Бесплатный фрагмент - Доллгауз

Глава 1 
Преображенская больница

Семья Штиммеров уже несколько поколений проживала в Москве и всегда с гордостью относила себя к привилегированному сословию. Еще до повышения класса чинов, дававших право на получение дворянства, в конце XIX века, глава семейства, задействовав связи, получил статус потомственного дворянина. Тем же, кому менее посчастливилось, приходилось длительное время состоять на государственной службе, чтобы получить хотя бы личное дворянство, распространявшееся только на самого кандидата и его жену.

Все члены семьи неодобрительно относились к тем, кто шел против реформистской политики государства. После Крестьянской реформы, потери дешевой рабочей силы и части наделов земли, когда компенсация от государства начала заканчиваться, у дворян стали появляться новые, капиталистические представления об имуществе и деньгах. Когда расходы превышают доходы, человек начинает по-другому мыслить и действовать. Поэтому начало XX века было особенно сложным для всех.

Но вернемся к Штиммерам. Так исторически сложилось, что все мужчины в их семье были докторами. Глава семейства, Ганс Юргенович, — авторитетный хирург, полный мужчина с уже седой бородой и пышными усами. Что же касается его супруги, Агны Андреевны, то она была под стать мужу. Располневшая блондинка, которая всегда бесшумно передвигалась по дому. Она знала абсолютно все сплетни в городе, жила ими и ежедневно с утра пересказывала мужу. Посетители модных домов, куда она приезжала, всегда крутили головами в поисках Агны Андреевны, ведь в таких местах делились последними сплетнями, и если кому-то нужно было распространить одну из них, то с ее помощью это можно было сделать как нельзя лучше. Порой казалось, что она годами тренировалась бесшумно и незаметно подкрадываться, чтобы внимательно подслушивать ничего не подозревающих собеседников.

У Штиммеров были сын и дочь. Герти была на три года младше брата и обучалась на Высших женских курсах. Карл же полгода назад окончил медицинский факультет Московского университета и работал младшим штатным ординатором в Преображенской больнице для душевнобольных.

Семья при каждом удобном случае пыталась указать Карлу на бесперспективность его профессии. Штиммер-старший в разговорах с друзьями всегда уходил от темы о месте работы сына, ограничиваясь сухим «доктор». В то время считалось, что работа в подобном заведении не является престижной, а кто-то даже считал психиатрию лженаукой. Как известно, русские психиатры страдали от отсутствия законодательного закрепления права больных на признание их таковыми и официального установления обязанностей общества и государства по отношению к ним. Но, как ни странно, несмотря на заботы семейства о своей репутации и оглядку на мнение соседей, постепенно Штиммеры начали смиряться с выбором сына. Они любили его больше репутации.

Штиммер-младший был высоким худощавым брюнетом, отличавшимся чрезмерной пунктуальностью. Порой он выходил из дома за несколько часов до начала мероприятия, даже если нужное место располагалась неподалеку. Он искренне не мог понять людей, которые опаздывают и не делают свои дела четко по времени вплоть до минуты. Эту черту отмечали многие.

Больница, где он работал, располагалась за городом. Чтобы добраться до нее, нужно было проехать через большой пустырь. Случалось, что ночью на этом пустыре грабили, убивали. Потому он брал с собой револьвер, если приходилось поздно возвращаться в город. Больница располагалась в низине, поэтому во время сильных дождей или весной, во время таяния снега, дорогу к главному корпусу топило.

Тогда приходилось входить в здание по доскам, временно выполняющим роль моста. Как и всегда бывает в России, временное становилось постоянным. Доски лежали здесь круглогодично, ведь даже при малейшем дожде или тумане невозможно было пройти к больнице. Вследствие этого пациенты большую часть года были лишены прогулок на свежем воздухе. К тому же всю территорию окружали старые некрасивые дощатые заборы, что оказывало угнетающее впечатление на больных, и большая часть из них отказывалась гулять даже в хорошую погоду.

В подвальных помещениях сырость и плесень не переводились круглый год, в связи с чем ютившаяся там часть больничной прислуги попеременно страдала от лихорадки.

В одном конце мрачного коридора была вырыта яма, тут же лежал запасной пожарный шланг и наконечник к нему. В яму опускалась короткая лестница для отправки по ней больного, а назначение пожарного шланга само собой было понятным.

Стены большей части здания внутри вымазаны сажей почти до половины, видимо, чтобы скрыть грязь. Потолки во многих местах были в дождевых разводах. Двери без специального приспособления для запирания. Большая часть из них запирается снаружи хлипкими железными крючками.

В первую неделю работы Карл отметил, что в больнице нет условий, необходимых для физического и душевного спокойствия пациентов, но зато существует целый ряд вредных влияний. Последствия этого очевидны — рост смертности, уменьшение числа выздоровлений.

С этими мыслями Карл в семь утра среды, за час до начала рабочего дня, быстрой поступью уже подходил к Преображенской больнице. Здесь всегда было холодно, так как рядом протекала река Яуза.

Местные постовые уже привыкли к постоянным ранним появлениям молодого ординатора. В первое время им было сложно свыкнуться с тем, что кто-то рвется на работу на час раньше положенного, тревожа их сон. Зайдя с центрального входа, Карл проследовал к посту дежурного за ключом. Сверху над аркой висела вывеска со словом «Доллгауз», что с немецкого переводится как «психиатрическая больница». Так она называлась раньше.

— Доброе утро, все спокойно, без происшествий, — отрапортовал охранник, имя которого Карл не знал.

Он всегда забывал лица и имена, ему требовалось больше десяти раз встретить одного и того же человека или назвать его по имени, чтобы запомнить. Но он всегда запоминал людей по необычным вещам. И именно этого охранника он запомнил по странной манере причмокивать, судорожно искать ключ и рапортовать как перед начальником, хотя в его обязанности это не входило. Карл мало чем мог помочь ему, являясь младшим штатным ординатором, но он никогда не останавливал его и с улыбкой выслушивал.

— Спасибо! — улыбаясь, ответил Карл и стал подниматься на свой этаж.

Больница состояла из главного двухэтажного здания с примыкающими по бокам флигелями. Центральный коридор с массивными стенами и сводчатым потолком замыкался по концам ретирадами. В больнице существовало разделение по полам. На первом этаже располагалось женское отделение, на втором мужское. Теория требовала строгого разъединения полов. Нельзя отрицать, что частое общение между собой умалишенных мужчин и женщин может иметь вредные последствия для тех и других, тем более что в некоторых видах сумасшествия половое раздражение играет немаловажную роль.

В больнице находились разные пациенты: спокойные, грустные, вечно смеющиеся, упрямые, опасные. Некоторые из них свободно расхаживали по всюду, другие же должны были лежать в постели. Всего насчитывалось три отделения: первое — для тихих и смирных; второе — для буйных и бешеных; третье — для парализованных и слабоумных.

При этом в подвале находилось особое помещение, предназначенное только для временного пребывания больных — изолятор для бешеных. Это небольшая комната, устроенная так, чтобы даже самые буйные больные не могли причинить себе вреда. Ее стены были обиты мягким материалом, окна отсутствовали.

Также существовали отдельные палаты для высшего сословия. Как убеждал сам себя старший врач, размещать умалишенных, не обращая внимания на их сословную принадлежность, — значит совершенно не знать требований гуманности. Сумасшествие у простолюдинов принимает совершенно иные формы, нежели у образованных людей. Звучало, конечно, странно.

По подсчетам Карла, в больнице находилось около двухсот пациентов, но точную цифру он не старался узнать. Это его не сильно интересовало.

Карл с первого дня старался не удивляться странностям, с которыми сталкивался. Когда по окончании обучения он пришел сюда работать, главный врач, пользовавшийся заслуженным авторитетом в своей среде, сказал ему: «Там вас не учили психиатрии, вы даже не знаете, как правильно связывать». И в свой первый рабочий день Карл учился завязывать смирительную рубашку.

Также здесь принимал больных признанный многими провидец Иван Морейша.

Морейша и сам бывший пациент. Сын священника, поселился в общественной бане и стал юродствовать, требовал, чтобы посетители вползали к нему на коленях. В больницу он попал за то, что расстроил свадьбу богатого вельможи. Сначала содержался в подвале на цепи, а потом, после государственной реформы, которая была направлена на улучшение условий содержания пациентов, его перевели в просторную комнату. В его карте было указано: «постоянно занимается толчением камней, бутылок и прочих предметов».

Однако, несмотря на сумасшествие, слава его как прорицателя росла и ширилась благодаря литераторам, которые всегда искали образы для своих произведений. Даже стали появляться семьи, в которых не принималось ни одно важное решение без предварительного визита к Морейше. Каковы были эти советы, можно судить по следующим ответам на вопросы, которые Карл услышал в первый день своей работы.

Зайдя в просторную палату, молодой ординатор увидел лысоватого старика с курчавыми волосами вокруг лысины. Короткая борода и усы обрамляли полуоткрытый рот, в котором отсутствовало большинство зубов. В целом он был очень похож на ежа.

В тот день Морейша лежал на полу возле лежанки, прикрывшись лоскутным и столь грязным одеялом, что на него тошно было смотреть. Подушки тоже были покрыты грязью и слоями сала. На скамейке напротив ждали посетители.

Молодой бедный мужчина задал ему свой вопрос: «Что ожидает меня?». Морейша задумался и ответил:

— Я не думала, не гадала ни о чем. Может тужить, а придет времечко, начнет грудь томить.

На вопрос женщины: «Выйду ли я замуж?», последовал ответ: «Это хитрая штука в своей силе, что в рот носили».

«Странный у нас народ, — подумал Карл. — Пытаются везде найти тайный смысл, даже там, где его явно нет».

За посещение Морейши на входе взималось двадцать копеек, которые опускались сюда же в кружку, после чего посетителю выдавался входной билет. Морейша находился здесь по попустительству главного врача.

Последовал очередной вопрос. Статный гусарский офицер спросил, жениться ему или нет.

— Кошелек есть? — подпрыгнув, спросил Морейша в ответ.

Офицер подал ему свое портмоне. Морейша высыпал деньги, достал роговую табачницу, насыпал в портмоне табак и сказал: «Нюхай, пока не вынюхаешь».

Питался Морейша лучше всех. Каждый посетитель считал своей обязанностью принести ему что-нибудь из еды. Вот и тогда Морейша восседал на полу, надев на свою шею связку баранок.

Устав смотреть на этот концерт, Карл ради шутки тоже решил задать вопрос:

— Морейша, следует ли мне остаться в Москве или нет?

Старик впился взглядом в Карла и более минуты осматривал сверху вниз. Поняв, что перед ним врач, Морейша, гордо сохраняя молчание, отвернулся к стенке. Из персонала он общался только с главным врачом.

— Ну и артист! — воскликнул с ухмылкой Карл и вышел из помещения.

Для русского человека характерна своеобразная склонность отыскивать провидца, который подскажет, как правильно. Разгадка находится не в самом Морейше, а в психологической среде.

Карл никак не мог свыкнуться с тем, что прием проводил не врач, а какой-то шарлатан, но, как ни странно, из-за этих приемов в лучшую сторону изменились условия содержания больных. По самым скромным подсчетам ежемесячно из кружки доставалось около двухсот рублей, а это для больницы было большим ресурсом. Как говорило руководство: «Мы очень бедны, если бы не Морейша, не знаем, как бы и справлялись».

«Пусть уж лучше так», — мысленно говорил себе Карл и старался не обращать на это внимания.

Глава 2 
Чужое тело

Небольшой кабинет, где трудился Карл, был еле освещен. Слева от входа располагался письменный стол, а справа стояло несколько больших старинных шкафов с пустыми полками. Несмотря на то, что Карл уже как несколько месяцев занимал этот кабинет, он до сих пор не решил, какими книгами заполнить полки. Нужные книги не попадались, от чего даже возникали мысли и вовсе избавиться от шкафов. Но всему свое время.

Отворив ключом дверь, Карл повесил пальто и сел за письменный стол. До начала рабочего дня оставалось пятьдесят минут.

Минутная стрелка двигалась медленно. Вторым, что ненавидел Карл после опозданий, было ожидание. А начало этого дня он ждал больше, чем остальные. На утреннем обходе за каждым врачом будут закреплять пациента. Это хороший шанс показать руководству свои способности, которые оно особо не замечало.

Однако в последнее время условия содержания пациентов были приближены к тюремным. Высокие чиновники направляли в больницу опальных или чем-либо провинившихся людей. Например, недавно, знакомясь с документами, Карл прочитал, что по предписанию московского губернатора в больницу поступила Зуева Настасья, вдова, распространявшая пустые и неприличные слухи. По представлению владимирского губернатора сюда же направлен полковник Навроцкий с формулировкой: «за развратное поведение и беспокойный нрав». И наконец бывший прапорщик, который по высшему решению за пьянство лишен звания и дворянства, о нем врачебная запись гласила: «Довольно тих и обыкновенно здраво рассуждает».

Складывалось впечатление, что сюда под видом душевнобольных ссылаются неугодные. А в Англии, например, решение о помещении в дом умалишенных принимается только по заключению двух врачей, подтверждающих наличие душевной болезни. Карл считал, что в отечественной медицине много изъянов.

Интересных случаев было действительно мало.

Изменения, произошедшие в общественной среде с отменой крепостного права, способствовали развитию душевных болезней. Освобождение миллионов от рабства, от их умственной летаргии и пассивности, призвание к живой деятельности и более самостоятельной жизни привели к появлению спроса на умственный труд. Так как все реформы осуществлялись быстро, требовалась подготовка умов к восприятию последовавших благотворных изменений.

В некоторых случаях возбуждение чувств вызывало реакции, нарушающие деятельность мозга.

Признавая головной мозг органом психической деятельности, мы смотрим на душевные болезни так же, как на все остальные болезни человеческого тела. До сих пор никому не удалось наблюдать душевные явления, возникающие по независимым от организма и обстановки причинам.

Изучая душевные болезни для получения академической степени, Карл имел возможность познакомиться со всеми психиатрическими сочинениями иностранных авторов, считая их методы самыми передовыми и лучшими. Однако даже самые консервативные методы иностранных специалистов воспринимались крайне негативно местным медицинским сообществом. Карл не удивился бы, если узнал, что и через двести лет благодаря бюрократии в нашей стране все останется по-прежнему.

В своей работе Карл руководствовался остроумными творческими мыслями западных психиатров. Но все же характер у каждой нации свой. Итальянцы любят старое, французы — новое, англичане — твердую опору, а немцы — всё. Карлу оставалось интуитивно выбирать лучшее и применять на практике.

Особенное удовольствие ему доставляло чтение о способах лечения подобных болезней в древности. Соответствующую книгу он хранил дома и брал в руки, когда хотел отвлечься от рутины и посмеяться над тем, как душевнобольных лечили, например, ослиной кровью. Его не оставляла мысль, что лет через триста какой-нибудь молодой врач будет читать о способах исцеления времен Карла и также будет смеяться, считая их глупыми.

Послышались звуки отворяемых дверей. Наступило время обхода.

Из угловых помещений, не торопясь, начали выходить доктора, собираясь в толпу перед кабинетом главного врача. Минут через десять он вышел. Седовласый, на носу вечно сползающие очки. Он ничем не выделялся среди остальных врачей. Посетитель, впервые попавший сюда, ни за что не отличил бы его от рядовых сотрудников.

— Сегодня поступило всего три пациента! — бодро сказал профессор Александр Кандинский и повел своих подчиненных в угловую часть коридора, где осуществлялось распределение.

Первых двух Карл даже не запомнил, настолько неинтересными были эти случаи. Когда услышал диагноз меланхолия, мысленно отключился и погрузился в себя. Душевные болезни по большей части рассматривались односторонне и были представлены только меланхолией и бешенством.

Карл относился к тем ученым, которые покушались истребить старые предрассудки и просветить умы.

Однако даже описание своих ощущений у разных людей происходит далеко не всегда одинаково. Сознание есть самый общий критерий душевных явлений. Где нет сознания, там нет и душевной деятельности. Вянет ли цветок, сохнет ли дерево — мы не допускаем предположения, что они знали что-либо о совершающихся с ними переменах. Мы называем их предметами неодушевленными, то есть лишенными сознания.

При этом никогда не следует отнимать у неизлечимого последней надежды на исцеление. Опыт показывает, что есть случаи выздоровления против всякого ожидания, вопреки неблагоприятным прогнозам врачей, в течение десяти, двадцати и даже тридцати лет.

— …при хорошем раскладе выпишем через неделю, — эти слова оборвали размышления Карла и вернули его к реальности.

Очнувшись, молодой врач стал смотреть на дверь, ожидая появления последнего пациента на сегодня.

— Карл, наконец-то ты вернулся к нам, — с улыбкой произнес Кандинский.

От главного врача ничего нельзя было утаить, тем более состояние его сотрудников. После осмотра и представления каждого нового пациента, профессор внимательно всматривался в лица ординаторов, видимо, хотел понять, кто заинтересовался, чтобы поручить лечение.

— Можешь не смотреть на дверь. За последним мы должны спуститься в подвал.

— Подвал? — недоверчиво переспросил Карл. Никогда осмотр там не проходил.

— Да, весьма необычный случай. — И все последовали за главным врачом.

Карл, опережая всех, спускался вслед за профессором, едва не наступая ему на пятки. В этот раз он хотел стоять близко и забрать пациента себе. Обычно же он пропускал всех вперед и заходил последним.

На последнем пролете запах сырости отчетливо ударил в нос. Проводившие здесь длительное время начинали сильно кашлять, чуть ли не выплевывая легкие. Поэтому Карл никогда здесь не задерживался.