Бесплатный фрагмент - Экзамен в школе смертников

Тропа к Месту Смерти

— Я не человек. Я — результат выбора, сделанного не мной.

Пятеро шли гуськом. Не потому, что кто-то приказал — просто так легче. Каменные плиты под ногами были отполированы шагами сотен таких же. Или тысяч. Местами плиты дышали теплом: под ними шли трубы, в которых бежал нагретый воздух. В крепости Ом Ахала не было отопления. Тепло нужно только телу, а тело — лишнее.

Впереди — Арджан. За ним — Техбаир, Касиян, Леела и Джаан. Последний обернулся один раз. В глазах не было страха. Только попытка отыскать ещё хоть что-то, что не стерлось.

Они были сиротами. Каждый.

Кого нашли в подвале с гниющей матерью.

Кто родился в лагере, где небо было видно только сквозь решетку.

Кто шёл сражаться за братьев, а остался без имени.

Все они — усыновлённые орденом.

Непрошенные, но взятые. Брошенные, но спасённые.

Им дали новое:

— постель;

— хлеб;

— Чалму;

— боль…

С первого дня их учили. Били и лечили. Молили и морили. Кто выжил — начал задавать вопросы. И с каждым ответом становился слабее. Пока не переставал спрашивать. Это считалось просветлением.

За каждым из них тянулась верёвка — простая чёрная нитка, завязанная на поясе. Так пятёрки шли по коридорам — связанными. Развязать себя мог только тот, кто больше не возвращается.

Сегодня — день экзамена. Сегодня — кто-то развяжет.

— Не я жив, — тихо сказал Касиян, тяжело ступая. — Я назначен.

— Повтори, — бросила Леела. У неё был острый голос, как у лезвия с правильной заточкой.

— Не я жив. Я назначен, — повторил он без запинки.

— Верно, — одобрил Техбаир. — Это из «Комментариев к воле».

— А ты знаешь, кто их написал? — спросил Джаан, и в его голосе было нечто странное: не детство, но ещё не вера.

— Тот, кто перестал дышать.

— Кто оставил тело.

— Кто научился умирать на вдохе, — ответили трое одновременно. Синхронность — второй признак готовности.

Арджан молчал. Он знал, что слова — отражение внутренней программы. Чем меньше слов, тем меньше уязвимость.

Он просто шёл. Его рука легонько касалась рукояти Оружия под плащом. Не хваталась — прикасалась. Имя этого Оружия он дал ночью, на второй год тренировок, когда впервые увидел, как умирает брат. Никто не знал имени. Никто не касался. Он сам вырезал его на внутренней стороне ножен, а потом засыпал золой и замазал воском.

Они вышли на Площадь Тени. Слева — казармы. Справа — столовая. Впереди — Место Смерти. Огромный круг, залитый белым светом, вырезанный в плитах, словно жерло. Никто не ступал туда без разрешения. До экзамена — запрещено даже смотреть прямо на него.

На трибуне — Учитель. Не Гуру. Не наставник. Не отец.

Живой Учитель.

Его лицо скрыто маской. Всегда. Это не защита. Это принцип.

Считается, что тот, кто видит лицо Учителя — теряет индивидуальность навсегда. Не в переносном смысле. Просто перестаёт существовать.

— Пятёрка 117. Подойдите.

Они шагнули к кругу. Верёвка натянулась — но не порвалась.

Учитель наклонил голову.

— Кто первый?

Никто не ответил.

В Ордене нет добровольцев. Только выбранные.

Голографический клинок замерцал в его руке — символ выбора. Он провёл лезвием по воздуху — и свет остановился на Касияне.

Касиян кивнул. Снял верхнюю накидку. Расстегнул пояс. Обнажил корпус. Пояс на нём — один из новых: «Модель А-21/бета». Оптоволоконный контур. Заряд на пульсовом излучении. Неметаллический. Невидимый для сканеров. Разрыв — в радиусе 1.8 метра.

Он вошёл в круг. Щелчок. Тишина…

И взрыв.

Касиян исчез. Не распался. Не закричал. Просто — перестал быть.

Кровь окатила дугу арены. Арджан не моргнул. Леела медленно сжала зубы. Джаан слегка пошатнулся, но не от страха — от перенапряжения.

Учитель кивнул:

— Верный. Первый. Чистый. Такова воля.

Он обернулся:

— Кто следующий?

Еда, как награда

— В каждом из нас было что-то такое, что мы хотели убить раньше, чем убьют нас.

Кровь на плитах уже впиталась в камень. Пояс Касияна сработал так, как учили: внутренний взрыв, направленный на себя, полное испарение. Никаких фрагментов. Ни руки. Ни глаза. Ни ремешка от чалмы. Только запах жжёного белка и дым, который не рассеивался, а как будто впитывался в воздух.

Арджан стоял неподвижно. Как и положено.

Он не смотрел на место взрыва — только внутрь себя.

И там, глубоко, на дне затхлой памяти, всплыло.

Город Нэймара. Пустырь за рынком. 11 лет назад.

Он был тогда куском. Мясом с костями, которое ещё не поняло, что оно человек. Десятилетний мальчик без имени. Имя у него было, когда мать была жива. А когда умерла — оно отпало. Как ноготь, который придавили дверью.

Его нашли в куче тухлой капусты. Он спал на ней. Потому что тёплая. Потому что никто не выгоняет оттуда, где воняет.

Когда пришёл Чёрный Джип, он подумал, что это за ним. Что он ворвался в чей-то мир, где уже нет места таким, как он. Он даже не бежал. Просто прижал лицо к капусте, будто хотел вернуться в материнскую утробу через гнилую листву.

Дверь открылась. Щелчок ботинка.

Запах ладана, железа и чего-то… мыла, дорогого, не с рынка.

— Подними голову, — сказал голос. Низкий. Равнодушный.

Он не поднял. Тогда его подняли. Не руками.

Голос повторил, и тело само приподнялось, как будто кто-то внутри уже начал выполнять команды.

Перед ним стоял человек. В пурпурной чалме. С руками в перчатках. Он не улыбался. Он не грозил. Он просто смотрел. Впервые за долгое время на него смотрели — как на нечто существующее.

— Ты голоден?

Он кивнул. Даже не подумав. Голод — это то, что было всегда. Голод не осознаётся. Он просто там, как кожа.

Мужчина достал пакет. Белый. Чистый. Без надписей.

Открыл. Там была тандырная лепешка. Мягкая, с корочкой и кунжутом.

И кусок курицы. Жареный. С пряностями. Горячий.

— На, — сказал он. — Только знай: если возьмёшь, пути назад не будет.

Арджан взял. Съел руками, не жуя — вгрызаясь в жизнь.

А потом он заплакал. Тихо. Без всхлипов. Просто слёзы, как соль на заживающей ране.

— Как тебя зовут? — спросил тот человек.

Он хотел ответить. Но язык не двигался. Имя не поднималось из глотки. Оно умерло. Как мать. Как капуста. Как весь этот рынок.

— Ладно, — сказал тот. — У тебя будет новое имя.

Он достал чёрную нитку.

— Арджан. Твоя нить. Твоя пятёрка.

Он накинул её на его пояс. Тугой узел.

— Пошли. Ты — не ты. Ты — звено.

— Что это за место? — спросил Арджан впервые за много лет.

— Это Орден.

— И что я буду здесь делать?

— Всё, что не должен.

…

Голос Учителя прорезал воздух, как кнут по ветру:

— Следующий.

Техбаир шагнул вперёд. Механично.

Возможно, он уже проверил модель пояса. Возможно — нет.

Он просто шёл. Потому что это не требовало решений.

Арджан стоял с закрытыми глазами. Внутри его груди что-то было живым. Что-то, что он похоронил много лет назад. Но теперь оно дышало. Слабо. Незаметно.

Голод. Но не по еде. По ответу.

Лезвие в тени

— Когда ты не взрываешься, Орден смотрит на тебя иначе. Как на не отгаданную загадку.

Следующей вошла Леела.

Она шла, как будто на ней уже лежала земля. Молчаливая, как ветер между двумя выстрелами. Она не просто была спокойна — её пустота была заразной. Даже Учитель чуть наклонил голову, будто впервые разглядывал не ученицу, а зеркало, которое не отражает.

Она сняла верхний слой. Под ним — черный пластичный жилет, напоминающий кожу. Без знаков. Только одна точка в центре — матово-белая.

— Модель ХОРА, — прошептал Техбаир стоящему рядом Арджану. — Психоактивный детонатор. Нет взрыва. Есть внутренний всплеск. Считается, что человек умирает на один миг, а потом возвращается. Только уже другим…

Арджан не отреагировал. Он следил за её глазами.

Они были открыты, но не в настоящем.

Леела остановилась в центре круга.

Опустила руки.

Нажала.

И ничего.

Ни света. Ни дыма. Ни падения.

Но в следующий миг она упала на колени.

Руки в стороны. Мышцы застыли в судороге.

Изо рта — не крик. Не стон…

Пение.

Глухое, рваное, без слов, но… узнаваемое.

— Что это? — прошептал Джаан.

Арджан не ответил.

Это была молитва. Старая. Та, которую запрещено произносить вслух.

Песня о последней смерти. Её пели только на похоронах Учителя, который ещё жив.

Леела замерла.

И только спустя полминуты встала. Медленно. Спокойно.

Она не смотрела на Учителя. Не смотрела на остальных.

Просто отошла на место.

Учитель молчал. Но в его правой руке едва заметно вспыхнул знак.

«Сближение».

…

Они остались вдвоём. Арджан и Джаан.

Связь между ними — теперь как верёвка на петле. Нить натянута. Сердца — обнажены.

Арджан вдруг понял: всё меняется. Эта пятёрка — не такая, как все до них.

Тело — ещё целое. Но Орден дал трещину.

Узел

— У каждого узла есть центр. Но не каждый центр — раскрывает себя.

Джаан вышел в круг.

Без слов. Без театра. Без жеста.

Он не был сильным.

Не был блистательным.

Он был — нашим.

Младший. Иногда нёс воду, когда у кого-то поднималась температура. Засыпал первый. Просыпался последним, но всегда знал, кто из нас говорил во сне.

Джаан был звеном, которое соединяет, а не замыкает.

Он стоял с опущенными плечами.

И смотрел вперёд. Не на Учителя. Не на стены.

Куда-то в точку, где кончается страх и начинается долг.

— Модель ЭОС-5, — пробормотал Техбаир рядом. — На основе пульсового активатора. Лёгкий сбой сердечного ритма вызывает цепную реакцию. Тихая смерть.

Но Арджан уже знал. Он почувствовал, а не понял.

Пояс был обезврежен.

Без внешнего следа. Без видимых манипуляций.

Это было не преступлением. Это было жертвой.

Джаан знал, что должен умереть.

Но выбрал — остаться. Чтобы не рвать пятёрку.

Он нажал.

Щелчок…

Тишина.

Ни свет. Ни взрыв. Ни лампочка.

Он остался стоять.

Голова опущена.

Спина ровная.

Колени дрожат, но не подгибаются.

Смерти не случилось. И это — рана.

Учитель долго молчал.

Потом сказал:

— Завершено.

Обычно после этого следует слово: «принят».

Но не сегодня.

Это была метка.

Пустота там, где должен быть приказ.

Молчание — как точка с вопросом.

Джаан вернулся в строй.

Ни один из нас не сказал ни слова.

Ни взгляда. Ни кивка.

Мы приняли. Как семя, которое не всходит — но питает почву.

…

Оставался Арджан.

Он знал, что его пояс — настоящий.

Без лазеек. Без откатов. Без шансов.

Он вошёл в круг.

Встал, как учили: пятки вместе, дыхание ровное, взгляд — внутрь.

— К-13М, — шепнул Техбаир. — Старый добрый. Надёжен, как смерть.

Но Арджан думал не о поясе.

Он думал о Джаане.

О том, что значит «остаться», когда должен был уйти.

О том, как спасти пятёрку — и не предать Орден.

Он нажал.

Щелчок…

Лампочка.

Маленькая. Красная.

Мигает один раз.

Пустышка!

Он знал. Не потому, что кто-то подсказал.

Потому что чувствовал: Орден не закончил с ним.

Он не ушёл. И это — не спасение.

Это — отложенная воля.

…

Учитель смотрел долго.

Очень долго.

Тишина держалась, как перед грозой.

Потом он сказал:

— Пятёрка 117. Завершена.

— Вы приняты.

— Но помните: пятёрка — это узел.

— А узлы не вечны.

Он исчез.

…

В тот вечер мы сидели на полу казармы. Никто не говорил. Да и что говорить?

Мы выжили. Вместе. И этим нарушили закон, который никто не писал — но все знали.

Джаан тихо положил голову на колени Арджана. Арджан не двинулся. Только накрыл его ладонью. Пятёрка спала, как спит зверь в берлоге: чтобы завтра убить, не распадаясь.

Те, кто не вернулись

— Бывают смерти, после которых тело живёт. Но его уже не пускают обратно.

После экзамена прошло трое суток. Нас держали в изолированном крыле. Никаких заданий, никаких слов. Только тишина и молитвы очищения. Как будто кто-то вырезал из нас кусок — и смотрел, отрастёт ли обратно.

Леелы не было.

Ни в казарме. Ни на построении. Ни в расписании распределения. Мы ничего не спрашивали. В Ордене вопрос — это слабость. Но мы все ждали. Даже Джаан — он сжимал узел на своём поясе до белых пальцев.

На четвёртую ночь Арджана вызвали в Зал Облачения — место, куда входили только в одиночку и только по приказу.

Там был Учитель.

Он стоял перед нишей, где на стене медленно вращался чёрный трезубец Трехсул Мукх, как будто воздух сам крутил его в молитвенном ритме.

— Ты хочешь знать, что с ней, — сказал он, не поворачиваясь.

Арджан промолчал.

— Хорошо, — продолжил Учитель. — Она жива. Тело — стабильно. Сознание… отколото.

Он сделал паузу. Затем произнёс:

— Пояс ХОРА открыл у неё доступ к глубинной молитве, к запрещённой частоте. Та, что звучит на уровне подкорки, до слов, до воли.

— Она разговаривает?

— Нет. Она пишет. На стенах. На коже. На стекле. Символами, которым у нас не учат. Мы… наблюдаем.

Арджан смотрел на вращающийся трезубец.

— Вернётся ли она в пятёрку?

Учитель повернулся. Медленно. Его маска отражала свет свечи, но не давала формы.