Бесплатный фрагмент - Елена, пёс и «Красный ветерок»

Е…… посвящается

Глава I

«Путница в степи»

Елена ехала на запряжённой бричке по пыльной дороге уже целый день. Ямщик Егор, лениво подгоняя неторопливую кобылу, изредка покрикивал: «Но-о, милая!». Несколько дорожных сумок были прикреплены сзади, а часть лежала рядом с ней на сиденье. Со стороны могло показаться, что столичная барышня, устав от светской жизни, решила искать приключения вдали от цивилизации.

Но повод для этого путешествия был нерадостный. Хотя боль утраты за прошедшие годы переросла в сердечную грусть, но ещё не до конца отпустила. Вот и сейчас Елена ехала по цветущей степи в открытой повозке, но, погрузившись в воспоминания, этой красоты не замечала.

В те тяжёлые годы после декабрьского восстания, ареста и ссылки, Елена не поехала вслед за мужем в Сибирь только потому, что у неё на руках осталась разбитая горем свекровь. Спустя два года пришло известие, что, не доехав до конечного пункта, Усть-Каменогорской крепости, её Алексей скончался от лихорадки… Похоронили его на берегу Иртыша в городе с незнакомым ей названием Семипалатинск. Так как муж был офицером, хоть и разжалованным, сопровождающий его конвой отнёсся к нему с должным почтением и похоронил по-христиански, даже подрядив какую-то вдовую казачку ухаживать за могилой. Всё это Елена узнала из письма конвойного офицера. Сейчас же вдова отправилась в столь дальнее путешествие, чтобы выполнить последнюю волю свекрови — положить на могилу ее сына медальон с локоном волос старушки. Хотя бы так, пережив Алексея на три года, несчастная мать хотела воссоединиться с сыном.

Поместье, которое приносило доход, осталось от папеньки, поэтому не было конфисковано после того, как Алексея арестовали. Но судебные тяжбы, расходы на адвокатов и забота о больной свекрови существенно уменьшили доставшееся ей наследство. Поэтому к тем наличным средствам, которые она взяла из дома в дорогу, было несколько фамильных украшений и несколько предметов столового серебра.

Солнце начинало клониться к закату, и, опустив полог коляски, Елена стала рассматривать окружающий её пейзаж. Она уже устала грустить. С начала её путешествия прошло достаточно времени. И с каждой верстой, отделяющей её от родного поместья, гнетущее чувство безысходности как будто истекало из неё с каждой слезинкой. На самом деле её жизнь дома была почти беспросветной и унылой. Постоянные мысли о печальной доле мужа и угасающая свекровь непосильным грузом давили на разум.

И вот теперь она ехала по этим бескрайним просторам и словно начала просыпаться от тяжёлого сна. Она вспоминала о покойном муже и о доме. Но теперь это было уже что-то смутное, как далекое отрочество. И даже события её замужества и дальнейшая совместная жизнь казались чьей-то чужой историей, которую она наблюдала со стороны.

Когда шестнадцатилетняя Елена выходила замуж, её муж был почти вдвое старше и достиг возраста Христа. К тому времени он уже успел «проехать» по Европе в составе кавалерии Уварова до самого Парижа, а, вернувшись домой, продолжил службу уже в гренадёрском полку графа Аракчеева. Служил он по интендантской части и постоянно уезжал в столицу по служебным делам, что в дальнейшем для него стало роковым обстоятельством.

Виделись супруги не часто, да и, встретившись, вместе бывали крайне редко. Несмотря на то, что её брак с Алексеем был скорее по договоренности родителей, чем по любви, в душе Елены теплились какие-то чувства к мужу, природу которых она тогда не знала, как определить, и считала их любовью. После же ареста супруга к этим чувствам добавилась ещё и сострадание к его мукам, что у русской женщины совсем уже называется любовью.

Резкий порыв ветра поднял облачко песку и с силой налетел на бричку. Острые песчинки больно хлестнули женщину по лицу, и она, чертыхнувшись, очнулась от вновь нахлынувших мыслей.

Елена достала из дорожного саквояжа небольшое зеркальце. Стеклянный диск выхватывал части лица, как элементы мозаики, которые сложились в весьма неприглядную картину. За последнее время горячий ветер степи осушил её кожу, губы обветрились, а яркое солнце сделало лицо тёмным от загара. Ей невольно вспомнился её портрет, висевший в их доме, который Алексей заказал у какого-то столичного художника на годовщину их свадьбы. После долгих часов позирования картина, по мнению домочадцев, удалась. На зрителя смотрела молодая женщина, хрупкая и белокожая, как фарфоровая статуэтка. Слегка вьющиеся волосы водопадом стекали по плечам, переливаясь мягким золотом. Тёмные, почти прямые брови, стрелами разлетались к вискам. Серо-голубые глаза смотрели спокойно, хотя в жизни их цвет зависел от состояния души: то в них журчал ручей, отражая безоблачное небо, то блестела холодной решимостью сталь. Припухлые губы даже в момент серьезности сохранили тень улыбки. Прямой аристократический нос придавал её лицу благородство. В целом, на портрете, как и в жизни, её красота была неброской, но оттого ещё более завораживающей. Как сказал сам художник в порыве творческого экстаза и откровения: «Елена Александровна! Ваша красота не кричит. Она шепчет! Шепчет древнюю молитву или заговор… Завлекая и маня…» Правда, потом спохватился и долго извинялся за свою несдержанность. Но тогда Елене было приятно слышать такие слова.

А теперь?!

Теперь её волосы цвета спелой пшеницы торчали из-под дорожной шляпки стожком пыльного сена. Нос облупился на солнце, а нижнюю губу пересекла вертикальная трещинка, из которой выступила капелька крови. Елена быстро слизнула её и, захлопнув зеркальце, сунула его глубже в саквояж, чтобы не расстраиваться.

Но, несмотря ни на что, Елена получала странное удовольствие от этого нелёгкого путешествия. Выросшая под постоянной опекой и в достатке, она и не догадывалась, сколько душевных сил было в ней, и теперь испытывала радость от преодоления трудностей пути. И именно это преодоление помогало ей постепенно уходить от выпивающей силы из души и тела мысли о несправедливости событий, что пришлось пережить многим людям в те тяжёлые годы. И по мере того, как душа обретала покой, Елене начало казаться, что в её жизни ещё будет место и любви, и радости. Вот и сейчас, посмотрев в бездонное голубое небо, она, повинуясь внезапному порыву, обратилась куда-то вверх, в бесконечность. Её губы еле слышно прошептали: «Боже… как я хочу быть счастливой…»

Тем временем бричка повернула по пыльной дороге, и совсем рядом с ними блеснула река. Она видела Иртыш и в Омске, но вот так первозданно он открылся ей впервые. Вид с высокого берега был так восхитителен, что Елена не смогла удержаться и, приказав мужику на облучке остановиться, сбросила туфли и побежала к воде. Ноги на крутом спуске вязли в песке, но она продолжала упорно приближаться к столь желанной прохладе. И тут её босая ножка зацепилась за что-то, и женщина кубарем покатилась вниз. Распластавшись у самой кромки воды, Елена приподнялась и потрясла головой, чтобы остановить головокружение. Горизонт вернулся на прежнее место, и она попробовала подняться. Острая боль пронзала ногу, и Елена плюхнулась в воду у самого берега. К ней подбежал перепуганный Егор и, подхватив под руки, помог подняться. Так, вся мокрая и облепленная песком, Елена начала подниматься, при помощи мужика, по откосу высокого берега. Наконец, с матом и стонами, они добрались до брички.

— Устраивайся, барыня, — сказал ямщик, помогая Елене забраться на сидение коляски и подкладывая под травмированную ногу одну из сумок. — Ехать нам нужно быстро, так что ты не обессудь. Малёк потрясет. До темноты нужно добраться до Бобровки.

Усевшись впереди, он хлестнул вожжами кобылу, и та нехотя побрела по еле накатанной в степной пыли дороге. Боль в ноге тревожила, но не нарастала. «Надеюсь, ничего себе не сломала», — подумала Елена, трогая опухшую лодыжку рукой.

— Сейчас доедем до станицы и там покажем вашу ногу дохтуру. Конечно, если он будет дома, а не умчал в какой-нибудь аул. Участливо сказал мужик, будто услышав её мысли.

— А если умчал? — Елена даже поёжилась от мысли, что ей придётся скакать на одной ноге, не зная, что с ней и скоро ли она сможет нормально ходить.

— А если умчал, пойдём кланяться к Луну. Он первый в этих краях костоправ и травник. Даже дохтур к нему отправляет, ежели чего вправить нады…

Телега подпрыгнула, очевидно, наехав на камень, и, недоговорив фразу, ямщик, выругавшись, слетел с облучка. Под колесом что-то хрустнуло, и бричка, осев, резко остановилась. Елену тоже бросило вперёд. И хоть она успела уцепиться за края сидения, но ногу пронзила такая острая боль, что она невольно вскрикнула, и из глаз хлынули слёзы.

Мужик поднялся и, не сдерживая брани, полез под колесо.

— Плохо дело, барыня. Дальше не поедем. Могли бы по дороге дойти до ближайшего аула, но твоя нога… Будь она неладна!..

Елене было так больно, что она пропустила мимо ушей его неучтивость по отношению к своей ноге.

— Так что нам теперь делать? — утирая слёзы, спросила она.

— Будем ночевать здесь. Я сейчас поищу саксаул и разожгу костер, — сказал ямщик, засовывая за пояс топор.

— А я?

— А ты, барыня, сиди. Жди. Разведу костёр, тогда сядешь у огня. Ночи ещё холодные.

Всю дорогу от Омска Елена пыталась научить эту деревенщину, что обращаться к ней нужно на «Вы», но всё было бесполезно. Народ в этих краях жил вольный. Многие из местных были крепостными сибирскими казаками. Услышав в Омске слово «крепостные», Елена, было, приободрилась и попыталась поставить одного из таких на место. Кто, дескать, крепостной, а кто, хоть и заезжая, но дворянка-помещица. Но ей быстро объяснили, что казаки — люди вольные, а «крепостные» — потому как живут в крепостях… Вот и приходилось теперь терпеть столь неучтивое к себе обращение. Да и страшновато было, находясь во многих тысячах вёрст от дома, диктовать свои порядки. Каждый раз, нанимая очередного ямщика, она обращалась за помощью в местный полицейский участок или почтовую станцию, чтобы ей помогли с выбором «порядочного человека».

— А здесь безопасно? — снова спросила она удаляющегося мужика.

— Если про людей, то да. Казаки в этих местах навели порядок. Местные степняки — исключительно мирный народ. А китайские, лихие людишки, озоруют выше по Иртышу. Так что не боись… Люди не тронут.

— А не люди? — насторожилась Елена.

— Не люди… Если будем молиться, не придут. А вот с волками встречаться бы не хотелось, — сказал ямщик и пошёл от дороги в степь, потирая рукой поясницу.

— Волки? — с дрожью в голосе прошептала Елена и полезла в дорожную сумку. Там лежал кремневый дуэльный пистолет отца. Она дрожащими руками начала его заряжать.

Пользоваться оружием её научил ещё папенька. Когда-то он пережил крестьянский бунт и с тех пор считал, что каждый член семьи должен уметь стрелять. Он даже брал Елену на охоту, где и ей доводилось стрелять. Но убивать зверей ей было жалко, поэтому она всегда стреляла мимо. «Как же так, Ленушка?!» — говорил с укоризной отец, — «Ты же без промаха стреляешь по мишени!». «Я просто растерялась, папенька», — с напускной грустью отвечала она, глядя себе под ноги и радуясь, что зверюшка осталась жива.

Теперь, когда перед её мысленным взором возникла оскаленная пасть волка, душа наполнилась решимостью. Она выстрелит без колебаний, без тени сожаления. Хотя опыт подсказывал, что пистолет — не ружьё, и попасть в цель будет большой удачей.

Тем временем Солнце стало опускаться за горизонт, и вид цветущей степи на закате так завораживал, что Елена невольно залюбовалась. Забыв и про волков, и про ногу, она вдыхала прохладный воздух и смотрела вдаль… Сколько же ей ещё ехать по этим бескрайним просторам? Когда она вернётся в своё именье? Она в душе чувствовала, что это путешествие изменит её жизнь… Но в чём и насколько она не могла себе представить. Тем временем уже основательно стемнело и Елена начала беспокоиться.

— Ну что, барыня, — услышала она из темноты бодрый голос Егора, — сейчас разведу костёр и будем устраиваться.

Он подошел к кобыле и освободил её от упряжки. Привязав животное на длинную верёвку к бричке, Егор начал разводить костёр.

Глава II

«Волки»

Темнота степи сгущалась, накрывая путников, словно чёрный купол, подбитый серебристыми щербинами звёзд. Пламя, запрыгавшее в изогнутых ветвях саксаула, оживило тени, превратив их в пляшущих бесов. Угрюмый ямщик помог Елене спуститься на землю. Ворча что-то себе под нос, он расстелил под ногами грубую подстилку, напоминавшую валенки, пропитанные вековой пылью. Где-то за горизонтом загрохотало.

— Впервой от Омска ночуем под открытым небом, барыня, — буркнул он, словно извиняясь за саму природу.

Но едва он достал котелок, намереваясь идти к реке, кобыла рванула постромки, забившись в истерике. И буквально через мгновение, как будто совсем рядом, воздух разрезал волчий вой — низкий и протяжный, словно звук туго натянутой струны над пропастью, отзываясь в бездонном небе зловещим эхом. По спине Елены пробежала ледяная змейка.

— Вот же… — выругался Егор, — Накаркал… Залазь-ка ты, барыня, в бричку. Вещички свои доставай.

— Зачем? — Елена в упор смотрела на него, стараясь не дрогнуть голосом.

— Будем их жечь. Костёр совсем маленький. Он волков не отпугнёт. Волки эти — в степи и на казахских стойбищах, да в аулах — на огонь насмотрелись. Таким костерком их не испугаешь. Им хоть факел под хвост — только злее будут.

Кобыла тем временем всем телом прижалась к бричке, с одной стороны перекрыв проход — словно живой щит… Елена, забыв о раненой ноге, взметнулась на сиденье, достала из саквояжа пистолет и, взведя курок, стала напряжённо вглядываться в сумрак. Свободной рукой она спихнула с сиденья дорожные сумки с вещами. Егор, не глядя, вытряхнул из них кружевные платья, флаконы и письма, облил всё это мутной жидкостью из фляги. Бросил в кучу горящую ветвь. Вспышка ослепила — огонь взвился, как демон из преисподней.

— Весь самогон ухайдокал, — процедил ямщик, сокрушённо качая головой.

Елену передёрнуло: он сжёг её последнее платье, но сокрушался о выпивке.

— Ну что, барыня… Смотри в оба и молись, чтобы твоих тряпок до рассвета хватило.

Она и смотрела, сжимая рукоять пистолета так, что занемели пальцы.

Беснующееся пламя костра то здесь, то там выхватывало из тьмы глаза — жёлтые, немигающие, горящие как угли. Вой повторился. Волки сомкнули кольцо.

Елена почувствовала, как холодный пот стекает между лопаток, а живот сводит свинцовой судорогой. Если бы её волосы не были скручены в плотный пучок, они наверняка встали бы дыбом.

Где-то совсем близко снова раздались завывания. Егор встал рядом со свободной ступенькой брички и перехватил топор поудобнее. Тут лошадь заржала и навалилась на бричку. Елена покачнулась на сиденье и от неожиданности нажала на курок. Грянул выстрел, вспышка от которого на мгновенье озарила кусок степи. Когда звон в ушах начал проходить, она как будто сквозь вату услышала отборный мат Егора, который зажимал свободной рукой ухо, и удаляющийся скулеж раненого зверя. Она, хоть и ненароком, но в кого-то попала.

— Ну ты, барыня, мать… твою… так… молодец, — не переставая материться, проорал мужик. — Хорошо мне башку не прострелила. Но гляди-ка ты, попала в кого-то. Любит тебя Бог! А если в вожака попала, то вообще ох… Хорошо, то есть. Тогда они уберутся восвояси.

Но, похоже, чуда не произошло. И, отбежавшие было волки, стали снова приближаться. Костёр начал потихоньку угасать. В слабеющем свете костра Елена начала, почти на ощупь, снова заряжать пистолет, когда вдалеке послышался пронзительный свист. Она подняла глаза и в густой темноте, откуда исходил звук, увидела прыгающий огонёк. А через несколько мгновений до них донёсся стук копыт. Из темноты в слегка освещённое костром место влетел всадник с факелом в руках. Он быстро достал из седельной сумки какой-то свёрток. Поджёг фитиль, торчащий из него, и швырнул в темноту. Упав на землю, сверток с грохотом начал «выплёвывать» огненные шары, которые со свистом, разлетаясь в разные стороны, начали взрываться. Зрелище было фантастическим. Несмотря на животный ужас от происходящего, и Елена, и стоящий внизу Егор не могли отвести глаза от этой феерии. Кобыла оцепенела и, прижавшись к бричке, только тихонько ржала.

В свете вспышек было видно, как, поджав хвосты, волчья стая уносит ноги в вязкую темноту ночной степи.

Всё это действие заняло не больше нескольких секунд, но для Елены они показались бесконечными. И вот теперь, очнувшись от оцепенения, она посмотрела на того, кто пришёл им на помощь.

В свете догорающего костра она стала разглядывать всадника, который, не выпуская из рук факела, спустился с лошади. Он внимательно огляделся и подошёл к Егору.

— Лун! Слава Богу! — Ямщик кинулся обнимать незнакомца.

Глава III

«Неожиданное знакомство»

— Каким ветром тебя занесло сюда на ночь глядя? — спросил незнакомец, хлопнув по плечу ямщика. От этого дружеского жеста Егор чуть не свалился с ног. — И откуда у тебя эта карета? — с усмешкой спросил он.

— Так это вон, барыню везу… Еённая это бричка. Говорить с самого Питерхбурга на ней едет. Только вот лошадей, да извозчиков, понимаешь, меняють.

— Из Новгорода, — тихо поправила ямщика Елена.

Незнакомец повернулся на голос и осветил факелом бричку, в неярком свете пламени она увидела его лицо. Вернее глаза. Все остальные черты точно отошли на второй план. Стали мутными и неважными.

— Извините, барышня. Я Вас не заметил.

— Не барышня, а Елена Александровна Малова. Потомственная дворянка… С кем имею честь?

— Матвей Куйбышев, — спокойно произнёс мужчина, слегка поклонившись. — А люди мы вольные, поэтому чинов не имеем. — И, понизив голос, с иронией добавил, — Да и на Ваши озираться не будем. — Последнюю фразу он сказал очень тихо, но Елена её услышала, фыркнула и отвернулась, гордо подняв голову.

— Ну что, Егор. Распрягай «карету» и пошли… Путь не близкий.

— Так как же, Лун?! Как же мы пойдём! Барыня вон ногу зашибла…

Эти слова будто толкнули Матвея. Он резко повернулся к женщине, нахмурив брови.

— Держи! — Матвей сунул факел в руки ямщика и уже с другой, требовательной интонацией, обратился к Елене. — Ну что, Елена Александровна, показывайте Вашу ногу.

Демонстрировать ноги незнакомому мужчине было бы верхом неприличия, и Елена уже набрала в грудь воздуха, чтобы возмутиться, но в это время вмешался ямщик:

— Не сумлевайся, барыня. Это же Лун, я тебе про него говорил. Наипервейший костоправ. А я глаза прикрою, хотя чего я, женских ног не видал?! — осклабился он.

— Таких не видал! — язвительно парировала Елена и, поняв, что пререкается с простым мужиком, «прикусила язык», но подол платья всё же приподняла. Смотреть на свою ногу она побоялась, поэтому отвела взгляд. И так удачно, что он вновь упёрся в лицо их спасителя.

Матвей, не слушая их препирательств, аккуратно начал ощупывать травмированную ногу. Иногда его прикосновения доставляли боль, и Елена слегка вздрагивала и закусывала губу. Но стонать, а тем более заплакать она себе запретила. Она же не какая-то избалованная девица!

— Елена Александровна, — голос Матвея был спокойным и уверенным, — У Вас небольшой вывих. Я его сейчас вправлю, но тревожить ногу будет нельзя дней десять. Надеюсь там, куда Вы направляетесь, Вас не потеряют.

— К мужу она едет, — влез в разговор мужик.

Матвей понимающе кивнул. А Елена, удивляясь своей реакции, торопливо поправила Егора:

— К покойному мужу… Я еду поклониться его могиле… И выполнить последнюю волю его усопшей маменьки.

«Зачем я всё это ему говорю?» — подумала женщина, вновь «прикусывая язык».

Но Матвей, будто и не слушая никого, продолжил:

— Судя по тому, как горела ваша одежда, самогона у вас нет, значит и обезболивать Вашу ногу я буду по-другому. Будет немного больно, но не долго.

С этими словами и, не спрашивая разрешения, он задрал нижнюю юбку выше колена, от чего женщина залилась краской, но возражать уже не стала. Твёрдым, как гвоздь, пальцем он нажал куда-то на бедре, и после нескольких мгновений тупой, ноющей боли нога стала неметь, будто она её отлежала. Елена удивилась, насколько разными были его руки. Когда он ощупывал её лодыжку, она почти не чувствовала его прикосновений. Казалось, что он касается её пером. А теперь его пальцы были твёрдыми, как железо.

Всё это время Матвей пристально смотрел ей в лицо и в какой-то момент потянул за стопу. Что-то в ноге щёлкнуло. Боли практически не было, но Елена от неожиданности ойкнула.

Матвей удивлённо поднял на неё глаза:

— Было больно?

— Извините, — прошептала она. — Я просто испугалась…

Тут «лекарь» вытащил откуда-то нож и, не говоря не слова, отхватил от юбки край полотна. Елена от такой наглости даже онемела. Она как заворожённая смотрела на то, как уверенными движениями Матвей бинтует ей ногу.

— Ну вот, — послышался довольный голос Егора, — А ты, барыня, сумлевалась. Я же говорил, Лун своё дело знает.

От неожиданности Елена даже вздрогнула. Она и забыла, что рядом стоит ямщик. Ей казалось, что есть только она и Его руки.

— Нам и, правда, нужно поторопиться, — сказал Матвей. — Скоро погода начнёт портиться, может и дождь пойти. А неподалеку есть место, где можно переждать непогоду.

Он подвёл свою лошадь поближе к бричке и тихонько свистнул. Животное опустилось на землю.

— Забирайтесь в седло, Елена Александровна. Майка — лошадь казацкая. Боевая. Приучена подбирать раненых на поле боя.

Елена, прыгая на одной ноге, спустилась с брички и уселась на седло. Лошадь, почувствовав тяжесть, поднялась.

— Всё, Егор! Забирай свою клячу и пошли. Нужно поспешить! — поторопил Матвей.

Словно в подтверждении его слов, ночное небо разрезала молния и гигантской змеёй уползла за черту горизонта. И уже через несколько мгновений, постепенно нарастая, по степи покатились раскаты грома.

— Но как же повозка и мои вещи? Их могут украсть! — возмутилась Елена.

Матвей громко вздохнул, а его губы что-то беззвучно прошептали. Елене хотелось думать, что молитву. Мужчина достал свой нож и воткнул его в деревянную часть облучка.

— Теперь можете быть спокойны! Теперь Ваши вещи никто не тронет. Посторонних здесь, кроме Вас, нет на сотни верст вокруг, а остальные мой нож знают.

Сказав это, он взял под уздцы свою лошадь и пошёл в степь, освещая перед собой дорогу факелом. Елена тихо покачивалась в седле и смотрела за горизонт, где время от времени небо рассекали молнии. Сзади, тихо напевая себе под нос какую-то песню, плёлся Егор со своей кобылой…

Глава IV

«Скорбный приют»

Степь, озаряемая редкими вспышками молний, казалась бескрайней и пугающей. Елена, сидя в седле, чувствовала, как холодный ветер пробирается под платье, несмотря на тёплую накидку. Она старалась не думать о том, что могло бы случиться, если бы не Матвей. Его спокойствие и уверенность действовали на неё умиротворяющее, хотя она и не могла понять, почему.

Матвей шёл впереди, держа факел высоко над головой. Его лошадь, Майка, шагала ровно, словно понимая, что на ней раненый человек. Егор с кобылой следовали позади, время от времени бормоча что-то себе под нос.

Сколько прошло времени — было непонятно. Мерный шаг лошади и негромкие распевы ямщика вводили в какое-то безмятежное состояние. Елена точно дремала с открытыми глазами. Вдруг она встрепенулась. Куда они могут идти в такой тьме? Тут и днём легко пойти не туда. В отличие от тех мест, где она выросла, в степи вообще не за что было зацепиться глазу.

— А как Вы понимаете, куда идти в такой темноте, на небе же ни звёздочки? — озвучила свой вопрос Елена.

— А я и не знаю. Нас Майка ведёт.

— Как Майка?! Вы доверились своей кобыле?

— Я же сказал, Майка не простая кобыла. Это казацкая лошадь и умеет она больше того, чему учат обычных ездовых лошадей даже в дворянских конюшнях. Я сказал ей, куда нам нужно, вот она и ведёт нас к назначенному месту.

Елена не поверила в то, что это возможно, но Матвей говорил это так уверенно, что спорить не стала. Да и не до споров ей сейчас было. Она чувствовала, как нога начинает ныть, несмотря на бинты. Мысли путались: страх, благодарность, любопытство — всё смешалось в один клубок. Кто этот человек? Почему он оказался здесь, в такой глуши? И почему он так уверенно обращается с ней, словно знает её всю жизнь?

И тут, как по команде, Майка остановилась. В свете небесного всполоха Елена увидела невдалеке строение с округлой крышей, наверху которой расположился полумесяц. Здание было небольшое, чуть выше человеческого роста, и походило на казахское жилище-юрту, но значительно меньшего размера. Она их видела по дороге в степи. Но никогда не заходила внутрь.

— Приехали… — Матвей подошел к ней и помог спуститься с лошади.

— Что это за дом? — спросила женщина, одёргивая юбку.

— Так могила это, барыня — встрял в разговор, подошедший сзади Егор.

— Как могила? — упавшим голосом переспросила Елена. — И что мы будем здесь делать?

— Как что?! — весело продолжал мужик. — Переночуем.

— Я не буду там ночевать! Да и что скажут родственники того… кто там внутри?!

— Елена Александровна! Пойдёмте внутрь и ничего не бойтесь. Скоро может полить дождь, а Вам даже не во что переодеться. Пойдёмте… — Матвей протянул факел ямщику.

Он так уверенно и твёрдо подхватил Елену за талию и, мягко сжав её руку своей горячей ладонью, повёл в сторону небольшой деревянной двери.

— Садитесь, — сказал Матвей, постелив свою куртку на земляной пол у стены. — Я разведу огонь.

Он положил несколько изогнутых поленьев в центр каменной «палатки», где уже было оборудовано кострище. Тут женщина увидела возле входа собранные в кучу дрова. И в самом деле, поняла Елена, они были не первыми гостями в этом странном месте. И точно не последними.

— Не переживайте, — сказал Матвей видя её беспокойство.- В степи делают могилы не только для мёртвых, но и для живых. Здесь непогода может застать путника в любой момент. Особенно это страшно зимой. И человек может переночевать в склепе, согреться и переждать ненастье. Поэтому утром, перед тем как уйти, мы насобираем дров и кизяка для тех, кому доведётся здесь прятаться от стихии.

Елена обратила внимание на то, что их спаситель, несмотря на простоту происхождения, говорит очень грамотно, но пока этот вопрос оставила «на потом».

Внутрь «комнаты» ввалился Егор с седлом и попоной из кошмы.

Он расстелил попону и пристроил рядам седло и махнул рукой, указывая на подстилку:

— Располагайся, барыня!

Елена аккуратно, стараясь не опираться на больную ногу, перебралась на застеленное место.

Ямщик опустил факел в кострище и, когда пламя занялось, потушил его ногой. Свет костра начал заполнять полусферу склепа. И вместе с теплом, идущим от огня, из души женщины стала уходить тревога. Было даже как-то уютно в этом необычном месте. И тут Елена ощутила, что очень проголодалась. По дороге она несколько раз прикладывалась к походной фляжке с водой, поэтому жажда её не мучила. Словно услышав её мысли, Матвей полез в седельную сумку и, достав свёрток, положил его на пол и развернул. В нём лежали сероватые шарики размером чуть больше лесного ореха. Видя её замешательство, он пояснил:

— Возьмите. Это курт. Казахское лакомство. Его делают из творога кобыльего молока, который высушивают на солнце. Курт часто берут в дорогу путники или чабаны — пастухи, то есть на пастбище. Правда, он очень солёный. Но зато он не портится в любую жару и хорошо восстанавливает силы.

Елена сунула шарик целиком в рот и попыталась раскусить. Он оказался крепким как камень. Матвей, увидев её гримасу, ухмыльнулся уголками губ:

— Не сломайте зубы, Елена Александровна. Курт — это надолго.

Курт голода не утолил, а только немного притупил урчание желудка. И, чтобы отвлечься от мыслей о еде, Елена легла на подстилку и, положив под голову согнутую руку, решила уснуть. Сон не шёл. Пережитое этим вечером не давало ей покоя.

«А вот если бы этот странный человек не пришёл?!» — думала она, глядя на отблески костра, блуждающие по неровной стене склепа. — «Пережили бы мы эту ночь? И почему я ЕГО назвала странным?!»

Мысли Елены перескочили на их спасителя. Он и вправду казался ей необычным. Это касалось и внешности, и его манеры держаться.

Она снова вспомнила его внезапное появление. Грохот, вспышки, удирающая стая и… И его глаза… Да… Точно. Именно глаза Елене показались необычными. Ей очень захотелось разглядеть их повнимательнее и понять, что же в них необычного. Но сейчас было темно, да и пялиться в упор на практически незнакомого человека было неприлично.

Так, размышляя, она понемногу начала погружаться в сон. Но тут, перебивая шум ветра снаружи и потрескивание поленьев в костре внутри их убежища, раздался монотонный храп Егора. Елена поняла, что под такой аккомпанемент уснуть ей не удастся. Она повернулась лицом к огню и села, подтянув к себе ноги. Поленья уже не горели, а тлели, распространяя вокруг очага тепло и мягкий красноватый свет.

Матвей сидел на противоположной стороне от кострища, опершись на седло. В одной руке он держал нож, которым строгал какую-то причудливо изогнутую ветку. Оружие было необычным. При простоте рукояти — само лезвие было произведением искусства. Матовая поверхность клинка была покрыта витиеватым узором, что говорило о качестве и, соответственно, стоимости оружия.

— Так Вы же сказали, что моя бричка и вещи находятся в безопасности, так как все узнают Ваш нож… — с укором в голосе произнесла она. — А, оказывается, Вы прихватили его с собой. Теперь мои вещи точно растащат местные голодранцы.

Матвей поднял голову и с лёгкой ухмылкой посмотрел на собеседницу.

— Елена Александровна… А почему Вы думаете, что это именно тот нож?

— К Вашему сведению, Матвей Макарович, у моего папеньки была отличная коллекция оружия. Он очень любил ей хвастаться перед гостями и соседями. Я с самого детства слышала о преимуществе булата над дамасской сталью и очень любила разглядывать узоры на поверхности клинков. Так что я знаю цену этому ножу. Он стоит как небольшая деревня.

— Спасибо за комплимент! — сказал Матвей. — Эти ножи и вправду были бы мне не по карману, если бы… Я … — Он говорил, нарочито делая длинные паузы, — не сделал бы их сам.

С этими словами он воткнул нож в земляной пол склепа и медленно, будто дразня женщину, вытащил из-за спины ещё один клинок и вонзил его рядом с первым.

Елена онемела от удивления и неловкости за свою отповедь. Видя её замешательство, Матвей примирительно произнёс:

— Дело в том, что в первую очередь я кузнец, а уже после этого костоправ и пластун. Так что и бричку Вашу ремонтировать тоже мне.

Елена была рада поменять тему, но, чтобы не выглядеть оконфуженной перед человеком низшего сословия, проговорила с легким пренебрежением:

— Двух дней хватит на то, чтобы её починить?

Матвей даже рассмеялся, глядя на неё.

— Что Вы! Две недели не меньше. Её нужно приволочь ко мне в кузню… Разобрать… И кроме того, у меня есть первоочередная работа. Так что Вам придется подождать.

— Я не могу ждать. Мне нужно ехать к мужу… На могилу.

— Ну, тогда зачем спешить? Он точно никуда не денется… Извините, — Матвей осёкся, поняв, что сказал бестактность, и принялся снова строгать деревяшку. Елена же, возмущённо фыркнув, легла, отвернулась к стене… И неожиданно для себя самой провалилась в сон.

Глава V

«Зулым»

Утро было прохладным, и Елена проснулась от того, что у неё замерз нос. Когда она открыла глаза, оба мужчины были уже на ногах. Хромая, она вышла наружу посмотреть на степь, а когда вернулась, оказалось, что вещи уже собраны, и на костре греется вода. Наспех выпив какой-то бурды из котелка, они двинулись в путь. По словам Матвея, уже к обеду они должны были добраться до Бобровки. Их небольшой караван двигался очень медленно. Кузнец по этому поводу неоднократно выражал своё раздражение.

— У меня работы дома — завались, а я плетусь тут с вами, — ворчал он.

В самом деле, ехать приходилось очень медленно. Причины такому «прогулочному» переходу было две: лошадь ямщика была без седла, и он вёл её под уздцы, да и нога Елены не давала ехать быстрее. В седле женщина держалась хорошо, но опираться больной ногой в стремя она не могла, поэтому лошадь шла неторопливым шагом, чтобы наездница не вывалилась из седла.

Еще издали путники увидели столб пыли за холмом. Елена не первый день ехала по степи и знала, что это может быть стадо животных, которое перегоняют местные пастухи.

— Странно, — сказал Матвей, глядя в сторону холма. — Тут пастбище Азата, но в это время скот просто пасётся на месте и так не пылит. Что-то там не так. — Он взял под уздцы свою кобылу и побежал.

Елене пришлось что есть силы вцепиться в луку седла, чтобы не упасть.

Когда они перевалили холм, то у его подножия нервно металась небольшая отара баранов, а невдалеке, рядом с лошадью сидел человек. Матвей, не останавливаясь, что-то крикнул на незнакомом Елене языке. Пастух поднял голову, но ничего не ответил. И только, когда спутники подъехали вплотную, то увидели, что он склонился над большой, мохнатой собакой. Та была испачкана кровью и чуть слышно скулила. Елена никогда, до этого момента, не видела такого громадного зверя, хотя у её отца в поместье были разные собаки. И для охоты, и дворовые сторожевые псы.

Кузнец опять что-то спросил, и на этот раз пастух обернулся и сказал несколько фраз, вяло жестикулируя рукой, в которой был зажат нож.

Когда пастух повернул голову, Елена увидела на его запыленном лице грязные дорожки от слёз, которые тот растёр рукавом.

— Что он сказал? — почти шёпотом спросила она у Матвея.

— Азат сказал, что на отару напал волк-одиночка. И его талас сцепился с ним, пока пастух собирал отару.

— Талас? — Елена не удержалась от вопроса.

— Это местная порода пастушьих собак. Волкодавов, — печально вздохнув, Егор продолжил: — Псу хоть и досталось, но он погнал волка в степь. Но провалился на бегу в чью-то нору и сломал ногу… Теперь Азат должен облегчить его страдания…

— Убить? — у женщины от возмущения даже дыхание перехватило.

— Семья Азата небогатая. Им на себя не всегда хватает мяса… У них нет ни еды, ни времени, чтобы выхаживать раненого пса.

Тут пастух резко повернулся к собаке. Погладил её по окровавленной морде. Что-то сказал негромко и, крепко сжав нож, второй рукой начал опрокидывать ее голову.

— Нет! — Закричала Елена. — Стойте!

Пастух от неожиданности вздрогнул и повернул на неё голову.

— Скажите ему, чтобы не делал этого!

Матвей быстро произнёс:

— Азат! Токта!

Елена неуклюже сползла с лошади. Хромая, кривясь от боли, она подошла к пастуху.

— Я её куплю у тебя! — сказала она и повернула голову к Матвею. — Матвей, переведите! И… Вы же сможете вылечить ей ногу? Я заплачу!

— Ногу я ей вправлю, — ответил кузнец-целитель, — но выхаживать Вы будете его сами. — И еле слышно добавил: — если эта зверюга к себе подпустит…

Матвей присел рядом с Азатом и, положив руку ему на плечо, объяснил, «чего хочет барыня». Когда они поговорили, пастух поклонился Елене, не вставая с колен, и, глядя на неё, стал говорить. Матвей перевёл:

— Это молодой и здоровый талас. Звать его Зулым. Азат говорит, что денег с Вас не возьмёт. И ещё он сказал, что Всевышний наградит Вас за милосердие.

Елена в ответ на его слова перекрестилась и повернула голову к Матвею:

— Так сделайте что-нибудь с собакой, что Вы стоите?! Ему же больно.

Матвей, подняв глаза к небу и прошептав что-то себе под нос, пошёл к лошади. Из седельной сумки он достал небольшой свёрток. И, взяв у пастуха небольшую баклажку с водой, сделанную из высушенной тыквы, высыпал туда содержимое свёртка. Взболтал. И, присев рядом с собакой, влил ей в пасть раствор, приподняв её голову.

Буквально через пару минут пёс перестал скулить и ровно задышал.

— Теперь нам нужно доехать до юрты Азата. И пока Зулым спит, вправить перелом и зафиксировать ногу. Остальное я сделаю дома.

Матвей вместе с Азатом завернули пса в халат пастуха и положили на спину кобылы Егора, который всё это время с любопытством наблюдал за происходящим.

— Ну ты, барыня, навела суеты, — сказал ямщик, ведя под уздцы свою лошадь. — А как оклемается эта зверюга, да и съест тебя.

— Не съест, — тихо сказала Елена, сидя в седле и поглаживая висящую голову спящей собаки. — Не съест…

Глава VI

«Степное гостеприимство»

До дома пастуха добрались быстро. Азат пас отару в паре вёрст от своего жилища и остался на выпасе, поэтому, когда из юрты к путникам вышла молодая казашка, Матвей подошёл к ней и прошептал несколько фраз. В какой-то момент её глаза остановились на привязанной к лошади собаке, и она едва слышно вскрикнула, прикрыв рот руками. Но ямщик снова что-то сказал ей, мягко коснувшись её плеча. Казашка осторожно подошла к собаке и погладила её безвольно свисающую голову. Затем повернулась к Елене и произнесла по-русски с лёгким акцентом:

— Я Айгуль! Рада видеть у себя в юрте таких дорогих гостей! И большое спасибо за то, что согласились взять Зулыма. С этими словами она слегка склонила голову.

— Меня зовут Елена, — спохватилась гостья, всё ещё удивляясь, что с ней заговорили на русском языке.

— Проходите в юрту, — пригласила их хозяйка.

— Но как же собака? — Елена ещё не привыкла к необычной кличке пса. — Нужно же что-то сделать с его лапой.

— Не беспокойтесь! Брат всё сделает!

— Брат? Я думала, лапой займётся Матвей, — растерянно произнесла Елена, невольно вспомнив, как кузнец бинтовал её ногу. И, к своему удивлению, она почувствовала, как что-то давно забытое шевельнулось в её груди.

— Конечно, он! — согласилась Айгуль, приподнимая полог на двери жилища. — Проходите в юрту. Вам нужно отдохнуть с дороги.

— А вдруг ему понадобится помощь? — Елена посмотрела на Матвея.

— Тогда ему поможет Айгуль, — насмешливо передразнил её Матвей и, взяв женщину под локоть, настойчиво, но аккуратно повёл к юрте.

— Я хочу остаться, — Елена высвободила руку и остановилась.

Матвей поднял глаза к небу, вздохнул и, покачав головой, пошёл к лошади, тихо шепча что-то себе под нос. Елена не вслушивалась, но обрывки фраз степной ветер всё же донёс до её навострённых ушей. Услышав в одном из невнятных предложений слово «мать…», она предпочла думать, что это была молитва местной богине.

Как оказалось, Айгуль и в самом деле знала, что нужно делать. Она уже расстелила кошму возле юрты и принесла всё необходимое. Вместе с Матвеем они аккуратно перенесли спящую собаку на подстилку.

Когда Матвей вправлял лапу спящему псу, Елена отвернулась. Но на то, что происходило дальше, смотрела во все глаза. Лапу перевязали полосой тряпки, приложили к ней ровные дощечки и закрепили их той же тряпицей.

Закончив процедуру, Матвей снова влил из фляжки в пасть собаки какой-то раствор и сказал:

— Пусть Зулым ещё поспит.

Затем он повернулся к сидящему возле юрты Егору:

— Приготовь свою лошадь.

— Зачем это? — удивился мужик.

— На двух лошадях нам теперь не уехать, — показал он на спящего пса. — Поеду за бричкой. А Вы, Елена Александровна, ступайте в юрту и поешьте.

Айгуль, словно подтверждая его слова, взяла Елену под руку и бережно проводила её до юрты. Внутри царила приятная прохлада и полумрак. Единственный солнечный луч пробивался сквозь небольшое круглое отверстие в потолке, освещая пространство мягким, рассеянным светом.

Когда женщины вошли в жилище, и гостья, с трудом выпрямив больную ногу, устроилась у низенького стола, снаружи раздался стук копыт. Матвей ускакал в степь, оставив за собой лишь эхо конского топота.

— Не беспокойтесь, барыня! — в юрту зашёл Егор и сел возле стола, скрестив ноги. — Он быстро вернётся.

Айгуль, тем временем, поставила на стол блюдо с какими-то шариками и налила в кесе (чашки без ручек) чай с молоком.

— Курт? — с видом знатока спросила Елена, указывая на блюдо.

— Нет, — засмеялась Айгуль. — Это баурсаки. Маленькие жареные хлебцы. Чай оказался необычайно вкусным, но Елену удивило, что хозяйка наливала его лишь до половины пиалы. Заметив её недоумение, Егор, гордясь своей осведомлённостью, тихо пояснил через стол:

— Это, барыня, специально так. Чтобы путник не мог напиться сразу и задержался подольше.

Между тем хозяйка, не спрашивая, подливала и подливала чай, а Елена с любопытством разглядывала её. Делала она это осторожно, будто невзначай, чтобы не показаться невежливой. До этого момента ей почти не доводилось видеть азиатских лиц, а женщин — и вовсе никогда. Теперь же у неё появилась возможность познакомиться с новыми людьми, новыми чертами и новой культурой.

Глядя на Айгуль, Елена ловила себя на мысли, что любуется новой знакомой. Особенно её привлекал взгляд этой молодой казашки: живой, пытливый, свободный. Такой открытой уверенности она не замечала даже у своих знакомых из высшего общества. Эта решимость проявлялась в каждом движении, в походке, в прямой, как тетива, спине. Когда хозяйка, хлопоча у очага и достархана, попадала в луч света, Елена могла рассмотреть её подробнее. Из-под белой косынки, завязанной сзади узлом, на спину спадали две косы, чёрные как смоль, отливавшие на свету, словно вороново крыло. Над миндалевидными глазами, подобно луку на стене юрты, изгибались слегка сросшиеся брови. Рот Айгуль был небольшой и подвижный: то она закусывала нижнюю губу в моменты сосредоточенности, то приоткрывала его в удивлении, то озаряла лицо искренней улыбкой, обнажая ровные белые зубы.

Пока Елена любовалась хозяйкой, на столе, словно по волшебству, появились нарезанная колбаса и ещё одна чашка с белой жидкостью.

— Попробуйте, барыня, молочка, — с хитроватой улыбкой предложил ямщик.

Елена, ничего не подозревая, взяла чашу и сделала большой глоток. Едва не поперхнувшись от неожиданности, она с трудом сдержала гримасу. Напиток оказался слегка газированным и кисловатым, с мягко говоря, специфическим вкусом. Довольный мужик радостно рассмеялся. Айгуль, обернувшись на звук, увидела выражение лица Елены и тоже улыбнулась:

— Может, ещё? Пейте — это очень хорошо восстанавливает силы.

Елена отрицательно замотала головой и, с укоризной взглянув на довольного ямщика, залпом допила напиток.

Через некоторое время Егор, громко рыгнув (что, видимо, ничуть не смутило хозяйку), отодвинулся от стола и тихо засопел. Елена, поморщившись от такой бестактности, тоже перебралась на предложенную подстилку. После еды её начало клонить в сон, и, чтобы не уснуть, она решила завести разговор:

— Айгуль, а почему ты назвала Матвея Макаровича братом?

— Так я несколько лет жила в их доме. Мы росли вместе. Тогда его родители были ещё живы. Нас даже крестили вместе…

Сказав это, она достала из-под одежды медный крестик, который висел на грубой нитке, поцеловала его, трижды перекрестилась и спрятала обратно. На лице Елены выразилось такое удивление, что Айгуль снова улыбнулась. Улыбка у неё была открытая и делала её лицо каким-то детским, а раскосые глаза сузились до щёлок, не давая выпрыгнуть наружу задорным искоркам. Елена, поняв, что слишком пристально смотрит на собеседницу, смущённо отвела глаза.

Глава VII

«Истории степи и далёких гор»

— Так Вы родились в станице? — спросила Елена. Её голос звучал мягко, но с ноткой любопытства.

— Нет, — ответила Айгуль, устроившись поудобнее. Она явно была готова продолжить рассказ. — Я родилась в ауле неподалёку отсюда. Но когда мне было семь лет, на нас напали джунгары — разбойники из Китая. Они разграбили аул, убили взрослых, а меня и ещё нескольких детей забрали, чтобы продать.

Однако в степи нас отбили казаки. Так я и несколько казахских детей оказались в Бобровке. Всех, кроме меня, забрали родственники из других аулов. Я же осталась без родителей и родни. И когда на казачьем круге решали, что со мной делать, отец Матвея — дядя Макар — предложил взять меня в свой дом. Так я обрела новую семью и стала младшей дочерью в их доме.

— Так вот почему ты так хорошо говоришь по-русски, — сказала Елена, и её голос слегка дрогнул. История молодой казашки показалась ей такой печальной.

— Да, — кивнула Айгуль. — Я выучила русский, а Матвея научила казахскому. Он схватывал всё очень быстро, тем более что ему это было несложно после китайского.

— Китайского? — удивлённо воскликнула Елена.

— Да, ведь его бабушка из Китая. Её имя в переводе на русский означает «Красивая, как цветок лотоса». А по-китайски её зовут Лиена. — Айгуль улыбнулась. — Вот её в станице все и зовут бабушка Лена. Почти как тебя.

— И не почти, а совсем, — с лёгким поклоном ответила Елена. — Для друзей я Лена. И ты можешь меня так звать.

«Вот почему мне показалась странной внешность Матвея», — подумала про себя Елена. «У него европейские черты, но глаза почти азиатские». Перед её мысленным взором снова возник образ кузнеца, и она почувствовала в груди лёгкий трепет. Чтобы отвлечься от этого странного чувства, она спросила:

— А как бабушка Лена попала сюда?

Айгуль вопросительно посмотрела на чашку Елены, и та, кивнув, подвинула её хозяйке. Налив чая гостье и себе, Айгуль присела за стол. Отпив несколько глотков, она продолжила:

— Дедушка закончил духовную семинарию, и его отправили служить в церковь Семипалатинска. Но на одном месте он усидеть не смог и отправился нести слово Божие на юг. Несколько лет он путешествовал по степи, а потом добрался до китайского Тянь-Шаня. Там, на одном из перевалов, он чуть не замёрз, попав в непогоду. Его подобрала семья китайского лекаря Ян Суна. И когда дедушка встал на ноги, он попросился остаться, чтобы научиться искусству китайского врачевания. Хотя бабушка Лиена мне говорила, — Айгуль сделала паузу, отхлебнув чая, — что он остался из-за неё. Пока дедушка лежал, молодая бабушка ухаживала за ним.

— И он влюбился? — мечтательно произнесла Елена, но тут же смутилась и прикрыла рот рукой, жестом предлагая Айгуль продолжать.

— Да, он влюбился, — с улыбкой подтвердила Айгуль. — Бабушка Лиена, или Ли, как её называли дома, была не только красивой и заботливой, но и мастерски владела мечом, что особенно поразило дедушку. В общем, он прожил в их доме ещё несколько лет, перенимая знания у старого лекаря. Но, будучи человеком любознательным, он также стал подмастерьем у кузнеца и даоса-алхимика. За это время он многому научился.

— И вот однажды он набрался храбрости и попросил главу клана отдать ему в жёны Лиену. Ян Сун, узнав, что дедушка заберёт его дочь даже без приданого, с радостью согласился. После свадьбы молодая семья решила отправиться в Семипалатинск. Ехали они долго, останавливаясь в городах и деревнях. Дедушка нанимался молотобойцем к местным кузнецам, чтобы узнать их секреты.

Айгуль встала из-за стола, налила гостье чай и пододвинула к ней блюдо с баурсаками. Елена автоматически взяла один, откусила и запила горячим чаем.

— И что было дальше?

— Когда они приехали в эти края, дедушка уже не стал служить в церкви, а открыл мастерскую и кузню. Потом у них родился сын и ещё две дочери.

— А что случилось с родителями Матвея?

Айгуль печально вздохнула:

— Они, как и мои родные, погибли от рук разбойников, когда Матвею было лет тринадцать. И дальше нас воспитывали его дедушка и бабушка.

Ата (отец по-казахски) Макар учил Матвея работать в кузнице с самого детства, а после его смерти дедушка начал обучать его китайскому врачеванию, а бабушка — кулачному бою и бою с оружием. Бабушка Лиена — она такая! — Айгуль с восхищением прижала руки к груди. — Когда Ата и бабушка в шутку начинали сражаться на саблях, она всегда его побеждала. Хотя он был очень сильным. Матвей весь в него!

Елена при упоминании имени кузнеца снова вспомнила его руки. Как он осматривал и бинтовал ей ногу. Как уверенно управлялся с ножом. Как, держа её за талию, сажал на лошадь. У него и в самом деле были сильные и красивые руки. «Боже, о чём я думаю», — спохватилась она.

— А как ты познакомилась с Азатом? — Елене снова нужно было переключить мысли, и она подбросила собеседнице новую тему.

Айгуль немного смутилась, но всё же стала рассказывать:

— О… Это было давно. Я тогда жила в доме деда Макара, а Азат со своим отцом приехал продавать скот китайским купцам. Они часто бывали в Бобровке.

Молодая казашка на мгновение замерла, погрузившись в воспоминания, но через несколько секунд продолжила:

— Дедушка и Матвей работали в кузнице, а я смотрела, как они управляются с железом. Особенно мне нравилось наблюдать за переливами цвета в раскалённом металле. И вот я стою у входа, а Азат подкрался сзади и дунул мне в ухо. Это сейчас он серьёзный, а раньше был озорником.

— А ты что? — нетерпеливо спросила Елена.

— А что я? Я с перепугу стукнула его кулаком прямо в нос. Да так, что разбила ему нос в кровь.

Елена с удивлением посмотрела на хрупкую молодую женщину.

Айгуль, увидев её недоумение, рассмеялась:

— Я смотрела не только на то, как куют железо, но и как бабушка Ли учит Матвея всяким штукам. А иногда он сам показывал мне то, чему научился. Мы даже иногда боролись и сражались на палках, конечно, не по-настоящему.

— А почему Матвея называют Лунем — задала Елена вопрос, который мучил её с самой встречи с кузнецом.

— Не ЛунЕм, — поправила Айгуль, — а Луном. Так бабушка Ли его назвала. Она сказала, что это его китайское имя. Лун по-китайски — дракон. А когда Матвей стал кузнецом, она стала называть его Ти Луном. Ти Лун — Железный Дракон.

— Красиво, — прошептала Елена. И снова в её груди возникло томящее чувство. Она постаралась его прогнать, отвлекаясь на разговор.

— Так и что Азат? Побежал на тебя жаловаться?

— Что ты! Его бы отец выпорол, если бы узнал, что нос ему расквасила девчонка. А я, когда увидела кровь, сама перепугалась и потащила его к колодцу мыть лицо. Вот так мы и познакомились. — Айгуль улыбнулась. — После этого он стал часто приезжать в кузницу чинить сломанные вещи и инструменты. Как он потом мне рассказал, он сам их и ломал. Ну а через несколько лет мы поженились. Его семья была против, так как я крещёная. Но Азат пошёл наперекор воли отца. Поэтому мы и живём вдали от аула его рода.

Тут Айгуль посмотрела на Елену и спохватилась:

— Лена, ты же устала. Вон глаза уже узенькие, как у меня. Ложись и поспи. Егор вон храпит уже который час.

Елена хотела было возразить, но ей так захотелось зевнуть, что она еле успела прикрыть рот рукавом. Айгуль тем временем, не спрашивая согласия, расстелила лоскутное одеяло недалеко от столика и, похлопав по нему ладонью, пригласила гостью прилечь. Елена не стала сопротивляться и отползла на предложенное место. Как только она положила голову на небольшую подушечку, усталость навалилась на неё, увлекая в сон. Глаза сами собой закрылись, и последняя мысль перед тем, как провалиться в тёмное забытье, была: «Только бы не захрапеть…»

Глава VIII

«Той»

Когда Елена открыла глаза, в юрте было уже темно. Снаружи раздавались голоса и громкое чавканье у самого входа.