Бесплатный фрагмент - Дружба с жизнью — продолжение внутренних путешествий

На обложке: картина Валерия Каптерева «Земля и небо. Вариант» (из семейного архива).

Введение к заметкам
о внутренних путешествиях

Обо всех темах, затронутых в этих кратких заметках, иногда почти афоризмах, мне хотелось рассказать гораздо подробнее, подобно тому, как написано в «Письмах о внутренних путешествиях» — главной книге о дружбе с жизнью, продолжая её чуть ли не отдельными книгами по каждой теме. Некоторые отдельные книги такого рода и впрямь были написаны: о призвании, о старшести, да и некоторые другие, вобравшие в себя подходы к нескольким темам.

Однако в целом, если учесть число тематических глав каждой из трёх книг, посвящённых этим заметкам, мне уже некоторое время назад пришлось признаться себе в некоторой — хм! — опрометчивости этого замысла. Кроме того, мне стало понятно, что стремление к углублению в любую тему не имеет шансов достичь какого-то конечного результата, и я решил, что продолжать «Письма» не слишком реально.

Тем не менее, меня беспокоили те заметки, которые были сделаны на протяжении дальнейших внутренних путешествий (до и после «Писем») и должны были послужить материалом для следующих книг. И я решил привести их в достаточно читаемый вид, тем более, что большинство этих заметок имели достаточно законченную форму, а некоторые даже можно было считать афоризмами.

В таком виде я собрал эти заметки для того, чтобы самостоятельный внутренний путешественник мог сопоставить свои впечатления и открытия с моими, что чаще всего бывает довольно плодотворно.

Этим цель заметок совпадает с одно из целей «Писем из внутренних путешествий»: заразить читателя заинтересованностью в осознании его собственных мировоззренческих взглядов на жизнь, которым наверняка свойственны и сходства, и различия с авторскими взглядами.

Надо ли говорить о том, что полезно (хотя и не обязательно) перед тем, как знакомиться с заметками, прочитать книгу «Дружба с жизнью. Письма из внутренних путешествий»?..

Глава 1—1.
Изначальная фокусировка

Приданое детства

Изначальная фокусировка — приданое детства, а возможно и отрочества, доставшееся следующим возрастам. Это и опора взрослеющего человека, и предмет преодоления.

Все мы заложники заложенного на раннем этапе жизни. Но каждый может двигаться от исходной фокусировки, определяющей доставшийся способ восприятия действительности, через саморазвитие — к чему-то лучшему.

Изначальная фокусировка — это детская наивность, переплавленная окружением в традиционное для него восприятие. Это земная паутина привычных мнений, удерживающая душу от слишком смелых полётов. Это настройка внутреннего зрения ребёнка ближайшими к нему настройщиками.

Можно использовать образ исходной фокусировки для самооправдания, а не для самообновления. Но какой в этом толк?

Эмоциональная привязанность к кому-то из создателей твоей исходной фокусировки может мешать необходимым преодолениям. Это задача для внутреннего решения.

Ориентиры, которые тебе задаёт исходная фокусировка, — это лишь временный пароль для вхождения в мир.

Оптимизм и пессимизм — два примера вариантов изначальной фокусировки. Известная фраза о том, наполовину полон стакан или наполовину пуст, показывает символическую разницу между ними.

Оптимизм как свойство характера всегда индивидуален, и оптимисты могут очень отличаться друг от друга своими опорными качествами.

Чем тебя снабдили в жизненный путь, узнаёшь, когда оказываешься на самообеспечении.

К счастью, в детстве нас формируют не только конкретные люди, но и то, что создано до них.

Исходная фокусировка может не только развиваться, но и деградировать. Если она сформирована с дефектами, то может и поломаться, превратившись в психическое заболевание.

Взрослость начинается на следующий день после того, как ты в последний раз сказал: «Меня заставили».

Сберечь ребёнка-в-себе нелегко. Это не имеет ничего общего с инфантильностью. Целомудренное отношение к миру гораздо важнее. А главное — раскрытие хотя бы части тех возможностей, которыми сияет детство.

Начальную фокусировку менять трудно. Это знают психотерапевты. Ещё труднее менять её в тех основных точках, на которых держится мировоззрение. Поэтому очень важно, чтобы в начальную фокусировку входила возможность её развития.

Личность нельзя построить раз и навсегда, её нужно сооружать каждый день. Но заложить фундамент лучше заранее, когда сам человек ещё и не задумывается о построении своей личности. Это и есть начальная фокусировка.

Человеку дают подробную инструкцию по обращению с утюгом, но внятная инструкция по обращению с жизнью почему-то не предусмотрена.

Полезно всматриваться в свою детскую и подростковую жизнь, чтобы понять, из каких изначальных элементов возникло наше взрослое сознание.

Исходная фокусировка должна быть способной к самостоятельному развитию со временем. Если этого нет, все другие её достоинства меркнут.

Стремление ребёнка отодвинуться от родителей, даже любимых, — это стремление к новому опыту относительно родительского. Так же, как рекомбинация генетических свойств при зачатии — важный природный принцип, поддерживающий развитие.

Далеко не всегда мы можем судить о том, как ситуации и события влияют на конкретного человека. Даже для понимания собственного детства не всегда хватает памяти и знания внутренних обстоятельств.

Исходная фокусировка является исходной лишь с точки зрения саморазвития — как исходная основа, которая складывалась без твоего сознательного участия. Но само формирование изначальной фокусировки далеко не одномоментно и не однородно.

Изначальная фокусировка не исчезает с началом саморазвития. Она лишь начинает видоизменяться.

Наследие начальной фокусировки не исчезает в одночасье, часто вообще не исчезает. По отношению к саморазвитию оно долго будет играть инерционную роль.

Борьба саморазвития с исходной фокусировкой продолжается всю жизнь. Лишь бы развитие вело в сторону прообраза личности, а не предавалось хаотичным зигзагам.

Никакую идею не стоит браковать только потому, что она относится к исходной фокусировке. Дело саморазвития — переосвоение нажитого на начальном этапе, а не пренебрежение им.

Главное качество исходной фокусировки — насколько она располагает к дружбе с жизнью. Не просто по свойствам натуры: дружелюбию, внимательности, разумности, уважительности, — а по способности и дальше развиваться в этом направлении.

Философское или религиозное учение создаёт у неофита, принявшего его, новую исходную фокусировку. Но теперь в её формировании он участвует своим выбором и решимостью следовать ему.

Можно ли хорошо навести фокус, если ты сам близорук, без очков и всё расплывается?.. Можно ли качественно сформировать исходную фокусировку своих детей, если у тебя самого с фокусировкой большие проблемы, потому что ты никогда толком о ней не заботился?..

Не стоит говорить про исходную фокусировку человеку, у которого ничего и нет, кроме неё. Нужно начать саморазвитие, чтобы увидеть предшествующий ему этап.

Видя, как поколение, выросшее на твоих глазах, растит новое поколение, невольно приходишь, так сказать, к двойным стандартам. Прощаешь недостатки взрослым — в той мере, в которой им уже вряд ли удастся измениться. Но трудно принять как должное те недостатки, которые они, взрослые, взращивают в своих детях — по неосознанности последствий или просто по лености предпринимать нужные усилия.

Исходная фокусировка изменяется в процессе саморазвития, но эти изменения постепенно приходят к некоторому результату, который можно назвать устойчивой фокусировкой. Впрочем, и эта устойчивая фокусировка может подвергаться изменениям — по мере продолжающегося развития личности. Полная незыблемость, в отличие от устойчивости, говорит о затухающем развитии.

Человек изначально наделён громадным потенциалом свободы. Но близкие люди и общество не умеют обычно высвободить этот потенциал в первые годы человеческой жизни. Для них естественнее формировать исходную фокусировку или по лекалам собственного мировоззрения, или так, чтобы удобнее было управляться с новичком земной жизни. И слава тем редким педагогам, которые заботятся хотя бы о каких-то зёрнах свободы в складывающейся исходной фокусировке ребёнка. Взойдут они или нет — зависит уже от самого человека.

Выросший человек может лишь фрагментарно вспомнить о начальных этапах возникновения исходной фокусировки — по отрывочным внешним эпизодам и свидетельствам очевидцев. Но в этом ли дело? Важно, что делать сейчас, как развивать свою сегодняшнюю фокусировку, которая уже называется мировоззрением.

Феномен исходной фокусировки хорошо известен профессорам высшей школы. Часто преподаватель говорит первокурсникам: «Забудьте всё, чему вас учили раньше». Так начинается перефокусирование.

Другое дело мировоззренческая исходная фокусировка, с которой не так легко управиться.

Не будем забывать, что до всякой исходной фокусировки мы получаем, как подарок к получению на свет, некоторую предфокусировку: тот набор органических свойств, с которым начинаем земную жизнь. О некоторых из этих свойств мы можем даже не подозревать, хотя они уже присутствуют в нашей жизни. Считать ли это фундаментом исходной фокусировки или всего лишь материалом для неё, не так важно, как постепенно учитывать его для саморазвития и собирания личности.

Может быть, для человека важна и та финальная фокусировка, с которой он подходит к смертному переходу. Об этом говорят разные религии, об этом стоит подумать и самому — чтобы по возможности быть готовым к дальнейшему. Кто знает, попадёшь ли там, в иномирье, на курсы переподготовки…

Жизнь человека начинается с пропитывания отношением к жизни тех, кто рядом. Это отношение проявляется не только в передаче знаний и пониманий, но и в бесчисленных мелких подробностях настроений, реакций на происходящее, поступков…

Не будем думать, что исходная фокусировка носит непременно цельный характер. Напротив. Поскольку речь ещё не идёт о личном усвоении, о собирании личности, всё здесь остаётся пока довольно фрагментарным, да и противоречий обычно немало. В дальнейшем они становятся либо материалом для упрямства, либо горючим для развития.

Творческое окружение часто зарождает в человеке собственную творческую активность. Реже (но так тоже бывает) творческую активность может спровоцировать, напротив, инертность окружения. В любом случае творческий азарт — одно из замечательных достижений исходной фокусировки, но саморазвитию придётся потрудиться, чтобы развить его или хотя бы не дать заглохнуть до тех пор, пока он не окажется востребован призванием.

Многие моральные навыки входят в исходную фокусировку. Окружение добивается этого разными способами, но устойчивее всего оказываются самые незаметные подходы: собственные молчаливый пример тех, кто рядом, те ожидания, которые к тебе направлены, и прочее. Но это ещё не этическое чувство, а эхо моральных переживаний других людей. Впереди ещё свои моральные проблемы и свои необходимости выбора, на которых крепнет собственное этическое чувство.

Идеологические установки, которые общество часто прямо-таки вбивает (или старается вбить) в исходную фокусировку, — пожалуй, самое целенаправленное участие окружения в её формировании. Насколько удачны эти старания, зависит от активности саморазвития. Если оно пассивно, такие установки могут не только долго продержаться, но и пустить корни.

К исходной фокусировке можно отнести и то, что называют врождёнными свойствами. Но надо иметь в виду, что формирование окружением исходной фокусировки отчасти в том и заключается, чтобы одни врождённые свойства поддерживать и упражнять, а другие пригашать и тормозить. Ту же работу осуществляет и саморазвитие, но ему приходится иметь дело уже с двумя видами свойств: с врождёнными и с внедрёнными.

Не будем недооценивать роль бытовых психологических навыков, привитых исходной фокусировкой: навыков общения, поведения в критических ситуациях, обучения у других людей, отношения к тем, кому нужна помощь, и т. д. Эти навыки важны не только сами по себе. Они становятся почвой для тех свойств, которые позже человек будет развивать в себе сам.

Переформатирование исходной фокусировки может произойти в результате мистического или авторитетного воздействия достаточной интенсивности. Иногда человека предрасполагают к этому его внутренние свойства. Например, облегчённая податливость воздействию или особое отношение к его источнику.

Оптимизм как свойство характера всегда индивидуален, и оптимисты могут очень отличаться друг от друга своими опорными качествами.

Глава 1—2.
Увязывающее ориентирование

Приметы пути, их соединение друг с другом

Человеку естественно осваивать унаследованное, увязывать его с найденным и всматриваться в новое. Это ведёт его не только к той или иной цели, но и к цельности. Служит основой саморазвития, укрепляющего или преодолевающего исходную фокусировку и ведущего к воплощению прообраза личности.

Стремление к свободному самоопределению основано на определении главных для себя явлений, на внимании к ним и на увязывании их друг с другом.

Увязывающее ориентирование — это переход от исходной фокусировки к саморазвитию. Средство по-настоящему освоить нужное тебе, преобразить случайное и отбросить тормозящее. Поиски пути к себе настоящему. Целеполагание, ведущее к цельности.

Мы любим новости, потому что они создают иллюзию бурной жизни. Чем насыщеннее живёшь, тем меньше в них нуждаешься.

Стали бы мы умнее, если новые премудрости поступали бы к нам с такой же интенсивностью, как лента новостей?.. Или относились бы к ним столь же рассеянно, как к прочему информационному потоку?

Невнимательный воспитатель — это подслеповатый поводырь.

Мы считаем себя людьми благодарными, даже если мы всего лишь благоприёмные.

Каждому надо додуматься до своего. Как бы ему ни мешали и ни помогали.

Каждого из нас сфокусировало окружение, когда мы ещё не могли в этом сознательно участвовать. Но перефокусироваться можно и самому.

Говорят, что человек «приходит в этот мир». На самом деле он приходит со своим миром, занимает своё место среди наших миров, таких похожих и вместе с тем таких различных.

Каждый тащит из детства узелок с основными представлениями о жизни. Но не у каждого хватает духа перетряхнуть этот привычный узелок и увязать заново.

Главное, чему учат родители, — это своему отношению к жизни. Вырастая, ребёнок сам решает, что делать с этим знанием.

Исходную ориентацию, с которой ты вырос, можно изменить, можно вывернуть наизнанку, но нельзя уничтожить, будто её и не было.

Исходная ориентация — это густые заросли мнений и предубеждений, среди которых ты вырос. Или, вернее, они разрастались в тебе с раннего детства, пока ты не взялся их обиходить. Разум это может, если ты к этому готов.

Ни в каком возрасте невозможно считать человека tabula rasa. Эта табула всегда полна невидимых нам записей, на которые мы просто не обращаем внимания.

Как часто под словом «настоящий» мы подразумеваем «узаконенный прошлым».

Человеку нужна опора из принципов — подобно тому, как позвоночник служит опорой телу. Но телу нужны ещё и мышцы, способные поддерживать позвоночник. Так и душе нужна мышечная масса метафор, способных поддерживать позвоночник принципов в жизнеспособном состоянии.

Мировоззрение — это душа, научившаяся озираться вокруг.

Увязывающая фокусировка во многом определяет выбор взглядов-ракурсов, а значит и жизненных ориентиров. Поэтому полезно пробовать перефокусировать свои взгляды, хотя бы ради тренировки, как в упражнениях для глаз.

Уважай Тайну, пропитывай жизнь творчеством, становись собой — вот три начальных заповеди, которые хотелось бы передать входящему в жизнь человеку. Но, чтобы он способен был их услышать, ему надо сначала выяснить отношения с заповедями Моисея и Иисуса Христа.

Хорошо бы сначала узнать, как на самом деле устроена жизнь, а потом, руководствуясь этим, решать, как жить и что делать. Но жить и что-то делать приходится каждую минуту, не дожидаясь достоверных знаний об устройстве жизни. Поэтому разбираться в жизни и действовать в ней приходится одновременно.

Кто через кого пророчит — это вопрос веры. Содержание пророчества — вопрос ориентирования.

Желать человеку в первую очередь благополучия, получения благ?.. Жалко тех, для кого только эти пожелания и сбудутся.

Думай сам — или выбирай тех, кому это доверяешь.

Не позволяй обстоятельствам жизни раздружить тебя с нею. Постарайся понять их смысл.

Ориентирование — природная базовая потребность. Увязывающее ориентирование вырастает из него, но постепенно переходит на всё более верхние уровни смысла.

Если этого не происходит, и ориентиры перестают указывать вверх, человек может устроиться в жизни вполне уютно — безотносительно к тому, каким бы он мог стать на максимуме.

Если тебе кажется, что в чём-то жизнь тебя обделила, постарайся понять, зачем это произошло.

Жизни проще вычеркнуть тебя из своего списка, чем за что-то наказывать. Может быть, то, что тебе кажется наказанием, нечто другое: урок или сообщение?..

Две серьёзные задачи стоят перед увязывающим ориентированием: взаимное подкрепление найденных ориентиров и цельность определяемого ими пути. Первое подкрепляет достоверность выбираемой ориентации. Второе способствует надежде на то, что твоя дорога по жизни не распадётся на веер альтернативных тропинок, среди которых выбирать свою придётся наугад.

Чем практически отличается увязывающее ориентирование от поисков обычных житейских ориентиров? Наверное, тем, что увязывание ведёт к изменению приоритетов. Более важные ориентиры усиливают свою приоритетность, а менее важные постепенно отходят на второй план. Нет смысла напрочь отбрасывать менее значительный ориентир, потому что со временем, на новом жизненном этапе, он может стать приоритетным, получив поддержку новых найденных ориентиров.

Увязывающее ориентирование помогает вбирать новый опыт в сформированное уже мировосприятие, углубляя и развивая его. Это становится ощутимее и ценнее с возрастом, когда твой опыт уже в основном твой, а не наследие предыдущих поколений, сконцентрированное в исходной фокусировке.

Увязывающее ориентирование развивает то, что можно назвать ориентирующей фокусировкой. К ней относится мировоззрение, если иметь в виду центральные представления о жизни, но вместе с тем также множество обиходных привычек и установок, которыми ты руководствуешься — заметно для себя или не заметно — в повседневной жизни, в общении, в творчестве.

Увязывающее ориентирование может склоняться к одной из двух тактик. Одна состоит в том, чтобы развивать исходную фокусировку, упрочивать её увязыванием и наращивать далее. Другая — перенастраивать исходную фокусировку, проверяя все её элементы на пригодность для себя, отбрасывать ненужные, изменять устаревшие и добавлять новые. Первая тактика комфортнее. вторая отважнее и эффективнее.

Увязывающее ориентирование — это прокладывание маршрута по жизни с учётом её силовых линий и с уважением к ним как к проявлениям Замысла.

В идеале, всякое ориентирование должно быть увязывающим. Но мы обычно сами по себе далеки от идеала и от способности увязать друг с другом даже то, что для нас особенно важно. Вот почему мы нередко ориентируемся, руководствуясь лишь поставленной целью, а не силовыми линиями жизни, среди которых пролегает наш путь.

Некоторые стороны жизни, которые больше всего нуждаются именно в увязывающем ориентировании. Прежде всего — это поиски направления к своему призванию. Сюда же относится, наверное, выбор спутника жизни или отказ от этого выбора.

Отдельные ориентиры помогают определять отдельные цели. Только когда мы увязываем ориентиры и цели друг с другом, возможно увидеть свой путь в целом.

Одна из главных задач увязывающего ориентирования в том, чтобы соединять внутренние ориентиры с внешними. Стихийно мы делаем это всё время, если речь идёт о соединении житейских ориентиров с психическими переживаниями. Но чем глубже смысл душевных переживаний и поведенческих устремлений, тем более насущной и сознательной становится потребность в их согласованности.

Можно знать тысячу примет, носить с собой полный рюкзак карт и по компасу в каждом кармане, но не уметь ориентироваться или слабо представлять, куда тебе нужно. Необходимо всё соединить вместе, чтобы ориентирование не превратилось в блуждание.

Навыки ориентирования всегда полезны. И учителей хватает. Но цель ориентирования — твоя личная забота.

Что касается внешних путешествий, то для них увязывающее ориентирование начинается с тщательного планирования заранее, до того как пуститься в путь. Внутренние путешествия гораздо меньше поддаются планированию. Поэтому внутреннее ориентирование должно быть способным на каждом этапе соединять новые приметы с множеством полученных ранее. Способным и не забыть про главную цель, и скорректировать её в соответствии со всем, что ты знаешь сейчас, а не только тогда, когда путешествие начиналось.

Увязывающее ориентирование без обращения к верхним уровням смысла непременно окажется с изъянами. Жалко, если выяснится это лишь тогда, когда уже угас интерес и к увязыванию, и к ориентированию. И угасание этих необходимых человеку интересов связано, скорее всего, как раз с такими изъянами. Трудно увидеть свой путь, не взглянув на него сверху.

Поиски общностей, экуменическое восприятие религий и мировоззрений, определение людей, у которых ты можешь и хочешь чему-то научиться, — всё это помогает увидеть узор путей, являющийся достоянием всего человечества. Увязывание позволяет ориентироваться среди множества возможных ориентаций.

Понять, куда нужнее всего идти и что нужнее всего положить в свой дорожный узелок, — вот что такое увязывающее ориентирование.

Приоритеты — это главное в увязывающем ориентировании. Главное для выбора нужных ориентиров среди множества возможных. Главное для того, чтобы вообще подумать об этом, а не только о том, что само приходит в голову.

Недостаточно справляясь с увязыванием, человек идёт по своей судьбе как по персональному лабиринту. Может быть, вернее даже сказать, что он создаёт свой лабиринт блужданий и поисков. «Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь…» — если найдутся желающие. Но ты идёшь по этому пути первым. Будь достойным первопроходцем!..

Обычное ориентирование легко может переключиться на чисто внешние цели, существующие сами по себе, безотносительно к твоему внутреннему миру. Обогащение, карьера, большой спорт дают немало таких примеров. Но увязывающему ориентированию стоит всегда следить за соединением внешних ориентиров с внутренними. И следить за тем, чтобы внутренние имели приоритет.

У каждого развитого чувства возникают свои ориентиры. И дело разума увязать эти ориентиры со стремлениями других чувств: где-то найти компромисс, где-то построить ступеньки приоритетов, где-то обозначить тупиковость выбранного одним из чувств направления развития личности в целом. Поверяя ориентиры каждого чувства верхними уровнями смысла, разум помогает этому чувству и заботится о соединении всех порывов в единое направление.

Разум осуществляет увязывание ориентиров не только между чувствами, но и для любого развитого чувства в границах его собственных интересов. Эта поддержка разума позволяет чувству стать более осознанным, сбалансированным и целеустремлённым. И предрасполагает к сотрудничеству с другими чувствами. Если между чувствами возникают неувязки, разум и тут приходит на помощь.

Многие усилия ориентирования исходят от средних уровней смысла. Например, свои потребности определяет физиология. Предъявляют свои права многие каждодневные житейские цели. Любое наше увлечение несёт с собой свои намерения и ориентиры. Дело увязывающего ориентирования сопоставлять все эти побуждения и цели, насколько это возможно, с верхними уровнями смысла. Не для того, чтобы забраковать какие-то из ориентиров, а чтобы снабдить их частицами верхнего смысла — и на уровне осознания, и на уровне поведения.

Непростая и необходимая задача увязывающего ориентирования — это сопоставление ориентиров земной жизни с теми смутными, но настойчивыми представлениями, которые возникают и развиваются у нас при взгляде за пределы. Снова и снова смертный переход побуждает нас сопоставлять земную жизнь и её ориентиры с возможной или невозможной будущей жизнью, требующей от нас внести поправки в свою земную ориентацию.

Немалое значение для увязывающего ориентирования имеют найденные общности, обладающие и повышенной достоверностью, и возможностью соединять нас с теми, с кем они нас сближают. Всякая общность и есть ориентир, единый для какой-то группы людей, в которую входишь и ты сам.

Основная трудность самопознания — поспешное стремление применить понятое о человеческой природе к другому, а не к себе. Судить о других у нас гораздо меньше оснований, но это не так болезненно и не обязывает к усилиям по изменению того, что не так.

Инертность, переключение критического внимания с себя на других, увиливание от ответственности за улучшение своего внутреннего мира, неготовность переводить мысли в поведение, и прочее — это те помехи к развитию личности, которые я знаю за собой. Чтобы хоть как-то, со скрипом, перебарывать эти помехи, приходится всячески обхитрять себя. А у тебя как?..

Увязывающее ориентирование — это когда не просто ищешь ориентиры для своей жизни, своей судьбы, а включаешь новые указательные знаки в круг тех, которые ты уже освоил. Когда не столько определяешь направление, сколько уточняешь его.

Не всегда легко распознать созидательное в том, что имеет внешний облик разрушительного. Разрез, который хирург делает для операции, внешне разрушителен, но по смыслу созидателен. Даже расколоть орех разрушительно внешне, но без этого не съешь ядрышко. Чтобы добраться до смысла, нужен навык думать.

В каждом переживании есть две составляющих: психологическая и мировоззренческая. Первая зависит от физиологии, от сложившихся навыков реакции на раздражители, от комплексов, заскоков и предубеждений. Вторая — результат собирания личности, а также глубинного, сущностного восприятия жизни. У большинства людей доминирует психологическая составляющая: особенно в более раннем возрасте, при меньшем жизненном опыте, при слабом внутреннем развитии, да и просто при незадумчивости, при нехватке дружбы с жизнью. Чем значительней роль второй составляющей, тем насыщенней и осознанней становится существование человека.

Всякое сетование мешает пониманию.

Обида, которую лелеешь, — это соска-пустышка для инфантильного самоудовлетворения. Для поддержания уверенности, что кто-то виноват в обстоятельствах твоей жизни. Где уж тут стараться понять глубинный смысл происходящего!..

Нельзя успеть всего, потому что надо успеть главное.

Глава 1—3. Люди как учителя

Каждый может быть для тебя учителем

У другого человека учишься становиться собой. Чем он более развит духовно, тем значительнее для тебя. Чем он внимательнее к твоим особенностям, тем больше может дать тебе.

Каждый может быть для тебя учителем, но это зависит больше от тебя. Узнай в себе ученика — и ты узнаешь своего учителя.

Как найти людей, у которых можно научиться? Это зависит от способности разглядеть возможность научиться у того, с кем свела жизнь. Тот, у кого учишься, не обязательно должен знать об этом. Тем более что у кого-то учишься тому, чего тебе стоит сторониться.

Твой множественный учитель — те, кто вокруг тебя.

Каждый человек, играющий какую-то роль в моей жизни, — мой потенциальный учитель.

Основное, чему учишься у другого человека, — это себе самому.

Каждый, с кем имеешь дело, обладает своим особым опытом и своей частью опыта человечества.

Чем более развит духовно человек, тем значительнее он для тебя как учитель, даже если он с тобой не знаком.

Чем внимательнее кто–то к твоим особенностям, тем больше ты можешь получить от него как от учителя.

Люди как учителя — это педагоги, сертифицированные совместно судьбой и тобой самим, хотя часто и не подозревающие об этом. Это, так сказать, пирожки с начинкой из твоей готовности учиться. Это источники из глубин жизни для утоления твоей жажды, если ты её ощущаешь и потрудишься зачерпнуть из них.

Учитель — это ученик, готовый делиться. Это не тот, кто учит, а кто помогает учиться. Это передатчик знаний от человечества человеку.

Учиться — это впитывать без нажима и отдавать без выпытывания. Учиться — осваивать предложенное с помощью имеющегося у тебя.

Ученик — не тот, кто внимает, не тот, кто понимает, а тот, кто усваивает.

Неумение распознать в человеке то, чему можно научиться, не так опасно, как готовность учиться тому, чему не стоит. Простейшие признаки: на созидание это работает или на разрушение, на гармонию или на дисгармонию в твоей жизни, на твои представления о верхних уровнях смысла или против них.

Опасно учительствование в человеке, когда он считает себя твоим учителем в большем объёме, чем это признаёшь ты сам. Через такое учительство могут происходить и попытки манипулирования тобой.

Попытка понять всегда несёт в себе риск непонимания. Но если не пытаться, непонимание обеспечено.

Нужно уметь нажить что–то внутри, а не снаружи. Нужно уметь делиться этим. Нужно уметь принимать то, чем делятся с тобой.

Каждый человек может стать событием в твоей жизни. От тебя зависит, дать или не дать этому событию совершиться.

Воспитание ничего гарантированного НЕ ДАЁТ. Оно лишь позволяет БРАТЬ В СЕБЯ и создаёт для этого условия.

Любой живущий — твой соученик. И твой учитель по совместительству.

Невозможно научиться любви к чему-либо, если всё время менять преподавателей.

Приятие другого человека — вход в сокровищницу его жизненного опыта. Но сезам открывается не сразу.

Спасибо вам, сбивающие с толку. Вы помогаете отыскивать смысл.

В чужой мысли всегда содержится некоторое торможение для тебя, гравитационное притяжение её убедительности. Но вместе с тем она и тормошит тебя, побуждает развить тему по–своему.

Увидеть мироздание во всём величии люди могут только с помощью друг друга.

Тот, кто просит протянуть ему руку помощи, нередко прикидывает, что в этой руке должно содержаться. Рука, содержимое которой не отвечает его надеждам, ему не очень-то нужна. Хотя, может быть, именно она несла действительно необходимую помощь.

Отклик понимающего тебя человека может сотворить чудо, о котором знаешь только ты.

Случается, что похвала вызывает досаду, настолько она не резонирует на то, что важно для тебя самого. Упрёк и то лучше — он конкретен.

Когда тебя спасают, важны зов и руки спасателя, а не его слова.

Каждый каждому учитель. Но дело ещё и в том, какой: дружеский, враждебный или профессорский. Профессора могут быть замечательными людьми. Но профессорство в них — официально утверждённое право учить, основанное на общепринятых нормах обучения, — угнетающее обстоятельство.

Свойство сказанного кем-то воздействовать на тебя зависит от смысла слов, от их выразительности, от отношения к сказавшему, но главное — от тебя самого. От готовности и способности воспринять сказанное.

Мы учимся всю жизнь понимать свой путь. Но путь другого человека нужно прежде всего уважать. Понимать себя — это его работа, в которой его не заменишь.

Не спеши избавляться от приставучего человека. Может, он приставлен к тебе судьбой, чтобы ты что-то понял.

Другому нужно от тебя, прежде всего, внимание и приятие, а не критическое понимание.

Умей быть благодарным. Учись быть достойным благодарности.

Учись учиться — обращение не только к школьнику или к студенту. Нет возраста, к которому оно не применимо.

Нужно суметь научиться у учителя тому, на что способен только ты сам.

В школе человечество делится с тобой своими прошлыми открытиями, чтобы ты поделился с ним будущими.

Сила человечества — в перекрёстном опылении мыслей.

Незнакомые люди рядом — великое благо. По большому счёту, они на тебя не претендуют. За себя они отвечают сами. Ты волен заниматься своим делом, но ты не одинок, они неподалёку. А если очень уж захочется, можно и познакомиться.

Первое, чему учит меня другой человек, — его отличие от меня. Одно это — неисчерпаемый урок.

Можно учиться у личности, подражая ей. Или — пробуя быть личностью. Тогда подражание не очень годится.

Конструктивное хвастовство — то, которое может чем-то помочь другому или расширить его опыт, — лучше прочих видов хвастовства. Ведь оно может быть и гнетущим, и самозацикленным, и просто забавным — впрочем, тоже полезным, если это клоунада, озаряющая весельем.

Наши наставники повсюду. Было бы желание учиться.

Естественное свойство активного призвания: заражать им других. Не настолько, чтобы подменить призвание другого человека своим, но настолько, чтобы обогатить его.

Не теряй из вида учителя, даже если обучение кажется законченным. Может быть, у него осталось для тебя ещё одно слово. Или не одно.

Учительство учит учителя.

Ни наивная невинность, ни умудрённая опытность не могут кичиться своими преимуществами. Но они могут делиться ими друг с другом.

Любовь другого человека к тебе может быть полна света. Но воспринимаешь ли ты этот свет, зависит от твоей восприимчивости. Можешь ли оценить его роль в своей жизни, зависит от твоей понятливости.

Даже самое глубокое уважение к авторитету, к предложенному до тебя пути, не отменяет отвагу мыслить по-новому, двигаться дальше тем путём или обновлённым.

Главное — чтобы хватило ума находить те умы, которые тебе помогут.

Чтобы следовать за чьей-то мыслью, нужно порою больше ума, чем чтобы думать самому. Особенно если при этом идёшь в чужом направлении вместо своего.

Новые знакомства — вешки новых разворотов жизни. Правда, как вешки их можно не заметить.

Люди, в которых мы видим нечто чудесное, — это вариации великого чуда Творения.

Не учитель учит, а ученик учится. Это нисколько не снимает с учителя ответственность за качество педагогической и преподавательской работы, но напоминает ему и об основном её направлении.

Родство с человеком, достигшим заметного уровня в самовыражении, может вызывать ощущение особой причастности к этому осуществлению — если оно становится одной из органических сторон твоей собственной судьбы.

Учителей надо искать — обществу. Учителей надо узнавать — человеку.

Учителя жизни нельзя назначить со стороны. Но для каждого он наготове.

Чтобы учиться по-настоящему, нужно принимать учителя как учителя.

Банальность — один из уровней смысла, на котором просто не стоит застревать.

Натиск чуждой и агрессивной силы достоин отпора. Натиск силы родной и любимой — достоин приятия.

Надо говорить с человеком о важных для тебя вещах и оставлять его примерять их на себя. Надо слушать человека, говорящего о важных для него вещах, и примерять их, оставшись наедине.

Думать о мысли другого человека — значит присоединять его энергию мышления к своей. Конечно, речь не о мнительности, не о том, что могли подумать про тебя.

В обычной школе на каждом учителе невидимый, но чёткий ярлычок: это учитель математики, это историк, это классный руководитель. Но в школе жизни первый урок в том, чтобы узнать своего учителя на сегодня, или даже на сейчас.

Учиться У людей — совсем не то, что учиться НА судьбах людей и на их поступках. Разная степень проникновения в личность.

Твой учитель не закончил свою деятельность, выучив тебя. У того, что он делает дальше, тоже можно поучиться. Даже если его уже нет на свете, есть чему от него поучиться.

Любой оппонент — твой друг и сотрудник, твой спарринг-партнёр. Его ценность для тебя в том, что вы находитесь на одной тематической площадке, а разделяющая вас сетка — лишь устройство для тренинга.

Дружеская прямота отличается от уязвляющей — тем, насколько она помогает в становлении, а не тормозит его. То есть степенью конструктивности.

Когда на тебя обрушивается поток чужих впечатлений, полезно постараться переводить их в свои мысли.

Моё отношение к человеку, выраженное внешне или чисто внутреннее, участвует и в его становлении, и в его восприятии другими людьми. То есть все мы в той или иной степени мастерим друг друга, являемся друг для друга факторами земной судьбы. Возможно, и её земного продолжения после ухода из жизни.

Человеку для развития необходима не столько критика, сколько способность её фильтровать и усваивать полезное. Но вместе с тем необходима вера в свою самобытность и устойчивость к критике. Эти две стороны отношения к критике особенно нелегко совместить в юности и в молодости. И особенно полезно.

Вернейший, хотя и не единственный, признак мудрости — спокойная радость. Встретив её в ком-то, не упускай случая узнать, чтó за ней стоит.

На всех поворотных пунктах твоей судьбы находятся особые для тебя люди– диспетчеры. Они помогают тебе выбрать нужное направление. Надо лишь узнать такого человека и прислушаться к нему.

Не глупый или умный важно, а глубокий или неглубокий. Но и у неглубокого человека есть свои особые, личностные глубины, не всегда заметные со стороны.

Тормошение может быть разноракурсным. Может быть просто тормошащим — или к выбору ракурса тоже.

Мудрость должна быть не оглушительной или нашёптывающей, а побуждающей или проникновенной.

Обучающую силу диалога снижают три фактора: эгоцентризм (сосредоточенность на собственной персоне), обидчивость и склонность к самооправданиям. Возможность ведения диалога может сохраниться, но эффективность усвоения слабеет.

Человек учится у других людей знаниям. Но школьные предметы и даже учебные дисциплины высшего образования — это лишь самый поверхностный слой знаний, на которые мы можем рассчитывать. Глубинные понимания, сущностные для человека и потому наиболее ценные из того, что можно получить от него, достаются нам гораздо реже. В школьную программу они вообще не входят, и только учителя с особым педагогическим даром способны подключить их к процессу обучения.

Учиться, чтобы научиться, или учиться, чтобы погордиться?..

Человеком должно управлять не стремление к поучительству, а готовность к ученичеству.

Каждый талантливый человек учит смирению, ибо в чём-то тебя превосходит.

Спасибо каждому, кто в чём-то меня надоумил! Каждому, чьи слова, поступки или само присутствие в моей жизни побудили о чём-то задуматься и что-то понять. Так говорится: «каждый», но ты всегда единственный и особый, потому что именно ты в некий неповторимый момент надоумил меня и помог стать немного другим, немного глубже, чем я был до этого.

Каждый, кто перед тобой, — представитель той жизни, с которой стоит дружить. Или постараться понять, чтó она говорит тебе через него.

Единомышленник — это замечательно. Опровергатель — это тонизирует и мобилизует. Спарринг-партнёр — это сотрудник, соучастник. Он и единомышленник, и опровергатель. Он помогает работать лучше.

Не стоит тратить силы на отрицание чужого. Лучше собрать их для утверждения того, в чём видишь созидательный смысл.

Порою приходится учиться не У кого-то, а ОБ кого-то.

Будь благодарен своим подъёмникам и тормошителям!

Обучаясь у других способам взаимодействия с судьбой и поведенческому инструментарию, нужно помнить, что судьба у каждого своя. Что именно со своей судьбой тебе необходимо взаимодействовать, чему бы ни научился у других.

Пусть раздражающая ситуация станет вызовом к творческому созиданию, а не импульсом к бесплодной досаде.

Не будем забывать, что опыт возрастного старшего всегда относится к разным конкретным возрастам, а не к некоторому общеуниверсальному. Его можно обобщать, но это уже будут размышления, а не свидетельства. Зато выявление смысла прожитых возрастов возможно именно в размышлении, а не просто в свидетельстве.

Каждый из нас служит примером для других. Примером плюсов и минусов обращения с доставшимися ему обстоятельствами жизни.

Человек может быть не только шумным, обременяющим своим звучанием разного рода (болтовня, храп и пр.). Кто-то может обременять унынием, или тревожностью, беспокойством по малейшему поводу. Кто-то — непрерывным говорением о себе. Кто-то — суматошностью, кто-то занудством, да мало ли.

Тебе, встретившему обременительного человека, нужно учиться принимать его, любить, сочувствовать ему. Ведь не всегда получится помочь ему измениться. А если ты сам обременителен, необходимо заметить это и не горевать, что ты таков, а искать пути к изменению.

Даже выдумки в воспоминаниях много что означают. Они рассказывают о том, что автор хотел бы считать реальностью. О том, чего ему не хватало в жизни. О том, чему он завидовал. О том, с кем хотелось бы свести счёты, а к чьей славе примазаться.

Чужая жизнь не приложима к твоей, но учит возможностям. А ещё — благодарности за те дары, которые достались тебе, и за то, какие беды тебя миновали.

Эффект Яло, встреченной в зазеркалье девочкой Оля, — это способность человека увидеть в другом отражение собственных черт характера. Здесь таится возможность разглядеть в таком отражении собственные недочёты и учиться преодолевать их, благодаря такому своеобразному учителю.

Глава 2—1.
Мировоззренческие конструкции

Помощь, а не помеха для выбора пути

Среди ориентирующих систем тоже надо ориентироваться — до того, как прибегать к их помощи. В основе любого учения лежит рационализированный взгляд реального человека. Необходимо уравновесить его образным мышлением и голосами своих чувств.

Простое соображение: лучше выбирай систему, помогающую искать путь, а не предписывающую его.

Схемы схематичны — в этом их главный недостаток. Поэтому нужно их сочетать с собственным опытом. Если схема открывает для тебя новые ракурсы восприятия мира, стоит быть внимательным к ней.

Философские учения являются результатом мысли одних философов и материалом для размышления о мироустройстве для других. Не только философ нуждается в мировоззрении, это важно для каждого человека, хотя не каждый может построить мировоззренческую конструкцию. Значит, надо хотя бы уметь выбирать те учения, которые лучше всего совпадают с собственными взглядами.

Быть знакомым с учением — это означает понять его принципы, а не заучить их со слов популяризаторов и пропагандистов.

Каждый человек, — философ, хотя бы для себя самого.

Учения и философии, во всём их многообразии, представляют собой арсенал средств ориентирования, из которых выбираешь те, что нужны тебе.

Мировоззренческая конструкция — это своего рода планетарий, показывающий устройство Вселенной на потолке воображения. Это постройка, сооружённая выстраивающим мышлением на берегу океана Тайны из выловленных оттуда догадок и озарений. Это башня из думательных кубиков, которую думалка человека построила, чтобы там жить.

Философия — строительница мировоззрений.

Выстраивание или освоение мировоззренческой конструкции сосредотачивает внимание на важнейших вопросах жизни, или хотя бы помогает над ними задуматься.

Мировоззренческие конструкции обрисовывают контуры различных восприятий мира другими людьми, помогая диалогу с ними и поиску общностей.

Излишняя самонадеянность, ложное ощущение достигнутой истины под воздействием логической гармоничности системы создаёт крен в сторону выстраивающего мышления, пытается подчинить ему уловленные смысл.

Догматическая приверженность к хорошо освоенной конструкции препятствует дальнейшим мировоззренческим поискам и находкам.

Чересчур продуманное мировоззрение закрывает Тайне доступы к сознанию. Думать надо играючи — на ту глубину, которая тебе свойственно.

Общие принципы должны пройти по некоторому поведенческому подиуму, чтобы показать свои конкретные, реальные возможности. Но они не всегда готовы к этому.

Учение, остерегающее от перевеса рационального мышления над интуитивным и образным, не против разума, а за его полноценность. Учение, призывающее к отказу от обращения к двукрылому разуму, всегда подозрительно.

Мировоззренческая конструкция может быть незаметна, как скелет, но на ней держится привычный способ жизни и поведения, которого мы придерживаемся — или который преодолеваем с помощью другой мировоззренческой конструкции.

Подавляющее большинство индивидуальных мировоззрений напоминают лачуги в бидонвилях, составленные из металлических, фанерных и картонных кусков. Они защищают от ветра и дождя, но не всегда можно угадать, из каких конструкций позаимствованы эти детали и какие метаморфозы претерпели.

— Всякая мировоззренческая конструкция — это результат выстраивающей работы одного мировоззрения и сырьё для формирования других мировоззрений. Но между этими стадиями всякая общезначимая конструкция становится предметом философской полемики и материалом для тех или иных теоретических разработок.

Мировоззренческая конструкция лежит в основе всякого учения как вклад выстраивающего мышления. Но к ней сводится далеко не всё в этом учении. Она обрастает разнообразными находками и озарениями улавливающего мышления. Именно в таком симбиотическом виде учение становится ориентирующей структурой.

Не надо забывать, что любая схема мировоззрения — всего лишь дружеский шарж на жизнь, которая всегда глубже и насыщеннее контурного изображения.

Внимание к мировоззренческим идеям, которые предлагает то или иное учение, старание разобраться в них — это и есть глубинное внимание к жизни, к её содержательной стороне.

Конструкция — дело выстраивающего мышления. Но мировоззрение невозможно без участия мышления улавливающего. Поэтому «мировоззренческая конструкция» — это необходимый синтез двух сторон мышления.

Мировоззренческая конструкция должна базироваться на отношении к Тайне, как дом на фундаменте.

Эклектика — это что-то вроде философского «лего». В принципе, всё со всем можно соединить. Но надо ещё, чтобы в этом соединении был смысл.

Умственную конструкцию делает органичной личность основателя учения, а укрепляют личности его последователей.

Чем отличается частное мировоззрение от философского учения?

Мировоззрение философа, вошедшее в арсенал культуры человечества, создаёт лишь некоторые общие принципы конструкции. Эта конструкция дорабатывается и укрепляется усилиями других философов, а также традициями её осмысления в общем контексте культуры. То есть учение формируется своего рода соборным мышлением.

Модели мировоззрения нужны и хороши тем, что пробуждают в человеке его собственные восприятия жизни. Это намного важнее теоретико-философских разворотов любой модели. Но философ тоже человек, и конструкции предшественников побуждают его к открытию новых ракурсов миропонимания, новых моделей и конструкций.

Мировоззренческие модели, хотя и выглядят — в философском ракурсе — некоторыми построениями, по сути во многом состоят из элементов, поставляемых улавливающим мышлением. Это естественно, и логико-философские ламентации напрасны. Конструкции, в которых этого пытаются избежать, неустойчивы и недолговременны.

Ведёт ли увязывание к каким-то мировоззренческим конструкциям типа философских? Конечно. Но эти личные конструкции, продолжая метафору увязывания, можно назвать макраме. Не такие чёткие, как модели философов, они полны импровизаций и затейливости — в соответствии с характером увязывания, но вполне могут служить каркасом своего личного мировосприятия.

На мировоззренческие конструкции идёт разнообразный материал. Это и свой жизненный опыт, и чужой, и воображение (а порою и фантазия), и логические скрепы, и образные идеи, или то, что нужно для метафорической отделки… Главное, чтобы в этом доме хорошо жилось смыслу.

Очень важно, чтобы мировоззренческие конструкции были не механическими, а органическими.

Мировосприятие формируется само. Чтобы сформировать мировоззрение, нужны и сознательные усилия. Чтобы построить мировоззренческую модель, достаточно только сознательных усилий. Но чтобы она была плодотворной, начинать надо с собственных взглядов на мир.

Беда философии в том, что у неё нет, фигурально говоря, ремонтных мастерских, хотя магазинов предостаточно. Негде отремонтировать мировоззренческую модель, побывавшую в длительном пользовании, но вышедшую из строя — может быть, из-за какой-нибудь мелочи.

Создание систем, конструкций или моделей — не профессионально философских, а на уровне хобби — вполне естественное стремление привести результаты своего спонтанного увязывания в некоторый законченный вид.

Это похоже на авиамоделирование. Как увлечённый авиамоделист может со временем стать авиаконструктором, так и от мировоззренческого конструирования человек может перейти к построению полноценной философии.

Мировоззренческая конструкция не всегда сама по себе превращается в учение, имеющее последователей и опровергателей. Для этого ей надо затронуть живые человеческие интересы, быть поучительной, с точки зрения личностного увязывания. Или затронуть интересы философского сообщества — так, чтобы в нём нашлись популяризаторы и перелагатели разных уровней, которые смогли бы донести смыслы, зафиксированные конструкцией, до тех же человеческих интересов.

Всякое учение для живого человека, принявшего его к руководству, — лишь конструктор, из элементов которого он сооружает собственную конструкцию. Может быть, она сделана не по правилам и даже не отвечает всем предпосылкам самого этого выбранного учения, но в этой конструкции участвуют вкус и темперамент усваивающего человека. Поэтому именно она наилучшим образом вмещает его представления о мире.

Легко посмеиваться над древней мировоззренческой конструкцией из трёх слонов на громадной черепахе. Но можно и восхититься этим мощным и отважным образом, соединяющим привычное с величественным — как соединяется это и в реальном мироздании. И даже когда постепенно эта конструкция оказалась не нужной для понимания мира, к ней нет-нет, да обратится чьё-то поэтическое воображение. Значит, образ уцелел и сохранил свою жизнеспособность. Спасибо тому смельчаку, кто первый был озарён этой метафорой. На таких, как он, держится готовность человечества постигать мир.

Всякое философское учение, будь то личная система мышления о мире или целая школа с основоположниками и последователями, — это не только некий отдельный продукт, задающий мировоззренческую ориентацию. Это ещё и часть общечеловеческого мышления о жизни. Это комплекс проработанных учением ракурсов. Можно даже сказать: букет ракурсов, преподнесённый обществу.

Эти ракурсы постижения выросли из посадочного материала, подготовленного предшественниками, и сами станут посадочным материалом для будущих постижений и учений. Чтобы новый мыслитель мог вырастить и вручить человечеству свой эстафетный букет новых представлений о жизни, которая остаётся единой и неисчерпаемой для всех нас.

Учение должно позаботиться не только о мировоззренческой конструкции, но и об инструкции: как ею пользоваться.

Не всякая мировоззренческая конструкция бывает признана философским учением. Не всякая обращена к другим людям. Не всякая использует исключительно выстраивающее мышление. Но всякая основа мировоззрения должна быть чем-то полезна человеку, который ею пользуется. Вопрос в том, для чего полезна: для душевного комфорта или для творчества? Для созидания или для разрушения? Для светлой жизни или для какой получится?..

В основе любого учения лежит некая конструкция из представлений о мироустройстве. Плоть учению придают разнообразные наслоения — образные, сакральные, манипулятивные — всякие. Это естественно и неминуемо. Но, к сожалению, бывают такие аморфные учения, снаружи выглядящие нарядно, что их внутренняя конструкция, если её внимательно рассмотреть, оказывается чем-то вроде детской самоделки.

Самая рискованная, самая отчаянная область научной философии — метафизика. С одной стороны, она необходима выстраивающему мышлению, как необходим фундамент зданию. С другой — этот штурм области Тайны с помощью исключительно выстраивающих средств мысли довольно беспомощен. И разум неизбежно начинает включать в метафизические построения элементы улавливающего мышления.

Задача философского учения — не научить, а обеспечить возможность чему-то научиться.

Философское учение должно стремиться вызвать человека на полемику. И даже если в этой полемике он останется при своём, учение всё равно принесло ему пользу возможностью альтернативного взгляда.

Философская модель важна не только сама по себе, чтобы целиком принять её или отвергнуть. Она достойна внимания своей энергией вызова, а также той средой мышления, которую она создаёт по-своему, но — для тебя.

Философий очень много. Но у каждого человека — своя личная философия, сотканная из многих и не совпадающая ни с одной. Даже у создателя любой философии, достигшей общеизвестности, его философия-для-всех отличается от философии-для-себя. И дело не в лицемерии, а в невозможности вербализовать и сделать публичными все личные тонкости осмысления жизни.

Каждое философское учение — это верфь для сооружения собственной мировоззренческой конструкции человеком, которого учение заинтересовало. Или для строительства стандартных моделей: ими пользуются те заинтересовавшиеся, кому недосуг прикладывать свои усилия.

Каждая из этих путевых заметок — лишь краткое упоминание об увиденном, которое могло бы стать катализатором самостоятельной книги о встреченном и увиденном во внутреннем мире. Например, когда-то давно у меня была написана отдельная книга под названием «Человек среди учений». Но вот я снова попал в эти края и делюсь с тобой новыми ощущениями, даже не заглядывая в написанное прежде. Всегда есть место новым впечатлениям и переосмыслению старых.

Личное мировоззрение может разрастись в ориентирующую структуру, которая может перерасти в учение, а от него могут отпочковаться мировоззренческие подходы последователей или критиков… Это и есть жизнь философии. Попытки выстроить этот процесс в рациональную науку — тоже способ мышления, но живая философия в наукообразные рамки никак не вмещается.

Мировоззрение может быть цельным или фрагментарным. Оно может быть чисто внутренним или нашедшим проявление для других. Проявление может быть словесным или поведенческим… Важно усваивать лишь то, в чём нуждается твой собственный взгляд на мир.

Свободная философия — это не совсем то, что принято называть свободомыслием. Это не просто независимость от догм, которыми руководствуется окружение, но и первопроходство в тех областях мышления, которым не было уделено достаточного внимания.

Никакое учение не может сказать, каким должно быть твоё мировоззрение. Учение может лишь предложить некоторые основы для него.

Есть философы, которые развивают некоторые взгляды не потому, что эти взгляды составляют часть их мировоззрения, а потому что развитие этих взглядов является частью их философской профессии. Тем самым они умаляют смысл самой философии, подсовывая ей вместо своих убеждений дешёвые конъюнктурные заменители.

Даже самое близкое тебе философское учение может остаться лишь костяком твоего мировоззрения. Плоть придётся наращивать самому — своим осмыслением и усвоением того, что довелось узнать.

Некоторые мировоззренческие конструкции можно было бы назвать деструкциями, настолько они разрушительны для самостоятельного мышления. Это схемы, на которых основаны фанатизм, зомбирование, цинизм, скептицизм (уничтожающий всё, даже сам себя) и прочие агрессивные модели мышления.

Может ли учение быть воспринято без людей, которые преданы ему, без тех, кто умеет растолковать его, без свидетельств его жизненности в делах последователей?.. Если ты ответишь «может», я спохвачусь и переспрошу, добавив: «воспринято полноценно», — то есть так, чтобы хотелось его усвоить и жить им, а не просто расширить свою эрудицию.

На рынке вооружений ищут возможности добиться силой власти над другими. На рынке мировоззрений можно найти возможности добиться власти над собой и своим миром. Над целым своим миром!..

Не все виды мировоззрения уместно называть конструкциями. Среди них бывают и своего рода пещеры, где человек нашёл естественный приют для своего представления о жизни. Бывают шалаши, неуклюже составленные из нескольких веток или образованные кроной упавшего дерева. Бывают такие убежища, что и не разобрать, потрудился ли над ними человек, так они вросли в окружающую среду… или выросли из неё?.. Но будем всё-таки пользоваться словом «конструкция», исходя из того, что нечто своё человек так или иначе в неё вносит — хотя бы самого себя.

От мировоззрения до философской системы — большой участок работы для выстраивающего мышления. От философской системы до мировоззрения — большой участок работы для личного усвоения.

Мироздание — работа Творца.

Мироустройство — наш взгляд на мироздание, по-человечески прагматичный.

Миропорядок — конгломерат попыток человечества организовать собственную жизнь на Земле.

Глава 2—2.
Религиозные учения

Окна к Высшему или заповедники веры?

Принять религиозное учение — значит стать на путь его освоения. Стержень приверженности к нему — живое чувство веры. Ориентиры учения требуют личностного увязывания. Важно отличать религию как способ личной ориентации от религии как идеологии, подчиняющей личность догматам.

Из нескольких религий не соорудить одной веры.

Бери у религии соединяющее с Высшим и с другими людьми. Остерегайся разъединяющего.

Главный смысл религиозного учения остро воспринимается людьми, нашедшими в нём свою духовную Общность. Для других это учение тоже может быть значительно — прежде всего, своим метафорическим потенциалом, позволяющим прикоснуться к области Тайны.

Каждое религиозное учение представляет собой особую систему ориентирования в жизни. Но и среди религий тоже стоит уметь ориентироваться. Особенно если ты ещё не сделал свой выбор. Если же выбор сделан, можно задуматься о сущностных свойствах чувства веры и религии, о том, чтó общего у религиозных учений, а также какова их связь с учениями внерелигиозными.

Религиозное учение — это сумма стараний интеллекта выстроить грандиозную пирамиду мысли, руководствуясь озарениями и опытом веры. Это рациональная концепция, созданная из эмоционального и национального, это веровательная эстафета.

Религиозное учение — это смесь веровательного и мистического опыта с теологией, философией и социально-организационными принципами, позволяющими учению сохранять себя как единую сущность.

Религия — поддержка для веры и великое её испытание.

Вера — это стремление быть причастным к Тайне, а не понимать её.

Религиозные учения помогают сопоставить крупицы личного мистического опыта с верхними уровнями смысла. Соединяют в едином поле многие образно-метафорические идеи, создающие и укрепляющие личное мировоззрение.

Взгляд свысока на все религии как на спекуляции или как на результат недоразвитого мировосприятия обычно является следствием резкого перекоса в сторону выстраивающего мышления, а также недостаточного уважения к Тайне.

Чрезмерное благоговение перед учением, лежащим в основе той религии, к которой относится твоё собственное чувство веры, препятствует доброжелательному неревнивому взгляду на другие религии и мешает трезвому пониманию реальных свойств твоей конфессии.

Храм вырастает вокруг тебя всюду, где ты творишь искреннюю молитву.

Церковь — это храм из храмов. А община — городок, в котором личные храмы соседствуют друг с другом.

Религия соединяет. Вера обеспечивает способность к соединению.

Вера необходима как единственный путь восприятия всего, чьи истоки скрыты в Тайне. А есть ли на свете что-нибудь другое?..

Религия — это прежде всего уважение к Тайне. Лишь бы не сводить Тайну только к тому, что известно тебе. Тайну на куски не режут.

Молитва — как поворачивание листка или цветка к свету — естественный импульс. Он может быть заглушён какими-то обстоятельствами жизни. Но в твоей власти высвободить его, дать ему действовать.

Жить надо по своей вере, а не по той, которую от тебя ожидают.

Вера, которая не подтверждается пронзительными прикосновениями к Тайне, немощна. Вера, которая не считает себя истинной, сомнительна. Но верующий с претензией на исключительность своей веры, претендует на обладание всей Тайной, которая в него никак не может поместиться.

Чтобы не стать книжником и фарисеем, нужно всегда быть немного еретиком.

Ощущение богооставленности знакомо только тому, кто испытывал богоприсутствие.

Религия может быть и путём к спасению, и соблазном. Вернее, это путь к спасению, полный губительных соблазнов. Вера — это часть души, и она всегда спасительна.

Увязывание своей веры с общей религией не всегда просто, но на пользу вере, если её жизнеспособность при этом утверждается, а не угнетается. Это на пользу и религии, если она готова считаться с живыми чувствами, а не подчинять их во что бы то ни стало накопленным догмам.

Как донести центральное представление о сущности жизни до каждого? Подумай как следует — и ты придёшь к религиозной проповеди.

Проповедь — напоминание о заповеди. Исповедь — раскаяние в забвении её.

Боязливая подмена Тайны житейской полезностью, веры — религиозной традицией, заповедей — уходом от эгоизма. Это можно назвать миловерием. Оно толерантно, экуменично, удобно… но… но… но…

Маловерие перестаёт жаждать большего, если превращается в миловерие.

Молитва — это рыхление душевной почвы для духовной влаги.

Молитвой мы создаём для себя поле духовного напряжения жизни. И оно само по себе — уже ответ на молитву.

У веры есть свои Сцилла и Харибда — это фанатизм и безверие.

Фанатизм — это затачивание веры до безжалостности.

Теология — своеобразная часть философии, своего рода приусадебный философский участок той или иной религии. Профессоризм вредит теологии так же, как и всей философии, но гораздо быстрее.

Мировоззрение — это ориентация. Но какие бы точные карты перед тобой ни лежали, надо ещё решать, куда идти. Это уже не мировоззрение, а миростремление.

Позорят свою веру, в основном, сами верующие. Сторонние нападки могут лишь усиливать её достоинство.

Принцип диалога между религиями: расхождения остаются нашим частным делом. Общности заслуживают развития и углубления.

Религиозное учение само по себе не является верой, хотя из этого чувства оно и возникает. Не является оно и религией, хотя и лежит обычно в её основе. Стоит помнить, что религиозное учение — выстраивающая система, со всеми плюсами и минусами. Нужно брать от неё лучшее и быть осторожным с её рациональными заскоками.

Религиозные учения лежат в основе религий, но не исчерпывают их. Религия всегда эмпирична, решающую роль в ней играют чувство веры и тот мистический опыт, который оно помогает получить человеку. А также тот опыт социально-общинного единения, к которому ведёт внутриконфессиональное общение.

Религиозной философии трудно быть свободной. Увы, она зажата между теологией (вкупе со всеми авторитетными источниками, на которые теология опирается) и мирской философией (с её собственными авторитетами). Но отвечает религиозный философ лишь перед Всевышним.

Последователей религиозного учения собирают вместе авторитет основателя, традиция и личный веровательный опыт — можно назвать его мистическим или, по-другому, опытом чувства веры. Именно последний элемент имеет принципиальное значение: без него религия превращается в механику управления толпой.

Религиозное учение должно учить вере, а не религиозности.

Религиозное учение должно не противопоставлять себя философии, не подменять её теологией, а создавать свою философию, подводящую к тому, что лежит за её пределами и куда вхожи лишь вера, надежда и любовь.

Человек верующий — не антоним и не синоним человека мыслящего. Вера направляет мысль. Мысль укрепляет веру. Им не из-за чего противоборствовать.

Религиозное учение — это проповедующее учение. То есть основанное на пропаганде веровательного и церковного опыта. Плохо, когда проповедь подменяется манипулированием. Таким путём можно формировать религиозного человека, но невозможно верующего.

Тогда как философские учения ведут между собой постоянную дискуссию, строят и перестраивают (например, с приставкой «нео») свои модели и конструкции, религиозные учения тяготеют к традиции и «твёрдости в вере». Но борьбу за человека, то есть поведенческую полемику, понятную людям, ведут как раз религиозные учения — в той степени, в которой они обращаются к обычному человеку и к его жизненной проблематике.

Проблема прозелитизма — это вопрос подмены свободы души её перевербовкой.

Каждому религиозному человеку полезно время от времени представить себя среди множества религий, разноречивых и в каком-то смысле равноправных. Представить себя в ситуации выбора среди них. И выбрать себе религию заново — свободно и обоснованно. Скорее всего, это будет его собственная религия, но отношение к ней станет обновлённым и укрепившимся.

Доброкачественность религиозного учения состоит в том, чтобы оно стремилось уловить что-то важное в области Тайны. Если оно направлено на это, то уже достойно уважения. В то же время и доброкачественное учение иногда используют унижающим его образом: для манипулирования, для достижения корыстных или социальных целей. Это не вина учения, а злоупотребление им.

Религиозные учения миролюбивее друг к другу, чем люди. Область Тайны бесконечна, и им там нечего делить: каждое учение по-своему старается уловить своё главное. Но люди желают недостижимого — абсолютно истинного знания — и норовят объявить таковым именно то, что уловило учение, приверженцами которого являются они сами.

Религиозное учение можно было бы называть веровательной системой, потому что главным его делом является формирование и жизнеобеспечение чувства веры в человеке. Но к этому главному делу добавляется столько дополнительных функций, а систематическое настолько вытесняется традиционным и догматическим, что… будем лучше говорить о религиозных учениях: соединяющих и поучающих.

Никому не придёт в голову критиковать младенца за то, что он ещё не умеет ходить и забавляется погремушками. Мы понимаем, что это естественно, это соответствует его возрасту. Мы не критикуем инвалида с парализованными ногами за то, что у него особые обстоятельства. Так же нелепо упрекать человека в обрядоверии или в других религиозных «заблуждениях». Можно понять, что это соответствует его духовному возрасту или внутренним обстоятельствам. Но и тут нет препятствий для нашего сочувствия и соучастия, как в развитии ребёнка или в помощи инвалиду — то есть в меру нашей любви. Именно мерой любви решаются главные вещи, а не мерой критичности.

Народные верования, как и фольклор, выглядят стихийно, но порождают самоцветы образов и символов, которым суждено войти в сокровищницу мировой культуры.

Всякое религиозное учение — оазис особой приметчивости в области Тайны, результат применения преимущественно улавливающего мышления.

Ядро религии — это учение-свидетельство. Но рано или поздно вокруг него образуется учение-поучительство. И странно было бы, если бы этого не происходило: как не стремиться поделиться тем важным, о чём узнал, с другими! А если не понимают — растолковать, научить.

Религия беззащитна перед чисто рациональным способом мышления. Но каждый истинно религиозный человек знает нечто, относящееся к улавливающему мышлению, что делает его неуязвимым для рационалиста.

Атеизму можно найти более подходящее имя: безрелигиозность. Тогда обнаружится, что это гораздо более редкое явление, чем принято думать. Отрицая существование Бога, атеизм обзаводится, тем не менее, различными религиозными (или псевдо-религиозными) пристрастиями к тем ценностям, которые культивирует то или иное общество: к определённой идеологии, к науке, к семье, к родине и так далее.

Религиозные учения сосредотачивают в себе и честные свидетельства, и беллетризованные, а также просто выдумки. Может быть, с помощью какого-то полиграфа и подходящей методики можно в этом разобраться. Но эти учения включают ещё и откровения, которые считаются пришедшими свыше, а среди них могут быть и мнимые, и вправду возникшие из области Тайны. Этого уже никаким полиграфом не уточнишь, и методический подход здесь один — через собственную интуицию. Вот и получается, что оценивать достоверность — тебе, принимать или отвергать ориентиры — тебе. Ведь ты сам решаешь, нужно тебе это или не нужно.

Деизм — учение о некотором отвлечённом божественном начале — максимально обезличивает Высшее. Но улавливающее мышление, по своим таинственным ощущениям, настроено против такого подхода, свойственного выстраивающему мышлению. Интуитивно человек чувствует, что некий важный смысл при этом утрачивается, остаётся абстрактная конструкция. Поэтому такое обезличивание компенсируется личностями наиболее выдающихся проповедников подобных идей. Имена этих проповедников становятся персонификацией — пусть не самого Высшего начала, но отношения к нему. Так французский деизм превращается в вольтерьянство, а учение Будды об избавлении от страданий — в буддизм.

Противопоставлять друг другу религиозные учения, подтверждая или опровергая истинность каждого из них, совершенно бессмысленно. Это лишь демонстрирует неуважение к Тайне. Уходя от таких противопоставлений, вполне можно оставаться преданным своей вере.

В чём помогает человеку ориентироваться его религия? В жизни и в её осмыслении — или в тех догматах, которые эта религия проповедует? Зависит ли это от религии или от тебя самого?

Религия — понятие широкое, его можно прилагать и к тому, и к сему. Религиозное учение — это то, что обеспечивает объединительную силу религии, собирая вместе тех, кто принимает его принципы. Вместе с тем религиозные учения служат основой разделения религий. А внутри одной конкретной религии служат основой для разделения её на конфессии. Да и внутри одной конфессии могут возникать разные учения, тогда разделение продолжается. Об этом надо знать при ориентировании. Об этом стоит забыть, когда сориентировался.

Глава 2—3. Философичность и религиозность

Средства для воздухоплавания или надувные пуфы?

Философии — пути постижения себя и мира — противостоит философичность как психологическое свойство, а религии — пути познания Высшего — свойство религиозности. Философичность и религиозность полезны как разумный стиль внимания к жизни, но опасны, если пригашают это внимание и равнодушны к смыслам.

Не прячься в философичность или религиозность от себя самого. Пусть они продвигают тебя по твоему пути, а не притормаживают.

Мудра ли философичность? Верит ли религиозность? Или они помогают человеку убегать от собственного выбора?

Философичность и религиозность как свойства человека — хорошо это или плохо? Помогает ли философичность или мешает философскому интересу к жизни, её осмыслению? Помогает ли религиозность развитию чувству веры? Нам важно постараться понять их возможности, вызываемые ими затруднения, их достоинства и недостатки.

Наряду с философией как путём постижения себя и мира существует философичность как беспредметная задумчивость, тормозящая на этом пути. Наряду с глубинным чувством веры существует и общая беспредметная религиозность. Стоит это себе представлять, чтобы избегать самообмана.

Философичность полезна как стиль поведения, которому свойственна толерантность, продуманность суждений, внимание к существенным проблемам, требующим глубинного решения. Философичность опасна, когда превращается в равнодушие, в прагматизм, в цинизмкогда подменяет реальное осмысление декоративным глубокомыслием.

Философия как внимание к смыслам определённым образом противоположна философичности как уходу от глубинной работы постижения. Но доброкачественная, «философская философичность» может стать замечательным естественным свойством натуры. Это практическое проявление философского отношения к жизни.

Религиозность может способствовать укреплению чувства веры, но может и рассредотачивать его, подменять главное второстепенным, культивировать патетику, восторженность, ханжество.

Философичность и религиозность как свойства дружбы с жизнью должны способствовать вниманию к жизни, а не пригашать его.

Философичность как свойство — это сырьё, которое может перерабатываться в углублённость или в отстранённость. Это выбор между мудростью и мудрствованием. Но это и способность сохранять равновесие в неравновесных ситуациях.

Философичность может придавать характеру уравновешенность, мышлению любознательность, а поведению созерцательность. Но иногда это просто смесь терпимости, скепсиса и желания поумничать. Тогда она может стать интеллектуальным дизайном мировоззрения или маскировкой его отсутствия.

Подмена личностного увязывания интеллектуальными рассуждениями и демонстрацией эрудиции для произведения впечатления не помогает решать человеческие проблемы. Это склоняет к скептической критике возможностей осмысления жизни вместо восприятия перспектив, которые они открывают. Это развивает самоуверенность вместо внимания к верхним уровням смысла и уважения к Тайне.

С философическими соблазнами встречается каждый думающий. И если ты какой-то из них преодолел, протяни руку тому, кто идёт следом.

Философичность и философоведение — две крайности, уводящие от главной идеи увязывания. Философичность подменяет увязывание фатализмом и умственной леноватостью. Философоведение вместо увязывания изучает его историю и логические аспекты.

Философичность разглагольствует там, где философия конструирует.

Убеждать человека в истине, оторванной от целостного восприятия, рискованно. Не поняв её, он может укрепиться в заблуждении. Или, что опаснее, — принять её и вывернуть наизнанку.

Людям свойственно больше восхищаться философичностью философа, нежели его философией.

Там, где философия стремится вперёд, философичность притормаживает.

Философичность — тормозная жидкость для внутренней безопасности. Но всё-таки гораздо лучше, если она тормошит к пытливости и очищает стремление, а не пригашает то и другое.

У юмора больше шансов быть воспринятым. Парадокс в том, что он держит человека на плаву, помогая не утонуть, но вместе с тем мешает ему погрузиться, чтобы добраться до глубинного.

Мудрость и мудрёность — разные вещи, в чём-то противоположные.

У пофигиста философии под философичностью нет. Просто мусорная свалка.

Можно пожать плечами и сказать: «Какое это имеет значение для…», подставив вместо многоточия что-то масштабное, вроде судеб Вселенной. Но всё имеет значение прежде всего для тебя самого. Если этого не понимать, можно и пожать плечами…

Философичность — просто свойство. Само по себе оно не достоинство и не недостаток. Всё дело в том, каким другим свойствам философичность содействует, а какие пригашает.

Философия и философичность — два разных стиля увязывания. Философский стиль подразумевает внутреннюю работу, результатами которой можно поделиться и с другими. Философический тяготеет к упрощённому замазыванию неувязок за счёт вырабатывания снисходительного отношения к ним.

Должен ли философ быть философичным? Нет, конечно. Он должен быть прежде всего философом — то есть искателем важных для людей ракурсов миропонимания. И в этом он может быть страстным и неугомонным, азартным и красноречивым. Или сухим и последовательным, рационально-педантичным. Впрочем, и философичным — тоже.

Философия занимается сущностным увязыванием. Философичность — личностным, частным. Но и философии, с её сущностным подходом, стоит заниматься общими основами увязывания: личностной философией…

Философичность человека нужна ему для себя самого.

Эмоционально твоя философичность может воздействовать на тех, кто рядом: может успокаивать их, может побуждать восстановить нарушенное равновесие восприятий жизни. Но когда ты хочешь делиться своими мировоззренческими находками со многими людьми, которым эти находки могут пригодиться, начинается уже философия. Не обязательно как вклад в наукообразную деятельность философского сообщества. Прежде всего — как свободомыслие о центральных свойствах мира и жизни. И как стремление выразить свои мысли для стороннего восприятия. Стороннего, но не отчуждённого, — желающего понять.

Мудрствование — уклонение от мудрости в сторону замысловатой риторики. А философоведение отклоняется от философии в сторону эмоциональной удовлетворённости.

Пофигизм — это болотистая философичность, выглядящая беззаботной лужайкой, но затягивающая в никуда.

Философичность — риторически-поведенческая имитация философской работы.

Чужая философичность не должна тебя раздражать. Относись к ней философично. Но помни, что во внимании к главному для тебя самого твоей философичности мало. Главное нуждается в осмыслении.

Философичность относится к сфере психологии, а не философии. Но бегство от философии (увязывания) в философичность, как и бегство в философоведение, заслуживает и философского внимания.

Само сопоставление философичности и религиозности помогает обратить внимание на их различающиеся качества, схожие своей заметной ролью в формировании личности.

Религиозность благоприятствует не только обретению религиозного русла, но и смене его — при убедительном воздействии заразительной личности. Но в любом случае религиозность создаёт внутреннюю среду для зарождения и развития чувства веры. А насколько это чувство окрепнет и сможет руководить сознанием человека, зависит от того реального мистического опыта, который придёт к человеку по ходу жизни.

Философичность и религиозность опираются на два разных свойства разума: первая — на выстраивающее мышление, вторая — на улавливающее. Но это всего лишь психологическая расположенность. Впереди путь к философии или религии… или по-прежнему всего лишь расположенность.

Религиозность — это лишь эмоциональная расположенность к благоговению, в отличие от чувства веры, играющему свою роль в политической организации государства чувств. Можно лишь говорить и о внерелигиозном чувстве веры, и о безрелигиозносм.

Философичность — это просто-напросто эмоциональная расположенность к рассудительности о наиболее существенных для жизни вещах. Точнее, о тех, что представляются наиболее существенными. Если говорить об увязывании, философичность — это скорее декоративное вязание, а не умение управляться с морскими узлами.

Религиозность легко обращается в ханжество, философичность — в мудрствование. Но религиозность может способствовать и развитию чувства веры. А философичность может подталкивать человека к поискам мудрости.

Вопрос в том, к чему ты сам разворачиваешь свою природную расположенность.

Философичность не противостоит религиозности, они вполне могут быть совместимы. Но рациональная философичность противостоит рациональной религиозности. А вот рациональная религиозность — деизм, богостроительство и т. п. — может быть вполне философична.

Религиозность — это некий духовно-стадный инстинкт души, которая нуждается в Высшем, но не уверена, сможет ли сама до него добраться. Чувство веры, хотя тоже может возникнуть поначалу в контексте той или иной религии, но, окрепнув, всё больше ощущает необходимость личного стремления к Высшему.

Философичность и религиозность — не чувства, а свойства, но они очень похожи на любовь к мудрости и чувство веры. Похожи раздумчивостью и благоговением, вопрошанием и уважением к Тайне. Различия становятся заметнее, когда дело доходит до поступков. До выбора того, что тебе дорого, до готовности отвечать за своё всем собою. Тут философичность обычно впадает в неопределённую задумчивость, а религиозность оглядывается по сторонам, выбирая, где лучше компания.

Религиозность располагает к развитию чувства веры. Но чувство веры может формироваться и у тех, кому мало свойственна религиозность, — у скептиков и рационалистов, даже у циников и людей аморальных. Если такой человек приходит к вере, то происходит это трудно и мучительно, но тем глубже она воздействует на его душу.

Основной признак и основной недостаток философичности — отстранённость. Она мешает заинтересованному отношению к различным явлениям жизни и тяге к увязыванию, к поискам смысла, к соединению значений.

Религиозности свойственно проявляться в эмоциях, в непосредственных переживаниях по тем поводам, которые открывает перед человеком религия. Религиозность доверчива к учению настолько, что перестаёт испытывать потребность о личном усвоении того, с чем имеет дело в религиозной жизни, принимая предложенное без достаточного осмысления.

Философичность хороша и полезна как расположенность к думанью. Другое дело, что она опасна как возможность долго и безрезультатно буксовать на главных путях.

Религиозность хороша быстрой и эмоциональной реакцией на духовные ценности, нажитые религией. Другое дело, что она может мешать настойчивому движению к своей светящей сущности, и через неё — к Высшему.

Философичность через философствование может привести к философии, это не игра слов. Но может привести и к свойству прекрасно без философии обходиться. Религиозность через погружение в конфессиональный обиход может способствовать развитию чувства веры, а может довольствовать тем чувством, какое есть, найдя свою зону религиозно-психологического комфорта.

И философичность, и религиозность интересны тем, что могут как содействовать поиску ориентиров, так и притормаживать его, а то и вовсе завести человека в тихую заводь, где поиски становятся как бы не актуальными. От самого человека зависит, чем обернётся каждое из этих свойств, окажется ли оно тормошащим или тормозящим.

Философичность и религиозность — разные способы эмоциональной гармонизации психики. Многие их проявления различны, иногда даже противоположны. Но каждая из них может по-своему способствовать собиранию личности.

Мудрствование — это имитация мудрости, дискредитирующая её. Но мудрость не сосредотачивается на обличении мудрствования. Она просто ему улыбается.

Глава 3—1. Внепс и люди

Внимание к повадкам внешнего псевдосущества

Внепс, внешнее псевдосущество, большая или малая организация, а то и просто общность, состоит из людей, живёт и действует среди людей. И важно, чтó ему позволять. Это неизбежный элемент человеческой жизни, надо представлять его повадки хотя бы для самозащиты. Все социальные метаморфозы происходят через конкуренцию и борьбу внепсов.

Социальные создания должны знать своё место. Как бы ни был огромен внепс, до человека не дотягивает. Это реальное существо, но мнимое по сути.

Организации и социальные общности опасны для человека тем, что они являются внеличностной формой социальной жизни и поэтому могущественнее отдельного человека. Они руководствуются совершенно иными принципами существования, часто затрудняющими его жизнь и становление личности.

Борьба с нежелательными внепсами происходит с помощью других внепсов.

Внепс и люди — это муравьед, слепленный из муравьёв, среди муравьёв и муравьедов. Ээто искусственный интеллект с претензией руководить многими естественными интеллектами. Это работодатель и его работники, которых ему хотелось бы поработить.

Внепс — это великан, созданный одними лилипутами ради других — на беду многим оставшимся. Это разноликая безличность. Это услужливый вампир, постоянно нуждающийся в донорах наёмного труда.

Представление о внепсах помогает структурировать понимание общества и сил, движущих им. И помогает отличать общественные организационные функции от поведения людей, индивидуального или массового.

Не стоит излишне идеализировать и возвеличивать внепсов, а также их значение для общества и отдельного человека. Но нельзя и недооценивать интегрированность человека в структуру внепса, опасность его чрезмерного превращения в функционера. Идеализация или демонизация внепсов вредны тем, теряется из вида или связанные с ними опасности, или их польза для общества.

Правитель — часть механизма власти, который он может перестраивать, но не может устранить. Механизм власти тоже может перестраивать правителя. И даже способен на его устранение.

Недоброкачественный правитель вынужден, из инстинкта самосохранения, прибегать к насилию и политтехнологиям, чтобы избежать расплаты за некачественное управление. Чем больше он к ним прибегает, тем ещё хуже становится его правление.

Правитель — главный конкурент правил управления обществом.

Самые страшные внепсы — созданные для нужд деспотизма и управляемые деспотически. Всё чаще это происходит под маскировкой демократии, но суть остаётся той же.

Силовой орган, натравленный на людей, вредит и тем, на кого натравлен, и самим натравленным.

Внепсы структурируют общество. Рыхлят социальную почву.

Удивителен мир внепсов среди мира людей. Незримые и могущественные, созданные и руководимые людьми, но преобладающие над ними, внепсы живут своим особым существованием. Обычно именно их жизнь мы называем историей человечества. Впрочем, и само человечество — из их породы. Внепсы состоят из нас, но и мы пронизаны действиями внепсов.

Когда семью называют ячейкой общества, речь идёт сразу о двух внепсах: о маленьком и о большом. Но если большого легче увидеть как некое существо, то внепсы семьи менее заметны. Часто ли мы различаем взаимодействие с человеком как индивидом и как с членом семьи?..

Продолжительность жизни внепсов гораздо разнообразнее, чем у людей. Наверное, нужно оценивать её не в годах, а в том, на сколько человеческих поколений успел повлиять данный внепс.

Каждый внепс — это не только псевдосущество, но и важная часть судьбы людей, которые входят в него или взаимодействуют с ним. Обозначение «внепс» годится лишь для части ракурсов его существования. Не стоит забывать про остальные.

Внепс может обладать тем или иным из редких достоинств: бескорыстие, самоотверженность, разумность, профессионализм… Но некоторые достоинства относятся лишь к людям, входящим в него, не к нему самому — например, доброта, милосердие, сочувствие…

Люди часто принимают внепса в свою деловую среду, обозначая его как «юридическое лицо». Но и неформальные внепсы вполне дееспособны, а иногда даже могучи. Скажем, человечество обходится без юридического лица.

Внепс активно стремится стать ориентатором для человека. Он превращает учение в идеологию, нравственные принципы в законы или правила. Он стремится взять на себя роль судьбы в работе с кадрами. Но человеку самому решать, насколько он готов доверить своё ориентирование внепсу.

Хуже всего, когда государственные внепсы превращаются в копсов, корпоративных псевдосуществ. Они начинают жить по собственным законам — на беду тем, кто от них зависит, и во вред тем, кто в них входит.

Внепсов в нашей цивилизованной жизни множество. Некоторых мы зовём по имени, некоторых до поры до времени не замечаем, но все они стараются не упустить нас из вида. Их много — больших организмов, состоящих из людей и превозносящихся над человеком. Их много — Больших Братьев, следящих за нами…

Внепсы — ориентаторы масс, ориентаторы толп. Поэтому первостепенное значение для становления личности имеют ориентиры, помогающие выходить из-под влияния внепсов.

Государство — гигантский внепс, претендующий на определение ориентиров для своих граждан и наказывающий тех, кто этих ориентиров не придерживается.

«Корпоративный дух», который культивируют и которым гордятся успешные фирмы, — это здоровье внепса. Когда где-нибудь в Японии сотрудники корпорации начинают рабочий день с пения гимна фирмы, это свидетельствует о том, что внепс поддерживает свою форму. Но речь не идёт о духовном здоровье человека, который во всём этом участвует.

Когда говорят: «Народ для него, или для них, — быдло, расходный материал, стадо, которое должно резать или стричь…» — говорят не о конкретном человеке или группе людей, а о внепсе.

Имя того, кого отождествляют с внепсом, не имеет персонально-человеческого значения. Это просто замена имени внепса, органом которого является данный человек. Поэтому борьба с драконом глубже любой персонификации. Внепс вполне может заменить свой персонифицированный орган на другую персону и продолжить драконье существование.

Люди для внепса взаимозаменяемы. Внепсы — для человека с историческим виденьем — взаимоистребляемы.

Внепсу естественно считать, что людей много, а он — такой вот конкретный — один. Достоинство личности в том, чтобы увидеть обратное и сказать себе: их, внепсов, много, а я — такой как есть — один.

Представление о внепсах укрупняет историческое виденье развития общества. История становится картиной жизни внепсов, сформированных людьми из людей — среди людей, входящих в ещё более масштабного внепса, вплоть до человечества в целом.

Даже самый малый функционер внепса в некоторых ситуациях ощущает себя полностью его представителем. Уборщица может покрикивать на идущих мимо, потому что она гигиенический орган внепса, следящий за чистотой. Вахтёр строг и неуступчив, потому что за его спиной внепс. Охранники и подавно остры — как когти внепса, грозны — как его клыки.

Внепс создан из людей для людей, но это не всегда одни и те же люди.

Внепс среди людей — как Гулливер среди лилипутов. Но хотя этот великан сам состоит из лилипутов, он уступает любому из них в главном — в человечности.

Люди для внепса — материал, инструментарий или даже сырьё. Недаром внепсы обычно предпочитают общаться с подобными себя, избегая иметь дело с «физическими лицами». А если внепс предназначен именно для обслуживания людей, он норовит превратить их в «статистическую отчётность».

Семья — это внепс с огромным разнообразием свойств. Он ближе всего к индивиду, и поэтому характер его зависит от каждого из входящих в него людей и от того, насколько каждый из них готов играть свою роль внутри семейного внепса (в утрированном смысла быть семейным «функционером»). Недаром Конфуций, обдумывавший устройство гораздо более масштабного внепса — государства, придавал особое значение «исправлению имён», то есть правильному осуществлению выпавшей тебе функции.

Управленцы-функционеры ценнее для внепса, чем просто работники, которые взаимозаменяемы, как детали заменяемы запчастями. Управленцы заменяемы тоже, но с бóльшими сложностями: есть риск недостаточной совместимости с организмом внепса.

Никогда характер и поведение внепса не сводятся к одному человеку. Даже в тех особых случаях, когда руководящий функционер внепса накладывает на него свой харизматический отпечаток.

Когда происходит крушение авторитета, многие более мелкие функционеры стараются отождествить причинённые внепсом античеловеческие беды с главным руководителем-вдохновителем, чтобы замаскировать собственное соучастие в его делах. Но никогда внепс не сводится к одному человеку.

Чем культурней общество, тем больше внимания в нём уделяется укрощению внепсов. Но здесь возникают проблемы. Во-первых, в том, чтобы сохранить при этом экономическую эффективность внепсов, а точнее — их полезность человеку. Вторая проблема — сохранение для человека возможностей самовыражения через создание внепсов нужной направленности. Третья проблема — активное участие самих внепсов в принятии или непринятии мер по их укрощению. Тут всё зависит от того, кто из людей, принимающих решения, остался человеком, а кого внепсы сумели как следует охомутать.

Человек, руководящий внепсом, даже создавший его, неминуемо становится его функционером, пусть и наивысшим, пусть и мозгом внепса. Ведь мозг — тоже всего лишь орган со своими частными функциями.

Внепс не имеет человеческих чувств. Поэтому наивно ждать от него человеческого отношения к людям. Разве что, если повезёт, в ком-то из его функционеров прорвётся человеческое начало.

Ни один человек не может отождествить себя с внепсом, даже его создатель или владелец. Это также нелепо, как монаршье «Государство — это я» или «Мы говорим партия — подразумеваем Ленин», хотя поэзия конечно, имеет право на риторические преувеличения.

Внепс — это все люди, из которых он состоит. Хотя лучше это видно на примерах малых бэпсов.

Внутренние люди внепса, то есть его сотрудники — мелкие средние и руководящие, — это его жизненное обеспечение. Но как бы они себя с ним ни отождествляли, все они взаимозаменяемы с внешними людьми, среди которых можно подыскать запасной орган для внепса. Ни преданность внепсу, ни существенная роль в его функционировании не обеспечивают человеку незаменимость. То есть внепс не умеет использовать одно из главных свойств человека: его уникальность, неповторимое сочетание его особенностей. Это одно из свидетельств мнимой природы внепса.

Внепс тем человечнее, чем больше его внутренние люди нарушают регламент их функционирования. По своей природе он бесчеловечен. Или, точнее, внечеловечен. Он вне эмоций, сочувствия, любви.

Институциональный левиафан глотает многих ион. Однако он может и переправить тебя по морю жизни в определённое место или в другое состояние. Главное — остаться при этом непереваренным.

Может показаться, что судьбу мира решают внепсы, а не люди. Если речь идёт о геополитике, то такая тенденция существует. Но решение духовных судеб мира остаётся за людьми, за каждым из нас.

И внепсы во власти людей, и люди во власти внепсов. Поэтому и мы, и они заинтересованы в том, чтобы наше общее существование было гармоничным, но отвечают за это люди. Внепсы такой способности лишены, в силу своей мнимости. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не умеем наделить их этим свойством.

Внепсу нужно завлекать людей: и клиентов, и новых функционеров. Этому служат громкие названия, эффектные облики и т. д. Но вместе с тем внепс всячески таит свою эгоцентрическую (внепсоцентирческую) сущность, потому что остерегается общества или человечества в целом — как гораздо более мощных внепсов, которые могут, с помощью отдельных людей, его умалить или изничтожить. Человеку полезно вглядываться в эту затаённую сущность внепса, чтобы оценить степень исходящей от него угрозы и для себя лично, и для общества.

Внепсы — это наши коллективные доспехи. Мы ищем в них защиту, но оказываемся втянутыми в сражение.

Карьеризм — это соревновательное служение внепсам. Достигнутая должность — это поставленное на человеке клеймо внепса, которому тот служит. И карьерист гордится, если его клеймо становится глубже и шире.

Как внепс может относиться к людям, не входящим в число его функционеров и в круг интересующих его категорий населения, можно видеть из истории фашистских и экстремистских организаций, тоталитарных государств и тоталитарных сект, криминальных группировок и тому подобных образований.

К своим функционерам внепс относится функционально (если в это не вмешивается идеология или влияющие на внепса люди). Проявляется это и при подборе кадров, и при их замене. Если организация проявляет человеческое отношение к своим людям, то это дело либо тех её работников, кто готов выйти за рамки служебных обязанностей, либо особой стратегии, принятой внепсом для эффективной работы.

Есть ли у внепса душа? Что-то похожее — под названием «эгрегор» — рисуют те, кто считает себя наделённым мистической зоркостью. Но, хотя вроде бы внепс больше человека, это астрально-мистическое или биоэнергетическое дополнение к нему выглядит не столь значительным, как представление о человеческой душе. Впрочем, в иномирье разглядим разницу получше. Там, наверное, всем зоркости хватит.

Образ внепса — не страшилка, а призыв к социальной приметчивости. К тому, чтобы видеть в структуре социума не только людей, разъединённых или объединённых, но также и сами их объединения: с особыми повадками и законами существования, со своим псевдочеловеческим отношением к людям.

Внепс манипулятивен, агрессивен, эгоистичен и живёт по собственным законам. Но и люди такие бывают… Самое опасное для нас свойство внепса заключается в том, что он безличностен. С духовной точки зрения, это фантом, которому со временем предстоит бесследно исчезнуть. Легче представить себе встречу в иномирье с любимой собакой, чем с организацией, пусть даже проработал в ней всю жизнь.

Сотрудничать с внепсом — нормально. Не надо только поддаваться всем его претензиям на тебя.

Никакой внепс не ведёт людей к верхним уровням смысла, хотя многие сулят светлое будущее и высшую справедливость. К верхним уровням смысла мнимые существа не имеют отношения.

Внепс — существо не только мнимое, но и загадочное. Существующее и несуществующее одновременно: вот оно живёт бурлением дневных дел в солидном здании со сверкающей вывеской. Но наступает ночь, рассыпаются по домам сотрудники — и вроде уже нет никакого внепса, одна тёмная мумия здания. Бывает так, что и здания нет никакого, и сотрудников не видно, а внепс существует и действует…

Внепс — существо возобновляющееся, регенерирующее, легко отращивающее новые органы, даже те, которых не было. Внепс воплощается в людях, но вместе с тем и помыкает ими. Внепс не имеет человеческой личности, но способен занять заметное место в истории человечества…

Необходимо знать повадки внепса, свойственные самой его природе, чтобы лучше ориентироваться по отношению к тем внепсам, которыми мы окружены, особенно в городах. Так путешествующему по диким местам необходимо знать о повадках зверей, которые могут ему встретиться.

Суть напряжения в отношениях между внепсом и человеком (если эти отношения осознавать) в том, что внепс стремится обращаться с тобой, как со всеми людьми, различая их лишь как сотрудников, клиентов и прочую публику, а ты хочешь, чтобы он обращался с тобой как с человеком. До определённой степени внепс готов имитировать уважение, но в критической ситуации оно легко и неожиданно испаряется.

Среди внепсов бывают настоящие людоеды: террористические образования, организованные преступные группировки, концлагеря и прочее. От них страдают и их жертвы, и их сотрудники, которым они разлагают душу. От них страдает общество — и та его часть, на которую направлена агрессия, и та, которая создаёт таких внепсов, и та, которая их терпит. Сам внепс такого рода — симптом состояния общества, которое даёт ему присутствовать в нашей жизни. Что может сделать с внепсом-хищником отдельный человек? Или всячески его остерегаться — или быть гражданином.

У каждого внепса есть своя родословная, хотя бы короткая. В неё могут входить и внепсы-предшественники, и внепсы-создатели. А ещё — люди-создатели и люди-реформаторы. Так что родословная получается симбиотической.

Хотя зрение внепса состоит из человеческих взглядов (не считая камер видеонаблюдения), оно столь же отличается от человеческого зрения, как у стрекозы или крота. Ведь у внепса всё устроено по-другому.

Глобализм — это стремление внепсов к власти над человечеством.

Глава 3—2. Человек и внепсы

Тень, знай своё место!

Имея дело с внепсом, лучше представлять его себе в целом, метафорически, чем дробить представление по отдельным людям или подразделениям. Внепс старается подменить личность функционером, а развитие карьеризмом. Надо учиться обращаться с ним.

Ни одна организация не может быть выше человека. Организации, внепсы вообще — это самоделки общества.

Социальные объединения и организации полезны и необходимы человечеству, однако по отношению к отдельному человеку они часто являются опасными псевдосуществами, стремящимися подчинить его личность своим интересам.

Внепсы обладают силой роя, но не душой и духом человека. Это коллективный вызов индивиду. Рассмотри внепса получше!

Главный инстинкт внепса — пищеварительный: впитывать пригодных ему людей, делать пригодными нейтральных и отторгать неприемлемых.

Внепсу не нужна личность человека. Ему нужен функционер. Может быть, декорированный под личность, но не более того.

Не иметь никаких дел с внепсами проблематично. Но учиться с ним обращаться вполне возможно.

Человек и внепсы — это зависимый властелин перед самовольными великанами-прислужниками. Это укрощаемый укротитель.

Внепс — это сгусток людей и правил, помогающий или мешающий тебе идти по своему пути. Это социально-структурное подразделение человечества.

Внепсы — конструкции из людей и их намерений. Такой конструкцией иногда человек может воспользоваться, а иногда — ушибиться об неё. Это бездушные джинны цивилизованного общества.

Отношение к внепсу как к уменьшенной модели человечества позволяет развивать свои социальные навыки.

Внепс позволяет усиливать — в той или иной степени — возможности твоей индивидуальной активности. Но надо учиться добиваться этого от него, а также избегать помех, которые он причиняет.

Представление о внепсах и внимание к их свойствам позволяет точнее позиционировать себя перед внепсом и внутри него, соблюдая человеческое достоинство перед псевдосуществом.

Не стоит путать масштаб деятельности внепсов с их внутренним потенциалом. Духовный и душевный потенциал присутствует лишь у человека. Забыть про это — значит позволить внепсу доминировать над тобой, позволить манипулировать тобой, особенно если ты входишь в его структуру. Дать ему подменивать личностные приоритеты и ценности теми, которые требует нужны ему от тебя.

Внепсы — это страны и содружества стран, города и посёлки, любые социумы, любые фактические организации. Юрлицо для внупса не обязательно.

Чем сильнее сообщество, тем усерднее оно старается обезличить принадлежащего ему человека.

Копсы, корпоративные существа — разновидность внепсов — из нас состоят, нами питаются, нами пытаются повелевать. Сопротивление им — всегда единоборство.

Печально, когда человек утрачивает себя, становясь органом организации.

Любое существо состоит из существ, которых оно не признаёт самостоятельными.

Переход удачливого политика от свободолюбия к деспотизму, от интеллигентности к жёсткости, от борьбы за справедливость к самоуправству — это зримые следствия его переваривания копсом. Политики — это и создатели копсов, и первая их пища.

Кроме копсов, есть и другие внепсы: города и посёлки, нации и народности… Может быть, также энергетически особые места, космические объекты и прочее.

Внепсы заправляют обществом. Только личность выходит из-под их контроля.

Внепс — гигантский прислужник тому, кто его создал и использует. И, как всякий слуга, может выйти из повиновения.

Политик — это человек, которому обстоятельства не позволяют быть человеком.

Внепсы необходимы в человеческой жизни. На них держится вся социальная жизнь. Главное, чтобы при этом в человеке не угасало стремление к становлению собой.

«Не перевариваю я тебя!» — говорит внепс непригодному для него человеку и старается от того избавиться. Горевать ли, что остался непереваренным?..

Индивидуальная ответственность за внепса, частью которого ты являешься, иерархична. То есть чем выше твоё положение, тем выше и ответственность. Но даже самый низкий уровень иерархии от ответственности не освобождает.

Часто величие исторических деятелей создаётся деятельностью созданных ими внепсов.

Не будем делать из внепсов страшилки. Не забудем, что это мнимые существа, а человек — существо подлинное и разумное. Каждый из нас должен быть в каком-то смысле Джеком-победителем-великанов.

Разум человека даёт ему преимущество перед самыми грозными животными. А также перед псевдосуществами, какими могущественными они ни казались бы. Это надо помнить, чтобы не страшиться их рыка и не задирать перед ними лапки, ощущая беспомощность.

Те, кто стремится из города в село, спасаются не только от асфальта и смога, но и от обилия и засилия внепсов, которых вне города намного меньше. Да и выглядят они там человечнее, местные внепсы. Когда все вокруг друг друга знают, человеку труднее быть исключительно функционером.

Но оставаться начеку необходимо. У внепсов длинные щупальцы, которые дотянутся куда угодно. Рано или поздно столкновения неминуемы. Так что и человек-беглец должен оставаться человеком-борцом.

Человек должен знать свои преимущества. Внепс инертнее, он размазан по своим функционерам. В той или иной степени он шизофреничен, поскольку у его руководителей могут быть разные человеческие целеполагания при кажущейся общности. Огромный внепс обычно территориально раздроблен, и нередко возникают щели в областях его досягаемости — щели, в которых можно при необходимости укрыться. Если использовать эти и другие слабости внепса по сравнению с человеком, он окажется слабее, чем может казаться.

Настраиваясь на внимание к внепсам и на противодействие им в конфликтных ситуациях, не стоит предаваться шапкозакидательству, хотя возможностей у человека немало: но их надо сознавать и учиться ими пользоваться.

Бывает всё-таки, что от внепса надо спасаться, а не бороться с ним. Иногда и спасение невозможно, но тогда у нас остаётся возможность быть собой в любой, даже в гибельной ситуации своей судьбы.

Внепс в обществе — социально значимое явление, со всеми его достоинствами и недостатками. Конкретный внепс для отдельного человека, для тебя или для меня, — обстоятельство, предложенное судьбой. К нему надо выработать личное отношение и использовать это обстоятельство для своего развития.