Бесплатный фрагмент - Дневник неизвестного С.

1

Это трудился я, было, на сносе домов — покопаться в завалах работа не пыльная, если кто в курсе — и из какого-то тайника выудил тетрадь вроде школьной, только потолще, на девяносто шесть листов. Показалось мне вначале, что это бабский дневник, вот и притаил из интереса. Принес домой, сел читать — оказалось, мужик или парень пишет. Ну, думаю, нахрен такое, неинтересно ничуть. Хотел выкинуть. Но хорошо, что не выкинул. Потом как-то опять заглянул и, честно говоря, охренел. Согласитесь, что самое главное — раскрыть книгу (тетрадь в данном случае) на нужном месте. В общем, к делу.

Вначале он писал с указанием дат, это выглядело казенно, старомодно. Слог и стиль мне не нравились, события и без того всем известная белибердень — лихие девяностые, что о них писать? И всё рассуждал-рассусоливал, переливая из пустого в порожнее, добрую половину тетради. О том, что всякие гандоны штопанные вдруг изо всех помоек вылезли, в люди выбились, и, мол, надо брать быка за рога, пока еще не поздно. Но как же брать рогатого, да и вообще-то где его взять, начальный капитал заветный, если по Марксу? Но ситуация давит, спасательных шлюпок мало, а пассажиров более чем до… Ругается через слово, ну, вы поняли… В общем, вопрос его мучает существенный: тварь я ползучая или право имею преступить? Все же договорился сам с собою, что убивать никого не станет. Всего-то надобно аккуратно взбуть кого-нибудь, а потом уже, с капиталом, можно и в космос стартануть. Квартирная кража, с его точки зрения, — самое то, если для начала. Но чистая-пречистая, без никаких следов и мокрухи. Воображения — ноль, как видите. Шура Балаганов в разрезе.

Стал присматривать кандидатов на разбувание. То да сё: даты, события, наблюдения, анализ. Остановился на живописном клиенте.

Парень попался случайно. Новомодный богатый магазин, и тот там покупает — что бы вы думали? — икру! Парень очень симпатичный, но жутко странный. Купит икорки, и, ни на кого не глядя — домой. Да… На людей не глядит, тем более на женщин, взгляд устремлен на носки ботинок. Наверное, сынок богатых родителей? (Нувориши тогда вдруг повылупливались, словно из ниоткуда. Или, может, инопланетяне посодействовали в виде социального эксперимента?) А что, если это пидарасик, — задается автор вопросом. А мне пофиг, — сам себе отвечает, — лишь бы чешуя торчала, да погуще. Обчистить квартиру в одиночку, без опыта? Ну, согласитесь, что придурок, хотя бы даже поэтому. Но и таких было предостаточно. Людей предприимчивых, отчаянных, но без связей и протекции. Однако — изобретательный. У него готов рюкзак, а на случай большого улова — машина соседа для вывоза краденого.

<Одна страница вырвана. А дальше автор дневника рассуждает как человек, у которого ключ от квартиры уже в кармане. Каким образом он его получил — неясно.>

В один прекрасный вечер, продежурив до того пару вечеров подряд и убедившись, что в квартире никто не ночует… Да, перед тем заезжал туда на иномарке (!) какой-то друг, и «клиент» спустился с чемоданом, после чего они куда-то умчались. Поэтому автор дневника решил, что «пидарасик» куда-то слинял. Лето. Приличные люди на курорты едут. Это был еще один довод в пользу того, что «кандидат» достоин внимания, и ключ, наконец, стоит пустить в дело. Как аргумент в пользу дальнейшего роста благосостояния отдельных граждан.

Пожалуй, перейду к оригиналу. Немного подправил слог и стиль, но в целом держите теперь. Что есть, то и есть.

***

Открыл дверь и очень осторожно зашел. Тихо-тихо. Вокруг темень беспробудная. Самое страшное, думаю, — наступить на кота, если таковой имеется. Говорю себе: «Не волнуйся. Наступил на кота — и — ничего страшного. Мало ли ночью наступают на котов?»

Осторожно сбросил на входе рюкзак, в уголок втулил. Тихо продвигаюсь вперед по территории вражеского коридора. Иду в сторону, наверное, спальни. Или гостиной. Там шторы задернуты и тоже ничего не видать. Кажется, две кровати или тахты? По разные стороны. Дыхание затаил, стою ангелом, осматриваюсь, фонарик свой нащупываю.

И вдруг — как бы за стенкой — стон приглушенный. Понятно, что меня тряхнуло. Только жертв нам не хватало. Мягко упал на пол, размышляя, что делать. Перекатился под одну из кроватей, благо место нашлось. Открывается, как я понял, дверь из ванной и кто-то нетвердо топчется, стоит в проёме. И свет он включил тогда в ванной. «Пипец, приплыли, — думаю. — Жертвы и разрушения — будут».

Но тут «клиент» ринулся, как я сообразил, опять к унитазу, и дверь захлопнул. Начал блевать бравурно. И что мне оставалось, скажите?

В общем, к следующему выходу этого корейки на авансцену я уже был готов. Тэтэшка* в правой руке, фонарик, довольно тяжелый — в левой, а сам прислонился к стене возле выключателя. И почти смирился с несуразной неизвестностью.

Опять распахнулась дверь, и «подопечный» наступает нетвердым маршем в сторону кровати. Бух! — упал и замер, желая неземного покоя, видимо. Но не тут-то было! Включаю свет и швыряю в него — для пущего эффекта — фонариком. Зловещим голосом говорю: «Товарищи, прошу соблюдать тишину и спокойствие. Это обычная проверка документов». Оглядываю краем глаза помещение для выявления нетрудовых доходов в качестве аппаратуры, залежей золота/серебра, мехов и прочих излишеств, но там — практически голяк! Две упомянутые кровати, в углу — какой-то жалкий пледик с мелкими предметами россыпью. Но, по большому счету — голяк! Да и сам хозяин квартиры — синие штаны-треники, белая майка-безрукавка на полтора бугая — одет совсем обветшало.

Вскочил, выкатил на меня шары, и ни звука. Только губёшки трясутся: млям-млям. Как у горбатого перед просветлениями. Словно вот-вот соберется с мЫшлением, и скажет что-нить умное, доселе неслыханное. И тут — какой-то тонкий визг из-под кровати! То ли женщины, то ли девочки — орут тонкими голосами!

Ну, у меня тогда крышу рвануло. Не то чтобы я так уж ежечасно за рабочий народ в виде баб переживаю, но здесь налицо ситуация экстремальная. Криминальная, можно сказать. Что он там с прекрасным полом сотворил? И они визжат-заливаются, добавляя к моему негодованию…

«Так, показывай, что у тебя под кроватью», — говорю. А он ручонками беспорядочно перед собой сучит, как щенок бессмысленный в пруду, му-му полное. «Стрелять буду, — докладываю без разговоров. — Мне тебя, изверга, ни капли не жалко, вражина». Сам думаю, — а вдруг там какие-нибудь головы профессора Доуэля с трубочками подачи крови? Представил, как перекатываются красные цилиндрики крови или еще какой питательной жидкости. И женские личности с выпученными глазами, торчащими волосами, а то и совсем лысые. И чуть не стошнило меня, аж зашатался, пистолет в руке балероном пляшет.

Он встрепенулся, крикнул:

— Не стреляйте! Это совсем не то, что вы думаете! Но, всё равно — лучше Вам этого не видеть и не знать!

— Я сам разберусь, что мне надо знать, а что не надо. У нас гласность теперь и правовое государство почти. А если что, органы сообразят, как правильно твои деяния расценить и распутать.

— Нет! Не надо органов! Возьмите всё! Последние деньги отдам — честно!

— Мне твоих денег не нужно, — говорю резонно. Ибо какие там деньги при такой убогости. — Я тебе не бандит, мне нужна правда о твоих преступлениях. Поднимай кровать, считаю до трех! — и взвожу курок.

На счет «три» он сдался, сучонок профессорский. Заявил только: «Вы сами этого добивались, господин товарищ. Я все объясню, как сумею, что уж там».

***

Поднял он кровать, как крышку комода, и к стене приставил. А под кроватью — три трехлитровых стеклянных банки, в каждой — по маленькой голой женщине. Я офонарел, разумеется. У меня и рука с пистолетом опустилась. Не то, чтобы захотелось матерого преступника отпустить, а чисто рефлекторно. Потому как зрелище — пока не типичное для нашего продвинутого куда надо общества, согласитесь.

В ближайшей из банок, оживляя её зеленоватую стеклянную сущность, маршировала на голубом куске ткани маленькая кудрявая брюнетка. Совершенно голая. Одной рукой она радушно мне махала, а другой наподдавала в такт своему разнузданному шагу. В двух других — брюнетка и блондинка, но те прислонились мордашками к стеклу и внимательно меня, как диво какое-то, рассматривали, изучали обстановку.

— Это что вообще за хер… сон, — пробормотал я, в охренении.

— А, это Злата Бейбулатовна, — указывая на кудрявую, раздраженно выдавил он, вместе с тем увиливая и перенося проблему с глобального на частное. — Лю… Любит, когда её, как девочку, Златкой зовут. Самая старшая и самая развратная.

Злата Бейбулатовна, услышав, судя по всему, такую свою характеристику, внезапно остановилась, засмущалась. В ужаснейшем смятении одной ручкою заслонила лицо и частично сиськи, другой — выбритую промежность. И вся сжалась, съежилась от взгляда незнакомого мужчины, которому так нехорошо её отрекомендовал хозяин. Но потом расхохоталась, и, подпрыгнув, развернулась задом, прогнулась. Положив ручонки на бедра, стала водить жопой из стороны в сторону, поглядывая назад, на нас то есть. А потом и вовсе уперлась передними конечностями в дно и стала вызывающе совершать тазом недвусмысленные колебательные движения.

— Тьфу, ну и развратница! — согласился я.

Две другие голые куклы оживленно переглядывались друг с другом, жестикулировали и указывали на Злату. Потом блондинка замаршировала, а за ней и третья, которая вторая брюнетка.

<Треть страницы чем-то залита, текст неразборчив. Кажется, он дал «подозреваемому» привести себя в порядок. Наверное, тот сходил умыться. И немного протрезвел.>

— Что у тебя за голое войско, ничего не понимаю, — говорю. — Ты их в пробирке, экспериментатор этакий, нахреначил? Биолог, что ли? И что за разврат, почему женщины обнаженные?

— Я же не портной, тем более не модельер какой, — оправдывается, — чтобы еще и шить на них.

— Нет, ты не увиливай. Скажи, как там тебя зовут, кстати, как ты таких вырастил?

— Дима! Да не я их вырастил. Семья, школа, общество. Не выращивал я их в пробирке, они, наоборот — приуменьшились в результате некоего не совсем мне понятного феномена. Вы же сами видите — они взрослые девушки. Женщины, вернее. Злате вообще за сорок, просто она хорошо в сексуальном смысле держится. Вот как я мог их, по-Вашему, вырастить?

— Так-так, — тоном бывалого следователя процедил я, — ты, Дима, лучше бы выложил всё начистоту. Душу, наконец, очистил.

— А я, раз Вы всё и так видели, ничего не скрываю. Пройдемте на кухню, за стол хоть сядем, что Вы возле стены маетесь? Пистолет можете в кобуру подмышкой вернуть, я сопротивления властям не оказываю.

— Это, по правилам, я должен сказать тебе «пройдемте».

— Хорошо, говорите. Ну так присядем или нет? — И, чувствуя готовность к деэскалации, хитро добавил. — Златку для наглядности показаний прихватим, она любит мужское внимание, шлюшка беспардонная.

— Нет, возьмем блондинку — она в единственном качестве и количестве. Да, и как её зовут?

— Света.

— Вот Свету и возьмем.

---

* — Пистолет ТТ.

2

Она вся извозюкана красками,

Красколасками лакокрасными.

Стояла, стояла пристойно, поджидая поезда стойло. Нно! — и вот — поехали… Извозиться в пыли ореховой.

А ночью, когда звезды собираются в мерцающие фиолетовые стаи, когда стучат колеса и скрипят напряжно позвонки состава, уютно позвякивают на ухабах ложки в стаканах, как же хорошо тогда мечтать о далёком-далёком, прекрасном далёком, (далёком, но прекрасном), пока еще маленьком и далёком, но всё разрастающемся навстречу, раскрывающемуся дивными красками цветку твоей мечты.

…Когда её нашли в шахте лифта в чужом городе, чужой человек в форме, увидев кусок мяса, сказал: «Этого мне не хватало». И это правда, ему не нужно было еще одного нераскрытого, мать его. И он ушел есть чебуреки.

***

— А Света нас не будет слышать? — спросил я его предварительно. Почему-то не хотелось, чтобы она вникала в мужской разговор.

(Куклёшка и впрямь проявляла серьезную озабоченность. Поначалу она, как Злата, кривлялась, изображая жгучий и пошлый стриптиз. Дмитрий погрозил ей шутя пальцем и тогда она стала имитировать чинную обнаженную секретаршу, что присутствует на переговорах серьезных боссов. Которые, по обычаю тех лет, чего-то там упустили в договоре о поставках. Поэтому, преподнеся нам невидимые чашечки кофе, якобы «побежала» к аппарату, чтобы срочно «отксерить» какие-то изменения или дополнения, безбожно при этом наклоняясь, да так, что её маленькая вагина раскрывалась во всей красе. А потом просто застыла в своей банке, изображая повышенную готовность услужить. Правда, она периодически «отпрашивалась» в «туалет», где стремительно себя ласкала, и опять возвращалась в «комнату переговоров»).

Дима пояснил, что они слышат всё, но не вполне разборчиво, — мы для них разговариваем слишком громко. И что-то они расслышат и поймут, а что-то нет. К тому же и мозги у них, соответственно, уменьшились, наверное. В общем, трудно точно сказать, насколько их мышление соответствует нормальному человеческому.

— А вдруг у них дети? — забеспокоился я.

— Говорят, что, как сейчас положено, бездетные, — отчитался хозяин.

— Но не будем отвлекаться, — сказал я, покосившись на Светку. — Давай, рассказывай, какой же это «феномен» превратил взрослых женщин в мелких шлюшек. Которых ты прилично одеть не в состоянии. Хотя бы мини-юбки им пошил, что ли.

— Да пробовал! Вышло вкривь и вкось. Они отвергли мои поделки. И кукольные одёжки предлагал — меня засмеяли. Наливаю чайку? — спросил он, поднимаясь. — Чайник закипел.

— Наливай. И давай, наконец, про «феномен».

***

— Все началось после отъезда Тани.

— Подруги?

— Вы удивительно догадливы, гражданин следователь.

— Нечего тут язвить, студент, — почему-то совсем мягко парировал я. — Может, нам удастся как-то развернуть ситуацию. Или хотя бы извлечь пользу из таковой. Так что давай, валяй. Вторая кровать танина?

— Да. Она сначала у соседей жила, еле концы с концами сводила. Я как-то предложил переехать ко мне, чтобы на жилье не тратилась.

— И в результате хозяин квартиры абсолютно случайно трахнул наивную квартирантку.

— Так получилось. Но у нас был не совсем механический секс да меркантильный расчет. А было много общего духовного. Но почему-то её тянуло уехать. Далеко-далеко. И как она там? Ничего не понимаю. Обещала по приезду написать, и вот… Черт, и как так можно… размышляю, любила ли? — красивый рот его искривился страданием.

— Как владельца квартиры? Как мужчину? Как человека, Дим?

Он посмотрел на меня с ненавистью, и я решил не давить на мозоль.

— Тут трудно сказать, — выкручивался я. — Женщины или живут своими, едва доступными пониманию эмоциями, или же превращаются в таких вот шлюшек, простых и предсказуемых. У первых случается атавизм романтизма, труднообъяснимого совершенно, и их уводит в нереальный прекрасный мир — и — бац! Да и с нами нечто подобное порой случается. Вдруг начинаешь от добра искать бобра.

— «Перемен требуют наши сердца!«* — запел вдруг я раскрученный «мятежный» шлягер.

Мы улыбнулись.

***