Бесплатный фрагмент - Дрова из облаков

Эпиграф

— А что такое «лошадь»?

.- Животное. Величиной с корову. Ты усаживаешься ему на спину и едешь, куда хочешь.

Эртц обдумал новую информацию.

— Непрактично как-то. Когда едешь на носилках, просто говоришь главному носильщику, куда идти, и все. А как объяснить дорогу корове?.

Роберт Хайнлайн, Пасынки вселенной

ЧАСТЬ 1

МИР ПЕРВОЙ КАТЕГОРИИ

ГЛАВА 1

Я пилотирую реактивные ранцы. Знаете, что это такое?

Устройство для полёта. Такой персональный летательный аппарат, позволяющий человеку подниматься в воздух посредством реактивной тяги. Его надевают на спину, как обыкновеный рюкзак. Только в отличие от обыкновеного рюкзака реактивный ранец имеет рычаги управления, двигатель, сопла и много чего другого, о чём сейчас слишком долго рассказывать.

В общем пристёгиваешь эту штуку ремнями к телу, поворачиваешь рукоятку управления тягой двигателя и поднимаешься в воздух. Управляя рычагами, можно отклонять сопла в стороны, что позволяет менять направление полёта.

Так вот, я пилотирую реактивные ранцы, испытываю их новые версии. Реактивные ранцы вешь сложная, а спрос на них растёт. Стоят они недёшево и приходится постояно вносить изменения — усиливать двигатели, обеспечивать дополнительные средства безопасности, одним словом оптимизировать конструкции.

Каждая идея испытывается.

Это и есть моя часть работы. Мне подробно объясняют суть внесёных изменений и дают полётное задание. Я надеваю ранец, шлем и, нажав на рычаг взлёта, взмываю вверх.

Компания, в которой я работаю, находится на севере штата Нью-Йорк. Именно здесь, на границе с Канадой со мной произошла невероятная история. В неё настолько трудно поверить, что я долго колебался, прежде, чем решился рассказать о своём приключении.

Хорошо помню тот день. Стояла чудесная ноябрьская погода. Солнечные лучи пронизывали голые кроны скинувших листву клёнов и доставали до самой земли. Небо было томительно лазурным, а воздух необычайно прозрачным и освежающим. В такой день невольно ожидаешь чего-то необычного.

И знаете, что? Необычное не заставило долго себя ждать.

Я прибыл на испытательный полигон к десяти утра. Это место представляло собой обширный круг, огороженный металлической сеткой. В центре обозначен квадрат взлёта и приземления

Полётное задание предполагало быстрый набор высоты до пятидесяти ярдов, разворот и круговой полёт по спирали — то снижаясь до десяти, то поднимаясь до пятидесяти ярдов*

*Примечание — ярд (англ. yard) — британская и американская единица измерения расстояния. Ярд равен 91,44 см

Ричард — наш ведущий инженер и Кейт — главный механик, поджидали меня в раздевалке. Мы немедленно приступили к делу. Попили кофе, обсудили вчерашний бейсбольный матч, погоду на выходные и обменялись планами на отпуска. Высказав друг другу всё по этой части, мы проверили мой реактивный ранец и не спеша направились к центру площадки.

Вдруг у меня закружилась голова. Я даже покачнулся.

— Всё в порядке, Хью? — встревожился Ричард.

— Да, Рич. Просто лёгкое головокружение. Не знаю, что это на меня нашло.

— Небось до поздней ночи торчал в баре? — буркнул зануда Кейт.

— Ну и славная погодка сегодня! — сказал я, чтобы он отстал.

— Ясное дело. Сначала здоровался, а потом никак не мог распрощаться с бутылками. Вот голова и кружится, — не унимался Кейт.

Спорить с буйной фантазией механика мне было лень. Хотелось покончить с делами, оседлать мотоцикл. Нестись вдоль засыпанных жёлто-красной листвой обочин. Остановиться у какого-нибудь придорожного паба, заказать начос, пиво и долго сидеть у окна ни о чём не думая.

Мы остановились. Я надел шлем. Ричард ещё раз проверил ремни и они с Кейтом отошли в сторону. Я нажал на рычаг и земля плавно ушла вниз.

Высота — дело для меня привычное. Хорошо знакомый ракурс. Поля, с разбросанными тут и там силосными башнями ферм, напоминающими детский конструктор лего.

Поодаль, кто-то небрежно бросил узкую ленту. Она плавно опустилась на землю и разлеглась полукольцами, по которым ползут похожие на игрушечные автомобили…

«Тридцать ярдов, сорок, пятьдесят. Стоп! Теперь разворот и круговое снижение», — раздался в наушниках голос Ричарда.

Я остановился, завис в воздухе, готовясь к развороту, и тут совершено неожиданно тряхнуло так, словно кто-то попытался сорвать с меня ранец.

«Хью! В чём дело?! В чём… …ло?! Отв… чай!» — голос Ричарда

прервался и пропал. В наушниках воцарилась полная тишина.

Почти сразу после этого тряхнуло второй раз с такой силой, что я несколько раз перевернувшись в воздухе, отлетел в сторону.

ГЛАВА 2

Должно быть я потерял сознание. Когда пришёл в себя, то обнаружил, что болтаюсь над макушками деревьев, чуть не задевая их подошвами ботинок.

«Какие там деревья!», — подумал я озираясь по сторонам, — «И куда ёксель-моксель девался полигон?!».

Я медленно поднялся на десять ярдов выше, чтобы разобрать куда меня занесло. Ранец послушно выполнил мою команду и на этот счёт я мог быть спокоен.

Но это было единственным тем, насчёт чего я мог быть спокоен. Потому, что внизу раскинулся лес. Он тянулся до самого горизонта. Подо мной не было ни полигона, ни извилистого хайвея, ни полей с силосными башнями. Словно какой-то исполинский ребёнок, вдоволь наигравшись констуктором, разобрал и фермы, и полигон, и бензоколонки, и автобобильчики, сложил это всё в коробку и перевязав её лентой хайвеем, убрал на полку.

«Вот зараза! — прошептал я сам себе, — Так же не бывает!».

Ничего не понимая, я смотрел вниз надеясь, что знакомый пейзаж вернётся на место так же неожиданно, как пропал.

При этом я бормотал: — «Всё просто, всё очень просто. Вероятнее всего произошло…»

Дальше этого дело не шло. Я несколько раз повторил последнюю фразу наивно надеясь, что после слов «Вероятнее всего произошло…» сами собой придут предложения, которые легко объяснят что произошло. Но всякий раз, добравшись до конца, я обнаруживал, что там притаилось одно лишь многоточие.

Легко сказать: «всё очень просто»! Всё было, как раз очень непросто!

Судите сами! Только, что внизу был полигон. Стояли Ричард и Кейт. Торчали фермы. Куда всё это исчезло?

Убедившись в том, что рядом нет никого, кто бы прояснил ситуацию, я остыл и принялся действовать.

Что я сделал первым делом? Схватился обеими руками за голову? Грохнулся в обморок? Облегчил душу отборной бранью? Дудки! Всё это было бы совершенно нерационально. Я сделал вот что. Дитя двадцать первого века, я немедлено схватился за наши с вами цацки — достал из кармана комбинезона мобильник, чтобы определить местоположение по навигатору.

Интернет не работал. Тогда я торопливо включил электроный компас. Дело в том, что горючего у меня оставалось на десяток-другой минут. Следовало определиться на местности пока я находился в воздухе, и имел перед собой панорамный обзор. На земле я неминуемо затерялся бы в этих лесах.

Компас выручил. Теперь я хотя бы знал — где восток, где запад. С восточной и южной сторон, лес опоясывала длинная горная цепь. До неё было очень далеко. Кроме того, совсем недалеко, всего в нескольких милях к западу я разглядел излучину реки.

Вот тут то я по-настоящему испугался. В первые секунды я не осознавал всей глубины проблемы. Я, что-то делал. Приходил в себя, озирался, смотрел на датчик высоты, искал мобильник, выяснял где север, а где юг. Это отвлекало. Покончив со всеми этими мероприятиями, я остался один на один с вопросом, на который у меня не было ответа.

Но самое страшное подстерегало внизу. Незнакомый глухой лес, который тянулся до горизонта, и в котором я, как пить дать окажусь, как только в двигателе закончится горючее.

Часы показывали 11:41. Какие –нибудь четверть часа назад я как ни в чём не бывало болтал с Ричардом и Кейтом. Где они? Зануда Кейт! С какой радостью сейчас я бы услышал его ворчание.

А ну, как я не выберусь из леса до наступления ночи? Меня прошиб холодный пот. Даже в висках застучало.

«Меня могло отнести только на север, — думал я, — Потому, что когда я поднимался, дул лёгкий ветер с южного в северном направлении. Предположим на высоте в пятьдесят ярдов произошло что-то чего я пока не могу объяснить. Я потерял сознание и меня отнесло на север. На севере — Канада. Ну, вот эти густые леса, — я поглядел вниз, — как раз и похожи на Канаду. А интернета нет, потому, что… Да потому, что я покинул зону связи. Всё логично!»

Я немного успокоился. Действительно, более логичного объяснения быть не могло. Если принять его за основу, то мне следовало не теряя времени брать курс на юг. Вопрос в том — насколько далеко я переместился?

«Пока хватит горючего буду двигаться в южном направлении по воздуху. Это здорово сэкономит силы и время. Затем стану выбираться пешком. Одет я подходяще — на мне ботинки да прочный комбинезон. Рано или поздно выйду на дорогу или доберусь до жилья. Места на границе Канады и США многолюдные, здесь много населённых пунктов и зон отдыха». — решил я.

По крайней мере теперь у меня имелся план. Тревога отпустила. Я представил, как взяв курс на юг, через какое то время увижу под собой дорогу, фермы, людей — и меня охватило острое желание немедленно действовать.

На смену напряжению, которое совершенно подавляло и заслоняло собой всё остальное, пришли другие ощущения. Первым делом я почувствовал, что хочу пить. Жажда была такой сильной, что я даже удивился, как не ощутил её раньше. На западе в каких-нибудь двух-трёх милях на солнце блестела река.

Я решил первым делом направиться к ней, попить воды и рвануть на юг.

«Потеряю несколько минут, зато напьюсь вволю, а то когда ещё вода попадётся», — сказал я себе и взялся за рычаг.

В этот момент из леса вылетела стрела. Она внезапно показалась из-за веток, со злым свистом описала дугу, не дотянув до меня нескольких ярдов, и скрылась обратно за макушками деревьев.

ГЛАВА 3

Меня спас набор высоты в десять ярдов, который я выполнил, когда очнулся. Продолжай я болтаться над самыми деревьями, стрела без сомнений поразила бы цель.

Вопрос «кто был целью» являлся чисто риторическим. Ответ на него был настолько очевиден, что я немедленно увеличил расстояние между собой и землёй ещё на десять ярдов.

«Что за чертовщина? — бормотал я, силясь разглядеть что-нибудь под густыми кронами деревьев. — Охотники? Многие увлекаются охотой из лука и арбалета. Да я и сам занимался в юности спортивной стрельбой из лука и неплохо стрелял, даже занимал призовые места на соревнованиях колледжей. Но разве в наши дни используют стрелы с птичьими перьями? А наконечник?! У кого в двадцать первом веке в арсенале припасены стрелы с наконечниками из шипов явно растительного происхождения?».

Я успел хорошо разглядеть стрелу. Она была именно такой, как я описал. С ярким оперением и с наконечником из длинного коричневого шипа. Он был неровный, удлинённый и явно очень острый. Я поёжился.

В безоблачном небе смеялось солнце. Его лучи щекотали макушки деревьев и окрашивали их в золотисто-лимонные цвета, но не могли пробиться сквозь густую листву и проникнуть вниз. В этом таилось, что-то недоброе. Я внезапно понял почему с самого начала этот лес показался мне странным и испугался так, как не пугался ещё в этот день.

Листва! Густая изумрудная листва. Но ведь сейчас поздняя осень! Все деревья давно облетели. Откуда взялись листья?!

Вопросов было много, а времени мало. Ответов я не находил. Пить хотелось так, что в тот момент меня не остановили бы все стрелы на свете. Я решил не ломать до поры до времени голову над неразрешимыми загадками и двигаться к реке.

Перелёт занял полторы минуты. Вскоре я завис над рекой. Она оказалась довольно широкой — по меньшей мере сто ярдов в ширину. Вода показалась мне чистой, во всяком случае она была такой прозрачной, что сверху я мог разглядеть песчаное дно. Берега были крутыми, заросшими кустарником.

Покружив ярдах в тридцати над поверхностью, я не обнаружил ничего подозрительного и медленно опустился на берег. Подошвы ботинок коснулись земли и я выключил мотор.

Торопливо оглядевшись по сторонам, я нетерпеливо опустился на колени и напился прямо из реки. Я вёл себя, как дикий зверь, то и дело поднимал голову и оглядывался по сторонам, затем опять опускался к поверхности воды и жадно пил.

Утолив жажду я почуствовал себя лучше. По воде бежала лёгкая рябь, звенели стрекозы. Воздух у реки был прохладным. От сочетания этих приятных факторов всё представилось в другом свете.

«Приключение, — подумал я, — Настоящее приключение».

И тут я увидел хижину. Я стоял у самой реки, от которой вверх тянулся песчаный косогор. Хижина находилась наверху, там где голый песчаник резко сменялся густыми кустами. Её стены и крыша были увиты ползучими растениями и сливались с окружавшим кустарником — оттого я ничего не заметил сверху.

Приглядевшись я приметил ещё одну. Потом ещё и ещё…

Я осторожно поднялся по склону и вскоре насчитал шестнадцать хижин. Их было гораздо больше, просто я не стал считать дальше.

Эти жилища были сложены из шестов, имели плоские крыши и покрыты растениями. При этом я не видел никого из обитателей деревни.

Я решил, что это скорее удачное обстоятельство, чем нет, и что самое время улетать, но в это время раздался оглушительный, как мне показалось, треск. Сверху на меня, что-то свалилось. Я перевернулся и оказался висеть вверх ногами, замотанный в сетку. Воздух мгновенно огласился воплями и меня окружила толпа каких-то оборванцев, высыпавших из кустов и которых я очень плохо видел, потому, что плотно прижатая к лицу сетка закрыла мне почти всё обозрение.

Я поймал себя на том, что больше ничему не удивляюсь. В какой-то книге я читал, что если человека долго бьют, он почти перестаёт ощущать боль. Нечто подобное произошло со мной. За последний час я пережил столько удивительного, что приобрёл иммунитет к необъяснимому и перестал удивляться.

«Что за странная компания босяков? Неужели это канадцы?» — подумал я довольно спокойно.

Между тем, оборванцы громко лопотали. Речь велась на английском и я всё понимал. Суть их болтовни сводилась к тому, что они поймали Горбунча и это здорово, потому, что мичмаки останутся весьма довольны.

Я висел вверх ногами и слушал этот вздор. Мне даже стало смешно, честное слово! Потому, что после стрелы и хижин, я признаться здорово испугался, но услышав английскую речь моментально успокоился. Всё встало на свои места.

Наверняка я перелетел в Канаду, а это местные охотники, золотодобытчики или лесопилы.

Один из моих друзей — Бен Хиггинс, бывал в Канаде, в провинции Квебек. Он из тех людей, кого хлебом не корми, но дай лишний раз съездить в экзотическую страну. Так вот Бен приблизительно такими и описывал канадцев.

Впрочем после поездок в Германию, Австрию и Италию, он в точности так рассказывал о европейцах. Все они, по его словам, были болванами, не знавщими ни вкусной пищи вроде бургеров и хот догов, ни удобной одежды вроде старых тиширтов и стоптанных кроссовок. А футболом они вообще называли смешную игру, в которой мяч запрещено хватать руками, словно его не для того придумали. Вместо этого они пинали мяч ногами! Можете себе такой футбол представить?!

Я попробовал подтянуть к лицу руки, чтобы поправить сетку и получше разглядеть окружавщих. Но руки совершенно запутались, и я только извивался в тщетных попытках освободиться.

— Смотри как горбунч дёргается, — раздался голос.

— Сейчас оглушу его дубинкой, — немедленно послышалось в ответ.

— Джентльмены, — сказал я поспешно, — не будете ли так добры опустить меня на землю, освободить и…

Заткнись, сволочь! — перебила личность, которая минутой раньше предлагала треснуть меня дубинкой.

— Погоди, Волк, — разве ты не слышишь, что он говорит по английски? Разве горбунчи разговаривают как мы?

— Нет. Хм. И впрямь странно, — отвечал Волк, не отличавшийся, вероятно, особо развитым интеллектом.

— Может это один из наших?

— Да нет же! Он прилетел по воздуху. И пил воду без разрешения. А какой чван лакает воду прямо из реки, как варвар? У нас демократическое общество, вода это благо, которое следует разлить в бутылки и продать. Нужно быть законченным свином, чтобы пить её бесплатно. К тому же, на спине у него нарост — ну, вылитый горбунч.

— Джентльмены, позвольте объяснить, — сказал я торопливо, пока они колебались и не приняли окончательное решение, — я никакой не Горбунч. Я даже не знаю, кто это такой. Может это и достойный человек. Но я с ним не знаком, смею вас уверить. Я из Соединённых Штатов. Это Канада? Квебек, да? Хотя нет! Конечно это многое бы объяснило, но тогда бы вы говорили по французски. Выходит я попал в Онтарио? Я никогда не был в Канаде и понятия не имел, что здесь такие порядки. Славная страна. И флаг у вас такой красивый. С листком каннабиса. Вот только с водой вы как-то странно дело поставили. Почему бы не попить, когда того хочется? Разве у вас нет водопровода? Далеко до границы? Где штат Нью-Йорк?

— Это горбунч, — уверенно сказал Волк, — несёт какую-то околесицу. Надо его оглушить.

— Нет, Волк, это не горбунч. Он слишком хорошо говорит по английски.

— Конечно я слишком хорошо говорю по английски! — завопил я, — А с чего бы мне на нём плохо говорить, если это мой родной язык! Сказал вам — я американец! Вызовите полицию! Вы меня незаконно удерживаете. Замотали в какую то сетку, а она воняет дерьмом! Это вообще свинство! Немедленно освободите меня, недоумки, не то я… не то я… позвоню своему дяде. Он у вас тут большая шишка!

Моя речь произвела впечатление.

— Во даёт! — сказал кто-то, — По ходу он больше на мичмака смахивает. И лается как они. Выпустим его, ребята, а то хлопот потом не оберёшься.

Все опять залопотали хором.

Когда висишь вниз головой, стянутый по рукам и ногам, делать остаётся только одно — выводы. Этим я и занялся.

«Итак, когда я сказал правду и при этом был вежлив, — думал я, — мне не поверили. Меня обозвали „сволочью“ и пригрозили дубинкой. Стоило мне соврать, как они включили задний ход».

У меня был знакомый, который никогда не говорил правды. Его звали Доналд. При этом нельзя сказать, чтобы он был дурным парнем. Скорее наоборот. Сам Доналд утверждал, что, когда он изливал душу, люди не верили ему. Стоило же приврать, да при этом взять собеседника на испуг, перед ним открывались все двери. Вот он и взял на вооружение кривду. А что ему оставалось?

Впрочем, он не всегда был таким. В детстве ему, как и всем, внушали, что надо быть честным и никогда не обманывать. Даже это оказалось враньём! Начав вести самостоятельную жизнь, он столкнулся с обратным. Все вокруг него кривили душой и не желали не только говорить, но и выслушивать правду. Друзья врали друзьям, родственники родственникам, родители детям, политики… Боже мой! Как врали политики!

Дон попробовал солгать раз — другой. И нашёл, что врать и выслушивать даже самое очевидное враньё действительно гораздо проще и удобнее. Постепенно он стал говорить правду всё реже и реже, пока наконец не отвык от неё совсем.

Дошло до того, что у него развилась аллергия. Стоило сделать, при нём правдимое замечание, пусть даже самое пустячное, как он покрывался красными пятнами и задыхался. Если правдоруб не унимался, то Доналду становилось по-настоящему худо. У него начинались приступы крапивной лихорадки, отёки, резь в глазах, насморк, кашель, зуд по всему телу. Язык опухал так, что вываливался из рта.

За такую принципиальность Доналда очень уважали и он достиг больших высот в бизнесе. Единственное о чём он жалел, так это о потерянных годах в юности. «Если бы я просёк всё это на пару лет раньше, стал бы по-настоящему большим человеком — мэром, госсекретарём, а то и президентом.

«Пожалуй, — подумал я, — Дон был не так уж и неправ. Голодранцы лучше понимают язык силы».

Это стоило проверить и я немедленно заявил:

— Конечно, я мичмак. Не отпустите сию же минуту, я вам всем морды набью. Живо доставайте меня из сетки!

Наступила тишина, затем я почувствовал, что меня легонько раскачивают, и я грохнулся на землю. Руки и ноги затекли и я не мог ими пошевелить. Постепенно всё отошло. Я обнаружил рядом мой реактивный ранец, его успели принести.

Мои новые знакомые столпились вокруг. Теперь я их хорошо разглядел. Они выглядели обыкновенными людьми, вот только давно немытыми, да и одетыми в какое-то тряпьё. Вместо обуви на них было вообще невесть, что — куски кожи привязанные к ногам ремешками. На одном только были надеты старые рваные ботинки с высокой шнуровкой. Он стоял впереди других.

Ты мичмак? — спросил он меня.

— Вроде того. И да, и нет, — ответил я уклончиво. Я понятия не имел, кто такие мичмаки и почему они лучше горбунчей, потому стоило вести себя осторожно, — Что это вы такие… неумытые? — переменил я тему беседы, — Река же вот она, рядом.

Толпа заволновалась. По рядам прокатился удивлёный гул.

— Тратить воду на мытьё нельзя, — наконец ответил мне тот в ботинках со шнуровкой, стоявший впереди остальных.

— Почему?

— Дорого стоит. У нас неразлитой воды совсем мало осталось. Последняя река.

— Что вы такое говорите? А куда вы девали Миссури с Миссисипи?

— Давно загнали в бутылки.

— Чёрт побери! И Амазонку вы туда же засунули?

— Не слыхал про такую, — ответил тип в ботинках. — Как вы сказали?

— Амазонка. Она где-то на юге. Не помню точно где. Не то в Техасе, не то в Калифорнии.

— Не имею понятия где это. Но вся пресная вода давным давно разлита.

— Выходит без купанья живёте?

— Как это?

— Ну не плюхаетесь в воду, чтобы смыть грязь или просто поплавать.

Глаза оборванцев округлились. Старший (в ботинках) так взволновался, что даже отступил назад.

— Влезть в воду всем телом? — спросил он в ужасе, — Нет! Это запрещено законом. У нас мало воды, её надо беречь. У рехляндцев воды больше. Говорят, что они раз в месяц умываются. А в городах вообще воды не осталось.

— А какой ближайший город? — немедленно спросил я.

Собеседник удивлённо посмотрел на меня, но ответил: — Нью Рим.

— Нью Рим? Надо же. Далеко отсюда?

— Три — четыре дня ходу. Это если пешком. Но через лес идти опасно, там полно нечисти вроде горбунчей.

— А кто это — горбунчи? — спросил я осторожно.

— Враги, — последовал лаконичный ответ.

«Мичмак идёт!» — негромко произнёс невысокий паренёк, тот самый, который доказывал Волку, что я не горбунч.

ГЛАВА 4

Оборванцы поспешно расступились и я впервые в жизни увидел мичмака.

Шестифутовая гора мышц упрятанная в камуфляжную форму. Свободные штаны с толстыми кожаными наколенниками да майка с короткими рукавами и надписью ОММ. На ногах ботинки из мягкой кожи. Волосы стриженые, высокий лоб, уверенный взгляд и неторопливые движения человека привыкшего командовать. На вид лет ему было за сорок. На поясе висел широкий нож в кожаных ножнах, а на бедре левой ноги кобура с пистолетом. В общем, передо мной стоял старый солдат.

Вояка подошёл вплотную, уставился на меня и неожиданно вежливо, что представляло довольно странный контраст с его видом, сказал:

«Добрая ночь, молодой человек! Добро пожаловать в ОММ!».

Уловив мой вопросительный взгляд, воин пояснил, — «ОММ означает — Объединённые Миры Мичмакии. Меня зовут Вринч. Я двухзвёздный центурион и в настоящее время исполняю обязанности префекта местного поста».

Я немного удивился, странному началу приветствия, но так как это не было единственным, что вызывало вопросы, то я поднялся с земли, кивнул и тоже представился:

— Я Хью. Хью Бредни, сэр. Буду признателен, мистер Вринч, если вы объясните, где я нахожусь и как мне добраться до границы с США.

— До границы с США? Хм. Что ж извольте, только пройдём на пост, там я без промедлений удовлетворю ваше любопытство. Сейчас ночь и я не могу покидать пост надолго. Не ровен час под покровом тьмы нагрянут горбунчи.

— Какой тьмы?! — не выдержал я. –Какой Нью Рим?! Какая ночь?! Сейчас день и солнце светит вовсю!

Мои давешние друзья голодранцы засвистели от изумления и зашептались. Мичмак недовольно посмотрел на них и одного этого оказалось достаточно, чтобы мгновенно воцарилась тишина.

Вринч сказал:

— Ты заблуждаешься, приятель. Сейчас ночь и на небе луна. А солнце в данный момент находится ниже линии горизонта. И это неоспоримо доказывает мою правоту. Вот, если бы было светло, а солнце находилось выше линии горизонта, вот тогда был бы день. Впрочем, ты устал, и от этого не в себе. Не то бы я тебе живо переломал… я хотел сказать: я бы вам живо доказал, что сейчас ночь, а не день. Но в любом случае у нас демократия и если кому нравится шататься по ночам вместо того, чтобы спать, (Вринч, косо глянул на толпу), — то он вполне может этим заниматься сколько угодно. А теперь заткни пасть, чёртова скотина, и дуй за мной, потому, что демократия здесь имеет пределы моего терпения.

Меня уже трудно было чем-нибудь удивить, поэтому я молча поднял ранец и последовал за Вринчем, который зашагал впереди.

Пост соответствовал всему остальному. Он оказался двухэтажным автобусом, с которого зачем то сняли колёса и установили днищем на землю. Завидев автобус я сразу мысленно окрестил Вринча «обер-кондуктором».

Окна были защищены металлической сеткой. На крыше установлена башенка, из которой торчал ствол пулемёта. Кроме того, пост окружало высокое ограждение из колючей проволоки.

Вринч подошёл к ограждению и открыл небольшой проход — что-то вроде замаскированой в проволоке калитки. Он пропустил меня, закрыл проход и молча указал мне на переднюю дверь автобуса.

Всё пространство внутри было разделено на несколько помещений. Кухня, спальная комната, туалет, склад продуктов, боеприпасов и всякого барахла.

— Здесь канцелярия, — сказал Вринч, открыв дверь тесного помещения, напротив туалета.

Он уселся за стол и указал мне на стул напротив себя.

— Садись и задавай свои вопросы. Я думаю у тебя их немало накопилось. Выскажись по полной программе, а я пока вздремну. Разбудишь, когда всласть выговоришься, варвар!

— Зачем же мне спрашивать, если вы будете спать? — поинтересовался я.

— А потому, что арестованный имеет право задавать вопросы. Раньше ещё кажется разрешалось звонить по телефону, но телефонов на Земле уже нет и формулировка потеряла актуальность. Твоя болтовня разогнала мой сон. Ладно не буду спать. Спрашивай — отвечу.

Я кивнул головой, поставил ранец на пол, сел на предложенное место напротив Вринча и приступил к делу:

— Вопросов у меня немного. Хотелось бы знать — куда меня занесло? Насколько я сейчас далеко от дома? Почему вы меня обзываете, то варваром, то арестованным? Кто пытался подстрелить меня из лука, когда я болтался над лесом? Кто такие горбунчи? Куда девался весь медперсонал этой психиатрической больницы? Где ближайший полицейский участок? Да и чуть не забыл — как мне вернуться домой?

— Ну, если в двух словах, то занесло тебя в мир первой категории с пятизначным индексом А1 874. От дома ты далеко. Варваром я тебя называю потому, что ещё не идентифицировал тебя не знаю из какого мира ты проник к нам. Арестованным потому, что ты совершил тяжкое преступление на нашей территории. Подстрелить тебя пытались скорее всего батчи. Никакая это не психиатрическая больница. Полицейских участков у нас нет. В городах имеются когорты порядка, но от нас они далеко. Твоё любопытство удовлетворено, варвар?

— Вы не ответили на последний вопрос. Как мне вернуться домой?

В США? — с сарказмом уточнил Вринч. Я кивнул.

— Я ведь тебе уже объяснил… хотя никто из вас не верит с первого раза. Дело в том, что… как бы тебе сказать. В общем ты конечно, заметил некоторые отличия…

— Ради бога! Просто скажите мне, где я. А я уже сам как-нибудь сориентируюсь. Так куда меня занесло? В Китай, в Россию, в Индию?

— В какую ещё Вкитаросиндию?! Ты за пределами своего мира.

— За пределами своего… Как вы сказали?

— Ты покинул свой мир. Попал в петлю времени и переместился к нам. Наш мир расположен между несколькими временными петлями и часто происходят колебания, которые нарушают стабильность времени. Время не есть величина постоянная. Оно живёт своей жизнью — сжимается и расширяется, ускоряется и замедляется. К нам часто попадают пришельцы из паралельных миров. У нас даже имеется агентство по делам иммиграции, которое решает оставить мигранта или депортировать, когда есть такая возможность.

— Покинул свой мир? То есть, я в космосе? Типа на Луне или… какие там ещё бывают эти самые…

— Ты на Земле, кретин! И тем не менее ты находишься в другом мире. Ты переместился во временном пространстве. Попал в один из великого множества паралельных миров. Мы на Земле, но Земля здесь не та, какую ты знаешь. У каждого мира свои особенности развития, своя история. Есть миры похожие один на другой, как две капли воды. Есть и такие, что вроде на первый взгляд во всём одинаковы, но потом выясняется, что там такие отклонения, что ого-го! Существуют миры уникальные, не похожие ни на какие другие. Наконец бывают малоизученные дикие миры третьей категории с трёхзначным индексом. От третьих миров лучше держаться подальше. Как бы тебе втолковать… Ну, вот представь себе гроздь винограда, в которой каждая ягодка целый мир. Внутри ягод существуют цивилизации и всем им, отделённым от реальности виноградной кожицей, кажется, что они уникальны. Им невдомёк, что на одной с ними грозди, совсем рядом теснятся ряды таких же миров. А теперь представь целый виноградник, покрывающий территорию в тысячи гектаров. Сколько в нём ягодок винограда?

Я оттёр со лба пот. В голове царил хаос: «Одно из двух — либо я сошёл с ума и всё это игры разума, либо оказался на территории какой-то секретной клиники для душевнобольных. Хотя нет! Этот Вринч вооружён до зубов. Кто бы доверил столько оружия психу! Да и его друзья голодранцы все как один разгуливают на воле со своими дубинками и сетками и, как пауки подвешивают случайных посетителей кверху ногами. Где санитары? Где главный врач? Нет никакого намёка на их присутствие. К тому же разве могут все пациенты страдать одним типом расстройства? Ведь им всем мерещатся горбунчи, мичмаки и прочая одинаковая дрянь. Нет на психушку это не похоже. Господи Иисусе! Неужто я свихнулся?!»

Вринч перебил мои мысли:

— Дело обстоит именно так, как я сказал. Просто потребуется время, чтобы всё осмыслить Ведь это противоречит всему, что ты знаешь, а людям свойственно отвергать новое, когда оно непонятно. Хочешь кофе? Снаружи и кофе, и вода стоят целое состояние, но пост является территорией ОММ, здесь у нас демократия и для своих всего навалом.

Я машинально кивнул головой. Вринч открыл ящик своего стола и достал банку растворимого кофе, флягу с водой и два стакана. Я с невольным интересом наблюдал за ним, поскольку привычный вид этих нехитрых предметов действовал успокаивающе.

«Какой там паралельный мир?! — подумалось мне, — Растворимый кофе, вода, стаканы, болтовня о демократии… Всё просто и буднично. С другой стороны, если призадуматься, то ведь и в паралельном мире из чего-то должны пить кофе».

Вринч залил кофе холодной водой, взболтал и протянул мне один из стаканов.

— Холодный? — спросил я.

— Башка у тебя холодная! Горячий. У вас разве нет технологии моментального подогрева? В кофе добавлен катализатор, ускоряющий химическую реакцию и напиток мгновенно нагревается. Отпей!

Я осторожно попробовал. Кофе был обжигающе горячим.

— И, что дальше? –растерянно спросил я. Дело в том, что я вконец запутался. ничего не понимал и пытался найти лучик света, который прояснил бы ситуацию.

Тот пожал плечами:

— Ничего особенного. Поспишь до вечера. На закате тебя казнят.

— Казнят?! За что?

— Ты пил воду не имея на то права. За это по местным законам полагается смертная казнь. Отравленный дротик либо смерть от электричества — распятие на столбе в грозу.

— Яд или электричество, подумать только! И это ваша демократия?

— Конечно, а что же ещё?

Я молча смотрел на Вринча. Тянулись секунды. Наконец я нарушил молчание. Интересно, что больше всего меня в тот момент удивило другое:

— А почему на закате? Сами же утверждали, что сейчас ночь.

— Конечно сейчас день. Этот спектакль я разыграл для чванов. Их нужно держать в кулаке, чтобы думали — не о чём попало, а о том, что нужно нам. А для нас важно, чтобы эти болваны поменьше знали о том, как устроен мир. Потому мы изменили им время суток. Ночь вместо дня, вечер заместо утра. Придумали зимнее время, летнее время. Умора! Лупим по извилинам, вешаем на уши всякую лапшу. Про то, что нельзя пить воду без спросу, про последнюю реку…

— Что-то я то не просекаю. Так на самом деле воды много? А с какой радости она стоит целое состояние снаружи?

— В этом то всё дело, брателло! Вода стоит дорого именно оттого, что чваны считают — её мало. А узнают, что много — кто станет за неё платить? Это бизнес, бутылочная коммерция. В вашем мире, что нет коммерции?

— И вы так откровенны со мной потому, что собираетесь казнить, не так ли? Но насколько я понимаю, если вы врёте чванам про то, что воды мало, а её на самом деле много, то правовых оснований казнить меня у вас не имеется.

Вринч удивился:

— Скажите пожалуйста, — «правовых оснований»… Для варвара ты соображаешь неплохо. Но скажем так: мы не врём, а дезинформируем. У демократии свои законы и умелая дезинформация одна из её сторон. К сожалению, тебя казнят. Лично я против тебя ничего не имею.

— Вы, что-то говорили про депортацию. Это реально? Может депортируете меня? Прямо сейчас. Вам же меньше хлопот.

— Не скажи, варвар. Это сложная процедура. К тому же я не знаю откуда ты и есть ли у нас возможность депортации в этом направлении. Кроме того, для этого тебя нужно переправить в Нью Рим, где имеется единственная в ОММ депортационная временная капсула. Одни расходы. Казнить экономичнее.

— А как на это посмотрит агентство по иммиграции, которое по вашим словам должно решать судьбу иммигранта?

— Сквозь пальцы. Как начальник отдалённого поста я являюсь одновременно представителем агентства иммиграции ОММ в этом районе.

— А ООН в вашем мире имеется? Или там… ну я не знаю… Женевская конвенция? Считайте меня потерпевшим кораблекрушене или военнопленным.

— Мне неизвестны эти собрания — холодно обронил Вринч. — Возможно они важны в твоём мире, но не имеют полномочий здесь.

— И это называется миром первой категории? Ох и дутая у вас демократия! Одно название!

— Какая есть, дружок.

— Совсем ничего нельзя поделать? Я про казнь. Может договоримся?

Вринч задумчиво посмотрел на меня и медленно проговорил:

— Вообще-то имеется один выход.

— Какой?

— Вступить в армию ОММ. Стать мичмаком, одним из нас. В этом случае ты получаешь неприкосновенность и прощение за своё преступление.

— И меня не казнят? — После кофе который на моих глазах из холодного мгновенно стал горячим, я не то, чтобы так сразу взял и поверил в «паралельный мир», но во всяком случае засомневался.

Вринч отрицательно мотнул головой.

— Я могу подумать?

— Конечно, мы же в свободной стране. У тебя целых девятнадцать секунд.

«Девятнадцать пинков тебе в живот!», — подумал я, но спросил:

— А почему собственно девятнадцать?

— Потому, что восемнадцати будет мало, а двадцать слишком жирно. У демократии всё просчитано, взвешено и оценено. Кстати, осталось двенадцать секунд, а второго шанса подумать не даётся. У нас это вообще не принято.

— Я согласен! — «Во всяком случае хуже не будет, — подумал я, — а при первой же возможности драпану. Мне бы до полицейского участка добраться и „слить“ их всех. А уж там пускай фараоны разбираются, кто из нас варвар».

— Ну и славно, — ответил Вринч. — В общем, тебе… это самое — оказана огромная честь. С этой минуты ты воин ОММ. Подпиши бумагу и перед тобой откроются невероятные и грандиозные перспективы, — он зевнул и подсунул мне лист бумаги и ручку, которые достал из ящика стола.

— Она же пустая, — недоумённо сказал я повертев в руках бумагу.

Вринч кивнул.

— Конечно пустая. Рекрут ставит подпись, а контракт составляется позже, когда станет ясно на что он способен и как его лучше использовать. Всё равно ты теперь просто кусок пушечного мяса и прав у тебя нет никаких. Захочу пошлю на войну знаменосцем, захочу заставлю маршировать на месте, захочу отправлю с поручением в дальнюю колонию через джунгли. У вас, что другие порядки?

— Да. — гордо сказал я, — У нас настоящая демократия в отличие от вашей. У нас сначала предлагают прочитать контракт, а затем уже подписать его. И только после этого ты становишься пушечным мясом и тебя могут заставить маршировать на месте или послать на войну.

Вринч снёс удар не моргнув глазом.

— И в чём разница? — спросил он. В конечном итоге ты всё равно становишься пушечным мясом и делаешь то, что тебе приказано. Что ещё не так?

— Всё не так! У нас армия отделена от министерства иммиграции. И наши военные не решают судьбу иммигрантов. На каждый случай у нас есть отдельное министерство с множеством сотрудников. Сколько случаев, столько и министерств, понятно? Кроме того, у нас имеется полиция, ООН, Гаагский суд и…

— А зачем вам столько бездельников? — глаза Вринча округлились от удивления, — Нужно быть последними идиотами, чтобы платить такие налоги. Как ты сказал? Министерство с множеством сотрудников на каждый случай! Солнечный протуберанец им всем в одно место! Грабёж среди бела дня! Даже чваны бы взбунтовались посади мы им на шею столько прожорливых паразитов. Так, что заткнись и подписывай. Или предпочитаешь быть казнённым через шесть часов?

Я расписался и вернул чистый с одной лишь подписью, лист бумаги Вринчу.

— Поздравляю с вступлением в Вооружённые Силы Мичмакии. Теперь ты можешь пожрать, потом я тебя классифицирую, затем отбой, а завтра с утра начнётся твоя эволюция в ходе которой из летающей обезьяны ты превратишься в мичмака, — торжественно сказал он.

Так я стал солдатом Мичмакии.

ГЛАВА 5

На следующий день в шесть часов утра Вринч неожиданным пинком сбросил меня с кровати на пол и заорал:

— Ты ещё спишь?! Подъём!

Это очень неприятно, обидно и оскорбительно, когда тебя будят подобным образом. Тебя наносят удар, в момент, когда ты того не ждёшь и ругают последними словами! К тому же спросонья я ничего не понял, потому, что совершенно забыл о том, что произошло накануне.

Но врезавшись ухом в пол я моментально всё вспомнил и чуть не заплакал от отчаяния. Но Вринч не давал времени распустить сопли.

— Подъём, солдат! Подбирай своё дерьмо и выметайся наружу или я так тресну тебя по башке, что даже вши у тебя под мышками получат контузии, а ты забудешь всё, что было в твоей жизни до этой минуты!

— Какие вши? Под какими мышками?! Нет у меня ни вшей ни мышек! — обиженно возразил я.

Глаза Вринча округлились от бешенства и он разорался так, что я мигом вскочил на ноги.

Но потянувшись за одеждой я обнаружил, что она исчезла. Кроме того, пропал ранец. Я оставил свои вещи здесь — одежду повесил на спинку кровати, ранец оставил в углу комнаты. Всё исчезло. Как был, в трусах и майке, я босиком вышел из автобуса. Вринч уже нетерпеливо топтался снаружи.

— У тебя проблема, шнурок?

— Ну да, пропали все шмотки и…

— Отставить! — заорал Вринч, — Обращаться ко мне: «Господин двухзвёздный центурион!» А, чтобы ты лучше это усвоил — обежишь каждую хижину по три раза и вернёшься назад! Марш!

— Я же босиком… Да за что же мне это, господин обер-кондуктор… виноват, господин двухзвёздный центурион!

— Оставить разговоры! Бегом марш!

Он открыл калитку в колючей проволоке и я, как был босиком осторожно, перепрыгивая через острые камешки выбежал наружу.

Сначала было очень больно наступать на камни, выбоины, сухие ветки и неровности почвы, но постепенно я приноровился и минут через пять стало вполне терпимо. К тому же я прокручивал в памяти события вчерашнего дня и это отвлекало.

Я действительно попал в чужой мир, в этом не оставалось никаких сомнений. Всё обстояло именно так, как утверждал Вринч и не имело смысла поражаться, изумляться или спорить с очевидным.

Накануне, ну после того, как я расписался на пустом контракте, Вринч, как и обещал идентифицировал меня. Произошло это следующим образом.

Он достал небольшую блестящую панельку с клавиатурой, напоминающую наши планшеты, вставил в её разъёмы четыре проволочных шнура, а другие концы приладил при помощи специальных нашлёпок к моему левому запястью, голове и вискам.

После этого он велел мне закрыть глаза и принялся задавать вопросы. Их было много и ответы требовались полные. Пришлось подробно рассказать, чем мы занимаемся в нашем мире. Я добросовестно описал наши основные занятия — мировые и гражданские войны, этнические конфликты, войну с терроризмом, преступностью, наркотиками, природой и здравым смыслом. Затем климат, времена года, календарь, религия, войны, конфликты, сражения, войны… хотя про это я уже говорил.

Через два часа Вринч объявил, что тест окончен и объявил мне результаты.

Выяснилось, что я прибыл из мира первой категории с таким же пятизначным индексом, как и тот куда я попал — А1 874, но в отличие от него, наш мир начинался с буквы С, полный индекс нашего мира был С2 797.

Я ничего не смыслил в этих цифирках, но Вринч объяснил мне, что первая категория означает относительно высокое развитие миров. Относительно потому, что в пределах одной и той же категории могут быть миры с разными уровнями инфляции и минимальной заработной платы. Но всё-таки первая категория означает, что пришелец из такого мира знаком с правилами приличия и, если хочет кого-то прижучить, то орудует компроматом, а не каменным топором.

Внутри категорий, группам миров присваиваются индексы в зависимости от схожести цивилизаций или их различий. В данном случае, пятизначный индекс нашего мира и мира Вринча означал примерно один и тот же уровень развития общества. А вот разные первые буквы с которых начинались индексы говорили о значительных отличиях в истории цивилизации.

Если вкратце, то дела обстоят так — существуют самые разнообразные миры. Среди них имеются тысячи практически таких же, как наш. Всё в них устроено и заведено так же, как и у нас. В них были первая и вторая мировые войны, они пьют Кока-Колу, там в своё время имелись Демосфен, Эйнштейн и Гагарин. В них одинаковый календарь, одно и тоже время года, те самые школьные учебники, Если мы с вами попадём в подобный мир, будем чувствовать себя, как рыба в воде. Индекс всех этих миров начинается с буквы С.

Но не следует думать, что все миры пьют шипучку и прошли первую мировую. Есть места, в которых обо всём этом не имеют ни малейшего понятия, где история в какой то момент начала развиваться по-другому.

Где-то всё шло точно как и у нас, скажем до Александра Македонского, а потом — раз! И он не помер на марше, а продолжил действовать с размахом и таки упаковал всю ойкумену. И всё там пошло-поехало по своему. Обошлись без изобретения пороха в Китае, без Крестовых походов, без Гитлера. Вместо всего этого, произошли другие события, свершились другие изобретения, состоялись другие походы, родились другие диктаторы. Таких миров тоже великое множество и везде колбасит по-своему.

А ещё где-то на Землю не упал метеорит, и динозавры остались целёхоньки. Этот фактор полностью изменил ход истории и Земля там начала развиваться по своему. И таких ягодок в огромном винограднике тоже полным — полно.

Таким образом, наплодилось огромнейшее количество миров отличных от миров нашего с вами типа с индексом С. Миры с индексами А, В, D, H, T, S и так далее. А также отличных от них миров с пятизначными, четырёхзначными и трёхзначными индексами.

В мире Вринча имевшем, как вы уже знаете индекс A, Римская империя не распалась, как у нас в IV веке, на Западную и Восточную, а намотала сопли на кулак, наваляла по шее и германцам, и гуннам, после чего продолжила качать права с удвоенной силой.

Получившие пенделей германские племена зализали свои амбиции, осели на окраинах империи, замирились с кельтами и галлами и внутри огромной империи, как и у нас, постепенно появились новые народы — англичане, французы, испанцы и так далее.

Они остались вассалами Рима, а со временем, когда прогресс взял своё и люди перестали бегать с копьями босиком по мокрой траве, все стали равноправными гражданами империи. То есть мир Вринча стал монокультурным. На Земле воцарилось одно федеративное государственное образование — Великий Рим вобравший в себя все народы.

В конце пятнадцатого века император Великого Рима Коммодиус XVIII направил своего назначенца правителя англосаксов Карла VIII в морскую экспедицию на запад открывать новые земли.

Так в мире А1 874 открыли Новый Свет, заселённый племенами мичмаков, и назвали его Объединёнными Мирами Мичмакии (ОММ). И главным языком ОММ, в отличие от Старого Света с его латинским, стал английский. Карл VIII основал столицу и в память о метрополии нарёк её Нью Рим — Новый Рим.

Аборигены не были в восторге от такого движения, но из Старого Света живо прибыли несколько легионов и переломали коренным мичмакам их игрушки, после чего те угомонились. Со временем все переселенцы из Старого Света в ОММ стали именовать себя мичмаками, по названию нового государства.

Так вот, благодаря таким цивилизованным методам решения спорных вопросов наши миры входят в самую культурную первую категорию и гордо носят пятизначный индекс. Однако в силу значительных исторических, и как следствие социально-культурных отличий, названия индексов начинаются с разных букв.

Теперь вы знаете ровно столько, сколько знал я, когда чертыхаясь и обливаясь потом, бегал между хижинами чванов подчиняясь приказу двухзвёздного центуриона Вринча.

ГЛАВА 6

Обежав каждую хижину по три раза — меня так и подмывало съехать с этой цифры, но я опасался, что Вринч пронюхает и это повлечёт усиленное наказание, я задыхаясь вернулся туда, где оставил Вринча.

Но его там уже не было. Тогда я вошёл в автобус и обнаружил центуриона в столовой за завтраком.

Вринч с увлечением трескал яичницу из концентрата, и запивал её кофе. Как ни в чём не бывало, он дружески кивнул мне и сказал с набитым ртом:

— На сегодня физподготовка окончена, дружок. Первым делом сгоняй на склад — дверь прямо напротив столовой и прихвати себе комплект обмундирования — брюки, майку… эти как их… носки и ботинки. Затем принимай душ, завтракай, а после я покажу тебе пост и ознакомлю с его прибамбасами.

Тон его был таким дружелюбным, что я рискнул спросить:

— Господин двухзвёздный…

Вринч перебил меня.

— Можешь обращаться ко мне по имени. Сейчас мы в неформальной обстановке и оба свободные граждане Рима. Демократия высшее благо. Именно она делает нас теми, кто мы есть. Но главная её ценность в том, что она иллюзорна. Никто толком не понимает, что это такое и демократией можно называть, всё, что угодно.

— Скажите, Вринч, сколько времени займёт моё обучение?

— Оно ещё и не начиналось. Ты проведёшь здесь некоторое время, только для того, чтобы своиться и набраться самых необходимых знаний. После этого тебе предстоит самому добраться до полевого лагеря для новичков. Там то из тебя и сделают настоящего легионера. В лучшем случае.

— А в худшем?

— В худшем доконают в процессе обучения.

— А далеко лагерь?

— Жалкие двести миль. Правда тебе предстоит проделать этот путь по лесу без всякого оружия, ну кроме того, которое ты раздобудешь по пути. А ты его раздобудешь, если захочешь выжить! Можешь в этом не сомневаться. Весёлое будет приключение! С такой развлекухи начинают все рекруты. Это второе испытание на прочность…

— А первое?

— Первое будет первым. А теперь заткнись и дуй в душ смывать с себя дерьмо, только не три очень сильно, а то вообще ничего не останется! Ха-ха-ха-ха-ха!

Я не выдержал и врезал Вринчу сковородой по голове, так, что он с воплем свалился на пол и обделался. Улыбнувшись этой мысли, я вышел из комнаты, а вдогонку мне нёсся противный хохот центуриона, напоминавший вой гиены.

Остаток дня мы занимались осмотром поста. Вринч показал мне все помещения, объяснил, почему пост устроен именно так, а не иначе, и особое внимание уделил вооружению.

Кроме пулемётной башни на крыше автобуса, о которой я уже упоминал, в задней части был установлен ещё один пулемёт. Вдобавок в обоих кабинах имелись автоматические винтовки со снайперскими прицелами. Таким образом, по словам центуриона, один человек вполне мог удерживать круговую оборону. Перемещаясь по мере необходимости от одного пулемёта к другому, не требовалось тащить с собой ни оружия, ни боеприпасов.

Кроме того, в автобусе был склад с дополнительным запасом оружия и боеприпасов. Продуктовый склад был в изобилии заполнен консервами и питьевой водой.

Пост имел автономную систему электрообоспечения. Питание осуществлялось четырьмя батареями небольшого формата, каждая из которых работала в течение трёх месяцев. Разумеется в наличии имелось несколько запасных комплектов. По словам Вринча, изобретение маленьких, но очень мощных батарей позволило в своё время отказаться от громоздкой и устраревшей системы электролиний на всей территории империи.

Это стало одним из преимуществ запрета на игровые и развлекательные технологические разработки (речь о котором пойдёт чуть ниже), так как освободило огромное количество специалистов ранее растрачивавших свой потенциал на всякую электронную хреномуть в интересах коммерческих компаний.

Наружная оборона поста состояла из натянутой колючей проволоки. Но главным в этом механизме оказалась не ограда внешнего периметра, а система сигнализации, которая контролировала окрестный лес. Приближение враждебной группы отслеживалось ещё на дальних подступах.

Система начинала улавливать приближение к посту с расстояния в десять миль. Таким образом, оставалось время на подготовку к обороне. А, когда объект (или объекты) приближались на три мили — они попадали в зону видеокамер, установленных на деревьях. Спутников в мире Вринча не имелось. По его словам, от них отказались сто лет назад, когда к власти пришёл император — минималист.

Началась новая эра. Этот здравомыслящий правитель немедленно объявил все электронные гаджеты вредоносными и ненужными. Была проведена реформа индустрии высоких технологий. Оставили лишь ограниченное производство компьютеров и видеокамер для государственных нужд.

Население земли осталось без дорогих электронных игрушек вроде мобильных телефонов, компьютеров, телевизоров, планшетов и видеокамер.

Вместо всего этого барахла, император призвал людей заниматься делом, самим добывать пропитание и одевать себя. Были закрыты магазины одежды, супермаркеты и пищевые банки. Жители империи, у которых отобрали мобильники, поначалу в знак протеста улеглись на спины и принялись с воплями болтать ногами. Но с ними не стали церемониться, и поголодав, они взялись за ум — принялись засеивать поля или мастерить копья и луки, чтобы прокормиться охотой. Вопреки самым пессимистичным прогнозам, за какие-нибудь двадцать — тридцать лет люди привыкли к новому образу жизни.

«В принципе, мы могли бы раздать тем же чванам современное оружие — автоматические винтовки или на худой конец карабины, но эти сукины сыны насквозь коррумпированы и тут же перепродадут его каким-нибудь агрессивным сволочам. Потому мы поставляем им только устаревшие виды оружия, снятые с вооружения много веков назад– дубины да копья», — пояснил Вринч.

Центурион находился в приятном расположении духа, и я принялся расспрашивать его о том, как мир А1 874 дошёл до жизни такой. Его рассказ содержал весьма интересные сведения. Оказалось, что минималисты пришли к власти не от хорошей жизни. В течении нескольких веков до них, образ жизни населения неуклонно деградировал.

Научно-технический прогресс превратил народ империи в бездельников и обжор. Быстрое развитие таких отраслей, как логистика, маркетинг, электроника, машиностроение привели к заполнению торговых сетей империи самыми разнообразными товарами, которые совершенно развратили население.

Люди всё меньше считали, читали, ремонтировали и готовили, так как всё это за них делали расплодившиеся, как саранча посредники, то есть всевозможные сервисные службы. Произошла полная коммерциализация образа жизни. Если раньше человек самостоятельно чинил свой забор, или лично очищал канализацию в своём жилище, то теперь он предпочитал вызвать того, кто делал это за деньги.

Постепенно люди заплыли жиром и совершенно разучились считать, читать, думать и пользоваться даже самыми простыми инстументами вроде молотка и отвёртки. Дошло до того, что на улице один останавливал другого и просил прибавить десять к двадцати двум, или спрашивал как прочитать название улицы.

После волны несчастных случаев при обращении с бытовыми приборами, государство ввело ограничения на занятие домашними делами. Неспециалистам было запрещено забивать гвозди, пользоваться стиральными машинами и копать червей для рыбной ловли. Для того, чтобы получить право забивать гвозди требовалось пройти двухмесячный курс и получить сертификат. Частные колледжи наперебой предлагали дипломы специалистов по накрытию на стол, мытью посуды и включению настольных ламп.

Те, кто не разучились орудовать штопором, складывать в уме двузначные цифры или очищать ножом картофель смекнули, что на этом можно зарабатывать и открыли платные конторы. Люди стояли в очередях и платили деньги, за то, чтобы за них посчитали на сколько ломтей нарезать пиццу, если к обеду ожидались шесть гостей, вставили новый грифель в карандаш, или заменили батарейку в карманном фонарике.

Массовой деградацией населения поспешили воспользоваться так называемые палочники и трубочники. Дело в том, что среди прочих странностей мира с индексом А1 874 была причуда слушать, как стучат палочками и дуют в трубочки.

Корнями эта непонятная нам с вами традиция уходила в прошлое. Вринч пытался растолковать суть, но я, честно говоря, ничего не понял.

Как бы там ни было, поначалу это выглядело невинным развлечением. Кто-то развлекал гостей, а кто-то сослуживцев и ничего непристойного не было. Так — маленькие шалости большого мира. Люди стучали себе палочками и дули в трубочки на радость Эвтерпе и другим музам. Так обстояли дела много веков подряд.

Но жадные дельцы нового времени разглядели в искусстве молочные железы. Они ухватили милую традицию за её нежное вымя, пристегнули к нему электродоильник и принялись доить, почём зря.

Всё изменилось. Выглядело это так — некий прохвост, который не хотел работать как все, объявлял, что у него талант стучать палочками или дуть в трубочки. Тут же появлялись дельцы с доильными аппаратами. Они ставили на новую дойную корову своё тавро и включали электродоильники. Словом брались за дело так рьяно, что люди дрались за билеты, а дельцы заполняли парным молоком свои бездонные бидоны.

Не все стучали палочками. Некоторые, как я уже сказал дули в трубочки. Были и такие, что перебирали пальцами туго натянутые веревочки, а то и просто набивали рты картофельным пюре и выкрикивали скороговоркой всё, что придёт в голову. Чем безумнее были картофельные речитативы, тем дороже люди платили за билеты.

Но и это ещё не всё. Некоторые исполнители стали невероятно популярными. Им не давали проходу, носили на руках, забрасывали цветами и просили плюнуть в карман. В мире Вринча считалось очень почётным, если знаменитый чаловек плюёт тебе в карман. Когда известный палочник или трубочник появлялся на улице, его сразу окружала толпа людей оттопыривающих свои карманы и, кричащими: «Плюньте мне в карман! Плюньте, пожалуйста, мне в карман!». Иногда у знаменитости кончалась слюна и тогда его просили помочиться в карман или даже покакать. Такая одежда превращалась в предмет огромной ценности и могла стоить целое состояние.

Палочники и трубочники обнаглели и поднимали цены на свои представления до такой степени, что требовалось работать неделю или даже больше, чтобы купить билет.

Но и это далеко не всё. Глядя на то, как процветают дела у палочников и трубочников, их примеру последовали двигуны. Это такие парни, которые делали казалось бы обычые вещи — бегали, прыгали, кололи дрова, стреляли, убирали лопатами снег, дрались… Но всё это они делали не для пользы дела, а на спор — кто быстрее.

Кто скорее распилит полено. Кто первым разобьёт другому лицо в кровь. Кто быстрее пробежит десять метров на четвереньках с ведром на голове. Сначала и это было вполне невинным развлечением. Пока дельцы не смекнули, что если правильно обставить дело доильными аппаратами, оно принесёт невероятные доходы.

Поглядеть на двигунов приходило не меньше, а может и больше народу, чем на палочников и трубочников. Люди в мире А1 874 словно обезумели. Они рвали билеты на представления двигунов друг у друга из рук, причём те, которым билетов не доставалось рыдали, срывали с себя одежду, катались по земле и бились головой о стены. Так они страдали оттого, что не потеряют без пользы время, и не увидят, как две команды двигунов будут целый вечер ловить сачками косточки от абрикосов, или катать по траве арбузы, загоняя их в специальные ямки.

Двигуны добившиеся успехов в косточках и дырочках становились знаменитостями. Несмотря на то обстоятельство, что заниматься любым общественно полезным трудом, они не умели и не желали, им платили колоссальные зарплаты. Никакой другой работой — даже самой тяжёлой, такой, как вручную добывать уголь или тесать камни, невозможно было и за десять лет заработать того, что какой-нибудь сукин сын зарабатывал в полгода тем, что ловко стучал дыней о стенку.

Такое положение вещей привело к тому, что плеваться на длинную дистанцию или бегать на четвереньках с ведром на голове — стало высокооплачиваемой и престижной профессией.

Всё в мире А1 874 было доведено до абсурда. Я просто диву давался, слушая Вринча.

ГЛАВА 7

На четвёртый день Вринч неожиданно исчез. Обессиленный физической нагрузкой и огромным количеством новой информации, я ложился спать раньше него. Он допоздна засиживался в контрольной комнате, где находилась система наблюдения. По утрам он будил меня в 6 часов и нещадно изнурял физическими упражнениями до полудня. Затем мы занимались уставами армии ОММ, изучением систем наблюдения и вооружением поста. Я никогда не видел, как он спит и возникало ощущение, что Вринч обходится без сна.

Но в тот день центурион не разбудил меня, как обычно ударом ноги по кровати. Я проснулся сам и почувствовал, что выспался. Солнце ярко светило в узкое окно, на полу лежала решётчатая тень.

Часы показывали 9:25.

Я вскочил словно подо мной разорвался снаряд. Натянув штаны и ботинки, не умываясь я бросился наружу, раздумывая над тем, какое наказание за поздний подъём мне припас Вринч. Армейские уставы предоставляли ему большие возможности в этом направлении.

К примеру он мог заставить меня часами маршировать между двумя врытыми в землю столбами, салютуя им прикладыванием ладоней к ягодицам. Это было старым воинским приветствием империи, истоки которого также уходили корнями в прошлое.

Дело в том, что в средние века в мире А1 874 были запрещены все науки. Исполнение этого правила, за которым следили, так называемые колпаки — очень влиятельная в этом мире организация, привело к тому, что много веков здесь процветали безграмотность и антисанитария.

В те малокультурные времена считалось, что мозг человека сидит не в голове, а в заднице. Потому эта часть тела тщательно оберегалась и солдаты надевали на неё специальные защитные устройства — ягодичные каски.

Этот аксессуар имел забрало, прикрывавшее входное отверстие, которое как считалось ведёт прямо к мозгу. При встрече с командиром, военнослужащий останавливался, разворачивался на 180 градусов через левое плечо, наклонялся и двумя руками поднимал забрало своей ягодичной каски, чтобы командир мог оценить его интеллектуальный потенциал.

Много позже, когда колпаков урезали в правах, науки начали развиваться, что привело к поразительным открытиям. Население медленно переучивалось мыслить головой, а не тем, чем раньше и хотя этот процесс растянулся на многие века и ещё даже не завершился окончательно, всё-таки ягодичные каски были сняты с вооружения за ненадобностью. Но чехарда с прикладыванием ладоней к ягодицам осталась, как старая воинская традиция.

Я торопливо проскочил узкий коридорчик, по обе стороны которого компактно теснились двери внутренних помещений, нажал на кнопку и торопливо прыгнув в проём плавно отъезжавшей двери, оказался снаружи.

С глухим стуком подошвы ботинок коснулись истоптанной в этом месте поверхности земли, на которой не росло ничего кроме упрямого подорожника. Я огляделся. Вринча нигде не было.

Я поразмыслил, вернулся в автобус, обошёл все помещения, но центуриона не обнаружил.

«Куда же он запропастился? Отлучился по делам? Надо же, как повезло!», — радостно подумал я и отправился завтракать.

По такому случаю, я добавил к омлету из неизменнного яичного порошка, банку консервированного зелёного горошка. Никуда не торопясь, я напился кофе, наслаждаясь тем, что не надо спешить.

Как мало нужно человеку для счастья и насколько быстро мы, оказывается способны приспособиться к новой ситуации и даже осознать невероятное. Несколько дней назад я жил совершенно другой жизнью, испытывал реактивные ранцы, болтал с коллегами, знакомился с красивыми женщинами, гонял на мотоцикле…

Бац! И всё изменилось. Кто-то невидимый врезал мне по башке, и я оказался в паралельном мире, стал солдатом, живу в автобусе, окружённым дремучим лесом… Уму ведь непостижимо, то, что со мной приключилось!

И что? Я всё так же рад обильному завтраку, горячему кофе, случайно выдавшемуся отдыху. Выходит физиология на первом месте! Всё дело в ней, а вечные дебаты о могучем человеческом разуме — карамель для тщеславия, завёрнутая в яркие обёртки пышных фраз и цветистых оборотов речи.

Мне дали омлет с горошком и разум мой, всегда гордо отвергавший невероятное, сразу умерил свой скепсис, смирился, скис, опал как исполнивший свой долг фаллос, выбросил белый флаг и уступил дорогу физиологическим потребностям. Зелёный горошек победил разум?

Или всё дело в поразительном умении человека приспосабливаться к меняющимся условиям. Без этого качества людям навряд ли довелось уцелеть в жестоких тисках эволюции.

Я приспособился к новому образу жизни, переключился с одной скорости на другую. Причём это произошло так быстро, что я невольно испытывал некоторую гордость.

Злым глотком я прикончил кофе и встал. Пора было поставить точку и выяснить куда исчез обер-кондуктор, который при всей паскудности являлся для меня точкой опоры в новом мире.

Я направился к чванам.

Первым мне встретился Смарти, тот самый зелёный юнец, который раньше других догадался, что я не горбунч. Он оказался самым сметливым и я окрестил его Смарти, хотя среди чванов его прозвали Маленький Смит.

— Здорово, Смарти! Как день… в смысле ночь проводишь?

— Здравствуйте, мистер Бредни! В трудах, как всегда. Отец вот в лес послал заготовить шесты для ремонта изгороди.

— Я же говорил, не величай меня «мистер Бредни». Обращайся запросто — Хью. Так меня зовут. Ты не видел Вринча?

Смарти кивнул.

— Господин двухзвёздный центурион отбыл для инспекции постов «D» и «C». Вернётся через несколько дней.

— Ты не шутишь?

— Как это?

— Ну это когда говорят смешную неправду.

— Зачем? — не понял Смарти.

— Как бы тебе объяснить… хм. Ладно не бери в голову! Так где говоришь Вринч?

— Он каждый месяц в это время проводит инспекции.

— Странно. Вринч мне ничего не сказал.

Смарти понизил голос и сказал:

— А он никому из новобранцев ничего не говорит. Это у него вроде проверки. Ну исчезнуть внезапно и поглядеть из какого теста слеплен новичок.

— Хм. Так я не первый, кто здесь появился. И много их было?

— Не, не первый. У мистера Вринча часто появляются ученики. Он их сначала сам обучает, а потом отправляет куда-то через лес, в специальный лагерь или вроде того. Они здесь больше не появляются.

— А надолго он уезжает?

— По разному. Когда на пару дней, а когда и на неделю.

— На неделю? — я присвистнул. — И что мне делать?

Смарти пожал плечами:

— Ну я не знаю. Обычно ваши бездельничают. Отсыпаются пару дней, потом болтаются по окрестностям и путаются у нас под ногами. Главное не пропустить нападение горбунчей или батчей. Сейчас у них как раз сезон охоты. Лес наводнён ими.

— Погоди, — заволновался я, — ты хочешь сказать, что в любой момент на нас могут напасть горбунчи или… те другие, а Вринча нет на месте?! И ты так спокоен?

— Ну, вы же здесь. Господин центурион научил вас пользоваться оружием. В случае чего отгоните их пулемётными очередями.

Я оторопело поглядел на Смарти и выдавил из себя:

— И часто нападают?

Смарти кивнул:

— Ну да, случается. Ладно мне пора, а то влетит от старика. До встречи, мистер Бредни.

— Постой Смарти! А зачем они нападают? Ну, что им надо?

— Голодные вот и нападают.

— Вот зараза! Они, что каннибалы?

— Кто-кто? — не понял Смарти.

— Каннибалы. Ну это, когда люди едят людей.

— А, понятно. Но они же не люди.

— Как не люди? В смысле?

Смарти удивлённо посмотрел на меня и начал говорить совсем уж неприятные вещи: «Горбунчи такие прыгучие клыкастые твари метра в два высотой, на спинах у них наросты, которыми они прилипают к деревьям или скалам. Батчи — те другие, они пониже и покрыты густой шерстью, живут на деревьях и похищают в основном женщин. Говорят, что они их не едят, а используют как служанок и… — Смарти покраснел, — ну, сами понимаете мистер Бредни».

— Я машинально кивнул. В голове творилось такое, что не опишешь. Подумать только: «Прыгучие клыкастые твари метра в два высотой…». Оказывается у них сейчас сезон охоты и они наводнили лес. А эти болваны спокойно заготавливают шесты, так как уверены, что в случае чего я разгоню клыкастых пулемётными очередями! Что же делать? А, что если те уже подобрались и засели поблизости!

Я невольно огляделся по сторонам и торопливо зашагал к автобусу.

ГЛАВА 8

Свалившись на койку я принялся напряжённо размышлять. Это дело заняло целый час, но к его исходу я выработал план действий и успокоился.

Затем я встал и отправился пить кофе. Вринч не болтался под ногами и я мог всё делать неторопливо.

Прихватив кофе, я поднялся к пулемётным гнёздам. Одно из них, как я уже говорил, было расположено в прозрачной кабине на крыше, второе на корме.

Устроившись в кабине на крыше, я имел перед собой круговой обзор. Поглядывая сверху на разбросанные вокруг поста хижины, между которыми сновали, занимавшиеся своими делами чваны, я с удовольствием тянул кофе. «Ничего, ничего. Ещё поглядим. Главное не паниковать, мыслить трезво и быть бдительным», — думал я.

План мой был чрезвычайно прост. По всей вероятности самым опасным временем суток являлась ночь. Обычно хищники спят днём, а охотятся ночью. Я понятия не имел применимо ли это правило к образу жизни горбунчей, но не обладая точной информацией имел все основания действовать собразно ему до тех пор, пока мне не представился бы случай убедиться в обратном.

Чтобы меня не захватили врасплох, ночью спать не придётся. «Усядусь в контрольной комнате у мониторов наружного наблюдения. За десять миль я увижу приближение незваных гостей и организую горячую встречу. Ослеплю врагов прожекторами, включу сирену, если полезут на рожон, заговорят пулемёты. Огнестрельного оружия у моего вероятного противника не имеется. А от когтей и клыков я защищён колючей проволокой, металлическим корпусом и решётками на окнах. До рассвета не сомкну глаз. Днём посплю, а ночь опять проведу у мониторов. И так до возвращения Вринча, — думал я. — А начать, пожалуй, стоит с того, чтобы проверить оружие и подготовить его к бою, чтобы всё было наготове».

Я поставил пустую чашку на пол и потянул на себя пулемёт, чтобы осмотреть его. Пулемёт не сдвинулся с места. Обычно он свободно двигался, вращался, послушно поворачивая любопытное дуло туда, куда его направят без усилий, легко и плавно, а тут словно его приклеили суперклеем. Я попробовал ещё раз, надеясь, что где-то заело, но безрезультатно. Пулемёт был заблокирован. Кроме того, с него были сняты патронные ленты. Ещё не осознав, всей глубины катастрофы, я огляделся, недоумевая, куда запропастились боеприпасы.

Заблокировать пулемёт и убрать патроны мог только один человек на свете. Понимаете о ком я?

«Ах ты…!», — я выругался и тут мне пришла в голову новая пугающая мысль. Я кинулся к заднему пулемёту.

И тот оказался заблокирован и разряжен.

«Ну, Вринч! Ну и гадина!», — вспомнив о складе боеприпасов, я бросился туда. Конечно железная дверь была заперта.

Я в сердцах ударил по ней ногой, она даже не шелохнулась.

«Винтовки!», — вспомнил я и опять понёсся наверх.

Обе винтовки бесследно исчезли. Обессилев, я сел на пол и обхватил руками голову. Напади в тот момент горбунчи, я никак не смог бы им объяснить, что они неправы.

«Думай, думай! — шептал я, — Вринч ничего не делает без причин. Раз он сознательно обезоружил меня, выходит, имел на то основания. В чём они? В чём его мотивы? Думай!

Что там плёл Смарти о проверке новичков, о том из какого теста они слеплены? Конечно! Вринч хочет посмотреть на, что я способен, если меня загнать в угол. Так вот оно первое испытание! Вринч не ответил мне тогда на вопрос почему триста миль по лесу являются вторым испытанием. Вот это и есть первое! Но зачем подрывать обороноспособность поста, рисковать оружием, запасами? Кроме того, на карту поставлено всё поселение чванов. Нет, так зарываться он бы не стал, потому, что это… да просто потому, что это нерационально. Скорее всего, он оставил лазейку. Нужно обыскать весь автобус, где-то наверняка припрятана палочка-выручалочка.

Я немедленно приступил к поискам. Я обыскал все углы, ниши и помещения, кроме тех, что были заперты, простукал стены, полы и потолки на предмет потайных мест. Я два часа провозился с дверью склада боеприпасов, пытаясь разгадать мнимый секрет проникновения внутрь.

Ничего!

Между тем, приближался вечер и я запаниковал. Я опять поднялся на крышу и увидел, что солнце клонится к закату. В воздухе, что-то неуловимо менялось — замолкали птицы, из-за стены леса на землю легли тени, они росли на глазах и подкрадывались к посту. Казалось это горбунчи тянут свои лапы.

Странно, что Вринч так сильно валяет дурака. Что за фокусы?! Предположим он действительно подкинул какой-нибудь стреляющий гаджет и хочет посмотреть достаточно ли у меня смекалки, чтобы добраться до него. А, если нет? Вдруг смекалки ноль? Что, если я идиот? Пожертвовать постом и чванами? Может такое быть? Или нет? Скорее всего, конечно, нет.

Чваны покончили с делами, развели костёр. По вечерам они всегда сидели у костра, ужинали, затем пели песни, болтали, пили самодельное пиво. Глядя на то, как они безмятежно ведут себя, всецело доверившись мне, я ощутил досаду и злость. За то, что не могу их защитить в случае нападения горбунчей.

Темнело и я щёлкнул тумблерком, чтобы включить свет.

Вы уже догадались, что свет не включился?

Если нет, то я вам говорю: свет не включился. Автобус был полностью обесточен. Мне предстояло всю ночь ожидать нападения клыкастых прыгающих тварей совершенно безоружному и в кромешной тьме.

Подумав о камерах наблюдения, я не спеша — теперь терять было нечего — пошёл в контрольную комнату. Я уже был там сегодня, когда обшаривал автобус в поисках припрятанной Вринчем воображаемой пукалки, но систему наблюдения не проверял.

И конечно же — она не работала. Мониторы были мертвы. На звуковом миксере не горели яркие огоньки. Значит и прожекторы, и сирена — ничего не работало.

Всё познаётся в сравнении. Я искренне удивился утренним страхам. Чего я боялся имея под рукой два пулемёта, две винтовки, гору боеприпасов, систему сигнализации, прожекторы, плотно запертую дверь. Да это было бы не дежурство, а одно удовольствие.

И тут меня осенило! Это было бы слишком просто. Я нащупал мотивы Вринча! Ещё бы, так любой дурак справится с отрядом неразумных тварей с липкими спинами. Укрывшись за пулемётом и прожекторами ничего не стоило удержать эту орду на приличном расстоянии.

«А может выйти наружу! — подумал я, — Погодите, погодите… Уж не этого ли добивается от меня Вринч?! Во время обучения он несколько раз говорил мне, что когда попадаешь в трудно разрешимую ситуацию, нужно изменить угол зрения для того, чтобы оценить проблему по новому и подобрать решение. Ну, словно отойти на несколько шагов назад, как отходишь, чтобы разом оглядеть высокое здание, или наклониться, когда хочешь разглядеть, что-нибудь маленькое. Надо изменить перспективу. Для этого стоит выйти наружу. Как я раньше не догадался!».

Уже стемнело и мне пришлось включить карманный фонарик, который по счастливой случайности Вринч оставил там, где он лежал. Или это было намеренно? Размышлять над такими тонкостями у меня не было ни времени, ни желания. Вместо того я включил фонарик.

Тонкий луч света немедленно разрезал ночь и выхватил из темноты кружок травы. Я повёл фонариком влево, вдоль барьера из колючей проволоки. Круг света послушно пополз по земле. Я обшарил весь внутренний периметр и ничего не нашёл.

Сюрприз ожидал меня под днищем автобуса. На земле лежали лук, колчан со стрелами и большой нож в брезентовых ножнах.

Я невольно усмехнулся. — «Вот сукин сын! Я говорил ему, что занимался стрельбой из лука и он оставил мне именно это оружие. А вот нож… хм, неужто он рассчитывает, что я сойдусь с горбунчами в рукопашном бою?».

Делать было нечего и я приступил к делу. Нож повесил на пояс и сразу ощутил уверенность в своих силах, осознал что я больше не безоружен. Солдату, охотнику и пастуху знакомо это ощущение. Нож — древнейшее оружие человека, простое и эффективное, оно связывает нас с древней историей гораздо больше огнестрельного, которое появилось сравнительно недавно.

Я взялся за лук. Конечно не олимпийский из дюралюминия и пластика, но могло быть и хуже. Он был сработан из гибкого и плоского куска хорошо обработанного дерева, отлично сгибался и мгновенно распрямлялся. Тетива была синтетической, а стрелы из лёгкого металла. Такой лук не игрушка, он бьёт точно, сильно и далеко. Несомненным преимуществом этого вида оружия являлась бесшумность.

И всё же одними стрелами и ножом мне не справиться с оравой кровожадных тварей, засевших в ночном лесу. Но лук со стрелами и нож подсказали решение, которое чётко вписывалось в систему координат, которую начертил Вринч.

Огонь! Теперь я словно читал мысли Вринча. Лук и стрелы, нож — безусловно облегчили моё положение, но не решили всей проблемы. Вринч словно создал цепочку вспомогательных факторов в которой не хватало третьего звена. Им должен был стать огонь.

Лук и стрелы, нож, огонь — три спутника человека с незапамятных времён. «Логично. — думал я. — Продолжим идти в этом направлении. Как развести огонь? Правильным было бы создать кольцо огня за пределами колючей проволоки. Так у меня будут две линии обороны — пламя и ограждение. Достаточно ли этого?»

Возможно я перестраховывался, но посудите сами в каком положении я находился. Без огнестрельного оружия, один…

Один?! Стоп! Вот я и нашупал следующее звено в цепи Вринча. Что помогало людям выживать? Взаимодействие.

Похоже, мне следует привлечь чванов. Во-первых я соберу всех в самом безопасном месте — внутри периметра обороны, во-вторых использую их помощь. Ведь одному мне таких костров не разложить.

ГЛАВА 9

Ближайшие хижины находились в нескольких десятках ярдов от колючей проволоки. Я сунулся в одну, в другую — никого. Значит все сидят у вечернего костра.

Крепко сжав в руке лук, я побежал по едва заметной в темноте тропинке туда, где к небу восходил сноп яркого света, над которым вились красные искорки.

Через минуту я запыхавшись вбежал в круг, сидевших вокруг огромного костра и удивлённо смотревших на меня чванов.

— Где Синор Касат? — с трудом переводя дыхание, спросил я у кого то.

— Во-о-он, рядом с Волком и Одноухим. Видите, мистер Бредни?

Синор Касат был тем самым парнем, который щеголял ботинками на высокой шнуровке и руководил захватом меня в плен. Он оказался префектом поселения.

Увидев меня, он торопливо поднялся, сообразив, что моё появление в такое время означает одно — случилось нечто непредвиденное.

— Пусть новый день несёт вам богатство и силу, — приветствовал он меня на ночь глядя, как тут было заведено, — Случилось, что-нибудь?

— Да, Синор. Пост обесточен, ничего не работает, пулемёты заблокированы и в случае нападения мы практически безоружны.

Синор выжидательно смотрел на меня. Сообразительностью чваны не отличались. Я даже не уверен, что понял смысл слов: «пост обесточен».

Я продолжил: — Как единственный здесь представитель армии ОММ, я беру командование на себя и эвакуирую поселение. Слушай приказ: до наступления утра… тьфу ты забыл ваши дурацкие правила, до наступления вечера все перемещаются во внутренний периметр. Отряди десять крепких воинов сопровождать женщин, детей и стариков. На сборы пять минут. Ничего лишнего не брать. Главное это оружие — копья, ножи, палки, что там у вас ещё имеется в арсенале. Остальные пусть берут побольше веток, а лучше целые брёвна и тащат всё к посту. Будем раскладывать костры. Тебе всё понятно?

Синор кивнул.

— Тогда действуй! Через полчаса все должны быть у поста.

Синор Касат взялся за висящий на его шее рог и задул, чтобы привлечь внимание. Все разговоры немедленно стихли, чваны вскочили на ноги и потянулись к Синору, обступили его.

Я поспешил обратно.

Спустя час все чваны собрались во внутреннем периметре. Было около десяти вечера. Снаружи за колючей проволокой, в лунном свете блестели уложенные на землю брёвна. Я остановился на самом долгом и экономичном виде костра, который был мне известен.

На землю укладываются несколько коротких жердей. Затем на жерди поперёк кладутся два бревна. Если их уложить прямо на землю, не подложив жерди, то брёвна не станут хорошо гореть, а подложенные вниз жерди приподнимают брёвна и образовывают пространство между брёвнами и землёй, в котором циркулирует воздух.

Между двумя брёвнами помещают растопку, а на брёвна поперёк опять укладываются несколько палок или жердей, на которые кладут ещё одно бревно. Такой вытянутый костёр из трёх толстых брёвен хорош для ночёвки, он греет, отпугивает хищников, горит ярко, долго и медленно. А именно это нам и требовалось.

Чваны притащили практически весь запас строительного дерева, который имелся в поселении и нам хватило брёвен, чтобы выложить заготовки для костров вокруг всего ограждения.

Мы полили брёвна смесью древесной смолы с соком вонючего растения Синэнэ, который чваны использовали для розжига костров. Нескольких капель сока Синэнэ хватало, чтобы пламя взвивилось до небес да так что никакой дождь не погасит, а выгорев долго дымило.

Наготове имелился десяток длинных шестов с кончиками хорощо обмазанными смолой, чтобы при необходимости быстро запалить костры с разных сторон, не выходя за пределы ограждения.

Потом выставили часовых и образовав круг, в центре которого поместились женщины, дети и старики, чваны быстро заснули прямо на земле.

Я вошёл в автобус и поднявшись на крышу, уселся в кресло. Так я имел круговой обзор. Я очень устал, но спать не собирался, — «Конечно спать не стану, на чванов слаба надежда, часовые через десять минут наверняка заснут. Придётся всю ночь следить… ох, как спать хочется», — подумал я…

Когда я открыл глаза было прохладно (я думаю, что проснулся именно по этой причине), и тёмное ночное небо далеко на востоке окрасилось в малиновый цвет.

«Неужели я спал?», — мелькнула тревожная мысль. Ответ был очевиден. Я быстро посмотрел вниз. Вроде всё спокойно. Чваны дрыхнут. «Ну и слава богу! Кажется обошлось. Не напрасно ли я поднял всю эту панику? Эвакуация, костры… Достанется мне от Вринча за самоуправство», — с утра всё выглядело по другому.

Было четыре часа утра, то предрассветное время, когда сам рассвет ещё не наступил и в небе догорают звёзды, но темнота уже не густая, как масляная краска, а приобрела более лёгкие акварельные тона.

На этом полотне я увидел чёрные силуэты, которые один за другим выплывали из тёмной стены леса и полукругом приближались к посту с севера. Различить их я смог только благодаря тому обстоятельству, что находился в тёмном помещении, а снаружи было несколько светлее.

Десяток-другой секунд я оцепенев вглядывался в тени, надеясь, что этвсего лишь порыв ветра шевельнул сонные кусты и деревья. Увы, я не обманулся. Тени медленно продвигались вперёд. О них нельзя было сказать: «плавно приближались», или: «скользили во мраке».

Нет! Они именно продвигались вперёд, порывисто перемещаясь какими то скачками… Я вспомнил утренний разговор со Смарти: «Прыгающие, клыкастые твари…».

«Вот и горбунчи пожаловали!», — сверкнула в голове мысль-молния.

Я метнулся за луком, понёсся вниз, выпрыгул из автобуса и ещё в воздухе заорал: «Подъём!».

Чваны, надо отдать им должное, спросонья не ковыряли в носах, а быстро сообразив, что к чему, вскочили, схватились за копья и выстроились вдоль колючей проволоки.

«Волк, Смарти, Одноухий, палите костры, живо!», — надрывался я.

Вспыхнули шесты с вечера обмазанные смолой, их пылающие верхушки взметнулись к небу, оставляя за собой шлейфы из искр. Ещё мгновение и огни опустились вниз к щедро политым смолой, брёвнам.

Синэнэ не подкачало. Растение оправдало свою высокую поджигательную репутацию. Загорелся один костёр, второй, третий…

Спустя несколько секунд мы стояли в середине огненного кольца. Яркий огонь осветил местность и я впервые в жизни увидел горбунчей. Нас разделяли какие-нибудь тридцать ярдов.

Горбунчи оказались жуткими типами на длинных лапах, которые сгибались не вперёд коленом, а назад, как у кенгуру. Ноги, руки и плечи были лишены волосяного покрова, а вот головы заросли густыми гривами. Спутаные космы волос спадали на лица, похожие одновременно на человеческие и обезьяньи. Губы оттопыривали два ряды крупных зубов, среди которых заметно выделялись клыки.

Конечности и верхние и нижние были хорошо развиты и мускулисты. Когтей на руках не было и руки напоминали человеческие, но с гораздо более крупными ладонями. Горбунчи передвигались короткими прыжками, хотя было ясно, что с такими сильными и гибкими ногами они могут прыгать гораздо дальше. Это не сулило ничего хорошего.

Но меня поразило другое — то чего я никак не ожидал. Самый крупный горбунч, тот который двигался впереди, сжимал в одной руке огромную дубину, а во второй держал, что-то вроде ружья с коротким стволом. Но и это не всё. На нём были надеты шорты и майка из камуфляжной материи с такой же эмблемой, как у меня: «Армия ОММ».

У меня закружилась голова. Казалось всё происходит во сне.

Как только костры запылали, горбунчи остановились и подняв кверху лица принялись принюхиваться. Пламя ярко осветило их страшные оскалы, я разобрал, что форма, надетая на них вся изорвана и представляет собой одни лохмотья. У всех имелись короткие ружья, снабжённые, как мне показалось какими-то приспособлениями, но были это приборы ночного видения или оптические прицелы я не мог разобрать. И тем не менее, приходилось констатировать, что горбунчи носили одежду и были вооружены огнестрельным оружием. Это обстоятельство находилось в полном контрасте с тем, что говорил мне Смарти.

Кроме того, все они не переставая жевали и постоянно плевали себе под ноги. Рты у них были просто битком набиты какой-то дрянью, которая там не помещалась и от которой в изобилии выделялась тёмная, липкая слюна.

Впоследствии Вринч объяснил мне, что это жевательный табак, к которому горбунчи имеют невероятное пристрастие. Но тогда мне ещё не было об этом известно и я с удивлением взирал на орду волосатых и плюющихся монстров.

То, что они вооружены ружьями говорило о том, что это мыслящие мущества. Но разве мыслящие существа стали бы набивать себе рты табаком так, что они оставались приоткрытыми и без остановки выпускать прямо себе под ноги струи липкой слюны. Возможно ли такое?

«И почему они носят эмблемы армии ОММ? Сняли форму с убитых или пленных и напялили на себя? Пусть так — для этого тоже требуется иметь смекалку!».

Я стоял охваченный ужасом и гадал — смогут ли горбунчи разом перемахнуть через костры и колючую проволоку. Чтобы выкинуть такой номер, им требовалось преодолеть ярдов шесть в длину и три ярда в высоту.

Это было приличной дистанцией и я очень надеялся, что такие прыжки им совершать не под силу.

Костры пылали ярко, стало светло, как днём — чваны не пожалели смолы. Было хорошо видно, как горбунчи хищно шевелят широко посаженными ноздрями, втягивая воздух. Самый крупный, несомненно это был лидер, оскалился и зарычал. Его грива встала дыбом от ярости. Он был здорово похож на Джина Симмонса в его дьявольских шмотках. * (*Примечание — Джин Симмонс, американский рок-музыкант, солист группы Kiss, выступавший под сценическим псевдонимом The Demon, в соответстующих образу костюме и макияже), Я бы не удивился, если бы он выплюнул свою чёртову жвачку, достал из-за спины гитару и на весь лес затянул: «I am the King Of The Night Time World…».

Остальные душераздирающе завыли. Их гривы развевались на ветру, на лицах играли отблески света. Один из горбунчей поперхнулся слюной и зашёлся в припадке кашля так, что упал на землю и стал кататься по земле. Из его глотки летела всякая дрянь — мотки шерсти, клочья чьей то шкуры, кишки, перья. На уголках пасти выступила кровавая пена. Горбунч судорожно всхлипнул, чуть не задохнулся, побагровел и с усилием выплюнул, то, что ему мешало — на землю шлёпнулась туша зайца проглоченного целиком и очевидно совсем недавно, так заяц ещё не успел перевариться и выглядел хоть куда.

Чваны выставили копья так, что периметр ощетинился сотнями игл, как завидевший волка дикобраз и испустили боевой клич. «Джин Симмонс» приподнял верхнюю губу, обнажив острые клыки и зарычал ещё сильнее. Его рычание перекрыло вопли чванов и вой орды.

Всё произошло мгновенно. Подняв ружьё он прыгнул вперёд и приземлился почти у самого костра. Нас разделяли несколько ярдов, стена пламени и колючая проволока. Свирепо глядя мне прямо в глаза, он занёс дубину над головой и принялся ей вращать.

Это был вызов и я его принял. Вероятно эта бестия не впервой проделывала эти трюки, от которых противники наваливали в штаны. Мне отводилась та же роль. Но я не поддался охватившему меня искушению, страх куда-то пропал, я освободился от него, как от бремени и с лёгкостью отдался упоительной радости невесть откуда взявшегося и накатившего приливной волной бесстрашия.

Я повёл головой влево, вправо, с громким хрустом разминая затекшую от напряжения шею. Стрела давно лежала на тетиве. Руки сами поднялись и лук плавно изогнулся, продолжая двигаться.

При стрельбе из классического лука лучше всего не копаться, а производить выстрел сразу после наведения стрелы на цель. Момент остановки лука и выстрел должны совпадать. В противном случае прицела не удержать. Я навёл стрелу на гривастого исполина и остановив лук, в ту же секунду раслабил пальцы на тетиве.

Накопив энергию для выброса стрелы, тугая дуга неожиданно обрела свободу и разогнулась с такой бешеной энергией, что стрела мгновенно стала невидимой и пронизав кольцо огня со свистом исчезла в встающих всполохах пламени наползавшего на скопления смолы между брёвнами.

Всполохи опали, как лепестки увядших цветов, дым рассеялся и я увидел, что оперение стрелы торчит из правого плеча противника, пробитого насквозь. Его рука опустилась и выпустила ружьё. Прежде, чем оно коснулось земли, я выстрелил ещё раз и всадил вторую стрелу прямо в грудь монстру. Он зашатался, зарычал, захлебнулся кровью и рухнул на колени. Поскольку колени сгибались назад, казалось он присел на корточки.

Горбунчи взвыли и гигантскими прыжками понеслись вперёд, вне всяких сомнений намереваясь перемахнуть кольцо пламени и приземлиться среди нас. Чваны подбадривая друг друга подняли копья в воздух, готовясь принять врагов на острия.

Неожиданно сзади раздались пулемётные очереди. Линии трассирующих пуль пересеклись с траекториями, взметнувшихся в воздух, гривастых чудовищ и изломав их полёт, разбили и разбросали в беспорядке искорёженные стальными занозами тела. Уцелевшие немедленно развернулись и понеслись к лесу, провожаемые победными криками и улюлюканиьем чванов. Теперь я впервые рахглядел наросты на спинах и понял почему их прозвали горбунчами.

Местность опустела и пришедший рассвет осветил лишь вожака, который безжизненно уронив голову на грудь, так и остался стоять на коленях, насквозь пронзённый двумя стрелами.

ГЛАВА 10

Я оглянулся и увидел в, ярко освещённой электрическим светом кабине на крыше автобуса, силуэт Вринча, стоявшего за пулемётом. Он помахал мне рукой и сделал знак, что спускается вниз.

Спрыгнув на землю с подножки автобуса, Вринч твёрдым шагом направился прямо ко мне.

«Разбор полётов, оставим на потом. За мной, солдапёр!» — в своей обычной манере, не здороваясь, бросил центурион, и не обращая никакого внимания на приветствовавших его чванов, твёрдым шагом направился к выходу из внутреннего периметра. Я последовал за ним, кивая чванам, отвечая на их улыбки и хлопая по плечам тех, кто стоял рядом. Я намеренно вёл себя не так, как Вринч, поскольку чваны здорово помогли и вообще, вопреки моим ожиданиям, отлично держались. Высокомерие представителя ОММ меня уже начинало бесить!

Покинув периметр, Вринч направился к убитому горбунчу. Он подошёл вплотную и не оглядываясь на меня сделал сделал знак подойти ближе.

Я пожал плечами и посмотрел на сражённого горбунча. Ветерок перебирал косматую гриву и шевелил оперение стрел засевших в теле. На мощном торсе темнели ручейки загустевшей крови. Если бы не они, можно было бы подумать, что монстр присел отдохнуть. Впрочем даже упав на колени, он был с меня ростом. Исполин шевельнулся и издал предсмертный хрип.

— Он жив? — спросил я невольно отпрянув.

— Отходит, — ответил Вринч, — Прикончи его ножом.

Я колебался. Враг был беззащитен, неопасен и почти мёртв.

— Я не мясник, господин двухзвёздный центурион, — наконец выдавил я.

— Это Буйвол Кастраки, — сказал Вринч, не обратив внимания на мои слова, — Последний из центурионов горбунчей. Много лет мы пытались добраться до него. Теперь у горбунчей не осталось командного состава, а выбирать командиров они не умеют. Ты прикончил Буйвола Кастраки, а значит обезглавил орду. Кастраки держал их в узде, последние десять лет после гибели Койота Херунча — старшего центуриона который возглавлял орду до него. Без Херунча и Кастраки орда неминуемо распадётся на одиночек и маленькие в два-три горбунча группки и мы быстро уничтожим всех их.

— Можно вопрос? — спросил я. Вринч кивнул и посмотрел на меня кажется в первый раз после своего загадочного появления.

— Почему они носят форму ОММ? И ещё вы говорите этот… Кастраки был центурионом. Они, что солдаты и вообще мыслящие существа? Я считал их просто хищными зверями.

— Нет, они не хищные звери. Но и не полноценные мыслящие существа. Это мы их создали. Горбунчи результат неудачного эксперимента нашей военной лаборатории. Это биологическое оружие. Вернее они создавались, как биологическое оружие, но в результате недосмотра двадцать лет назад горбунчи вырвались на свободу и рассеялись в окружавших лабораторию лесах. Потому на них форма ОММ, вернее то, что от неё осталось или то, что им удалось добыть в результате набегов на посты ОММ. Все эти годы они терроризируют поселения. К городам приближаться не решаются, но часто нападают на разбросанные по лесам колонии, деревни и даже посты ОММ. Именно по этой причине дружественные нам чваны, халявцы и пердонцы строят свои поселения у военных постов ОММ вроде нашего.

— Их много? Я про горбунчей.

— Осталось около двухсот, а в начале было в два раза больше. Горбунчи не могут размножаться. А срок их жизни примерно пятьдесят лет. Так, что через двадцать — тридцать лет они переведутся. Но армия не сидит сложа руки, мы провели десятки операций, осуществили множество вторжений, ликвидировали несколько враждебных нам режимов и нам удалось уничтожить целых двести штук.

— Но откуда вы взялись? Как проникли внутрь поста через костры и горбунчей?

Вринч усмехнулся:

— Я и не покидал поста. В арсенале, куда ты ломился, как последний болван, оборудовано небольшое помешение для подобных проверок. Так, что всё это время я был рядом и следил за твоим поведением.

Вринч помолчал и добавил:

— Как бы там ни было, ты сделал важное дело. Уничтожил Кастраки, я такого честно признать не ожидал. Поначалу, конечно, ты распустил сопли, но потом взялся за ум. Главное — ты догнал как использовать группу, мобилизовал чванов, собрал всех в самом безопасном месте. Ну и опять же — добыл голову Буйвола Кастраки, за которым мы гонялись столько лет. Да ты фартушник, Хью Бредни! Чертовский пенкосниматель! Ну, что ж отправляй в расход Кастраки и вернёмся на пост. Там в обстановке строгой секретности ты получишь бронзовую медаль, про которую никто не должен знать и которую ты не сможешь публично носить. Впрочем и приватно ты тоже её носить не сможешь, потому, что в руки тебя я её не дам, а только покажу.

— Тогда какой в ней прок? — не удержался я.

— Таковы правила. Не я их придумал.

Я не стал спорить, потому как растерялся от похвал высказанных в мой адрес. К тому же Вринч впервые за всё время назвал меня по имени. Это было не похоже на него. Да ещё и медаль!

Ну давай, Хью, мочи Кастраки! За демократию!

— Нет, не стану, рука не поднимается.