— А мы сильные?

— Сильные.

Кончились каникулы Бонифация, — усмехнулся я через полчаса. Вокруг меня собрались все дети вагона, забыв свои телефоны и наушники, вытеснив взрослых. А ведь я ещё хотел коньячку навернуть на сон грядущий, но как это сделать под внимательными взглядами двух десятков детских голов?

— Сгоняй-ка мне за чаем, — обратился я к пареньку лет тринадцати. — Я пока помолчу, ничего рассказывать не буду. С лимоном возьми! Да, полный не наливай, чтобы не пролить, и неси аккуратно.

Пацанчик притараканил чай. Я достал шоколадные батончики. Пока толпа делила сладости, я плеснул в стакан коньяк.

Первый карапуз, откусив батончик, зажмурился от удовольствия.

— Что это, дедушка? — произнёс он таким тоном, будто я открыл ему небеса.

Дедушка…. Да. Для него я уже слишком стар.

— Ты что, батончиков никогда не ел?

Он помотал головой.

— Так интересно рассказываете. Вы кто вообще? — спросила серьёзная девочка лет двенадцати.

— Географ я. Землю смотрю.

— А мне кажется, вы были бы хорошим учителем. Самым лучшим учителем, — вставил пацанчик, ходивший мне за чаем.

Я вздохнул. Наше образование до сих пор не может определиться с вектором развития, отбивая руки таким от «хорошим и лучшим», но как объяснить это детям, которые тянутся к разумному и вечному?

— Это вы тут хорошие.

Телефон поймал наконец сеть и звонок.

— Машина за тобой вышла в семь утра, ищи её на вокзале. Не забудь в магазин заехать, у нас тут иногда сухо и дорого.

— Понял, ждите.

Так начался….

Impossible August

И только кажется, — пора

К далекой гавани пристать,

И только кажется, — корабль

На горизонте ждать устал.

Рука у штурмана дрожит,

И курса не предусмотреть.

И только кажется, что жизнь.

И только кажется, что смерть….

…Целый день я не мог понять причину своего странного состояния. Море, солнце, резные листья дубов, горящие зелёным светом. Бриз, развевающий флаг над бухтой…. Но что-то изменилось в моём мире. Ксюша… Ксюша… словно бриз шептал в ухо. Ксюша… бился в берег прибой. Да и сам я не раз говорил Сому: — Ксюша….

Завтра нас разделит тысяча километров, и больше двадцати лет встанет стеной меж нами. Что же изменилось? Почему я? Почему не Валентин или Большой Макс? Почему женщины всегда выбирают негодяев? Впрочем, нас уже выбрали.

…Машины должны были прийти в полдень. С утра я поднялся пораньше, сон так и не сморил меня. Пока было тихо, сварил завтрак. Поднялся народ, началась мелкая суета. Пошел собираться и я. Надо было успеть сделать кучу дел — распихать вещи, проследить за уборкой, рассортировать продукты, занести их Ксюше, и — черкнуть ей пару строк. И это было самое сложное, вокруг бегали суетливые парни и девки, сбивающие меня своими воплями. Рука дрожала, отказываясь выводить буквы.

Ксюша прошла к морю с братиком, я поздоровался.

— Привет, Ксюша!

— Привет!

— Я чуть попозже зайду. Продукты вам занесу.

Надо было пойти с нею, но время… или страх быть рядом… останавливали меня. Я собрал, наконец, продукты, отнес их к дому, поздоровался с Ксюшиной мамой. Пока выкладывал продукты, подошел Ксюшин папа.

— Всё, до дому?

— Да, вот продукты вам принес.

— Может рюмочку, на дорожку?

— Нет, спасибо.

— Давай, ты же не за рулём!

— Ну ладно.

Иваныч достал из чашки, прикрытой зелёным полотенцем, большого краба.

— На закуску.

Мы выпили, поговорили об акулах, о бухте. Я стоял и думал: надо идти к Ксюше. Но…. Что я скажу ей? Двадцать лет и тысяча километров стояли стеной. И вдобавок голова никак не могла решить простую задачу: «почему»? Строчки Плоткина всплыли из ниоткуда, из тех, двадцати прошлых лет, без неё. Вчера мы с Иванычем вспоминали эту песню, он её тоже знал.

…И «нет» стоит стеною,

А сердце шепчет «да».

Негаданно со мною

Случилась вдруг беда.

В руке я мял письмо для Ксюши. Ах как тяжело сделать несколько шагов навстречу. Навстречу чему?!

— Сом, машины подойдут, вы ведь мне дадите пять минут?

— Попрощаться с Ксюшей?

— Да. Я быстро.

Я не мог уехать просто так, просто сказав: прощай. Наверное, она не заслуживала такого.

Подошёл Хайс и Паджер. Выходя из домика с рюкзаком, увидел на стоящую на пригорке Ксюшу. Она смотрела на наши машины.

— Я еду в Паджере, грузитесь, — предупредил всех, и добавил: — Я скоро приду.

Подошёл к Ксюше. Она стояла, сжимая в руках узел платка.

— Всё?

— Всё, — кивнул я в ответ. — Ксюша, вот тебе письмо, только ты не читай его сейчас. Потом… когда мы уедем….

В горле царапала кошка, я прогнал её, зная, что стоит только позволить себе слабость, и грустный путь до города обеспечен.

— Хорошо, — ответила она. — А, я ещё хотела спросить, мы вам ключ от дома не оставляли?

— Оставляли вроде. На подоконнике лежит, пошли, покажу!

Опять несколько минут рядом. Народ же толпился у машин, надо отъезжать.

— Всё, Ксюша, пора! — я обнял Ксюшу, коснувшись губами её волос, вновь ощутив запах моря и аромат чужого заповедного леса, как и тогда, в сумерках приморской ночи.

Кошка догнала меня через день. Сидя в автобусе, я вдруг почувствовал, что уже не могу удержаться. Самое ненавистное порой слово — «никогда», и я ничего не могу с собой сделать. Мой город, и чужие люди вокруг. Толпы спешащих людей. Мимо проносились сотни машин. Во многих из них сидели роскошные дамы. Я искал среди них хоть капельку от Ксюши, но не находил. Шестьсот тысяч человек — и ни одного похожего на маленькую русалочку из призрачной бухты. Дальневосточная столица, какие русалочки? Сказки для детей дошкольного возраста!

…Иду навстречу цветным витринам,

а мимо пролетают дорогие лимузины.

В них женщины проносятся с горящими глазами,

с холодными сердцами, с золотыми волосами…

А в спину светило пыльное августовское солнце, из окна дул горячий воздух другого города, и по щеке пробежала слёза, стекая в отросшую за море щетину. Я до крови сжал зубы и смахнул влагу с лица, думая лишь об одном — скорее бы моя остановка. Во рту появился вкус железа и соли. Или это море выходило из меня? Сигарету бы закурить — и в путь.

Достаточно одной минуты, чтобы заметить необычного человека; одного

часа, чтобы узнать его; одного дня, чтобы полюбить. Но чтобы забыть его,

иногда мало всей жизни…. Эту мысль придумал не я, я её украл у другой красивой девушки, тоже кстати Ксюши. Ксюши Васильевой. Я думаю, она не обидится.

…Мы ходили по городу. Яркое солнце и свежий ветер, корабли в бухте, плакучие ивы, ленивая волна плещет у якорей. По этому асфальту ходила Ксюша, это её город, она ещё рядом со мной. Но солнце неумолимо клонилось к закату, цифры на часах бежали к вечеру, я бы сказал — чересчур быстро бежали, и вот уже равнодушный поезд опустил свои подножки. Проводники протирали поручни.

И только сидя в вагоне, я понял, что же на самом деле сделала со мной Ксюша. Она вернула мне веру в любовь. В то, что любовь еще может быть на этом свете. Ни именно наша с Ксюшей любовь, а Просто Любовь. Ведь что такое рыцарь без любви? И вообще, что такое рыцарь без удачи? Любовь души — более высокая субстанция, чем любовь тела. Любовь тела продается и покупается, а любовь души никогда ни купишь. Именно за эту любовь с давних пор бьются Бог и Дьявол. Любовь тела — просто закономерное продолжение небесной любви, чтобы и на Земле быть как на Небе.

Когда я расстелил своей последней девушке, своей последней жене, душу, (прямо как в песне: «я расстелю тебе под ноги небо…»), она прошла по ней в грязных кроссовках, грязно выругалась и плюнула в неё. Тогда я ушёл, стиснув зубы и натянув на лицо резиновую американскую улыбку «Окей». Я стал ненавидеть женщин. Ну, может не так яростно, как любил когда-то, но ненавидеть, запомнив два момента: корыстолюбие и предательство. Менялись времена года, и тополь за моим окном одевался в зелень, а я всё так же и жил, потеряв веру в любовь. Женщины, что обращались ко мне, хотели только одного — ублажения их и исполнения только их желаний. Я отказывал им и уходил, уходил, уходил. Может их вводила в заблуждение резиновая улыбка?

Свет в моей душе погас. Кто вновь даст мне этот волшебный огонь? Я окидывал проходящих мимо женщин. Нет. Никто. Но вдруг, в темном лесу, под шум прибоя, девушка с каштановой косой через плечо, зажгла свечу. Я прикрыл её руками от ветра. Пламя свечи озарило длинный стол, навес над головой, и мою непроглядную ночь в душе, отыскав маленький фитилёк сгоревших надежд.

Одну из ночей мы сидели с Ксюшиным папой за тем же столом. Он был усталый, его пальцы совсем не держали гитару. С нами сидел его хороший знакомый, по мне — так неприлично трезвый, и себе на уме. Было неуютно. Разговор не клеился. Этот излишне трезвый дядька был чужд нашему свободному миру, он был лишним, а Иваныч слишком нагрузился водкой. Я понял его. Пожалуй, так Сом понимает меня. Тяжесть лет давила Иваныча к земле, вместе с его сволочной работой, невозможностью объять необъятное, растущим сыном, почти взрослой дочерью и красавицей женой. В таких случаях, когда накатывает на меня, я говорю: — заткнитесь, дети, я уезжаю убивать. И уезжаю в тайг. Тайг большой, он поймёт меня, он успокоит меня. Ведь я — его часть.

Подошла Ксюша, и словно повеяло теплым майским ветром с Золотой Долины.

Из тьмы появились ещё два фонаря. Думая, что это мои пацаны, я бесцеремонно окликнул их:

— Чего припёрлись?

Оказалось, что это какие-то старые воспитанники Ксюшиного папы, стоящие в сейчас в соседнем лагере. Один из них, несколько ненашей наружности, недавно вернулся с армии. Разговор зашел о соревнованиях, связках, скалах. Потухшие глаза Иваныча вспыхнули. Он весь ушел в беседу, я поразился столь резкой перемене состояния человека. Напоследок он разразился тирадой.

— Ты только профессию выбери надежную! Слышишь, не горы, не альпинизм!

Он сник так же быстро, как и взорвался.

— Не как я. Горы — не то.