Бесплатный фрагмент - Его светлость

Пролог

Ранним вечером в начале марта над городом плыл заунывный колокольный звон. Он лился с пяти башен-звонниц, которые черными, точно обугленными, остовами смотрели в пасмурное небо.

Хоронили старого князя, почившего третьего дня.

Фамильное кладбище лежало позади замка, на склоне Зеленой горы. Там и вырыли могилу Ливию Темному — за ручьем, на самом юру, продуваемом всеми ветрами.

Ржаво скрипела калитка кладбищенской ограды. Было холодно и пахло стоялой речной водой.

Вокруг могильного камня стояли всего четверо — только ближайшие советники. Один из них, сутулый и седоватый, в поношенном коричневом балахоне, дочитывал отходную речь. Накрапывал дождь, и чтец недовольно взглядывал на небо, торопясь закончить.

— …дарует вечный покой, и сияет ему вечный свет, — бурчал он под нос, — и да поможет земле, осиротевшей без отца…

— Истинная правда! Сироты мы, сироты горькие остались, — расчувствовавшись, вполголоса сказал другой и поправил рукав. Сиротское его одеяние было глубоких иссиня-черных тонов и колом стояло от серебряной вышивки.

— Вы еще слезу пустите, — лениво ответил сосед, смахнув с гладкой лысины капли, — случай подходящий.

— А вы челюсть не свихните, как зевать станете, — сердитым шепотом отрезал страдалец, повернув голову: дорогая парча воротника хрустнула, и лысый криво усмехнулся.

По другую сторону могилы стоял дворянин в черном. Одет он был просто и строго, будто слуга, но стоило ему только поднять глаза, как неуместная перепалка мигом стихла. Лысый уставился под ноги, горемыка вытащил платок и высморкался.

— Погодка… — чтец захлопнул книгу и плотнее запахнулся в балахон: — Благодарю всех, судари, за последнюю дань уважения князю, и далее не смею задерживать.

Он торопливо направился к замку, на ходу распутывая капюшон. Следом за ним, оживленно беседуя, двинулись убитый горем сирота и его лысый приятель. У могильного камня остался только черный дворянин. Когда трое безутешных горюнов скрылись за склоном, он развернулся и медленно пошел к калитке.

На столб кованой ограды были намотаны поводья двух коней. Рядом поджидал молодой человек.

— У вас руки замерзли, — он положил на седло перчатки с графским гербом. Такой же герб и полное имя владельца — Дарен Эмилан — были вытеснены на дорогой коже седла. — Зря не взяли…

— Вот и все, Леронт, — глядя вниз с холма, сказал граф. — Нет у нас больше государя…

— Его уже давно нет, дядя, — ответил молодой человек, распутывая поводья. — Сегодня просто схоронили.

— Молод ты еще очень, мальчик мой.

— И дурак, не правда ли?

— Не без этого, — граф провел рукой по волосам и улыбнулся.

Колокола, один за другим, смолкали, и в студеном воздухе держался медный отзвук. В голых ветвях гудел ветер.

— Решено уже, кто будет править? — Леронт кивнул в сторону замка и неприязненно спросил: — Совет?

— Временно, до прибытия наследника.

— Все-таки на восточный дом решились…

— Да, из-за моря, здесь линия пресеклась. Под корень. Ну да не беда — такой же Ланелит, только выговор восточный.

— И что про него слышно?

— Что слышно? — граф Дарен обнял его за плечи. — А слышно, что будет это герой из героев, такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать! И вытащит он наш край из нищеты, а нас из безвестности! Брось печалиться, Леронт, и не такое видели! Идем, что на холоде стоять! Съездим в Заречье, развеемся…

На спуске с Зеленой горы их едва не сбил всадник. Плащ его был забрызган грязью, а наездник еле держался в седле — то ли пьян был, то ли от усталости. Леронт обернулся ему вслед.

— Видели? — спросил он дядю.

— Что?

— Кайма синяя на плаще. Гонец.

Коричневый балахон висел на крючке у двери, а его владелец сидел в кресле у камина, грея над огнем руки.

— Дует изо всех щелей, — недовольно заметил горький сирота, кутаясь в медвежью полость. — Распорядились бы, Вельгер… Первый человек в княжестве, а голодранцем живете.

— Одеваться надо теплее, господин Рифей. Вечно красуетесь, перед кем только, непонятно.

Тот взял со стола розетку с орехами.

— А правда, что государь-то наш будущий дите совсем? — спросил он.

— У этой старой развалины, Алариха, один всего племянник? Ну, значит, этот и есть. Давайте, что у вас там… — Вельгер принял из рук гонца футляр, взял перо и, близоруко сощурясь, черкнул на расписке: «Верфус Вельгер, Казначей княжества. Десятое марта». — Спуститесь вниз, спросите кастеляна замка, лысый такой — мессир Фаради. Вас накормят и устроят на отдых.

Гонец с поклоном вышел.

Вельгер сломал печать, пробежал письмо глазами, скомкал и швырнул на стол.

Рифей с любопытством вытянул шею.

— В Черной Ольхе землетрясение приключилось, — сухо ответил Казначей на его взгляд. — Две деревни развалило, беженцев полным-полно… Опять убытки. И опять на моей земле, как раз где серебро добывали. Рудники завалило, и работать теперь некому, и попробуй, откопай их теперь, — Вельгер поджал губы. — Одно разоренье, куда ни плюнь…

Рифей с хрустом раскусил орех.

— Слышал, в тех местах Серая цапля околачивался, — жуя, сказал он. — Зимой болтали, а кое-кто и живьем видал. Этот просто так не появляется — либо народишко запутает, либо приметы какие раскидает, либо еще какую гадость выкинет. Добра не жди…

— Да, и мне говорили. И что ему спокойно не живется, все лезет, поганец, куда только можно! Ничего, и до него доберемся…

Казначей, кряхтя, нагнулся и подбросил поленьев.

— Все одно к одному… — он сплел пальцы и опустил на них острый подбородок. — Тут ведь земля такая, что в одном месте тряхнет, а по всем горам волны пойдут. Да еще князь этот заморский на нашу голову! Его светлость, будь он неладен…

На подходе была новая череда бедствий, будто мало их сыпалось на Люмийский анклав за последний десяток лет. Княжество хирело и затухало, как уголек из костра: вот он, огненный, наполненный жизнью, остывает и подергивается серой золой. Сожми его рукой — и рассыплется в прах.

И такая рука к Люмийскому анклаву уже тянулась: за его каменными и речными границами мрачной тучей стояло Эрейское королевство, откуда в сторону Пяти колоколен доносились невнятные, но все более слышные грозовые раскаты.

Наступало новое время.

***

— …новое время, — отходя от тяжелых раздумий, повторил король Аларих. В широкое окно задувал влажный морской ветер, шевелил страницы письма, исписанные крупным почерком посланника. — Лихолетье впереди… В Светлых морях нарождается шторм, а волнами, того и гляди, смоет старые династии и намоет новые. Вторая смерть в роду за неполные два года…

— Этого стоило ожидать, — заметил Леккад Селезень. — Хоть и крепкий старик, а все ж не три века ему жить. Что по поводу правления думаете?

— А что тут думать. Будто наследников непочатый край… Где Расин?

Селезень неодобрительно качнул головой.

— Неужто племянника?.. Вы уж простите, величество…

Аларих оторвал глаза от письма.

— Где Расин? — повторил он.

Недовольство в его голосе от Селезня не укрылось.

— А Расин, как обычно, болтается в гавани, — ответил он, — если изволил вернуться из рыбачьей артели. В лавках пропадает или на Старых верфях, точно не скажу, меня он в известность не ставит. А когда я ему людей приставил, которых, к слову, оторвал от службы, Расин заявил, что в няньках не нуждается.

— Возраст такой, — король поднялся, отодвинув кресло, — да еще не отошел от того, что случилось с Сереном. И воспитанием его мало занимались, сам знаешь, — говоря это, Аларих смотрел на портрет в серебряной раме, висевший в простенке меж двух стрельчатых окон.

С портрета улыбалась прекрасная дама в простом синем платье — в ее чертах легко угадывались черты самого короля. За креслом дамы стоял мужчина в мантии посланника с лафийской звездой на груди. Открытое лицо, точная линия подбородка и сдержанная улыбка — настоящую его улыбку, скорее, дерзкий прищур, художник то ли не сумел передать, то ли счел нескромным для фамильной галереи. Аларих так ясно помнил этого бесстрашного посланника и великого наглеца, что даже сейчас ему хотелось по старой привычке прикрикнуть: «Глаза спрячь! С королем разговариваешь!»

— Да, родителю спасибо, что и говорить… — проворчал Селезень, который заметил, куда смотрел Аларих.

— Оставь покойника, — сказал король. Он хотел сказать «в покое», но вовремя оборвал себя.

— Я к тому, что воспитанием не занимались: сейчас-то уже поздновато, — продолжал Леккад. — Привык на своей воле жить, ему теперь никто не указ… Вот помяните мое слово — собьется ведь с пути! Прошлой осенью…

— Тот случай не в счет, он сам выпутался.

— Его похитили в Пьяной верше, чтобы содрать выкуп. С казны, ваше величество, с казны, и вся эта паскудная история едва не получила огласку!

— Я уже сказал — тогда он все решил, — повысил голос король.

— Да, сбежал, ему повезло, — сухо кивнул Селезень. — В другой раз повезет меньше. А с его поведением, будьте уверены, другие разы себя ждать не заставят. Каждый день новости! То он за кольцом нырял и едва голову не разбил, то с сыном Остролиста лодку утащили да в шторм попали — два дня их носило, думали, все, читай на помин души! Корабль тогда посреди ночи вести взялся… На спор, видите ли… Если бы на камни посадил, опять же вам платить!

Аларих впервые улыбнулся.

— Так ведь привел же. Капитан тогда свое кольцо с пальца снял и ему отдал. Баснословной цены, к слову, раз ты так печешься об убытках. А что до остального… Перемелется — мука будет. Уедет в княжество, там из головы дурь мигом вылетит.

— Рад, что не буду подданным этого бедового края, — не унимался Леккад.

— Поговори еще у меня — с ним отправлю, — гневно сказал Аларих. — Довольно. Ровно в семь часов Расин должен быть здесь, за этим столом. Найди где хочешь.

— Найти-то найдем, а если не пойдет? Сами знаете, нынче у него дел полно, да поважнее ваших… государственных.

Король склонился над столом, цепь на его груди глухо звякнула о высокую спинку кресла. Еще раз пробежал глазами строки письма, поднял голову:

— Не пойдет — веди силой.

Селезень хмыкнул.

— Так я откланяюсь, ваше величество.

Часы на полке тихо скрипнули, ударили в лад крохотными молоточками и зазвенели, выводя старинную мелодию. За первыми тактами лоцманского гимна вступили куранты Часовой башни, приглушенные шумом дождя. В этих звуках не расслышать было легких шагов гостя, который встал на пороге, затем бесшумно прошел к столу и присел на широкий подлокотник кресла.

— Сядь как положено, Расин, — не отрываясь от бумаг, велел король.

Гость чуть усмехнулся и опустился в кресло.

Несколько минут в комнате стояла тишина, только шуршал дождь, и звонко ударяли капли по карнизу. Аларих просматривал одно письмо за другим, выдерживал время, глядя, насколько хватит у Расина терпения. Кажется, племянник приучался-таки к вежливости — ни словом, ни звуком не выразил неудовольствия, что впустую тратит время. Король сдвинул бумаги и поднял глаза.

Уронив голову на руки, Расин мирно спал.

Аларих онемел.

— Ни стыда, ни совести, — только и сказал он. Гость чуть шевельнулся во сне, но не проснулся.

Расин, по своему обыкновению, разгуливал под дождем, был мокрый до нитки, и теперь с его льняных прядей стекали капли, прямо на какой-то торговый договор, чего стесняться-то. Рядом на бумагах завитком лежала цепочка с массивным золотым перстнем, в котором сумеречным тоном светился сапфир — тот самый перстень, подаренный. На палец был велик, так что Расин приспособил его на простую цепь, которую утащил с какого-то сарая в гавани. От виска в светлые волосы уходил длинный глубокий шрам, и если бы не этот след, перед королем сидело бы живое лицо с портрета.

Аларих встал, громко кашлянул, и Расин, вздрогнув, очнулся.

— Рад, что ты почтил меня вниманием, — сказал король. — В последнее время нечасто балуешь.

— Рад, что оказался полезен, — ответил Расин. Голос его звучал спокойно, но король, даже стоя спиной, уже видел знакомый прищур, и начинал раздражаться.

— Знаешь, о чем речь пойдет? — обернувшись, коротко спросил Аларих.

— Селезень сказал — старик Ливий приказал долго жить.

— И что изволишь думать по этому поводу?

Тот пожал плечами.

— Прискорбно, но ведь ему лет за сотню перевалило. Переживу как-нибудь такое горе.

Сказать по правде, Расин считал, что его троюродный дед на том конце Светломорья преставился уже давным-давно, поэтому новости даже удивился. «Живучий какой старик», — подумал он.

— Что ж, не стану бродить вокруг да около. Прямых наследников у него не осталось.

Расин чуть слышно хмыкнул.

— Неужто за целый век ни единого не нажил? Сколько раз был женат — три или четыре?

— Три. Грешили сперва на первых двух княгинь, которые не смогли родить детей. Третья жена была младше Ливия на сорок лет, но принесла дочь. Да ты ее знаешь, — Аларих тряхнул письмом, — жена посланника на Эрее. Тогда подумывали о морганатическом браке, но в пятнадцать лет девочка стала вылитый княжий сокольничий. Неприятная вышла тогда история… Да, Ливий был бездетным, увы. Его брат с супругой скончались во время морового поветрия десять лет назад, а родной племянник уехал на Южный архипелаг и женился, обретя там дворянский титул, однако утратив права на люмийский трон…

— Очень разумный шаг, по-моему, — заметил Расин. — Не могу его за это осудить.

— По всему выходит, — продолжил Аларих, не обратив внимания на эти слова, — что ты единственный наследник.

— Роскошный подарок — титул его светлости. Две деревни в горах на том конце Светломорья. Нет, дядя, этот разговор ты оставь. Есть у нас на Эрее посланник, пусть он и присмотрит, работы немного. Тем более, — Расин усмехнулся, — что он князю вроде как родня.

— Итак, ты не поедешь.

— Я там ничего не забыл.

— Чем, в таком случае, ты намерен здесь заниматься? — сухо осведомился Аларих. — Будешь ждать, когда освободится мой престол?

— Дядя, мне твои намеки ясны как день, я слышал их уже раз десять. Не всем быть королями! Я твою жизнь знаю изнутри, и, знаешь ли, не очень к ней стремлюсь. Ночами не спать…

— К чему же ты стремишься, в таком случае? Просвети меня, будь так любезен.

Расин недовольно смотрел в сторону. К чему клонит дядя, он знал, благо разговор велся не впервые.

— Твои похождения известны. Ты пропадаешь по Старым верфям, ночуешь где придется, общаешься с рыбаками, торговцами и воображаешь, что стал там своим. Человеком труда. Человеком приключений! Для них же ты останешься выходцем из королевской семьи, который от нечего делать явился к ним. Поразвлечься. И они знают, что им несдобровать, если с тобой что стрясется! Зато для своей семьи ты становишься чужим, от одного берега отстал, а другого тебе не видать как своих ушей.

Расин встал. На его щеках медленно разгорались два ярких пятна.

— Ваше величество все сказали? — да где же он научился этому взгляду, ни разу живым не видя своего отца, ведь не с этой же блеклой копии на стене… — Кажется, я услышал достаточно.

Он отвесил поклон и быстрым шагом направился к дверям.

— Давно ходил к своему Фонтану? — спросил Аларих ему в спину.

Тот обернулся, и на миг показалось, что обладатель лафийской звезды живым сошел с портрета.

— Да, ты ходишь туда, это не тайна. Там, кажется, могила Серена.

— У него нет могилы, — сказал Расин.

— Или что-то подобное, это было ваше место. Что ж, пойди преподнеси ему свое решение, — продолжал Аларих. — В глаза бы сказать не осмелился. Он бы тебя не понял.

— Я не Серен.

— Увы, мы это знаем, — жестко ответил Аларих. — Ты и вправду не он.

В давящей тишине ударяли последние капли дождя, срываясь с ветвей за окном.

— Я благодарен его величеству за это напоминание, — бесстрастно сказал Расин. — Оно весьма ценно и не дает мне забыться.

— Я позволил себе лишнее, — медленно ответил король. — Признаю…

— Отчего же, все верно. Иначе как бы я узнал, что собой представляю, если б не ваши с Селезнем ежедневные памятки. Что, Леккад сильно обрадовался, когда услышал, что меня усылают на тот конец Светломорья? В пляс пустился?

— Леккад тебе не враг, хотя друзьями вас назвать трудно. Не стоит думать, что все поступки — его и мои — только для того и совершаются, чтобы поставить тебя на место либо доказать всем и каждому, что ты гроша ломаного не стоишь…

— Однако именно в этом вы оба преуспели.

— Так разубеди! Не на словах — на деле. Слов мы слышали довольно, и самых разных, хотя последнее время ты говоришь с нами неохотно. Итак, Расин, — король сел, придвинув бумаги, — сроку тебе ровно сутки. Либо отправляешься в Люмийский анклав правителем, либо к друзьям, на Старые верфи. Там тебе с радостью приищут работу по силам, хотя… я не знаю, что тебе по силам. Одно скажу точно: попадешь в очередную историю, Селезень разберется без оглядки на твое происхождение. И, будь любезен, — король стукнул крышкой чернильницы, — научись смотреть по-другому. Наследнику престола такие взоры еще позволительны. Бродяге из гавани — вряд ли.

Книга первая. Главы из «Новой истории Люмийского княжества»

Любезный друг, перед Вами обещанная рукопись.

Вечно Ваш покорный слуга, Л.Р.

14-е июля, Пять колоколен, Фонарный переулок,

Его светлость прибывает в княжество

I

История наша началась в мелкой западной гавани под названием Орешник. Это гавань большей частью рыбацкая, хотя пристают иногда местные купцы, что снабжают разным товаром здешнюю часть побережья. Но, глянув на карту, можно увидеть, что граница Люмийского анклава, сильно изрезанная, в этих краях острым клином вдается в земли королевства и близко подходит к морю, так что от Орешника до пределов княжества не станет и полного дня пути.

…Острошпильный городок ловил утреннее солнце своими флюгерами. Флюгеров было великое множество: жестяные звезды, стрелы, перевитые плетями хмеля и петухи на тонких спицах.

С пристани вели наверх крутые многоступенчатые лестницы. У статуи Морехода они сходились в площадь, обычно полную шума, гомона и криков, теперь же тихую и малолюдную по случаю неторгового дня. Сам мореход приходился городу основателем, о чем говорили глубоко вбитые золоченые буквы на постаменте. Основатель простирал к гавани затянутую в бирюзовую патину, как в перчатку, жилистую длань, а в ее тени, скучая, сидел Расин.

Он убивал здесь время довольно долго, глазея по сторонам. Апрель был еще в начале, и проклятая гранитная скамья никак не хотела согреваться.

«Заснули они там, что ли, — недовольно подумал Расин, — свита тоже мне…»

Мимо него прошли двое купцов средней руки; они брякали ключами, костяшками счетов и громко спорили на грубоватом наречии. Разговор велся о камсе и палтусе, о задатках и том, что уловы нынче уже не те — рыба ушла куда-то к мысу Барбакан, а та, что осталась, вконец измельчала. Голоса эхом разносились по пустынным закоулкам площади. Пробежал мимо шкипер в истрепанном плаще с серебряными якорьками.

На лестнице внизу послышался цокот копыт о брусчатку, знакомые голоса и смех.

— Заждались, ваша светлость?

— Наконец-то, — сварливо сказал Расин. — Я уж думал, про князя позабыли. Это, что ли, лошади? Ну, знаете, первый раз таких кляч вижу! До городских-то ворот доедут?

Леронт, державший поводья, опешил от такого начала и не сразу нашелся с ответом.

— Зря вы так, — произнес наконец он, — это иноходцы из Черной Ольхи, лучшая наша порода.

— Представляю, каковы тогда остальные. Подержите-ка мне стремя, сударь, как вас звать…

— Леронт, ваша светлость.

— Безмерно рад знакомству, — Расин неуклюже забрался на коня, — могли бы и побыстрее управиться, я тут чуть от холода не околел, — он прислушался к бою часов: — всего четверть девятого… Рань-то какая!

— Раньше выедем — быстрее доедем, — заметил Леронт.

— И долго в пути?

— Если не случится чего непредвиденного, сегодня заночуем в приграничье, — ответил старший граф, — а завтрашнюю ночь проведете уже в своем замке.

— И все это время в седле… Хорошее начало, что тут скажешь, — Расин неловко приподнялся в стременах, разглядывая маленькую гавань. — До чего я скверно спал… Захолустный городишко, бедная гостиница. Дурак-трактирщик меня под чужим именем вписал, будто такого гостя можно с кем-то спутать! Пришлось носом ткнуть этого тунеядца, чтобы знал, кого принимает.

Леронт глянул на дядю.

— Прекрасно, просто прекрасно, — вполголоса заметил тот. — Будем надеяться, что не поверили — не сильно-то его светлость на князя похож…

С площади кавалькада окраинами направилась к городским воротам.

Было тихо. Подковы стучали по сонным улочкам, высекая искры, и цоканье гулко разносилось в подворотнях. Где-то хлопали ставни да покрикивали изредка разносчики. Рыжий кот, сидя на карнизе, проводил путников ленивым взглядом.

— Без долгих привалов доберемся засветло до Галартэна, — говорил старший, чуть придерживая поводья коня Расина, так как сам он не очень справлялся, — это уже наши земли. Там и отдохнем. Впрочем, как вы прикажете, можем сменить лошадей и ночь провести в пути, тогда в Пять колоколен явимся на восходе.

— Благодарю покорно, в дороге сами ночуйте, если охота…

Дарен улыбнулся, оперся о луку седла, и на его безымянном пальце блеснул перстень с крупным янтарем. Солнце медовым светом переливалось в камне, и сам граф казался таким же — спокойным и теплым.

В предместьях утро было вовсе чудесным. За городом ходил туман, и его белесые волны, пронизанные утренним золотом, стелились по Предгорному большаку — старой дороге, уходившей вглубь Эрея, к Люмийскому княжеству. Большак забирал на холм, засаженный рощами миндаля, которые и дали название местечку. За верстовым столбом отряду повстречался пастух, гнавший коз в городок — продавать молоко — и конь Расина забрел прямо в стадо. Его светлость с трудом выбрался из козьей толпы и долго ругал пастуха последними словами. Тот уже исчез в облаке пыли на дороге к городским воротам, а Расин все честил его в самых отборных выражениях. Леронт, услыхав пару фраз, даже привстал в стременах, решив, что ослышался.

Часа через два Расин уже начал приметно уставать и запросился на привал, хотя проехали-то всего ничего, а Большак в этом месте будто создан для прогулок верхом.

— Потерпите немного, — ответил Дарен, — это земли Приморского воеводства, здесь народ слишком уж королю преданный. За Черным озером спокойнее, там и до границы рукой подать, — он снова взял поводья княжеского коня, — и люди почти свои, веками бок о бок живем. Я в этих местах не один год провел, уж поверьте.

Старший граф как мог отвлекал его светлость от дороги, заводя беседы об истории Крутогорья и его обычаях. Рассказчик он был хоть куда, да только Расину до всей этой старины дело было, как до прошлогоднего снега.

— Эй, послушайте, сударь… — начал он, обернувшись.

— Леронт, ваша светлость, — терпеливо ответил молодой граф.

— Ага. Как называется то место, где мы ночевать будем? Галартэн? Ну и имечко, на трезвый язык не выговоришь. Есть там что из толковых харчевен, трактиров?

— Поищем. Место, правда, не слишком людное, но без ужина не останетесь.

— И на том благодарю, — со вздохом ответил Расин. — Что хоть за люди вокруг меня? Вон тот рыжий, позади?

— Виконт Леннар.

— Вы его Лисом называли, я слышал.

— Мы давние приятели, мне можно. Вам-то этикет не дозволяет.

— А вы, надо думать, большой знаток этикета, — язвительно сказал Расин.

— Да уж побольше некоторых. Вон как пастуха нынче по дороге отзолотили, я чуть с лошади не упал.

— Так ему, дураку, и надо!

— …спустя триста лет после заключения договора, — Дарен повысил голос, слыша подозрительный шепот, — в Альфаррахе, в королевском дворце. Кстати, название столицы переводится как «город синих цветов». Я вас не слишком утомил, ваша светлость?

— Да как сказать…

— Продолжайте, дядя, — вмешался Леронт.

— Ох, мука моя мученическая, — Расин вздохнул и уставился вперед.

А впереди него струился по крупу жеребца серый плащ, отороченный лисой. Поверх широкой пелерины сверкал на утреннем солнце голый, без единого волоска, череп цвета старой кости.

— Кто такой сударь лысина? — кивнув на череп, тихонько спросил князь.

— Мессир Фаради, — Леронт тоже понизил голос, но скорее из уважения. — Кастелян замка в Пяти колокольнях. Распорядитель по хозяйству и начальник вашей охраны, если так яснее, — добавил он.

— Ну, про хозяйство, допустим, понятно — не мне же полы мыть и гусей пасти. А много у меня охраны?

— Тридцать человек.

— Негусто. Так-то вы мою жизнь бережете! По крайней мере, от хлопот с людьми меня избавили. У короля Алариха на похожей должности человек, а дядька все равно в его дела лезет, будто других забот нет. Ладно, полезный господин, — с важностью заключил его светлость.

Взгляд князя против желания снова и снова обращался на блестящий, словно лаком покрытый череп, и в мыслях возникали то игральные кости, то шахматные фигуры, которые сильно, со стуком опускались на черно-желтые поля. Особенно ясно рисовалась тура, такая же прямая и сильная.

В раздумье Расин отпустил коня, и тот пошел сам по себе, едва не ступив в придорожную канаву, доверху полную весенней грязи — Дарен еле успел схватить поводья, вполголоса выговорив племяннику, чтобы смотрел получше.

II

Апрельское солнце горячо и ярко било в стрельчатые окна. Столп света стоял в воздухе, а в нем застыла взвесь мельчайших пылинок. Там, где полотно света ложилось на пол, рисовалась тень человека, склонившегося над столом.

Верфус Вельгер сидел, возведя вкруг себя башни из амбарных книг, хранивших в себе всю жизнь Люмийского анклава: приход и расход, налоги и долги — последних, пожалуй, всего больше. Фолианты громоздились, как кирпичи, поблескивая окованными медью углами и золотыми звездочками бойниц на переплетах.

Сам Вельгер был хранителем этого замка. Щуря блеклые глаза, Казначей водил пальцем по строчкам и нашептывал под нос, скрипя пером. Линялое лицо его было сосредоточено. Редеющие волосы просвечивали под солнцем, открывая бледную плешь. Позвякивал латунный медальон с бирюзой.

Время от времени из глубины зала доносился дробный звук, рождавший под сводами негромкое эхо, будто постукивали крохотные молоточки. Казначею это мешало, и он досадливо морщился.

Звук приблизился, и в световое пятно выступил, постукивая ботфортами с серебряными подковками, Лен Рифей. Ноздри Вельгера щекотнул тончайший запах духов.

Рифей остановился перед окном и заложил руки за спину.

— Если все прошло удачно, — заметил он, — то Расина уже встретили и тронулись в путь.

— Будем надеяться, что так оно и есть, — перевернув страницу, буркнул Казначей.

— Как бы Расин не обиделся на скромный прием, — продолжал Рифей. — Свита из четырех человек и поездка верхом — не для князя встреча, что и говорить…

— А вот меня это волнует в последнюю очередь, — ответил Казначей, — Расину скорее охрана нужна, так те четверо — в самый раз. Нам главное, чтобы эрейцы не прознали, кто пожаловал на «Золотом гонце», Орешник — гавань мелкая, знатные люди там появляются редко. Авось не сообразят. А как подкатит целая процессия в золоте и алмазах, да к восточному судну… Тут и дурак смекнет.

Рифей сел напротив него, вытянув ноги.

— Правду говорят, что Расин очень молод?

— У короля Алариха один всего племянник? — вопросом на вопрос ответил Вельгер. — Ну, значит, он и есть. Девятнадцати еще не исполнилось, ветер в голове, а его на престол, — некрасивое лицо Казначея горестно сморщилось. — Кстати, новый государь с грамотой не в ладах. Даже на своем языке с ошибками пишет.

Рифей удивленно поднял брови.

— Именно так, представьте себе.

— Так может, оно и лучше, на здешней почве всему выучится.

— Будем надеяться, будем надеяться… — Вельгер снова уткнулся в книги.

— Это что же, долги отчеркнуты? Так много…

— Да, любил пожить наш отец, вон сколько в наследство оставил. Все здесь, никуда не делось. Одних займов у королевства набрал на сто тысяч. Земли в Церковных лугах в пользование Эрею дал за бесценок, сколько на этом потеряли, я ведь его отговаривал… — Казначей безнадежно махнул рукой.

Солнечный луч коснулся стеклянной дверцы и зажегся на жарко блестевшем маятнике. Витая стрелка скользнула меж золотых цифирей. Раздалось натужное шипение, и часы со звоном пробили час.

— …и вот мы попали из огня да в полымя. Человек молодой, да с Востока, а там деньги считать не привыкли — чай, главный торговый двор во всем Светломорье. А у нас дно в кошеле светит, — продолжал невеселые рассуждения Вельгер, — так что Расину мы мало что предложим. Зато эрейские посланники с подношениями заявятся, вот увидите. От них любой гадости жди…

Рифей сжал губы.

— Все же я верю в нашего князя.

— А я — нет, — отрезал Казначей. — Эти свое дело знают, и где надо — расщедрятся. Как бы не понаставил юный наш государь росчерков направо и налево! Глазом моргнуть не успеем, как снова под королевское ярмо кубарем скатимся.

— Ну что вы, любезный друг…

Тяжелая лупа, зажатая в Казначеевом кулаке, ударила о стол.

— А вот увидите! Увидите, как королевство нас к рукам опять приберет! Только его светлость ногу через порог занесет, как эти паршивцы ковром расстелятся! А на княжение повенчаем, так на следующий день договор об унии сунут. Он и подмахнет, не глядя… — Вельгер с шелестом перевернул страницу и привалился к узкой спинке, обитой малиновым бархатом. Устало закрыл глаза. — Мы не можем этого допустить. Иначе княжество не удержим, и какая мы после этого старая знать… Пока не будем уверены, что Расин сможет править сам, глаз с него не спускать. Причем везде, где только можно. — Он помолчал, что-то обдумывая. — У вас люди нынче свободные есть?

Рифей внимательно посмотрел на него и сухо спросил:

— И давно вам эта мысль в голову пришла? Не иначе, как за его светлостью шпионить собрались? — Казначей угрюмо молчал. — Если вы забыли, любезный друг, это глава государства. А вы, будто за мелким вором…

— Перестаньте.

— Да еще моими руками. Надо будет — возьмете из замковой охраны.

— Я хочу знать, будет ли исполнена моя просьба, — повысил голос Вельгер, — раз уж вы сами догадались о ее содержании.

Тот встал с места.

— Казначей — второй человек княжества, я вынужден подчиниться. Но желаю, чтобы вы обманулись.

— Знали бы вы, как я этого желаю, — Вельгер пошарил в недрах книжных башен, отыскал серебряный колокольчик и позвонил, — приглашаю вас к обеду.

— Простите, я вынужден откланяться, — сдержанно ответил Рифей.

— Оскорбились? Зря…

— Разрешите не отвечать, — Рифей гордо поклонился, — вечно ваш покорный слуга. — С этими словами он покинул зал.

III

Все дальше продвигался отряд вглубь Эрея, и все сильнее менялись окрестные места. Равнины холмились, убегали вдаль зелеными волнами, и уже по-горному вздымались у самого окоема. Дорога, прежде прямая, как стрела, теперь извивалась, набрасывая петли вокруг каменных курганов. Глубже западали речные долины, реки бурлили и взбивались в пену, сжатые обрывистыми берегами. А как легли на землю длинные тени, солнце коснулось зубчатой каймы на горизонте, проезжая дорога кончилась. Вместе с ней за последним верстовым столбом Большака кончились и королевские земли.

В приграничном селе, наполовину эрейском, наполовину люмийском, трактирщик отметил подорожные «господ путешествующих по своим надобностям», смахнул в объемистый кошель несколько монет проездного сбора и поднес по чарке вина на посошок.

— Счастливого пути господам до дому, — он собрал кружки на поднос. — При случае милости прошу.

За тыном путники сбавили ход, потом вовсе спешились: верхами здесь ехать было опасно. Тропа сужалась и круто шла в глубокую долину, где по склонам уже зажигались вечерние огни.

— Вот мы и дома, ваша светлость, — сказал старший граф. — Добрались без приключений, с чем всех и поздравляю.

Расин боязливо глянул вниз:

— Высоковато… Ноги не переломать бы в потемках.

— Спускайтесь уже, — бесцеремонно вмешался Леронт. — До вас не ломали.

— Вас забыл спросить!

Тропа вывела к каменному мосту в три арки, высокому, старинному и замшелому, который звался Княжеским. Здесь и начиналось княжество Люмийский анклав.

Наверху догорал день, а в долине лиловым ковром стлался вечер. Снизу пахнуло дымком. Огоньки по склонам сбегали к реке, мигая и будто перешептываясь. Расин прислушался и понял, откуда брался этот звук: долину наполняло тихое журчание ручьев и водопадов, спрятанных в сумерках.

Здешний край так и называли — Галартэн. На старом люмийском языке «дол тысячи рек».

…Ночь близилась, монистами звенели ручьи, и весь в искристом серебре тихо задремывал Галартэн. Солнце село за горами, и закатные облака медленно догорали в темнеющем небе. Над вершиной, закрывавшей долину с востока, зажглась первая звезда.

В журчание рек вплетались голоса поселян, и звучали над Галартэном песни. Смолкнет одна — на другом конце затянут другую.

— Так здесь и живут, — сказал Леронт. — Казначея земля, а он хозяин, каких поискать. Когда-то и золота было, как говорили, ковшом не вычерпать, да и сейчас не бедствуют, — он прислушался к отголоскам песни. — Сейчас тихо, а после святого Родена певчая неделя начнется, так над долом звон стоит. Осторожнее с вином, ваша светлость.

— А что такое? — Расин отставил в сторону пустую бутылку.

— Молодое, как вы. И коварное. После третьей кружки с ног свалить может, а кому-то и мерещиться начинает… всякое.

Они расположились прямо на траве, глядя на громаду моста, черную в сумерках. Расин улегся, заложив руки за голову.

— Пил и покрепче, — беззаботно ответил он. — Как вы там сказали — святого кого неделя?

— Родена. Слыхали о нем?

— Краем уха. Да и дядя ваш что-то говорил. У меня за этот день все в кучу смешалось, эти святые, герои, какие-то непонятные рудознатцы… Всех не упомнишь. Как там в стихах — предание старо и поросло быльем, лишь камень памятный торчит на нем… — Леронт неодобрительно покосился на него. — В Лафии ему не молятся.

— А здесь первый заступник. Тут и его церковь, которую горняки на свои средства выстроили, Бело-Речная. Пройдемся, я ее покажу, тут два шага ступить.

— Лень, — Расин зевнул, — да и смотреть наверняка не на что.

Но Леронт уже поднялся.

— Идем, идем, ваша светлость, на ночь гулять полезно. Голову после вина проветрите.

Расин, кряхтя, встал и поплелся за ним. Шли вдоль ручья, мимо огромных замшелых валунов, которые в сумерках казались чьими-то изогнутыми хребтами. Один из них вроде шевельнулся… Расин плюнул и ускорил шаг. Тропа обошла кусты калины и вывела на открытое озеро перед высокой горой. С горы серебряными нитями струились две реки, бравшие начало на вершине. Там, где они разбивались о широкий горный уступ, стояла статуя из белого камня — двое князей-близнецов. Падая с уступа, реки сливались в водопад, от которого в воздухе висела искрящаяся водяная пыль.

— Жаль, солнце зашло, — сказал Леронт. — На закате реки будто золотые.

Расин задрал голову.

— Который из них ваш святой?

— Наш святой, — поправил Леронт. — Слева. Если чуть выше забраться, видна красная нить на его шее. Ему эрейские палачи голову отсекли во время последней войны, за свободу княжества. А рядом его брат, Горан-освободитель.

Бело-Речная церковь стояла сразу под горой. Расин, представивший уже собор наподобие тех, что он видал на родине, был разочарован, увидев простую часовенку с крышей, крытой щепой. Белые стены вросли в землю по самые оконницы, сквозь облупленную краску проглядывала старинная роспись, полустертая дождями и временем.

— Так и знал, что смотреть нечего, — пожал плечами Расин, — лодыри ваши песнопевцы.

Леронт открыл дверь и жестом пригласил его войти.

— По одному, — пояснил он. — Двоим тесно.

— Крыша-то не завалится?

— Идите.

Расин ступил под низкий свод.

Внутри церковь оказалась чуть просторнее, чем виделась снаружи. На беленом потолке колебались тени от трех горящих свечей. Терпко пахло хвоей от еловых веток в глиняных кадках. Расин прошел два шага и встал как вкопанный: ему показалось, что он здесь не один. Перед алтарем, опустившись на одно колено, стоял Роден, точь-в-точь такой же, как статуя над водопадом.

Святой князь был изваян молодым, чуть старше своего лафийского потомка. Нагретый свечами воздух струился, и Роден казался живым. Неровная красная нить отчетливо выделялась на его шее. В тонко вырезанных волосах что-то блеснуло, и князь увидел яркую серебряную прядь, спускавшуюся от темени к затылку.

Гость стоял, не шевелясь, и переводил взгляд с красной нити на серебряную прядь. Они завораживали. Что-то было в них, что-то древнее, жертвенное, словно в них раз и навсегда сошлись великая скорбь и великая радость… Туманы старинных тайн бродили за оконницами, оседали на землю, обволакивали все кругом.

Расин встряхнул головой, и чуть не свалился со скамьи. Как сидел, так и задремал. Наваждение прошло мгновенно.

«Тьфу, как бы еще во сне не привиделось», — и Расин выбрался наружу.

На дворе уже совсем стемнело. От земли тянуло прохладой, выпала роса.

— Заснули? — спросил Леронт, глядя, как Расин трет глаза. — Ну да, заснули. То-то я смотрю, полчаса вас нет. Говорил же — не пейте столько.

— Я с дороги устал, — ответил Расин.

— Ну, конечно же… Подождите, я сию минуту.

Месяц низко стоял над Галартэном, удивительно яркий, окутанный радужным сиянием. Небо раздалось в глубину и накрыло дол темно-синим куполом с чужими созвездьями. Расин присел на скамью у двери, но вечерняя прохлада тут же согнала его с места.

Поеживаясь, он обошел церковь и набрел на горбатый каменный мостик через ручей. Бегучий поток искрился и журчал по камням, и за этим звуком князь не сразу разобрал тихую речь. Взволнованный девичий голос, не переставая, говорил что-то, то смеясь, то плача. Расин хотел было пройти мимо, но тут услышал:

— Про тебя говорят, что ты из речного народа, — говорила девушка. — Что лет тебе три сотни, умеешь в воду обращаться, и на аршин в землю видишь…

— Много чего болтают, — отвечал ей другой голос, вполне человеческий, — больше сочиняют, но кое-что и правда.

— А мне поможешь?

Расин с опаской и любопытством выглянул из-за кривой сосны. На бережке стояла молоденькая крестьянка и говорила с кем-то, но с кем — было не видать, то ли он стоял за деревьями, то ли спрятался под мост. Девушка смеялась сквозь слезы и жаловалась на свои беды. Отец болен, деньги закончились, долг платить нечем… Расин слушал и все шарил глазами, ища того, о ком говорилось такое.

— Ладно, будь по-твоему, — голос зазвучал рядом, в двух шагах, но говоривший по-прежнему был скрыт, — раз ночью меня увидала, вот тебе мое слово. На заре иди к старому руднику, приметишь место, где много росы выпадет. Там яму выкопай. Как родник забьет, намоешь золота — сколько до восхода успеешь, столько и заберешь, лишнего не хватай, не к рукам станет. Неси в город, в первую же лавку, там не торгуйся, что дадут, то и бери. Все поняла?

В этот миг легкие облака разошлись, поляну облило струящимся светом месяца, и Расин замер. Было так, словно на прозрачную тканину нанесли черный рисунок — так резко и четко обрисовался силуэт сидящего на камне человека. Как будто сплотился из воздуха…

Девушка стояла, прижав руки к груди и комкая мокрый платок. Когда таинственный советчик закончил, она порывисто кинулась к нему чтобы схватить и поцеловать руку, но не смогла даже коснуться ладони — ее пальцы прошли сквозь черный рисунок.

— С ума сошла, — по голосу казалось, что незнакомец улыбается.

— Благодарю тебя! Благодарю…

— Теперь домой ступай — родня хватится. Прощай, красавица! — темный силуэт поднялся с камня, вышел из полосы света и исчез.

Это было уже слишком. Обомлевший Расин с хрустом сел на кучу валежника. Крестьянка вздрогнула, схватила ведро, стоявшее на бережке, и проворно убежала прочь. У ручья снова было пусто и тихо, только валуны и каменный мост.

— А, вот вы где! — раздался прямо над ухом сердитый голос. — Чего на землю уселись, простудитесь, я же виноват буду!

— Фу ты, напугали до смерти! Вопит, как на пожаре…

— Только отвернулся, а вы гулять, — раздраженно сказал Леронт. — Сами ведь стонали — потемки, страшно, заблудиться можно…

— Я тут привидение видел, — по-прежнему сидя на мокром валежнике, выпалил Расин.

— Рад за вас, — Леронт, не меняя тона, поднял его светлость за воротник. — Отряхнитесь!

— Девица тут стояла, — продолжал Расин. — С ней кто-то говорил… кто-то невидимый. А потом луна — раз! И он из мрака вывалился, вот прямо как вы сейчас! Так эта тень ей золота наобещала! Иди, говорит, на рудник, там яму копай… Да вы, вижу, мне не верите! Вру я, по-вашему?

— Этого я не говорил. Зато говорил на вино не налегать, это помню.

— Кого я видел?

— Да никого вы не видели, — ответил Леронт. — Дядя по дороге про местные сказы говорил, пока вы носом клевали. Я-то эту легенду знаю, не первый год живу. Сказание есть о покровителе горняков — Мирами по прозвищу Серая цапля. Днем как человек, вроде нас с вами, а ночами только при лунном свете и видать. А кто его разглядит, тому он слово замолвит про место, где сокровища поискать можно. — Леронт взял Расина за плечи и повернул в сторону часовни. — Идемте, ваша светлость, и вот вам мое слово — не рассказывать, что тут Серая цапля разгуливает. Засмеют…

IV

Когда они, препираясь, дошли до шатра на Белой речке, стояла уже глухая ночь. Песни стихли, только где-то вдалеке позвякивали чьи-то припозднившиеся струны. На берегу в глиняных плошках чадили огоньки.

Расину не спалось. Двухнедельный путь морем порядком утомил его, да еще сегодня весь день верхом… Усталость под вечер так с ног валила, а теперь сна ни в одном глазу. Ворочаясь с боку на бок, его светлость клял про себя «местные помои» — благороднейшее «Зеленое клеймо», — наконец сердито сгреб в кучу покрывала и вылез из шатра.

Снаружи потеплело. Земля дала пар, и теперь пахла свежей травой. Тянуло костром, лаяли в деревне собаки. Кажется, неплохо, теперь только закутаться получше, и можно подремать, завтра опять эта проклятущая дорога…

«Кря-а-а-нк!» — в зарослях, прямо в двух шагах. Расин подскочил, озираясь.

В кустах с шумом захлопали крылья, хрустнули разломанные сучья. Резкий, каркающий звук повторился, и на темно-бирюзовом небе черной стрелой пронеслось что-то черное. Расин кинулся за дерево, не разобрав от испуга, что спасался от обычной цапли.

«Фу ты, нечисть болотная… Разлетались…»

Он боязливо глянул из-за дуба. Тихо. Хотя в темноте ничего не разберешь… Впотьмах то ли деревья, то ли стоит кто-то, вон корень вывернутый, а может, кто притаился, нет уж, в шатре поспокойнее… Расин повернулся, и у него душа в пятки ушла.

В прозрачной роще кто-то стоял. Стоял и смотрел прямо на него, не сводя взгляда. Тот самый незнакомец… который приходил на вечернюю беседу у моста, больше некому… Конечно, углядел тогда Расина и явился разделаться с ним, чтобы тот не выболтал секрет… Ну да, он! Месяц скользил в легких облаках, и тонкий неясный облик то пропадал, то вновь появлялся. И вот он скользяще шагнул вперед…

…Истошные крики подняли на ноги весь отряд. Расин носился кругами по поляне с горящей головней из костра и вопил что было мочи:

— Привидение! Привидение идет сюда!

Первым выскочил Фаради, за ним — старший граф.

— Что? В чем дело? — крикнул он.

Насмерть перепуганный, Расин начал сбивчиво излагать, что полупрозрачное чудовище охотилось за ним, дабы он не смог открыть тайну места, где окрестные крестьяне копают золотые слитки. Леронт, слыша вольное повторение давешней истории, хотел было под шумок исчезнуть, но дядя взглядом пригвоздил его к месту. Через минуту бессвязного рассказа Дарен прервал князя:

— Идите спать, ваша светлость. Идите, идите. Сейчас вам подадут настой пустырника и, даю слово — этой ночью больше не потревожат. Проводите его светлость, — обратился он к местному знахарю, приставленному для услуг, и бросил Леронту: — А вы останьтесь, сударь.

— Я вас внимательно слушаю, дядя, — глядя в сторону, сказал тот.

— Еще хоть раз Расин под твоим присмотром напьется до такого состояния, лишу денежного содержания на месяц вперед.

— Отнимать я у него должен?! — вполголоса возмутился Леронт. — Он сам…

— И отнимешь. Либо иди к своему приятелю-трактирщику подносы таскать и тарелки мыть…

— Дядя, совесть-то есть у вас? Я ничего, я отговаривал!..

— Все, спать, — недовольно прервал старший, — завтра подниматься на восходе. Надеюсь, ты меня понял.

Ранним утром, чуть забрезжила над Галартэном заря, из-за отвалов старого рудника, заросших колючим кустарником, показалась небольшая фигурка, закутанная в ворох пестрых тряпок.

— Напился я, почудилось мне, глядите-ка! — бормоча, фигурка прокралась по мосткам, подобрала края покрывал, которые волочились следом. — Ничего, скоро по-другому запоете…

Его светлость походил кругами в лопухах, выбрался на открытое место и внимательно оглядел поляну. Ага… За сваленными в кучу бревнами трава была вся белая от росы. Тьфу, перчатки не взял! Расин брезгливо откинул сырые комья и, злясь от нетерпения, начал раскапывать землю.

Небо светлело, и над Галартэном тянулись первые лучи.

И вдруг он нашел… Да, что-то было. Расин зажал что-то обоими руками и вытащил из ямы. А в следующее мгновение старый рудник огласился громогласным хохотом.

— Что ржете, как конь! — вопил Расин, стоя по щиколотку в навозе и пытаясь вытереть руки о мокрую траву. — А ну вытащите меня отсюда!

— Простите, ваша светлость… — задыхаясь от смеха, ответил Леронт. — Я… сейчас позову кого-нибудь… Нет-нет, стойте так, а то еще больше увязнете!

— Я вам позову! Куда пошел!

— Минутку! Мгновение, ваша светлость! Вы только спрячьте… спрячьте подальше, а то отберут! Столько охотников! — и Леронт, хохоча во все горло, побежал было за подмогой, но с полпути вернулся, вспомнив вчерашнюю угрозу.

Расин осторожно вытаскивал ноги из ямы и собирал все ругательства, которые только знал, на голову несчастного речного духа, который прошлой ночью явился после четырех кружек «Зеленого клейма».

Первые дни и первые знакомства

I

Герб Люмийского анклава — из старейших в Светломорье, лет ему за тысячу. Во всех гербовниках описан он так: на муравчатом поле ключ, вкруг него лазурная лента о пяти звездах.

— На каком поле? — переспросил Расин.

— На муравчатом, — повторил старший граф. — Травяном, если понятнее. Лента — пресветлый Люмион, великая наша река. Пять звезд — пять вершин Крутогорья, а про ключ уже никто не скажет, такая глубокая старина… Вон и одна из пяти гор — Спящий государь. Горан-освободитель, как говорят, не умер, а заснул глубоким сном и отдыхает после войны, пока не придет в нем нужда. — Граф покосился на Расина и добавил: — Это лишь предание.

Тот сделал вид, что не услышал и гордо отвернулся. Все эти бесконечные горы, легенды, князья-освободители и князья-воители — изрядно надоели, к концу-то второго дня. Солнце медленно клонилось к закату. Вот оно коснулось кромки, очертив линию горы, и вправду похожей на лежащего человека. У подножия лепились шатровые крыши Свято-Княжьей обители.

— Чем это у них поле засеяно? — прервал Расин графа, вещавшего что-то про меч, хранившийся в монастыре. — Никак хмелем? Да? Монахи пиво варят?

— Лучшее в княжестве, — ответил граф. — Десять сортов…

— Так чего бы привал не сделать? — оживился его светлость.

— Да какой привал, мы почти дома, — вставил Леронт.

— Вы меня этим вашим «почти» полдня кормите. В жизни так не уставал! Я не из железа сделан, имейте ввиду…

— Добрались бы скорее, если бы не ваши подвиги в Галартэне, — вполголоса заметил Леронт.

Однако на этот раз Расина не обманули. За поворотом встал верстовой столб с надписью, извещавшей путников, что в этом месте Люмийский тракт имеет честь вывести к Пяти колокольням. Путевая надпись была украшена множеством старинных завитушек, видимо, поэтому Расин смог прочесть две строчки только с третьего раза.

Повеяло прохладой, ярко сверкнула речная синева — там всплескивали весла, перекликались рыбаки, шуршали по гальке сети. Тянуло костром. Расин вдохнул травянисто-дымный запах и даже улыбнулся, как вдруг из чащи с шумом метнулась птичья стая.

— А! Серая цапля, — зловещим шепотом произнес Леронт. — Не бойтесь, мы здесь, ваша светлость…

— Перестань, — оборвал старший.

— Весьма глупо, — с важным видом подтвердил Расин.

Сосны расступились, открыв долину Люмиона, по берегам которого расположился славный город Пяти колоколен. Князь, щурясь против солнца, глянул на столицу, выразил недовольство отсутствием парадных флагов и арок, отчитал за это графа, стегнул коня и чуть не скатился вниз с обрыва.

С первым ударом колокола старшей звонницы всадники уже миновали Новый мост, а с последним поднялись на Зеленую гору, к крепостным воротам.

— Это что за чучело? — через плечо спросил Расин. Леронт привстал в стременах. — Да вон, в балахоне у ворот. Видимо, почетная встреча.

— Зря вы так, это же господин Вельгер. Казначей княжества.

Вельгер, встречая Расина, раскланялся, осведомился, как прошла дорога, и не слишком ли измотал его светлость долгий путь. Расин благосклонно ответил, что по известной бедности новых подданных оказанные ему скромные почести готов принять. Что до усталости, то да, дорога хуже некуда, и его, кажется, принимают за нищего, который готов путешествовать на полудохлых клячах и ночевать непонятно где. Впрочем, Расин не из злопамятных, и на первый раз прощает. Также было бы нелишним отдохнуть и отужинать, и он весьма надеется, что все уже готово к его приезду.

— Разумеется, ваша светлость, — ответил граф за Казначея, который чуть дара речи не лишился от такого приветствия. — Давно готово. Леронт, проводи князя в его покои.

Расин гордо проследовал за графским племянником в жилое крыло замка, к своим покоям, где его ожидал, как он позже выражался, «новый жестокий удар от этих лохмотников».

* * *

— Когда-когда? — изумленно переспросил Расин. — Я ослышался или вы мне голову морочите?

— Через три месяца, — возвысив голос, повторил Леронт, — не раньше. До совершеннолетия нельзя, так что запаситесь терпением. Когда у вас день рождения? В августе?

Расин приводил себя в порядок перед ужином, оглядывая свои покои и делясь ценными соображениями. Старинную мебель с перламутром он нашел кривой и убогой, лица на портретах — глуповатыми, а всю обстановку — достойной разве что постоялого двора, правда, хорошего.

— Все старье велю вынести, — заявил его светлость.

Леронт пожал плечами.

— Ну, раз вам в пустых покоях удобнее будет…

— С чего это — в пустых?

— Да с того, что на новую обстановку средства нужны, а у нас их нынче негусто. Вон тот секретер, он еще для его светлости Ливия заказан был, — это мореный дуб с опаловыми вставками, за него в свое время пятьсот золотых отдали. Про остальное у Казначея спросите.

— Ради нового государя расщедрится. Что же я, оборванец какой, с чужого плеча обживаться…

— Ваша светлость, имейте же совесть! И так ведь в долг живем!..

— Ладно вам, не надрывайтесь. Понял я уже, где оказался, — Расин скорчил рожу кому-то на портрете в серебряной раме, — это вон что за дед?

— А это и есть его светлость Ливий Ланелит.

— Ясно… Не вижу, кстати, ни малейшего сходства.

«Я тоже», — едва не сказал Леронт, но в последний момент сдержался. Расин недовольным голосом осведомился, кем он будет эти три месяца.

— Князем, разумеется, только ограниченным в правах. Вам нельзя жаловать и отбирать земли, издавать законы, начинать-прекращать войну, а также распоряжаться деньгами княжества. Последнее, кстати, очень хорошо…

— Что-что?

— Я говорю — в Державном уставе все описано, на досуге ознакомитесь.

Расин вздернул подбородок, застегивая шитый серебром воротник:

— Больно надо пылью трясти. И кто тут воевать-мириться вместо меня будет?

— Совет. Казначей, Фаради, мой дядя и два дворянина старых фамилий. Весьма уважаемые люди. И вам лучше с ними подружиться, ваша светлость, — он поднял вверх указательный палец, — ибо они ведают средствами на содержание двора. А это пока все ваши личные деньги.

— Друзей я себе сам выберу. А вздумает ваш Совет голодом меня морить — через три месяца сполна получит, — князь застегнул ряд хрустальных пуговок-горошин, и повернулся перед зеркалом.

— Хватит перед зеркалом прыгать, не девица на выданье. Ужин остынет.

— Кстати, а что это за чудо-венец, которым князей коронуют? Слышал я про него еще в детстве. По-моему, единственный сказ ваших бедняцких краев, достойный внимания.

— Спасибо на добром слове, — отрезал граф.

— Не стоит обижаться на правду, мой друг, — снисходительно заметил Расин. — Итак?

— Много чего говорят, — последовал уклончивый ответ, — но больше сочиняют. Родовая реликвия, только и всего. — Расин продолжал недоверчиво щуриться, и Леронт нехотя кивнул на круглый столик в углу: — Вон там в ларце и хранится, на досуге поглядите.

— А вы откуда знаете? — удивился Расин.

— Тоже мне тайна…

— Это что же — заходи и бери кто хочешь? — возмутился князь. — Мою-то корону?

— Пока не совсем вашу, — едко отозвался Леронт. — Что до остального… Воспоминание о фамильной драгоценности князей Ланелитов, не более.

Ларец черного дерева с окованными серебром углами на вид весил не меньше пуда. Перламутровая инкрустация на крышке воспроизводила монограмму княжеского дома Ланелитов. Хоть что-то приличное, отметил про себя Расин, теперь и он государь, не меньше дядьки Алариха. Его светлость отомкнул замок, медленно поднял крышку ларца… и несколько мгновений разглядывал то, что лежало перед ним.

— Это он и есть?

В ларце, втиснутый в шелк, чернел кривой обруч, подернутый ржавчиной — будто только снятый с деревянной лохани. Расин двумя пальцами взял венец и увидел пять тускло-серых камней, точно запорошенных пылью.

— Я предупреждал, — подал голос Леронт.

— Его хотя бы чистить пробовали? — хмуро осведомился князь.

— Ржавчину с него не свести, камни не держатся.

— А князей-то чем коронуют? Вот этим самым? — и он с грохотом захлопнул крышку.

— Уже лет сто как не коронуют, просто выносят в ларце. Так, дань традициям…

— Голодрань вы тут, вот что я скажу. А это пусть вышвырнут в первую очередь, — Расин, презрительно сморщившись, сдвинул ларец к стене и задрапировал его концом гардины. — Все, ужинать.

II

…Высоко в поднебесье летела черная птица.

Под широкими взмахами крыльев плавился воздух, расходясь горячими волнами. От клюва до хвоста струились багровые сполохи, будто под перьями тлели раскаленные угли. Птица неслась над городами и весями, сжимая в когтях оловянный рог. Вот он налился огнем, и посыпался пепел на город с зелеными куполами, лежавший в излучине реки. По земле прокатился гул, и тут же встряхнуло окрестные холмы. Дома начало выворачивать, точно комья под плугом, поползли в небо темные дымы, и пахнуло гарью…

Расин вырвался из страшного сна в холодном поту. Он не сразу и понял, что проснулся, и все казалось — несет горячим воздухом с берегов, а перед воспаленными глазами так и сыпались домишки.

Надо же, как накрыло… И, главное, выпил-то всего ничего — бокала три. Ну, уж точно не больше пяти. От жуткого видения отшибло весь сон, даже лежать не хотелось — еще ненароком заснешь, а оно опять налетит. Расин протер глаза, встал, медленно оделся и вышел из покоев.

Стоял самый глухой час и такая тишь кругом, точно все повымерли. Вот лодыри, злобно подумал его светлость, лишь бы дрыхнуть, нет чтобы слуг расставить, — броди теперь в кромешной темноте. Надо бы добраться до кухни, пропустить стаканчик-другой, может, легче станет.

Коридор привел в круглый зал, где горели в стеклянных чашах свечи и стояли громадные напольные часы в деревянном футляре. Расин уставился на циферблат, пытаясь понять, который час, но стрелки вели себя безобразно — кривлялись и скакали с одной цифры на другую. Его светлость чуть подался назад, но тут вместо времени разглядел кое-что другое: в стекле витрины стояло отражение человека в проеме, прямо у Расина за спиной.

Незнакомец отпрянул в темноту коридора, видимо, понял, что его увидели. Расин, сообразив, что просто так прятаться не станут, кинулся вслед.

— А ну стой! Стой, свинья! — кричал его светлость, кидаясь то в один темный коридор, то в другой. — Стража! Все сюда! Князя убивают!

Тень незнакомца мелькнула у поворота, Расин настиг его, вцепился в воротник и тут, запнувшись о складку ковра, во весь рост растянулся на полу.

— Эй, мил человек, чего разлегся? — спрашивал кто-то, осторожно пиная Расина ногой. — Налакался, видать, вот и разморило. Эк людишек распустили, уже по углам валяются…

— Ступай, я его в чувство приведу, — ответили знакомым голосом.

— А ежели он с пьяных глаз драться полезет? Нет? Ну, будь по-вашему. Я тогда еще кружок сделаю и тоже на боковую. А вы кричите, ежели что.

— Непременно. Ступай, ступай.

Послышались удаляющиеся шаги. Расин приподнялся на локтях, встал, держась за стену.

— Вы сами-то как здесь оказались? — спросил он.

— Сегодня мой обход, я же говорил, — Леронт, закинув его руку на свое плечо, поднял Расина.

— Да, точно…

— Как вас угораздило? — судя по голосу, он улыбался, и Расин сердито ответил:

— Только не думайте, что я перебрал за ужином, и свалился на дороге. Сначала мне кошмар приснился. Вышел пройтись, наткнулся на какого-то негодяя, так он замышлял что-то против меня…

— Я смотрю, против вас каждую ночь ковы строят. Если так и дальше пойдет, у нас темниц не хватит. Кто это был?

— Можно подумать, я тут каждую рожу знаю! Не княжеский замок, а какой-то проходной двор. Шляются всякие… Обещайте, что найдете этого мерзавца. Ростом повыше меня. Вроде волосы темные. Хотя где в потемках разберешь…

— Да с такими приметами я вам его к утру представлю, — буркнул Леронт. — Что кулак сжимаете — руку повредили?

Тот разжал ладонь, в которой оказался черный плетеный шнурок. Расин сорвал его с шеи незнакомца и теперь, приободрившись, заявил, что по шнурку-то Леронт без труда сыщет преступника.

— Конечно, обрывок так и будет у него на шее болтаться…

— Время для острот самое подходящее. Проводите-ка меня до покоев, что столбом встали!

В комнате Леронт зажег свечи, вытащил полотенце и смочил водой. Расин, почувствовав, что опасность миновала, не переставая, охал, и рассказывал, как неизвестный напал из-за угла.

— Синяк будет, — прервал его Леронт. — О ковер запнулись? В этом месте пол кривой, люди часто оступаются.

— Нечего глупости сочинять. На меня напали.

— Хорошо, напали, будь по-вашему, — терпеливо ответил Леронт, отжимая полотенце. — Шрамы украшают мужчин.

— Так обзавелись бы парой. Со стороны-то всякий говорить горазд…

Злополучный шнурок лежал на столе. При свечах стало видно, что на шнурке взблескивало и гасло что-то, не то застежка, не то подвеска. Леронт сунул мокрое полотенце Расину, а сам взял шнурок и подсел ближе к свечам. В неверном пламени жидко светилась эмаль охрового цвета, пронизанная тонкими черными линиями рисунка: паутина с маленьким пауком.

Расин притих со своими стенаниями, видя, как нахмурился Леронт.

— Это… это знак принадлежности к роду какому-нибудь, или… что-то вроде цеха? — спросил он.

— Почти. Тайная стража Пяти колоколен. Люди, которые по чьей-либо просьбе охраняют влиятельных особ. Кто-то приставил к вам телохранителя, вот что это значит.

Его светлость присел на подлокотник кресла и с дрожью в голосе спросил:

— От чего меня охранять?

— Возможно, дядя или Казначей знают, но пока не говорят, чтобы лишний раз не беспокоить. — Глядя на Расина, Леронт уже жалел, что не убрал проклятый шнурок с глаз подальше без лишних разговоров: его светлость вскочил со своего подлокотника и начал описывать круги по комнате.

— Не беспокоить! Ишь, какая забота! Есть у этих… как их там… главный?

— Есть, разумеется, — терпеливо продолжал Леронт. — Выходец один из Эрейского королевства, проживает тут же, в городе. Человек обходительный, образования изрядного, собиратель книг и всяких редкостей. Завтра можем нанести ему визит. Будем предельно вежливы и попытаемся узнать, кто и почему нанял охрану. Возможно, Рифей хотя бы намекнет…

Леронт замолчал, и в комнате воцарилась тишина. Часы на каминной полке тихо звякнули два раз.

— Спать пора, — Леронт встал. — Для одного дня вполне хватит.

Расин косо посмотрел на него.

— Вам далеко идти? Так нечего по темноте расхаживать, тут и переночуете. Заодно меня постережете.

— Как скажете… — Леронт, потягиваясь, направился в смежную комнату покоев. — Я за стеной устроюсь. Если что, кричите громче, — он выглянул из-за резного косяка: — это вы умеете…

Расин сделал вид, что не услышал. Задул свечи. В посветлевшей темноте сквозь драпировки занавесей глянул месяц, и его сияние легло на стену причудливой игрой теней и бледного света.

— Серую цаплю сейчас видно, — не удержался Леронт.

— Молчите там в своей пещере, — Расин улегся.

Заснул он не сразу — пугали то легкий шорох, то скрип половиц, то стук ветки в окно. Все казалось, что во тьме крадутся по его душу невидимые убийцы.

— Можете вы не вертеться? — сонно спросил Леронт. — Только засыпать начну, вы снова…

— Имею право беспокоиться, — ворчливо ответил князь. — На меня покушение готовят.

— Глянул бы я на дурака, которому это нужно… покойной ночи, ваша светлость. И пейте поменьше. — Леронт зевнул еще раз и замолчал.

III

Утром на дворе заголосили петухи, провожая тающий месяц. Витрина часов отражала ясное небо, светлый восходный луч золотом горел на стрелке, подбиравшейся к восьми. В открытое окно лилась свежесть. Черные угли ночи сгорели дотла, пепел развеяло, а с ним унесло и вчерашние тревоги.

Расин проснулся легко, будто стряхнув с себя сон, и теперь, одеваясь, прохаживался по комнате.

Одну стену занимали полки с книгами по истории и горнорудному делу — государю Крутогорья полагалось в этом разбираться. Но у Расина, который и так не сильно-то рвался к грамоте, было свое мнение на этот счет.

— Это ж надо было столько скукоты собрать, — он вытаскивал фолианты, читал названия на тисненых переплетах: — «Большая каменная книга», «Руды и камни», «Горные регламенты», — и втискивал обратно, — занятно проводил время старик, что тут скажешь…

В самом углу была затерта колода карт, перевязанная бечевкой. Неожиданная вещь здесь, среди солидных томов. Расин вытащил колоду, распутал узел. И впрямь карты — крупные, величиной с ладонь, с алыми рубашками, украшенными серебряным узором, потертые и закапанные воском.

Рядом с колодой лежала крохотная, филигранно сработанная книжечка — описание всевозможных пасьянсов, придуманных неким «мудрым старцем из Южных краев для приятного времяпрепровождения». Список раскладок предваряло вступительное слово в виршах:

Две чудесных масти

От любой напасти.

Ты у старика седого

Мудрости займи немного

Вдруг он даст тебе совет,

Как спастись от всяких бед,

Только ты не поскупись —

С ним душою поделись.

«Стихоплет явно не страдал большим талантом», — подумал Расин, перебирая карты. Мастей и вправду оказалось против обыкновения всего две — их обозначали незнакомые символы черного и белого цветов. Ишь, дед не дурак был картишки раскинуть… Ладно, пригодится. Колода полетела на стол, а Расин, морщась от пыли, заглянул между фолиантами, не найдется ли еще что достойное внимания.

Достойное нашлось тут же. Но то была не книга, скорее какая-то опись на нескольких страницах, оправленная в фетровую обложку. Плесневелые ведомости, как называл Расин государственные документы, всегда навевали тоску, и он сунул было опись обратно, как выпавший из сшивки лист заставил снова вытащить бумагу и глянуть, что именно в ней описано.

«…Речной князь — перстень в золотой оправе, повторяющей очертания реки Люмион в трех концах Крутогорья, создан в последнее десятилетие правления Горана-освободителя. В перстне люмийский голубой топаз, закреплен лапками в виде дубовых листьев. Надевается при больших приемах на безымянный палец левой руки.

Слезы Ясени — ожерелье из тридцати бриллиантов в оправе из серебра, с тремя подвесками из жемчужин грушевидной формы.

Горная роса, она же малая княжеская цепь — серебряная цепь с восемнадцатью благородными опалами и горным хрусталем, изготовленная мастерами Дубравы по заказу князя Ладо Иволги как свадебный подарок княгине Вассиане.

Княжеский шифр — брошь-монограмма князей Ланелитов из тридцати синих бриллиантов, сработана мастерами Пастушьего ключа, крепится на левом плече…»

— Доброе утро, ваша светлость!

Расин ойкнул и выронил свою находку.

— Как спалось на новом месте? — спросил Леронт.

— Так себе, перину могли бы и лучше взбить.

— Никто больше на вашу жизнь не покусился? — озабоченным голосом продолжал тот.

— Смейтесь, смейтесь, — буркнул Расин, подобрав опись. — Скажите-ка лучше, что за чудесный роман мне попался.

Леронт заглянул ему через плечо:

— А, фамильные украшения князей Ланелитов! После кончины старого князя Вельгер все описал и внес в казну.

— Вот это надо было вчера показать, а не ржавый венец, — настроение Расина быстро улучшалось. — Когда я получу это обратно?

— Никогда, — настроение Леронта улучшалось еще быстрее, — это достояние княжества, а не лично ваше. Получать будете под большие приемы.

— Ха! Дурацкий этот обычай доживает последние дни, вот увидите, — отрезал Расин. — Ну, к какому времени здесь завтрак подают? А потом и прогуляемся к этому… как его там?

***

На прогулку решено было отправиться сразу после завтрака. Когда Расин осведомился насчет лошадей, Леронт наотрез отказал — замковая тропа, которая начиналась от ворот и леском вела к улицам города, была крутовата, и не хватало еще, чтобы его светлость дорогой сверзился с коня.

Отсюда, с вершины, Пять колоколен походили на пестрый домотканый ковер, набранный из крыш-лоскутьев и прошитый лазоревой лентой Люмиона, делившей город на два конца — Заречье с ремесленной слободой и Посад, где селились торговцы, мелкие дворяне и разный деловой люд.

Теплынь стояла уже почти летняя. Зеленый дымок молодой листвы окутывал черепичные крыши, а над ними взлетали в небо пять разновеликих башен с гранеными шпилями. Утреннее солнце так светло сияло на их золоте, что весь городок глядел беззаботно и весело. По карнизам ходили голуби. Под стенами разгуливались коты, отряхиваясь от капель, падавших из водосточных желобов. Сами желоба были на каждом доме, в виде кабаньих морд, рыбьих голов и разных уморительных рож.

Замковая тропа вливалась в Столбовую улицу — два ряда домов с навесными балконами, украшенными балясинами и резными столбами, которые вели к рыночной площади. Тут в окружении телег и лотков шустро журчал фонтан: толстая рыбина, стоя на хвосте, улыбалась во весь рот, пуская струю воды. В водяной пыли прыгали радужные сполохи.

— У нас ее зовут старый окунь, — Леронт вытащил из кармана медную монетку и ловко бросил рыбе прямо в пасть. — Это на удачу, — пояснил он.

Расин не захотел ударить в грязь лицом, порылся в карманах, ничего не нашел, истребовал у Леронта горсть мелочи и одну за другой пошвырял монеты вокруг рыбьего хвоста.

— А ну-ка дайте еще!

— Обойдетесь, ваша светлость, — недовольно ответил тот.

— Пасть у нее кривая, это ж видно…

— Это руки кого-то кривые. Вон, некоторым удача уже привалила.

Вокруг фонтана уже весело скакал чумазый мальчишка, выгребая медяки из-под мокрых камней.

Перед обжорными рядами, где сходились три улицы — Чеканщиков, Хлебопеков и Лудильная, на самом бойком месте воткнулась харчевня «У стола». В старую пору, когда через Пять колоколен часто проезжали эрейские купцы, здесь стоял широченный стол из мореной ольхи, за которым подписывали купчие и обмывали сделки. Со временем обычай позабылся, сам стол давно уволокли прочь, а на его месте выросла харчевня, которая стала для Пяти колоколен тем же, с той лишь разницей, что вместо людей почтенных там частенько обтяпывала делишки разная малопорядочная шелупонь.

— Вот здесь, — Леронт потянул на себя чугунное дверное кольцо, — живет самый большой плут из всех, кого я знаю.

— Знакомство полезное.

— А по нынешним временам и необходимое, — они вошли в зал с низким закопченным потолком.

Новому человеку тут трудно нос не морщить — так ударяло вонью кислой капусты и прогорклого масла, на котором жарили калачи. Но нынче запах был слабоват и не сбивал с ног, как обычно: день был выходной и час ранний. В полупустом зале звякали посудой и с ленцой таскали подносы. На Расина с Леронтом глянула разве что кошка, которая умывалась под окном.

— Кто такой будет ваш знакомый? — спросил Расин.

— Здешний хозяин, Любегаст Торель, — Леронт смахнул со стола засохшие крошки, — опять со вчерашнего вечера не убрали, лодыри… Так вот, он старый мой приятель. Предки его нашей семье служили, а сам он писарем раньше был у Казначея. Пройдоха тот еще. До сих пор не знаю, сам ли он в отставку ушел, или Вельгер его со службы выпер. За избыток честности.

— Дядя-то ваш как смотрит на такие знакомства? — осведомился Расин.

Леронт усмехнулся.

— Не поощряет. Так что по возвращении лучше умолчать, а то и вам попадет, что с жуликами путаетесь. Казначей прознает — содержание вам урежет, — кольнул он, — а с вашими-то широкими замашками — деньги под ноги разбрасывать — это совсем не к чему.

Князь насупился, но с ответом не нашелся.

— А, вот и он сам! Головой только не крутите — здесь не принято.

Расин украдкой глянул через плечо и не увидел ни черного плаща через плечо, ни шрама во все лицо. Со второго этажа спускался, чуть вразвалку, обычный горожанин средней руки.

— Да, рожа-то лукавая, — со знанием дела заметил его светлость.

Здесь мы, пожалуй, согласимся с князем и не погрешим против истины, ибо всякий в Пяти колокольнях Любегаста Тореля знает как бессовестного вруна и мошенника, который у слепого из шапки деньги вытащит. И то, что молодые господа нашли в нем близкую душу, вещь не только возмутительная, но и крайне опасная. Скажем, слегка забегая вперед, что при попустительстве младшего графа и недальновидности Расина этот проходимец чуть не влез своим рылом в государственные дела. Впрочем, мы отвлеклись.

Высоких гостей Любегаст заметил, но виду не подал. С четверть часа трактирщик хозяйничал за стойкой и обходил столы с ранними посетителями, прежде чем добрался до дальнего уголка зала.

— Доброе утречко, господа, — поздоровался он. — С хорошей погодкой вас… Чего изволите?

— Светлого по кружке. И сам садись, угощаю.

Любегаст кивнул и неторопливо направился к стойке, через минуту вернулся, таща поднос с тремя запотевшими кружками.

— Как житье, Торель? — спросил Леронт.

— Житье наше известно какое, — ответил трактирщик. — За нуждой в люди не ходим, своей хватает, — он оглядел Расина и осведомился: — А вы, сударь, кто такой будете?

— Правитель ваш новый, — важно ответил князь.

Торель усмехнулся и рукавом утер нос.

— Славная шутка. Будто я не знаю, как настоящие-то князья выглядят. Друг с окраин приехал, да? Ну, говорите, ваша милость, с чем явились.

Граф придвинулся к нему чуть ближе.

— К нам ночью гость пожаловал, — сказал он. — Да так быстро удалился, что не сказал, кто таков и чего хотел, видно, сильно торопился. И забыл кое-что, так надо бы хозяину передать из рук в руки, — и Леронт бросил на стол эмалевый кругляшок.

Любегаст глянул на подвеску, пожал плечами.

— Ну, Рифея-Книжника люди, и что с того? Я бы на вашем месте спасибо сказал и низкий поклон, за то, что охраняют на совесть. Мне вот не помешало бы. Не пойму, правда, кому вы сдались для этакого почетного караула.

— А вот это, милый друг, не твоего ума дело. Хотелось бы вызнать подробности — кто охраняет и зачем.

— Стоило меня беспокоить! Вон, у дядюшки бы спросили, у кастеляна лысого, или кто у вас там по замку старший.

— Любегаст, — терпеливо возразил Леронт, — на Зеленой горе другой стражи, кроме замковой, быть не должно. А тут посторонние. Ни дядя, ни мессир Фаради ни за что не признают, что кого-то допустили. А если и вправду без их ведома, так тут такое начнется, не приведи господи. Ничего не вызнаем. Так что хватит ломаться и цену набивать. Ну?

— Нечего приключения искать на свою голову, — недовольно ответил трактирщик, осушая кружку, — она у вас и так-то не самое сильное место. Рифей человек серьезный, дел у него хватает. Выставит вас за дверь, и всего-то, — Любегаст поставил кружку на поднос, еще раз глянул на Леронта и буркнул: — Третий дом в Фонарном переулке, флюгер с яблоком.

— Над дверью подсолнух мозаикой выложен? — Любегаст утвердительно хрюкнул. — Там ведь меняльная лавка…

— И много вы в ней денег наменяли? Видимость одна только. Нет, в этом доме важные дела решаются, и я бы туда просто так нос не совал. Рифей гостей не любит, особенно если без приглашения лезут.

— Таким гостям любой рад будет, — заметил Расин.

— Ага, как же… Послушайте напоследок. В доме на втором этаже зеленые занавески. Если задернуты, значит, Рифея дома нет, и глупостей вы не натворите.

— И часто его дома нет?

Любегаст вздохнул и снова вытер нос.

— Да почти все время там и сидит, как сыч… — трактирщик поглядывал то на одного, то на другого. Чего там надумали эти двое, он не знал, но чутье подсказывало, что закончится все крупными событиями и он, Любегаст, в этом сыграет не последнюю роль.

Харчевня наполнялась посетителями. Запах прогорклого масла и дешевого пива усиливался. Гулко стукали о столы глиняные кружки. Князь с Леронтом посидели для приличия еще немного, покалякали о всякой всячине, затем встали из-за стола. На крыльце Любегаст придержал графа за рукав.

— Ваша милость, — негромко сказал он. — Так я не понял — малец-то этот кто будет?

— Так сказали ж тебе: правитель новый, — Леронт широко улыбнулся и хлопнул трактирщика по плечу. — Ну, Торель, счастливо!

Они вышли, а Любегаст остался стоять на пороге, не поняв, пошутили над ним или нет.

IV

Зеленые гардины с золотой вышивкой не были задернуты, следовательно, почтенный Лен Рифей должен быть дома. Так дело и обстояло, более того, уходить он не собирался.

Книжник сидел в кабинете, выходившем окнами на Фонарный переулок. Утренний город звенел колоколами, скрипел тележными колесами, зазывал голосами разносчиков и чирикал воробьиными стайками. Эта немудреная песня нарушала тишину в покоях Рифея, рабочую тишину, настоянную на тонких мыслях и дорогих духах, флаконы с которыми выстроились на подзеркальнике.

Лен Рифей сидел в кресле. На столе перед ним горой лежали письма со всех концов княжества, а кое-где на конвертах виднелись печати эрейских почтовых дворов. Вчера он засиделся за полночь с перепиской. Особенно с одним письмом… Беспокойство выходило нешуточное, и сегодня надо было послать весточку на Зеленую гору, Казначею и графу, пригласить на разговор. Его светлость, не успев прибыть в княжество, уже стал источником хлопот. Похоже, предсказания Вельгера начинали сбываться, увы…

Раздался деликатный стук в дверь.

— Заходи, Айдано.

Дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнул человечек в зеленом сюртуке, вертлявый и черноглазый. Это был секретарь Рифея, служивший верой и правдой пятнадцать лет, первый помощник в самых тонких делах, отличавшийся необычным качеством — немотой при полном присутствии слуха.

Айдано жестами приветствовал хозяина, пожелал ему приятного утра и принялся что-то объяснять.

— Посетители? — переспросил Рифей. — Я никого не звал. Ты их знаешь?

Тот ответил, что впервые видит.

— Каковы из себя?

Айдано так же жестами доложил, что посетителей двое, молоды, хорошо одеты, выговор у них правильный, и, как ему показалось, это дворянские недоросли и явились к Рифею по делу — так они намекнули.

— Что ж, проси. Видимо, и впрямь помощь нужна, — ответил Рифей. — Подождут в гостиной, я спущусь. А ты пока клавесин настрой — думаю, они ненадолго.

Айдано с поклоном удалился, хозяин встал с кресла и подошел к зеркалу. На завитке рамы качнулась подвеска-паучок, с которого рисовали эмблему для «тайной стражи». Символ этот когда-то пришелся Книжнику по вкусу, он даже подумывал сделать его гербом, если получит титул. По его заслугам этому бы следовало случиться уже давно, но влиятельные друзья на Зеленой горе вспоминали о нем, лишь когда что-то было нужно.

На стеклянной полке стоял дымчато-зеленый хрустальный флакон. Солнечный луч коснулся его и загорелся внутри мутной звездой, словно в болотной воде. Книжник вытащил пробку, нанес на запястье каплю с легким терпко-сладким ароматом болиголова, снял со спинки кресла верхнюю мантию…

…Дверь распахнулась и с громким стуком ударилась о стену.

— А ну-ка, немой, ступай отсюда, не к тебе пришли, — за этими словами кто-то замычал и, по звуку судя, кубарем скатился по ступеням. — Вот дурак, где только его откопали!

— Эт-то что такое… — медленно, не до конца понимая, в чем дело, произнес Рифей.

— Калека ваш мне вздумал в коридорчике место указать, чтобы я ждал! — возмущался прибывший, — видели вы где такое! Да за это предложение я ему все кости пересчитаю!

Рифей встретился взглядом с Леронтом, который пытался утихомирить своего спутника.

— Гм… добрый день, сударь, — как мог вежливее произнес младший граф. — Прошу простить за самовольство…

— Не скулите, не на паперти! — оборвал его гость, уселся на стул и вызывающе уставился на хозяина.

Книжник мог бы поклясться, что ни разу в жизни его не встречал — внешность заметная, в этих краях редкая, всяко запомнил бы…

— Что вас привело сюда, молодые люди? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Рифей.

— Ошиблись дверью, — хватая Расина за плечо, говорил Леронт, — сейчас уйдем…

Тот хлопнул его по руке.

— Ничего мы не ошиблись, нам трактирщик ваш дом указал, — гость обличительно ткнул в Рифея пальцем, не замечая, как сморщился Леронт, — который на Лудильной улице. Так вот…

— Вы кто?

— Его светлость Расин Ланелит, — представился нахал.

— Это весьма глупая шутка. Извольте встать и покинуть мой дом, здесь такое не пройдет.

Расин закинул ногу на ногу.

— Не раньше, чем я узнаю подробности одного возмутительного происшествия. Этой ночью мне попался ваш человек, так он за мной следил, по пятам шел. Я его… избил, знаете ли, и сорвал с него вот это, — и он с важностью бросил на стол кругляш с пауком. — Вот и расскажете мне, кто это был и зачем явился!

Рифей и бровью не повел.

— Люди с такими вещами ходят средь бела дня по городу, это не преступление. Они ничем не хуже вас, уж всяко не вламываются как грабители в почтенные дома, возводя какую-то бессмыслицу! Мне еще долго ждать, когда вы соизволите удалиться?

— Вы… вы лгун, милостивый государь! Я на вас жаловаться буду!

— Извольте, ваше право. Не пойму только, кому — очевидно, вашей почтенной няне.

— Этому… старшему в замке. Увидите, с кем связались!

Продолжать разговор не имело смысла. Рифей обратился к Леронту:

— О вашем безобразном поступке дядя услышит не позднее как сегодня вечером. Не думайте, что вас не узнали. А вот насчет вашего уважаемого спутника я до сих пор в неведении…

— Так это же его светлость, — брякнул Леронт, — он же сам сказал…

— А ну-ка пошли вон отсюда, молодые люди! — повысил голос Рифей. — Либо выходите сами, либо прислуга вытолкает вас взашей всей улице на потеху. Считаю до трех… Раз, два…

Книжник прошел к двери. В тот миг, когда он повернулся спиной, бессовестный гость схватил пачку писем с его стола, сунул за пазуху и поднялся как ни в чем не бывало.

— Я этого так не оставлю, — высокомерно ответил он.

— Ступайте с миром, пока из окна не выкинули, — напутствовал на дорогу хозяин.

Когда незваные гости удалились, и голоса стихли за дверью, Рифей опустился за стол и подпер рукой щеку.

— Ну и дела… — утомленно произнес он. — Надо бы у Вельгера узнать, правда ли… Айдано?

Слуга боязливо высунулся из-за дверного косяка. Под глазом у него багровела свежая царапина.

— Нет, это ни в какие ворота не лезет! — Книжник, уже начав успокаиваться, снова вскипел. — Скажи внизу, чтобы ссадину тебе смазали. И вина принеси! Утро началось…

— Зря вы с ним поссорились, — мрачно заметил Леронт, когда они не солоно хлебавши возвращались на Лудильную улицу.

— Да вы просто трус, — презрительно ответил Расин, стараясь скрыть, что и самому было неловко.

— Кто — я?!

— А то нет. Боитесь, что от дяди попадет.

— Имею право, попадет-то мне, а не вам. Можно подумать, вы меня прикрывать станете!

— Да одного моего слова хватит, чтобы вас пальцем не тронули. С князем идете, не с кем-нибудь! — хвастливо заметил его светлость.

— Сомнения у меня что-то большие на этот счет. А бумаги зачем стащили?

— Как — зачем? А вот посмотрим, с кем он ведет переписку…

Сидя «У стола», Расин раскидывал письма и конверты. Что-то летело на поднос, что-то — на стулья, а что-то он за ненадобностью сбрасывал прямо на пол. Любегаст, снова увидев давешних гостей, досадливо сморщился.

— Нашли что стоящее? — спросил Леронт.

— Постойте-ка… — Расин поудобнее взялся за кружку с пивом. — В честь чего это ваш Книжник ведет переписку с эрейским двором? Вы об этом знаете? Да? И вас не смущает такое обстоятельство?

— У него там старые знакомства. Он и сам из тех краев, и за тайну никогда не держал. Само по себе это дело не предосудительное.

— Как сказать, как сказать… Сами же говорили, что добра оттуда ждать не надо, — Расин призадумался, а потом выдал тонкое соображение: — Это, между прочим, улика. Переписка с другим государством — дело щекотливое, и перевернуть все можно с ног на голову.

— И к чему вы там придеретесь?

— Сегодня не к чему, а завтра есть к чему, — возразил Расин. — Что-то вся ваша шайка, с Казначеем во главе, никакого доверия мне не внушает. Вот, смотрите-ка.

Леронт выдернул из кучи смятый и забрызганный пеной лист.

«…хотели встретить отряд на Золотом бугре, — пробежал он глазами несколько строчек, — но, по счастью, вы выбрали другую дорогу. Теперь их следует ожидать в княжестве, и не исключаю, что, когда писалось это письмо, они уже были там. Так что глаз не спускайте, дела ваши нехороши. Народ бессовестный и способный на всякое. Уведомите Совет и будьте готовы ко всему.

Вечно ваш…»

— Чего на бумажку вылупились? — спросил Расин.

Леронт медленно поднял глаза.

— А начало письма где?

Князь брезгливо порылся в запачканных письмах, пошевелил ногой листы, которые валялись под столом.

— Нету.

— Точно? — Леронт нагнулся, сгреб с пола бумаги и стал быстро перебирать одну за другой. — Найдите начало, ваша светлость!

— Да чего вы боитесь? Нам-то что за дело до этой писульки? Сказано же — «дела ваши нехороши». Вот и пусть его сам решает…

— Какое дело! — сквозь зубы ответил тот. — Пишут же — совет уведомить. И про Золотой бугор не просто так написано, мы как вас встречали, там ехать собирались, в последний момент Фаради решил стороной обойти. Не вас ли поджидали…

Расин испуганно заморгал. Слова о «народе бессовестном и способном на всякое» представились ему совершенно в другом свете. Леронт бросил стопку писем на поднос.

— Даже стащить толком не сумели! — упрекнул он. — Гадай теперь… Не из-за этого ли охрану приставили.

— Так надо у лысого спросить! Или у дядьки… Сказать им…

— Что письмо чужое украли? Идите и скажите сами! — Леронт тер лоб, раздумывая, как быть. Дело выходило щекотливое: он не был уверен, что речь шла прямо-таки о Расине, но все говорило за это. Леронт посмотрел на его светлость, который хлопал глазами, перевел взгляд на бумаги, залитые пивом, которые Любегаст, недовольно бурча, сгребал в кучу, и махнул рукой.

***

«Любезный друг, нашел время черкнуть пару строк о том, что удалось узнать. Итак, дело такое.

При нашем дворе дознались и о вашей переписке с Аларихом, и про то, в Люмийский анклав пожалует новый князь, знали даже, когда прибудет, уж понятия не имею, кто выдал. А вам не секрет, что казна в королевстве пустовата, и сильно у нас опасаются, как бы не стал новый правитель ворошить старые долги. Действовать будут решительно, попытаются подкупить его светлость — хотя пока неясно, каков он человек, и болтали даже про то, чтобы князя похитить, но это уж совсем дело конченое. Возможно, пока попытаются в друзья навязаться. Королевские посланники…»

Окончание письма Рифей искал битый час, на чем свет стоит кляня утренних посетителей: свинарник устроили, бумаги разбросали, и кое-то с собой, похоже, прихватили.

— Айдано! — верный слуга сунул нос в дверь, вопросительно глядя на хозяина.

— Везде посмотрел? — нетерпеливо спросил Рифей. — А внизу, в приемной? На улице под лестницей глянь, может, выронили! Боже ты мой, наказание…

Книжник свалился в кресло. Плеснул в рюмку из карминного графина с позолотой. Да уж, как гости с Зеленой горы явятся на беседу, выглядеть он будет бледно, что ни говори. Рифей подозревал, что за сведения могли содержаться на втором листе, но мог, разумеется, и не угадать, да и всяко доказательнее предъявить само письмо, а не выражать подозрения на словах…

А последний лист письма к тому времени уже валялся в выгребной яме на заднем дворе харчевни, куда его за ненадобностью вышвырнул сам Расин.

О том, что произошло в Злато-Вено в последний понедельник мая

I

Продолжая свой рассказ о правлении князя Расина Ланелита, не могу не коснуться одной истории, истинно скорбной, эхо которой еще долго будет звучать на страницах летописей Крутогорья, а именно — о беде, пришедшей майским утром в городок Злато-Вено.

… — До чего ж мерзкий звук, — рассуждал недовольно Расин, как-то утром слушая звон колоколов, доносившийся в открытое окно. — Каждое утро, точно по покойнику. Хоть самому в гроб полезай, — он зевнул и заложил руки за голову.

Было уже девять часов. По здешним меркам день в разгаре, а его светлость, по своему обыкновению, все нежился в постели.

— Подниматься-то думаете? — стоя в дверях, спросил Леронт. — То облачаться, то завтрак, то в дороге отдохнуть, перекусить… Затемно ведь доберемся, какой уж тут праздник.

— Да знаю я… И какому дураку пришла мысль справлять городские именины?

— А лоцману, который этот самый город основал. Я ж вам третьего дня книгу принес про Злато-Вено. Так и не осилили?

— Дорогой расскажете…

— В детстве меня туда частенько отправляли, к материнской родне. Славное место… Люмион в той стороне судоходный, но весь в мелях, так маяков на берегах и реке полно. Старый собор с зелеными куполами. Прямо в скале нос корабля высечен — памятник местным лоцманам… — он заметил, что Расин снова примерился вздремнуть. — А ну-ка вставайте!

Тот, вздыхая, поднялся.

— И кряхтеть нечего. Старшины такой пир закатят, не пожалеете, что поехали. Рыба лучшая в княжестве! Сам бы я туда не добрался, в этом году не с руки, а так все равно вас везти.

— Съездили бы один, я бы не обиделся. Вставать ни свет ни заря, тащиться в такую даль… — умываясь, откликнулся Расин. — Зато хоть на Совете зевать не придется. Сидят, как сычи, со своими бумажонками, какие-то сметы на рудники, все чего-то строят, ковыряют…

Леронт только плечами пожимал, слушая княжеские речи. Одно хорошо, что Расин в дела пока не лез, а не то бед не оберешься.

Старинная мелодия отыграла, и теперь младшая звонница отбивала время. Правду сказать, звук колоколов был и впрямь тоскливый, а причудливая мелодия, написанная давным-давно, от этого звона приобретала странное, потустороннее звучание, отчего становилась еще тяжелее.

— Когда-то над Пятью колокольнями звучали другие колокола, — заметил граф, присев на широкий подоконник. — Старинного какого-то сплава, сейчас и секрет потеряли, как его делать. Было время, даже из-за моря приезжали наши звонницы послушать, особенно по великим праздникам…

— И куда же подевались ваши колокола? — спросил князь.

— Кормилица говорила — сняли перед последней войной, чтобы эрейцам не достались, да так спрятали, что до сих пор ищут. А может статься, при старом князе продали, я бы не удивился. Так или иначе, здесь их больше не слышали.

— Все ценное к моему приезду куда-то задевали. Только ржавая корона и чугунные колокола. Слыхал я дома, что у вас дыра в горсти, а тут выходит, что и горсти нету.

— Вот пореже эту мысль повторять, так цены бы вам не было, — через плечо отрезал Леронт.

К высказываниям его светлости ближайшее окружение попривыкло, но перед большими выходами Расина все же заставляли вести себя как приличествовало князю. Без особого, правда, успеха.

— Разворчался, разворчался, как бабка старая, — Расин, вытираясь, подошел к настенной карте Крутогорья. Карту Леронт расписал заметками, где да что, но князь научился различать только столицу, да и то потому, что большие нарисованные башни трудно было не увидеть. — Куда хоть едем?

— Не туда смотрите, — Леронт встал рядом и постучал пальцем по рисунку скалы к югу от речных порогов. — Сейчас идем к Казначею, получите пятьдесят золотых.

Расин заметно оживился.

— Не на ваши нужды, не переживайте, — с затаенным злорадством продолжал Леронт. — На городские праздники монеты разбрасывают по улицам, людям на счастье. И присвоить не вздумайте, сразу предупреждаю. Еще возьмем княжеский перстень, так его как зеницу ока берегите… — он с сомнением посмотрел на Расина. — Хотя нет, лучше дяде отдать, наденете на въезде, перед воротами…

— Вы еще поучите меня! Одежда где?

— В гардеробной на правой стороне. Черное с серебром.

— По какому поводу опять траур? — отозвался его светлость. — Из-за того, что я не выспался?

— Это наряд по торжественным случаям, сколько раз повторять! — Леронт повысил голос. — И шнур не перепутайте: на левом плече праздничный, на правом — в знак соболезнования. А то явитесь, как на прошлой неделе, когда старшего зодчего хоронили. Стыд один вышел…

Расин неразборчиво что-то ответил из шкафа, видимо, повторяя, что все эти пустяки стоят его внимания.

II

— В городе двое ворот — Речные и Каменные, — говорил старший граф, когда они проехали окраины Пяти колоколен и свернули к предместьям. — Речные ворота парадные, и встречать нас будут именно там. К воротам подходим пешком, — Расин закатил глаза, — да-да, так принято. Среди старейшин города дама, отдадите поклон ей первой. Как будем проходить через ворота, по обе стороны арки плеснут воду — в знак того, что сама река вас приветствует.

— Вот толпа полоумных… — вполголоса заметил Расин.

— Конечно, льют осторожно, чтобы никого не забрызгать, — сделав вид, что не услышал, продолжал Дарен, — но вы сами не зевайте и под струю не лезьте.

— А нельзя просто въехать в город и сесть за стол? — осведомился его светлость.

— Это старинный обычай, — неодобрительно ответил Дарен, — проявите к нему каплю уважения, и вам стократ воздастся.

— Кстати, если к воротам не подойдете, а таки подъедете верхом, могут слить не воду, а кое-что другое, — тихо произнес младший, — из ночного…

— Леронт!

— Я просто предположил.

Расин фыркнул.

— Молодые люди, ваше веселье неуместно! — отрезал Дарен. — Ваша светлость, мне неловко видеть, что впервые за день вы улыбнулись именно этой глупости. Держите коня. На перекрестке налево!

Скоро остались позади окрестные деревеньки, и начались поля подсолнухов.

Как и ожидалось, весь путь Расину просто так было не осилить, и по его настоянию пришлось не раз останавливаться — то в Синегорье пирогов поесть, то в Девичьей долине опорожнить кувшинчик, то после кувшинчика с полчаса вздремнуть. Княжеский выезд опаздывал прибытием в Злато-Вено самое малое часа на два, Дарен закипал и резко выражал негодование вслух, что случалось с ним крайне редко, но Расина было не пронять. На подходе к городу граф уже на чем свет клял все харчевни и трактиры, от души желая им провалиться сквозь землю, и выдумывал приличествующие извинения для старейшин, когда внезапно выяснилось, что извинений не потребуется. Ни малейших.

Первым донес вести легкий ветер. Он всколыхнул окоем Кривого луга, и медовое разнотравье дохнуло запахом гари. Леронт обернулся в седле:

— Чувствуете?

— Где-то костер жгут, — заметил Расин.

В этот миг издали, приглушенный расстоянием, донесся еле слышный собачий вой. Донесся и затих.

— Где-то в деревне горит, не иначе, — тут конь Леронта фыркнул, беспокойно ступил назад. До города оставалось мили полторы.

За лугом тропа переходила в каменистую дорогу и шла грядой холмов, взбираясь на самый высокий — Злато-Вено, по имени которого назван был город. Вершина с развалинами каменной кладки, заросшей шиповником, открывала вид, как с картины: на витую излучину Златой реки, крепостные стены и собор с зелеными куполами. Дарен, который держался чуть впереди, чтобы не слушать вздорной болтовни Расина, пустил коня вскачь и поднялся на холм первым.

— Что там? — крикнул Леронт, увидев, как дядя привстал в стременах. Тот не ответил.

— А я вам говорю… — продолжал свое Расин, но Леронт, не дослушав, кинулся вперед.

Над крышами Злато-Вена стояли темные курчавые дымы, кое-где рвались языки пламени. От запаха гари першило в горле.

— Пожар? — еще не понимая, спросил Леронт.

Дарен молча указал хлыстом на речной плес, посреди которого вздымалась скала. Меж ее уступов торчал вырезанный в камне нос лодки и мачта с парусом — знаменитый мыс Корабль, превращенный в памятник рыбакам и лоцманам Златой реки. Скала накренилась к берегу, отколовшаяся от нее глыба торчала из воды. Сам каменный корабль чудом уцелел. Правый берег изменил очертания — осыпал известняковую гору и утопил песчаную косу — для тех, кто знал линию здешних берегов, очень заметно.

— Черная Ольха… — с ужасом прошептал Леронт, вспомнив недавнее бедствие на другом краю княжества.

— Но здесь, кажется, полегче прокатилось, — отозвался дядя. — Ольху тогда с землей сровняло, и камня на камне не осталось…

— Места ведь спокойные, — все еще не веря глазам, говорил Леронт, — не случалось такого раньше…

— На моей памяти ­– нет. Но тогда люди не знают, что делать… Одна надежда на городничего.

— А кто там сейчас?

— Да все тот же, Гараян Корабел. Этот хоть в руках себя держать умеет…

Его тронули за руку. Граф глянул через плечо и увидел позеленевшего Расина, который со страхом обозревал вид с холма.

— Это что творится, а?

— Бедствие, — коротко сообщил Дарен.

— Так может, отправимся назад, пока не поздно? — внес дельное предложение его светлость.

— Наоборот, мы полным ходом направимся вперед. Ну же! — и конь Дарена полетел по тропе.

В город въезжали, как и намечено было, через парадные Речные ворота, точнее, через то, что от них осталось. Трава вокруг была вытоптана и усеяна обломками лепнины и узорной арки. Статуи первых старейшин города, стоявшие раньше в нишах ворот, теперь лежали, где вдребезги разбитые, где с отколотыми кусками. Вокруг суетились мастера, оборачивая изваяния мешковиной и осторожно укладывая в дощатые ящики с сеном. Под стенами выли собаки.

На улицах от запаха гари слезились глаза. Тушили пожары. Мимо просевших в трещины домов проезжали телеги, подскакивая на разбитых плитах. На телегах были тела, накрытые рогожей. Леронт, оборачиваясь, провожал их долгим взглядом. На мгновение перед его внутренним взором встал тот Злато-Вено, который помнился с детства: веселый городок на бегучей реке, вечно живой, вечно шумный, в прихотливом движении кораблей и лодок; с вечерним гомоном харчевен, где жарили рыбу и разливали местное вино, отдававшее давленым виноградом. Разница была ужасна.

— Вытри слезы, — поравнявшись с ним, тихо произнес дядя.

— Это от дыма…

— Понимаю. И все равно в руки себя возьми. Бери пример с его светлости — ему, я сморю, никакой дым глаза не ест.

Над покалеченным городом плыл звон одинокого колокола. Этот звон привел на Лоцманскую площадь, к собору. Западная его стена обвалилась, открывая внутреннюю роспись — переплетение лодочных снастей, парусов и речных рыб с золотой чешуей и радужными хвостами. Фрески были единственные в своем роде: на паруса шла краска с примесью перламутра, в хвосты и плавники рыб вставлены были полудрагоценные камни; когда через оконницы падало солнце, паруса светились жемчугом, а окуни и карпы радовали глаз огнистыми переливами. Сейчас камни выпали, над треснувшими стенами кольями торчали обломки, оставшиеся от изумрудно-зеленых куполов, расписанных серебряными звездами. Звонница уцелела.

Расин, казалось, только сейчас осознал, что никакого праздничного приема не будет, и весь путь проделан зазря, бурчал позади, но открыто выражать недовольство не решался.

В стороне от площади высились над крышами мозаичные башенки дома Городского совета. Покосившиеся шпили на них торчали в разные стороны. Перед крыльцом с коньками и коваными решетками шумно отдавал указания кряжистый, в летах городничий с копной седеющих волос, в кожаной безрукавке поверх расшитой синей рубахи. Его хриплый зычный голос временами перекрывал гул толпы перед домом. Это и был Гараян Корабел.

Графа, давнего своего приятеля, он углядел издалека, махнул рукой; когда гости приблизились, Корабел сошел с крыльца и отвел их в сторону.

— Приветствую, — отрывисто поздоровался Дарен. — «Добрый день» не говорю…

— Да какой уж добрый… Милости прошу, господа.

— Когда все случилось? — продолжал граф, осматриваясь кругом.

— Первый раз ударило часов в одиннадцать утра, как раз на колокольне отзвонились. Всего больших удара три было, а мелких без счету. Сейчас вроде прекратилось, хотя кто наперед скажет…

— Что с потерями?

— Пока точно не сосчитать… Два десятка уже свезли, — голос его сорвался на сип, — сейчас завалы разгребаем… Полгорода разнесло, чай, сами видели… Вот и справили именины, нечего сказать! Да что ж я, — спохватился он, — да ведь с вами же его светлость!

Леронт вытолкнул навстречу Расина, который прятался за чужими спинами, явно не понимая, что делать и как себя вести. Городничий отвесил низкий поклон, и Расин с торжественным видом потряс его руку. Леронт скрипнул зубами, увидев, что праздничный шнур он, разумеется, снять и не подумал.

— Что в городе с рабочими руками? — незаметно оттеснив князя, не прекращал расспросы старший граф. — Подводы, лошади есть? Лекари? Мастера?

— Какое там… Телег еще худо-бедно хватает, лошадей меньше — скотский падеж недавно был — с людьми-то вовсе беда. Одна лекарская семья недавно в Синегорье перебралась, другого лекаря только третьего дня схоронили, теперь двое остались. Не справятся, как пить-дать…

— Дядя, тут же Червонный верх рядом, ­­– вмешался Леронт. — Простите, что прервал…

— Я подумал о том же, — быстро ответил Дарен. — Тут до крепости всего час езды! Сами знаете, как ее содержат — и в мирное время все, что надо. Почему раньше не распорядились гонца отправить?

Корабел закусил сухие потрескавшиеся губы.

— Это ж княжеская крепость, — колеблясь, возразил он, — вы знаете, Ливий не любил такие дела…

— Ливию царствие небесное, а нынешний князь здесь собственной персоной, и против он не будет, уверяю вас. Подготовьте письмо, Расин подпишет, а там только коня порезвее найти и гонца.

— Гонца-то найдем, а лошади здесь такие, что доедут разве что к ночи.

— Погодите… — Дарен обернулся. — У кого лучший конь? — спросил он Леронта.

— Известно у кого, — тот кивнул на Расина, который тут же навострил уши, — Топаз.

Расин сделал вид, что не услышал и отвернулся в сторону, но Дарен решительно взял его под локоть.

— Ваша светлость, нужен ваш конь, — тихо, стараясь, чтобы не услышал городничий, произнес он. — Наши хуже, могут пасть по дороге.

— Да вы с ума сошли? — также вполголоса возмутился Расин. — Я-то с чем останусь? А если тут снова безобразия начнутся, на ком спасаться буду? На вас, что ли?

— Ведь вас кинутся выручать первого, — едва сдерживаясь, продолжал Дарен. Он чувствовал, как багровеет, видя, что разговор их окружающим если и не слышен, то вполне понятен и так.

— Не знаю. Я всему этому народу как-то не доверяю.

— Дайте коня! — рассвирепел граф. — Поведите себя хоть раз, как положено!

Но Расин проявил редкостное упорство даже перед старшим графом, которого побаивался. В самом деле, навидался он уже предостаточно — и разрушенных домов, и рассеченных трещинами улиц, и пожарищ, — так что лезть на рожон желания не было.

Дарен глубоко вздохнул, приходя в себя.

— Найдите гонца, — коротко велел он Корабелу. Тот кивнул, глядя в сторону. — Поедет на моем.

Леронт с сомнением поджал губы, но спор был уже закончен. Через четверть часа городничий запечатал письмо кастеляну крепости Червонный верх, и молодой гонец из ремесленников покинул Злато-Вено.

— Зря на своем не настояли, — глядя ему вслед, сказал Леронт.

— Так поговорил бы сам с приятелем, — угрюмо ответил старший граф. — Окажи милость, устрой его в доме Корабела, там, по крайности, сейчас безопасно. — Он помолчал. — Да и под ногами путаться не будет. Это на соседней улице, дом с окунем на стене…

— Я помню. Как скажете.

Дарен кивнул, хлопнул его по плечу и направился к городничему.

III

Его светлость разместили в особнячке городничего, со всеми удобствами, только мыслимыми при подобных обстоятельствах. Оба графа, старший и младший, дождавшись, пока Гараян успокоит и распустит толпу перед зданием Городского совета, отправились вместе с ним по городу: смотреть за отрядами, расчищавшими завалы, искать живых, хоронить погибших и считать потери. О времени забыли напрочь, разве что Дарен, заслышав очередной удар колокольни, посылал спросить, не было ли вестей из Червонного верха.

Между тем приближался вечер. Над городом расстилался закат, как безмятежное море, розово-золотое в лиловых облачных волнах. Утлой лодочкой стоял в них бледный серп месяца.

В седьмом часу вечера гонец не вернулся. Дорога, которая хорошо просматривалась на несколько миль вперед, была пустынна. Когда над Златой рекой отгорел закат, дальние повороты затянуло сумерками.

На равнине за городом разбили лагерь для тех, кто остался без крыши над головой, и разноцветная волна шатров и палаток подступала к городской стене. Кое-где горели огни — там готовили и подавали еду. Со стороны могло показаться, что в Злато-Вено обосновалась ярмарка, разве только под разваленными стенами.

— А что это за обломки там, у причала? — спросил граф. — Не та ли статуя?

— Она самая, — ответил Корабел, — памятник Серой цапле, который прошлый городничий соорудил. Хоть и хват человек был, а суеверный до ужаса, верил, что тот ему золото помог найти. Грех так говорить, только мне эту поделку не жаль. И статуя-то страшенная, какой-то мастеровой строгал, и люди ее стороной обходили… — он замолчал, хмурясь.

— Надо дозоры расставить, — сказал Дарен. — В городе особенно, теперь воров только держи.

— Да, я распорядился.

— Если надо, мы готовы.

— Перебьемся, сударь, ничего… И стражники есть, и добровольцы, а вам обоим на покой пора, вы вообще не с тем сюда ехали, а вроде как на празднество, — Гараян невесело усмехнулся. — И в городе я вас ночевать не оставлю, уж извините. Хоть дом и в порядке, а ну его к лешему, от греха подальше. На берегу останетесь, ваша палатка вон туда, за мостками.

— И под открытым небом переночуем, что за беда? — подходя, заметил Леронт. — Я давно так не спал. Держите, — он протянул дяде и Корабелу по кружке подогретого вина с перцем.

— Благодарю.

— Мы-то переночуем, — кивнул старший, — а вот насчет Расина сомнительно. Кстати, мы о нем позабыли… Отправляйся, забери его светлость, будь так добр.

— Людей дать? — окликнул Леронта городничий.

— Вот еще! — отмахнулся тот.

Признаться, шастать одному по темному разваленному городу радости было мало, и Леронт считал, что Расина вполне можно оставить там, где он сейчас находился. Хотя нет, кто знает, что ему на ум взбредет. Пусть рядом будет, так спокойнее… Леронт вскарабкался на земляной вал, пролез через щель в крепостной стене, спрыгнул на какую-то лестницу, а оттуда добрался до Лоцманской площади, тихой и пустынной. Здесь пахло пожарищем и горелым маслом из плошек-светильников. Приметные шпили на Доме городского совета выделялись на дымном небе, а от Дома до особняка Корабела оставался короткий проулок.

Пробежав между двух рядов домишек, скупо освещенных глиняными черепками с горевшим маслом, Леронт остановился у двери с медным вензелем городничего. Не желая тревожить прислугу, свистнул под окном. Тишина. Когда Леронт свистнул второй раз, уже громче, на втором этаже грохнул, распахнувшись, ставень, и показалась женская головка.

— Если вы к господину Гараяну, — высунувшись из окна, сообщила девушка, — так он в лагере на Черемуховом поле. Там его и ищите!

— Я за его светлостью, — ответил Леронт.

— А его светлость как на второй вечерний звон из дому вышел, так больше мы его не видали!

Леронта прошиб холодный пот.

— И куда его понесло? — не слишком вежливо крикнул он.

— А я знаю? — девушка развела руками. — Сказал — не мое дело. Ну не мое так не мое, будто других забот нету. Вроде на улице туда-сюда покрутился, а там в сторону площади зашагал.

— Благодарю, красавица! — на ходу крикнул Леронт.

Он скорым шагом двинулся в указанную сторону. Вокруг уже совсем стемнело. Улицы обезлюдели — в этой части города жилых домов было немного, всех, кого могли, вытащили, кто мог, ушли сами. Огней зажигать было некому. Леронт порядком устал и переволновался за весь этот проклятый день, теперь кидался из одного переулка в другой, окликая Расина, который мог запропаститься куда угодно. Редкие прохожие в ответ на беглые вопросы только качали головами, но тут какой-то стражник, услышав про молодого человека, светловолосого и хорошо одетого, сказал, что вроде видел кого-то похожего.

— Где? — вскинулся Леронт.

Тот махнул рукой в сторону.

— Трактирный пятачок, — сообщил он, — с полчаса назад.

— Трактирный… Ах да… Да, благодарю!

Леронт обругал себя, что сразу не подумал про это место, хотя откуда было догадаться, что Расин так быстро освоился в городе. Точнее, не во всем городе, а в той его части под крепостной стеной, где располагались питейные заведения. Граф огляделся, вспоминая, как идти, и, чуть не падая от усталости, направился обратно к земляному валу. Эх, если бы не понесся тогда к площади, мог бы перехватить Расина сразу, а теперь ищи ветра в поле…

Но искать не пришлось, он совершенно неожиданно наткнулся на князя в первой же харчевне. Его светлость, расположившись под дырявым навесом, заседал в окружении троих новых друзей, совсем не похожих на тех, кто весь день спасал город. Стол был уставлен бутылями с напитком, подозрительным даже на вид. Расин уже основательно подвыпил, и что-то вещал, но по счастью был цел и невредим, хотя посиделки с таким народом чем только не заканчиваются. Леронт в первый миг успокоился, но, подходя, уже чувствовал, как нестерпимо зачесались у него кулаки.

— Добрый вечер, — из последних сил сдерживаясь, произнес он.

Расин, повернув голову, небрежно кивнул, бродяги зашушукались и сбились в кучу. Да, случись что, одному против троих туго придется, особенно если кто с ножом, а на Расина надеяться уж точно не стоит…

— Вы… вы почему от Корабела ушли? — наклонившись к его уху, злым шепотом спросил Леронт. — Вам кто разрешил?!

— Стану я еще разрешения спрашивать, — гордо ответил Расин.

— Вставайте и пошли, — по-прежнему тихо произнес граф, выпрямился и уже в голос добавил: — Корабел вас обыскался, на той улице застрял вместе с дядей. А, вон они! — и он крикнул в темноту соседнего проулка, где очень кстати послышались чьи-то шаги: — Сюда!

Стулья вокруг Расина опустели вмиг, Леронт и помыслить не мог, что так просто отделается. Он в изнеможении прислонился к столбу, отчего хлипкий навес покосился. Его светлость недовольно огляделся, приняв слова о Гараяне за чистую монету, и начал отряхиваться, думая, что старший граф снова полезет со своими нравоучениями.

— Да потом уже, — Леронт рывком поднял Расина со стула.