Бесплатный фрагмент - Дядина зрелость. Тряхнём стариной?

Пролог

Это было так давно и так недавно. Пьянящее ощущение полной свободы, возможной только в детстве. Дружба и верность, чему примером были учащие добру книжки. Уверенность в завтрашнем дне, простые удовольствия, полная соблазнов улица и первые сильные чувства. Вне всякого сомнения, трава тогда была зеленее, солнце ярче, а девушки… Да что я вам рассказываю!

Все было сделано в лучших традициях приключенческой литературы. Два молодых джентльмена, Эндрю Троф и Джон Батлер, они же советские школьники Андрей Трофимов и Иван Батурин, вошли в лесок с противоположных сторон, чтобы встретиться в одной, заранее оговоренной точке, у небольшой, старательно выкопанной накануне ямки.

Сойдясь, пацаны какое то время молча разглядывали друг друга. Потом синхронно вытащили навахи, произведенные в поселке Давыдково Горьковской области. Старательно повторяя движения друг друга, каждый из пацанов взял нож в левую руку и, не поморщившись, резанул отточенным лезвием по ладони правой. Одновременно присев, они наклонили пораненную длань над ямкой и дождались, пока несколько капель стекло в землю.

— Как эта наша кровь ушла в песок, так пусть уйдут в прошлое все наши взаимные обиды и недоразумения, — сказал черноволосый.

— И пусть будет покрыт позором тот, кто словом или делом позволит себе вернуться к прошлому и упрекнуть товарища, кто посмеет держать камень на сердце, — продолжил русоволосый, он же Джон Батлер.

Пацаны старательно засыпали ямку землей, используя навахи, выпрямились. Выждав ещё с минуту, протянули руки, соединили их в крепком рукопожатии. Кровь заструилась сильнее.

— И пусть отныне нерушимой станет наша дружба.

— На нашу славу и врагам на погибель.

— И каждый отныне, произнося свое имя, будет мысленно добавлять имя друга.

— Ты для меня теперь — Эндрю Троф.

— А ты для меня — Джон. Просто Джонни Батлер.

Несмотря на боль в порезах, пацаны были счастливы. Они смотрели друг на друга, улыбаясь, они были молоды, сильны, весь мир принадлежал только им.

И много, много лет впереди…

Глава 1

Я читал где-то, что мертвая собака, в отличие от человека, всегда выглядит спящей. Может, и правда, сам не знаю, не проверял. Так или иначе, но благодаря квалифицированным стараниям мастеров похоронно — погребальных дел, Ванек, то есть Батурин Иван Борисович, выглядел в гробу именно спящим. Так и казалось, что сейчас привстанет, потрет лицо ладонями и спросит удивленно у собравшихся людей: «Что это за комедия? Ошалели что ли?» «Ошалели», — было его любимым словечком, еще с детства. Нюансы в произношении отображали самые разные эмоции — от разъяренной, получив в глаз в драке, до восхищенной — одобряя забитый гол, либо меткий выстрел из рогатки.

Собравшихся, кстати, было не так уж много, даже удивительно. Не более десятка человек с Универа, примерно столько же товарищей по партии, несколько друзей детства, в том числе и я, мать и жена, точнее, уже вдова — Марина, не смотря на вуально — скорбный вид, не забывшая о тщательном макияже. Бывшая жена с сыном и супругом. Все. Маловато для столь заметной фигуры. Даже щелкоперов нет. Неужели слухи об обстоятельствах кончины стали уже достоянием широкой общественности.

— А что это за хлыщ нашу вдовушку под локоток держит? — прищурился Серега Иванов. — Не знаешь?

— Без понятия, — помотал я головой, — вероятно, слуга народа какой нибудь. Или прохфессор. Я же с покойным крайнее время пересекался спорадически. Не в курсе его нового круга общения. Или у тебя иначе обстоят дела?

— Да также, — он помолчал с минуту, — мысли есть?

— По поводу смерти? Нет. Для мыслей нужна информация. Вы что-то накопали?

— Не наш отдел занимается. Но по оперативным слухам — чистая бытовуха, несчастный случай на фоне злоупотребления спиртными напитками.

— Без иных вариантов?

— Отрабатывают, конечно, но… Велено особо не рыться и не усердствовать. Сам понимаешь — через месяц выборы. Скандалов никому не надо, особенно начальству.

— Понятно. «Помер Максим, и хер с ним».

— Тебя что-то смущает?

— Да не похоже это на Ваньку. Всегда был умеренным, даже в молодости. Не помнишь, что ли?

— Люди меняются, — пожал плечами Серега.

— Ага.

Грянувший Шопен прервал наш несколько сумбурный диалог. Гроб загрузили в шикарный катафалк, скорбящие потянулись к автобусам.

Северное кладбище, место обретения покоя горожан. Открыто было еще в начале восьмидесятых. За четверть века на нём похоронено свыше двухсот тысяч умерших. Недавно гробокопательское начальство объявило о приостановлении новых захоронений в связи с нехваткой места для могил. Стоя на пронизывающем осеннем ветру, я мысленно вернулся к мучившим меня сомнениям. Иван Борисович прервал свой земной путь из-за того, что, будучи пьян в дымину, утонул в фонтане. Крошечном, декоративном, где курице вода по колено. Успешный ученый, перспективный политик, имевший все шансы избраться в депутаты городской Думы, счастливый муж и отец. Внешне. Что там за этим фасадом — бог весть. Конечно, бывает всякое, но с какой стати Ваньке было так нажираться, да еще тащиться в таком состоянии в скверик за два квартала от дома. Хотя… Мы почти не общались крайние годы. Маринка старательно отваживала от дома друзей и знакомых Ваньки, не принадлежащих к очерченному ею в голове «высшему кругу». Аристократия, ага. В новом, постсоветском издании.

Когда гроб с телом опустили в предназначенную для него яму, я вместе со всеми подошёл к кучке рыхлой земли, бросил горсть. Трезвые, по случаю похорон важного лица, гробокопатели споро засыпали яму, установили временный деревянный крест. В последствии на этом месте, наверное, образуется шикарное надгробие с приличествующими надписями. Помпезное и безвкусное, как большинство в богатых кварталах. Кто то говорил речи, кто то утешал заплакавшую, наконец-то, вдову. Бывшая жена с Ванькиным сыном и новым мужем уехали первыми, я и словом не успел с ними перемолвиться. Затягиваясь очередной сигаретой, я снова и снова пытался сосчитать, сколько уже моих друзей и знакомых переместилось сюда, в эту обитель спокойной скорби. Все время сбивался.

— Хорош курить, всё уже в автобусе, — Серёга в своей обычной манере подкрался незаметно, как призрак, — на поминки пойдешь?

— Разумеется, — кивнул я.

В просторной, шикарно обставленной пятикомнатной квартире место нашлось всем скорбящим. Было много речей и добрых слов. Покойному воздавали должное за его человеческие и профессиональные качества, сожалели, что он так рано покинул наш мир, при этом искусно обходя все обстоятельства ухода. Я молча опрокидывал рюмку за рюмкой, не чувствуя вкуса и не пьянея. Несмотря на ультрасовременный ремонт, взгляд мой постоянно натыкался на знакомые с детства детали интерьера. Вот в этой нише стоял диван, на котором мы с Ванькой в шутку боролись, играли в солдатиков и машинки. Либо просто сидели, восхищённо просматривая первые видеофильмы. Брюс Ли, молодой Шварценеггер, Сталлоне, Чак Норрис. Герои легко побеждали злодеев, виртуозно махали конечностями, и все на экране было предельно ясно. Плохой проигрывал, хороший побеждал, попутно переводя бабушку через дорогу и вытирая слезинку ребенку.

Огромная прихожая — тут мы по очереди катались на редкой по тем временам игрушке — детской механической машине. Я пригляделся внимательнее. Ага, всё равно заметно. Это я много лет назад на спор сносил мешающий нам разворачиваться угол стены, используя для этих целей молоток и гантели Ванькиного отца. Мать покойного, Светлана Ивановна, или просто тетя Света, устроила нам тогда знатный нагоняй. Большая лоджия — в свое время заваленная лыжами, санками, клюшками. Там же хранилась специальная Ванькина «счастливая» палка для сбивания банок. Люстра в столовой — лет в пятнадцать, решив покрасоваться перед девчонками, Ванька пытался открыть шампанское «по-гусарски», но не справился, сшиб вылетевшей пробкой одну из ламп. Мы тогда долго хохотали…

Я ходил по квартире, натыкаясь на людей и вгоняя себя, неизвестно зачем, в вовсе уж лютую тоску. Заметив, что мать Ваньки прошаркала, сопровождаемая сиделкой, в свою комнату, я направился туда же.

— Это ты, Андрюша, — подслеповато взглянула на меня старушка, — заходи, я как раз хотела с тобой поговорить. А ты, Ксюшенька, погуляй пока.

Сиделка, не прекословя, вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Я присел рядом, обнял худенькие плечи бывшей балерины, помолчал.

— Не дай Бог тебе такого, увидеть, как дети раньше тебя уходят на тот свет, — всхлипнула она, — неправильно это.

— Держитесь, тетя Света. Все там будем рано или поздно, — изрёк я банальную истину.

— Будем, — кивнула она, — вопрос только, как нас встретят там, какой счёт предъявят. Ваня в последнее время совсем редко со мной говорил. Все некогда ему, все дела и заботы. Твои то как родители? Живы — здоровы?

— Нет. Лет десять, как умерли уже.

— Ох, Андрюша, прости старуху неразумную. Не знала я. И не сказал ведь никто.

— Ничего страшного, Светлана Ивановна, не переживайте.

— Прости, — повторила она, — продолжая скорбно покачивать седой головой.

— Вы хотели о чем — то поговорить, — напомнил я.

— Да, — она вытерла скомканным платочком слезы, вздохнула. — Ты сам-то веришь, что сын мой мог так умереть?

— Да как вам сказать, — вопрос оказался неожиданным, несмотря на мои собственные размышления.

— Не юли! — строго приказала старушка, — говори, как есть.

— Сомнения имеются.

— Вот! Он, конечно, непутёвый был, с женщинами своими совсем запутался, прости его, Господи, но вот с алкоголем никогда проблем не имел. Всегда воздержан был, умел себя контролировать.

— Вот и у меня те же мысли возникли, — отделался я обтекаемой фразой.

— Опять дипломатию разводишь! Думаешь, выжила из ума старуха, заговоры везде мерещатся.

— Да что вы, тетя Света. Ничуть не бывало. Я же говорю — помню, как Ванька ещё в молодости себя блюл. Мы-то шибче куролесили.

— Ну, а коли так, просьба у меня к тебе есть. Покопался бы ты в этом деле. Не верю я ни новым друзьям его, ни коллегам, ни снохе, курице размалеванной.

— Тетя Света, а почему я? Есть же Серёга Иванов — опер-важняк. Я-то дилетант в любых расследованиях. Да и кто со мной откровенничать будет. Я не отказываюсь, но это же не логично. Почему меня вы выбрали?

— А это не я выбрала, — грустно улыбнулась старушка, — это Ванюша мой выбрал. За месяц примерно до смерти принес мне записку, велел только тебе отдать, больше никому. Чуял что то, не иначе. Понесло же его в эту политику с экономикой! Занимался бы дальше чистой наукой — может, и жив бы остался.

— А у вас с собой письмо это?

— Конечно, — высохшая рука нырнула в складки постели, достала сложенный вчетверо лист бумаги, — я прочла письмо сыновье, уж извини.

— Да всё нормально, Светлана Ивановна, — я протянул к записке руку.

— Ты мне должен дать слово, что возьмёшься и доведешь дело до конца. Обещаешь? — взгляд её был строг и требователен.

— Обещаю, — а что ещё я мог сказать.

— Вот и славно, я всегда в тебя верила. И Ванюше говорила, что ты его самый, самый…

В горле у тети Светы что то хрупнуло, резко побелели лицо, закатились глаза. М-мать!

— Вызовите скорую! Ванькиной матери плохо! — бомбой вылетел я в коридор, всё ещё сжимая в руке злополучную записку. Сиделка ринулась мимо меня в комнату, не менее десятка гостей начали набирать номер скорой помощи на сотовых телефонах, разной степени дороговизны и престижности.

— Болван ты, Трофимов! — Серёга опять возник как будто из-под земли, — зачем нервировал бабушку?

— Ты что, долбанулся? Я виноват, по-твоему?

— Тихо, не кричи. Я неправильно выразился. Просто не надо было тебе, наверное, именно сегодня с ней беседовать. Что за листочек ты там мнешь?

— Листок? А, телефоны родственниц, которым позвонить надо, сообщить.

Мимо нас пробежали врачи. Быстро, однако.

— А почему ты, а не Марина?

— Что ты мне допрос устроил? — я начал раздражаться, — возьми да спроси тетю Свету. Когда оклемается.

— Ладно, забей. У всех нервы, хоть и стараемся этого не показывать. Ванька мне такой же друг босоногого детства, как и тебе. Не ершись.

Мимо нас пронесли носилки со Светланой Ивановной. Румянец вернулся на ее щеки, но в сознание ещё не пришла.

— Послушай, Серёга, ты завтра в конторе у себя?

— А куда я денусь, — удивился он. — мы всегда на страже покоя граждан.

— Я с утреца забегу к тебе. Надо поговорить.

— Ну, совсем с утреца не стоит. Давай часам к одиннадцати. Добро? Пропуск я закажу.

— Добро.

Я не стал больше задерживаться в этом доме. Сухо попрощавшись со вдовой, направился к дому, благо, обитал в том же дворе, временно переместившись на старую хату из — за ремонта, затеянного второй половиной в нашем семейном гнезде. Супруга с детьми не далее как вчера отбыли на курорт. Почти на две недели мы с котом остались на хозяйстве. Хотя, какое там хозяйство — ремонт шел без нашего участия, а в нашем временном обиталище имелись диваны, телевизор, книжная полка и холодильник с полуфабрикатами. Большего нам и не надо.

Заварив чайку покрепче и прихватив с кухни пепельницу, расположился в кресле, раскрыл Ванькино предсмертное послание.

«Дорогой Андрей!

Если ты читаешь это письмо, значит, мои худшие предположения оправдались. До чего заезженный сюжет, правда. Сколько раз мы наблюдали подобное на видеокассетах в далёком детстве. Но жизнь иногда заворачивает такие кренделя — куда там сценаристам с режиссерами. Короче, так. Прошу тебя, приложи все силы, чтоб моя смерть не осталась неотомщенной. Я знаю, ты не сыщик — привлекай, кого посчитаешь нужным, но нити держи в своих руках. Не доверяй никому. Помнишь наше тайное место среди гаражей? Там спрятано достаточно наличности, чтоб скупить всего Пинкертона. Но, повторяю, не посвящай в подробности никого. Прости, что возлагаю на тебя такой груз, но в тех танцах с волками, в которых я волею судьбы участвую который год, доверять просто некому. Да, если посчитаешь, что все это бред, что не справишься, просто возьми деньги себе. Никто не обеднеет. Важно! Самоубийством я заканчивать жизнь точно не собираюсь. Вообще не собираюсь помирать. Подозрениями не делюсь, потому что, во-первых, не хочу замутнять твой взгляд на события. А во-вторых, чтоб детально обосновать возможные претензии, придется написать трактат по политике и экономике региона. Дам один намек. Возможно, дело в соседях. Географических. Любят они пьянствовать у нас, понимаешь. Да, Марина у меня девочка хорошая. Не обижай ее.

Ещё раз прости, что озадачиваю тебя всем этим дерьмом. Откажешься — не обижусь. Ха!

Прости ещё, что в последнее время несколько отгородился от тебя, вообще от старых друзей. Как там у Ремарка было про дороги, которые мы выбираем. Не вспомню уже полную цитату, но ты понял. Прости, в общем, за все. И прощай. Крепко жму руку.

Твой Иван.»

Отложив в сторону сей несколько сумбурный и малоинформативный опус, я крепко задумался. Этим мутным делом придется заниматься, без вариантов. Во-первых, дал слово, а во-вторых… В общем, понятно. Сам я много не накопаю, придется задействовать помощников, Серёгу Иванова в первую очередь. Ну и ещё кое-кого. Есть мысли. А начинать мы будем с ближнего круга. С жен. Бывшей и нынешней. Стоп, надо ещё на работе взять отпуск за свой счёт. С утра тогда и начнем трудиться по плану.

Глава 2

Наутро, приняв с утра, в компании с котом, необходимое количество калорий, я отправился на работу. Путь мой пролегал через центр города в другой район, и я в который раз подумал, что привычка к передвижению на автомобиле начинает оборачиваться к жителю мегаполиса боком. Судите сами. Побуждаемые часто не реальной в том необходимостью, а не удовлетворённым тщеславием и доступностью кредитов, граждане приобретают свои машины без особой потребности. После чего начинают ездить на них «по делам», в булочную, запруживая и без того не приспособленные к такому обилию транспорта трассы. Не так давно в центре города выделили специальные автобусные линии, занимать которые было чревато штрафом. Соответственно, проходимость дорог ещё уменьшилось, и стали не редки картины, когда добираться на общественном транспорте куда-либо быстрее и комфортнее, чем на личном. Матерясь под нос и лихo прыгая из ряда в ряд, я прикидывал обоснование для начальства по поводу внеочередного отпуска.

Зарабатывал я крайние несколько лет тем, что помогал людям, точнее, юридическим лицам расстаться с деньгами. «Специалист по работе с дебиторской задолженностью» — примерно так звучала моя должность, если официально. Закончив году в девяносто восьмом Универ и оглядевшись, я понял, что заработать денег можно двумя способами — либо криминалом, либо торговлей чем-нибудь особо необходимым. Например, едой и напитками. Заводы по большей части пребывали в предсмертном состоянии, в нефтянку влезть тяжеловато, а кушать бывшие товарищи, а ныне господа будут хотеть постоянно. Примерно так я тогда размышлял. Плюс бизнес законный. Ну, почти. Начал с обычного менеджера, срубив в первый же месяц столько же, сколько получали оба родителя. Потом стал начальником коммерческого отдела, одна фирма, другая, завод. Сделал себе хату, дачу и машину, одел, обул, накормил себя и семью. Жизнь казалась прекрасной и удивительной, и казалось, что так будет всегда. Как часто бывает, надежды не оправдались, я не прочитал стремление капитала к монополизации бизнеса. Не способные конкурировать с мощными столичными организациями, местные фирмы-перекупы и заводики — производители либо банкротились, либо вливались во вновь созданные холдинги. Работягам без разницы, а вот коммерческие управленцы у москвичей — питерцев свои, чужих не надо. Обуянный эйфорией, я своё время не озаботился обучиться ещё какой-нибудь профессии, а ниша приложения сил стремительно сокращалась. Поскольку кормить семью всё-таки необходимо, пришлось отбросить амбиции. Сначала в смысле финансовом, а потом и карьерном. Нюанс в том, что продать товар — дело нехитрое, сложнее получить за него деньги вовремя, согласно договору. Ещё не все хитрости местного рынка были доступны варягам, а я, отдав этому бизнесу почти двадцать лет, знал ниточки, за которые можно подёргать. Так и стал работать в одном из филиалов федерального пищевого комбината, кем-то вроде юриста — вышибалы. Начальство попалось адекватное и смотрело сквозь пальцы на мои калымы стороне, если я желал помочь за долю малую ещё каким-либо фирмам. Так и жил, перебиваясь не с хлеба на квас, но на кофе с колбасой. Амбиции? Ну да, остались, грызло, признаюсь, меня неудовлетворённое тщеславие, как ни успокаивал себя тем, что семья всем необходимым обеспечена и можно, по заветам Абдуллы, «спокойно встретить старость». Ладно, хватит о грустном.

Припарковав свою старушонку рядом с лакированным директорским Лексусом, я вошёл в офисное здание и, не пользуясь лифтом, взбежал на третий этаж, направился в приёмную. С утра у шефа обычно происходила оперативка с начальниками отделов и подразделений. Я использовал это время, чтобы, стащив у Лариски — секретарши письменные принадлежности и бумагу, накатать два заявления. Когда менеджеры среднего звена, с озабоченными и хмурым физиономиями, покинули огромный начальственный кабинет, я вошел и положил перед директором первый из написанных документов.

— Что это?

— Здравствуйте, Павел Григорьевич. Это заявление на отпуск.

— Так ты месяц назад отгулял!

— Ещё надо. Очень. Могу без содержания или в счёт будущего года.

Морщины на высоком лбу руководства собрались в недоумённую абстракцию.

— Работать кто будет, Трофимов? Дела твои и так запущены. За ООО «Центр» просрок больше месяца, "Наш домик» вообще четыре ляма зависли, плюс мелочёвка. Юристы ни хрена не справляются… Что ты лыбишься?

Внешне шеф чрезвычайно напоминал героев старых советских карикатур. Маленький, толстенький, лысоватый, с простоватым выражением щекастенькой физиономии. При этом в делах это была настоящая акула и те, кто доверял внешности, очень быстро начинали жалеть о своей доверчивости.

— Пал Григорич, все мои аргументы Вам давно известны. Долги не возникли бы в таком количестве, если бы вы, вопреки моим рекомендациям, не разрешали бы отпускать им товар. Но ведь план горит, да? Как всегда.

— Послушай, это совершенно не в твоей компетенции — обсуждать мои решения. И вообще…

— Вообще, вот, — я положил перед шефом свое второе заявление — на увольнение.

— Наглеешь? — в голосе шефа порезался металл.

— Нет. Вынужден обстоятельствами. — Я устремил на него тяжелый взгляд. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом директор вздохнул и сказал:

— Не стоит со всеми работать, как должниками. Хорошего отношения не ценишь.

— Ценю, Григорьич, — я ответно вздохнул, — друг детства у меня умер, Батурин Иван, слышал о таком?

— Слышал, конечно, но не знал, что вы друзья, — он помолчал, — но отпуск то тебе зачем, да ещё на две недели?

— Водки попить. Тяжко мне, — я опустил глаза. Не говоря больше ни слова, шеф наложил разрешающую резолюцию на моём отпускном заявлении.

— Две недели, не больше. Понял, Трофимов?

Я кивнул и, попрощавшись, вышел из кабинета. Директор, конечно, мужик неплохой, но вряд ли оставит совсем без последствий мою наглость. Да и хрен с ним!

К помпезному обиталищу областного УВД я подъехал без пятнадцати одиннадцать. Здание было одним из символов Татищева, известным городским ориентиром и получило популярное и широко распространённое название «Башня смерти», будучи объектом и источником многочисленных городских легенд. Несмотря на то, что здание было построено к концу правления товарища Сталина, любящие фантазировать граждане связывают его с периодом Большого террора и даже более ранней историей. Кайфующие от запугивания собеседников болтуны утверждают, что в стенах здания замурованы тела его строителей, что в нём располагались подземные камеры для заключённых и подземные ходы до здания тюрьмы и Егошихинского кладбища, что в нём сотрудники НКВД пытали и казнили невинных людей, сбрасывали их с башни во двор, что один заключённый сам сбросился вниз с башни, что в здании регулярно раздаются глухие звуки выстрелов — расстреливают заключённых, и др.

Не без труда отыскав место на парковке среди могучих красавиц иномарок, я вспомнил слова одного моего приятеля: " Когда в девяносто девятом году я, будучи капитаном РУОПа, купил себе «десятку», то на меня глядели многие, как на коррупционера. А сейчас перед «Башней смерти» толпятся мерины и Тойоты последних марок, и никого это не смущает.» Опрятный милиционер, тьфу-ты, полицейский, выдал мне пропуск. Я поднялся к знакомому кабинету, вошёл без стука. Серёга Иванов пребывал в одиночестве, с сосредоточенным видом колотя по клавишам ноутбука.

— Я думал, ты тут жуликов ловишь, а ты, оказывается, в игрушки режешься. Кнопкотыком заделался? — подколол я его.

— Да какие, к лешему, игрушки! Задолбали отчётами и проверками. Крысы штабные! — он раздражённо захлопнул крышку, повернулся на стуле, — да ты располагайся. Кофе? Коньяк? Виски?

Кабинет Серёгин больше напоминал современный офис. Пластиковые панели на стенах, мини-холодильник, кондиционер, классическая мебель, как в любом торговом центре, мягкий диван. Ни одной бумажки на столе, всё чинно и прибрано. Не сравнить с обителями ментов девяностых: десять рыл в кабинете, завал бумаг и неистребимый табачный дух.

— Давай кофе, я за рулём.

После того, как мы расположились с чашками в руках, я приступил к делу.

— Короче, так, Серый. Хочу копнуть Ванькино дело. Много неясного.

— Что значит копнуть? — Иванов поперхнулся кофе, — расследовать что ли?

— Ну да, — не смутился я, — ты же сам признал, что там и на взгляд профессионала не всё чисто.

— Да мало ли где нечисто. Ты кто? Какие у тебя полномочия людей расспрашивать? Да каких людей! Ты, вообще понимаешь, в каких кругах вращался Иван свет Борисович? Начальство областного УВД не хочет никуда лезть, а ты «копнуть хочу». Филипп Марлоу недоделанный!

— Ты что так раскипятился то? Кофе пей, остынет.

— Да пошёл ты! Ты понимаешь, что если своими дилетантскими потугами даже зацепишь что-нибудь, то слопают тебя, как комара. Ты же один!

— Брось, — поморщился я, — «слопают». Не те времена, сейчас человека дешевле посадить или скомпрометировать, чем убирать, и ты об этом прекрасно знаешь, потому к тебе и пришёл. Раз официального дозволения на следствие у вас нет, отлично. Сидите ровно на жопе и смотрите. А я буду дёргать за ниточки. Если пойдут круги по воде, отследите. Что я тебя, учить должен?

— Отследите, — проворчал Серёга, — живцом сработать хочешь? А лет тебе сколько, не забыл? Брось это дело! Ванька был мне такой же друг, как и тебе, но жизнь есть жизнь.

— Ага. Жизнь есть жизнь, только уже не для Ваньки.

— Хватит! — пристукнул ладонью по столу Иванов, — не разыгрывай тут мелодрам, объясни толком, чего тебя не устраивает в официальной версии.

— Объяснял уже, вчера. Короче так, — я поставил чашку на стол, — будешь помогать — хорошо. Нет — сиди дальше, строчи отчеты, колоти клавиши.

— Болван ты, — устало выдохнул подполковник, — о тебе же забочусь. Тряхнуть стариной решил, парень из девяностых? Ладно, что от меня требуется?