Бесплатный фрагмент - Двое для трагедии. Том 1

ГЛАВА 1

— Солнце заходит слишком медленно.

Мои слова были встречены молчанием.

Впрочем, я не ожидал другого ответа. Ведь стоящие рядом со мной были такого же мнения. Они были такими же, как и я. Одного рода. Моя семья, стоящая на балконе древнего замка, уединившегося в невысоких горах, неподалеку от Праги, старой и прекрасной. Но истинными пражанами мы не были — мы переехали сюда из Лондона для того, чтобы тихо жить в Чехии — прекрасной стране, словно созданной для нас.

— Ты говоришь как девица из женского романа, — вдруг сказал мой старший брат Маркус и ухмыльнулся, довольный тем, что сумел задеть меня.

Мои губы дрогнули в усмешке. Я приподнял бровь.

— И давно ты увлекаешься женскими романами? — парировал я.

— Ирония здесь лишняя. Есть исключения из правил.

— Например?

— Классика. Джейн Остин.

— Ты прав. Эта женщина создала шедевры.

— Я наблюдал за ее жизнью. Она была крайне приятной особой. Но тебя в те времена занимали совсем другие вещи.

— Маркус, перестань хвастаться своим старшинством. Ты старше меня всего лишь на десять лет. — Я насмешливо усмехнулся.

— Именно, братец. Десять лет — довольно внушительный срок.

— Не для нас.

— Маркус, Седрик, отложите свой спор и наслаждайтесь закатом. — Нежный упрек матери заставил нас с братом саркастически улыбнуться и замолчать. Мой задумчивый взгляд недолго побродил по небольшому лесу и замер на одной из красных крыш великолепной Праги.

Я ненавидел свое имя. Седрик. Оно напоминало мне какой-то плохой роман. Должно быть, так обязан быть назван главный герой. И это имя мне придется нести всю свою жизнь. Но уже сейчас, в свои двести восемьдесят шесть лет, я не понимал, отчего родители дали мне это напыщенное имя.

Забыл сказать: я — вампир. Как мой брат, отец и мать, я нес бремя вечности и бессмертия — два великих дара. Однако эти дары были не всегда удобны: наше место жительства менялось так часто, что, кажется, в Европе не существовало города, в котором мы не оставили свой след. Мы переехали в Прагу из Лондона десять лет назад. Но года стали пылью так скоро и незаметно, что мне казалось, будто прощание с мрачным Лондоном свершилось вчера. Не могу сказать, что кровь пражан отличается от крови лондонцев. Думаю, совсем чуть-чуть. Кровь людей всегда одинакова. Как и все люди.

Наша семья — Морганы — одна из самых больших и уважаемых и в вампирском мире, и в мире людей. Мой отец был обладателем гордого звания «Сэр»: когда-то он был рыцарем Ее Величества, королевы Английской империи Елизаветы Первой. Моя мать — представительница чешской семьи Богали. А я — наполовину англичанин наполовину чех с дурацким именем Седрик. Своего старшего брата Маркуса я уже упоминал.

Наша жизнь наполнена весельем: ночь в полном нашем распоряжении. Скорость, сила, свобода — все это великолепно и прекрасно. До восхода солнца. Едва дневное светило начинает свой восход, мы спешим спрятаться в своих жилищах. В отличие от выдумок людей, солнце не убивает нас и не жжет нашу кожу. Причина нашей нелюбви к солнцу — в другом: коснись оно нас своими лучами, люди видели бы дряхлые, полуразвалившиеся останки, которые мы прячем под прекрасной маскировкой, созданной идеалом человеческой красоты. Мы притворялись людьми. Поэтому, солнце было нашим врагом: едва завидев наши истинные обличия, настоящие люди разбегались бы кто куда, а паника в человеческом мире нам ни к чему. Наша тайна и отрицание собственного существования — главный аспект нашей жизни: ведь мы — хищники, люди — наша добыча.

— У меня к тебе дело, — вдруг шепнул мне брат. — Личное.

— Я заинтригован, — коротко ответил я.

Маркус нечасто обращался ко мне с «личными» делами. И любопытство взяло меня в настоящие тиски. Зная брата, я предчувствовал важный и крайне занятный разговор.

ГЛАВА 2

Как только ярко-оранжевый диск солнца сел в густое длинное море облаков, Маркус и я покинули замок и устремились на отдаленный невысокий валун.

Загадочно-рассеянный вид брата интриговал меня. По глазам Маркуса, всегда смеющимся, но теперь спокойным и даже нервным, я понял, что наш разговор будет серьезным. Интересно, какими в этот момент были мои глаза? В душе я строил догадки, о чем будет идти речь, если для этого потребовалась такая секретность.

Мы остановились у края пропасти, и я ожидающе взглянул на брата, думая, что Маркус начнет свой рассказ незамедлительно, но, казалось, он вообще забыл о том, что вызвал меня на тайную беседу, и молча наблюдал за горизонтом.

— Так, о чем идет речь? — скучающим тоном спросил я, чувствуя, что, если не заговорю первым, Маркус не скажет ни слова.

— Мне кажется, я уже знаю, что ты ответишь, — сказал брат, взглянув на меня. На его губах играла довольная улыбка.

— Маркус, не тяни. У меня есть планы на вечер. — Фраза Маркуса показалась мне бессмысленной.

— Никогда не думал, что доживу до этого дня. Я влюбился, — спокойным тоном сказал Маркус. И добавил. — Совсем недавно.

Я насмешливо хмыкнул. Мне-то казалось, что речь действительно пойдет о чем-то серьезном.

— И ради такой ерунды ты отвлек меня от дел? — недовольно заметил я.

— Ерунды? — нахмурившись, переспросил он.

— Именно.

— Ты сумасшедший! — обреченно вздохнул Маркус и потер пальцами свою переносицу.

— Если ты считаешь, что я разделяю твои взгляды на подобный предмет, то, боюсь, ты фатально ошибся, — бросил я.

У меня были причины для раздражения: разговоры о любви и намеки матери о том, что следовало бы породниться с одной из вампирских семей, выводили меня из состояния равнодушного существования. Все эти разговоры были для меня каким-то балаганом, смешной пьесой, поставленной бездарным режиссером.

— Ты смешон, — резко ответил на мои слова Маркус. — Ты вообще любил когда-нибудь кого-то, кроме себя?

— Само это слово никак не вяжется с моей жизнью. Любить. Быть рабом женщины — не мой удел. — И почему в этот момент я чувствовал себя героем плохой мелодрамы?

— Когда я увидел ее, в моем сердце что-то взорвалось. — Маркус отвернулся от меня, видимо, обиженный моими словами.

— В таком случае мне жаль твое сердце.

— Я увидел эту прекрасную вампиршу и понял, что отныне мое сердце бьется только для нее. Все произошло стремительно и незаметно. — Маркус будто утонул в своих мыслях и не слышал меня.

Раздражение охватывало меня все больше: Маркус был прекрасно осведомлен о том, как я ненавижу подобные разговоры. Влюбился и черт с тобой! Для чего понадобилось оповещать об этом меня?

— Любовь — это просто метафора, придуманная людьми, чтобы объяснить влечение друг к другу. Только, помилуй, не говори мне, что когда-нибудь я сам попадусь в этот капкан, — с иронией сказал я, предвидя нравственные нравоучения.

— Какой же ты еще зеленый юнец! — усмехнулся брат.

Мне очень хотелось бросить ему в ответ что-нибудь едкое, но, взглянув в его мечтательные и в то же время чрезвычайно серьезные глаза, я понял: Маркус открыл мне свою душу, а я насмехаюсь над ним. И меня охватил глубокий стыд.

— Прости. Я зашел слишком далеко, — примиряюще сказал я. Мне было стыдно за свое поведение. Только сейчас я понял, как глубоки были чувства брата к его возлюбленной.

— Не извиняйся за свою глупость, — пробурчал он. — Мои пустячные жизненные изменения кажутся огромными мне одному. Ты никогда не любил и не можешь понять меня!

— Не думаю, что вообще когда-нибудь полюблю. — Я говорил правду, ибо действительно считал любовь и все, что с ней связано, откровенной глупостью. — Мне не нужна любовь.

— Думаешь, она будет спрашивать у тебя разрешения?

— Я уже влюблен, — усмехнулся я, через силу сдерживая себя от раздраженного тона.

— Какие новости! И в кого же? — насмешливо спросил Маркус

— В луну и закат.

Мой брат посмотрел на меня, как на безумного. И вдруг громко расхохотался. Я с непроницаемым лицом наблюдал за его истерикой и терпеливо ждал, когда она утихнет. Наконец, Маркус справился с собой и окинул меня полным насмешки взглядом.

— Ты сравниваешь любовь к девушке с любовью к закату? С твоими понятиями о любви тебе лишь детей развлекать да книги для неудачников писать, оправдывая их неуспех у противоположного пола!

Маркус всегда был шутником, и его ирония никогда не попадала мимо цели.

Я невольно усмехнулся.

— Кто знает, может, в будущем эта книга будет пользоваться успехом среди смертных! — со смехом сказал я. — Но сейчас огласи: кто же счастливица?

— Ты помнишь Мрочеков? — вместо ответа спросил меня брат. — Польский клан?

При упоминании о предмете его воздыхания, глаза Маркуса потеплели.

С легкой улыбкой на губах я кивнул.

«Значит, одна из девиц Мрочек?» — подумал я.

— Маришка. — Маркус выдохнул это имя с таким благоволением, что я едва удержался от насмешливого смешка. Мне было занятно наблюдать за ним — неужели любовь так изменила его?

«Маришка. Ах, да. Тонкая красавица с волосами цвета спелой пшеницы» — вспомнил я и улыбнулся.

— Что ж, поздравляю тебя: она действительно хороша, — поздравил я брата, решив, что Маришка Мрочек действительно идеально подходит такому серьезному вампиру, как он.

— Она бесподобна, — поправил он меня.

— Тебе виднее, — улыбнулся я.

Несмотря на мое справедливое предубеждение против любви, я был счастлив за брата. Ведь он верил в любовь, искал и ждал ее, прямо, как люди. И, наконец, обрел то, чего жаждал.

Я не искал и не верил. Слова «любовь», «искать», и «ждать» казались мне отвратительными. Только люди могут быть настолько наивными.

— Надеюсь… Нет, я уверен, что скоро и ты найдешь свою спутницу жизни, — с ухмылкой сказал Маркус.

— Не начинай комедию, — криво усмехнулся я.

— А знаешь, я готов поспорить, — настойчиво сказал брат и протянул мне руку. — Ставлю на кон кубок крови.

Я усмехнулся, но твердо пожал его ладонь.

— Ты проиграешь, — предупредил я

— Посмотрим. — Маркус взглянул на свои часы и улыбнулся. — Мне пора лететь!

— К ней? — поинтересовался я, хотя уже знал ответ.

— Я пригласил Маришку в кино.

«В кино? Как дети малые!» — подумал я, но сдержал свои мысли при себе.

— Удачи. Лети, — вместо этого сказал я.

— И тебе удачи. И, чтобы ты не говорил, твое одобрение многое для меня значит. — Он дружески хлопнул меня по плечу и улетел. А я остался стоять у обрыва и наблюдать за прекрасным вечерним небом и размышлять о тягостной рутине моей жизни.

Все, чем я когда-то увлекался, давно перестало меня интересовать: охота, развлечения, музыка, книги, философия, учеба, история, наука…. Сейчас я жил просто потому, что тянулась моя жизнь. Сказать точнее, я проживал свою жизнь, не имеющую никакого смысла, и порой мне казалось, что, в конце концов, я зачахну от скуки и утомления течением. Университет и система высших учебных заведений, которые я когда-то боготворил, стали мне нестерпимы. Эти заведения превратились для меня в сосредоточие глупости, и смешно было наблюдать за тем, как профессора пытались передать знания молодому поколению, чьей целью в жизни будет передача этих знаний очередному поколению глупцов. Бесконечная цепь. И, хотя я, без хвастовства обладал глубокими знаниями всех известных наук современного мира (ради интереса я закончил все известные университеты земного шара, и теперь, сидя на лекциях, изнемогал от скуки), открывать для себя что-то новое превратилось для меня в обязанность, перестав быть наслаждением для души и разума.

После беседы с братом я чувствовал что-то странное, необъяснимое. Это было новое чувство, название которому я не знал. Оно отличалось от всего, что я когда-либо ощущал. Это чувство напоминало пустоту. Пустоту и разочарование. Но в чем я разочарован? У меня нет никаких оснований быть в ловушке черной меланхолии. И, чтобы отвлечься от этих мыслей, я решил полететь на мост, на котором любил встречать закат. Но в этот раз закат уже ушел: я бы встретил его, если бы Маркус так неожиданно не пожелал побеседовать со мной.

Вернувшись в замок, я надел длинный непромокаемый плащ. Благо, была осень, поэтому мой наряд мало чем отличался от одежды пражан. Затем я зашел в гараж, чтобы взять свое авто. Я являлся счастливым обладателем черной «Тойоты», но не одной из новейших моделей несмотря на то, что члены моей семьи меняли автомобили едва ли не каждую неделю. Отец, мать и Маркус решили, что, раз не могут летать по городу днем, то будут щеголять автомобилями — новейшими моделями известных мировых марок. Это утешение самолюбия вызывало у меня лишь насмешливую улыбку. Прохожие нередко провожали взглядом кортеж иномарок Морганов, и моя «Тойота» в нем выглядела настоящей изгнанницей. Но моя верная железная подруга была мне по душе, и менять ее я не собирался. Еще с юности я утвердился во мнении, что средство передвижения должно иметь лишь одну функцию — быть комфортным, а не становиться способом навязчивого самовыражения.

Вопреки мнению смертных мы не летаем по городу в прямом смысле этого слова. К моему великому сожалению. Но все наши передвижения по городу мы называем именно «полетом». И в очередной раз я летел на мост, соединяющий районы Праги и находящийся на двух холмах, протянувшись над глубокой Нусельской долиной. Этот мост так кстати находился по соседству с физико-математическом факультетом, в котором я учился.

Нусельский мост, высотой в сорок два метра по центру, чехи называют «Мостом самоубийц». По аналогичной технологии в мире были построены еще семь таких мостов, но все они, кроме Нусельского, канули в небытие. В советские времена Нусле считался районом рабочего класса, хотя рабочие, хулиганы и прочий народ живет здесь до сих пор. Дух у этого района депрессивный, и такой же дух впитал в себя и бетонный мост. Смотришь вниз и думаешь о том, как легко умереть. Эти мысли посещают сотни самоубийц, приезжающих сюда покончить с жизнью. Самоубийств было так много, что правительство Чехии всерьез задумалось об этом феномене, поэтому в настоящее время перила моста были железными перегородками и решетками. Однако искателей смерти эти куски железа не останавливают: время от времени, раскрывая ежедневную пражскую газету, я в очередной раз узнавал о новых жертвах Нусельского моста, этого мрачного исполина. Человек пролетает расстояние в сорок два метра, в свободном падении, всего за три секунды, а затем, на скорости в сто километров в час, встречается с асфальтом. О самоубийцах напоминает находящийся под мостом и освещающий часть его тубуса уличный фонарь, направленный вверх для того, чтобы освещать самоубийцам последний путь. А желающих покончить с собой — много: их число приближается к четыремстам. В истории моста известны лишь два случая, когда прыгнувшие с него выживали, правда, один из них все же скончался в больнице, семнадцать дней после рокового прыжка. В советское время СМИ замалчивали самоубийства на Нусельском мосту, так как ничто не должно было осквернять имя первого «рабочего» президента Клемента Готвальда, который мост носил вплоть до тысячи девятьсот девяностого года. Сегодня же, мост носит печальную всемирную славу, как «Мост самоубийц».

Не зная, что такое смерть, я любил это место. С моста открывался прекрасный вид, и лицезреть его мне не мешали никакие решетки. На нем я любил размышлять, провожать взглядом закат, а иногда даже встречать рассвет. В отличие от моих родственников, приезжающих в замок еще до рассвета, я не боялся находиться здесь утром и, накинув на голову капюшон плаща, оставался до первых лучей восходящего солнца. Здесь мне не мешали ни шум города, ни шум проезжающих мимо машин — я давно научился абстрагироваться от реальности. И в этот раз, после разговора с братом я морально нуждался в длительных раздумьях. По неизвестной мне причине, в этот раз я чувствовал себя неполноценным, изгнанником, чужим в собственной семье, в которой каждый имел смысл жизни. Этим смыслом были их вторые половины. А я похож на особу, не знающую, чего она желает, точнее, не знающую, чего ей недостает. Но чего мне не хватает? У меня есть все, о чем смертным можно точно мечтать: бессмертие, богатство, идеальная физическая маскировка, любящая семья, огромный багаж знаний. Что же заставляет меня чувствовать себя неполноценным и чужим, если у меня есть все? Я надеялся найти ответ на этот вопрос. Но как быстро я отыщу его? И, худшее в том, что могут пройти месяцы, годы, и даже столетия, прежде чем ответ будет найден. Но и тогда я буду неудовлетворен: каждая новая догадка рождает еще десяток вопросов. И эта бесконечная цепочка не прервется никогда. И все это время мне придется жить с чувством душевной пустоты. Смогу ли я? Куда я денусь. Я же вампир. Бессмертный.

Приехав на мост, я поставил свой автомобиль на небольшой стоянке и направился к высоким железным перилам.

Что бы ни говорили суеверные люди, Нусельский мост был произведением искусства, наполненным особой атмосферой моральной свободы и раздумьями о тленности жизни. Любуясь пролетающими надо мной тяжелыми облаками, цвета штормового моря, с прорезающими их тонкими жилами серых нитей, я много думал. Кроме меня, на мосту были несколько человек, но это были всего лишь любопытные туристы, соблазнившиеся страшной красотой моста. Банально: они сделают фотографии на память и вскоре уйдут, не выдержав ауры сотен самоубийств.

Так и произошло, однако мой разум посетило неприятное напоминание о начале промежуточных осенних экзаменов, к которым мне не было смысла готовиться. Я знал, что сдам все экзамены, ведь этот материал я проходил уже много раз. Как я упоминал выше, мне выпала честь обучаться во всех американских, канадских и европейских университетах, включая и Пражский, в котором я вновь учусь. Здесь я учился три раза, в разные эпохи, под разными именами, естественно, не привлекая к своей особе ненужного внимания.

На Прагу опустилась тьма. Город зажегся тысячами разноцветных огней и наполнился гулом вечернего веселья. Люди получили долгожданный отдых. Что это сулило мне? Я ел всего два дня назад, поэтому не был голоден, но сегодня на охоту выходил Маркус. Пусть развлекается, возможно, даже в паре с дамой сердца.

Я облокотился на перила, закрыл глаза, и оставался в таком положении до тех пор, пока не уловил в воздухе что-то необычное, что заставило меня забыть о раздумьях и посмотреть в сторону, откуда ветер принес мне это чудо: в метрах пятидесяти от меня стояла девушка. Я не мог ошибиться, ведь вампирский взгляд — гораздо отчетливей человеческого. И, несмотря на сгущающуюся темноту, я стал откровенно рассматривать незнакомку.

Аромат ее крови одурманивал меня. Этот букет, никогда ранее не слышанный мной, поразил меня своей красотой. Аромат свежей молодой человеческой крови, наполненный оттенком морского бриза и терпкой сладости. Чтобы наслаждаться им, я часто и глубоко задышал, и мой разум невольно наполнили странные вопросы. Кто эта девушка? Что она здесь делает? Как я не заметил ее появления на мосту?

Мой интерес к незнакомке возрастал с каждой секундой, и я невольно просто уставился на нее. Вдруг, словно почувствовав на себе мой откровенный взгляд, девушка на несколько секунд обернулась ко мне. Но мне хватило и полсекунды, чтобы воспроизвести в своем уме ее портрет. Первым, что бросилось мне в глаза, были ее волосы — темные, густые, они спадали водопадом до ее поясницы. Лицо незнакомки было необычным, интригующим. Мягкие бледные губы давали немного резкий контраст с ее яркими темно-карими глазами. Ее фигура была стройной, без очертаний нездоровой худобы и голодания. Девушка показалась мне таинственной и даже красивой. Ее красота была мягкой и выразительной, как осенний день, не успевший остынуть от солнечных лучей, но уже с ушедшим солнцем, обагрившим небо своим прощальным светом.

На мгновение наши взгляды перекрестились, как шпаги. Вдруг незнакомка зашагала быстрым шагом прочь от моста, словно сбегая от моего невольного, настойчивого внимания. Но я, как завороженный, смотрел ей вслед, просто не мог отпустить ее. Отпустить это волшебство.

Черт! И о чем я только думаю?

Я мысленно отругал себя за то, что позволил себе разглядывать какую-то смертную, и, благодаря усилию воли, хоть и тяжелому, выбросил мысли о ней из своей головы и вспомнил о ближайших планах на этот вечер — уйти мыслями далеко от мира и хоть недолго побыть в другой реальности. Но это воспоминание вернуло другое, нежеланное — аромат крови незнакомки, такой манящий. Убить бы ее и выпить эту восхитительную кровь до последней капли.

Нет. Не в этот раз.

У меня имелись принципы, от которых я не отступал даже ради такого неповторимого вкуса: убийства девушек и детей были для меня табу. Я охотился на людей, которые уже испробовали вкус жизни. Категория моих жертв начиналась с возраста тридцати лет до пятидесяти, и я безошибочно чувствовал возраст своих жертв, определяя его по запаху крови, и за годы моей жизни не допустил ни единой ошибки. Я чувствовал, что заинтересовавшая меня девушка была еще юной, лет двадцати двух. Пусть живет. Может быть, через восемь лет я найду ее и испробую ее крови.

С этими мыслями я поехал обратно в замок. Там, оставив «Тойоту» в гараже, я пешком отправился в город.

Утром по Праге в который раз объявили о пропаже нескольких людей. Услышав это, я усмехнулся: это были следы охоты Маркуса и его невесты. Об этих очередных таинственных исчезновениях написали все пражские газеты, включив в статьи вопли несчастных родственников и призывы к бдительности. Пражане с горькими вздохами обсуждали новость. Меня же наполняли лишь равнодушие и насмешка.

ГЛАВА 3

Экзамен по физике был сдан на отлично: легче легкого рассказывать то, что выучил давным-давно и что знаешь, как собственное имя. И, хотя в данный период жизни учеба была мне в тягость, быть частью современных университетов мне было интересно во все времена, и я с любопытством наблюдал за тем, как меняется образование, его система, как каждый год появляются все новые и новые, неповторяющиеся лица. Одно время моим хобби было наблюдать за людьми, но это занятие вскоре стало для меня лишь источником разочарования и презрения.

Вновь обучаясь в Карловом университете, в этот раз я избрал физико-математический факультет и находился на пятом курсе. Еще полтора года и, завершив обучение в Праге, я уеду учиться в Москву. Признаться, я никогда там не был. Россия всегда казалась мне диким местом, но в современности ситуация в этом огромном государстве изменилась в лучшую сторону, и я принял решение посетить его необъятные просторы и узнать на практике, что такое русское высшее образование. Впереди у меня было много планов. Например, попробовать какова на вкус кровь русских.

Эти утром шел дождь, и, благодаря этой прекрасной погоде, сегодня у меня была возможность сменить свой плащ на любимую кожаную куртку. Направляясь к входу в здание факультета, я попал в толпу юных девушек — второкурсниц и тотчас почувствовал на себе их взгляды. Они даже не пытались скрыть того, что глазели на меня. Многие смертные представительницы женского пола провожали меня взглядами, обманываясь моей внешностью. Со стороны могло показаться, что их внимание льстит мне, но, на самом деле, я чувствовал лишь неприязнь. Прельщаясь красивой внешностью, девушки даже не подозревали о том, что находится за этой оболочкой. А так, как смертные никогда не узнают о том, что мы существуем, эта человеческая глупость может выглядеть даже несколько забавной. Люди сами по себе — занятные создания. Но пустые.

Пока стояла идеальная для вампира погода, я решил прогуляться по Праге. Пешком. Мне достаточно редко доставалась возможность разгуливать по городу, так как в этом году дожди были редкостью, а пасмурная погода будто уступила право главенства солнечным дням. В слишком яркие деньки университет я не посещал, и теперь на моем счету было большое количество пропусков, за которые меня никто не смел упрекнуть. Помимо того, что я был одним из лучших студентов, я исправно пополнял счета моей alma mater большими суммами евро. Коммерция была мне по сердцу по двум причинам: во-первых, я сам составлял себе график занятий, и проблем с обучением у меня не было. Вторая причина — более банальная: моя мать всегда твердила о том, что гранты нужно оставлять умным, но не имеющим возможности учиться на коммерции смертным. К тому же отбирать грант у зеленого человеческого птенца было бы для меня настоящим оскорблением собственного достоинства.

Едва я вышел из университета, как тут же натолкнулся на своего сокурсника Ройса МакРессоса — амбициозного американца, который время от времени надоедал мне попытками заговорить со мной. Ройс протянул мне руку, но я никогда и никому не жал рук, ведь мои ладони были нечеловеческими, и я знал, что думали люди о рукопожатиях с нами: у нас ледяные руки. Поэтому я притворился замерзшим, спрятал руки в карманы и, нахмурившись, проворчал:

— На улице собачий холод, Ройс.

Американец взглянул на свою руку и, после недолгого колебания, спрятал ее в теплый карман своей дутой куртки.

— Хай, Морган! Как сдал? — весело спросил он.

— Да, как обычно, — отмахнулся я, пытаясь сделать это непринужденно. Ройс начинал действовать мне на нервы, но он, кажется, и не догадывался об этом

— Как всегда — это отлично? Я и не сомневался в тебе, дружище! — с восторженной улыбкой воскликнул Ройс.

Услышав, каким лестным словом меня назвал этот чересчур дружелюбный смертный, я почувствовал легкое удивление. В моем мировоззрении звание «друг» необходимо было заслужить, а не награждать им почти незнакомых персон.

— Как сам-то? — вежливо спросил я, пытаясь поддержать нежеланный разговор из-за своего проклятого чувства тактичности и размышляя о том, что люди бывают слишком назойливыми. Ройс МакРессор — один из таких.

Мой собеседник улыбнулся своей белозубой американской улыбкой.

— Высший бал! — воскликнул он, а я в это время строил план, как поскорее отделаться от его присутствия.

— Поздравляю тебя с этим. — В этот раз я не смог скрыть раздражения в голосе, но Ройс был так счастлив, что, кажется, не заметил моего сарказма. Или не хотел замечать. — Я тороплюсь.

Я обошел его и направился на стоянку, но, вдруг вспомнив о запланированной прогулке по городу, сменил направление и двинулся к выходу из университетского двора.

— Морган! — вдруг услышал я за своей спиной.

Я недовольно вздохнул, но все же обернулся.

— Встретимся на следующем экзамене! — Ройс помахал мне рукой и пошел на стоянку.

Наконец-то. Отвязался.

Пока я с неохотой перебрасывался фразами с надоедливым американцем, с неба закапал мелкий, но частый дождь, а из университета вышла небольшая группа девушек. Я хотел продолжить свой путь и благополучно покинуть это место, но вдруг увидел среди одинаковых смазливых мордашек знакомое мне интригующее лицо, которое, как оказалось, врезалось в мою память. Это была она. Вчерашняя незнакомка с Нусельского моста спускалась по ступеням, на ходу застегивая свое черное пальто. Застегнувшись, девушка подняла голову, взглянула на серое дождливое небо и мягко улыбнулась. А я прервал свой путь и наблюдал за ней, словно сталкер за своей жертвой.

Девушка достала из сумки зонтик (тоже черного цвета) и, раскрыв его, пошла по двору к выходу. Проходя мимо меня, она опустила взгляд, словно не желая встречаться с моим, и раздраженно вздохнула. И тут я понял, что неотрывно глазею на нее, и отвел взгляд, сделав вид, что это была случайность. Восхитительный аромат крови вчерашней незнакомки перебил ароматы крови всех находящихся во дворе университета людей.

«Я веду себя как последний дурак. Нет, как идиот!» — со злостью подумал я, и желание пройтись по городу вдруг исчезло.

Что эта девчонка здесь забыла? Если она учится в том же учебном заведении, что и я, почему я никогда не встречал ее раньше? Почему она так заинтриговала меня?

До меня вдруг дошло осознание того, что я стою посреди полупустого двора и смотрю вслед той девушке.

— Что за бред со мной творится? — вслух выругался я и направился на стоянку, по дороге удивляясь несвойственному мне поведению.

Быстрая езда успокоила меня, но я размышлял о странной незнакомке всю дорогу до замка. Почему я запомнил ее? Ее, среди всех этих смертных? Может, ее необычная внешность так бросается в глаза, что я невольно обращаю на нее внимание? Интересно было бы услышать ее голос… Что? Бред. Я резко отбросил эту мысль и твердо решил забыть и никогда больше не вспоминать о ней. Она всего лишь смертная. Одна из семи с половиной миллиардов на Земле. Ничего исключительного в ней нет.

Вдруг я вспомнил о том, каким жалким идиотом выглядел во дворе университета, и это вызвало у меня насмешливую улыбку. Я смеялся над самим собой.

В скором времени я был в замке. Как оказалось, там меня ждал сюрприз.

— Оденься поприличнее и спускайся в зал! Мы ждем тебя! — приветливо окликнула меня мать, едва я появился в замке. Эта просьба дала мне понять, что мой план уединения был разрушен.

Наш замок в который раз посетили гости: огромный гараж нашей обители был заставлен незнакомыми мне дорогими иномарками. Это были наши друзья. Естественно, кто-то из наших, ведь друзей-смертных мы не имели.

Переодевшись в черные джинсы и бордового цвета классическую рубашку, я спустился в большой каминный зал, ставший центром внимания сотни наших. Оказалось, приехал многочисленный польский клан Мрочеков. Среди гостей была и Маришка — возлюбленная Маркуса. Они вдвоем стояли у камина и тихо разговаривали. Я был рад видеть брата счастливым и любовался ими, пока сладкая парочка не заметила меня.

— Ну, наконец-то! Пришел! Мы тебя заждались! — негромко рассмеялся брат.

Я подошел к ним, но по дороге с удивлением обнаружил среди привычных лиц двух незнакомых мне красавиц. Они не принадлежали к Мрочекам, так как все члены этой большой семьи были златовласыми, а эти незнакомки обладали темными волосами.

— Маришка, рад вас видеть. — Я галантно поцеловал ее красивую тонкую руку.

Она снисходительно улыбнулась.

— Не пора ли нам перейти на «ты»? Мы так давно знаем друг друга, что на смех тянет, когда кто-то из Морганов обращается ко мне так, словно впервые меня видит, — сказала Маришка, весело сверкнув своими прекрасными серо-голубыми глазами.

— Как скажешь, — с улыбкой ответил я. — Теперь-то Маркус в хороших руках.

— Ты ошибся: это Маришка в моих руках! — весело парировал мой брат, обнимая свою возлюбленную за талию.

— Негодяй, всегда думает только о себе! Седрик, твой брат — неисправимый собственник! — так же весело сказала Маришка на реплику Маркуса.

Мы рассмеялись. Но вдруг я заметил, что Маришка мимолетным взглядом подозвала к нам двух незнакомок.

Это вызвало у меня легкую улыбку. Я знал, зачем она притащила их — сосватать одну из них за меня, и был неприятно поражен этими попытками вмешаться в мою жизнь.

— Это мои подруги из России: Эмма и Саманта, — представила Маришка. Я деликатно поприветствовал девушек, сказав все полагающиеся слова о радости нашего знакомства и так далее, но рук им целовать не стал. Мне было неприятно оттого, что они согласились принять участие в этой авантюре, и дал им понять, что разгадал их планы, игнорируя их прекрасные, протянутые ко мне руки.

Гостьи с легким удивлением попытались сделать вид, будто вовсе не претендовали на поцелуй, но это получилось у них довольно плохо. Я знал, что в душе они подумали о том, что я дурно веду себя с дамами. Но это было мне только на руку.

— Седрик, мы слышали, вы собираетесь в Россию? — спросила меня Эмма, мило улыбаясь.

Я с раздражением отметил, что они уже, наверняка, знают обо мне практически все. Видимо, Маришка или моя мать имели с ними занимательную беседу о моей скромной персоне.

— Собираюсь, — достаточно холодно ответил я.

— Если у вас есть какие-то неопределенности о России, можете спросить нас: мы довольно долго живем там и многое знаем о русском характере. Русские очень отличаются от других смертных, — вставила Саманта.

— Чем же? — хмыкнул Маркус.

— Все русские — оптимисты. Поголовно. Но все о загадочной русской душе словами не передашь: на ее исследование нужно потратить много лет, но и даже тогда вы не поймете ее.

— А кровь русских? Имеет присущие лишь ей характеристики? — спросил я, все же, немного расслабляясь. Разговор о стране, в которую я мечтал съездить, пришелся мне по душе, и на время я потерял бдительность.

— Естественно, но, опять же, не могу сказать, чем — ее нужно просто попробовать, — улыбнулась мне Саманта.

— Как же вы попали в Россию? — спросил Маркус. Видимо, он, как и я, видел их впервые, и меня обрадовало, что он не в сговоре с ними.

— Мы американки, но переехали в Россию семь лет назад, — ответила ему Эмма. — Это Саманта уговорила меня, и, стоит сказать, я ни разу не пожалела, что пошла у нее на поводу.

— И как вам Россия? — спросил я.

— Прекрасное место для скромной и тихой жизни. Мы живем в Санкт-Петербурге, но успели побывать во многих городах. — Саманта мечтательно улыбнулась и вздохнула. — Рай для вампиров, поверьте мне!

— И много их там? — Разговор становился мне по душе.

— Один клан, но весьма внушительный и многочисленный. Они живут в Новгороде и почти никогда не выезжают из страны. Это клан Кравицких. Их глава — Антон Кравицкий считается потомком русского князя Алексея Кравицкого, но, мы знаем, что он сам им и является.

— Как россияне относятся к нам? — спросила Маришка.

— О, нас любят! Книги и фильмы о нас разлетаются моментально! — сказала Эмма, и краем глаза я заметил, что она заинтересованно смотрит на меня, словно следя за тем, слушаю ли я ее красивый мелодичный голос.

Но я не смотрел ни на одну из девиц: я следил за тем, как, плавно извиваясь, танцует огонь в камине. И я с удовлетворением отметил, что моя холодность оттолкнула нежеланных незнакомок.

— Мы путешествуем по миру и живем сами по себе. Но в этот раз Маришка — наша давняя подруга пригласила нас в Прагу, на пару дней, и мы не смогли отказать ей. — Эмма улыбнулась Маришке, а та ей.

— Что ж, добро пожаловать в Прагу, — сухо сказал на это я, вновь почувствовав волну раздражения. — Маркус, можно тебя на минуту?

Маркус извинился перед дамами (я же проигнорировал их прощальные слова), и мы перешли в другое крыло замка, где никто не смог бы подслушать нас. Когда мы вышли на балкон, я оперся на каменные перила балкона и вперил в брата жесткий недовольный взгляд. Теперь я точно знал, что Маркус был осведомлен о девицах и подыгрывал им, помогая их неловким прозрачным попыткам пленить меня.

— И для чего весь этот цирк? — строго спросил я.

Маркус удивленно поднял брови, будто не знал о чем идет речь. Но он всегда был плохим актером.

— Девицы зачем здесь? — нетерпеливо бросил я. — Не строй из себя дурака! Мне ужасно не нравится, когда кто-то лезет в мою жизнь, и тебе это известно, как никому!

— Между прочим, они приехали не только для того, чтобы познакомиться с тобой! Скоро Маришка станет твоей родственницей, — встав рядом со мной и посмеиваясь, сказал Маркус.

Смысл его слов дошел до меня лишь через пару секунд. И я не поверил своим ушам.

— Ты женишься? — От удивления, я на время забыл о своем гневе. — И сколько вы встречаетесь?

— Месяц.

— Хочешь сказать, что месяца тебе хватило, чтобы узнать о ней все? — с иронией спросил я.

— Но у меня такое чувство, что мы знакомы целую вечность… Хотя, черт возьми, так и есть! Но я не желаю слушать твои докучливые рассуждения о том, как глупа любовь.

Я покачал головой и не смог скрыть широкую улыбку.

— Ты их не услышишь. Я рад за тебя! Просто не ожидал такого скорого развития событий.

— Спасибо, но твой вид далек от того, что можно назвать «счастливым», — заметил брат, хлопнув меня по плечу.

— Мое настроение испорчено сам знаешь, чем, — объяснил я, чтобы Маркус не принял мое дурное настроение на свой счет. Я действительно был рад, однако новость о женитьбе Маркуса никак не укладывалась у меня в голове: я привык к тому, что и я, и он — вечные холостяки.

— Кстати, пригласить Эмму с Самантой хотела наша мать, — признался Маркус.

Я саркастически усмехнулся: мать настойчиво пыталась вмешаться в мою жизнь, но все было тщетно. Моя жизнь принадлежит лишь мне одному, и вмешиваться в нее я не позволю.

— А Маришка стала ее союзницей, — угрюмо сказал я. — Ладно, черт с ним.

Возвращаться в толпу гостей мне не хотелось: я не любил шум и суету, и в этот вечер чувствовал резкую потребность в одиночестве. Поэтому я покинул балкон и быстро направился в свою комнату.

— Куда это ты собрался? — Маркус в один миг нагнал меня.

— Хочу отдохнуть, — сквозь зубы процедил я. — У меня был на редкость паршивый день. Встретимся завтра. И передай Маришке мои искренние поздравления.

Я покинул замок вечером, чтобы попасть на Нусельский мост. Этот день действительно был паршивым. Буря эмоций утомила меня, и единственным, в чем я нуждался в этот момент, были тишина и одиночество.

ГЛАВА 4

Экзаменационный период пролетел так быстро, будто его и не бывало. Начались учебные лекционные будни. Нужно отметить, погода приготовила нам сюрприз и принесла в Прагу холод и серые тучи, что давало мне возможность посещать университет хоть каждый день. Приезжавшие в замок гости уехали, и я вздохнул с облегчением. Присутствие многочисленных сородичей каждый раз ломало мои планы и злило меня, к тому же, они были неаккуратны: после их приезда по Праге прокатилась волна паники — люди бесследно исчезали. Десятками. Почти каждый день.

После последней встречи с девчонкой с Нусельского моста я ни разу не встречал ее в университете, а ведь теперь посещал его ежедневно и сидел на всех парах, что было для меня необычайным геройством. Непонятно откуда, во мне вдруг вновь неожиданно появился интерес к наблюдению за жизнью огромного организма, или, лучше сказать, огромного муравейника, которым являлся Карлов университет Праги. Но было что-то странное в моем поведении: однажды я поймал себя на мысли, что ищу среди ярких цветов черное пальто, ищу в шумной толпе студенток ту девчонку, но не находил ее… Поняв, что словно нарочно высматриваю ту незнакомку, я мысленно чертыхнулся и заставил свой разум подавить это дурацкое, совершенно чуждое и ненужное мне желание вновь столкнуться с той смертной.

Каждый вечер я приходил на Нусельский мост и провожал взглядом закат, а после наблюдал за небом и летящими по нему облаками. Но, в который раз, после периода духовного подъема, мною овладели меланхолия и скука, и теперь дни проходили скучно, каждый был похож на предыдущий, и мою скуку не могли убить ни события, происходящие в университете, ни события, происходящие в стране и мире вообще. Учеба наскучила, охота еще два века назад превратилась в рутину. В моей жизни не происходило ничего интересного. Но в понедельник второго октября что-то пошло не так.

День проходил рутинно, и я с равнодушием смотрел на лектора, который, энергично махая руками, расхваливал свой предмет и способность рационального мышления. Лекция закончилась бы так же, как заканчивалась всякий раз, но вдруг, в конце пары лектор громко объявил аудитории, что студенты не должны расходиться, а обязаны прийти в актовый зал. Естественно, студенты тут же принялись перешептываться и посмеиваться. Для них это было веселье. Для меня — очередная морока и минуты потраченного впустую времени.

Актовый зал университета заполнился любопытными и в то же время испуганными студентами. Я сел в четвертом ряду, мечтая поскорее уехать в замок. Рядом со мной расположилась компания девушек, которые тут же пустили в ход свои женские чары, строя мне глазки. Спрятав руки в карманы, я сделал вид, будто не замечаю факта существования этих девиц вообще.

Прошло уже десять минут, и, только когда студенты совсем разболтались, в парадные двери важной походкой вошел, никто иной, как сам ректор университета, и гул, стоящий в зале, заглох. Студенты шумно поднялись с кресел, в приветствии. Ректор прошел на сцену, взял в руки микрофон и небрежным жестом разрешил нам сесть.

— Добрый день, студенты! — весело сказал он.

— Добрый день! — раздался ему в ответ нестройный хор голосов.

— Готов поспорить: всем вам интересно, зачем я собрал вас здесь. Так?

— Да! Именно! Шикарный галстук! Надолго мы тут? — послышалось со всех сторон.

— Я восхищен вашим энтузиазмом. Но я сегодня очень добр, поэтому в зале остаются только пятый и шестой курсы. Все остальные свободны!

Студенты пятого и шестого курсов недовольно заворчали, а младшие, с радостными лицами и с большим шумом поспешно покинули зал. Я пристально вгляделся в их толпу, надеясь увидеть ту девушку… Черт! О чем я думаю! Я заставил себя смотреть на сцену и мысленно отругал себя.

— В нашем университете произошло что-то крайне странное: в прошлом учебном году многие студенты младших курсов сдали летнюю сессию так слабо, будто их вдруг всех схватил мор, — печально сказал ректор. — Особенно хромали алгебра и физика. На обе ноги.

— А мы при чем? — раздался недовольный голос с галерки.

Студенты захихикали.

— Нас это не касается! — послышался еще один голос.

Опять поднялся смех.

— Вас это касается больше всего. Знаете, в современном мире существуют миллионы учебных программ, которые мы могли бы взять на вооружение, но… Я вдруг подумал: почему бы Карлову университету не ввести свою? Такой себе эксперимент, так сказать. Старшие студенты, светила нашей alma mater, должны помочь своим младшим товарищам подготовиться к зимней сессии….

Предложение ректора явно не понравилось аудитории: послышались свист, недовольное мычание и даже тихая ругань.

Я не смог сдержать саркастической усмешки: люди совсем обезумели!

— Суть эксперимента довольно проста: каждый из вас до зимней сессии будет заниматься с одним из студентов младших курсов: одним, двумя, а может, и всеми предметами, с которыми он не в ладу… — продолжил свою речь ректор.

— А можно от этого отказаться? Программа добровольная? Почему нас не спросили? — послышалось со всех сторон.

— Не понимаю, отчего столько шума и недовольных кислых лиц? Экспериментальная программа недобровольная, но обязательна для каждого из вас! Участвуют все. Однако от нее можно отказаться. — Ректор выждал, пока по залу пронесется вздох облегчения, и продолжил, разрушив мои надежды всего тремя словами. — Но не вам. Привилегию отказа от этой великолепной программы имеют лишь те, с кем вы будете заниматься. Но я должен лично увидеть объективную причину для отказа. Вопросы исчерпаны?

В зале наступила тишина.

— Что за цирк! — тихо сказал я, поняв, в какое болото увяз.

— После собрания всем зайти в мой кабинет: там вам будут выданы имена ваших новых друзей. — Ректор внимательно осмотрел зал. — Все, кто не станет выполнять пункты экспериментальной программы, имеют полное основание, скажу прямо, на вылет из университета.

— Но мы платим за учебу! Почему мы должны выполнять обязанности преподавателей? Это нечестно! — недовольным тоном крикнул кто-то из задних рядов. Его тут же поддержал гул голосов.

— Эта экспериментальная программа продлиться лишь несколько месяцев. Но, конечно, если вы считаете, что ваши деньги дают вам право не подчиняться программе Карлового университета, то всегда можете перевестись, — ответил на это ректор и выключил микрофон.

Эти слова произвели оглушающий эффект: в зале воцарилось гробовое молчание.

Ректор, наверняка, довольный результатом своего выступления, покинул зал. Едва он скрылся в коридоре, зал будто взорвался: студенты громко возмущались и жаловались друг другу на вопиющую несправедливость. Все были недовольны. Но я молчал, скрывая свое недовольство глубоко в душе.

К кабинету ректора я шел с ужасным настроением. Теперь придется носиться с каким-то глупым дитем. В этот момент мысль об отчислении не пугала меня. Наоборот, даже привлекала.

Честно стоя в длинной очереди и слушая нытье и жалобы студентов на горькую судьбу, я едва заметно усмехался от этой человеческой глупости: в жалобах нет никакого смысла. Жалобы ничего не изменят. Все студенты старших курсов, включая меня, стояли с кислыми лицами в очереди за ненавистным именем.

Наконец, я вошел в кабинет.

— Отчего вы все такие хмурые? — спросила меня секретарь.

— Думаю, вы понимаете почему, — сухо ответил я.

— В этот раз ректор устроил шоу, достойное телевидения. Не знаю, как вам, а мне весело. Настоящая лотерея.

— Я заметил. Чертовски жестокая лотерея.

— Будешь тянуть сам?

— Неохота марать руки.

— Нет уж! Это твоя судьба! Тяни сам. Секунду. — Секретарь засунула руку в стоящую на столе стеклянную круглую вазу, наполненную маленькими белыми листами, и тщательно помешала эту белую кучу. — Теперь можешь тянуть.

Я равнодушно выхватил из всей этой гадкой кучи один из листков, но не стал смотреть, что за имя указано в нем. Какая разница? Я уже ненавидел его.

— Так… Седрик Морган… — Секретарь выхватила у меня из рук листок, взглянула на имя, записала его в компьютер и протянула листок мне.

Быстро покинув университет, я присел на одну из скамей, стоящих во дворе. Прочесть или подождать? Черт, от судьбы не уйдешь.

Я раскрыл листок: там черными крупными буквами было напечатано ненавистное имя: Вайпер Владинович.

Вайпер. Дурацкое имя. Кто это: парень или девушка?

Ниже стояла дата и время нашей встречи: завтра в 17: 00, библиотека, столик №8.

Такая поспешность заставила меня недовольно поморщиться. Вдруг я услышал чьи-то шаги и обернулся: это был Ройс, бодрым шагом направляющийся ко мне. Ну вот, только его и не хватало. Что за день, право? Неужели кто-то наверху решил высыпать на мою голову ведро ненастий?!

— Привет! — поздоровался со мной Ройс, плюхаясь рядом, на скамью.

Я промолчал, даже не взглянув на него.

— Ну, и кто там у тебя? — весело спросил американец. — У меня какой-то болван со второго курса. Кто у тебя? Дай глянуть?

Чтобы он отвязался от меня, я поспешил показать ему свой листок.

— Вайпер Владинович… — вслух прочитал американец и фыркнул, как конь. — Что за птичка?

— Без понятия, — мрачно ответил я, забирая листок назад. — Вайпер. Змея.

— Наградили же именем родители! — поддакнул Ройс.

Молча поднявшись со скамейки, я направился на стоянку. Мои руки непроизвольно сжались в кулаки. Скомкав листок, я выбросил его в ближайший мусорный бак. Я ненавидел Вайпер Владинович. И завтра этому Вайперу придется прождать меня около часа, а может, и двух. Пусть ждет. Надеюсь, ему не понравятся мои постоянные опоздания, и он откажется от занятий, раз уж только он имеет на это право.

Какая ирония: я, вампир, буду готовить к экзамену свою жертву. Нет, не сегодняшнюю: возможно, лет через десять он станет моим ужином, а сейчас пусть выносит мои презрение и ненависть.

Что ж, тупица Вайпер, совсем скоро ты поймешь, что тебе не повезло. Крупно и категорически.

***

Я удивленно уставилась на сообщение из университета с именем того, кто будет заниматься со мной по экспериментальной программе ректора. Кто должен будет почти три месяца готовить меня к зимней сессии. Мой личный тьютор, так сказать.

Седрик Морган.

О, ужас.

Морган. Тот самый.

Конечно, я знаю Седрика Моргана. Кто в университете его не знает? Этот парень всегда держится скромно и особняком, но, по какой-то неизвестной мне причине, считается самым желанным парнем нашего университета. Половина моих однокурсниц были заинтересованы им, и каждый раз вздыхали, глядя ему вслед или слыша его имя. Поэтому я знала, с кем судьба так отвратительно свела меня, невзирая на простую логику: я и Седрик Морган — несовместимы. Да, я его знала. Дело в том, что он меня не знал, и, наверняка, так же, как и я был «рад» возможности познакомиться со мной. Да, согласна, Седрик — красивый парень. Но я никогда не понимала, что особенного в нем находят девушки: кожа этого парня была чересчур бледной, даже можно сказать, белой, что придавало ему вид мертвеца. Он ни с кем не общался, а в присутствии других людей молчал. Нет, я не наблюдала за ним — это бросалось в глаза. Он слишком горд, заносчив, и ему плевать на людей, которым повезло не так крупно, как ему — родиться в богатой семье. Поэтому Седрик Морган не нравился мне даже не как парень, а как человек. И именно этот эгоист должен будет помогать мне? Хотя, о чем это я! Не будет! Бьюсь об заклад, он рвет и мечет, зная, что ему, красавчику-богачу, придется проводить время со мной — глупой девчонкой с третьего курса!

Да пошел он к черту! Я абсолютно не была в восторге от этой дурацкой ситуации, но решила, что честно отсижу первую встречу с ним, чтобы со стороны руководства ко мне не было никаких претензий. Эта, откровенно скажу, идиотская идея ректора не нравилась никому, а больше всех мне. Все шишки посыпались именно на меня. Однако, скрепя сердце, я сказала себе, что выполню приказ ректора и приду на встречу с Седриком Морганом. Но почему из всех старшекурсников нашего факультета мне попался именно он? За что мне такое наказание? Наверно, после первого же занятия я повешусь. А мои однокурсницы поздравляли меня и пытались поменяться «тьюторами», но, узнав, что пары скреплены лично ректором, просто завистливо улыбались. Чему завидовать? Я с удовольствием бы поменяла Моргана на любого другого старшекурсника! Была бы возможность! Но ее не было.

В пятницу, в пять часов вечера я сидела в библиотеке, за столом №8, и ждала Седрика Моргана. Я уже взяла нужные мне книги по физике и то и дело смотрела на часы. И молча злилась.

Половина шестого. Моргана все не было. Но я упрямо ждала, уговаривая себя отсидеть положенное время и уйти. Придет он или нет — плевать!

Круглые настенные часы библиотеки показали шесть.

Его не было.

Я кипела от гнева. Паршивец! И где его носит?

Мое терпение лопнуло: я решила, что, если Морган не придет через пять минут, — я уйду, плюнув на все. Не желает приходить? Отлично! Тогда у меня будет объективный повод отказаться от его «помощи» в кабинете ректора!

Скрестив руки на столе, я положила на них голову и принялась мысленно отсчитывать пять минут. Спустя три минуты и семь секунд я услышала: «Привет», небрежно брошенное приятным низким голосом, и вздрогнула.

Надо же! Все-таки, соизволил прийти!

ГЛАВА 5

Мои лекции закончились в шестнадцать часов (они тянулись скучно долго), и, после, я зашел в ближайший парк, удобно устроился на скамейке, достал из рюкзака книгу размышлений Томаса Манна и с удовольствием принялся за чтение, одновременно, с невероятным удовлетворением и злорадством думая о том, как неизвестный мне Вайпер бесится, ожидая меня в библиотеке. Что ни говори, но это было потрясающее чувство мести прыщавому человеческому юнцу, которому страшно не повезло стать моим подопечным. Хотя, он был окутан смертельным грехом — плохо знал физику, а ведь, знай он этот простой предмет как следует, мне не пришлось бы отдавать ему свое драгоценное время, вбивая в его бестолковую голову эту элементарную логически верную информацию. Возможно, Вайпер настолько глуп, что его не спасет уже ничто.

Дочитав очередную главу, я бросил взгляд на часы: без семи минут шесть. Что ж, хватит мучить беднягу — пора осчастливить его своим приходом. Аккуратно закрыв книгу, я положил ее в рюкзак и, закинув его на плечо, вольготным шагом направился к университету, а затем в библиотеку. Открыв тяжелую дверь, я тут же почувствовал уже знакомый мне прекрасный аромат. Кровь и морской бриз.

Возможно ли это? Я поспешно обвел зал ищущим взглядом. Неужели… Мой взгляд упал на столик, за которым должен был сидеть мой подопечный. №8. И меня тут же пронзило понимание того, что незнакомка с Нусельского моста, оказалась совсем рядом. Я медленно направился к столику, по пути рассматривая сидевшую за ним девушку и придумывая себе убедительное оправданье.

Девушка сидела за столом, положив голову на руки, и ее густые прямые волосы волной укрывали ее плечи, скрывая от меня ее лицо. Но мне незачем было видеть ее лицо — я прекрасно запомнил его еще с первого пристального взгляда на нее на мосту. Она — Вайпер Владинович? Эта студентка — незнакомка с Нусельского моста? Эта девушка — моя подопечная?

Не знаю, по какой причине, я был склонен считать, что Вайпер — это он. Ведь это имя совершенно не подходит женскому полу. Да ведь это и не имя, а английское слово Viper — «гадюка». Каким же извергами нужно быть, чтобы назвать свою дочь Гадюкой? Никогда бы не подумал, что найдутся любители такой странной экзотики. Но сейчас я стоял у столика №8, рядом с незнакомкой, от запаха крови которой я чувствовал трепет, и которую звали Вайпер. И она прождала меня целый час.

Я чувствовал себя негодяем и не мог даже представить, как оправдать мое опоздание. Меня объяло непреодолимое желание оправдаться несмотря на то, что я никогда ни перед кем не оправдывался, особенно перед людьми. В этот момент я совершенно забыл о том, что я — вампир, а Вайпер — всего лишь смертная.

— Привет, — только и смог сказать я.

Девушка подняла голову и взглянула на меня. Мои голубые глаза встретились с ее темно-карими: взгляд моей неожиданной подопечной был сердит и презрителен, а бледные губы плотно сжаты; ее по-своему красивое лицо дышало удивлением, смешанным с оскорблением.

— Ты — Вайпер? — задал я глупый вопрос. Лишь бы начать разговор.

Девушка не ответила. Она пронзила меня презрительным взглядом, резко вскочила со стула и принялась собирать вещи в свою сумку.

Я молча наблюдал за своей подопечной, неприятно поразившись ее глупейшим поступком, хотя в душе понимал ее мотивы: девушка чувствовала себя крайне оскорбленной моим опозданием на целый час. И, пока она готовилась к побегу и не смотрела на меня, я получил возможность рассмотреть ее вновь, в этот раз при свете дня.

Незнакомка с Нусельского моста (Вайпер, как я теперь знал) была одета скромно: темно-зеленый пуловер, несколько обтягивающий ее стройный стан, и черные прямые джинсы, строгие, классического фасона. Она была похожа на работницу офиса. Но густые прямые темные волосы украшали ее облик и придавали строгой одежде нарочный контраст, указывающий на то, что девушка совсем не имела свойства чопорности и не старалась выглядеть официально. В этот раз я увидел ее без пальто, и она показалась мне еще более необычной, чем на мосту: во всем ее облике, движениях, взгляде была таинственность и женственность, несмотря на ее злость в мой адрес, и создавалось впечатление, будто я видел перед собой волшебного эльфа с необычайно яркими карими глазами.

— И куда ты собралась? — спокойно спросил я, усаживаясь напротив нее и стараясь выглядеть спокойным и равнодушным.

— Вообще-то, занятие уже закончилось! — язвительно сказала Вайпер приятным, но полным стали голосом, не удостоив меня взглядом. Девушка уже спрятала свои вещи в сумку и собиралась покинуть мое общество.

— До окончания занятия еще тридцать минут, — заметил я.

Почему-то, я чувствовал себя ужасно неловко. С чего бы это? Неужели моя месть, из сладости, стала мне укором, едва я понял, что моя подопечная — незнакомка с Нусельского моста?

— Заниматься уже поздно, не находишь? — насмешливо выпалила Вайпер и зло посмотрела на меня, но я с честью для себя выдержал ее прекрасный, полный гнева, взгляд.

Я поднялся со стула и загородил собой проход к выходу.

— У нас есть еще полчаса, — настойчиво сказал я.

Для чего я распинаюсь перед ней?

Вайпер язвительно улыбнулась.

— Двадцать три минуты, — сухо уточнила она, бросив быстрый взгляд на библиотечные часы на стене.

— Именно. Поэтому давай не будем терять их и хотя бы познакомимся, — предложил я.

— Зачем? — последовал ее насмешливый вопрос.

— Если уж нам выпала возможность находиться в обществе друг друга…

— Точнее, нас заставляют! — перебила она меня.

— Даже если и так, мы должны знать друг друга, хотя бы по имени, — все же, закончил я свою мысль, осознавая весь абсурд сложившейся ситуации и последствия моего нарочного опоздания.

— Спасибо за предложение, но я знаю, как тебя зовут! Твое имя даже есть у меня в сообщении, в телефоне, думаю этого довольно! — сказала девушка и попыталась обойти меня, но, повинуясь внезапному порыву, я невежливо схватил ее за запястье.

— Прекрасно, но этого мало. Нам нужно сесть и поговорить, — настойчиво сказал я.

— Знаешь, я достаточно насиделась, когда, как дура, ждала тебя целый час! — вдруг горячо выпалила Вайпер. Я вдруг осознал, что сжимаю пальцами ее запястье, и поспешно разжал их. — О каком разговоре может идти речь? Если ты думаешь, что я в восторге от этой дурацкой программы, то ты глубоко ошибаешься!

Я почувствовал укол совести. Но, когда я заметил, что наш спор привлек внимание занимающихся в библиотеке студентов, меня охватило раздражение и желание проучить эту упрямую смертную.

— Мы привлекаем к себе слишком много внимания. Давай поговорим спокойно. Понимаю: ты зла на меня из-за моего опоздания, но, поверь, у меня были причины опоздать, и, если бы я знал тебя ранее, то предупредил бы. Но я знал лишь твое имя. А ты, вижу, уже сделала обо мне скоропалительный вывод! — Я постарался переложить вину на нее, однако, почему-то знание того, что упрямица злится на меня, доставляло мне моральный дискомфорт.

«Что я творю? До чего опускаюсь, чтобы унять ее гнев!» — невольно подумал я, анализируя свой недостойный поступок.

Вайпер серьезно посмотрела в мое лицо, словно проверяя, не лгу ли я, но я настолько владел собой, что она не нашла на моем лице даже намека на тень.

— Ну, хорошо. И какая же важная причина заставила тебя опоздать? — наконец, после недолгого лицезрения моей физиономии, спросила она.

— В этом месяце у меня было несколько пропусков… Точнее, я почти не посещал лекции, и один из преподавателей допрашивал меня о том, как я смею не ходить на его занятия. Ты ведь знаешь, какой педант наш старина Марчек, — не моргнув, солгал я. А так как солгал я очень убедительно, Вайпер перестала хмуриться, и ее лицо вдруг покрылось легким румянцем.

Я прекрасно знал, что вызвало этот милый румянец: теперь моя подопечная корила себя за свое нетерпение и нежелание выслушать мои объяснения, попав в крайне неловкое положение передо мной и своей собственной совестью.

Мне стало жаль ее, но я не мог признаться в своей лжи — тогда Вайпер точно взбесилась бы и отправила меня куда подальше.

— Извини, что опоздал. Я, правда, не хотел этого. — Я тут же увидел ее взгляд, будто спрашивающий: «Он извиняется?!».

— Ладно… И ты извини за то, что накричала на тебя… Я действительно думала, что ты опоздал нарочно… Что ж, я ошиблась. — Девушка была сконфужена и будто обдумывала каждое слово. — Но попрошу тебя больше не опаздывать.

— Даю слово, — улыбнувшись, сказал я.

Вайпер тоже улыбнулась и села за стол. Я занял место напротив.

— Давай знакомиться? — непринужденно спросил я, взглянув на собеседницу. — Я начну первым. Не возражаешь?

— Нет.

— Меня зовут Седрик Морган. Я студент физико-математического факультета, учусь на пятом курсе, — сказал я. — Теперь твоя очередь. Извини, что так кратко, но, боюсь, у нас нет времени на пересказ автобиографии.

Вайпер сидела, скрестив руки на груди. Несколько прядей ее красивых длинных волос лежали на ее плечах. Я вновь удивился ее ярким темным глазам: они словно прожигали меня, хотя сейчас ее взгляд не был ни презрителен, ни зол.

— Так даже лучше. Меня зовут Вайпер Владинович. Я студентка третьего курса того же факультета, — негромко сказала моя подопечная.

— У тебя необычное имя, — заметил я.

— Отец где-то услышал его и подумал, что неплохо было бы иметь дочь с таким именем. Хотя, мама долго сопротивлялась и хотела назвать меня… Впрочем, не важно. — Вайпер осеклась, словно боялась, что рассказала о себе слишком много.

— Красивое имя. А я свое терпеть не могу, — признался я. Конечно, я слукавил: еще недавно имя Вайпер казалось мне смехотворным, но, как ни странно, оно шло девушке, сидящей напротив, моей незнакомке с Нусельского моста.

Вайпер удивленно вскинула брови.

— Седрик. Как герой рыцарского романа. Откуда ты? — перевел я тему, стараясь выяснить о своей собеседнице как можно больше.

— Из Брно, — ответила она.

— Насколько я знаю, в Брно много хороших университетов. Почему тебя привлекла именно Прага?

— Ты прав, в Брно много университетов, но ведь это — Прага, столица. Не поступи я сюда, благодаря гранту, то никогда не смогла бы оплачивать учебу и осталась бы в Брно. Но, к счастью, все прошло благополучно. А откуда ты?

— Я родился в Англии, но десять лет назад моя семья переехала в Прагу. Когда назрел вопрос, в какой университет мне поступать, родители настаивали на Оксфорде, но мой выбор пал на Пражский университет, — сказал я, мысленно добавив про себя «просто Оксфорд я заканчивал шесть раз».

— Значит, ты англичанин?

— Не совсем — наполовину чех. Можно я задам тебе несколько личный вопрос? — твердо спросил я.

— Да? — удивленно ответила девушка.

— Сколько тебе лет? — Мне нужно было знать, не ошибся ли я тогда, на мосту.

— Двадцать два, — ответила Вайпер.

— И ты только на третьем курсе? — удивился я.

— У моей семьи были проблемы с финансами, и я смогла поступить не сразу, но, думаю, в этом нет ничего плохого, — спокойно ответила она. Вайпер опустила взгляд на свои руки и откинулась на спинку стула. Я тут же понял, что подобные вопросы обескураживают ее.

— Какие у тебя проблемы с учебой? — деликатно осведомился я, чтобы развеять эту неловкость.

Мне нравился наш разговор: оказалось, что эта таинственная и рассерженная девушка была довольно умной, простой в общении, нежеманной и не бросающей на меня томные взгляды, пытаясь привлечь мое внимание.

Вайпер просто сидела напротив и смотрела на меня своими прекрасными карими глазами.

— У меня завал по физике. Ненавижу физику. — Она дернула плечами, словно стряхивая с себя это неприятное для нее слово. — Я сдала ее на четыре, но это с натяжкой. Преподаватель пожалел меня и поставил четыре, чтобы я не лишилась стипендии. А так… Сначала хотел поставить три.

— Тройка — не такая уж плохая оценка. Думаю, ты уже слышала это: «Важна не оценка, а знания», — попытался подбодрить ее я.

— Ты учишься на гранте? — спросила она.

— На коммерции, — усмехнулся я.

— Видишь ли, для тебя тройка не страшна, потому что на свое обучение ты тратишь большие деньги, но такие, как я, борются за право обучаться здесь бесплатно и получать стипендию. Тройка — это недопустимо. К тому же, признаюсь честно: физика — не мое.

— Хорошо, с ней мы разберемся. Какие-то еще предметы?

Вайпер улыбнулась, а я вдруг невольно подумал, что у нее очень красивая улыбка. И тут я осознал, что тоже, правда, едва заметно, улыбаюсь.

— Все предметы, кроме языков, литературы и истории. Все, что касается чисел, — тоже не мое, — сказала девушка.

— Тогда почему ты избрала именно этот факультет? — Мотивы ее выбора были мне непонятны.

— Из-за родителей. Они оба — преподаватели математики, и я должна продолжить их дело. Поступая, я руководствовалась надеждами на наследственную тягу к точным наукам, но, как оказалось, мои способности крайне скромны.

— Будь они скромны, ты была бы исключена еще на первом курсе, — заметил я. — Все не так плохо, как кажется на первый взгляд.

— Может, я преувеличиваю, но, в любом случае, таких способностей, как у родителей у меня нет. До третьего курса у меня не было проблем в этой области, но теперь я осознаю, что мои знания исчерпались. Да и… — Она замолчала и нахмурилась.

— Что? — подбодрил ее я.

— Гуманитарные предметы мне больше по душе, — призналась Вайпер, опустив взгляд на стол. Она словно стыдилась того, что подвела ожидания родителей.

— Иногда родители бывают эгоистичны, — тихо сказал я. Мне было жаль ее.

— Ты неправильно меня понял! — воскликнула девушка, вновь взглянув на меня. — У меня замечательные родители! Поступить сюда было моим решением, хотя родители предоставили мне полное право выбора и даже отговаривали, узнав, что я решила поступать на физико-математический! Это не их эгоизм. Это — моя ошибка.

Я слишком долго жил, чтобы не разбираться в людях и их истинных мотивах поступить так и не иначе. Вайпер очень любила своих родителей, поэтому перекладывала всю вину на свои плечи. Она стала жертвой любви к родителям, и, как бы не уверяла меня в обратном, именно родители сделали за нее выбор. Негласно, но явственно. Передо мной сидела простая, серьезная девушка, которая ради мечты своих родителей пожертвовала своей. Сейчас она не понимала этого, но обязательно поймет позже, когда повзрослеет, и будет жалеть о своем выборе. Нет. Она уже жалеет.

— И каков твой любимый предмет? — поинтересовался я.

— Я очень люблю литературу, — ответила она и вдруг слегка смутилась. — Но, может, теперь ты расскажешь что-нибудь о себе? Ты словно нарочно допрашиваешь меня.

— Извини, если создалось такое впечатление. Просто я не думаю, что хоть чем-то интересен. Я прекрасно разбираюсь в точных науках, живу с родителями и братом. И, думаю, мне хотелось бы стать… — Я задумался. — Летчиком.

Вайпер поняла мой сарказм. Убрав упавшую на ее лоб прядь волос, она недоверчиво, но с улыбкой, взглянула на меня.

— Хорошая профессия. Но, вижу, ты не торопишься им стать. Неужели ты еще не определился с выбором профессии?

«Если бы ты знала, какую профессию я занимаю по праву рождения! Я охотник!» — подумал я, в душе мрачно улыбнувшись своим мыслям.

— Я пока не думал об этом, — вместо этого сказал я. — Впереди еще целая жизнь. У меня еще будет время определиться, чего я хочу.

У меня уж точно. Бесконечная жизнь.

Вайпер промолчала и взглянула на часы.

— Извини, мне нужно бежать, — вдруг сказала она и, поднявшись, взяла в охапку лежащие на столе учебники по физике, оказавшиеся на сегодняшней встрече совершенно ненужными и забытыми.

— Но до конца занятия еще десять минут, — с досадой сказал я, бросив взгляд на свои наручные часы.

— Знаю, но я могу опоздать на трамвай, — ответила она.

— Насколько я осведомлен, у них довольно частый маршрут, — сказал я, тот, кто никогда не терпел проблем с передвижением. Еще бы: легко быть мобильным, когда у тебя есть автомобиль!

Вайпер усмехнулась.

— Не совсем. Мне придется ждать следующий полчаса. Я живу не в центре и не могу позволить себе такую роскошь.

— Тогда нам следует назначить следующую встречу, — напомнил я. — Как ты на это смотришь? Когда?

Она задумчиво повесила сумку на плечо.

— В понедельник, в пять. Тебя устраивает?

— Абсолютно.

— Только не опаздывай, — с доброжелательной усмешкой сказала девушка и направилась сдавать учебники, после чего торопливо вышла из библиотеки.

Я остался сидеть в зале, мысленно воспроизводя в голове наш разговор, и отметил про себя, что, при всем моем презрении к смертным, эта девушка, Вайпер, показалась мне какой-то неземной. Я не чувствовал к ней ни капли презрения. Это было ново для меня, почти ошеломляюще — не презирать человека. Но Вайпер была славной смертной девушкой. А ее яркие глаза все еще стояли передо мной. Я поймал себя на этой мысли, но в этот раз не стал корить себя за слабость, ведь знал, что все произошедшее всего пару минут назад — обычная дань справедливости и ничего для меня не значило.

ГЛАВА 6

Я не верила самой себе.

Выходя из библиотеки и машинально забирая из гардероба пальто, я невольно размышляла о том, насколько приятным собеседником оказался ненавистный мне Седрик Морган. Да, он жутко опоздал, но все же… Я поняла, что ошибалась насчет него, и раз и навсегда решила не составлять о человеке никакого мнения, даже не поговорив с ним.

Впредь никакого предубеждения! Ведь я ошибалась, думала, Бог знает что, насчет Седрика, хотя ни разу не разговаривала с ним, и теперь мне было стыдно и перед ним, и перед самой собой. Конечно, он заставил меня одиноко маяться в библиотеке, но, когда пришел, несмотря на свое раздражение в его адрес, я отметила, что он несколько растерялся, но в ответ на мои язвительные речи, оставался вежливым. Когда мы, наконец, сели за стол, я присмотрелась к Седрику Моргану внимательнее. Я никогда раньше не видела его так близко, только издалека, когда он шел по двору или поднимался по лестнице в университете, но я никогда не рассматривала его — это казалось мне неприличным. Сегодня же его облик предстал передо мной в полном свете. И меня настигло удивление: его кожа настолько белая… Именно белая, а не почти прозрачная, как бывает у светлокожих людей. И эта белая кожа, словно нарочно, подчеркивала его темные, почти черные, как смоль, волосы. До этого дня я всерьез считала, что Седрик — эгоист и что ему наплевать на других людей. Но сегодня Седрик невольно, сам того не зная, изменил мое мнение о себе. И это каким-то коротким разговором!

Наш разговор был недолгим, но я с трудом отводила глаза от красивого лица этого парня, словно он загипнотизировал меня взглядом своих холодных голубых глаз, напоминающих кусочки льда. И все же, несмотря на холодность, глаза Седрика излучали дружелюбие. А я все приказывала себе не смотреть на него так пристально… Мне никогда не нравились парни с волнистыми волосами, но довольно длинные и слегка растрепанные волосы Седрика подходили его холодному отчужденному облику просто идеально. Должна признаться, я никогда не видела таких красивых людей, как он. Надеюсь, он не заметил того, что я разглядывала его. Да я и не хотела разглядывать его, скорее, это вышло совершенно случайно: во время беседы, я всегда смотрю на собеседника — это признак внимания.

Через два дня, в понедельник, должна была состояться наша следующая встреча, и я надеялась, что за выходные подготовлю себя к тому, что присутствие Седрика Моргана не будет вводить меня в легкий ступор, как это случилось на нашем первом занятии. Я должна помнить о том, что встречаюсь с Седриком только из-за программы и не более.

Теперь я понимала, почему у этого отчужденного парня было столько поклонниц: он словно притягивал к себе, и в то же время отталкивал. Нет, я не одна из этих дурочек, а просто отмечаю этот факт — справедливо и незаинтересованно. А может, я несколько лукавлю перед самой собой….

Но больше никаких дифирамбов! Просто честно признаюсь себе в том, что, на самом деле, Седрик Морган — обаятельный молодой человек. Признаюсь, что мне было трудно разговаривать с ним: я боялась, что мой голос задрожит, поэтому пыталась быть краткой и следить за тем, чтобы не рассказывать о себе слишком много. Но это было вначале нашего разговора: когда дело коснулась физики, во мне вдруг проснулось удивительное спокойствие, будто я знала Седрика всю жизнь.

Когда я дошла до нужной остановки, чтобы подождать свой трамвай, я вдруг увидела черную «Тойоту» с тонированными стеклами — она бешено пронеслась мимо, и стоящие рядом со мной люди неодобрительно заворчали. Моя первая мысль была о том, что этот лихач — настоящий псих, но… Точно такой же автомобиль есть у Седрика Моргана. И он так гоняет? Сумасшедший. Хотя, может, это был и не Седрик, ведь его «Тойота» — не единственная в Праге.

Вскоре подошел мой трамвай. Проехав восемь кварталов, я оказалась в знакомом районе, где снимала квартиру. Я любила время, когда, сидя в трамвае, ехала на учебу и обратно. В эти долгие минуты я размышляла и мечтала. Музыку я не слушала, но мне ничуть не приходилось скучать: я наслаждалась своими размышлениями или хорошей книгой.

Вот и мой дом. Я медленно поднялась на четвертый этаж старенького здания, все еще блиставшего своей старинной архитектурой, но уже нуждающегося в реставрации. Лифта в доме не было. Казалось, дом стоял неприкосновенным с тех пор, как его возвели сто или больше лет назад. Покопавшись в сумке, я достала ключ и отперла дверь своей небольшой квартиры, которую снимала третий год подряд, и которая дорого мне обходилась. Родители переводили мне деньги, но это мало помогало моим нуждам, ведь почти все они уходили на оплату квартиры. Иногда я подрабатывала в кафе, но эти деньги не помогали моему положению. К счастью, довольно высокая стипендия спасала меня: получив ее, я откладывала суммы на питание, трамвай, ксерокс — на это уходила большая половина средств, но на оставшиеся деньги я покупала себе книги и всякую приятную, нужную мелочь. Некоторую сумму я тратила на приобретение одежды, но это случалось довольно редко.

Мой гардероб был весьма скромен: моя верхняя осенняя и зимняя одежда состояла из длинной шерстяной кофты и черного пальто, в котором я частенько прогуливалась вечером. Несмотря на то, что я была студенткой Пражского университета, что предполагало деликатный вкус в выборе одежды, мой гардероб не отличался разнообразием, так как я имела невообразимую любовь к темным цветам. Но моя одежда подходила моему настроению: я часто пребывала в серьезной задумчивости или просто в ровном настроении. Косметика меня не привлекала, и из всего ее разнообразия я использовала только черную тушь для ресниц и бледно-бронзовые тени, хотя однокурсницы утверждали, что мне следует скрывать мои бледные губы под слоем яркой губной помады, что мне следует сделать химическую завивку, потому что мои натуральные прямые волосы абсолютно мне не идут… И еще тысячи мелочей, на которые я не обращала внимание.

Зайдя в миниатюрную прихожую, я сняла пальто, аккуратно повесила его на плечики в шкаф-купе и, бросив сумку на старенький матерчатый диван, с наслаждением сняла осенние полусапожки, после чего направилась прямиком в кухню, чтобы поставить чайник на огонь: мне ужасно хотелось кофе.

После вечернего кофе начиналась ежедневная студенческая рутина: подготовка семинаров, рефератов, докладов, самостоятельное изучение тем… И, хотя в этот вечер я могла сделать все и сразу, но решила не нагружать свой усталый разум, а сделать задания поэтапно. Учеба — учебой, но отдых тоже никто не отменял. Да и разве в пресыщенном информацией и волнениями мозгу закрепиться хоть что-нибудь толковое? Но я вдруг зачем-то вспоминала о том, что скоро наступит понедельник, и знание этого неизбежного события заставляло меня волноваться о том, что, при встрече с Седриком, мой голос повысится до второго сопрано.

Нет, довольно думать об этом! Это всего лишь Седрик Морган. И ведь впереди — два дня выходных. Но эти два дня пролетели совершенно незаметно, и вместо того, чтобы укрепляться в своей силе воли, в своих мыслях я возвращалась к беседе с Седрком.

Понедельник пролетел как одна секунда. На лекциях я была невнимательной, не могла сосредоточиться на рассказе лектора, и меня даже пару раз спросили, хорошо ли я себя чувствую. Перемены проходили еще хуже: мои однокурсницы, знающие о том, что я занимаюсь с Седриком, и том, что у нас уже было занятие, брали меня в настоящую осаду и терроризировали вопросами, требуя рассказать, как все прошло, о чем мы разговаривали, как Седрик смотрел на меня и даже с какой интонацией говорил. Просто балаган какой-то! Да и я не помнила о таких мелочах, ведь все мои мысли и усилия были направлены на то, чтобы заставить себя не смотреть на него.

Из-за боязни вновь оказаться под вниманием сплетниц, едва закончилась последняя пара (дополнительная, по физике, для тех, кто плохо понял предыдущую лекцию), я буквально вылетела из аудитории и направилась в библиотеку. Было без трех минут пять, и в этот раз опоздать могла я, а опаздывать мне жутко не хотелось. Я почти вбежала в библиотеку и, окинув взглядом зал, увидела Седрика, сидящего за нашим столом и читающего книгу.

Я быстро подошла к столу.

— Привет! — приветливо сказала я Седрику, тяжело дыша после быстрой ходьбы по длинным коридорам и лестницам университета.

— Привет. Не следовало так торопиться, — с легкой усмешкой сказал Седрик, оторвавшись от своей книги и взглянув на меня.

— У меня был сумасшедший день, — объяснила я, доставая нужный мне учебник по физике. — Поставили дополнительную пару, но я не хотела опаздывать. Я пунктуальна до тошноты.

— Я вижу, — вновь с усмешкой отозвался Седрик.

Сегодня он был одет чрезвычайно просто и не напоминал щеголя, как в первую нашу беседу.

— Что читаешь? — спросила я: мне действительно было любопытно, что за книгу он читал так жадно.

Седрик закрыл книгу и показал мне лицевую ее обложку.

— Бодлер? — искренне удивилась я. — В первый раз вижу парня, который любит поэзию Бодлера.

Мне казалось, что такие парни, как Седрик Морган, вообще не интересуются литературой и поэзией. А он читал «Цветы Зла» Шарля Бодлера. В оригинале.

Седрик прищурил глаза и положил книгу на стол.

— Тебя это удивляет? — насмешливым тоном спросил он. Его глаза зажглись ледяным светом.

— Если честно, то очень, — ответила я, вдруг ощутив, как по моей коже пробежал холодок от его ледяного взгляда.

— Почему же?

— Представители сильного пола редко читают поэзию, так как большинство считает это «не мужским» делом. А те мужчины, которым поэзия по душе, редко предпочитают Бодлера и находят его стихи непонятными и слишком мрачными.

— Вот как, — насмешливо изрек он, складывая руки на груди и презрительно глядя на меня. От его кусачего взгляда моя душа содрогнулась. — Решила блеснуть умом? Но вместо ума ты показала лишь то, что ничего не знаешь о мужчинах и размышляешь, как наивная дурочка.

Я не поверила своим ушам. Я была поражена. Настолько поражена, что не сразу смогла найти слова, чтобы ответить на его открытое хамство. На его оскорбление. Мои руки задрожали. А Седрик продолжал сидеть и убивать меня своим ядовитым взглядом.

— Однако, ты хам! — тихо сказала я, стараясь не выдать голосом свое волнение. — Видимо, тебе не в первый раз приходится оскорблять женщину?

— Я оскорбляю только тогда, когда собеседник этого заслуживает, — последовал его спокойный, но строгий ответ.

Дар речи покинул меня окончательно. Я изумленным взглядом смотрела на сидящего передо мной хама, которого совсем недавно оправдала в своих же глазах, и не могла найти ни сил, ни ловкости на достойный ответ. Я была права с самого начала, но потеряла бдительность из-за его потрясающего актерского мастерства. Глупая! Дала себя обмануть!

— Вот, значит, как. Что ж, к счастью, меня, в отличие от тебя, воспитали хорошо, поэтому я не буду отвечать на оскорбление оскорблением и опускаться до твоего уровня. Можешь упиваться гордостью: тебе удалось оскорбить меня совершенно безнаказанно, — таким же ледяным тоном сказала я.

Мое настроение упало. Я думала лишь о том, как ошиблась, приняв Седрика Моргана за порядочного милого парня. Но он показал свое истинное лицо. И вдруг до меня дошел весь ужас моего положения: мне придется заниматься с этим мерзавцем до зимней сессии. Три месяца, почти каждый день видеть это холодное гордое лицо, эти глаза, похожие на куски льда, и ощущать на себе этот презрительный взгляд.

Седрик усмехнулся мерзкой улыбочкой.

— Если твое воспитание так идеально, то ты должна знать, что вмешиваться в чужие дела, значит — копать себе могилу, — ответил он на мою тираду.

— Если один вопрос о поэзии кажется тебе вмешательством в твои дела, то не волнуйся: я никогда и ни о чем тебя не спрошу, — мрачно пообещала я. — А теперь не будем терять время и займемся физикой.

С очередной усмешкой Седрик взял в руки мой учебник.

— И что из этого материала тебе не понятно?

— Параграф шестнадцать, — коротко ответила я. Мне был неприятен его голос.

— Что здесь сложного? Это материал повторения второго курса, — пробормотал он себе под нос, и уголки его губ приподнялись в новой насмешке надо мной.

Крепко вцепившись пальцами в тетрадь, так, что побелели костяшки, я попыталась успокоить себя мыслью о том, что скоро эта пытка закончится. И что Морган недостоин того, чтобы из-за него я превратилась в такую же хамку, как он сам. Не дождется!

Все полтора часа занятия я чувствовала себя ужасно. Ужасно маленькой и глупой. Седрик терпеливо объяснял мне материал, но я чувствовала его презрение в каждом его слове, взгляде, жесте, однако и виду не подавала. Но, оказалось, моя сила воли была не так сильна, как я на то надеялась, и меня вдруг пронзило осознание того, что из объяснений Седрика я не слышу и не понимаю ничего, а лишь стараюсь сохранять невозмутимый вид. Но мои нервы начали сдавать. Я глубоко вздохнула и закрыла лицо ладонями.

— Извини, Седрик. Ты хорошо объясняешь, но я ничего не понимаю. Думай обо мне, что хочешь! — вырвался у меня возглас отчаяния.

Открыв лицо, я увидела, что Седрик внимательно смотрит на меня. И в его взгляде промелькнуло что-то странное. Наверняка, очередная насмешка.

«Чертов ректор! Чертов университет! Чертова программа!» — мысленно крикнула я.

— Думаю, наша встреча подошла к концу! — С этими словами я поднялась со стула и начала бросать вещи в сумку.

Седрик молча смотрел на меня холодным взглядом.

Едва выйдя из библиотеки, я тут же почувствовала моральное облегченье и вспомнила о том, что мы с Морганом не договорились о следующей встрече.

Черт с ней! Черт с этими занятиями и физикой! Черт с этим хамом Седриком! Пошло все это к чертовой матери!

На глаза навернулись слезы. Мне хотелось заплакать от мысли, как несправедлива жизнь. Почему, когда пытаешься быть со всеми вежлив, получаешь в ответ лишь грубость? Пытаешься проявить участие, а вместо благодарности или дружелюбия получаешь оскорбление? Но нет! Я не буду плакать! Я не слабонервная девица, которая плачет из-за того, что какой-то паршивец обозвал ее тупицей и наивной дурочкой! Ведь, если я заплачу, — это будет смешно! Ведь потом я устыжусь своей слабости…

Эти мысли помогли мне прогнать слезы, и я перешла к анализу своих действий, ища причину грубости Седрика: или грубость — свойство его характера, или же я чем-то его зацепила. Но чем? Я всего лишь удивилась тому, что Морган читает Бодлера. Это ли не оскорбление для него?! Что я посмела усомниться в его высоком литературном вкусе?

«Я больше никогда не встречусь с ним. Никогда. Он грубиян и гордец! — думала я, бодро шагая к остановке. — Но я сама виновата! Сама позволила себе ошибиться и наделить Седрика Моргана качествами, которых у него нет и никогда не было. Это тебе урок, Вайпер: не открывай никому свои мысли и не прельщайся красивой внешностью! Потому что за ней может прятаться чудовище. Как этот Седрик».

Свежий воздух и ходьба помогли мне: я уже не чувствовала в груди то жжение, что охватило меня от оскорбления Моргана. Я села в трамвай и размышляла, искала способ, с помощью которого смогла бы отказаться от «помощи» Седрика и никогда больше не видеть его. Я мысленно перебирала идеи, анализировала возможные последствия, как вдруг увидела выход, не совсем легальный, но позволяющий мне не вмешивать в это дело руководство университета. Странно, почему я не догадалась об этом раньше? И, в первый раз за последние три, дня я вздохнула с облегчением.

На следующий же день после первой пары, я попросила свою подругу Юлию поменяться со мной местами.

— Поменяться! — с радостным и удивленным возгласом ответила она (хотя радости было больше, чем удивления). — В смысле, я буду заниматься с красавчиком Седриком, а ты с моей занудой-зубрилой? Ты еще спрашиваешь?!

Юлия светилась от счастья, а я, наверно, тоже, от радости, что избавлюсь от общества хама Моргана и оттого, что подруга выразила полное и такое бурное согласие.

— Ну, так договорились? — уточнила я.

— Я согласна! Вайпер, ты просто чудо!

Я довольно улыбнулась, а подруга, в знак благодарности, чмокнула меня в обе щечки.

С моей души словно упал огромный камень: мне сразу стала легко и радостно от мысли, что я больше не увижу Седрика Моргана.

— Тебе нужно будет договариваться с ним? Он знает о том, что ты собираешься поменяться со мной? — вдруг нахмурилась Юлия.

— Поверь, ему будет только приятно! Он не хочет со мной заниматься. Так что, он будет только рад, — ответила я, совершенно уверенная в своих словах.

— Это просто великолепно! — Юлия была в восторге, но вдруг тихо добавила: — Но почему он не хочет с тобой заниматься? Он сам сказал тебе об этом?

— Нет, он этого не говорил, но я это знаю. Он меня на дух не переносит.

— Почему?

— Мы не сошлись характерами.

— Ты так говоришь… Он что, так плохо помогает, или, может, приставал к тебе? — допытывалась моя подруга.

Я весело рассмеялась от этого предположения и от самой мысли о том, что Седрик Морган когда-нибудь снизойдет своим вниманием до девушки вроде меня, да еще и с приставаниями.

— Нет, что ты! Просто он всеми силами показывал мне, насколько я ему неприятна и как глупа по сравнению с ним! Тем более, ты же знаешь, что он никогда мне не нравился, — весело ответила я на глупый вопрос подруги.

— А я уверена, что Седрик — лапочка! Может, он отнесся к тебе по-свински, но со мной все будет иначе! — с решительным видом твердо сказала на это Юлия.

— Наверно, я просто ненормальная, — предположила я.

— Нет, ты просто очень странная. Не хотеть быть рядом с Седриком? Да еще и имея такую возможность? Уверена, что потом не пожалеешь о своем решении?

— Нет уж!

— И не будешь просить поменяться обратно?

— Клянусь!

— Что ж, тогда договорились! Я безумно рада! Но мне нужно бежать на пару… Значит, так: твоя встреча с моей, то есть, теперь твоей занудой состоится сегодня в библиотеке, в пять, столик №4.

— Отлично!

— А когда я встречаюсь с Седриком?

— Ох, кажется, я забыла договориться с ним о встрече, — нахмурилась я. — Но я сегодня же узнаю, где и когда, и передам тебе.

— Великолепно! Жду твоего звонка! — Юлия чмокнула меня в щеку и легким красивым шагом пошла в аудиторию.

Я была чрезвычайно довольна. Осталось только каким-то образом договориться с Седриком о встрече. Но и этот вопрос разрешился сам собой: Морган сам передал мне записку через моего однокурсника.

«Сегодня не получится. Завтра в пять, там же» — гласила записка, написанная красивым твердым почерком. Кратко и бездушно.

«Он всерьез думает, что я хочу встретиться с ним еще раз? Он еще и самоуверен как осел!» — недовольно подумала я, комкая записку и насмешливо улыбаясь.

Нет, Седрик. Мы никогда больше не увидимся. Ты никогда больше не ранишь меня.

Я написала Юле сообщение: завтра в пять, стол №8.

В пять часов я была в библиотеке. Моим новым «другом» оказалась приятная умная девушка с шестого курса — Марит. Она немного удивилась, увидев, что вместо Юлии за ее стол села я, но я убедила ее в том, что это воля руководства. Марит улыбнулась мне приветливой улыбкой, и мы начали занятие.

Как отличалось занятие с Марит от вчерашнего занятия с Седриком! Эта милая и дружелюбная девушка, как могла, старалась помочь мне. Кроме того, в отличие от Моргана, она не давила на меня и не относилась ко мне как к глупой маленькой девочке. С Морганом я чувствовала только дискомфорт, тревогу и волнение. И это, не говоря о ледяном презрительном взгляде, которым он смотрел на меня! А с Марит мне было интересно, комфортно и спокойно. Я была крайне довольна тем, что смогла все это пережить. Мне не было страшно за Юлию, потому что она была настолько обаятельной и красивой, что могла растопить даже ледяное сердце Моргана.

После занятий я отправилась домой. Как ни странно, я очень устала, но радость того, что я избавилась от ненавистного мне мерзавца, поднимала мне настроение и согревала мою душу, и я бодро шагала на остановку.

Прощай навсегда, Седрик Морган!

ГЛАВА 7

Не знаю, что нашло на меня вчера. Отчего я так взбесился и сорвался на Вайпер? На это у меня не было ни малейших причин. Но факт остается фактом: я сорвал на девушке свой гнев, оскорбил и унизил ее. Из-за чего я так завелся? Из-за того, что она поинтересовалась книгой, которую я читал? Да ведь это смешно! Из-за такой мелочи, которая не тянула даже на намек насмешки или оскорбления в мою сторону, я стал вести себя как невоспитанный грубиян. Я видел растерянность, удивление, даже боль в ее глазах, когда с моих губ сорвались грубые слова в ее адрес. Мой голос был ледяным и черствым. Обычно, так грубо и холодно я разговариваю лишь со смертными, желая отпугнуть их. Видимо, это поведение настолько вошло мне в привычку, что теперь я не мог вести себя иначе.

Целый день прошел в размышлениях о случившемся.

Почему я вел себя, как настоящей мерзавец? Желал оттолкнуть Вайпер?

«Должно быть, мне нужно извиниться» — пришел я к мысли. Но вдруг, из ниоткуда, раздался недовольный голос: «Извиниться? Перед какой-то смертной? Я должен просить прощения у этой глупой девчонки? Нет уж. С чего бы это. Откуда эта мягкость? Откуда такая идея? Она всего лишь смертная!».

Черт… Стоп! Что за резкая мысль? Откуда она взялась? Как только я начинал думать о Вайпер что-то доброжелательное, во мне тут же поднималась моя вампирская гордость. В этот раз я желал, чтобы моя гордость повиновалась приказу разума: мне следовало держать себя в руках и поступить порядочно. Да, я извинюсь перед Вайпер за свое свинское поведение… Нет, не будет никаких извинений! О чем я думаю? Люди не заслуживают никакого участия или сочувствия!

Вот, опять эти мысли! Что со мной происходит? У меня раздвоение личности? Или это мое вампирское естество борется с моей совестью? Но откуда у меня вдруг появилась совесть? У меня, кто ни разу в жизни ни перед кем не извинялся (родители и Маркус ни в счет) и относился к смертным с пренебрежением, что присуще высшим созданиям над низшими? Почему чувства и мнение Вайпер мне небезразличны? Ведь кто она? Смертная девчонка, которую я видел лишь несколько раз в своей жизни! Всего лишь пылинка в моей вечной вселенной.

Но вновь и вновь я прокручивал в голове события нашей последней встречи: я видел, что Вайпер не слушала меня, она была поглощена обидой, однако я монотонно продолжал объяснять ей материал, чтобы не видеть ее горящие обидой глаза. Состояние, в которое я ввергнул эту девушку, причиняло мне моральный дискомфорт, и я искал спасения в бессмысленных пересказах законов физики. Но, когда Вайпер устало закрыла лицо ладонями, во мне что-то оборвалось.

Меня никогда не волновало и не трогало то, что обо мне думают и вампиры, и люди. Но в тот момент я вдруг с ужасом подумал о том, что Вайпер ненавидит меня. А когда она стала молча собирать свои вещи, готовясь покинуть меня, я молчал. Я не смел упасть в своих же глазах, попросив у нее прощения. Теперь мысли о Вайпер мучили меня. Возможно, она считает меня сукиным сыном, моральным уродом, или еще что похуже.

По неизвестной мне самому причине, я с нетерпением ожидал очередной встречи с Вайпер. Так как девушка не назначила ее, я сам передал моей подопечной записку через третьи руки.

В назначенное время я сидел в библиотеке и ждал появления Вайпер. Было уже шесть ноль две, но девушка не появлялась, что было несвойственно ей, учитывая ее тошнотворную пунктуальность, как она сама выразилась ранее. Весь зал был занят другими парами студентов — жертвами экспериментальной программы ректора.

Когда дверь библиотеки в очередной раз открылась, я вновь впился в нее взглядом, ожидая появления Вайпер. Но вместо нее появилась другая девушка: она осмотрела зал, и, увидев меня, решительным шагом направилась ко мне и села напротив. Красивая светловолосая смертная с сияющей широкой улыбкой.

«Это еще кто?» — недовольно подумал я, вперив в нее хмурый взгляд, но девушка словно не замечала моего взгляда и продолжала улыбаться.

— Привет! — весело сказала она, протягивая мне руку. — Я Юлия Новак, твоя новая подопечная! Но ты можешь не представляться — я знаю тебя! Ты Седрик Морган!

Я сделал вид, будто не замечаю ее протянутой руки.

Новая подопечная? Что за шутки?

— Насколько я помню, я занимаюсь с Вайпер Владинович, — коротко бросил я. Непонимание происходящего злило меня.

— Да, я знаю, ты занимался с ней, но все изменилось, и теперь твоя подопечная — я, — все еще улыбаясь, уверенно сказала девушка.

— Занятно. Кто решил? — холодно спросил я, обдавая Юлию ледяным взглядом.

— Мы с ней поменялись, — объяснила она. Ее улыбка постепенно угасала. — Она уже занималась с новым «другом», и, по-моему, они хорошо поладили. Впрочем, я уверена, что и мы найдем общий язык.

— Поменялись? — тихо переспросил я.

Поменялись? Менять можно вещи, но не людей… В моем случае — меня. Поменялись. Я был взбешен. Как могла эта девчонка Вайпер посметь сделать это? Поменять меня, как наскучивший ей предмет, вещь! Что она о себе возомнила, эта тупица?

— Вайпер попросила меня поменяться с ней, потому что… Она сказала, что вы не поладили, и что тебе все равно… — хлопая ресницами, начала лепетать Юлия.

— Называй все своими именами: она просто не хочет со мной заниматься! — насмешливо перебил ее я.

Так вот, в чем причина! Вайпер струсила и за моей спиной просто поменяла меня. Как вещь. Разочарование и злость на эту смертную тут же залили мою душу.

— Передай своей подруге, что, если она действительно хочет продолжать учиться и получать стипендию, то ей не следует менять меня на кого-то, так же, как и отказываться от занятий со мной, — тихим злым голосом сказал я.

Юлия промолчала, но ее прежде светящиеся дружелюбием глаза сменились светом раздражения и обиды.

Я молча поднялся из-за стола, закинул на плечо рюкзак и направился к выходу, услыхав, как Юлия прошептала себе под нос: «Вот псих!». Меня охватила такая жгучая злость, что, попадись Вайпер мне на глаза, я с удовольствием бы разбил ее, сломал. Убил. Проходя мимо студентов, я опускал голову, чтобы не были видны мои сияющие яростью глаза. Презрение к Вайпер заполнило все мое существо. Надо же, а я еще хотел извиниться! Перед кем? Перед этой трусихой? Которая исподтишка поменяла меня как вещь? Теперь — никогда. Я не позволю какой-то малолетней глупой смертной девчонке пренебрегать мною и обходиться как с вещью! Она получит отменный урок.

Да, я мог бы заниматься с Юлией — она довольно красива. Но, черт подери, я не желал проводить время в ее назойливом обществе. Я чувствовал в ней неограниченное высокомерие: она считала себя королевой, мнение и приказы которой — обязательны. Вайпер же — мягкая, женственная, но в то же время несколько холодная. «И трусливая» — насмешливо подумал я. Ее необычная красота привлекала намного больше, чем идеальный облик Юлии.

К моему собственному удивлению, несмотря на весь свой негатив в адрес Вайпер Владинович, я хотел видеть ее. Она вызвала у меня бурю негодования, но я искал встречи с ней. По какой такой причине? Я должен презирать ее! Нет, я уже презираю ее!

На следующий день я увидел эту особу. Она разговаривала с Юлией. Точнее, та упрекала ее за идею поменяться и обвиняла в том, что поставила ее, Юлию, бедную, ни в чем неповинную овечку в неловкое положение, а затем принялась жаловаться на меня. Вайпер стояла у большого окна, облокотившись на подоконник. Ее лицо было хмурым и напряженным. Она молча выслушивала обвинения подруги, но вдруг закрыла глаза ладонью.

— Мне очень жаль! Поверь, я не хотела подставлять тебя! Я действительно верила, что он ненавидит именно меня! Но, оказалось, он вселенский человеконенавистник! И что мне теперь делать? Придется получить разгром от ректора… Я откажусь от этой программы. В голове не укладывается, как этот Морган может быть таким хамом! Бессовестный и бесчувственный гордец! — с отчаянием сказала она.

Эти слова заставили меня мрачно усмехнуться: да, она действительно оскорблена! Но я был оскорблен ее действиями вдвое больше и желал преподнести ей урок. Пусть зарубит себе на носу, что конфликтовать со мной — очень плохая идея.

Я направился к подружкам. Первой мое приближение заметила Юлия — она толкнула подругу в плечо и многозначительно взглянула на меня. Вайпер поспешно отняла руку от глаз и, сперва с удивлением, а затем с ненавистью взглянула на меня.

Словно предоставляя подруге шанс разобраться со мной, Юлия поспешно удалилась, а Вайпер, скрестив руки на груди и испепеляя меня взглядом, наблюдала за моим приближением. Когда я подошел к ней, она смело смотрела мне в лицо, не пряча своих блестящих глаз.

— Что это было? — осведомился я, глядя на Вайпер сверху вниз, как учитель на ученика. В этот момент я с трудом сдерживал себя от того, чтобы не наорать на нее или причинить ей физическую боль. Или убить.

— Это была моя попытка избавиться от твоего общества! — сердито выпалила девушка. — Но раз и это не помогло — я воспользуюсь запасным выходом!

— Думаешь, это лучший выход из сложившейся ситуации? — насмешливо сказал я. — Из-за одной мизерной неприятной размолвки ты трусливо убегаешь в кусты!

— У меня есть на это много причин!

— Как интересно. Что ж, огласи!

— Ты считаешь, что тебе позволено оскорблять и хамить другим людям! Ты — высокомерный и эгоистичный тип, и ты ясно дал мне понять, что ты презираешь меня и как личность, и как особу женского пола! — буркнула Вайпер.

Я удивленно приподнял брови. И это о ней я так хорошо думал, при первой нашей встрече в библиотеке? Узость ее мыслей и суждений неприятно поразила меня.

— Давай, скажи, что я ошибаюсь! Я ведь всегда ошибаюсь и ничего не понимаю в людях. А впрочем, как я могу? Я всего лишь наивная дурочка! — насмешливо добавила она. — К чему сейчас это представление? Я не желаю заниматься с тобой, ты брезгуешь заниматься со мной, так давай же…

— Почему ты решила, что я брезгую с тобой заниматься? — перебил ее я, стараясь задать этот вопрос как можно спокойнее.

— О, нет, ты не сделал ничего, чтобы оттолкнуть меня от себя! Пеняй все на мое богатое воображение! — огрызнулась Вайпер.

— Нет, уж, объясни мне, откуда у тебя такие мысли. — Я был в бешенстве от ее насмешливого тона и от того, как упрямо она держалась за свои заблуждения.

— Хочешь знать?

— Умираю от любопытства.

— Ты с первой же нашей встречи дал мне понять, что я никто, а тебя просто насильно заставили заниматься со мной. Унизили твою чрезмерную гордость. И твое опоздание было нарочным! Господи, я поняла это только сейчас, ведь ты настолько потрясающий лгун, что заставил меня поверить тебе и чувствовать себя виноватой за мои резкие слова! А сейчас я понимаю, насколько они были справедливы! — тихо, но твердо сказала она.

— Это все? — осведомился я.

— Ты высокомерен и эгоистичен. Я не могу этого выносить. Ты смотришь на меня презрительно, как на таракана, заставляешь меня чувствовать себя ничтожной и глупой. В тебе нет ни капли человечности! Все, чем ты наполнен — презрение к людям!

— Я был о тебе лучшего мнения, — презрительно усмехнувшись, сказал я. — А ты оказалась обычной трусихой.

— Лучше быть трусихой, чем таким монстром как ты!

От ее слов у меня перехватило дыхание.

Вайпер смотрела мне прямо в глаза, и мне вдруг показалось, что она знала о том, кто я, знала мою тайну.

— Monstro in frontum, monstro in anima. Но ты скрываешь свое истинное лицо за красивой оболочкой и обманываешь людей, — тихо сказала Вайпер. Сама того не зная, она назвала мою истинную сущность.

Ведь она была абсолютно права: я был монстром.

— Я думал, что ты смелее, но, вижу, что ошибся, раз при первой же ссоре ты поступаешь так глупо, — мрачно сказал я.

— А я думала, что ты лучше того, кем оказался на самом деле, — горько сказала Вайпер. Ее лицо побледнело. — И, может, я не так умна, как ты, но я не заслужила твоих оскорблений, — прошептала она, опустив голову.

Поняв, насколько мои грубые слова и мое поведение обидели Вайпер, я почувствовал душевный дискомфорт.

Вайпер подняла на меня взгляд, и я вновь увидел в нем ту же боль, что отразилась в ее глазах в тот миг, когда я обидел ее. В эту секунду я осознал, как сильно заблуждался насчет нее, думая, что она слаба духом и боится борьбы. Сейчас я чувствовал: ее воздушная душа не смогла стерпеть оскорблений, которым я совершенно незаслуженно ранил ее. Это была моя вина, и я не желал перекладывать ее на хрупкие плечи этой смертной девушки. Я умею признавать свои ошибки. Меня объяли сожаление и стыд за свои заблуждения. И в этот раз вампирская гордость не заглушала во мне голос разума.

— Извини меня, — неожиданно для самого себя, сказал я.

В глазах Вайпер сверкнуло искреннее удивление.

— Я действительно люблю творчество Бодлера и часто перечитываю его, чтобы не забыть в своей памяти, — поспешил сообщить я.

— Чем тебе нравится его поэзия? Я хотела узнать только это, а ты воспринял мой вопрос таким образом! — тихо сказала Вайпер, чуть нахмурившись.

— Он писал правду. Как ты и сказала, в его стихах присутствует мрак, хотя, нет, они просто пропитаны им, но этот мрак не отталкивает, наоборот — окутывает разум красотой, меланхолией и величием. Читая Бодлера, я невольно думаю о бренности мира и о том, какая красота скрывается там, где людям не суждено ее увидеть, потому что они слепы и не желают видеть прекрасное.

Зачем я все это говорю? Чтобы заслужить благосклонность Вайпер? Смертной?

Какой позор.

— И, чтобы услышать это, сначала мне необходимо было выслушать твои оскорбления? — грустно спросила она.

— Приношу тебе свои извинения за мое невообразимое и недостойное поведение, — еще раз извинился я.

Сколько уже можно повторять ей эти слова? И сколько раз мне еще придется их повторить, чтобы Вайпер простила меня? Почему я так жажду ее прощения?

— Чем я так разозлила тебя? — поинтересовалась девушка

— Я не знаю. Должно быть, у меня было дурное расположение духа, — сказал я.

Это была правда. Я и сам не знал ответ на этот вопрос.

— Значит, ты очень вспыльчивый? Но почему ты считаешь, что тебе позволено срываться на окружающих людях?

— Я способен контролировать свои эмоции.

Боже, что я делаю? Уговариваю смертную девчонку не отказываться от занятий со мной!

— И поэтому ты нагрубил Юлии?

Вот черт. Как ловко она меня подловила!

— Ты устроила обмен за моей спиной. Согласись, не очень-то приятно, когда тебя меняют, как вещь, — в свою очередь, упрекнул ее я.

Вайпер вдруг покраснела и опустила взгляд на пол.

— Да… Это было некрасиво с моей стороны, — тихо сказала она.

— В следующий раз, если между нами возникнут противоречия, мы будем решать их сразу и без вмешательства посторонних лиц, — настойчиво сказал я.

— В следующий раз? Ты думаешь, мы сможем заниматься вместе? — удивилась Вайпер.

— Почему нет?

— Хотя бы потому, что ты не можешь держать свою вспыльчивость при себе.

— Кажется, я уже сказал, что способен на самоконтроль? — спокойно и чуть насмешливо осведомился я.

— Да, я прекрасно слышала. Но сможешь ли ты гарантировать, что больше не будешь оскорблять меня и смотреть на меня таким презрительным взглядом?

— Я… обещаю держать себя в руках. — Я еле выдавил из себя это обещанье, впервые в жизни пообещав что-то человеку, а перед этим дважды извинившись перед ним.

— Тогда я согласна продолжать наши занятия.

Согласна? Как будто я просил ее об этом?

— Раз уж мы все выяснили, позволь мне спросить, каких еще поэтов ты предпочитаешь? — словно воспользовавшись случаем, вдруг спросила Вайпер.

— Гете, Шиллер, Лорд Байрон, Петрарка. О Бодлере я уже упоминал. Но, на самом деле, их много, трудно перечислить всех. Из литературы предпочитаю классику. А что читаешь ты?

— Классика — редкий гость на моей книжной полке. Я прочла кое-что из классики, но это скорее для саморазвития… На самом деле… Можешь считать меня наивной, но мне нравятся книги о вампирах. А из поэтов предпочитаю Лермонтова, ну, и Бодлера, конечно, — поделилась со мной девушка, тихонько посмеиваясь.

Я не мог не усмехнуться. Если бы Вайпер только знала о том, что не наивна в своем увлечении книгами о нас, и что один из вампиров стоит рядом и ведет с ней беседу!

— Вампиры? Хороший выбор, — с усмешкой сказал я.

— Нет… Плохой. Мне следовало бы предпочитать более серьезную литературу… Увы, я слишком легкомысленна, — смущенно сказала Вайпер, вновь пряча от меня свои красивые глаза, словно стесняясь своего пристрастия к мистической литературе.

— Наоборот: ты слишком близко принимаешь все близко к сердцу, — тихо сказал я, желая, чтобы она не смела умалять своих достоинств. — Возможно, твоя душа слишком нежна для нашего жестокого материального мира. И тебе нечего стыдиться своих литературных вкусов.

— Да… Наверно, ты прав, — тихо отозвалась на это Вайпер.

Как бы я ни старался, она чувствовала себя неловко. Возможно, моя усмешка, при ее упоминании о книгах про вампиров, ввела ее в заблуждение.

Меня раздирали противоречивые чувства. В книгах, которые предпочитала читать Вайпер, вампиры всегда изображены романтическими героями, чей романтизм затмевает истинную жестокость нашей жизни. Всегда мрачные, но благородные, книжные вампиры остаются в воображении смертных девушек идеалами, которых те никогда не могут найти в реальной жизни, ведь вампиры никогда не соприкасаются со смертными. Разве что, я вынужден, или, не стану лгать, сам не понимая зачем, искал общения с этой смертной. Но люди сделали из нас идолов. Неужели и Вайпер находится в этом глупом заблуждении?

— Я совершенно не верю в существование вампиров — сказал я, пытаясь узнать у Вайпер ее отношение к нам.

— Честно говоря, я тоже. Не подумай, что я считаю их реальными — мне банально нравится сама атмосфера мистики… Хотя, конечно, это — субъективное мнение, ведь мы не можем утверждать, что вампиров не существует только потому, что мы их не видели. Ведь мы не видим Бога, но он есть, — серьезно отозвалась на мои слова Вайпер. — Но я не верю в вампиров. Скорее, я поверю в то, что Солнце крутится вокруг Земли… Ладно, не будем об этом. Я понимаю, что все это звучит странно и глупо, и глупо даже то, что мы обсуждаем эту тему.

— Как скажешь. Так что насчет следующей встречи? — спросил я, удовлетворенный сарказмом моей подопечной в адрес книг о вампирах и тем, что мне удалось убедить ее продолжать заниматься со мной.

— Ну… Может, завтра? — робко предложила она.

— Отлично, — без колебаний согласился я.

— Скоро будет звонок на пару. — Вайпер взглянула мне в глаза. — Давай так: в пять, там же. Тебя устроит?

— Конечно, — коротко ответил я, решив не задерживать ее.

— Тогда до завтра, — сказала девушка и, схватив свою сумку, не оборачиваясь, быстрым шагом скрылась за углом коридора.

Провожая Вайпер взглядом, я слегка усмехнулся. Странно, но воспоминания о том, что я извинился перед ней, смертной, причем дважды, заставили мою усмешку превратиться в еле заметную улыбку удивленного удовлетворения. Это было неправильно, ненужно. Противоестественно. Но я не желал останавливать поток этих удивительных мыслей — они не угрожали мне. Я в любой момент мог отдалиться от Вайпер, без сожаления и ущерба для себя. Это так легко.

ГЛАВА 8

Не думал, что дойдет до примирения. Наоборот — я собирался вновь унизить и пристыдить Вайпер, но вышло так, что это я стоял перед ней, унижаясь и стыдясь своего поступка. Что-то необъяснимое толкнуло меня рассказать ей о моей любви к поэзии и даже объяснить причину этой любви. Зачем? Разве я должен что-то ей объяснять? Мой разум словно заснул: мое презрение к Вайпер улетучилось, и мне стало приятно ее общество, а ведь я всегда рьяно охранял свое личное пространство и свои мысли, предпочитая одиночество любому собеседнику. Мне нравился голос этой девушки — достаточно низкий, но мягкий и чарующий, словно проникающий в самую душу.

Полный этих мыслей я направился на следующую пару, но, удобно развалившись на своем стуле, я не слышал голоса преподавателя. О чем он говорил и как объяснял иероглифы, украшающие доску — было не важно. Я не мог сосредоточиться. Я смотрел на эту доску и видел на ней размытые силуэты, растекающиеся по ней, как акварель на мокрой бумаге.

Во второй половине дня выглянуло нежданное солнце, что принесло мне некоторые трудности. Натянув куртку, буквально на уши, и стараясь прятаться в тени, что отбрасывал университет, я стремительно пробрался к своему автомобилю. Когда я достиг его и положил ладонь на ручку дверцы, на мою кожу упал луч солнца, тотчас превративший мою ладонь из молодой и красивой в уродливую, старческую, пожелтевшую, как древний пергамент. Моментально оказавшись в машине, я насмешливо улыбнулся этому небольшому происшествию: к счастью, в этот момент рядом не оказалось свидетелей, которых мне пришлось бы устранять, чтобы никто никогда не узнал о том, что представляет собой Седрик Морган на самом деле.

Я приехал в замок, поставил авто в гараж и поднялся в главный зал, который служил нам гостиной и, изредка, столовой, когда мы, с кубками, полными свежей крови, сидели у огромного камина и вели беседы на самые разные темы.

Несмотря на то, что в моем распоряжении имелся личный вместительный флигель, в который мне приходилось идти через весь замок, я занимал в нем всего одну комнату. По пути, я редко встречал нежданных визитеров, так как большую часть времени замок пустовал. Присутствие шести слуг, перебиравшихся по замку потайными ходами, чтобы не мелькать перед хозяевами, стоящим внимания я не считал.

Для такого старинного, богатого и уважаемого рода, как Морганы, наличие лишь шести слуг было чем-то экстраординарным, из ряда вон выходящим. Однако мы прекрасно обходились таким их количеством, ведь с прогрессом науки и техники большую часть работы выполняли машины. Да, еще сто лет назад слуги делали все, и в те времена наши замки были заботой не менее чем пятидесяти слуг. Теперь же в них просто не было надобности. Естественно, слугами были не люди, а вампиры, не сумевшие найти свое место в жизни и предпочитающие подчиняться сильнейшим.

Замок Морганов был произведением искусства: готическая архитектура не позволяла уродовать себя крикливой позолотой и пышностью более поздних стилей. Строгость и простота — вот что бросалось в глаза многочисленным гостям нашей обители. Вездесущим украшением были ножки столов, стульев, соф и даже шкафов, представляющие собой лапы хищных животных. В каждой комнате имелись большие каменные камины, которые охраняли каменные хищники, в каждой комнате — разные. Старинные канделябры, восковые свечи в которых давно были заменены электрическими, украшали стены вместе с гобеленами и тяжелыми большими картинами. Обстановка пахла средневековьем, но в ней не было мрака — ее освещал приглушенный мягкий свет, освещающий весь замок и спрятанный так искусно, что, казалось, стены светились изнутри.

Моя комната не отличалась разнообразием и роскошью и представляла собой огромное прямоугольное помещение, застеленное толстым мягким ковром, своим серым цветом сливавшимся с каменным полом. Здесь были деревянная кровать, стоящая скорее для вида, черный, несколько потертый письменный стол, удобный широкий диван, два больших кресла у резного камина, который охраняли две изогнутые каменные пантеры, моя огромная личная библиотека, располагающаяся на дубовых полках и тянущаяся по всему периметру стен от пола до потолка. Над камином висела большая картина в грубой дубовой раме, исполненная пастелью и изображающая суровый пейзаж норвежского фьорда, где наша семья жила около ста лет назад и который настолько врезался в мою память, что я нарисовал этот пейзаж просто по памяти. Тяжелые плотные черные шторы закрывали комнату от света и солнечных лучей — мне было неприятно видеть, каким чудовищем я стал за два с половиной столетия, поэтому шторы всегда были плотно закрыты. Это скудно обставленное помещение являлось моим личным пристанищем и местом истинного уединения, где я практически не знал беспокойства.

Я зашел в комнату, кинул рюкзак в угол, налил в железный кубок свежей крови и предался созерцанию танца огня в камине. Порой я думал о людях и удивлялся тому, насколько они несовершенны: и где они находят время на учебу, семинары, отдых и личную жизнь, если они каждые сутки нуждаются во сне и пище, причем не реже трех раз в день? Другое дело мы. Мы всегда полны сил и энергии. Мы не нуждаемся во сне, а лишь на пару секунд глубоко входим в глубины своего сознания, и этого хватает нам на целую неделю. Крови одной жертвы хватает минимум на три дня, максимум на неделю, в зависимости от закаленности организма.

Вечером я спустился в главный зал, где обнаружил родителей и Маркуса с его невестой: недавно Маришка переселилась к нам и стала законной обитательницей замка и членом нашей семьи.

Мать и отец всегда сидели рядом: они очень любили друг друга и редко расставались. Смертные считали, что они — мои брат и сестра, так молоды и красивы они были.

Моя мать была коренной чешкой. Несмотря на то, что ей было уже за пятьсот лет, она была прекрасна: она обладала матово-белой, как снег, кожей, ее красивые длинные волнистые волосы темно-каштанового цвета поражали своей роскошью. Светло-карие глаза, четкая, нежно изогнутая линия бровей. Моя мать представляла собой удивительно красивую женщину, и никто их смертных не давал ей больше двадцати пяти лет.

Отец — истинный уроженец Туманного Альбиона, обладал такой же белой кожей, что и его супруга, но его черные, как уголь, волосы придавали ему несколько мрачноватый и чрезмерно аристократический вид. Его глаза — холодные, голубые, улыбались редко. В глазах смертных он был молодым великолепным мужчиной. А на самом деле ему было пятьсот семьдесят четыре года.

И только глаза выдавали истинный возраст моих родителей — они блестели знаниями и многовековой мудростью, и словно пронизывали сознание.

Маркус и Маришка сидели в дальнем углу и о чем-то шептались. У нас было принято не подслушивать друг друга, поэтому никто не обращал внимания на их конфиденциальную беседу. Точнее, любовное воркование.

Когда я вошел в зал, отец рассказывал матери об одном старинном друге, который в скором времени собирался погостить у нас пару дней. Эта новость не принесла мне радости: друзья приносили нашей семье одни неприятности. Почти каждый месяц кто-то из друзей отца или матери посещал наш замок, поодиночке или целыми кланами, и тогда приходилось совсем худо. Пражанам. Так как прокормить ораву вампиров стоило немалых жертв, с первого же дня их пребывания пражские газеты трубили о том, что в Праге вновь завелся маньяк. Другие журналисты предполагали появления неизвестного хищника, убивающего людей в лесу. Некоторые вампиры вели себя чересчур открыто и нагло: несмотря на строгое предупреждение не убивать без надобности, они убивали ради забавы. Я всегда был раздражен этим, но отец упрямо прощал этим отступникам, ссылаясь на многовековую дружбу.

Сев в одно из кресел, я погрузился в свои раздумья. В последнее время я ловил себя на мысли, что постоянно вспоминаю о Вайпер, что перед моими глазами возникает ее образ, что я слышу ее голос и думаю о встрече с ней. Эти размышления не приводили меня к определенному выводу, и, как бы строго я ни приказывал себе подавлять эти мысли, они возвращались вновь и вновь, заставляя меня беспокоиться о том, что я стал думать о человеке. Я размышлял, удивляясь самому себе, пока не услышал, как мать назвала мое имя — это вывело меня из плена моих мыслей.

— …Седрику новую машину. Его старая развалина выводит меня из себя.

Все банально: мать вновь завела очередной ненужный разговор о том, что мне следует заменить автомобиль. До сегодняшнего дня мне удавалось защитить своего верного скромного друга, но сегодня, мыслями, я был далеко от этого зала, поэтому в этот раз не особо сопротивлялся настойчивому желанию матери сделать из меня «достойного вампира».

— Мы столько раз говорили с тобой об этом. Неужели, твой пыл все еще не остыл? — слабо улыбнулся я матери.

— Ты знаешь меня, дорогой: я буду настаивать до тех пор, пока ты не заменишь свою старую развалюху на более достойное транспортное средство! Ты — Морган! — горячо воскликнула мать, явно не собираясь уступать мне в этом споре.

— Что ж, повторю в сотый раз: мое авто меня устраивает, и расставаться с нимс я не собираюсь.

— Но взгляни правде в глаза: она уже давно похожа на старую покрашенную банку. И мне стыдно за что, что мой сын ездит на такой старой и негодной к употреблению машине!

— Ты одна не можешь смириться с этим печальным фактом, потому что всех, кроме тебя, моя «Тойота» не раздражает, — с иронией сказал на это я.

— Мы просто молча терпим, — послышался издевательский голос Маркуса.

Я взглянул на отца, молчаливо прося его остудить материн пыл и заставить ее оставить меня в покое, но он лишь пожал плечами и обреченно усмехнулся.

— Отлично, похоже, все Морганы объединились против моего выбора, — усмехнулся я. — А что скажешь ты, Маришка?

— Я не могу идти наперекор мнению моего жениха! — весело ответила та.

— Вижу, мое мнение никого не интересует, — саркастически улыбнулся я.

— Конечно, интересует, но в данном случае, мнение большинства должно тебя образумить. — Маркус был в своем репертуаре: мы любили подшучивать друг над другом, а сегодня он был настоящей звездой пошлого юмористического шоу.

— Сегодня я была в автосалоне и присмотрела для тебя отличный вариант, — обратилась ко мне мать.

— Похожий на павлина? — насмешливо спросил я, зная вкус моей родительницы.

— Между прочим, твой отец считает также. Правда, Грегори?

— Отличный автомобиль, — сказал отец, но я знал, что он во всем поддерживал свою возлюбленную и был необъективен в своем мнении.

Мы могли бы препираться еще очень долго, но в этот раз у меня не было ни сил, ни желания тратить время на пустые беседы.

— Что ж, я смирюсь… — начал я.

— Аве Мария! — съязвил Маркус.

— А ты чего лезешь? По-моему, вы там разговариваете? — насмешливо спросил я, подтрунивая над ним.

— К твоему сведению, я обладаю уникальным даром говорить и слушать одновременно, что не мешает мне наблюдать за вашим спором. Мама просто волшебница — таки образумила нашего упрямца и выиграла со счетом 1:0! — весело ответил мне брат.

— Ты действительно согласен? — встрепенулась мать.

— Согласен? Меня вынудили согласиться! — смеясь, сказал я. — К тому же, я сам рад тому, что теперь вы от меня отвяжитесь.

— Я сегодня же еду в салон! — Мать вскочила со своего места.

— К счастью, он уже закрыт, — хмыкнул я.

— Для меня — нет! Я хочу, чтобы завтра ты поехал в университет, как нормальный вампир, на хорошей машине, а не на этой рухляди! — ответила мать, выходя из зала.

— А что будет с моей верной ласточкой? — с сожалением пробормотал я.

— Пусть земля ей будет пухом, — печальным заунывным голосом сказал Маркус. Он и Маришка захихикали.

— Заткнись, Маркус, — резко вырвалось у меня.

— Как скажете, мистер! С этой секунды — ни слова благоразумия! — отозвался тот.

Вновь послышался смех влюбленной парочки.

Я решил не обращать на них внимания и вновь поразмышлять. Но в этот раз мне помешал отец.

— Как прошел день? — поинтересовался он у меня.

— Как обычно. Моя жизнь настолько скучна и однообразна, что в ней не может произойти ничего интересного, — ответил я, недовольный тем, что отец не дает мне поразмышлять в тишине и спокойствии.

— Судя по твоему настроению и тону, рутина съедает тебя заживо. Что-нибудь новенькое в учебе? — вновь спросил отец.

— Ректор решил показать свою власть и поиздеваться над студентами, — усмехнулся я. — Еще с прошлой недели, старшие курсы должны до зимы готовить младших к экзаменам.

— С чего бы это?

— Кто знает. Этих олухов в университете целая стая.

— Интересно.

— И весело.

— Каким образом это происходит? — поинтересовался отец, явно заинтересованный этим нововведением.

— Каждому на шею сел студент с младших курсов.

— И тебе?

— И мне.

— Кто сидит на твоей шее?

— Девчонка с третьего курса.

— И как ваши взаимоотношения?

— Никак. Единственное, что странное в этой ситуации, это… — начал я, но вдруг умолк. Говорить отцу о моем странном состоянии, охватившем меня после знакомства с Вайпер? Может, он объяснит, что, черт побери, со мной происходит?

— Аромат ее крови, — вместо этого сказал я, не желая делиться ни с кем информацией о своей слабости. — Я никогда не чувствовал такой прекрасной крови. Он так тяжел и терпок, что мне трудно сосредотачиваться, когда я сижу рядом с ней.

Я давным-давно научился контролировать себя и усмирять свои инстинкты хищника. Сейчас любой аромат, даже возбуждающий к убийству, был мне неопасен. Но кровь Вайпер манила меня так, как ничья за все годы моей долгой жизни. Я мысленно представлял, как пью эту чудесную кровь и чувствую морской бриз на своем лице. Но откуда этот морской бриз, если Вайпер родилась и выросла в Брно?

— Ее кровь так же хороша на вкус, как и ее аромат?

— Я не убивал ее.

Испытывающий взгляд отца будто пытался просканировать мою душу. Разговор о Вайпер заинтересовал его намного больше, чем я мог предположить.

— Если тебе так хочется ее крови — выпей, тогда ты избавишься от этих мыслей, — посоветовал мне отец.

— Ты когда-нибудь испытывал подобное? — спросил я.

— Все мы, хоть раз, вдруг чувствуем помешанность на определенном аромате. В такой ситуации следует убить жертву, чтобы не чувствовать себя скованным. Убей ее и забудь об этой ерунде.

— Так я и сделаю, — сказал я, чтобы отец отстал от меня.

Убить Вайпер и выпить ее кровь. Убить. Как это легко. Как легко отделаться от этой проблемы. Каким сладостным будет этот момент. Момент моего освобождения от нее. Это ли не ответ на мой вопрос?

Но, когда я представлял, как убиваю эту девушку, этого эльфа, мне становилось не по себе. Что-то во мне восставало даже против мысли об этом. Это решение было бы ужасным. Если я убью Вайпер, и этой хрупкой девушки не станет, — исчезнет загадка. А вдруг ее смерть будет напрасной? Вдруг я так и не найду ответ и буду мучиться оттого, что ошибся в своем поступке? Нет. Вайпер должна жить. Я не буду убивать ее лишь потому, что общение с ней ввело меня в это ненормальное состояние. Да, она всего лишь человек, но, если Вайпер и лишится жизни, то не от моей руки. Потому что я не представлял, как буду жить, зная о том, что лишил мир такого хрупкого чудесного цветка со странным именем Вайпер.

«Что-то я совсем разомлел и слишком часто думаю об этой смертной!» — с раздражением пронеслось в моей голове. Меня охватила злость на себя и на Вайпер из-за того, что с момента нашей первой встречи, эта особа не покидала моих мыслей. Я мог подавлять их, блокировать, но они все равно находили уловки и потайные ходы в моем разуме и вырывались на волю. Никогда в своей долгой жизни я не думал о смертных вообще — они были мне неинтересны. Их суетная короткая жизнь ни чему не учила их, и я был уверен в том, что все смертные — глупы и невежественны. И я никогда так долго не думал о женщине. Тем более о смертной. Мысленно проследив свой жизненный путь и вспомнив свое временное восхищение и короткое влечение к одной из вампирш, что была намного красивее, умнее, совершеннее Вайпер, я насмешливо усмехнулся, посмеявшись над самим собой и своим помешательством на какой-то смертной.

Откуда, черт возьми, возник мой нездоровый интерес к этой девушке? Именно нездоровый, ведь раньше я думал о людях лишь как об источнике пищи. И уж тем более, меня не волновало, какое впечатление я могу произвести на них: обижу ли, напугаю, заставлю ненавидеть меня и считать сукиным сыном. Хищник не видит в своей жертве никакой красоты, кроме той, что скоро утолит ею свой голод.

Так что со мной? Я деструктивен? Неужели меня влечет к Вайпер именно по этой причине? Что мне делать, если это на самом деле так? А вдруг мое увлечение этой смертной превратится в нечто большее? Тогда мне придет конец: мы влюбляемся лишь раз. На всю жизнь. Мы или вечно счастливы, или же отдаем нашу страсть напрасно, живя в муках неразделенной любви, не имея возможности излечить свое сердце другой любовью, ведь оно на всю оставшуюся жизнь будет отдано только одной жизни.

Нет, я не впаду в эту крайность и не полюблю смертную. Да ведь это и невозможно. Мучения от любви — не мой удел.

Так что мне делать? Что предпринять, чтобы прогнать образ Вайпер из моего сознания? Как избавиться от этих противоречивых для хищника чувств? Что-то непонятное творится в моей душе. Но что? Этому нет названия. Нельзя заходить дальше, нельзя наслаждаться обществом смертной. Нельзя позволять себе думать о ней, позволять себе наслаждаться ее красотой, и голосом. Ее существованием. Она — всего лишь источник пищи… Черт, как легко говорить все это! Однако я даже не пытался осуществить свои же планы изгнания из своей головы Вайпер и заставить покориться мне мои собственные мысли. Уверен, у меня хватит силы воли отказаться от нее позже, в том случае, если я почувствую, что увлекся Вайпер сверх меры. Я просто забуду о ней и сотру ее образ, но, пока этот момент крушения не наступил, я буду стараться понять эти чувства, постигнуть эту тайну, попытаюсь разгадать загадку этой смертной.

Для меня это будет своего рода эксперимент — узнать, насколько я силен и насколько подчиняется мне мой разум. Просто видеть Вайпер. Просто разговаривать с ней, слышать ее голос и смотреть в ее яркие темные глаза, в которых всегда царит легкая грусть и некоторая замкнутость. Я чувствовал, что за этим барьером скрывается что-то прекрасное, что можно разгадать лишь, когда мне удастся уничтожить эту стену.

Душа Вайпер подобна жемчужине, томящейся в твердой раковине на дне океанского желоба.

ГЛАВА 9

Поведением Седрика Моргана обескуражило меня. Ну, и как можно понять этого странного парня? То оскорбляет, то вдруг извиняется! То он холоден и зол, называет меня трусихой, обвиняет в трусости, и вдруг сам же ищет встречи со мной! Он даже дважды извинился и, словно желая загладить свою грубость, поделился со мной очень личным. Когда Седрик рассуждал о Шарле Бодлере, я почувствовала в нем родную душу. Мне было непередаваемо приятно от рассуждений Моргана, ведь сама я рассуждала так же. Он передал словами то, что чувствовала я, читая мрачные творения этого великого французского поэта.

Как жаль, что я не владею французским языком, чтобы, как и Седрик, чувствовать истинную красоту и оригинальные мысли Бодлера, не искаженные чешским переводом! Но, даже в весьма искаженном виде, его стихи оставались прекрасными.

Седрик — романтик. Не может быть иначе. Тот, кто предпочитает Гете, Петрарку и Бодлера, не может быть всего лишь отстраненным ценителем, не ощущая на себе силу и мощь гения этих авторов. Их может понять лишь тот, в чьей душе есть романтика. Увидев, насколько увлек Седрика наш разговор о поэзии и литературе, я поняла, что он всерьез увлекается ею. Но, если в поэзии мы были практически единогласны, в литературе, как оказалось, наши вкусы расходились просто монументально: Седрик любил серьезную, тяжелую литературу, а я предпочитала легкий и пленительный жанр — романы о вампирах.

«Ну вот, теперь он думает, что я легкомысленна… Хотя, какая разница, что он думает?» — с неудовольствием подумала я, но в душе призналась себе, что мне важно знать его мнение. Хотя, на что надеяться? В глазах Седрика я выглядела глупенькой или даже недалекой. Но, Боже, какой же он странный! И как он умеет убеждать! Я ведь твердо решила отказаться от его «помощи», и уже мысленно попрощалась с ним, но уже завтра встречаюсь с ним в библиотеке!

Чистой воды абсурд. Всего лишь короткий разговор, прояснивший так много.

Весь оставшийся день я провела в размышлениях, но они померкли наряду с презентацией для семинара по истории Чехии. Презентация заняла у меня много времени: нужно было довольно коротко и доступно описать биографию и влияние исторической личности на развитие Чехии. Моим выбором стал национальный герой — Ян Гус. Делать дела, спустя рукава, я не любила, поэтому презентация вышла очень даже достойной. Чтобы размять спину и ноги, я изредка отрывалась от монитора ноутбука и бродила по комнате, или шла на кухню, сделать кофе. К вечеру у меня не осталось никаких сил. Отредактировав последний слайд, я захлопнула ноутбук, взглянула на часы и удивилась своей выдержке: шесть часов! Пролетели быстро, как одна минута!

За окном давно стемнело, лишь одинокий фонарь тускло освещал улицу и кусок придомовой территории.

Как изнемогающий от кислородной недостачи дельфин, я нуждалась в глотке свежего воздуха: моя голова была словно вылита из бронзы. И, надев, пальто и сапоги, я спустилась во двор. Вечер был тихим и прохладным. Все вокруг дышало свежестью. Я спрятала руки в карманы и принялась наматывать круги вокруг фонаря. После долгих часов, проведенных в душной квартире, я с удовлетворением чувствовала свободу и вновь настигшую мой усталый разум ясность сознания. Казалось, вечерний воздух вывел меня из состояния летаргического сна. Взглянув на окна своей квартиры, я с сожалением подумала о том, что мне придется возвратиться туда. Но вдруг, из ниоткуда, во мне родилось упрямое желание прогуляться по вечерней Праге.

Вечерняя Прага небезопасна для одиноких девушек, но этот факт никогда не страшил меня, и я направилась на Нусельский мост. Идти до моего любимого моста было довольно долго, но я потратила это время на размышления и созерцание мрачной красоты готических церквей и старинной, неповторимой, пражской архитектуры, завораживающей своей таинственностью, как поэзия Бодлера. К тому же, в Праге всегда было много туристов, поэтому я чувствовала себя в полной безопасности.

Спустя полчаса я была на мосту, и, как обычно, облокотившись на перила, обнесенные защитными решетками, предалась любованию вечерней Прагой. Ее огни сияли в темноте, наполняя вечер радостью и величием. Прага. Мой прекрасный любимый город! Любимая страна! Как же мне повезло родиться в Чехии и быть частью этой прекрасной культуры!

Шум пролетающих мимо машин не мешал мне: я была глубоко погружена в свои мысли и простояла так около часа, не отрывая взгляд от огней города. Изредка мимо меня проходили шумливые подростки, но я лишь улыбалась, думая о том, что когда-то тоже была совсем не тихоней.

Вдруг какой-то животный инстинкт заставил меня почувствовать на себе чей-то пристальный взгляд. Я осторожно взглянула вправо.

Недалеко от меня стоял Седрик Морган. Он наблюдал за мной.

Я тут же растерялась.

«Что он здесь делает? Зачем он здесь? В Нусле?» — удивилась я.

Седрик направился в мою сторону.

«Он идет ко мне?!» — пронзила мой мозг ужасающая мысль. Меня охватили смущение и неловкость, а ноги словно приросли к асфальту. Благоразумно вперив взгляд на район Нусле, лежащий под мостом, я притворилась, будто совсем не смущена, и взглянула на Седрика лишь тогда, когда он подошел совсем близко.

— Добрый вечер, — слегка удивленным тоном поздоровался он, остановившись рядом со мной.

— Добрый вечер, — вежливо ответила я, понятия не имея, как вести себя в этой неожиданной ситуации.

— Не ожидал увидеть тебя здесь.

— На самом деле, я бываю здесь довольно часто, поэтому могу сказать о тебе то же самое. — Я пожала плечами.

Седрик улыбнулся. При свете фонарей он был неотразим.

— Странно. Я прихожу сюда почти каждый день, но увидел тебя здесь лишь впервые.

— Должно быть, потому что я всегда нахожусь на этой стороне моста, — осторожно предположила я. — С какой стороны обычно приходишь ты?

— С той. — Седрик махнул рукой в противоположную сторону.

— Ну вот, как я и предполагала.

— Как далеко отсюда ты живешь? — вдруг спросил он.

Этот вопрос удивил меня. Зачем ему знать?

— Думаю, отсюда до моего дома около получаса ходьбы.

— Ты приходишь сюда пешком?

— Да. Думаешь, тридцать минут — это чересчур много?

— Не думаю. Просто я редко хожу пешком и в основном передвигаюсь на автомобиле.

«Нет сомнений: ты не знаешь, что такое трамвай!» — подумала я и не смогла сдержать улыбку при мысли о том, что Седрик, возможно, ни разу не ездил на общественном транспорте.

— Я живу за городом, — прохладным тоном объяснил Седрик, очевидно, неверно истолковав эту мою улыбку.

— Я не хотела обидеть тебя, — смутилась я. — Просто я подумала, что ты никогда, наверное, не ездил на городском трамвае.

— Да. Признаюсь в этом, — усмехнулся Седрик.

Воцарилась тишина. Я не знала его, он не знал меня, и мы просто обоюдно молчали.

— Не могли бы мы перенести занятие на понедельник? — вдруг выпалила я. Мне отчаянно не хотелось встречаться с ним завтра. Я была не готова противостоять ему. — Не подумай, что я опять струсила. У меня возникли кое-какие проблемы с квартирой, — соврала я, чтобы выглядеть убедительной.

— Конечно, — спокойно отозвался это Седрик.

У меня отлегло от сердца.

— Здорово, что мы так неожиданно встретились. У меня не было бы возможности предупредить тебя, и ты просидел бы в библиотеке без толку. Наверно, было бы хорошей идеей обменяться номерами телефонов! — веселым тоном сказала я.

Седрик не ответил, и я тут же решила, что обидела его, но, увидев добродушное выражение его лица, поняла, что ошиблась. Мне захотелось уйти: между нами стояло неловкое напряжение, и молчание лишь ухудшало ситуацию.

— Ну… Я пойду, — сказала я, спрятав руки в карманы. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — равнодушно ответил Седрик.

Выдавив из себя улыбку, я поспешила пойти прочь.

«Слава Богу, он не напросился провожать меня!» — с облегчением подумала я, представляя, что творилось бы в моей душе, если бы рядом со мной шел Седрик Морган. Даже молча.

Твердым и довольно быстрым шагом я направилась домой, несказанно радуясь своей неожиданной отсрочке. Теперь в запасе у меня было целых пять дней, чтобы поразмыслить и попытаться понять Седрика. Хотя, думаю, я никогда не смогу понять его.

Погрузившись в свои мысли, я дошла до края моста, как вдруг услышала чужие шаги за моей спиной. По моей коже пробежал холодок. Шаги приближались, и, по мере их приближения, мой мозг наполняли истории о маньяках. Ужасными кровавыми сценами. Ведь это не мог быть Седрик: он остался стоять на мосту и не мог догнать меня так быстро.

Шаги раздались прямо за моей спиной. Я вынула руки из карманов, сжала кулаки и резко обернулась.

— Черт! Ты напугал меня! — воскликнула я: это был Седрик.

От волнения и пережитого страха я не могла унять дрожь.

— Извини, но я не могу отпустить тебя одну, — с легкой улыбкой сказал на это Седрик. — Кстати, кулак ты держишь неверно: большой палец всегда должен быть вверху. — Он вдруг схватил меня за левую руку, и я чуть вздрогнула: его ладонь была ледяной. — Расслабь ладонь. Вот так. А теперь сожми кулак правильно. Молодец. Я провожу тебя.

По его тону я поняла, что это не вопрос и не предложение. Да и я что-то совсем струсила. Поспешно высвободив свою ладонь из ладони Седрика, я спрятала ее в карман.

— Но тебе придется возвращаться на мост! К машине! — сказала я, совершенно не желая, чтоб он провожал меня. Нет уж! Только этого мне не хватало!

— Вечерний воздух еще никому не навредил. Нет ничего лучше прогулки перед сном, — безапелляционным тоном отозвался Седрик.

Я не нашла, что ответить, поэтому лишь молча кивнула.

Мы медленно пошли по дороге.

«Надо же, а он, оказывается, джентльмен!» — удивилась я, идя рядом с Седриком и устремив взгляд на асфальт. В конце концов, теперь я точно была в безопасности. С Седриком.

Мы молчали. Седрик шел, не глядя на меня, и мне вдруг стало обидно оттого, что он решил провести меня лишь из чувства долга.

— Знаешь, я уже почти пришла: осталось метров сто пройти, — соврала я, чтобы избавить Седрика от моего общества и дать ему уйти без угрызений совести. — Я уже почти у дома, так что, спасибо за то, что проводил меня.

Я остановилась. Он тоже.

Седрик взглянул на меня равнодушным взглядом, а я молча ждала пока он уйдет.

— Ты здесь живешь? — спросил он.

— Да, — уверенно солгала я.

— Должно быть, в том зеленом доме?

Я обернулась, чтобы взглянуть на зеленый дом, но он находился далеко в тени, и я не смогла разглядеть его в темноте.

— Ты видишь его? — спросила я, вновь взглянув на Седрика.

— Да. Красивое здание.

— Ну, раз ты убедился в том, что я уже на месте, можешь возвращаться на мост, — соврала я, чтобы убедить его в том, что я больше не нуждаюсь в защите.

Седрик улыбнулся.

— Думаю, снимать квартиру там очень дорого, — вдруг сказал он.

— Да, немного дороговато, — нерешительно ответила я, не понимая, чему он улыбается.

— Но это место совсем не радует: здесь почти нет фонарей.

— Везде есть свои плюсы и минусы.

— И дорога требует незамедлительного ремонта.

— Возможно… Но мне все равно: у меня нет личного транспорта.

— Все это замечательно, но ты не можешь там жить, — спокойным тоном отрезал Седрик.

— Я снимаю квартиру в этом доме уже третий год, — настаивала я. — Почему тебе так трудно в это поверить?

— Потому что это — банк.

О, Боже мой.

Я не знала, что ответить. Мне стало ужасно стыдно. Мои щеки загорелись, и я прикрыла глаза ладонью, чтобы не видеть Седрика: мне казалось, что он рассердился или обиделся на меня.

«Надо же было так попасться! Теперь он подумает, что я неблагодарная!» — с отчаяньем подумала я.

— Ты не умеешь врать, — услышала я его голос.

— Седрик… — Я отняла ладонь от лица.

— Тебе так неприятно мое общество? — В голосе Седрика была насмешка.

— Это не то, что ты думаешь! — тихо сказала я, чувствуя, как справедлив его упрек!

Он усмехнулся, но промолчал.

— Я соврала не потому, что мне противно твое общество! Оно мне совершенно не в тягость! Просто… Я подумала, что тебе придется долго идти обратно… Вот.

— И это все?

— Нет… Еще я подумала, что ты сам не желаешь провожать меня… Что ты делаешь это из чувства долга, — тихо закончила я.

— С чего ты взяла?

— Мы почти незнакомы, и тебе не нужно провожать меня, даже просто из вежливости. Джентльменство нынче не в моде, — объяснила я, опустив взгляд на тротуар.

— Я никогда не провожаю девушек из чувства долга, — спокойным тоном сказал Седрик.

Я подняла взгляд и с тревогой посмотрела в его лицо.

— Но мне неловко оттого, что тебе нужно возвращаться на мост, — тихо сказала я. — Ведь это целых полчаса…

— Считаешь, что полчаса — это много? — вдруг спросил Седрик.

Я смогла лишь отрицательно покачать головой.

— Как долго тебе идти до дома? Только честно.

— Пять минут… Или шесть.

— Тогда мы расстанемся с тобой здесь, и я пойду обратно, чтобы ты не думала, будто я провожал тебя из чувства долга.

— Спасибо. Только, пожалуйста, не принимай всерьез то, что я сказала, — попросила я.

— Спокойной ночи, Вайпер. — Было его ответом.

— Спокойной ночи. Будь осторожен.

Седрик слегка улыбнулся и, развернувшись, пошел на мост.

Я поспешила домой. Но вдруг мой разум пронзила мысль, заставившая меня резко остановиться и обернуться назад.

— Седрик! — крикнула я, надеясь, что он услышит меня.

— Да? — послышался его голос, и через пять секунд появилась его фигура в темном плаще. Он подошел ко мне.

— Я хотела бы спросить… — начала я, чувствуя себя крайне неловко.

— Спрашивай, — перебил меня он.

— Как ты смог так быстро догнать меня?

— Ты же знаешь, что мужчины ходят быстрее женщин? — ответил Седрик вопросом на вопрос.

— Да, но… — Я сильно покраснела: его объяснение было настолько понятным и естественным, что я тут же почувствовала злость на свое любопытство.

— Я пошел за тобой почти сразу. Сперва подумал, что поблизости тебя кто-то ждет, какой-нибудь друг или парень.

— Это очень мило с твоей стороны. Но как ты понял, что меня никто не ждет?

— Я решил, что будет нелишним убедиться в том, что ты в безопасности.

Мое лицо пылало от стыда.

— Это был дурацкий и бестактный вопрос с моей стороны. Извини, что задержала тебя! — выпалила я.

— Я никуда не спешу, — отозвался Седрик.

— Что ж… Спокойной ночи. На этот раз точно, — смущенно улыбнулась я.

— Спокойной ночи. — Седрик зашагал в обратном направлении, а я продолжила свой путь домой, посмеиваясь над собой и размышляя о сказанном Седриком в этот вечер.

Лишь потом до меня дошел смысл фразы, сказанной им: «Я никогда не провожаю девушек из чувства долга». Что это значит? Глубоко в душе я почувствовала тщеславную гордость оттого, что против своей воли, навязала Седрику Моргану некоторую симпатию ко мне.

Нет, следует размышлять трезво, а не радоваться мимолетной искре!

Скорее всего, Седрик сказал эту фразу, чтобы избавить меня от мук совести.

Глупая, а я еще чему-то обрадовалась!

Благополучно и без приключений добравшись до дома, я сняла пальто, сапоги и, почувствовав усталость и сонливость, прилегла на диван. Но мой разум отказывался отдыхать, и весь оставшийся вечер я думала о неожиданной встрече с Седриком на мосту.

«Отлично! Завтра у меня семинар, но моя голова забита какими-то глупостями! И эти глупости причиняют мне неудобство, приносят беспокойные виденья и дурацкие надежды. Надежды? На что? Отбрось все надежды, Вайпер! Живи реальностью, а не мечтами!» — С этими мыслями я благополучно заснула на диване и проснулось лишь утром, с ужасом осознав, что уже пропустила первую пару в университете.

Я вскочила с дивана, побежала в ванную, умылась, затем наскоро перекусила бутербродами, даже не выпив традиционного утреннего кофе. Почистив зубы, я быстро собрала сумку и побежала в прихожую надевать пальто, по дороге расчесывая свои спутавшиеся за ночь волосы. Так как времени на смену одежды у меня не было, я поехала в той, в которой проспала всю ночь.

Это был первый раз за все три годы учебы, когда я опоздала на занятия.

К счастью, в этот день Седрика Моргана я не увидела даже мельком.

Юлия, не успевшая расспросить меня о моем «разбирательстве» с Седриком, устроила мне настоящий допрос. Я честно рассказала подруге о том, что Седрик назвал меня трусихой и что он обо мне думает, но скрыла тот факт, что он дважды извинился и пообещал больше не срывать на мне свою злость. Я умолчала об этом не потому, что была горда, но, чтобы Юлия не впала в заблуждение, ведь она очень тягостно переносила отказы, так как считала себя экспертом в области отношений с парнями.

Седрик не появлялся в университете ни в четверг, ни в пятницу. Но, признаться, мне совсем не было любопытно узнать причину его отсутствия. Юлия, на данный момент имевшая отношения с однокурсником Седрика, зачем-то осведомила меня о том, что «злюка Морган» — заядлый прогульщик, поэтому я не была в заблуждении, думая, что он не посещал учебу из-за меня.

Когда в пятницу прозвенел звонок последней, для меня, лекции по истории, я, как на крыльях, полетела домой, а вечером предприняла очередную прогулку, наслаждаясь красотой вечерней Праги, и вернулась в квартиру поздно вечером. Снимая в прихожей пальто, я услышала, как зазвонил мой старенький Nokia Достав из кармана пальто телефон, я взглянула на экран. Входящий номер не высвечивался: он был скрыт.

Кто это может быть? Да еще звонить так поздно?

— Алло? — ответила я.

Ответом мне была тишина.

— Кто это? — недовольным тоном спросила я.

Но ответа не было — лишь протяжный жалобный писк, проскальзывающий в невидимой линии сети.

— Очень смешно! — бросила я и с силой захлопнула телефон.

Мое настроение слегка испортилось, а на душе остался неприятный осадок.

Позже позвонила Юлия и предложила прогуляться с ней по городу. К тому же ей требовалась помощь в выборе платья для романтического ужина с ее парнем. Я знала: это предложение было пустым, хоть и вежливым, предлогом, ведь моя подруга придерживалась лишь своего вкуса. Возможно, ей просто хотелось поболтать со мной. Я любезно согласилась стать ее спутницей, а она пообещала заехать за мной на своей машине завтра утром.

На следующий день я проснулась в восемь часов утра. Ночью я спала как убитая, поэтому замечательно выспалась, что благоприятно сказалось на моем настроении. Утренний кофе взбодрил меня еще больше, и, после короткого завтрака я принялась собираться на прогулку.

В моем гардеробе преобладали темные цвета. Можно сказать, у меня был довольно простой вкус в одежде. Я надела темно-зеленую юбку и черную кофту с длинными рукавами. Украшения и драгоценные камни никогда не привлекали меня, и единственным моим украшением были красивые серебряные серьги.

Собрав сумку и зная о том, что Юлия предложит посидеть в каком-нибудь кафе, и для того, чтобы не выглядеть бедной родственницей и не принимать от подруги любезной просьбы заплатить за меня, я взяла с собой немного денег на кофе.

В отличие от «скучной Вайпер» как иногда, не со зла, называла меня Юлия, моя подруга любила одеваться и делала это с большим вкусом. Украшения и яркая одежда никогда не покидали ее гардероб. Когда мы шли с ней по коридорам университета, то отличались как день и ночь: я была миловидной фрейлиной, а Юлия — прекрасной королевой. Но этот факт никогда не смущал меня: всеобщее внимание никогда меня не прельщало, но Юлия старалась заполучить его. И это ей удавалось.

Этим утром Юлия появилась у моего дома в десять. Ее роскошный ярко-красный автомобиль въехал во двор, и я, быстро запрыгнув в сапоги и схватив теплую черную кофту, спустилась к подруге. Мы приехали в исторический центр города, оставили машину на стоянке и решили прогуляться по городу пешком. Моя черная кофта служила ярким контрастом для красной лакированной куртки Юлии. Юлия была очень красива и оживленна. Медленно бредя по людному тротуару, мимо пражских красот, мимо тысяч туристов, мы вели странный разговор. По какой-то непонятной мне причине все разговоры с моей подругой сводились к обсуждению парней, их характеров и склонностей. И почти всегда Юлия изливала на меня долгий и страстный монолог. Я же удостаивалась роли слушательницы и иногда вежливо вставляла «Да?» или «Ничего себе», но чаще «Да ну!». Вот и все.

Юлия была умной девушкой и прекрасно училась, но в ее характере было что-то, что сводило все ее потенциальные способности к мелочным рассуждениям. Она любила говорить о моде, жизни звезд и отношениях, а я была не сильна ни в одной из этих тем, поэтому просто слушала ее длинные монологи. Порой я задумывалась: почему я вообще общаюсь с Юлией, если мы настолько разные и так различны наши интересы и жизненные и моральные ценности? Но Юлия была хорошей подругой: когда мне нужна была помощь, я всегда могла положиться на нее. Тем более, как говорят, противоположности притягиваются. Казалось, рядом со мной она становилась более серьезной, а я заражалась от нее бодростью и некоторым весельем.

Мы прошлись по людной аллее, пестреющей яркими стеклянными витринами магазинов модных марок одежды, и, повиснув у меня на руке, Юлия рассказывала мне о бедняге, которому посчастливилось стать ее парнем на целых две недели. Но в этот раз я мало слушала рассказ подруги, так как мои собственные рассуждения о последней неделе моей жизни просто оккупировали мой разум. Лишь после часа бесцельного созерцания витрин мы набрели на небольшое, но уютное кафе и решили немного отдохнуть от довольно долгой прогулки. Мы заняли столик рядом с огромным окном, из которого открывался великолепный обзор на оживленную площадь: люди, автомобили, велосипедисты, туристы, щелкающие на свои фотоаппараты, планшеты и телефоны все вокруг.

Когда к нам подошла улыбающаяся официантка, я заказала чашку кофе, а Юлия — коктейль с вычурным названием.

— Теперь ты. Выкладывай! — вдруг заявила Юлия.

— Что выкладывать? — с удивлением спросила я.