Бесплатный фрагмент - Эдинбург — Москва. Лиловый вереск среди лип и берез

Посвящается любимой жене Оленьке

Выражаю благодарность сыновьям Паше и Мише за помощь в подготовке материалов для книги

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Так получилось, что в трех моих книгах затронута тема пассионарной энергии тех, кто не хочет жить по-старому, стремится кардинально изменить сложившейся порядок вещей.

В книге «Атлантида инноваций. Портреты гениев на фоне усадеб» пассионарии-исследователи, воспитанные в тиши русских дворянских усадеб (биолог Илья Мечников, электротехник Павел Яблочков, инженер Владимир Шухов, химик Дмитрий Менделеев, создатель учения о ноосфере Владимир Вернадский), не только удивили мир своими феноменальными научными открытиями и техническими новациями, но и показали пример независимого мышления и всепоглощающей страсти познания истины.

Энергия персонажей книги «Казначеи революции смыслов: от Мецената до братьев Третьяковых» была направлена на беззаветную поддержку гениев, даривших человечеству, подобно Прометею, заветный огонь знаний. Птолемей I, Лоренцо Медичи, Эусеби Гуэль, Сергей Щукин, Савва Мамонтов — эти люди не жалели ни усилий, ни финансов для торжества разума и красоты.

Кто хоть раз увидел архитектурные шедевры Венеции и Петербурга (собор Святого Марка, Дворец дожей, «Золотой дом», Исаакиевский собор, Зимний дворец, Адмиралтейство) навсегда отметит в памяти их воздушную легкость, изящество форм и узорчатость отделки. Именно талантом зодчих-пассионариев Андреа Палладио, Якопо Сансовито, Мауро Кодуччи, Бартоломео Растрелли, Андреяна Захарова, Огюста Монферрана создавался непреходящий миф о двух чудо-городах у воды (книга "Венеция - Петербург: битва стилей на Мосту вздохов (ремейк)").

Но это были рассказы о феномене людей с клокочущей внутри страстью обновления, которые, словно играючи, ухватывали из воздуха эпохи новые смыслы и непредсказуемым образом меняли облик страны, где они жили и творили. А вот, если поразмышлять, возможно ли что-то вроде экспорта пассионарной энергии, когда так называемые люди «длинной воли» переносят этот невероятный по силе заряд новаций из одной страны в другую? Попробуем разобраться…

Но сначала о двух странах и их столицах, уроженцы которых будут исполнять заглавные роли в нашем повествовании.

Глава 1. Андреевский флаг в созвездии Близнецов (Эдинбург — Москва, Шотландия — Россия)

1.1. ШОТЛАНДИЯ И РОССИЯ: ЧТО ОБЪЕДИНЯЕТ ЭТИ СТРАНЫ

У одного из современных российских поэтов есть неожиданные строки, которые, похоже, требуют разгадки: «За то ли Англия России стала мстить // И вечно пакостить, неся плохие вести, // Что та смогла Шотландий ровно двести // В себе самой с любовью разместить?» (из стихотворения Валерия Шлихты «Беглый взгляд на шотландцев в России»).

Сначала разберемся с цифрами. Площадь России равна 17 125,1 тыс. кв. км, Шотландии — 78,7 тыс. кв. км. То есть, действительно, на территории РФ могло разместиться 217 (округлим до 200) Шотландий.

Но почему: «с любовью разместить?». Ключик к разгадке попытаемся найти во втором четверостишьи: «Источники нам кельтские гласят: // Шотландец Рёнгвальд, честь ему и слава, // Замечен был в дружине Ярослава // По возрасту уже за пятьдесят» (Там же).

И на самом деле (тут уже что-то стало проясняться): опытные в военных делах шотландские горцы еще со времен Ярослава Мудрого (XI век) и Ивана Грозного (XVI век) приглашались российскими государями на ратную службу, и за свою отвагу и благородство заслужили уважение и любовь русских людей.

И еще — за свободолюбивый характер: «Вы так озабочены дракой из-за крошки со стола, которые вам бросает Длинноногий {имеется в виду английский король Эдуард}, что забыли о праве на лучшее, которое дал вам Бог! В этом наше различие. По-вашему, народ существует, чтобы обеспечивать вам ваше положение, а я считаю: ваше положение существует, чтобы дать народу свободу. Именно для этого я иду туда» (так говорил предводитель шотландского восстания 1280 года за независимость от Англии Уильям Уоллес — главный герой фильма «Храброе сердце», исполнитель — Мел Гибсон).

И еще — за страсть: «Это больше чем ярость! Помогите мне. Именем Бога, помогите себе! Сейчас это наш шанс. Объединимся — сможем победить, победим — получим то, чего никогда раньше не имели. Собственную страну» (слова того же У. Уоллеса).

Пять веков сражались шотландцы с англичанами за свой суверенитет. В итоге не устояли — вынуждены были уступить силе. Однако у нынешних и будущих возможных противников шотландцев не должно быть, похоже, никаких иллюзий насчет их мнимой покорности. На королевском гербе Шотландии над червлёным коронованным львом начертан девиз «In Defens» — сокращение от «In My Defens God Me Defend» (с англ. — «В моей защите Бог меня защищает»), начертанный по серебряной ленте червлёными литерами…

Но вернемся к овеянной многовековой историей отношениям между Шотландией и Россией. И зададимся вопросом: что, кроме совместных ратных дел, нас объединяет?

Оказывается, очень многое.

Во-первых, Андреевский флаг. Белое полотнище с двумя диагональными полосами синего цвета (косой «Андреевский» крест), располагаемое в кормовой части кораблей Военно-Морского Флота России, имеет шотландские корни. Согласно легендам, именно такой крест (только с инверсивными цветами: белый крест на синем небосводе) в 832 году увидел на небе шотландский король Ангус II. Святой Андрей Первозванный считается небесным покровителем страны — преемницы древней Каледонии; части его мощей хранятся в Сент-Эндрюсе (St Andrews) и Эдинбурге. А с конца тринадцатого столетия Андреевский крест использоваться в качестве национального символа Шотландии.

Четыре столетия Андреевский крест «добирался» до нашей страны. Закономерно, пожалуй, что инициатором его использования стал основатель Российского флота Петр I. В 1698 году он учредил первый орден — орден Святого апостола Андрея Первозванного в виде серебряной восьмиконечной звезды с двуглавым орлом в центре, на груди у которого изображен косой синий крест. Несколькими месяцами позже синий крест впервые появился на флаге адмирала Лефорта, а с декабря 1699 года флаг с Андреевским крестом был учрежден российским государем в качестве флага военного флота страны.

Во-вторых, шотландские корни многих знаменитых россиян. Потомки страны с холмами, одетыми в лиловый вереск, не только на удивление быстро адаптировались к равнинному пейзажу с липами и березами, но стали активно творить русскую историю. Назовем только троих из них.

Так, родоначальником русской ветви предков великого русского поэта Михаила Лермонтова (1814 — 1841), создавшего, думается, невероятный по притягательности образ язвительного и, одновременно, ранимого сердцееда Григория Печорина, был Георг Лермонт (1590-е — 1633). Шотландский наемник сначала служил польскому королю Сигизмунду III, затем, после взятия войсками Дмитрия Пожарского крепости Белая, попал в плен. Подав челобитную новоизбранному царю Михаилу Федоровичу, Георг перешел на русскую службу. Примечательно, что Г. Лермонт принадлежал к известному шотландскому клану, к которому относился и легендарный бард и провидец XIII века Томас Лермонт (ок. 1220 — ок. 1290) из Эркельдуна. В балладе семнадцатого столетия «Томас-Рифмач» рассказывается, что Томас своей песней так пленил сердце королевы эльфов, что та отвезла его в сказочную страну. От королевы волшебников леса он получил дар предвидения и затем, вернувшись к людям, предсказал ряд важнейших событий в истории Шотландии. Легенды гласят, что самым известным сбывшимся пророчеством Томаса стала смерть шотландского короля Александра III 19 марта 1286 года.

Знаменитый полководец Отечественной войны 1812 года, второй (после М. Кутузова) полный кавалер ордена Святого Георгия Михаил Барклай-де-Толли (1761 — 1818) тоже имел шотландские корни. Генерал-фельдмаршал происходил из бюргерской немецкой семьи де Толли, являющейся ответвлением дворянского шотландского рода Баркли. Один из его предков, Питер Баркли (1600 — 1674) в середине XVII века переселился в Ригу после подавления лидером «железнобоких» Оливером Кромвелем выступления в Шотландии сторонников обезглавленного короля Карла Стюарта. Дед знаменитого полководца — Вильгельм Барклай де Толли, получив юридическое образование, стал бургомистром города Риги и в конце своей карьеры получил дворянское звание. Правда, в то время дворянство, полученное на военной службе («дворянство шпаги») имело больше преимуществ, чем «дворянство пера». Поэтому отец будущего генерала — Готтард — решил выбрать карьеру военного. Впрочем, по линии рижского кригс-комиссариата дослужился лишь до поручика и вышел в отставку. Осечку отца с лихвой компенсировал сын. Капитан Михаил Барклай-де-Толли за храбрость при штурме Очакова в годы Русско-турецкой войны 1787—1791 гг. получил золотой Очаковский крест на Георгиевской ленте; за успешные действия вверенного ему подразделения в Русско-шведской войне 1788—1790 гг. ему было присвоено звание премьер-майора, а в конце 1791 года он был переведен командиром батальона в Санкт-Петербургский гренадерский полк.

Увидеть воочию результаты трудов другого выходца из Шотландии — механика и архитектора Христофора Галовея — может увидеть каждый, кто посещает Красную площадь столицы. Зодчий прибыл в Москву в 1621 году по поручению короля Якова I, который в то время налаживал торговые и дипломатические связи с царем Михаилом Федоровичем. Профессиональные навыки шотландского специалиста сначала были проверены при ремонте дворцовых часов «Цесарская башня». А затем царь поручил Галовею создать новые, более сложной конструкции, часы на Спасских воротах Кремля. Тот предложил сначала надстроить над воротами башню с шатром, получил согласие государя и взялся за дело. В 1625 году постройка была окончена, часы на башне стали указывать время и отбивать его колоколами. Главный российский хронометр царю понравился. Так что оплата была щедрой: серебряный кубок, сорок соболей на 41 рубль, сорок куниц на 12 рублей, 10 аршин алого атласа, 10 аршин лазоревой камки, 5 аршин виницейки червчатой, всего почти на 100 рублей. Не смутила государя и неожиданная новация шотландского часовщика, о которой Самюэль Коллинс, английский врач на русской службе, сообщал в письме на родину: «У наших часов стрелка движется по направлению к цифре, в России же наоборот — цифры движутся к стрелке. Некий господин Галовей — весьма изобретательный человек — придумал циферблат такого рода. Объясняет он это следующим образом: „Так как русские поступают не так, как все другие люди, то и произведённое ими должно быть устроено соответственно“» (из статьи Альвины Харченко «Россия и Шотландия: братья по духу», 26.01.2009 г.).

Сближает Шотландию и Россию и такой исторический факт, как длительная неосвоенность громадных территорий страны. Северошотландское нагорье Хайлэндс, занимающее 2/3 2/3 территории Шотландии, до конца XVIII века представляло собой довольно дикую гористую местность с суровым климатом, заселенную, в основном, пастухами. Даже сейчас эта местность является самой малонаселенной в Европе (плотность населения составляет всего 9 человек на 1 кв. км). А тогда эта цифра была во много раз меньше. Воинственные шотландские горцы, одетые в неизменные килты (юбки) с клетчатым рисунком «тартан», долгие столетия ожесточенно сопротивлялись, но затем вынуждены были уступить английским землевладельцам, рассматривающим эти края идеальными для разведения ценных пород овец. Массовая депортация шотландских пастухов под предлогом огораживаний вынудила многих горцев покинуть родные края: часть переселилась в более южные районы Британии, а 16 000 человек эмигрировали в Канаду и Австралию.

Холодные просторы Сибири и Дальнего Востока, занимающие три четверти территории России, тоже считались не самым лучшим местом для жизни. Впрочем, и сейчас плотность населения в этих регионах составляет 6 человек на 1 кв км (то есть в полтора раза ниже, чем на севере Шотландии). До конца XVI века (когда казаки Ермака начали покорение Сибири с завоевания западной ее части) суммарная численность населения к востоку от Уральских гор составляла всего лишь около двухсот тысяч человек. Якуты, ханты, манси, тунгусы, селькуты и другие занимались скотоводством, охотой и рыболовством. Правда, в отличие от Шотландии, в сибирских краях никакой массовой депортации коренных народов не было. Сошлись на мирном занятии — торговле. Основной целью покорителей Сибири были меха — пушистая «нефть» средневековой Руси. Покоренные народы должны были выплачивать ясак соболиными, горностаевыми, беличьими, куньими и другими мехами. Ясак считался службой царю, и сдавший его получал государево жалованье — топоры, пилы, иглы, ткани.

Объединяет наши народы и наличие массово отмечаемых языческих праздников, вполне непротиворечиво уживающихся с теми, которые предписываются официальной церковью. В России это Масленица, приметы которой — сжигание чучела главной виновницы торжества, зимние забавы, катание на санях и блины с неимоверным количеством начинок. В Шотландии таких празднеств даже два.

Первый — это Хогманай (Hogmanay) — шотландский новый год. Длится два дня и примечателен, прежде всего, факельными шествиями (главное — сквозь весь исторический центр Эдинбурга) и вообще развлечениями с огнем (фаер-шоу, фейерверки, сожжения чучел и т.д.). Согласно сложившейся традиции, первый человек, пересёкший порог дома после полуночи, обязательно несёт символический подарок, обычно это — соль, уголь, песочное печенье, виски или фруктовый кекс, каждый из которых символичен и сулит хозяевам вполне определенный вид удачи в наступающем году.

Второй — Белтейн (Beltane) — кельтский праздник начала лета, традиционно отмечаемый 1 мая. Он отмечается разжиганием костров на возвышенных местах. Для ритуального очищения участники веселого действа прыгают через огонь, а также проводят скот между кострами для избавления животных от зимних хворей. По традиции принято вешать на дверь Майский Сук и сажать во дворе Майский Куст из ветвей рябины. Этому празднику издревле придавался особый сакральный смысл. Он был посвящен богу солнца и плодородия Беленусу. Друиды — кельтские жрецы — в этот день приносили ему символические жертвы.

Немало сходных черт и в национальных кухнях двух стран. Одно из самых любимых блюд шотландцев — жаркое из мяса (Scottish Beef Stew), которое практически не отличить от традиционно русского жаркого. Причем отметим, что жаркое — мясное блюдо, отнюдь связанное не с словом «жаренье», а с существительным «жар» («жара»), поскольку жаркое приготавливается не на плите, а в самой печи, в её наибольшем жару.

Первые упоминания о русском жарком можно найти в царском меню XVII века, где указывалось следующее: «Подану царю Алексею Михайловичу в сенник во время бракосочетания с Натальей Кирилловной Нарышкиной: припарок-лебедин под шафранным взваром, потрох гусиный, порося жаркое». А уже через столетие, во времена царствования Павла I, жаркое стало одним из основных блюд стола самодержца. Его стали подавать вторым блюдом, после супа — щей, ухи или солянки.

Жаркое из говядины абердин-ангусской породы, выведенной в XIX в Шотландии, при желании, можно отведать и в московских ресторанах. Поварам при приготовлении популярного блюда «Нежная говядина в сливках», всего-то понадобится: 1,5 кг костреца, 500 мл сливок жирностью более 30%, 3 большие луковицы, 5 зубчиков чеснока, 1 большой пучок петрушки, топленое масло, соль и свежемолотый черный перец.

Ну, и не забудем об особом разделе меню — алкогольных напитках. Похоже, крепкие морозы и холодные ветра определили особое пристрастие шотландцев и русских к крепкому спиртному. Виски и водка — заезженные, но, тем не менее, вполне аутентичные брэнды наших стран.

Парадоксально, но первую главу в историю шотландского виски вписал человек, принадлежащий к тому сословию, которое должно было проповедовать аскетизм и отказ от мирских соблазнов. Существует документ, подтверждающий выдачу шотландскому монаху Кору солода для изготовления крепкого алкоголя, датируемый июнем 1494 года. В 1505 году Гильдия хирургов и цирюльников Эдинбурга оформила монопольное право на изготовление виски. Причем алкоголь, произведенный возгонкой из зерновых культур, практически сразу стал элитарным, так как отдельным указом шотландский парламент запретил его изготовление незнатным гражданам и крестьянам.

Любопытно, что технологию возгонки продуктов брожения привезли на земли древней Каледонии с Востока участники крестовых походов. Правда, восточные мастера спиртовых дел подвергали возгонке вино, а потомки кельтов без больших затруднений заменили его на ячменное пиво. Причем, поначалу шотландский виски (Scotch whisky) имел сугубо лекарственное назначение и распространялся в монастырях и аптеках.

Водку же на территории России использовали и используют как, пожалуй, «национальное лекарство от грусти» №1 и в Средневековье, и во все времена. «Без водки ранимая русская душа и жестокая действительность выцарапали бы друг другу глаза. Алкоголь помогает русскому примириться с жизнью», — саркастически заметил как-то российский писатель Дмитрий Быков.

Характерно, что триумфальный приход водки на просторы Смоленско-Московской возвышенности тоже осуществился не без влияния Востока. Принято считать, что «история водки в России началась с Ивана Грозного. Победив татар в 1552 году, он сделал ценное открытие: оказалось, что в Казани налоги с питейных заведений составляют весомую часть ее вечно дефицитного бюджета. И вот, возвратившись в Москву, он открыл там первый кабак — дом, в котором не было ни мебели, ни еды, а только крепкая выпивка» (из статьи Петера Диттмара «Так Россия постоянно допивалась до ручки» // «Die Welt» (Германия), 05.09.2020 г.).

1.2. Случайны ли сходные черты?

А как же главные города обеих государств: Эдинбург и Москва? На первый взгляд, они такие совершенно разные. Однако, если углубиться в анализ, оказывается, что эти два города непостижимым образом имеют так много сходных черт, что хочется задаться вопросом: случайно ли это?

И Эдинбург — столица Шотландии, и Москва — столица России, впервые упомянуты в письменных источниках в XII веке. Эдинбург — в 1124 году, Москва — в 1147 году.

Оба города географически расположены практически на одной широте: Эдинбург (55*57 с.ш.), Москва (55*45 с.ш.).

Центры городов включены в список ЮНЕСКО: Эдинбург (Старый и Новый город, северная часть Вест-Энда — в 1995 г.); Москва (Кремль и Красная площадь — в 1990 г.).

Главный драгоценный камень в сундуке старинных сокровищ столицы Шотландии — Эдинбургский замок, расположенный на вершине базальтовой Замковой скалы, бывшего жерла потухшего вулкана, который был активен 350 млн. лет назад. Здесь располагается самое старое здание Эдинбурга — построенная в начале XII века капелла Святой Маргариты, названная именем Маргариты Шотландской, матери четырех шотландских королей (Эдмунда, Эдгара, Александра I и Давида I), а также королевы Англии Матильды.

История поселений на месте нынешнего Эдинбургского замка не обошлась — что характерно, однако, для многих европейских городов — без «латинского следа». Впрочем, Эдинбург здесь попал в колоритную компанию Парижа, Лондона, Вены, Берлина, Милана и Будапешта, основанных легионерами Римской империи. В начале первого тысячелетия н.э. «римляне построили здесь некое укрепление. Затем кому оно только не принадлежало — и скоттам, и бриттам, и даже пиктам. Среди римлян во II в. было известно поселение, которое они называли „Алауна“, что значит „горное место“, очень может быть, что это „место“ как раз и находилось на Замковой скале. Во всяком случае, в 600-ом году нашей эры согласно древним летописям на „Замковой скале“ в крепости Эйдин проживал король Муннидог. Подвластная ему территория была невелика, войско численностью тоже не впечатляло, и в битве с англами он был разбит. Кстати, ее название Эйдин относится только к этому году. До того, и до XVII века включительно, эта крепость в Эдинбурге именовалась „Замком девственниц“» (из статьи Вячеслава Шпаковского «Эдинбургский замок: крепость королей, одетых в юбки», 17.07.2018 г.).

Первое документальное упоминание об Эдинбургском замке «относится к 1093 году. Летопись сообщает о смерти короля Малькольма III, ну и еще о том, что именно здесь, в „Замке девственниц“, умерла от горя его вдова, а дети сумели во время осады бежать от врагов через потайную дверь в стене. Причем его жену, Маргариту, за ее благочестие впоследствии канонизировали, и она стала первой шотландской святой! Причем уже тогда на „Замковой скале“ при сыне Маргариты короле Давиде I состоялось первое заседание парламента Шотландии. Кстати, до правления Давида Эдинбург не был столицей Шотландии. Он стал таковой именно при нем. А кроме того, король построил здесь и первые каменные здания: часовню в честь матери св. Маргариты и церковь св. Девы Марии» (Там же).

Вражеские нашествия продолжались и в следующем, двенадцатом столетии. Но там, где отступает меч, порой эффективнее действует звонкая монета: «Случилось так, что в 1174 г. внук Давида I король Вильгельм I Шотландский по прозвищу „Лев“ не оправдал своего воинственного прозвища, проиграл битву у Алнвика и оказался в плену у англичан. За свое освобождение он должен был стать вассалом Генриха II, отдать ему Эдинбургский замок, а Шотландию — признать его леном. Но женившись на внучке Генриха I, он вернул его в качестве приданного, после чего еще и вернул стране независимость, причем очень даже мирным способом. Он купил ее у короля Ричарда Львиное Сердце, которому срочно потребовались деньги на крестовый поход, за очень приличную сумму в 10 тыс. серебряных марок» (Там же).

Удачная женитьба Вильгельма I вернула последующим шотландским правителям достойное их титулу королевское местопребывание. Им «Эдинбургский замок так нравился, что почти все они без исключения делали его своей постоянной резиденцией, хранили там оружие своей армии, королевскую казну и долговые расписки. И это несмотря на то, что в Шотландии и других крепостей хватало. Более того, комендантом Эдинбургского замка всегда назначался не какой-нибудь там захудалый генерал от инфантерии, а непосредственно главнокомандующий абсолютно всеми вооруженными силами страны. Только в 1923 году военное министерство с сожалением рассталось с замком и то не полностью — там до сих пор стоит военный гарнизон, играющий, правда, скорее церемониальную роль» (из статьи Константина Федорова «Эдинбургский замок — любимая крепость», 19.07.2016 г.).

Случалось, что наиболее любимым народом монаршим особам приносили в дар необычные дары. Так, в «1457 году королю Джеймсу II благодарные подданные за защиту и за то, что он вообще-то король, подарили огромную пушку под названием Монс-Мег. Пушку поставили в Эдинбургском замке, но стрелять из нее не стали. Во-первых, палить в тот момент было не по кому, а во-вторых — мало ли как эта гигантская пушка себя поведет, вдруг в самый неподходящий момент взорвется? Только через сто лет из пушки Монс-Мег произвели первый и последний выстрел. В тот момент королева Шотландии Мария очень удачно выходила замуж за французского дофина Франциска, и такое событие надо было отметить соответствующим образом. Пушку зарядили каменным ядром, прицелились туда, где было меньше народу и дали залп. Ядро вылетело (были свидетели) и исчезло где-то в соседних болотах. Нашли ядро очень нескоро, в трех километрах от замка, как раз там, где сейчас располагается Королевский ботанический сад. Больше пушка Монс-Мег никогда не стреляла» (Там же).

В истории Эдинбургского замка есть забавный эпизод, связанный с несостоявшимся визитом одного российского (вернее, тогда советского) высокопоставленного лица: «Родившийся в 1566 году в Эдинбурге король Джеймс VI был слабым, хилым, но чрезвычайно умным. Именно он повелел своим самым близким соратникам устроить в Большом зале замка потайное окно, через которое ему было хорошо слышно, о чем шепчутся подданные, пока короля нет на месте. Окно это в скором времени получило название „Уши повелителя“. В 1984 году Эдинбургский замок собирался посетить Михаил Горбачев, и советская служба безопасности вежливо попросила правительство Шотландии прикрыть „уши“ на время визита. Шотландцы обещали подумать, но тут Горбачеву сообщили, что Генеральный секретарь К. У. Черненко как раз собрался отправиться в мир иной. Горбачев решил в срочном порядке вернуться в СССР, где, как он считал, будет нужнее и полезнее, чем в Эдинбургском замке. Так визит и не состоялся» (Там же).

Впрочем, мы отвлеклись от основной темы… Не забудем, что замок, возвышающийся на 130 метров над уровнем моря, со скалистыми утесами на юге, западе и севере производит впечатление абсолютно непреступной крепости. К нему ведет лишь одна дорога с восточной стороны, которая, к тому же, хорошо просматривается и простреливается. Поэтому лишь немногие завоеватели (англичане в 1296, 1335 и 1650 годах) могли похвалиться успешным штурмом замка. А все войны в стране, в конечном счете, сводились к осаде именно Эдинбургского замка, который именуют не иначе как «ключом к Шотландии».

Один из самых известных шотландских поэтов посвятил этому оплоту независимости страны следующие строки: «Там, в вышине, над сизей мглою, // Как седовласый ветеран, // Мерцает замок над скалою // В глубоких шрамах древних ран. // Хоть стены мощные дрожали // Неоднократно с давних пор, //Они нередко отражали // Былых захватчиков напор» (из стихотворения Роберта Бёрнса «Обращение к Эдинбургу», перевод Ю. Князева).

Впрочем, помня о досадных поражениях в XIII, XIV и XVII веках от англичан, камни Эдинбургского замка, похоже, единогласным голосованием выбрали один, который мог бы каким-то образом «отомстить» могущественным обидчикам. Имя ему — Камень судьбы или Скунский камень (Stone of Scone), который в Британии считается сакральным артефактом. Согласно мифологическим сюжетам, на нем спал Иаков в ту ночь, когда ему во сне привиделись ангелы, по лестнице спускающиеся на землю. По легенде, этот волшебный камень обладает уникальным даром: в его силах отличить монарха от лже-претендента на престол (в случае, если кандидат в государи будет «ненастоящим», камень должен расколоться, издав громовой звук).

«Возмездие» получилось на славу: Скунский камень, вывезенный в 1296 году по приказу Эдуарда I из оккупированной на два десятилетия Шотландии, теперь безапелляционно стал определять состоятельность претендующих на корону Британии кандидатов. Не избежала этого испытания и ныне царствующая Елизавета II: во время ее коронации 2 июня 1953 года в Вестминстерском Аббатстве в Лондоне под сиденьем ее деревянного трона лежал эдинбургский Камень судьбы.

Камням Московского Кремля, похоже, не было нужды выбирать для мести обидчикам «краснокирпичного Монте-Кристо». Удивительно, но воины, которые сумели-таки взобраться на его массивные стены, оказались нашими соотечественниками: «Нынешнему Московскому Кремлю выпала удивительная судьба. Он строился как неприступная крепость, но два раза его всё-таки смогли взять — как ни странно, сами же русские. Впервые — князь Пожарский во время Смуты, когда выкуривал оттуда поляков. Второй раз — в 1917 г., когда большевики выбивали оттуда юнкеров» (из статьи Константина Кудряшова «Сердце Москвы. Восстановят ли исторический облик Кремля» // «АиФ», 06.08.2014 г.).

Московский Кремль, самая крупная из сохранившихся крепостей Европы, расположен на Боровицком холме, на более высоком левом берегу Москвы-реки, в том месте, где в нее впадает река Неглинная. В плане Кремль представляет собой треугольник неправильной формы площадью 27,7 гектара, окруженный мощным стенами из красного кирпича с башнями. Южная стена обращена к главной реке российской столицы, северо-западная — к Александровскому саду, восточная — к Красной площади.

В архитектурный комплекс Московского Кремля входят четыре дворца и четыре собора: Успенский, Благовещенский, Архангельский и 12-ти апостолов. Вертикальная доминанта Кремля — надстроенная в 1600 году Федором Конем колокольня «Иван Великий» высотой 81 метр, более чем на два столетия (до постройки в 1839 году 94-метровой колокольни Симонова монастыря) ставшая самым высоком зданием в Москве.

Гармония нередко рождается в поисках цельности, то есть в попытках тактичного сопряжения замысла и воплощения. Думается, главный «русский замок» — наглядный тому пример: «Центр Кремля стал цельным и органичным ансамблем к первой половине XVI века, хотя, конечно, он развивался и позднее. Составляющие его здания дополняли друг друга не только на уровне архитектурно-художественной гармонии, но и функционально были единым целым: дворец был основным местом пребывания государя; Успенский собор — главным русским храмом; Благовещенский — местом молитвы правителей; а Архангельский — местом упокоения их праха, главным царским некрополем до XVIII века. „Иван Великий“ выступал главной колокольней для всех кремлевских соборов и в каком-то смысле всей страны. Архитектурно-функциональное единство кремлевских сооружений подчеркивалось важнейшими государственными церемониями: во время венчания на царство государи шли из дворца сначала в Успенский собор, затем — в Архангельский (поклониться надгробиям предков), а потом уже — в Благовещенский, в свой домовой храм. В богослужебных уставах XVII века говорится о некоторых крестных ходах, в которых были задействованы не один, а сразу несколько кремлевских объектов. Городские крестные ходы, которые проходили несколько раз в год, как правило, сопровождались торжественной службой в Успенском соборе, потом выходили через Спасские ворота» (из лекции Дмитрия Давиденко «Кремль как новый центр государства», 10.07.2021 г.).

Одна из отличительных особенностей Кремля — это мощные, поражающие своей основательностью крепостные стены. Протяженность кремлевских стен — чуть более двух километров; высота достигает 19 метров, то есть примерно уровня современного шестиэтажного дома, а толщина от 3,5 до 5,5 метров. А вот кто бывал, например, в Милане у замка Сфорца или в Венеции у здания Арсенала, наверняка замирал в оцепенении, увидев знакомые навершия крепостных стен в виде «ласточкина хвоста», так напоминающие кремлевские. Это, действительно, «фряжский гостинец» российской столице итальянских зодчих Пьетро Солари и Алевиза Фрязина, в конце XV века возводивших кремлевские стены.

Если кого-то не слишком впечатлили цифры о исполинских габаритах основной российской крепости (мол, туристические справочники норовят поразить броскими фактами), попробуем обратиться к взгляду строгого, даже порой неблагосклонно настроенного к России иностранного гостя. Вот что писал в книге «Россия в 1839 году» французский маркиз Астольф де Кюстин: «Знаете ли вы, что такое стены Кремля? Слово „стены“ вызывает в уме представление о чем-то слишком обыкновенном, мизерном. Стены Кремля — это горный кряж. По сравнению с обычными крепостными оградами его валы — то же, что Альпы рядом с нашими холмами. Кремль — Монблан среди крепостей. Если б великан, именуемый Российской империей, имел сердце, я сказал бы, что Кремль — сердце этого чудовища. Его лабиринт дворцов, музеев, замков, церквей и тюрем наводит ужас. Таинственные шумы исходят из подземелий; такие жилища не под стать для нам подобных существ. Вам мерещатся страшные сцены. И вы содрогаетесь при мысли, что сцены эти не только плод вашего воображения. Раздающиеся там подземные звуки исходят, грезится вам, из могил. Бродя по Кремлю, начинаете верить в сверхъестественное» (из статьи москвоведа Леонида Видгофа «Кремль — сердце чудовища», 12.06.2015 г.).

Не слишком, согласитесь, комплиментарно. Но вот другой абзац из книги, так ненавидимой Николаем I, пожалуй, искупает многое: «Случалось ли вам, приближаясь к суше какого-либо порта Ла-Манша или Бискайского залива, увидеть мачты судов, стоящие за прибрежными дюнами? <…> Точно такое же впечатление произвела на меня Москва, когда я впервые ее завидел. Огромное множество церковных глав, острых, как иглы, шпилей и причудливых башенок горело на солнце над облаками дорожной пыли. Чтобы ясно представить себе все своеобразие открывавшейся передо мной картины, надо напомнить, что православные церкви обязательно заканчиваются несколькими главами. Прибавьте к этому, что главы церквей отличаются поразительным разнообразием форм и отделки, каждая увенчана крестом самой тонкой филигранной работы. Постарайтесь вообразить себе такую картину, которую даже нельзя передать красками, а не то, что нашим бедным языком. Игра света, отраженная этим воздушным городом, — настоящая фантасмагория среди бела дня, делающая Москву единственным городом, не имеющим себе подобного в Европе» (Там же)…

Продолжим. Кремль — это еще и уникальный ларец с бесценными сокровищами. В знаменитых музеях Московского Кремля — Оружейной палате и Алмазном фонде находятся веками хранившиеся в царской казне и патриаршей ризнице древние государственные регалии, парадные церемониальные атрибуты России, шедевры ювелирного искусства XVIII — XX веков, а также редкостные самородки и драгоценные камни исторического и художественного значения.

Поистине это зрелище для тех, кто не страшится быть ослеплён невероятным сочетанием роскоши и совершенства форм. Чего стоит одна Большая императорская корона, изготовленная придворным ювелиром Экартом и бриллиантовых дел мастером Иеремией Позье для коронации императрицы Екатерины II в 1762 году. Царский венец, который стал главным атрибутом при церемонии возведения на престол Екатерины Великой и всех последующих самодержцев России, украшен 4 936 бриллиантами, оправленными в серебро, и увенчан большим красным камнем из рубиновой шпинели. С царской короной готовы, пожалуй, посостязаться и самые знаменитые бриллианты сокровищницы Кремля. Это алмаз «Орлов» весом 189,6 карат, считающийся одним из самых крупных черных бриллиантов в мире. В паре с ним по изяществу — алмаз «Шах» весом 88,7 карат, подаренный Великими Моголами Николаю I «во искупление» убийства в 1829 году в Тегеране дипломата и драматурга А. Грибоедова.

Но, возможно, главные российские сокровища располагаются не над землей — за бронированными стеклами и хитроумными замками, а внизу — в кремлевских подземельях. «История» древнеримского историка Тита Ливия в 142-х книгах, «Жизнь двенадцати цезарей» и «История» его соотечественников Гая Светония и Публия Корнелия Тацита, «Комедии» древнегреческого драматурга Аристофана, «De republica» и 8 книг «Historiarum» знаменитого оратора и неутомимого охранителя римского республиканского строя Марка Туллия Цицерона — это только малая часть длинного списка бесценных манускриптов, составлявших основу «Либереи» — знаменитой библиотеки Ивана Грозного (объем которой специалисты оценивают в 800 томов).

Согласно легенде, книжное собрание византийских императоров после падения Константинополя в 1453 году сначала было вывезено в Рим, а затем в качестве приданного византийской царевны Софьи Палеолог, выданной замуж за московского князя Ивана III, переместилось в Москву. Известный любитель книжной премудрости, Иван Грозный библиотеку изрядно пополнил, а в 1570 году пригласил для перевода старинных книг протестантского пастора из Дерпта Иоганна Веттермана. Последний, как свидетельствует «Ливонская хроника» Франца Ниенштедта (XVI век), говорил, что книги «Либереи», «как драгоценное сокровище, хранились замурованными в двух сводчатых подвалах».

Исчезновение библиотеки Ивана Грозного обычно относят к периоду после 1571 года, когда государь «удалился от мира» в Александровскую слободу. С тех пор богатейшее книжное наследие властителей Константинополя и России ищут уже четыре столетия. В 1718 году пономарь Конон Осипов пытался добраться до подземелья с манускриптами через потайной подземный ход из Тайницской башни. В конце XIX века поисками «Либереи» занимался директор Исторического музея князь Николай Щербатов. В 1933 году с разрешения комендатуры Кремля раскопки были продолжены советскими археологами. В 1935 году по непонятным причинам поиски были приостановлены, хотя появились проблески надежды: специалисты обнаружили белокаменный ход под Кремлем из угловой Арсенальной башни через среднюю Арсенальную башню до Арсенала…

Секрет таинственной московской «Либереи» до сих не разгадан. Может, повезет энтузиастам-археологам в XXI веке…

1.3. Культурные пересечения Эдинбурга и Москвы

А теперь отвлечемся от главных архитектурных достопримечательностей Эдинбурга и Москвы. Вот еще целый ворох жемчужных культурных пересечений обеих столиц.

Оба города стали сценической площадкой для героев двух самых главных, пожалуй, мистических романов ХХ века. С конца 1920-х годов вплоть до своей смерти (1940 г.) Михаил Булгаков писал свой феерический роман «Мастер и Маргарита», персонажи которого органично существуют и перемещаются по знакомым адресам российской столицы. В Эдинбурге в период с 1990 по 1997 гг. Джоан Роулинг написала книгу «Гарри Поттер и философский камень» — первый из серии романов о юном волшебнике. Основанное в 1628 году учебное заведение Джорджа Хериотта для детей-сирот в центре столицы Шотландии вдохновило писательницу на создание образа школы колдовства «Хогвартс», где учился магическому мастерству главный герой романа.

Московские мастера сцены и музыканты не раз становились участниками крупнейшего на планете Эдинбургского международного фестиваля искусств. В 2012 году «Лаборатория драматического искусства» Дмитрия Крымова показала здесь спектакль «Сон в летнюю ночь» по комедии Уильяма Шекспира и завоевала единственную награду фестиваля в категории «сценические искусства» — премию The Bank of Scotland Herald Angel. В 2016 году на театральных площадках Эдинбурга свою интерпретацию шекспировской пьесы «Мера за меру» показал Московский драматический театр им. Пушкина. В том же году музыканты Российского национального оркестра исполнили для эдинбургских любителей классики Концерт №25 для фортепьяно с оркестром В. Моцарта, отрывки из оперы М. Мусоргского «Сорочинская ярмарка» и Вторую («Малороссийскую») симфонию П. Чайковского.

Есть примечательный факт и для любителей cinématographe. В Эдинбурге и Москве жили и работали два актера, сыгравшие в кино роли двух самых знаменитых агентов спецслужб.

Уроженец Эдинбурга Томас Шон Коннери (1930 — 2020) стал первым и самым популярным исполнителем роли британского секретного агента Джеймса Бонда. А кассовые сборы первых пяти фильмов об агенте 007 (от «Доктора Ноу», 1962 г. до «Живешь только дважды», 1967 г.) собрали в мировом прокате (с учетом инфляции и в пересчете на 2005 г.) 3,2 млрд. долл. США. Шон Коннери за эту роль получил звание «сэр» и на церемонии, состоявшейся в Эдинбурге в июле 2000 года, был посвящен в рыцарское звание королевой Елизаветой II. Примечательно, что сакраментальная фраза: «Бонд, Джеймс Бонд» (Bond. James Bond) вошла в список «100 самых известных фраз Голливуда», сформированный Американским институтом кинематографии в 2005 году. Она заняла 22 место. А цитата из Бондианы: «Мартини. Взболтать, не перемешивая» (A martini. Shaken, not stirred) — на 90-м.

В августе 1973 года по Центральному телевидению был показан 12-серийный фильм о советском разведчике Исаеве-Штирлице «Семнадцать мгновений весны» с Вячеславом Тихоновым в главной роли. Фильм собрал беспрецедентную аудиторию — 80 млн. телезрителей, то есть фактически треть населения Советского Союза. После этого ошеломляющего успеха фильм показывали по ТВ множество раз: «„Штирлиц идет по коридору“, „А вас, Штирлиц, я попрошу остаться“, „Цветочная улица, дом 9“, „Истинный ариец. Характер нордический, выдержанный. Беспощаден к врагам рейха…“ и еще десятки фрагментов мог не слышать разве только тот, кто не включал телевизор больше 40 лет» (из статьи Арины Бородиной «12 лет из телевизионной жизни Штирлица», 09.08.2013 г.).

Так много рельефных сходных черт, что астрономы-выдумщики, похоже, могли бы попытаться сравнить Эдинбург и Москву с живописным созвездием Близнецов. Попробуем пойти дальше по пути, прочерченном фантазией знатоков звезд и галактик. В прямоугольнике далеких светил-двойников, лежащим перпендикулярно Млечному Пути, наиболее яркие звезды — Поллукс («кулачный боец») и Кастор («кучер»). Чем не отдаленные от нас на 34 и 45 световых лет соответственно своеобразные звездные символы Шотландии и России?

Горцы Каледонии с древних времен слыли наиболее бесстрашными (а в рукопашном бою — даже свирепыми) воинами Европы. Существует легенда, что скотты, предки шотландцев, служили в личной охране Понтия Пилата. Позже, во времена Средневековья их нанимали в элитные армейские подразделения монархи Франции, Польши и германские князья. За килты, длинные волосы их прозвали «адскими леди», хотя это неофициальное название носило, пожалуй, несколько обидный оттенок. Не будь этих бойцовских качеств, шотландцы вряд ли бы сумели пять столетий противостоять натиску англичан в борьбе за свою независимость. Англосаксы, похоже, навсегда запомнили стойкость копейщиков и меченосцев из Эдинбурга и Глазго, которые строились в неприступные круговые терции-шилтроны и отражали все атаки английских рыцарей.

С Поллуксом попадание, похоже, в центр мишени, но, при чем здесь Кастор и Россия? Не забудем, однако, что знаменитая русская тройка, управляемая кучером (ямщиком), это один из самых известных символов России. Провидческая гоголевская фраза «Русь, куда несешься ты?» таит в себе и бешенную скорость коренника с пристяжными, и глубинное русское беспокойство: действительно, куда? Быстроту и лихость этого оптимального для восемнадцатого-девятнадцатого столетий способа перемещения отметил еще А. Пушкин в своем дневнике, рассказав об одном комичном случае: как-то раз князь Григорий Потемкин дал приказ отправить своего курьера с донесением Екатерине II. Ямщик так гнал рысаков так, что шпага курьера отстукивала ритм по верстовым столбам, как по забору… Тройка не имела аналогов в других странах. И когда впервые появилась на Всемирной выставке (в Лондоне, в 1911 году), удостоилась первой премии.

Глава 2. «Мчится вихрь издалека…» (встречные ветра пассионарной энергии)

2.1. Когда ураган приносит очищение

У поэта Николая Огарёва есть такие строки: «Мчится вихрь издалека́, // ветер гонит облака; // Облака — как одурели — // Мчатся по небу без цели» (из стихотворения «Вихрь»).

Кажется, на первый взгляд, эти слова — о природных явлениях, и только. Однако, если задуматься, описание вихрей вполне могут, пожалуй, быть приложимы — не поверите — и к историческим процессам. Только речь здесь может идти, похоже, не о завораживающей турбулентности воздушных потоков, а о встречных сокрушающих ветрах пассионарной энергии. Вот только в строках поэта облака летят по небу без всякого целеполагания, а у неодолимого по мощи движения людских масс, возглавляемых дерзкими и азартными лидерами, целей немало. Одна из стержневых — очищение, освобождение от прогнивших уже традиций и представлений, подобно вырубке участка старого леса для последующей посадки дружного соснового молодняка.

А вот давайте посмотрим…

Несокрушимые легионы римлян в начале первого тысячелетия н.э. покорили практически половину Европы, да еще и северную часть Африки с Иудеей вместе. Принося с собой безупречного для тех времен качества мощеные камнем дороги, уникальные технологии возведения с помощью бетона акведуков и многоэтажных зданий, а также водопровод, центральное отопление, первые газеты и курьерскую службу.

Не так уж долго ждала неподкупная Клио и встречного движения. Несколько столетий спустя с востока на величавый Рим двинулись полчища гуннов и германских племен (готов, вандалов, франков и т.д.). Кочевники-гунны озадачили южан с берегов Тибра штанами и сапогами. Но особенно — тремя своими главными новациями: твердым седлом с деревянными вставками, стременами и небольшим сложносоставным луком. Седло и стремена дали опору воину, а легкий, но эффективный лук позволял вести стрельбу прямо с коня. Римским красавицам пришлись также по вкусу филигранные ювелирные изделия (застежки, пряжки и т.п.), изготовлением которых так славились германцы.

Не уступая римским легионерам в непомерных амбициях, в 12 — 13-х веках засобирались в Иерусалим освобождать Святую землю железнобокие крестоносцы из Западной Европы. Из технических новинок (не применяемых еще турками и арабами) у них были разве что смертоносные арбалеты, зато храбрости (вспомним Ричарда Львиное Сердце) и готовности отдать свои жизни за веру Христову было предостаточно.

Впрочем, всадники с огромным крестом на плащах показали Востоку не только пример религиозного рвения и экономических новаций (реализованная тамплиерами система векселей с разветвленной паутиной отделений от Атлантики до Дуная действовала тогда, думается, не хуже нынешней финансовой конструкции Евросоюза). Парадокс, но основные действующие лица Крестовых походов — злейшие враги мусульман, оказались и их главными спасителями: «В 1254–1260 годах крестоносцы ударили в спину монголам во время их великого похода против арабов. Во многом именно это спасло всю мусульманскую цивилизацию от полного уничтожения. И если бы не крестоносцы, вполне возможно, ислама бы сейчас не было» (из статьи священника Георгия Максимова «Стереотипы представления о крестовых походах», 21.12.2006 г.).

Встречный обжигающий «хамсин» (восточный ветер из аравийских пустынь), принес в Западную Европу ответный завоевательный натиск воинов-мусульман. Сначала в конце XII века войска султана Египта и Сирии Саладина отбросили крестоносцев из Палестины и освободили Иерусалим. Затем армии турок-османов, возглавляемых поочередно Баязетом (XIV в.), Мехмедом II (XV в.), Сулейманом Великолепным (XVI в.) захватили территории Болгарии, Греции, Сербии, Венгрии и город Константинополь.

Конечно, вряд ли возможно присвоить этому пассионарному завоевательному вихрю положительный знак, однако исторические факты говорят и о позитивной стороне тогдашних контактов Запада с Востоком. Рыцари-европейцы открыли для себя неизведанные культурные пласты просвещенного Востока. Вместе с пряностями и благовониями, изысканными тканями (дамаст, муслим, атлас), возвратившиеся в Европу паладины привезли с собой новейшие достижения математики (арабские цифры, десятичные дроби, извлечение корней) и медицины (теория кровообращения, практика наложения швов, хирургические эндоскопы). После походов на Святую землю на Западе появились ветряная мельница и водяное колесо, почтовые голуби и изогнутая сабля.

Иные пассионарные вихри закручивались с Востока на Запад и в обратном направлении исключительно за счет непомерной пассионарной решительности выдающихся личностей. Не стоит, впрочем, заблуждаться, что эти уникальные индивиды были рыцарями без страха и упрека. Страха во времена их активного перемещения по земному шару хватало, и даже с избытком, да и упреки порой были больше схожи с многочисленными стонами и стенаниями.

Неимоверное количество открытых картонных коробок с оловянными солдатиками (пешими, конными, в азиатских халатах-доспехах, казацких кольчугах с мощными пластинами-зерцалами на груди, белых гимнастерках и кепи с полотняными назатыльниками — на арабский манер), взрывы петард и хлопушек — только всё это по-взрослому — вот фантасмагорическая картина этих описываемых ниже пассионарных потоков.

Первый, и самый, пожалуй, самый грандиозный по размаху — лавина монгольских воинов, одетых в «хатангу дегель» (бронехалаты) со шлемами «дуулга» на голове. Их предводитель — великий каган Монгольской империи Чингисхан (1162 — 1227), основатель самой крупной в истории человечества континентальной империи, организовавший завоевательные походы в Китай, Среднюю Азию, на Кавказ и Восточную Европу.

Да, монгольское нашествие принесло много человеческих жертв, однако английский историк Р. Фокс, например, «против того, чтобы оценивать Чингис-хана только как кровавого завоевателя. Если думать так, то „… подлинным памятником монгольскому народу была лишь знаменитая пирамида из черепов с картины Верещагина… Да, пирамида — закономерное основание, но это не полная правда“. Результат не был „чисто негативным“ Доводы Р. Фокса в пользу этого: Чингис-хан задержал упадок азиатских обществ; после завоеваний произошел расцвет культуры в юаньском Китае и Персии; монголы доказали на практике, что они были такими же блестящими организаторами, как и воинами (почта, дисциплина в армии, поощрение торговли, спокойствие границ); наконец, завоевания Чингис-хана внесли „великие изменения в отношениях между Азией и Европой“…» [см. Крычанов 2013, c.310 — 311].

Основным было то, что сейчас многие специалисты называют Pax Mongolica, век мира (1280 — 1360 гг.) между теми народами, которые находились под властью завоевателей из монгольских степей. Длившийся восемь десятилетий мир позволил вновь открыть торговлю на Шелковом пути между Китаем и Европой. Монгольская администрация обеспечила безопасность перемещения товаров, создание эффективных почтовых станций и остановок для отдыха, внедрение использования бумажных денег. По этому торговому пути пришли в Европу уникальные технологии: производство бумаги, полиграфия, изготовление пороха. Купцы, паломники, ученые принесли с собой на Запад множество религиозных и культурных идей. По словам историка Ма Дебина, Шелковый путь был своеобразным плавильным котлом, спасительным кругом Евразийского континента.

Следующий герой нашего рассказа поневоле стал участником большой политической игры. Однако не покорной пешкой, как в молниеносном шахматном гамбите, но и не королём (их немного в пространстве, обозреваемом взглядом Клио), а удалым офицером, одетым не в щеголеватый мундир, а в двойную кольчугу (подарок русского самодержца) с упомянутыми уже пластинами-зерцалами на груди.

Не угадали еще, что за персонаж? — тогда всё по порядку. В 1583 году английская королева Елизавета направила ко двору Иоана Грозного посла Дэвида Боуна с просьбой разрешить английским купцам заходить во внутренние реки Московского государства — Печору и Обь. На эту просьбу Иван IV ответил категорическим отказом, тем самым сорвав планы англичан найти водный путь через Ледовитый океан и реки Урала и Сибири для торговли с Китаем. А чтобы не потерять контроль над землями, расположенными за Уральским хребтом, российский государь пожаловал их богатым купцам и промышленникам Строгановым с разрешением формировать на свои средства дружины казаков, посылать их в Сибирь и строить там крепости.

Тут и пригодились ратные навыки нашего героя, оцененные предпринимателями Строгановыми. Человек редкого ума и бесстрашия, казачий атаман Ермак Тимофеевич (1532 — 1585) ввязался, казалось бы, в совершеннейшую авантюру: с отрядом из восьмисот человек захватить земли в Западной Сибири, надзираемые татарским ханом Кучумом, войско которого насчитывало свыше 10 тысяч человек. Однако случилось невероятное: всего за 7 месяцев, с мая 1582 года, пройдя с боями Тобол, Долгий яр, Карачин-городок, Чувашский мыс, дружина Ермака разгромила все ханские отряды, в ноябре заняла столицу ханства — город Кашлык. Летом следующего, 1583 года дружина Ермака с такой же быстротой и упорством продвигалась дальше, вглубь Сибири, покоряя татарские городки и улусы по рекам, и взяла остяцкий город Назым.

Об этой беспримерной по стремительности воинской компании известный писатель и историк XIX отзывался так: «Рассмотрев беспристрастно покорение Сибири казаками, найдешь его еще удивительнее, еще чудеснее завоевания Америки Пиззаром и Кортесом. Правда, огнестрельное оружие и устройство войска делали решительный перевес на сторону казаков, которых дикие также сначала почитали за непобедимых и бессмертных. Но очарование это умалялось по мере их приближения к столице Сибири, ибо, как известно, Кучум защищал ее пушками. Итак, убийственное действие и гром пороха не были главной причиной дивных побед Ермака, а главная причина оных заключалась в личных его доблестях и мужестве его сподвижников» (из книги Павла Свиньина «Ермак, или Покорение Сибири»).

Помогли изощренному в ратных делах казацкому атаману и новации в воинском деле. Ермака по праву называют родоначальником первой морской пехоты, которая тогда называлась «струговой ратью». Татарские военачальники никак не ожидали от русских отрядов эффектно применяемого способа передвижения по сибирским рекам на маломерных судах и умения атаковать и вести стрельбу со своих кочей, или стругов. Ханскими воинами делались даже попытки перегораживать реки железными цепями, но и это не смогло остановить стремительные маневры казацких судов. Два столетия спустя многие находки Ермака в воинской тактике успешно применял другой знаменитый полководец, прославившийся взятием Измаила и переходом через Альпы, — Александр Суворов.

После разгрома отрядом Ермака войск хана Кучума и стремительного продвижения российского влияния за Урал стратегические планы англичан на получение контроля над малозаселенными сибирскими землями были обречены. Основанные казаками в Западной Сибири остроги с конца XVI века стали превращаться в города (Тюмень, Тобольск, Сургут и др.). А в XVII веке на карте Российской империи появились уже города, расположенные в Восточной Сибири: Томск, Красноярск, Якутск, Иркутск, Чита, Охотск. К концу семнадцатого столетия численность русских в Сибири превышала суммарную численность её разноплеменного местного населения.

При этом, заметим, в отличие от американских индейцев, имевших на начальном этапе испанской колонизации крупные государственные формирования (Империя инков, Ацтекская империя), многочисленные сибирские народы не имели государственности. И если социум ацтеков и инков имел все признаки раннефеодального общества, то народы Сибири находились еще на уровне родоплеменного строя. Как отмечают многие историки, в основном именно поэтому русская колонизация обширных земель восточнее Урала, в отличие от испанской и португальской колонизации Центральной и Южной Америки, не стала катастрофой для коренных народов Сибири и Дальнего Востока, а дала мощный толчок для их цивилизационного развития.

Следующий мощнейший пассионарный вихрь из России начал движение на Восток три столетие спустя и гораздо южнее — в плодородные оазисы и засушливые пустыни Средней Азии. Именно там, как и в Сибири, опять столкнулись интересы России и Англии, которая рассматривала русскую колонизацию региона как потенциальную угрозу своему господству в Индии. Ко второй половине XIX века Россия уже не могла терпеть разбойничьи набеги с юга, которые наносили существенный урон торговым связям со странами Востока.

Была и еще одна веская причина: «Российское государство предприняло попытку разделаться с центром работорговли в Средней Азии. Хивинское ханство в течение полутора веков было рынком сбыта русских невольников. Со времен Екатерины II из бюджета выделялись огромные деньги для выкупа своих подданных из азиатского плена. Русские рабы ценились очень высоко, потому что считались самыми выносливыми и сообразительными работниками. А за красивую молодую женщину иногда давали до 1 тысячи рублей, что было по тем временам колоссальной суммой» (из статьи Артема Куртова «Подвиги „белого генерала“. История побед военачальника Михаила Скобелева» // «АиФ. Санкт-Петербург», 09.09.2015 г.).

Поход русской армии в Среднюю Азию проходил в тяжелейших условиях: неимоверная жара в песчаных пустынях, редкие источники воды, ожесточенное сопротивление местных воинских формирований. Успехи были скромные, Россия увязала в туркестанской компании, как в зыбучих барханах. И понадобился военачальник нового типа, который бы применил нешаблонную тактику, поднял боевой дух русских солдат и укрепил их веру в победу.

И такой человек нашёлся. Михаил Скобелев (1843 — 1882), прекрасно образованный офицер (владел восьмью языками), выпускник Николаевской академии генерального штаба был словно рожден, что удивлять своей отвагой и полководческими талантами и врагов, и сослуживцев.

Первое боевое крещение двадцатидевятилетний офицер получил во время похода на Хиву весной 1873 года: «В ходе стычек с неприятелем Скобелев получил пять ран, нанесенных пикой и саблей. С отрядом он продвинулся по пустыне 730 верст и без боя взял Хиву. Сразу же было освобождено более 25 тысяч рабов» (Там же).

Затем его карьера развивалась стремительно, а многие его решения весьма озадачивали воинских начальников: «Скобелев не боялся лично производить разведку на вражеских территориях. Он переодевался в одежду простолюдинов и отправлялся на вылазки. Так он заслужил свой первый Георгиевский крест, когда подробно изучил маршрут среди враждебных туркменских племен. Позже он так же ходил в Константинополь, изучая подготовку османских войск к обороне города. Современники признавались, что все свои награды и отличия полководец получал не по протекции, а с боем, личным примером показывая солдатам, как нужно воевать. В 1875 году войска Скобелева разгромили 60 тысячную армию Кокандских повстанцев, их численность в 17 раз превышала количество русских войск. Несмотря на это, противник был разбит наголову, наши потери составили шесть человек» (Там же).

Военные успехи М. Скобелева были так значительны, что в возрасте 32-х лет он был удостоен звания генерал-майора. Уже тогда обожавшие своего командира солдаты стали складывать о нём легенды: «Одетый в белый мундир, на белой лошади Скобелев оставался целым и невредимым после самых жарких схваток с противником (он постоянно внушал себе и другим, что в белой одежде никогда не будет убит). Уже тогда сложилась легенда, что он заговорен от пуль. За свои подвиги в Кокандском походе Скобелев был награжден орденами святого Георгия 3-й степени и святого Владимира 3-й степени, а также золотой саблей с надписью „За храбрость“» (из статьи Александра Широкорада «Легенда о „белом генерале“» // «Независимая газета», 03.10.2008 г.).

Позже, в годы Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, самый неординарный военачальник Туркестанского похода прославился как освободитель Болгарии, а болгарский народ считает его национальным героем.

Многие историки склонны считать М. Скобелева личностью уникальной: «В чём секрет необыкновенной популярности Скобелева? Казалось, что после Наполеоновских войн прошли времена героев-исполинов, которые, если нужно, способны горы сворачивать. Ореол романтики у полководцев перехватили революционеры. А Скобелеву в народной памяти удалось встать в один ряд с Румянцевым, Суворовым, Багратионом. Он был гением наступательной войны. Его сподвижник и бессменный начальник штаба Куропаткин вспоминал: „В день боя Скобелев каждый раз представлялся войскам особенно радостным, весёлым, симпатичным… Солдаты и офицеры с доверием смотрели на его воинственную красивую фигуру, любовались им, радостно приветствовали его и от всего сердца отвечали ему „рады стараться“ на его пожелания, чтобы они были молодцами в предстоящем деле“» (из статьи Арсения Замостьянова «Белый генерал» // «Литературная газета», 06.11.2013 г.).

Но вернемся к Туркестанскому походу. Русских солдат в белых гимнастерках и кепи с полотняными назатыльникам для защиты от палящего солнца никак не назовешь ангелами в белоснежных одеждах. Завоевание Средней Азией было сопряжено с жертвами и насилием, как во всяких войнах.

Но, думается, положительные последствия этого явления все-таки перевешивают на весах истории имеющиеся отрицательные. В Средней Азии был создан единый хозяйственный рынок, и была обеспечена безопасность на торговых путях. К городам и оазисам региона были проложены железные дороги: в 1899 году — Среднеазиатская, в 1906 году — Оренбургско-Ташкенская, в 1916 году — Ферганская и Бухарская. Началась добыча полезных ископаемых. В сельском хозяйстве стали культивироваться новые отрасли: свекловодство, виноделие, пчеловодство, картофелеводство. Российское правительство запретило в Средней Азии рабство (были освобождены 10 тысяч рабов).

Уже несколько десятилетий стало немодным приводить цитаты из трудов классиков марксизма-ленинизма. Но сейчас это, пожалуй, будет уместным. Ф. Энгельс в письме К. Марксу так описывал продвижение России в Азию: «Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку… Господство России играет цивилизаторскую роль для Черного и Каспийских морей и Центральной Азии, для башкир и татар» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс, «Полное собрание сочинений», том 27, стр.241).

2.2. «Шотландец Джонни хоть куда // Был воин, он пошел…» (мужчины в клетчатых килтах на службе Российской империи)

Продолжая рассказ о встречных ураганных ветрах пассионарной энергии, пора, похоже, спросить у Клио, не забыла ли она о таких колоритных мужчинах в клетчатых юбках (они их называют — «килты»), как горцы Шотландии?

Вот где энергии — хоть отбавляй! Стойкие к бурям и штормам (все-таки это северная часть Британских островов), яростные в сражениях за независимость (а посягательств на нее было немало), они не покорились даже Римской империи: «Не сумев подчинить Каледонию {древнее название Шотландии}, легионы отгородились стенами Адриана и Антонина. Помните Стену, „одичалых и ворон“? С некоторыми преувеличениями атмосферу той эпохи автор „Игры престолов“ Джордж Мартин передал довольно точно» (из статьи Алексея Костенкова «Свободу Шотландии, или как пятивековая история борьбы связала шотландцев и англичан», 04.02.2019 г.).

Затем 417 лет (начиная с династического кризиса 1290 года до 1707 года, когда был подписан «Акт об унии») длилась непримиримая борьба шотландцев с англичанами за свой суверенитет. Да, они потеряли независимость, но сражались достойно. Чего стоит одна битва на Стерлингском мосту в сентябре 1297 года, когда шотландские воины нанесли поражение английской армии, хотя у последней было преимущество по кавалерии в три раза, а по пехотинцам — в полтора раза. Английские летописцы писали потом, что основная причина неудачи — в непредвиденной шотландской новации: четырехметровых пиках, но дело, пожалуй, в другом сюрпризе — бесстрашных сердцах патриотов.

«Плетью обуха не перешибёшь» — поговорка исконно русская, но итоги противостояния шотландцев и англичан описывает, пожалуй, вполне сообразно. Как отражают их и эти строки знаменитого шотландского поэта XVIII века: «Шотландец Джонни хоть куда // Был воин, он пошел // Служить английскому двору // За деньги и за стол» (из стихотворения Роберта Бёрнса «Джонни шотландец»). Были послушные судьбе, но нашлись и те, кто не привык сгибаться в неизбежных поклонах новым хозяевам. Дорога таким бескомпромиссным, похоже, была одна — прочь из родной земли.

В ходе бескомпромиссной борьбы с англичанами за свою независимость самые родовитые и сведущие в ратном деле шотландцы формировали боевые подразделения, наносили противнику чувствительные удары, а случае поражения вынуждены были покидать отечество. И тогда был один путь — в наемники.

Самым главным армейским работодателем шотландцев в Средние века была Франция. Направленный против общего врага — Англии, этот многовековой военный блок Франции и Шотландии вошел в историю, как «Старый союз». Один из главных действующих лиц этого военного действа — шотландский граф Бьюкен. В 1421 году небольшая шотландская армия численностью 5 000 человек под его командованием под местечком Боже в Западной Франции одержала победу над английскими войсками, возглавляемыми герцогом Кларенсом — родным братом короля Генриха. Решающий перевес был достигнут, когда по приказу Бьюкена тридцать отборных шотландских лучников захватили единственный мост через реку Куэнон и некоторое время мужественно сдерживали натиск тяжеловооруженной английской конницы. После этого сражения граф Бьюкен получил в награду от дофина жезл главного коннетабля Франции, и это фактически означало, что он стал главнокомандующим всеми войсками французского принца.

Примечательно, что на страницах огромного свитка, написанного рукой непредвзятой, и, одновременно, непредсказуемой Клио, есть и страницы, посвященные незримому соперничеству шотландцев и швейцарцев за право называться лучшими солдатами Европы.

Вплоть до одного из летних дней 1559 года фортуна была на стороне шотландцев. Однако неуемный азарт французского короля и неудачный удар копьем решили дело не их пользу…

Начиналось соперничество шотландских и альпийских горцев с большого преимущества первых. В 1440 году французский король Карл VII учредил особое подразделение телохранителей — сотню шотландских конных жандармов, которая была прозвана «Сто шотландских копий». Полторы сотни лет шотландские гвардейцы короля действовали не только на полях сражений, но и в качестве советников и дипломатов. В состав подразделения телохранителей набирались воины из знатных семейств Шотландии — Кокбернов, Каннингемов, Гамильтонов, Монтгомери, Синклеров и Стюартов.

Но уже в 70-е годы XV века Людовик XI создает 2-ю и 3-ю французские роты телохранителей, а затем дополняет шотландскую гвардию, являющейся полностью кавалерийской, ротой пехотинцев под названием «Сто швейцарцев», начинающих приобретать к тому времени статус одних из искусных воинов европейского континента. Похоже, по этой же причине, в 1506 году папа римский Юлий II создал пехотное подразделение из 150 швейцарцев, до сих пор остающейся единственным видом вооруженных сил Ватикана.

Шотландская гвардия по-прежнему оставалась основным ядром подразделения телохранителей французского короля, но её политическое влияние на дворцовое окружение монарха стало ослабевать. Положение бесстрашных горцев осложнил трагический случай, произошедший с королем Генрихом II. С 28 по 30 июня 1559 года возле Турнельского дворца в Париже проходил рыцарский турнир, посвященный заключению Като-Камбрезийского мира, положившего конец военному противостоянию Франции и Испании. На второй день состязания Генрих II, потерпевший неудачу в конном поединке с капитаном шотландской гвардии Габриэлем де Монтгомери, потребовал от графа реванша. Гвардеец, заметив взвинченное состояние короля, отказался. Но Генрих настаивал. Во время поединка забрало королевского шлема сдвинулось, и, когда бойцы поравнялись друг с другом, обломок копья Монтгомери попал в монарху в правый глаз. Теряя сознание, король попросил свое окружение не обвинять гвардейца в умышленном убийстве, сказав, что виноват в случившемся был он сам. Через десять дней король скончался, а Монтгомери был отстранен от службы и уехал на родину.

После несчастного случая с Генрихом II, уже при Карле IX в 1563 году произошли кардинальные изменения в службе охраны. Ядро придворной гвардии состояло теперь из двадцати рот фламандцев (по 100 человек) и трех рот швейцарцев (по 200 человек). Однако отметим, что вплоть до отречения от престола в 1830 году последнего из старшей ветви Бурбонов, личные покои французских монархов охраняла именно шотландская гвардия.

Незаурядные воинские навыки, храбрость и предприимчивость шотландцев во все времена ценили и в России: «Зарождение контактов между народами северной части Британского архипелага и жителями восточнославянских земель относится к XI—XIII вв. Для этого времени характерен миф о „родстве“ скоттов и скифов; источники фиксируют посещение кельтскими миссионерами восточнославянских земель; воинскую службу в дружине князя Ярослава I Мудрого оркнейского ярла Рёнгвальда I; династические связи Рюриковичей с королевским домом Шотландии. В XIII в. связи между шотландцами и русскими временно прерываются, возрождаясь на новом рубеже: ХV-ХVI в. В XVI в. превратности Ливонской войны приводят наемных шотландских солдат и офицеров сначала в плен, а затем на ратную службу могущественного московского государя. Повелением Ивана Грозного шотландцы расселяются в окрестностях царской столицы, вместе с английскими купцами закладывая основу британской общины, существовавшей в Москве до начала XX в. и окончательно распавшейся уже в советское время — в 1920 году» (из автореферата диссертации Олега Ноздрина «Шотландцы в России конца XV — начала XVIII веков», 21.09.2001 г.).

Не преуменьшая успехи шотландских эмигрантов в торговой сфере и дипломатии, необходимо отметить все-таки, что наиболее «многочисленной профессиональной категорией „российских шотландцев“ были „ратные люди“. Начиная от пленных, перешедших на службу к Ивану IV (ок. 1573 г.), иностранцы постоянно фиксируют присутствие шотландских наемников в царском войске. В середине 10-х — конце 20-х гг. XVII вв. основным формированием шотландских солдат и офицеров являлась „шкотцкая рота бельских немец“. В годы Смоленской войны 1632—34 гг. значительную часть офицерского корпуса московской армии составляли шотландцы, находящиеся под командованием полковника (позднее — генерала) А. Лесли. В конце XVII — XVIII вв. среди наиболее известных „шотландских военных России“ — П. Менезий, П. Гордон, И. Чамберс, Я. и Р. Брюсы, Я. Кейт, В. Фермор, С. Грейг, и др. Будучи одной из старейших, шотландская военная эмиграция не только опередила формирование в России национальных воинских контингентов ряда других народов, но и нередко брала на себя руководство общими силами иноземцев, выступая через своих лидеров представителем всех „немцев“ перед лицом царя» (Там же).

В глазах русских привлекаемые к военным кампаниям легионеры из далекой Шотландии имели (помимо отваги и отточенных ратных навыков) и еще одно неоспоримое преимущество. В отличие от поляков или шведов, они не являлись для России «историческими» врагами, с которыми постоянно приходилось вступать в военные конфликты из-за территориальных споров. В связи с этим, даже будучи наемными воинами, шотландские солдаты и офицеры воспринимались как надежные защитники российских интересов.

Однако нельзя сказать, что шотландская диаспора была такой уж многочисленной. В шестнадцатом столетии число шотландцев, приехавших в Россию, составляло около сотни человек. В эпоху Смоленской войны 1632 — 1634 гг. между Русским царством и Речью Посполитой она достигла пикового значения — почти четыре тысячи. Во второй половине XVII века опять снизилась до нескольких сотен человек. Несмотря на такие колебания, шотландские эмигранты в течение этих двух столетий уверенно входили по численности в десятку иностранных диаспор, проживающих на территории России.

Во времена царствования Петра I, в начале XVIII века дворянство Российской империи, в отличие от представителей боярских родов в предыдущие столетия, стало без предубеждений принимать в свои ряды представителей шотландских знатных семейств Бальменов, Ферморов, Рамсеев, Дугласов, Брюсов и Огильви.

Но состав шотландской диаспоры пополнялся не только за счет родов с древним генеалогическим древом. Приезжали представители и более низких сословий. Лекари и торговые люди, «солдаты удачи» и оружейных дел мастера, да и просто авантюристы прибывали в Москву и другие крупные российские города в поисках лучшей доли, убегая от религиозной нетерпимости и многочисленных войн, нищеты и бытовой неустроенности. Почти каждый, похоже, хотел сделать на новом месте карьеру, получить стабильный заработок и разбогатеть, а затем вернуться в родную Шотландию «на щите», доказав соотечественникам, что он чего-то стоит. Некоторые, как и задумали, возвращались к диким шотландским скалам, но большинство из них оставались, пускали корни, полюбив эти русские просторы и приютившую их страну.

Отметим, что шотландская диаспора в России сформировалась гораздо раньше, что возникли шотландские поселения в Америке, Австралии и Новой Зеландии. Так что «российский опыт» вполне гармоничной адаптации эмигрантов с севера Британских островов к местным условиям и новой культурной среде, думается, оказался для более поздних волн эмиграции весьма полезным и поучительным.

Конечно, ввиду интеллектуальной подготовки и приемлемого уровня управленческих навыков преимущество для адаптации в новых условиях имели представители шотландского дворянства. С ходу проявив себя на «государевой» службе и на военном поприще, они были отмечены царскими наградами и ощутимыми привилегиями. Уже в семнадцатом столетии регистрируются правительственные документы, подтверждающие наделение шотландских эмигрантов поместными землями (Гамильтоны и Лермонты), передачи им патентов на отдельные виды деятельности (к примеру, семилетняя привилегия для военного инженера Александра Краферта на производство поташа). С XVIII века привычными становятся грамоты о возведении в дворянское достоинство, пожаловании графского или баронского титула (взять хотя бы одного из сподвижников Петра I Якова Брюса или придворного банкира времен царствования Екатерины II Ричарда Сутерланда).

Вместе с тем, новоприбывшим из далекой Шотландии дворянам тяжело было тягаться по социальному статусу с верхами московской аристократии: «Дворцовые разряды ХVI-ХVII вв. отказывают им в праве находиться среди окольничих и бояр, останавливая карьерные успехи на уровне стольника — достаточно почетном, но, несомненно, занимающем более скромное положение на служебной лестнице, чем первые думные чины. Данные о земельных владениях Р. Данбара, Я. Шава, Ю. Держана, Я. Вуда, П. Гамильтона и т. д., показывают, что большинство указанных шотландцев по своему поместному окладу не дотягивали до положения выборных дворян, и лишь в исключительных случаях некоторые из них, вроде А. Краферта, получали такие имения, как представители более высоких социальных групп господствующего класса. Конечно, иноземцы могли расширять имения (в результате купли, удачных браков, получения очередных „царских милостей“ и т. д.), как это сделают в XVIII в. Брюсы, благодаря пожалованиям 1708, 1710 и 1722 годов вошедшие в число крупнейших земельных собственников Российской империи» (из автореферата диссертации Олега Ноздрина «Шотландцы в России конца XV — начала XVIII веков», 21.09.2001 г.).