Бесплатный фрагмент - Дух воина

Юрий Юрьев


Дух воина
роман

Все герои, события и географические названия выдуманы. Любые совпадения являются случайными.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Ревущий перегретым двигателем и гремящий в тишине заката ящиками с боеприпасами «Урал» летел по пыльной каменистой дороге Афганистана. Казалось, не будет конца этому пути. Тяжёлые облака нависли над самой землёй, словно придавленные сверху каким-то невидимым грузом. Они уже, казалось, были готовы разразиться проливным дождём, но вдруг как-то поредели, а вскоре и вообще растаяли. Ветер, поднявшийся в преддверии надвигающейся непогоды, резко стих, оставив, как напоминание о себе, летающую в воздухе пыль. Гвардии капитан Иван Заречный, сидя рядом с водителем, устало поглядывал сквозь серое от пыли стекло на знакомый и уже ставший привычным ландшафт чужой, неприветливой страны. Он слегка расслабил правую кисть, сжимающую приклад АК-74, и прикрыл глаза. В памяти всплыло, как несколько лет назад молодой и полный оптимистических надежд курсант Заречный сидел в кузове такого же грузовика рядом с товарищами по военному училищу. Глотая пыль, они сидели на жёстких деревянных лавочках и по дороге к учебному полигону весело подшучивали друг над другом вибрирующими от тряски голосами…

«Сколько это мы уже едем? — в который раз задавал капитан себе один и тот же вопрос. — Когда же наступит конец этому затянувшемуся путешествию? А ведь нужно непременно успеть вернуться в расположение батальона до наступления темноты». Однако сумерки неотвратимо сгущались. Минутная стрелка на командирских часах, будто увязшая в густом фруктовом киселе, словно в насмешку, лениво перетекала с одного деления на следующее. Лишь надрывное урчание двигателя да постоянное подбрасывание на ухабах автомобиля, пожирающего километр за километром, напоминали, что жизнь не стоит на месте, а неумолимо движется вперёд.

Несмотря на напряжение, в котором пребывали все участники этой поездки, Заречный не заметил, как очертания дороги начали расплываться. Он невзначай погрузился в сладкую дрёму — две предыдущие бессонные ночи дали о себе знать. Дремота плавно перешла в глубокий безмятежный сон, в котором не было места никаким опасностям. В этом царстве Морфея можно было не думать о том что будет, если он и в эту ночь не попадёт в нужное ему место.

Что вывело его из этого забытья, длившегося так долго, что организм успел достаточно хорошо отдохнуть, капитан сразу не понял. Первое, что показалось необычным, это горизонтальное положение его тела, он почему-то не сидел, а лежал с закрытыми глазами. Почему-то было очень тихо. Не было слышно ни рёва мотора «Урала», ни грохота подбрасываемых в кузове ящиков. Где он, что с ним? Только что вырвавшееся из объятий сна сознание никак не могло понять, куда он попал, и что было сном, наваждением, а что реально происходило с ним до того момента, как он уснул. Полежав ещё некоторое время, Заречный пришёл к выводу, что Афган, который был уже в далёком прошлом, ему снова приснился, и утро нового дня началось для него так же, как и множество других мирных рассветов в последние годы его жизни. Вот только в этот раз после пробуждения к привычной головной боли, обычно присутствовавшей вследствие систематического обильного употребления крепких напитков по вечерам, почему-то добавилась ещё и непонятная, неизвестно откуда возникшая, боль в рёбрах. За последние годы бывшему разведчику не раз приходилось и самому бить морду и получать по бокам от каких-нибудь обезбашенных подонков, но тогда он хотя бы помнил: где, от кого и почему. Единственным плюсом во всём том негативе, который сейчас болезненно воспринимался всем его телом, была какая-то необъяснимая лёгкость, которую обычно испытывают, находясь в воде с большим содержанием соли.

Чтобы как-то упорядочить свои мысли, Иван постарался сконцентрироваться именно на этом приятном ощущении. Затем попытался немного проанализировать то, что смог извлечь из закромов своей памяти. Через некоторое время усиленной мозговой деятельности он пришёл к выводу, что виденный им перед пробуждением сон являлся лишь смесью из живых картинок. Это были сюжеты из его «военной жизни», которым гудящий сейчас, словно переполненный улей, мозг не мог дать никакого более-менее правдоподобного объяснения. В памяти образовалась дыра, провал, который невозможно было преодолеть. Не открывая глаз, а их он всё равно вряд ли бы смог открыть из-за больших гематом, Заречный ещё раз напряг своё серое вещество. Он ещё раз попытался вспомнить, что же всё-таки произошло с ним вчера до того, как его мозг отключился от реальности.

Встречу со своими старыми сожителями по подвалу Профессором и Марией Адольфовной он вспомнил достаточно быстро и ясно. Немного труднее было вспомнить, как они вместе распили первую семисотку белой. Затем он, так как был самым молодым, как никак на целых пять лет младше Профессора, сходил за второй. Ещё немного поднапрягшись, бывший разведчик всё-таки вспомнил как вечером, изрядно захмелевший, он возвращался уже к себе в подвал. Его жилище находилось в старом заброшенном трёхэтажном доме, где до того, как вдоль стены образовалась большая вертикальная трещина, и всех жильцов в срочном порядке расселили по новым квартирам, они и жили все втроём. Вот тут-то его и встретили трое незнакомых подростков. Лиц этих, по-видимому, обкуренных малолетних бандитов он в темноте не разглядел. Впрочем, даже если бы и разглядел, то, несмотря на хорошую память на лица, вряд ли бы запомнил их в таком состоянии. Один из троицы, видимо, главный, что-то спросил, кажется, как обычно, закурить. Так как Иван никогда в жизни не курил, чем немало удивлял, а иногда и раздражал своих, теперь уже бывших, сожителей, то он, естественно, отказал малолеткам. Однако тем, как оказалось минуту спустя, нужен был только какой-либо предлог.

Начало драки, которую и дракой-то нельзя было назвать, Иван тоже кое-как вспомнил, хотя и не во всех подробностях. Был бы он трезвым, то бывшему афганцу разведчику, и в придачу разряднику по рукопашному бою, несмотря на старую травму ноги, ничего не стоило бы уложить этих ублюдков за пару секунд на землю. Но… это если бы он был трезвым. Однако после выпитых двух бутылок, практически без закуски, пусть даже и на троих, он оказался лёгкой добычей для молодых хулиганов. Иван вспомнил непрофессиональный, но довольно чувствительный удар в солнечное сплетение. Так как пресса там уже давно не было, то от боли и сбившегося дыхания он согнулся, после чего кто-то из троицы приложился ногой в лицо и опрокинул, словно куклу, на землю. С этого момента его память дала сбой, и в мозгу, словно выхваченные во время вспышки молнии, появлялись лишь отдельные, ничего не объясняющие кадры его избиения. Дальше следовал уже полный провал в памяти.

Теперь вот, как и всегда, проснувшись у себя в подвале… «Стоп, а почему у меня в подвале так светло?» — возник в голове вполне резонный вопрос. Сквозь заплывшие от ударов по лицу глаза, Иван не видел, а скорее чувствовал, что находится в довольно светлом помещении. К тому же… Ну да, и запахи, окружающие его, тоже были явно не те, что господствовали в его «опочивальне». Здесь, где он находился сейчас, не было привычного запаха плесени, смешанного с вонью старого тряпья. Не было и запаха табачного дыма, которым на всю свою толщину пропитались толстые каменные стены старинной постройки, чудом сохранившие в некоторых местах признаки былой побелки. Здесь пахло, скорее всего, больницей. Хотя в больничках, а Иван после ранения в Афгане пролежал в них не один день и даже не один месяц, пахло тоже не так. Во всех госпиталях, в которых он побывал, пахло всегда одинаково: лекарствами, дезинфекцией… одним словом больницей. Здесь же вовсе не чувствовалось навязчивого запаха хлорки, а наоборот, воздух был наполнен тонким ароматом каких-то трав. Прислушавшись, Иван уловил незнакомые звуки. Видимо, кто-то что-то готовил в соседней комнате, постукивая чем-то деревянным о посуду. Но вот звуки стихли, чуть слышно скрипнула дверь, и этот кто-то вошёл в комнату. Шаги были лёгкие и осторожные, хотя и уверенные. Бывшему разведчику нетрудно было по шагам определить походку спортсмена. Однако раскалывающийся на части мозг сейчас никак не мог связать воедино все данные, лавиной поступавшие в него от хаотично функционирующих в данный момент органов чувств.

— Очнулся, горемычный?! — услышал Иван где-то рядом сочувственный старческий голос.

Новая информация, поступившая в его испорченный ударами ног главный пульт управления, ещё больше внесла сумятицу в сознание. Тот, кто вошёл в комнату и говорил с ним, произнёс слова на каком-то, похожем на русский, языке. И хотя умом Иван осознавал, что слова незнакомые, но в то же время он прекрасно всё понимал. «Как та собака, — ухмыльнулся он про себя, — всё понимает, только сказать не может». Старик, словно прочитав его мысли, добавил:

— Ты, мил человек, покуда помолчи, я и так всё вижу и понимаю. Отдыхай, набирайся сил. Скоро отвары будут готовы, тогда начнём лечение. Может тебе водички дать?

Иван попытался ответить доброму незнакомцу, но из его пересохшего горла вырвался лишь тихий и невнятный хрип, а челюсть тут же отозвалась сильной болью. Проведя раздувшимся, будто покусанным пчёлами, языком по зубам, он констатировал отсутствие в своём и так полупустом рту ещё пары зубов. В этот момент на его губы легла мокрая тряпица, от которой шёл приятный травяной аромат, и сразу стало немного легче. Мысленно поблагодарив заботливого незнакомца, Заречный вдруг, сам не ожидая того, вновь погрузился в сон. Сколько он проспал на этот раз, определить было невозможно, однако его второе пробуждение оказалось намного приятнее, чем первое. Головная боль прошла, да и рёбра болели намного меньше. «Просто волшебник какой-то, — подумал он, — не в пример нашим докторам». Он, конечно, ничего не имел против современной медицины. Если бы не замечательные хирурги, которые проделали несколько сложнейших операций на ноге, то он вообще мог остаться с небольшой культёй и всю оставшуюся жизнь ходить на костылях. Медсёстры, которые присматривали за калекой, тоже были добрыми и отзывчивыми, особенно Тонечка из Киевского госпиталя, в котором он лежал перед тем, как его комиссовали. Однако на гражданке было всё по-другому. Здесь процветал фармакологический бизнес и без наличия на кредитной карточке, которой у него никогда не было, приличных средств, о хорошем обслуживании можно было только мечтать.

Словно почуяв, что он проснулся, в комнату вновь вошёл старик с походкой спортсмена.

— Угу, — буркнул лекарь себе под нос, бросив цепкий взгляд на своего пациента, — совсем другое дело. Ну-ка, скажи мне, мил человек, как нынче себя чувствуешь?

Осторожно, чтобы не потревожить ушибленную челюсть, Иван попытался ответить, и, как ни странно, теперь ему это удалось.

— Нормально, — тихо прошептал он и почувствовал, что и челюсть теперь болит намного меньше, и язык приобрёл свою естественную величину.

— Вот и любо, — улыбнулся старик. — Тогда поспи ещё чуток, дабы живу свою восстановить.

Иван хотел было возразить, что сколько можно спать, но на его лицо вновь легла пахучая холстина, и он, как и в прошлый раз, вновь погрузился в небытие. В этот раз сон, который снился бывшему разведчику, был не фантазией потревоженного травмой мозга и не хаосом сменяющихся цветных или чёрно-белых картинок. В этом сне он вновь, будто вернувшись на много лет назад, пережил один из самых страшных дней своей жизни, день, который перевернул всю его судьбу, вывернул жизнь наизнанку.

Заречный вновь видел себя внутри боевой машины, шедшей во главе колонны грузовиков. Горячее афганское солнце уже успело прогреть броню, и внутри этой раскалённой железной коробки казалось, что воздуха нет вообще. Местность, по которой сейчас проезжал караван, была довольно открытая и особой опасности не представляла. Он, исполняя обязанности командира разведроты, открыв люк, внимательно осматривал окрестности, подставляя загоревшее и огрубевшее за короткий промежуток времени лицо горячему степному ветерку. Пот тонкой струйкой стекал из-под шлема на лицо, но его боевой машине, идущей впереди колонны, было немного легче в том, что обжигающий лёгкие воздух был хотя бы чистым. Те же, кто двигался сзади, за время таких вот переездов глотали просто килограммы афганской пыли, поднятой колёсами и гусеницами идущих впереди машин. Горы были далеко справа, а на простирающейся впереди равнине, хотя и усеянной мелкими булыжниками и камнями, видимость была довольно хорошая. Капитан не опасался прилёта гранаты или притаившегося на вершине скалы стрелка, однако беда подстерегла совсем в другом месте.

Не успела БМП сделать очередной поворот на извилистой каменистой дороге, как раздался оглушительный взрыв замаскированного фугаса. Взрывная волна, словно кувалдой, ударила по барабанным перепонкам экипажа. Один край боевой машины подбросило. Взрыв был такой мощности что, словно у игрушечной пластмассовой машинки, легко оторвал часть корпуса бронированного БМП, а башню, будто пробку из бутылки шампанского, вытолкнул вертикально вверх. На некоторое время Заречный был оглушён. Он полностью потерял контроль над всем, что происходит вокруг. Когда же в сознании случилось краткое просветление, капитан осознал, что лежит на земле, однако тут же вновь погрузился в небытие от болевого шока. Согласно закону всемирного тяготения, подброшенная вверх несколько секунд назад башня изуродованной боевой машины приземлилась аккурат на его ногу. Яркое, беспощадно палящее солнце вдруг резко померкло. В затуманенное сознание ещё некоторое время изредка врывались беспорядочные, короткие автоматные очереди, но нестерпимая боль в ноге и шум в голове всё же заставили его отключиться полностью.

— Ваня, просыпайся, — услышал он в мрачной пелене беспамятства тихий голосок медсестры, дежурившей сегодня в госпитале, в котором он уже несколько месяцев лежал после ранения.

Он приоткрыл глаза и удивился. Вместо сестрички на него из-под кустистых белых бровей, растущих на выдающихся вперёд надбровных дугах, изучающе смотрели ясные, голубые глаза какого-то старика. Его косматые, седые волосы были растрёпаны, словно у сказочной Бабы Яги из детского мультика. На похожем на картошку носу красовалась большая родинка. Узрев, что его подопечный открыл глаза, лицо старика расплылось в улыбке.

— А где сестричка? — всё ещё находясь под впечатлением сна, спросил Заречный.

— Ишь, прыткий какой, — ещё больше просиял старик, показав наличие всех тридцати двух и явно не вставных зубов, — не успел в себя прийти, а ему уже сестричку подавай.

Наконец, окончательно проснувшись и осознав, что он не в госпитале, а в неизвестном ему месте, в котором очутился непонятно каким образом, Иван тоже попытался изобразить некое подобие улыбки. Увиденная после пробуждения картина немного сбила с толку его сознание, ещё не успевшее до конца прийти в своё нормальное состояние. Однако, несмотря на это, лицо лекаря показалось Заречному знакомым. Профессиональная память, которой он всегда мог похвастать, на этот раз молчала и не хотела выдавать нужную ему информацию. Внимательно вглядываясь в невысокого роста коренастую фигуру хозяина дома, совсем не похожую на старческую, он понимал, что, несомненно, где-то уже видел этого человека. Вот только где и при каких обстоятельствах, вспомнить никак не мог.

— Ну, чего зенки-то вылупил, аль не признал меня? — сощурил свои проницательные глазки старик.

И вновь странная речь на незнакомом наречии, которую Иван, изучавший в своей жизни только английский язык, тем не менее, прекрасно понимал.

— Мы уже встречались? — задал он в ответ свой вопрос, так как, несмотря на все усилия, не мог вспомнить, где он видел этого человека.

— Да ты не тужься, не тужься, — проворчал лекарь, — а то вновь головой маяться будешь, придёт время, всё вспомнишь. Поднимайся лучше с лежанки, трапезничать будем, а то ведь, поди, кишки уж от голода сводит?

Услышав про еду, Заречный действительно ощутил огромное чувство голода. Под ложечкой засосало так, будто он неделю ничего не ел. Живот, который, казалось, прилип к позвоночнику, словно подтверждая эту гипотезу, издал характерный протяжный звук. «Сколько же я проспал, что так проголодался», — подумал бывший разведчик, осторожно приподнимаясь на одной руке. Как ни странно, но покалеченные рёбра вовсе не болели. Осознав, что движения не причиняют боль, Иван уже более уверенно поднялся. Он уселся на край деревянной лежанки, поставив босые ноги на тёмный, деревянный, не покрытый краской пол. Однако от резкого подъёма у него закружилась голова. Ухватившись, чтобы не упасть, руками за доску, из которых была изготовлена лежанка, Заречный виновато взглянул на хозяина дома, который не сводил с него изучающего взгляда.

— Ты токмо, сынок, не поспешай, не поспешай, — ласково предупредил тот, подходя ближе к своему пациенту, — ослаб ты зело, пока исцелялся от недугов своих, тепереча аккуратнее надобно. Вот, держись-ка за меня.

Старик протянул руку, показав гостю крепкую, мозолистую ладонь.

— Какой сегодня день? — поинтересовался Иван, подсознательно стараясь оттянуть необходимость подниматься на ноги.

Он попытался восстановить в памяти последовательность произошедших с ним накануне событий. И память действительно немного уступила отдохнувшему и окрепшему мозгу и выдала, что в тот день, когда с ним произошло несчастье, была среда. Среда двадцать второго июня две тысячи пятого года. Не дождавшись ответа и проигнорировав предложенную стариком помощь, бывший разведчик попытался сам встать на ноги. Однако, несмотря на ту непривычную лёгкость, которая теперь присутствовала постоянно, его ноги, как и всё тело, были сильно ослаблены и наотрез отказались подчиняться своему хозяину. Не удержавшись, Заречный шлёпнулся пятой точкой на лежанку и больно ударился копчиком. От неожиданности он ойкнул, а на глазах непроизвольно выступили слёзы. Неудачная попытка встать самостоятельно развеселила наблюдавшего за всеми его потугами старого лекаря, но уже через несколько секунд лицо старика снова стало серьёзным, и он вновь молча протянул гостю руку. Теперь тому всё же пришлось на неё опереться. Когда его не менее широкая ладонь соприкоснулась с ладонью лекаря, Ивану показалось, что рука попала в стальные тиски. Однако, несмотря на недюжинную силу, старик держал своего пациента очень аккуратно, словно ощущал, в какой момент тому может быть больно. Теперь, имея такую надёжную опору, Заречный встал более уверенно и, поддерживаемый лекарем, медленно прошествовал в соседнюю комнату. И снова это непривычное ощущение, словно воздух во всех помещениях был намного плотнее и гуще, чем тот, к которому он привык. «Прямо как в барокамере с повышенным давлением», — мелькнуло в голове бывшего разведчика сомнительное сравнение.

За время своего непродолжительного путешествия из одной комнаты в другую, он успел окинуть взглядом жилище этого необычного человека. На вид, это было довольно крепкое каменное строение со старой, если не сказать древней и малочисленной мебелью. Впрочем, деревянную лежанку, на которой Иван проснулся, пару скамеек из того же материала да деревянный же шкаф, заполненный глиняными сосудами, на которых были начертаны непонятные значки, трудно было назвать мебелью в современном понимании.

Комната, в которую они пришли, по-видимому, была кухней, так как в ней, кроме массивного дубового стола и четырёх табуреток, стояла большая русская печь. В углу, вместо привычного глазу иконостаса, находилась полка с красивой резьбой и какими-то деревянными фигурками на ней. Усадив гостя на одну из табуреток, старик достал из печи глиняный сосуд, по форме напоминающий чугунок, и налил из него в кружку пахучий горячий напиток. Затем взял небольшую деревянную ложку, вовсе не похожую на те расписные и блестящие, что продают в подарочных ларьках. Она была простенькой безо всяких рисунков, лака и прочих изысков, привлекающих глаз современного привередливого потребителя. Лекарь зачерпнул ей из ещё одной глиняной посудины, стоящей на столе, мёду и, размешав в кружке с чаем, кивком указал на неё Ивану.

— Пей, — приказал он и пояснил, — тебе сейчас нельзя ничего более сытного, так как твоему нутру нужно вначале привыкнуть к жидкой еде, чтобы какой беды не приключилось.

«Странно, — подумал Заречный, — сколько же я всё-таки проспал, что мой желудок атрофировался до такой степени, что не сможет переварить обычную пищу? А жрать-то как хочется… аж руки трясутся». Он сделал несколько глотков сладкого и довольно приятного на вкус травяного чая. Почувствовав некоторое прояснение ума вместе с растекающимся по телу теплом, Иван вдруг осознал, что его покалеченная нога вовсе не болит. То, что он пришёл сюда при помощи хозяина дома, было не следствием старой травмы, а обычной слабостью, которая ему тоже была знакома по госпиталю. Всё это его и удивило и порадовало, но он вновь вернулся к своему вопросу.

— Отец, так какой сегодня день? — спросил он и жадно сделал ещё один большой глоток.

— Дак, осьмица нынче, — ответил лекарь, с улыбкой поглядывая на то, как его пациент пьёт целебное снадобье.

Заречный не подал виду что не понял, что такое осьмица, а потому решил уточнить по другому.

— А число какое?

— Число говоришь? — старик лукаво прищурился, видимо, почувствовав, что его собеседник не понял ответ на предыдущий вопрос. — Число нынче тридцать шестое сороковника хейлета.

«Ну вот, час от часу не легче, — подумал Иван, опустив взгляд в кружку с чаем, чтобы не показать своего смущения, и делая вид, что всецело поглощён питиём, — это ж куда я попал, и что у них за календарь Майя такой? Ладно, допустим сороковник, это месяц в сорок дней, а хейлет — это, скорее всего, его название. Вот только мне это ни о чём не говорит. Ну что ж, судя по тому, что печь топится лишь слегка, только для того чтобы приготовить пищу, то сейчас тёплое время года». Допив чай, он, продолжая сохранять невозмутимое выражение лица, попросил добавки, на что получил вежливый отказ.

— Погоди чуток, — предупредил лекарь, — пусть это питьё по кишкам пройдёт. Выпьешь чуть погодя.

Не получив добавки, Иван вновь обратился к старику, чтобы, насколько это было возможным, всё же прояснить ситуацию, и задал ещё один вопрос:

— А год-то какой сейчас?

Теперь удивился старик.

— Это чего за слово такое — год? Година что ли?

— Ну, не знаю, как там у вас, может и година… — Заречный тоже задумался на некоторое время, пытаясь сообразить, как старику объяснить понятнее, что такое год, так как значения слова година было для него весьма расплывчатым. — А календарь у вас есть?

— Коляды Дар? — переспросил хозяин дома.

— Ну, наверное, — неуверенно ответил Иван и вдруг, сообразив, продолжил, — сколько сороковников у вас в году и какой сейчас год?

— А-а-а… — улыбнувшись, протянул старик, — вона ты о чём… видать, желаешь знать какое нынче лето? Так бы сразу и сказал, а то твердишь непонятное: то год, то година… Коляды Дар, несомненно, есть. По нему-то у нас нонче шесть тысяч семьсот семьдесят третье лето от сотворения мира в Звёздном Храме.

Эта дата Заречному также ни о чём не говорила, однако теперь он, наконец, понял, что неизвестно каким образом попал в далёкое прошлое. Это ведь только во времена правления Петра Первого указом императора и было введено новое летоисчисление. Правда, как человек здравомыслящий и не верящий во всякие там чудеса, вначале Иван подумал, что это какой-то глупый розыгрыш. Вот только странная речь хозяина и его самого чудесное исцеление настойчиво доказывали, что всё происходит на самом деле.

Чтобы окончательно разобраться во всём, что сейчас наговорил старик, Заречному не помогло даже его неплохое знание истории, которую он любил. И в школе, и в суворовском училище, в которое поступил после восьмого класса, он всегда имел по этому предмету хорошие отметки. Однако ни в одном учебном заведении и ни в одном учебнике не упоминалось такое вот летоисчисление. То, что по указу Петра Первого в тысяча семисотом году в России перешли на Юлианский календарь, он помнил. Возможно, как раз до этого указа и считали года от сотворения какого-то мира в каком-то звёздном храме. Вот только насколько далеко назад от петровских времён его занесло, а главное, каким образом? Этот вопрос был пока открытым. Но тут мысли Ивана, как часто это бывало, вдруг резко перескочили на другую тему. В голове яркой вспышкой пронеслось осознание того, что при пробуждении старик назвал его по имени. Выходит, что хозяин дома, несомненно, знает его, а значит, ему всё-таки не показалось, что лицо старика было знакомым?

* * *

Внутри мрачного и всегда сырого подвального помещения сидели два человека. Это была тесная комнатушка, освещённая еле тлеющей под потолком лампочкой. Она насквозь была пропитана едким сигаретным дымом и прочими зловонными запахами, всегда присутствующими в местах обитания бомжей. Одним из присутствующих здесь людей был недавно пришедший с дежурства на автостоянке бывший военнослужащий, а нынче инвалид — Иван Петрович Заречный. Он, склонившись над приспособленным под стол деревянным ящиком, готовил нехитрый завтрак.

На импровизированном столе, накрытом старой газетой с оторванным уголком, центральное место занимала привычная бутылка водки. Рядом расположились: банка консервов с килькой в томате, булка хлеба, нарезанная крупными кругляшами, докторская колбаса, а также пучок зелёного лука, выпрошенного у торговки на местном стихийном рынке. Придя после дежурства в подвал, Заречный первым делом разбудил своего товарища по несчастью, такого же бомжа, как и он сам, Захара Фёдоровича Чеснокова. Захар Фёдорович в прошлом был каким-то профессором. Всю жизнь он преподавал то ли в какой-то консерватории, то ли в музыкальном училище, и среди местных бомжей ему дали кличку Профессор. Оставшись сначала без работы, а затем и без квартиры, Чесноков вот уже два года как поселился в подвале старинного жилого дома, где к тому времени уже жил Иван. Своим появлением Захар Фёдорович нисколько не стеснял бывшего военного, а наоборот, немного скрашивал его одиночество. Он всегда с удовольствием составлял компанию Заречному, когда тот хотел «раздавить бутылочку беленькой». Сейчас, проснувшись в своём углу на куче старого тряпья, служившего подобием кровати, Чесноков, что-то бурча себе под нос, сидел и тёр красные, заспанные глаза.

— Ну что, Профессор, проснулись? — как всегда уважительно, на «вы», обратился Заречный, доставая из пакета одноразовые стаканчики. — Тогда давайте к столу.

— Побриться бы надо, — прохрипел севшим голосом Чесноков, проведя пальцами правой руки по подбородку.

Немного прокашлявшись, он шумно потянул воздух носом и уже более внятно добавил:

— Но уж больно вкусно пахнет колбаска. Никак вам получку выдали?

Не дождавшись ответа, Захар Фёдорович вновь провёл пальцами по подбородку. Несмотря на свой нынешний статус, он до сих пор старался сохранять признаки интеллигентности и всегда поддерживал, насколько было возможно, себя и своё лицо в чистоте и порядке. Для поддержания внешнего вида у него имелись: старая, с редкой щетиной, одежная щётка, не менее старый станок со съёмными лезвиями и остаток мыла в треснутой от времени мыльнице. Благодаря всем этим нехитрым предметам, его не по росту маленький, потёртый и зашитый в нескольких местах костюм никогда не был грязным и пыльным, а припухшее по утрам от алкоголя лицо всегда было чистым и выбритым. Не спеша поднявшись со своей лежанки, Профессор взял стоявшую у стены флакушку с водой, отошёл в дальний угол и, обернувшись к Заречному, попросил:

— Иван Петрович, будьте так любезны, слейте мне, пожалуйста, — и в который раз проведя рукой по подбородку, добавил, — а побреюсь уже после трапезы.

Обращаться на вы в их небольшом окружении, состоящем из трёх человек, как-то само собой вошло в привычку, отчего местные бомжи их троицу называли не иначе как интеллигентами. Третьим участником, а точнее участницей, их небольшого коллектива или, как шутил Заречный, «ограниченного контингента», проживающим в стенах этого подвала, была Мария Адольфовна Монс. Женщина очень добрая, весьма энергичного характера, она своим присутствием всегда вносила в их компанию некоторое оживление. При её появлении двум её товарищам даже начинало казаться, что все неодушевлённые вещи и предметы в их подвале оживают и приходят в какое-то движение. Монс была здесь старше всех и приехала в Нижнереченск из Казахстана. Родившаяся в семье репатриированных немцев, в прошлом она также была преподавателем в какой-то средней школе, только не музыки, как Профессор, а истории и немецкого языка. Когда же на русскоязычное население началось давление местных националистов, ей с сожалением пришлось покинуть насиженные места. В данный момент Мария Адольфовна отсутствовала из-за того, что осталась ночевать у какой-то знакомой одинокой старушки, с которой подружилась не так давно.

Иван аккуратно полил из флакушки на руки профессору. Тот, фыркая от удовольствия, освежил лицо, вытер его большим носовым платком и, улыбнувшись во весь беззубый рот, сказал:

— Ну-с, теперь можно и колбаски откушать.

Чесноков подошёл к своему висевшему на стене костюму и смахнул ладонью с рукава какую-то невидимую пылинку. Сейчас одевать его он не стал, а натянул на худое тело старый свитер, в котором обычно и ходил в подвале. Закончив свои дела, Профессор уселся возле импровизированного стола. Заречный расположился на противоположном конце и уже взял нож, чтобы открыть банку с килькой, как где-то наверху, у входа в подвал, раздался сварливый женский голос.

— Машка, ты кого это ещё к себе потащила? Тебе чего, двух мужиков мало, так ты третьего решила завести?

— Светлана Владимировна, ну что вы такое говорите? — послышался в ответ мягкий, слегка обиженный голос Монс. — Как вам только не стыдно?

— Мне стыдно? Ха! Это ещё неизвестно, кому должно быть стыдно!

Мария Адольфовна, видимо, не стала больше пререкаться с ворчливой жительницей их дома, так как дверь в подвал тут же распахнулась, и на пороге появилась невысокая, суховатая старушка в своём неизменном в любое время года, видавшим виды синем плаще. Вслед за ней показался какой-то вовсе незнакомый, крепенький старичок, которого Монс почти втащила в помещение за руку. Улыбнувшись доброй улыбкой своим знакомым, она торжественно объявила:

— Познакомьтесь, это Миша, он немой.

На присутствующих из-под густых бровей молча смотрел бородатый старик. Его лицо было всё испачкано грязью, а на растрёпанных в разные стороны длинных волосах виднелись прилипшие нити паутины. Несмотря на тёплую погоду, стоявшую сейчас на дворе, одет он был в какой-то старый длинный пиджак замысловатого покроя и в когда-то бывшие светлыми льняные шаровары. Обуви же на этом странном старике не было вообще. С его появлением и без того тяжёлый воздух подвала наполнился ещё и запахом канализации. Если бы местная публика не была привыкшей к такого рода запахам, то амбре, исходящее от гостя, вполне могло бы подпортить их аппетит.

— Если он немой, то как вы узнали его имя? — здраво рассудил Заречный, изучающе осматривая пришельца.

— Так это я сама ему имя придумала, — ещё шире улыбнулась Монс, — надо же мне к нему как-то обращаться.

— Логично, — согласился Иван. — И как, ваш знакомый отзывается на это имя?

— А какая разница, — махнула рукой Мария Адольфовна и продолжила свой рассказ. — Вы представляете, я его совсем недалеко от нас в канализационной яме обнаружила. Видать в потёмках туда свалился, сердешный. Когда он оттуда выбрался такой грязный и несчастный, то мне так его жалко стало… Вот я и решила привести его к нам. Голодный, наверное? У нас там найдётся чем его покормить?

Монс участливо взглянула на пострадавшего, после чего перевела взгляд на своих товарищей.

— Ну что ж, раз такое дело… — произнёс Профессор, который уже сгорал от желания приступить к завтраку.

Он сглотнул слюну и, указывая гостю на свободное место у импровизированного стола, добавил:

— Раз так, то, конечно, поделимся. Как говорится, чего Бог послал. Присаживайтесь к нам за стол и откушайте с нами.

— А я, ведь, тоже не с пустыми руками, — улыбнулась Мария Адольфовна и извлекла из сумки небольшой пакет с пирожками.

— Вот, — гордо сказала она, — домашние с капустой. Подруга угостила.

— Это же просто шикарно, — радостно воскликнул Профессор, откупоривая бутылку водки, — Иван Петрович, доставайте тогда ещё пару стаканчиков.

— Есть достать стаканчики, — по-солдатски ответил Заречный, и на столе появилась ещё пара одноразовых пластиковых изделий, которые использовались уже далеко не первый раз.

Все, кроме «Миши», выпили и молча, в отличие от заведённого ежедневного обычая обмениваться за завтраком и ужином новостями, принялись за еду. Старик, отрицательно махнув головой на предложенный ему стаканчик с водкой, устремил свой взор на открытый спичечный коробок, в котором лежала соль. Он, словно изучая невиданную до сих пор вещь, всматривался в содержимое коробка, после чего протянул руку и набрал оттуда хорошую щепотку белого кристаллического вещества. Поднеся соль к носу, «Миша» принюхался и, видимо, удовлетворившись результатом, высыпал всё в рот. На его лице появилась гримаса удовлетворения. Все присутствующие вопросительно переглянулись, но Заречный уже налил по второй, и всё внимание хозяев подвала вновь переключилось на еду. Пока старожилы закусывали принесёнными Монс пирожками, странный старик, недолго думая, взял спичечный коробок и без зазрения совести высыпал всё его содержимое себе в рот.

— Ты это чего делаешь? — начал было возмущаться Профессор, но Мария Адольфовна одёрнула его.

— Захар Фёдорович, тебе чего, соли для нашего товарища жалко?

Всегда добродушный Профессор, разгорячённый сейчас алкоголем, хотел было сказать что-то колкое, но ограничился небольшой репликой.

— Такие товарищи в сорок первом мою лошадь съели, — буркнул он, переиначив знакомую поговорку.

На этом инцидент исчерпался. Пришелец кроме соли больше ничего есть не стал, а остальные, за исключением Заречного, быстро справившись с едой и «приговорив» бутылку белой, задымили сигаретами. Новенькому, видимо, тоже, как и Ивану, не нравился запах дыма, так как он, едва до него доплыло табачное облачко, зашёлся продолжительным кашлем и промычал что-то невразумительное. Однако этот своеобразный протест пришельца был преспокойно проигнорирован курильщиками, как когда-то были отвергнуты все протесты Заречного.

Выкурив по традиционной сигарете, жильцы подвала занялись своими повседневными делами. Иван, после суточного дежурства на автостоянке, куда его по знакомству устроил бывший одноклассник и тоже афганец, лёг в свой угол спать. Профессор пошёл на обход закреплённой за ним территории, на предмет поиска пустых бутылок, цветного металла, макулатуры и всего того, с чего можно было бы получить хоть какую-то копейку. В его «хозяйство» входили также и мусорные баки, куда иногда состоятельные жильцы выбрасывали как довольно приличные вещи, так и вполне пригодную, по его мнению, пищевую продукцию. Мария Адольфовна, прихватив с собой «Мишу», также отправилась к месту своей «работы». Её место находилось возле одной из автобусных остановок. Там она быстро из живой и неугомонной женщины вмиг перевоплощалась в немощную старушку. Заняв свой пост, купленный когда-то у местных криминальных структур, а теперь еженедельно оплачиваемый в виде взносов их неизменному участковому, Монс просила милостыню. Получалось у неё это довольно неплохо, так как она от природы обладала великолепными артистическими способностями. Теперь же её талант щедро оплачивался доверчивыми и сердобольными жителями их небольшого городка.

Вечером, когда все вновь собрались на ужин, Монс пришла одна. Сокрушённо вздыхая, она сказала, что выйдя со двора, её спутник, ничего не объясняя, покинул её и направился куда-то в сторону центра города. Больше она его не видела и ничего о нём не слышала, впрочем, как и все остальные обитатели подвала тоже.

* * *

— Так вы Михаил?! И это вы приходили тогда с Марией Адольфовной в наш подвал? — воскликнул Иван, довольный, что память всё-таки его не подвела, несмотря на её заметные ухудшения в последнее время.

— Ну, слава Богам, признал, — улыбнулся в усы старик, — токмо не Михаилом меня кличут, а Велимудром. Так-то! А сейчас, на-ка выпей ещё чайку, да пойдём с тобой в баньку попаримся.

Опустошив ещё одну чашку чая, Заречный, уже без помощи хозяина дома, последовал за ним на улицу. Ему было весьма приятно не чувствовать столько лет мучавшей его и вдруг чудесным образом прошедшей боли в травмированной ноге. Приятно и немного непривычно было на неё опираться, не ощущая при этом никакого дискомфорта. Также непривычно было ходить босым по деревянному полу дома, а затем и по нагретой за день земле во дворе. Последнее время он не всегда имел на ногах носки, но вот со своими старенькими кроссовками не расставался даже ночью. Снимать обувь в грязном сыром подвале, где проживала их компания, было бы просто странно. Выйдя во двор, Иван огляделся вокруг. Вплотную к избе примыкали, образуя букву «П», ещё несколько кирпичных построек так, что внутри образовывалось закрытое с трёх сторон пространство. С четвёртой стороны двор был загорожен высоким деревянным забором с воротами. Одна из построек, видимо, служила сараем или конюшней, так как оттуда было слышно похрапывание лошади. Ещё одной — была баня, в ряд с которой была поставлена небольшая пристройка, назначение которой, как и некоторых других, пока было непонятно.

Всю эту заимку, как на скорую руку окрестил поселение Заречный, окружал густой сосновый лес, сразу поразивший пришельца из другого времени своими гигантскими деревьями. За несколькими рядами привычных современному человеку сосен возвышались настоящие исполины — гигантской высоты деревья, которые своими стволами, казалось, упирались в самое небо. Уставшее за день и уходящее нынче на покой солнце, причудливо раскрасило верхушки этих деревьев в яркие, красно-оранжевые цвета. От этого казалось, что весь лес вспыхнул невероятным сказочным и совершенно безвредным для всего живого огнём, который беззвучными потоками спускался сверху вниз. Подул лёгкий, тёплый ветерок, и по тому, как свободно заколыхалась одежда на теле, Иван сообразил, что она стала словно на несколько размеров шире.

Раздевшись в бане и осмотрев своё некогда крепкое, мускулистое тело, он убедился в своей догадке о том, что это, конечно, не одежда увеличилась в размере, а это он за время сна изрядно похудел. Некогда мускулистые руки свисали, словно тонкие виноградные лозы, а живот действительно прилип к пояснице. По привычке тронув себя за нагрудный крестик, Заречный с удивлением обнаружил, что того на верёвочке нет. «Странно, — подумал он, — верёвка целая, а серебряного крестика, прибывшего с ним ещё из Афгана, почему-то нет. Может старик срезал, когда меня лечил? Так чего не снять было вместе с верёвкой?» Немного опечаленный таким обстоятельством, Иван, с подозрением поглядывая на хозяина дома, подошёл к деревянной кадке, стоящей в предбаннике, которая до краёв была наполнена чистой водой. В едва вздрогнувшем отражении он увидел лицо пожилого мужчины. Его лоб был испещрён глубокими морщинами, которые, словно печатями, закрепили на лице следы нелёгкой жизни, а его широкий волевой подбородок покрылся многодневной щетиной. На голове этого мужика, грустно взирающего из-под широких бровей большими серыми глазами, во все стороны топорщились отросшие и слипшиеся от пота русые волосы. Благодаря их природному цвету, пучки ранней седины не так сильно бросались в глаза. «И до чего я дошёл, а мне ведь всего сорок четыре», — пронеслась в голове скорбная мысль.

Чтобы избавиться от тяжёлых дум, Иван решительно шагнул в раскалённое и дышащее, словно дракон, жаром отделение бани.

Приятная процедура парения с похлопыванием по телу дубовым веничком да попиванием всё того же чая с мёдом придала исхудавшему телу новых сил и желания жить и творить. Бросая короткие взгляды на старика, он отметил, что тот, несмотря на свой преклонный возраст, выглядит гораздо лучше, чем он.

— Велимудр, а как вас по батюшке? — вытираясь большим льняным полотенцем, спросил Иван.

— Отца Ярославом звали, да токмо лишнее это. Зови меня просто по имени да перестань мне выкать, чай не к ворогу обращаешься.

Мужчины вышли в предбанник, и Заречный поморщился, представив, что на чистое, дышащее энергией тело сейчас придётся одевать грязную, пропахшую подвалом и потом одежду. Однако старик и это предусмотрел. Он достал с полки чистую, светлую рубаху и шаровары, протянул их своему гостю и сказал:

— Одень покуда это, а свою одёжу завтра выстираешь.

Кинув перед Иваном пару новеньких лаптей, он тоже обулся и повернулся к выходу.

— Спасибо! — поблагодарил Иван, примеряя на себе обновки.

Одежда, если бы не худоба, пришлась бы в самый раз, ну разве что рукава были чуть короче, а вот лапти были точно великоваты. Велимудр взглянул на гостя и, кивнув себе головой, словно с чем-то соглашаясь, коротко сказал:

— Любо!

Одевшись, мужчины вышли на улицу. Солнышко уже давно село, и в окутавшей землю непроглядной черноте ночи всё, что находилось вокруг: и постройки, и окружающий их лес, казалось каким-то мрачным и нереальным. Луны видно не было, а звёзды, белым сахаром рассыпанные по всему небу, не давали никакого света, так что Заречному пришлось идти чуть ли не вплотную к Велимудру, чтобы не потерять того из виду.

— А теперь спать, — скомандовал старик, когда они вошли в дом.

В помещении, при их появлении, вспыхнул непонятной конструкции светильник. Он совсем не был похож ни на керосиновую, ни на масляную лампы и тем более на свечу. Да и каким образом он зажёгся, было непонятно, так как хозяин не воспользовался ни спичками, ни чем-либо ещё.

— А как…? — Заречный хотел было спросить о неизвестном виде энергии у Велимудра, но услышал уже из другой комнаты его голос.

— Ложись спать, утро вечера мудренее.

Лишь только бывший разведчик добрёл до своей лежанки, как светильник тут же погас.

— Спокойной ночи! — кинул Иван в темноту, но ответа не последовало, как и каких-либо других звуков, свидетельствующих о наличии в доме хоть какого-нибудь живого существа.

Не услышав ответа, он, насколько это было возможно, поудобней улёгся на своей жёсткой лежанке и закрыл глаза. Однако заснуть теперь так просто не получилось — как обычно, в голову полезли разные мысли. Прежде всего вновь начали одолевать размышления о том, куда и как он попал. Для того, чтобы как-то идентифицировать нынешнюю реальность, у него было слишком мало данных. Помучавшись некоторое время этими мыслями, Иван переключился на воспоминания о своей жизни в последние годы. Вспоминал Профессора и Марию Адольфовну, про серые, похожие друг на друга дни, проходящие в пьяном угаре и не приносящие в его жизнь ничего нового. Воспоминания о своём недалёком прошлом навеяли непонятную тоску, и ему вдруг стало стыдно за такое вот своё существование. Последним, что промелькнуло в его голове перед тем, как он всё же уснул, была мысль, что у него не только ничего не болело, но он также не испытывал никакой тяги к алкоголю, а ведь к этому делу у организма уже давно как сформировалась устойчивая зависимость.

Глава 2

Ночь для Заречного пролетела, словно одно мгновение, впрочем, в последнее время с ним это случалось довольно часто. Но вот, утро было на редкость приятным, в отличие от множества предыдущих. Кроме уже почти привычной необъяснимой лёгкости, у него не болела голова, не болела перенёсшая множество операций нога, которая частенько давала о себе знать перед изменением погоды. Да и общее самочувствие было такое же, как в той песне: «Проснись и пой…”. Вот и Ивану этим утром хотелось вскочить, петь, сотворить что-нибудь невероятное… Единственное, что у него осталось, и чему он сохранил верность и сегодня, так это одна его привычка. Она заключалась в том, что проснувшись утром, бывший разведчик не стал открывать глаз, а прислушался ко всем звукам, которые улавливали его уши. Первое, что он услышал, это назойливое жужжание мух в комнате. «Времена меняются, — мысленно ухмыльнулся Заречный, — а мухи, по-видимому, существовали всегда». Вот в многоголосье лесных птиц вмешалось глухое фырканье лошади хозяина дома, доносившееся откуда-то издалека. Напрягая слух, Иван попытался уловить звуки присутствия Велимудра, но сколько бы он не старался, так ничего и не услышал. Всё это время бывший разведчик никаким образом не подавал признаков того, что он уже давно бодрствует. Эта вот привычка в былые времена не раз удивляла его подчинённых. В то время, когда все думали, что капитан ещё крепко спит, его ум и органы чувств уже работали в штатном режиме. Посапывая и не совершая никаких телодвижений, точно во сне, он своим поведением мог запросто ввести в заблуждение любого, даже самого внимательного наблюдателя. Любого, но только не хозяина этого жилища.

— Ну, чего нежишься, ако красна девица? — услышал он знакомый голос из соседней комнаты. — Коль проснулся так вставай, завтракать пора.

«Что же это за старичок такой, — подумал Заречный, — ничего от него не скроешь и не утаишь. Вот такого бы нам тогда в Афгане в разведроту, цены бы ему не было». Он резво, словно сбросив лет двадцать со своих плеч, вскочил со своей лежанки. Не найдя возле кровати своих привычных стареньких кроссовок, Иван вспомнил, что старик наделил ему новые лапти, которые и лежали рядом. Он неуклюже надел их и прошёл в соседнюю комнату. Здесь, несмотря на то, что солнышко ещё не выглянуло из-за верхушек исполинских деревьев, растущих вокруг, было гораздо светлее, так как окно располагалось с восточной стороны.

— Доброе утро! — поздоровался Заречный и многозначительно посмотрел на стол в надежде обнаружить чего-нибудь более плотного, чем вчерашний чай.

Однако вновь кроме двух чашек и посудины с мёдом, ничего не обнаружил. Старик перехватил этот короткий разочарованный взгляд и, улыбнувшись краешками губ, пояснил:

— Нонче ещё чайку с мёдом выпьешь, а уж в обед можно будет и репки пареной откушать.

— Так сколько же всё-таки я проспал? — не удержался от вопроса Иван, присаживаясь за стол.

— Дак, почитай, весь сороковник-то и проспал, — вновь улыбнулся старик.

— Со-рок дне-й? — удивлённо протянул Заречный, — и я до сих пор не умер от голода?

— А с чего это ты помрёшь, мил человек? — невозмутимо, словно речь шла о чём-то вполне естественном, ответил хозяин, разливая по чашкам напиток, — чай не дрова ж колол, а знай, спал себе. Сколько твоему естеству во сне нужно-то? Самую малость и нужно. Токмо глянь нынче, как здоровье-то поправил! Любо!

— Да, любо, — согласился Иван, вновь ощутив прилив сил и шумно вдохнув аромат трав, исходящий из чашки, сделал большой глоток.

Однако на этот раз напиток оказался малоприятный. Лишь только это варево оказалось во рту, как тело вдруг инстинктивно напряглось, глаза чуть было не выскочили из своих орбит, а к горлу подступил навязчивый комок. Взгляд Заречного хаотично заметался по комнате, отыскивая место, куда бы можно было извергнуть содержимое рта — напиток оказался очень горьким и противным.

— Не смей сплёвывать, — прикрикнул наставник, заметив его движения. — Глотай, глотай, да медком заешь. Надобно это всё выпить.

Иван усилием воли всё же заставил себя проглотить то, что было во рту, и тут же заел двумя ложками сладкого пахучего мёда. Словно прося о пощаде, он грустно взглянул на лекаря в надежде ограничиться одним глотком, но тот был непреклонен.

— Надобно выпить всё! — твёрдо скомандовал он и кивнул головой на чашку с зельем. — Чай, когда дома всякую мерзость пил, так не кривился.

Иван был согласен со стариком, тот ведь присутствовал один раз на их завтраке и видел, как они лихо употребляли свою привычную «горькую». Пришлось взять себя в руки. Он подождал немного, настраиваясь на очередную порцию, а затем, сделав пару глубоких вдохов-выдохов, залпом выпил содержимое чашки. Вновь заев приготовленной ложкой мёда, бывший разведчик облегчённо вздохнул.

— Вот и любо! — похвалил старик.

Он взял пустую посуду и, подойдя к печке, налил ему ещё одну порцию.

— Вы же сказали, что одну чашку!? — не на шутку возмутился Заречный.

Однако он тут же умолк, почувствовав приятное тепло, которое, словно просачиваясь через стенки желудка, начало быстро распространяться по всему телу. Это было новое ощущение, которое бывший разведчик ещё не испытывал ни разу в жизни. Тепло, струясь незримыми потоками, сантиметр за сантиметром заполняло тело, пока не дошло до поверхности кожи, наконец, превратившись в горячий пот.

Пышущий жаром, Иван ощутил ещё больший прилив сил, какого у него не было, наверное, с самой юности. Голова его стала необычайно лёгкой, а сознание невероятно ясным. Заречного вновь охватило желание петь и творить. Старик заметил изменения в состоянии своего пациента, но, не подавая виду, ответил на его возмущённую реплику:

— Во-первых, я же говорил тебе, не выкай, а во-вторых, это другой настой, не горький. Пей!

На этот раз напиток, действительно, оказался довольно приятным на вкус и, по-видимому, обладал каким-то стабилизирующим эффектом. Теперь внутреннее тепло стало не таким ярким, а превратилось, скорее, в ощущения силы и здоровья внутри. Теперь, растягивая удовольствие и не спеша делая по маленькому глотку чая, Иван решил, наконец, выяснить, где же он всё-таки находится и как сюда попал.

— Велимудр, скажи, а как страна называется, в которой ты живёшь?

— У нас не страна, а Империя, именуется Великой Тартарией! — с гордостью произнёс лекарь, — а правит империей Великий Хан Хубилай.

— Вона куда меня занесло! — воскликнул Заречный, — так это чего, у вас сейчас монголо-татарское иго?

— Ваня, — лицо старика стало серьёзным, — ты же с виду разумный человек, а такую нелепицу сказываешь, что прямо ни в какие ворота… Чему тебя только учили? Мы не монголы, а моголы, а татар здесь и в помине никогда не было. Ты, вот, иго говоришь? Так я тебе скажу, что братья наши чингисиды все земли, которые ранее Скифские были, от нашествия крестоносцев защищают уж сколько лет. Кабы Великий Хан Батый своим походом не проучил этих бусурман католических, кои на наши земли свои рты ненасытные уж сколько лет разевают, вот тогда бы и наступило то самое иго. Эх, — вздохнул Велимудр, — благо я загодя до твоего появления побывал в вашем мире и маленько разобрался, что за дурь вам в головы вкладывают, начиная с пелёнок и кончая вашими этими ститутами.

— Институтами, — аккуратно, чтобы не обидеть старика, поправил Иван.

— Вот, я и говорю, ститутами. Понахватались чужеземных слов, а свою грамоту и свои исконные слова вовсе позабыли, — недовольно проворчал хозяин дома, не обратив никакого внимания на замечание своего гостя.

Заречный смутился, так как старик вновь был прав. Сколько всего ненужного, а порой и мерзкого, пришло к нам в Россию за последние десятилетия из так называемого «просвещённого» Запада. Он, как офицер и патриот, которым себя считал, всегда был против насаждения всякой иноземщины, начиная с вывесок на магазинах и заканчивая западными реформами в образовании.

— Да ты не печалься, не твоя ведь вина, что такое чаромутие сотворили прихвостни и слуги господ закордонных. Они свою машну-то деньгами набивают, а того и не ведают, что всё это для того деется, дабы отрезать потомков народа Великого от языка истотного, языка образного. Дабы не могли потомки славян разобраться в родословной своей да словом могучим благие дела творить, благотворно влияя на весь окружающий их мир. Я ведь, покуда в вашем мире гостил, много всякого разного лиха у вас повидал да услыхал. А вы это самое лихо-то нынче за благо почитаете.

— Велимудр, — ухватился за слова хозяина Иван и решил задать вопрос более для него насущный, — а каким образом ты-то попал к нам? Как я здесь очутился?

Старик, всё ещё находясь под впечатлением своих слов, серьёзно взглянул на собеседника, однако уже через несколько секунд Ивану показалось, что он как-то смутился.

— Дак, незадача вышла… Надобно мне было у Хана нашего побывать, да в тот момент, когда я заклинание-то творил, мне, как на зло, комар на щеку-то и сел. Я-то эту мелочь завсегда не трогаю, а тут, словно бес дёрнул, взял и прихлопнул невзначай комаху: зело поглощён был чародейством своим. А когда тварь земную невинную жизни лишил, пространство-то и искривилось… Вот и открыл не по своей воле проход не к Хану, а в ваш мир… Вы, поди, даже не ведаете, как смерть даже такого маленького существа на окружающее пространство-то влияет? Я уж не говорю про большую живность, кою вы в угоду своему чреву ежедневно тысячами убиваете.

Заречный, как человек, родившийся в семье коммунистов и проживший значительную часть своей сознательной жизни в атеистическом обществе, даже не обратил внимание на слова лекаря о каком-то там заклинании и о таком кардинальном изменении пространства после убийства комара; сколько он этих кровососов за свою жизнь перебил, и не сосчитать… Не было в его картине мира заложено и таких понятий, как магия и эзотерика. С детства привыкший верить лишь тому, что можно было пощупать своими руками, он понимал: всё, что сейчас с ним происходит, это не сон и не полёт фантазии, а весьма достоверная реальность. А раз так, то всему этому должны быть вполне объяснимые с научной точки зрения причины.

— Постой, — осенила бывшего разведчика догадка, — а не в канализационный канал ли проход этот открылся, в котором Мария Адольфовна тебя тогда подобрала.

— Туда, — вздохнул лекарь, — в яму тесную и зловонную.

Старик поморщился, видимо, вспоминая свои приключения в будущем времени и, чтобы нейтрализовать это видение, отпил из своей чашки того самого горького напитка, который Иван пил за первым заходом. Теперь пришла очередь скривиться Заречному, при воспоминании о вкусе этого зелья. Он внимательно следил за тем, как отреагирует на питьё сам его изготовитель, но тот спокойно проглотил содержимое чашки, будто выпил не горечь непереносимую, а чистой воды из колодца, и даже мёдом не закусил.

— Теперь по-ня-тно… — протянул Иван, не дождавшись ожидаемой реакции от старика.

Он опустил взгляд на стол и задумался.

— Ну, а как я сюда попал? Я смогу снова вернуться назад? — осторожно, словно боясь получить отрицательный ответ, спросил Заречный.

— Ты-то? Дак, и ты, видать, в ту же яму у себя свалился, почитай в то самое время, когда переход-то открылся. Как ты туда попал, этого уж я не ведаю, это тебе лучше меня знать надобно, а по поводу возвращения, так чего же нет. Вернёшься назад, знамо дело, токмо тогда, как проход этот в полнолуние откроется, то бишь, через тринадцать дней значит. Ну, а покуда погости ещё, наберись сил. Чай у вас в городе такого воздуха да такой баньки-то не сыщешь?

— Это да, воздух у вас здесь не в пример нашему, даже густой какой-то, — согласился Иван.

Старик лишь молча кивнул головой и, вставая с табуретки, сказал:

— Ну, Ваня, вижу, что силушка у тебя появилась, давай-ка пойдём во двор, поработаем маленько, а те вопросы, что у тебя в голове созрели, позжее задашь, когда время обеда подойдёт.

У самых дверей Велимудр остановился и, обернувшись, добавил:

— Ты вещички-то свои прихвати, мы сперва на озеро сходим, прополощешь их в водице чистой, дабы свеженькие на себя одеть.

Заречный вернулся к лежанке, возле которой на полу лежали его джинсы и футболка. Нижнего белья он давно уже не носил. Впрочем, и в этом мире, судя по тому во что одевался в бане старик, этих вещей тоже не было. Подойдя к хозяину дома, ожидающему у дверей, Иван осторожно поинтересовался:

— Велимудр, скажи, а я сюда так вот босой и попал?

Он кивком указал на свои ноги, на которые сейчас были одеты новые лапти. Проанализировав, всё, что узнал сегодня утром, Иван понял, что те малолетки, которые его били, видимо, и сбросили окровавленное и недвижимое тело в канализационный люк. Возможно, они подумали, что убили человека, и, испугавшись, решили скрыть следы своего преступления. Вот только в то, что они позарились на его старые, растоптанные кроссовки, он поверить не мог. Старик, который уже было взялся за ручку двери, чтобы выйти из дома, вновь остановился и, обернувшись, улыбнулся.

— Сюда-то ты босой попал, так как обувка твоя, видать, не из натурального сырья-то изготовлена была. Через переход токмо природные вещи проникнуть могут, остальное сюда не попадёт. Вот шаровары твои натуральные, да и рубашка нательная тожеть из хлопка. Верёвочка вон, — лекарь указал на шею Ивана, — и та из природного сырья, а остальное, видать, из чего-то чужеродного у тебя было сделано.

— А крестик? — вспомнил Заречный про ещё одну пропажу, услышав разговор о верёвочке на шее. — Крестик же из серебра был, он-то куда делся?

— Всё, что подверглось изменениям на уровне мельчайших частиц, тожеть в проходе остаётся. Твоё серебро коль и чистое было, без примесей всяких, да токмо для придания ему формы крестика его ведь расплавить требовалось.

— А всё то, что через переход не прошло, оно куда девается? — продолжал допытываться Иван.

— Куда ж оно денется-то? Знамо дело, там же и осталось, в том месте, откуда пришёл, то бишь, в яме вашей вонючей и лежит.

— Ну, слава Богу! — вздохнул с облегчением Заречный. — Думаю, что туда вряд ли кто-нибудь просто так полезет, а значит, когда вернусь, то смогу и обуться, и крестик повесить на место. А то представляю, как буду выглядеть в своём времени в этих лаптях.

Бывший разведчик с улыбкой взглянул на свои ступни и пошевелил пальцами. Старик молча ухмыльнулся, но ничего не ответил на реплику по поводу лаптей. Вновь поворачиваясь к выходу, он негромко произнёс:

— И вот ещё что. Ты, Ваня, когда выйдешь, не пугайся-то. Там во дворе сейчас охранник гуляет, я тебя с ним познакомлю, и он тебя не тронет.

Заречный мысленно улыбнулся таким словам. Уж кому, кому, а ему-то, с его способностью справиться за раз хоть с тремя дюжими охранниками, одного бояться и вовсе было нечего. Тем более волшебное зелье придало ему столько сил, что, казалось, он сейчас гору своротить может. Однако его пыл немного поубавился, когда он увидел того самого охранника. Лишь только они с хозяином дома вышли на порог, как на них, оскалив длинные белые клыки, ринулась огромная живая бурая гора, которая на самом деле оказалась большущим медведем. Иван сам был не маленького роста — чуток не дорос до двух метров, но это чудовище было в полтора раза выше его. Медведь зарычал, излучая всей своей сущностью потоки неимоверной силы, а его маленькие глазки блеснули огоньками ярости. Заречный инстинктивно сделал шаг назад в дом, но старик спокойно подошёл к своему питомцу и тихонько что-то шепнул тому на ухо. Что уж он ему сказал, было неизвестно, но только медведь в следующее мгновение из взъерошенного, злобного монстра вдруг превратился в ручного ласкового мишку. Он, словно стыдясь за своё недостойное поведение, склонил перед стариком голову и потёрся мордой о его бедро.

— Ну, вот и любо! — добродушно произнёс вслух Велимудр и, обернувшись к гостю, с улыбкой добавил, — ну, что замер-то у порога, пойдём, не тронет он тебя.

Иван, с опаской поглядывая на медведя, быстрым шагом направился к выходу со двора. Несмотря на заверения хозяина, он не был полностью уверен в том, что у зверя хватит разума не нападать на незнакомца, поэтому расслабился лишь тогда, когда старик, выйдя вслед за ним, прикрыл створку ворот.

— Что, страшно? — с хитринкой в глазах спросил Велимудр.

— Да уж, охранник славный у тебя, ничего не скажешь, — ответил Заречный, пропуская старика вперёд и направляясь вслед за ним по едва заметной тропинке вглубь леса.

— Надёжный! — согласился Велимудр. — Пришлось, вот, пригласить косолапого после того, как этот незаконный проход образовался. Мало ли кому вздумается в эту вашу канализацию в полнолуние заглянуть. Я ведь за всем не услежу, так пущай он и присмотрит.

— А почему я его вчера вечером не видел, когда мы в баню ходили? — поинтересовался Иван?

— Дак, он же зверь не подневольный. Гулял в лесу. Когда сегодня ночью вернулся, я его обратно во двор и пустил.

— А если проход откроется, а он гулять уйдёт?

— Не-е-е-т, — заверил старик, — он ведает время своего дежурства. Три дня полнолунных будет сидеть, как полагается, во дворе. В эти дни, если его даже не покормить, так он и в этом случае своего поста никогда не оставит.

— Послушай, Велимудр, — Заречный, наконец, улучил подходящий момент, чтобы получить ответ на интересующий его вопрос, — вот у нас проход в канализацию открывается, а в каком месте он в вашем мире выходит?

Путники уже вошли в непривычно тёмный и из-за этого кажущийся каким-то волшебным лес. Еле заметная, а порой и вовсе пропадающая из виду тропинка, как и все лесные дороги, была довольно извилистой. Она огибала стороной густые, непроходимые заросли кустарника, большие муравьиные кучи и поваленные ветром сухие деревья. Иван, бодро и легко шагая за своим проводником, из-за своего высокого роста еле успевал уклоняться от нависавших над тропой размашистых, сосновых ветвей, которые юркий старичок, казалось, и не замечал. Тот, казалось, проходил прямо сквозь них, вовсе не совершая каких-либо дополнительных телодвижений. К тому же, Велимудр время от времени, будто умышленно проверяя реакцию своего гостя, как бы по необходимости отклонял в сторону растущую на пути ветку, а когда тот приближался, резко её отпускал. В первый раз Заречный чуть было не получил по лицу оплеуху упругой, молодой хвойной лапой. Отпущенная стариком, подпружиненная ветка почти впритирку просвистела у его лица. В этот раз только отменная реакция бывшего разведчика и бывшего спортсмена не позволила произойти этой неприятной встрече. После этого случая, приведя свой ум и тело в режим повышенной готовности, Иван уже с лёгкостью избегал таких вот подвохов своего хитрого проводника. Велимудр долго молчал, неустанно шагая вперёд, но потом всё же ответил на заданный ему вопрос.

— Проход этот прямиком в мой ледник и открывается, — признался он.

Теперь Заречный понял назначение ещё одной постройки во дворе. Оказывается, это был вход в погреб, который обычно в конце зимы заполняли льдом, после чего там можно было всё лето хранить скоропортящиеся продукты.

— А что, были уже прецеденты? Попадал к тебе кто-нибудь из нашего мира? — поинтересовался он.

— Опять ты эти словечки бусурманские — «пренценденты»… — передразнил его Велимудр, — Нет, слава Богам, из людей никто не попадал. Крыса как-то забежала из вашей этой… из вашего мира, в общем, да только от этих тварей у меня ледник заговорённый. Со двора никто из племени ихнего туда не залезет. Ну а этой, коль попала, деваться некуда было, вот и сгинула бедолага, не зная, куда от заклятия укрыться. А из людей нет… не было никого, токмо, сам понимаешь, всяко может случиться, и лучше не рисковать.

— Так почему ты не можешь от людей свой погреб заговорить, чтобы медведя к охране не привлекать, — пошутил Иван, как обычно, не поверив в какой-то там заговор и заклятие.

— От людей нельзя, — серьёзно ответил Велимудр, — попади кто под это заклятие, да случись ещё, если невзначай, помрёт, горя потом не оберёшься. Тяжёлая это карма — убийство человека.

Лекарь на мгновение остановился, оглянулся на своего спутника, взглянул на него своим проницательным взглядом и, словно что-то надумав, добавил:

— Однако ты, Ваня, по своей варне воин, а стало быть, тебе эти тонкости знать не надобно.

Старик вновь повернулся к спутнику спиной и продолжил путь.

«Ясно дело „не надобно“. Буду я ещё голову всякой мистикой забивать», — подумал Заречный, пускаясь вслед за лекарем, а вслух сказал:

— Ну а если, к примеру, человек сюда попадёт, что с ним будет?

На этот раз он намекал на то, что будет с попаданцем, если он в лапы косолапому охраннику угодит.

— Дак, что с ним может быть-то? Ничего с ним не будет. Косолапый его просто никуда не пустит, ежели, конечно, тот никакой угрозы ни для него, ни для нас представлять не будет. Охранник, он ведь только с виду такой злой, а в душе он добрый, непотребного зла никому не причинит. Мне его мои братья из Беловодья, страны, что на Запад да к Северу ближе располагается, подарили. Эту страну так некоторые и называют — Бьярмаланд, страна медведей значит. Я его не стал в неволе держать — в лес выпустил. А уж когда понадобился, то пригласил вот на службу. За это он, как и полагается служивому, получает питание. Он ведь, между прочим, косолапый этот, в прошлой жизни богатырём был, тоже к варне воинов принадлежал. Знамо дело, накармовал, как же иначе-то, теперь вот отрабатывает своё, дабы в следующей жизни, стало быть, вновь человеком родиться.

Как и полагается закоренелому атеисту, Заречный вновь пропустил мимо ушей сказки про карму и про прошлую жизнь медведя. «У каждого есть свои причуды, не лишён их и Велимудр», — думал он, уловив лишь то, что медведь никого не задерёт насмерть. В голове между тем кружилось ещё множество вопросов, и он хотел как можно скорее получить на них ответы.

— Скажи Велимудр, — вновь обратился Иван к старику, — а как тебе удалось вылечить мою ногу? Мне врачи сказали, что я теперь всю жизнь на неё хромать буду.

— Словечко-то придумали — «врачи», — хмыкнул старик, не оборачиваясь, — от слова врать что ли? Врут, поди, много лекари ваши? Как удалось вылечить, я тебе объяснить покуда не смогу. Не болит, ну и Слава Богам.

— А почему меня после того, как я проспался, на алкоголь не тянет, будто и не пил никогда в жизни. Ты что, меня закодировал? — задал Заречный очередной вопрос, разочаровавшись, что не получил ответ на предыдущий.

— Не тянет, потому что вся отрава из тебя с потом вышла, нутро очистилось от гадости, которой было заполнено… А чистому нутру-то зачем требовать то, что его вновь травить будет. Ну и кое-каких сущностей из тебя изгнал, дабы не искушали твой разум.

— Напрасный труд, — вздохнул Иван. — Ух ты!

Отвлёкшись на разговор, он в очередной раз чуть было не пропустил коварный удар, резко отпущенной проводником ветки. Просвистевшая иголками в нескольких миллиметрах от лица, сосновая лапа осталась позади, и Заречный, бросив на проводника очередной укоризненный взгляд, всё же закончил то, что хотел сказать:

— Всё равно ведь вернусь и опять от такой жизни пить начну.

— Это вряд ли, — хитро улыбнулся старик, обернувшись назад, — ты теперь видеть будешь причину тяги к этой вашей отраве.

— Это как же?

— Вернёшься домой, узнаешь, — вновь ушёл от ответа Велимудр, — здесь я тебе этого объяснить не смогу.

— Слушай, — рассердился Заречный, — почему ты ничего мне не рассказываешь? Чего у тебя не спросишь, ты ничего объяснить не можешь. Ну, хотя бы то, каким образом я тебя понимаю, ты можешь пояснить? Я ведь слышу, что ты говоришь на каком-то старинном наречии, но понимаю всё как нужно, словно у меня переводчик в голове.

— А вот здесь ты в самую точку попал!

Старик резко остановился, и Иван чуть было не налетел на него с разгона. Велимудр развернулся и вновь пристально посмотрел в глаза своему гостю из будущего, словно пытаясь что-то в них прочесть.

— Так и есть, — закончил он свою мысль, — я тебе в голову духа-толмача подселил, вот он-то тебе и растолковывает всё как надобно.

— Тьфу ты, — раздосадовано сплюнул Заречный, — я его серьёзно спрашиваю, а он мне опять сказки про духов рассказывает. Да не верю я во всех этих духов, леших, домовых и прочую нечисть.

— Покуда, — спокойно ответил Велимудр, не обращая внимания на возмущённый тон собеседника.

— Чего, покуда? — не понял Иван.

— Покуда не веришь, говорю, — раздался голос за спиной.

Заречный резко обернулся назад. Там с довольной физиономией стоял ещё один Велимудр. Тогда Иван посмотрел вперёд и, не обнаружив там никого, вновь развернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь старик исчез совсем. Покрутив головой в разные стороны, Заречный прислушался к лесу, чтобы постараться уловить звук шагов лекаря, но кроме звонкой переклички местных пернатых обитателей ничего не услышал.

— Ну чего там головой крутишь, аки волчок какой? — послышалось где-то впереди. — Долго я тебя ещё ждать-то буду?

Метрах в десяти из-за густых зарослей кустов выглянула голова Велимудра.

— Ваня, я тебе говорю! — вновь крикнул старик, привлекая к себе внимание.

Заречный быстрым шагом направился к своему проводнику, и когда между ними оставалось несколько шагов, тот развернулся к нему спиной и, как ни в чём не бывало, продолжил путь.

— Только не нужно уверять меня, что это какая-то там магия, — кинул в спину старику Иван. — Я не пацан деревенский и знаком с разными видами гипноза. Так что, если ты думаешь, что удивил меня, то глубоко ошибаешься.

— Ну-ну, — негромко пробурчал Велимудр, продолжая шагать в известном только ему направлении.

Ещё минут через десять пути Заречный не выдержал и спросил:

— Долго ещё идти? Разве нельзя было постирать дома в какой-нибудь бочке, например?

Не дождавшись быстрого ответа, он, начиная сердиться, задал ещё один вопрос:

— Это ты всегда так далеко ходишь, чтобы постирать одежду?

— Ежели надобно, то хожу, — буркнул в ответ проводник, не сбавляя темпа и, как и прежде, время от времени стараясь стегнуть своего попутчика отведённой в сторону и затем отпущенной веткой. — Не переживай, скоро будем на месте.

Иван окинул взглядом окрестности, но не обнаружил никаких признаков того, что скоро этот лес, наконец, закончится.

— А вот, ты сможешь объяснить, почему я в этом вашем мире чувствую какую-то лёгкость? И воздух будто не такой, как у нас, а, как я уже говорил, будто гуще он, что ли?

— Увы, — уже не оборачиваясь и продолжая движение, ответил Велимудр, — этого я тебе тоже объяснить не могу. И не потому, что не хочу, а от того, что и сам не знаю.

— Это как же?! — неподдельно удивился бывший разведчик. — Чтобы ты и не знал?

— Да вот так! Что-то, видать, на нашей Мидгард-Земле произошло в промежутке от наших времён до вашего времени. Токмо я, пребывая у вас, ни в одной книге из ваших библиотек не встретил даже упоминания об этом событии. Сдаётся мне, что кто-то изрядно потрудился, абы выморать из документов, а там и из памяти людской, что-то весьма важное.

Старик замолчал, а лесная чаща вдруг резко расступилась, открыв взору путников неописуемо красивую картину. Перед ними появилась широкая поляна, а за ней большое озеро с прозрачной, как слеза, водой. В одних местах чистые озёрные воды омывали высокие, скалистые холмы, в других плавно переходили в пёстрые, зелёные луга, за которыми вновь, куда не кинь взгляд, раскинулись леса и сопки. Если до сих пор, пробираясь сквозь густые заросли, трудно было оценить высоту растущих в этой местности деревьев, то теперь, выйдя на прибрежную, каменистую равнину и взглянув вдаль, можно было увидеть, что исполинские растения в некоторых местах упирались чуть ли не в самые облака. Иван остановился, заворожённый красотой местности. Старик, пройдя ещё несколько шагов, тоже притормозил. Он обернулся на спутника и, глядя на его восхищённое лицо, с усмешкой спросил:

— Так как, Ваня, стоило сюда идти, али нет?

— Стоило, стоило, — смягчившись от увиденного зрелища, ответил Заречный.

— То-то же, — улыбнулся Велимудр, — ну, пошли к озеру, покажу, где удобнее постираться будет.

Прошагав ещё с десяток метров, они подошли к берегу. Солнце уже поднялось довольно высоко. В искрящейся от солнечного света и прогретой горячими лучами воде, у самого берега плескался косяк какой-то мелкой рыбёшки. В одном месте, в каменистом дне было сделано углубление размером с небольшое корыто, из которого можно было ведром зачерпнуть воды или, как предложил старик, постирать вещи.

— А что это за озеро? — спросил Иван, не мешкая приступив к стирке.

— Катайское, — коротко ответил Велимудр, тоже, видимо, в который уже раз наслаждаясь красотами местной природы.

С географией у капитана в отставке Заречного тоже всё было в порядке, но это название ему ни о чём не говорило. «Видимо, сейчас, то есть в моём времени, оно называется по-другому», — подумал он, интенсивно работая руками. Без современных химических средств или хотя бы щётки тщательно отстирать одежду было нереально. «Зато отмоется от пыли да и потом вонять не будет, — продолжал размышлять Иван. — Наверно я действительно сильно потел, когда находился в лечебном сне, вон какое амбре от футболки идёт, да задубела, будто картон». Выстирав свои джинсы и футболку и разложив вещи на горячих камнях для сушки, Заречный взглянул на своего проводника. Тот, скрестив ноги и полуприкрыв глаза, неподвижно сидел неподалёку. «Медитирует», — предположил бывший разведчик и, чтобы не мешать старику «посещать неведомые миры», пока вещи будут сохнуть, решил искупаться. Он быстро освободился от своей лёгкой одежды и вошёл по щиколотку в воду.

— Будь осторожен, — послышался сзади голос Велимудра.

Иван резко остановился. В голове сразу промелькнула мысль об опасных неведомых чудовищах, живущих в эти допотопные времена в озере. Обернувшись назад, он вопросительно посмотрел на старика, а тот, не меняя позы и не открывая глаз, продолжил:

— Действие снадобья очень обманчиво, и никому не ведомо, когда закончится его сила.

Заречный улыбнулся и, хмыкнув в ответ на такое предупреждение, смело зашагал в глубину, шумно рассекая ногами водную гладь. Непуганая в этих краях рыбёшка не уплыла далеко, а только, поблескивая на солнце чешуёй, расплылась чуть в стороны, пропуская незваного гостя. «Вот где рыбалка! — мелькнула в голове Ивана мысль, — и удочки не надо, руками можно ловить». Сам он не был заядлым рыбаком, но понимал все преимущества такого количества рыбы. Сделав ещё несколько шагов вперёд, Заречный почувствовал, что вода стала заметно холоднее, а ещё через пару метров дно начало резко уходить в глубину. Тогда он оттолкнулся ногами, а его руки интенсивно заработали, загребая воду. Не рискнув заплывать в холодной воде слишком далеко, бывший разведчик поплыл вдоль берега метрах в десяти от него. Получая забытые за много лет наслаждения, он проплыл немного вперёд, после чего развернулся и двинулся в обратном направлении. Однако с его телом начало происходить что-то непонятное. То ли, вода была непривычно холодной, то ли его ослабленный организм дал сбой, но только ни с того ни с сего он вдруг начал резко терять силы. И это было только начало, так как через несколько секунд свело его травмированную ногу, да так, что пошевелить ею он практически не мог.

Ещё будучи в армии, Иван научился в любой ситуации никогда не паниковать, как бы не было трудно. С давних пор он твёрдо усвоил главное правило: паника — это верный путь к гибели. Вот только сейчас в его сохранившую спокойствие голову почему-то не приходило никаких мыслей о том, как выйти из сложившегося положения. Самое последнее, что он мог сделать, так это позвать на помощь. Однако оказаться беспомощным слабаком в глазах старика, который вряд ли бы смог ему сейчас чем-нибудь помочь, его гордость и самолюбие не позволяли. Из последних сил, сопротивляясь неумолимой силе тяжести, увлекающей на дно беспомощное тело, капитан запаса Иван Петрович Заречный в последний раз вдохнул полную грудь воздуха и медленно начал опускаться под воду. В его ещё ясном сознании, словно на ускоренной перемотке кинофильма, бешено проносились потоки мыслей. Сердце, казалось, сжалось в маленький комочек, но не от страха, а от сожаления о такой бесцельной жизни и такой бесславной кончине. Но вдруг его барабанные перепонки ощутили довольно сильный удар по воде, а через несколько секунд какая-то неведомая сила подхватила его за волосы и стремительно, точно котёнка, потащила назад к поверхности.

Глава 3

Придя на озеро, Велимудр оставил своего подопечного заниматься своими делами, а сам подобрал себе удобное местечко, присел, скрестив ноги, и прикрыл глаза. Через несколько минут он вошёл в состояние безмятежности и послал условный ментальный сигнал в ноосферу Земли. Ответ не заставил себя ждать.

— Здравия тебе, Велимудр! — прозвучал в его голове хорошо знакомый голос.

— Здрав будь и ты, Добрыня! Как у тебя дела? Как семья, как дети? — так же мысленно ответил старик.

— Благодарю, у меня всё в порядке. Как ты поживаешь?

— Да и я, Слава Богам, ни на что не жалуюсь.

Если бы Заречный в это время оторвался от своей стирки и внимательно вгляделся в лицо старика, то даже он, опытный разведчик, не смог бы догадаться, чем тот занят. И уж вовсе ему в голову не пришла бы мысль, что Велимудр сейчас мысленно общается со своим другом. Выросший в расцвет автоматики и электроники, он вряд ли смог предположить, что для общения вовсе не нужны ни рации, ни телеграф, ни пейджеры с мобильными телефонами. Однако Иван был поглощён своими делами, ну а старик тем временем продолжил разговор:

— Добрынюшка, послушай, мне нужна твоя помощь.

— В чём проблема?

— Дело в том, что ко мне приблудился один воин, и ему вскоре потребуется помощь.

— И что это за воин, если ему помощь требуется? — ухмыльнулся собеседник.

— Да не местный он, приблудился через открытый проход из другого времени.

— Это оттуда, где ты побывал?

— Оттуда, Добрынюшка, оттуда. Занесло его по случаю, да по глупости.

— Что ж там у них за воины такие, коль глупы? — весело недоумевал Добрыня.

— Воин он хороший, обстоятельства так сложились.

— Лады, тебе виднее. Так в чём суть твоей просьбы?

— Видишь ли, этот воин весьма горд и всегда надеется на свои силы. Это зело хорошо, да токмо нынче-то у него их не так много. Я ему укрепляющего да бодрящего зелья дал, он и возомнил, что нынче горы может свернуть, того и гляди, на озере на самую глубину полезет.

— Это мне знакомо, — улыбнулся собеседник, — бесценная вещь это твоё зелье для воина в хорошем бою, а глубиной наше озеро славно, без сноровки туда плыть не стоит.

— Это да. А он-то как раз слаб ещё после болезни да многодневного голода. Уверен я, что травки-то мои с минуты на минуту перестанут силу давать. Ты уж будь добр, подсоби, не дай хорошему человеку сгинуть, он ведь из-за своего упрямства меня ни за что на помощь-то не кликнет.

— Лады, Велимудр, подсоблю, какие могут быть вопросы.

Ментальная связь прервалась, но старик продолжал оставаться неподвижным, словно в глубокой медитации, почти не дыша. Сидя с закрытыми глазами, он тем не менее прекрасно ориентировался в том, что сейчас делал его гость. Вот Иван закончил стирать, вот разложил вещи на камнях, а вот, как он и предвидел, тот пошёл в озеро купаться.

— Будь осторожен, — крикнул он, не открывая глаз, — действие снадобья очень обманчиво, и никому не ведомо, когда закончится его сила.

Так как гость из будущего ничего не ответил и даже не обернулся, то было непонятно, насколько серьёзно воспринял он это предупреждение. Вначале всё шло нормально. Заречный отплыл немного от берега и дальше двинулся вдоль его кромки. Понятно было, что пловец страхуется от непредвиденных обстоятельств, да только вряд ли знает, какая в том месте глубина. Некоторое время слышны были равномерные всплески, говорящие о том, что покуда всё ещё в порядке, но вот пловец остановился. Вначале Велимудр, буквально на несколько секунд, ощутил лёгкое волнение в ментальных волнах, исходящих из ауры его гостя. Но вскоре волнение вновь сменилось относительным спокойствием. Однако старого волхва это искусственно вызванное умиротворение не смогло обмануть. Теперь он отчётливо понимал, что случилось то, что он и предполагал. Потерявший одновременно и контроль над своей ногой, и все свои силы, мужчина ещё некоторое время пытался как-то противиться своей печальной участи. И здесь выводы Велимудра были верны. Тонущий даже в момент неминуемой гибели не проявил малодушия. Он не принялся кричать и звать на помощь. Закалённый в боях воин понимал, — в этой ситуации такие действия его не спасут. Ещё пара мгновений и вот пловец делает глубокий вдох и медленно уходит под воду. Ну что ж, теперь начинается самое интересное. На берегу послышались широкие, грузные шаги, от чего земля слегка даже завибрировала. Несведущему человеку могло показаться, что это небольшой слонёнок разгоняется для прыжка в длину. Вот ещё пара тяжёлых шагов, после чего последовал громкий всплеск воды.

Заречный не захлебнулся и даже не успел отведать вкуса студёной, озёрной водицы с привкусом речных водорослей. Благодаря тому, что перед погружением сделал глубокий и, как тогда подумал, последний вдох, он лишь на пару метров погрузился в толщу воды. Неожиданно ощутив, что кто-то схватил его за волосы, Иван ещё больше успокоился и дождался, пока неведомая сила вытащит его на поверхность. Когда голова очутилась над водой, бывший разведчик выдохнул, а после с огромным удовольствием втянул в себя полную грудь такого приятного, влажного воздуха. Отдавшись во власть влекущей его в сторону берега силе, лёжа на спине, он, будто ребёнок, только что родившийся на свет, с интересом познавал неведомый доселе окружающий его мир. Сейчас перед его взором в бескрайнем, синем небе медленно проплывали рыхлые хлопья облаков. «А небо-то здесь такое же, как и у нас», — мелькнула в голове мысль, и в этот момент его спина заскользила по гладкой поверхности прибрежной гальки. Неизвестный со скоростью катера за несколько секунд отбуксировал извлечённое из глубины тело к берегу. То, что это был человек, а не иное существо, Иван не сомневался, так как слышал тихое, глубокое дыхание и чувствовал железную хватку руки за волосы. Вот только увидев своего спасителя, он пришёл в немалое недоумение. Заречный, конечно, читал в детстве всякие волшебные сказки, но увидеть эту сказку наяву, для него было настоящим потрясением.

Когда незнакомец подтащил его к берегу, Иван, наконец, перевернулся на живот, а когда он чуть приподнял взгляд, его глаза упёрлись в человеческие ступни. С виду ступни, как ступни: пять пальцев, косточка на щиколотке, вот только размера они были не просто большого, они были огромными. Чтобы рассмотреть полностью всю фигуру своего спасителя, пришельцу из будущего пришлось приподняться и закинуть голову почти вертикально вверх. Перед ним живой горой возвышался молодой, красивый, русоволосый богатырь метра четыре ростом. И это было не преувеличение, это был реальный великан, который свысока взирал на широко раскрытые от удивления глаза спасённого им человека и улыбался во весь рот добродушной улыбкой.

— Ну, как водичка? — послышался сбоку ироничный голос Велимудра.

— Спасибо, нормальная, — автоматически ответил Заречный, всё ещё продолжая таращиться на исполина.

— Ты бы поблагодарил Добрыню за то, что это озеро не стало для тебя последним пристанищем, — сделал замечание старый волхв.

— Благодарю тебя, — как-то вяло отозвался Иван.

И тут над его головой будто майский гром прогремел. Это великан начал говорить, обращаясь к Велимудру.

— Погляди-ка, а он, и правда, гордый, — проревел Добрыня, и его улыбка стала ещё шире, — не часто, видать, ему приходится кого-нибудь благодарить.

Заречный немного смутился, ведь хотя сейчас и не война, но, что греха таить, этот громила действительно спас ему жизнь.

— Прости, я ещё не пришёл в себя, — схитрил он.

— Да ладно, я же понимаю, — прогрохотало над головой. — Ну, Велимудр, прости, токмо мне пора. Дела дома, сам знаешь…

— Благодарю тебя! — отозвался старик, а великан, махнув рукой на прощание, бодро зашагал в сторону леса.

Иван всё ещё немного удивлённо и восхищённо смотрел вслед быстро удаляющемуся великану, на его загорелые широкие плечи, на рельеф мышц, которые, словно живые барханы, перекатывались по мощному, оголённому торсу мужчины. Проводив своего спасителя долгим взглядом, пока силуэт того не скрылся в тени деревьев, он ещё некоторое время не отрывал взгляда от леса. Затем повернулся к старику и спросил:

— Велимудр, и что это сейчас было?

Лицо старика, как обычно, расплылось в своей загадочной улыбке, и он обыденным голосом ответил:

— Дак, брат мой это, стало быть. Добрыней кличут.

— Брат?! — переспросил Заречный. — Родной?!

Старик хмыкнул, намекая своему подопечному на его худую смекалку.

— Как тебе пояснить… — лицо Велимудра вмиг стало серьёзным. — Мы ведь все братья из одного племени Ариев, вышедших когда-то из легендарной Гипербореи.

— Но почему он такой высокий? — не унимался бывший разведчик.

— Почему, почему? — передразнил старик. — Оттого, что в древние времена все люди были такого роста. Да и сейчас тожеть таких вот богатырей ещё немало на Мидгард-Земле осталось. Разбрелись токмо по миру да и живут себе. Где племенами, где врозь.

— Интересно, — задумчиво произнёс Иван, ощупывая свою выстиранную одежду. — А почему их в наше время нет? Куда они делись?

Велимудр, казалось, задумался, но вскоре, взглянув на собеседника ставшими вдруг грустными глазами, сказал:

— Дак, они и в ваше-то время ещё не так давно были, да токмо, опять же, что-то на Земле произошло недоброе. Ты вот спрашивал про лёгкость в теле? Так вот, это, как я мыслю, следствия всё той же беды. Если намерен знать мои домыслы, так я тебе скажу, что к тому времени, в коем ты проживаешь, на Земле произошло что-то, из-за чего она потеряла большое количество своего воздуха.

— Атмосферы? — переспросил Заречный.

— Ну, пусть будет атмосферы, коли ты без бусурманских слов уразуметь ничего не можешь. У нас эта самая атмосфера гораздо плотнее, чем у вас.

— Это как это? — не понял Иван.

— Да вот так это! — старик печально улыбнулся. — Ты уж пообвыкся малость, да токмо, когда проснулся да ходить начал, чай, не токмо лёгкость почуял в теле, но и густоту воздуха ощутил.

— Ну, вообще-то, да, было такое вначале.

— Так вот, когда я к вам попал, у меня-то вовсе другие переживания были. Мне ведь, дабы наладить работу организма да привести в равновесие внутреннее с внешним, пришлось много соли съесть.

— Так вот почему ты тогда у нас целый коробок соли слопал без закуски, — улыбнулся бывший разведчик.

— Вот-вот, — подтвердил старик, — и не токмо у вас… Слыхал поговорку: «Пуд соли съесть»? Так вот, я, поди, её столько за всё время и съел, не менее. Так вот, по поводу великанов… После неизвестного мне события, происшедшего на планете нашей, кое и понизило плотность воздуха, существам такого роста стало не токмо дюже тяжко передвигаться, но и вообще поддерживать организм в должном состоянии. Как я уже глаголил, даже мне, маленькому человечку, когда я попал в ваш мир, и то поначалу было непривычно передвигаться. А представь, каково было таким вот людям, как Добрыня? Видать, тогда-то низкорослое население постепенно и вытеснило великанов, кои не смогли носить на своих плечах такой груз и, знамо дело, потеряли былое могущество.

— Ну, Велимудр, про великанов это ты уже загнул, — Заречный снисходительно улыбнулся, — что-что, а историю я хорошо учил. И я тебе гарантированно могу заявить, что ни в одном учебнике даже не упоминается ни о каких великанах, проживающих на Земле, разве что в Библии написано да в древних мифах и легендах, но так это всё равно, что сказкам верить.

— Я не знаю, кто писал вам учебники, — рассердился старик, — токмо скажу тебе, что это были либо далеко не ведающие люди, либо писали они так с каким-либо лихим умыслом. Впрочем, чего можно ожидать в эпоху Лисы-то, в кою вы нонче живёте? Это ведь самый хитрый и лживый зверь, и всё, что вам говорят, а также всё, что вы знаете, не всегда есть истина. Ты, вот, коли истину про великанов узнать желаешь да до сути докопаться, то когда обратно возвернёшься, поищи сведения о старых постройках прошлых веков. У вас сейчас есть возможность чрез живую картинку, которая компутером зовётся, побывать в любом конце света. Хотя, — Велимудр повёл плечами, — честно сказать, я не понимаю, пошто столько всего выдумывать и городить, коль можно и без этого компутера побывать, где душе угодно. Ну да ладно, как я уже сказал, в эпоху Лисы у людей мозги в другую сторону переворачиваются, другой, стало быть, стороной мозга думать начинают. И всё это потому, что есть в мире нЕлюди, которым такая вот кривда очень даже выгодна. Так вот, когда возвернёшься-то домой, то возьми да загляни в компутер по поводу великанов-то. Да возьми и поинтересуйся у него: «А с какой такой прихоти у многих старинных домов такие огромные двери поставлены, что обычному вашему человеку до дверной ручки тянуться вверх приходится? Почему в таких домах такие огромные окна, и отчего к таким домам ведут такие огромные ступеньки?» Ну и заодно узнай, отчего у вас до сих пор сохранились такие обращения как «Ваше величество» да «Ваше высочество»?

Старик лукаво поглядывал на своего собеседника, а Иван опустил взгляд в прибрежные камни. «Компутер… загляни… — мысленно возмущался он, — откуда ж я возьму его, этот твой компутер, если у меня ни дома, ни компутера этого нет, и в ближайшие годы не предвидится».

— А сам-то ты чего думаешь по этому поводу? — спросил он, прервав свои размышления.

— Я-то? Я, Ваня, не думаю, я ведаю. Ведаю, что строили эти дома для себя такие вот великаны, как Добрыня. Токмо, когда многие из них погибли, а остальных низкорослое племя вытеснило из городов, то новым владельцам и пришлось кое-что переделывать. Так из больших окон они сделали двери, а рядом с большими ступенями построили маленькие, под свой рост. Однако видал я и то, что в иных домах сохранилось всё так, как было при старых хозяевах-то, разве что обстановку внутри сменили.

— Но в учебниках говорится, что всё это нужно было рыцарям для того, чтобы, не вставая с коня, в дом можно было въезжать.

— Ну-ну, — улыбнулся старик, — это каким же нужно быть глупым человеком, чтобы в своё жильё на лошади въезжать? Хотя, как я уж глаголил, в эпоху Лисы всё возможно, токмо… Токмо, Ваня, не в этом случае. Да и ты же своими глазами видал настоящего, живого великана, али думаешь, что померещилось? И таких вот, как он, цельное поселение недалече живёт.

Велимудр на несколько секунд замолчал и улыбнулся, наблюдая, как под действием разнообразных мыслей и предположений меняется выражение лица собеседника.

— Ну, добро, — наконец, произнёс он, поднимаясь с камней. — Поговорили, пора и домой возвертаться. Одёжа-то твоя, чай, высохла уже, да и есть, видать, хочется?

Заречный из-за всех событий, происшедших с ним этим утром, про еду и позабыл совсем. Однако, когда старик о ней напомнил, пустой желудок издал жалобный стон, вполне одобряя идею лекаря о том, чтобы поесть. Уже разворачиваясь, чтобы последовать за двинувшимся к лесу Велимудром, он ещё раз окинул взглядом озеро. Вдруг его взгляд наткнулся на что-то, похожее на людские постройки, расположенные довольно далеко от места, где они находились.

— Постой, Велимудр, — крикнул он, догоняя старика и указывая в направлении построек, — а что это там за дома возле озера?

— Дома говоришь? — старик остановился и тоже взглянул в ту сторону. — Дак поселение там.

— Поселение?! И кто там живёт?

— Дак люди и живут, кто ж ещё?

— Не великаны?

— Не-е-т, не великаны, — засмеялся Велимудр, — обычные люди из племени Динлинов. Хорошие воины и скотоводы.

— А ты с ними общаешься?

— Знамо дело, общаюсь. Они, как проблема какая али хворь нечаянно приключится, завсегда, не к кому-нибудь, ко мне и идут. Приходится помогать, соседи ведь.

— А почему ты в посёлке не живёшь, со всеми вместе?

— Я-то? Было время, жил и я среди людей. И семья у меня была, и детей девять душ. Токмо, когда половинка моя сменила мерность, то есть умерла по вашему, да детки на ноги встали, передал мне свои волховские знания и силу мой учитель. С тех пор я и ушёл от людей.

Старик взглянул на Ивана, затем вновь в сторону посёлка. В его прищуренных глазах вдруг отразились то ли сожаление, то ли тоска, однако через мгновение его взгляд вновь стал мягким и не излучающим никаких эмоций.

— Коль хочешь магией заниматься, негоже жить вместе со всеми, не те там силы присутствуют, не всегда они светлые и высокого уровня. Чтобы продолжать развиваться, надобны тишина да уединение.

— Ладно, пошли домой, — поторопил Заречный, так как речь вновь зашла о магии и чудесах.

Старик молча развернулся и так же, как и раньше, энергично, словно молодой парень, зашагал в сторону леса.

— Велимудр, — обратился Иван, догоняя старика, — а сколько тебе лет?

— Мне-то? — не оборачиваясь, спросил тот и уклончиво ответил. — Много мне уже, я уж и не помню наверняка.

Дальше, почти весь путь к дому, они шли молча. Ветки больше не пытались «невзначай» ударить Заречного по лицу, и, что интересно, обратный путь оказался значительно короче, чем тот, что они проделали в сторону озера. Таким же быстрым шагом они прошли по лесу всего минут десять, а перед ними уже открылась и знакомая поляна, и знакомые крепкие, дубовые ворота, преграждающие путь к знакомым постройкам.

«Ну и хитрец, — подумал Заречный, подходя ко двору, — это же надо было меня утром столько по лесу водить, если до озера рукой подать».

И тут он увидел то, на что не обратил внимания, когда уходил. Оказывается, на крыше дома лекаря была выстроена небольшая башенка. На её вершине был закреплён блестящий шар диаметром с футбольный мяч, а поверх шара возвышался самый настоящий православный крест. «Ну точно, как на церкви», — подумал Иван, а вслух спросил:

— Велимудр, а ты верующий? Для чего у тебя на крыше христианский крест установлен?

— Я не верующий, а ведающий. Это у вас все токмо на веру полагаются, разве что за исключением отдельных духовных людей, кои тако же, как и я, напрямую Бога ведать могут. А по поводу того, что у меня на крыше, так не крест это, а радар.

— Че-е-го?! — удивился бывший разведчик. — Радар?!

— Ну да, радар, — не понимая, почему это привычное слово так удивило гостя из будущего, спокойно ответил старик.

Он остановился у ворот и вопросительно взглянул на Заречного.

— И чего вы этим радаром пытаетесь засечь? У вас тут что, ещё и самолёты имеются, или спутники в небе летают? — иронично хмыкнул Заречный.

— Ваня, — добродушно улыбнулся Велимудр, — мы ничего радаром не сечём и что такое самолёты не ведаем. Ты и взаправду такой несмышлёный али прикидываешься?

Иван обиженно посмотрел на старика и ничего не ответил.

— Да ты не обижайся, не обижайся, — укоризненно произнёс старый волхв, — а разберись в значении слова-то, дабы понять его суть.

— Ну и чего тут необычного в слове «радар»? — не понял бывший разведчик, повидавший за свою жизнь великое множество разнообразных систем и модификаций радаров.

— Хорошо, поясню, коли ты никак в толк не возьмёшь. Ты, вот, мне скажи, как ты понимаешь значение слова «Ра»?

— Так это… — на миг задумался Заречный, — Волгу так раньше, вроде бы, называли, а ещё у древних египтян бог такой был, бог солнца, кажется.

— Вот, это уже ближе к истине. Ваши историки, поди, вам всё о чужеродных Богах рассказали, а вот про своих исконных отчего-то помалкивают. Ра и у арийских племён является Богом Солнца, а тако же это слово означает и свет. Ну а слово «Дар», надеюсь, тебе и так понятно. Дары, небось, любишь получать?

Иван вновь промолчал. Он уже и не помнил, когда ему в последний раз кто-нибудь что-то дарил.

— Вот и сложи эти два понятия воедино, — предложил Велимудр.

— Ну-у-у, — протянул бывший разведчик, — выходит, свет дарующий или что-то, что дарует свет?

— Молодец! — губы волхва растянулись в широкой улыбке. — Ты свет в моём доме-то видал?

— Ну?

— Вот тебе и ну, — передразнил старик, — вот это и есть то, что даёт радар. Это устройство и предназначено для того, дабы из воздуха свет улавливать да помещения освещать.

— Погоди, погоди, я что-то слышал об атмосферном электричестве… В этой области, кажется, Никола Тесла работал?

— Ну, тесно или не тесно у вас работали, я не знаю, — перевернул по своему фамилию известного учёного Велимудр, — да токмо это оно и есть, эфирное или атмосферное электричество, если глаголить по-вашему.

— Здорово! — восхитился бывший разведчик, но тут его обострившийся нюх уловил вкусный запах приготовленной пищи, идущий из дома, его рот тут же наполнился слюной, а мысли повернули совсем в другом направлении.

Старик открыл хитрый запор на воротах, и мужчины вошли во двор. Возле порога, радостным рычанием их встретил бурый охранник. Хозяин дома ласково потрепал медведя за холку, после чего они быстро ополоснули руки у бочки с водой и вошли в дом. И вновь Ивану пришлось удивиться. Он прекрасно помнил, что когда они уходили к озеру, хозяин убрал со стола всё, что на нём было. Теперь же на столе, по краям с разных сторон, стояли две глиняные миски, возле мисок — по деревянной ложке, а посреди — накрытый рушником черепяный котелок, от которого и исходил тот самый пряный аромат, привлёкший Заречного ещё на улице. Он вопросительно взглянул на старика, который, как ни в чём не бывало, принялся хозяйничать у стола.

— Ну, чего застыл-то, как истукан, иди, садись за стол, аль не голоден уже? — совсем не сердито проворчал Велимудр.

Ивана не нужно было долго приглашать, аппетит разыгрался действительно не на шутку. Вот только мечтам наесться от пуза не суждено было сбыться. Старик налил из котелка в миски, которые вмещали еды не более двух пригоршней, пахучей, густой массы и сразу предупредил.

— Токмо одну миску не более, чтобы беды с кишками не приключилось.

Делать было нечего. Следуя указаниям лекаря, Заречный, как только мог, пытался растянуть по времени приём пищи, но всё равно не заметил, как его посуда опустела. Каша, или что там было, он так и не определил, ему понравилась, хотя и была непривычной на вкус.

— Как тебе репка? — подмигнул старик, когда гость чуть ли не вылизал уже пустую миску. — Чай, у себя дома такого не едал?

— Нет, не ел, — честно признался Иван, с грустью поглядывая на котелок, который предупредительный хозяин уже успел отнести назад в печь, чтобы не искушать гостя. — Но мне понравилось.

— Да ты не грусти, поешь сегодня ещё, дай токмо этой пище чуток по телу разойтись.

— Слушай, Велимудр, а кто это приготовил? — наконец, задал Заречный вопрос, который до сих пор мозолил ему язык.

— Косолапый и приготовил, — не моргнув глазом, серьёзно ответил старик.

После всего, что сегодня с ним происходило, Иван готов был поверить даже в это. Но тут хозяин дома не выдержал и разразился задорным, по-детски безобидным смехом. Отсмеявшись, он весело сказал:

— Смешной ты, Ваня, когда истину глаголю, не веришь, а когда кривду сказал, так поверил в одночасье. Внучка это моя, Настенька ко мне приходит. По хозяйству помочь, да в доме прибраться. Сивку, опять же, моего покормить, покуда мы с тобой гуляем. Зело она его любит.

— А Сивка, это твой конь?

— Не конь, а друг мой верный, — ответил старик, и, словно в подтверждение его слов, в конюшне раздалось радостное ржанье.

— Слышь, почуял, что про него говорят, — улыбнулся Велимудр.

— А чего ты его пастись не выводишь, чего он у тебя всё время в сарае стоит? — удивился Заречный.

— Захворал он, — лицо старика стало серьёзным и немного грустным, — не может он покуда ходить.

Видя, что на эту тему разговаривать хозяину дома тяжело и неприятно, Иван не стал больше ничего спрашивать о коне.

— А где сейчас твоя внучка? — перевёл он разговор на другую тему.

— Дак, где ж ей быть-то? Дома уж поди давно. Со своим хозяйством теперича управляется. Ей самой тожеть нелегко приходится. Родня, знамо дело, помогает, токмо всё одно работы хватает.

Заречный представил себе такую маленькую, худенькую девчушку, похожую на Золушку из старого советского фильма, которую злые родители эксплуатируют по полной программе, не давая даже передохнуть от работы.

— А сколько лет твоей внучке? — спросил он, ещё находясь под впечатлением созданного им образа.

— Недавно как за сороковое лето перевалило.

Образ девочки вмиг рассыпался вдребезги, словно разбившаяся хрустальная ваза.

— Тогда муж её где, почему он ей не помогает?

— Ты вот что, — уклонился от ответа Велимудр, — долго не рассиживайся. Пойдём-ка во двор, там для тебя работёнка есть, чтобы, сидя на лавке, жирком не заплыл, да заодно и силушку свою бывшую восстанавливать пора.

— Да уж, — ухмыльнулся Иван, — на вашем питании разжиреешь…

Однако отказываться от работы не стал — как-никак, а старик его вылечил и продолжает о нём заботиться. Мужчины вышли во двор, и Велимудр указал Заречному на гору чурбаков, лежащих возле сарая. Рядом с ними стояла большая дубовая колода, в которую был загнан колун с длинной, отполированной от многочисленного применения ручкой. Невдалеке лежал косолапый охранник. Увидев вышедших из дома людей, медведь рыкнул, возможно, так приветствуя хозяина, после чего вновь опустил голову на лапы и закрыл глаза.

— Вот, Ваня, потрудись чуток, — старик указал на чурбаки, — надобно заготавливать для печи. Зимы у нас тожеть не то, что в вашем мире, не такие, стало быть, лютые, и морозов, почитай, никогда не бывает, да токмо запас он всегда пригодиться может. Для готовки ведь дровишки тожеть нужны.

Иван подошёл к колоде, снял с себя рубаху, обнажив и подставив палящему солнышку своё худое тело, и, осмотревшись вокруг, повесил её на приоткрытую дверь сарая. Картинно поплевав на руки, как это делают мастера перед работой, он взялся за ручку топора. Однако, как ни старался, вытащить его из колоды не смог. Улыбнувшись, наблюдающему за ним старику, мол, это была только проба, а сейчас я покажу на что способен, он взялся за колун двумя руками и, приложив гораздо больше усилий, дёрнул его на себя. Результат оказался таким же — топор будто врос в колоду и даже не пошевелился. В это время за его спиной раздался тихий женский смешок. Заречный резко обернулся. Возле ворот стояла невысокая женщина лет тридцати пяти — сорока в длинном, расшитом причудливым орнаментом сарафане, выгодно подчёркивающим её бюст. Яркие, рыжие волосы, укрытые лёгким, светлым платком, были собраны сзади в тугую косу, а на румяных щеках, словно солнечные брызги, рассыпались веснушки.

— Дедушка Велимудр, ты же мне глаголил, что у тебя воин живёт, — насмешливо, но как-то вовсе не обидно, обратилась она к хозяину дома, — а он вона какой хлипкий, топора поднять не может.

От её высказывания лицо Ивана залилось краской, а в душе появилась злость на своё бессилие. Старику явно не понравилось появление незваной гостьи, и он нахмурил брови.

— Анастасия, — строго обратился он к женщине, — ты за каким делом возвратилась? Я тебе чего говорил?

— Так я вот, — она, увидев недовольство деда, враз перестала смеяться и указала на плетёное лукошко, покрытое белой холстиной, — лепёшек свеженьких принесла да сметанки.

— Я же тебе токмо вчера глаголил, что рано ещё моему гостю такое есть.

— Так ты сам покушай, я же горяченьких, с пылу с жару, только что испекла, — оправдывалась внучка, тем временем бросая короткие оценивающие взгляды на чужака.

— И я тожеть попощусь, покуда мой гость не начнёт питаться как следует — полезно для здоровья будет. Мы твоей похлёбки покуда поели и туда далее ещё посербаем, и хватит нам на сегодня.

Анастасия сделала вид, что расстроилась, но её голубые, как небо, глаза по-детски искрились любопытством и задором. Было понятно, что лепёшки и сметана были только предлогом для того, чтобы хоть мельком взглянуть на постояльца, поселившегося у её деда. Велимудр это прекрасно понимал и, хотя запретил внучке появляться здесь в присутствии гостя, но раз уж пришла, не стал её за это сильно укорять. Бросив на женщину ещё один строгий взгляд, он всё же сменил гнев на милость и уже спокойно сказал:

— Ты, внучка, не смейся над Иваном, ослаб он после хвори тяжкой, токмо-токмо силы начал набирать. Коли такая прыткая, то возьми да покажи как надобно.

Заречный бросил скептический взгляд на женщину. Она хотя и не была модельной внешности, скорее даже наоборот, с крепкой, но не лишённой талии приземистой фигурой, однако и на атлетку тоже вовсе не походила. Вот только вопреки его ожиданиям Анастасия не стала отнекиваться, а, поставив лукошко у порога, уверенно подошла к колоде и играючи, одной рукой, выдернула из неё колун. Лицо Ивана вновь залила краска стыда. Старик, конечно же, знал о способностях внучки, и его предложение вынуть топор было ещё одним щелчком по носу гостю. Но злиться или расстраиваться он не собирался, так как и сам, будучи командиром роты, не раз применял такую методику для стимуляции внутренних резервов у своих подчинённых. Это было что-то вроде, как взять на слабо.

— На, держи, воин, — женщина протянула топор Заречному, одновременно, в который раз, стрельнув в него своими большими глазами.

— Спасибо, — буркнул он, принимая из её рук инструмент.

— Будь здрав, — ответила Анастасия и, демонстративно развернувшись, направилась к воротам. Проходя мимо Велимудра, спросила:

— Так мне завтра не приходить?

— Нет, не нужно. На завтра у нас ещё еды хватит, — ответил тот.

Он проводил внучку взглядом до ворот и хотел уже было идти в дом, но негромкий окрик Ивана остановил его.

— Велимудр, так ты так и не сказал, где муж твоей внучки?

Старик обернулся. Помолчал некоторое время, а потом всё же ответил:

— Знатный воин был её муж да сгинул в походе Хана Батыя супротив крестоносных бусурман в Силезии, аккурат недалече от местечка Легнице. Тьма народу славянского сгинуло в этой битве, но и супостатам сладко тожеть не пришлось. Порубили тогда бусурман наши полки в капусту, не дали на земли русские напасть. Упредили, стало быть, их коварные замыслы. Долго ещё голову их предводителя Генриха, на копьё надетую, напоказ возили для назидания оставшимся в живых.

— Постой, я ничего не понимаю, — возразил Заречный, — при чём тут славяне, когда поход был монголо-татарский?

— Тьфу ты, — с досадой сплюнул старик, — хорошо же вам в вашем веке кривду в голову-то втемяшили. Кто токмо придумал всю эту нелепицу. Ты мою внучку видал?

— Ну да, — смутился Иван, увидев, что расстроил своего спасителя.

— Вот она, как и я, чистокровная моголка! Обрати внимание, не монголка, как у вас там глаголят, — Велимудр сделал ударение на букве «н» в слове «монголка», — а моголка. Вот и скажи мне, мил человек, похожа она на татарку, коих у вас на картинках рисуют?

— Та нет, — ещё больше смутился Заречный, вспомнив рыжую косу, маленький, курносый нос и блеск светлых глаз внучки старика.

— Так вот, я тебе и глаголю в который раз, что Хан наш Батый совместно с западными славянами очищал земли сарматские от засилия католических бусурман. И помогали ему в этом полки князей православных, кои не признавали эту самую веру бусурманскую. Когда Хана-то оповестили, что готовится большой крестовый поход на земли сарматские, то он, объединившись с прочими славянами, не стал ждать, пока чужеземная рать сплотится. Первым взял и нанёс удар по супостатам. В том походе, где муж Настеньки сгинул, основной удар нанесли именно полки смоленские, а царевич Байдар, внук славного Хана Чингиса, со своим войском врага-то и добил.

— Ты токмо давай не отлынивай от работы, вопросы он задаёт! — старик сделал вид, что сердится. — Вопросы и во время отдыха позадавать можно. А покуда дрова колоть будешь, то хорошенько и подумай, кто кому друг, а кто ворог! Кто землю нашу матушку оберегал, а кто её захватить хотел, да веру свою бусурманскую на земле нашей установить.

Велимудр укоризненно взглянул на своего гостя и, больше не сказав ни слова, ушёл в дом. Иван поставил на колоду большой, высохший на солнце чурбак и, размахнувшись, ударил по нему острым колуном. Тот с треском разлетелся на две половинки, испугав задремавшего невдалеке медведя. Охранник нехотя поднялся и не спеша перешёл в другое место, подальше от колоды, туда, где было поспокойнее и не палило солнце. Работник же, приободрившись таким началом, принялся энергично махать топором, заваливая пространство возле колоды пахучими сосновыми чурками.

Глава 4

Прошло пять дней с того момента, как Заречный поднялся на ноги со своей лежанки. За эти дни, ежедневно занимаясь заготовкой дров для Велимудра, он значительно окреп. Его тело, регулярно находящееся на солнышке, приобрело красивый, равномерный загар, а волосы и до этого не слишком тёмные посветлели ещё больше. Исхудавшее после голодного сна лицо с ввалившимися щеками посвежело, округлилось и тоже потемнело от загара. Многодневная щетина превратилась в небольшую бородку, а ясные глаза светились живыми огоньками. На шестой день, проснувшись, как обычно, с восходом солнца, Иван, прежде чем приступить к зарядке, которую он в своей прошлой жизни последний раз делал ещё в годы службы в армии, но возобновил два дня назад, решил сделать пробежку к озеру. Лекарь не стал возражать, но поинтересовался, запомнил ли тот дорогу.

— Короткую запомнил, — улыбнулся Заречный.

— Ну тогда пробегись, разомни ноги, да токмо долго не задерживайся.

— Да я только искупнусь и обратно.

Он вышел за ворота и лёгкой трусцой побежал по второй, такой же малозаметной тропинке, по которой они с Велимудром возвращались с озера домой. Бежать было приятно. Лёгкие наполнялись живительными флюидами соснового леса, а достаточно окрепшие ноги, да при пониженной силе притяжения, легко воспринимали эту небольшую нагрузку. Немалую роль в его нынешнем самочувствии играли, как он предполагал, и целебные зелья, которыми его поил старик. Теперь, когда его ум прояснился и стал не менее внимательным и сосредоточенным, чем в годы его военной службы, Заречный подмечал всякие тонкости и мелочи, которые при его первом походе к озеру оставались за пределами его сознания. Легко ступая по мягкой хвойной подстилке, он почти не нарушал природную, вечно сумрачную тишину леса, наполненную лишь пением птиц и далёким шелестом верхушек исполинских деревьев, не пугал появляющихся на его пути всевозможных мелких и крупных зверюшек, не тревожил сидящих на ветвях разнообразных птиц. Цепкий взгляд разведчика улавливал малейшее движение как на земле, так и среди густой растительности. Вот за кустом притаился заяц, и лишь движение одного его уха выдало местоположение зверька, а вот кусок сухой ветки, лежащей в траве, при его приближении вдруг превратился в змею и бесшумно юркнул за ближайший камень.

Так, наслаждаясь жизнью и здоровьем, он добежал до озера, на ходу сбросил рубашку, затем, остановившись, стащил шаровары (свою одежду из будущего он не одевал, а по-прежнему носил вещи хозяина дома) и, разогнавшись, нырнул в воду. Учитывая прошлый опыт, Иван не стал заплывать далеко, а проплыв под водой несколько метров, вынырнул и сразу же подплыл к берегу. Окунувшись в студёной водице ещё пару раз, он вышел на берег. Водные процедуры были окончены, и теперь он с наслаждением подставил солнышку совсем белую, в отличие от торса, нижнюю часть тела. У него мелькала мысль спросить у хозяина разрешения сделать из шаровар шорты, обрезав у них калоши, но потом засомневался, не будет ли такой вид слишком вызывающим в данную эпоху, да и портить чужую, добротную одежду тоже не хотелось. Пока тело высыхало и принимало солнечные ванны, взгляд Заречного невольно обратился в сторону, где виднелось поселение местных жителей. «Интересно было бы там побывать, познакомиться с людьми, посмотреть их быт, — подумал он, всматриваясь вдаль, — книги книгами, а увидеть вживую то, о чём пишут и сравнить с реальностью, это совсем другое дело, тем более старик постоянно упрекает в том, что кто-то из каких-то корыстных побуждений нам нашу историю подменил».

Переведя взгляд с посёлка в сторону леса, Заречный увидел, как на небольшом валуне грелась на солнышке серая ящерка, замерев, словно неживая. Но её блаженство вскоре прервал едва различимый треск сухой ветки, донёсшийся из леса, и она вмиг исчезла где-то между камней. Всё это Иван наблюдал с неподдельным интересом, так как за последние пару дней он с немалым удивлением обнаружил, что его зрение намного улучшилось по сравнению с тем, каким оно было до попадания в прошлое. Но всё же больше всего он был поражён даже не этим, а тем, что вчера утром, после завтрака, как обычно, полоща рот водой, его язык нащупал появившиеся на месте отсутствующих новые зубы. Сказав об этом лекарю, он однако ничуть того не удивил.

— Ты думаешь, почему у вас там зубы, когда выпадут, во второй раз более не растут? — спросил Велимудр, и сам же ответил. — Да потому, что ваши тела с детства отравляются всякой гадостью, которая летает в воздухе, находится в пище, а главное, сидит в вашей голове в виде ядовитых мыслей. Вот организму-то и некогда выращивать новые зубы, так как всю жизнь приходится бороться с этими ядами. Здесь на природе да на здоровом питании ему не с чем бороться, вот он и занялся построением новых клеток. И это касается не токмо зубов, но и всех твоих органов. Они с радостью избавляются от всего больного да слабого и замещают крепким да здоровым.

Заречного в этом объяснении больше всего поразило знание старика о клетках, которые, если ему не изменяла память, только в семнадцатом веке были открыты каким-то англичанином при помощи микроскопа. Судя по тому, что сейчас были, как называют современные историки, времена монголо-татарского ига, то до изобретения микроскопа ещё предстояло прожить около четырёх веков. Откуда же в этом затерянном таёжном уголке, в котором не то что микроскопа, но и обычной лупы ни у кого не было, могли быть такие знания, оставалось для бывшего разведчика загадкой. Меж тем горячее солнышко и тёплый летний ветерок высушили его тело. Иван, перед тем как одеться, ещё раз взглянул на далёкое поселение и лишь только подумал о населяющих его людях, как в его памяти вдруг всплыл образ Анастасии. Перед ним вновь возникли живые, светлые, искрящиеся любопытством и лукавством глаза, а также блестящая на солнышке тугая, рыжая коса. Нельзя сказать, что внучка Велимудра была красавицей, но она подкупала своей природной естественностью и природной женственностью, лишённой всевозможных ухищрений его времени, таких как макияж и различные аксессуары для одежды, придуманные для привлечения взглядов особей противоположного пола. Задумавшись на мгновенье, Иван вдруг ощутил движение ниже пояса. В течение последних лет он уж и позабыл про свои первичные половые признаки. У него давно не возникало никакого плотского желания, кроме как поесть, и он давно позабыл, когда имел какие-нибудь отношения с женщинами, разве что с Марией Адольфовной, да и то в виде дружеских бесед. Заречный опустил голову и увидел, как неумолимо растёт и набухает его плоть. Его лицо вдруг, словно у подростка, залилось краской, и он, бегло оглядевшись по сторонам, словно подозревая, что за ним может кто-то следить, одел шаровары и рубашку.

— Ну вы, блин, даёте, товарищ капитан! — улыбнувшись, произнёс он фразу из запомнившегося ему фильма.

Иван бросил ещё один взгляд на далёкое поселение и, развернувшись в сторону леса, таким же лёгким бегом потрусил назад к «заимке».

Вернувшись домой, он под одобрительное рычание охранника сделал интенсивную разминку и, ополоснувшись из бочки приятной, прохладной водой, вошёл в дом. На столе его уже ждал незамысловатый завтрак — маленькая миска гречневой каши да полчашки сметаны. Изготовленная из домашнего молока сметана была такой густой, что оставленная в ней ложка не падала, и такой жирной, что магазинная по сравнению с ней казалась не жирнее воды из-под крана. Возле двух чашек лежало по куску чёрного хлеба, аромат которого чувствовался уже с самого порога. Аппетит в здоровом организме разыгрался не на шутку, и Иван, пододвинув свою табуретку, присел за стол. Еды было, по его прошлым меркам, совсем немного, к чему он уже привык, но зато она была весьма калорийная, и к тому же Велимудр научил его есть медленно. В своей прошлой жизни, а именно так он теперь делил прожитые годы: на прошлую жизнь, до попадания в этот мир, и новую, нынешнюю, ему никогда не удавалось посидеть за столом и насладиться вкусом приготовленной пищи. В детстве, скрепя сердце, всегда торопился съесть ненавистную манную кашу, чтобы побыстрее пойти гулять, а в армии были уже другие законы — не успел быстро поесть, остался голодным.

Теперь старик заставлял его каждую порцию пережёвывать по шестьдесят четыре раза. Почему именно столько, Иван не знал, а наставник не стал объяснять, вот только пока он делал именно столько жевательных движений, пища не только становилась редкой, как вода, но и во рту её становилось значительно меньше. Как пояснил Велимудр, если человек долго жуёт, пища, обработанная элементами слюны, частично успевает усвоиться через слюнные железы. Но самое главное было то, что теперь ему не только хватало весьма маленькой порции, но даже иногда ещё и оставалось, так как насыщение приходило гораздо раньше.

Мужчины молча принялись за еду. Не разговаривать во время приёма пищи, это тоже было одним из законов и условий здравого питания, которые поставил перед Заречным его лекарь и наставник. Но сегодня ученик всё же не выдержал и, проглотив очередную порцию тщательно разжёванной гречневой каши, сдобренной ароматным сливочным маслом, всё же нарушил запрет и спросил:

— Велимудр, я вот не пойму, почему ты столько возишься со мной? Какой тебе от этого толк, какая выгода?

Старик ответил не сразу. Он тоже тщательно пережевал одну ложку каши, затем ещё одну и только потом, строго взглянув на Ивана, всё же ответил вопросом на вопрос:

— А сам-то как думаешь?

— Так вот я и не могу ничего придумать. Ты уж позволь, но я буду с тобой откровенным. Иногда мне кажется, что это моё попадание сюда ты устроил специально, и если бы не то, что предшествовало всему этому, я имею ввиду этих малолетних недоумков, то это была бы моя основная версия. Но для чего, я всё равно, хоть убей, никак не могу взять в толк.

Старик, вновь было принявшийся за еду, оторвался от своего занятия и посмотрел на Ивана таким невинным и непорочным ангельским взглядом, что тот немного сконфузился, и ему даже стало неловко перед лекарем за свою основную версию. Однако и что-то незаметное, явно противоречащее созданному Велимудром образу, на мгновение промелькнуло в этом взгляде, вот только произошло это так быстро, что сидящий напротив собеседник, несмотря на опыт разведчика, ничего не успел заметить.

* * *

Над Нижнереченском сгустились сумерки, и на небосводе появилась полная Луна. Она бросала свой бледный, холодный взгляд на землю, отчего все тени, отбрасываемые домами и деревьями, казались таинственными и таящими какую-то неведомую угрозу. Возле разверзшейся чёрной пасти дверного проёма в подъезд старого аварийного дома, жителей которого давно расселили по новым квартирам, стояли трое подростков лет пятнадцати. Лица двоих время от времени освещались огоньками от сигарет, третий, который был шире всех в плечах и выше других на полголовы, только что выбросил свой окурок в разбитое окно первого этажа.

— Стрёмный какой-то этот старик, — сказал он, сплёвывая себе под ноги. — Гвоздь, может ну его, этого бомжа, деньги-то уплочены, на кой нам нужен этот геморрой.

— Ты, на, прямо Пушкин, стихами, на, разговариваешь: на кой — геморрой, — ухмыльнулся самый щуплый из всех троих, который, несмотря на свою невзрачную внешность, был предводителем этой троицы. — Тебе чего, на, жалко этого бомжа стало? Я бы их всех, на, давно бы расстрелял, на. От их только вида блевать хочется, на, и это если ещё не принюхиваться. Слушай, Толстый, а может ты просто забздел, на?

Гвоздь скривился в презрительной усмешке.

— Ничего я не забздел. — возмутился здоровяк. — А вдруг он не пьяный будет, я слышал, что он в Афгане служил.

— Ну и чё, что служил? Ты чё, думаешь, там все такие крутые служили?

— Ну, я не знаю.

— Не, пацаны, — вмешался в разговор третий, — дед сказал, что он точно пьяный будет. Он каждый день пьяный сюда ночевать приходит. Я тоже его трезвым редко когда видел.

— О, слышал, чё Кот говорит! — поддержал товарища Гвоздь, — так что не бзди, на, развлечёмся чуток, может тогда дед ещё когда какую-нибудь работёнку подкинет да бабок подбросит.

— Слушай Гвоздь, — обратился к вожаку подросток по кличке Кот, — а на кой этому деду вся эта бадяга нужна? Нахрена ему нужно, чтобы мы этого бомжа побуцкали да в яму сбросили? Он чего зуб на него имеет?

— Да какая разница, на. Тебе бабки дали? Дали, а там уже не наше дело зачем да почему, на. Там пусть сами разбираются.

— А если он в ментовку на нас заложит? — с сомнением в голосе произнёс Толстый.

— Кто? Этот бомж, на, — рассмеялся Гвоздь и, сплюнув себе под ноги, мастерски забросил докуренную сигарету на второй этаж дома.

Окурок, щелчком запущенный в полёт, во мраке, ещё больше сгустившемся из-за зашедшей за дом луны, словно маленький фейерверк рассыпая искры, скрылся в чёрном оконном проёме.

— Тихо, на, — прошептал вожак, резко прекратив смеяться, — кажется, идёт!

Вдали действительно послышались неуверенные шаги изрядно выпившего человека. Подростки прижались к стене дома, а когда шатающийся силуэт мужчины почти поравнялся с ними, Гвоздь шагнул ему навстречу.

— Дядя, — вызывающе произнёс он, — закурить не найдётся?

— Не, ребята, я не курю, — заплетающимся языком произнёс пьяный мужик, обдав стоявшего напротив подростка густым запахом перегара.

— А зря, — оскалился хищной усмешкой Гвоздь и, что есть силы, ударил мужчину в солнечное сплетение.

Тот, видимо, не ожидал такого подвоха, поэтому был не готов к удару. У него перехватило дыхание и от боли согнуло вперёд.

— Мочите его, — скомандовал Гвоздь, — и Толстый с подскока первым заехал в так удачно подставленное под его ногу лицо.

Дальше уже не было ничего интересного. Подростки пинали ногами упавшее на землю тело куда попало, не разбираясь в темноте, куда именно они бьют.

— Хорош, на, — наконец, скомандовал предводитель и напоследок ещё раз смачно пнул жертву в живот. — А то ещё убьёте, на.

— Слышь, Гвоздь, а он, кажется, и вправду не дышит, — испуганно произнёс Толстый, наклоняясь над неподвижно лежащим телом.

— Да и хрен с ним. Тащите его к яме.

Толстый и Кот схватили мужчину за руки и поволокли к предварительно открытому канализационному люку. Там им пришлось немного повозиться, пока обмякшее от побоев тело не полетело вниз.

— Всё, на, сваливаем, — подал очередную команду Гвоздь, и все трое метнулись вдоль стены заброшенного дома подальше от этого места.

Добежав до освещённой фонарями улицы, подростки остановились и немного отдышавшись, уже обычным шагом направились в сторону ночного торгового павильона.

— А, как я его уложил! — похвастался Толстый, когда волнение немного спало.

— Ну, ты ж у нас герой, на, — похлопал товарища по плечу Гвоздь, — отчего только в начале мандражировал?

— Так я это, я же не знал, как оно будет.

— Не знал, — передразнил его вожак, — ладно, на, все молодцы! Сейчас пивасика возьмём и отметим наше удачное дело.

Троица подошла к павильончику, площадка возле которого была ярко освещена лампочкой дневного света. Гвоздь постучал в окошко и, оглянувшись на своих товарищей, улыбнулся. Те тоже заулыбались, предвкушая приятное продолжение вечера, а точнее даже ночи. Окошко распахнулось, и в нём показалось заспанное, круглое лицо продавщицы Глафиры.

— Тёть Глаш, — обратился к ней Гвоздь, — нам, пожалуйста, три литрухи пива и три баночки энергетика, ну и три пачки Мальборо.

Он протянул продавщице несколько купюр и вновь, улыбаясь, посмотрел на топтавшихся рядом подельников, однако вместо заказанного алкоголя он услышал:

— Гена, ты что, меня совсем за дуру держишь, или ты думаешь, что я слепая?

Улыбка мигом слетела с лица подростка, и он непонимающе уставился на продавщицу.

— Чего глаза свои бесстыжие на меня вылупил? — всё больше распалялась торговка. — Что ты мне бумажки вместо денег суёшь?

Женщина швырнула купюры обратно, и теперь Гвоздь тоже увидел, что это были вовсе не деньги, а куски какой-то грубо порванной газеты.

— Дед, сука, — прошипел он, поднимая с земли и всё ещё в растерянности рассматривая бумажные клочки. — Обманул, на!

Лица товарищей тоже враз погрустнели, и они, словно чувствуя на себе вину за этот обман, исподлобья поглядывали на своего предводителя. Тот ещё немного постоял, словно о чём-то размышляя, а потом швырнул обрывки газет на дорогу и, резко развернувшись, зашагал прочь.

— А ну не мусори мне здесь! — послышался строгий окрик из окошка.

— Да пошла ты, — буркнул под нос Гвоздь.

Внутри его всё кипело от злости и обиды: за халявно сделанную работу, за обман и за так глупо провалившиеся надежды на приятный вечер.

— Я же говорил, что дед какой-то стрёмный, — начал было говорить Толстый, но тут же осёкся, скорее почувствовав, чем увидев, в темноте злобный взгляд своего предводителя.

А в это время невысокого роста тёмная, коренастая фигура, проследив за всем, что произошло с подростками, бесшумно вернулась к открытому канализационному люку и, спустившись на несколько ступеней вниз, бесшумно закрыла за собой массивную металлическую крышку.

* * *

— Ну какая мне может быть от тебя выгода? — немного помолчав, словно что-то вспоминая, ответил Велимудр. — Побывал я у вас, посмотрел на то, как вы там живёте, и уразумел: сколько же в вашем мире кривды, выдаваемой за истину, сколько невежества и глупости. Знаешь, мне тогда даже страшно стало. «Куда же этот мир катится, что с ним будет через несколько десятков лет? — подумал я. — А ведь есть люди, которые могли бы сделать этот мир лучше, да токмо опустили их на самое, что ни на есть, дно». Вот как я тогда подумал. Ну а коли ты ко мне случайно попал, то раз уж такое случилось, то и решил помочь тебе вернуться к нормальной жизни. Может быть ты краем уха слыхал о том, что грядёт великий переход от эпохи Лисы в эпоху Волка? Не за горами уж Утро Сварога, и такие люди, как ты, понадобятся для созидания новой жизни, люди справедливые и готовые пожертвовать собой ради этой самой справедливости. В тебе, Ваня, живёт дух воина, это я учуял сразу, токмо тебя узрел.

— Да что я смогу, — горько усмехнулся Заречный, — кто послушает какого-то бездомного бомжа, будь у него хоть семь пядей во лбу.

— Ты прав, бомжа никто слушать не будет, токмо тебе надобно стать нормальным человеком, подучиться маленько, чтобы не по книжкам глаголить, а истину, идущую из души, изрекать. Тогда народ-то к тебе и потянется, тогда и прислушиваться начнут, так как сердце-то, Ваня, не обманешь, люди сердцами почуют, когда им правду, а не кривду глаголят.

— Легко сказать, стать нормальным, да только как это сделать?

Иван отодвинул миску с недоеденной кашей и сметаной запивать не стал. Есть перехотелось. Старик разбередил его душевную рану, и аппетит пропал.

— Ну, коли ты поел уже то, для начала, расскажи, как ты к такой жизни-то пришёл? — сказал Велимудр, также отодвинув свою миску.

— Да чего там рассказывать… так получилось. Можно сказать, стечение неблагоприятных обстоятельств.

Заречный задумался, собираясь с мыслями. Раньше он гнал такие размышления подальше, чтобы они не тревожили его сердце, а теперь нужно было всё вспомнить и рассказать старику. «Хотя может оно так и лучше будет, может тогда на душе полегче станет», — подумал он.

— Собственно, как я уже сказал, рассказывать-то и нечего. После школы пошёл в Минское суворовское училище, затем в Киевское высшее общевойсковое, на факультет разведки. Перед Афганом служил командиром разведвзвода. Родители умерли: отец — ещё когда я учился в суворовском, а мать тремя годами позже. После них остался домик в Нижнереченске, да только мне с жильём не повезло. Когда уже лежал в госпитале, в одно из празднований Нового года какие-то отморозки запускали фейерверки, вот один и попал прямиком в окно пустующего дома. Разбил стёкла, загорелась мебель… Отморозки испугались и убежали, а соседи заметили и вызвали пожарную, когда уже всё полыхало внутри. Пока пожарные приехали, тушить уже было нечего. Так что, когда меня комиссовали, вернулся я домой, а дома-то и нет.

Заречный вновь замолчал. Он с тоской перевёл взгляд на окно, которое, вместо привычных ему стёкол, было затянуто чем-то похожим на слюду, и тяжело вздохнул.

— А дальше пошло-поехало… На работу без прописки не устроишься, спасибо знакомый, тоже бывший Афганец, помог устроиться на частную автостоянку. Ну а живу…, сам видел где.

— Эко как тебя судьбинушка покрутила, — посочувствовал Велимудр, — ну да ничего, нонче, как я и сказал, у тебя новая жизнь начнётся. Когда домой вернёшься, купишь себе и дом и одёжу получше прежней.

— Это за какие, интересно, шиши? — скептически улыбнулся Иван.

— А вот, держи-ка.

Старик высыпал на стол горсть, неизвестно откуда взявшихся в его руке, маленьких, матового цвета, полупрозрачных камешков.

— Ничего себе! — чуть не присвистнул Заречный, но вовремя сдержался. — Это откуда ж у тебя алмазы, да ещё один к одному?

— Как думаешь, — старик не стал отвечать на заданный вопрос, — эти вещицы помогут тебе чуток наладить жизнь?

Иван, словно хрупкую вещицу, взял двумя пальцами один камешек, покрутил его перед глазами и аккуратно, будто опасаясь, что он разобьётся, положил на место.

— Помочь-то, помогут, — подтвердил он, всё ещё глядя на сокровища, — только на какое-то время…

— Дак я тебе и даю это на мелкие расходы, — улыбнулся старик своей замысловатой улыбкой, — а для серьёзного обустройства-то и камешек должен быть посерьёзнее.

Велимудр вновь, словно фокусник, разжал бывший только что пустым кулак, и на его ладони засверкал идеальными гранями настоящий бриллиант размером с большую фасолину. Камень, переливаясь на свету всеми цветами радуги, будто магнит, притягивал взгляд, не давая оторваться. Иван смотрел, как заворожённый. Он впервые в жизни видел настоящий бриллиант такой величины, но вдруг, словно сбросив с себя гипнотическое оцепенение, бывший разведчик перевёл взгляд на хозяина дома и сказал:

— Извини, Велимудр, но такого подарка я принять не могу. Это же каких деньжищ всё стоит?!

— Бери, Ваня, бери, — мягко, по-отечески, произнёс старик, — у меня таких ещё много.

— Много?! Ну ты даёшь! Так ты, выходит, богаче любого миллионера?! Чего ж ты живёшь тогда в такой лачуге где-то на отшибе? Да за такие деньги дворец можно отгрохать.

— Ну и скажи мне на милость, зачем мне дворец? Чего я в этом дворце делать-то буду? Хан наш Хубилай, тот да, тот во дворце живёт, да токмо ему по чину положено, а мне в моём домишке гораздо уютнее, да и сподручнее. С моими занятиями лишний чужой глаз не нужен.

— Хан живёт во дворце? — вновь удивился Заречный, услышав то, что вновь противоречило его знаниям, — а в учебниках написано, что монголы в юртах жили.

— Ох уж, эти ваши учебники… — вздохнул лекарь, — чего только там не понаписано. Твержу тебе, твержу.., нету здесь никаких монголов, есть моголы, и юрт здесь в помине не было. Ты сам рассуди, коль хан в юрте бы жил, так и остальной народ тем паче бы жил в юртах. Токмо ты же своими глазами видел поселение за озером, там чего, юрты стоят? А мы с тобой нонче тако же в юрте сидим али в доме каменном?

Заречный смутился, его бывшая картина мира, с которой он прожил столько лет, продолжала размываться, словно акварель под дождём.

— Но что я буду делать с этими камешками? — вернул он разговор в прежнее русло.

— Знамо дело, что продашь. На вырученные за маленькие камешки деньги купишь себе еду и одёжу нормальную, за большой — купишь себе жильё. А там, глядишь, и дело какое для души сыщется.

— Лучше бы не камешками, а сразу деньгами, — буркнул под нос Заречный, а громче сказал, — ну и кому я их продам? Ты что же думаешь, у нас на каждом углу скупка алмазов стоит? Да и незаконно это.

— Видел я, как эти ваши законы соблюдаются, — ухмыльнулся Велимудр, — и поговорку вашу слышал: «Закон, как дышло, куда повернул туда и вышло». Так что ты парень смышлёный, придумаешь чего-нибудь. Ну а насчёт денег, Ваня, я тебе говорил, что есть у меня и бумажные местные и золотые чеканные монеты, да токмо через переход они не пройдут с тобой. А вот камешки — другое дело. Это природный материал, через любой переход свободно с ними пройти можно. Так что бери и не привередничай. Почитай, что это мой гостинец тебе. Как у вас говорят, чтобы раскрутиться.

— Я уж и не знаю как тебя благодарить, — смущённо пробормотал Иван, теперь взяв в руки бриллиант и рассматривая его вблизи. — Это же действительно целое состояние.

— Лучшей твоей благодарностью, Ваня, будут твои добрые дела, которые ты во благо своего народа и всей Земли-Матушки творить будешь, — улыбнулся старик и вдруг, став серьёзным, прикрикнул, — ну-ка, хорош рассиживаться, работа стоит!

Заречный сгрёб со стола камешки в кулак и, вскочив со своего места, весело, по-военному, ответил:

— Есть не рассиживаться, а идти работать.

Он отнёс подарок в свою комнату, спрятал их под валиком, служившим подушкой, и, не задерживаясь, направился к дубовой колоде, в которой торчал уже хорошо ему знакомый колун.

Глава 5

Последние несколько дней перед полнолунием пролетели незаметно. Работа на воздухе и здоровая еда, которая у лекаря была строго вегетарианской, превращали некогда ещё немощное тело капитана запаса в тело крепкого и выносливого воина. Несмотря на все преимущества его нынешней жизни, Иван всё чаще задумывался о переходе и о том, как вольётся в ту жизнь, которой жил раньше. Мысли, словно эхо в пещере, метались из одной стороны в другую, из одного времени в другое. Жизнь, из которой он попал в прошлое, всё больше тянула назад, но пытливый ум здорового человека хотел узнать об этом времени как можно больше. Один раз Заречный было заикнулся своему наставнику о том, что хотел бы побывать в поселении, но получил решительный отказ.

— Нечего тебе там делать, — строго ответил Велимудр, — набирайся сил да ступай себе в свой мир. В этом мире не всё так хорошо и просто, как кажется издалека.

— А что здесь не так? — поинтересовался Иван, но ответа, как это частенько бывало, не получил.

Пару раз ещё наведывалась Анастасия. Точнее сказать, она здесь бывала гораздо чаще, но всегда старалась прийти так, чтобы не попадаться гостю на глаза, и только два раза они, то ли случайно, то ли женщина так пожелала, всё же встретились во дворе. Заречному, чего греха таить, нравилась внучка Велимудра. Но он гнал от себя всякие мысли о ней, понимая, какая пропасть во времени и менталитете лежит между женщиной, прожившей всю жизнь в тайге да ещё и в далёком прошлом, и им, современным, городским человеком. Он видел, что Настя, с тех пор как он начал набирать силу, тоже поглядывала на него с большим интересом. Хотя и делала она это всегда либо тайком, либо с усмешкой, но было в её взглядах что-то такое, что заставляло обоих краснеть, точно подростков. Вот и сегодня женщина пришла, когда гость был со стариком в лесу, но не убежала домой, выполнив всю работу по дому, а задержалась, делая вид, что чуток не успела прибраться. Мужчин не пришлось долго ждать, так как Велимудр, бродя со своим постояльцем по лесу и собирая ягоды, вдруг ни с того ни с сего заторопился домой.

— Надобно мне в поселение сходить, — коротко объяснил он причину такого быстрого возвращения.

Вернувшись домой, старик увидел внучку, делающую вид, что ещё хлопочет по хозяйству. Ругать её за нерасторопность он не стал, а сказал то же самое, что и Ивану, и, быстро собравшись, скрылся за воротами. Заречный проводил его взглядом, после чего повернулся к порогу, на котором тут же появилась Анастасия.

— Не знаешь, чего там случилось? — спросил он у неё.

— Знамо дело, что захворал кто-то. Токмо я когда уходила, так все ещё здоровы были, — нахмурила она брови. — Странно!

— Настя, а ответь мне на такой вопрос, — вновь обратился Иван к женщине, не желая, чтобы она вновь ушла в дом, — а как ты такая, вроде бы с виду не слишком сильная, топор из колоды так легко вынула?

Анастасия и сама, видимо, не прочь была пообщаться с постояльцем деда, покуда строгий хозяин дома отсутствовал.

— Дак ты же только на свою силу располагаешь, — улыбнулась она, как бы между прочим подходя ещё ближе, — а здесь силы-то особой и не надобно.

— Это как же? — не понял Заречный.

— А так! — уклончиво ответила Анастасия и подошла ещё ближе, остановившись в паре шагов от гостя. — Иногда одной живы достаточно, чтобы какой предмет с места сдвинуть.

— Настя, извини, но мне твои объяснения непонятны. Ты не можешь чуток попроще пояснить.

— Отчего ж, могу, коли глупый такой, — весело улыбнулась женщина и с лукавством добавила, — могу и показать, коли не страшно.

— Чего ж мне бояться, давай, покажи, так может яснее будет.

— Хорошо. Токмо ты потом не серчай, коли что не так, сам ведь попросил.

Иван хотел было сказать, что с какой стати он будет сердиться, но в это время Анастасия сделала к нему ещё один лёгкий шажок, протянула к нему руку с выставленной вперёд ладонью и вроде бы слегка прикоснулась к его груди. Заречный грешным делом подумал уж, что женщина решила его приласкать, как вдруг, сбитый с ног неведомой ему силой, спиной вперёд, полетел на землю. От неожиданности он даже не успел как следует сгруппироваться, поэтому так и шлёпнулся спиной на примятую траву, лишь слегка подстраховавшись руками. От такого падения свело дух, из лёгких вырвался приступ кашля. Разлёживаться перед женщиной было стыдно, поэтому Иван, выгнув спину, сделал толчок ногами в воздухе и, словно Ванька-встанька, вскочил на ноги.

— Ой, ты не слишком зашибся? — участливо спросила Анастасия, кинувшись было к нему, но, видя, что он сам быстро поднялся, остановилась.

Улыбка слетела с её губ, и теперь она с серьёзным лицом рассматривала любопытного постояльца на предмет повреждений.

— Всё в порядке, — поспешил успокоить её тот.

Кашлянув ещё пару раз, Заречный начал стирать с рук зелёные следы, оставленные травой.

— Только теперь объясни, как ты это сделала?

— Я же говорила, что жива, которая есть у каждого человека, может и исцелять и применяться в бою. Здесь не нужны большие мышцы, если умеешь живой управлять, то можно её направить для нужного тебе дела.

Заречный слыхал про такие системы, применяемые в единоборствах, когда используются не мышцы, а внутренняя энергия человека, но видеть такое в реальности ему до сих пор не приходилось.

— И долго такому нужно обучаться? — спросил он.

— Не знаю, у меня это с рождения есть. По наследству, видать, передалось.

В это время, услышав голос Анастасии, в конюшне заржал конь.

— Настя, а что всё-таки с конём Велимудра, чем он болен? — поинтересовался Иван.

Этот вопрос уже давно крутился у него в голове, но он никак не мог найти удобное время, чтобы об этом расспросить своего наставника.

— Хворает он, — лицо женщины погрустнело.

— Но если твой дед такой знатный лекарь, то почему не вылечит своего любимца? — удивился Заречный.

— Не всё так просто.

Анастасия взглянула на дворовые ворота, словно проверяя, не идёт ли дед.

— Пошли, — вдруг решительно сказала она, убедившись, что никого нет, и кивнула головой в сторону конюшни.

Иван поторопился за ней, а когда вошёл в полутёмное помещение, остановился в изумлении. Привязанный за ногу к металлической скобе, вбитой в стену, стоял красивый, породистый конь. Его серая, ухоженная шерсть переливалась и искрилась в скупых лучиках солнца, попадавших через маленькое оконце, с длинной выгнутой шеи свисала шикарная чёрная грива, но его большие слезящиеся глаза были пустыми. То есть на белых глазных яблоках отсутствовал даже намёк на зрачки.

— Он что, слепой? — шёпотом, словно боясь, что конь его услышит, спросил Заречный, всё ещё находящийся под впечатлением от увиденного.

Женщина грустно кивнула в ответ. Она подошла к жеребцу и ласково погладила его сначала по морде, а затем по шее.

— Хороший мой, красавец мой, — приговаривала она, лаская животное, но вдруг, резко развернувшись, взяла за руку, всё ещё стоявшего с раскрытым ртом, гостя и потащила того на улицу.

— Пойдём скорее, — говорила она, выталкивая Ивана за ворота, — негоже будет, если дед узнает, что я без его дозволения тебе Сивку показывала.

— Так он недавно только ушёл, — попытался возразить Заречный, но всё же не стал сопротивляться напору Анастасии.

Когда оба вновь оказались на улице, женщина прикрыла ворота на щеколду и, развернувшись, посмотрела в глаза Заречному.

— Так что с ним произошло, отчего Сивка ослеп? — вновь стал допытываться Иван, глядя также в её глаза.

Вопрос завис в воздухе. Оба, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно таким образом пытаясь проникнуть в самую душу друг к другу. Через минуту Анастасия первая отвела взгляд в сторону и, отойдя от ворот конюшни, присела на горку ещё не расколотых чурбаков.

— У нас в посёлке, на самой окраине, — начала она тихо, — живёт чёрный ведун. Он поклоняется одному лишь Чернобогу, не признавая вторую ипостась Бога Рода — Белобога. Отец сказывал, что ведун этот всегда враждовал со старым волхвом, жившим с другой стороны поселения. Когда волхв передал свои знания и силу дедушке Велимудру, то Мордук, так зовут чёрного ведуна, начал всячески вредить новому ведающему. Дедушка тогда ещё не набрал полную силу и не мог в полной мере противостоять злому чародею. Однако и смириться с его делами не мог. Тогда Мордук, чтобы умерить строптивость нового волхва наложил заклятие слепоты на его верного Сивку. С тех пор он горемышный и стоит в конюшне, так как на солнечном свете он может навсегда потерять способность восстановить зрение.

— Так почему сейчас, когда у твоего деда силы много, он не может как-то пошаманить и вылечить коню глаза? — полушутливо спросил Заречный, вновь услышав сказку суеверной деревенской женщины о чародеях и волшебстве.

Анастасия взглянула на своего собеседника так, как смотрит строгая воспитательница детского сада на малыша, в шутку сказавшего неприличное и из-за возраста непонятное ему слово. От этого взгляда Ивану даже стало как-то не по себе.

— Сила-то у него есть, — вновь опустив взгляд в траву, всё же пояснила женщина, — да токмо вылечить всё равно не может, так как заклятие особое. Его можно снять, лишь передав слепоту какому-нибудь человеку. Дедушка на это, конечно, пойти не может, вот и стоит Сивка в конюшне. Я его иногда вывожу в пасмурную погоду погулять, а дедушка уже несколько лет всё пытается отыскать такой заговор, который смог бы вернуть Сивке зрение без передачи слепоты кому бы то ни было.

— А что случится, если передать, ну, например, какому-нибудь злому человеку?

— Добрый, злой…, всё одно. Богиня Карна всё видит и за все деяния человеческие воздаёт по заслугам в следующих жизнях.

Когда женщина замолчала, Заречный не стал ничего говорить. Ему вдруг сильно захотелось домой, в своё время, где сказки про колдунов и магов присутствуют только в книгах и фильмах. В их времени никто при помощи каких-то там заговоров, заклятий и прочей мистической ерунды не может причинить другому вред. В это время ворота отворились, и во двор бодрой походкой вошёл Велимудр. Прежде всего он кинул неодобрительный взгляд на внучку, затем, посмотрев на гостя, увидел, что тот находится в несколько подавленном настроении. Сделав в уме какие-то заключения по поводу увиденного, старик строго сказал:

— Анастасия, ступай домой, сегодня начинается первый день полнолуния, а мне ещё надобно с гостем потолковать.

Женщина молча встала с чурбаков и, захватив из дома своё лукошко, в котором всегда приносила деду угощения, направилась к воротам. Приоткрыв одну створку, она замерла и, обернувшись, взглянула на гостя. Всегда весёлая и неунывающая сейчас она смотрела на Ивана совсем другими глазами, глазами полными тоски. Заречный помахал ей рукой и улыбнулся. Однако и у него улыбка получилась какая-то кривая и неестественная. Анастасия резко развернулась и решительно вышла со двора. Иван взглянул на старика, к которому лениво подошёл проснувшийся медведь и, словно огромный котёнок, начал тереться мордой о его ногу. Лицо хозяина дома смягчилось. Он, как обычно, потрепал косолапого по холке, после чего повернулся к Ивану и спросил:

— Ну, и чем моя внучка тебя расстроила?

— С чего ты взял, что она меня расстроила? — попытался защитить Анастасию Заречный.

— Потому как вижу, что настроение твоё безрадостное.

— Домой хочется, — откровенно признался Иван.

— Ну что ж. Тогда не будем откладывать надолго, — сказал старик, — сегодня в полночь откроется проход. Коли так засвербило домой вернуться, то и ступай себе, скатертью дорога.

На такое пожелание Заречный не обиделся, так как выражение «Скатертью дорога» было сказано с какой-то душевностью и в этом мире явно имело совсем не такое значение, как у них в будущем. Он не спеша стал наводить порядок возле колоды. Сложил разбросанные чурки, отнёс готовые поленья за двор, где для них был построен навес от непогоды. Вернувшись, бывший разведчик с силой вогнал колун в колоду так же, как он торчал тогда, когда он в первый раз попытался его из неё извлечь. Управившись с работой, Иван присел на траву, сорвал одну травинку и, как в детстве, взял её в рот. Во рту появился сладковатый привкус с едва уловимой травяной свежестью. Он улыбнулся каким-то своим мыслям, посетившим его в этот момент, и, закинув голову вверх, взглянул на небо. Там, как обычно, проплывали причудливой формы облака, в которых, ещё будучи мальчиком, Иван любил угадывать всевозможные фигуры и образы.

Вот и сейчас прямо над ним плыла голова грозного царя зверей льва, вон, чуть левее, облако похожее на черепаху, а правее… В этот момент Иван даже чуть было не поверил в мистику. Из проплывающего справа тёмного облака, похожего на голову с растрёпанными тёмными волосами, на него взглянули злые, морщинистые глаза неведомого старика, появившиеся там. От этого взгляда бывшему разведчику стало как-то не по себе. К счастью, это видение длилось всего несколько секунд, после чего туча расплылась в разные стороны, и Иван облегчённо вздохнул. «И чего только не привидится после того как наслушался здесь про всяких там волшебников», — ухмыльнулся он про себя, выплюнул изо рта травинку. Закрыв глаза, он с удовольствием и наслаждением подставил лицо лучикам яркого солнышка и тёплому летнему ветерку.

За ужином Заречный вновь не смог удержаться, чтобы не поговорить с Велимудром.

— Скажи, — обратился он к старику и, проигнорировав его недовольный взгляд, продолжил, — вот, ты говорил, что крыса попала в твой ледник через проход, а что, она не могла шмыгнуть обратно? Почему осталась здесь погибать?

И вновь ответа пришлось ждать несколько минут, пока собеседник тщательно жевал пышку из гречневой муки, принесённую внучкой. Ивану же есть не хотелось — аппетита совсем не было. Он вначале тоже отломил кусочек выпечки, обмакнул в сметане, но, тщательно разжевав, как и полагалось, эту небольшую порцию, понял, что больше в него не полезет.

— От того, — старик вновь начал говорить неожиданно, когда казалось, что ответа на вопрос уже не будет, — от того, что любое существо может пройти чрез проход один лишь раз и в одну токмо сторону. А далее жди ещё месяц до следующего полнолуния.

— Как-то всё у вас мудрёно, — улыбнулся Заречный.

Велимудр только пожал плечами, мол, что поделаешь — магия она такая. Мужчины помолчали, думая каждый о своём. Иван уже всеми своими мыслями был в своём времени и в своём городе, думы же старого волхва были покрыты тайной и ведомы только ему одному.

— Велимудр, — вновь нарушил молчание Заречный, пристально посмотрев старику в глаза, — скажи, а мне можно ещё разок попасть сюда?

— Дак отчего же нельзя-то? — улыбнулся тот, спокойно выдерживая взгляд своего гостя. — Я же тебе глаголил, за какой такой надобностью охранника у ледника поставил. А это означает, что в любое полнолуние можешь у себя в вашу вонючую яму спуститься да и окажешься здесь. Охранник тебя не тронет, а для меня завсегда желанным гостем будешь. Об одном токмо предупредить должен, хотя ты человек ответственный и серьёзный, да и воином был не абы каким, а разведчиком, однако смотри внимательно, чтобы кто посторонний за тобой не увязался, особливо из лихих людей.

— Это я понимаю, — заверил Иван.

И вновь воцарилась тишина. Время шло к вечеру, и в комнате уже начали сгущаться сумерки. Освещение зажигать хозяин дома не стал, так как и он, и его постоялец хорошо ориентировались в тёмной избе, а изучать подробности на хмуром и задумчивом лице своего гостя не было надобности. Перед наступлением полночи или, как говорил старик: «полничь», которая по местным часам длилась от часу до двух тридцати ночи, хозяин дома предупредил Заречного, чтобы тот переоделся в свою одежду и был готов к переходу. В небе уже давно взошла огромная луна и, пытаясь заглянуть сквозь матовые окна в дом, окрасила всё, что находилось внутри, в свой любимый, строгий чёрно-белый цвет. Иван не спеша поднялся со своей табуретки, на которой он так и остался сидеть после ужина, погружённый в размышления, и вышел в свою комнату. Переодевшись в джинсы и футболку, он ссыпал подаренные волхвом камешки в карман брюк, перед этим ещё раз полюбовавшись холодным блеском бриллианта, аккуратно, по-солдатски, сложил снятую одежду на лежанке и вновь вернулся на кухню.

— Ну что, воин, готов? — спросил старый волхв.

— Так точно, — постарался как можно бодрее ответить Иван, но понял, что получилось как-то не очень правдоподобно.

— Раз готов, то пошли.

Мужчины вышли во двор и направились к леднику. Здесь им пришлось потревожить охранника, который с наступлением сумерек улёгся у самого входа в подвал и сейчас, казалось, дремал, положив голову на лапы. Медведь нехотя встал, но отошёл в сторону всего лишь на шаг, так, чтобы можно было лишь приоткрыть дверь. Поздним посетителям подвала пришлось довольствоваться этой уступкой и боком протискиваться в неширокий и невысокий проём двери. Заречному, за всё время пребывания в этом времени, не приходилось ещё ни разу побывать в леднике. Спустившись в подземелье по крутым каменным ступенькам, его разгорячённое после летнего тепла тело сковало от непривычного холода. Иван поёжился, но ничего не сказал, лишь подумал о том, что благодаря своей предусмотрительности не снял лапти вместе с одеждой ещё в доме. Теперь эта незамысловатая обувка, хотя и не грела, но всё-таки в ней было гораздо комфортнее стоять на морозном земляном полу, нежели босяком.

Войдя в подвал, Велимудр зажёг стоявший на подвешенной сбоку полке светильник и сделал это, как и в доме, безо всяких приспособлений. Спичек и зажигалок, ясное дело, в это время ещё не было, но и ничего похожего в руках старика Иван тоже не заметил. Впрочем, и сам светильник не был похож ни на свечу, ни на какую-либо известную ему лампу. «Ну дед, ну фокусник», — улыбнулся про себя Заречный и вопросительно взглянул на Велимудра, стоявшего сбоку. Тот пристально, с серьёзным выражением на лице смотрел на него, словно пытаясь напоследок зафиксировать в памяти образ своего гостя.

Увидев, что Иван успел оглядеться вокруг, старик вдруг сделал еле заметное движение и светильник погас. Вновь небольшое помещение ледника погрузилось во мрак. Такое поведение старого волхва немного удивило бывшего разведчика. Однако не прошло и нескольких секунд, как непроглядная тьма каким-то непонятным образом начала медленно рассеиваться. А ещё через некоторое время он смог различать очертания предметов, а затем и более мелкие детали. Сначала Заречный подумал, что это вновь какой-то трюк хозяина дома и, уже в который раз, вновь бросил на старика вопросительный взгляд. Тот улыбался привычной, еле заметной улыбкой и, видимо, ждал вопросов от своего ученика.

— Это что за подсветка, почему стало виднее? — оправдал ожидания Велимудра Иван.

Тот, как обычно, выдержал многозначительную паузу, а затем негромко произнёс:

— Это мой подарок тебе, авось пригодится когда.

— Что за подарок? — не понял сразу, о чём идёт речь, Заречный.

— «Око пса», — коротко пояснил старик.

— Какого ещё пса?

— Так называется особый дар, благодаря которому ты сможешь теперь зреть в полной темноте, аки пёс, безо всяких ваших мудрёных приспособлений.

Иван ещё раз огляделся вокруг. Сейчас он без труда различил в полной темноте полки ледника и множество крынок, и другой посуды на них. Он даже мог сосчитать гладкие камни, которыми были вымощены стены подземелья. Теперь бывшему разведчику стало понятно, что это не какая-то подсветка, а он действительно видит в непроглядном мраке, словно с прибором ночного видения. Единственное отличие было в том, что его глаза видели всё в чёрно-белом изображении — без примеси зелени, присущей армейскому ПНВ-57, которым он пользовался при прохождении службы в Афгане.

— Благодарю, учитель! — сказал Иван, вновь переведя взгляд на Велимудра.

— Ну всё, тебе пора. В добрый путь, — бросил тот в ответ и головой указал на покрытую изморозью ближайшую стену.

— Сюда? — с сомнением в голосе переспросил Иван, для верности ткнув пальцем в ту же сторону, так как не видел там никакого прохода.

— Иди, не сумливайся, — подбодрил его старик и слегка подтолкнул в спину.

То, что толчок был лёгким, казалось лишь со стороны. На самом же деле старый волхв, видимо, применил ту же неведомую энергию, что и его внучка днём. Иван потерял равновесие и, словно пробка, выстрелившая из бутылки с шампанским, на скорости влетел в серую поверхность стены. Не ощутив никакой преграды, в следующее мгновение он уже вылетел прямо в канализационную яму в своём мире. То, что он оказался у себя «дома», подтвердили и знакомые запахи, присущие родной, городской канализации. Заречный оглянулся назад на стенку, сквозь которую только что проник. Он протянул руку и легонько ткнул пальцем в шершавый цемент. Старик не соврал, в обратную сторону проход сейчас был для него закрыт. Потоптавшись в темноте на месте, Иван ощутил под ногой что-то мягкое. «Ага, мой кроссовок», — улыбнулся он, опустив взгляд вниз. Окинув взглядом грязное дно ямы, бывший разведчик увидел при помощи своего нового дара оставшуюся после перехода в прошлое обувь. Присев на корточки, он обнаружил и несколько монет, которые тогда лежали у него в кармане, а сейчас рассыпались по сырой и слизкой поверхности пола. Благо, что жёлоб, по которому текли нечистоты, располагался у противоположной стены, и все вещи, которые не смогли перескочить со своим хозяином в другое измерение, не оказались в вонючей жиже. Собирая деньги, бывший разведчик ещё раз мысленно поблагодарил старого волхва за свой удивительный дар видеть в темноте, так как ему не пришлось впотьмах шарить руками по дну канализационной ямы. Единственное, что его огорчило, так это то, что он не смог найти при помощи «ока пса» потерянный серебряный крестик. «Ничего не поделаешь, придётся вернуться сюда ещё раз с фонариком», — подумал Иван и, взяв кроссовки в одну руку, хотел уже было подниматься по металлическим скобам к люку. Однако в этот момент вверху послышались чьи-то голоса, и тяжёлая, металлическая крышка, издавая неприятный скрежет, не спеша поползла в сторону.

Глава 6

Тьма уже давно приняла в свои обманчиво-ласковые объятия засыпающий после трудового дня город. Если бы не большая полная луна, недавно выглянувшая из-за крыш домов и бросающая свой холодный, надменный взгляд на всё вокруг, то в этой тьме трудно было бы различить на фоне старого трёхэтажного дома три человеческих силуэта. Они, видимо, кого-то ждали, так как пришли сюда ещё тогда, когда только начали сгущаться сумерки, и не уходили с этого места вот уже больше часа.

— Может, мы сразу крышку люка отодвинем, — послышался тихий, неуверенный голос, явно принадлежащий подростку, а не взрослому мужчине, — а то ещё неизвестно, как у нас всё обернётся?

— Ты, на, не каркай, на, — послышался в ответ другой, сердитый, голос, — как обернётся… Но насчёт люка ты правильно мыслишь, на. Хорошо. Сходите, отодвиньте крышку, пока его нет, да по-шустрому назад.

От стены дома отделились две тени и скрылись где-то за углом. Через некоторое время раздался металлический звук отодвигающегося канализационного люка, и послышались шаги возвращающихся людей.

— Давай ещё покурим что ли, пока бомж не пришёл, — предложил третий неизвестный, который с более крупным подростком только что выполнил распоряжение своего предводителя.

Вся троица неспешно закурила сигареты. Вот один из силуэтов выбросил окурок в лишённое стёкол окно дома и, видимо, обращаясь к главарю, тихо сказал:

— Стрёмный какой-то этот старик. Гвоздь, может ну его этого бомжа, деньги-то уплачены, на кой нам нужен этот геморрой.

— Ты, на, прямо Пушкин, на, стихами разговариваешь: на кой — геморрой, — ухмыльнулся тот, которого назвали Гвоздём. — Тебе чего, на, жалко этого бомжа стало? Я бы их всех, на, давно бы расстрелял, на. От ихнего только вида блевать хочется, на, и это если ещё не принюхиваться. Ты…

Предводитель троицы хотел ещё чего-то сказать, но вдруг замолчал и прислушался.

— Ша, пацаны, кажется, идёт, — прошептал он.

В темноте, и правда, послышались чьи-то шаги.

Заречный, находясь в канализационной яме и услышав, что кто-то открывает люк, быстро присел и пододвинулся как можно ближе к стенке. Стараясь не прислониться к ней, чтобы не измазаться, он пристально всматривался в круглый кусочек открывшегося звёздного неба, но там, наверху, ничего не происходило, лишь в ночной тишине негромко прозвучало эхо удаляющихся шагов.

«Странно, — подумал Иван, — видимо, какие-то шутники решили нашкодить и открыли люк для того, чтобы какой-нибудь ночной прохожий в него свалился». Выждав ещё некоторое время, он хотел быстро взобраться наверх, но вдруг ощутил все прелести плотности родной атмосферы своего времени.

— Здесь вам не там, — хмыкнул себе под нос бывший разведчик. — Придётся привыкать.

Он не торопясь поднялся по скобам наверх и осторожно выглянул из ямы. Никого не увидев, Заречный выбрался на поверхность. Аккуратно, чтобы не шуметь, приподнял довольно увесистый люк, закрыл им яму и, пристально всматриваясь в темноту, направился к своему дому. Идти было непривычно трудно, но, благодаря восстановленной за два месяца силе, Иван неплохо справлялся с этим временным неудобством. Подойдя ближе к старой постройке, зияющей чернотой выбитых окон, его намного более зоркие, чем прежде, глаза, заметили три тёмные фигуры, стоявшие у самой стены, возле входа в его подъезд. Было заметно, что они умышленно укрылись в тени дома, чтобы лунный свет не выдал их присутствие.

«Что, опять?!» — вспомнил Иван слова волка из любимого многими мультика про пса и улыбнулся.

Если там вновь, как и месяц назад, стояли какие-нибудь недоброжелатели, желающие поиздеваться над беспомощным человеком, принявшим немного алкоголя, то сегодня явно не их день. Теперь-то он сможет достойно ответить на любые поползновения хулиганов. Когда Заречный уже почти подошёл ко входу в подъезд, послышался насмешливый юношеский голос:

— Дядя, закурить не найдётся?

От стены отделилась одна тень и приблизилась к нему.

— Не, ребята, я не курю, — ответил Иван заплетающимся языком, притворившись пьяным, и уже почти инстинктивно напряг начавшие вырисовываться после тренировок кубики пресса.

Всё, что произошло дальше, оказалось до обидного примитивно и повторилось в точности, как и два месяца назад. Последовал сильный, но далеко не профессиональный удар в солнечное сплетение, который не причинил жертве никакого вреда. В этот раз, угодив в хорошо накачанные мышцы живота, хулиган причинил себе больше вреда, чем Заречному.

— Ой, на… — послышался жалобный возглас, и молодой хулиган схватился за ушибленную руку.

Бывший разведчик не стал дожидаться, пока тот опомнится, и нанёс несильный тычок в область шеи. Тёмная фигура агрессора обмякла и свалилась на тротуар. Две других в нерешительности замерли у стены. Видимо, всё пошло не по их плану и совсем не так, как они задумывали. Теперь, лишившись своего предводителя, хулиганы замерли в нерешительности, не зная, как быть дальше.

— Это вам не пьяных избивать, — улыбнулся Иван и, приложив чуть больше усилия, чем раньше, всё из-за плотности атмосферы, выбросил вверх правую ногу.

Удар, однако, получился такой, как нужно, и послал в нокаут, как того требовала тактика уличного боя, самую массивную и высокую тень, которая могла оказаться самым опасным противником.

— Дяденька, не надо, я здесь ни при чём, это всё они, — запричитал третий хулиган и попятился назад, но, упёршись спиной в стену дома, замер, с ужасом ожидая неминуемое наказание.

Иван сделал к нему шаг, взял парня за ворот футболки и, изобразив на лице зверскую гримасу, взглянул в его широко раскрытые от ужаса глаза.

— Ещё раз вас здесь увижу, — грозно прорычал он, напуская на незадачливого хулигана как можно больше страху, — убью всех и здесь в подвале закопаю. Ты меня понял?

Подросток, от страха не в силах больше вымолвить ни слова, нервно закивал головой в знак согласия.

— А теперь брысь отсюда.

Заречный, потянув за футболку, оторвал прикипевшего к стене подростка от опоры. Затем резко развернул его к себе спиной и, слегка толкнув, отпустил ему смачного пендаля. Подросток, теряя равновесие, широко замахал руками. Он сделал несколько длинных шагов вперёд, но всё-таки чудом удержался на ногах. Не говоря ни слова и не оборачиваясь, его силуэт тут же растворился в темноте ночи, оставляя за собой лишь гулкое эхо торопливых шагов. Двое других в это время, не поднимаясь с земли, пятились назад, подальше от места столкновения. Через несколько секунд, оказавшись на безопасном расстоянии, оба хулигана, словно по команде, вскочили на ноги и вскоре тоже скрылись из виду. Ухмыльнувшись, Иван уже спокойно направился в свой подвал.

В тёмном помещении, благодаря «Оку пса», бывшему разведчику в этот раз не пришлось наощупь отыскивать электрический патрон с немного вывернутой лампочкой. Он спокойно подошёл и повернул лампочку до упора — выключателей в подвале не было уже давно. Загорелся неяркий свет, и Заречный по-хозяйски осмотрелся вокруг. За прошедший месяц здесь ничего не изменилось, даже пыли не собралось больше, чем было до его провала в прошлое. «Вот я и дома, — с небольшой грустью подумал он. — И с чего теперь начинать свою новую жизнь? А начинать нужно вот с чего…» Бывший разведчик быстро подошёл к старой деревянной тумбочке, в которой хранились кухонные принадлежности, и достал из неё начатую пачку соли. Набрав большую щепотку «белой смерти», как называли соль некоторые ЗОЖники, он высыпал её себе в рот. С необычайным удовольствием рассосав щепотку, Иван тут же съел ещё одну, а затем ещё. После третьего приёма соли, он почувствовал, что организм начал функционировать так, как нужно, а остаточные ощущения тяжести исчезли совсем.

— Любо! — вспомнил Заречный выражение старого волхва.

Размышления о том как жить дальше он решил перенести на утро. Единственное, что Иван сделал перед тем, как лечь спать, так это выстирал в старом пластмассовом тазу, предназначенном именно для этих целей, свои кроссовки. Повесив их сушиться на металлические крюки, торчавшие из стены, он вновь вывернул лампочку из патрона. Добравшись до своей старой лежанки, бывший разведчик с удовольствием растянулся на ворохе старого тряпья, которое несколько лет заменяло ему мягкую постель. Сон, несмотря на все происшедшие в течение дня события, как ни странно, пришёл почти сразу. Оздоровившийся организм и спокойный, не возбуждённый алкоголем ум сработали, как часы, и отставной капитан уснул крепким безмятежным сном ребёнка.

Вроде бы он и прожил в прошлом всего ничего, а организм уже выработал привычку просыпаться на самой утренней зорьке. В жилище скитальца во времени было лишь одно маленькое с мутным стеклом окошко, которое выходило на север, и в котором никогда не появлялось солнце, но его восход Заречный ощутил каким-то неизвестным ранее чувством. Не изменяя традиции, он полежал неподвижно ещё с минуту, после чего открыл глаза, потянулся и, как учил старик, улыбнулся новому дню. После принятия достаточного количества соли, а также после хорошего восстановительного сна организм немного адаптировался к новой плотности атмосферы, поэтому Иван вскочил на ноги почти так же бодро, как и в том мире. По привычке, вкрутив лампочку, он ещё раз, на свежий глаз, осмотрел свою обитель. Однако и сейчас не нашёл никаких признаков, каких-либо изменений, которые могли произойти за время его отсутствия. Сделав по возобновившейся традиции небольшую разминку, Иван извлёк из-под тряпья свой комплект необходимых мелких вещей, которые хранились в старом кожаном футляре с поломанным замком-молнией, и достал оттуда ножницы и маленькое зеркальце. Для начала он как можно короче обрезал бороду и усы, выросшие за прошедшие дни, а затем, при помощи опасной бритвы, не спеша побрился. Стричься сам он не привык, поэтому решил с этой просьбой обратиться к своей знакомой Марии Адольфовне. «Чего бы такого придумать, чтобы как можно достовернее объяснить своё исчезновение почти на два месяца? — подумал Иван, слаживая свои бритвенные принадлежности назад в футляр. — Друзья же наверняка начнут расспрашивать, где был. А вот с работой я, видимо, конкретно пролетел. Да, неудобно получилось. Чех за меня поручился, сказал, что ответственный и дисциплинированный, а я вона как, взял и исчез неизвестно куда». Заречный присел на свою лежанку и задумался. Несколько лет назад, оставшись без жилья и без работы, он встретил своего одноклассника Антона Чеха. Прозвище Чех тот получил ещё в школе, когда однажды их новая учительница русского языка и литературы узнала, что у Антона было отчество Павлович.

— Имя и отчество у тебя знатные, — сказала она, — вот только ещё бы и любви к литературе тебе хотя бы сотую часть той, что была у Антона Павловича Чехова.

С тех пор Антошу Неверова звали не иначе как Чехов, а чуть позднее эта кличка трансформировалась в более короткую — Чех. Друзьями они никогда не были. Мало того, Иван даже недолюбливал своего одноклассника, так как тот водился с ребятами из старших классов, которые не отличались примерным поведением. Они были частыми гостями детской школы милиции и слыли местными хулиганами. Благодаря врождённой хитрости и изворотливости, Чеху удалось избежать приводов в милицию. Но он никогда не упускал возможности прихвастнуть среди своих одногодок своими нелицеприятными делишками, проворачиваемыми вместе со своими старшими дружками. Находясь на срочной службе в армии, одноклассник тоже, как и Заречный, попал в Афган. Однако то ли по стечению обстоятельств, во что верилось с трудом, то ли благодаря своим врождённым чертам характера, он не попал в самые горячие места, а отслужил весь срок где-то при штабе. Вернувшись домой с полной грудью явно не заслуженных всевозможных значков и даже медалью, он устроился на местную текстильную фабрику, где быстро выбился в комсомольские вожаки, сначала заводские, а потом и в районные. После развала Союза, как и многие номенклатурщики, бывший комсомольский вожак резко перекрасился, превратившись в солидного бизнесмена. Неизвестно на какие средства, Чех приобрёл несколько торговых точек, а затем и несколько кафе в самых оживлённых местах Нижнереченска.

За что Заречный и был благодарен новоявленному бизнесмену, так это за то, что, встретив на улице хромающего, опирающегося тогда ещё на палочку одноклассника, тот не зазнался и не отвернулся, а вполне дружелюбно поздоровался. Узнав о житейских проблемах Ивана, он сам вызвался поговорить с самим мэром города Леонидом Аркадьевичем Севериновым, а по совместительству местным авторитетом по кличке Лёня Север, с которым был каким-то образом знаком. Иван тогда засомневался, что такой серьёзный человек обратит внимание на бездомного бомжа и тем более возьмёт его на какую-нибудь работу.

— Поверь мне, бача, — сказал тогда Чех, похлопывая одноклассника по плечу.

Фразочка «Поверь мне» была его любимая, которую он всегда вставлял в разговорах, словно опровергая свою фамилию Неверов, а словом «бача», которое любили употреблять бывшие воины афганцы в значении «друг», старался подчеркнуть своё «героическое» прошлое.

— Всё будет в порядке. Ты извини, что я тебя к себе на работу не могу взять, но сам понимаешь, сейчас мне нужны грузчики со здоровыми ногами, — Чех сочувственно взглянул на покалеченную ногу товарища, — а другой подходящей должности у меня, к сожалению, пока нет. Короче, подойди в мой офис, скажем, послезавтра часиков в десять, возможно, мы к тому времени уже что-нибудь и подыщем.

— А где твой офис? — спросил Заречный без особого энтузиазма.

— Ах, да, я же тебе не сказал. Видел девятиэтажку новую в центре?

Иван кивнул. Вот туда и подходи. У входа скажи охраннику, что ко мне. Он позвонит, и я спущусь.

— И высоко забрался? — Спросил Заречный вовсе не из интереса, а больше для поддержания разговора.

— Не очень, — сверкнул белоснежными, явно искусственно отбеленными зубами товарищ, — на пятом этаже.

Через два дня Чех, как и обещал, дал Ивану адрес частной автомобильной стоянки, куда он и устроился обычным охранником.

«Ну что ж, — размышлял он, сидя на старых тряпках и наблюдая, как с восходом солнца медленно рассеивается в подвальном помещении, не слишком густая для его глаз, темнота, — придётся искать другую работу». Встав с лежанки, Заречный подошёл к противоположной стене, отодвинул в сторону ящики, которые раньше служили для их троицы столами и, сделав небольшое углубление в куче мусора под ними, вынул из стены один кирпич. В образовавшуюся щель он просунул руку и достал из своего тайника паспорт и несколько бумажных купюр — остаток от его предыдущей зарплаты. Затем сунул руку в карман и извлёк из него камешки, подаренные волхвом. Отложив пару алмазов в сторону, Иван спрятал остальное богатство в тайник и вернул стене первоначальный вид. Вновь присыпав свой «сейф» мусором и прикрыв его ящиками, бывший разведчик внимательно осмотрел плоды своей конспирации. Оставшись довольным тем, что увидел, Заречный перевёл взгляд на мутное окошко и задумался. «Первым делом нужно навестить своих друзей по несчастью, — размышлял он, — а затем вновь идти на поклон к Чеху, чтобы решить вопрос с трудоустройством и аккуратно поинтересоваться, нет ли у того знакомого ювелира, которому можно было бы продать камни». Мысленно решив все вопросы, Иван снял с крючков ещё сыроватую обувку. Ждать, пока кроссовки окончательно высохнут, времени не было, поэтому, быстро сменив лапти на современную обувь, он запихнул их под тряпьё, на котором спал, выбрался из подвала и бодро зашагал к знакомому торговому павильону.

— Привет, Глафира! — весело поздоровался он с выглянувшей в окошко заспанной продавщицей.

— А, это ты… — зевнула та, — ты где это так загорел, я тебя сразу и не признала? Видать, богатым будешь.

— Где ж я мог загореть, — улыбнулся Иван, услышав слова продавщицы о предстоящем богатстве, — на солнышке, конечно.

— Ясное дело, что на солнышке, только как это у тебя так получилось, что вчера днём, когда отоваривался, был белый, как сметана, а сегодня уже загоревший, точно с курорта приехал. Вон, даже волосы выгорели.

— Глафира, ты что-то путаешь. Я уже больше месяца к тебе не заглядывал, — ответил Заречный, начиная подозревать что-то неладное.

— Ты, Иван, со своими попойками скоро вообще все мозги и память пропьёшь, — возмутилась торговка, сдерживая очередной зевок, — но я-то при своей памяти. Кто у меня вчера брал семисотку водки, а потом ещё раз приходил, а? Может Пушкин?

Поняв, что с ним действительно происходит что-то непонятное, Заречный решил до выяснения всех нюансов не настаивать на своём мнении, а, словно немного сконфузившись, исподволь поинтересовался:

— Глаш, а какое сегодня число?

Женщина сочувственно покивала головой и уже более спокойно сказала:

— С этого и надо было начинать, а то больше месяца, говорит, не был. Двадцать третье сегодня.

— А месяц, — голос Ивана стал еле слышным, будто он не хотел, чтобы его вопрос долетел до ушей продавщицы, так как засомневался, хочет ли услышать на него ответ.

— Июнь месяц, — ответила Глафира, жалостливо взирая на своего постоянного клиента. — Ты же ещё вчера мне втирал, что двадцать второго июня фашисты напали на СССР, как будто я не училась в советской школе и не знаю, как нынешняя молодёжь, когда война началась.

— Да, что-то я действительно запутался, — с нотками сожаления в голосе ответил Заречный, хотя на душе вдруг стало радостно.

Если он снова после перехода вернулся в тот же самый день, из которого провалился в прошлое, то сегодня у него законный выходной, и не нужно переживать по поводу потери работы. Получается, что и хулиганы поджидали его не снова, а именно тогда, когда он должен был прийти домой в стельку пьяным. Его раздумье прервала продавщица:

— Ну так что будешь брать-то? Как обычно?

— Да-да, как обычно, — подтвердил Иван и сунул в окошко деньги.

Через минуту, получив в руки пол-литровую бутылку водки, банку рыбных консервов и запаянный в целлофан, скорее всего просроченный, лаваш, он направился в район новых многоэтажек, где в одном из подвалов сейчас обитали Профессор и Монс. Утро было раннее, поэтому обитателей подвала он успел застать дома. Мария Адольфовна, дымя сигаретой и скривив один глаз от попадающего в него дыма, собирала на столе нехитрый завтрак. Профессор, глядя в осколок зеркала, заканчивал брить своё грустное и помятое после вчерашнего возлияния лицо. В отличие от подвала, в котором остался жить Заречный, в этом было два окошка и располагались они с восточной стороны. Яркие лучи утреннего солнечного света, проникая сквозь довольно ещё чистые стекла и выхватывая летавшую в изобилии подвальную пыль, были похожи на два мощных прожектора, которые с наступлением рассвета вырывали убогое жилище бомжей из власти ночных сумерек.

— Здравия желаю! — бодро поприветствовал друзей Иван, входя в подвал.

— Ваня, что с твоим лицом, — вместо приветствия удивлённо спросила Монс, — кинув быстрый взгляд на раннего гостя, — а с волосами что?

— А что такое? — сделал вид что не понимает о чём речь Заречный.

— Лицо какое-то тёмное, загорелое что ли… точно с курорта приехал, а волосы длинные, словно месяц не постригался. Я же тебе совсем недавно их подрезала…

— Мария Адольфовна, верите, нет, ничего не помню, — соврал Иван, — вчера пришёл и отрубился, а сегодня проснулся и вот…

Он очертил овал вокруг лица, которому постарался, как можно более правдоподобно, придать удивлённый вид.

— Действительно странно, Иван Петрович, — встрял в разговор Профессор, — и что, так ничего и не помните? Это же просто аномальное явление какое-то!

— Не помню ни-че-го! — как можно искреннее заверил Заречный, и, кажется, ему это удалось.

— Странно, — вновь повторил Чесноков.

Он ещё несколько секунд внимательно осматривал лицо гостя мутными с похмелья глазами, после чего, словно позабыв о необычном преобразовании облика старого приятеля, вновь вернулся к своему занятию.

— А я вот с гостинцем, для поправки здоровья, — перевёл разговор на более насущную тему Иван и начал доставать из пакета покупки.

— Это очень к месту, — радостно воскликнул Профессор, увидев поставленную Заречным на стол бутылку водки, — я уж думал, что весь день придётся прожить всухую да ещё и с головной болью.

В этом подвале у его обитателей кухонным столом служили уже не ящики, как раньше, а старенький, с отломанной дверцей, письменный стол. Чесноков его обнаружил при очередном обходе своего участка на одном из мусорников, а Заречный, по старой дружбе, помог его сюда притащить. Сидели жильцы теперь тоже не на полу, а кто на древнем табурете, кто на старых, многое повидавших за свою долгую жизнь, стульях, найденных там же, где и стол. Профессор быстро закончил бритьё и, резво подойдя к столу, достал из единственного сохранившегося в нём ящика пластиковые стаканчики. Оглядев ассортимент блюд, он сел на свой стул и, сглотнув слюну, словно в ожидании какого-то чуда, с нетерпением поглядывал на то, как Мария Адольфовна не спеша вскрывает банку с килькой. Когда жестяная крышка, скрипнув зазубренными краями, наконец, была отогнута в сторону, плавленые сырки, хлеб и кусочек сала были порезаны, а из горлышка бутылки, освобождённой от тесной пробки, раздалось сладостное для уха бульканье, Иван потянулся за своим стаканчиком. Решив по возвращению из прошлого начать новую жизнь, он дал себе слово, что больше не будет пить. Но сейчас, попав после двухмесячной разлуки к своим старым друзьям, решил, что сто грамм не принесут большого вреда. Взяв в руки стаканчик, он торжественно произнёс:

— За вас, мои друзья, я так за вами соскучился, и спасибо, что вы есть!

— Мы тебя тоже любим, — улыбнулась Монс, немного удивившись такой вдруг непонятно отчего напыщенной речи, словно они расстались не вчера вечером, а не виделись уж несколько лет.

Профессор и Мария Адольфовна, по привычке, одним махом опрокинули свои стаканчики, крякнули дуэтом и принялись закусывать, напрочь позабыв о загадочном преображении лица их товарища. Иван также, по привычке, поднёс свой стаканчик ко рту и вдруг увидел плавающие на поверхности жидкости довольные и ухмыляющиеся глаза какого-то полупрозрачного существа, похожего на медузу. Подумав, что ему померещилось, Заречный зажмурился. Однако когда он вновь взглянул в стаканчик, то обнаружил, что видение не только не исчезло, но теперь эти глаза уже не плавали, а расположились на конце толстого, похожего на кисель, туловища, а само медузообразное существо, всё также глядя на него, медленно поднималось над стаканчиком. Оно, словно удав, гипнотизируя свою жертву немигающим взором, ласково шептало еле слышным голосом: «Ну, выпей же меня поскорее, и я сделаю тебе приятно». Иван с отвращением резко поставил стаканчик на стол и перевёл удивлённый взгляд на товарищей. Но те, видимо, ничего не замечали. Они, как ни в чём не бывало, были заняты поглощением привычной для них пищи. Вот только теперь из груди каждого из них, на уровне желудка выглядывали точно такие же полупрозрачные пузыри, как и тот, что сидел в стакане Заречного. Эти существа расплылись в улыбках блаженства и удовольствия и были гораздо большего размера, чем то, что сидело в стаканчике. Некоторое время медузы пребывали в умиротворённом состоянии, но вдруг, поняв, что сидящий напротив человек их видит, они чуть заметно завибрировали. Зрачки в их прозрачных глазах хаотично забегали, тем самым проявляя признаки паники и смятения, а затем эти твари начали быстро погружаться в тела своих энергетических доноров, пока полностью не исчезли.

— Однако, что же с вами произошло в эту ночь? — уже более бодрым голосом после принятой дозы спросил Профессор, вновь вспомнив непрояснённый для себя вопрос, но, увидев испуганное лицо товарища, осёкся.

Он перевёл взгляд на Монс, видимо, думая, что та сможет как-то прояснить ситуацию, но внимание женщины сейчас было полностью занято приёмом пищи. Тогда Профессор вновь посмотрел на Заречного. Тот уже немного отошёл от шока и теперь просто молча сидел, уставившись на его живот. Не получив ответа и не понимая, что же произошло с их гостем, Чесноков вновь взялся разливать водку. Дойдя до стаканчика Ивана, он был вновь удивлён, увидев, что тот был полон.

Заречный же, после обнаружения всех этих амёбоподобных существ, понял теперь, почему Велимудр говорил о том, что он больше пить не будет, а также понял, почему старик не мог объяснить это в том времени. Оказалось всё просто — там не было алкоголя и пьющих людей, на примере которых старый волхв мог бы показать этих мерзких слизняков с довольными физиономиями. Осознав всё это, Ивана даже передёрнуло от отвращения, и он так и не прикоснулся больше ни к стаканчику с водкой, ни к еде. Пить и есть сразу перехотелось. В задумчивости Заречный автоматически набрал щепотку соли из спичечного коробка и отправил себе в рот.

— Ванечка с вами всё в порядке? — спросила Монс, наконец, оторвавшись от трапезы.

Она с тревогой посмотрела сначала в побледневшее лицо гостя, потом перевела вопрошающий взгляд на Профессора. Тот в ответ только пожал плечами.

— Да, Мария Адольфовна, всё нормально. Я это… мне нужно ещё в одно место сходить, — сбивчиво попытался оправдаться Заречный, вставая со стула.

— Иван Петрович, а как же поправить здоровье? — прошепелявил Профессор из-за прилипшего к нёбу плавленого сырка, который он только что откусил.

Он кивком указал на нетронутый Заречным пластмассовый стаканчик с крепким напитком.

— Нет, спасибо, я потом… я ещё как-нибудь к вам загляну. Приятного аппетита!

Не глядя на своих ничего не понимающих товарищей, Иван быстро вышел из подвала, а когда очутился на свежем воздухе, облегчённо вздохнул. Хотя в брезгливости он никогда не мог себя обвинить, но после всего увиденного ему стало противно. «Скорее всего, вот такая вот мерзость жила и во мне, пока я не попал в прошлое время», — подумал Заречный, не спеша направляясь в центр города к красивой девятиэтажке, выстроенной специально для сдачи комнат под офисы всевозможным коммерческим фирмам и конторам. Утро было раннее, и торопиться было некуда. Он рассчитывал прийти к намеченной цели ещё до того, как офисные работники начнут собираться к месту службы, так как заходить внутрь, где сидит охранник, ему не хотелось. «Лучше уж встретить Чеха на улице, — думал Иван, — дабы не смущать культурных граждан своим бомжеватым видом и не дискредитировать своего всегда респектабельно выглядевшего бывшего одноклассника». По дороге к «Офисному Центру», как было названо это самое роскошное в городе здание, он нащупал в кармане оставшуюся пятидесятирублевую купюру. Пошарив по округе глазами, он направился к торговому киоску, где купил себе жвачку — чувство голода довольно сильно начало заявлять о себе. Несмотря на то, что ещё пятнадцать минут назад на пищу ему даже не хотелось и смотреть, теперь его окрепший за два месяца организм вновь настойчиво начал требовать энергетической подпитки.

Присев на одну из пустующих лавочек, расставленных в шахматном порядке на аллейке, ведущей к девятиэтажке, Заречный закинул в рот пластинку жвачки. Он улыбнулся, вспомнив выражение лица рыжей продавщицы, когда на вопрос: «Какую жевачку вам дать — с ксилитом или без?», он спросил: «А с солью у вас не найдётся?» Оглядевшись по сторонам, бывший разведчик попытался отвлечься от навязчивой мысли о еде тем, что начал пристально рассматривать проходящих мимо редких прохожих. Своим намётанным профессиональным взглядом он отмечал, как и во что был одет тот или иной мужчина или женщина, какая у них была причёска и походка. Оценив все эти параметры, он делал для себя заключение, что за человек был перед ним: бизнесмен или простой служащий. Бизнесменов в это время оказалось не так уж и много, в основном, на работу спешили простые офисные работники, а их боссы, как правило, изредка подъезжали на расположенную поблизости автостоянку на личных автомобилях. Время от времени количество людей увеличивалось, и тогда наблюдателю приходилось немного ускорять процесс осмотра прохожих и давать каждому более сжатую характеристику.

Увлёкшись этой игрой, Иван действительно позабыл о голоде. Проводив взглядом очередного служащего с наскоро расчёсанными длинными волосами и, судя по спине, выгнувшейся колесом, бывшего явно каким-то компьютерным гением, Иван повернул голову в противоположную сторону. Очередным «подопытным кроликом» оказался невысокого роста японец. Появление такого экзотического вида человека в их маленьком, ничем неприметном городе привлекло особое внимание бывшего разведчика. Иностранец шёл в сторону Центра не спеша, с любопытством рассматривая окрестности. Его белоснежная рубашка ещё больше оттеняла желтизну кожи лица, а светлые, свободного покроя шорты, открывающие тонкие, волосатые ноги, резко выделяли его из основной массы мужчин, которые были одеты исключительно в брюки. Вскоре японец своим неспешным шагом подошёл к лавочке, на которой сидел Заречный, и, повернувшись к нему, улыбнулся белоснежной улыбкой.

— Уважаемый господин, не подскажете, в этом здании находятся офисы? — спросил он, указывая на здание «Офисного Центра».

— Да, здесь, — ответил Иван, продолжая спокойно рассматривать иностранца, и вдруг до него дошло, что японец обратился к нему на японском языке.

«Вот тебе и ещё одно ноу-хау от старика из прошлого, — подумал он, — видимо, это и есть тот самый дух-толмач, о котором говорил Велимудр. Благодаря ему, я понимал и самого волхва, а теперь вот могу распознавать любые другие языки без переводчика». Проблема состояла только в том, что в отличие от Заречного, японец ничего не понял из того, что ему ответили, так как отвечал-то Иван ему на русском.

— Простите, вы говорите по-английски? — иностранец перешёл на международный язык. — Мой переводчик ещё не подошёл, и я хотел бы знать, правильно я иду или нет.

Вновь прекрасно поняв слова иностранца, Заречный, имевший в годы учёбы твёрдую четвёрку по-английскому, ответил:

— Yes, of course.

— О, — оживился японский бизнесмен и повторил свой предыдущий вопрос, — тогда подскажите, пожалуйста, в этом здании находятся офисы?

— Да, это здесь, — вновь по привычке ляпнул на русском Иван, но тут же поправился, — Yes it’s here.

— Спасибо большое, — улыбка японца стала такой широкой, что, казалось, она сейчас вылезет за пределы его лица, а глазки вообще превратились в узкие щёлочки. — Тогда, быть может, вы знаете, на каком этаже располагается офис по работе с драгоценными камнями?

Сердце бывшего разведчика ёкнуло. «Мне и самому бы хотелось это знать», — подумал он, и в голове мелькнула мысль о камешках, подаренных Велимудром. Следующей мыслью, посетившей его голову было: «А не продать ли мне камешки этому япошке?» Однако осторожность взяла верх над алчностью. Да и он наверняка ведь не знал, с какой целью япошка интересуется этой конторой. Пожав плечами, Заречный ответил:

— Sorry. I don’t know.

— Благодарю вас и извините, что побеспокоил, — расшаркался япошка и собирался уже было идти дальше, как вновь остановился и, обернувшись, вновь спросил на японском. — Извините, вы, видимо, понимаете японский? Вы бывали у нас в Японии?

Но на этот раз внутренний голос бывшего разведчика завопил об осторожности, и Иван, сделав глупую, не понимающую физиономию, спросил на английском языке:

— What?

Японец улыбнулся, видимо, всё-таки разгадав хитрость своего собеседника и ещё раз извинившись, теперь уже вновь на английском, также не спеша пошёл в сторону «Офисного Центра».

Просидев ещё некоторое время, Иван, наконец, увидел, как на стоянку, сверкая полированным кузовом, припарковалась новенькая чёрная «Ауди». Из неё степенно вышел полный мужчина, в котором Заречный сразу узнал бывшего одноклассника. Тот неторопливой походкой начальника, отсвечивая на утреннем солнышке белизной рубашки с коротким рукавом, направился к массивным, стеклянным дверям Центра. С тех пор, как Чех помог Ивану устроиться на работу, они виделись ещё всего один раз, да и то мельком. Теперь, торопясь наперерез однокласснику, Заречный заметил, что у того появился и заметно выпирающий животик, лежащий поверх широкого, кожаного ремня, и второй подбородок. Его короткие волосы, ещё недавно бывшие наполовину чёрными, теперь практически полностью поседели.

— Чех, — негромко, но так, чтобы его услышали, крикнул Заречный, видя, что не успевает опередить одноклассника.

Тот небрежно повернул голову, словно человек, желающий взглянуть на вдруг воззвавшую к нему из травы букашку, но увидев, кто именно кричит, тут же сменил надменное выражение лица на дружелюбное.

— А, бача! — губы Антона расплылись в улыбке, отчего и без того его круглое, располневшее лицо округлилось ещё больше. — Сколько лет, сколько зим? Каким ветром тебя задуло в наши края?

Он остановился и подал Заречному руку, не прилагая однако никакого усилия, чтобы её пожать. Иван пожал её, как обычно, крепко, чем вызвал недовольную гримасу на лице бизнесмена. Ладонь одноклассника, как обычно, была потной, и Заречный тут же засунул свою руку в карман, чтобы украдкой вытереть влагу о брюки. У Чеха всегда, сколько он помнил, были влажные ладони, что говорило, и это он узнал от доктора в госпитале, о проблемах с почками.

— Послушай, Чех, у меня к тебе есть дело, — Иван сразу начал разговор с главного.

— Слушаю тебя, — лицо одноклассника приобрело привычный деловой вид.

— Дело в том, что разговор серьёзный. Мы могли бы поговорить где-нибудь в другом месте? — спросил Заречный, оглядываясь по сторонам.

— Ванечка, ты извини, но сейчас у меня нет времени, — бизнесмен взглянул на свои дорогущие наручные часы, одновременно сверкнув в глаза собеседнику красивым чёрным бриллиантом.

Драгоценный камень уютно устроился на крупной золотой печатке на безымянном пальце одноклассника.

— Давай часиков в семнадцать подходи в кафешку «Прибой». Найдёшь?

Заречный кивнул.

— Ну и чудненько. Вот там и поговорим.

— Лады, — согласился Иван, — тогда не прощаемся.

Чех ничего не ответил и скрылся внутри здания. Перед приближением бизнесмена «Офисный центр» уважительно раздвинул в разные стороны створки своих стеклянных дверей, радушно приглашая посетителя войти. Когда автоматические двери вновь закрылись, Заречный медленно побрёл в сторону городского парка, чтобы в тени деревьев посидеть и обдумать своё нынешнее положение. Бомжевать больше не хотелось, но и жить нормальной жизнью он пока не мог — не было средств. Своими мыслями Иван вновь пробудил в себе чувство голода. Жвачка больше не могла обмануть организм, поэтому, отбросив мысли об экономии, он купил по дороге на оставшиеся деньги пару пирожков с капустой, присел в парке на лавочку и принялся не спеша, как учил наставник из прошлого, жевать. Тут же вспомнилась выпечка Насти, которой та снабжала своего деда, а тот, в свою очередь, угощал ей и своего гостя. Эти фастфудовские пирожки не шли с пышками рыжеволосой хозяюшки ни в какое сравнение. Но голод брал верх над рассудком, и «шедевры» местной кулинарии медленно перекочевали в его желудок.

За воспоминаниями и размышлениями день прошёл почти незаметно. Время от времени, когда пятая точка от долгого сидения начинала побаливать, Иван, оглядевшись, чтобы поблизости никого не было, делал небольшую разминку с приседаниями и отжиманиями. После полудня в парк начал стекаться народ, но так как день был будничный, то большого наплыва людей не было. Спросив в очередной раз у проходящей мимо парочки влюблённых, который час, Заречный решил, что пора идти к назначенному месту встречи. Его желудок вновь запел свою заунывную песню о том, как неплохо было бы подкрепиться, на что получил обоснованный ответ: «В прошлом ты сорок дней ничего не ел и остался живой, так что и сейчас прекрасно обойдёшься без пищи». После такого объяснения взбунтовавшийся орган, и правда, притих, а его хозяин почувствовал себя намного лучше и спокойнее.

Кафе «Прибой», к которому Иван подошёл гораздо раньше назначенного срока, как и несколько других в центре города, принадлежало Чеху. Прохаживаясь вдоль парапета, отделяющего тротуар от территории летней зоны кафе с редкими в это время посетителями, Заречный вдыхал ароматы кофе и жареного мяса, но, как ни странно, не получал ни возбуждения аппетита, ни желания это съесть. «Видимо, Велимудр очистил моё тело конкретно, — думал Иван, — теперь оно на все эти неестественные для здорового человека раздражители попросту не реагирует».

— Молодой человек, огоньку не найдётся? — раздался сзади знакомый женский голос.

Заречный обернулся на голос и, увидев окликнувшую его женщину, лишился дара речи. Перед ним, в одном из своих расшитых своеобразной вязью сарафане, стояла Анастасия из того далёкого прошлого, откуда он только вчера ещё вернулся, и улыбалась своей лукавой улыбкой.

Глава 7

Иван, открыв рот, стоял и глупо пялился на женщину, не в силах произнести ни слова.

— Ну, чего застыл, сигареты, говорю, не будет? — вновь зазвучавший голос вернул его в реальность, и видение исчезло.

Теперь перед ним стояла современная женщина, которая, судя по внешности, принадлежала к касте жриц любви. Свой возраст, который, скорее всего, успел перевалить за четвёртый десяток, она безрезультатно пыталась скрыть непомерно толстым слоем грима. Женщина ещё раз оценивающе взглянула на застывшего в ступоре мужчину и, видимо, поняв, что от него ничего не добьёшься, презрительно фыркнула: «Ходят тут всякие». Развернувшись на высоченных каблуках, путана, вульгарно виляя узкими бёдрами, двинулась дальше по тротуару, а Заречный вновь услышал знакомый голос, только теперь уже мужской.

— Что, бача, Альбина тебе не приглянулась?

Чех подошёл неслышно, а может бывший разведчик просто был слишком встревожен видением, чтобы различать еле уловимые среди городского шума звуки. Он обернулся и увидел раскрасневшуюся от жары, весёлую физиономию одноклассника.

— Нет, — коротко ответил Заречный.

— И правильно, — одобрил Чех оценку бывшего одноклассника, жестом приглашая его войти в кафе, — потому что это никакая не Альбина.

— А кто? — не понял Иван.

— Это Алик Касьянов, местный гей.

— Тьфу ты, — с досадой чуть не сплюнул на пол Заречный, продвигаясь вслед за хозяином кафешки в сторону его кабинета. — Развелось всякой мерзости.

Чех расхохотался. Остановившись у дверей кухни он, наконец, перестал смеяться и, заглянув внутрь, по-хозяйски кому-то крикнул:

— Аллочка, мне в кабинет бутылочку коньячка и закусочки разной, да побольше, мой товарищ очень любит покушать.

Чех повернулся к Ивану и заговорщицки подмигнул.

— Сейчас сделаем, Антон Павлович, — послышался из-за дверей женский голос, а товарищи тем временем уже входили в кабинет хозяина кафе.

Кабинет хозяина кафе оказался небольшим. В помещении было жарко и душно, отчего воздух бывшему разведчику показался густым и тяжёлым. Плотные оранжевые шторы на окнах не затеняли, а, казалось, наоборот усиливали царящий здесь зной.

— Сейчас кондишн включу, станет полегче, — кинул вошедшему за ним вслед Заречному Чех, принявшись освобождать свой рабочий стол от лежавших на нём каких-то документов.

Очистив сверкающую полировкой поверхность, он вновь вернулся к книжной полке, на которую перекладывал бумаги со стола. Кроме стопки только что уложенных документов, на полке стояла всего пара каких-то книг, и в дальнем уголке лежала пара пультов. Чех взял оба пульта и, наконец, включил кондиционер. По комнате начала медленно растекаться прохлада. Нажатием кнопки на другом пульте включился большой плоский телевизор, висевший на стене. На экране, под еле уловимые звуки тяжёлого рока, замелькали фрагменты людских тел, музыкальных инструментов и ещё множество всяких мелочей, из которых был слеплен какой-то музыкальный клип. Хозяин кабинета небрежно бросил пульты на крышку стола и сел в стоящее рядом кресло.

— Не могу спокойно сидеть, когда ничего не мелькает перед глазами, — пояснил он свои действия и, указав на кресло, стоящее с противоположной стороны, добавил, — садись, бача, сейчас поедим, и ты мне расскажешь, что там у тебя за дело.

Некоторое время в кабинете царило молчание. Чех наслаждался льющейся из кондиционера прохладой, а Заречный разглядывал небольшое, но уютное помещение, время от времени бросая беглые взгляды на бывшего одноклассника. Тишину прервал стук в дверь, и на пороге появилась блондинка лет тридцати с закрученными локонами до плеч. Она была в фирменной одежде этого кафе, стилизованной под морскую форму. Белая блузка с декоративным подобием морского воротника и короткая, белая юбка с голубыми волнами снизу заметно контрастировали с загорелым лицом девушки и её, шоколадного цвета, стройными ногами. На бейдже, прикреплённом с правой стороны груди, крупными буквами было написано: «Администратор Алла». Девушка вкатила за собой двухъярусный столик на колёсиках. На нижней полке стояли бутылка коньяка и два бокала, предназначенных именно для этого вида напитка, а на верхней — небольшие тарелочки с множеством разнообразных закусок. Ловко расставив всё привезённое на столе босса, она одарила присутствующих лучезарной улыбкой и заискивающе поинтересовалась:

— Что-нибудь ещё, Антон Павлович?

— Спасибо, Аллочка, пока достаточно. Если что-то будет нужно, я позову.

— Хорошо, Антон Павлович.

Администратор вышла, провожаемая восторженным взглядом Заречного. Чех, бросив короткий, неодобрительный взгляд на гостя, тем временем, по-хозяйски, откупорил бутылку коньяка и плеснул напитка на дно бокалов.

— Ну что, бача, за встречу, — произнёс короткий тост хозяин кафе.

Заречный вслед за товарищем приподнял свой бокал, но ему и в этот раз пришлось отказаться от принятия алкоголя. На поверхности рыже-коричневой жидкости, как и утром в подвале, показалась слизкая, омерзительная сущность. Чех с видом знатока повращал ёмкость, чтобы удалить из напитка посторонние запахи и, поднеся бокал к носу, вдохнул исходящий из него аромат. Иван с ужасом проследил, как такая же слизкая тварь сначала, будто облачко пара, приподнялась над поверхностью жидкости, а затем, увлекаемая втягиваемым потоком воздуха, исчезла в одной из ноздрей бизнесмена. Ничего этого не видящий и даже не подозревающий об этих сущностях хозяин кафе уже было хотел пригубить коньяк, но, увидев, что товарищ не стал пить, опустил руку с бокалом на стол и удивлённо взглянул на Ивана.

— Извини, я в завязке, — ответил тот на немой вопрос Чеха. — Уже больше месяца не пью.

— Похвально, похвально, — бизнесмен внимательно посмотрел на Заречного, словно заново открывая в его лице что-то новое. — То-то я смотрю, ты на себя не похож. Загорел, волосы отпустил, совсем другой имидж. Погоди, погоди, да ты, вроде, и хромать перестал?

До Чеха только сейчас дошло, что именно его всё это время смущало в повседневном облике одноклассника.

— Где ногу-то вылечил?

— А-а-а… — махнул рукой Иван, придавая лицу безразличный вид, — я даже и не заметил, когда стал ходить нормально. Проснулся однажды, смотрю, а нога, вроде как, и здоровая.

Чех сначала немного засомневался в искренности слов Заречного, но потом улыбнулся во весь рот и сказал:

— Вот видишь, бача, это водочка тебя и вылечила, а ты бросил… Ну ладно, тогда бери, кушай, а я, пожалуй, всё-таки выпью.

Сказав это, он вновь поднял бокал и сделал один глоток, смакуя напиток. Причмокнув от удовольствия, бывший одноклассник откинулся в кресле и закурил сигарету. Иван невольно перевёл взгляд в область его солнечного сплетения, но та сущность, которая жила в бизнесмене, оказалась более осторожной. На белом фоне рубашки успели показаться только её глаза, которые, узрев особенного человека, умеющего видеть таких, как она, и сейчас пялящегося на неё, тут же скрылись из виду и больше уже не показывались.

— Ну, так что тебя ко мне привело? — Спросил Чех, делая ещё один глоток напитка.

— У меня к тебе очень деликатное дело, — начал осторожно Иван, подвигаясь ближе к столу и откусывая кусочек бутерброда с красной икрой.

Несмотря на зверский аппетит, разыгравшийся при виде такого стола, он старался не показывать, какой он голодный. Бизнесмен молча ждал продолжения. Он мастерски выпускал изо рта изящные колечки дыма, которые тут же сдувались потоком прохладного воздуха, и поглядывал на собеседника прищуренными глазками.

— Понимаешь, — продолжил Заречный, проглотив то, что было во рту, — у меня в наследство от родителей остались несколько камешков.

Он тоже замолчал и взглянул на друга, чтобы оценить его реакцию на сказанное. Тот продолжал щуриться, ничего не говоря и дымя сигаретой.

— Я, как ты правильно заметил, решил начать новую жизнь, и мне для этого нужны деньги.

— И ты решил предложить камешки мне в обмен на эти самые деньги? — закончил мысль товарища Чех.

— Ну, не совсем так… вообще-то, я хотел у тебя спросить, — уточнил Иван, — нет ли у тебя знакомого ювелира, который бы для начала оценил стоимость этих камней, а уж потом можно будет говорить и про их продажу.

И вновь воцарилось молчание, причину которого бывший разведчик прекрасно понимал. Сейчас в голове у хозяина кафе шла бурная мозговая деятельность по поводу того, стоит или не стоит раскрывать свои секреты этому бомжу. Чех допил коньяк и докурил сигарету. Затушив в пепельнице окурок, он тоже принялся за еду, ловко орудуя вилкой и ножом. Только ел он как-то без аппетита, лениво пережёвывая каждый положенный в рот кусочек. Заречный же наоборот перестал жевать и вопросительно смотрел на бывшего одноклассника, словно пытаясь проникнуть в его самые потаённые мысли. Наконец тот, будто решив для себя какой-то вопрос, прекратил жевать, улыбнулся и сказал:

— А знаешь, у меня действительно есть один знакомый еврейчик, очень хороший ювелир и геммолог.

— Кто-кто? — не понял нового термина Заречный.

— Геммолог, — снисходительно улыбнулся Чех, — специалист по камешкам.

— А-а-а, понял, — кивнул бывший разведчик.

— Да, так вот, у него свой магазинчик и мастерская. Думаю, что с ним можно поговорить о продаже камней, и цену он даст достойную, если, конечно камешки того стоят. Они, кстати, при тебе?

— У меня только парочка.

Иван извлёк из кармана брюк небольшой газетный свёрток с двумя мелкими алмазами, которые он захватил с собой. Чех не спеша развернул газету, взглянул на камни, потом поднял глаза на одноклассника.

— Остальные в тайнике, — пояснил Заречный, — я же не буду носить с собой такие дорогие вещи.

— Ну да, ну да, — задумчиво процедил Чех, вновь переведя взгляд на алмазы.

Иван тем временем вновь залюбовался красивым перстнем с чёрным камнем на руке бизнесмена. Тот, на миг оторвавшись от созерцания драгоценных камней, перехватил этот взгляд и, улыбнувшись спросил:

— Что, нравится?

— Красивый! Чёрный бриллиант? — высказал предположение бывший разведчик.

— Оникс, — опроверг его догадку Чех. — Чёрные бриллианты это, Ванечка, мусор. Это дефектные алмазы, которые искусственно окрашиваются в чёрный цвет. Настоящих природных камней такого цвета очень мало, но как раз именно благодаря им и появилась мода на чёрные бриллианты. Люди — это же стадо обезьян: увидели у одного безделушку, и себе захотелось. Ювелиры поняли на чём можно бабок срубить, вот и придумали технологию как втюхивать лохам ничего не стоящие камни за баснословную цену. А, вот, оникс — это настоящий природный камень, обладающий к тому же магическими свойствами! Между прочим, защищает от всякой нечисти и сохраняет здоровье своему хозяину.

— Не замечал я раньше за тобой таких суеверий, — улыбнулся Заречный.

— Поверь мне, бача, когда работаешь в такой социальной среде, как я, поневоле задумаешься о всякого рода оберегах и прочей мистической ерунде.

Чех вернул камешки владельцу и налил себе в бокал ещё коньяку.

— Может, всё-таки выпьешь? — спросил он у Ивана, не обращая никакого внимания на ещё одну появившуюся в его напитке медузу.

Получив отрицательный ответ, он вновь выпил сам и вновь проглотил вместе с коньяком плескавшееся в нём мерзкое, прозрачное существо. Заречный, увидев это, даже поморщился, но аппетита не потерял. Чех же, закусив ещё немного и понаблюдав, как управляется с едой его гость, чуть заметно улыбнулся и вдруг сказал:

— А знаешь что? А давай-ка прямо сейчас и наведаемся к Лёве, чего откладывать на потом?

Хозяин кафе вопросительно уставился на одноклассника.

— Лёва — это кто? — поинтересовался Иван, запихивая в рот ещё одно канапе с икрой.

— Ювелир, — коротко пояснил бизнесмен.

— Ну, если тебе удобно… — пробубнил Заречный, не успевший дожевать очередную порцию деликатеса.

— Сейчас как раз и удобно, — ответил Чех, вытирая губы салфеткой. — Да ты ешь, ешь, я тебя не тороплю.

Он, чтобы не смущать гостя, перевёл взгляд в сторону телевизора.

— Сегодня у нас четверг, завтра я целый день буду занят, а на следующей неделе мне нужно отлучиться по делам на несколько дней. Так что сегодня самый лучший вариант. Поедем, познакомлю тебя с этим хитрым жидом.

Чех вновь рассмеялся, но, увидев сомнения в глазах товарища, пояснил:

— Да ты не переживай, это так, присказка. Ты же знаешь эту нацию, они все хитрые, а любой ювелир вдвойне. Этот говорит так: «Антон, я никогда нэ обманываю клиентов, я только помогаю тэм, кто сам желает обманываться».

Бывший одноклассник, видимо, попытался копировать говор знакомого ювелира.

— Ему же нужно как-то продавать лохам всякий ширпотреб за эксклюзив, вот и приходится изворачиваться, — продолжал Чех. — А насчёт твоих камешков я его предупрежу, так что поверь мне, бача, с тобой он будет честен как перед Господом Богом.

Бизнесмен вновь залился смехом и встал из-за стола. Иван, наконец, утолив свой голод, тоже последовал его примеру, и уже через пять минут «Ауди» везла их по ухабистым дорогам Нижнереченска, плавно покачиваясь на мягкой импортной подвеске. Почему город назвали именно так, Заречный задумывался ещё с тех пор как начал что-то осознавать в этой жизни. «Если город называется Нижнереченском, то он должен располагаться где-то в низовьях какой-нибудь реки, — размышлял он, — но вот только ни возле самого города, ни даже в его ближайших окрестностях нет ни рек, ни каких-либо водоёмов вообще». Когда он, будучи ещё школьником, задал этот вопрос учительнице по географии, та только невнятно пролепетала о том, что здесь, вроде бы, когда-то протекала речка, которая ещё в незапамятные времена то ли пересохла, то ли ушла под землю.

Иван мысленно улыбнулся этим воспоминаниям, а машина тем временем остановилась на какой-то улочке, где-то недалеко от центра города. Взглянув в окно, он увидел напротив симпатичный одноэтажный домик, построенный так же, как и множество других домов в их городе, ещё в дореволюционное время. Отремонтированный и отреставрированный, этот домик неизвестно каким образом сохранился в жилом районе, затесавшись между пятиэтажками хрущёвок. К массивной дубовой двери домика вели красивые мраморные ступени, бывшие, в отличие от самого дома, явным новоделом. В двух больших окнах, расположенных по обе стороны от входа, словно в витрине, были выставлены образцы ювелирных изделий, предлагаемых в этом магазине. На стене над дверью была прикреплена большая вывеска: «Ювелирный салон Золотой Лев». Взглянув на неё, Заречный ухмыльнулся и, кивнув на вывеску, спросил:

— Это что же, твой знакомый так решил прославить своё имя?

— Что поделаешь, Лёва не лишён честолюбия и амбициозности, — ответил Чех, открывая дверцу машины, — но, поверь мне, он действительно истинный мастер своего дела. Фанатик, если хочешь, драгоценных камней и ювелирных изделий. Таких, как он, на всю страну всего несколько человек может и наберётся.

Они вышли из машины, которая после нажатия на кнопку брелока, тут же подмигнула хозяину фарами, оповещая, что противоугонная сигнализация включена. Мужчины не спеша поднялись по ступенькам.

— И как он не боится выставлять столько драгоценностей в окне, — удивился вслух Иван, разглядывая витрину. — Какому-нибудь идиоту взбредёт в голову, долбанёт в стекло кирпичом, и прощай золотишко.

Чех снисходительно улыбнулся в ответ, а затем, наклонившись к уху одноклассника, прошептал, словно боясь, что его услышат:

— А ты попробуй, долбани. Ты, бача, недооцениваешь Лёву. Знаешь, сколько он вложил денег, чтобы обеспечить надёжную защиту своему имуществу?

— Сколько? — поддавшись настрою своего проводника, прошептал в ответ Заречный.

— Миллион! И это по самым скромным подсчётам. Сам прикинь: бронированные стекла и рамы, замки, сигнализация… и ещё множество всяких мелочей. А ты говоришь кирпичом… Здесь с калаша стекло не пробьёшь, не то чтобы камешком стукнуть. К тому же…

Не договорив, Чех нажал на кнопку звонка и помахал рукой в видеокамеру, расположенную над входом. Послышался щелчок электрического замка, и массивная дверь чуть отошла в сторону, приглашая посетителей войти. Войдя внутрь, товарищи словно из современного мира попали в эпоху средневековья. У стен, поверхность которых имитировала каменную кладку старинных замков, стояли манекены в рыцарских доспехах, между ними висели различной формы геральдические щиты и живописные картины с изображением королевской охоты и рыцарских боёв. Атмосферу тех времён подчёркивала большая кованая люстра, дающая мягкий, не сильно яркий свет, тем самым оставляя помещение в таинственном полумраке. Возле одной из витрин, закрытой, скорее всего, тоже весьма прочным стеклом, и освещённой изнутри специальной подсветкой, стоял полноватый мужчина лет шестидесяти. Он имел крючковатый, присущий именно озвученной Чехом нации, нос и короткие, почти седые, и слегка вьющиеся волосы. Никаких традиционных пейсов и кипы на макушке, которые ожидал увидеть Иван, у него не было.

— К тому же… — продолжил прерванный разговор Чех и кивнул головой влево.

Там на стуле сидел мужчина крепкого телосложения в строгом костюме, которого Иван сразу не заметил. Левая пола пиджака мужчины чуть заметно оттопыривалась, намекая на наличие кобуры с пистолетом.

— Круглосуточная охрана! — наконец закончил свою мысль бывший одноклассник.

Лев Иосифович Цвейбер, как отрекомендовал Чех по пути сюда хозяина ювелирного салона, слегка прищурившись, взглянул на гостей чуть выпуклыми глазками и, улыбнувшись лишь кончиками губ, кивнул. Оказав мужчинам этот скромный знак внимания, он вновь обратился к посетительнице — солидной даме в летней широкополой шляпе и светлом длинном платье, с которой ему на несколько секунд пришлось прервать беседу.

— Так вот, я имею по этому поводу, уважаемая Софья Леонидовна, кое-шо вам сказать, — проворковал Цвейбер мягким масляным голоском, с явным одесским акцентом.

Он взял с витрины бархатную коробочку с каким-то ювелирным изделием и открыл крышечку.

— Я вас увераю, шо этот изумруд, будет превосходно смотреться на вашей ручке. Я даже не буду вам говорыть за чистоту камешка, ваши глаза увидят всё сами намного лучше, чем я шо-то там расскажу. Я только хочу попросить вас взглянуть вот на эту бирочку. Видите, на ней написано число три? Так вот, я вас увераю, шо все ваши подруги будут смотрэть на ваше колечко грустными глазами, потому что не каждая из них может позволить себе изумруд в три карата.

Ювелир заискивающе взглянул на посетительницу.

— Что ж, — после некоторой паузы всё ещё нерешительно произнесла женщина довольно низким грудным голосом, — пожалуй, я его возьму.

— Ви, как обычно, сделали прекрасный выбор! — поддержал клиентку Цвейбер, — Канешно, это уже другая цена, в сравнении с тем, шо ви уже видели раньше, но ви будете иметь за свои деньги и совершенно другой уровень.

— Да, я понимаю.

Женщина открыла сумочку и, отсчитав необходимую сумму, передала деньги ювелиру. Тот ещё раз не спеша пересчитал купюры, после чего, улыбнувшись, вручил коробочку с товаром покупательнице. Та, после того как убрала оставшиеся деньги и покупку в свой ридикюль, бросила грустный взгляд на витрину с драгоценностями и, провожаемая хозяином салона прошла к выходу. На её лице всё ещё выражалось некоторое сомнение по поводу обоснованности такой дорогой покупки, которое, впрочем, быстро сменилось удовлетворением, лишь только она подошла к входной двери. Вслед за ней протянулся шлейф довольно приятного и ненавязчивого, явно дорогого, парфюма. Что это были за духи, в силу своей неосведомлённости, Заречный идентифицировать не смог.

— Заходите к нам ищё, уважаемая Софья Леонидовна, Лёва Цвэйбер всегда к вашим услугам, — кинул ей вслед ювелир и, закрыв дверь, развернулся к терпеливо ожидающим его посетителям.

— Ну, здравствуй, Лёва, — первым поздоровался Чех и протянул Цвейберу руку.

— Здравствуйте, Антон, ви так рэдко у нас биваете, шо я уже и не помню, когда я имел удовольствие видеть вас в последний раз.

Ювелир пожал протянутую ему ладонь, после чего, стараясь не показать своей брезгливости к влаге, оставшейся на его руке, тут же, словно желая вытереть пот, достал носовой платочек и провёл им по лицу. Чех, как обычно, не придал этому никакого значения и продолжил:

— Как поживаешь, уважаемый Лев Иосифович?

— Как говорат у нас в Одессе: «Не хочу вас расстраивать, но у меня всё хорошо».

— Вот и здорово! Тогда познакомься, это мой очень хороший друг Иван, и он имеет кое-что тебе предложить, — скопировал Чех одесский говор ювелира.

— Очень рад знакомству, — ювелир переложил платочек в левую руку, а правую протянул Ивану.

Тот крепко, по-мужски, пожал маленькую, хрупкую ладонь и тут же себя укорил за такую неосмотрительность, так как ювелир скривился от боли.

— Извините, — буркнул он, пытаясь сгладить свою вину.

— Ничего, ничего, — успокоил его Цвейбер, потирая придавленную руку, и, улыбнувшись профессиональной улыбкой, добавил, — так чем я могу быть вам полезен?

— Понимаешь, Лёва, — Чех опередил товарища, который не знал с чего начать, — у моего друга есть камешки, которые остались ему по наследству, и он хотел бы их продать в хорошие руки.

— И шо молодой человек имеет мне прэдложить? — как-то вяло отреагировал на эти слова хозяин салона.

Не нужно было быть большим экспертом, чтобы безошибочно определить социальный статус человека, которого привёл Неверов. «Чего серьёзного может предложить мне этот бомж? — читалось в глазах ювелира, — Ну, разве что старенькую, серебряную брошь… Может быть колечко с искусственным рубином или александритом, которые были так популярны во времена Советского Союза, и которые этот человек, возможно, до сих пор хранил, как память о родителях». Однако, когда Иван полез в карман и развернул газетку с двумя своими алмазами, глаза ювелира загорелись огоньком и, казалось, стали ещё более выпуклыми. Он взял протянутые ему камешки и быстрым шагом направился к краю витрины, где у него стояла большая настольная лампа, а рядом с ней лежала большая лупа. Включив дополнительное освещение, Цвейбер начал пристально разглядывать алмазы со всех сторон. Такое поведение ювелира удивило Чеха, и он медленно, словно боясь спугнуть занятого своими делами зверька, подошёл к нему поближе.

— Что скажешь? — тихо спросил он, но и этот тихий голос прозвучал для увлёкшегося камнями Цвейбера, будто выстрел.

Он резко вскинул голову и взглянул на отвлёкшего его человека каким-то отрешённым взглядом. Однако тут же, будто вернувшись с небес, где его окружали ангелы, поющие священные гимны, назад в этот бренный мир, принял своё обычное выражение лица и как можно обыденнее произнёс:

— Шо я могу вам сказать, Антон? Эти камни таки действительно хорошие.

— И ты дашь за них хорошие деньги? — улыбнулся Чех.

— Об чём разговор, всё будет в наилучшем виде. Ты же знаешь, шо Лёва Цвэйбер всегда даёт хорошую цену там, где другие дают плохую.

— Знаю, Лёва, знаю, поэтому и пришёл не к кому-нибудь, а к тебе.

— Во-первых, шо я имею вам сказать, уважаемый Иван, — ювелир уже полностью овладел собой и, переведя взгляд на Заречного, продолжил разговор в снисходительно-назидательной манере, — камни хороши, но ви должны понимать, шо при обработке потеряется значительная доля их веса. Если брыллиант такого размера будет стоить одну цену, то камень стоит наполовину дешевле. Плюс, как я понимаю, у вас нет никаких бумаг, в которых указано, шо ви имеете право продавать такой товар. А это значит, шо, покупая у вас, Иван, эти камешки, я имею определённую степень риска.

— Я всё это понимаю, — ответил Заречный, видя, что алмазы весьма заинтересовали ювелира.

— Ты ещё не всё знаешь, — вмешался в разговор Чех, — это не всё, что он хочет предложить.

— Не всё?! — протянул Цвейбер, и его глаза вновь удивлённо расширились.

— Да, не всё, — подтвердил Иван, — большая часть сейчас находится в другом месте.

Он сейчас даже не стал упоминать об уже огранённом алмазе, чтобы не вводить ювелира в ещё более шоковое состояние.

— Шо я имею вам сказать, Иван, так это то, шо ви таки имеете весьма недурное наследство. И сколько же у вас ещё таких вот весчичек?

— С этими десять штук.

Теперь послышался негромкий свист со стороны Чеха.

— Что же ты раньше их не сдал? — удивился он, в упор уставившись на одноклассника. — Чего бомжевал столько времени? Да за такие деньги можно жить себе припеваючи…

— Ждал, пока в цене поднимутся, — ляпнул первое, что пришло на ум, Заречный.

— Ну ты… — Чех не нашёл что сказать и замолчал.

— Так что, возьмёте камни? — Иван вновь повернулся к ювелиру.

— Но у меня сейчас нет таких денег, — замялся тот, — если ви мне довераете, то я мог бы выдать вам аванс, а когда ви прынесёте все камешки, и они пройдут небольшую проверку, тогда мы сможем поговорить о всей сумме.

— Я вам доверяю, и я согласен на аванс.

— Вот и чудесно, — обрадовался Цвейбер, заходя за прилавок и открывая сейф, вмонтированный в стену.

Он извлёк оттуда стопку купюр достоинством в тысячу рублей и протянул Заречному.

— Ви не возражаете, шо я расплачиваюсь дэрэвянными? Может быть, ви хотели бы получить в валюте? — спросил он, когда посетитель начал распихивать деньги по карманам.

— Нет, меня вполне устраивают наши деньги, — ответил Иван, — во всяком случае пока.

— Хорошо, тогда я имею у вас спросить, когда ви будете любезны появиться здесь снова?

— На днях, — не стал уточнять бывший разведчик.

Ну шо ж, Лёва Цвейбер к вашим услугам в любое время дня и ночи, хотя, пожалуй, что ночь давайте оставим для более приятных момэнтов, — подмигнул гостям ювелир, а когда те направились к выходу, негромко крикнул вслед, — Антон, я могу вас задэржать ещё буквально на пару слов?

Когда за Заречным закрылась дверь, Цвейбер подошёл к Чеху, деликатно взял его под ручку и, развернув спиной к охраннику, негромко спросил:

— Скажите, Антон, а насколько ви увэрэны в этом человеке?

Он кивнул головой на дверь, за которой только что скрылся странный обладатель алмазов.

— Не переживай, Лёва, этот человек очень надёжный.

— Это хорошо, это хорошо, — произнёс ювелир, выдохнув облегчённо. — Ви знаете, Антон, всё своё детство я прожил в доме, напротив которого располагалась городская тюрьма. Так вот, я бы не хотел остаток своей жизни прожить напротив своего дома.

— Можешь не беспокоиться, я за него ручаюсь.

— Ну и слава Богу. Вам, Антон, я довераю, как самому себе.

— Ты обратил внимание, как он резко поменял отношение к тебе, когда увидал твои алмазы? — спросил Заречного Чех, выйдя к нему на улицу. — Прямо сама любезность… Любит старый чёрт такие вещички. Забыл и про твой внешний вид, который сразу ему очень не понравился.

Он нажал на кнопку брелока, и машина вновь мигнула фарами, издавая характерный звук отключившейся сигнализации. Иван открыл дверцу и упал в мягкое кресло автомобиля.

— Послушай, бача, но это ведь не наследство, как ты говоришь, а? — спросил бизнесмен, обойдя машину и усаживаясь за руль.

Чуть слышно хлопнула дверца, автомобиль почти бесшумно завёлся и, развернувшись на ближайшем перекрёстке, поехал в обратном направлении.

— Наследство, — буркнул Иван, не желая распространяться по поводу того, как именно он приобрёл эти драгоценные камни.

— Ну, дело твоё, — несколько обиженно проговорил Чех, а затем, уже бодрым голосом, добавил, — но только теперь я тебя, бача, так просто не отпущу. Сейчас мы вновь поедем ко мне в кафе и уже по-настоящему отметим начало твоей новой жизни.

— Согласен, только теперь я плачу за ужин, — также веселее ответил товарищ, в мечтах уже представляющий себя совершенно другим человеком.

Когда «Ауди» миновала несколько кварталов, Заречный вдруг крикнул:

— Постой,

От внезапного возгласа нога водителя инстинктивно нажала на педаль тормоза. Машина резко остановилась посредине улицы, а Чех недоумевающе взглянул на одноклассника.

— Давай для начала заедем в какой-нибудь магазин, — пояснил Иван. — Я хочу купить новые шмотки. Ты верно сказал насчёт моего внешнего вида. Не в этом же начинать новую жизнь?

Иван потрепал себя за выцветшую футболку.

— Ванечка, ты меня так до инфаркта доведёшь, — укоризненно заметил бизнесмен, вновь медленно трогаясь с места. — Можно же свои эмоции немного контролировать.

— Извини, я просто задумался, а потом вдруг мне пришла в голову эта мысль.

— Ладно, проехали. Здесь ты прав, новая жизнь действительно должна начинаться с нового гардероба. Со старой нужно рвать раз и навсегда.

Глава 8

«Что со мной произошло?» — мысленно недоумевал Заречный. — Просто ерунда какая-то.

Утро явно не задалось. Мысли путались, чего уже давно не случалось с бывшим разведчиком. Сразу после пробуждения он, вот уже несколько минут, напряжённо пытался вспомнить вчерашний вечер, как обычно, лёжа с закрытыми глазами. Не подавая виду, что проснулся, Иван своим обострившимся слухом сканировал незнакомые звуки незнакомого ему помещения, в котором он сейчас находился. Однако понять, куда его занесло в этот раз, так и не смог. Сначала в голове промелькнула фантастическая мысль, что он вновь провалился в прошлое, однако те запахи и звуки, которые его окружали здесь, были вовсе не похожи на те, что были там. Его тело было покрыто лёгкой простынёй и покоилось на мягкой постели, от которой он уже давно как отвык. В воздухе, который он беззвучно вдыхал и выдыхал носом, имитируя спящего человека, витал еле уловимый аромат какого-то парфюма, почему-то казавшийся знакомым. До ушей доносились какие-то, едва слышимые, звуки работы неизвестного ему механизма. Присутствия поблизости каких-либо живых существ Иван не уловил, но уже через несколько мгновений раздался щелчок защёлки комнатной двери, и его нос тут же уловил крепкий запах свежезаваренного кофе.

— Милый, пора просыпаться, — услышал Иван также неизвестно откуда знакомый женский голос.

Он всё ещё притворялся спящим, но мог бы чем угодно поклясться, что слышал этот голос совсем недавно, вот только где и при каких обстоятельствах, вспомнить тоже не получилось.

— Ванюша, — проворковал уже ближе всё тот же голосок, и Заречный, не в силах больше держать себя в неведении и терзаться догадками, открыл глаза.

Перед ним с подносом в руках, на котором соседствовали две кофейные чашечки и тарелочка с несколькими канапе, стояла Алла — администратор из кафе Чеха. Она была одета лишь в лёгкий, прозрачный пеньюар цвета кофе с молоком, под которым из одежды больше ничего не было. Женщина всем своим существом излучала невероятно приятные и притягательные флюиды любви. На её лице сияла волшебная белозубая улыбка. Увидев такое сказочное видение, Иван почувствовал непроизвольное движение ниже пояса и только сейчас осознал, что он тоже лежит под простынёй совсем голый. Смутившись, он повернулся немного набок, чтобы Алла не заметила природной реакции его организма, и, делая вид, что только что проснулся, попытался улыбнуться в ответ.

— С добрым утром, милый, — продолжая излучать благость и неземную любовь, пропела неземным голоском фея и аккуратно присела с подносом на край широкой кровати.

— С добрым утром, — немного растерянно ответил Заречный, всё ещё не понимая, когда он стал для этой женщины Ванюшей да ещё и милым.

— Кофе в постель, — пояснила Алла, пододвигая одну из чашек ближе к нему и в то же время, словно преданная собачонка, заглядывая в его глаза.

Не отрывая влюблённого взгляда от своего гостя, она, не дожидаясь, пока тот отойдёт ото сна и примется за еду, взяла свою чашку и, пригубив напиток, вновь задала вопрос:

— Как спалось?

— Спасибо, хорошо, — коротко ответил тот, что есть силы пытаясь вспомнить, как же он всё-таки очутился в этом месте, с этой женщиной.

Ответив, что спалось хорошо, он, конечно, слукавил, так как понятия не имел, как и когда он заснул и как, собственно, протекал его сон. Сейчас ему казалось, что как только вчера он сел с Чехом в машину, то тут же провалился в какую-то чёрную дыру, поглотившую все воспоминания обо всём, что было после посещения им ювелирного салона, вплоть до его пробуждения в этой квартире. Все события оставались за непроницаемой завесой памяти. Попытавшись ещё раз поднапрячь свой мозг и вновь не получив никакого результата, Иван решил на время просто расслабиться. Такие действия уже не раз и не одному ему помогали вспомнить то, что никак не хотело приходить в голову в напряжённом состоянии. Он взял свою чашку и тоже пригубил горячий напиток. Кофе оказался крепким и вкусным. Это был вкус, который он уже почти позабыл. Есть не хотелось, поэтому от предложенного маленького канапе с сыром и кусочком ветчины он отказался. Не зная о чём говорить с хозяйкой квартиры из-за того, что он ничего не помнил, Заречный в полном молчании допил бодрящий напиток и, поставив чашку на поднос, всё ещё немного смущаясь, сказал:

— Ты извини, мне нужно идти, который сейчас час?

— Девять утра, — сообщила Алла, и улыбка слетела с её лица, сменившись выражением разочарования.

— Мне нужно одеться, — словно оправдываясь, сказал Иван, оглядываясь вокруг в поисках своих вещей.

Так же как и все остальное, он совсем не помнил, ни во что он был вчера одет, ни где снял, и куда потом положил свою одежду. Помещение, в котором он находился, было не очень большое. Середину комнаты занимала просторная дорогая кровать. Цвет постельного белья хорошо сочетался с нежно-голубыми обоями. В воздухе стояла смесь ароматов духов, которыми был уставлен белый трельяж, приютившийся в дальнем углу. Вообще вся мебель здесь была белой: от прикроватных тумбочек и до табурета у трельяжа. Закончить тщательный осмотр комнаты не получилось. Поняв, что именно ищет глазами её гость, хозяйка квартиры встала. Она убрала с кровати поднос на тумбочку такого же, как и вся мебель, белого цвета и, взяв со стула висевшую на нём мужскую одежду, аккуратно положила её рядом с Заречным.

Первое, что каким-то чудом выкарабкалось из лабиринтов памяти бывшего разведчика после того, как он увидел свои новые вещи, было то, как он с Чехом посетил магазин одежды. Вначале он вспомнил, с каким сомнением смотрела на него молоденькая продавец-консультант. Культурная и миловидная девушка, если бы не Чех, то не пустила бы его даже на порог магазина, не говоря уж о примерке новых вещей. Однако оказалось, что его спутник был хорошо знаком с хозяином этого бутика, и это обстоятельство возымело на обескураженную такими посетителями девушку должный эффект. Она, выдавив из себя дежурную улыбку, с напускной радостью и мнимым удовольствием принялась показывать этим странным покупателям интересующий их товар. Первым делом Иван купил несколько пар носков и нижнее бельё. Затем пару фирменных джинсов и пару футболок. Требование к одежде он предъявлял одно — всё должно быть из натурального материала и не содержать ни грамма искусственных волокон. Чеха немного удивил такой подход, но вслух он ничего не сказал. Единственное, что никак не могло удовлетворить все претензии придирчивого покупателя, так это обувь. К сожалению, в этой области промышленности обойтись без синтетических материалов и, конечно же, без клея, было в наше время никак нельзя. Привередничал Заречный не долго. Немного поразмыслив, он просто приобрёл новые, добротные кроссовки. Когда весь товар был уложен в фирменные пакеты, бывший разведчик расплатился на кассе наличными и, уже выйдя за дверь магазина, сказал сопровождающему его товарищу:

— Слушай, Чех, а давай-ка в баньку, а то одевать обновки на грязное тело, как-то не очень…

— Точно! — воскликнул тот, обрадовавшись, словно ребёнок, решивший сложное домашнее задание, — блестящая идея! Вот там-то мы и отпразднуем начало твоей новой жизни. Ты иди к машине, а я сейчас быстренько позвоню, чтобы нам организовали всё по высшему разряду.

Всё это всплыло в памяти, пока Иван одевал на себя новенькие, ещё пахнущие магазином вещи. Алла тоже накинула поверх пеньюара розовый атласный халатик, и когда гость уже подошёл к входной двери, легонько прикоснулась пальчиками к его руке и с надеждой в голосе спросила:

— Ты вечером придёшь или остальные вещи сейчас заберёшь?

Она указала на новенький, стоявший у стены пакет с остальными купленными вчера обновками. Немного поразмыслив, Заречный коротко кинул: «Приду», и вышел на лестничную площадку многоэтажного дома. Когда дверь за ним закрылась, он огляделся. На стене была написана цифра восемь, что означало восьмой этаж. Не вызывая лифт, Иван не спеша побрёл вниз по ступенькам, бросая беглый взгляд в маленькие окошки, расположенные на площадках между двумя лестничными пролётами. Его память, словно увязнув в густой, липкой жиже, по малюсенькой частичке продолжала выталкивать на поверхность события вчерашнего дня.

Как только гость скрылся за дверью, обаятельная улыбка на лице хозяйки дома сменилась гримасой раздражения. Она прошла на кухню, где лежал её телефон, и вызвала нужный номер.

— Да, — ответила трубка мягким мужским голосом.

— Ну и сколько времени мне нужно будет изображать влюблённую шлюху с этим бомжом? — нервно почти выкрикнула Алла.

— Девочка, по-моему, ты забываешься, — в голосе, звучавшем из телефона, послышались металлические нотки. — Может быть, ты уже забыла, кто тебя вытащил в люди с той помойки, в которой ты сидела? Кто тебя обогрел, отмыл, одел…?

На некоторое время воцарилась тишина, словно мужчина давал своей собеседнице вспомнить всё то, о чём он только что говорил. Женщина тоже молчала, лишь от обиды покусывая нижнюю губу.

— Ты у него уже что-нибудь узнала? — наконец произнёс голос.

— Что я могла узнать? Вчера он был никакой: то ли после наркоты, то ли потому, что шлифанул коньяком. А сегодня, когда проснулся, вообще смотрел на меня, как баран, словно видит в первый раз… Мямлил что-то несуразное. А потом быстро собрался и убежал, точно на пожар. Не знаю, что у него за организм, но я даже и подумать не могла, что у него от обычной дозы марихуаны будут такие проблемы с головой, а ещё афганец… Они же все там на героине сидели.

— То, что ты там думала, мне до задницы, — оборвал рассуждения Аллы собеседник.

Теперь его голос зазвучал властно и строго

— Свои предположения оставь себе, а мне нужен результат. Поэтому ты будешь ублажать этого, как ты выразилась, бомжа до тех пор, пока не узнаешь, откуда у него алмазы. Сказки про наследство пусть он рассказывает кому-нибудь другому. Наверняка у него или есть ещё, или имеется канал, о котором я не знаю, а это плохо, очень плохо. Ты понимаешь? В этом вопросе я должен знать всё! Так что давай не строй из себя девочку и выведай у него всё, что нужно. А вот когда всё узнаешь, тогда и посмотрим, как быть дальше.

— Но я… — хотела что-то возразить расстроенная хозяйка квартиры, но на том конце абонент уже сбросил вызов. — Козёл!

Алла с досады хотела швырнуть телефон на стол, но вовремя одумавшись, аккуратно положила его на полированную поверхность. Достав из кухонного пенала пачку сигарет, она нервно закурила и подошла к окну. Выдохнув дым в открытое на проветривание окно и опустив взгляд вниз, Алла увидела неспешно идущего по двору Ивана.