Бесплатный фрагмент - Dos mexicanos

«Грешников преследует зло, а праведникам воздается добром».

(Прит. 13:21)

I

1

— Максим, что у нас с ostium uteri? — спросила я.

На мониторе с пометкой CAM 1 я и сама все прекрасно видела. Но я хотела проверить, вник ли мой подопечный интерн суть процесса и отмечает ли необходимые детали.

— Чуть-чуть вибрирует, Инесса Эрастовна, — ответил он. — Но еще не раскрывается.

Камера №1 смотрела под углом, однако можно было понять, что щель на устье матки сомкнута.

— О чем и говорю, Максим. Что на второй камере?

Максим всем корпусом повернулся к монитору CAM 2. Он еще не научился держать несколько картинок в одном поле зрения.

Влагалище казалось пещерой, уходящей к центру Земли, хотя на самом деле оно смотрело наружу из кадра. В поле зрения периодически показывалась оранжевая головка насадки: раздвигала серовато-розовые складчатые стенки, показывалась на миг и снова скрывалась во влажном мраке.

— Проникновение нормальное.

— Совершенно верно, Максим.

— Но стимуляция недостаточная.

— И это верно. Что будем делать?

— Добавим скорости?

Он вопросительно взглянул снизу вверх.

— Мыслишь верно. Но что надо сделать сначала? забыл?

— Нет, Инесса Эрастовна, не забыл. Надо уточнить состояние пациентки.

— Правильно.

Монитор общего вида, самый большой из трех, показывал машинный зал. Искусственные цветы — зеленые плети с мелкими белыми цветами — ниспадающие со стен, наполняли безоконное помещение уютом. Маленькая хрупкая женщина, лежащая на кресле, была неразличима под одноразовым халатом. Виднелись только ее ноги, пристегнутые к подколенникам и задранные в непристойное положение. Между белых бедер сновала туда-сюда блестящая штанга. На корпусе машине не спеша вращался маховик; его мерное жужжание было единственным звуком, доносящимся из динамика внутренней связи.

Сторонний наблюдатель, увидев нас за пультом в операторском отсеке, подумал бы, что действие происходит на порностудии, где снимают клипы особого рода. Но на самом деле все было гораздо проще, приличнее… и неотвратимее. Хотя вряд ли кто-нибудь, не связанный с проблемой, в это мог поверить.

Наш центр планирования семьи был уникальным, самым продвинутым в полуторамиллионной столице области. Обычно подобные консультации существовали как придаточные большого госбюджетного медицинского заведения. Этот, коммерческий, являлся полностью самостоятельным лечебно-профилактическим учреждением, руководитель был не «заведующим поликлиническим отделением такой-то там городской клинической больницы», а находился в статусе главного врача. Сам ЦПС имел несколько отделений: гинекологии, андрологии, сексопатологии, отделение ЭКО. На первом этаже около лаборатории даже имелся дневной стационар для пациентов всех направлений. Самым радикальным здесь было отделение искусственного оплодотворения.

Им заведовала я — сорокапятилетняя, дважды разведенная, бездетная кандидат медицинских наук, когда-то специализировавшаяся по онкогинекологии, но сменившая квалификацию.

Понятие «искусственного оплодотворения» остается довольно размытым. С физиологической точки зрения искусственным является все, кроме естественного полового акта. Под эту категорию подпадает и ЭКО, и разные другие методы, при которых женщина все-таки беременеет от мужа. Мое отделение занималось осеменением спермой другого мужчины; оно имело такое название лишь для того, чтобы не отпугивать пациентов словом «донор».

Сама работа с донорами составляла довольно сложное направление моей деятельности. Найти абсолютно здорового мужчину, подходящего по физическим и физиологическим параметрам, да еще психологически готового к тому, что его семя разнесется по белу свету, и он не будет знать, сколько и каких детей появится на стороне, было непростой задачей. А подобный индивид, обладающий отрицательным резус-фактором, вообще ценился на вес золота. Поэтому однажды найденных доноров мы использовали на постоянной основе, хорошо им платили и создавали идеальные условия для работы.

Выдача «материала» происходила не в туалете — как это практикуется в дешевых заведениях — а в специально оборудованной комнате, где для облегчения процесса имелся большой экран, поддерживающий видео в разрешении не ниже, чем 1080р. Что означают эти цифры, я не понимала, но знала, что это очень высокое качество. К услугам донора была огромная порнотека: несколько тысяч клипов, скачанных с разных ресурсов цивилизованных стран, в которых порнография — не «срам», а один из атрибутов жизни. Имелось все, что угодно: от негритянок до японок, от девственниц до глубоко беременных и только что родивших, обливающих партнера молоком, возможные и невозможные групповые варианты в разнообразных сочетаниях.

Кроме того, процедура производилась не в стаканчик, а в искусственную вагину из латекса, имеющую отсек для сбора спермы. Этот специальный прибор, предназначенный для медицинских целей, мы заказывали из США. Очень дорогой, он получал уникальный номер, каждый закреплялся за конкретным донором. После использования вагины тщательно мылись, просушивались и хранились в особой кладовой с ячейками, напоминающими банковскими.

Понятно, что при таком характере работы услуги нашего ЦПС стоили баснословно дорого. Но бездетные пары были готовы платить сколько угодно, лишь бы пришел результат. А по результативности мы на голову превосходили все подобные заведения города.

Процесс искусственного осеменения обыватель представляет упрощенно: ему кажется, что достаточно набрать шприц и впрыснуть во влагалище. На самом деле все гораздо сложнее.

Для зачатия необходимо, чтобы сперматозоиды — миллионный поток, из которого сработает лишь один счастливчик — проникли в матку, где в течение четырех дней после овуляции блуждает живая яйцеклетка, ожидая оплодотворения. Но на пути встает природный барьер. Устье матки раскрывается только во время полового акта. В обычном состоянии оно крепко сомкнуто, чтобы через влагалище не проникла инфекция, которая по фаллопиевым трубам легко распространится в брюшную полость. Можно вливать шприц за шприцом, однако ни один сперматозоид не пройдет через этот шлюз.

Оплодотворение донорской спермой производится при помощи катетера — металлической трубки, введенной в матку. Эта процедура подразумевает физическое воздействие, она болезненна и не очень приятна.

Идеальным способом осеменения был и остается обычный половой акт. Ясное дело, что никакая российская женщина — приличная и замужняя, по необходимости прибегнувшая к экстремальной мере — не согласится совершить его с реальным донором. Какие-то зарубежные теоретики, глубоко вошедшие в проблему, предложили вариант: секс-машину как имитацию реального полового акта, но без участия человека.

Сам аппарат — по сути дела, целый комплекс с довольно сложным управлением — отличался от серийного, был доработан для конкретной задачи. Меня направили в Москву на курсы по овладению новой техникой. Я ей овладела; я прекрасно водила машину и даже могла без запинки произнести «клапан принудительного холостого хода» — при этом знала, что такая деталь есть только в карбюраторном двигателе, а мой инжекторный в ней не нуждается.

Сейчас шел привычный и даже обыденный акт искусственного осеменения. В данный момент нам следовало оценить состояние пациентки. Внутренняя связь была односторонней: мы слышали все, она слышала нас, лишь когда здесь на пульте нажимали кнопка. Я нажала и спросила:

— Как ваше самочувствие, Гудрун?

Пациентка была татаркой, ее звали Фаузия. Но процесс на нашем отделении отличался от обычной терапии или хирургии. Нехорошее с точки зрения общественной нравственности дело — беременность черт от знает кого — требовало глубокой секретности.

Все пациентки проходили под вымышленными никами, ими оперировали даже лечащие врачи-специалисты. Реальные имена знала только я.

Через меня оформлялись и официальные документы вроде больничных. Такая система, конечно, замедляла работу, зато гарантировало женщинам полную конфиденциальность, исключала тревоги и волнения.

Когда на Яндексе возникла функция «поиск по картинке», дополнительно к никам мы ввели в обиход маски. Закупленные оптом в магазине «Интим», они выдавались пациенткам бесплатно.

— Приемлемо, Инесса Эрастовна! — донеслось из динамика.

Для этих женщин я символизировало последнюю надежду на материнство: осеменение донорским материалов было краем, за которым оставалось лишь усыновление дебила из детдома. Мои имя-отчество они произносили как символ веры.

— Гудрун, мы увеличим интенсивность, — предупредила я. — Чтобы все прошло быстрее. Если будет неприятно — кричите.

Природа недаром сделала так, что мужчина должен совершить значительное количество фрикций прежде, чем произойдет эякуляция. Женская матка не раскрывалась мгновенно при вхождении пениса, ей требовалась стимуляция вагины в течение некоторого времени.

— Хорошо.

Я отпустила кнопку, взглянула на Максима.

— Прибавляю, Инесса Эрастовна? — уточнил он.

— Прибавь на два щелчка.

Напарник повернул верньер. Оранжевая головка задвигалась энергичнее.

Бледные ноги «Гудрун», которая была Фаузией, вздрогнули.

— Раскрылось! — воскликнул Максим. — Раскрылось, Инесса Эрастовна!

— Вижу, — подтвердила я. — Давай впрыск.

— Жму на зеленую?

— Жми.

Оранжевая головка выдвинулась из пещеристых сводов и на секунду застыла. Динамик донес шипение пневмопривода. Из отверстия ударил белый поток. На мониторе второй камеры устье матки утонуло в молоке жизни. Цель была достигнута.

— Сработали, Гудрун! — сообщила я, опять прижав кнопку громкой связи. — Сейчас уберем машину и вас немного переложим.

— Да, я помню, вы говорили, — отозвалась женщина.

— Максим, откатывай станок, — сказала я.

— Стрелка влево? — уточнил парнишка.

— Как будто не знаешь! Влево, конечно.

Из динамика донеслось ровное жужжание. Машина отъехала. Из насадки капнуло белым — в точности, как при реальном половом акте.

— Теперь перекладывай, — продолжила я. — Опускай спину, поднимай таз.

Наша супермашина была интегрирована с креслом, система имела единый пульт управления: небольшую консоль с кнопками.

В прошлой жизни у меня однажды случился богатый любовник. Он имел «600-й Мерседес» и очень тем гордился. С тех времен мне запомнилось лишь то, что сиденья культового лимузина регулировались джойстиками на двери.

То же самое я увидела на нашей нынешней машине. Кресло для искусственного осеменения было представлено в виде элементов, которые передвигались по отдельности.

— Опускаю спину, — сообщил Максим.

Тихого жужжания привода не было слышно. Но на мониторе я увидела, что тело женщины легло плашмя.

— Поднимай таз, — сказала я, хотя интерн знал свое дело.

— Поднимаю.

Зажужжало дальше. Нижняя часть пациентки пошла вверх.

— Как вы, Гудрун? — осведомилась я. — Нормально?

— Нормально, — раздалось в динамике. — Только ноги высоковато.

— Максим, опусти голени, — сказала я. — Чуть-чуть.

— Опускаю.

— Теперь как? — спросила я.

— Теперь прекрасно.

— Очень хорошо.

Я нажала кнопку с изображением часов. На основном мониторе побежал обратный отсчет. Точно такой же загорелся на стене перед глазами пациентки.

— Вам осталось полежать в течение часа, Гудрун, — сказала я. — Включить релаксирующую музыку? стук дождя? шум моря?

— Нет, спасибо. Полежу в тишине и буду думать, что уже беременна.

— Хорошо.

— Если бы только немного попить.

— Чай, кофе, минералку?

— Если можно, минералку.

— Хорошо, сейчас принесу.

Я посмотрела на Максима.

— Ну и как тебе процесс? Привыкаешь?

— Привыкаю, но…

Он замолчал.

— Что «но»?

— Если честно, эти женщины заслуживают сочувствия. Вместо того, чтобы нормально жить, вынуждены трахаться с машиной.

— Они будут нормально жить, Максим, — успокоила я. — Забеременеют и будут. Так нормально, что ты даже не представишь. Поверь, я знаю. А насчет трахаться с машиной…

Я посмотрела на основной монитор. Пациентка лежала спокойно.

— Тут ты не прав. Здесь у нас, конечно, не «Огуречик», но…

— Кто такой огуречик?

— Да никто, — я махнула рукой. — Извини, тебя это не касается.

2

Диван в моем кабинете был прекрасным. В меру мягкий, в меру жесткий, он годился для любых целей. Сейчас я взгромоздилась коленями на сиденье и стояла, держась за спинку. В ЦПС было тепло, свой белый врачебный халат я надевала прямо на белье. Это никого не смущало, здесь все ходили так.

Мой халат был завернут до пояса; колготки, спущенные вместе с трусиками до половины бедер, ничему не мешали. Шершавая мошонка Максима ритмично хлопала меня по клитору, его пенис казался раскаленным железным стержнем в складках моего влагалища. Каждое движение отзывалось во мне таким толчком сладости, что оставалось лишь умереть. Хотя нет, формулировка страдала негативом. На самом деле следовало сказать так:

«Ради этого стоит жить».

Я чувствовала, что моя матка раскрылась сильнее, чем у осеменяемых нами пациенток. Я была готова улететь на небеса… Такого чудовищного удовольствия я не испытывала давно.

Толчки прекратились раньше, чем мне хотелось. Это огорчило, но не удивило. Максим был слишком молод, он не мог ублажать меня часами без своего оргазма — как умел тот самый, сгинувший в бездне памяти, владелец «Мерседеса».

Железо выскользнуло, из меня сразу закапало. Я знала, что горячая сперма падает на мои трусики, натянувшиеся между ногами, и медленно пузырится прежде, чем впитаться в прокладку.

Как всякая нормальная женщина, я имела на работе экстренный запас: чистые трусики, новые колготки, пачку прокладок, коробочку «Постинора» и упаковку презервативов — хотя последними уже давно не пользовалась по причине отсутствия мужчин в моей жизни. Но сегодня я не собиралась ничего переодевать или хотя бы поменять прокладку. Я уже предвкушала, как поеду домой и буду ощущать на себе трусики, полные Максима. И это обещало оказаться не менее приятным, чем быстрый секс с ним — тут, на полужестком диване в моем начальническом кабинете.

Я открыла глаза.

Никакого Максима поблизости не было в помине. Я сидела на диване с ноутбуком на коленях. Мои трусики — надетые утром и ни разу не спущенные — были влажными. Однако это не имело отношения к реальности. То была влага фантазий — горячих, но не удовлетворенных.

Наука сексология развилась в цивилизованных странах, Россия — пещера бесполых троглодитов — в счет не шла. Согласно психосексуальной статистике, у подавляющего количества индивидов наблюдался возрастной сдвиг. Обычных людей в молодости привлекали сексуальные партнеры старшего возраста, в зрелости влечение нивелировалось на ровесников, в пожилом состоянии влекло к более молодым.

Эти медицинские знания многажды подтверждались чисто житейским опытом. В моем послужном списке имелось несколько студентов и даже три школьника. У всех их я была первой женщиной; воспоминание тешило самолюбие.

Максим, окончивший лечебный факультет по специальности «гинекология», появился в нашем ЦПС для прохождения интернатуры. Я не знаю, почему его направили не на отделение гинекологии, хотя бы не на ЭКО, а ко мне на ОИО. Хотя, конечно, работы с женщинами хватало и тут, он вполне мог специализироваться на приеме: ведь решение о донорском оплодотворении тоже имело некоторую специфику.

Овладение навыками работы на секс-машине не входило в круг Максимовых профессиональных интересов. Отслеживать состояние пациентки на мониторах и вовремя нажимать несколько нужных кнопок могла даже обычная медсестра — деревенская девка, с грехом пополам окончившая медучилище.

Но когда парень вошел в мой кабинет, чтобы получить указания, меня пробило насквозь. Между ног увлажнилось, руки задрожали, я даже случайно закрыло окно погоды на компьютере. Такого эффекта со мной прежде не бывало. Видимо, подступала старость — преждевременная из-за ненормально ускоренного темпа жизни. Мое влагалище хотело ощутить в себе молодой пенис. Причем не чей угодно, а конкретно Максимов.

Я дала ему несколько пациенток — самых беспроблемных, с какими мог работать начинающий гинеколог. И тут же предложила освоить профессию оператора секс-машины. Я сказала Максиму, что никакое дополнительное знание не бывает излишним. Обрисовала золоченые горы: имея ставку штатного гинеколога, он мог подрабатывать при машине, то есть иметь больше денег.

Но на самом деле я преследовала единственную цель. Я хотела Максима — пожалуй, так сильно, как не хотела ни одного из никчемных мужчин своей раздрызганной жизни. Я мечтала как можно чаще видеть его около себя — вдыхать запах его кожи, смотреть на его широкие плечи, на выразительную задницу, обрисованную халатом. Я надеялась, что совместная работа на секс-машине нас сблизит, подтолкнет интерна в мою постель. Я то и дело невзначай задевала его грудью, излишне обнажала ноги, раскинув полы халата. Я уже подумывала о том, что колготки стоит заменить на чулки, и бить по глазам невзначай показавшейся резинкой на бедре.

Однако в какой-то момент упал занавес. Я вдруг отрезвела и осознала все. Максим был врачом — то есть человеком, очень просто относящимся к физиологии организма. Я помнила свою учебу в медуниверситете. Мы, молодые, не имели тормозов, сексом занимались все со всеми, не видя в соитии никакого таинства. Максим, несомненно, был точно таким же.

Он не страдал геронтологическими отклонениями, поскольку в избытке имел ровесниц. Я ненавидела двадцатилетних девиц, категориально аттестовала их «сикильдявками».

Однако природа была не на моей стороне. У сикильдявок кожа оставалась шелковой, задницы — упругими, груди — обещающими, влагалища — загадочными. Я не могла с ними тягаться.

Я, вероятно, была всего года на три-четыре моложе Максимовой матери. И потому не представляла для него никакого сексуального интереса.

С этим приходилось мириться. О Максиме оставалось лишь фантазировать.

До состояния покупки молодых мальчиков для секса я еще, конечно, не дожила. Пока у меня имелась иная лакуна наслаждений.

Сегодня я обмолвилась насчет «Огуречика». Максим меня не понял: он не был женщиной, к тому же по излишней молодости оставался слишком беспечным, чтобы понимать проблемы моего возраста. А для меня это слово звучало более, чем серьезно.

С развитием сотовой связи городские телефоны утратили смысл, сама система угасла и развалилась. Здание районной АТС на улице Новоселов много лет пустовало: приспособить для новых нужд пятиэтажный блок с узкими щелями вместо окон не удавалось.

Потом в цокольном этаже открыли платный детский сад.

В тот момент это было трендом. По городу там и тут, словно поганки после дождя, возникали «Мишутки», «Топтыжки», «Ребячки», «Ладушки», «Умнички» и «Крошки» — ну и конечно, «Буратины», «Чиполлины» и «Чебурашки». Арендаторы АТС решили проявить оригинальность, свое заведение назвали «Веселым Огуречиком», а вывеску дополнили фигуркой зеленого монстра с ручками-ножками, похожими на спички.

Как и все подобные «растишки-мимишки», огуречик веселился недолго. При нынешней тенденции к лавинообразному размножению многодетной нищей биомассы безмозглые мамаши по десять лет сидели в декретах, в детских садах не нуждались. Тем более, никто не хотел платить за то, чтобы их драгоценные отпрыски весь день копошились на голом асфальте за сеткой загона, напоминающего собачий вольер.

Цоколь опять пару лет стоял пустым, но вывеска осталась. Потом какие-то очень предприимчивые — и невероятно богатые — дельцы открыли там круглосуточный фитнес-центр для женщин, оборудованный секс-машинами. Он был уникальным не только в области, но и во всем регионе.

По современной придурковатой традиции центр получил название «НовоселоFF Фитнес», что значилось и на новой вывеске. Однако в народе этот фитнес в издевку над разорившимся детским садом прозвали «Огуречиком». Ведь огурец как ничто иное напоминал искусственный пенис — а в критической ситуации даже мог его заменить.