Бесплатный фрагмент - Литвинка

Дмитрий Грозные Очи

«Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звездные круги,

Под вами немые глухие гроба.

Пускай олимпийцы завистливым оком

Глядят на борьбу непреклонных сердец,

Кто, ратуя, пал, побежденный лишь роком,

Тот вырвал из рук их победный венец!»

(Федор Тютчев)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЛИТОВСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Гедими́н (1275—1341) — великий князь литовский (1316—1341), основатель династии Гедиминовичей, племянник великого литовского князя Витеня (1295—1316).

Ольгерд (1296 — 1377) — сын Гедимина и Евны Полоцкой, с 1318 г женат на дочери Витебского князя Ярослава Васильевича, великий князь литовский (1345—1377).

Кейстут (1297—1382) — сын Гедимина и Евны Полоцкой, князь трокский (1337—1382), брат и фактический соправитель Ольгерда.

Кориат (1300—1363) — сын Гедемина, князь новогрудский и волковыйский.

Евнутий (1310—1366) — сын Гедемина, князь изяславский (1347—1366), великий князь литовский (1341—1345).

Любарт (1299—1383) — сын Гедемина и Ольги, дочери князя Всеволода Смоленского, князь луцкий (1323—1324, 1340—1383), любарский (восточно-волынский) (1323—1340), великий князь волынский (1340—1366, 1370—1383), князь галицкий и волынский (1340—1349), галицкий (1353—1354, 1376—1377), последний правитель единого Русского королевства.

Мария (1305—1349) — дочь Гедемина и Ольги, дочери князя Всеволода Смоленского, с 1320 года жена Дмитрия Грозные Очи, великого князя тверского и владимирского.

Альдона (1309—1339) — дочь Гедемина, с 1325 года жена польского короля Казимира Великого (1333—1370).

Айгуста (1316—1345) — дочь Гедимина, с 1333 года жена Семена Гордого, князя Московского (1340—1353).

ТВЕРСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Ярослав Ярославич (1230—1272) — сын Ярослава Всеволодовича, князя владимирского, младший брат Александра Невского, первый самостоятельный князь Тверской (1247—1272), великий князь владимирский (1263—1272).

Михаил Ярославич Святой (1272—1318) — сын Ярослава Ярославича Тверского и новгородской боярыни Ксении. Князь Тверской (1282—1318), великий князь Владимирский (1305—1318). Канонизирован Русской православной церковью (1549).

Анна Кашинская, в монашестве София, в схиме Анна (1280—1368) — дочь ростовского князя Дмитрия Борисовича, тверская княгиня (1294), жена Михаила Ярославича Тверского, мать князя Дмитрия Грозные Очи и князя Александра Михайловича Тверского. Канонизирована Русской православной церковью (1649).

Дмитрий Михайлович Грозные Очи (1299—1326) — сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, великий князь Тверской (1318—1326) и великий князь Владимирский (1322 — 1326).

Александр Михайлович (1301—1339) — сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, великий князь Тверской (1326—1327; 1338—1339) и великий князь Владимирский (1326—1327).

Константин Михайлович (1302—1345) — сын Михаила Ярославича Тверского и Анны Кашинской, удельный князь дорогобужский, великий князь тверской (1327—1338, 1339—1345).

МОСКОВСКАЯ КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Даниил Александрович (1261—1303) — младший сын Александра Ярославича Невского, первый удельный князь Московский (с 1263/1277); родоначальник московских князей и царей.

Юрий Данилович (1281 — 1325) — сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь московский (1303 — 1325), великий князь владимирский (1318 — 1322), князь новгородский (1322 — 1325). Женат на сестре хана Золотой Орды Узбека Агафье-Кончаке (носил титул гурхана — равного Чингизидам).

Иван Данилович (Калита) (1283—1340) — сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь московский (1322—1340), великий князь владимирский (1331—1340), князь новгородский (1328—1337). В 2001 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия II причислен к лику местно чтимых святых Москвы.

Афанасий Данилович (ум. 1323) — сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь новгородский (1314—1315, 1319—1322).

Борис Данилович (ум. 1320) — сын Даниила Александровича Московского и Евдокии Александровны, дочери московского боярина. Князь костромской (1304), городецкий (1311—1317).

ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКАЯ (РУССКОЕ КОРОЛЕВСТВО) КНЯЖЕСКАЯ СЕМЬЯ

Юрий I Львович (1252—1308/1316) — сын Льва Даниловича Галицкого и Констанции Венгерской, дочери венгерского короля Бэлы Арпада. Князь Белзкий (1269 — 1301), князь Галицко-Волынский (с 1301), 2-й король Руси (с 1305). Первая жена — дочь князя Ярослава Ярославича Тверского (ум. 1286). Вторая жена — Ефимия (ум.1308), дочь Казимира Пяста, князя Куявского.

Анастасия Юрьевна (ум. 1364) — дочь короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. С 1320 года жена тверского князя Александра Михайловича.

Андрей Юрьевич (Андрей I Галицкий) (ум. 1323) — сын короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. После смерти отца правил вместе с братом Львом II Юрьевичем, князь Волынский (1308/1316—1323).

Лев Юрьевич (Лев II Галицкий) (ум. 1323) — сын короля Руси Юрия I Львовича (1301—1316) и Ефимии, дочери Казимира Пяста, князя куявского. После смерти отца правил вместе со своим братом Андреем Юрьевичем. Князь Луцкий и Галицкий (1308/1316—1323).

Мария Юрьевна (ум. 1341), княжна Галицко-Львовская, замужем за мазовецким князем Тройденом I.

ХАНЫ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ

Тохта (1270—1313) — хан Золотой Орды (1291—1312); сын хана Менгу-Тимура, хана улуса Джучи (Золотой Орды) (1266—1282), ставшего при нём фактически независимым от Монгольской империи.

Узбек (1283—1341) — хан Улуса Джучи (Золотой Орды) с 1313 года; сын Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура; племянник хана Тохты. Правление Узбека стало временем наивысшего могущества Золотой Орды. В русских летописях известен как Алабуга, Азбяк, Озбяк.

Кончака (в крещении Агафья) (ум.1318) — сестра хана Узбека. Дочь Тогрула, десятого сына Менгу-Тимура; племянница хана Тохты.

Чингизиды — прямые потомки Чингисхана (1155—1227) по мужской линии от его первой жены Бортэ. Только они и их потомки наследовали высшую власть в государстве.

ПРОЛОГ

Маленькая девочка стояла в храме Перкунаса [1] в Вильне [2]. Огромная круглая арена открытого храма была пуста. Где-то в середине этой арены, надежно защищенное от дождя и ветра, горело неугасимое пламя огня, посвященное великому богу войны Литвы.

Девочке было страшно. Наступала ночь, она была на огромной арене храма одна, и, хотя она знала, что вряд ли найдется среди литвинов отступник, который помыслит совершить святотатство и обидеть ее на территории храма Перкунаса, ей было не по себе.

Маленькая девочка храбро смотрела в темноту и гнала от себя опасения. Она пришла в храм тайком от родителей и воспитателей, жрецов древней литовской веры. Она хотела просить великого бога сделать ее воином. Она хотела доказать великому богу, что достойна подобной чести, несмотря на то, что она девочка. Именно для этого она ушла из дома в ночь, одна, и сейчас опасливо, но упрямо приближалась к горящему пламени Перкунаса.

Она верила в то, что, если расскажет Богу о своем желании и не побоится его огня, он исполнит ее желание.

Девочка подошла к алтарю и замерла, глядя на заключенный в темницу каменного ложа яростно бушующий огонь. Ее губы зашевелились, повторяя заученные слова просьбы-молитвы. Она повторяла их вновь и вновь, глядя на огонь, повторяла до тех пор, пока у нее не защипали и не начали слезиться от дыма глаза. Наконец, она замолчала, и некоторое время безмолвно стояла, вдыхая резкий ночной воздух, полный горечи от близости горящего пламени, пока внезапно чуть не задохнулась от накатившей боли, заставившей ее упасть на колени перед огнем. В следующий миг она потеряла сознание, ее хрупкое тело обмякло и тихо опало на холодный пол храма, маленькая головка мягко коснулась пола, и длинные золотистые волосы веером рассыпались по каменным плитам.

…Ей чудилось, что она лежит в густой сочной траве на равнине Свентогора, возле храма криве-кривейто [3]. Всей своей кожей она ощущала жар летнего дня, прохладная трава щекотала ей нос и щеки, гладила ее обнаженные по локоть рукавами платья руки, и босые ноги. Жар становился все сильнее и сильнее, обжигая ее кожу, затрудняя ее дыхание, сжимая ее голову пульсирующей болью, так, что застучало в висках и зашумело в голове. А затем откуда-то издалека пришел тихий голос, начавший шептать в такт ударам крови в висках, с каждым словом принося неизмеримое облегчение, размывавшее нестерпимый жар и головную боль:

Я промчусь над тобой теплым летним дождем,

Пеньем птиц на рассвете, степным ветерком.

Совсем рядом с собой девочка почувствовала прохладу реки, она слышала тихие шорохи воды, которые постепенно начали складываться в определенные ритмы, а затем — в тихие слова. Девочка прислушалась, и ей показалось, что она начала различать эти слова:

Я коснусь тебя брызгами утренних рос,

Полевою травою и россыпью звезд.

Река словно шептала ей свои секреты, пела песни, рассказывала истории.

Я увижу твой образ в витражном стекле,

В хрустале отражений всех рек на земле.

Они повторялись, словно слова той молитвы, которую она читала в храме.

Я услышу тебя в звонком смехе детей,

В тихом пенье цикад, в голосах лебедей.

Пение реки завораживало, усыпляло девочку.

С трудом разлепляя смыкающиеся сном веки, она попыталась проснуться, но не смогла. Тогда она попыталась пошевелиться, и, когда ей это удалось, внезапно почувствовала под собой жесткие холодные камни. Она распахнула глаза и увидела себя стоящей на самой вершине высокой горы. Далеко внизу колыхались леса и текли реки, зеленели долины и темнели горы. Ветер свистел у нее в ушах, она не могла пошевелиться от сковавшего ее холода, ледяные вихри выдували из ее тела последние искры тепла. Но когда она почувствовала, что окончательно замерзает, ветер стал утихать, отзываясь у нее в ушах громкой нескончаемой песней, состоящей из свиста и завываний, которая становилась все тише и тише, пока в ней не начал звучать уже знакомый девочке шепот, вторящий недавней песне огня и реки:

Я приду к тебе в точно условленный час,

Увести тебя в вечность, венчавшую нас.

Звучание новых строф повторялось эхом, с каждый разом все тише и тише, словно звук уходил вместе с неведомым исполнителем, удалявшимся все дальше и дальше:

И тогда, в облаках белоснежных вершин,

Я уже никогда не останусь один!

Девочка хотела остановить его, но не могла пошевелиться. Тело словно перестало подчиняться ей и тяжелым камнем пригвоздило ее к влажной прохладной земле, из недр которой продолжал струиться тихим шепотом, словно ручейком, постепенно затихая, неведомый голос, почти прошептавший последние слова:

Если все еще любишь, зажги мне свечу.

Ничего, кроме памяти, я не хочу!

И тогда маленькая девочка заплакала. Заплакала от бессилия и страха, оттого, что у нее внезапно сжалось от неведомой боли сердце. Она плакала все громче и громче, до тех пор, пока ее рыдания не заглушили таинственный голос. Ей казалось, что она сама начинает растворяться в своей боли и море своих слез, до тех пор, пока остатки ее сознания с тихим плеском вдруг исчезли, словно канули на дно.

— Она выживет.

Старый жрец храма кривейто усталыми, выцветшими от времени глазами посмотрел на молодого отца, принадлежавшего к дому правителя Литвы, князя Витеня [4], принесшего на руках в его храм две недели назад свою пятилетнюю дочь.

— Что с ней происходит? — недоуменно спросил отец, с тревогой вглядываясь в бледное лицо девочки с закрытыми глазами, из-под плотно сжатых век которой катились слезы.

— Я полагаю, видения, князь, — спокойно сказал старик, кладя руку на лоб девочки. — Твоя дочь может стать «Видящей», Гедемин.

На лице молодого князя появилось выражение священного ужаса.

— Никогда!

— Это — благо для тебя и для страны, князь.

— Это — проклятье для нее! Я не хочу терять еще одну дочь!

— Ты не потеряешь ее, князь. Девочку уже взяли под охрану наши боги. Она получила дар, и пророчество. Она выживет. Просто навсегда останется особенной.

— Особенной? — вскричал молодой князь, прожигая старого жреца подозрительным взглядом. — Надеюсь, не слабоумной?!

Он подхватил девочку на руки и понес прочь от храма кривейто.

Старый жрец смотрел ему вслед. Губы его шевелились в неслышной молитве.

— Ты сам увидишь, князь, — прошелестел в тишине равнины его голос. — Она будет особенной!

Часть I. НАКАНУНЕ

«Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар,

И вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар».

(А. Блок)

«Над красотой, над сединой,

Над вашей глупой головой —

Свисти, мой тонкий бич!»

(А. Блок)

***

В год 1303 от Рождества Христова на Москве скончался московский князь Даниил Александрович, младший сын князя Александра Ярославича Невского. У князя Александра Невского на момент его смерти было три живых сына: Дмитрий Александрович, князь Переяславский, Андрей Александрович, князь Городецкий, и Данила Александрович, князь Московский. Два старших сына Александра Невского по очереди занимали великокняжеский стол, причем князь Андрей Александрович Городецкий всего на год пережил своего младшего брата Даниила, и завещал великий стол не своим племянникам, а детям Ярослава Ярославича Тверского, брата Александра Невского. Такому поступку великого князя было объяснение.

Так как его младший брат, князь Данила Александрович Московский не успел побывать на великокняжеском столе, то согласно древнейшему закону наследования великого княжения на Руси — лествичному праву, — сыновья его: нынешний московский князь Юрий и остальные Даниловичи: Иван, Александр, Афанасий, Борис, — отныне лишались права на великое княжение.

Таким образом, со смертью Данилы Александровича, великий стол, обойдя братьев Даниловичей, перешел в руки удельных тверских князей, ибо князь Ярослав Ярославич Тверской, младший брат Александра Невского, успел побывать на великокняжеском престоле с 1264 по 1272 годы, и, согласно традициям, обеспечил его преемственность своим детям. Оба старших сына Александра Невского не имели детей, сыновья же Данилы Александровича не имели права на великий стол.

Посему в 1304 году, согласно всем писаным и неписаным законам Древней Руси, великим князем владимирским стал сын князя Ярослава Тверского, Михаил Ярославич. Ордынский хан Тохта подтвердил это выдачей ему ярлыка на великое княжение. Глубоко порядочный человек, воспитанный в лучших традициях жертвенности на благо своего народа, князь Михаил Ярославич Тверской своей честностью импонировал хану Тохте, у которого было много врагов, но мало друзей. К Михаилу Тверскому, давшему ему вассальную присягу, он мог повернуться спиной, не ожидая подвоха.

Однако одновременно с тверичем свои притязания на великий стол неожиданно предъявил старший из братьев Даниловичей — князь Юрий Московский, приходившийся князю Михаилу Тверскому племянником. Тогда удельного московского князя просто не восприняли всерьез. Чтобы проучить наглеца, по возвращении из Орды в 1305 году князь Михаил Тверской пошёл с войском на Москву, но не сумел или не захотел её взять.

Так начался исторический спор Твери и Москвы. Завязавшая глаза Фемида небрежно бросила две горсти камешков на свои весы.

Глава 1. Дети князя Гедемина

Троки,

Великое Княжество Литовское,

1311 г

Шестилетняя княжна Мария-Дзинтарс, племянница великого литовского князя Витеня, сидела за широким дубовым столом в светлице своей матери, княгини Ольги Всеволодовны, и, болтая ногами, не доходившими до пола из-за высокой табуретки, на которой ее посадила мать, сосредоточенно нахмурив золотистые брови, водила маленьким тонким пальчиком по строкам русской книги.

— Читай, Мария, читай! — поторопила ее мать, поглядывая на отца Симеона, смоленского священника, воспитателя ее маленькой дочери.

Мария-Дзинтарс вздохнула и начала читать вслух.

— О, светло светлая и прекрасно украшенная земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками, почитаемыми местными народами, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская! [5]

Звонкий голос княжны и то, как тщательно и чисто она проговаривала русские слова, заставляли отца Симеона снисходительно улыбаться, и преисполняли гордостью душу ее матери, жены литовского князя Гедемина, племянника великого князя Литвы Витеня.

Два старших брата Марии-Дзинтарс, с улыбками переглянулись.

Оба сына князя Гедемина от его предыдущей жены Евны Полоцкой, старший, четырнадцатилетний Ольгерд, и младший, тринадцатилетний Кейстут, братья по матери, были неразлучны и являлись лучшими друзьями маленькой Дзинтарс, которая обожала их с тем пылом, каким обычно любят старших братьев маленькие девочки. К чести обоих, они также были без ума от хорошенькой, как куколка, золотоволосой сестренки и нещадно ее баловали.

Братья присутствовали на «русских» уроках в светлице мачехи Ольги Всеволодовны по настоянию их отца, желавшего, чтобы его сыновья обладали некоторыми познаниями о стране, жителей западной окраины которой он считал своими подданными. Серьезный Ольгерд сидел за столом рядом с Марией напротив отца Симеона, и, склонив к плечу светловолосую голову, внимательно слушал священника. На его коленях лежала раскрытая книга. Легкомысленный Кейстут, рассеянно прислушиваясь к рассказу священника, одновременно вырезал перочинным ножом деревянную игрушку для маленькой сестренки.

— Очень, очень хорошо, княжна! — похвалил девочку отец Симеон, и, посмотрев в странные, золотистого цвета, в тон ее длинным густым волосам, глаза Марии, спросил:

— А знаешь ли ты, дитя мое, когда и с какой целью были написаны эти замечательные слова?

Маленькая княжна сдула с лица золотистый завиток и, взглянув на мать, послушно ответила:

— Перед нашествием на Русь хана Батыя. Летописец имел целью призвать русских князей к единению, остановить братоубийственные войны.

— Очень хорошо! — повторил отец Симеон, покивав головой в подтверждении каким-то своим мыслям. Затем обратил свой взор на маленькую девочку и спросил:

— А какое еще известное литературное произведение того периода несло подобную идею?

Мария-Дзинтарс вздохнула, снова умоляюще посмотрела на мать, но, видя ее строгое лицо, покорно подняла глаза на отца Симеона и ответила:

— Слово о Полку Игореве [6].

За спиной мачехи Кейстут сделал любимой сестренке большие глаза и подмигнул.

Мария-Дзинтарс улыбнулась.

— Тогда расскажи нам, княжна, про что это произведение, — подбодрил ее отец Симеон. — И вы, дети мои, присоединяйтесь, — добавил он, посмотрев на обоих княжичей. — Это было ваше домашнее задание, если не ошибаюсь?

Ольгерд и Кейтут переглянулись и синхронно, как минуту назад маленькая Мария-Дзинтарс, вздохнули.

— Песнь описывает неудачный поход русских князей на половцев, который организовал новгород-северский князь Игорь, — серьезно сказала золотоволосая княжна.

— Какова была цель этого похода, дитя?

Мария-Дзинтарс пожала узкими плечиками и промолчала.

— В степь за добычей он ходил, — не выдержал Ольгерд, приходя на помощь сестренке.

— Грабить ходил, то есть, — уточнил Кейстут. — Ну, а половцы, не будь дураками, ему и брату его Всеволоду наваляли.

Отец Симеон поднял брови.

— Ну, то есть, в плен его взяли половцы, — тут же поправился Кейстут, посмотрев на княгиню Ольгу Всеволодовну, которая с укором покачала головой.

— В чем был смысл плача по земле русской в Слове о Полку Игореве? — проигнорировав нелицеприятную характеристику похода Игоря, спросил отец Симеон, обращаясь к Марии.

— Призвать других русских князей придти на помощь Игорю, — сказала Мария, искоса посмотрев на брата Кейстута, словно ожидая его следующего замечания.

Княгиня Ольга Всеволодовна тоже посмотрела на Кейстута, предупреждающе нахмурив брови. В ответ на ее взгляд Кейстут прижал палец к губам, а потом приложил руку к сердцу, словно заверяя ее, что больше не скажет ни слова.

— Но никто из русских князей не пришел на помощь Игорю, — медленно и торжественно произнес отец Симеон. — Почему?

— Заняты были, — предположил Кейстут, посмотрев невинным взглядом на Ольгу Всеволодовну.

— Не захотели, — высказался в свою очередь Ольгерд.

— Это не ответ на мой вопрос! — строго сказал отец Симеон.

— Игорь с братом, они в степь половецкую, вообщем, грабить пошли, — Кейстут взглянул на княгиню и развел руками, словно призывая ее в свидетели, что он не хотел говорить, но его заставили. — Естественно, другим князьям, в том числе великому князю это не понравилось. Награбили много, в степи остановились, выпили, как полагается. Хорошо выпили, так, что охраны практически не было. Ну, и потеряли всю добычу, да еще Игорь в плен попал, за него, небось, половцы выкуп большой запросили.

— И к кому они за выкупом пошли? — с таким же серьезным выражением на лице подхватил Ольгерд. — Естественно, к князю Ярославу Осмомыслу, папе княгини его, Ефросиньи, той, что на стене плакала. А ему это надо? У него своих дел полно, как и у великого князя.

— Словом, русские князья, они решили, что за дело, мол, Игоря побили, а мы не только помогать не будем, но еще и сами на орехи добавим, — заключил Кейстут. — Тем более, они знали, что погибших не воскресить, а Игорь и без их помощи вывернется. Он из этих, как там их, князей-Гориславичей, а у них полно родни по бракам среди половецких ханов. Вот Гзак и Кончак, вожди местные, отобрали у него награбленное добро и дали ему уйти подобру-поздорову. То есть, не стали преследовать. Зачем? Они прекрасно знали, где его найти, если понадобится.

Три пары детских глаз выжидательно уставились в лицо отца Симеона. Смоленский священник крякнул, посмотрел на княгиню Ольгу Всеволодовну, которая с трудом сдерживала смех, и, сохраняя лицо, перевел разговор в другое русло.

— Ты упомянул плач Ярославны, отрок. Какая божественная идея была заложена автором в этом отрывке?

— Божественная? — с недоумением переспросил Ольгерд.

— Не было в этом плаче Ярославны ничего божественного! — решительно вмешался Кейстут. — Она же ко всем силам природы взывала, чтобы спасли ее князя, к ветру, к Днепру, к солнцу. Это был плач княгини-язычницы.

— Возможно, автор Слова хотел разжалобить русских князей слезами молодой женщины, — дипломатично добавил Ольгерд, пытаясь сгладить резкость ответа брата. — У всех у них ведь были жены и дочери.

— Очень хорошо, — закивал отец Симеон в ответ на слова Ольгерда, совершенно проигнорировав выступление Кейстута.

Положив ладошки на стол по разным краям книги, Мария-Дзинтарс с интересом слушала этот разговор, по-детски крутя головой, переводя взгляд с одного собеседника на другого.

— А еще там великому князю сон приснился, — решив внести свою лепту, сказала она.

— Ага, и он толкователя снов позвал, жреца, надо полагать, — подхватил Кейстут.

— Волхва, — поправил его Ольгерд.

— Какая разница! — отмахнулся Кейстут. — Главное, не попа, ведь, правда? Поп бы такого не потерпел, всех этих бесовских игрищ. Я же говорил вам, сплошное язычество! И сам автор Слова, он там мыслию по древу растекается, а не к христианскому богу взывает.

— Причем тут христианский бог? — подавив смешок, спросил Ольгерд. — Он там не мыслию по древу растекается, умник ты наш языческий, а рассказ его бежит так складно и легко, как мысь — белка, то есть, по деревьям бегает.

— Ладно, так и быть, прощу тебе эту белку, хотя для меня так она больше на мышь похожа, — сказал, обращаясь к брату, раздосадованный его замечанием Кейстут. — А про деву-Обиду что скажешь? Которая расплескала лебедиными крылами?

— А бог его знает! — пожал плечами старший княжич. — В чужую голову не залезешь. Откуда я знаю, что он имел в виду?

— Это, наверное, царевна-лебедь была, — закричала маленькая Мария-Дзинтарс, всплескивая руками. — Или Ярославна прилетела, чтобы мужу помочь, вот!

— Ну-ну, хотела, значит, обернуться кукушкой, а превратилась в лебедя, — проворчал Кейстут. — Очень даже по-женски.

— Все, мальчики-девочки, замолчали все! — строго прикрикнула на разгалдевшихся детей княгиня Ольга Всеволодовна, призывая их к порядку. — Мы видим, что поэму вы читали, идею поняли. Когда подрастете, сумеете оценить и особенности образного мышления автора и его поэтические сравнения, основанные на народном эпосе.

— Это на сказках, что ли? — уточнил Кейстут.

— Ну да, а что такого? — пожал плечами Ольгерд.

— Да ничего. Сказки сказками, типа Див там какой-то ухает с дерева, как филин, и князь Всеслав-Чародей Полоцкий волком по земле русской скачет, но вот то, что князья русские названы внуками Даждьбога, это уже язычество.

— Сказки — тоже язычество! — строго остановил новый виток упоминания о язычестве автора Слова отец Симеон. — Но раз уж речь зашла о русских князьях, то перечислите мне тех, о ком упоминает автор Слова, призывая их помочь князю Игорю.

— Ярослав Осмомысл, князь Галицкий, — выпалила Мария-Дзинтарс.

— Умница, княжна, — похвалил отец Симеон. — Могущественный князь Ярослав Владимирович Осмомысл, сын Владимира Володаревича, князя Галича, и Софии, дочери венгерского короля Кальмана Книжника.

— Тот, который со своими железными полками стоял на южных рубежах Руси, претендовал на Киев и боролся со степняками, — подсказал Ольгерд.

Отец Симеон благожелательно посмотрел на него.

— Очень хорошо, отрок. Кто еще?

— Великий князь Всеволод, по прозвищу Большое Гнездо, сын Юрия Долгорукого, — сказал Ольгерд, — войско которого могло веслами расплескать Волгу, а Дон вычерпать шеломами. Еще — Ярослав Черниговский, который со своими союзниками-степняками одними «кликами» побеждал вражеские войска.

— Ну да, орут половцы здорово, почти так же громко, как монголы-татары, — Кейстут презрительно хмыкнул.

— Ну, а ты, княжич, — отец Симеон посмотрел на Кейтута. — Кого ты помнишь?

— Романа Мстиславича, первого князя Галича и Волыни, и Мстислава Удалого, — с усмешкой сказал Кейстут. — Которых ваш летописец называет первыми врагами литвы и половцев. И, в свою очередь, его вечных врагов — Ростиславичей, Рюрика и Давыда, которые, будучи князьями киевскими, продули половцам битву при Ростовце. А потом вообще с поляками и венграми так сильно породнились в династических браках, что сами забыли о том, что они, типа, русские князья.

— И еще он упоминает Всеслава Чародея, князя полоцкого, — застенчиво добавила Мария-Дзинтарс.

— Это тот самый князь, который мог обращаться в волка и рыскать по всей земле русской, — подхватил Кейстут. — И как там какое-либо несчастье случалось или неурожай, кого в этом винили? Догадайтесь с трех раз! Чародея Всеслава Полоцкого, князя-оборотня! Кого же еще? И все потомство его до седьмого колена, то есть нас, Рогволожьих внуков!

— Это потому, что полоцкие князья всегда были особенными, — отец Симеон погладил по голове огорченную словами брата Марию-Дзинтарс. — Они, как известно, дольше всех оставались язычниками. Их не допускали на княжеские съезды русских князей.

— Почему?

Золотистые глаза Марии-Дзинтарс, получившей свое первое, языческое имя из-за янтарного цвета своих волос и глаз, требовательно заглянули в глаза священника.

— Мм, полоцкие князья — не совсем Рюриковичи, — с некоторой заминкой сказал отец Симеон.

Ольгерд и Кейстут переглянулись, с интересом наблюдая, как будет выворачиваться, объясняя малышке неприязнь между русскими и полоцкими князьми, русский священник.

— Как это так? — широко раскрыла глаза Мария.

— Они, как бы это мягче сказать, наполовину Рюриковичи, — наконец, подобрал нужные слова отец Симеон. — На ту половину, какой является кровь князя Владимира Крестителя. Рогнеда, дочь князя полоцкого Рогволода и жена князя Владимира, как известно, происходила из рода скандинавских князей, пришедших в Полоцкие земли независимо от Рюрика. Сын Владимира Крестителя и Рогнеды Полоцкой, Изяслав Владимирович, считается прародителем полоцких Рюриковичей.

— Полу-Рюриковичей, — усмехнулся Кейстут, — которые также известны как Рогволодовичи, или, по изящному выражению автора вашего «Слова о Полку Игореве», как Рогволожьи внуки. На одном из перекрестков истории пару столетий назад они обогатились династическим браком с литовскими князьями. Так произошли мы, маленькая сестричка.

— Ростислав, старший сын князя друцкого и слуцкого Рогволода Полоцкого, правнук чародея Всеслава Вещего, стал первым князем виленским, — уточнил отец Симеон. — Он умер приблизительно в 1170 году. Его потомство положило начало князьям, к роду которых принадлежит ваш отец, князь Гедемин.

— Значит, мы не совсем русские князья? — простодушно спросила Мария.

— Короля Малой Руси Даниила Романовича, князя Галицкого, тоже трудно назвать русским князем, — неожиданно усмехнулся отец Симеон, поймав ироничный взгляд Кейстута и внимательный взгляд Ольгерда. — Матушкой у него была, как известно, принцесса Анна, дочь византийского императора Исаака Ангела, а отцом — Роман Мстиславич, сын князя киевского Мстислава Изяславича. Сей князь был успешно женат на Агнешке Болеславне, дочери польского короля. В свою очередь дед его, Мстислав Владимирович Великий, сын Владимира Мономаха, был женат на шведской принцессе Кристине Ингедоттер. Сам Владимир Мономах женился на Гите, дочери Гарольда, последнего короля Английского. А его отец, князь Всеволод Ярославич — на греческой царевне, дочери императора Мономаха. Отец Всеволода Ярославича, новгородский князь Ярослав Мудрый, как известно, взял в жены дочь шведского короля, Ингигерду. А вот теперь, дети мои, припомните уроки арифметики и подсчитайте, сколько так называемой «русской крови» текло в жилах первого короля Малой Руси.

— Меньше одного процента, — подумав, сказал Ольгерд.

— Очень хорошо, — пряча в бороде улыбку, отозвался отец Симеон, — теперь вам должно быть понятно, что потомство князей Рюриковичей было весьма разнородно.

— Король Малой Руси князь Даниил Галицкий вторым браком был женат на литовской принцессе, любимой племяннице литовского короля Миндовга! — с гордостью блеснула своими познаниями Мария-Дзинтарс. — А его сын Шварн Данилович женился на дочери Миндовга Великого! А наш дядя, Андрей Юрьевич Галицкий, нынешний князь Волыни, взял в жены польскую принцессу! Вот!

— Что только еще раз подтверждает известную истину — короли Малой Руси были кем угодно, но не русскими князьями, — заключил Кейстут. — Альгис, внеси поправку в долю русской крови у нынешних князей Галицко-Волынской Руси, братьев Юрьевичей?

— Нынешние князь волынский Андрей Юрьевич и князь галицкий Лев Юрьевич — сыновья короля Малой Руси Юрия Львовича, — подсказал Ольгерду отец Симеон. — Их отцом был Лев Данилович, а матерью — дочь венгерского короля Бэлы Арпада. Стало быть, князь Даниил Романович Галицкий приходился им дедом по отцовской линии. Первым браком Даниил Галицкий был женат на дочери киевского князя Мстислава Удалого, женатого, в свою очередь, на половчанке. Мать Андрея и Льва Юрьевича, Ефимия, была дочерью польского князя Казимира Куявского.

— Доля, близкия к нулю, — пробормотал Ольгерд под необидный смех брата.

— Весьма интересно, к кому короли Малой Русь, в конечном счете, примкнут, к Польше или к Литве? — помедлив, раздумчиво произнес он.

— После недавней смерти короля Юрия Львовича, Русское королевство было поделено между его сыновьями, Андреем Юрьевичем, который сел во Владимире-Волынском, и Львом Юрьевичем, который сел в Галиче, — назидательно произнес отец Симеон. — Как и их великий прадед, князья Галича и Волыни пытаются опереться на западнославянских королей и рыцарей Тевтонского Ордена для того, чтобы воевать с монголо-татарами. А теперь Ольгерд расскажет нам о политике других русских князей по отношению к Орде.

— Князей северо-восточной Руси? — уточнил Ольгерд.

— Ну да, — несколько нетерпеливо произнес отец Симеон. — Начиная с Александра Невского.

— Александр Невский был в первую очередь новгородским князем, — покусывая губу, отвечал Ольгерд. — Таким образом, для него наибольшую угрозу представляли исконные враги Новгорода — шведский король и рыцарские Ордена, действующие в Прибалтике и на территории западнославянских королевств. Поэтому его политика была направлена на борьбу с рыцарями, опираясь на союз с Ордой. Его братья, Андрей Суздальский и Ярослав Тверской были не согласны с подобной политикой, и в 1252 году подняли восстание против монголо-татар, которое закончилось их полным поражением. В своей борьбе оба князя пытались опереться на Даниила Галицкого, заключив с ним династический союз — Андрей Ярославич Суздальский был женат на дочери Даниила Галицкого. Восстание против монголо-татар подавлял на Руси с помощью ордынских войск сам князь Александр Невский. По смерти Александра Невского монголы передали великое княжение его брату Ярославу Тверскому.

— По своему происхождению князья Северно-Восточной Руси — прямые Рюриковичи, «настоящие» русские князья, как выражается маленькая княжна, — дополнил его рассказ отец Симеон, лукаво посмотрев на Марию-Дзинтарс. — Эта ветвь княжеского дома идет от князя Юрия Долгорукого, второго сына Владимира Мономаха, правнука новгородского и киевского князя Ярослава Мудрого, сына Владимира Крестителя. Дети Юрия Долгорукого, за исключением Всеволода Большое Гнездо, женились, преимущественно, на княжнах из русских земель: смоленских, ростовских, витебских. А самые поздние потомки, исчерпав запас русских княжон, начали жениться на боярских дочерях, как, например, князь Ярослав Тверской, брат Александра Невского, или князь Даниил Московский, младший сын Александра Невского. Таким образом, матерью нынешнего великого князя всея Руси Михаила Тверского является Ксения Юрьевна, дочь новгородского боярина. Матерью Юрия Даниловича — дочь московского боярина. Оба нынешних князя, тверской и московский, взяли себе в жены принцесс из ростовского княжеского дома. Михаил Тверской женат на дочери Дмитрия Борисовича Ростовского, Юрий Московский — на дочери Константина Борисовича Ростовского.

— Александр Невский, князь Новгородский, был женат на дочери полоцкого князя Брячислава, — задумчиво сказал Ольгерд. — Значит, по крови, мы родственники с нынешним князем московским, Юрием Даниловичем в большей мере, чем с великим князем Михаилом Тверским, сыном Ярослава Тверского, брата Александра Невского?

— Несомненно, — подтвердил отец Симеон. — В настоящее время, дети мои, между Тверью и Москвой началась жестокая борьба за великое княжение. Согласно русской системе наследования — лествичному праву — права на великий стол принадлежат тверскому князю Михаилу Ярославичу. Однако московский князь оспорил его права на великий стол, заявив, что по крови Александра Невского имеет на него больше прав, чем Михаил Тверской, сын Ярослава Ярославича, младшего сына князя Ярослава Всеволодовича. Кроме спора за великий стол, интересы Твери и Москвы скрещиваются и в других вопросах. Княжич Ольгерд, не хотите ли сказать нам, в каких?

Старший сын Гедемина положил на стол перед Марией-Дзинтарс вырезанную из дерева Кейстутом лошадку, и со свойственной ему рассудительностью отвечал:

— В первую очередь, за влияние в Новгороде. Тверь территориально ближе к Новгороду и контролирует подход к Новгороду с юга, через Торжок.

— Очень хорошо! — вскричал отец Симеон. — В этом плане князь Михаил потенциальный союзник вашего отца, у которого есть свои планы на Новгород. Княжич Кейстут?

— Борьба за расширение зон политического влияния? — вопросительно глядя на священника, проговорил Кейстут. — Наследство сыновей Александра Невского, надо полагать?

Отец Симеон покивал головой.

— Совершенно верно, отрок. В данном конкретном случае речь идет о таких уделах, как, например, Переяславль-Залесский, завещанный младшему брату Юрия Даниловича его дядей, князем Дмитрием Александровичем, сыном Александра Невского. Взойдя на великий стол, Михаил Тверской отобрал у Москвы Переяславль и вернул его в состав великого княжества Владимирского. С 1305 года Тверь и Москва также ведут борьбу за Кострому. Потенциальной угрозой столкновения между ними является городецкое княжество, удел младшего сына князя Андрея Александровича, второго сына Александра Невского.

— В этой междоусобной борьбе между Тверью и Москвой выиграет тот, кто сможет привлечь на свою сторону сильных союзников, — сложив руки на животе, подвел итог разговора на тему современной политики отец Симеон. Поочередно обведя глазами детей Гедемина, он почти благодушно предложил: — Теперь подумайте и скажите мне, отроки, кто может быть этими союзниками.

— Для Михаила Тверского, в борьбе за влияние в Новгороде — литовские князья, и наш отец, князь Гедемин, — немедленно сказал Ольгерд.

— Для обоих князей — монгольский хан, владыка Золотой Орды, — высказал свое мнение Кейстут. — Возможно, тот, кто не получит поддержки хана, начнет искать союза с Литвой и королями Малой Руси. Это наверняка будет обозначать новую большую войну за передел Руси. Войну Запада со Степью.

— И конец православной Руси, — неодобрительно посмотрел на него отец Симеон.

— Лучше умереть со щитом, чем жить рабами! — пожал плечами темноволосый Кейстут.

— Мы сейчас говорим о политике, а не о войне, — заметил отец Симеон, делая над собой видимое усилие, чтобы не упрекнуть княжича в гордыне.

— Русская православная церковь, — почти прошептала малышка с золотистыми волосами.

Отец Симеон с удивлением посмотрел на девочку. Золотые глаза ребенка внимательно следили за выражением его лица.

— Ты совершенно права, дитя мое, — с одобрением сказал он, погладив малышку по голове. — Первый и главный союзник любого великого князя — это церковь. Будем надеяться, что оба князя, наконец, забудут о своей гордыне и повернутся лицом к церкви.

— Избушка-избушка, — прошептал на ухо Марии насмешливый Кейтут, — повернись к церкви передом, а к языческому лесу задом.

Под строгим взглядом отца Симеона златовласая малышка зажала рот руками, чтобы не расхохотаться в голос.

— Кого выберут себе в союзники московские князья — вопрос праздный, — произнес отец Симеон, умеряя игривое настроение младшего княжича предупреждающим взглядом, сулившим ему неприятный разговор с отцом. — Думаю, что не ошибусь, предположив, что они продолжат политическую традицию их великого деда, князя Александра Невского. Выбор Твери будет неизмеримо сложнее.

— Что тут сложного! — фыркнул Кейстут. — Если Москва выберет Орду, Тверь будет искать поддержки у Литвы.

— А Литва, с ее помощью, в свою очередь, начнет осваивать пограничные с ней русские княжества, такие, как Витебск, Курск, Новгород-Северский, а также, возможно, заключит политический союз с Малой Русью, — задумчиво заметил Ольгерд.

— Отец говорит, что он хочет женить одного из своих старших сыновей на дочери князя Андрея Волынского, — тихо сказала Мария-Дзинтарс.

— Весьма дальновидно, — согласился отец Симеон. — Но, помимо родственных связей, дело в данном случае идет о возможностях. Нужно не только иметь права на волынский престол, нужно еще суметь его удержать.

— Мой отец — великий воин! — вскричала малышка. — И я… я видела Волынь в составе Литовского королевства!

— Ты видела… что?! — тихо переспросил отец Симеон.

Княгиня Ольга Всеволодовна всплеснула руками, услышав слова дочери.

— Я видела Литву с птичьего полета, — продолжала Мария-Дзинтарс, краснея от того, что выдала постороннему человеку свою тайну. — Не настоящую Литву, а Литву будущего, Литву из моих снов. Она была необъятна, на восток — от Варяжского моря до Москвы, и на юг — до того моря, которое греки называют Понтом Эвксинским. В нее входило много русских земель, в том числе Киев и Волынь.

— Ты что же, блаженная, княжна? — удивленно спросил отец Симеон, внимательно приглядываясь к хрупкой золотоволосой девочке с янтарными глазами.

— Я — особенная! — с горечью проговорила Мария. — Я вижу сны.

— Это многое объясняет.

Малышка соскользнула с высокой табуретки и подбежала к старшему брату. Ольгерд поднял ее на руки, посадил себе на колени и вложил в ее руки деревянную лошадку, выстроганную для сестры Кейстутом. Мария улыбнулась сквозь слезы самоуверенности взрослых, считавших ее глупым ребенком, и послушно сжала в руках игрушку.

Поздно ночью Ольгерд и Кейстут по своему обыкновению пробрались в спальню Марии-Дзинтарс в Тракайском замке, чтобы поболтать с ней перед сном и рассказать ей сказку.

— Тебе снова снился этот сон? — спросил Ольгерд перед тем, как поцеловать сестренку в лоб и пожелать ей спокойной ночи.

— Да! — Мария села в постели. — И он становится все яснее и все страшнее!

— Что тебе снилось? — Кейстут сжал в своих ладонях тоненькие пальчики Марии.

— Мне снилось, что на горе в Вилии забилось сердце умершего дракона. От него алыми кругами пошли волны, как рябь на воде. Эти волны распространялись все дальше и дальше. А потом от сердца дракона побежали нити вен и артерий, по которым струилась кровь Литвы. После этого все границы Литвы вспыхнули синим светом и пропали. На Западе зажглась звезда, у которой было твое лицо, Альгис! — Мария взволнованно посмотрела на Ольгерда. — Твоя кровь раздвинула границы Литвы до самой Москвы, а потом вспыхнула в ляшском королевстве. В старой Литве зажглось пламя, в котором появилось лицо Кея. Его кровь бушевала в Литве, раздвигая ее границы с севера на юг, а потом слилась с кровью Москвы и иссякла. А между Москвой и Литвой горела в огне Тверь. Ее сила напитала обоих, сердце драконов Литвы и жажду медведей Москвы. И еще вороны, много воронов, так много, что на целом свете словно осталось всего два цвета — алый и черный. Это было так страшно, Альгис!

Мария-Дзинтарс обхватила руками плечи старшего брата и прижалась заплаканным лицом к его груди.

— Не плачь, малышка! — сказал Кейстут, присаживаясь на кровать сестрички с другой стороны. — Это — хороший сон! Он означает, что сначала наш отец, а потом мы с Альгисом создадим огромное королевство, королевство Литвы, которое ты видела во сне. Мы победим всех врагов, всех черных воронов, и красный цвет, цвет крови и цвет победы, останется только на полковом знамени Литвы — отцовском знамени Погони!

— Вы будете королями! — прошептала Мария, прислушиваясь к его словам и утирая слезы. — Я видела! На ваших головах блестели короны!

Ольгерд и Кейстут быстро переглянулись между собой.

— Видишь, это хороший сон. Что в нем страшного? — весело сказал Кейстут, стремясь подбодрить сестренку. — А ты станешь нашей золотой феей, сестрой королей! Я лично прибью любого ворона, который приблизится к тебе. Ты будешь всегда с нами, будешь смеяться, танцуя босиком под теплым дождем Литвы, будешь плести венки из полевых цветов и отдавать их речной воде, будешь сидеть у ночных костров и слушать песни языческих скальдов. Отец никогда не отпустит тебя из Литвы. Ты — наша удача, наша золотая птичка, моя маленькая сестренка с золотыми глазами!

Мария шмыгнула носом и с благодарностью посмотрела на нежно улыбавшегося ей брата.

— У твоего сына, который завершит создание огромного королевства Литвы, тоже будут янтарные глаза! — неожиданно сказала она.

Кейстут расхохотался, подхватил малышку на руки и закружил по тесной спаленке.

— Спасибо, сестричка!

— Я не могу покинуть Литву, — упершись руками в его плечи и глядя прямо в его темные глаза, сказала Мария, когда он остановился. — За пределами Литвы для меня — только смерть и кровь!

— Отец никогда не расстанется с тобой, — сказал Ольгерд, подходя к брату и забирая у него из рук малышку. — Ничего не бойся. Мы сумеем тебя защитить. Ты останешься в Литве.

— Я останусь в Литве! — как эхо повторила за ним Мария-Дзинтарс.

Глава 2. Удельные споры

Владимир,

Владимирское княжество,

земли Северо-Восточной Руси, 1311 г

В 1311 году умер бездетным удельный князь Михаил Андреевич, последний сын покойного великого князя Андрея Городецкого, сына Александра Невского, еще при жизни отца лишенный права на наследование великокняжеского стола. Узнав о его смерти, Юрий Данилович Московский немедленно отправился в Орду. Перед своим отъездом он посадил князем в Нижнем Новгороде, столице княжества Городецкого, своего младшего брата Бориса.

Когда весть об этом достигла Твери, великий князь Михаил Ярославич Тверской поспешил в Орду вслед за ним. В Нижний Новгород отправился во главе большого тверского войска старший сын князя Михаила, княжич Дмитрий Михайлович. Под его руководством войско тверского князя за рекордный срок совершило марш-бросок от Твери до Владимира, настолько стремительный, что испуганный Борис Данилович послал за помощью к брату Ивану в Москву и одновременно обратился во Владимир, к митрополиту всея Руси Петру, прося у него защиты от тверичей.

Митрополит Петр тверского князя, мягко говоря, не любил, и у него было на это весьма веское основание — совсем недавнее обвинение им митрополита в симонии [7].

Поясняя подоплеку обвинения, выдвинутого великим князем Михаилом Ярославичем Тверским, следует сказать, что предшественник Петра, митрополит Максим, умерший в 1305 году, был убежденным сторонником сильной великокняжеской власти. Именно поэтому он поддерживал прекрасные деловые отношения с великим князем Михаилом Тверским. По смерти Максима, великий князь выдвинул своим претендентом на митрополичью кафедру тверского игумена Геронтия. Не ожидая подвоха, тот благополучно приехал на свое утверждение византийским патриархом Афанасием и императором Андроником в Константинополь, где столкнулся со вторым претендентом на роль русского митрополита, игуменом Ратского монастыря Петром, выдвинутым королем Галицко-Волынской Руси, Юрием Львовичем. Надо сказать, что игумен Петр совсем не мечтал быть митрополитом всея Руси. Его кандидатура была выдвинута королем Малой Руси в качестве компенсации за потерю Галичем церковного престола в Киеве, который прежний митрополит Максим, устав от постоянных волнений в киевской земле, перенес в 1300 году во Владимир. Не желая раскола русской церкви, патриарх и император, посовещавшись, утвердили на митрополичью кафедру игумена Петра. Они справедливо опасались, что, не пойди они навстречу владыке Малой Руси, он, используя свои династические связи с Польшей, может повернуться в сторону католической церкви. Сказать, что игумен Петр удивился, проснувшись наутро следующего дня митрополитом всея Руси, было бы большим преувеличением. Тем не менее, он отправился во Владимир и приступил к исполнению своих обязанностей. Естественно, что вместе с собой он привез своих людей, которых знал и которым доверял, поставив их на ключевые церковные позиции.

Поскольку политика Северо-Восточной Руси представлялась ему весьма сложной и запутанной, а сам он был человек спокойный и мирный, а в свободное от работы время с удовольствием писал иконы, став митрополитом всея Руси, Петр решительно отказался вмешиваться в политику, посвятив себя делам церкви. Ни великого князя владимирского и тверского Михаила Ярославича, ни короля Малой Руси Юрия Львовича такой митрополит не устраивал. Михаилу Тверскому нужен был митрополит-воин, каким был покойный митрополит Максим, плечом к плечу сражавшийся с ним за объединение русских земель под рукой Твери. Королю Юрию Львовичу нужен был митрополит, который бы сражался за интересы Малой Руси. Митрополит Петр не хотел сражаться. Он хотел жить в мире, писать иконы и размышлять о высоком. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

Через год недовольство великого князя владимирского и тверского вылилось в попытке сменить митрополита, обвинив Петра в торговле церковными должностями, симонии. Обычно тихий и спокойный митрополит Петр был возмущен до глубины души. Возмущен даже не возможной потерей митрополичьей кафедры, а самой смехотворностью обвинения. Да, он привез своих людей во Владимир, да, он посадил их на кафедры некоторых монастырей, но он никогда, никогда не потребовал за это от них ни копейки! Ему бы это в голову не пришло!

Выдвигая подобное обвинение, князь Михаил Ярославич Тверской не учел всей глубины возмущения митрополита. А также того факта, что жаловаться на поведение великого князя оскорбленный митрополит пошел, в первую очередь, к его соперникам, братьям Даниловичам. Юрия Даниловича, по обыкновению, тогда в Москве не было, а сидел там на княжении его младший брат, умный, спокойный и хозяйственный Иван Данилович, по прозвищу Калита. Он внимательно выслушал митрополита и свел его с татарским баскаком в Москве. Надо сказать, что монголо-татары, следуя заветам Ясы Чингиз-хана, относились к русской православной церкви, так же, как и ко всем другим религиозным конфессиям у покоренных ими народов, то есть, с большим пиететом и уважением. Поэтому русская церковь времен ордынских ханов была неприкосновенна. В то время как монголо-татары тасовали русских князей на великом княжении как карточную колоду, русская церковь не подчинялась никакой местной светской княжеской власти. Она не платила монголо-татарам никакой дани, за оскорбление священного лица полагалась немедленная смерть. Сам хан мудро не вмешивался в церковные дела покоренных народов.

Все это обстоятельно и спокойно было изложено обиженному митрополиту Петру тихим и внимательным московским князем Иваном Даниловичем. Он же посоветовал митрополиту добиваться созыва церковного собора, на котором избранные от церкви судьи и обвинители могли бы открыто обсудить обвинение в симонии. Никогда не вкладывавший даже сотую долю своей энергии в политику, митрополит Петр рьяно встал на защиту своего честного имени. Организация церковного собора заняла несколько лет. В начале 1311 года, на заседаниях собора, собравшегося в Переяславле-Залесском, митрополит Петр с помощью новых друзей сумел очистить свое имя от обвинения в симонии, в то время как его обвинители — тверской епископ Андрей и ростовский епископ Симеон, потеряли свои кафедры и были вынуждены уйти в монастырь. Князь Иван Данилович Московский лично присутствовал на соборе, чтобы поддержать митрополита Петра. Великий князь владимирский и тверской Михаил Ярославич, главный организатор обвинения, отговорился от приезда на собор делами, послав вместо себя старших сыновей — двенадцатилетнего Дмитрия и одиннадцатилетнего Александра.

Посему, когда осенью 1311 года к митрополиту Петру во Владимир прискакал рано утром гонец из Нижнего Новгорода от Бориса Даниловича, а затем, в середине дня — гонец из Москвы от Ивана Даниловича с просьбой посодействовать в намечавшемся военном столкновении с тверским князем за Нижний Новгород, митрополит Петр не колебался ни минуты. Он знал, что обязательно поможет братьям Даниловичам.

Уже вечером того же дня монахи окрестного монастыря сообщили ему о подходе к Владимиру большого войска тверского князя.

— За главного у них молодой князь Дмитрий и братья Акинфичи, сыновья Акинфа Великого, того, который погиб в 1304 году при осаде тверичами Москвы. Тверской воевода Волчий Хвост остался в Твери, — бойко доложил митрополиту Петру совсем молоденький монашек.

Отпустив монашка, митрополит Петр задумался, как ему поступить. Дмитрия, старшего сына великого князя, он хорошо запомнил по его поведению на Переяславском церковном соборе. Этот высокий и казавшийся не по годам взрослым подросток, представлявший на соборе своего отца, сидел на скамье в первых рядах зрителей и внимательно слушал. В перерывах он стоял и беседовал с тверским епископом Андреем, главным обвинителем митрополита Петра. Еще до процесса Петр много слышал о честности и неподкупности тверского епископа, слывшего рьяным поборником чистоты русской церкви. Теперь, после того, как все обвинения с него были сняты, митрополиту Петру было даже немного жаль честного и прямого тверского епископа, ставшего жертвой политических интриг сильных мира сего. Петр устало потер виски и поморщился. От занятий живописью у него под вечер нестерпимо болели глаза.

Тверское войско надо было остановить, размышлял митрополит. В Нижнем Новгороде уже сидит Борис Данилович, если туда дойдет с войском княжич Дмитрий, то там наверняка, прольется кровь. После собора Петр наводил справки о сыновьях великого князя. Дмитрий был опасен. Он, как это говорилось в знаменитом «Слове о Полку Игореве», был в седле воинском выращен и с копья воинского вскормлен, и являлся, хотя и еще совсем юным, но князем-воином. С хорошим войском он без труда возьмет Нижний Новгород. В тандеме братьев Даниловичей, к сожалению, не было военных дарований. Стало быть, останавливать тверское войско придется ему, митрополиту Петру.

Перед отходом ко сну Петр распорядился, чтобы служки привели в хорошее состояние его парадное облачение и заснул с мыслями о том, что он скажет поутру при встрече с тверским княжичем Дмитрием.

Однако наутро следующего дня серьезной беседы с молодым тверичем на получилось. Как ни торопился вставший на заре митрополит Петр, он едва не пропустил отход из Владимира тверского войска княжича. Он столкнулся лицом к лицу с юным Дмитрием у ворот княжеского подворья. Дмитрий был верхом на коне, в полном воинском облачении, но все еще с непокрытой головой. Холодный утренний ветер ерошил его длинные, спускавшиеся до плеч, темно-каштановые волосы, перехваченные по лбу темным кожаным ремешком.

— Святой отец! — вскричал он, чуть не налетев конем на пешего митрополита Петра, облаченного в свои лучшие церковные ризы, которые нестерпимо сверкали позолотой в ярких лучах восходящего весеннего солнца.

— Княжич Дмитрий Михайлович! — строго произнес митрополит Петр, пытаясь не обращать внимания на целую толпу вооруженных людей за спиной княжича, среди которых, к его удивлению, были и татары.

— Чего ты хочешь, святой отец? — спросил Дмитрий, удерживая рвавшего удила коня.

Митрополит Петр выпрямился во весь рост, стараясь придать себе больше величия, но разговаривать, стоя на земле, с княжичем, сидевшим в седле, все равно было неприятно и унизительно.

— Да вот, интересно мне, отрок, почему ты не явился пред мои очи, когда прибыл в мой святой город? — повышая, для пущего эффекта, голос, заговорил митрополит Петр. — Почему не пришел на заутреню в храм Божий? И самое главное, куда это ты направляешься с утра пораньше, не перекрестив лба своего и не произнеся молитву господу нашему, Иисусу Христу?!

— Столько много вопросов, святой отец! — произнес молодой княжич, насмешливо улыбаясь с высоты конского седла. — У меня нет времени на них отвечать.

— Слезай с коня, княжич, и пошли в терем! — сурово сказал Петр. — У меня к тебе разговор имеется, серьезный разговор!

— Некогда мне разговоры вести, святой отец, — все так же улыбаясь, княжич наклонился и похлопал по холке своего коня. — Дел у меня много. Важных дел. Вот когда вернусь, тогда и поговорим.

— Куда же ты торопишься, отрок? — все тем же суровым тоном продолжал Петр, запрокидывая голову, чтобы удержать взгляд его темно-синих глаз. — Уж не в Нижний ли Новгород, проливать братскую кровь?!

— Тебе-то какое до всего этого дело, святой отец? — все с той же спокойной насмешкой, так раздражавшей Петра, спросил молодой князь тверской.

— Как это, какое дело?! — открыто возмутился митрополит, на минуту теряя терпение. — Распри княжеские богомерзкие усмирять — это моя святая обязанность перед Богом!

— Перед Богом или перед ханом? — посмотрев на митрополита Петра долгим взглядом, спросил Дмитрий.

— Ты соображаешь, с кем ты говоришь, щенок?! — снова не удержавшись, вспылил митрополит Петр, но тут же устыдился своей вспышки.

— С митрополитом всея Руси, святой отец, — приложив руку к сердцу, сказал тверской княжич, сверкнув большими темно-фиалковыми глазами. — Именно поэтому и говорю с тобой, митрополит. Говорю, зная, что теряю время. Потому что любой собаке на Руси известно, что ты поддерживаешь братьев Даниловичей. И поэтому ты не можешь быть беспристрастным судьей в наших спорах с москвичами.

— Ты на что это намекаешь, княжич? — насупился митрополит.

— Ни на что не намекаю. Я говорю открытым текстом.

Княжич Дмитрий начал нетерпеливо постукивать кончиком сложенного вдвое хлыста по голенищу своего сапога.

— Отойди с дороги, святой отец! Не ровен час, войска затопчут!

— Не богохульствуй! — строго сказал митрополит Петр. — Недоброе дело ты задумал, молодой княжич!

— Твоего совета не спросил, — беззлобно огрызнулся Дмитрий, все еще удерживая своего коня и совершенно игнорируя предложение митрополита спешиться.

— А следовало бы! Старших надо уважать! И Божьих людей — в первую очередь! — не удержался от назидания митрополит.

— И много ты видел Божьих людей, святой отец? — усмехнулся княжич.

— Много! Каждый человек — Божье творение!

— Раб, что ли, Божий?!

Митрополит Петр с неудовольствием, снизу-вверх, посмотрел на сидевшего на коне юного тверского князя, возглавлявшего войска, готовые к выступлению к Нижнему Новгороду. «Ишь, вымахал какой здоровенный, а ведь совсем молод еще, — сердито подумал он, — да и дерзок, как любой подросток. Ничего, я ему не папенька, я его гонор то сейчас укорочу!»

— Разворачивай свои войска и иди домой, тверич! — строго сказал он. — Нечего тут усобицы разводить! Постыдился бы! Ты и отец твой, который тебя на этакое богопротивное дело послал.

— А чего нам стыдиться? — удивился Дмитрий.

— Кровь христианскую проливать! — выйдя из себя, закричал митрополит.

— Какую кровь? — молодой княжич картинно заломил изящно очерченную соболиного изгиба бровь. — Я просто быстренько дойду до Нижнего, возьму его и сяду там наместником моего отца, великого князя владимирского и тверского. Убивать никого не буду. Обещаю. Так, припугну немного.

— Ну, ты и дерзок, отрок! — подивился митрополит, с интересом разглядывая красивое, породистое, с четкими чертами лицо юного тверского князя, который, укротив коня, небрежно откинулся в седле. Темноволосый, высокий, худощавый и невероятно самоуверенный.

— Ты спросил, я ответил.

Княжич блеснул темно-фиалковыми глазами.

— Разворачивай войска! — строго повторил митрополит.

— С какого это перепугу? — все также независимо спросил тверской княжич. — Ты мне не отец, чтобы мной командовать. Отойди с дороги, дай пройти войскам. Не ровен час, зашибут. Не хочу грех на душу брать.

— А если не отойду? Не забывай, с кем ты сейчас разговариваешь, отрок! — вскинув голову, сказал Петр. — С митрополитом всея Руси! Я тебе не хрен с бугра, так со мной обращаться! Глазом моргнуть не успеешь, как будешь у меня в церкви стоять и грехи свои замаливать!

— Какие такие грехи? — княжич прищурил глаза. — Мы, в отличие от других, братьев своих князей не убивали [8], татар на землю не наводили!

— А с Новгородом кто воевал? Кто на него с татарами ходил? — запальчиво спросил митрополит Петр, прежде чем сумел одернуть себя и вновь напустить на свое лицо благочинное выражение.

— А с Новгородом, святой отец, все воевали, — язвительно отвечал княжич Дмитрий. — Даже святой князь Александр Невский, мой дед двоюродный. Потому что у Господина Великого Новгорода этой твоей идеи о братстве никогда и в помине не было. Ему брат тот, у кого денег полна казна, и князь тот, кто его в бараний рог согнет. По-хорошему он не понимает. Да и не на Новгород я сейчас иду. Так что посторонись, святой отец. Целее будешь.

— А ежели не посторонюсь? — в свою очередь прищурился митрополит. — Что ты мне сделаешь, храбрый княжич? Конями затопчешь? За убийство священного лица татарский хан тебя по головке не погладит. Он не только твой род переведет до седьмого колена, но и землю твою разорит, а потом отдаст московитам!

— Не перегибай палку, святой отец! — Дмитрий сердито сверкнул очами. — Ты тоже не бессмертный!

— Ты мне угрожаешь что ли, щенок? — тихо спросил Петр.

— Предупреждаю, святой отец! Узбек уже принял мусульманство. Пусть пока его наместники подтвердили все привилегии русской церкви, которая открыто сотрудничает с татарами и охраняется татарскими баскаками, но это не продолжится вечно! Или ты полагаешь, что на твой век хватит?!

— То, что ты задумал, — подняв руку, словно защищаясь, сказал митрополит. — По всем меркам — богомерзкое дело!

— А убийство рязанского князя Юрием Московским, значит, богоугодное дело? — тихим, едва сдерживаемым от бешенства голосом спросил Дмитрий. — Или ты, святой отец, зло на моего отца за обвинение в симонии затаил, что так сурово осуждаешь тверского князя, и так снисходителен к московскому? Так ведь оправдали тебя! Сам был на том соборе! А вот зло таить на обидчика своего тоже, знаешь ли, богопротивное дело! Как там у Христа: ударили по одной щеке, подставь другую? Прости обидчика своего? Или все это только для мирян?! А святым отцам все можно? Татары все равно защитят, не так ли?!

— Иди с Богом, княжич! — сдерживаясь из последних сил, чтобы сейчас же, на этом самом месте не предать анафеме этого дерзкого мальчишку, почти прорычал митрополит Петр. — Не буду я с тобой больше спорить! А продолжишь поход свой — отлучу от церкви и тебя, и отца твоего, и саму Тверь!

Взбешенный словами митрополита, Дмитрий развернул коня и въехал на двор княжеского терема.

                                           ***

Остановленное угрозой отлучения от церкви, войско тверского князя простояло под Владимиром почти шесть недель. Время на поход на Нижний Новгород было упущено. Каждый день, сжав зубы и гордо задрав голову, двенадцатилетний Дмитрий Тверской по настоянию митрополита Петра посещал все службы во владимирском соборе Пресвятой Богородицы.

Тем временем, в Орде, пав на колени перед наместником ордынского хана Узбека, князь Юрий Данилович Московский просил его о передаче Городецкого княжества братьям Даниловичам, в компенсацию за Переяславль-Залесский, который, взойдя на великое княжение, отобрал у московских князей и вернул в состав Владимирского княжества князь Михаил Ярославич Тверской. Наместник хана подумал и счел эту просьбу обоснованной. Нижний Новгород отошел к Москве.

Глава 3. Янтарная фея

Великое Княжество Литовское,

1313 г

Литовский князь Гедемин, еще молодой, полный сил мужчина, племянник правившего в Литве великого князя Витеня, сидел на берегу реки Вилии вместе со своей восьмилетней дочерью Марией-Дзинтарс.

Князь Гедемин был высок, крепкого сложения, с суровым лицом воина, проводившего всю свою жизнь в постоянных сражениях. Его светло-каштановые волосы достигали до плеч, короткая борода и усы были тщательно подстрижены, породистое, с четкими чертами лицо выдавало благородство его характера, и было, несомненно, привлекательным благодаря смешению в нем нескольких славянских кровей. Однако его внешность была обманчива. Под обликом ничем не примечательного младшего сына литовского княжеского дома скрывался недюжинный государственный ум, железная воля и политическая мудрость, которые с блеском проявятся после его вступления на литовский престол несколько лет спустя.

Девочка, сидевшая на поросшем травой склоне рядом с ним, вытянув видневшиеся из-под платья босые ноги, была тоненькой и хрупкой, и своей необыкновенной внешностью напоминала чудесный цветок. У нее были густые золотистого цвета волосы, распущенные по плечам и спине и почти достигающие ее пояса. Ее бледное личико с большими золотыми глазами, обрамленными длинными темными ресницами, поражало нежностью и правильностью черт и гордым выражением.

Отец и дочь некоторое время молчали, созерцая искрящуюся поверхность речной воды, думая каждый о своем, прежде чем девочка неожиданно обратилась к отцу:

— Папа, расскажи сказку!

— Я тебе нянька, что ли, княжна?! — шутливо нахмурив брови, возмутился князь Гедемин.

— Я же не про принцессу прошу! — надула губки девочка.

— А про что ты хочешь? Про волка Вильны?

— Нет! Эту сказку я слышала тысячу раз от моей старой няньки! Она думает, что напугает меня, завывая, как волк, и я скорее усну! Ей богу, смешно!

— Какая же ты несговорчивая, княжна! — скрывая улыбку, посетовал князь Гедемин. — Так про что тебе рассказать? Имей в виду, у меня мало времени. Сегодня ночью я возвращаюсь в Троки.

— Расскажи мне сказку о нашем будущем королевстве! Расскажи мне о злых рыцарях, которые угрожают нам. Расскажи о диких татарах и их помощниках, московских князьях. Расскажи о больших христианских королевствах Польше, Венгрии и Галиции, у которых много силы, но которые боятся ее потерять. Расскажи о русских удельных князьях, которые должны стать нашими друзьями, потому что у нас общая кровь и общая земля.

— Это кто ж тебе такие сказки рассказывает, Мария? — покачал головой князь.

— Альгис и Кей! Они не думают, что я смешная девчонка! Альгис говорит, что мне надо стать умной и тогда ты сделаешь меня одной из славянских королев! Я учусь у пастора не хуже мальчишек!

Гедемин снова покачал головой и ласково, осторожно взъерошил своей загрубелой от постоянного владения мечом рукой золотистые кудри маленькой дочери.

— Только ты одна из моих девочек и учишься, повергая в ужас господина немца и русского попа твоей матушки!

— Разве это плохо? — широко раскрыла золотые глаза девочка.

— Да нет, — хмыкнул князь. — Скорее неожиданно.

— Это потому, что женщины в нашем мире бесправны и бессильны? — Мария требовательно смотрела на отца. — А вот отец Андрей рассказывал мне про княгиню Ольгу, которая правила древними русичами, а пастор Миллер про азиатскую королеву Клеопатру, которая была настолько храброй и умной, что противостояла самому Юлию Цезарю, а потом он даже женился на ней.

— Это было давно, и не в наших землях! — посмеиваясь, сказал Гедемин.

— Ах, так! — топнула ногой девочка. — Тогда вот что! Один из татарских князей, с которыми ты дружишь, рассказывал мне, что в Золотой Орде ханша Баракчина была настолько уважаемой татарами, что говорила самим ханам, что делать! И она умерла совсем недавно!

Гедемин удивленно потер рукой лоб.

— Ну, так кем же, милая моя, ты хочешь стать, королевой или ханшей?

— Я хочу стать королевой Литвы!

— Такого королевства еще не существует, малышка, — улыбаясь, сказал князь Гедемин.

— Тогда создай его для меня, папа! — вскричала Мария. — Ты сильный, и ты сам мечтаешь об этом!

Девочка вскочила на ноги и, подобрав юбки темно-золотистого длинного, европейского по покрою, но легкого, словно сотканного из воздуха платья, закружилась по берегу, подняв над головой обнажившиеся из упавших к ее талии широких рукавов платья белые тонкие руки с длинными изящными пальцами. Волна ее золотистых волос закрутилась вместе с ней в такт ее движениям, золотистый смех звучал как перезвон колокольчиков.

— Ты похожа на маленькую фею! — дрогнувшим голосом сказал Гедемин.

— Я и есть фея! — засмеялась Мария. — Точнее, я хочу стать феей-королевой, душой и хранительницей Литвы! Ты будешь сражать врагов с помощью грозных литовских воинов-волков, а я буду очаровывать, околдовывать их и уводить их в глубокие чащи, где они найдут свою смерть от литовских волков!

— А где же ты тогда возьмешь себе короля? — принимая ее игру, развеселился князь Гедемин.

— Мне не нужен король! — вскричала малышка, лукаво поглядев на отца. — У меня есть храбрый отец-воин, сильные братья и могущественный жрец! А я буду королевой, королевой фей!

— Королевой ужей! — поддразнил ее князь Гедемин.

— Бр-р-р!

Девочка перестала кружиться и упала на траву рядом с тем местом, где сидел князь.

— Ты оставишь меня в Литве, папа? — уже серьезно спросила она, заглядывая ему в глаза. — Ты не выдашь меня замуж за какого-нибудь иностранного принца?

— Как же я смогу расстаться со своей королевой фей? — рассмеялся князь.

— Правда?

— Слово Волка!

— А про ливонский орден расскажешь? Про нового магистра? И про твое крещение!

— Вот стрекоза! — подивился князь. — И откуда ты все знаешь?

— Я все время слушаю, что говорят другие. Как ты меня, учил, помнишь?

Князь Гедимин довольно погладил свою короткую, аккуратно подстриженную бородку. Несмотря на ее возраст, малышка Мария-Дзинтарс была одной из самых смышленных его детей.

— А что ты мне можешь рассказать взамен? — решив схитрить, спросил он.

— А что ты хочешь? — серьезно спросила маленькая княжна.

— Я хочу знать, что ты знаешь про Орду.

Маленькая княжна нахмурила темные брови, и некоторое время думала, прежде чем начать говорить.

— Королевства или ханства Орды — наши враги. Они находятся на юге и на востоке от нас. Орда принадлежит кочевым народам, пришедшим из Азии. Главные и самые сильные из них были монголы. Основателем королевской династии считается самый свирепый из монголов — Чингиз-хан. Он покорил Поднебесную империю и многих народов, подчиняющихся ей. Теперь они сражаются в ордынской армии. Хан Батый, сын Чингиз-хана, прошел набегом через русские земли и разгромил часть польских земель и венгерское королевство короля Бэлы Четвертого. Правители Орды — принцы крови Чингизиды. Их враги — Аббасиды на юге и католический папа на западе. Правители монголов покупают мир с русскими, чтобы защититься от папы и иметь возможность воевать с Аббасидами. Альгис говорил, что в конце прошлого века Орда распалась на Золотую Орду, Белую Орду и Синюю Орду. Вся политика в Орде держится на системе подкупов, подарков и доносов. В настоящий момент в Золотой Орде правит хан Тохта.

— И этот ребенок просил меня рассказать сказку! — пораженно выдохнул князь Гедимин, когда к нему вернулась способность говорить.

Некоторое время отец и дочь молчали.

— А что ты знаешь про русские земли, которые подчинены Орде? — наконец, спросил Гедемин, становясь задумчивым.

Девочка внимательно посмотрела на отца и, помедлив, снова начала говорить своим мелодичным голоском, похожим на звон колокольчика.

— Ну, насколько я знаю, русские города Гродно, Новогрудок, Слоним и Волковыйск отошли к Литве еще в прошлом веке, Полоцкую землю завоевал Миндовг Великий, а минские, туровские и пинские князья — наши союзники. Я знаю, что ты планируешь женить Альгиса на Марии Витебской, дочери витебского князя, у которого нет наследников мужского пола, стало быть, Витебская земля тоже будет принадлежать Литве. Еще одному из моих братьев ты хочешь сосватать волынскую княжну, и там точно такая же история, словом, Волынская земля, скорее всего, тоже будет под рукой Литвы. Киевская земля разорена и не имеет былого политического значения. Стало быть, это только вопрос времени, когда мы ее завоюем. Они скорее пойдут под руку Литвы, чем под руку татар. Среди остальных русских князей нет единства. Все они получают ярлыки на княжение в своих землях от татар и платят им дань. Опять подарки, подкупы, доносы. Русские князья доносят на своих родственников, чтобы получить их земли. Русские бояре доносят на своих князей, чтобы получить деньги. Самые сильные на настоящий момент князья великого княжества Владимирского, Тверского, Смоленского и Черниговского. Два последних великих владимирских князя, потомки Александра Невского, участвовали в распрях между князьями-чингизидами в Орде, но на разных сторонах. Кто на какой — не помню. Нынешний великий князь — Михаил Тверской, племянник Александра Невского, в ордынских распрях не участвует. Зато ордынскими делами активно интересуются мелкие удельные князья, из которых самые пронырливые — рязанские и московские. Московский князь, кажется, даже претендовал на ярлык на великое княжение, без всяких на то законных прав. Кроме того, Москва — одно из удельных княжеств, правитель которой открыто стоит на стороне Золотой Орды. Великий Новгород и Торжок — вечевые торговые города-республики. Они призывают князей по мере надобности и избавляются от них, как только они им больше не нужны. Главный смутьян — Господин Великий Новгород. Политического национальной духа нет, как у всех торговых республик, подчиняются только силе и деньгам. Воюют со шведами и немецкими рыцарями. Русские великие князья пытаются подчинить себе Господин Великий Новгород вот уже несколько столетий, но до сих пор никто из них не имел успеха.

— Сколько тебе лет, моя маленькая янтарная фея? — задумчиво глядя на дочь, спросил Гедемин.

— Восемь, папочка! Заметь, у меня русская мать, и я умна! — тут же сердито поджала губы малышка Мария-Дзинтарс. — И еще я умею слушать, а все вы, осторожные, но в то же время болтливые волки-воины, так и сыпете информацией в разные стороны. Ну ладно, все остальные сестрички — тупые девчонки, но как же я! — она в сердцах топнула ногой.

— Дзинтарс, ты действительно умна не по годам, — серьезно сказал Гедемин, и после долгого оценивающего взгляда на дочь, добавил: — Но ты также необыкновенно привлекательна, а лет через пять станешь вообще исключительной красавицей. Что же мне с тобой делать, дитя мое?

Он помолчал, о чем-то сосредоточенно думая, а потом, с легким вздохом облегчения заметил:

— Впрочем, у меня еще есть в запасе несколько лет прежде чем мне придется принимать решение. А пока мне приятно, что у меня и у Литвы есть такая покровительница, как ты, моя маленькая янтарная фея!

— Ты смеешься!

Маленькая княжна сердито сорвала пушистую головку распустившегося одуванчика, поднесла его к губам и дунула на него с таким расчетом, чтобы летучие семена-лепестки полетели в сторону отца.

— Я хочу, чтобы ты воспринимал меня серьезно! Я уже большая! И могу тебе помогать, когда ты станешь править Литвой и Русью!

Гедемин рассмеялся.

— Мы вернемся к серьезным разговорам о правлении позднее! Когда, по твоим словам, я стану королем Литвы. А пока, расти, малышка Дзинтарс, и учись! А я чем могу — помогу!

— Я хочу остаться в Вильне, и чтобы меня учил языческий жрец криве-кривейто! — тут же заявила юная княжна, воспользовавшись оговоркой отца. — И я хочу научиться ездить на монгольских лошадях и стрелять, как это делают ордынцы! И еще я хочу побывать в Орде!

— Не все сразу, — посмеиваясь, сказал Гедемин. — Ты будешь делать то, что я скажу, моя маленькая янтарная фея. Наше время еще придет, поверь мне. С завтрашнего дня с тобой будет заниматься не только русский поп твоей матушки, но и один за русских епископов, присланный мне князем Юрием Львовичем, королем Малой Руси.

— И еще — хан Ахмат, посол Золотой Орды при твоем дворе! — живо вскричала Мария-Дзинтарс. — Пожалуйста, папа! Он согласится! Я знаю! Мы с ним уже знакомы. Я варила ему мазь от старых ран!

Князь Гедемин покачал головой.

— Ну, хорошо. Я поговорю с ним, маленькая проныра!

Мария-Дзинтарс счастливо рассмеялась. Ее звонкий смех рассыпался в ночном воздухе звуком тысячи маленьких колокольчиков.

Глава 4. Планы хана Узбека

Сарай-Берке, Золотая Орда,

1314 г

Хан Узбек, приемник престола Золотой Орды по смерти хана Тохты, как и все монголы, был мистиком. Его душа жаждала общения с Богом, Небом, Космосом. Он ощущал себя сыном Бога с большой буквы, Бога, единого для всех, стоящего выше всех племенных богов, Бога всего живого, разумного и неразумного. Бога бессмертного, способного творить чудеса, имя которого было — Аллах. Только Аллаху принадлежала привилегия избирать себе наместников на земле и наделять их своими щедрыми дарами: способностью творить чудеса и властью над временем и над людьми. Как некогда сделал на Руси Владимир Креститель, хан Узбек круто изменил судьбу монгольской империи, приняв мусульманство.

Он всегда верил, что является избранником Божьим, и никогда не сомневался в том, что Аллах благоволит к нему — об этом ясно и красноречиво говорили его победы на поле боя. Аллах сделал его великим ханом самого могущественного королевства Божьего на земле — ханом Золотой Орды. Теперь задачей Узбека стало сохранить и расширить империю Единого Бога, Аллаха, монгольский халифат, возвысив его выше некогда могучей Поднебесной империи китайских императоров. Для этого ему нужно было укрепить свою власть и получить бессмертие.

Для укрепления своей власти Узбек продолжал активно внедрять при дворе Золотой Орды государственную модель, представлявшую некий симбиоз китайской империи и мусульманского халифата. В поисках бессмертия, способного абсолютизировать его власть, он покровительствовал ученым: звездочетам, математикам, медикам, физикам, химикам и алхимикам, какой бы страны и национальности они не принадлежали. Огромная библиотека хана Узбека соперничала с библиотекой хана Батыя и библиотекой египетской столицы Александрии. Хан привлекал к своему двору представителей разных теологических конфессий, поощрял диспуты между ними, и сам охотно посещал их, внимательно прислушиваясь к разговорам о бессмертии. При его дворе находили приют люди, наделенные любыми экстраординарными или мистическими способностями. Хан Узбек верил, что в один прекрасный день он получит эликсир бессмертия. Эликсир, о котором мечтали все монгольские ханы, потомки великого Чингиз-хана, со времен Джучи. Тогда он сможет покорить весь мир.

В ожидании этого эпохального события покой хана нарушали досадные повседневные вещи: вести о брожениях в умах князей-чингизидов, продолжавших придерживаться традиций Ясы и не желавших принимать ничего нового; злые умыслы католического Папы, в очередной рад досаждавшего империи монголов призывами к европейскому рыцарству о новых крестовых походах против монголо-татар в борьбе за окатоличивание русских королевств; и война с Хулагуидами, соперниками Золотой Орды за власть над Ираном и багдадском халифатом.

Восседая на просторном диване, покрытом богатым персидским ковром, в простой повседневной одежде белого шелка, хан Узбек размышлял. Это было его любимое время — час раздумья о судьбе империи, час перед ежедневным собранием его ближайших советников-имамов.

Проблема с князьями-чингизидами была самой простой. Он будет справедлив. Он даст им выбор. Если они будут упрямиться в своем безумстве, если они предадут его, не примут его выбора пути и веры, то он их уничтожит.

Католическая Европа, с запада, и иранские ильханы, потомки хана Хулагу, угрожавшие его империи с востока, были более серьезными проблемами. Империя ильханов была территориально ближе и угрожала одновременно политическим и экономическим интересам Золотой Орды. Война с ильханами продолжалась еще с прошлого столетия, со времен хана Хулагу, ушедшего завоевывать новые земли, а затем основавшего на этих землях свой личный улус во главе с самостоятельными правителями-ильханами. В этой войне монголы Золотой Орды потерпели несколько болезненных поражений. Эта война требовала огромного напряжения сил, много денег и союзников, которые ограждали бы империю от удара в спину от второго врага монголов — католического Папы, сидящего в Риме. Такими союзниками традиционно были русские князья. Роль этих русских князей в политике Золотой Орды в последнее время все более возрастала. Наследники Александра Северного, князья Андрей Городецкий и Дмитрий Переяславский, активно участвовали в монгольской смуте, затеянной ордынским темником Ногаем, поддерживая разные стороны. Эту позорную смуту, подрывавшую империю монголов изнутри, смог остановить лишь десятилетие назад дядя хана Узбека, хан Тохта. По смерти Андрея Городецкого он отдал высшую власть в русской земле племяннику Андрея, тверскому князю Михаилу, самому сильному князю Руси. Монголам как никогда был нужен мир на границах с Русью, нужно было, чтобы они не пропускали к границам европейских рыцарей, нужны были деньги для непрерывных войн — дань, которую везли в столицу Золотой Орды русские князья. Доверяя суждению дяди, хан Узбек подтвердил право на великое княжение Михаила Тверского, но одновременно благосклонно выслушал и его соперника — московского князя Юрия Даниловича.

Узбек прикрыл глаза, вспоминая облик тверского князя. Высокий, с красивым славянским лицом, суровый, неуступчивый. Хороший союзник, говорил ему дядя, честный, в спину не ударит. Придя к власти, Узбек подтвердил его главенство над русской землей, отдав ему ярлык на великое княжение. Князь Михаил Тверской исправно возил в Золотую Орду дань и, в этом смысле, был более надежен, чем молодой московский князь, Юрий Данилович, который также с некоторых пор претендовал на великое княжение.

Узбек задумчиво потер тонкими изящными пальцами, выкрашенными хной, свою переносицу. Все дело в том, что у него не было никакой власти над этими русским князьями. Баскаки в столице каждого княжества были, сами князья каждые два года исправно ездили в Орду, но дружественных или союзнических отношений с ними не было. Не в пример временам Батыя и Менгу-Тимура, которые роднились с русскими князьями и получали под свое командование русские войска.

Узбек внезапно даже приподнялся на диване от неожиданно возникшей в его голове мысли. Решение этой проблемы, благодаря Аллаху, пришло мгновенно. Он не будет больше так беспокоиться по поводу лояльности русских князей! Он все уладит. Он женит свою красавицу-сестру Кончаку на старшем сыне и наследнике великого князя всей Руси Михаила Тверского, и этот шаг обеспечит ему еще больше лояльности гордого тверича. Тверской князь будет на коленях благодарить его за подобную милость. Это станет большой честью для его сына и для всей Тверской земли — породниться с ним, ханом Узбеком, взяв в жены дочь хана Тогрула, правнучку Чингиз-хана, племянницу хана Тохты и любимую сестру ныне правящего хана Золотой Орды! В этом случае молодой наследник тверского князя получит звонкий титул гурхана — правителя, благодаря браку с кровью Чингиз-хана ставшего «равным Чингизидам».

Узбек так увлекся этой идеей, что даже против своего обыкновения был рассеян и невнимателен на встрече с имамами. Как только он от них освободился, Узбек быстрым шагом пересек дворец, пройдя в покой первой жены, Тайдулы, которая, согласно протоколам ханского двора, была ответственной за христианских правителей и считалась покровительницей русских князей.

Тайдула не ожидала его прихода. Это было видно по яркому всполоху румянца, залившего ее лицо, заметному даже под слоем многочисленных белил, по тому, как торопливым жестом она отставила в сторону тарелку с рахат-лукумом, который вкушала до его появления.

— Князь Михаил Тверской, — раздумчиво повторила она после того, как Узбек озвучил ей свои соображения. — Хороший князь, добрый. Всегда привозит подарки мне и моим детям. Сыновей у него четверо. Старший на пару лет моложе Кончаки. Сейчас ему должно быть около 15 лет. Жена у Михаила Тверского из рода ростовских князей, тех, что уже породнились с монголами в прошлом столетии.

Узбек широко раскрыл глаза. Он даже не предполагал такой удачи.

— Это кто же? — сразу же спросил он.

— Глеб, князь Белозерский. Младший сын ростовского князя Василия, сына Константина. Он первым из всех русских князей женился на монгольской принцессе.

Узбек молчал, осмысляя новую для себя информацию.

Тайдула терпеливо ждала.

— Во время смуты темника Ногая князь Михаил Тверской поддержал Андрея Городецкого, сына Александра Северного, князя Новгорода, который был названным братом Сартака, сына Батыя, — наконец, прервав затянувшуюся паузу, снова заговорила Тайдула. — А князь Андрей, как известно, дружил с другим русским князем, который женился на дочери хана Менгу-Тимура.

— Князь Федор Чермный! — вскричал Узбек. — Князь Ярославля и Смоленска, войска которого воевали под знаменами Менгу-Тимура!

— Насколько мне известно, Дмитрий, сын и наследник князя Михаила Тверского, отличается незаурядными воинскими способностями, — подсказала Тайдула, не спуская с лица Узбека внимательного взгляда.

Во взгляде Узбека просквозил уже открытый интерес.

— Он бывал в Орде? — немедленно спросил Узбек.

Тайдула задумалась, прикрыв глаза, вспоминая.

— Несколько лет назад приезжал вместе с отцом, — наконец, открыв глаза, сказала она.

Узбек тоже задумался, напрягая свою память, но так ничего и не вспомнил.

— Я не помню его, — почти с огорчением сказал он.

— Ему было тогда семь лет, — снова прикрыв глаза, сказала Тайдула. — Красивый мальчик, сильный и гордый. За полгода, проведенные в Орде, научился говорить по-монгольски. Играл с ребятишками из дворца, и с Кончакой, в том числе. Спроси ее, она должна его помнить.

Тайдула торжествующе улыбнулась, глядя в лицо приятно изумленного ее ответом Узбека.

— Ты принял мудрое решение, повелитель, — склонившись в поклоне, добавила она.

«Аллах покровительствует мне!» — с удовлетворением подумал про себя Узбек, покидая покои старшей жены. Дары, доставленные на следующее утро Тайдуле, отличались невиданной щедростью.

Великий князь всея Руси Михаил Ярославич Тверской прибыл в ставку Узбека в Сарай-Берке в начале 1314 года. По обычаю, раздал подарки всем важным татарским вельможам, посетил Тайдулу и приготовился к долгому ожиданию аудиенции у хана. Узнав, что почти вслед за ним приехал в Сарай московский князь Юрий Данилович, поморщился, но никак не прокомментировал это событие даже своим боярам.

Совершенно неожиданно для себя и всего своего окружения он получил аудиенцию хана почти немедленно, через несколько дней после приезда. Приказав боярам приготовить подарки, привезенные из Твери лично для хана Узбека, князь Михаил Тверской поспешил в ханский дворец.

Узбек встретил его приветливо. На смуглом лице татарского хана, который едва перешагнул порог своего тридцатилетия и обладал красотой арабского принца, при виде тверского князя заиграла тонкая многозначительная улыбка. Князь Михаил Ярославич был почти на десять лет старше ордынского хана. Разница в традиционной одежде подчеркивала разницу в возрасте.

Хан Узбек облачился в традиционную мусульманскую одежду, шелковые красные шаровары и поверх них — богатую атласную тунику тончайшего черного шелка. Верхняя одежда была лазурной, отороченной тканью цвета кожи. Ее опоясывали четыре алые ленты с вышитыми на них золотой нитью полумесяцами. Верхняя часть его головного убора, или церемониальной шапки, в традициях китайских императоров была плоской, покрытой материей черного цвета, с которой свисали ленты. Края шапки были обшиты лентой из лучшего жемчуга. Спереди и сзади свисали двенадцать подвесок, также сделанных из двенадцати нитей жемчуга. Справа и слева находились два узла из сырого красного шелка, с которых свисали кисти с серьгами из нефрита и драгоценных камней: полосы красного шелка, украшенные жемчугом, шли по кругу до самого верха шапки, украшенные полумесяцами, вышитыми золотой шелковой нитью. Концы длинного багряного цвета пояса, охватывающего его тонкий стан, свисали до самого пола. На поясе крепились поножи для меча, обитые все тем же багряного цвета шелком. Завершали наряд хана такого же багряного цвета мягкие сапоги, вышитые жемчугами. Жемчуга и подвески, покачиваясь и переливаясь, отражали солнечный свет, и князь Михаил Ярославич невольно прищурил глаза, чтобы не ослепнуть от подобного сияния.

— Проходи, русский князь!

Голос Узбека, негромкий и глубокий, очаровывавший женщин и его подданных, не произвел на тверского князя особого впечатления. Михаил Тверской никогда не был дамским угодником. Несмотря на свою природную красоту — высокий, стройный, с темно-русыми до плеч волосами и аккуратной бородкой, с темно-синими большими выразительными глазами и четкими чертами породистого лица, — он был слишком простодушен, прямо смотрел в лицо друзей и врагов, и от природы отличался молчаливостью и замкнутостью.

Хан Узбек с невольным одобрением скользнул взглядом по его богатой, но неброской одежде: бархатной темно-синего цвета ферязи с алмазными пуговицами, искусно вышитой серебряной нитью, из под которой виделся высокий ворот атласной рубашки, украшенный традиционным славянским узором, выполненным жемчужной нитью. На широком поясе, обвивавшем узкий стан русского князя, висели отделанные кожей ножны без меча — дань придворному этикету монголо-татар. Свою шапку, покрытую поверху темно-синим, в тон ферязи, бархатом, отороченную пушистым мехом песца, тверской князь небрежно держал на согнутом локте левой руки. Темно-русые волосы его были повязаны простым темным кожаным шнурком.

Повинуясь приглашению хана, князь Михаил прошел в приемную и, по обычаю, остановился, не доходя десятка шагов до хана, преклонил колено и опустил голову. Получив разрешение подняться, молча встал и взглянул хану прямо в глаза. Он был почти на голову выше Узбека, один из самых высокий русских князей, которых видел в Сарае хан Узбек. Подавляя невольную неприязнь, которую вызывал у него этот сильный и красивый мужчина, Узбек сделал над собой усилие, чтобы отрешиться от бренных мыслей, порой заслонявших государственные интересы, и заговорил.

Предложение о браке его старшего сына с сестрой Узбека тверской князь встретил так же молча, с каменно-непроницаемым выражением лица. Дождавшись, когда хан умолк, некоторое время помолчал, задумчиво прищурив глаза, а затем поднял взгляд на хана и начал говорить. Когда он закончил, Узбек нетерпеливо посмотрел на толмача. Тот встрепенулся и быстро затараторил, переводя хану ответ русского князя. Выразив в витиеватых выражениях свое восхищение и благодарность хану за подобную честь, Михаил Тверской сообщал, что его оба старших сына уже просватаны за дочерей его политических союзников из русских князей. Узбеку понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что это был полный и оскорбительный отказ. Ничем не выдав своего гнева, он еще некоторое время поговорил с тверским князем о делах на Руси, и затем с нескрываемым облегчением отпустил его восвояси.

Волю своему негодованию он дал тогда, когда гордый тверич ушел.

— Проклятый гяур! — бормотал он, избивая длинным щелкающим кнутом отделанные шелком стены своей малой приемной, безжалостно сдирая с них драгоценную обивку, стоившую целое состояние, круша мебель и сбивая развешенное на стенах церемониальное оружие. — Ишь, задрал нос! Монгольская царевна, внучка Чингиз-хана ему не подходит! Я тебе покажу, кто ты такой! Ты у меня слезами кровавыми умоешься! А твое мертвое тело я скормлю шакалам! Гяур! Шакал! Сын шакала!

                                               Тверское княжество,

                                           Северо-Восточная Русь,

                                                                      1314 г

В это время пятнадцатилетний княжич Дмитрий, не подозревая о том, что происходило в столице Золотой Орды, стоял на вершине холма над Волгой и, прищурив глаза, рассматривал огромное войско новгородцев, которые, воспользовавшись отъездом князя Михаила Ярославича в Орду, пришли разорять Тверь. За его спиной ровными рядами выстроилось спешно выведенное на берег Волги из города тверское ополчение и дружина его отца. Молодой тверской княжич приказал как можно шире рассредоточить тверские военные силы по берегам Волги, создавая у новгородцев иллюзию большого войска. Судя по тому, что они не делали попыток перейти Волгу, новгородцы впечатлились увиденным.

Стоял конец октября. Снега еще не выпало, но уже было довольно прохладно. Изо рта лошадей вырывался при дыхании легкий парок.

— Будем стоять и ждать! — коротко и отрывисто приказал пятнадцатилетний князь, благодаря своему росту и сложению выглядевший в полном военном доспехе намного старше своего возраста.

Тверские бояре промолчали, соглашаясь с его решением. На их памяти еще свежо было воспоминание о том, как сверкая темно-фиалковыми глазами, молодой княжич буквально пинками выгнал их несколько дней тому назад из Твери, в которой они хотели, затворившись, держать осаду до прибытия из Орды князя Михаила Ярославича. А тверской воевода Волчий Хвост, оставленный командовать гарнизоном Твери в отсутствие князя Михаила Ярославича, только усмехался и во всем поддерживал молодого княжича.

— Наследник князя Михаила дорогого стоит! — говорил он своим доверенным лицам. — Парень совершенно без тормозов, но своего не упустит. Умный, скользкий, как черт. С отцом в войсках с пяти лет, может воевать и против русских, и против татар. Такого бы в Орду к хану заслать против Юрия Даниловича, но тут князь — ни в какую, стоит как кремень. Боится, видно, что его там Узбек охомутает.

— Сколько мы тут стоять будем? — наконец, не выдержал боярин Андрей Кобыла, сын покойного боярина Акинфа Великого.

— Сколько скажу, столько и будем! — не оборачиваясь, бросил через плечо молодой княжич.

— Так холодно же! — вскричал Андрей. — Чай, не лето! Давай быстренько переправимся, побьем этих смутьянов и вернемся домой, в теплые терема!

— Побед воинских захотелось? — обернувшись, сверкнул потемневшими от гнева глазами Дмитрий. — Кровь христианскую проливать?! На радость татарам?!

— Так они сами полезли! — с опаской глядя на молодого княжича, пробормотал Андрей, на всякий случай, отступая от него подальше.

Дмитрий, как и его отец, Михаил Ярославич, обладал взрывным характером князя Ярослава Ярославича, брата Александра Невского, который был страшен в гневе.

— Еще не полезли, — все также отрывисто сказал Дмитрий. — Просто в гости пришли, посмотреть, что плохо лежит. Я вот им сейчас татар своих покажу, и у них желание воевать с Тверью быстро поубавится!

Красивое лицо молодого тверского княжича исказила усмешка.

У Дмитрия Тверского был свой личный полк, сформированный из детей татар-перебежчиков, прибившихся к тверским князьям со времен, когда на территории русских княжеств проходили, сжигая города и веси, татарские рати соперничавших между собой за великое княжение детей Александра Невского — князей Андрея Городецкого и Дмитрия Переяславского. Еще совсем ребенком пробыв с отцом полгода в Орде, Дмитрий научился там весьма сносно говорить по-монгольски, и затем успешно применял свои знания на практике, вербуя в ряды тверского войска татарских наемников. Темники монгольских туменов, посылаемые великому князю Михаилу из Орды для поддержки великого князя во время сбора дани, прекрасно знали молодого княжича, и по его просьбам охотно рассказывали ему не только о военных кампаниях монголов, но и все новости из Орды. Князь Михаил Ярославич не поощрял этих увлечений своего наследника, но и не запрещал ему упорно набирать и тренировать войска, отлично понимая, что у его юного сына есть все задатки военного лидера. Покидая Тверь, он со спокойной душой отставлял свое войско на Дмитрия, будучи уверен, что вспыльчивый и упрямый княжич всегда отстоит свою точку зрения и лучше, чем кто-либо, защитит Тверь.

— У них там воеводой приспешник Юрия Даниловича, князь Федор Ржевский, — лениво заметил воевода Волчий Хвост, обращаясь к молодому княжичу.

— Правда? — скупо уронил Дмитрий, не сводя глаз с противоположного берега. — А где же сам московский князь?

— Он воевать не мастак, — по-волчьи усмехнулся тверской воевода. — У него таланты другие.

— Какие другие? — презрительная усмешка Дмитрия отразила усмешку воеводы. — Убивать пленных? Кляузничать в Орде? Интриговать против моего отца в Новгороде?

— Даже не знаю, что добавить. Ты сам все сказал, — пожал плечами воевода.

— Что-то ты сегодня не разговорчив. Даже никаких советов?

— Все советы тебе отец перед отъездом дал, княжич. Из княжества ни ногой, оборонять Тверь.

— Даже до Торжка их погнать нельзя? — поддразнивая воеводу, искривив губы в усмешке, спросил Дмитрий.

— Нельзя! — строго сказал, как припечатал, воевода Волчий Хвост. — Вот вернется великий князь, тогда и пойдем против Новгорода. Я в этом уверен! Нападения на свою столицу в его отсутствие батюшка ваш новгородцам не простит.

— Ну что ж, тогда будем ждать, — пожал плечами Дмитрий.

— Если захотят напасть, пусть форсируют Волгу, — добавил боярин Федор Акинфич. — В таком случае, им не поздоровится, все преимущества будут на нашей стороне. Кроме того, через несколько недель стукнут морозы. Посмотрим, что они будут есть.

— Благодарю, боярин, это хорошая идея! — сдержанно сказал Дмитрий.

— Бунчак! — в следующую минуту обернулся и требовательно позвал он.

— Я здесь, мой князь! — немедленно отозвался смуглый воин с ярко выраженной азиатской внешностью.

— Переправь свою сотню через реку ниже по течению, так, чтобы новгородцы не заметили, и зайди им в тыл, — отрывисто роняя слова, приказал Дмитрий. — Моим словом уведи селян в сторону Кашина, а потом сожги к черту пару деревень у новгородцев в тылу, тех, откуда им везут продовольствие. Выполняй!

Бунчак коротко кивнул и, пришпорив коня, умчался в направлении тверского войска.

Как только стемнело, молодой князь в сопровождении воеводы Волчий Хвост и братьев Акинфичей вернулся на холм, и некоторое время с удовлетворением наблюдал разливавшиеся на другой стороне Волги, за спинами новгородской рати, огни пожарищ.

Бунчак и товарищи вернулись рано утром следующего дня.

— Спать! — коротко велел им Дмитрий. — А вечером — повторить ваш маневр снова, только зайти с другой стороны.

Простояв напротив тверского войска на берегах Волги до самых морозов, до тех пор, пока не подошли к концу их запасы продовольствия, новгородцы отправили к тверичам послов, предлагая заключить мир.

Предоставив советникам отца обговаривать условия мирного договора, молодой княжич вернулся в Тверь.

Глава 5. Невеста для Твери

Великое Княжество Литовское,

1316 год

Князь Гедемин стал великим князем Литвы после смерти своего брата Витеня в 1316 году. Еще до своего вступления на престол, он заключил соглашение о помолвке своей дочери со старшим сыном великого князя Михаила Тверского.

Узнав об этом соглашении от матери, но так и не добившись от нее ответа, кто именно станет невестой наследника тверского и великого владимирского князя, двенадцатилетняя Мария побежала искать отца. Она уже приготовилась к долгим поискам, опасаясь, что отец может отсутствовать в Троках, но неожиданно налетела на него при выходе из терема.

— Дзинтарс!

Князь Гедемин придержал за плечи невысокую стройную девушку-подростка с развевающимися на бегу золотистыми волосами, удивляясь, как быстро растут его дети.

— Куда ты так несешься, сломя голову! — шутливо спросил он. — Ты уже взрослая девушка, пора и вести себя как взрослая!

— Ну да, взрослая, — буркнула Мария, внимательно посмотрев на отца. — Настолько взрослая, что можно и замуж выдать, даже не поставив об этом в известность!

— У меня много широко идущих матримониальных планов насчет своих детей, но ты в них не фигурируешь, — твердо сказал князь Гедемин. — Ты же заявила, что хочешь остаться в Литве?

— И каковы же эти твои широко идущие матримониальные планы насчет твоих дочерей? — тут же вкрадчиво спросила Мария.

— Дзинтарс, это не твои заботы! — категорично отвечал князь Гедемин, которому вовсе не хотелось поддерживать этот разговор.

Мария раздраженно сдула упавший на глаза пушистый завиток волос и резче, чем намеревалась, выпалила, обидчиво, словно девчонка:

— А я тебе сама скажу, папочка! Тут и секрета никакого нет! Сестричку Альдону ты планируешь выдать замуж за сына польского короля, Эльзу — за Болеслава Мазовецкого. Остаются Янина, я, двухлетняя Офка и малютка Айгуста, которая вообще едва только на ноги встала! Других дочерей у тебя пока нет.

Князь Гедемин машинально кивнул головой, подтверждая слова дочери, явно застигнутый врасплох ее напором.

— Слава богу, на Альдоне и Эльзе свободные короли кончились. Остались русские князья и татарские беи, — продолжала закладывать пальчики юная княжна. — Новым ханом Золотой Орды стал Узбек, и он, кажется, уже глубоко женат, кроме того, он мусульманин. У Тверского князя три сына, два вполне созрели для женитьбы. Третий еще соплив пока, но ведь вырастет, не так ли? И тебе нужна Тверь, чтобы контролировать отношения с Новгородом, Москвой и Ордой. Кажется, я слышала, что князь Юрий Московский предлагал свою дочь от первого брака одному из тверских княжичей? И князь Михаил ему отказал. Как перед этим отказался от брака своего старшего сына и сестры Узбека. Почему тверской князь отказал всем, папочка? Потому, что он на ножах с Москвой и не любит Орду, или потому, что ты сделал ему более выгодное предложение о союзничестве? Дружина у тебя почти русская по составу, авторитет в западнорусских областях высок, как никогда, Орду ты тоже на дух не переносишь. Стало быть, это союз нужен тебе так же сильно, как и князю Михаилу.

И не дожидаясь, пока явно ошарашенный ее речью князь Гедемин найдет паузу, чтобы что-то ответить, Мария поднялась на цыпочки, максимально приблизижая свое лицо к лицу отца, и почти шепотом требовательно спросила:

— Скажи, кого ты ему продал? Янину или меня?

— Янину! — потрясенно выдохнул князь Гедемин.

— Но у тверского князя два сына! — требовательно посмотрела на него дочь.

— Женой его второго сына станет Анастасия, дочь короля Руси [9] Юрия Львовича, — со вздохом сдал информацию отец.

— Это очень интересная комбинация, — задумчиво пробормотала Мария, после чего ее золотистые глаза вновь устремились к отцу. — Вы полагаете, что ордынский хан Узбек так туп, что не поймет ваших с князем Михаилом планов? Говорят, что он очень умный человек, несмотря на то, что мусульманин. Зная о ваших планах, я даже начинаю понимать, почему он захочет сделать ставку на Москву, а не на Тверь.

— Дзинтарс, ты слишком умна! — со вздохом сказал князь Гедемин, успевший обрести хладнокровие от ее внезапной атаки. — Иди повышивай, что ли?

— Свадебное платье для сестрицы? — тут же с сарказмом спросила Мария. — Или церемониальный покров на гроб Михаила Тверского? Потому что, скорее всего, после его заигрываний с тобой и западнославянскими русскими княжествами, он уже покойник.

— Окстись немедленно! — шикнул на дочь Гедемин. — Чем тебе князь Михаил не угодил?!

— Папочка! — укоризненные золотистого цвета глаза Марии словно на миг заглянули в душу князя Гедемина, породив в нем тревожное предчувствие. — Ты же понимаешь, что, узнав о вашем соглашении, хан Узбек почувствует себя обманутым и попытается при первой же удобной возможности избавиться от князя Михаила? Причем, я полагаю, руками его союзника, князя Московского.

— Немедленно замолчи! Перестань сыпать пророчествами! Еще Кассандры мне в семье не хватало! — вспылил, заканчивая разговор, князь Гедемин и вошел в терем, хлопнув дверью. — Совсем испортили мне девчонку эти языческие жрецы!

Мария с грустным понимающим видом смотрела ему вслед.

— Это Янина.

Мария села возле матери, которая вышивала ризы для русской церкви, построенной в Троках для жены убежденным язычником князем Гедемином, и некоторое время наблюдала, как ловко двигается в ее пальцах иголка с цветными нитями.

Княгиня Ольга Всеволодовна, дочь смоленского князя, вторая жена князя Гедемина и мать Марии, на минуту оторвалась от работы и внимательно посмотрела на дочь.

— На твоем месте я бы не обольщалась, — возвращаясь к работе, насмешливо сказала она. — Речь шла о дочери Гедемина, имен не называлось. А Янина еще с зимы серьезно больна. Ты когда видела сестру в последний раз, милая моя? Полгода назад?

Мария пораженно уставилась на мать.

— Ты думаешь? — начала было она, но Ольга Всеволодовна закончила ее мысль за нее:

— В Тверь, скорее всего, поедешь ты. Так что можешь начинать собирвть свои вещи.

— Но отец обещал оставить меня в Литве! — вскричала Мария.

— Чего стоят его обещания дочери по сравнению с выгодами политического союза, — спокойно заметила княгиня. — Смирись, Мария. Янина не доживет до следующего года. Гедемин может тешить себя и тебя пустыми надеждами, но им не суждено сбыться. Вы оба знаете это. Ты умна, и ты женщина, смирись первой.

— Но я не хочу замуж!

Княгиня Ольга Всеволодовна покачала головой.

— А что ты хочешь, Мария? Такова наша женская доля. Выходить замуж, любить, ждать и терпеть.

— Да я его даже в глаза не видела, этого вашего распрекрасного тверского принца! И даже не слышала о нем ничего, ни хорошего, ни плохого.

— А какая тебе разница? — все с тем же непробиваемым хладнокровным спокойствием спросила Ольга Всеволодовна. — Не простолюдинка, мужа себе по любви да по хотению выбирать.

— Здорово все-таки быть княжеского рода! — фыркнула Мария. — Всунут в мужья кого попало и живи, радуйся.

— Да тебе-то как раз грех жаловаться. Говорят, молодой князь Дмитрий красив, да к тому же удал по воинской части. В 12 и 15 лет отец оставлял его командовать своими войсками в его отсутствие. Не зря хан Узбек хотел именно его женить на своей сестре. Лучше и выбрать нельзя было.

— Да они смертники все, эти русские князья, которые грызутся между собой вместо того, чтобы объединиться против ордынских ханов! — вспылила Мария. — Вспомни судьбу Ярослава Тверского [10] и Андрея Суздальского [11], которые задумали выйти из-под власти Орды! Их выступление было жестоко подавлено, потому что никто из других русских князей не оказал им поддержки! Андрей с женой, дочерью Данилы Галицкого, вынужден был бежать к свеям, и умер в скитаниях на чужой земле. Жена Ярослава Тверского, была изнасилована и убита ордынцами, подавлявшими восстание, а его дети захвачены в плен. Самого князя Ярослава впоследствии отравили в Орде! Эти тверские князья, они, вообще, словно немного не в себе все! Так и нарываются на неприятности! Выйти замуж за такого князя — это поседеть в двадцать лет, как Анна Кашинская [12]!

— Ну, допустим, Анна Кашинская поседела не в двадцать, — меланхолично заметила Ольга Всеволодовна. — И потом, у каждого своя судьба. Хочешь, я расскажу тебе немного про твою будущую свекровь?

— Нет, не хочу! — отказалась Мария. — Может быть Янина поправится к лету! — мстительно добавила она, посмотрев на мать.

Ольга Всеволодовна только покачала головой.

— И не надейся.

Янина умерла от горячки в конце 1316 года. Мария была вне себя от горя и искренне рыдала на ее похоронах, оплакивая не только судьбу сестры, но и свою собственную. Она уже знала, что тверской князь уже справлялся у отца о том, когда юная дочь Гедемина будет готова встать под венец с его старшим сыном.

Сразу после похорон сестры, не дожидаясь появления в своей светелке отца, Мария убежала в священные рощи кривейто.

                                                           Троки

                  Великое Княжество Литовское,

                                                       1316 год

Над Тракайским замком вторую неделю бушевала гроза. Ночью оглушительные раскаты грома и ослепительные молнии, прорезавшие небо и сполохами отражающиеся в разбухшей от обилия дождя реке, не давали людям спать, пугая слабонервных, детей и животных. Днем не стихал дождь, размывавший дороги, поля, затопивший посевы и грозивший потерей урожая. Люди в замке шептались, обсуждая исчезновения из замка дочери великого князя Гедемина. Крестьяне из близлежащих селений уже присылали в замок своих делегатов, прося князя встречи с его Янтарной Феей, одно слово которой, по их убеждению, могло утихомирить разбушевавшуюся стихию.

— Женщина, утихомирь свою дочь! — кричал вечером вторника третьей недели князь Гедемин, расхаживая по светлице своей жены. — Сколько можно!

— Муж мой, если бы ты позволил мне воспитывать ее в смирении Божьем, то такого бы не произошло! — с сарказмом отвечала ему княгиня Ольга Всеволодовна. — Ты ей во всем потакал, ты ей все разрешал, вот теперь и расхлебывай! Вырастил ведьму на свою голову!

— Не говори о ней так! — тут же непоследовательно возмутился великий литовский князь. — Это не вина девочки, что она унаследовала от наших предков силу управлять природой.

— Силу управлять природой? — Ольга Всеволодовна скептически посмотрела в окно, по стеклам которого все с той же непрекращающейся силой вторую неделю колотили тугие струи дождя. — Это ты так ее бессовестное выражение недовольства называешь? Это, по-твоему, управление природой? Это возмутительная детская истерика, а не управление силами природы! Посадить ее на хлеб да воду, и три дня искупительную молитву читать!

— Ну да, ты ее еще в монастырь запри! — развеселился князь Гедемин. — Останутся от твоего монастыря рожки да ножки.

— Откуда детям в страхе Божьем расти, когда у них отец такой язычник и богохульник! — покачала головой Ольга Всеволодовна.

— Да какой есть!

Князь Гедемин с неудовольствием подошел к окну, встал рядом с женой, наблюдая, как растекаются по княжескому двору ручьи дождевой воды, превращаясь в бурлящую реку.

— Это надо как-то прекратить, — через некоторое время уже растерянно сказал он.

— Вот и прекрати! — вспылила обычно спокойная княгиня. — Ты же язычник, как и она, тебе и карты в руки. Иди за ней в эту вашу священную рощу и поговори с ней!

— Священная роща — это не проходной двор, и не Божий храм, — устало сказал князь Гедемин, отворачиваясь от окна. — Туда невозможно зайти по собственному велению, без разрешения Богов. А Боги сейчас на стороне малышки Дзинтарс. Надо подождать.

— Да сколько можно ждать! — возмутилась Ольга Всеволодовна. — Таким образом ты в царя морского скоро превратишься, мой дорогой великий литовский князь. А Литва твоя, в сплошное болото!

— Постыдилась бы, женщина, — хохотнул Гедемин, обнимая жену за талию и вдыхая запах ее волос. — Где морской царь, и где болото!

— Ну, в лешего тогда или в этого, как там у вас — водяного! — Ольга Всеволодовна сердито вывернулась из его рук. — Найди ее и утихомирь, Дема! А то мы без урожая в этом году останемся!

— Ух, сестричка лютует! — Ольгерд и Кейстут пробежали по двору, закрываясь одним плащом от проливного дождя, барабанящего по каменным плитам княжеского двора.

Под высоким навесом крыльца Ольгерд вытряхнул от дождя плащ и вопросительно посмотрел на брата:

— Может, сходим в священную рощу, поговорим с ней?

— Мы уже пытались, — сказал Кейстут, стряхивая с плеча камзола капли дождя. — Она даже нам туда вход закрыла! Помнишь, как мы там плутали, под дождем и в темноте? Хотя я был уверен, что мы все время топтались недалеко от входа, мы просто не могли его найти!

— Да, дела, — подавил вздох Ольгерд. — Может, тогда сходим к отцу? Дзинтарс не годится для замужества. Она же не такая, как все, она особенная! Янтарная фея Литвы. Наш талисман. Она должна остаться в Литве.

— Останется, — махнул рукой Кейтут. — Сходит быстро замуж и вернется в Литву. Зато отец счастлив будет. Ему нужен политический союз с Тверью.

— А она?! Ей что прикажешь делать?

— Что ты меня пытаешь? — разозлился Кейтут. — Откуда я знаю? Думаешь, у меня за нее сердце не болит? Каждый раз, когда идет этот проклятый дождь, я думаю о том, что это слезы Дзинтарс! Даже, когда он не имеет магического происхождения!

— Вон, и отец кстати, — сказал он, мельком взглянув на двор, через который пробежал, спасаясь от дождя, по направлению к воротам, князь Гедемин. Он казался настолько обеспокоенным, что даже не заметил стоявших под козырьком крыльца сыновей. — Злой, как черт этот их христианский.

Кейстут проследил за ним взглядом, повернулся к Ольгерду и, растянув в усмешке губы, добавил:

— Все еще хочешь с ним поговорить?

Ольгерд отрицательно покачал головой.

                              Великое Княжество Литовское,

                                                                  1316 год

Мария-Дзинтарс сидела на нагретой солнцем траве в священной роще кривейто и слушала жреца. В волшебной роще царил вечный день. Ласково пригревало солнце, шептались, прижимаясь к земле, травы, гудели пчелы, собирая с цветов мед. Речь жреца успокаивающим бальзамом лилась на раны ее души, умиротворяя, расслабляя, клоня ко сну.

— Всякую судьбу, деточка, изменить можно, — говорил жрец. — Она не навечно расписана. У всего сущего в жизни есть перепутья, когда принимаются решения. От этих решений меняется рисунок судьбы. Прими ты сейчас решение не ехать невестой Тверь, и судьба твоя по-другому сложится.

— И судьба других людей тоже? — спросила Дзинтарс.

— И судьба других людей тоже. Для одних твое решение может благом прийтись, другим доставить проблемы. Но запомни, даже если твои поступки влияют на жизнь других людей, судьбу свою они все равно решают сами. Раз и навсегда определенной судьбы, рока, не бывает. Если захочешь, если сумеешь переступить через себя, свою судьбу всегда можно изменить.

— Если все так, как ты говоришь, значить и спасти никого нельзя?

— Спасти можно того, кто хочет спастись.

— Может быть он хочет, но не знает как?

— Такого не бывает, княжна. Человек, как и животное, всегда знает, что нужно делать, чтобы спастись. Тело его знает, но не душа. Душа, подобно птице, всегда стремится к высокому. И высота эта по-разному определяется для разных людей. У одних — это достижение славы, почести, злата, у других — забота о семье, у третьих — защита родины, у четвертых — служение богам.

— Как у тебя? — спросила Дзинтарс.

— Как у меня.

— Если мои видения, как ты говоришь, это моя судьба, могу я захотеть не видеть их? Совсем.

— Твои видения — это не твоя судьба, а часть твоей души. Как твои руки, ноги, голова — часть твоего тела.

— Значит, они прекратятся, когда умрет моя душа, но не мое тело? Может ли душа умереть прежде, чем умрет тело, жрец?

— Может, княжна.

— От чего?

— От людской слабости.

— Что ты имеешь в виду?

— От нежелания жить, страдать, любить, бороться. От того, что в один черный час человек принимает решение отказаться от души, погасить в себе это бесценный дар богов, потому, что он приносит много боли и страданий.

— Значит, люди без души живут среди нас?

— Их много, дитя мое. Загляни им в глаза и увидишь пустоту.

Мария вздохнула.

— Что мне делать, жрец? Я не хочу ехать в Тверь. Я не хочу выходить замуж за тверского князя.

— Почему, княжна?

Мария снова вздохнула.

— Я видела залитую кровью Тверь. Я видела гибель людей. Я видела его смерть.

— Мы все умрем, — спокойно сказал жрец. — Умрешь и ты, твой отец, твои братья. От этого ты ведь не перестанешь их любить и не изгонишь их из своего сердца? Даже здесь, в Литве, которую ты считаешь безопасной, может в любой момент пролиться кровь. Уже завтра утром Тракай может подвергнуться нападению крестоносцев, город сожжен, твоя семья и ты погибнуть.

Мария пожала плечами.

— Может быть, это и произойдет, но не скоро, и я не вижу этого в моих снах. Смерть князя и падение Твери я видела так ясно, словно стояла на холме, наблюдая за этим.

— Тогда откажи отцу и не езди в Тверь.

— Я чувствую, что моя жизнь связана с этим городом, — помолчав, задумчиво проговорила Мария. — Он принесет мне счастье и боль. Я не хочу боли!

— Стыдись, княжна! Ты хочешь уподобиться слабым людям, которые живут без души?

— Я боюсь! — почти со слезами на глазах вскричала Мария. — Я боюсь, боюсь так, что мою душу захлестывают волны паники, я дрожу от ужаса, наблюдая картины разрушения в своих снах, полных крови и пепла. Мое сердце замирает от страха в моих снах, но я боюсь даже тогда, когда не сплю, потому что тогда я перебираю воспоминания из своих снов. Это становится невыносимо! И я не знаю, как это остановить!

— И поэтому этим летом над Тракаем все время бушуют грозы, — пряча в бороде грустную понимающую улыбку, сказал, словно утверждая, жрец.

— Я ничего не могу с собой поделать! — сквозь слезы проговорила Мария.

— Ты лжешь самой себе, княжна. Я тебя не этому учил. Ложь — это слабость. Остановись, посмотри в глубину своей души, отстранись от своих страхов, прими решение и измени свою судьбу.

Мария-Дзинтарс в отчаянье сжала дрожащие пальцы в кулаки, так, что ее ногти до боли впились в ладони.

Жрец кривейто посмотрел на нее и неодобрительно заметил:

— И контролируй свои эмоции, девочка. Тебе уже не пять лет, взрослая уже. Останови дождь. Прекрати грозы. Возвращайся домой. Отец не будет принуждать тебя к браку. Ты сама примешь решение, выходить тебе замуж или нет.

                                                                 Троки

                        Великое Княжество Литовское,

                                                             1316 год

Отец пришел в ее светелку хмурым январским утром, несколько месяцев спустя после того, как она вернулась домой. Мария стояла у окна и смотрела на свежевыпавший снег, раздумывая о том, какую лошадь из конюшни отца взять для утренней прогулки верхом.

Услышав скрип открывающейся двери, она повернулась на звук и была поражена каким-то потерянным видом отца. В этот момент ей стало его так жалко, что она пронеслась через всю комнату, чтобы как в детстве, зарыться в его объятья.

— Дзинтарс, — произнес князь Гедемин, сжимая в объятьях гибкое девичье тело и вдыхая запах лаванды, исходивший от ее рассыпавшихся по плечам густых золотистых волос.

Некоторое время они так и стояли, обнявшись, вдыхая запах друг друга. Потом князь Гедемин легонько отстранил дочь от себя.

— Нам надо поговорить, малышка, — хмуро произнес он, словно ломая себя.

— Если ты так мрачен потому, что пришел объявить мне, что после смерти Янины невестой тверского княжича стала я, то не трудись просить меня освободить тебя от данного мне обещания.

Мария смотрела прямо в лицо отца.

— Я уже все поняла, и я сама освобождаю тебя от твоего обещания. Я знаю, что другой дочери брачного возраста, кроме меня, у тебя нет. Я поеду в Тверь.

Князь Гедемин был приятно изумлен. Направляясь в покои дочери, он ожидал слез и упреков, но его непредсказуемая янтарная фея снова удивила его. И его удивление еще больше возросло, когда Мария, глядя ему в глаза своими серьезными золотистыми глазами, все также спокойно заявила:

— Я согласна на это на одном условии. Перед свадьбой ты разрешишь мне съездить в Орду, в Сарай-Берке [13].

Князь Гедемин чуть не поперхнулся от изумления.

— Ты соображаешь, что говоришь, Мария?! Женщина, православная княжна в Сарае! Ты хочешь в гарем к хану Узбеку?

Мария сделала смешную гримаску.

— Идея неплоха! Я никогда не думала об этом. Говорят, Узбек молод и хорош собой.

— Ты готова перейти в мусульманство?

— А что, для дела не жалко. Кроме того, с твоей политикой, папочка, мне даже сложно сказать, каково мое вероисповедание. Моими учителями были жрецы кривейто, православный священник моей матушки, доминиканские и францисканские ученые монахи, которых ты используешь для переговоров с папой и магистрами Ливонского и Тевтонского орденов [14] и рижского архиепископа.

— Несносная девчонка! Слышала бы тебя мать!

— Я поеду не одна, отец! — сказала Мария, снова заглядывая в глаза князя Гедемина своими волшебными золотыми глазами. — Ты дашь мне эскорт из своих татарских друзей. Я переоденусь в мужское платье. К тому же хан Ахмат, ордынский представитель при нашем дворе — мой бывший учитель и хороший друг, и я уверена, что он не откажется сопровождать меня и быть моим гидом в Орде.

Князь Гедемин озадаченно потер рукой лоб.

— Дзинтарс, зачем тебе это надо? — устало и почти обреченно, понимая, что ему придется согласиться с требованием дочери, спросил он.

— Я же сказала, папочка, побывать в Орде было мечтой моего детства. Еще неизвестно, каким мужем окажется тверской принц, может быть, он захочет держать меня в четырех стенах?

— Какой бы он не был, мне уже заранее его жалко, — вздохнул князь Гедемин.

— Ничего, переживет, — небрежно отмахнулась от него Мария. — Мне уже доложили, что он могучий воин, и любит помахать мечом, как дядюшка Давид [15]. А они, эти могучие воины, знаешь ли, самые стрессоустойчивые. Им только кости править и раны лечить нужно. Прослывешь святой.

— Им еще детей рожать надо, — заметил князь Гедемин.

— Ах да, но это происходит естественным путем, насколько я понимаю. Или ты и в этом должен меня просветить накануне свадьбы с тверским принцем?

— Дзитнтарс, перестань меня провоцировать, — улыбаясь в усы, сказал князь Гедемин.

— Иначе что? — заломив бровь, подражая отцу, переспросила Мария.

— Иначе не разрешу тебе поехать в Сарай-Берке!

— Папочка! — Мария бросилась на шею отцу. — Ты самый лучший! Тогда ты не будешь на меня сердиться, правда?

— Сердиться за что?

— Я уже написала хану Узбеку письмо, испрашивая разрешения на посещение Сарая-Берке, — сказала Мария, мило улыбаясь отцу, отчего князь Гедемин чуть не закашлялся от возмущения. — На самом изысканном арабском языке, отец. Ты же знаешь, я изучала его с арабским врачом из Орды, который жил у нас несколько лет. Хан Ахмат тоже немного помог мне с посланием.

— И что Узбек? — спросил заинтригованный Гедемин, забывая о том, что должен был рассердиться на самоуправство дочери.

Мария с триумфом посмотрела на отца.

— Представляешь, хан Узбек ответил мне! И пригласил, как свою гостью, в Сарай-Берке! Даже личную золотую пайцзу [16] приложил!

— Так вот в чем было дело с этой монгольской делегацией несколько недель назад! — хлопнул себя по лбу князь Гедемин. — А я то все гадал, что же им нужно то было, когда они о здоровье моих дочерей все спрашивали. Я уже волноваться начал, как бы чего не вышло. Узбек то он, конечно, имеет репутацию человека здравомыслящего, но чем черт не шутит! Эх, мало тебя наказывали в детстве за самоуправство, моя золотая фея!

— Совсем не наказывали, — подчеркнуто сокрушенно согласилась Мария. — Мама всегда говорила, что ты позволяешь мне больше, чем мальчишкам, и это ничем хорошим не кончится.

— Правильно говорила. Ну, раз взялась за гуж, поезжай. Дам я тебе людей, да и хан Ахмат достаточно богат и знатен, чтобы обеспечить тебе достойный эскорт. Я поговорю с ним об этом. Без награды не останется. Но поторопись! Свадьба с тверским принцем, скорее всего, состоится в начале следующего года. Я хочу, чтобы к концу зимы ты вернулась в Вильну.

Князь Гедемин подошел к дочери и ласково коснулся ее распущенных по плечам золотистых волос.

— Держись в Орде, как положено моей дочери, Дзинтарс! Не посрами отца и Литву.

— Я — твоя янтарная фея, папочка, — лукаво блеснула золотисто-янтарными глазами Мария. — Твоя и Литвы. Вместе мы победим любого дракона, не говоря уже о простом ордынском хане!

— Уже не моя, — грустно пробормотал князь Гедемин, провожая взглядом тонкую грациозную фигурку дочери, поспешившую к дверям светелки. — Черт бы побрал этот неожиданный недуг Янины! Я не хочу отпускать тебя в Тверь, моя маленькая янтарная фея. У меня нехорошие предчувствия.

Глава 6. Звездный час князя Юрия Даниловича

                                           ***

С момента воцарения хана Узбека в Золотой Орде обстановка на Руси для великого князя Михаила Ярославича Тверского изменилась не в лучшую сторону.

Недовольный объединительной политикой великого князя, стремившегося сплотить русские земли под своей властью, волновался, воюя за сохранение прежних вольностей, Господин Великий Новгород. Роптали суздальские князья, считая себя неправомерно ограбленными при сборе дани великим князем. Возглавлял недовольных, как полагалось, тот, кто считал себя самым обделенным. Это был, естественно, князь Юрий Данилович Московский.

Многочисленные удельные князья и жалобщики, подученные и подкупленные деньгами московитов, с завидным постоянством сменяли друг друга в Сарай-Берке, столице Орды. Они стройно наговаривали хану Узбеку, что гордец Михаил Тверской недостаточно низко кланяется, целуя ноги ордынского царя (в отличие от московского князя); не дает так много дорогих подарков (как московский князь), копит силы для объединения Руси, и обманывает хана, утаивая собираемую им ежегодно с Руси дань. Подарков ордынским царевичам со стороны Москвы было роздано неимоверное количество.

Ратуя за свои права, с 1314 года князь Юрий Данилович почти безвыездно просидел три года в Орде, оставив на хозяйстве в Москве брата Ивана Даниловича, в Новгороде — брата Афанасия Даниловича, а в Нижнем Новгороде — брата Бориса Даниловича. Все это время, помня о совете татарского темника Кавгадыя, он регулярно слал во дворец хана подарки прекрасной Кончаке, любимой сестре хана Узбека. Хан Узбек делал вид, что ничего не замечает, никак не поощряя, но и не пресекая интерес московского князя к своей сестре.

                                 Сарай-Берке, Золотая Орда,

                                                               1317 год

К началу 1317 года, наведя справки о матримониальных намерениях великого князя Михаила Ярославича Тверского в отношении своих сыновей, хан Узбек снова впал в состояние, близкое к бешенству. Слушая доклад своего доверенного лица по делам Запада и Католической Европы, он нервно теребил четки и едва сдерживался от недостойного желания вскочить и затопать ногами, дав волю своей ярости. Хан Узбек чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Подумать только! Он действительно доверял тверскому князю! Он подтвердил его право на великое княжение! Он предлагал ему честь стать его союзником в борьбе с Западом, и даже был готов породниться с ним, отдав в жены его сыну свою единственную любимую сестру Кончаку, принцессу из рода Чингизидов!

И что же он получил взамен?! Проклятый русич ответил ему черной неблагодарностью! Все это время он вел переговоры о брачном союзе Твери с литовским князем Гедемином и королями Западной Руси — братьями Юрьевичами, князьями Галича и Волыни! Галича и Волыни! Двух славянских королевств, которые, пользуясь смутой Ногая и ослаблением дунайского улуса, постепенно возвращали себе былые русские земли. Это было прямое оскорбление ему, хану Узбеку, султану Мухаммеду Гияс ад-Дину!

Хан Узбек немедленно вызвал к себе представителя тверского князя в Орде и потребовал объяснений. Вытащенный буквально из постели, тверской боярин, напуганный подобным обращением, лепетал что-то невразумительное: о том, что союз Твери и Литвы имеет целью организацию совместно отпора немецкому ордену крестоносцев и, если и представляет второстепенную угрозу, то только для позиций московского князя Юрия Даниловича в Великом Новгороде. На язвительный вопрос хана Узбека о том, каковы цели заключаемого союза Твери с королями Галицкой Руси, боярин заговорил о планах восстановления единой русской церкви в возрожденной Киевской митрополии.

Полученные объяснения хана Узбека не удовлетворили. Митрополит на Руси уже был, и он хана Узбека устраивал. Свои функции в отношении Орды он выполнял, неприятностей не доставлял, в княжеских усобицах оставался нейтральной примирительной силой, тихий, спокойный, иконы пишет. Узбек искренне не понимал, зачем нужна еще одна митрополия в каком-то там Киеве. Но, тем не менее, он не поддался первому порыву вызвать на ковер самого великого князя Михаила и устроить ему допрос с пристрастием.

Вместо этого он принял добивавшегося аудиенции с ним московского князя Юрия Даниловича. Разглядывая представшего перед его очами голубоглазого рыжеволосого московского князя, которому в этом году должно было исполниться 35 лет, Узбек все еще продолжал размышлять о том, как же правильно поступить.

Юрий Данилович внимательно наблюдал за выражением лица хана Узбека, и гадал, что же явилось причиной этой неожиданной аудиенции. Если Узбек узнал про подарки, которые он продолжал посылать его сестре Кончаке, какова будет его реакция? Изменились ли его планы на заключение союза с Русью с целью защиты против крестовых походов с Запада? И, самое главное, одобрит ли он ухаживания московского князя и союз с Москвою вместо Твери? Если да, то ярлык на великое княжение ему обеспечен. Положение ханского родственника даст ему авторитет и военные силы для того, чтобы утвердить на Руси влияние Москвы и сначала потеснить, а затем уничтожить потенциального противника — сильную Тверь. Князь Михаил Ярославич, может быть, хороший военный, но отвратительный дипломат — он слишком прям, благороден и вспыльчив. Такие долго не живут.

Задумавшись, он даже пропустил момент, когда хан Узбек, прервав молчание, вдруг резким голосом задал ему короткий вопрос.

— Хан спрашивает, ты женат, князь? — тут же перевел толмач.

Юрий Данилович почувствовал, как по его спине пробежали теплой волной мурашки радостного предвкушения.

— Скажи ему, что я — вдовец! — блеснул озорным взглядом голубых глаз он. — Но, так как я еще молодой, полный сил мужчина, то в настоящий момент я подыскиваю себе новую жену.

— Подыскиваешь ее в моем дворце в Сарай-Берке? — с холодной насмешкой спросил хан Узбек.

Толмач князя невольно поежился, переводя этот вопрос. Темные непроницаемые глаза хана Узбека смотрели прямо в лицо Юрия Даниловича.

«Была не была! — отчаянно подумал московский князь, не отводя своего взгляда от темных глаз хана. — Говорят, хан любит отчаянных людей. Мне, так, терять нечего. Ежели прикажет убить за дерзость, на Москве у меня Ванька сидит, он ее удержит. Ему, если понадобится, и братья мои не откажутся помочь против Твери. А если выиграю приз — так он жизни моей стоит! Быть мне тогда великим князем!»

Вслух же, стараясь казаться спокойным, уверенным и расслабленным, улыбаясь, подтвердил:

— Правда твоя, великий хан. Слал подарки сестре твоей, Кончаке, самой прекрасной монгольской принцессе Орды. Прости, влюбился. Места себе не нахожу.

Узбек невольно усмехнулся его наивной наглости. Помолчал, разглядывая круглое румяное белокожее лицо московского князя с прищуром ярко-голубых, словно нарисованных китайской краской, глаз.

— Принимала она твои подарки? — искривив уголок рта, неожиданно спросил он.

— Вот уж не знаю, — все с той же непробиваемой спокойной наглостью отвечал московский князь. — Назад не отсылала, это точно.

«Ну что ж, — подумал Узбек. — Значит, это судьба. Прорицания астрологов были благоприятны. Брак Кончаки с этим русским князем даст мне верного союзника на Руси. Москва слабее Твери, стало быть, Юрий вынужден будет искать моего покровительства для того, чтобы оставаться великим князем. Посмотрим, что из этого выйдет».

— Свадьбу сыграешь в Сарай-Берке! — сказал Узбек, в последний раз взглянув на московского князя, прежде чем дать знак об окончании аудиенции. — В приданое получишь ярлык на великое княжение и три тумена монгольского войска, если князь Михаил окажет сопротивление. Узнаю о том, что злоупотребишь моим доверием, лишу ярлыка. Все понял?

Юрий сглотнул и молча кивнул, все еще не в силах поверить в свое везение.

Через две недели, получив в довесок к молодой жене три тумена монгольских войск под командованием темников Кавгадыя, Астрабыла и Остера, князь Юрий Данилович отправился на Русь. Вместе с ними, в качестве простых нукеров ехали два ханских доверенных лица, специально приставленных к нему с целью тайного наблюдения. Хан Узбек, возможно, отличался излишней мнительностью, но вовсе не был дураком, чтобы полностью доверять нечистому на руку московскому князю, хотя тот и являлся теперь его шурином.

Опасения хана Узбека оправдались целиком и полностью. Несмотря на то, что после встречи под Костромой князь Михаил Тверской без боя и добровольно уступил Юрию Даниловичу великое княжение, признав волю хана, московский князь сумел убедить темника Кавгадыя вторгнуться в Тверскую землю.

Несколько месяцев подряд войска Юрия Даниловича вместе с войсками союзных суздальских князей и татарами темника Кавгадыя методично громили тверские земли, сжигали села, грабили добро, убивая мужчин и уводя в плен ремесленников, женщин и детей.

К осени 1317 года, по замыслу Юрия, одновременно с москвичами с севера против Твери должно было выступить Войско Господина Великого Новгорода. Первоначальным планом союзников было соединиться на оси Волок Ламский — Торжок в районе Бродов, дождаться, когда замерзнет река Волга, а затем совершить бросок по волжскому льду на Тверь. С приказом великого князя выступить против Твери отправился в Новгород доверенный человек Кавгадыя — монгол Телебуга. В ожидании условленного часа войска великого князя Юрия Даниловича Московского и темника Кавгадыя продолжали разорять тверскую землю.

Князь Михаил Ярославич Тверской, спешно укрепляя и отстраивая тверской кремль, несколько раз посылал к ним своих людей с просьбой объяснить причины разграбления своих земель, но ответа не получил. Не откликался на его призывы остановить своим словом произвол, творимый московскими войсками на тверской земле, и митрополит Петр.

                          Тверь, Тверское княжество,

                     земли Северо-Восточной Руси,

                                                           1317 г

В конце лета, когда война опасно приблизилась к землям сильного тверского города Кашина, горожане послали своих представителей в Тверь.

В тот день грозное тверское вече, против решений которого зачастую не имел силы выступать сам тверской князь, обсуждая просьбу о помощи кашинцев, гудело с раннего утра до позднего вечера.

— Поднимайте городское ополчение! Собирайте войска! — высказался, когда ему дали слово, князь Михаил Ярославич. — И ведите к Твери. Ведите так, чтобы Юрий заметил. Это отвлечет его от Кашина.

— Да кто же его поведет, это войско! — заволновался кашинский посол, боярин Охлобыстин. — Нет у нас своего князя. Дай тогда нам сына своего! Старшего, Дмитрия, с его дружиной, который с татарами воевать умеет! Тогда мы тебе послужим! Все за тебя и за землю свою умрем!

Предложение кашинского посла бурно поддержали не только горожане, но и зажиточное боярство Твери, которое несло огромные потери от московских и татарских погромов. Кашин был вторым по величине и влиянию городом Тверской земли.

— Любо нам! Любо! — скандировал традиционную формулу одобрения мощный хор народного веча.

— Митя! — обернувшись к старшему сыну, стоявшему чуть позади, по правую руку от него, негромко сказал князь Михаил Ярославич. — В этом есть смысл. Поедешь в Кашин. Приведешь к Твери кашинское войско, без него, если Юрий посмеет напасть на Тверь, нам не справиться. Поведешь так, чтобы дать мне время подготовиться к обороне Твери с севера.

— Новгород? — с лету догадался Дмитрий.

— Господин Великий Новгород, — вздохнул князь Михаил Ярославич. — Чует мое сердце, без него не обойдется. Не смогут они остаться в стороне, когда другие ополчились против Твери! Слишком много крови попортил я господам новгородцам в былые годы.

Дмитрий промолчал, соглашаясь с точкой зрения отца. Нахмурив темные брови, он некоторое время колебался, прежде чем, наклонившись к плечу отца, тихо сказать:

— По моим сведениям, войско Кавгадыя подошло к Твери с юго-востока и остановилось в районе Богородичного монастыря на реке Шоши. Он поставил шатры и расположился так, словно чего-то или кого-то ожидает.

— Источник твоих вседений? — приподняв бровь, так же тихо, спросил князь Михаил Ярославич, лицо которого осталось каменно невозмутимым. Со стороны казалось, что он внимательно следит за тем, что происходило на вече.

— Отец Андрей, бывший тверской епископ, который после обвинения в симонии митрополита Петра был вынужден уйти в монастырь. Он сейчас настоятель Богородичного монастыря на реке Шоше. Я получил от него весть буквально перед началом веча.

— Значит, вот как оно оборачивается, — тяжело уронил князь Михаил Ярославич.

Разговор о походе в Кашин получил продолжение позже, за стенами княжеского терема. Поздно ночью, вдвоем, сидя в горнице при свечах, Михаил Ярославич с Дмитрием тихо и тайно делились своими соображениями.

— Юрий с суздальскими князьями разбойничают чуть севернее впадения реки Шоши в Инюху, — негромко говорил Дмитрий. — Тоже не предпринимают ничего особенного, словно ходят по кругу и чего-то ждут.

— Ждут известий из Новгорода? — остро взглянув на сына, спросил Михаил Ярославич.

— Я полагаю, что да, — согласился Дмитрий. — Мои татары перехватили уже нескольких гонцов от Юрия к новгородцам и от новгородцев к Юрию. Так что, связи между ними нет. Если соглашение о совместных действиях было заключено заранее, то они будут действовать по первоначальному плану.

— То есть, в ближайшее время надо ожидать появления новгородцев у Торжка, — с помрачневшим лицом сказал Михаил Ярославич. — Кто бы сомневался, что они останутся в стороне!

— Может быть, пошлем в Кашин Сашу? — посмотрев на отца, предложил Дмитрий. — А я с войсками пойду к Торжку?

Князь Михаил Ярославич покачал головой, выражая несогласие.

— Нет, Александру я кашинское войско не доверю, — хмуро сказал он. — Молод еще. Да и слишком легкомыслен. Сильное кашинское войско может оказать нам неоценимую помощь, когда будет решаться судьба земли под Тверью. В Кашин поедешь ты. Как только я узнаю, что Новгород выступил в поход на Тверь, я во главе всего тверского войска пойду встречу новгородцам и встречу их у Торжка.

Он немного помолчал, а потом, понизив голос, начал говорить, выразительностью тона подчеркивая важность своих слов:

— Перед своим выступлением в Торжок я пошлю к тебе в Кашин своего гонца.

— Пошлешь моего татарина, Бунчука, — немедленно отозвался Дмитрий. — Его родители из Кашина, он доберется до меня быстрее и привлечет к себе меньше внимания.

— Не перебивай меняя! — нетерпеливо произнес Михаил Ярославич. — Запоминай, что я говорю, потому что в этой войне мы с тобой можем не встретиться до самой последней минуты. Итак, после того, как прискачет с известием твой Бунчук, ты поведешь основные силы кашинцев к Твери. Поведешь тайно, через Кушалино. Небольшой отряд прикрытия отправишь вдоль Волги. Этот отряд должен производить как можно больше шума, создавая иллюзию, что идет большое войско. Его целью будет привлечь к себе внимание Юрия и отвлечь его на время от Твери. К тому времени я разберусь с новгородцами и возвращусь в Тверь. После этого мы объединим свои силы и выступим против Юрия.

— Дадим сражение? — удивленно приподнял бровь Дмитрий.

— Сначала еще раз попробуем договориться, а потом… Отчего ты кажешься таким удивленным, сын мой?

— Оттого, что ты решился, наконец, дать отпор этому московскому наглецу, — с легкой иронией отозвался Дмитрий. — Для этого понадобилось всего лишь разорение половины тверского княжества!

— А чтобы сделал ты, мой слишком умный сын? — с такой же иронией спросил князь Михаил Ярославич, посмотрев на своего любимого сына.

— Я слишком плохой христианин, отец мой! — красивое лицо восемнадцатилетнего князя озарила улыбка. — Я бы не уступил ему великого княжения! Сразу бы набил морду и отправил в Москву!

— Кому именно ты бы морду набил? — вкрадчиво поинтересовался Михаил Ярославич, в то время как ноздри его тонкого породистого носа затрепетали от едва сдерживаемого гнева. — Юрию, Кавгадыю и еще трем туменам монгольского войска?! Батый с двумя туменами победил европейских королей!

— Победил потому, что они не знали, как воевать с монголами! — вскинул голову Дмитрий.

Князь Михаил Ярославич невольно залюбовался его чистым лицом, озарившимся светом вдохновения, в то время как он горячо продолжал:

— В отличие от европейцев, русские князья уже воевали с монгольскими туменами и побеждали их! Вспомни победу князя Дмитрия Переяславского над регулярными ордынскими войсками в 1285 году! Да и тишайший Данила Московский, помнится, в 1301 году разбил ордынское войско, поддерживающее рязанского князя! Если бить Юрия, то только сейчас, когда Узбек еще только укрепляется у власти, проводя свои реформы. Потом будет уже поздно!

— Что вы тут раскричались?!

На пороге горницы появилась с лампадой в руках княгиня Анна Дмитриевна. С распущенными для сна длинными русыми волосами, спускавшимися почти до пояса, кутаясь в наброшенный поверх ночной рубашки светло-синий летник плотного полотна, она своими большими карими глазами по очереди оглядела взволнованные лица сына и мужа, укоризненно покачала головой, вздохнула и не терпящим возражения тоном распорядилась:

— Спать немедленно!

Потом помолчала и с сердцем добавила:

— Дмитрий, побойся Бога, тебе завтра рано вставать! Этот ваш боярин кашинский каждый день в княжий терем является ни свет, ни заря! Ты полагаешь, что именно завтра утром он придет позже?! Завтра, когда назначен твой отъезд в Кашин?!

                                    Тверское княжество,

                     земли Северо-Восточной Руси,

                                                           1317 г

В ноябре 1317 года, разбив новгородское войско под Торжком, Михаил Ярославич Тверской вернулся в Тверь. За два дня до его возвращения к Твери подошло кашинское войско во главе с Дмитрием. Проведя отвлекающий маневр, приказанный отцом, Дмитрий лично возглавил отряд, осуществлявший эту миссию, из озорства даже пару раз ввязался в стычки с арьергардом Юрьевских войск, однажды случайно чуть не захватив в плен обоз с Кончакой. Таким образом, он с блеском выполнил отвлекающий маневр, умудрившись при этом не потерять ни одного человека. Соединившись с основными кашинскими войсками, которые благополучно и незамечено дошли в Тверь под предводительством тверского воеводы, в ноябре 1317 года он вместе с братьями и матерью встречал возвратившегося с победой над новгородцами отца.

При встрече князь Михаил Ярославич крепко обнял сына, похлопал его по плечу и мрачно заметил:

— Про все твои художества потом поговорим!

Эта угроза осталась невыполненной. В последующие дни стало ясно, что сражения с соединенными силами великого князя Юрия Даниловича, суздальских князей и тумена монголо-татарских войск Кавгадыя не избежать.

Расстелив на столе выбеленную бересту с картой местности к юго-востоку от Твери, в направлении к Микулину, Дмитрий подробно излагал великому князю и его советникам-боярам данные своей татарской разведки о положении дел на южном фронте.

— Кавгадый со своими татарами стоит почти в пятидесяти верстах от Твери. Стоит на этом месте уже пять недель. Видимо, ждет Юрия.

Дмитрий поставил черную фигурку тавлейного [17] коня на карту в месте, обозначавшем положение Кавгадыя.

— Юрий с суздальцами, и со всеми своими обозами вчера ночью пришел с юго-востока и встал возле одной из небольших деревень на притоке реки Инюхи.

Две фигурки черных тавлейных солдат встали на карте, обозначая положение войск великого князя.

— В обозе Юрия армейское снаряжение, все награбленное и кибитка монгольской принцессы, его жены, — продолжал Дмитрий.

— О господи! Что ж он бабу то за собой таскает! — вздохнул один из тверских бояр, вызвав мимолетную улыбку на лице молодого князя.

— Судя по всему, они все еще выжидают известий о подходе новгородцев, — предположил другой боярин, Федор Акинфич.

— Самое время выступить им навстречу, — хмуро сказал боярин Морхинин. — Пока они совсем не обнаглели и не тронулись на Тверь.

— Они ждут, когда замерзнет Волга, — также хмуро сказал князь Михаил Ярославич. — Мне тут пленные новгородцы много кое-чего рассказали об их планах. Ждут для того, чтобы по волжскому льду пролететь татарской конницей прямо до Твери.

— Вот ведь! — чуть не выругался боярин Андрей Кобыла.

— Стало быть, времени у нас немного, — заключил Михаил Ярославич. — Всего несколько недель. Так что, готовьте людей, бояре и воеводы! На рассвете третьего дня вымтупим на северо-запад, встречать гостей. Я те места, в которых, по словам Дмитрия, стоит Юрий с Кавгадыем, знаю. Бывал там в былые годы, да и войска водил. Есть там несколько мест, вполне удобных для сражения большой армии…

Глава 7. Выбор Твери

Село Бортенево,

Тверское княжество,

земли Северо-Восточной Руси,

21 декабря 1317 г

Князь Михаил Ярославич Тверской стоял на холме возле села Бортенева в окружении своих бояр и хмуро рассматривал видневшийся вдали справа на горизонте военный лагерь московского князя и полки суздальских князей, пришедших на помощь московитам. На левом фланге переливалась огромной живой волной татарская конница Кавгадыя, расположившаяся за небольшим леском.

Ставка тверского князя располагалась у села Бортенева, на высоком берегу широкого ручья Астраганец. На восточном берегу ручья находилась возвышенность общей протяженностью в две версты, позволяющая сойтись в сражении значительным военным силам. Именно туда был устремлен взгляд великого тверского князя. Он лично выбирал это место для встречи с войсками Юрия Даниловича и татар. Замкнутое пространство между Астраганцем и рекой Шошей, а также занесенные снегом подлески поля под Бортеневом лишали ордынскую конницу всяких преимуществ. Обрывистые берега и извилистое русло ручья также обеспечивали тверской армии множество скрытных мест для размещения резервов.

— Каковы наши шансы на победу? — оторвавшись от созерцания занесенной снегом равнины, хмуро спросил Михаил Ярославич у одного из своих бояр, сыновей Акинфа Великого.

— Никаких гарантий, — так же хмуро отозвался Федор Акинфич. — Можем победить, можем проиграть. Все в воле Божьей!

— Мы не можем отступить, — тяжело роняя слова, после продолжительного молчания сказал великий князь тверской. — Если мы отступим, Юрий до основания разрушит Тверь.

— Мы не можем победить татарское войско! — сказал боярин Акундин, выражая мнение многих бояр.

— Мы можем умереть, защищая Тверь, свои семьи, своих близких! — с нажимом сказал князь Михаил Ярославич, неприязненно посмотрев на боярина, которого он всегда недолюбливал.

— Это не спасет Тверь! — возразил боярин. — Нам нужно снова слать послов к Юрию и Кавгадыю. Просить мира.

— Мы уже просили мира, — отрывисто напомнил ему тверской князь. — Я добровольно отказался от великого княжения в пользу Юрия Даниловича. Но его это не остановило. Московский князь спит и видит, как уничтожить и разграбить Тверь. Мы всегда будем представлять угрозу для имперских амбиций этого мальчишки. Он и на сестре хана женился для того, чтобы получить власть. Мы не можем отступить. Мы будем сражаться!

— Если мы проиграем, — поднял голос кто-то из тверских бояр, — то мы все погибнем на этом поле!

— Зато мы умрем с честью! — вскинув голосу, тряхнул отросшими за время, проведенное в Орде, волосами князь Михаил Ярославич. — Сражаясь за свою землю! В отличие от тех времен, когда мы сражались и умирали за того, кто победит в борьбе за власть в Орде!

— Против московского Даниловича и суздальских князей у нас, пожалуй, есть шанс, — задумчиво произнес тверской боярин Никита Хрыщ. — Татарская конница, вот что меня смущает. Против них и татар одновременно мы, пожалуй, не потянем. Хотел бы я знать, что думает об этом молодой княжич.

Князь Михаил Ярославич удивленно повернул голову в сторону говорившего.

— Дмитрий? — коротко переспросил он.

— Да, княже. Спроси его.

— О чем тут спрашивать? — пробормотал Акундин. — Татар победить нельзя! Их еще никто не побеждал!

— Мы побеждали! — загремел голос окончательно выведенного из себя великого тверского князя. — Мы побеждали татарскую конницу, когда воевали с Ногаем! Мы, русские князья!

— Мы воевали с татарами против татар, — возразил один из бояр покойного князя Андрея Городецкого, после смерти князя перешедший служить в Тверь. — Сейчас за нашей спиной татар нет.

— Отец, — в наступившей тишине прозвучал взволнованный голос княжича Дмитрия. — Доверь мне командование армией, и я принесу тебе победу!

— Разобьешь татарскую конницу? — прищурив глаза от бившего в них яркого декабрьского солнца, отражавшегося от белизны снега, спросил великий тверской князь, не глядя на сына.

— И татар, и Юрия, и суздальцев, — все так же спокойно подтвердил Дмитрий. — Татары не вступят в бой до тех пор, пока не убедятся в победе Юрия. Нойон Кавгадый совсем не глуп. Ему нужна только победа Юрия. Иначе он сильно рискует, так как поход на Тверь, скорее всего, не был санкционирован Узбеком. При удаче татарская конница может вообще не вступить в бой. Даже если она вступит, ее встретит мой татарский полк, усиленный резервными полками, которые мы оставим в засаде, скрыв в лесу на правом фланге. Как раз напротив ставки Кавгадыя. Увидев это, Кавгадый скорее отступит и покинет поле боя, чем будет сражаться до последнего воина. Ты же знаешь татар. Они — не герои на поле битвы.

— Ты надеешься остановить три тумена монгольского войска силами своего личного полка и двух резервных полков? — тяжело роняя слова, спросил тверской князь.

— Ну, во-первых, вместе с Юрием пришел только тумен Кавгадыя. Тумены Астрабыла и Остера остались в окрестностях Владимира. И, во-вторых, их остановит паника, а не мои полки, — отбросив упавшую на глаза прядь темно-русых волос, сказал Дмитрий.

— Какая паника?

Дмитрий свернул глазами и бесшабашно улыбнулся.

— Которую создаст внезапное окружение Юрия и суздальцев, — охотно пояснил он. — Но сначала мы отступим и внушим им иллюзию победы. Это позволит нам окружить их с флангов и взять в клещи.

— Ты уверен, что у тебя получится? — князь Михаил Ярославич поднял тяжелый взгляд на старшего сына, наследника Твери, своего любимца.

— Полных гарантий дать не могу! — выдержал его взгляд восемнадцатилетний Дмитрий. — Но у нас есть шанс на победу! Было бы глупо не использовать его. В худшем случае, мы все умрем за Тверь. Нам терять нечего, отец. Позволь мне возглавить войска!

Князь Михаил некоторое время смотрел на сына все таким же тяжелым взглядом, раздумывая над его словами и его уверенностью, затем его взгляд смягчился.

— Быть по сему! — видимо, приняв решение, коротко сказал он. — Принимай командование! У меня одно условие. Командуй как монгольский хан, с холма. В битву не лезь. Если проиграем, оборачивайся и скачи в Тверь. Это мой последний приказ. Я лично пойду в бой и возглавлю Большой тверской полк.

— Но, как же так, княже! — запротестовал возмущенный Акундин. — А если убьют тебя в сражении? С кем же мы останемся, даже если и победим, как обещает молодой княжич?!

— Вот с ним и останетесь! — кивнув в сторону Дмитрия, отрезал князь Михаил Ярославич. — Я, в любом случае, уже смертник. Не победим татар на поле боя — я там и умру! И с моей смертью падет Тверь. Победим и разобьем Юрия и татарскую конницу, я, как глава земли, все равно умру в Орде — за то, что посмел их разбить! Но Тверь будет жить, не разграбленная, непокоренная! И у нее будет князь. Я лично выбираю жизнь Твери и смерть в Орде. Поэтому мы пойдем в бой и сделаем все возможное, чтобы победить и защитить Тверь. С этой минуты Дмитрий получает полномочия тверского князя, право вести в бой войска, право карать и миловать.

— Право умереть за Тверь! — прошептал Андрей Хрыщ, сын тверского боярина, ровесник Дмитрия и его лучший друг.

— Его приказы равносильны моим! — громким голосом продолжал князь Михаил Ярославич. — Тому, кто ослушается его приказов — смерть!

И, обернувшись к сыну, коротко бросил:

— Говори!

Взгляды всех присутствующих в свите бояр устремились к молодому княжичу Дмитрию, сидевшему на коне и находившемуся по правую руку от отца. Бледное лицо наследника тверского князя чуть порозовело от мороза, обветренные губы были алыми, темно-фиалковые глаза прятались в бахроме темных густых ресниц. Повинуясь приказу отца, княжич Дмитрий выехал вперед. Поравнявшись с отцом, стоявшим впереди бояр, он обернулся к ним и некоторое время внимательно всматривался в их напряженные лица, а потом, не повышая голоса, проговорил:

— Все сомневающиеся во мне и те, кто не хочет идти против татар, могут быть свободны. В этом сражении мне понадобятся воины, а не интриганы и изменники.

Среди бояр поднялся ропот.

Князь Михаил Ярославич, нахмурив брови, продолжал, не двигаясь, стоять за спиной Дмитрия, не вмешиваясь, но, тем не менее, переводя цепкий взор больших темных глаз с одного лица на другое.

Боярин Акундин вышел было из рядов бояр, но, заметив, что ни один из тверских бояр не сдвинулся с места, вернулся и с независимым видом встал за спиной Федора Акинфича.

— Наша цель будет состоять в том, чтобы заманить Юрия в западню и заставить его поверить в свою победу, — начал уверенно говорить Дмитрий Тверской. — Основные войска предлагаю по старинке поделить на три части. Первая часть полков станет перед двумя остальными. Передовые полки выступят против Юрия, а затем якобы отступят под ударом московской конницы и продолжат отступать таким образом, чтобы пройти в своем отступлении между двумя остальными полками. Когда Юрий, увлеченный погоней, пройдет между этими полками, правый полк ударит справа, левый полк ударит слева. После этого они просто замкнут силы Юрия в котел. Основная задача состоит в том, чтобы сомкнуть клещи, окружить их и бить до тех пор, пока они не побегут или не начнут бросать оружие.

— А что случится, когда Юрий поймет, что пути к отступлению у него нет? — насмешливо заметил Андрей Хрыщ, стремясь поддержать молодого князя.

— Он или сдастся в плен, или сбежит с поле боя, что более вероятно, — спокойно отвечал молодой княжич. Оглянувшись по сторонам, чтобы увидеть, есть ли еще желающие задать вопросы, он с той же уверенностью молодого человека продолжал: — Кашинские полки станут с правого фланга, тверские — с левого. Тверская конница станет впереди по центру и начнет бой. Вопрос в том, хватит ли у всех выдержки осуществить ложное отступление и выждать нужный момент для ударов по его флангам.

Бояре качали головами, слушая речь Дмитрия. Лицо великого тверского князя разглаживалось по мере того, как он продумывал предложения старшего сына.

— Ну, слава богу, хоть какой-то план! Кроме как с честью умереть, — покачав головой, с одобрением пробормотал воевода Волчий Хвост. — Молодой княжич продолжает приятно удивлять меня.

— Хорошо, княже, — наконец, крякнул, оценив замысел Дмитрия один из старших бояр, кашинец Матвей Охлобыстин. — А кто тогда поведет кашинские полки?

— Ты, боярин, — усмехнулся Дмитрий. — Ты — родом из Кашина, тебе удобнее всех будет. Да и воин ты знатный, ты фактически привел кашинцев в Тверь, за тобой кашинцы в огонь и в воду пойдут. Никому другому не смогу их со спокойной душой доверить, так, как тебе.

Слабая усмешка пробежала по жестко сжатым губам тверского князя, оценившего маневр сына. Боярин Охлобыстин приосанился и задумчиво огладил рукой в дорогих перстнях ухоженную окладистую бороду.

— Тверскую конницу, как мы уже слышали, возглавит сам великий князь, — мельком взглянув на отца, сказал Дмитрий. — Два других тверских полка поведут в бой Федор Акинфич и Андрей Кобыла.

— А я? Что буду делать я? — прозвенел в наступившей тишине слегка обиженный голос князя Александра, младшего брата Дмитрия.

— Ты останешься рядом с братом! — зыркнул на него князь Михаил Ярославич, прежде чем Дмитрий открыл рот, чтобы ответить. — И будешь слушать его, как меня!

— Засадные полки возглавит воевода Волчий Хвост, — дождавшись, когда замолкнет отец, как ни в чем не бывало, продолжал Дмитрий. — Если татары все-таки вступят в бой, воевода в нужный момент ударит им в тыл. У него терпения побольше, ему я доверю удар с тыла. По моему сигналу.

— Какому сигналу? — тут же спросил настороженно слушавший его речь старший сын городецкого боярина.

— Три красных китайских огня с командного холма, — коротко сказал Дмитрий. — Один огонь — в бой идет конница отца. Два огня — сигнал к отступлению. Три красных огня — конница разворачивается лицом к Даниловичу, и одновременно тверские полки и кашинцы наносят удар с флангов. И берегись у меня тот, кто начнет атаку раньше сигнала! После победы заставлю траншеи копать на московской границе!

Оглядев замерших от удивления бояр, Дмитрий посмотрел на отца.

— Один зеленый китайский огонь — сигнал к наступлению первого резервного полка воеводы Волчий Хвост. Если в бой вступят все татарские силы, белый сигнальный китайский огонь — и в бой идет второй резервный полк и мой татарский полк.

— Кто возглавит второй резервный полк, князь? — с надеждой в голосе спросил Андрей Хрыщ.

Забывшись, Андрей нечаянно назвал своего друга детства титулом его отца, тверского князя Михаила Ярославича. Великий князь услышал и усмехнулся, но ничего не сказал.

— Второй резервный полк поведет боярин Хрыщ, — между тем, все также уверенно продолжал Дмитрий. — В Твери его знают и уважают.

Он цепко вгляделся в лицо тверского боярина Никиты Хрыща, ожидая его реакции.

— Да как же я князя оставлю? — с недоумением спросил боярин, оглядываясь в поисках поддержки на князя Михаила Ярославича.

— Так и оставишь, раз молодой князь сказал, — лениво пробасил воевода Волчий Хвост. — Парень то дело говорит. Если по его все пойдет, мы этих наглецов, русских и татарских, в лепешки раскатаем.

— Русских — в лепешки, татар — в кизяки их вонючие, — поддержал его звонкий голос молодого командира одного из сборных полков Дмитрия, Гришки Дрына, родители которого были беженцами из ярославской земли.

— Мой личный полк во главе с Андреем, — Дмитрий посмотрел на друга детства, боярского сына Андрея Хрыща, — останется со мной, на этом холме. Я буду лично координировать вступление в бой каждого полка. После того, как все наши силы вступят в сражение, мы присоединимся к ним в том месте, где это будет больше всего необходимо.

— Я сказал — отступишь в Тверь! — подняв голову, сказал князь Михаил Ярославич, обращаясь к сыну. — Не сделаешь, как я сказал — с того света прокляну!

— Отступлю, — подозрительно легко согласился Дмитрий. — Если проиграем. Но не раньше того!

— Есть вопросы?

Он обвел задумчивые лица бояр внимательным испытывающим взглядом своих необыкновенных темно-фиалковых глаз, в глубине которых закипали всполохи предвкушения битвы.

— Мы все погибнем! — обреченно шепнул великому князю Михаилу Ярославичу боярин Акундин, скорбно поводя очами в сторону молодого князя. — Это катастрофа! Это несерьезно, в конце концов, доверять столько людей не знающему жизни юнцу! Ты только представь, князь, а если он действительно победит?! Разобьет татар! Что тогда с нами будет?! Узбек лично санкционирует набег на Тверь!

— С чего бы это, боярин? — тяжелый взгляд князя Михаила Ярославича заставил боярина попятиться. — Я приказов хана не нарушал, войны первым не начинал. Юрий с Кавгадыем начали — они и ответят!

— Время не ждет! — между тем отрубил молодой княжич, нетерпеливым взглядом окинув ряды бояр, предводителей тверского войска. — Попрошу командиров пройти к своим полкам и построиться. Москвичи и татары уже подошли совсем близко. Те из полков, которые должны ударить с тылов, строятся за спинами тех, кто начинает сражение, и выступают только по моему сигналу!

После того, как бояре начали расходиться, Дмитрий одним движением слетел с седла и подошел к уже спешившемуся князю Михаилу Ярославичу, рядом с которым остановился и его младший сын — брат Дмитрия, князь Александр. Дмитрий по очереди в молчании крепко обнял сначала отца, потом младшего брата. Затем князь Михаил Ярославич приобнял за плечи обоих сыновей и пытливо заглянул каждому в лицо.

— Если мы победим — это будет чудо, воля Божья! — хриплым от волнения голосом сказал он. — Спаси нас Бог, дети мои!

— Мы победим! — воскликнул княжич Александр, высокий, светловолосый, с красивым, породистым, как у всех тверских князей лицом. — Митя всегда побеждает! Я в него верю!

— Увидимся после битвы! — усмехнувшись его легкомыслию, сказал Дмитрий, обращаясь к отцу. — И, как говорят наши святые отцы — С Богом!

— Помни о том, что я велел! — хлопнув сына по плечу, строго произнес Михаил Ярославич. — В случае победы Юрия немедленно отступай в Тверь. Закрывай ворота и держи осаду до тех пор, пока он не отступит от Твери. Новый кремль я в этом году успел отстроить. Осаду он выдержит. А потом — в Орду. К Тайдуле. Помни, Узбек хотел выдать Кончаку за тебя. Он о тебе слышал. Используй любой шанс, чтобы спасти Тверь! Обещай мне!

— Обещаю!

Глава 8. Бортенево

Поле у Бортенева,

Тверское княжество,

земли Северо-Восточной Руси,

22 декабря 1317 г

К полудню следующего дня Дмитрий, наблюдая за битвой с холма под деревней Бортенево, с удовлетворением заметил, что Юрий Данилович повел себя весьма предсказуемо. Когда тверская конница князя Михаила Ярославича, сражавшегося под своим стягом с изображением Спаса Великого, начала ложное отступление, Юрий поспешил преследовать ее с пылом и энтузиазмом полного дилетанта в военном деле. Он даже послал гонца в стан Кавгадыя, благоразумно наблюдавшего за битвой со стороны, предлагая ему разделить его быструю победу.

Опытный в боях Кавгадый не спешил, внимательно приглядываясь к ходу сражения. Он никак не мог понять, что же такого совершил этот московский князь-авантюрист, что заставило отступить сильную тверскую конницу. Этот вопрос беспокоил его, заставляя медлить вступать в сражение. Но со стороны даже его опытному глазу казалось, что победа Юрия уже предрешена. Тогда Кавгадый отбросил последние сомнения и, обернувшись к застывшей за его спиной татарской коннице, дал ей сигнал идти в наступление. В это время со стороны ставки князя Михаила Тверского с шипением взлетели в воздух три красных сигнальных китайских огня, а затем, спустя несколько минут, за которые конница Кавгадыя успела пролететь почти половину расстояния до полков Юрия — еще один, но уже белый огонь. После этого, произошло невероятное.

Тверская конница, прежде беспорядочно отступавшая под ударами войск князя Юрия Даниловича, внезапно перегрупповалась, и словно по невидимой команде развернулась лицом к преследовавшим ее московитам. Одновременно, с левого фланга сомкнула ряды тверская пехота, а с правого ударили по незащищенным тылам Юрия кашинские полки. Крики сражающихся, переплетенные с пением церковных гимнов, усилились почти троекратно.

«Это неправильно!» — прокричал предупреждающий голос у Кавгадыя в мозгу, и он с опозданием внезапно осознал, что командующий войсками князя Михаила использовал чисто татарскую тактику ложного отступления противника с целью завлечения его в западню.

В этот момент по правому флангу самого Кавгадыя ударила невесть каким чудом выскочившая словно из ниоткуда татарская конница. Кавгадый так удивился, что даже пропустил тот момент, когда его тумен остановился, оглушенный внезапным ударом, а потом дрогнул и начал отступать.

— Что происходит?! — сердито закричал он и тут же словно подавился, увидев развивавшиеся над этой татарской конницей Тверские полковые знамена. Хуже того, знакомое ему по рассказам монгольских нойонов, побывавших в русских землях, знамя молодого князя Дмитрия Тверского. Знамя его личного, сформированного из беглых татар полка.

Нехорошее предчувствие затопило душу Кавгадыя. Он бросил беглый взгляд в сторону сражения и уже открыто выругался в голос. Московский князь, бросив свои войска, продолжавшие ожесточенно сражаться с тверичами, поспешно удирал на север. Кавгадый узнал его красный плащ, подбитый соболями и блестевший в лучах предзакатного солнца золотой ободок на его шапке, отороченной песцом, подаренной ему в Орде самим ханом Узбеком.

— Вот ведь песий сын! — вскричал Кавгадый, сплевывая на землю.

Он последними словами ругал себя за то, что поддался на провокацию московского князя и повел свой тумен в бой. Осторожные Астрабыл и Остер оказались гораздо умнее его. Они оставили войско московского князя еще в Костроме, после того, как Михаил Тверской отказался от великого княжения в пользу московского князя и передал им всю собранную за прошлый год дань.

Облегчив душу, Кавгадый дал свой коннице сигнал к отступлению. Но было уже поздно. Окруженные подошедшим с тыла засадным полком тверского князя, татары Кавгадыя побросали сначала все свои знамена, потом оружие и массово сдавались в плен. После этого их не трогали, видимо, подчиняясь приказу князя не наносить татарам лишнего вреда.

Когда очередь дошла до него, Кавгадый с досадой бросил на землю саблю. «Хоть прямо здесь ложись и помирай! — со злостью подумал он. По законам Ясы, монгол, бросивший знамена и сдавшийся в плен, был обречен на смерть. «Хорошо хоть, что хан Узбек принял мусульманство, — внезапно подумал он. — Впрочем, князь Михаил, не осмелится нанести вред монгольскому нойону. Одно дело — разборки между русскими князьями, другое дело — неприкосновенность представителя монгольского хана. Мне не грозит ничего, кроме временного унижения. Но это я переживу!» — философски заключил он.

                               За 5 верст от Бортенева,

 ставка князя Юрия Даниловича Московского,

                                             22 декабря 1317 г

Уже к четырем часам пополудня стемнело. Крики и звон оружия, паника в голосах сопровождавших ее кибитку воинов князя Юрия Московского подсказали княгине Агафье, которой совсем недавно стала принцесса Кончака из рода Чингизидов, что произошло нечто неприятное. Топот коней, окружающих возок принцессы со всех сторон, постепенно усиливался, что не предвещало ничего хорошего. Выглянув из кибитки, Кончака заметила, что ее окружают, отрезая ей путь к отступлению в никуда. Страшные звуки скрестившихся мечей, заставили Кончаку, выросшую в Орде и наслушавшуюся разговоров о дворцовых переворотах, нервно сглотнуть и, обняв себя за плечи руками, чтобы согреться, со страхом прислушиваться к звукам пока непонятной ей русской речи. Она уже начала догадываться, что произошло. Ее новый русский муж, московский князь, видимо, проиграл сражение тверичам. Кончака нервно усмехнулась. Ее безупречно прекрасное тонкое смуглое лицо исказила презрительная гримаса. Она всегда полагала, что настоящие мужчины хвалятся только после того, как победят в сражении, а не накануне его, как ее русский муж. Две ее молоденькие служанки, дочери татарских вельмож из Орды, которых она привезла с собой на Русь, прижавшись к ее коленям, мелко дрожали от страха.

За стенами кибитки послышался еще больший шум, дробный звук копыт по промерзшей земле, храп остановленной на всем скаку лошади, звяканье мечей, а потом чья-то уверенная рука резко распахнула обитый медвежьей шкурой полог кибитки. Служанки Кончаки взвизгнули от ужаса и еще крепче вцепились в платье принцессы, причиняя ей уже нешуточную физическую боль. Кончака сердито прикрикнула на них на татарском и гордо выпрямившись, взглянула в лицо воина, посмевшего нарушить ее покой.

— Я — монгольская принцесса из рода Чингизидов, племянница хана Тохты, сестра хана Узбека, — громко сказала она по-татарски. — Я — неприкосновенна!

И затем по-русски добавила те несколько слов, которые успела выучить у русского священника в Орде:

— Меня зовут княгиня Агафья! Я — жена князя Юрия Даниловича!

— Это я уже понял, не дурак, — сказал русский воин, откинувший полог кибитки, выше поднимая в руке факел и задумчиво разглядывая Кончаку.

Кончака так удивилась тому, что она поняла то, что он сказал, что в первую минуту даже не осознала, что он говорил с ней на ее родном языке. Она с жадным любопытством смотрела в освещенное светом факела красивое, с темно-фиалковыми глазами лицо русского, чувствуя, что утопает в этих необыкновенного цвета глубоких глазах.

— Вам не стоит бояться, принцесса, — между тем все также по-монгольски сказал русский воин. — С этого момента вы находитесь под покровительством Твери и моего отца, тверского князя Михаила Ярославича. Я — Дмитрий, молодой тверской князь.

И отступив, наклонил голову в знак признания ее статуса и положения, а затем, снова неожиданно для Кончаки, произнес традиционные слова монгольского приветствия и приглашения в свой дом:

— Будьте нашим гостем, прекрасная Кончака, принцесса из рода Чингизидов, сестра хана Узбека. Отныне я ваш покорный слуга.

Кончака оторвалась от созерцания его красивого молодого лица и почти прошептала в ответ по-русски:

— Благодарю вас!

Молодой тверской князь улыбнулся, еще раз склонил перед ней голову и задернул полу возка. Кончака вздрогнула, приходя в себя от того странного состояния, в которое ввело ее появление этого необыкновенного русского князя.

— Такой красавчик! — сдавленно пискнула у ее ног одна из ее служанок, Фатима. — И по-монгольски говорит так, словно родился в Орде. Может быть, все не так плохо, принцесса?

— Хуже этого русского, вашего мужа, уже ничего не будет, — пробормотала вторая служанка Кончаки, Зухра, и Кончака мысленно с ней согласилась. Она была полностью осведомлена о том, что ее русский муж силой принуждал хорошенькую темноволосую и темноглазую Зухру к физической близости с ним, и за несколько месяцев ее брака это происходило уже не раз.

В этот момент возок принцессы тронулся с места и быстро покатил по промерзшей дороге. Кончака оттолкнула от себя служанок, строго приказав им занять свои места, и, поплотнее закутавшись в покрывала из меховых шкур, задумалась о том, что же произошло на поле боя. Появление молодого тверского князя рядом с ее возком могло означать только одно — тверичи одержали победу в сражении с войсками московского князя и татарской конницей Кавгадыя. Это звучало невероятно, но, тем не менее, это было единственное объяснение всего происходящего. Хотела бы она знать, что произошло с ее русским мужем, князем московским. Кончака от души надеялась, что его убили или, по-крайней мере, он сильно пострадал. Тогда она сможет вернуться домой, к брату, в Орду. Возможно, на какое-то время ей придется остаться в Твери, рядом с этим странным молодым русским князем, который говорил по-монгольски.

Беглая улыбка скользнула в уголках губ Кончаки. Если ей суждено остаться в этой холодной варварской стране, она бы предпочла именно такого мужа, молодого, красивого, почтительного и знающего ее родной язык. С таким мужем она была бы счастлива. Она будет молиться о том, чтобы князь Юрий умер. Ее брат Узбек не сильно расстроится, если это произойдет. А если ему нужен союз с русскими князьями, то она уговорит его присмотреться к этому молодому тверичу. Она знает, что Тверь сильнее Москвы. Это будет выгодная сделка для всех.

Кончака свернулась клубочком на сиденье возка, положила под голову кожаную подушку, обшитую мехом, натянула на себя теплое меховое одеяло, и вскоре задремала, убаюканная мерным ходом возка.

                                           Село Бортенево,

                                         23 декабря 1317 г

Князь Михаил Тверской принял Кавгадыя наутро следующего после сражения дня. Успевший за ночь детально продумать тактику своего поведения, Кавгадый был любезен до зубовного скрежета. Он откровенно повинился перед тверским князем за свое недостойное поведение. Посетовал на то, что выступили они с Юрием против Твери без ведома и разрешения хана Узбека, и даже дошел до того, что просил тверского князя походатайствовать за него перед ханом.

Внимательно выслушав его, усталый после бессонной ночи, в течение которой он объезжал с инспекцией, подчитывая потери, усыпанное трупами поле сражения при Бортеневе, князь Михаил Ярославич махнул на него рукой и не менее любезно пригласил проехать с собой в Тверь. Кавгадый в красочных выражениях выразил ему безмерную благодарность за подобное гостеприимство, и на этом откланялся, поспешив к своим людям. От тверских татар князя Дмитрия он узнал, что Юрий Московский со своей малой дружиной убежал в Торжок, а оттуда — в Великий Новгород. В плену у князя Михаила Ярославича остались раненый в бою брат князя Юрия — Борис Данилович, его молодая жена Агафья-Кончака, сестра хана Узбека и, собственно, сам Кавгадый. Такая вот теплая компания. Кавгадый даже сплюнул с досады. Дожил, называется. Ничего не поделаешь, придется выкручиваться самому.

Обоз великого князя, к которому присоединилась свита Кавгадыя, миновал вереницу телег, на которых в сопровождение монахов местного монастыря везли в Тверь раненых. Тех, которых нельзя было перевозить, в том числе одного из смертельно раненых суздальских князей, оставили на попечение настоятеля Богородичного монастыря, расположенного недалеко от поля сражения, на реке Шоше. Именно настоятель этого монастыря, бывший тверской епископ Андрей, благословлял вчера князя Михаила Тверского и его войска на битву с Юрием Московским и его союзниками.

Князь Михаил Ярославич, в тяжелом багряном плаще, подбитом соболями, ехал верхом, в сопровождении своих бояр. Несмотря на победу, воины в свите тверского князя молчали, усталые и ошеломленные, еще не в силах осмыслить ее значения.

Кавгадый краем глаза заметил, как к одному из сыновей тверского князя, такому же высокому, как его отец, темноволосому молодому человеку с темно-синими глазами, внезапно приблизился конный всадник, по выправке которого Кавгадый немедленно догадался, что это татарин. Он что-то сказал молодому человеку, отчего глаза того вспыхнули гневом. Затем княжич обратился к тверскому князю, своему отцу. Выслушав его, не поднимая головы, князь Михаил Ярославич кивнул. В тот же миг молодой тверской князь выехал из свиты отца, развернулся и, пришпорив коня, поскакал в направлении Бортенева. Вслед за ним помчался молодой татарин.

— Это кто? — спросил у ближайшего к нему тверского боярина Кавгадый, в результате общения с князем Юрием Даниловичем научившийся немного говорить по-русски.

— Молодой княжич Дмитрий, — охотно пояснил ему боярин Акундин.

— А татарин откуда?

— Так это же его сотник, Бунчак.

— Вот оно, значит, как, — пробормотал Кавгадый. — А куда поскакал ваш молодой князь?

— А Бог его знает! — махнул рукой боярин. — Он у нас малахольный. Из татар, вон, себе дружину набрал, шныряют они у него везде, вынюхивают, выспрашивают. Отец его сильно любит, вот во всем и потакает. Это надо же, позволил этому мальчишке вчерашней битвой командовать! А тот и возомнил себя не иначе как самим Чингиз-ханом. Стоял на холме у Бортенева и огни китайские пускал. Сигнал к наступлению, сигнал к отступлению! Игры бесовские! — в сердцах выпалил боярин. — Ну и что теперь? Выиграли сражение, называется. Что хан то твой теперь скажет, а, татарин?

«Во-первых, я не татарин, а монгол, — сердито подумал Кавгадый. — А во-вторых, это очень интересная информация. Не для туповатого московского князя, на которого я так опрометчиво поставил, а для хана Узбека».

Вслух он, лицемерно возведя очи горе, с пафосом произнес, перебирая в руках четки:

— Аллах велик! Все мы в воле Аллаха!

— Тьфу ты, басурманин проклятый! — перекрестился боярин, отворачиваясь от Кавгадыя.

Глава 9. Кончака

Тверь, Тверское княжество,

земли Северо-Восточной Руси, конец декабря 1317 года

По прибытии в Тверь монгольской принцессе отвели просторную горницу в княжеском тереме, большую и холодную, как чулан. Не привыкшая к русским морозам, Кончака мерзла так, что уже с утра, после того, как она вылезала из теплой постели, ее начинало трясти от холода. Не помогали согреться ни переносные печки, ни нагретые кирпичи, которые заворачивали в чистые тряпицы и клали в постель и под ноги сидящей в кресле у окна Кончаке.

Сама не сознаваясь себе в том, Кончака ждала прихода молодого тверского принца. Сидела у окна, внимательно рассматривала двор, сновавших по нему людей, надеясь в один прекрасный день увидеть красивого тверского принца. И чудо произошло. Он пришел. Постучав в дверь, попросил позволения войти, и, получив его, прошел до середины горницы, прежде чем увидеть Кончаку, сидевшую у окна. Принцесса с любопытством разглядывала его. Ей не показалось. Тверской принц действительно был красив. Высокий, худощавый, с широкими плечами и узкий в поясе, с правильными четкими чертами лица, потрясающей улыбкой и необыкновенными темно-фиалковыми глазами. Кончака смотрела на него большими изумленными черными, как черешни, глазами, радуясь тому, что она тоже красива, и, возможно, она понравится ему. Дома, в Золотой Орде, во дворце брата в Сарай-Берке ее называли самой красивой монгольской принцессой.

Произнося традиционные слова приветствия, Дмитрий также внимательно приглядывался к монгольской принцессе. Жена московского князя казалась совсем юной, на взгляд, лет восемнадцати, не более. Невысокая, стройная, как тростинка, и такая же гибкая и пластичная, словно гаремная танцовщица. В ней, как и в ее брате, хане Узбеке, явно чувствовалась некая примесь арабской крови — ее небольшая головка изящно сидела на высокой шее, плавно переходящей в линию узких покатых плеч. Узкое по форме личико принцессы, с высокими скулами, тонким изящным носом, большими темными глазами и по-детски пухлыми губами цвета черешни, было красиво, его не портили ни раскосый разрез глаз, ни несколько капризное выражение избалованного ребенка, которое, словно маска, застыло на нем. По мнению Дмитрия, она явно злоупотребляла косметикой, но, поразмыслив, он приписал это следованию монгольским традициям.

Так как принцесса продолжала рассматривать его, он позволил ей делать это, просто стоял и смотрел на нее, ожидая, пока она заговорит с ним первой.

— Я рада твоему приходу, принц, — наконец, опомнившись, сказала Кончака и указала молодому князю на второе кресло, стоявшее у окна. — Не желаешь присесть?

— Благодарю.

Тверской принц гибким движением опустился в кресло.

— Я пришел узнать, дорогая Кончака, как вы устроились на новом месте, — помолчав, начал разговор Дмитрий. — Есть ли у вас все необходимое, и если вам чего-то не хватает, не могу ли я быть вам полезным?

«Мне не хватает любви, — грустно подумала Кончака. — Не хватает крепких мужских объятий, не хватает мужа. Конечно, не того старого московского князя, а молодого, красивого батыра, такого, как ты, прекрасный тверской принц!»

Она вздохнула и с улыбкой произнесла вслух совсем не то, что намеревалась.

— Есть ли у вас в Твери лекарь, дорогой принц?

— Лекарь? — удивленно поднял бровь Дмитрий. — Вы больны, принцесса?

— Мне нездоровится, — сказала чистую правду Кончака. — Меня все время знобит, я не привыкла к русским холодам.

Дмитрий с удивлением слушал ее, поражаясь тому, как она вообще умудряется дышать в натопленной, словно русская парная, светлице.

— Возможно, вам следует выходить из терема, чтобы дышать свежим воздухом, дорогая принцесса, — осторожно заметил он.

— Я не люблю гулять! — живо откликнулась Кончака, кокетливо посмотрев на тверского принца. — Я люблю быть в тепле, я — гаремная птичка. Пришлите мне лекаря, дорогой принц. Я сильно замерзла во время путешествия с мужем и когда все ожидали окончания этого злосчастного сражения. Возможно, это просто простуда.

— Хорошо, принцесса, — с готовностью отозвался Дмитрий, вставая из кресла. — Я пришлю вам лекаря. Что-нибудь еще?

— У моих дверей стража! — воскликнула Кончака, поднимаясь вслед за ним. — Такое впечатление, что я в плену!

«Боже, дай мне терпения! — быстро подумал Дмитрий. — Ты действительно в плену, несчастная монгольская царевна. И чем скорее ты поймешь это, тем лучше для тебя».

— Стража приставлена к вам для того, чтобы никто не смог причинить вам вреда, — терпеливо, словно ребенку, пояснил он в ответ на несчастный взгляд принцессы.

— Кто может причинить мне вред в доме моих друзей? — тихо спросила Кончака, шокированная его словами.

— У моего отца, князя Михаила Тверского, много врагов, — как можно спокойнее отвечал ей Дмитрий. — Мы не хотим, чтобы, в целях навредить моему отцу, они причинили какое-либо беспокойство вам, дорогая принцесса.

— Мой муж — тоже враг твоего отца, русский принц? — тихо спросила Кончака, гладя на него ясными, круглыми, темными, словно черешня, глазами.

— Да, — наклонив голову, согласился тверской принц. — И этот ваш баскак, который пришел с твоим мужем. Кавгадый.

Кончака вздрогнула от омерзения, вспомнив ухаживания, которыми одаривал ее темник Кавгадый в Сарай-Берке перед тем, как она стала невестой московского князя.

— Это — страшный человек, принц! — искренне вскричала она, порывисто касаясь своими пальцами руки молодого тверского князя.

— Вот видите, принцесса. Стража у дверей охраняет вас от ненужных посетителей.

— Темник Кавгадый уже несколько раз просил меня его принять, — прошептала Кончака несчастным голосом. — Но я не хочу его видеть! Он, как и мой муж, бросил меня на произвол судьбы после боя!

— Он ваш соотечественник, принцесса, — осторожно заметил Дмитрий. — Кроме того, он — доверенное лицо вашего брата, хана Узбека.

— Он — убийца! — вскричала Кончака. — Я не хочу его видеть! И еще одно, принц. Ваши стражники у дверей. Прикажите им не трогать моих служанок!

— Они что, к ним приставали? — изумленно спросил Дмитрий.

— Нет, — лицо Кончаки зарделось от смущения. — Это мои служанки, глупые девчонки, пытаются их соблазнить. Я уже и бранила, и даже била их за это, ничего не помогает. Уж больно им нравятся русские батыры! У вас в Твери, принц, мужчины красивые, как на подбор.

Дмитрий наклонил голову, скрывая улыбку. Монгольская принцесса нравилась ему своей непосредственностью. Кроме того, она была красива совершенно иным типом красоты, чем светловолосые, светлокожие и голубоглазые русские девушки из Твери. Она казалась ему экзотичным цветком, красивым и ядовитым, которым можно любоваться на расстоянии, боясь тронуть рукой, чтобы ненароком не отравиться или не обжечься.

— Заходи ко мне еще, тверской принц, — сказала Кончака, когда Дмитрий собрался уходить. — Мне интересно говорить с тобой. Кроме того, я очень одинока здесь, в княжеском тереме Твери, где никто, кроме тебя, не говорит на моем языке.

— Я зайду, — пообещал Дмитрий, улыбнувшись ей на прощание.

Кончака вспоминала его потрясающую искреннюю улыбку всю следующую неделю, когда усиленно глотала настойки от простуды, которые три раза в день приносили ей от тверского лекаря. На четвертый день лечения она почувствовала себя настолько хорошо, что отважилась сама послать Фатиму за тверским принцем.

Дмитрий пришел в ее покои вечером того же дня. Вид оживленной, порозовевшей при его появлении Кончаки поразил его. Девушка казалась веселой и здоровой, она так и лучилась от счастья, трогательно смущаясь от его похвал по поводу ее быстрого выздоровления.

— Я хотела поблагодарить вас за лекаря, дорогой принц, — сказала она, заглядывая в глаза высокому Дмитрию. — Вы обещали мне прогулку, не правда ли?

— Вы хотите выйти на мороз? — удивленно спросил Дмитрий.

— Почему бы и нет? — пожала плечами Кончака. — У меня есть шубка из песца и теплая шапка. Посмотрите. Это подарок моему деду от византийского императора. Шапка власти, как смеялся мой брат Узбек.

Дмитрий принял из ее рук круглую аккуратную шапочку, опушенную блестящей шерстью шкурки то ли белки, то ли песца. На верхней части шапки располагался вышитый от края до края золотой нитью крест, на пересечении которого перпендикулярно крепился небольшой золотой крест — символ христианства. Покачав головой, Дмитрий приказал принести ей теплый пуховой платок, который повязал на изящную головку царевны перед тем, как она надела на него свою шапку.

Очутившись во дворе, Кончака с любопытством вертела головой, осматриваясь по сторонам. Княжеский двор был полон воинов. На принцессу бросали любопытные взгляды, но присутствие рядом с ней молодого тверского князя вызывало еще больший интерес. С ним сдержанно здоровались, удерживаясь от рвущихся с языка вопросов.

Вечером Кончака приказала Фатиме принести ей письменные принадлежности и села писать письмо брату. От князя Дмитрия во время прогулки она узнала, что тверской князь собирается ехать в Орду. С ним она и подумала отправить свое письмо. Кончака некоторое время размышляла, покусывая кончик гусиного пера, а затем ровные строки арабской вязи начали аккуратно заполнять страницу. Кончака подробно рассказывала брату про все ее приключения на Руси. Про долгую дорогу на север, про грубость московского мужа. Про то, как, бросив ее на произвол судьбы, Юрий убежал на север. Про то, как не стал защищать Кавгадый. Рассказала про гостеприимство тверского князя, и, в особенности, про молодого тверского принца. Принца, который говорил на монгольском языке, знал их обычаи, и был очень добр к ней. Так добр, что ей очень понравился. Завершила письмо нарочито наивным вопросом. Если Узбеку так нужен союз с русскими, почему бы ему после наказания ее московского мужа, не отдать ее в жены тверскому принцу?

Перед тем, как запечатать письмо, Кончака, как истинная дочь хана Тогрула и принцесса Золотой Орды, разбудила вторую служанку, Зухру, и из остороджности заставила ее скопировать свое письмо. Затем, запечатав оба письма своей личной печатью, она оставила одно себе, а второе отдала Зухре, взяв с нее клятву отдать его тверскому принцу, если с ней случится что-то неладное.

— Да что случится то? — зевая со сна, переспросила Зухра. — Это вам не монгольский двор вашего брата в Сарай-Берке. Тут травятся только этой их тушеной капустой, да кислым квасом.

— Замолчи! — вскипела Кончака. — Еще не хватало тебе злую судьбу накликать! Делай, что тебе говорят! Поклянись!

И Зухра поклялась. Кончака спрятала оригинал письма среди своих многочисленных вещей и, выпив очередную порцию волшебного зелья от простуды, улеглась спать.

Утром следующего дня о существовании этого письма узнал темник Кавгадый.

                          Тверь, Тверское княжество,

                     земли Северо-Восточной Руси,

                                         начало 1318 года

Стукнув костяшками пальцев в приоткрытую дверь горницы тверского князя, Дмитрий, прежде чем войти, терпеливо дождался разрешения отца.

Князь Михаил Ярославич сидел за своим рабочим столом, занимаясь делами. Несмотря на то, что в горнице было довольно прохладно, он был в легкой рубашке с открытым воротом.

При появлении Дмитрия он вопросительно посмотрел на сына.

— Что-то случилось? Или просто так зашел?

— Просто так.

Дмитрий скользнул внимательным взглядом по кипе грамот, горкой возвышавшихся на рабочем столе отца.

— Ты сильно занят, отец?

— Говори, зачем пришел, — откинувшись на спинку кресла, сказал князь Михаил Ярославич. — Я всегда занят. И присядь. У меня шея болит на тебя снизу вверх смотреть.

Дмитрий послушно опустился на лавку у стены, и некоторое время молчал, словно собираясь с мыслями перед тем, как задать интересовавший его вопрос.

— Отец, расскажи мне, почему ты не согласился на мой брак с сестрой Узбека, — наконец, тщательно подбирая слова, спросил он.

Великий князь тверской с удивлением посмотрел в темно-фиалковые, серьезные глаза сына, задавшего ему этот вопрос.

— Потому, что моя семья не будет родниться с монголами, — лаконично ответил он.

— Родственный союз с Узбеком мог неизмеримо возвысить Тверь над Москвой, — задумчиво продолжал Дмитрий. — Если бы я женился на Кончаке, Юрий бы сидел в своей Москве и нос бы оттуда высунуть боялся.

— А Тверь стала бы союзником Золотой Орды! — саркастически произнес Михаил Ярославич. — Тебе бы пришлось собирать с Руси дань, участвовать в приемах и пьянках хана, нацепив на себя дурацкий придворный халат с позолотой, а тверские полки бы ходили воевать за интересы Узбека в далекий Иран!

— Ну, зачем же так радикально, — поморщился Дмитрий. — Святой князь Александр Невский отвоевал у Орды право не приносить монголам дань кровью наших воинов.

— Святой князь Александр Невский был отравлен в Орде! — гневно сверкнув глазами, сказал князь Михаил Ярославич. — И отец его, князь Ярослав Всеволодович, и брат его, князь Ярослав Ярославич, твой дед! С чего это вообще такой интерес к этой сделке? Тебе принцесса татарская понравилась, что ли? Слышал я, ты часто к ней захаживать стал, утешать бедную жену Юрия Даниловича.

— Она, в первую очередь, любимая сестра хана Узбека, — также сердито блеснув темными очами, возразил Дмитрий. — И, в конце концов, красивая молодая женщина, которая попала в трудное положение, брошенная мужем на произвол врага.

— Значит, красивая, говоришь? — князь Михаил Ярославич даже развеселился. — Поверь, твоя невеста, дочь литовского князя Гедемина, не хуже будет. К тому же, меня союз с Гедемином и галицкими князьями привлекает больше, чем союз с Ордой.

— Союз Твери с литовцами и галичанами? — удивленно приподнял брови Дмитрий. — Ты что же, против Орды воевать намерен, отец?

— А возле Бортенева мы с ними, по-твоему, в игрушки играли? — изломил бровь тверской князь.

После этого князь Михаил Ярославич встал и прикрыл тяжелую дверь горницы, подчеркнув тот факт, что опасается, что их разговор будет подслушан.

— Еще святой князь Александр Невский, которого ты так часто поминаешь, готовил союз с литовским князем Миндовгом! — наклонившись к лицу сына, сказал он.

— Союз против тевтонских рыцарей, которых они оба ненавидели, — возразил князь Дмитрий, удивленно присматриваясь к выражению лица князя Михаила Ярославича.

— Почему же тогда князь Александр был отравлен в Орде? — резко спросил великий князь.

— Ты полагаешь, за сотрудничество с Миндовгом? — поднял брови Дмитрий. — Но Миндовга зарезали Орденские наемники, а уж их то ты никак не можешь заподозрить в симпатиях Орде!

— При дворе ханов постоянно находятся католические миссии. Я уже и в это готов поверить, — вздохнул князь Михаил. — Дело в том, что ни Орде, ни Ордену не нужны сильные русские и литовские князья, которые в один прекрасный день могут объединиться, образовав новое государство, и выступить против них единым фронтом!

— Так вот, значит, в чем идея, — пробормотал Дмитрий, в задумчивости начиная ерошить свои длинные темно-каштановые волосы. — Значит, именно поэтому ты сосватал мне дочь Гедемина Литовского, а Александру — сестру одного из наследников короля Галицкой Руси, волынского князя Андрея Юрьевича. Значит, вот что ты замыслил — союз Твери, самого сильного русского княжества, с Литвой и королями западной Руси! Альянс одновременно против Ордена и против Золотой Орды.

— Согласись, Кончака в этот план никак не вписывалась, — со смешком подтвердил его догадку князь Михаил Ярославич. — Несмотря на то, что она тебе так понравилась.

Лицо молодого тверского княжича стало еще более задумчивым.

— Ты понимаешь, отец, как это опасно? — после продолжительного молчания серьезно спросил он. — Возможно, Узбек уже догадывается о твоих планах!

— Не моих — твоих! — отрубил князь Михаил Ярославич, требовательно глядя в лицо сына. — Я уже смертник, рано или поздно Узбек убьет меня в Орде. За поражение татарских сил под Бортеневом. За недобор татарской дани. За то, что держал в плену его сестру, татарку эту твою. Да Бог его знает, еще за что. Это неважно. Ты — надежда Твери. Твой брак с дочерью Гедемина и брак Александра с сестрою Галицко-Волынских князей откроют вам перспективы отколоться от вынужденного союза Руси и Орды, и вернуть Руси независимость и былое величие. Гедемин — язычник. Вы с Александром и Галицкие князья — православные. Все вместе вы сможете перетянуть на вашу сторону русское духовенство. Узбек уже принял мусульманство. Рано или поздно он отвернется от русской церкви. И тогда она снова, как избушка на курьих ножках, повернется к монголам задом, а к нам, русским князьям, передом.

Дмитрий скривился так, словно попробовал лимона.

— Митрополит Петр ненавидит Тверь, — с отвращением произнес он. — И меня особенно. Я, его, правда, тоже не люблю. После того, как мы столкнулись с ним в 1311 году во Владимире, и он меня, как мальчишку, в городе этом запер, угрожая Твери отлучением от церкви.

Князь Михаил Ярославич дождался конца его речи и, скрестив на груди сильные руки, невозмутимо сказал:

— Это легко исправить. Сменишь митрополита.

— Что?! — Дмитрий в возмущении вскочил с лавки, но в следующую минуту под повелительным взглядом отца снова опустился на нее. — Ты уже пытался, но не смог! Даже еще хуже, чем было, вышло.

— Есть другие пути, отличные от моих, — князь Михаил Ярославич остался невозмутим.

— Ты мне его сейчас убить, что ли, предлагаешь? — удивился Дмитрий.

Михаил Ярославич укоризненно покачал головой.

— Митрополит Петр — ставленник отца князя Андрея Волынского, — пояснил он. — Дай князю самому с ним разобраться.

— Каким это образом?! — снова удивился Дмитрий. — Да я князя Андрея в жизни не видел! Вообще с ним не знаком!

— Вот на свадьбе Александра и увидишь, и познакомишься! Причем, с обоими владыками сразу. Сыграем обе свадьбы, твою и Александра, одновременно. В следующем году. Свадьбы станут прекрасным предлогом поговорить о делах. После твоей победы над татарами у Бортенева, а я лично заверю обоих государей, что и план, и исполнение были твои, они будут вынуждены принимать тебя всерьез. Гедемин и братья Юрьевичи — талантливые полководцы. Гедемин знает, как воевать с Орденом, Андрей и Лев Юрьевичи уже воюют с Белой Ордой, возвращая себе галицкие земли. Вступишь в союз с рязанскими князьями против Москвы, они драчливые и злопамятные, до сих пор не простили Юрию убийство рязанского князя. Вместе с ними пойдете на Москву и развалите этот их чертов торговый путь, который построил покойный князь Данила Александрович. Вот тогда они точно будут сидеть в своей Москве, как в собачьей будке, и только тявкать оттуда. И никакая Кончака им не поможет. Кроме того, как мне стало известно, она не сильно довольна своим русским мужем. Вот и посочувствуй ей, приласкай, пообещай, что отправишь домой в Орду, к любимому брату. А он пусть потом сам с Юрием разбирается. Может быть, я даже лично отвезу ее в Орду, когда она дойдет до нужной кондиции…

Татарский темник Кавгадый стоял под дверью горницы великого тверского князя, который беседовал со своим сыном, замышляя измену, и боялся даже вздохнуть, чтобы не быть обнаруженным и одновременно не упустить ни единого слова. Он уже представлял те награды, которыми осыплет его в Орде хан Узбек за разоблачение заговора тверского князя. Беспокоило его только существование этого неизвестного ему содержания письма Кончаки, да и что уж греха таить, само настроение капризной сестры Узбека. Не нравилась ему и та внезапная симпатия, возникшая между ней и молодым тверским принцем. Никогда не знаешь, что этим женщинам в голову придет.

Негромкий голос молодого тверского принца отвлек Кавгадыя от его размышлений. Он снова прислушался, сожалея, что не может видеть выражения лиц собеседников.

— Стоит ли так рисковать? — Дмитрий взглянул прямо в прищуренные глаза отца. — Я не возражаю служить Руси так, как это делал Александр Невский. Согласись, отец, монголы ближе и безопаснее для русских княжеств, чем тевтонские и ливонские рыцари католического папы. Хан Узбек явно не намерен воевать с Русью. Судя по всему, он принял решение сначала реформировать Золотую Орду и разобраться с Хулагуидами, прежде чем предпринимать какие-либо действия против Руси. Если у него, впрочем, были подобные планы. Предложение династического союза может означать только одно — Узбек настолько заинтересован в поддержке Руси, что готов даже принять ее в свою империю на равных с остальными ильханами правах. Почему бы нам не использовать ситуацию? Все еще можно исправить. Я имею в виду последствия твоего отказа от династического союза с Ордой. Кончака явно недовольна Юрием и намерена просить брата о расторжении брака. У нее есть на это все основания. Она вовсе не глупа. Когда Узбек выслушает ее, он с ней согласится.

Князь Михаил Ярославич с хмурым удивлением посмотрел на Дмитрия. Его длинные крепкие пальцы машинально забарабанили по подлокотнику кресла.

— И что же, ты на ней женишься? — холодным тоном поинтересовался он.

— Почему бы и нет? — Дмитрий выдержал долгий и тяжелый взгляд отца. — Я сделаю это для своей земли. Кроме того, Кончака весьма умная и привлекательная молодая женщина.

— Ушам своим не верю! — вскричал князь Михаил Ярославич, вскакивая из-за стола. — Вырастил себе наследничка! А с князем Гедемином что прикажешь мне делать? — он снова тяжело опустился в кресло и посмотрел на сына.

— У нас есть Саша и Костя, — возразил Дмитрий. — Отдашь литвинку за Сашу, а Косте достанется дочь Юрия Львовича. Кроме того, она ему больше по возрасту подходит.

— А дальше что? — вздохнул князь Михаил Ярославич.

— А дальше мы возьмем Кончаку и отвезем ее в Сарай-Берке. Пусть они с братом поговорят и сами между собой решат, что им делать дальше.

— Дмитрий, ты соображаешь, что говоришь?! — князь Михаил Ярославич устало откинулся на спинку кресла. — Мы разбили монгольский тумен Кавгадыя. Я поеду в Орду потому, что именно я должен ответить за это преступление. Я фактически уже смертник. Ты-то зачем хочешь сунуть свою голову в петлю?! Я не позволю тебе этого сделать!

— Отец! — повысил голос Дмитрий. — Пойми! На нашей стороне будет Кончака. Мы еще можем все переиграть и потеснить Юрия с великого стола. Для этого тебе совсем не обязательно умирать. Кончака хочет освободиться от Юрия. Он предал ее как муж и как мужчина. Было бы только справедливо предоставить ей такую возможность. Если она не возражает получить в мужья другого русского князя, мы с Узбеком договоримся об условиях союза Твери и Орды. Я не женат, не обручен, не влюблен. Если я женюсь на Кончаке, я буду ей достойным мужем. А после того, как мы объяснимся с ханом, я вернусь на Русь с татарским войском, которое лично поведу на Великий Новгород. Потребую у них Юрия, а затем вместе с татарами пройдусь по Прибалтике и уничтожу там все более или менее сильные крепости крестоносцев. И князя Гедемина приглашу. Думаю, он не откажется в этом поучаствовать.

«Кажется, я поставил не на того князя, — с сожалением подумал Кавгадый, все это время внимательно прислушивающийся к разговору отца с сыном. — Досадно. У тверского мальчишки явно есть голова на плечах. И воевать он может. Знает обычаи, говорит по-монгольски. Даже ежу понятно, что хан ухватится за него обоими руками. Если Кончаке он понравился, и она нажалуется Узбеку на Юрия, а ей, честно говоря, действительно есть, что сказать, то участь Юрия будет незавидной. Как и моя. А выиграет от всего этого молодой тверской князь. Нехорошо».

Кавгадый напряженно размышлял.

— Митя, ты понимаешь, что значит быть зятем Узбека?! Зятем хана Золотой Орды?! — услышал он взволнованный голос князя Михаила Ярославича.

— Надеюсь, ты не о чистоте крови говоришь, отец? — по губам Дмитрия скользнула усмешка. — Помнится, ряди союза с половцами даже такие могущественные русские князья, как Мстислав Удалой, женились на половчанках. Да что половцы! Федор Ростиславич, князь Ярославский и Смоленский, женился на дочери Менгу-Тимура!

— Вот про это я и говорю! — вскричал князь Михаил Ярославич. — Он потом в походы ходил под знаменами Менгу-Тимура!

— Ну и что?! И я пойду! — повысил голос Дмитрий. — Если Тверь будет защищена статусом домена зятя хана Золотой Орды, то на нее ни один из наших удельных не вякнет! Да и нету среди нынешних русских князей такого, кто воевать умеет без привлечения монголов. А после женитьбы на Кончаке монголы будут приходить на Русь только тогда, когда я скажу!

Дмитрий передохнул и уже тише закончил:

— В Твери Костю посажу на хозяйство, он поспокойнее Саши будет. Как Юрий Данилович своего Ивана на Москве посадил.

— А сам пойдешь с Хулагуидами для Узбека сражаться! — с издевкой сказал князь Михаил Ярославич.

— Почему бы и нет? Потом еще с добычей на Русь вернусь! — вернул ему саркастическую усмешку молодой князь.

— А если я запрещу тебе жениться на Кончаке? — спокойно и почти устало спросил князь Михаил Ярославич.

Дмитрий встал со скамьи и прошелся по горнице.

— Зачем тебе это делать? — остановившись у окна, повернулся к отцу он.

— Я тебе счастья хочу, Митька, — грустно проговорил Михаил Ярославич, не сводя глаз с сына. — Нормальной жизни. Посмотри на меня! Я всю свою жизнь воевал в союзе одних русских князей против других, за шкурные интересы монгольских ханов.

— Так это и есть жизнь, отец! — вскричал Дмитрий. — По крайней мере, я не буду простой пешкой в этой игре! У меня будет сильный союзник в Орде. А счастье… счастье — это дело мироощущения. Я счастлив, когда выхожу на поле боя и побеждаю! Мне не нужно другого счастья.

— Я говорю про семью, — в голосе Михаила Ярославича звучала печаль.

Упрямая морщинка пересекла чистый лоб молодого тверского князя.

— У меня есть семья. Ты, мама, братья. Скоро будет жена и дети. У меня есть Тверь. И я сделаю все, чтобы защитить Тверь и мою семью!

Князь Михаил Ярославич, нахмурив брови, с каким-то новым интересом всмотрелся в чистое красивое лицо сына.

«Значит, вот оно как, — думал Кавгадый, возвращаясь в покои, которые ему отвели в Твери. — Значит, молодой тверской принц уже успел снюхаться с Кончакой. И эта впечатлительная дурочка уже даже почти в него влюбилась. Если они все втроем поедут в Орду и предстанут перед Узбеком…. нам с Юрием мало не покажется! Плевать на Юрия! Кому больше всех достанется? Правильно, мне. И дернул меня шайтан связаться с этим полоумным московским князем! Так я ж тогда не видел еще молодого тверского принца, — мысленно оправдался перед самим собой он. — Конечно, я всегда могу попробовать договориться с Дмитрием и перейти на его сторону. Но молодой тверской князь полезет в войну в Иране, а мне это надо? Нет. Меня вполне устраивает Русь. Тихо, спокойно и бабы красивые. Но ситуация такова, что мне надо быстро соображать, что делать. На кого поставить? Я уже поставил на Юрия. И почти проиграл. Тверской мальчишка умен, хитер, но слишком опасен. Еще неизвестно, примет ли он меня под свое покровительство после этого военного похода и разгрома, что мы учинили с Юрием на Руси. Да и Кончака меня не любит. Придется, видно, смириться с тем, что имеется и держаться Юрия. И ему помочь».

«Помочь, — Кавгадый сосредоточенно соображал. — Конечно, я всегда смогу наговорить на старого тверского князя. Ну, первое и основное, скажем, он не передал нам всей дани. Это железное обвинение. Во-вторых, он посмел разбить мои, точнее монгольские войска. Отборную монгольскую конницу, целый тумен монгольской конницы! — Кавгадый мысленно застонал, представив, что скажет об этом Узбек. Батый с двумя туменами нагнал ужас на всю Европу, а он, Кавгадый, с целым туменом не смог победить какого-то там локального князя в богом забытой глуши! Позор, да и только! Но это не главное. Главное, не допустить появления в Орде этого молодого тверского принца. Пусть даже Михаил привезет туда Кончаку, которая откажется возвращаться к мужу. Потому что если Узбек познакомится с Дмитрием, он его не отпустит. Значит, надо сделать так, чтобы Дмитрий не поехал в Орду. И вообще, само его существование представляет слишком сильную угрозу для него и для Юрия».

Кавгадый положил в рот засахаренную ягоду, которую он в задумчивости взял из блюда со стола.

«Выхода нет, — думал он, с удовольствием перекатывая во рту свежую сладковатую мякоть плода. — Есть только один способ избавиться от опасного соперника, способ, традиционно известный в старых империях и в Орде — это яд! Знаменитый яд Чингизидов. И у меня он тоже есть».

— Скажи-ка мне, милочка! — на следующий день остановил служанку Кончаки Кавгадый, грубо прижав ее к стене, когда она пугливо пробегала мимо него по коридору терема тверского князя.