Бесплатный фрагмент - Дом Ипатьева

От «ветхой церкви» к дворянской усадьбе

В мае 1766 года в северной церковной части Екатеринбурга жители крепости пожелали на свои средства возвести деревянную церковь во имя Вознесения Господня. О своем желании они тут же заявили в местное Духовное Правление, а оно уже направило просьбу о позволении заложить храм Тобольскому преосвященному. Как гласил документ «Благословенною грамотою подписанную митрополитом Павлом 3 августа 1766 года, повелевается протоиерею Кочневу обложить ту церковь и приступить к строению». Так, в первых числах сентября предполагалось освятить место, ныне известное как — Храм-на-Крови во имя Всех святых в земле российской просиявших.

Но, обычное человеческое противостояние между местным священником Кочневым и генералом Андреем Ирманом не позволило сразу же приступить к строительству нового храма. Работавший в канцелярии Главного правления Уральских заводов генерал запретил священнику совершить «заложение», а прихожане, по просьбе коих и была выдана благословенная грамота, в полиции были обязаны подписками прекратить «строение» церкви. В январе же 1768 года екатеринбургские жители обратились к преосвященному Павлу, проезжавшему через екатеринбургскую крепость, позволить перенести деревянный придел от Богоявленской церкви Главной Торговой площади, на место, отведенное для постройки Вознесенского храма. Митрополит Павел тогда и дал благословение на закладку нового церковного здания. В мае 1770 года торжествовавший победу протоиерей Кочнев «обложил» церковь, а уже 19 сентября того же года она уже была освящена.

Эта деревянная церковь располагалась на месте, на котором во второй половине девятнадцатого века был выстроен печально известный Дом Ипатьева (усадьба Ивана Редикорцева). В последствии, в память о первом деревянном храме на этом месте была даже построена каменная деревянная часовня-памятник в честь Ильи-пророка. На четырех ее сторонах были написаны наружные образа: Вознесения, пророка Ильи, святого Митрофана епископа Воронежского и святого Симеона Верхотурского чудотворца.

Итак, приход Вознесенский, получивший название от церкви, образовался в сентябре 1770 года. В то время за ним «числилось» 186 дворов местных жителей. Интересно, что прихожанами новообразованной церкви стали не только екатеринбуржцы северо-восточной части города, но и с 1777 года обитатели двух селений: Пышминского и Владимирского с озера Балтым. Большую же часть деревянной Вознесенской церкви составляли мещане, крестьяне и низшие воинские чины, а так же несколько мелких чиновников и купцов.

Но, церковная история этого места вновь перевернулась 17 сентября 1789 года, когда на имя екатеринбургского обер-коменданта генерал-майора Родиона Артемьивича Судовщикова поступило следующее прошение: «Здешнего города Екатеринбурга Вознесенской церкви «от прихожан всего общества и со священно церковнослужители. Покорнейшее доношение. Небезъизвестно Вашему Превосходительству, что Вознесения Господня церковь пришла уже в ветхость, а по желанию нашему вознамерились построить вместо деревянной вновь каменную церковь, для которой и припасы изготовляются, как подле оной порозжего места нет, то по красоте города есть здесь в Екатеринбурге на горе против сказанной церкви бывшего главного командира Татищева и за ветхостью и со всем строением и каменною палаткою назначена в продажу. Чего ради Ваше Превосходительство и просим покорнейше, чтоб повелено было для строения вновь вместо деревянной к построению каменной церкви место отвесть на горе, против упоминаемой Вознесенской церкви, в рассуждении красоты города, означенное же за ветхостью дом, во что будет оценен с торгу отдать церкви и на то наше доношение учинить милостивейшее рассмотрение».

За месяц до подачи этого заявления 18 августа, о разрешении строительства церкви, на имя того же генерал-майора Судовщикова, было подано еще одно прошение от екатеринбургского купца Николая Карноухова: «Покорнейшее доношение. По данному мне приговору от прихожан выбран я, Карноухов, для строения здесь в Екатеринбурге вместо ветхой деревянной Вознесенской церкви, потребно каменной, к чему уже камень и прочее изготовляется, затем еще к делу кирпича сарай. К чему ради того прошу Вашего Превосходительства для дела означенного кирпича приказать мне построить помянутый кирпишный сарай на порозжем месте за Мельковской батареей и на мое доношение учинить милостивейшее рассмотрение»

Так, в 1789 году разбогатевшие прихожане пожелали соорудить каменную двухэтажную церковь: в нижнем этаже во имя Рождества Богородицы, а в верхнем во имя Вознесения Господня. Заложение этого храма, который существует и ныне на Вознесенской горке, было совершено протоиереем Карпинским 16 мая 1792 года, по благословенной грамоте Тобольского епископа Варлаама, подписанной им 28 сентября 1789 года.

Но, ветхую прежнюю церковь все же не снесли. В 1808 году в екатеринбургскую духовную консисторию поступил запрос из Нижне-Исетского завода о разрешении перенести деревянную Вознесенскую Церковь на территорию завода «так как там церкви до сих пор не построено, а прежняя Вознесенская церковь стоит без прихода и без надобности». Так 19 мая 1808 года из Пермской духовной консистории последовал указ о перенесении деревянной Вознесенской церкви в Нижне-Исетский завод и освящение ее на антиминсе 1783 года. Часовня была перевезена на новое место и 12 июля 1809 года освящена. Так и стояла «ветхая церковь» до тридцатых годов двадцатого века, когда и была уничтожена во времена богобочества.

Иван Редикорцев — первый владелец

В апреле 1934 года в Уралмузей пришла старая екатеринбурженка и принесла две шпаги. Собственно говоря, это были не настоящие произведения оружейного искусства, а миниатюрные чугунные модели от скульптур работы Каслинского литья. Одна шпага ранее была укреплена на фигуре чугунного «Дон Кихота», а другая на «Мефистофеле».

Как пояснила продавщица Редикорцева, эти вещи принадлежали ее родственнику-старожилу Екатеринбурга, жившему в городе с 1870-х годов. Получив за эти каслинские детали 5 рублей она удалилась…

Итак, как было упомянуто, в начале 1870-х годов в Екатеринбург по делам неоднократно приезжал управитель Березовского завода горный инженер статский советник Иван Иванович Редикорцев, решивший окончательно обосноваться в «Горной столице Урала». Для этого он построил себе усадьбу, которая позже вошла в мировую историю как «Дом Ипатьева».

Здесь нужно кратко рассказать и о владельце будущего «Дома особого назначения». Воспитывался он в богатой семье потомственных рудознатцев, что позволило выучиться на горного инженера и дослужиться до статского советника на разных должностях от Оренбурга до Березовского завода. Его отец, тоже Иван Иванович (1808—1866 годы жизни), был первооткрывателем залежей каменных углей на Урале. «Иван Иванович Второй» родился в 1833 году, а в тринадцать лет был определён в Горный кадетский корпус, откуда вышел поручиком с малой золотой медалью.

Как вспоминали современники, вольготная жизнь позволяла ему еще с малолетства предаваться недетским шалостям со своими «дворовыми». Статского советника Редикорцева нельзя было бы назвать даже симпатичным — его лицо было одутловатым, и после заболевания оспой было обезображено. Иван Иванович, любил завивать свои длинные усы так, что один из них смотрел вверх, а другой вниз. А еще он был слеповат, глуховат и не досчитывался нескольких зубов — полный джентльменский набор.

Нужно упомянуть ещё о нескольких данных из жизни этого «незаурядного» екатеринбуржца. Он служил в Миассе, Златоусте, с 1869 года был управителем уже упоминавшихся Берёзовских золотых приисков, а в 1879 году переведён на должность чиновника особых поручений по технической части при Главном начальнике Уральских горных заводов в Екатеринбурге. Вышел в отставку он в 1881 году, как раз к окончанию строительства своей усадьбы на Вознесенском проспекте.

Член Екатеринбургской городской думы, он активно участвовал в деятельности Уральского Общества Любителей Естествознания. Так в «Каталоге Урало-Сибирской научно-промышленной выставки 1887 года» его указали как один из экспонентов. В одном из выставочных павильонов была представлена «редикорцевская» коллекция костей доисторических животных, доставленных из разных мест Урала. Это собрание стало впоследствии основой палеонтологической коллекции Свердловского краеведческого музея.

Но, в октябре и ноябре 1898 года в городе Екатеринбурге судебный следователь второго участка обвинил двух городских обывателей в предъявлении якобы подложных векселей. Разразившийся после этого заурядный, на первый взгляд, скандал стал самой заметной историей дореволюционного Екатеринбурга. Оказалось, что «уважаемый» Иван Иванович оплачивал многочисленные «запретные» утехи векселями, к тому же и являвшимися поддельными. Но даже это было не «главным». Сначала дружбу владельца знаменитого особняка и местных торговцев и обывателей воспринимали как «отношения» для пьянства и разврата с девицами.

Разболтали всю историю по городу местные «жрицы любви». Как поясняла позже «девица» Новопашинцева: — Они возятся друг с другом часа по три — хуже скота…

Более бедные «знакомые» Редикорцева в итоге стали вымогать с него деньги. А однажды, в один из таких приходов молодой жиголо польстился на дорогую безделушку — очки Редикорцева в золотой оправе. Статский советник, видевший уже не так хорошо, как в молодости, пропажу таки заметил. Этот факт и стал началом конца. Разругавшись с прежними знакомыми, владелец особняка запретил их пускать в дом, в частности Тимофея Пинигина и Ивана Шилкова. Как впоследствии призналась Анна Клопова — экономка Редикорцева бывшие его любовники начали «скандальничать и конфузить «хозяина», а, именно, наклеивать на ворота его дома записки скабрезного содержания, посылали угрожающие письма, выбивали стекла в окнах и распространяли слухи.

Как и с другими «кредиторами» Редикорцев планировал расплатиться после продажи своего дома. Но, когда будущий «Дом Иатьева» был продан, владелец особняка передумал, за что и поплатился. «Кредиторы» подали в суд, где и вскрылись запретная жизнь одного из самых состоятельных людей города.

Суд над всеми состоялся в 9 часов утра 17 сентября 1899 года и слушался на закрытом заседании, как особо нравственном. Всех отдали в исправительные арестантские отделения на три года и по распоряжению духовного начальства подвергли церковному покаянию. В этот же день Иван Иванович Редикорцев вследствие невиданного доселе «скандале» скоропостижно скончался от «апоплексического удара». Имущество же Ивана Ивановича Редикорцева, в основном, большая коллекция минералов, перешло к его племяннику.

Но, вновь упомянем в связи с личностью Редикорцева знаменитый Каслинский чугунный павильон. Когда владельцы Кыштымского горного округа в конце 19 века задумали свою «выставочную витрину», они решили декорировать один из выходов из павильона фигурами европейских литературных персонажей — Дон Кихота и Мефистофеля. Этот проем должен был использоваться в качестве «выхода» для посетителей выставки, ничего не приобретавшей из набора чугунного литья. И когда в 1957 году свердловчане задумали восстановить в Картинной галерее «Каслинский чугунный павильон», то на свое место стали и эти две скульптуры.

Напомним, скульптуру литературного героя испанского писателя Сервантеса «Дон Кихота», украшающая ныне выставочный павильон Кыштымского горного округа выполнил в 1911 году формовщик Самойлин. А вот статуя европейского дьявола «Мефистофеля», была отлита в 1914 году — Кузнецовым. То есть, они были выполнены уже после смерти и самого Редикорцева и после знаменитой Всемирной Парижской выставки 1900 года, прославившей «Чугунный павильон». Но, подобные скульптуры отливались на Каслинском заводе по модели французского скульптора Готье с 1870года. Когда павильон собирали, на скульптурах, вследствие «вихрей истории» не было только чугунных шпаг. Так, и пригодились те самые «редикорцевские» шпаги.

Кстати, указать, куда делись сами скульптуры литературных персонажей, родственница Редикорцева так пояснить и не смогла.

Иван Шаравьев — второй владелец

На плане Горного города Екатеринбурга 1809 года место будущей знаменитой «Ипатьевской усадьбы» обозначено как пустующее, но уже в 1815 году на подобном же чертеже эта территория уже обозначена как «построенное обывательское строение». Причём, что интересно, абрис усадьбы точно такой же, какой был и позже, вплоть до её уничтожения в 1977 году. И она — усадьба, как можно увидеть на одном из сохранившихся рисунков начала 19 века была не такой уж и бедной. Во-первых, место было освящено, во-вторых, даже позже, когда изменялись планировки практически всех близлежащих участков, территория «Дома Ипатьева» оставалась неизменной по площади и не сокращалась. В конце 1860-х годов на месте будущего «Дома Ипатьева» был построен деревянный одноэтажный особняк по «образцовому» проекту. Именно он был изображён на одной из первых фотографий Екатеринбурга. Его-то вместе с усадьбой и приобрёл в середине 1870-х годов статский советник горный инженер Иван Иванович Редикорцев. Предположительными датами строительства нового особняка и стали 1875—1879 годы. Именно эту дату подтверждал и Николай Ипатьев в 1928 году в интервью одной из чешских газет: «Мой дом был построен в семидесятых годах прошлого столетия»

Но, если о первом и последнем владельцах печально известного особняка известно довольно много, то второй ее хозяин, купивший «при выгодных уловиях» эту собственность, известно гораздо меньше.

Вторым владельцем усадьбы Редикорцева-Ипатьева стала семья екатеринбургского купца И.Г.Шаравьева, приобретшего за «скандальные» долги у Ивана Ивановича Редикорцева дом и надворные постройки. Берёзовскому кучеру, разбогатевшему на золоте и ставшему в конце девятнадцатого века совладельцем платинового прииска в посёлке Ис, первый владелец продал особняк, как говорят, «по знакомству», по Берёзовскому заводу. По малочисленным данным городских изданий того времени известно лишь то, что купец И.Г.Шаравьев активно занимался спортом.

Но, в более узких кругах, он был известен как искусный… мошенник. Ходили слухи, что деятельный купец, продававший золотоносные прииски, просто «надувал» будущих покупателей. Перед тем, как на «золотое место» приезжали будущие деловые партнёры, купец И.Г.Шаравьев приезжал и расстреливал обойму патронов, начинённых золотым песком. Пробы, взимаемые позже, показывали прекрасные результаты. Сделка совершалась, деловые партнёры «оставались с носом», а семья Шаравьева с хорошей выручкой. Может быть, именно поэтому не менее деятельной была и его жена Л.В.Шаравьева. Она завела себе собственную крупную типографией и издавала весьма популярную газету «Урал». Правда, далеко для этого ей ходить не приходилось — типографию она расположила напротив, в старинном доме Расторгуевых-Харитоновых на Вознесенской горке.

А из малочисленных документальных сведений, связавших воедино данную усадьбу и семью Шаравьевых, известен ещё один факт. Второй владелец, получив от своих сделок новую собственность — обновил дворовые постройки, сделав их каменными. Произошло это в 1899 году.

Николай Ипатьев — последний владелец

Последним дореволюционным владельцем будущего «Дома Особого Назначения» был Николай Николаевич Ипатьев, фамилия которого, по воле случая, и дала основное название особняку.

Николай родился в 1869 году в одном из старых районов Москвы, на Средней Пресне, в доме купленном у С.А.Ушаковой. В семье он был средним ребёнком.

Его мать Анна Дмитриевна — гречанка по происхождению, закончила частный пансион Кнель (по другим данным Коль) и была для юного Николая первым учителем, обучая его читать и писать. Этому способствовало и то, что после окончания пансиона она удачно сдала экзамены в Московский университет на право быть учительницей, хотя семейные узы и не дали в дальнейшем сделать карьеру. Но это продолжалось недолго. Когда мальчику исполнилось 11 лет, Анна Дмитриевна, которую он очень любил, больная туберкулёзом лёгких, скончалась на лечении в Крыму, где находилась на излечении с 1877года. Через три года — зимою 1880 года ее не стало.

Нужно отметить, что она, происходившая из семьи Глики — известных интеллектуалов, была двоюродной сестрой двух известных в Москве людей — медика и математика. А её дядя — Георгий Лазаревич Глики был одним из реформаторов методики преподавания русского языка.

Появившаяся же мачеха, Анна Дмитриевна Мазанова, была полной противоположностью, и отцу пришлось отдать Николая в третий Московский кадетский корпус. Да и любила она больше не братьев — Владимира и Николая, а их сестру Веру.

Отец же, Николай Александрович, коренной москвич происходил из дворян и был в жизни строгим человеком. Отец последнего владельца «особняка на Вознесенском» окончил Московское архитектурное дворцовое училище и получил звание помощника архитектора. Он не создал чего-либо выдающегося, хотя у него и были воплощены в жизнь крупные проекты, такие как церкви в подмосковных сёлах Черкизове и Богородском и реставрация московского Новодевичьего монастыря. Также в московских архивах сохранились технические чертежи незамысловатых пристроек к жилым домам, одной из которых стала для священника церкви Рождества Св. Иоанна Предтечи на Пресне (малый Предтеченский переулок.2) Все они были подспорьем к тому жалованью, которое Николай Алексеевич получал в строительном отделе Московского губернского правления в 1860-1880-х годах. Одно время его карьера пошла вверх — недолгое время Н.А.Ипатьев был одним из трёх официальных архитекторов первого Русского страхового общества.

Юный Николай Николаевич продолжил своё обучение в Санкт-Петербурге в Николаевском инженерном училище и Военно-инженерной академии, после окончания отслужил положенные семь лет на должностях от подпоручика до штабс-капитана железнодорожного батальона.

В первое из упомянутых военных заведений он поступил в 1885 году, а за прилежание был поощрён темляком и нашивками портупей-юнкера (вице-сержанта). Во второе высшее заведение он поступил в 1888 году. Правда, обучение на время пришлось прервать из-за смерти отца в 1891 году. Устроив имущественные дела семьи, Николай всё-таки закончил Академию в 1894 году и был направлен военным-поручиком в сапёрные части, которые начинали в то время строительство железной дороги Пермь-Котлас.

На строительстве приходилось решать задачи по отсыпке насыпи, изготовлению ровных просек, созданию надёжных мостов. Но это не мешало и общественной деятельности. Во время службы Николай Ипатьев был избран членом распорядительного комитета офицерского собрания и делопроизводителем комиссара по заведыванию офицерским заёмным капиталом.

Николай Ипатьев в 1906 году вышел в отставку и по рекомендации брата Владимира решил обосноваться в Екатеринбурге. Владимир впервые побывал в Горной столице в 1895 году и уже в эмиграции вспоминал: «…За это путешествие я посетил так же город Екатеринбург, где остановился в самой лучшей гостинице, которая называлась «Американская»; она была довольно чистая, со всеми удобствами, и в ней можно было хорошо отдохнуть после долгого путешествия. Екатеринбург представлял из себя оживлённый город, так как в нём происходили собрания деловых людей для решения важных промышленных вопросов Урала.

Я осмотрел замечательную гранильную фабрику, купил некоторые изделия из уральских камней для подарков и очень остался довольным своим трёхдневным пребыванием в этом городе…»

Но вернёмся к Николаю. После окончания службы он опубликовал в екатеринбургских газетах объявление о производстве подрядных работ инженера Министерства Путей Сообщения. Предложения не заставили долго ждать. За строительство железной дороги Пермь-Кунгур-Екатеринбург (1906- 1909 годы) ему даже вручили Золотой памятный жетон. Правда, при всех его заслугах, всей инженерной оригинальности и надёжности многих его построек, как отмечали современники, создание этого пути не было лишено финансовых махинаций.

Собственно не без участия этих денег и был в 1908 году приобретён дом, куда Николай Николаевич въехал со своей женой Марией Фёдоровной, урождённой Гельцер — из известной семьи артистов Императорских театров. Кстати, последний представитель этого рода побывал в Свердловске в июне 1926г. Это была прима-балерина Большого театра — Гельцер. Ещё одной особенностью их семьи являлось то, что жена была старше мужа на 16 лет (родилась она в 1853 году).

Как позже вспоминала Нора Мусатова, жившая в одном доме с Ипатьевыми в Праге (во время иммиграции) — «…помню немного обижало полное несоответствием прозаической внешности мадам Ипатьевой с такой страшной тайной (Авт.- убийством семьи императора): лицо было широким, рыжеватые волосы опрятными буклями сложены в ушах, в стоптанных ботинках, с авоськой, из которой торчал хвост тогда дешёвой селёдки…».

Другие, более лестные воспоминания оставили соседи по отдыху на курорте Курьи: «…его жена, почти вдвое меньше своего супруга, была очень живой и любезной дамой, бросавшей на мужа озабоченные взгляды. Выхватив из-под его жилета термометр и взглянув на него, она вскричала: Тридцать шесть и девять! Это почти лихорадка, вечером мы сидим дома! …Ипатьев, вздыхая, гладил бороду»

Прислуги в доме было пять человек. Из их числа известна экономка Евгения Поппер. К 1913 году, времени городской переписи, количество жильцов увеличилось до семи. Всегда было людно и шумно. Вот как вспоминают современники празднование Пасхи в ипатьевском доме: «…отправились на детский праздник. Внутри я запомнил большой зал с огромным столом, заваленный пирожными, тортами, пирожками, конфетами, фруктами. За этим столом орава детишек кричала, плакала, объедалась сладостями…»

Верхний этаж особняка остался жилым, а в нижнем хозяин разместил собственную контору подрядных строительных и железнодорожных работ. До Октябрьской революции 1917 года Николай Николаевич успел поучаствовать в создании нового вокзала станции Екатеринбург (1910—1912 годы). С 1914 года он гласный (депутат) Городской думы, член Уральского Общества Любителей Естествознания, член различных комиссий по благоустройству города. С 1915 года Н.Н.Ипатьев стал техническим консультантом строительства Уральского горного института имени Его Императорского Величества Николая Второго — последней постройки дореволюционного Екатеринбурга. Здание строилось на территории современного ВТУЗгородка, но из-за революционных событий не было достроено, и его пришлось окончательно разобрать в 1930-1950-х годах. А помимо этого он был деятельным членом клуба служащих железных дорог.

Здесь же, в нижем этаже в 1909—1912 годах размещалась строительная фирма «Мокшеев и Голландский» (подрядчики возведения Нового городского театра — ныне театра оперы и балета)

В первый же год Советской власти Николай Николаевич снова баллотировался в Городскую Думу, был членом Комитета Общественной безопасности — официальной власти города в революцию 1917 года.

В то время его посетил брат Владимир, отметив, что Николай «занимает крупный пост инженера железнодорожных войск». Именно Владимир и посоветовал Владимиру Ульянову-Ленину (главе молодого государства) через Н.И.Подвойского (наркома военных дел) разместить в доме своего брата в Екатеринбурге семью последнего российского императора Николая Второго. В начале 1918 года Владимир был назначен главой химической промышленности правительства молодой большевистской республики и говорил: «Я с самых моих юных лет, по складу своего характера ненавидевший всякое насилие, никогда не был приверженцем самодержавия». Поэтому, вопреки общему мнению, что размещение Николая с семьёй в особняке на Вознесенском проспекте было случайностью, лишено основания.

Вообще брат Николая Ипатьева был значительной личностью в истории мировой науки. Воспитанник известного Михайловского училища, стал одним из признанных специалистов в производстве взрывчатых веществ и далее открыл реакцию, которая получила его имя. Так называемая «бомба Ипатьева» считалась в 20 веке одним из лучших предметов вооружения, как российской армии, так и иностранных войск. Ещё до революции 1917 года он был избран членом Российской академии наук, получил звание генерал-лейтенанта и стал (по личному указанию Николая Второго) руководителем Химического комитета России. Позже с его мнением считался Иосиф Сталин, но во время репрессий ему чудом удалось выехать сначала в Германию, а затем в США, где уже через несколько лет его назвали «крупнейшим химиком 20 века».

Жилинский же, бывший в то время Комиссаром жилищ в г. Екатеринбурге, так вспоминал момент «подбора» дома для «императорской семьи»: «…меня вызвал Филипп (Голощёкин) и как комиссару жилищ, на основании постановления Исполкома, предложил мне в городе немедленно найти помещение, а для какой цели, я первые дни не знал, он предложил сделать так, чтобы помещение имело обстрел, имело бы недоступную жилую площадь, хотя бы на небольшом расстоянии.

Я выбрал два дома- доктора Архипова по Васенцовской улице (ныне — улица Луначарского) и второй дом — Ипатьева. Когда я доложил об этом, то после обсуждения вопроса при моём участии Филипп мне сообщил, что нужно отвести Ипатьевский дом, выселить оттуда всех в течение 48 часов».

Первый комендант «дома особого назначения» А. Авдеев так же оставил воспоминания об особняке: «…почти в самом центре города, в таком месте, что оборона его от внешнего наступления была благоприятная во всех отношениях…»

Позже, в 1928 году Николай Николаевич Ипатьев, уже будучи в эмиграции, вспоминал подробности своего «выселения». В то время у него гостили знакомые из Петрограда. Они то и получили 27 апреля 1918 года распоряжение №2778 от екатеринбургского Совета очистить дом в течение 24 часов.

Как вспоминал Н.Н.Ипатьев: — «Узнав о распоряжении о выселении из дома, я немедленно вернулся в Екатеринбург (оставив жену на курорте), и подал протест Совету, указав, что в такой короткий срок дом освободить нельзя. После этого ко мне явился председатель Областного совета Белобородов и председатель местного совета Чуцкаев, с которыми было достигнуто соглашение о продлении срока передачи дома». Как известно Николай Николаевич в эту злополучную весну мучился болезнью сердца и проводил время на курорте в 120 верстах к югу от Екатеринбурга.

Заранее, уже на следующий день, хозяин дома получил охранную расписку на оставшуюся мебель и бельё. Всё остальное закрыли в угловой подвальной комнате и опломбировали. Вернуться в особняк Николай Николаевич смог лишь 1 августа 1918 года, но больше здесь жить не стал. В последние месяцы своей жизни в городе он успел побывать в должности государственного контролёра Уральского временного правительства и председателем Комитета по борьбе с тифом.

В сентябре-месяце 1919 года Николай Ипатьев был уже на Дальнем Востоке, эвакуировавшись с Уральским Горным институтом. Затем, через Японию, переезжая с места на место, окончательно поселился в 1921 году в Чехии.

В Праге Ипатьев преподавал в Инженерно-строительном институте, основанном ещё 18 января 1707 года и входившем с 1920 года в состав Чешского высшего технического учебного заведения имени Клокнера. Он был одним из 27 преподавателей. Строительный институт был одним из семи учебных заведений входивших в ЧВТУЗ. С началом второй мировой войны институт закрыли, но ныне он вновь восстановлен, хотя из него и выделился в 1976 году факультет архитектуры. А на основе специальности, которую преподавал Ипатьев, создан в 1993 году транспортный факультет.

С 1925 года семья Ипатьева жила в двухкомнатной квартире так называемого дома «Патриотик». В этом четырёхэтажном здании жили русские профессоры (в одной из комнат жила семья писателя Набокова — его мать и сестра).

Преподавая в Пражском строительном институте, Николай Николаевич Ипатьев в 1938 году скончался и был упокоен в крипте православной Успенской церкви на Ольшанском кладбище. Здесь же была похоронена его жена, скончавшаяся пятнадцать лет спустя.

Фасады и внешние стены дома

Московский журнал «Прожектор» 15 июля 1928 года (через 10 лет после кровавого события) написал: «Когда подъезжаешь к городу из Москвы, уже за несколько вёрст видишь высоко взметнувшуюся в небо бледно-зелёную стройную колокольню. То колокольня Вознесенской церкви… И высится она на самой макушке господствующей над городом Вознесенской горы, и у её подножия притулился на косогоре, наполовину врос в землю двухэтажный, беленький, затейливо разукрашенный по фасаду особняк…»

Следующее описание «Ипатьевских» фасадов состоялось только через 31 год. В 1959 году в американской прессе были напечатаны серии статей, посвящённых пребыванию в Свердловске тогдашнего вице-президента Соединённых Штатов Америки Ричарда Никсона. В статьях отмечалось, что дом, в котором был убит последний русский царь, «недавно выкрашен в кремовый, белый и коричневый цвета». Между тем, первоначально здание дома Редикорцева не было окрашено известью. Оно строилось в период, когда на Урале господствовал так называемый «кирпичный» стиль. Его фасады представляли собой модную разновидность неостилевых тенденций того времени. Лекальный кирпич, изготовленный в печах завода Ивана Ермолаева по специальным заказам, придал вид дому, который позже окрестили «русско-византийским стилем» (периодом Александра Второго, неорусским стилем).

Проектной документации на дом до сих пор не обнаружено, но есть множество аналогичных построек. Прежде всего, это здание первого Екатеринбургского вокзала. Как и здание Пермского вокзала, оно было выстроено по проекту Петра Павловича Шрейбера. Обе эти постройки своими деталями как нельзя близки виду «Дома Редикорцева-Ипатьева». Даты так же совпадают- 1876—1878 годы.

Внешние стены дома, согласно документам 1927 года, были выполнены в 4,5 кирпича, а в некоторых несущественных местах их толщина уменьшалась в два раза. Позже, за три года до уничтожения дома, в документах отметили, что стены покрылись трещинами, отклонились от вертикали, а в подвале вообще произошло массовое «выпучивание» кирпичей. Правда, при этом они не могли развалиться. Даже землятресение не повредило бы данную постройку. Дело в том, что весь кирпичный фасад внутри стен был укреплён стальными коваными полосами, в углах дома стыковавшимися друг с другом (как петли на воротах). Часть этих полос обнаружили археологи 2000 года.

Говоря же о фасадах дома, можно отметить, что они действительно были не оштукатурены. Это подтверждают такие близкие в стилистическом плане постройки, как епархиальное женское училище, Никольская церковь в Мотовилихе (ныне не сохранившаяся), Троицкий храм в Осе и Предтеченский в Кунгуре и многие другие подобные уральские постройки.

Вообще, здания в этом стиле очень подражали русским постройкам семнадцатого века. Особенным отличием, взятым от данных сооружений, являются бочкообразные полуколонны по главному фасаду и такие же по Верх-Вознесенскому переулку, обрамляющие вход в полуподвал, а также незатейливый орнамент под карнизом. В 1927 году эти детали в документах окрестили «выведенные пилястры».

Подобные мотивы проявились и в самой значительной постройке пермского зодчего А. Б. Турчевича — Крестовоздвиженском соборе в городе Верхотурье. Таким образом, мотивы, применённые в фасадах Ипатьевского особняка, были достаточно типовыми для того времени, хотя и не лишёнными национальной привлекательности. По поводу таких построек в своё время высказался один из крупнейших исследователей истории российского зодчества В.В.Суслов: «Галереи, пределы, крыльца, своеобразная декорация фасадов — всё это, не появлявшееся в наших каменных постройках до 16 столетия, наконец, приняло повсеместный и общий характер с древними деревянными постройками Северной России… Здесь нет эффектов, здесь всё спокойно, и вас невольно чарует родное творчество и уносит в какой-то пленительный мир былой жизни народа».

Дворовый никогда не декорировался. Этого не требовалось, так как он находился за огромным забором, и большая часть его была «застроена» деревянной верандой.

Кованые детали и метальное убранство фасадов

Горнозаводской Урал славился своими художественными промыслами, в особенности, это относилось к камнерезному и «метальному» искусству. И хотя в доме Ипатьева не было образцов камнерезного мастерства, «метальное» искусство было представлено довольно разнообразно.

Если в интерьерах были литые предметы — камин, литые ручки дверей и вьюшки печей, то фасады дома украшали кованые решётки и просечная жестяная резьба. Их первоначальное количество выражалось цифрой 33.

Больше всего было решёток, игравших роль оградительной балюстрады на крыше. Первоначальное их количество числилось в пределах 18 штук. Все они были выполнены через несколько лет после строительства особняка, в первой половине 1880 годов, местными «ажурниками» в духе так называемого локального «екатеринбургского стиля».

Каждая решётка (а все они были одинаковы) была «сформирована из 61 типичной фигуры, образованной первичными спиралевидными мотивами». Все они в контексте представляли собой решётку, состоявшую из четырёх декоративных «цветков», заканчивавшихся декоративными зубьями. История этих оградительных решёток хотя и не трагична, но достаточно печальна. Первые десять решёток, со стороны хозяйственного двора, располагавшиеся над парадным входом, исчезли ещё при «ремонтах» крыши 1920-1930-х годов. Остальные «благополучно» дожили до 1977 года.

Во время сноса сотрудники Областного Краеведческого музея забрали несколько решёток с крыши, а также оконную решётку в фонды. Остальная часть исчезла при загадочных обстоятельствах. Как рассказывал главный архитектор Свердловска Геннадий Иванович Белянкин, все решётки были свезены на склад Оперного театра. На следующий день, придя на склад, он обнаружил «пустое место». На вопрос сторожу, куда делись решётки, тот ответил, что приехали какие-то люди, сказали, что это их собственность, и увезли в неизвестном направлении. Так это или нет, возможно, не узнать никогда, но то, что около 10 решёток «Ипатьевского дома» находятся на одной из дач «обкомовских» работников несомненно, так что поиски их не бесполезны.

Среди исчезнувших решёток были и оконные ограждения полуподвального этажа, семь штук из которых «канули в лету» ещё в 1920-е годы. Одно из оконных ограждений переехало на дачу к российскому поэту Андрею Вознесенскому. Вот рассказывает об этом сам поэт: «… С кем-то из „Литгазеты“ мы проникли в подвал, а там решётка. Я стекло выломал и взял эту решётку. Всё равно говорю, разрушите. Выломал и убежал. Часть этой решётки отдал в Исторический музея (Москва). Другую часть в этот глаз вставил…»

Здание украшал и навес над парадным входом, покоившийся на двух кронштейнах. Он был достаточно простого рисунка, всё с тем же спиралевидным мотивом. Этот навес снимали с дома уже во время сноса входной части в сентябре 1977 года.

Помимо кованого убранства дома, в усадьбе была ещё одна кованая деталь, украшавшая парадные ворота усадьбы. Довольно простой рисунок с повторяющимся орнаментом был украшен над воротами-въездом композицией, имитирующей вечнозелёное растение- ель.

Крыльцо с парадным пристроем

Следователь Намёткин в 1918 году написал: «Несколько каменных ступенек и большая двухстворчатая дверь ведут в вестибюль, в котором девять ступенек от парадной двери приводят на площадку…» Так было описано входное крыльцо Дома Ипатьева.

Его создание относится к более позднему времени, чем создание основной части здания, к концу 1870-х годов. Видимо, Иван Иванович Редикорцев — первый владелец решил, что в новом особняке не хватает парадного вестибюля. В 1927 году пристрой был описан как односкатное сооружение с кирпичными стенами в 1,5 и 2 кирпича. В прихожей были деревянные полы и потолки. Последние, как и стены, были побелены.

Особо изящной работы была дубовая входная дверь, которую в 1938 году покрасили коричневой краской.

Стёртые каменные ступени крыльца первыми подверглись сносу в сентябре 1977 года. Их долбили железной «бабой», снося с лица земли даже последние воспоминания 1974 года о «входном пространстве» исторического дома, указывающие, что «крыльцо покрылось трещинами и местами разрушалось». Между тем одна из ступенек всё же сохранилась — один из найденных в 2000 году археологами камней был ранее ступенькой лестницы.

Мостовые

В течение многих десятилетий вплоть до 30-х годов XX века площадь (исключая подъезды к главным входам зданий) представляла неблагоустроенное пространство, которое в западной части пересекалось мощеным дорожным полотном Вознесенского проспекта. Под полотном был проложен дренажный канал, который спускался в толще западного склона к юго-восточному углу дома Редикорцева-Ипатьева и там выходил в канаву ливневой канализации, перекрытую массивными тесаными гранитными плитами.

Эти плиты на всех улицах города выполняли роль покрытия тротуаров и были очень удобны: любая грязь смывалась дождем, а поверхность гранита быстро просыхала. Вокруг дома при строительстве были выложены гранитные бутовые плиты, настланные по земле со стороны Вознесенского проспекта и переулка.

Плитами выложили и хозяйственный двор. Общая площадь их составила 175,5 квадратных метров. Правда, при сносе часовни в 1927 году часть плит повредили, из-за чего пришлось частично их заменить. Во время сноса о мостовых не забыли — их часть (по воспоминаниям местных жителей) переехала тогда на дачи «ответственных» работников.