Бесплатный фрагмент - Эра креативности

Введение

Как делать креативность массовой и превращать наше время в эпоху, в которой ценности творческой самореализации действительно станут общими? Для этого главным направлением усилий должно стать не умение решать (или ставить) нестандартные задачи, не возможности успешно «продавать» (продвигать) яркие результаты, а организация общения на основе внутренней мотивации, мотивации интереса…

Книга «Эра креативности» написана представителями некоммерческого Фонда «Новое измерение» (г. Петрозаводск) — региональной «фабрики мысли», более 15 лет специализирующейся на разработке и реализации инновационных стратегий, концепций, программ, исследований и проектов. Книга готовилась около четырех лет, она выросла из неформальных «клубных» попыток совместно осмыслить, чем сегодня является и может являться творческая самореализация людей. Авторы книги — профессиональные психологи и педагоги, волею судеб занимающиеся более широким спектром наук и практик. Книга и задумывалась как концептуальное обобщение, как попытка увидеть за различными практическими наблюдениями и научными поисками, связанными с творчеством в современной жизни, проявления общей системы взаимосвязанных факторов. Написанная на научно-популярном языке, она адресована читателям гуманитарных профессий и занятий (психологам, социологам, управленцам, педагогам, политологам, экономистам, философам, журналистам, политикам, представителям НКО и т. д.): практикам, поднимающим голову к небу теории, и теоретикам, понявшим необходимость внимательно всматриваться вниз, в потоки стремительно меняющейся жизни.

Книга разбита на четыре главы с «говорящими», почти картографическими названиями: «ФЛАГИ КРЕАТИВНОСТИ», «ЯМЫ КРЕАТИВНОСТИ», «ФУНДАМЕНТ КРЕАТИВНОСТИ» и «ТРОПИНКИ КРЕАТИВНОСТИ». Надеемся, что получившаяся карта территорий творческой самореализации заинтересует и порадует читателей.

Глава 1.
Флаги креативности

Проще всего было бы написать, что поиск новых ценностей, к которым относится и креативность, — это следствие кризисов, которыми мир охвачен все больше. Еще до коронавирусной пандемии мы оказались перед лицом новых явлений — явных обострений в системе межгосударственных отношений, все большей «фейковости» традиционных политических процессов, осознания остроты экологических проблем и обострения «столкновения культур» на фоне растущей миграции… Этот список можно продолжить на свой лад. Однако дело не только в том, что традиционные управленческие уклады, построенные на основе жестких иерархических систем и мыслящие себя в терминах контроля и конкуренции, все больше демонстрируют свою растущую неэффективность. Новые взгляды, меняющееся общественное мировоззрение — не продукт кризисов, хотя и могут ими ускоряться. Ценности творчества как особой самореализации человека, лежащей вне прагматики выживания, существуют, наверное, сколько знает себя человечество. Они могли стать заметными в индивидуальных судьбах, как судьба гения Возрождения Рафаэля, но в условиях борьбы подавляющего большинства людей за выживание стать массовыми не могли.

Изменилось ли что-то в нашем XXI веке, когда доказана достаточность экономических ресурсов для выживания всех и серьезно рассматриваются проекты сокращения рабочей недели или выплат гарантированного «базового дохода» любому жителю? Могут ли сегодня модели творческих самореализаций стать действительно массовыми, выйдя за рамки отдельных судеб или профессий, узких элитарных групп или просто хобби за пределами работы «ради хлеба насущного»? Готово ли творчество трансформироваться в креативность — заметную и значимую систему творческих самореализаций множества людей, находящих источник и поддержку не только и даже не столько в индивидуальной талантливости, сколько в семейном, групповом, организационно-управленческом, образовательном, общественном, государственном и глобально-сетевом взаимодействии? Проверим?!

Флаги креативности: экономика

Американский социолог Ричард Флорида провозгласил рождение новой социально-общественной силы — «креативного класса» — в отнюдь не кризисное время, в переходе от ХХ к XXI веку. В своей знаменитой работе «Креативный класс: люди, которые меняют будущее» он детально описал стремительное увеличение количества профессий, требующих от их носителей постоянного участия в создании «экономически значимых новых форм» [20] (приносящих прибыль новых продуктов и услуг). По его оценкам, в таких «креативных профессиях» уже к концу XX века было занято до 30% работающих, причем за последние 50 лет этот показатель вырос по крайней мере вдвое. И речь шла не только о стремительном расширении рынка разнообразнейших инновационных продуктов и предложений в самых разных сферах, но и в более глубоких изменениях: в системе расселения (появились особые «креативные города»), в отношениях между сообществами (рост открытости и толерантности), в типах трудовых контрактов (расширение «проектной занятости»), даже в обустройстве территорий (распространение открытых мобильных офисов и городских «общественных пространств») и в организации рабочего дня и досуга (формах их парадоксального смешения). Будучи подхваченными, идеи Р. Флориды о «креативном классе» официально вывели творчество за границы сферы искусства и науки, признав его важную роль в экономическом успехе городов и стран.

Впрочем, и ранее, в последние десятилетия ХХ века, власти многих государств осознали, что, только координируя усилия науки и бизнеса по созданию новой продукции, можно усиливать свои позиции в мировой экономике. Так рождались и воплощались национальные «инновационные политики». Япония, Южная Корея, Финляндия, Китай, США и ряд других стран продемонстрировали примеры появления компаний, ставших лидерами мирового бизнеса (Samsung, Toyota, Nokia, Google, Facebook, Huawei и др.). А экономисты, в свою очередь, подробно подсчитывают растущую долю инновационной продукции в промышленном производстве (в лидерах США — около 70%, Китай — 40%; в России в 2017 году инновации внедряли 9,6% предприятий, а с 2015 года у нас в стране работает «Национальная технологическая инициатива» — государственная координационная программа в области прорывных инноваций). Одновременно сформировалась мода на интерес к новому — сегодня даже страницы глянцевых журналов не считают зазорным освещать открытия и технологические новинки. У всех перед глазами пример бизнесмена-мечтателя Илона Маска, за несколько лет создавшего корпорацию-лидера в новом витке освоения космоса и новых технологий.

Часть экспертов посчитала, что мировой экономический кризис 2008 — 2009 гг. должен уменьшить оценку роли «креативных профессий» в развитии современной экономики. Однако именно в последние 10 — 15 лет существенно количественно и качественно выросла система финансовой поддержки нестандартных решений как в мире в целом, так и в России в частности. Наиболее ярким показателем поддержки новых идей принято считать так называемые «расходы на НИОКР» (научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки), которые осуществляют как органы власти, так и корпорации. Это инвестиции в потенциальные новшества, с которыми в будущем связываются надежды на прибыль. Общий объем расходов на НИОКР в мире достиг в 2019 году объема 2 трлн долл. США, увеличившись с 2000 года почти в 3 раза. Объем затрат Китая на НИОКР вырос в 5,3 раза, приблизившись к явному лидеру — США. Такие страны, как Япония, Великобритания, Франция, Германия и Россия, вкладывают в НИОКР сопоставимые расходы как по объему, так и по динамике роста — примерно в 2 раза за 10 лет.

Кроме НИОКР в качестве еще одного важного показателя необходимо рассмотреть объемы так называемого «венчурного финансирования» — «рискованных вложений» в инновационные проекты. В отличие от НИОКР, венчурное финансирование — это долгосрочные (5 — 7 лет) высокорисковые инвестиции частного капитала в акционерный капитал вновь создаваемых малых высокотехнологичных перспективных компаний (Википедия). По данным исследования компаний PwC и CB Insights, мировой объем венчурных инвестиций в 2018 году достиг 207 млрд $. За 10 лет этот показатель также вырос более чем в два раза, причем необходимо отметить, что сама структура финансирования перераспределяется в пользу более ранних этапов создания инновационных продуктов.

Кроме «официальных инноваций» (НИОКР и «венчурное финансирование») мы видим и качественное развитие механизмов поддержки создания нового. Появляются принципиально новые способы привлечения финансовых средств на реализацию новых идей — например, краудфандинг, или сбор средств от большого числа источников (физических лиц в первую очередь), благодаря специализированным интернет-платформам. Конечно, идея помогать всем миром стара, как история человечества, но современные информационные технологии кардинально расширяют ее возможности. Дословный перевод этого термина, возникшего в 2006 году, означает «финансирование толпой», а первый современный проект краудфандинга Википедия относит к 1997 году — тогда поклонники британской музыкальной группы Marillion собрали 60 000 долларов для организации ее турне по Америке. Считается, что за первые 10 лет официального существования благодаря краудфандингу на различные проекты в сферах предпринимательства, социальной сферы, культуры и др. собрано более 14 млрд $. В России сейчас действует более десяти краудфандинговых платформ.

В качестве крепнущего источника ресурсов необходимо отметить и так называемые Фонды местных сообществ (ФМС) — некоммерческие структуры, консолидирующие благотворительную и социально значимую деятельность бизнеса и НКО на конкретной территории и выступающие в роли грантодателей. В более чем 50 странах мира действует более 1400 фондов, почти половина из которых (более 600) — в США, причем активы наиболее крупных фондов превосходят 1 млрд $.

В России в ассоциацию «Партнерство ФМС» в 2018 году было объединено 26 фондов. Однако у нас существенно более заметен рост объема средств, выделяемых органами власти России для некоммерческих организаций (НКО). С 2012 г. он вырос более чем в 2,5 раза, достигнув в 2020 году 11 млрд руб.; если же учесть, что в большинстве федеральных государственных программ часть средств распределяется на основе конкурсов, в которых могут участвовать и НКО, то объем таких средств еще выше.

Подводя итоги, следует суммировать, что объемы финансовых средств, прямо или косвенно способствующих появлению и реализации инновационных идей, стабильно растут — можно уверенно говорить, по крайней мере, о количественном росте за последние 20 лет примерно в три раза и в коммерческом секторе, и в секторе государственного бюджета. Мы наблюдаем, что, по крайней мере внешне (о реальной эффективности различных механизмов речь пойдет ниже) экономика и финансовые системы все более разворачиваются к поддержке инноваций. Более того, внедрение технологических новшеств стало рассматриваться как универсальный измеритель успеха уже в мировом политическом масштабе, а поддержка инноваций, креативности и близких им понятий «поднята на флаги» множеством корпораций, государств, систем образований.

Флаги креативности: управление

Когда мы воспринимаем какую-то задачу как творческую? Когда есть цель, достижение которой стандартными, привычными путями оказывается затрудненным или невозможным. Достигнуть поставленной цели в таких условиях и воспринимается как проявление творчества. С этой точки зрения способствовать креативным проявлениям людей может наличие соответствующих целей. И здесь нам не обойтись без анализа развития современной «иконы менеджмента» — проектного управления.

Проектное управление предполагает постановку и достижение уникальной цели (задачи), что вполне может рассматриваться как одна из форм появления и продвижения нового, инноваций. В свою очередь, проектное управление основывается на программно-целевом подходе, в котором измеряемые цели и задачи соотносятся с необходимыми для их достижения затратами и действиями (планированием). Однако если в программно-целевом подходе цели могут носить типовой характер, то уникальный характер проектов требует уникальных решений. К положительным эффектам программно-целевого подхода и проектного управления относят необходимость повышения эффективности расходов в условиях конкуренции и ограниченных ресурсов, а также налаживание внутри организаций или между организациями новых горизонтальных (партнерских) связей, различных видов кооперации.

Собственно, в бизнесе формула «уникальные решения ради уменьшения расходов и увеличения доходов» стихийно работала всегда, но ее наиболее яркое научно-практическое оформление можно отнести к научной школе теории управления (Ф. Тейлор, Г. Форд и др.), еще в начале ХХ века показавшей огромный потенциал изменения способов организации труда. Однако принципиальный разворот к повсеместному поиску более эффективных способов целеполагания и решения управленческих задач начался с внедрения в практику государственного и муниципального управления программно-целевого подхода. Когда в 80-х годах XX века ведущие капиталистические страны столкнулись с нехваткой бюджетных средств на реализацию растущих социальных обязательств, они обратили внимание на опыт бизнеса, который умел успешно соотносить свои расходы и получаемые результаты. Так появилась волна административных реформ, получившая название «новый менеджеризм» (в неудачной, но распространенной русской кальке с английского). Одним из его ключевых принципов стало внедрение в практику государственного управления измеряемости ставящихся целей и задач в сопоставлении с расходами. Например, в США с 1993 года действует Закон о достижении результатов, который обязывает федеральные министерства и ведомства ежегодно представлять стратегические планы, годовые планы деятельности и ежегодные отчеты об исполнении программ. Так же как и в Великобритании, где еще раньше каждое министерство обязали разрабатывать стратегический план (минимум на пять лет) и план работы на год, которые ориентированы на достижение определенных количественных результатов и обязаны быть сопряжены друг с другом. Аналогичные подходы используются сегодня и во многих других странах, являясь проявлением современной концепции «бюджетирования, ориентированного на результат» (БОР). В России расширение применения БОР началось около 15 лет назад в рамках реализации административной реформы. Один из ее идеологов, бывший тогда министром финансов РФ, Алексей Кудрин считал необходимым увеличить за 10 лет долю средств федерального бюджета, расходуемых программно-целевым образом, с 6% до 70%. Позже была поставлена еще более масштабная цель — довести к 2013 году в федеральном бюджете долю средств, расходуемых через государственные (целевые) программы, до 97%. В 2017 году этот показатель удалось поднять до 51,5% (что является девятикратным ростом за 10 лет). Сегодня уже любое управленческое начинание невозможно представить без ясного целеполагания — намечаемые показатели достижения становятся визитной карточкой любого проекта, как мы можем наблюдать на примере наших новых национальных проектов…

Собственно, в духе проектного управления и программно-целевого подхода, ставящих на первое место постановку измеряемой цели, находится и еще один управленческий инструмент — система стимулирования работников «за результат». Начало научной истории этой модели оплаты труда можно отнести к книгам XVIII века родоначальника экономики как науки Адама Смита, ее интенсивное экспериментальное внедрение — к уже упоминавшейся выше научной школе теории управления (начало XX века), а массовое использование в бизнесе — ко второй половине ХХ века. В первом десятилетии уже нашего века предложения разработки «систем мотивации сотрудников» (систем гибкой оплаты труда в зависимости от результата) были самыми популярными предложениями на рынке управленческого консалтинга, ориентированного на бизнес. Однако и здесь нам принципиально применение данного подхода в не менее массовом, чем бизнес, бюджетном секторе. В России система стимулирования труда работников «за результат» массово внедряется в бюджетных учреждениях с 2008 года, что повлекло за собой разработку и уточнение многочисленных критериев оценки труда на разных рабочих местах. О том, что данный фактор предполагалось сделать не «декоративным», а заметным элементом мотивации работников бюджетной сферы, говорят, например, рекомендации Минобрнауки РФ. В них образовательным учреждениям предлагалось увеличивать до 30 — 40% стимулирующую часть фондов оплаты труда, из которых около 70% — это поощрительные выплаты за достижения в данный период времени. Позже нормативные требования к доле стимулирующих выплат были отменены (что соответствует и мировой практике), а в период 2021 — 2025 гг. предполагается ввести единую систему стимулирующих выплат, максимальная доля которых не будет превышать 30%. Но, так или иначе, российские учителя и воспитатели, врачи и медсестры, работники учреждений науки, культуры, спорта, социальной защиты — около 16 млн человек — оказались в ситуации постоянного мониторинга результатов своей профессиональной деятельности…

Таким образом, целеполагание через стимулирующие системы оплаты труда в рамках программно-целевого подхода и проектного управления приобрело сегодня тотальный характер, давно выйдя за пределы бизнеса. В результате сегодня трудно найти человека, профессиональная жизнь которого не подчинена достижению каких-либо показателей. На этом пути, как предполагается, мы будем проявлять свои лучшие, в том числе творческие, качества.

О том, действительно ли такая «оцифровка» нашей мотивации способствует креативности, пойдет речь в главе 2.

Флаги креативности: психология

Собственно, к пониманию креативности как универсальной возможности осталось сделать только один шаг — узнать, возможно ли с научной точки зрения обнаруживать творчество применительно к любому проявлению человеческой активности. Для ответа на этот вопрос предпримем небольшой экскурс в психологию — науку, в поле зрения которой должны попадать глубинные механизмы творчества.

Первоначально мы рассмотрим линии исследований, которые обосновывают наиболее распространенные сегодня понимания креативности:

а) креативность как умение (способность) решать нестандартные задачи;

б) креативность как создание значимых для развития цивилизации продуктов;

в) креативность как мотивация выбора творческой задачи (мотивация интереса).

Умение (способность) решать нестандартные задачи. Взгляд на креативность как на умение (способность) решать задачи, в которых привычные решения не проходят, можно встретить, наверное, чаще всего. Естественно, что психология уже достаточно давно занимается вопросом, как находятся творческие решения и от чего в этом зависит успех.

Наш короткий обзор необходимо начать с позиции, что, по сути, никакой «особенности» в креативности нет (А. Ньюэлл, П. Линдсей, Д. Норман и др.), а то, что мы считаем творческими решениями, — это просто более умелое и изощренное использование интеллектуально-мыслительных действий (мышления). Подобные концепции принято называть «когнитивизмом», в немалой степени они лежат в основании веры в потенциально безграничную возможность искусственного интеллекта заменить собою человека при принятии решений.

Однако эти позиции в психологии все же не господствуют, поскольку почти за сто лет научных исследований накоплены иные данные. В первую очередь это теория четырех этапов творческого процесса — ее на основе анализа того, как знаменитые ученые делали свои главные открытия, почти сто лет назад предложил английский ученый Г. Уоллес. Он предложил выделять следующие этапы: логической подготовки, подсознательной инкубации, озарения и верификации (конкретизации). Согласно этой теории, на первом этапе творческого процесса мы целенаправленно собираем информацию и проверяем имеющиеся подходы к проблеме. Чтобы двинуться дальше в нахождении уникального решения, оказывается необходим другой этап — этап «созревания», на котором решающую роль играют не логические операции, а подсознательные процессы. Выглядит это так, что человек должен отвлечься от попыток решить задачу «в лоб», логически по имеющейся схеме, и позволить включиться иным процессам: образному мышлению, ассоциативной памяти, непосредственному восприятию — всему тому, что часто работает без участия нашей воли и даже осознания. Этап «созревания» подготавливает озарение — кульминацию нахождения творческого решения, которое часто называют «инсайтом». Часто об инсайте пишут как о «внезапном» нахождении идеи. С этой точки зрения самые знаменитые подобные моменты озарений (инсайтов): «Эврика!» Архимеда, «падение яблока» И. Ньютона, открытие Д. Менделеевым во сне периодической таблицы химических элементов — вовсе не парадоксы, а закономерные проявления третьего этапа творческого процесса. Наконец, последний, четвертый, этап — это конкретизация решения, когда пришедшая во время инсайта идея обретает свою плоть и кровь: она разворачивается, конкретизируется, обобщается.

К близким выводам пришли представители гештальтпсихологии (М. Вертгеймер, В. Келер, К. Дункер и др.), занимавшиеся в середине ХХ века подробным экспериментальным изучением процессов решений «малых творческих задач». Они предлагали испытуемым решать вслух, а затем анализировали протоколы решений. Так, в знаменитой задаче «Часы» требовалось определить, за какое время часы отобьют 12 ударов, если 6 ударов они отбивают за 6 секунд. Найти правильный ответ помогало возникающее далеко не сразу предположение, что 6 секунд «состоят» не столько из 6 «ударов часов», сколько из 5 промежутков между ними, после чего становился возможным правильный ответ — 13,2 секунды (он получается из формулы 6 сек.: 5 промежутков х 11 промежутков). Эксперименты гештальтпсихологов показали, что нахождение нестандартных решений подобных задач вовсе не выглядит как последовательный, линейный процесс. Исследуя его, они наблюдали и описали момент появления «нового гештальта» — внезапного «переструктурирования», когда восприятие задачи вдруг приобретало качественно иной характер, чем в начале решения.

Представления о сложной, нелинейной логике творческого процесса интенсивно развивались во второй половине ХХ века. В концепции одного из создателей советской психологии творчества, Я. А. Пономарева, на основе экспериментов было также выделено четыре стадии творческого процесса (логический анализ, интуитивное решение, вербализация интуитивного решения, формализация решения), которые он считал результатом взаимодействия двух разных уровней мышления — логического и интуитивного. Когда мы ищем решение, мы создаем как прямые (целенаправленные) продукты (идеи), так и «побочные» (можно сказать, случайные, хотя они являются результатом неосознаваемой, интуитивной работы). Последние и могут стать подсказками, ключами к решению, поэтому чувствительность к «побочным» продуктам деятельности вместе с интенсивностью поисковой мотивации и составляют, по Я. А. Пономареву, способность к творчеству [13].

Еще более системная картина творческого процесса была предложена в рамках рефлексивной психологии сотворчества (И. Н. Семенов, С. Ю. Степанов и др.). Концепция «рефлексивно-инновационного процесса» показала, что поиск творческих решений насыщен не только логическими и ассоциативными (интуитивными) поисками, но и мощнейшим эмоционально-личностным напряжением [18]. При современном повторении классических экспериментов с решениями «малых творческих задач» вскрылось большое количество отказов испытуемых решать их дальше при первых же неудачах. Действительно, поскольку первый этап творческого процесса характеризуется актуализацией собственного опыта и стереотипов, когда человек старается действовать рационально и привычно, то неудача активизирует сложный комплекс эмоций, создает опасность самооценке, запускает сопротивление дальнейшему движению в решении. И справиться с собой, прорваться через возникающие личностные барьеры оказывается ничуть не легче, а часто и труднее, чем через барьеры интеллектуальные. Сам процесс решения творческой задачи разворачивается в интеллектуальной и личностной сферах, протекая на осознанных и неосознаваемых (интуитивных) уровнях. В экспериментах данной научной школы была показана огромная роль рефлексивной работы человека, когда он не только ищет новые взгляды на условия творческой задачи, но и обращает серьезное внимание на «себя в процессе творчества», трансформируя свои первоначальные отношения (смыслы, оценки и пр.) из препятствующих решению творческой задачи на сопутствующие ему. В момент кульминации решения (инсайт) представления человека о задаче и о своих действиях становятся максимально целостными и взаимосвязанными. Каждый элемент задачи приобретает свою уникальную значимость, все казавшиеся негативными факторы и непроходимые барьеры оказываются не просто преодолимыми, но даже полезными и неразрывно связанными друг с другом, что рождает ощущение универсальности и масштабности сделанного открытия (найденного решения) [17].

Таким образом, умение находить решение творческих задач оказывается связанным со сложным комплексом психологических действий, куда относятся не только мыслительные навыки в их логических и ассоциативных проявлениях, но и серьезный блок личностных характеристик и отношений (представления о себе, творчестве и др.), а также особая рефлексивная работа по изменениям и тех (мыслительных), и других (личностных) действий. Говоря другими словами, нахождению творческих решений со-масштабен не ум человека, а его сложная психологически многогранная активность (рефлексивно-творческое усилие), состоящая из разных этапов и протекающая на разных (осознанных и неосознанных) уровнях.

Создание значимых для развития цивилизации продуктов. Уметь находить творческие решения, действовать в ситуации неопределенности — можно ли считать это полноценным проявлением креативности? На взгляд немалой части авторов — нет. С их точки зрения, проявления креативности — это только те открытия (произведения), которые меняют или ускоряют ход развития цивилизации (стран, сообществ) [23]. В конце концов, мы учимся решать нестандартные задачи даже в школе, на предметных олимпиадах. В результате творческого процесса должен быть создан не просто новый продукт, а продукт культурно (социально, общественно) значимый. Более того, оставить след в жизни больший, чем просто воспоминания, в какой-то момент времени может стать принципиальной жизненной задачей человека, что также поставит вопрос о значимости сделанного им. Этот след может носить характер «персонализации» (личностных вкладов в других людей) или «культурализации» (объектов материальной или духовной культуры) [10], а также отличаться по уровням проявления и масштабу — от рожденных детей (физический уровень) и их воспитания (социальный уровень) до результатов профессиональной деятельности (теорий; изобретений; произведений искусства и т. д.) и вклада в общечеловеческие ценности [3].

Тогда абсолютно естественной кажется линия исследований, посвященных выявлению закономерностей уже состоявшихся открытий или созданных и принятых обществом произведений. Одно из последних крупных исследований, посвященных анализу процессов создания заметных творческих продуктов конца ХХ века, было проведено М. Чиксентимахайи [23]. Он подчеркивал, что настоящая креативность связана с изменением какого-то аспекта культуры и официальным признанием этого заинтересованными сообществами. Это означает, что особое значение имеют последние (после инсайта) этапы творческого процесса (автор опирался на модифицированную пятиэтапную схему Г. Уоллеса) — «оценки» и «оттачивания». Оценка — это взвешивание перспектив открывшейся идеи, а ее оттачивание — это нахождение формы ее представления заинтересованным сообществам людей; оба эти процесса могут быть весьма продолжительными (если не самыми!) и затратными по усилиям. Именно от них зависит, удастся ли идее стать значимой для других, поэтому в выводах данного исследования особенно подчеркиваются такие факторы, как «удача» (оказаться вовремя в нужном месте) и «экспертные сообщества» (признанные специалисты-профессионалы).

Периоды после создания творческого продукта могут быть не только продолжительными, но и весьма опасными, поскольку оценки представителей различных сообществ могут иметь разрушительные последствия для идеи и карьеры авторов. Дж. Кэмерон, автор еще одного бестселлера про творчество — «Путь художника», рекомендует тщательно подбирать круг «допущенных» к своим творческим идеям людей (близкий вывод об ориентации на единомышленников есть и в работе М. Чиксентимихайи) и весьма внимательно следить за сохранением собственных психологических границ [8]. Собственно, о важности очень тонких и аккуратных отношений человека с господствующими представлениями, по сути, много говорится и в знаменитом исследовании «самоактуализирующихся людей» А. Маслоу. Среди 15 описанных им признаков немалая часть посвящена именно «границе» человека с социальным окружающим миром — таких, как принятие себя и других, автономия и независимость от окружения, осознанное отношение к социальным и культурным нормам, философское чувство юмора…

Получается, что если понимать креативность как создание «культурно-значимых» (в широком смысле этого слова) продуктов, то мы наблюдаем серьезные требования не только к уровню творческой активности человека в процессе разработки этого продукта, но шире — к его социальной и культурной компетентности, без которой оказывается очень трудно «прописать» в жизнь свои результаты.

Мотивация выбора творческой задачи (мотивация интереса). Очевидно, что представленные выше понимания креативности предъявляют высокие требования: как к нахождению человеком нестандартного решения, так и к его дальнейшему оформлению и продвижению… Очевидно, что пока мы практически не приближаемся к видению возможностей появления «массовой креативности», оставляя творчество в качестве весьма особой элитарной возможности. Кроме того, представленные выше модели кажутся недостаточными и по другой причине: как ни странно, используемые ситуации исследования не очень переносимы в массовую жизненную практику! Действительно, в экспериментах с решением «малых творческих задач» испытуемых в проблемную ситуацию погружал экспериментатор, он же оценивал их гипотезы с точки зрения соответствия нормативному решению, настаивал на продолжении работы до ее успешного завершения. Или мы уже заранее знаем, что именно открыл ученый (создал писатель, художник), чем он горел, — и смотрим, как он преодолевал многочисленные препятствия на пути к своей истине, сделавшей его знаменитым… Однако мы прекрасно понимаем, что в нашей практической жизни почти всегда все не так. Никто не информирует о встрече с важной для нас творческой задачей, не дает четкую оценку «правильно — неправильно» (скорее, наоборот, в нас интенсивно поддерживают стереотипные решения), никто не заставляет нас двигаться «до конца», да и задачи нашей текущей жизни вроде бы вряд ли претендуют на знаменитость и культурную значимость… А это значит, что необходимо искать и другой аспект креативности — откуда появляется (зарождается) стремление к творчеству, что помогает людям встать на этот путь и идти по нему, опираясь только на свои весьма туманные образы и почти не представляя, что ждет его в конце поиска… Это вопрос о внутреннем «двигатели креативности», о творческой мотивации, о внутренних факторах превращения человеком кажущихся обычными жизненных задач в творческие.

В серии экспериментов известного российского психолога В. Петровского, проведенных в 80-х годах ХХ века, исследовались тенденции выбирать рискованные цели при отсутствии к этому каких-либо побуждений извне [12]. Испытуемым необходимо было следить за двигающимся с постоянной скоростью объектом, переходящим из «видимой» в «невидимую зону», и останавливать его в выбранном ими диапазоне последней. В «невидимой зоне» также был отмечен диапазон, останавливать точку в котором было нельзя. Исследовалось, насколько близко испытуемые располагали «зону остановки» точки к «запретному диапазону», что показывало их готовность рисковать. Риск носил «бескорыстный» характер — то есть он никак не поощрялся, поскольку «официально» эксперимент посвящался совсем другому. Тем не менее в среднем около 20% испытуемых выбирали именно рискованную стратегию. В. Петровский увидел за этим не просто некие личные черты «склонности к риску» ряда испытуемых, а принципиальный психологический механизм проявления субъектности человека. Он назвал это «неадаптивной (надситуативной) активностью» — действиями, проявляющими внутренние мотивы человека проверить себя, узнать себя в новых, рискованных обстоятельствах (позже В. Петровский обозначил такие ситуации как решение «задач на я возможное»). Близкая по духу серия экспериментов несколько ранее был проведена другим известным российским психологом Д. Богоявленской. Предлагавшиеся испытуемым математические задачи имели два решения, но о наличии второго — более глубокого и обобщенного — не сообщалось. Тем не менее находилась группа решавших, которая интуитивно открывала такую возможность и не могла остановиться, не найдя второго решения, хотя опять же внешне это в эксперименте никак не стимулировалось [2].

Подтверждение, что обнаруженные феномены носят универсальный характер, можно найти и в исследованиях зарубежных психологов. В исследованиях «уровня притязаний» знаменитого американского психолога К. Левина показано, что большинству людей свойственно выбирать более трудную задачу после успешного решения предыдущей, но с которой он надеется справиться (не резкий рост сложности). А в знаменитом законе Йеркса — Додсона, выведенном двумя английскими учеными еще в начале ХХ века, сформулирована концепция «оптимума мотивации». Согласно ей, самый частый случай успешных решений связан с сочетанием «средняя по трудности задача — средний уровень мотивации» (чтобы успешно многократно решать «слабые задачи», нужен, наоборот, высокий уровень мотивации, иначе эффективность быстро падает «от скуки»).

Сделаем, однако, серьезный скачок во времени, к работам 80-х годов ХХ века уже неоднократно упоминавшегося выше М. Чиксентмихайи. Его особый вклад в науку заключается в том, что он экспериментально показал ассоциирующиеся у людей с моментами счастья особые «потоковые переживания», для которых характерны захваченность управляемым движением к привлекательному результату, исчезновение «чувства я» и потеря чувства времени. Принципиально, на чем М. Чиксентимихайи настаивает в разных работах, что возникать такие состояния могут только при выборе человеком сложных и одновременно посильных задач («оптимум мотивации» (!)), хотя это и не является единственным условием. Более того, он обобщает, что «радость зависит от возрастающей сложности деятельности…», а «рост сложности является ценностью человеческого развития…» [24]. То есть можно предположить, что подобные выходы человека в такие «зоны самопроверки», где возрастает сложность его деятельности и «мерность» внутреннего мира, являются ключевым способом развития… Безусловно, ради научной точности необходимо сказать, что о важнейшей роли захватывающей человека творческой деятельности раньше работ М. Чиксентимихайи писал знаменитый советский психолог С. Л. Рубинштейн и его ученики [1].

М. Чиксентимихайи подчеркивает и еще один принципиально важный разворот темы мотивации творчества (перекличку с которой мы находим и у ряда других авторов) — ориентацию человека не только на результат, но и на процесс «потоковых переживаний», который обретает самостоятельную ценность. Получается, нам важно не только решить привлекательную и трудную задачу, но и прожить в процессе решения моменты счастья предельного напряжения своих творческих сил! По сути, к близкому выводу пришел и Т. Голви, один из известных консультантов в сфере менеджмента и создателей коучинга: в своих работах он пишет о том, что в событиях нас больше всего удовлетворяют три вещи — новый продукт (результат), приобретение нового знания (умения) и удовольствие от самого процесса [4].

Когда мы попадаем в события, захватывающие нас и позволяющие выйти за собственные пределы, с удовольствием открыть в себе новые возможности и стать больше, чем мы были раньше, одновременно достигнув результатов или создав продукты «повышенной сложности» (которых мы раньше не достигали и которые не создавали), — мы можем считать такие события творческими. Соответственно, мы можем предположить, что существует определенный внутренний настрой на такие события — когда мы хотим оказываться там, где у нас получится создать новое и мы получим радость от процесса. Такую «мотивационную единицу» творчества можно назвать очень популярным в обыденной жизни, но почему-то практически неиспользуемым в психологической науке словом «интерес» (анализируя подобные феномены ранее, один из авторов этой книги раскрывал в кандидатской диссертации подобные мотивационные состояния через термин «потенциальные смыслы» (потенциальная творческая значимость событий, которую человек хочет проверить); наши коллеги обозначают внутреннюю готовность и настроенность человека войти в творческий процесс как «творческий потенциал» [17]). Интерес — это не просто потребность получить что-то важное, чего у нас нет и в чем мы испытываем нужду (так данный термин используется в социологии и политологии). Интересно оказаться там, где еще не был, и встретиться с тем, с чем еще не встречался; интересно пробовать себя в новой роли, узнавать свои возможности, выходить за границы известного — про себя и про мир. Интерес — это предвосхищаемая радость возможности творчества!

Наличие интереса к определенным ситуациям, действиям, событиям — отличный внутренний компас, указывающий на возможность творчества и на определенную готовность к нему. В то же время интерес — это далеко не только (и не столько) стихийное явление, которое может с нами случиться, а может — нет. Интерес вполне может стать предметом целенаправленной работы человека по поддержанию своей мотивации в «заинтересованном» состоянии.

Теперь нам надо попробовать сыграть на всех научных пониманиях креативности сразу… Является ли творчеством решение нестандартной, нетипичной задачи? Конечно, но при честном понимании, что далеко не все такие задачи нам удается решать! В статистике спорта высших достижений есть данные, что даже лучшие спортсмены достигают ставящихся целей только в среднем в одном старте из восьми (15%). А сколько книг «гуру бизнеса» доводят до читателей, собственно, только одну мысль: «Не получилось? Упал? Вставай и пробуй дальше!». С этой точки зрения честно говорить не о решении, а о целенаправленном «решании» нестандартных задач, перед лицом которых человек оказывается…

Хорошо, а можем ли мы спорить, что креативность — это признанный новый результат (продукт) в какой-либо сфере культуры и цивилизации? Конечно, да, но… Снова по-честному, этот масштаб — почти вне нашей воли, мы имеем дело со сложнейшими потоками истории, конкуренцией больших групп людей, искусственными модами, хаосом «роли личности в истории» и прочими иногда совсем случайными процессами, превращающими развитие цивилизации в сложнейшую игру с непредсказуемыми сюжетами… Мы хотим отказать в праве считаться креативными множеству людей, результаты чьих искренних поисков оказались на обочине общественного признания? А с другой стороны, неужели творчеством двигает желание «оставить свой след в истории»? Не является ли это «приятным бонусом», а вовсе не универсальным внутренним мотивом? Хотел ли Генри Форд стать автором принципиально нового способа организации производства, а Исаак Ньютон — открывателем закона всемирного тяготения? Писал ли Александр Пушкин «энциклопедию русской жизни»? Думается, что двигавшие ими мотивы, так же как и факторы социального принятия их творчества, находятся в другой плоскости…

Мы предлагаем сдвинуть акценты в понимании креативности на этапы зарождения и укрепления в человеке (группах, сообществах людей) готовности оказываться в неопределенности, сулящей привлекательное и более сложное новое… Мы предлагаем понимать креативность как устойчивую опору людей на внутренний интерес, приводящий к заметной роли в жизни захватывающих нестандартных задач (творческих событий), процесс решения (прохождения) которых может оказаться успешным и может привести к созданию общественно значимых и признанных продуктов. В таком случае креативность вполне может рассматриваться как потенциально массовое явление, к поддержке которого постепенно разворачиваются и политическая, и финансовая, и управленческая, и научная сферы.

Итак, флаги креативности подняты, но так ли все просто?!

Глава 2.
Ямы креативности

Наверное, эта книга была бы совсем другой — и по названию, и по структуре — если бы нас интересовали преимущественно индивидуальные аспекты творчества человека. Однако название «Эра креативности» требует анализа факторов, способствующих и препятствующих «массовой креативности». И здесь пора ввести предварительное определение «эры креативности» как заметного распространения или даже доминирования представлений, принципов и процессов, способствующих проявлениям креативности широкого круга людей. Распространения, захватывающего ключевые сферы нашей жизни — политическую и общественную, профессиональную и семейную жизнь, системы образования…

Поскольку в понимании самой креативности мы делаем акцент на мотивационные аспекты (на внутренние причины оказаться перед лицом творческих вызовов), то узнать, как же обстоят дела с «эрой креативности», нам помогут современные социологические данные, посвященные состоянию дел в сфере мотивации. Проводившееся знаменитой социологической компанией Gallup в течение 20 лет масштабное исследование «вовлеченности» (результаты опубликованы в 2012 г.) показывает, что в мире в среднем лишь 13% (!) сотрудников корпораций в полной мере увлечены своим делом и стремятся приносить пользу. В России таких людей чуть больше: 19% (максимум в США — 29%). Ровно столько же (13%) тех, кто ненавидит свою работу, не хотят ничего делать сами и мешают другим. Но подавляющему большинству все безразлично: 63% работающих (и в мире, и в России) лишены мотивации и не станут прилагать лишние усилия, каким бы ни был результат. Глубину проблематики с внутренней мотивацией подтверждают и другие исследования — например, по данным другого глобального опроса, проведенного компанией Tower Watson в 2012 году, только 35% сотрудников корпораций чувствуют себя активно включенными в рабочий процесс [9].

Добавим и других цифр. Средняя доля разводов в мире приближается к 55%, а доля людей, предпочитающих жить одиноко, выросла, например, в США до 50% (в Европе тенденции те же) — это принято считать серьезнейшим кризисом института брака. Или школьная жизнь: более 50% школьников многих ведущих стран мира (США, Германия, Япония и др.) находятся в постоянном стрессе («рекордсмены» — Россия с 79% и Китай с 64% школьников); по данным опроса «Общероссийского национального фронта» (2019 г.), нравится учиться 28% российских школьников… Конечно, если сравнивать эти цифры (со всем пониманием определенной разности предметов сравнения) с оценкой А. Маслоу середины ХХ века, когда он смог найти не более 1% «самоактуализирующихся людей», прогресс налицо. Однако внутренняя мотивация, даже если мы оценим долю людей с ее выраженным проявлением оптимистично в 25% (хотя интуитивно более точной кажется оценка в 15 — 20%), явно оказывается «в меньшинстве» — на уровне 60 — 65% людей с преобладающей мотивацией безразличия (по крайней мере, в своей «рабочей» жизни).

Еще один оценочный взгляд на ситуацию с развитием креативности предлагают психогенетические исследования. По оценке известного эксперта в этой области В. Эфроимсона, частота рождения гениев (к гениям принято относить людей, которые демонстрируют высочайшую одаренность во множестве различных сфер) или ярких талантов составляет около 1:1000 (0,1%). Различные типы таланта и способностей, по данным исследования Рензули и Рис (1997), можно обнаружить и развить у 10 — 15% человеческой популяции (то есть сегодня это до 1 млрд людей)! По данным других исследователей, мы можем найти одного гения примерно на 6 млн чел., то есть сейчас живет около 1000 чел., имеющих генетические предпосылки для проявлений в качестве гениальных. В то же время к реализовавшимся за всю историю мировой цивилизации гениям сегодня принято относить только 400 — 500 человек, хотя потенциально такими, получается, рождаются минимум в десятки раз больше! В любом случае путь превращения потенциальных гениев в гениев признанных оказывается путем огромных потерь. Снова обратимся к работе В. Эфроимсона: «Частота потенциальных гениев, развившихся настолько, чтобы так или иначе обратить на себя внимание в качестве потенциальных талантов, вероятно, исчисляется цифрами порядка 1:100 000. Частота же гениев, реализовавшихся до уровня признания их творений и деяний гениальными, вероятно, даже в век почти поголовного среднего и очень часто высшего образования исчисляется цифрой 1:10 000 000, что предполагает наличие в середине XX века приблизительно сотни гениев на миллиард жителей цивилизованных и не страдающих от всеподавляющей нужды стран… Мы не можем доказать с цифрами в руках, сколько конкретно родившихся в наше время гениев успешно преодолевает обе пропасти, лежащие у них на пути. Вероятно, хотя мы и не настаиваем, из тысячи потенциальных гениев 999 гасится именно из-за недоразвития, а из 1000 развившихся 999 гасится на этапе реализации. Для нас существенны приблизительные порядки потерь». То есть с точки зрения психогенетики система воспитания и образования, а также система профессиональной самореализации и общественного признания оказываются огромными препятствиями, лежащими на пути потенциальных гениев и талантов. И хотя мы можем ослабить математическую силу выводов В. Эфроимсона и других генетиков тем, что их анализ относился к ХХ веку, но можем ли мы честно утверждать, что сейчас ситуация поменялась кардинально?!

Пришло время взглянуть глубже и постараться увидеть причины этих невдохновляющих показателей воплощения потенциала креативности.

Креативность: по остаточному принципу

Сегодня существует множество психологических теорий мотивации [22]. Люди, не занимающиеся профессионально психологией, чаще всего сталкиваются с представлениями о пирамиде потребностей А. Маслоу, о «мотивации достижения успеха» или «мотивации избегания неудач» (их названия говорят сами за себя), а также о двух мотивационных факторах — о «внешнем» или «внутреннем локусе контроля» (приписывание человеком причин его результатов либо самому себе, либо внешней среде). Но особенно принято различать мотивацию «внешнюю» (действия ради любых форм приспособления к социальным реальностям, от физического выживания до похвалы, финансового вознаграждения и т. п.) и «внутреннюю» (действия, исходящие из значимых для него самого устремлений человека). Для лучшего распознания последней можно использовать вопрос: «Буду ли я это делать, даже если никто это не будет никак поощрять?» Положительные ответы как раз и покажут сферы «внутренней мотивации» человека; к ней, безусловно, относится и творческая мотивация, начинающаяся с интереса.

На соотношении в жизни человека двух принципиально разных типов мотивации — внешней и внутренней — мы и сосредоточимся. Читателя вряд ли удивит мысль, что они могут носить противоречивый, конфликтный характер. В середине XX века знаменитый психолог-гуманист Виктор Франкл создал особое направление в психотерапии, названное им «логотерапия» [21]. Оно было призвано помогать преодолевать «логоневроз» — нехватку внутренних смыслов, которую он считал весьма и весьма распространенным диагнозом. В. Франкл иллюстрировал его в том числе приходящимся на выходные дни (!) максимумом самоубийств среди жителей США, оказывающихся вне давления работы предоставленными самим себе и не справляющихся с открывающейся внутренней пустотой. Не менее яркие страницы о массовых потерях людьми самих себя и, как следствие, об огромной «компенсационной» гонке за обладанием внешними, материальными признаками социального успеха содержатся и в работах знаменитого немецкого психолога второй половины ХХ века Эрика Фромма (в первую очередь в книге с говорящим названием «Иметь или быть»).

Идти за своим внутренним интересом становится особенно трудно, когда внешнюю мотивацию, мотивацию выживания и адаптации, подразумевают (или объявляют) первичной, а внутреннюю мотивацию — вторичной. Именно такое представление сегодня легко встретить и в науке, и в государственной идеологии, и в житейском массовом сознании. Например, в психологии весьма популярна интерпретация знаменитой пирамиды потребностей А. Маслоу как последовательности, когда время высших потребностей, самоактуализации приходит только после удовлетворения нижележащих уровней (биологических, социального принятия и др.). Необходимо отметить, что сам автор вовсе не придерживался жестко таких взглядов, считая возможным разные сценарии их активизации. Близкая судьба оказалась и у достаточно популярной двухфакторной теории мотивации Ф. Герцберга, в которой он выделил «гигиенические факторы», отсутствие которых вызывает неудовольствие работой, и «факторы-мотиваторы», благодаря которым работа приносит удовольствие. Автор считал действие данных факторов одновременным, но в практике менеджмента опять же появилась интерпретация этой теории через первичность «гигиенических факторов».

Представления о первичности мотивации выживания перед мотивацией самореализации можно особенно часто встретить и в представлениях органов государственной власти о своей роли по отношению к гражданам. Проанализируем эти представления на примере понимания уровня и качества жизни населения, повышение которых часто прописывается в качестве ключевой цели государственных национальных или региональных стратегий развития. Как критерии уровня и качества жизни чаще всего берутся: доходы, расходы, сбережения, условия проживания населения (домашних хозяйств); социальное обеспечение и социальная помощь; распределение доходов населения; прожиточный уровень и уровень бедности; потребительские ожидания. Естественно, на основе таких критериев можно выстроить только патерналистский подход к государственному управлению, когда власть помогает «слабым», улучшая и выравнивая финансово-материальные условия. Более широкие возможности предполагают «критерии оценки эффективности региональных органов власти России» (данный список утвержден в феврале 2021 года), всего их 20: уровень доверия к власти; естественный прирост населения; ожидаемая продолжительность жизни при рождении; уровень бедности; доля занимающихся спортом; уровень образования; поддержка талантливых детей и молодежи; количество волонтеров; условия для воспитания «гармонично развитой и социально ответственной личности»; количество посещений культурных мероприятий; количество семей, улучшивших жилищные условия; объем жилищного строительства; численность субъектов малого предпринимательства и индивидуальных предпринимателей; темпы роста среднемесячной зарплаты и среднедушевого дохода; объем инвестиций; качество городской среды; качество окружающей среды; состояние автомобильных дорог; «цифровая зрелость» региональных органов власти. Здесь возможности власти расширяются — можно говорить уже о «патерналистско-сервисном подходе», когда органы власти создают некоторые важные условия для саморазвития людей. Принципиально иные подходы, когда целью деятельности власти объявляется, например, «счастье населения», понимаемое как сопричастность людей позитивным изменениям вокруг них, у нас пока только обсуждаются. Впрочем, несмотря на растущую в мире популярность измерений «уровня счастья», единой концепции его понимания пока не построено.

Усредняющий финансово-экономический подход преобладает и в понимании «среднего класса» (в то же время есть концепции, согласно которым это тот же самый «креативный класс», представители которого добились экономической самостоятельности и устойчивости на основе своей самореализации). Наверное, достаточно ярко доминирующие в государственных идеологиях взгляды на роль власти проявились во время пандемии коронавируса. Сила «защитных действий» по отношению к населению, уровень доверия к сознательности людей, отношение к малому бизнесу как наиболее «самореализующемуся сегменту» экономики — все это оказалось высвечено неожиданно ярко в глобальном мировом масштабе. Хотя ограничительные действия властей по отношению к населению в подобных условиях кажутся естественными, детали этих действий многое говорят о реально проявляемых ценностях власти и месте в этих ценностях представлений о самореализации граждан. Месте, которое в советские годы обозначалось так — по остаточному принципу…

Еще одной масштабной «сценой» встречи «внешней» и «внутренней» мотивации, пронизывающей и житейское сознание, и системы управления, является «мышление проблемами». Обозначение проблемы как мотиватора действий кажется нам очень естественным. «Вначале надо увидеть, что не так» — сколь многое в нашей жизни начинается именно с такого представления. Даже для проектного подхода часто характерно требование сразу же обозначить проблему, с которой проект работает. Однако в психологическом смысле «проблема» весьма коварная категория, предполагающая наличие образца, с точки зрения которого и производится оценка ситуации как «проблемной». Если этот образец носит подразумеваемый, «естественный» характер, то чаще всего он оказывается всего лишь неким «средним», «нормальным», привычным, что превращает исходящие из «проблематики» стратегии в стереотипные, направленные лишь на адаптацию действия.

Естественно, что взгляды и мнения о первичности задач выживания часто встречаются и на уровне «житейского сознания». В первую очередь в представлениях о «счастье потом». Не нравится учиться в школе? Ничего, в институте наступит свобода. Надоели эти скучные пары и нервные сессии? Это все ради диплома, зато потом будешь самостоятельным. На работе глупость и бессмысленность? Ничего, это все ради денег, иначе не выживешь, зато потом, на пенсии заживешь… Применимо к разным ситуациям, временным масштабам и содержанию можно встретить множество «житейских мудростей», почему самореализация, творчество, счастье должны быть «не сейчас». Надо всего лишь потерпеть и подождать…