Бесплатный фрагмент - Дворец любви
Князья тьмы. Том III
Глава 1
Из «Популярного путеводителя по планетам», 348-е издание 1525 г.:
«САРКОЙ: единственная планета звезды Фи Змееносца.
Постоянные характеристики
Диаметр: 15 360 километров
Масса: 1,40 массы Земли
Средняя продолжительность суток: 37 часов 12 минут (и т. д.)
Общие замечания
Саркой — влажная и пасмурная планета; так как ось ее вращения перпендикулярна плоскости орбиты, на Саркое нет смены времен года.
Поверхность Саркоя отличается отсутствием физиографических контрастов. Характерный для этой планеты ландшафт — степи: степь Хопмана, степь Горобундур, Большая Черная степь и другие. Обильная туземная флора позволяет печально известным саркойским токсикантам выщелачивать и дистиллировать свои знаменитые яды.
Обитатели планеты ведут в основном кочевой образ жизни, хотя некоторые племена, известные под общим наименованием «никтастолопов», живут в лесах. (Более подробные сведения о довольно-таки отталкивающих обычаях саркойцев см. в «Социологической энциклопедии» и в трактате «Сексуальные привычки саркойцев» Б. А. Эдгара.)
Пантеоном саркойцев правит Годогма, шагающий на колесах; в одной руке он держит цветок, в другой — плетку. Повсюду в степях Саркоя можно видеть высокие шесты с колесами наверху, установленные во славу Годогмы, неумолимого бога Судьбы, переступающего гигантскими ходулями на колесах через степные колеи жизни».
Из новостей, опубликованных в журнале «Ригелиана» в Авенте на Альфаноре:
«Страдах, Годоланд, Саркой: 12 июля
Как будто Кларис Эйдам следовало испепелить за то, что она соблазнила Вильяма, принца Уэльского!
Как будто Аббатрама Памифильского следовало утопить в духах за то, что он слишком благоухал!
Как будто дьякона Фитцбаха из Города Трясунов следовало принести в жертву за чрезмерное рвение!
Сегодня с Саркоя поступили известия о том, что мастер-токсикант Какарсис Азм приговорен к «сотрудничеству с гильдией» за продажу ядов.
Фактические обстоятельства дела, разумеется, не так просты, как может показаться на первый взгляд. Заказчик Азма не был рядовым убийцей — это был не кто иной, как Виоль Фалюш, один из «князей тьмы». Сущность правонарушения, однако, заключалась не в «заключении сделки с объявленным в галактический розыск преступником» и не в «разглашении секретов гильдии», а в «продаже со скидкой ядов, подлежащих сбыту только по твердо установленным ценам».
Итак, Какарсис Азм должен умереть.
Как он умрет? Как вы думаете?»
Чем дольше Алюсс-Ифигения путешествовала в компании Кёрта Герсена, тем больше она сомневалась в том, что понимает его. Настроения Герсена приводили ее в замешательство; его поступки вызывали у нее тревогу. Его умеренность, его стремление постоянно держаться в тени — чем они объяснялись? Замкнутостью в себе, склонностью к тягостным циничным размышлениям? Его безукоризненная вежливость — не скрывалось ли за этим камуфляжем нечто зловещее? Такие вопросы все чаще приходили ей в голову, несмотря на то, что она старалась их решительно подавлять.
Однажды — а именно 22 июля 1526 года — они сидели перед Большой Ротондой на Эспланаде в Авенте; Герсен пытался объяснить кажущиеся противоречия его характера: «На самом деле нет никакой тайны. С детства меня обучали выполнению определенной функции. Это все, что я знаю. Для того, чтобы оправдывать усилия, затраченные на мою подготовку, для того, чтобы моя жизнь имела смысл, я должен выполнять эту функцию. Вот и все».
Прошлое Герсена, в общих чертах, было уже известно Алюсс-Ифигении. Пять «князей тьмы», объединившись, совершили исторический пиратский набег на Монтплезант и уничтожили или поработили пять тысяч мужчин и женщин. Среди немногих оставшихся в живых были Рольф Герсен и его малолетний внук. Алюсс-Ифигения понимала, что такое переживание должно было отразиться на жизни любого человека. Тем не менее, ей самой пришлось испытать трагический ужас. «Я не изменилась, — серьезно говорила она Герсену. — Во мне не осталось ни ярости, ни ненависти».
«Ярость и ненависть ощущал мой дед, — почти безразлично отвечал Герсен. — Для меня ненависть — скорее абстрактное понятие».
Алюсс-Ифигения встревожилась еще больше: «Значит, ты просто действуешь, как автомат? Ты служишь инструментом чьей-то ненависти, у тебя нет своей воли, своего понимания вещей?»
Герсен усмехнулся: «Это не совсем так. Дед обучал меня — точнее, поручал другим меня обучать — и я ему за это благодарен. Без полученной подготовки меня давно уже не было бы в живых».
«Должно быть, он был ужасный человек, если ему удалось так исковеркать душу ребенка!»
«Он был человек, преданный своему делу, — возразил Герсен. — Он любил меня и допускал, что я разделяю преданность его делу. Я ее разделял и продолжаю разделять».
«Но что тебя ожидает в будущем? Неужели месть — это все, чего ты хочешь от жизни?»
«Месть? Нет, не думаю. У меня только одна жизнь, и я знаю, на что могу надеяться».
«Но почему не попытаться достичь тех же целей, обратившись в законные учреждения? Неужели нет никакого другого способа?»
«Никакие законные учреждения мне не помогут. Только МСБР иногда оказывает мне содействие, но в целом они тоже недостаточно эффективны».
«Почему не привлечь к существующим проблемам внимание народов планет Кортежа и других важнейших миров? Ты достаточно энергичный человек, у тебя более чем достаточно денег. Разве это не лучше, чем убивать людей собственными руками?»
Герсен не мог выдвинуть рациональных возражений. «У меня нет способностей, необходимых для общественной деятельности, — говорил он. — У меня что-то получается только тогда, когда я работаю один».
«Но ты мог бы научиться!»
Герсен качал головой: «Как только я начинаю заниматься прениями и разглагольствованиями, я попадаю в западню — все, что я делаю, становится бесполезным».
Алюсс-Ифигения поднялась на ноги и подошла к балюстраде, глядя в простор Тавматургического океана. Герсен изучал ее безукоризненный профиль, ее гордую позу так, словно никогда раньше их не видел. «Скоро наступит время, когда мне придется с ней расстаться, и все непринужденное и приятное, свежее и не обремененное лишними сложностями снова исчезнет из моей жизни», — думал он. Легкий бриз шевелил ее яркие волосы; она наклонила голову и смотрела вниз, в синие воды, наблюдая за зыбучими отблесками и бесплотными переплетениями голубовато-белого света Ригеля. Герсен вздохнул, взял газету и угрюмо просмотрел страницу новостей.
«ПОГИБ КОСМОЛОГ!
Большой гиркан напал на группу туристов!»
Герсен прочел заметку:
«Тровеней, Фригия, 21 июля. Йохан Штруб, известный сторонник теории «захвата планет», согласно которой первым «хозяином» планет Кортежа был Голубой Спутник, вчера подвергся нападению крупного матерого гиркана, почти мгновенно его растерзавшего. Доктор Штруб и его семья проводили отпуск в малоизученных горах Мидаса в Верхней Фригии и нечаянно пересекли площадку молодняка «царя зверей». Прежде, чем родственники космолога успели уничтожить трехметрового хищника, тот уже нанес доктору Штрубу несколько смертельных ударов когтистыми передними лапами.
Доктор Штруб известен, главным образом, своим упорным стремлением доказать, что Голубой Спутник и двадцать шесть миров Кортежа первоначально составляли независимую систему, которая случайно забрела в зону гравитационного притяжения Ригеля. Таким образом можно было бы объяснить явное несоответствие возраста планет Кортежа и самого Ригеля, относительно молодой звезды…»
Герсен поднял голову. Алюсс-Ифигения стояла в той же позе. Герсен стал читать дальше:
«ЖУРНАЛ «КОСМОПОЛИС» ОБЪЯВЛЕН В ПРОДАЖУ!
Знаменитому периодическому изданию, выходящему с незапамятных времен, грозит банкротство. Директора предпринимают отчаянные попытки спасти журнал
Лондон, Англия, Земля, 25 июня. Древнее издательство «Радиан» обратилось сегодня к инвесторам и банковским учреждениям с призывом предоставить ему срочный временный заем, покрывающий хроническую ежегодную недостачу, связанную с опубликованием журнала «Космополис», выходящего уже 792 года и посвященного жизни и проблемам цивилизованной части Галактики. Председатель совета директоров издательства «Радиан», Шерман Цугвайль, признал существование кризиса, но заявил, что совершенно уверен в способности издательства преодолеть все трудности, и что подписчики будут получать старый добрый журнал еще восемьсот лет…»
Поза Алюсс-Ифигении слегка изменилась. Облокотившись на балюстраду и опустив подбородок на руки, она изучала горизонт. Глядя на ее мягкие формы, Герсен чувствовал, как внутри него тоже что-то смягчается. Теперь в его распоряжении было несметное богатство; они могли бы вести легкую и приятную жизнь… Герсен поразмышлял несколько минут, после чего пожал плечами и снова взглянул на газетный заголовок:
«САРКОЙСКИЙ МАСТЕР-ТОКСИКАНТ
ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ!
НАРУШЕНЫ ПРАВИЛА ГИЛЬДИИ
Страдах, Годоланд, Саркой, 12 июля. Как будто Кларис Эйдам следовало испепелить за то, что она соблазнила Вильяма, принца Уэльского…»
Алюсс-Ифигения бросила взгляд через плечо. Герсен был полностью поглощен чтением заметки. Подруга Герсена в ярости повернулась к нему лицом. Вот уж действительно, его хладнокровию можно было позавидовать! Ее раздирают мучительные сомнения и внутренние противоречия, а он, понимаете ли, читает газету. Демонстративная бесчувственность!
Герсен взглянул на нее и улыбнулся. Его настроение изменилось. Он снова ожил. Ярость Алюсс-Ифигении поубавилась. Герсен просто не поддавался ее пониманию — либо он был человеком гораздо более тонким и сложным, чем она могла себе представить, либо он руководствовался гораздо более примитивными побуждениями, чем она. Так или иначе, ей приходилось только смириться с неизвестностью.
Герсен поднялся на ноги: «Пора отправляться в путь. В далекий путь — к Змееносцу. Ты готова?»
«Готова? Ты хочешь лететь сейчас?»
«Да. Сейчас. Почему нет?»
«Не знаю… Хорошо. Я буду готова — через два часа».
«Я позвоню в космопорт».
Глава 2
Звездолетостроительная корпорация «Дистис» предлагала девятнадцать моделей — от нового варианта тесного космического корабля 9B до роскошного лайнера «Дистис императрикс» с эмалированным черным корпусом, отделанным золотом. Пользуясь денежными средствами, приобретенными благодаря эпохальному ограблению Менял, Герсен приобрел «Фараон» — просторный звездолет, оснащенный такими удобствами, как автоматическая система кондиционирования воздуха, постепенно изменявшая давление и состав газовой среды корабля в соответствии с характеристиками атмосферы в пункте назначения.
Ригель и планеты Кортежа остались за кормой. Впереди темнело усеянное звездами пространство. Озабоченно нахмурившись, Алюсс-Ифигения просматривала «Звездный каталог»: «Змееносец — не звезда. Это целый сектор Галактики. Куда мы летим?»
«Звезда — Фи Змееносца, — ответил Герсен после едва заметной паузы. — Мы летим на Саркой».
«На Саркой? — Алюсс-Ифигения быстро подняла голову. — Саркойцы, если я не ошибаюсь, наперебой соревнуются в приготовлении ядов?»
«Саркойцы — отравители, это уж как пить дать», — кивнул Герсен.
Алюсс-Ифигения с сомнением посмотрела на передний экран. Желание Герсена как можно скорее покинуть Альфанор озадачило ее. Она надеялась, что он внезапно решил радикально изменить образ жизни; теперь оснований для такой надежды почти не оставалось. Она открыла «Путеводитель по планетам» и прочла статью, посвященную Саркою. Тем временем Герсен стоял у фармацевтического шкафа, приготавливая смесь сывороток, защищавшую от потенциально вредоносных белков, вирусов и бактерий Саркоя.
«Зачем тебе понадобилась эта планета? — спросила Алюсс-Ифигения. — Судя по тому, что пишут в справочнике, это какое-то змеиное гнездо».
«Мне нужно поговорить с одним человеком, — тщательно сдержанным тоном ответил Герсен и передал ей бумажный стаканчик. — Выпей эту микстуру, она предохранит тебя от чесотки и коросты».
Алюсс-Ифигения молча выпила приготовленное Герсеном зелье.
* * *
На Саркое не было особых формальностей; Герсен приземлился в космопорте Страдаха, как можно ближе к вокзалу — бревенчатому строению с крышей из лакированного тростника. Таможенный служащий зарегистрировал их как посетителей, после чего их немедленно окружили десятки горластых субъектов в темно-коричневых халатах со взъерошенными меховыми воротниками и манжетами. Каждый громко утверждал, что он — лучший местный экскурсовод и устроитель развлечений.
«Чего пожелаете, уважаемый господин, драгоценная леди? Посетить саркойское селение? Я — гетман…»
«Не прочь позабавиться харбайтом? Могу предложить трех превосходных харикапов в самом разъяренном состоянии…»
«Яды, яды в розницу и оптом! Гарантирую свежесть и безошибочную точность воздействия! Моим ядам можно доверять без опасений!»
Герсен переводил взгляд с одного лица на другое. У нескольких гидов и продавцов на щеке была татуировка — небольшой темно-синий мальтийский крест. У одного из них такая татуировка была на обеих щеках.
«Как тебя зовут?» — спросил его Герсен.
«Эдельрод, к вашим услугам. Мне известны древние легенды Саркоя, чудесные сказания! Я могу сделать так, чтобы ваше пребывание на нашей планете стало радостным и познавательным…»
«Насколько я понимаю, ты — токсикант, кандидат в мастера?»
«Верно, — Эдельрод казался несколько разочарованным. — Вы уже бывали на Саркое?»
«Я здесь провел некоторое время».
«А, вы приехали пополнить свою палитру? Будьте уверены, сударь, я могу устроить для вас поразительно выгодные сделки и показать никому еще не известные новшества!»
Герсен отвел Эдельрода в сторону: «Тебе известен мастер по имени Какарсис Азм?»
«Я его знаю. Его приговорили к сотрудничеству».
«Значит, он еще не умер?»
«Он умрет завтра вечером».
«Прекрасно! — заявил Герсен. — В таком случае я мог бы тебя нанять, если твои услуги не обойдутся слишком дорого».
«Я предлагаю все мои познания, а также мою дружбу и охрану — всего за пятьдесят СЕРСов в день».
«По рукам. Прежде всего, нам нужно как-то доехать до постоялого двора».
«Сию минуту!» Эдельрод вызвал ветхий экипаж; переваливаясь и подпрыгивая по испещренным лужами улицам Страдаха, экипаж привез их к гостинице «Отравский замок» — внушительному трехэтажному сооружению со стенами из вертикально установленных бревен и двенадцатиконьковой крышей, покрытой зеленой стеклянной черепицей. Полы в помещениях первого этажа были выстланы домоткаными коврами с яркими черными, белыми и багряными орнаментами; из стен выступали резные пилястры, изображавшие укрощенных харикапов с изможденными, осунувшимися мордами; с бревенчатых перекладин крыши свисали угловатые лозы с зелеными листьями и лиловыми цветами. Из огромных окон десятиметровой высоты открывался вид на степь Горобундур — на западе парило туманом черно-зеленое болото, на востоке темнела полоса леса. Постояльцы подкреплялись в просторном трапезном зале, меблированном столами, стульями и буфетами из плотного черного дерева. К облегчению Алюсс-Ифигении, кухней заведовали, судя по всему, иммигранты с другой планеты, предлагавшие блюда в кулинарных традициях шести миров Ойкумены. Тем не менее, принцесса с Тамбера не доверяла местной пище: «Кто их знает? Вместо приправы здесь могут подсыпать какой-нибудь кошмарный наркотик».
Герсен успокоил ее: «Саркойцы не станут разбрасываться дорогостоящими зельями только для того, чтобы над нами подшутить. Ничего другого, однако, гарантировать не могу. Вот местные чуреки — лепешки кочевников из пресного теста, горки маленьких черных зернышек в пиалах — тростниковые ягоды, а в этом котле — какое-то рагу или гуляш». Герсен попробовал гуляш: «Бывает хуже».
Алюсс-Ифигения угрюмо попробовала тростниковые ягоды, вкусом напоминавшие о копоти костра, разведенного на болоте. «Сколько ты собираешься оставаться на этой планете?» — вежливо спросила она.
«Примерно два дня, если не будет никаких неприятностей».
«Я не хочу совать нос в твои дела, но мне все-таки было бы любопытно узнать…»
«Никакой тайны здесь нет. Я хотел бы получить некоторые сведения от человека, которому осталось жить чуть больше суток».
«Понятно». Тем не менее, было очевидно, что Алюсс-Ифигению мало интересовали планы Герсена; когда Герсен вышел, чтобы найти Эдельрода, она осталась сидеть в вестибюле.
«Я хотел бы поговорить с Какарсисом Азмом, — сказал проводнику Герсен. — Это можно устроить?»
Эдельрод задумчиво потянул себя за длинный нос: «Щекотливое дело. Он приговорен к сотрудничеству с гильдией: таких, как он, строго стерегут — по очевидным причинам. Конечно, я могу попытаться организовать вашу встречу. Вы готовы понести некоторые затраты?»
«В разумных пределах. Я мог бы заплатить не больше пятидесяти СЕРСов в казну гильдии, еще полсотни гроссмейстеру токсикантов и, пожалуй, еще двадцать или тридцать СЕРСов тебе, в качестве премиальных».
Эдельрод — дородный человек неопределенного возраста с шапкой мягких, густых черных волос — поджал губы: «Вашу щедрость нельзя назвать королевской. На Саркое самым уважаемым достоинством считается готовность безрассудно швыряться деньгами».
«Насколько я могу судить, моя готовность понести дополнительные расходы произвела на тебя впечатление, — возразил Герсен. — Названные суммы — самое большее, что я могу потратить. Если ты не можешь устроить встречу на таких условиях, мне придется обратиться к кому-нибудь другому».
«Сделаю все, что смогу, — уныло отозвался Эдельрод. — Пожалуйста, подождите в вестибюле, я наведу справки».
Герсен сел рядом с Алюсс-Ифигенией, демонстративно не задававшей вопросов. Через некоторое время вернулся торжествующий Эдельрод: «Лед тронулся! Но затраты несколько превысят установленные вами ограничения». Он прищелкнул пальцами, всем своим видом выражая ликующее нетерпение.
«Я передумал, — заявил Герсен. — Мне не нужно встречаться с мастером Азмом».
Эдельрод встревожился: «Но это вполне возможно! Я уже говорил с гроссмейстером!»
«Как-нибудь в другой раз».
Эдельрод разочарованно поморщился: «Жертвуя всей прибылью, причитающейся мне как посреднику, я мог бы организовать интервью с Азмом за смешные деньги — какие-нибудь двести СЕРСов».
«Интересующие меня сведения не отличаются особой ценностью. Завтра я отправлюсь в Худах, где мой старый знакомый, мастер-токсикант Кудиру, сможет все устроить наилучшим образом».
Эдельрод поднял брови и почтительно выпучил глаза: «Это полностью меняет дело! Вам следовало сразу же упомянуть о ваших связях с Кудиру. Думаю, что теперь гроссмейстер согласится взять гораздо меньше, чем требовал до сих пор».
«Вы знаете, сколько я согласен заплатить», — упорствовал Герсен.
«Хорошо, — вздохнул Эдельрод. — Интервью может состояться сегодня вечером. Тем временем, чем бы вы хотели развлечься? Не желаете ли полюбоваться на окрестности? Вам повезло с погодой: в лесу настоящий калейдоскоп цветов, пылких знойников, корорваток. Я знаю сухую тропу».
Алюсс-Ифигения, не находившая места от скуки, поднялась на ноги. Эдельрод повел их по тропе, пересекавшей по мосту коричневатую речку и углублявшейся в лес.
Флора отличалась типичным для Саркоя мрачноватым разнообразием: в подлеске росли бесчисленные разновидности кустарника, саговников, пузырчаток и трав. Листва в кронах деревьев была в основном черной и коричневой, с отдельными сполохами темно-красного оттенка; кустарник, однако, радовал глаз фиолетовыми, зелеными и бледно-голубыми тонами. Эдельрод оживлял прогулку обсуждением различных достопримечательностей, попадавшихся по пути. Он указал на небольшую поросль серого грибка: «Это источник твитуса, превосходного селективного яда, смертельного только с условием употребления в пищу два раза в неделю. В этом отношении он не уступает мервану, безболезненно и незаметно пропитывающему кожу и оказывающему летальное воздействие только после облучения солнечным светом. Я знал нескольких людей, опасавшихся мервана настолько, что они проводили целые дни, не выходя из юрт».
Они вышли на небольшую прогалину. Эдельрод бдительно поглядывал по сторонам: «У меня нет явных врагов, но в последнее время здесь умерли несколько человек… Сегодня, кажется, все в порядке. Обратите внимание на это деревце, растущее в стороне от других, — проводник указал на гибкий побег с белой корой и круглыми желтыми листьями. — Одни называют его „монетным деревом“, другие — „никчемником“. Оно совершенно безобидно как в качестве основного материала, так и в качестве катализатора. Можно съесть любую часть этого дерева — лист, кусочек коры, сердцевину или корень — и не заметить ничего, кроме легкого несварения желудка. Недавно один из наших токсикантов, раздраженный очевидной бессодержательностью „никчемника“, уделил существенное время исследованию возможностей этого растения, и через несколько лет сумел выделить из монетного дерева необычно сильнодействующее вещество. Для того, чтобы оно оказывало действие, необходимо растворить его в метицине и распылить в воздухе так, чтобы оно образовало туман или дымку, в каковом случае оно проникает в организм через глаза и вызывает сначала слепоту, затем онемение членов и, наконец, полный паралич. Подумать только! Из бросового, казалось бы, материала он сумел добыть полезный, высокоэффективный яд! Разве это не замечательный пример свойственной человеку изобретательности и настойчивости?»
«Впечатляющее достижение!» — откликнулся Герсен. Алюсс-Ифигения промолчала.
Эдельрод продолжал: «Нас часто спрашивают: почему мы настаиваем на приготовлении ядов с использованием только натуральных ингредиентов? Почему не затвориться в лабораториях и не заняться синтезом? Ответ, конечно же, заключается в том, что яды естественного происхождения, изначально непосредственно связанные с живыми тканями, более эффективны».
«Я скорее предположил бы, что это объясняется наличием в естественных ядах малозаметных примесей сложных катализирующих веществ, нежели метафизической „взаимосвязью“ с живыми организмами», — возразил Герсен.
Эдельрод поучительно поднял указательный палец: «Никогда не следует недооценивать роль человеческой психики! Например — посмотрим, где-то здесь должен быть хоть один экземпляр… Да-да, вот она, взгляните — маленькая рептилия».
Под белесым листом с голубыми пятнышками притаилось небольшое существо, напоминавшее ящерицу.
«Это менг. В одном из его органов содержится вещество, которое могут предлагать в продажу как ульгар или фурукс. Одно и то же вещество, позвольте напомнить! Если оно продается и применяется в качестве ульгара, симптомы отравления проявляются в судорогах, откусывании собственного языка и безумии, сопровождающемся пеной у рта. Но если оно покупается и употребляется в качестве фурукса, его воздействие приводит к растворению межкостного хряща и, в конечном счете, к полной потере способности к передвижению. Что вы на это скажете? Разве это не метафизическая зависимость самого трансцендентального свойства?»
«Любопытно, в самом деле… хм… А что произойдет, если то же самое вещество будет использоваться и продаваться, предположим — исключительно гипотетически — с целью утоления жажды?»
Эдельрод потянул себя за нос: «Интересный эксперимент. Хотел бы я знать… Но в вашем допущении содержится логический изъян. Кто станет пить драгоценный экстракт вместо воды?»
«Я недостаточно продумал свой аргумент», — признал Герсен.
Эдельрод ответил великодушным жестом: «Нет-нет, ни в коем случае! Именно такие смелые — на первый взгляд, лишенные логики — предположения приводят к открытию замечательных вариантов. Возьмите хотя бы сероцвет. Кто бы подумал, что его душистый аромат может приносить какую-то пользу? Но гроссмейстер-токсикант Струбал перевернул цветок стеблем вверх и оставил в темноте на месяц. Эссенция его запаха после такой выдержки — знаменитый токс-мератис! Одно дуновение убивает — токсиканту достаточно пройти мимо субъекта отравления».
Алюсс-Ифигения нагнулась и подняла небольшой окатыш кварца: «Какую ужасную отраву можно приготовить из этого камешка?»
Эдельрод отвел глаза, будучи слегка смущен: «Пожалуй, что никакую. По меньшей мере, насколько мне известно. Хотя мы используем такие окатыши в шаровых мельницах, измельчая в муку семена фотиса. Не беспокойтесь — этот камешек не так бесполезен, как может показаться».
Алюсс-Ифигения с отвращением выбросила кусочек кварца в траву. «Не могу поверить, — пробормотала она. — чтобы целый народ посвятил себя подобной деятельности!»
Эдельрод пожал плечами: «Мы служим полезной цели — каждый время от времени нуждается в яде. Мы можем достигнуть совершенства в этой области и считаем своим долгом стремиться к совершенству». Он с любопытством взглянул на принцессу из Жантийи: «Разве у вас нет никаких навыков в этой области?»
«Никаких».
«В гостинице вы можете купить брошюру под заголовком „Основы искусства приготовления и применения ядов“. Насколько я помню, к ней прилагается небольшой комплект элементарных алкалоидов для начинающих. Если вы хотели бы научиться…»
«Благодарю вас, у меня нет таких намерений».
Эдельрод вежливо развел руками, словно подтверждая, что каждому суждено выбирать интересы и род занятий согласно своим наклонностям.
Прогулка продолжалась. Через некоторое время лес поредел, и тропа вывела их в открытую степь. На окраине городка темнело длинное сооружение из скрепленных чугунными скобами бревен, с восемью коническими выступами на крыше и десятью чугунными дверями, обращенными к степи. Напротив этого здания, на обширной площади, покрытой утрамбованной глиной, теснились сотни мелких киосков и лавочек.
«Караван-сарай! — пояснил Эдельрод. — Здесь заседает Соглашательство, выносящее приговоры». Он указал на площадку посреди крыши караван-сарая, где в четырех узких клетках, безутешно глядя на площадь, стояли четыре узника: «Крайний справа — Какарсис Азм».
«Смогу ли я поговорить с ним сейчас?» — поинтересовался Герсен.
«Пойду спрошу. Подождите, пожалуйста, у этого киоска — там заправляет кухней моя бабушка, она заварит вам прекрасный чай!»
Алюсс-Ифигения опасливо заглянула внутрь указанного заведения. На плите, в большой бронзовой чаше, что-то яростно кипело; рядом стояли бронзовые пиалы. На полках выстроились сотни стеклянных банок с травами, кореньями и не поддающимися определению ингредиентами.
«У нее всегда чисто, и никто лучше нее не разбирается в целебных травах! — радостно заявил Эдельрод. — Садитесь, выпейте чего-нибудь горячего и бодрящего. Я скоро вернусь — надеюсь, с хорошими новостями».
Алюсс-Ифигения молча присела на скамью. Посоветовавшись с бабушкой Эдельрода, Герсен приобрел две пиалы умеренно стимулирующего горячего чая из вербены. Они наблюдали за тем, как из степи прибывал громыхающий караван. Первым приехал восьмиколесный фургон, перевозивший святилище, кабину гетмана и большие бронзовые емкости с водой. За ним следовали десятки других фургонов — одни побольше, другие поменьше; двигатели ревели, лязгали, выли. Каждый фургон представлял собой колесную платформу с поразительно высокой надстройкой, заполненной всевозможными тюками, товарами, пожитками и утварью, на самом верху которой располагались жилые юрты. Некоторые мужчины ехали на мотоциклах, другие сидели, развалившись, на фургонах; правили фургонами старые женщины или рабы племени. Дети бежали сзади, ехали на велосипедах или болтались с опасностью для жизни на подножках и поручнях фургонов.
Караван остановился; женщины и дети установили треножники, развесили котлы и занялись приготовлением обеда, а рабы разгружали с фургонов товары — меха, ценные породы дерева, связки трав, куски агата и опала, птиц в клетках, бочонки с камедью и ядовитым сырьем, а также двух пойманных по пути харикапов — полуразумных автохтонных существ, предлагавшихся в продажу любителям популярного на Саркое спорта, харбайта. Тем временем мужчины-кочевники собрались молчаливой группой, пили чай и бросали подозрительные враждебные взгляды на базар, где, как они ожидали, их непременно должны были обсчитать или надуть каким-нибудь новым, еще более изобретательным способом.
Эдельрод поспешно возвращался из караван-сарая. Герсен проворчал, обращаясь к Алюсс-Ифигении: «Сейчас он перечислит шесть причин, по которым разрешение на встречу с приговоренным обойдется втридорога».
Эдельрод взял у престарелой прародительницы пиалу отвара из опаленного айоля, присел на скамью и принялся с молчаливым озлоблением прихлебывать обжигающее варево.
«Так что же?» — поинтересовался Герсен.
Эдельрод вздохнул и покачал головой: «Все мои хлопоты оказались ни к чему. Главный староста заявляет, что устроить интервью невозможно».
«Ну и ладно! — отозвался Герсен. — Я всего лишь хотел передать ему соболезнования от Виоля Фалюша. Так или иначе, разница невелика. Где он будет сотрудничать?»
«В „Отравском замке“. Соглашательство нынче заседает в Страдахе — а мастерам гильдии тоже охота поразвлечься».
«Может быть, у меня будет возможность перекинуться с Азмом парой слов в гостинице — или, по меньшей мере, подбодрить его каким-нибудь жестом, — Герсен пожал плечами. — А пока что пойдем, посмотрим, что делается на базаре».
Присмиревший и притихший, Эдельрод провел их по базару. Живость вернулась к нему только на рынке ядов; здесь он то и дело указывал гостям на продавцов, предлагавших выгодные скидки на заслуживающие особого внимания препараты. Эдельрод схватил с прилавка комок серого воска: «Взгляните на этот убийственный материал! Я держу его в руках без малейших опасений. Почему? Я приобрел необходимый иммунитет! Но стóит только натереть этим воском предмет, принадлежащий вашему врагу — расческу, ухочистку — и считайте, что с ним покончено! Кроме того, этим составом можно натереть удостоверение личности. Если к вам пристанет особенно назойливый бюрократ, он заразится и дорого заплатит за свою мелочность».
Алюсс-Ифигения порывисто вздохнула: «Как саркойцы доживают до зрелого возраста?»
«Секрет в двух словах! — заявил Эдельрод, дидактически поднимая два пальца. — Осторожность — раз! Иммунитет — два! Я выработал в себе невосприимчивость к тридцати ядам. Ношу с собой индикаторы и детекторы, предупреждающие о клюте, мератисе, чернояде и фволе. Соблюдаю исключительную осторожность, когда ем что-нибудь, нюхаю что-либо, надеваю одежду, ложусь в постель с незнакомой женщиной. Ха-ха! Это излюбленный трюк отравителей — не в меру нетерпеливый развратник наживает кучу неприятностей. Но не будем отвлекаться. Я не теряю бдительность во всех этих ситуациях и даже тогда, когда прохожу с подветренной стороны от переодетого токсиканта — несмотря на то, что не боюсь мератиса. Осторожность становится второй натурой. Если я подозреваю, что у меня появился или может появиться враг, я навязываюсь этому человеку в друзья и отравляю его первый, чтобы не подвергаться лишнему риску».
«Ты доживешь до преклонных лет», — заметил Герсен.
Эдельрод чуть поклонился и сделал почтительные круговые движения обеими руками, правой рукой по часовой стрелке, а левой — в противоположном направлении, тем самым символизируя милосердие Годогмы, соблаговолившего вращать свои колеса на одном месте вместо того, чтобы сразу переехать колею жизни: «Надеюсь. А здесь, — проводник указал на колбу с белым порошком, — здесь у нас клют. Полезное, эффективное средство, находит самое разнообразное применение. Если вам нужен доброкачественный клют, покупайте здесь».
«Клют у меня есть, — почесал в затылке Герсен. — Хотя, может быть, он уже выдохся».
«Выбросьте лежалый клют — чрезмерная скупость нередко приводит к большому разочарованию! — посоветовал Эдельрод. — Враг, покрывшийся гнойными язвами и потерявший ногу из-за гангрены, но выживший, будет опаснее прежнего!» Саркойский гид повернулся к продавцу: «Клют свежий?»
«Свежее утренней росы!»
Поторговавшись на славу, Герсен приобрел небольшую шкатулку с клютом. Все это время Алюсс-Ифигения стояла, отвернувшись и приподняв голову, полная гневного неодобрения.
«А теперь, — сказал Герсен, — давайте вернемся в гостиницу».
«Мне пришла в голову одна идея, — осторожно произнес Эдельрод. — Если бы я подарил старостам бочонок хорошего чая — стоимостью в двадцать или тридцать СЕРСов — возможно, они разрешили бы вам посетить приговоренного».
«Прекрасная мысль! Подари им бочонок чая».
«Но вы, само собой, возместите мне затраты?»
«С какой стати? Я уже пообещал тебе немалую сумму — в общей сложности сто двадцать СЕРСов».
Эдельрод раздраженно махнул рукой: «Вы не понимаете сложность ситуации!» Помолчав и прищелкнув пальцами от досады, он сказал: «Хорошо, так и быть! Исключительно потому, что я испытываю к вам дружеское расположение, мне придется поступиться своими интересами. Где деньги?»
«Вот пятьдесят СЕРСов. Остальное — после интервью».
«Как быть с вашей спутницей? Где она будет ждать?»
«Только не на базаре. Кочевники могут подумать, что ее выставили на продажу».
Эдельрод усмехнулся: «Такое бывало. Не беспокойтесь, однако! Она под защитой Идделя Эдельрода, бакалавра токсикологии! Она не чувствовала бы себя в большей безопасности, даже если бы была стопудовым чугунным монументом покойному бульдогу!»
Герсен настоял, однако, на том, чтобы проводник нанял экипаж, усадил в него Алюсс-Ифигению и отправил ее обратно в гостиницу. После этого Эдельрод проводил Герсена к караван-сараю; они миновали несколько просторных пустующих помещений и поднялись по лестнице на крышу. Шестеро старост сгорбились, поеживаясь от ветра, на табуретках вокруг кипящего котла; застегнув меховые воротники, они без особого интереса взглянули на Эдельрода, вернулись к распитию обжигающего чая и перебросились парой тихих ворчливых замечаний — судя по всему, сатирического свойства, так как все они одновременно зашлись кашляющим смехом.
Герсен приблизился к клетке Какарсиса Азма, некогда мастера-токсиканта, а ныне смертника, приговоренного к сотрудничеству. Азм был несколько выше среднего саркойца, хотя его обширная грудная клетка и выпуклый живот были типичными для этой расы. Формой головы он тоже отличался от соплеменников — его челюсти и скулы были широкими и массивными, но узкий лоб словно вытянулся по вертикали. На этот лоб черным клином наползли густые матовые волосы, напоминавшие мех; длинные черные усы Азма уныло повисли. Осужденному преступнику не полагалось носить обувь: ноги токсиканта, украшенные традиционными татуировками, изображавшими колеса с многочисленными спицами, от холода покрылись синеватыми и розовыми пятнами.
Эдельрод повелительно обратился к Азму: «Гнусный злодей! Благородный господин с другой планеты пожелал тебя осмотреть. Веди себя прилично!»
Азм взмахнул рукой, словно собираясь швырнуть яд — Эдельрод отскочил, испуганно выругавшись. Какарсис Азм расхохотался. Герсен обратился к проводнику: «Подожди в стороне. Я хотел бы поговорить с мастером Азмом наедине».
Эдельрод неохотно отошел. Азм уселся на табурет, стоявший посреди клетки, и уставился на Герсена, прищурив матовые, как кремень, серые глаза.
«Я заплатил за то, чтобы мне разрешили с вами встретиться, — сказал Герсен. — По сути дела, я для этого прилетел сюда с Альфанора».
Азм никак не отозвался.
«Виоль Фалюш не заступился за вас?», — спросил Герсен.
В мутных глазах появилась искорка: «Тебя прислал Фалюш?»
«Нет».
Искорка погасла.
«Казалось бы, — продолжал Герсен, — в связи с тем, что Фалюш подстрекал вас нарушить правила гильдии, его тоже следовало бы посадить в клетку и приговорить к сотрудничеству».
«Я не стал бы возражать», — отозвался Азм.
«Не совсем понимаю, в чем именно вы провинились. Вас посадили в клетку и приговорили за то, что вы продали яд общеизвестному преступнику?»
Азм хрюкнул и сплюнул в угол клетки: «Откуда я знал, что он — Виоль Фалюш? Давным-давно я знал его под другим именем. Он изменился — его невозможно было узнать!»
«За что же, в таком случае, вас приговорили к сотрудничеству?»
«С постановлением гильдии невозможно спорить. Гроссмейстер приготовил для Фалюша особый прейскурант. Я ничего об этом не знал и продал Фалюшу две драхмы патциглопа и драхму фволя — немного, но любое отступление от прейскуранта не подлежит помилованию. Гроссмейстер гильдии токсикантов — мой заклятый враг, хотя он никогда не смел инспектировать мои яды». Азм снова сплюнул и задумчиво, искоса взглянул на Герсена: «Почему я должен перед тобой исповедоваться?»
«Потому что я могу устроить так, чтобы вы умерли от альфа- или бета-токсина, а не в процессе экспериментального сотрудничества».
Азм крякнул и мрачно усмехнулся: «В присутствии гроссмейстера Петруса? Ничего у тебя не выйдет. Он ждет не дождется испробовать свой новый пиронг».
«Гроссмейстера Петруса можно переубедить. Деньгами, если не поможет ничто другое».
Азм пожал плечами: «Мне не на что надеяться, болтовня не поможет. С другой стороны, мне нечего терять. Что ты хочешь знать?»
«Насколько я понимаю, Виоль Фалюш уже покинул Саркой?»
«Конечно».
«Где и когда ты с ним познакомился?»
«Давным-давно. Сколько лет прошло? Двадцать? Тридцать? Давно. Он уже тогда был работорговцем, в молодости. Еще будучи почти подростком. По сути дела, я никогда не видел работорговца моложе Фалюша. Он приземлился на развалюхе с барахлящими двигателями, набитой девчонками — все они его страшно боялись. Поверите ли? Они были счастливы, когда я их купил!» Какарсис Азм недоуменно покачал своей странной головой: «Пренеприятнейший юноша! Он весь трепетал и содрогался, словно у него внутри извивался змеиный клубок страстей. Теперь он стал другим. Неутолимые страсти все еще его терзают, но Виоль Фалюш научился их сдерживать — пока это требуется. Да, он стал другим человеком».
«Как его звали, когда ты с ним встретился впервые?»
Азм снова покачал головой: «Не припомню. Не знаю. Может быть, я даже тогда не знал, как его звали. Он обменял двух первосортных девочек на палитру ядов, хотя мне пришлось приплатить деньгами. Подружки рыдали от облегчения, когда выбежали из его корабля. А остальные рыдали потому, что им не повезло — я не смог их купить. А, как они плакали!» Какарсис Азм поморщился и вздохнул: «Подружек звали Инга и Дандина. Они без конца болтали! Девочки слишком близко познакомились с Фалюшем и поносили его без устали».
«Что с ними теперь? Они еще живы?»
«Понятия не имею, — Азм вскочил на ноги и стал нервно расхаживать из одного угла клетки в другой, после чего так же неожиданно снова плюхнулся на табурет: «Меня вызвали на юг, в Согмир. Я их продал. Почти за те же деньги — девушки были еще молодые и свежие. Я пользовался ими всего два года».
«Кто их купил?»
«Оптовик, Гаскойн с планеты Мерчисона. Больше я о них ничего не знаю».
«А откуда они были, эти девушки?»
«С Земли».
Герсен поразмышлял немного: «Не могли бы вы подробно описать внешность Виоля Фалюша — такого, каким он стал теперь?»
«Он высокий человек, довольно приятной внешности. У него темные волосы. Никаких особых примет или манер у него нет. Когда он был молод, было сразу заметно, что у него не все дома — лицо у него то и дело искажалось гримасами, голос срывался. Теперь он следит за собой и ведет себя вежливо. Больше не кричит и не повышает голос. Улыбается. Если бы я не знал Фалюша практически с детства, никогда не догадался бы с первого взгляда, что имею дело с сумасшедшим».
Герсен задал еще несколько вопросов; Какарсис Азм не смог ничего добавить к тому, что уже сказал. Герсен собрался уходить. Азм спросил с притворным безразличием: «Ты намерен вступиться за меня перед Петрусом?»
«Да».
Азм задумался. Открыв рот, он несколько секунд молчал, после чего произнес явно через силу: «Будь осторожен. Петрус — влиятельный человек, и его влияние пагубно. Не доверяйся ему — он может тебя отравить только потому, что ты ему не понравишься».
«Благодарю за предупреждение, — отозвался Герсен. — Я постараюсь вам помочь». Он подал знак Эдельроду, наблюдавшему за разговором с плохо скрываемым любопытством: «Отведи меня к гроссмейстеру Петрусу».
Следуя за проводником, Герсен спустился по лестнице в караван-сарай и, после некоторого блуждания по извилистым коридорам и асимметричным полутемным закоулкам, они зашли в помещение, напоминавшее шатер из желтого шелка. На подушке сидел, скрестив ноги, тощий субъект с изощренной татуировкой на щеках; субъект изучал или сравнивал несколько небольших флаконов, аккуратно выстроенных в ряд на ковре у него под рукой.
«Господин с другой планеты желает говорить с гроссмейстером», — тихо объявил Эдельрод.
Тощий человек одним движением вскочил на ноги, подошел к Герсену, внимательно понюхал его руки, похлопал его по одежде, попросил показать язык и зубы. «Один момент!» — он бесшумно исчез за завесой желтого шелка, почти мгновенно вернулся и подозвал Герсена жестом: «Сюда, будьте добры».
Герсен последовал за ним и оказался в комнате без окон, но с высоким потолком — настолько высоким, что он терялся во мгле. Четыре шарообразных светильника, низко подвешенных на длинных цепях, отбрасывали маслянисто-желтый свет. На столе побулькивал вездесущий бронзовый котел. Тяжелый теплый воздух полнился запахами мускуса, тканей, кожи, пота, резковатых испарений сушеных трав. Гроссмейстер гильдии токсикантов Петрус — бледный старик с яркими черными глазами — только что проснулся. Приподнявшись на узком ложе, он подбросил трав в котел и налил себе пиалу горячего отвара. Старец приветствовал Герсена коротким кивком.
«Вы уже немолоды», — констатировал очевидный факт Герсен.
«В земном летоисчислении мне сто девяносто четыре года».
«Сколько еще вы рассчитываете прожить?»
«Как минимум шесть лет — надеюсь. Многие хотят меня отравить».
«На крыше сидят четыре преступника, ожидающих казни. Все они приговорены к сотрудничеству?»
«Все. Мне нужно провести испытания дюжины новых ядов. Другие мастера тоже ожидают своей очереди».
«Я заверил Какарсиса Азма в том, что он умрет от альфа- или бета-токсина».
«Значит, вы наделены даром предвосхищения чудес. Я скептически отношусь к подобным прорицаниям. Азм давно уже подрывает репутацию региональной ассоциации токсикантов своей самонадеянной дерзостью. Теперь ему придется сотрудничать с ревизионной комиссией гильдии».
В конечном счете Герсену пришлось заплатить 425 СЕРСов за обещание гроссмейстера допустить смерть Какарсиса Азма от быстродействующего и безболезненного альфа-токсина.
Несколько помрачневший Эдельрод вывел Герсена на базарную площадь, и они стали возвращаться в гостиницу, для чего пришлось пройти через весь городок. Вдоль топких улиц Страдаха выстроились высокие бревенчатые избы на сваях; фасад каждой избы был выложен так, чтобы из него получилась карикатурная физиономия — скорбная, нахмурившаяся или изумленная.
В «Отравском замке» Герсен узнал, что Алюсс-Ифигения уже поднялась к себе в номер, и решил ее не беспокоить. Выкупавшись в большом деревянном ушате, он спустился в вестибюль и подошел к огромному окну, глядя на степь. В сумерках пейзаж казался размытым, но четкие черные силуэты высоких столбов с навершиями-колесами продолжали выделяться на фоне пасмурного неба, словно аккуратно нарисованные.
Герсен заказал пиалу чая и, так как ему все равно нечего было делать, стал размышлять о себе и своей жизни… С точки зрения обывателя Ойкумены, он был счастливчиком, обладателем состояния, не поддававшегося представлению. Но что ждало его в будущем? Допустим, по какому-то капризу судьбы ему удалось бы достигнуть своей цели и уничтожить троих оставшихся «князей тьмы» — что тогда? Сможет ли он вжиться в повседневную рутину существования? Или воспитание и опыт настолько изуродовали его, что до конца своих дней он будет выслеживать очередных кандидатов на уничтожение? Герсен невесело усмехнулся. Вряд ли он доживет до той минуты, когда ему придется решать этот вопрос. Тем временем, чтó ему удалось узнать у Какарсиса Азма? Только то, что двадцать или тридцать лет тому назад помешанный юнец продал Азму двух девочек, Ингу и Дандину, которых Азм впоследствии сбыл оптовику Гаскойну с планеты Мерчисона. Скудные сведения… Тем не менее, Инга и Дандина близко познакомились со своим похитителем и «поносили его без устали».
В вестибюль спустилась Алюсс-Ифигения. Игнорируя Герсена, она тоже подошла к окну посмотреть на темную степь, где теперь перемигивалась пара далеких огней. Тучи озарились темно-лиловым заревом, под ними появилось кольцо ярких белых огней, и на взлетное поле опустился пассажирский космический лайнер компании «Робарт-Геркулес». Понаблюдав за приземлением звездолета, Алюсс-Ифигения отвернулась от окна и, чопорно выпрямившись, присела рядом с Герсеном. Когда он предложил ей чаю, принцесса отказалась: «Сколько еще ты собираешься здесь пробыть?»
«Только до завтрашнего вечера».
«Почему мы не можем улететь сегодня же? Ты уже беседовал со своим приятелем и купил свой яд».
Словно отвечая на ее вопрос, появился Эдельрод, отвесивший любезный поклон, в его случае выглядевший достаточно нелепо. Теперь он нарядился в длинный халат из зеленого сукна и напялил высокую меховую шапку. «Крепкого здоровья и прочного иммунитета! — приветствовал он своих гостей. — Вы будете присутствовать при отравлениях? Они состоятся в ротонде гостиницы, для развлечения и просвещения собравшихся знаменитостей и экспертов».
«Сегодня вечером? Насколько я понял, сотрудничество было назначено на завтра».
«Колеса Годогмы повернулись, и казнь перенесли на сегодня. Мерзавцам придется сотрудничать раньше, чем они думали».
«Я непременно приду», — пообещал Герсен.
Алюсс-Ифигения быстро поднялась на ноги и удалилась из вестибюля.
Герсен поднялся к ней в номер: «Ты на меня сердишься?»
«Я не сержусь. Я совершенно ошеломлена. Не могу понять, почему тебя так интересуют эти отвратительные, болезненно извращенные люди… Почему тебя так интересует смерть…»
«Это не совсем справедливое заключение. Да, жизнь саркойцев устроена по-другому. Да, она меня интересует. Я могу у них чему-то научится — чему-то, что поможет мне выжить».
«Но тебе не нужно у них учиться! У тебя есть огромные деньги, десять миллиардов СЕРСов…»
«У меня больше нет этих денег».
«Как то есть, нет? Ты их потерял?»
«Мое богатство больше не исчисляется наличными. Сформирована анонимная корпорация, владельцем акций которой являюсь я. Вложение капитала приносит постоянный доход — что-то вроде миллиона СЕРСов в день, насколько мне известно. Конечно, это все еще большие деньги».
«Об этом я и говорю — тебе, с такими деньгами, нет необходимости самому ввязываться в грязные истории. Если тебе нужно кого-то убить, найми убийц, в конце концов! Найми этого жуткого душегубца, Эдельрода. По сходной цене он с радостью отправит на тот свет родную мать!»
«Любому наемному убийце могут поручить отправить на тот свет меня самого, заплатив еще больше. Но есть еще одно соображение. Я не хочу, чтобы обо мне знали — чтобы знали о том, чем я занимаюсь. Для того, чтобы у меня был хоть какой-нибудь шанс добиться успеха, я должен быть абсолютно неизвестен — незаметен, как призрак. Боюсь, что Институт уже взял меня на заметку, и это огромная потеря».
Алюсс-Ифигения возразила со страстной серьезностью: «Ты одержим, ты маньяк! Ты весь сосредоточился на умерщвлении врагов и ни о чем не беспокоишься, ничем не интересуешься, кроме повышения эффективности своей смертоносности!»
Яростная атака подруги ошеломила Герсена. Ее обвинения были достаточно преувеличены для того, чтобы не нанести болезненный удар; тем не менее, если она верила в то, что говорила — каким чудовищем он должен был казаться в ее глазах! Герсен успокоительно ответил: «Ты говоришь неправду. Может быть, в один прекрасный день ты поймешь…» Алюсс-Ифигения зажала уши руками и гневно трясла головой — ее золотистые волосы болтались из стороны в сторону. Голос Герсена замер. В любом случае то, что он собирался предложить, по ближайшем рассмотрении представлялось маловероятным, даже абсурдным: он не смел помышлять об отдыхе в кругу семьи, о домашнем уюте…
«Что будет со мной?» — холодно спросила Алюсс-Ифигения.
«Я не вправе распоряжаться твоей судьбой или даже препятствовать тебе в чем-либо, — сказал Герсен. — У каждого из нас только одна жизнь — каждый делает все, что может, руководствуясь своими наклонностями и своим чувством долга».
Алюсс-Ифигения продолжала молча стоять, теперь уже собранная и сдержанная. Герсен печально вернулся к себе в номер. В каком-то смысле, однако, он приветствовал эту ссору. Вполне может быть, что подсознательно он хотел привезти ее на Саркой, чтобы показать, в каком направлении будет развиваться его дальнейшая жизнь, и предоставить ей возможность уклониться от участия в этой жизни.
Он был несколько удивлен, когда Алюсс-Ифигения спустилась к ужину — замкнутая и бледная.
В трапезном зале было людно, всюду жестикулировали и разговаривали видные и влиятельные саркойцы в халатах с меховыми воротниками; их густые черные волосы тоже напоминали шкурки пушных зверей. Кроме того, сегодня вечером можно было заметить необычное для Саркоя множество женщин в характерных длинных платьях из блестящего лилового, красновато-коричневого и черного атласа, обремененных ожерельями, браслетами и крупными заколками из бирюзы и нефрита. В углу расселась многочисленная группа туристов, прибывших в Страдах на экскурсионном звездолете — объявление о предстоящих публичных отравлениях вызвало интерес не только на Саркое. Судя по их манере одеваться, туристы прилетели с одной из планет Кортежа — скорее всего, с Альфанора, так как они красили кожу в бежевые и сероватые тона. Рядом с Герсеном вырос, как из-под земли, Эдельрод: «Ага, лорд Герсен! Рад вас видеть в этом блестящем собрании! Могу ли я присоединиться к вам и к вашей очаровательной спутнице? Возможно, мне удастся сопроводить экзекуцию полезными пояснениями». Не дожидаясь ответа, напористый гид уселся за стол: «Сегодня подадут ужин из шести блюд, в саркойском стиле. Пока вы здесь, на нашей чудесной планете, вы обязаны насладиться ее дарами в полной мере! И я чрезвычайно рад содействовать вам в этом начинании. Надеюсь, у вас все идет хорошо?»
«Все в порядке, благодарю вас».
Прогноз Эдельрода оказался правильным — сегодня кухня гостиницы предлагала только саркойские блюда. На первое подали отчетливо горьковатый бледно-зеленый бульон из болотных овощей и болотной живности, с гарниром из обжаренных в масле стеблей молодого тростника, а также салат из сельдерея и черники, приправленный стружкой пикантной черной коры. Пока постояльцы ели, прислуга вынесла на дощатую террасу четыре столба и установила их в предусмотренных гнездах.
Вторым блюдом оказалось рагу из бледного мяса в соусе из болотных полипов, обильно удобренное специями, с гарниром из студенистых овощных бананов, кондированного жаоика и местных фруктов.
Алюсс-Ифигения ела без особого аппетита; Герсен вообще не был голоден.
Перед ними поставили третье блюдо: тонкие ломтики душистого вареного теста на кружочках охлажденной дыни, в сопровождении чего-то вроде небольших моллюсков в перченом масле. По мере того, как посуду убирали, приготавливая столы к четвертому блюду, приговоренных вывели на террасу, где те стояли, жмурясь от непривычно яркого света. На них не было никакой одежды, кроме массивных ошейников, подбитых мехом, огромных набитых войлоком рукавиц и тугого кушака, продетого между ногами и перевязанного на поясе.
Алюсс-Ифигения взирала на них с напускным безразличием: «Это преступники? Что они натворили?»
Эдельрод с трудом отвлекся от только что выставленной перед ним вереницы небольших мисок, содержавших кишмиш из давленых насекомых и зерновых хлопьев, маринад, красновато-фиолетовый джем и катышки жареного мяса. Вспомнив, в чем заключался смысл вопроса, он бросил взгляд на осужденных: «Справа — Какарсис Азм, он предал интересы гильдии. Рядом с ним — кочевник, обвиненный в сексуальном правонарушении».
Алюсс-Ифигения рассмеялась, не веря своим ушам: «На Саркое такое возможно?»
Эдельрод болезненно поморщился и посмотрел на нее с укоризной: «Третий облил свою бабушку скисшим молоком. Четвертый осквернил фетиш».
Алюсс-Ифигения явно недоумевала. Она взглянула на Герсена, чтобы проверить, не шутит ли саркойский гид.
Герсен сказал: «С нашей точки зрения обвинения могут показаться странными, а проступки — не заслуживающими казни. В то же время, некоторые общественные запреты Земли и Альфанора, например, кажутся не менее бессмысленными саркойцам».
«Именно так! — подтвердил Эдельрод. — На каждой планете свои порядки. Меня просто поражает бесчувственность некоторых господ, прибывающих к нам с других планет. Как правило, их самый заметный порок — скаредность. На Саркое имущество одного принадлежит всем. Деньги? Мы расстаемся с деньгами без задних мыслей. Чтобы заслужить настоящее уважение на Саркое, проявляйте щедрость без оглядки!» Бакалавр токсикологии с надеждой посмотрел на Герсена, но тот только улыбнулся.
Алюсс-Ифигения даже не попробовала четвертое блюдо. Подали пятое — трех больших пареных сколопендр на лепешке из слоеного теста, с гарниром из мелко нарубленного синего овоща и пиалой шелковисто-черной пасты, мгновенно наполнившей воздух едким ароматом. Алюсс-Ифигения поднялась со стула и покинула трапезный зал. Эдельрод с соболезнованием проводил ее глазами: «Она нездорова?»
«Боюсь, что так».
«Жаль! — Эдельрод с энтузиазмом набросился на еду. — Ужин еще далеко не кончился».
На террасу вышли четыре бакалавра; они установили перед каждым из приговоренных по табурету, а на каждом табурете — белое блюдце с ядом.
«В первую очередь испытанию подвергнется небезызвестный Какарсис Азм! — объявил мастер-токсикант. — В качестве возмещения ущерба, нанесенного гильдии его махинациями, он согласился испробовать разновидность активанта, именуемого „альфа-токсином“. Оральное употребление альфа-токсина вызывает почти мгновенный шок главного спинномозгового ганглия. Сегодня вечером альфа-токсин приготовлен в новом растворителе, который, возможно, катализирует летальное воздействие эффективнее любого другого вещества, известного человечеству. Преступник Азм, будьте добры, приступите к сотрудничеству».
Какарсис Азм не шевелился, но глаза его бегали. К нему подошел бакалавр; Какарсис Азм открыл рот, проглотил дозу и уже через две секунды был мертв.
«Потрясающе! — заявил Эдельрод. — Каждую неделю что-нибудь новое!»
Экзекуция продолжалась; мастер-токсикант подробно пояснял присутствующим происходящее. Сексуальный правонарушитель попытался пнуть блюдце, стоявшее на табурете, так, чтобы яд плеснул в лицо бакалавру, за что получил выговор. Остальные отравления завершились без непристойных инцидентов. За шестым блюдом — сложносоставным салатом — последовали всевозможные чаи, отвары и подносы с леденцами и цукатами; торжественный ужин подходил к концу.
Герсен медленно поднялся на второй этаж и постучался в номер своей спутницы. Алюсс-Ифигения уже собрала багаж. Герсен стоял в дверном проеме, озадаченный внезапным блеском паники в глазах принцессы — ему было невдомек, что на фоне светлой деревянной обшивки стен он казался ей темной зловещей фигурой.
Алюсс-Ифигения поспешно проговорила, словно запыхавшись: «Экскурсионный корабль возвращается на Альфанор. Я заказала каюту. Нам придется расстаться».
Некоторое время Герсен не отвечал, после чего сказал: «На твоем банковском счету есть деньги. Я прослежу за тем, чтобы там всегда были деньги — столько, сколько понадобится… В чрезвычайной ситуации, даже если ты истратишь все, что у тебя есть, тебе достаточно будет известить управляющего отделением банка, и он переведет тебе требуемую сумму».
Алюсс-Ифигения молчала. Герсен повернулся, чтобы уйти: «Если тебе когда-нибудь нужна будет помощь…»
Алюсс-Ифигения Эперже-Токай, принцесса Жантийи, коротко кивнула: «Я знаю».
«Тогда до свидания».
«Прощай».
* * *
Герсен вернулся в свою комнату и лег на постель, подложив руки под голову. Так закончилась приятная интерлюдия в его жизни. «Больше никогда! — поклялся он себе, — Никогда не стану вовлекать женщину в темные хлопоты моего дела. Благородству, великодушию и доброте нет места в преступном мире…»
Рано утром пакетбот компании «Робарт-Геркулес» вылетел из Страдаха с Алюсс-Ифигенией на борту. Герсен отправился в космопорт, подписался в ведомости для выезжающих, уплатил налог на выезд, наградил Эдельрода чаевыми и тоже покинул Саркой.
Глава 3
Из «Популярного путеводителя по планетам», 348-е издание 1525 г.:
«АЛОИЗИЙ: шестая планета Веги.
Постоянные характеристики
Диаметр: 11 744 километра
Масса: 0,86 массы Земли
Средняя продолжительность суток: 19 часов 48 минут (и т. д.)
Общие замечания
Алоизий и две другие планеты системы Веги, Балагур и Катберт, были первыми мирами, успешно колонизированными выходцами с Земли. Поэтому Алоизию свойственны аспекты седой древности — тем более, что первой на этой планете высадилась энергичная группа консервационистов, отказывавшихся возводить какие-либо сооружения, не гармонировавшие с ландшафтом.
Консервационистов больше нет, но их влияние еще чувствуется. На Алоизии нет претенциозных стеклянных небоскребов Альфанора и Земли, бетонных глыб Оллифейна или необузданной мешанины архитектурных стилей, преобладающей на планетах системы Маркаба.
Ось вращения Алоизия наклонена к плоскости орбиты под углом в 31,7°; соответственно, смена времен года на этой планете сопровождается суровыми климатическими возмущениями, несколько смягченными повышенной плотностью атмосферы. На Алоизии семь континентов, крупнейший из которых — Земля Марси, известная также под наименованием Дорган, где находится самый многонаселенный город, Новый Вексфорд. Благодаря муниципальным традициям терпимости и расчетливой политике необременительного налогообложения, Новый Вексфорд давно стал одним из важнейших финансовых центров Ойкумены, влияние которого непропорционально велико по сравнению с его относительно скромными индустриальными ресурсами.
Туземные флору и фауну Алоизия нельзя назвать достопримечательными. Благодаря упорным стараниям первопоселенцев, здесь широко распространены земные деревья и кустарники, причем местные условия особенно благоприятны для хвойных растений».
Иммиграционные процедуры на Алоизии были настолько же строгими и утомительными, насколько они были небрежными и поверхностными на Саркое. Уже на расстоянии полутора миллионов километров, пересекая «первую стратисферу», Герсен сообщил о намерении приземлиться, указав свое имя, наименование, номер и модель своего звездолета, нескольких лиц, способных за него поручиться, а также причины своего визита, после чего ему разрешили приблизиться ко «второй стратисфере», на расстояние в один миллион километров. Здесь он ожидал, пока его заявка рассматривалась компетентными властями. Через некоторое время ему приказали занять орбиту на уровне «третьей стратисферы», на высоте ста пятидесяти тысяч километров над планетой, и только здесь, после непродолжительной задержки, он получил разрешение на посадку. Формальности вызывали раздражение, но они были неизбежны. Если бы Герсен забыл остановиться на уровне «первой стратисферы», на его звездолет немедленно навели бы дальнобойные орудия. Если бы он пересек «вторую стратисферу», не ожидая дальнейших инструкций, его корабль обстреляли бы из так называемых «ускорителей Трибольта» клейкими дисками, выводящими из строя навигационные приборы и оптические датчики. Если бы он не остановился даже после этого, его звездолет был бы аннигилирован.
Герсен выполнил все инструкции и, еще раз подтвердив выдачу разрешения, приземлился в Центральном космопорте Доргана.
Новый Вексфорд находился в тридцати километрах к северу — город извилистых улочек, крутых холмов и древних зданий почти средневекового вида. Центр города занимали банки, биржи и представительства посреднических фирм, а окружающие холмы оцепили отели, магазины и более специализированные учреждения; пригороды Нового Вексфорда гордились тем, что здесь, в изящных и просторных усадьбах, разбросанных среди радующих глаз пасторальных просторов, жили некоторые из богатейших людей Ойкумены.
Герсен занял номер в огромном отеле «Конгрив», купил несколько газет и подкрепился ленчем, приготовленным без кулинарных излишеств. Вокруг бурлила городская жизнь: меркантилисты в нарочито архаических пиджачных парах, аристократы с Балагура — этим не терпелось вернуться домой, как только они сходили с трапа звездолета; изредка попадался приезжий с Катберта, выделявшийся из толпы нарядом кричащих расцветок и блестящей головой, лысой, как биллиардный шар. Землян в отеле «Конгрив» можно было распознать благодаря их скромной одежде приглушенных оттенков и какой-то не поддающейся точному определению самонадеянной манере себя вести — это свойство уроженцев колыбели человечества донельзя раздражало обитателей других миров, не меньше, чем возмутительная привычка землян отзываться о других планетах как о «колониях».
Герсен расслабился. Атмосфера Нового Вексфорда успокаивала — здесь каждая деталь придавала уверенность в солидной надежности, благоустройстве, законности и упорядоченности. Кроме того, Герсену нравились местные крутые улицы с их каменными зданиями и чугунными оградами; теперь, через тысячу лет, эту архитектуру уже невозможно было сбрасывать со счетов как «жеманное ханжество», хотя авангардисты с Катберта все еще придерживались такого мнения.
Герсен уже бывал однажды в Новом Вексфорде. Две недели осторожного наведения справок позволили ему выяснить, что некий Джехан Аддельс из инвестиционной корпорации «Транскосмос» заслужил репутацию исключительно находчивого и проницательного финансиста. Герсен позвонил Аддельсу из телефонной будки на улице, предварительно выключив видеокамеру. Аддельс оказался человеком моложавым, но худосочным, с продолговатым лицом, словно постоянно сохранявшим вопросительное выражение, и лысеющей головой; последнее обстоятельство свидетельствовало о том, что он мало заботился о внешности, так как услуги парикмахеров, выращивающих новые волосы, на Алоизии были легкодоступны.
«Аддельс слушает».
«Вы меня не знаете, и мое имя не имеет значения. Насколько я понимаю, вы работаете в корпорации „Транскосмос“?»
«Верно».
«Сколько вам платят?»
«Шестьдесят тысяч в год, не считая кое-каких льгот, — без малейшего колебания ответил Аддельс, невзирая на тот факт, что говорил с совершенно незнакомым человеком, предпочитавшим не показывать лицо. — Почему вас это интересует?»
«Я хотел бы нанять вас примерно в том же качестве, но за сто тысяч в год, с ежемесячным увеличением оклада на тысячу СЕРСов и с выплатой премиальных каждые пять лет — в размере, скажем, миллиона СЕРСов».
«Привлекательные условия, — сухо отозвался Аддельс. — Кто вы такой?»
«Я предпочитаю сохранять инкогнито, — сказал Герсен. — Если вы настаиваете, я могу встретиться с вами и все объяснить лицом к лицу. По существу, однако, достаточно знать, что я не преступник, и что деньги, управление которыми я хотел бы вам поручить, приобретены без нарушения действующих законов Нового Вексфорда».
«Гм! О каких деньгах мы говорим? И в каких ценных бумагах они содержатся?»
«Сумма составляет десять миллиардов СЕРСов наличными».
«Ха! — выдохнул Аддельс. — Где…» — по лицу экономиста промелькнула тень раздражения, и он тут же оборвал себя. Джехан Аддельс предпочитал думать о себе как о человеке невозмутимом в любых обстоятельствах. Он продолжал: «Это огромный капитал. Не могу поверить, что он приобретен традиционными средствами».
«Я не утверждал, что приобрел эти деньги традиционными средствами. Деньги поступили из Запределья, где традиции, как правило, не имеют значения».
Аддельс бледно усмехнулся: «Законы, как правило, там тоже не имеют значения. А следовательно, не имеют значения и нарушения законов. Таким образом, юридических проблем у вас не будет. В любом случае, источник ваших финансовых средств меня не интересует. Что, в точности, вы хотели бы мне поручить?»
«Я хочу, чтобы вы вложили этот капитал, и чтобы он приносил постоянный доход, но таким образом, чтобы мои деньги не привлекали внимания. Я хочу, чтобы не распространялись никакие слухи, чтобы сведения о моих инвестициях не попадали в новости. Я хочу, чтобы вы вкладывали мои деньги, не вызывая ни у кого ни малейшего интереса или подозрения».
«Это затруднительно, — Аддельс поразмышлял немного. — Тем не менее, это возможно, если тщательно спланировать программу инвестиций через посредников».
«Я оставляю это на ваше усмотрение. Вы будете контролировать все финансовые операции — учитывая, разумеется, рекомендации, которые я могу время от времени предоставлять. Естественно, вы можете нанимать необходимый персонал, хотя персонал не должен ничего знать обо мне».
«В этом отношении не предвижу никаких проблем, так как я сам о вас ничего не знаю».
«Вы согласны работать на таких условиях?»
«Несомненно — если все, что вы говорите, не мошенничество и не глупая шутка. Получая обещанный вами оклад и вкладывая его вместе с вашими деньгами, я очень скоро стану богатым человеком. Но я вам поверю только тогда, когда увижу деньги своими глазами. Надеюсь, они не поддельные».
«Вы сможете убедиться в их неподдельности с помощью собственного фальсометра».
«Десять миллиардов СЕРСов! — размышлял вслух Аддельс. — Непомерный капитал, способный соблазнить самого честного и добросовестного человека. Как вы узнáете, что я не расхищаю ваши деньги?»
«Насколько мне известно, вы заслужили репутацию не только осторожного, но и дисциплинированного финансиста. Вы будете получать достаточно для того, чтобы не рисковать этой репутацией. Других сдерживающих средств у меня нет».
Джехан Аддельс сухо кивнул: «Где деньги?»
«Они будут доставлены по любому указанному вами адресу. Или вы можете сами зайти в отель „Конгрив“ и забрать их».
«Все не так просто. Что, если я умру сегодня вечером? Как вы вернете свои деньги? А если вы умрете, как я об этом узнаю? Как, в таком случае, я должен буду распорядиться вашим капиталом — допуская, что он существует?»
«Приходите в шестьсот пятидесятый номер отеля „Конгрив“. Я передам деньги и мы составим соглашение, предусматривающее возможные варианты, даже самые нежелательные».
Джехан Аддельс явился в номер Герсена уже через полчаса. Он пересчитал деньги, содержавшиеся в двух больших чемоданах, проверил несколько случайно выбранных банкнот фальсометром и почтительно покачал головой: «Вы возлагаете на меня огромную ответственность. Я мог бы выписать квитанцию, подтверждающую получение десяти миллиардов, но, учитывая все обстоятельства, это была бы излишняя формальность».
«Возьмите деньги, — сказал Герсен. — Завтра внесите в свое завещание указание на то, что в случае вашей смерти эту сумму, с начисленными на нее процентами, следует вернуть мне. Если я умру или не свяжусь с вами в течение года, используйте доход с этого капитала в благотворительных целях. Но я собираюсь вернуться в Новый Вексфорд через два-три месяца. Начиная с сегодняшнего дня я буду сообщаться с вами только по видеофону, под именем Генри Лукаса».
«Хорошо, — Аддельс вздохнул. — Кажется, мы предусмотрели любые неожиданности».
«Не забывайте о строгой конфиденциальности! Даже ваших ближайших родственников нельзя посвящать в подробности ваших новых обязанностей».
«Как вам будет угодно».
На следующее утро Герсен вылетел с Алоизия на Альфанор.
Теперь, через три месяца, он вернулся в Новый Вексфорд и снова остановился в отеле «Конгрив».
Герсен зашел в телефонную будку на улице, снова выключил видеокамеру и набрал номер Джехана Аддельса. Экран взорвался ярким сплетением зеленых листьев и светлых роз шиповника. Женский голос произнес: «Инвестиционная компания „Бреймар“».
«Господин Генри Лукас хотел бы поговорить с господином Аддельсом».
«Одну минуту, благодарю вас».
На экране появилось лицо Аддельса: «Слушаю».
«Вас беспокоит Генри Лукас».
Аддельс откинулся на спинку кресла: «Очень рад — можно сказать, даже счастлив — что вы мне позвонили».
«Ваша линия связи не прослушивается?»
Аддельс проверил показания индикатора: «Никто не слушает».
«Как идут дела?»
«Достаточно хорошо», — Аддельс разъяснил, в общих чертах, структуру своих инвестиций. Он депонировал десять сумм, наличными деньгами, на десять различных счетов в пяти местных банках и в пяти банках на Земле, и постепенно конвертировал эти деньги в приносящие доход капиталовложения, принимая все возможные меры для того, чтобы не вызывать возмущений, способных потревожить обнаженные нервы финансового мира.
«Я недооценил масштабы поставленной передо мной задачи, когда взялся ее выполнять, — сказал Аддельс. — Трудности почти непреодолимы! Прошу заметить, я не жалуюсь. Днем с огнем я не мог бы найти более интересную работу, требующую приложения всех моих способностей. Но незаметно вложить десять миллиардов СЕРСов — все равно, что бултыхнуться в пруд вниз головой и выйти на берег сухим. Мне пришлось нанять нескольких человек только для того, чтобы они оборонялись вежливыми отписками от организаций, желающих проводить расследования, и прочих любопытствующих. Боюсь, нам придется учредить свой собственный банк — может быть, даже несколько банков».
«Делайте все, что считаете целесообразным, — отозвался Герсен. — Тем временем, у меня есть для вас особое поручение».
Аддельс немедленно встревожился: «Поручение — какого рода?»
«Недавно я узнал из газетной заметки, что издательство „Радиан“, публикующее журнал „Космополис“, находится в стесненном финансовом положении. Я хотел бы, чтобы вы приобрели контрольный пакет акций этого издательства».
Аддельс поджал губы: «Это нетрудно, конечно. По существу, я мог бы купить все издательство на корню. „Радиан“ на краю банкротства. Но вам следует знать, что такое вложение капитала может оказаться невыгодным. „Радиан“ уже много лет теряет деньги — именно поэтому их так легко купить».
«Я понимаю, что в данном случае мы позволим себе некоторый риск. Попробуем сделать издательство прибыльным. Я хотел бы стать владельцем „Космополиса“ по особой причине».
Аддельс поспешил подтвердить, что у него не было никакого намерения противоречить пожеланиям Герсена: «Я всего лишь хотел убедиться в том, что у вас нет преувеличенных ожиданий по этому поводу. Начну скупку акций „Радиана“ завтра же».
* * *
Звезда Мерчисона — №203 созвездия Стрельца по «Звездному каталогу» — находится недалеко от плоскости вращения Галактики, но значительно дальше Веги, в тридцати шести световых годах за границей Запределья. Она входит в скопление пяти разноцветных солнц: двух красных карликов, голубовато-белого карлика, не поддающейся обычной классификации сине-зеленой звезды средних размеров и желто-оранжевой звезды Мерчисона, класса G6. Единственная планета последней звезды, тоже названная «Мерчисон» по имени первооткрывателя, несколько меньше Земли; ее опоясывает единственный огромный континент. В экваториальной зоне постоянно перемещаются гонимые обжигающим ветром дюны; от горных хребтов к полярным морям спускаются долины. В горах обитают аборигены — черные существа с непредсказуемыми свойствами; они могут быть, попеременно, кровожадно дикими и агрессивными, тупыми и вялыми, безобидно истеричными или склонными к сотрудничеству. В последнем расположении духа они полезны, так как поставляют красители и волокна, применяемые при изготовлении ковров и гобеленов — важнейших предметов экспорта с планеты Мерчисон. Фабрики, производящие ковры, сосредоточились вокруг населенного пункта под наименованием Сабра; в ткацких цехах работают тысячи женщин. Женщин этих поставляет дюжина работорговых ассоциаций; среди них наибольшей известностью в последнее время пользовался оптовый концерн Гаскойна. Благодаря хорошо продуманной системе пополнения инвентаря, Гаскойн был способен быстро удовлетворять спрос по разумным ценам. Гаскойн не пытался конкурировать с более специализированными фирмами и поставлял, главным образом, товар промышленной и сельскохозяйственной категорий. В Сабре сущность его коммерции заключалась в предложении в продажу и в аренду высококачественных работниц промышленной категории F-2: женщин не слишком выдающейся внешности или уже не первой молодости, но отличавшихся крепким здоровьем и сноровкой, склонных к сотрудничеству, прилежных и добродушных — в полном соответствии с десятью пунктами гарантии Гаскойна.
Сабру, скучный беспорядочный город на берегу северного полярного моря, населяли выходцы со всех концов Запределья, основная цель которых заключалась в том, чтобы заработать достаточно денег для переезда в какое-нибудь другое место. Простиравшаяся к югу прибрежная равнина была усеяна сотнями причудливых вулканических останцев, увенчанных шапками желтовато-коричневой растительности. Единственной достопримечательностью Сабры был Цирк Орбана — открытая площадь в центре города, посреди которой возвышался останец с плоской вершиной, одна из характерных местных вулканических пробок. На вершине этого столба расположился отель «Гранд Мерчисон», а по окружности Цирка — другие важнейшие заведения планеты: гостиница «Торговый дом Вильгельма», Ковровый рынок, представительство оптовой торговой фирмы Гаскойна, техническая академия Оденура, таверна Кейди, постоялый двор «Синяя образина», импортная контора «Геракл», склад и выставочный торговый зал Кооператива изготовителей ковров, магазин «Спортивные товары и трофеи», управление фирмы Гэмбела, занимавшейся перепродажей бывших в употреблении и краденых космических кораблей, а также склад и магазин окружной корпорации продовольственного снабжения.
Обитатели Сабры были достаточно многочисленны и зажиточны для того, чтобы нуждаться в защите от набегов космических разбойников и охотников за рабами — несмотря на то, что этот город, подобно Крайгороду в другом секторе Запределья, выполнял полезную функцию для тех, кто родился или предпочитал жить там, где охрана правопорядка в лучшем случае носила локальный импровизированный характер. Батареи ускорителей Трибольта находились под неусыпным присмотром городской милиции, и прибывающие космические корабли рассматривались с исключительным подозрением.
Приближаясь к Мерчисону с осторожностью, Герсен связался по радио с космопортом и занял указанную посадочную орбиту. В космопорте его допросили представители местной бригады организации «Смерть стукачам»; на них произвел благоприятное впечатление роскошный звездолет «Фараон». Стукачи — агенты МСБР — обычно отправлялись в космос под видом наводчиков, в дешевых кораблях модели 9B, так как МСБР не желало рисковать в Запределье более дорогостоящим оборудованием. По меньшей мере на этот раз Герсен мог отвечать на вопросы откровенно. Он прибыл в Сабру, чтобы найти женщин, привезенных на Мерчисон больше двадцати лет тому назад оптовым работорговцем Гаскойном. Наблюдая за мигающими индикаторами детектора лжи, бравые блюстители беспорядка обменялись ироническими взглядами — их позабавило такое донкихотство — и без дальнейших задержек пропустили Герсена в город.
Приближался полдень; Герсен остановился в отеле «Гранд Мерчисон» на вершине столба Орбана. Свободных номеров в отеле почти не оставалось в связи с наездом скупщиков ковров, коммивояжеров из Ойкумены и спортсменов, собравшихся охотиться на аборигенов Поклонной горы.
Герсен принял душ и переоделся в местную одежду: алые плюшевые панталоны и черную куртку. Спустившись в обеденный зал, он закусил местными продуктами — салатом из морской капусты и тушеными моллюсками. Прямо напротив, под окном, находилось управление оптовой фирмы Гаскойна: видавшее виды неуклюжее трехэтажное сооружение с бараками, окружавшими обширный внутренний двор. На фасаде красовалась огромная надпись розовыми и голубыми буквами:
«РЫНОК ГАСКОЙНА
Отборные рабы и рабыни любого назначения».
Под надписью были изображены силуэты пары статных женщин и дюжего мужчины. Вдоль нижнего края плаката курсивом было прибавлено: «Недаром знамениты 10 пунктов гарантии Гаскойна!»
Покончив с обедом, Герсен спустился на круглую площадь и направился к «Рынку Гаскойна». Ему посчастливилось — сегодня в управлении присутствовал Гаскойн собственной персоной, и Герсена сразу провели в его частный кабинет. Владелец предприятия оказался пропорционально сложенным человеком приятной наружности и неопределенного возраста, с темными кудрявыми волосами, щегольскими черными усами и выразительными бровями. Обстановка в кабинете Гаскойна была простой, почти домашней: дощатый деревянный пол, старый письменный стол; даже внешний вид информационного экрана свидетельствовал о том, что им пользовались уже много лет. В рамке на стене висела табличка с витиеватым текстом из сусального золота, окруженным гирляндами алых искусственных цветов: пресловутая гарантия из десяти пунктов. Герсен объяснил назначение своего визита: «Примерно двадцать пять лет тому назад — плюс-минус пять лет — вы прилетели на Саркой и приобрели пару молодых женщин у некоего Какарсиса Азма. Их звали Инга и Дандина. Я хотел бы найти этих женщин; может быть, вы согласитесь оказать мне такую любезность и просмóтрите записи, относящиеся к тому времени?»
«Буду рад возможности оказать вам помощь, — с не меньшей вежливостью отозвался Гаскойн. — Не могу сказать, что помню обстоятельства этой конкретной сделки, но…» Оптовый работорговец подошел к информационному экрану и стал нажимать на клавиши, что привело к нескольким вспышкам голубого света и внезапному появлению чьей-то ухмыляющейся физиономии, которая, впрочем, сразу пропала. Гаскойн с прискорбием покачал головой: «Электронная окаменелость! Придется опять его ремонтировать… Что ж, посмотрим, посмотрим. Будьте добры, следуйте за мной». Работорговец провел Герсена в соседнее помещение, уставленное стеллажами с учетными книгами. «Саркой! Не так уж часто я туда заезжал. Зачумленный мир, породивший опасную и порочную расу!» Гаскойн торопливо просматривал ведомости одну за другой: «Вот, кажется, балансовый счет, относящийся к той поездке. Как давно это было! Увы, прошло уже тридцать лет… Посмотрим, посмотрим… Боже мой, какие только воспоминания не пробуждает этот пожелтевший лист бумаги! Вот уж действительно, можно сказать без преувеличения — старые добрые времена… Как их звали, я запамятовал?»
«Инга и Дандина. Их фамилии мне неизвестны».
«Неважно. Вот они! — Гаскойн записал номера в блокнот, раскрыл другую учетную книгу и нашел в ней соответствующие номера. — Обе проданы здесь, на Мерчисоне. Инга поступила на фабрику Квалага. Вы знаете, где она? Третья вниз по течению, на правом берегу реки. Дандину приобрела Можжевеловая фабрика, напротив Квалага, на левом берегу. Насколько я понимаю, эти женщины — ваши знакомые или родственницы? В моем бизнесе, как в любом другом, есть свои неприятные стороны. И у Квалага, и в „Можжевеловке“ женщины ведут здоровую, продуктивную жизнь, хотя, конечно, их там не балуют. Тем не менее, у кого из нас легкая жизнь?» Приподняв брови, Гаскойн обвел рукой непритязательный интерьер своей конторы.
Герсен выразил соболезнование ироническим кивком, поблагодарил Гаскойна и удалился.
Фабрика Квалага представляла собой комплекс из шести четырехэтажных зданий, окружавших огороженные бараки. Герсен зашел в вестибюль главного управления, где висели многочисленные образцы ковров. К нему навстречу вышел бледный приказчик с лакированным ежиком русых волос: «Чем могу служить?»
«Гаскойн сообщил мне, что тридцать лет тому назад Квалаг приобрел женщину по имени Инга, зарегистрированную в счете-фактуре №10V623. Не могли бы вы сообщить, работает ли она все еще на вашей фабрике?»
Приказчик поплелся просматривать записи, после чего подошел к переговорному устройству и произнес несколько слов. Герсен ждал. В управление зашла высокая женщина с неподвижной физиономией и мускулистыми конечностями.
Приказчик капризно пояснил: «Этот господин наводит справки по поводу Инги, B2-AG95. Я нашел ее желтую карточку, отмеченную двумя белыми скрепками, но нигде не вижу ее послужной список».
«Потому что вы ищете в разделе барака F. Работниц категории B2 размещают в бараке A». Женщина нашла требуемый послужной список: «Инга, B2-AG95. Скончалась. Я хорошо ее помню. Она была с Земли и много о себе воображала. Постоянно жаловалась то на одно, то на другое. Ее перевели в красильный цех, когда я заведовала административно-бытовым корпусом. Да, хорошо ее помню. Ей поручили вымачивать волокна в синих и зеленых красителях, и ей не нравилось, что у нее руки стали сине-зелеными. Может быть, поэтому она и утопилась в баке с оранжевой краской. Давно это было… Как летит время!»
Покинув фабрику Квалага, Герсен перешел по мосту через реку и направился к Можжевеловой фабрике — предприятию несколько более внушительных размеров. Приемная здесь напоминала вестибюль на фабрике Квалага, но в управлении «Можжевеловки» преобладала оживленная деловая атмосфера.
Герсен снова поинтересовался судьбой работницы — на этот раз Дандины. Приказчик Можжевеловой фабрики, однако, отказался сотрудничать и проверять записи. «Нам не разрешают разглашать такую информацию!» — заявил он, презрительно взирая на Герсена с высокого табурета за стойкой.
«Позвольте мне обсудить этот вопрос с заведующим», — предложил Герсен.
«Такими делами занимается только господин Плюсс, владелец предприятия. Будьте добры, присядьте, я сообщу ему о вашем запросе». Герсен занялся изучением гобелена трехметровой ширины и двухметровой высоты, изображавшего стаю фантастических птиц на усеянном цветами поле.
«Господин Плюсс готов вас принять, сударь».
Плюсс оказался маленьким угрюмым человечком с перевязанными пучком белоснежными волосами и глазами, напоминавшими маслянистые агаты. Он явно не намеревался оказывать одолжение ни Герсену, ни кому-либо другому: «Прошу прощения, уважаемый. Мы должны сосредоточивать все внимание на производстве. Женщины и так доставляют нам слишком много беспокойства. Мы делаем для них все, что можем — их хорошо кормят, они моются раз в неделю, мы им устраиваем кое-какие развлечения. Тем не менее, они всегда недовольны, им вечно чего-то не хватает!»
«Не могли бы вы сообщить, работает ли она все еще на вашей фабрике?»
«Какая разница? Вам не позволят ее беспокоить в любом случае».
«Если Дандина здесь — и если это именно та женщина, которую я ищу — я буду рад возместить вам ущерб, нанесенный таким беспокойством».
«Хмф! Одну минуту», — Плюсс наклонился к микрофону системы внутренней связи: «Кажется, у нас работает Дандина? В прошивочном отделе… хмф… понятно». Плюсс снова повернулся к Герсену, теперь задумчиво рассматривая его с новой точки зрения: «Ценная работница. Не могу допустить, чтобы ей надоедали. Если вы непременно желаете с ней встретиться, вам придется ее купить. За три тысячи СЕРСов».
Герсен молча выложил деньги на стол. Господин Плюсс причмокнул маленьким розовым ртом: «Хмф». Он снова наклонился к микрофону: «Без лишнего шума, приведите Дандину ко мне в управление».
Прошло десять минут — Плюсс демонстративно делал пометки в какой-то таблице. Открылась дверь — вошел приказчик в сопровождении полногрудой женщины в белом халате; у нее были крупные, влажные черты лица, коротко подстриженные волосы мышастого оттенка, перевязанные тесьмой. Тревожно ломая руки, она переводила взгляд с Плюсса на Герсена и обратно.
«Ты покидаешь наше предприятие, — сухо сообщил ей Плюсс. — Тебя приобрел этот господин».
Дандина смотрела на Герсена с нескрываемым ужасом: «Ой, зачем? Чего вы от меня хотите? Я тут стараюсь быть полезной, прилежно работаю, мне тут хорошо. Я не хочу работать на ферме где-нибудь в глуши, мне там будет страшно. А грузчицей на барже я уже не вытяну — годы не те».
«Ничего страшного не будет, Дандина. Я выкупил тебя у господина Плюсса, теперь ты свободна. Если хочешь, можешь вернуться домой».
Из глаз Дандины покатились слезы: «Я вам не верю».
«Это правда».
«Но… почему?» — ошеломленное лицо Дандины подергивалось, ее одолевали сомнения и страх.
«Только потому, что я хочу задать тебе несколько вопросов».
Дандина повернулась к нему спиной и опустила голову, погрузив плачущее лицо в ладони.
Подождав несколько секунд, Герсен спросил: «Ты ничего не хочешь взять с собой?»
«Нет. Ничего. Если б я была богата, я взяла бы маленький коврик со стены, на котором танцуют девочки. Я сама прошивала этот коврик, он мне напоминал о детстве».
«Сколько стоит этот коврик?» — спросил Герсен владельца фабрики.
«Это гобелен девятнадцатого стиля, розничная цена — семьсот пятьдесят СЕРСов».
Герсен уплатил 750 СЕРСов за коврик, снял его со стены и свернул в рулон. «Пойдем, Дандина! — сказал он. — Пора идти».
«Но мне же нужно попрощаться! Мои подруги…»
«Невозможно! — отрезал Плюсс. — Беспокоить других работниц не разрешается».
Дандина шмыгнула носом и протерла глаза: «Мне полагаются премиальные. Три получасовых перерыва на отдых. Я хотела бы передать их Альмерине».
«Ты сама знаешь, что так не делается. Передача и обмен льгот не допускаются. По желанию, ты можешь использовать их сейчас и провести полтора часа в гимнастическом зале и в душевой перед тем, как покинешь зону».
Дандина неуверенно взглянула на Герсена: «Вы спешите? Жаль было бы потерять заработанное время отдыха — но теперь, наверное, это уже не имеет смысла…»
Они направились вдоль берега реки в город; по пути Дандина то и дела опасливо посматривала на Герсена. «Никак не могу понять, чем я могла бы вам пригодиться, — произнесла она наконец дрожащим голосом. — Я совершенно уверена, что никогда в жизни с вами не встречалась».
«Меня интересует все, что ты можешь рассказать о Виоле Фалюше».
«Кто такой Виоль Фалюш? Я не знаю и не знала никакого Виоля Фалюша!» Дандина резко остановилась, у нее дрожали колени: «Теперь вы отведете меня назад в „Можжевеловку“?»
«Нет, — глухо ответил Герсен. — Я не поведу тебя назад». Взглянув на нее с глубоким разочарованием, он спросил: «Разве ты — не та Дандина, которую похитили вместе с Ингой?»
«О да, я та самая Дандина. Бедная Инга! Я ничего о ней не слышала с тех пор, как ее увели к Квалагу. Говорят, там плохо кормят и не дают никаких поблажек».
В голове Герсена одна догадка лихорадочно сменялась другой: «Тебя похитили с Земли и привезли на Саркой?»
«Так оно и было — и как мы веселились на Саркое! Колесили по степи на старых тряских фургонах, насмотрелись всякой всячины!»
«Кто был тот молодой человек, который вас похитил и привез на Саркой? Насколько мне известно, его звали Виоль Фалюш».
«Ах, этот! — рот Дандины покривился, словно она проглотила что-то гнилое. — Нет, его звали не так».
Герсен вспомнил слова покойного Какарсиса Азма: юноша, продавший ему двух девушек тридцать лет тому назад, пользовался тогда другим именем.
«Нет-нет, — тихо вспоминала Дандина потерянную молодость. — Никакого Фалюша не было. Этого сопливого подонка звали Фогель Фильшнер».
* * *
На протяжении всего полета из Запределья Дандина рассказывала свою историю — сбивчиво, с восклицаниями и вздохами, собирая воедино отрывки воспоминаний и перескакивая с одного на другое; Герсен скоро отказался от попыток заставить ее излагать события последовательно.
Разговорчивая от природы и возбужденная неожиданной свободой, Дандина болтала, как заведенная. Да уж, конечно, она знала Фогеля Фильшнера. Как облупленного! Значит, теперь он скрывается под другим именем? Неудивительно — как должна стыдиться своего сыночка его престарелая мамаша! Мадам Фильшнер, конечно, не пользовалась завидной репутацией, а отца Фогеля Фильшнера никто не знал. Он ходил в ту же школу, что и Дандина, но был на два года старше.
«Где это было?» — спросил Герсен.
«Как то есть где? В Амбейле!» — Дандина искренне удивлялась тому, что Герсен был способен не знать таких простых вещей. Герсен успел побывать в Роттердаме, Гамбурге и Париже, но никогда не посещал Амбейль, пригород Ролингсхавена на западном берегу Европы.
По словам Дандины, Фогель Фильшнер уродился странным мальчиком, замкнутым и мечтательным. «Он был ужасно чувствительный, — призналась она. — Чуть что, устраивал истерику или заливался слезами. Никак нельзя было угадать, что Фогель выкинет и когда!» Дандина немного помолчала, качая головой и вспоминая причуды Фогеля: «А потом, когда ему исполнилось шестнадцать лет — мне тогда еще четырнадцати не было — к нам в школу поступила новая девочка, хорошенькая такая. Джераль Тинзи ее звали. И кто в нее влюбился по уши? Фогель Фильшнер, кто еще!»
Но Фильшнер не умел себя вести и вечно совал руки, куда не следует; Джераль Тинзи, девушка воспитанная и щепетильная, находила его приставания отвратительными. «И кто бы стал ее за это осуждать? — размышляла вслух Дандина. — В Фогеле было что-то зловещее. Как сейчас его помню — высокий для своих лет, но хилый, с выпуклым животиком и круглой задницей, как у плюшевого мишки. Расхаживал, склонив голову набок, и всех разглядывал горящими темными глазами. О, скажу я вам! Эти глаза все видели и ничего не забывали, глаза Фогеля Фильшнера! Честно говоря, Джераль Тинзи бессердечно его дразнила — она вообще была баловница, любила пошутить. Насколько я понимаю, она доводила Фогеля до отчаяния. А тут еще Фогель связался с одним бродячим поэтом — никак не припомню, как его звали! Поэт писал стихи — для чего еще нужны поэты? — но странные какие-то, путаные. Его считали нечестивцем и богохульником — хотя у него водились покровители в высших сферах. Все это было так давно, словно в сказке, и все это так печально! Ах, если бы только я могла начать всю жизнь заново, все было бы по-другому!»
Дандина погрузилась в ностальгические мечты: «Как сейчас помню дыхание моря. Наш старый пригород, Амбейль, на берегу Гааса — самый очаровательный район, хотя, конечно, не самый богатый. Сколько там цветов — вы представить себе не можете! Вы не понимаете: я не видела живых цветов тридцать лет, кроме тех, что вышивала на коврах». И опять Дандина не удержалась и пошла рассматривать и поглаживать свой коврик с танцующими девочками — она повесила его на перегородке салона.
Через некоторое время Дандина вернулась к обсуждению Фогеля Фильшнера: «Самый болезненно чувствительный и обидчивый юноша из всех, каких я знала! Причем приятель-поэт только подогревал в нем эту извращенность. При этом невозможно отрицать, что Джераль Тинзи страшно унижала Фогеля, это само собой. Как бы то ни было, что бы ни послужило этому причиной, Фогель решился на жуткую авантюру. Мы пели в хоре, нас там было двадцать девять девочек. Мы собирались репетировать по вечерам, каждую пятницу. Фогель умел управлять звездолетом — у нас все мальчики этому учились. Так вот, Фогель украл маленький космический корабль — из тех, какими пользуются наводчики. Когда мы вышли после репетиции и сели в автобус, Фогель занял место водителя, отвез нас к краденому звездолету и заставил всех подняться по трапу. Но именно в этот вечер Джераль Тинзи пропустила репетицию! Фогель об этом не знал, пока последняя девочка не вышла из автобуса — а когда он это понял, просто окаменел. Но было слишком поздно, ему оставалось только улепетывать, — Дандина вздохнула. — Двадцать восемь девочек, чистых и свежих, как бутоны! Что он с нами делал! Мы знали, что у него не все дома, но представить себе не могли такой кошмар! Кто из нас, неопытных девчонок, мог вообразить такие зверства? Но по каким-то причинам, известным только ему самому, он никого из нас не тащил в постель. Инга считала, что он злился, потому что не сумел поймать Джераль Тинзи. Годелия Парвитц и Розамонда — не помню ее фамилию — пытались оглушить его какой-то металлической палкой, хотя никто из нас не знал, как управлять звездолетом, и мы, наверное, погибли бы, оставшись одни. Он ужасно с ними расправился — они всю дорогу всхлипывали и вскрикивали. Инга и я, мы сказали ему после этого, что он — подлое чудовище. А Фогель только расхохотался: «Подлое чудовище, я? Я покажу вам подлое чудовище!» И он отвез нас на Саркой и продал нас колдуну Азму.
Но перед этим он приземлился еще на какой-то планете и продал десять девочек, самых непривлекательных. Ингу, меня и еще шестерых — тех, кто ненавидел его от всей души — он продал на Саркое. А других, самых красивых, увез с собой, о них я ничего не знаю. По меньшей мере я осталась в живых — и за то слава Кальцибаху!»
* * *
Дандина хотела вернуться на Землю. В Новом Вексфорде Герсен купил ей целый гардероб одежды и билет на Землю, а также снабдил ее деньгами, достаточными для того, чтобы она могла жить, не зная горя, до конца своих дней. В космопорте она поставила его в чрезвычайно неловкое положение, когда опустилась на колени и принялась целовать ему руки: «Я уже думала, что умру, и прах мой рассеется в холодных волнах далекой планеты! За что мне такая удача? Почему из всех жертв безжалостной судьбы Кальцибах выбрал меня своей любимицей?»
Тот же вопрос, сформулированный несколько иначе, беспокоил самого Герсена. Располагая несметным богатством, он мог купить и снести фабрику Квалага, «Можжевеловку» и прочие потогонные барачные зоны в окрестностях Сабры, устроив так, чтобы несчастные рабыни вернулись домой, к родным и близким… «И что потóм?» — спрашивал он себя. Ковры из Сабры пользовались спросом. Предприниматели Запределья построили бы новые фабрики, импортировали бы новых рабов. Уже через год все вернулось бы на круги своя.
И все же… Герсен тяжело вздохнул. Вселенная кишела злом. Ни одному человеку не суждено справиться со всем злом во Вселенной. Тем временем Дандина протирала платком покрасневшие глаза, явно собираясь снова грохнуться на колени.
«Я хотел бы попросить тебя об одной вещи», — поспешно сказал Герсен.
«Просите о чем угодно, я все сделаю!»
«Ты собираешься вернуться в Ролингсхавен?»
«Я хочу домой, да».
«Держи язык за зубами. Не обмолвись ни словом, даже случайно, даже во сне, о том, кто и как привез тебя из Сабры. Не говори никому! Придумай какую-нибудь небылицу, но ни в коем случае не упоминай обо мне. И никому не говори, что тебя расспрашивали о Виоле Фалюше — это опасно».
«Поверьте мне! Пусть черти в аду пытают меня раскаленными клещами, я даже им ничего не скажу!»
«Тогда прощай!» — Герсен поторопился уйти, прежде чем Дандина снова принялась бы демонстрировать свою благодарность.
Воспользовавшись телефонной будкой, Герсен позвонил в инвестиционную компанию «Бреймар»: «Генри Лукас хотел бы поговорить с господином Аддельсом».
«Одну минуту».
Аддельс появился на экране: «Господин Лукас?»
Герсен включил камеру видеофона, чтобы собеседник мог видеть, с кем разговаривает: «Как идут дела?»
«Настолько хорошо, насколько можно ожидать. Проблемы возникают только в связи с неповоротливостью нашего громоздкого капитала. Точнее говоря, вашего капитала, — финансист позволил себе улыбнуться. — Но я постепенно наращиваю организационную структуру. Кстати, издательство „Радиан“ приобретено. Причем оно обошлось очень дешево, по известным причинам».
«Никто не задавал по этому поводу никаких вопросов? Не распускались какие-нибудь слухи?»
«Насколько мне известно, нет. „Радиан“ продан другой издательской фирме, под наименованием „Зейн“. „Зейн“ принадлежит компании „Ирвин и Джедда“. Владельцем „Ирвина и Джедды“ является банк в Понтефракте, служащий доверенным посредником конечного бенефициара, владельца безымянного номерного счета. Кто открыл номерной счет? Инвестиционная компания „Бреймар“ — то есть, по существу, ваш покорный слуга».
«Замечательно! — отозвался Герсен. — Вы прекрасно справились с этой задачей».
Аддельс отреагировал на похвалу сухим кивком: «Должен еще раз повторить, что покупка издательства „Радиан“ — не самое выгодное капиталовложение. По меньшей мере, такой вывод позволяют сделать его балансовые отчеты за последние годы».
«Почему они теряли деньги? Насколько я могу судить, „Космополис“ популярен. Он продается в каждом газетном киоске».
«Возможно, так оно и есть. Тем не менее, число постоянных подписчиков давно и неуклонно уменьшается. Кроме того, что еще важнее, типичный читатель „Космополиса“ больше не представляет деловые и политические круги, принимающие важнейшие решения. Редакция журнала пыталась угодить всем и каждому, в том числе рекламодателям; в результате журнал потерял свой особый шарм — и, в какой-то мере, свой интеллектуальный вес».
«Надо полагать, эта ситуация поправима? — предположил Герсен. — Наймите нового главного редактора — человека умного, наделенного воображением. Поручите ему возрождение журнала. Разрешите ему не уделять на первых порах особое внимание рекламе или числу подписчиков, предоставьте редакции достаточные средства — в разумных пределах, разумеется. Когда престиж журнала снова повысится, число подписчиков тоже возрастет, и рекламодатели вернутся».
«Хорошо, что вы не преминули ограничить концепцию достаточных средств разумными пределами, — напоминающим прикосновение к сухому льду тоном ответил Аддельс. — Я все еще не привык жонглировать миллионами так, будто это сотенные бумажки».
«Я тоже не привык, — признался Герсен. — Деньги для меня ничего не значат — помимо того, что я нахожу их чрезвычайно полезными. Еще один вопрос. Сообщите в главное управление редакции „Космополиса“ — насколько я помню, оно находится в Лондоне — что редакцию навестит человек по имени Генри Лукас. Представьте его как работника издательской фирмы „Зейн“, если это удобно. Редакция должна зачислить его в штат как специального корреспондента, время от времени публикующего заметки по своему усмотрению, без какого-либо вмешательства».
«Очень хорошо, будет сделано».
Глава 4
Из сборника «Важнейшие сведения о Древней Земле» Ференца Санто:
«Землерадство: таинственное, глубоко волнующее чувство, сопровождающееся расширением кровеносных сосудов, прохладной дрожью, пробегающей по подкожным нервным окончаниям, а также припадками тревожных предчувствий и возбуждения, подобными ощущениям девушки-дебютантки, собирающейся на первый бал. Как правило, приступ землерадства испытывают уроженцы колонизированных людьми планет, впервые приближающиеся к Земле. Только косные и бесчувственные личности не подвержены этому эмоциональному недомоганию. С другой стороны, известны случаи, когда особо чувствительные посетители колыбели человечества падали в обморок или нуждались в госпитализации в связи с опасным для жизни учащением сердцебиения.
Специалисты продолжают спорить по поводу причин, вызывающих такие приступы. Неврологи рассматривают это состояние как инстинктивную упреждающую адаптацию организма к абсолютной нормальности всех видов сенсорного восприятия, в том числе зрительного (гаммы цветов), слухового (палитры звуков) и кинестетического (силы Кориолиса и равновесия в условиях земного притяжения). Психологи возражают. С их точки зрения, землерадство — поток бесчисленных реминисценций и ретроспекций, заложенных в генетической памяти и всплывающих под воздействием внешних стимулов на почти сознательный уровень. Генетики пытаются обнаружить вместилище такой врожденной памяти, анализируя ДНК; метафизики возвращаются к концепции «души»; парапсихологи ограничиваются тем наблюдением — возможно, не относящимся непосредственно к феномену землерадства как таковому — что жилища, в которых водятся призраки, встречаются только на Древней Земле».
* * *
«Вся так называемая „история“ — вранье и вздор».
— Генри Форд
* * *
Герсен провел на Земле девять лет; тем не менее, он тоже ощущал нечто вроде легкого возбуждения, свойственного прибывающим на Землю уроженцам других планет, ожидая на орбите огромного голубого шара разрешения на посадку от Службы космической безопасности. Через некоторое время разрешение поступило, вместе с точными инструкциями, и звездолет Герсена опустился на взлетно-посадочное поле Западноевропейского космопорта в Тарне. Герсен прошел медицинское обследование и дезинфекционные процедуры (самые строгие во всей Ойкумене) и нажал надлежащие клавиши на пульте автоматизированного иммиграционного контроля, после чего ему позволили, наконец, заниматься своими делами.
Герсен прибыл в Лондон подземным скоростным поездом и остановился в отеле «Королевский дуб», в одном квартале от Стрэнда. В северном полушарии наступила ранняя осень; Солнце пробивалось через тонкую завесу перистых облаков. Старый Лондон, проникнутый эманациями древности, блестел, как редкостная серая жемчужина.
Герсен прилетел в одежде, купленной на Альфаноре — более роскошного покроя и более яркой расцветки, чем было принято в Лондоне. На Стрэнде он зашел к портному, выбрал ткань, после чего разделся до белья и позволил измерить себя лазерными сканерами. Уже через пять минут ему выдали новый костюм: черные брюки, темно-коричневый пиджак с бежевыми отворотами, белую рубашку и черный галстук. Неотличимый от множества других прохожих, Герсен продолжил прогулку по Стрэнду.
Уже смеркалось. «На каждой планете свои сумерки», — подумал Герсен. Сумерки на Альфаноре, например, знаменовались ярко-голубым закатом, постепенно сгущавшимся до глубочайших ультрамариновых тонов. На Саркое сумеречное небо было подавляющего мертвенно-серого оттенка, с рыжеватыми проблесками. Сумерки в Сабре окружали город глухим золотисто-коричневым полумраком с подцвеченными ореолами вокруг ближайших звезд скопления. Земные сумерки были такими, какими должны быть сумерки — мягкими, лиловато-серыми, успокаивающими предвозвестниками конца и начала… Герсен поужинал в ресторане, открытом в одном и том же месте под одним и тем же наименованием тысячу семьсот лет. Старые дубовые брусья под потолком, закопченные и навощенные, упрямо выполняли свою функцию, но гипсовое покрытие потолка и стен недавно очистили от нескольких десятков слоев побелки и покрасили заново — эта процедура повторялась каждые несколько веков. Мысли Герсена вернулись к дням его ранней молодости. Он посещал Лондон дважды в сопровождении деда, хотя бóльшую часть времени они жили в Амстердаме. Они никогда не ужинали в таких респектабельных заведениях, никогда не отдыхали без дела, никогда не развлекались. Герсен печально покачал головой, вспоминая бесконечные упражнения, которые дед безжалостно заставлял его повторять снова и снова. Удивительно, что Кёрт умудрился ни разу не нарушить дисциплину!
Герсен купил последний выпуск «Космополиса» и вернулся в отель. Присев за столиком в баре, он заказал пинту эля «Уортингтон», который все еще варили в Бертоне-на-Тренте, где секрет его изготовления изобрели чуть меньше двух тысяч лет тому назад. Просмотрев «Космополис», было нетрудно понять, почему журнал пришел в упадок. В нем содержались три многословные статьи под заголовками «Правда ли, что земляне становятся женственными?», «Патриция Пуатрин: в центре внимания нуворишей» и «Духовное возрождение: рекомендации для священнослужителей». Герсен прочел несколько страниц и отложил журнал. Осушив кружку эля, он поднялся к себе в номер.
Наутро он нанес визит в управление редакции «Космополиса» и попросил провести его к начальнику отдела кадров. Таковым начальником оказалась госпожа Нейтра — хрупкая черноволосая женщина, увешанная невероятным количеством нелепых украшений и драгоценностей. Она не проявила ни малейшего намерения говорить с Герсеном: «Тысячу раз прошу прощения! В данный момент не могу отвлекаться ни на кого и ни на что. Я в цейтноте. Все в цейтноте. Перетряска руководства, сами понимаете — никто не может поручиться, что нас всех не выкинут на улицу сегодня же…»
«Может быть, в таком случае мне лучше поговорить с главным редактором, — сказал Герсен. — Вы должны были получить относящееся ко мне письмо из издательства „Зейн“».
Начальница отдела кадров раздраженно махнула рукой: «Какое еще такое издательство „Зейн“?»
«Новые владельцы», — вежливо пояснил Герсен.
«О! — хрупкая мегера в ожерельях и браслетах торопливо порылась в бумагах, заваливших ее стол. — Может быть, вот оно». Она прочла письмо: «Ага, теперь я вижу — вы господин Лукас?»
«Он самый».
«Гмм… ффф… шшш… Вас надлежит, видите ли, устроить специальным корреспондентом. В такое время! Нам еще специальных корреспондентов не хватало! Но кто я такая? Всего лишь начальница отдела кадров. Ладно, чем черт не шутит? Заполните заявку, пусть вам назначат расписание психиатрических обследований. Если вы их пройдете и вас допустят к работе — что очень маловероятно! — на следующий день вы сможете начать прохождение ознакомительного инструктажа».
Герсен покачал головой: «У меня нет времени на формальности. Сомневаюсь, что новым владельцам понравятся подобные бюрократические препоны».
«Ничего не могу поделать, господин Лукас. Наш внутренний распорядок установлен раз и навсегда».
«Что говорится в письме?»
«Что господина Генри Лукаса надлежит зачислить в штат на должность специального корреспондента».
«Будьте добры, выполняйте указания владельцев издательства».
«О, будь они четырежды прокляты! Если так теперь будут делаться дела, какого дьявола им нужна начальница отдела кадров? Зачем тогда нужны психиатрические обследования и обязательный инструктаж? Почему не поручить уборщикам издание нашей бездарной макулатуры?»
Мегера схватила бланк и заполнила его быстрыми росчерками фальшивого гусиного пера, разукрашенного во все цвета радуги: «Вот, отнесите это к главному редактору, он найдет для вас какое-нибудь занятие».
Тучный главный редактор тревожно поджал пухлые губы: «Да-да, господин Лукас… Госпожа Нейтра уже мне позвонила. Насколько я понимаю, вас к нам прислало новое руководство».
«Я уже давно сотрудничаю с владельцами издательства „Зейн“, — соврал Герсен. — В данный момент, однако, все, что мне от вас нужно — одно из удостоверений, которые вы выдаете специальным корреспондентам, чтобы я мог предъявлять его по мере надобности, подтверждая, что работаю на „Космополис“».
Редактор наклонился к микрофону и дал указания конторскому служащему, после чего недовольно откинулся на спинку кресла и снова обратился к Герсену «На пути к выходу зайдите в отдел 2А — там вы получите удостоверение. Насколько я понимаю, вы станете выездным репортером и не обязаны ни перед кем отчитываться. Завидная должность, нечего сказать. О чем вы собираетесь писать?»
«О разных вещах, — пояснил Герсен. — Обо всем, что привлечет мое внимание».
Челюсть главного редактора отвисла: «Вы не можете просто так взять и публиковать в „Космополисе“ все, что вам взбредет в голову! Наши выпуски планируются за несколько месяцев! Мы проводим опросы общественности, определяя, какие темы больше всего интересуют читателей».
«Как вы можете знать, интересуются ли они тем, чего не читали и не прочтут? — возразил Герсен. — Новые владельцы намерены покончить с зависимостью от опросов».
Редактор скорбно покачал головой: «Каким образом, в таком случае, мы узнáем, о чем следует писать?»
«У меня есть несколько идей на этот счет. Например, Институту давно пора задать трепку. В чем заключаются его нынешние цели? Кто именно занимает 101-й, 102-й и 103-й уровни? Они подавляют распространение информации — какой именно информации? Почему мы больше ничего не слышим о Трайоне Руссе и его антигравитационном аппарате? Институт заслуживает всестороннего расследования. Вы могли бы посвятить целый выпуск этой злободневной проблеме».
Редактор коротко кивнул: «А вы не думаете, что в таком случае мы в какой-то степени… зашли бы слишком далеко? Кроме того, почему вы так уверены, что читатели на самом деле интересуются Институтом?»
«Даже если это не так, им следовало бы им интересоваться».
«Легко сказать! Но таким образом издавать журнал невозможно. На самом деле люди не хотят ни в чем разбираться, они хотят думать, что уже всему научились, не прилагая ни малейших усилий. В наши „серьезные“ статьи мы стараемся вставлять наводящие намеки и ссылки — по меньшей мере для того, чтобы им было о чем посудачить на вечеринках. Но продолжайте — что еще вы могли бы предложить?»
«У меня вызывают любопытство личность Виоля Фалюша и его Дворец Любви. Что, в сущности, происходит в этом небезызвестном заведении? Как Виоль Фалюш представляется своим клиентам? Под каким именем он скрывается, когда прилетает из Запределья? Кто гостит в его Дворце Любви? Как гости туда попадают? Возвращаются ли они оттуда и, если да, по своему желанию или по желанию Фалюша?»
«Интересная тема, — согласился редактор. — Пожалуй, несколько щекотливая. Мы предпочитаем не увлекаться сенсациями и — если можно так выразиться — неприглядными сторонами жизни. Тем не менее, я сам нередко задумывался о Дворце Любви. Что, в самом деле, там скрывается? Обычные пороки, надо полагать. Но никто в этом не уверен, никто не знает наверняка. Что еще?»
«На сегодня хватит, — Герсен поднялся на ноги. — Кстати, над отчетом о Фалюше и Дворце Любви я собираюсь работать сам».
Главный редактор пожал плечами: «Воля ваша — вам предоставлена полная свобода действий».
* * *
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.