Бесплатный фрагмент - Прогулки по Каэнглум

Помощь в редактировании книги оказала доцент доктор Лиляна Кирова, преподаватель кафедры «Русистика» Великотырновского университета им. Кирилла и Мефодия.

Два лева для Дори

Жил в стране Кунгла король…

Эстонские сказки

Раздав треть найденного золота, Антс собрал свои пожитки и направился в страну, где его никто не знал, там он купил себе хутор, женился на работящей красивой женщине и зажил спокойно, не ведая тревог…

Эстонские сказки

Некий есть город Сума посреди виноцветного моря,

Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий,

Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден,

Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных.

В нем обретаются тмин да чеснок, да фиги, да хлебы,

Из-за которых народ на народ не станет войною:

Здесь не за прибыль и здесь не за славу мечи обнажают

Кратет, фиванец.

Необходимое уведомление или присказка

Можно ли каждый рассказ предварять детальным пояснением о Каэнглум, его истории и населении? Пробовали… и каждый раз пояснения растягивались в новую историю, которую также приходилось предупреждать прологом. И так до бесконечности. Попробуем еще раз. В разумных пределах разумеется.

В университете Каэнглума на эту тему пишут диссертации, а в старших классах лицея эссе и рефераты. Но надо сказать, что самая наинаучнейшая из научных работ каэнглумского университета и даже эссе старшеклассника из Старого лицея, больше напоминает сказку или спор за кружкой кофе у бай Бориса, чем ученый труд.

Кто будет называть город и страну Каэнглум, кто Аэнглум, кто просто Аэгнум или Конглум. Бай Борис например, произносит «Кънглм», сдвоенные гласные ему не удаются, что впрочем не влияет на его удачливость в остальном.

Деметр Мендос, хозяин одной из рассыльных контор города, как-то раз угощаясь в кафе «У Сольво», высказал мнение: «Хорошо, когда город имеет много имен, так незаметней и много интересней. Не так уж плохо иметь такую пищу для споров и размышлений… И весьма занимательных историй».

Дори, полное имя Дорофея, в лицее — Доци, писала в эссе о особенностях Каэнглум: «Можно задаться этим банальным вопросом в десятитысячный раз при полном отсутствии занятий, если настолько нечего делать, что даже бездельничать невыносимо от лени, почему княжество Конглум редко упоминается в европейской и мировой истории и практически не значится на географических картах, хотя расположено почти в самом центре? Ну не почти. В меридиональном направлении пройти от юга на север, если карту расположить Антарктидой вниз, на берегах то ли Балтийского, то ли Северного моря. Почему «толи»? Потому что не имеет значения! Каждый рыбак в Конглум знает, что нет разницы в салаке, выловлена ли она в Северном или Балтийском море, хотя я предпочитаю балтийскую капштадского копчения в берестяных коробочках по 12 штук. «Так почему же?» спрашивают в который раз наши достопочтенные учителя (долгих лет им жизни и свободного времени) из года в год, из века в век, в одном и том же классе? Что само по себе загадочно и достойно изучения. Можно сказать легко и просто: «Провидение по Своей неисследимой благости и милосердию так решило» и закончить вопрос, удалившись заниматься своими делами, если они есть, а если нет, то можно послушать другое. Следуя остроумному определению истории одного северо-восточного историка, о Конглуме можно сказать так: он выпал из истории. Как выпадают дни из календаря, в которых ничего никогда не происходило замечательного. Не происходило того, что может повлиять на историю в целом заметным образом. В чем заслуга не только правящих династий княжества и городского совета, но иногда самих жителей. Неужели вам никогда не хотелось, чтобы вас оставили в покое заниматься своими делами и при этом не быть полностью оторванным от жизни, оставаясь от неё независимым?

Несомненно действие Самого Провидения, явленного нам в этом непонятном, но замечательном явлении…»

…тут прозвенел звонок, преподаватель собрал работы учеников и вымел последних из класса в рекреацию, под которую была предоставлена просторная галерея окружавшая обширный двор гимназии. В галерее можно было бегать, играть, прятаться, делать уроки, ходить с умным видом, делиться секретами шепотом и во все горло, спорить, петь, плясать. Плакать и смеяться. Признаваться и отказывать, обещая оставаться друзьями. Рассматривать многочисленные мозаики и росписи на стенах. Стрелять в цель из самодельного оружия в отведенных для этого местах, там же мериться силой и… новыми туалетами, длиной платья и кос, но ввиду большей опасности, в особо огороженных местах.

Составлять заговоры, планы путешествий и поисков клада, решать проблемы разного толка, начиная например с таких:

— Что мы оденем на сегодняшний ужин у N?

— Чтобы не казаться унылым стадом?

— Туров!

— Дождливой осенью?

— Ноябрьским вечером в четверг!

До таких:

— Кабинет двора в который раз ответил молчанием на настойчивый запрос магистрата о мнении Его Высочества.

— На какой же запрос князь мог ответить молчанием?

— Какая разница, князь всегда молчит, если его спрашивает магистрат.

— К чести Его Высочества, вопросов магистрату, он тоже не задает.

— Допустим, по поводу причин вызвавших инцидент с «Темерарисом» в 1982 году.

Решают и другие, локальные задачи, но более космического масштаба, связанные с… ну об этом знает каждый, если школьный возраст не… выпал из его календаря… Но вернемся к Каэнглуму.

Отец Никлас, один из пресвитеров собора Олеви, убежден в том, что Каэнглум избавился от европейских забот снисхождением Свыше, покаявшись в малодушии и двоеверии, после… успешного отражения притязаний некоторых европейских властителей на свой жизненный уклад и своё жизненное пространство в IX веке по Р. Х. Покаяние после победы? «Когда же каяться, как не после удачно совершенного дела? — удивился отец Никлас. — С тех пор история на своих пестрых крыльях не задерживаясь для подкладывания яиц в наше гнездо, всегда пролетала мимо».

Было высказано ещё одно мнение: «Будучи в самом начале приобретения опыта упражнений и подвигов, святой Хенбедестер, подвизавшийся на месте будущего Вышегородского монастыря, однажды изнемог от свойственных юности чрезмерных трудов и заснул на голой земле, у края только-только выкопанного им пожарного пруда для предполагаемой обители. Но заеденный комарами, проснулся и спросонья не совсем отчетливо воспринял свое аскетическое состояние.

Неофит взмолился о том, не воздвиг бы Господь неприступные горы вокруг сего благодатного места, отделив от него болотистые берега рек. Помолился и опять лег спать в простодушной уверенности, что Небо откликнется, если не на его, то на молитвы любого другого святого, который несомненно проживал где-нибудь поблизости среди тогдашнего населения Коэнглум. Проснувшись утром, юный подвижник увидел, что молитвы услышаны, только не совсем точно так, как он предполагал, город окружали не горы, а два каньона, по дну которых протекали реки. Как известно, по молитвам святых отсыпается больше чаемого; говорят, именно с тех пор Каэнглум и был частично изъят из общеевропейской суеты».

Надо уточнить, что эта история была рассказана Деметром Мендосом.

Можно привести и пример сего «частичного изъятия», например участие в европейских войнах 17 века. Некий пытливый молодой король высадился на континенте и продвигался с достаточным количеством любознательных соотечественников вглубь Европы. С познавательной целью. Войско проходило вдоль восточных границ княжества. В полях шла работа. Генерал из свиты заметил крестьянина, пахавшего недалеко. Хуторянин, как обычно для каэнглумских крестьян, был, опоясан мечом, что и привлекло внимание полководца: «Чью землю пашешь?» «Свою», — ответил крестьянин, обращаясь не к генералу, а к сдержанному юноше в простом солдатском мундире, едущему рядом. «Bien sûr», — ответил юный король и проследовал, не останавливаясь далее…

О населении города можно сказать просто: много кого. Коренные жители, приезжие, гости… Например некоторые из героев этой и других историй — выходцы из Болгарии. А как они попали в Каэнглум? «Хъ», — как воскликнул бы Коста, это маленькие истории, вкрапленные в основные, наподобие косвенных улик и частных версий, как сказал бы тот же Коста.

В городе и рядом живут не только люди; много разнообразных животных, птиц, существ разных видов и тех, кого называют чудовищами. Город открыт для всех…

Итак.

В то время, а это были затянувшиеся Рождественские Каникулы, жители Каэнглума жили по нескольким календарям для многообразия и нелишних праздников, Галка (так же, как и Дори, героиня многих историй о Каэнглум), гостила в Каэнглум. Она кочевала по знакомым, которые приглашали её нарасхват, гостила в Новом дворце по приглашению Княгини Сестры Ирене. Сегодня очередь дошла до Хеле и Стивена.

Эти жили в Опустевшей Части города, которую дети и сама Галка называли Частью Опустевшей.

Чтобы пройти к дому, надо завернуть с улицы Кельдер, не доходя Новой Ратуши, построенной Николя Фисетто после событий XIX века (отголоски революций, которые в Каэнглуме заключались в массовом обсуждении европейских). Николя расположил дом так, чтобы штормовые ветры, гуляя по улицам, тихо вращали особого устройства колонны на фасаде. Но магистрат так и не переехал в новое здание, оставшись в старом, а название сохранилось. Так-с… и спуститься по переулку Ласкуминефлод, завернуть в первую подворотню налево и войти в маленький городской сад. С двух сторон сад обступали невысокие стены усадеб с калитками для хождения в гости, в глубине стоял дом Хеле, двухэтажный с мезонином, городской особняк XVIII века, сдержанного североевропейского рококко.

Завитки отошедшей штукатурки прекрасно сочетались с лепниной, а причудливые рамы овальных окон с стеблями ползучих растений. Только в глубине кварталов старого города и его опустевшей части, можно было увидеть подобные неожиданные сооружения.

Галка хотела послушать историю о Олге и любви. О страшных мусорных баках (см. «Алиби убогого дракона») ей рассказали, но почему-то никак не удавалось направить рассказчиков в то, романическое русло.

… — История с Олгой подождёт.

— Опять? — спросила Галка тихо и покорно, — тогда послушаем другую?

— Сорока!..

— Из магистрата…

— Про сороку из магистрата? Наверно интересная история, — вздохнула Галка, ухватив со стола ещё один пирог. Она сидела спиной к окну и не видела, как… из открытого окна на стол слетела сорока.

— Да Галица, я прямо из Магистрата. Но какую историю можно рассказать про меня? Я лишь разношу радость возвращения потерянных вещей. Найти потерянную вещь? Полусбывшаяся мечта… Настоящая драгоценная находка — сама радость обретенного!

Сорока подняла лапу в блестящих перстнях. — Хеле, это ваше? — Сорока склонилась, распластав крылья и положила на стол погнутую золотую зубочистку.

— Да, немножко похожа на спицу, — задумчиво разглядывала Хеле принесенное, — затейливая. Только это не спица и золотыми спицами я не вяжу. Ты же знаешь, что я вяжу спицами из игл паворимагов!

— Да? Не ваше? У паворимагов нет золотых игл? Нет. Даже у Ферусимаго Шайфера. Чье же? Ну и что. Значит у кого-то радость впереди.

За столом на кухне у Хеле и Стивена собрались, кроме хозяев и Галки, Виерд Герлофс Любке, Крат (не Канцлер, а один из сыновей Тюпкина), сосед Вассиан, заведующий парусной кладовой с «Фидуцея», Коста с женой Аннике. Их племянница Дори отсутствовала, что обычно с ней и происходит, когда происходит что-то интересное… Ох, вообще приходили и уходили многие, заворачивая на огонек и послушать что-нибудь. Галку любили все, кто её знал. Даже знал плохо. Не в том смысле, что знали о ней что-то плохое, а знали её не совсем хорошо. Звали ее Галей и Галкой, Галой и Галицей. Она непоседлива, хотя все время сидит в кресле, но кресло на колесах, и носится Галка так, что пыль столбом. Когда Галка появилась в городе (отдельная история), появилась новая легенда, будто мастер Анатолий договорился с единорогом, и само кресло ни что иное, как сам единорог, который таким образом бережет Галку…

— Да? — спросила Лия (о ней см. предыдущие и последующие «Прогулки»), — Очень сложно. Зачем единорогу переделываться в кресло? Но что-то единорожье в нем действительно есть.

Сам Анатолий отмалчивается и торжественно смотрит в никуда, когда городские мастера спрашивают о подробностях.

…Стивен снял пирог со стола, откинулся на высокую спинку стула, одел очки, закрыл глаза и начал рассказывать…

Часть первая. Перо грифона

Глава I

1.

…На кровле, на самом коньке утонувшего в сугробах дома Андерса стояла медная фигура «Антса». Такую же фигуру гость видел и на шпиле Старой Ратуши. Тут она была новее и не так зелена от времени. Можно было разглядеть подробнее. Антс в одной руке держал как знамя ветвистое дерево, в другой длинный меч, на который и опирался. Рядом с дверью сидел на снегу большой, рыжий, очень пушистый грифон, сам Андерс встретил гостя на пороге. Андерс был очень стар. Высок, худ и прям. Глаза были живые, взгляд ясен. Все трое вошли в дом. «Сколько всего! — подумал гость. — Вот бы здесь всё осмотреть. Жаль времени мало».

Не модели кораблей, а удивительно искусные игрушки висели под потолком. Вдоль стен, на полках стояло такое разнообразие предметов, что внимание рассеивалось. Куклы, большие — для площадей, дворов, улиц, парков, открытой сельской местности, а также поменьше — для залов, комнатные и маленькие, карманные.

Солдатики всех времен, армий, сказок, мифов, эпосов и преданий. Кукольные театры, переносные, простые, с заплечными ремнями и академические, со сложным сценическим механизмом, кулисами и колосниками. Кукольные классы с партами разной вместимости. Детские швейные машины размером больше взрослых и с большим количеством вращающихся частей. «Вертел бы и вертел. Говорят, город возвращает детство», — подумал гость.

По одной стене от потолка до пола зигзагами спускалась железная дорога, по ней скатывался маленький состав. Сверху сыпались блестящие камушки, которые падали на открытые платформы.

Доезжая до пола, состав наполнялся и останавливался, включался механизм, дорога перекладывалась, вагоны оказывались наверху, камни высыпались и поезд опять скатывался вниз… Игрушечный грифон, гость попробовал его потрогать и понял, что чем старательней его ловить, тем быстрее он летает… Маленький парусный кораблик падал с потолка, у самых половиц на нем распускались паруса и он опять поднимался вверх… «Сквозняк, — пояснил Андерс, — каэнглумский сквозняк может поднять, сдвинуть и не такую посудину».

«В древности их называли повелителями ветра и времени», — подумал гость. Он искал взглядом что-то похожее на то, что он так надеялся найти. Хотя бы намек. Ему были известны лишь некоторые признаки некоего предмета, по которым он, как полагал, узнает то, что ищет. Отказавшись от угощения, гость сразу приступил к делу. Он попросил Андерса помочь разгадать одну загадку. Если Андерс откажется, ну… не получится, гость пообещал сам разобраться. Дело было недопустимым, но Андерс внимательно, не меняясь в лице, выслушал просьбу посетителя. Надо сказать, что последний мог чётко и просто изложить суть дела. Андерс спокойно возразил:

— Не думал, что второй раз буду поставлен перед таким выбором. Теперь постараюсь остановить, испортить, сломать. Плохо получится, никогда не пробовал. Не мое ремесло ломать, но придёться. Кроме меня, никто не сможет починить. Разве что… он работает сейчас в монастырских мастерских, — тут Андерс спохватился, — нет, даже он не сможет и обращаться с этим, к нему опасно.

Грифон стоял рядом, и с интересом рассматривал то, что положил гость на стол перед Андерсом и теперь шелестело на сквозняке.

Гость всё понял. Неприятное решение уже созревало, но ему не хотелось делать этого здесь. «Как всё чудесно тут!»… Встал, забрал свою ношу и, не попрощавшись, вышел. Андерс пошёл вслед за гостем. Грифон уже прохаживался взад и вперед по двору, рассматривая у себя под ногами.

— Отлети гостя в город. Я приеду вместе с Иво рано утром. Надо кое-что доделать. Передай поклон отцу Никласу, скажи — у меня есть… невыясненные вопросы. Вас же я очень прошу, перестаньте над этим даже думать. Дождитесь своего подарка. Вас не минует. Чужой подарок не стоит присваивать до времени, дождитесь, пока вам его уступят. Поживите, и поймете почему. Ваши неприятности, быть может, уже у порога.

Андерс вернулся в дом, закрыв дверь. Грифон тут же внимательно оглядел порог, чем развеселил гостя.

— У тебя есть вопросы? Сомнения? — обратился грифон к нему.

— Мне бы очень хотелось самому узнать, есть ли они у меня или нет.

Гость задумчиво раскрыл то, что держал в руках все это время, это что-то выскользнуло, разноцветно сверкнуло и… грифон успел подхватить. Подал гостю.

— Тяжелое и красивое… Хочешь, я отлечу тебя на Ель? Посидишь на ветке, подумаешь.

— Действительно, как я сразу не догадался. Посидеть на ветке…

…Гифон-рысь летел над полями — белыми, похожими на скомканную и разглаженную бумагу. Снег лежал до горизонта, до самого моря. Овраги казались засыпаны снегом доверху, а осыпавшиеся деревья теплой паутиной покрывали их склоны. Сорока задержалась, поболтать на лету по дороге.

Туры бежали внизу вдоль Большого Оврага к Дальним Хуторам… Вдалеке не погасли огни на Ветус Туррис, самой древней башни и самой высокой точке Каэнглум.

Грифон кружил над полем, выписывал сложные узоры, касаясь крыльями снега. От хуторов двигалась фигурка человека. И тут…

…Гулкий удар выстрела. Крыло вывернуло, рысь падал, крутился, пытался хоть как выравнять падение в полёт и упасть помягче. Падая и теряя сознание, что у грифонов получается, он услышал ещё один выстрел…

Советник Мауриц, член магистрата, как всегда «неизвестно откуда» узнал о происшествии первым. Почему? Потому что с утра обошел половину города, начав с мест общего пользования, мест общественного питания и медицинских учреждений. Выдержки ему было не занимать, даже Шайтрукс, хозяин «Расколотой Ели», не удержал его больше, чем на полкружки кофе, правда, без дежурного утреннего коньяка. Закончил обход советник лазаретом Олеви.

Там он и обнаружил тяжело раненого Андерса с Дальних Хуторов. Иво привез его рано утром, вместе со свежим молоком.

Господин советник вызвал Александера. Александер по дороге в магистрат завернул в Вышгород, немного посидел в канцелярии дворца, поговорил с Кратом, канцлером. Зашел в дворцовую библиотеку и выслушал претензии Овит, книгохранительницы, супруги канцлера. Александера упрекали в том, что он который год тянет с раскрытием тайны пропажи и не менее таинственного появления книг. «Вечная» загадка: книги пропадали из библиотеки, неожиданно появлялись у читателей, читатели относили книги в библиотеку. Потом чужие книги появлялись в библиотеке. И приходилось их возвращать, печатая объявления в вечерних газетах. Хотя, многие оставляли и дарили, особенно старые и редкие.

— О, Александер, милый, ты от Крата? Не заметил, он сидит за столом в уличных сапогах? Ах, ты не заглядывал под стол… Не язви — «не имею такой привычки!» Куда ты вообще смотришь? У него же затекают ноги! Ну я ему… Как поживает Олга, как детки? Галица гостит у вас или у Хеле? Передай ей, нет, не Галице, Олге… куда ты смотришь? Лору, замри! Не отвлекай Александера, сиди и слушай, тебя тоже касается. Что она… Ол-га! Олга, не Галица!… в том платье, которое прислала супруга Старшего Тюпкина, вчера произвела потрясающее впечатление на твою бабушку. Ах, конечно, ты всегда ничего не знаешь. И, конечно же, на меня и Княгиню. Как ей идет! Будто сшито для неё. Какая умная и красивая супруга у Старшего Тюпкина! Нет, никогда её не видала, ты не понимаешь ничего в женской интуиции. О чем я? Да. На завтраке, который ты взял за правило игнорировать… Ах привилегия? Привилегии на то и даны, чтобы ими пренебрегать… Иначе зачем их получать? Бабушка объявила вслух и довольно громко, что она поражена. Ты потрясен? Ты потрясен, как и бабушка, иначе она не высказала бы своего одобрения. Так идет оно твоей Олге. Бабушка просила передать тебе, чтобы ты убедил Олгу носить это платье всегда! Она украсит Коэнглум, Двор, свою гимназию, свой дом наконец! Тебя, витязь! Перестав ходить в своих декольтированных свитерах без белья… Не краснеть! Без-бель-я! В синих вытертых брюках и пальто нараспашку без шарфов… и вечерних шелках с золотом, серебром и камнями, которые, как ты знаешь, сказала Бабушка, ей совершенно не идут. Носить не снимая. Тебе ещё влетит от бабушки. Перестань твердить своё вечное «не знаю», она знает. Новые учебники, наборы конфет, котлетки и пирожные, ты помнишь, которые готовит тетушка Мима? Я послала в гимназию через господина Клауса с Велло. Передай им обоим… Перестань брать пример со Стивена! Я имею в виду Олгу и бабушку! Лору! Подай, пожалуйста, книгу. Не «которуюгде», а эту вот! Именно рукопись, переплетенную… Ты догадлив и унюхлив, не то что… Что Княгиня собирает компанию в следующий четверг на девичник. Александер! Куда? Я не закончила разговор. Встань тут, подержи эту стопку, я приготовлю место на полке. Лору, подай рукопись… Посмотри мне в глаза. Лору, не ты, а Александер! Эта неприличная кутерьма с книгами не может стать традицией и превратиться в очередное городское природное явление — аттракцион! Лору и его еловая банд…, ладно, Лору, друзья, не могут уследить за всем. Лору! Не надо примеров, ты перевернешь все полки! И у меня только я и моя дочь, тем более она уже скоро не сможет мне помогать. Да, да. Уже скоро. Может быть раньше весны. А теперь иди по своим делам. Лору! На место!…Мы ещё не закончили разбирать. Итак, сектор переплетенных рукописей, … полка, естествоиспытатели — дилетанты и фенологи Коэнглума восемьнадцатого века… Александер! Вернись! Ты видишь? Ещё одна! Здесь только что недавно стояла книга, рукопись… Лору, где синопсискаталог? Поищи там… Вон там. Стой, я сама… Не может быть… Александер, что со мной? Дорогой, позови Крата, я помню всё… а теперь забыла, куда поставила каталог. Александер, ведь теперь надо найти ту, которую не знаю какую… и каталог не помню чего…

2

— Стивен, уже? Как ты быстро и так много, хватит до вечера на ужин. Положи дрова там. Молоко привезли? Хорошо, я возьму сама. Припозднился сегодня Иво. Сними сапоги и отогрей ноги, натри стопы скипидарной мазью и одень шерстяные носки.

Я связала из шерсти принесенной Аннике, она собрала с игл паворимага, а тот шатался по овчарням Дальних хуторов.

— Не могу, руки достают только до колен. Я же не обезьянка Фисетто!

— У Фисетто не обезьянка, а маленький сидящий человек…

— С длинными руками! А у меня руки короткие, я не достаю! Ты же знаешь, как я снимаю носки? Наступаю на один, стягиваю его, поднимая ногу, потом второй…

— Не придумывай! Это от лени. Но ты можешь согнуться?

— Я не делал сегодня гимнастику. Завтра, если встану, сделаю и, быть может, к вечеру дотянусь. Похоже, что для меня смерть растянулась на всю жизнь…

— Стивен, не обольщайся!

— Всего лишь метафора проходящей жизни!

— И я о том же. Сиди смирно и не шевели пальцами. Кто это стучит?

— Велло, Хеле. Как он успевает работать в двух конторах? Крутится, как ратмус. Главное у двух совершенно разных Клауса и Деметра?

— Потому и успевает, что разные. А как же Кире? Работает и в магистрате, и в Кабинете Дворца, да ещё приносит каждый год из походов драконьи головы, да ещё гуляет со своей прекрасной Глендой круглые ночи напролет на дворцовых праздниках…

— Велло! Здравствуй. Заходи, садись, мы сейчас будем завтракать.

— С удовольствием. С утра ничего не ел. Молоко опоздало на нашу улицу, Иво задержался, и я не успел приготовить гренки… Стивен, тебя просит Мауриц, Александер вероятно уже спустился с Вышгорода, я видел его поднимающимся по Лангбейн…

3

Александер и Стивен сидели в «Кабинете мозаик», на втором этаже магистрата. В кабинеты можно было попасть с галереи, она была построена вокруг внутреннего двора, который собирались, но передумали перекрывать. «Дабы ярче сверкали на солнце прекрасные камни!», — говорил Лойт Тендель, булошник, член совета магистрата.

Дверь кабинета была открыта — самочувствие и настроение жителей Каэнглум меньше всего зависело от погоды и времени года.

Александер сидел за своим столом; в темно-синей форме, сидящей на нем парадно во всякое время. Даже серебряные пуговицы на тужурке казались золотыми. Сам он был похож на немного постаревшего принца из девичьих альбомов; было и удлиненное бледное лицо, и прямой нос, и большие глаза, приподнятые к вискам, острый подбородок; рыцарская седина некоротких волос.

Стивен, как всегда отвернув скатерть, сидел на краю стола и болтал ногами. Он выглядел моложе своих лет. Очки на нем сидели всегда криво, он сам не знал почему. Один грифон-барс говорил, что уши у Стивена разные. Разговаривая, он часто снимал очки и вертел в пальцах за дужку. Смотреть через очки в глаза собеседнику он иногда стеснялся, потому смотрел без очков, но старательно всматриваясь.

— Иво опоздал на нашу улицу. Фонарщик забыл погасить и выключить ночное освещение. Подстрелили грифона-рысь. Главное — тяжело ранен Андерс, хуторянин. Грифону чуть не оторвало крыло. Как видно по найденным перьям и шерсти… Андерс если выживет, может остаться инвалидом. Рука. Левая.

— А у грифона? — Александер подумал о том, как легко Стивен придумывает историю. На лету. Грифона не нашли, Иво подобрал только Андерса. А Стивен уже всё знает!

— Наверно тоже левое. Крыло, не лапа. И не рука конечно.

— Катастрофа.

— Беда, если выяснится, что грифон ранен нарочно. Вот бы случайно или в связи с Андерсом. Только бы не было охотой, тогда худо.

— Можно подумать, что в других случаях не беда? Странные пожелания, Стивен. А откуда перья? — Невозмутимо спросил Александер. Он не посмеивался над Стивеном, он знал, что фантазии — один из его способов постижения событий.

— Советник Калоян. Он первым побывал на месте происшествия. Конечно после самих участников и Иво. Шёл от Шайтрукса после «ночной вахты», встретил Иво, когда тот возвращался из лазарета. Калоян помчался к Оврагу, не заезжая в Магистрат, осмотрелся и тут же поехал обратно. Он передал найденные перья и шерсть Маурицу. Рассказывал, что у Шайтрукса было весело и полно народу. Большой праздник — «Темерарис» вернулся! Говорили с ним о чудесах… Всегда думал, что чудеса полезны, как фон для созерцания. Когда чудеса утилизируешь, начинаются большие неприятности… Из афоризмов отца Никласа. …Наклекотался, нащёлкался. Я о грифоне. Неудивительно, что подобные истории происходят с рысями, со львами, например, такого быть не могло… Или с барсами.

— Ты много знаешь таких историй? — терпеливо поддержал Александер.

— На моей памяти первая, но, думаю, есть ещё. Рысь не такой грифон, чтоб не вляпаться всеми когтями в что-нибудь. Нахальные, задиристые.

— Сейчас-то они тебя не слышат.

— А при них я и не заикаюсь.

— Все равно они чувствуют.

— Да, всегда пристально смотрят. Какой там пристально! Подходят и в упор: — «Какие-то не заданные вопросы? Задачи неразрешимые?» Или ещё что-нибудь в этом роде. На такие вопросы отвечать бессмыслено. Я ответил, — Стивен рассмеялся, — когда встретил грифона первый раз.

Тогда произошел маленький спор, в результате которого Стивен и грифон оказались в цирковой лечебнице, где обычно лечили не только людей. Грифон ложиться отказался, наскандалил, шутка ли, грифон на стол ветеринара. Но Стивен сказал, что ляжет тоже. А цирк любили оба.

— Ты когда перестал бояться, — неожиданно спросил Александер. Он встал и подошел к окну. Светило солнце, с крыши текло, капли отзванивали на карнизе, Александер провел рукой, чуть подправив размер. Стивен прислушался — семь восьмых. — Ты подумал о Косте?

— Нет, о Калояне.

Стивен бросил болтать ногами, — перестал бояться на границе Каэнглум. Первый подарок. Потом подарили жизнь — твою сестру… — Стивен соскользнул со стола и подошел к мозаике, она полосой отделяла окна второго света от нижних. В мозаике был выложен молодой князь и грифон-рысь, совершающих посадку на ратушной площади, — ещё не приземлился, а уже вглядывается: над чьим бы ухом щелкнуть… Щелкоклюв. Браконьер. Пора запретить этот способ рыболовства.

4

Александер и Стивен побывали в лазарете, но там их не пустила дежурная, а потом прогнала старшая сестра.

Они поехали на место. Взяли дежурный автомобиль магистрата. Длинный серебряный автомобиль подарил магистрату некий торговец цветами после истории с мусорными баками. Произведение городских ювелиров обычно «угоняли» пожилые пары осенью, чтобы проехаться на пляжи и полюбоваться морем, и, конечно, более юные романтики. В нем было только два места.

Выехали за город через Дальние Ворота и поехали на юг к Оврагу Расколотой Ели… Остановились напротив Дерева. Было солнечно. Стивен достал фонарик. Александер наблюдал, как Стивен меняет светофильтры. Стивен пытался рассмотреть цветные пятна на искрящейся корке льда, у него не получалось, и он сердился.

— Почему здесь? Почему напротив Ели? На самом любимом месте!

— Случай. Вполне могли совпасть время, намерение и злая воля.

— Сложно.

— Случай — сложно?

— Случай не сложен, сложна цепь совпадений.

Неужели Еловый Народ ничего не заметил, не услышал? Зайдем к Велету?

— Нет, сейчас не будем заходить. — Александер отобрал фонарик и положил себе в карман, — Стивен, самого грифона нет.

— Перья и шерсть с того места, где… которое… Только при взмахе сбоку видно то место у рыси. Можно подумать на летящего рядом. Стреляли бы снизу или сверху, перья и шерсть были бы другими. Странная рана, если грифоньей крови всего «пара капель».

— Странное оружие. Андерс ранен выстрелом сверху?

— Так и есть. «Ужас! Невозможно! Непредставимо!» — возмущался Мауриц. Его крови пролито немало. Андерса конечно, не Маурица. Посмотри на кусок свинца и представь целую пулю.

— Интересный свинец. Следов, кроме следов Калояна, Иво, Андерса на дороге нет. И вокруг нет, вчерашний снег подтаял, с утра подмерзло, следы могли проявиться, оледенев.

— Свинец как свинец. Нет, действительно, — Стивен поднял пулю выше. — О! опять начинается! На солнце темнеет, в тени светлеет… Ну конечно, потому советник Калоян пулю и нашел. Отдай фонарик.

— Потом. Пулю нашел Калоян?

— Нет, пулю вынули в лазарете… Ох ты! Как же я промахнулся, — Стивен рассмеялся.

— Да, действительно. Но как он мог найти в темноте перья и шерсть? Где грифон? Если бы его забрали, были бы видны следы. Значит слетел… Но куда?

— В овраг, больше некуда… Может где-то есть капли крови, подальше? Я догадываюсь, ты хочешь сказать — фантазии? Да, грифона нет. Но я продолжу, а вдруг его подхватил на лету и унес тот, кто стрелял? Лучше так: раненого унёс друг! Как красиво, подхватить раненого грифона на лету у самой земли. На рассвете. Лететь над белыми полями…

— Представь себе того, кто на лету может подхватить грифона рысь, раненого и, без сомнения, очень сердитого… и подумай, зачем такому стрелять?

— Да, ты прав. А если унес друг, то не всё ли нам равно?

— Не всё, он свидетель. Кто у нас летает?

— Онтологически или феноменально?

— Стивен!

— Хеле…

— Перестань.

— Почему? Не перестану. Да мало ли кто… Шайтрукс, он двух грифонов остановит на лету.

— Шайтрукс не летает, но как ты сможешь с этими подозрениями таскать у него пироги и пить… кофе в «Расколотой Ели»?

— Проглочу, Александер. Я имею в виду друга! — засмеялся Стивен.

— А я другого, — без выражения пояснил Александер.

— Эратус или прочие ларвы.

— Им оружия не надо. И они не совсем недруги.

— Да, придушит и дело с концом или дверь перед носом закроет, не увернешься. Но далеко от башни и холодно для ларвы. Всё же Эратус Ларва не глушит людей до смерти. Занятно. Почему я о нём вспомнил? Наверно настроение ещё праздничное. Диковинная пуля… Надо спросить кого-нибудь, кто знает эти сказки.

— Грифона надо найти. Скажет он или не скажет, но начать надо с него.

5

Пока Стивен дожевывал второй пирог, рассказ продолжил другой участник событий…

…Коста одетый для улицы, но обутый в домашние тапочки, вернулся в спальню, поправил одеяло, укрыв спящую жену, прикрыл форточку.

— Коста, баница в коробке, если будешь варить кофе, оставь кружку для меня… только не «черезкрай», как ты обычно наливаешь.

Половину, — сквозь сон прошептала супруга, — и не забудь два лева для Дори.

— Уже сварил, милая. Кружка на кухне, на маленьком столе под синим полотенцем.

Он положил рядом на подушку веточку расцветшего бирюзового ландыша.

Коста забрал из буфета дощатый ящичек с баницей, поискал в кармане. Хотелось найти именно две монеты. На ощупь нашел. Зашел в комнату племянницы. Дори спала, положив голову на книгу. «Сказка о Мельнике Кремень, его жене и детях» На обложке картинка: юная героиня идет по дорожке из листьев поднятых ветром. Коста осторожно вытащил книгу. Коста читал Дори эту сказку. Почему-то вспомнил, как Тростиночка, по дорожке из взметенных ветром опавших листьев, которые сметала, убирая двор, ходила домой, в гости, или куда-нибудь еще. Коста осторожно вытащил книгу, положил на столик у кровати, и сверху положил две монетки.

В происходящей истории, эти два лева не будут иметь решающего значения, как и сама Дори. Дори и её монетки, участвуют лишь косвенно. Вся эта история произошла и закончилась бы и без них. Дори дулась неделю, когда поняла, что приключение прошло мимо неё. Как она сказала: — «Опять опоздала на приключения. Почему меня никто не предупредил?»

Выходя на улицу, Коста подумал: — «Не уехал ли город без него?» Только вчера вечером расчищал у порога снег, а сейчас шел дождь. Снежные сугробы у крыльца растаяли, брусчатая мостовая блестела, и нити дождя собирались в конусы под непогашенными ночными фонарями. Коста вышел под дождь, поднял воротник, поправил шляпу и пошел в сторону лавки бай Бориса, делая немалый крюк по пути в магистрат.

Он хотел зайти в центр по дороге ведущей от Оврага. «Мало ли что. Пока событие не остыло, что-то могло и произойти». Коста вспомнил, вчера рано утром горели ночные фонари, так же как и сейчас они не были вовремя погашены. «Ночь кончилась… О чём дальше говорил Стивен?»

Он пошел в сторону от центра. Слева у реки, в домах с садами у берега, зажглись огни. Справа высились крутые ступенчатые склоны Голхской теснины, застроенные домами.

Коста шел и вспоминал, как они с Аннике и Дори на прогулках придумывали:

«Скала, как зеленый с золотом гобелен! — Брошенный на длинные скамьи! — На которых сидят дома, как зрители на крутых рядах!»

Если бы дома строились сами собой, то можно было сказать: они очень старались быть непохожими друг на друга; получилась путаница, но забавная и гармоничная.

Выше камней уступов лежали первые, разной высоты этажи из крупных охристых блоков, похожие на остатки крепостной стены, выше белёные и разноцветные каменные и кирпичные стены, ещё выше фахверк и деревянные надстройки, над ними черепичные, каменные, железные кровли. И над ними высокие трубы с навершиями в виде домиков со своими маленькими черепичными кровельками — маленький город на сваях парит над большим. Всевозможные переплеты окон, в мелкую и крупную клетку, прямые, косые, гнутые. Стены «внутри» города были расписаны картинами, пейзажами и бытовыми сценами; выходящие на реку, покрашены в разные цвета или оставлены в естественном виде. Внизу у Прибрежного бульвара, сады, палисадники, цветочные террасы. По вечерам и ночью их освещали. Сейчас горели праздничные гирлянды. В скале и первых каменных этажах были пробиты арки и окна, даже ночью их было видно, так они были темны и таинственны. Говорили, что через них можно попасть в подземный Каэнглум, под Вышгород, в Ветус Туррис и в другие загадочные места города. В некоторых местах скалу оставили необработанной и многие дома словно верхом, важно сидели на каменном стуле.

Щели между домами были узкими — кровли соседей встречались на толщину ладони, а там, где позволяло, устраивали извилистые переулки-лестницы или видовые площадки с беседками и скамейками.

По стенам и камню ползли в верх вьющиеся растения, свисала зеленая пряжа скальных кустарников. Перед скалой росли большие деревья, осокори, вётлы, ольха. Зимой половина зелени осыпалась. Скалы казались оплетенными защитной сетью, белой с желтым и зеленым. Днем в ней играли птицы, воробьи, снегири, свиристели, синицы, сойки… Коста улыбнулся, вспомнив, как Аннике пошутила: — «Вот где Хеле выбирает узоры для вязания!».

Ночь кончилась, утро ещё не наступило… Коста любил это время — пограничное состояние. Когда ребенок просыпается счастливым, а взрослый на мгновение становится как дитя. Но знал, что в эту щель протискивается и много странного, а бывает и неприятного. Иногда просто плохого. «Может быть, Зеленый Коридор и есть сама граница?»

«Как там говорят наши соседи, межа? Появляется только тогда, когда надо провести границу между владениями. Прекрасное место для претензий со стороны ничего. Что у нас называется ничем? Когда и где будет предъявлены претензии? Интересно, а где сейчас прогуливается Калоян? Наедине с ночью… Калоян и ночь. Может он сидит на набережной, смотрит на реку или гуляет по Старому Городу? Или сидит у Шайтрукса?» Размышляя так, Коста проходил по набережной части района Фисетто. Вышел на бульвар. Было тихо и слышно, как капало с крыш. Дождь шелестел в неопавшей листве то справа, то слева, и в летошных листьях на прогалинах, где подтаял снег. Ветерок выдувал листочки на мостовую. Дори бы сказала, что снег не тает, а сразу испараяется. Бульвар кончался сквером у проездной башни, завершающей стену, выложенную ступенями по склону. Бульвар в этом месте мелко притопляло весной. Коста вспомнил гладь воды, отполированную туманом, белые вербы и черные тополя на промытых весенней водой корнях, сквозь которые течет туман, людей гуляющих в высоких сапогах со своими зеркальными двойниками, скамейки и башня, стоящие на своих отражениях.

Сейчас туман отслоился от реки и набережной, и было далеко видно, насколько позволяла ночь. Скамейки пусты, на свободных столиках кафе влажно блестит. Все обычно, убрано и тихо. Горели фонари, впереди светилась арка проездной башни.

На реке тонко треснул лед и мягко упало в воду. Коста не останавливаясь, прислушался. Кто-то встряхнулся, мелко зашлепал по воде. Впереди у башни мелькнуло и простелилось вверх по склону, вдоль стены.

Коста остановился, было слышно, как дождь переворачивал опавшие листья. Коста посмотрел под ноги и отступил на шаг. Вот капля повернула лист парусом и неощутимый ветерок унес его в темноту.

Коста прикурил сигарету, затянулся, выпустил дым, сравнил с туманом, бросил спичку в мусорный бак.

В баке задрожало, грохнуло и выскочило рыжее.

Кот упал на мостовую, но не убежал, стоял и смотрел скорее удивленно, чем испуганно. Коста вгляделся:

— Что ты там забыл?

— Вот уж тебя не спросил.

— Перепугался?

— Тебе-то что? — Кот не умывшись, спокойно пошел по бульвару, кривя кончик высоко поднятого хвоста.

Коста проводил кота взглядом и обернулся.

Перед ним в темноте стояли, стояли не дыша, но Коста ногами почувствовал дрожание мостовой. Как многие приезжие и коренные каэнглумцы он был бесстрашен, потому и различал природу страха, как различает свет и тень человек с закрытыми глазами. Он спокойно стоял, пускал дым в темноту… Сзади подошел кто-то ещё и все пропало. Коста услышал голос, — «Здравствуй, Коста, не угостишь сигаретой, я опять забыл свои дома. Но так не хочется подниматься. Посмотри, как красиво на реке! Не хочу упустить такой вид. Зима кончилась, а весна ещё не началась».

Коста обернулся, рядом, в шляпе сдвинутой на затылок, руки в карманах плаща, стоял Калоян. Улыбался он опущенными уголками губ и морщинками у глаз.

Коста заметил, что плащ сбоку топорщится, словно отгибается двумя ветками.

— Доброе утро Калоянче, сегодня тебе везет, у меня целая пачка.

Они стояли, молчали, курили, смотрели на туман… Калоян выпросил ещё пару сигарет и медленно пошел по бульвару в город.

У башни Коста свернул вверх и начал подниматься по лестницам-переулкам в Пристенную часть района Фисетто. Проходил по освещенным площадкам — дворикам, похожим на открытые гостиные.

Слегка закружилась голова. Не от подъема, нет. Коста закрыл глаза, открыл, ничего не изменилось, только воздух стал свежее и Косте почудилось — дома, ограды, фонари, деревья чуть сдвинулись, словно лист кальки. Коста моргнул, все стало на свои места. «Надо быть внимательным…».

Лавка бай Бориса стояла между Новыми воротами и Садовой башни, у стены Вышгорода. Улицами здесь были оставленные между домами и дворами участки, вымощенные камнем и кирпичом.

Обычный каэнглумский дом из серого плитняка, с белёным известью верхним этажом под остроконечной черепичной крышей. Нижний этаж был занят самой лавкой с витриной в мелкий переплет, справа от неё была подворотня, словно хотели пристроить еще один дом и оставили место для проезда во внутренний двор. Лавка витриной заходила в подворотню, там и был вход. В подворотне стояли столики, столики были и перед витриной под маркизами, стояли глиняные кадки с цветами и зеленью, диковинные части корабельного такелажа, колеса телег, камни с окаменелостями, подобранные Борисом по округе.

Коста хотел посмотреть, как Борис открывает лавку. Борис держит аптечные товары, торгует травами, розовым маслом, квасом, солеными огурцами, ракией и конечно цветами. Любит поднимать шторы рано утром и вечером опускать, хотя никогда не запирает.

Коста подошел ближе и ему почудилось — дом сдвинулся. «Опять „это“ произошло? Или подворотню перепутал с витриной, перевел взгляд, ожидая увидеть витрину освещенной?»

Борис был уже на ногах. Коста разглядел налипшую, наподобие галош, глину на сапогах. Возле, на сухом камне стояла корзинка, накрытая двумя свежими еловыми лапами. Лапы с длиннющими, как у паворимагов иглами.

«Если бы не эти „галоши“! Тогда я не знал, что Иво привез Андерса в Лазарет. Но сразу подумал, что Борис ехал в телеге Иво. Шел бы пешком… потерял бы эти „галоши“. Иво первый привозит в город молоко в бидонах. Борис ехал, свесив ноги, чтоб не запачкать телегу. Он был в очень странном настроении, если ехал таким образом. Всегда садится рядом с кучером или водителем. Да, да, „дорога это разговор“ любит приговаривать Борис. Грязные сапоги, вымокший плащ, испачканный рыжим по подолу. В таком виде Борис ни за что бы не сел с ногами ни рядом с возчиком, ни внутрь телеги. Что-то с ним произошло. Вы знаете, Борис очень аккуратен — он себя ограничивает. …И только на одной ели такие иглы. Иво проезжает мимо нее, когда везет в город молоко с Дальних хуторов».

— Доброе утро, Коста. Кофе?

— Доброе утро, Борис. Прости, кофе я выпью в магистрате.

— Даже не зайдешь к Сольво?

— Пройду мимо, поздравлю.

— Как тебя угораздило подняться в такую рань?

— Хочу узнать, что там стряслось. Как быстро дождь смывает не стаявший снег, а ещё вчера, поздно вечером чистил лестницу…

Бай Борис помедлил с ответом…

— Да… Смывает…

— Знаешь, а я посадил ландыш у себя в саду. И, удивительно, он расцвел.

— Расцвел, потому что ты его посадил, — улыбнулся Борис. — Но… он же растет на тенистых склонах? — опять помедлив, спросил Борис.

— Хъ. Я ещё осенью завалил песком самый дальний угол у стен. А снег таскаю, расчищая крыльцо.

— А тень?

— Добавил кладку на стенах, получилась угловая башня. С маленькой коптильней.

— Постой, ты слышишь?

Коста услышал со стороны реки долгий звук.

— Откуда? Это не гадрауские волынки.

— Да, это гайда.

Звук был не тоскливый и не веселый…

— Радостопечальный, — сказал Борис.

Они постояли немного под дождем и разошлись. Коста сменил намокшую сигарету на сухую и пошел в Магистрат. Бай Борис поднял шторы, мягкий грохот эхом раскатился по улочкам, свет из лавки хлынул на мостовую и перед Костой побежала длинная тень.

Он ли обогнал тень или тень отстала… Коста улыбнулся: «Проверю домашнюю работу Дори, реферат о иронии времени; расскажу ей. Это был перекресток Зеленого Коридора или шутка времени? Наверно и то, и другое. Тактично и мягко здесь подсказывают».

«Я спросил Александера: — „Почему мне не позвонили вчера?“, тот ответил, что не стали беспокоить в такой уютный вечер, да и ночь близилась. Хъ. Когда же я спросил: — „Так зачем было беспокоить сегодня с раннего утра?“, за него ответил Стивен, что мол так положено, в дождь, когда ещё темно. Когда ночь прошла, но утро ещё не наступило. Ему подумалось, что так романтичней. И он угадал!»

…В окне Рассыльной Конторе Деметра Мендоса светился огонек — настольная лампа. У Сольво таяли ледяные музыканты в беседке, сам Сольво, длинный, в длинном военном пальто с гражданскими пуговицами, стоял рядом, рассматривая оплывающие прозрачные фигуры.

— Коста, здравствуй, ты зайдешь?

— Нет, Сольво. Спешу в магистрат. Прости, что приветствую словом «нет».

— Скажи Коста, как начнётся день, если тебя поздравили словом «нет»?

— Наверно интересно. Не всегда отрицание предполагает что-нибудь отрицательное.

— Как же, выходит я не попробую свежевыпеченной баницы! Ну да ладно. Передай привет советнику Маурицу и Александеру. Не забудь Стивена.

— Хъ. Ты думаешь я увижу Александера и Стивена так рано?

— Коста с баницей спешит в магистрат с утра пораньше, здоровается словом «нет». Кто тебя мог поднять в дождь? Конечно, Стивен. — Сольво пояснил, — для Маурица первый громоотвод — Александер, а Стивен женат на его сестре.

Коста спустился по улице, дошел до остановки трамвая у памятника Николя Фисетто. Пока ждал трамвай, стоял курил и смотрел на зодчего. Бронзовый Николя, под бронзовым деревом сидел прямо, положив тяжелые большие руки на колени, и смотрел прямо перед собой. Большой, высокий лоб, крупный длинный нос, густые висячие усы, волосы двумя волнами падали по высоко поднятому воротнику сюртука, и Коста подумал, Николя похож на сфинкса-царя, большие руки труженника напоминали лапы льва. И весь образ зодчего-крестьянина был царственен. У Оливе он совсем юный. Зеркало времени? Коста подумал о Аннике, Дори, ее маме, и о том, что душа женского рода.

Бронзовое дерево, похожее на иву, и Николя удивительно подходили друг другу, «наверно потому что они разной руки» думал Коста, памятник был суров, как если бы бронзу кололи как камень; дерево же, с сотнями переплетенных ветвей и неисчислимым множеством листьев было ювелирным украшением… «Странно, выглядит живо, хотя говорят о форме снятой с настоящего, а это мертвит. Праздничные венки иногда делают из бронзовых листьев. Откуда обычай? Дори приносит бронзовые листья, где-то находит. Говорят так же, иногда ладонь Николя раскрывается и дети кладут в нее цветы, конфеты, игрушки, сыпят зернышки для птиц. Спросить у Дори? Но „по заказу“ он ладонь не раскроет».

Летом трамвай ходил с открытыми дверями, редко останавливаясь, люди входили и выходили на ходу. Зимой остановки не пропускал. Коста подождал и сел в задний вагон для курящих. Провел ладонью по стеклу, город поехал за рукой. По стенам домов, навстречу, проплыла высокая узкая тень. Коста оглянулся, нет, Николя на месте. Коста улыбнулся и вспомнил детскую игру Дори в трамвае, она пальчиками догоняла уезжающий город, оставляя следы на запотевшем стекле. Вспомнил и гайду. «Ну вот… Я видел и говорил с Борисом вчерашним утренним. Подсказки… Все ж интересно, я был вчерашним или сегодняшним, и был ли вообще? А Калоян? Надо было выпить кофе у Сольво, тогда бы понял». В переговорную трубу он поздоровался и попросил высадить у Ратушной площади. В ответ прозвенел звонок, и голос вожатого сообщил: «Кому ещё у Ратушной? Остановка». В трамвае сидело ещё двое. В самом начале вагона. Сидевший спиной по ходу движения, улыбнулся и сказал Косте: — «А я уже попросил».

Коста узнал советника, члена Магистрата, застенчивого и, как казалось Косте, с печальными по-собачьи глазами. Второй, длинноволосый, в шляпе с плоскими полями, молча поднял в приветствии руку, не оборачиваясь, смотрел в отражение стекла кабины вагоновожатого. Трамвай проезжал перекресток Ландганг, переулок Ландганг шел от улицы Антониуса, через Опустевшую часть. Коста посмотрел в окно, отсюда должен был виден шпиль ратуши. Шпиль был освещен, но Антса на верхушке видно не было. Странно.

— Вы тоже заметили? — весело спросил советник. — А я заметил чью-то тень, в начале бульвара. Говорят, Антс сходит со шпиля и после Праздника, навещает детей, чтобы немного продлить чудеса.

Его спутник молчал.

— Наверно гуляют после маскарада во дворце, там праздники каждый день, — холодновато произнес советник и теплее добавил:

— Или актеры с Стоступенной улицы.

Вагоновожатым оказалась женщина, она отозвалась в переговорную трубу:

— Кстати, там на Площади пяти улиц, в бакалейной лавке, новая коллекция ликеров «Осень Гадрау».

Приятным контральто женщина пропела: «Золото листьев смыло дождем, не жалею истлевшего я»…

Колеса трамвая отстучали положенное количество тактов…

6

— День прошел, прошла ночь, пошел дождь и сошел снег. Что увидит Коста?

— Ему не обязательно искать следы. В отличии от нас он опытен. За городом прохладней. И дождя не было.

— Хъ! — Стивен передразнил Косту. — Им с Любке не нужно ползать по талому снегу. Они мастера своего рода. Сядет Коста на пенек и будет размышлять, а потом скажет, кто.

— Не знаю.

Дежурный Матиас появился в дверях с кофейником и корзинкой дров.

— Где ваши кружки?

— Подожди пожалуйста, Мати, Коста ещё не пришел.

— Он пришел. И принес баницу. Стоит внизу, говорит с Кире и господином советником Маурицем.

— Вот так. Что останется от баницы? Матиас, кружки на подоконнике. Располагайся.

Матиас подложил дров в камин и поставил кофейник на решетку. Все собрались у огня. Вошел Коста. Как и многие из района Фисетто, Коста был не ниже коренных каэнглумцев.

Коста держал в руках ящичек, как найденные сокровища. Строго и внимательно посмотрел на всех, приветствовал, уведомил: «Баница» и мягко улыбнулся.

«Высокий узкий лоб, прямой тонкий нос, светлые спокойные глаза. Похож на политика, плюнувшего на политику и использующего опыт интригана у себя в саду», — подумал Стивен.

— Коста, я специально не заходил домой, так и знал: ты не придешь с пустыми руками. Если, конечно, Кире…

— Кире отказался, он сыт, сыт и советник. Как он сказал: «сыт по горло».

— Завидую. Как его легко насытить! Везет Маурицу, как ему интересно служить…

— Стивен, ты тоже не без приключений, — тихо проговорил Александер.

— Я не служу. Я просто так. А вот рутине, которую разбавляют происшествия, можно позавидовать.

— Стивен, не просто происшествия — это трагедии. Им не порадуешься.

Коста смотрел на отцветший бирюзовый ландыш в черном мраморном лотке на подоконнике, Матиаса разливающего кофе по кружкам. Вспомнил Бориса и его корзинку. Взял кружку, сел в кресло, поставил кружку на подлокотник, вытянул ноги и закурил. Повел рукой в сторону окна:

— Ранняя весна, а только недавно Рождество… Рассказывайте.

7

Серебряный автомобиль исчез, и они приехали на место в пролетке Матиаса. За городом такой сырости не было. Коста, подобрав полы плаща, сидел на камне и смотрел.

Стивен, глядя на него, радовался и ждал. «У него взгляд всегда предупреждает движения».

…Снег искрился в полях, сыпался с ели алмазной пылью… Наст, намерзший с утра, сверкал на низком солнце… У ветвей Ели, достающих до берега каньона, суетились два пёстрых паворимага. Третий подошел ближе, полез в пролётку и сел на место кучера. Паворимаг видимо что-то сообщал кобылке, та поднимала голову, поводила ушами и шумно фыркала.

— Раненого привез Иво. Плечо разворочено. Обескровлен. В лазарете, когда нас прогоняли, успел понять, надежд мало. И, видимо, тяжело ранен грифон.

— Грифон?

— Да. Рысь, судя по клокам шерсти и перьям. Самого нет. Следов нет. Только Андерс, Иво и Калоян. Пулю вынули из Андерса, вот она. Остальное Калоян умудрился найти затемно.

Стивен протянул одно перо Косте.

Коста рассматривал перо на свет и вспоминал, что говорили ему о повадках грифонов Аннике и Дори. Думал о невозможности охоты на грифона жителями Каэнглума. Коста представлял Калояна, насмешливо задранные густые брови, улыбку одними глазами. Бориса с торжественно-загадочным выражением на лице, овраг, хижину Велета, ландыш, медведя, грифона…

…«Слетел в овраг, больше некуда. Перья и шерсть из-под… как это называется у грифонов? Подплечье? Подкрылье? Место открывается, когда у грифона крылья подняты вертикально. Когда он их так поднимает? Следов не было нигде. Но если стреляли, то с Ели. В одном очень удобном месте нет снега».

Ель на треть высилась над берегом Оврага и на две трети уходила вниз. Коста до боли в шее задрал голову: «Хъ. Моя часть города так построена. Прислонилась к горе. — Он потихоньку различал и воспринимал догадку. — Здесь воздух наполнен ответами, можно дышать разгадками». Коста пустил перо и улыбнулся Ели. Перо плавно полетело к оврагу; один паворимаг, кругленький и пестрее прочих, попытался прыгнуть и схватить перо лапами, но промахнулся, сел и долго смотрел вслед.

Перо поднялось выше, закрутило спираль и исчезло в лучах солнца.

— Не обязательно с Ели, — проследив взгляд Косты и полет пера, сказал Стивен.

— Да, конечно, — задумчиво согласился Коста. — Калоян не говорил о пыжах?

— Ах ты!.. Как же это я… Он сказал: «Вот всё, что собрал». Ты думаешь что…

— Пока не думаю. Интересно, а что сказал бы грифон?

— Грифон, если жив, будет молчать. О своих подвигах и ранах грифоны не скажут никому. Даже детям. Даже моей Хеле. Кстати, Коста, и твоей Аннике. Может подождать, пока он залижет раны и сам найдет обидчика? Если жив. Они живучи как коты. Котоптица! «Кот по небу носится, куриными яйцами носится».

— Стивен, Стивен! — тихо попросил Александер.

— Ладно, — сдался Стивен.

— Грифона ранили, потому что ранили человека. — Коста всматривался в темноту Ели. Перевел взгляд и зажмурился на отблески солнца, игравшие по следам, выступившим на дороге.

Посмотрел на Стивена, Александера и рассмеялся.

— Замечательно, вы совершенно в этом уверены. Пока только предположим, Стивен. Кроме перьев и шерсти, нескольких капель крови ничего нет. Грифона нет, может быть, его вообще не было.

Стивен молчал.

— Допустим, он был и в него стреляли. Тогда… примерно так.

Александер и Стивен встали рядом. «Сядет на пенек и все расскажет», — прошептал Стивен. Кобылка Матиаса, потянув за собой пролетку с паворимагом, подошла и обратила уши к Косте. Паворимаг шаром скатился на снег и ловко развернулся прямо у ног Александера. Ещё один паворимаг в развалку, то скользя, то через шаг пробивая наст лапами, подошел и тоже стал слушать.

Коста внимательно осмотрел всю компанию, улыбнулся и начал:

— Человек шел по дороге, торопился. Тот, кто стрелял, сидел на ели. Хъ, мне понравилась эта мысль.

Стивен одел очки, закрыл глаза и встрял:

— На ели сидит человек и наслаждается видами. На Андерса собирается напасть грифон. В момент нападения грифон был ранен, вторым выстрелом человек промахнулся по Андерсу и испугавшись, слетел с ели.

— Да, — словно согласился Коста, — сам грифон летал кругами. Забавлялся. Вы заметили борозды от крыльев на снегу там, в поле? Еловый сиделец выстрелил, сначала в грифона, потом в Андерса. Потом слетел с ели. Как? Так же, как и залетел. Вот интересно, стал он искать грифона? Вряд ли. Искать в Овраге зимним утром… Нет конечно.

— Как это ты? — Обрадовался Стивен.

— Опыт, — ответил за Косту, Александер.

— Не знаю, — в тон ему заметил Коста. — Хъ. Единственное простое объяснение из многих других, о которых я не буду говорить. Щадя твое воображение. — Он посмотрел на Стивена.

— Да. Достаточно. Жаль, что не нашлось места для друга, унёсшего раненого грифона за рассветные горизонты.

— Друг будет, но не так, как мы представляли.

— А искать грифона?

— Не надо.

— Ты знаешь, где он? — спокойно спросил Александер.

— Не знаю, но теперь уверен, что догадываюсь.

— А вы что слышали, — спросил ближнего паворимага Александер.

— «Мало». — Паворимаг полез в пролетку. Опять слез. — «Гулкие выстрелы». — Повернулся и пошел. Потом встал, развернулся. — «Удары, два».

— А что видели?

Второй паворимаг полез на бугорок с нетронутой коркой льда: «Летели двое, грифон и нечто». Шумно провалился и продолжил: «Грифон падал, как сорванный парус и пропал». Опять полез: «Нечто улетело. Туда, в поля»… И опять провалился: «Где грифон? Может, Александер знает? Ты ведь всё знаешь, но молчишь витязь?»

Паворимаг наконец развернулся и пошел прочь. За ним двинулся второй. Лапы разъезжались, проваливались, что видимо доставляло паворимагам удовольствие, они шли, словно пританцовывая.

Коста смотрел им вслед и громко спросил в никуда:

— За последнее время никаких необычных происшествий не было в округе?

Он знал, что даже события столетней давности вспоминаются в городе, как вчерашние. Паворимаги не останавливаясь, одновременно вздыбили иглы и моментально с треском собрали.

— Два года назад, — ответил Александер, также провожая паворимагов взглядом, — здесь была большая потасовка. Ходили слухи, что паворимаги остановили гвалов у Ели. Велет как-то обмолвился, что закопал восьмерых.

— Рахутустав и кто? — спросил Коста, глядя на уходивших зверей.

— Да, он. — Стивен улыбнулся, — и Пикаустав. Паксупюхен, ждёт у Ели. Та ещё компания. Не хватает старого Фери, Ферусимаго Шайфера.

— Может тогда … — Коста обернулся к Стивену.

— Нет, Хеле не будет спрашивать, не потому что не захочет помочь, а потому, что знает Рахутустава хорошо. Коста, а откуда ты знаешь о Рахутуставе?

— Опыт… Они сами будут искать «нечто»? Если да, то интересно как? — Коста вопросительно посмотрел на кобылку. Та ответила удивленным взглядом синих глаз. Глаза у ней были большие, и чего там только не отразилось.

— Не знаю, — ответил Александер за всех. — Найдут его раньше или грифон выздоровеет и вылетит, то мы вообще ничего не узнаем. Велет их не остановит. А где Стивен?

Стивен стоял на краю Обрыва и говорил с паворимагами, один забрался на нижнюю ветвь Ели. Другие сидели рядом. Коста смотрел на следы-проломы в корке льда и подумал, что стрелявший не захотел ломать наст. Стивен возвращался и забавлялся, как мальчишка. «Наверно играет в ледокол», — с симпатией подумал Коста.

— Раху говорит, что «нечто» было похоже на топ-зегель с «Инсоленции», — рассказал Стивен, вернувшись.

— А что это? — спросил Коста.

— Верхний парус, сделан из части крыла дракона наврапа… похож на веер.

— Понятно…

— А мне — нет. Вот, кстати, два пыжа. Паксу подобрала под Елью, вон она, кругленькая, самая пестрая, лапой машет. Она добрая. Стивен протянул Косте ладонь. Коста взял то, что протягивал Стивен, к его удовольствию понюхал и сказал, — интересное оружие… Скажи, Александер, когда грифон поднимает крылья вверх вертикально?

— Не знаю. Стивен большой специалист по грифонам, — без выражения ответил Александер.

Стивен весело рассмеялся, — грифоны большие специалисты по Стивену. Вверх? Понимаю. Когда висят на одном месте… Нет, тогда машут коротко. Перед тем, как сложить крылья и упасть стрелой вниз. Им нравится, когда там чешут.

«Надо идти за догадкой дальше. Как за пером в сказке. — Коста улыбнулся. — За пером грифона… Пером грифона? Интересным образом здесь подсказывают. Хъ. То, что повредило Андерсу, мало повредило грифону. Стреляли из одного оружия, но стрелявший не всё знал о свойствах этих пуль. Не всё знал о грифоне», — подумал Коста и спросил:

— Кто и что знает об этих пулях?

— Матти рассказал. Они всегда попадают в цель; если ими не попадешь в кого-то, то они… возвращаются. Те самые пули, которые получил Сметливый Охотник, обменяв на них вместо черного зайца черную кошку в мешке, на перекрестке. В полнолуние. Конечно же в пятницу… Недалеко от Каэнглумской границы…

— Очень интересный человек, этот «нечто». — сказал Коста.

— Паворимаги и ратмусы могут покалечить, если это человек. Если гвал, будут драться насмерть, — заметил Стивен. — Но зачем гвалу оружие?

8

Бай Борис пришед в Каэнглум, устроил свою лавку в самом небойком месте, приговаривая, что ему на свое хватит, а кому нужно и так придут. На самом деле, чтобы не слишком себя утруждать. Но как получалось нередко, что бы ни делал Борис для себя, все уходило людям, сердце, которое он по природной невозмутимости не чувствовал, стучало правильно. Оказалось, что отбою от посетителей не было, хуторяне делали большой крюк, обязательно заезжая в город через эту часть. То ли уют, устроенный Борисом, привлекал проезжающих, уж очень по-домашнему было благоустроено, то ли, как говорили, лучшее кофе. Лучше чем у Сольво и у Шайтрукса. Он и сам не знал почему, но притворялся, что знает, напуская значительный загадочный вид. Где Борис покупал кофе, никто не знал… сам же он пил кофе у Сольво, покидая лавку на пол дня. Или уходил «по делам», чтобы не слишком уставать от посетителей; оставлял ценники, инструкции по разогреву приготовленных с утра блюд и памятки о свежести продуктов; бродил по городу, заложив руки за спину. О чем он думал тогда, не знал никто. Лавка, казалось, работала сама по-себе. И без Бориса находили то, что нужно. Нужное всегда оказывалось на полке прямо перед посетителем. Будь то необходимые травы или спички, смазка для сапог на рыбьем жиру или особая борисова ракия. На дворе, под навесом у кузни стояли ящики, в которых можно было найти любую мелочь, которой именно в данный момент и не хватало. Иногда прибегали мальчишки за какой-нибудь нужной проволочкой или винтом нужного размера, и всё всегда находилось.

Заходили даже из рассыльной конторы господина Клауса Нагеля, а у того по каэнглумской легенде всегда было всё, что нужно на все хозяйственные случаи. «У Клауса действительно есть всё, что нужно, но это он находит у меня в лавке», — подтрунивал бай Борис. Клаус парировал: — «Может быть, не спорю. Но именно это у меня всегда находит точное применение». И они долго рассуждали за, допустим, кружкой кофе, об открытии и изобретении, принятии и присвоении….

Советник магистрата Калоян зашел к Борису в обеденный перерыв. Борис что-то варил на кухне. По запаху — варенье из бирюзового ландыша с какими-то травами.

На прилавке лежал пакет с ярлычком «Капштадские коптильни». Судя по величине в пакете было упаковано несколько коробок с салакой. «Куда ему столько?»

— А, Калоянче! Здравствуй. Садись здесь, у стойки.

У стойки было место для тех, с кем Борис говорит, обслуживая посетителей. А они пошли один за другим. Борис успевал торговать (так он называл свои указания, где что брать), кормить посетителей, следить за варевом на кухне и говорить с Калояном. Они обсудили последние новости о том, что «Темерарис» вернулся, «Фидуцей» встал на стапель для замены потрепанных полужестких парусов, а «Инсоленция» ушла к Далёким Островам со школьниками из Старой гимназии на годовую экскурсию. О том, о сем и…

— Ты слышал что случилось вчера утром у Ели?

— Что-то такое было.

— Да, стреляли в Андерса с Дальних Хуторов и в грифона — рысь. Оба ранены.

— Надо же? Как же узнали, что грифона ранили, если его не нашли? А как себя чувствует Андерс?

— Андерс в Лазарете, не может прийти в себя. А грифон? По следам догадались. Грифон пропал. «Он все знает! А я сказал только, что в них стреляли».

— Как интересно… Хочешь попробовать свежее? Пенки с варенья только снял.

— Спасибо, очень вкусно, что ты кладешь ещё?

— Сушеные ягоды свирчовины… и всякие травы.

— Слушай, Борис. Ты знаешь, почему нравишься Злате?

— Брось, Калоянче, разговор напрасный…

— Потому что ты все и всюду успеваешь и в курсе всех событий.

— Калоян, мне не хочется утруждать своими совершенствами твою прекрасную Злату.

— И за твое простодушие. А я вот возьму и передам ей, что ты назвал её прекрасной. Кто подвезет меня в магистрат?

Калоян ехал в тележке фонарщика Снайге и думал, что варенье из свежих ягод бирюзового ландыша (Откуда? Вырастить его дома Борис так и не смог. А вчера и сегодня Борис был в городе) с травами более чем лакомство, это прекрасное наружное средство для заживление ран грифонов. А пакет с рыбой?… Мдааа, Косте я не скажу, сам догадается, главное, что я знаю…

Калоян третий год пытался пристроить за Бориса свою троюродную младшую сестру. Та смиренно ждала. Ей очень нравился Борис… Ему же нравилось, что заходя в лавку, Злата никогда не оставляет сувениров, записок и цветов. Но Борис всегда искал, не оставила ли она чего-нибудь. Злата укрывала под платом золотые волосы и крыла белым лаком золотые ногти. Золотые, как если бы золото было прозрачным», — вспоминал Борис.

9

Калоян был прав, Косте не надо было говорить…

— Борис, ты видел грифона.

— Как ты догадался?

— Хъ. Хорошего болгарина всегда много… Борис, Борис. Ты был весь в овражьей грязи, да ещё с ландышами, да ещё с еловыми ветками.

— Откуда ты?.. Ах да, попался времени в оборот, вчера видел меня позавчерашнего. А я видел твою спину, когда поднимал шторы. Надеюсь, ты не думаешь, что я там стрелял?

Когда Бориса уличали в чем-то, он по-детски терялся, но никогда не оправдывался и сразу возвращал торжественное выражение на лицо.

— Нет, конечно. Но надо знать, что с грифоном. Все-таки нам необходима полная картина.

— Он ничего не скажет. Даже отказывался от помощи. Но я настоял. Терпеть не может повязок. Согласился только тогда, когда я с себя снял и разорвал новую рубаху. Это его утешило. Где он? Как я могу сказать? Но не у Велета. Велет ничего не знает. Конечно, узнает и найдет. Скоро. И ты узнаешь. Но не от меня.

— Скажи хоть, как он ранен?

— У нас называется подмышкой. У грифона не знаю. Пулю он вытащил клювом. Большая свинцовая лепешка, разорванная. Часть пули. Он её зачем-то спрятал. Часть где-то в поле, наверно. Ему повезло. Кости у него легкие, но как сталь. Тот, кто стрелял, не знал этого. Думал подбить как птицу. Грифон не только птица. Да, Коста, птица! Говорил, что когда летел от хутора Антса, видел сороку. Память у них прекрасная и долгая, но начинают вспоминать с ближних событий. Конечно, только тех, о которых можно не молчать.

— И?

— Он смеялся, разумеется по-грифоньи, над тем, как сорока чуть не сбилась с лёту от восторга, увидев переплет книги. Яркий, блестящий, украшенный металлом и камнями. Сорока чуть не упала с воздуха! Забавно.

— Переплет?

— Да. «Мы летели с переплетом», — сказал он.

— А сорока дворцовая или из магистрата?

— Не ясно. Я слышал выстрелы и видел как слетал грифон, слетал криво, будто шатаясь в воздухе, я пошел за ним…

— Больше ничего?

— Нет, я подумал — браконьеры из вновь прибывших. Но потом решил, что вряд ли они.

— Никого в воздухе больше не заметил?

— Нет, я уже не глядел вверх… Но кроме грифона, в Овраг никто не слетал… Ты это хочешь знать?

— Как ты догадался?

— Никто и ничего не слетали.

10

…Коста внимательно посмотрел на Александера, потом перевел взгляд на мозаики и спросил:

— Как ты сам догадываешься об всем?

— Не знаю, — привычно ответил Александер, — вероятно, у меня есть то, что вы называете чутьем.

— Но у тебя это не от опыта.

— Да. Вероятно чутье другого порядка.

— Врожденное ощущение Каэнглума…

— А ты как?

— Здесь нормальные человеческие отношения и всё необычное я воспринимаю как реалист.

— Странно.

— Я реалист и принимаю чудо, как реальность. Но не считаю за чудо то, что можно объяснить рационально. Но может быть в этом ошибаюсь.

— Ты бесстрашен, ты не боишься иного.

— Чудо вещь самостоятельная, как ты определил, Стивен, и не дается в собственность.

— Как… как грифон, — засмеялся Стивен.

— Да. Чудо разрушает наше кое-как слепленное своё, оттого мы оправдываем страх потери, объясняя чудо рационально. Чудо не перестает быть чудом и в таком виде, и мы его отторгаем. Нормальность отношений многих настораживает, но я трезвый реалист, и мне приходиться принимать это. Например, Бориса подвезти мог только Иво, а Иво не сказал об этом. Почему? Он совершенно уверен в том, что Борис не мог этого сделать. Он прокурор сам себе, но не прокурор Борису, а если бы был уверен, что тот стрелял, все равно бы не выдал «Не мое дело судить и наказывать». Каждый здесь самостоятелен, состоятелен и сам себе судья, но не другому. В конечном счете, это и помогает больше всего.

— Наверно молчанием? — задумчиво спросил Стивен.

— Невмешательством, — ответил Коста.

— А почему ты догадался, что Борис как-то к этому причастен? — спросил Александер.

— А Калоян?

— Советник Калоян, комиссар знал? — Стивен надел очки, мельком взглянул на Косту и тут же снял.

— А как же. Хъ. Он приходил к Борису, как обычно сватать за него свою сестру, а заодно и выяснить, причастен Борис или нет. И выяснил. Он не мог не выяснить, кто что знает. Он на то и комиссар магистрата. И на месте побывал первым. А не сказал? Как можно сказать на будущего родственника? Тем более зная, что Борис не виноват. Главное, Калоян теперь знает то, что ему нужно было знать. Быть в курсе. Здесь легко. Здесь всё естественно.

Итак, я не догадался, а увидел. Никто, кроме Иво, не ехал оттуда в такую рань. Борис испачкался в глине на Беличьем Ручье. В том месте ручей падает водопадом в овраг. Хъ. Глина — вечная спутница следопыта. Там он выбирался, и там его подобрал Иво. По времени подходит. Оно мне и показало. Наверно так бывает, когда выбрал правильное направление. Борис о этом догадался, он чуток.

Увидел грязные сапоги. Борис никогда не ходит в грязных сапогах, даже когда работает в грязи. Значит ехал в непонятном настроении, не заботясь о своем виде, а он аккуратен.

— Но почему он не доехал до лазарета?

— Иво высадил его у лавки, не хотел впутывать, а Борис не хотел усложнять ситуацию. Иво старше, а Борис послушлив. Кто-то заменил Бориса в телеге у раненого, и я думаю, фонарщик Снайге, фонари не были погашены вовремя. Вспомнил сам, без подсказок.

— А Калоян? Он нашел шерсть и перья в темноте!

— Вы плохо знаете Калояна, так как мало видите его днем. А ночью вы спите чаще всего. Он ночной человек. Ночь и Калоян — друзья.

Александер и Стивен переглянулись. Стивен опять одел очки и глянул на Косту. Коста закурил и продолжил,

— Прекрасные здесь люди, они говорят: — «Пусть себе разбираются, а мы делаем свое дело». Я бы тоже не говорил вам. Простите. Чтобы Стивен не включил свое агрессивное воображение. Теперь ясно, грифон в Овраге. Жив и здоров. Велет, медведь и прочие ни при чем. В Овраге никого. Значит «нечто» слетел с Ели в поле. Никто не видел больше того, что мы сами знаем. Борис ни при чем…

Александер помолчав, подтвердил:

— По природе у грифона нет совести, но естественное чувство долга осталось. Придет время, и он расскажет все. Но когда? «Через сто лет»… Даже если Еловый Народ разберется сам. Коста, а чем же помогает реализм?

— Не играю фантазиями с приходящими догадками в салочки, — Коста посмотрел на веселого Стивена, — выбираю ответы из того, что в Каэнглуме носится в воздухе, как… как летающие корабли. Как перо, за которым нужно идти, — Коста засмеялся, — похоже на ваше чутье Каэнглума, Александер. Например. Борису грифон говорил о украшенном камнями и золотом переплете, который летел вместе с ним, и при виде которого сорока чуть не упала. Сказал не без умысла. Ему надо было сказать правду хотя бы об этом. Врать он не может. Может о чем-то умолчать. Переплеты сами по себе не летают. Мне симпатично и я принял — тот переплет был не у грифона в лапах, он был у седока; которого грифон высадил на ель. Стрелявший и был тем седоком грифона.

— Переплет… Они позовут ратмусов. Где книги, там и ратмусы, — поддержал Косту Александер.

— Не успеваю за вами. Так быстро согласились с подсказкой, — улыбнулся Косте Стивен. — Может, все-таки подождем?

— Стивен! — укорил Александер.

— Немного, — не сдавался Стивен. — Я не хочу искать книги! Тем более в камнях и золоте.

— Поиски книг занимательны, что почти закон природы, — к удивлению Стивена, пошутил Александер.

— Рутина. Тем более, если книга пропала, значит она не интересна. Особенно в камнях и золоте. За исключением Одной, но Та, сама тебя находит, и вообще в золоте не нуждается. Книги не пропадают, они изымаются. По выражению отца Никласа.

— А если пострадает кто-нибудь ещё? Ратмусы не будут обращать внимание на людей. Они пойдут по следу до конца. Люди будут им мешать, сами того не понимая, — убеждал Александер.

— А если все же гвал?

— Сомневаюсь, что он. Нет признаков. Ратмусы спокойны. Спокойны паворимаги.

Коста спросил между прочим:

— Откуда пошел обычай, делать Праздничные венки из бронзовых листьев? Лисья словно разбросаны по городу. Дори иногда приносит домой. Дети играют «в листики».

— Связано с Антсом, — ответил Александер, — в свое время он сделал древо, которое спасло город. Венки после Праздника бросают на лед — «показывают скварам». Не помню подробностей этой истории. Листья иногда вымывает весной на берег.

Книга. Александер терялся, когда ему напоминали о постоянной занозе. Теперь Овит ищет неизвестную книгу из шкафа Переплетенных Рукописей XVIII века. Полка фенологов-любителей, на которую никто не заглядывает… кроме… Нет, не может быть он! Но почему я уверен, что это связано? на той полке скромные переплеты, этот в камнях и золоте.

Они смотрели в окно. Налетел ветер. Он был виден в листьях и ветвях падуба. Неспокойное дерево представилось вселенской катастрофой. Внутри кроны, среди хлещущих ветвей, как в зеленых струях, играли сороки. Они выглядели огромными рыбами. Как они не путаются в ветвях?

— Хутор «Антса», это где? — спросил Коста.

Стивен одел очки и посмотрел сначала на Косту, потом на Александера, снял очки и сказал:

— Хутор, на котором живет Андерс.

Глава II. Опять книга

1

В тот же день вечером ратмусы, Пусти и Лору сидели на берегу Оврага спиной к полям. Издалека они выглядели, как два одинаковых пенька. Только у Лору уши были развешаны в стороны, у Пусти стояли торчком.

Рядом прыгала крупная сорока, лапы её были унизаны блестящими кольцами, чуть поодаль сидели трое паворимагов, один из которых отличался размерами и древней желтизной игл.

К ним снизу, по покрытому снегом крутому склону поднимался очень большой человек. Было странно видеть его — гигантский валун катился вверх, словно земля опрокинулась.

— Собрались заговорщики? — проговорил человек, поднявшись на край Оврага.

Никто не произнес и звука. Сорока взлетела и села ему на плечо. Потом перелетела на другое. Молча.

— Мне надо только убедиться, что ваши поиски не превратятся в подобие налета на гадрауские коптильни.

Все молчали, ратмусы старательно таращили глаза на закат, только желтый паворимаг вразвалку подошел к большому человеку и сел рядом.

— А, Фери. Старик, будь осторожен, ты сегодня молчишь откровенней, чем в обычные дни.

Желтый паворимаг приподнялся, заглянул на дно Оврага, потом опять присел.

— Так, — проговорил большой человек, — не хотите — как хотите. Теперь, если никуда не спешите, пойдемте-ка поужинаем. Большой лохматый приглашает. И меня в вашем числе.

Тут сорока оживилась, — я первой найду угощение! И встречу вас на праздничном пути радостных открытий!

Все пришло в порядок, большой человек спускался вниз, за ним катились паворимаги, сбоку обгоняя друг друга скакали ратмусы.

Велет-то помнил, как два года назад одной зимней ночью в самом начале каньона Расколотой Ели произошла большая драка. Четыре паворимага схватились с девятью гвалами….

…Ночь была светлая, морозная, звезд было видимо-невидимо, казалось их больше неба. Луна светила ярко и весь каньон до самого дна хорошо просматривался настолько, насколько мог просматриваться светлой лунной ночью. Ближе к морю, склоны становились круче. Лес редел, деревья здесь были древнее и выше. У Расколотой Ели Турий поток превратился в неширокую темную реку, вдоль которой мчались девять серебристых теней с золотыми глазами. Эти звери напоминали поджарых медведей с причудливой окраской. От темно-красной спины полосы спускались по желтым бокам и рассыпались пятнами и на ногах заканчивались красноватыми чулками. Крупные головы на толстых шеях и широкая грудь. Короткие морды, золотые глаза. Звери были бы красивы, если бы не кривой оскал и огонь мучительного голода в глазах.

Стая остановилась. Впереди шумел незамерзший порог, слева и справа поднимались стеной скалы. Звери обогнули небольшой гребень и попали в ложбину, заваленную обломками скал и поросшую кустарником глога. Лунный свет обесцвечивал и сглаживал формы. Гвалы встали в ряд. Никто из них не выделялся ростом и размерами. Высотой в холке они доходили высокому человеку до груди.

Путь им преградили паворимаги во главе со старым Ферусимаго Шайфера. Их было всего четверо, они заняли проходы между камней.

— Поворачивайте, — глухо сказал Рахутустав, который вышел вперед всех.

— Слабо мяукнул. Рыбкой не докормили? — прошипел один гвал.

— Поворачивайте, дальше дороги нет. Для вас, — мягко пропела Паксупюхен.

— Пугаешь нас, колючий поросенок? Смотри, осыпешься, как ёлка после праздника, если не уступишь дорогу.

— Есть выбор, — сказал Фери, — либо мы начинаем, либо уходим и уступаем вас ратмусам.

— Как страшно! Можно испугаться. Маловато вас иглобрюхих, не хватит булавок насаживать тех дворняг для коллекции.

— Не подавишься булавками, Тот?

— Наизнанку выверну, дрянь еловая.

И началось.

— Двое на одного, спереди и сзади! — глухо просипел один гвал, но его не послушали.

Первый, припав к земле, бросился вперед, попал между двух павримагов и упал на бок утыканный множеством игл. Рахутустав мелкими шагами побежал-побежал, сбоку кинулся зверь, но с камня прыгнул Пикаустав, перевернулся в прыжке и ударил гвала хвостом. Рахутустав, проскочил и сцепился с гвалами, избив хвостом сразу двух, неосторожно пропустивших паворимага между собой. Раху сел, он был озадачен поведением чудовищ. Два других гвала воспользовались замешательством врага, и решили прорваться, не вступая в драку, но наткнулись на огромного Ферусимаго. Старый паворимаг дрался, как обычный зверь когтями и резцами, проскочить мимо него не было никакой возможности — Фери был как стог, только вместо соломы торчали страшные иглы. Трём гвалам пришлось встать гуськом, на них налетели Паксу и Пика. Через несколько мгновений двое упали. Паворимаги отступили и растерянно переглядывались, впервые гвалы нападали так неразумно. Паксупюхен прошептала: «Ужасная гвалья хитрость, у меня от испуга иглы повыпадают!»

Последний из гвалов припал к земле, вытянулся в струну: «Как я рад Фери! Старик, ты мне и нужен». Фери боком, как огромный котенок, прыгая на всех лапах, подскочил к гвалу, но Тот сделал неожиданный бросок, изумивший паворимага. Гвал перевернулся в воздухе и упал на спину под передние лапы старика. Фери поднялся на задние, гвал, провернувшись, цапнул Фери за брюхо и бросился прочь. Фери успел хлестнуть его хвостом вдогонку…

…Гвал бежал до тех пор, пока не влетел в щель под Беличьим Водопадом, потом бежал по пещерам, пока не достиг ледников ляги. Там он упал и заснул.

Фери сел на задние лапы рассмотреть рану. Вокруг собрались остальные. Пикаустав сказал:

— Тот привел с собой щенков.

— Тоту надо было пройти одному, — шепнула Паксупюхен.

— Он всех обманул, — сокрушался Раху. — И попадет к ляге.

Фери встряхнул снопом игл:

— Если ляга не съест, Тот замерзнет.

Но Тот не замерз. И ляга его не съел. Вмерзший в лед дракон не почувствовал гвала, как не почувствовал и странного человека, гуляющего по пещерам. Каньон заканчивался не устьем у моря, а сужаясь — пещерами, одна из которых выходила отверстием выше берега. Через почти правильную арку выхода вылетал водопад, над ним были построены Летние сады Нового дворца Вышгорода. Эта пещера соединялась ходами с улицами подземного Каэнглума. По ним и проник в гроты ляги любознательный.

У свода, похожего на пасть дракона, на замерзшем потоке, похожем на драконов язык, человек нашел полумертвого зверя странной окраски и породы. Человек жуя золотую зубочистку, рассматривал найденного. «Как полагается в сказках? Спасу чудесное животное, оно будет мне предано?», — подумал человек, оттаскивая гвала со льда; осторожно вынимал иглы, одну за другой. Гвал чуть приоткрыл глаза и осматривался. Он разглядел пасть замерзшего ляги. Человека с золотой щепкой в зубах, стоящего на языке дракона. Почувствовал боль.

— Ну вот, всё вынул. Полегчало?

— Этот яд действует на меня укрепляюще. Жжёт невыносимо в начале.

— Надеюсь, лекарь не переборщил с дозой?

— Не успел.

Гвал осторожно встал. Человек отошел в сторону.

— Не бойся, я благодарен, — сказал гвал, лизнув своё отражение на льду.

— Тогда я пошел.

— Если тебе нужна помощь, я буду рядом.

— Как в сказке. Спасибо, помощь я приму. Но ты не знаешь в чем.

— Мне все равно. Благодарность не разбирает. Сказка впереди.

— Тогда для начала мне надо выйти отсюда. Хорошо бы где нибудь в городе, поближе к центру, где народу побольше.

— Хорошо. Люди меня не жалуют, придется переодеться. На это не стоит смотреть.

— Ты честен.

— Мне все равно.

— Я в пол-глаза. Мне нравятся чудеса.

— Ничего чудесного нет.

…Золотые глаза погасли, морда поникла, мех на холке и по хребту распушился, поднялся темным облаком. То что оставалось от зверя подбиралось и втягивалось в темноту, само облако распускалось на пряди, они свивались в линии, растягивались в тени…

— Впечатляет, — удивился человек происшедшей перемене, — никогда раньше не видел такого изящного «переодевания». Немного тебе завидую. Живешь вероятно долго?

— Разочарую. Повторяю, ничего чудесного, иногда противно.

— А здесь, — человек дотронулся до лба, — что-то меняется?

Не морду — подобие лица исказила боль.

2

Александер остался в кабинете, Коста пошел домой. А Стивен решил прогуляться по городу. Тем временем ратмусы продолжали свою охоту. В день происшествия Лору увязался за Александером; сбежав от Овит, узнал о нападении на грифона. Потом прибежал к Оврагу, где перенюхался с Пусти и в первую же ночь они вдвоем вернулись в город со стороны Голхи. Когда они поняли, что ищут неизвестно что, опять прибежали к Оврагу, послушать паворимагов. Поужинав с Велетом и медведем, распросив сороку, узнали о некоем сверкающем переплете и поскакали в город.

План башни Паксарг напоминал руки сцепленные в борцовский замок-крюк, таким образом на площади сходились две стены, со стороны района Омега и улицы Линнея. Между стенами располагался известный трактир и рассыльная контора Клауса Нагеля. Вечером трактире было много народа, горожане отдыхали после дневных забот и хождения по магазинам шумой улицы Паксарг, приходили преподаватели университета и студенты, которым не надоело общение в аудиториях… Здесь на узком тротуаре, под аркой ворот, Стивен перехватил одного ратмуса. Тот напрыгался по столам, заглядывая в лица отдыхающих, и теперь с видом потерянной собаки, осторожно обнюхивал прохожих. Попадал под ноги, огрызался, портил брюки и обрывал сумки. Ткнувшись носом в щиколотку Стивена, ратмус не поднимая головы, утробно заурчал. Задрав морду, уставился в увеличенные очками глаза. Сел и по-собачьи склонил голову на бок. Стивен отошел к стене, чтобы не мешать прохожим. Мало ли чем продолжится встреча с ратмусом.

— Лору, это не я. Это вековая пыль с книжных полок дворцовой библиотеки, — проговорил Стивен, быстро достал из кармана и развернул белоснежный платок. — Найди того, от кого пахнет поплотнее. Так, чтобы нос заложило. Только не зови Пусти рвать сразу. Может быть, ты удивишься так же, как и сейчас.